Матиас почувствовал, как его пальцы напряглись на хрупком колене Грейс, и заставил себя расслабиться. Он не хотел причинить ей боль и еще больше напугать.

Запах ее страха уже почти пересилил тонкий аромат возбуждения, который появлялся каждый раз, когда он был рядом с ней.

Это была одна из причин, почему он редко трогал ее за все прошедшие недели. Матиас держал расстояние между ними как можно больше, зная, что пока он не закончит дела с Альбрехтом, у него не будет времени на то, что, как он знал, будет с Грейс.

Джонас думал, что это огромная тайна, что Вульф Гуннар, лидер стаи Волков, придерживался строгого приказа тишины на предмет спаривания во время лихорадки. Но Вульф не был дураком. Он знал, что члены стаи окажутся в опасности, если не будут знать о том, что могло бы произойти в самый неожиданный момент.

Матиас знал, что такое спаривание во время лихорадки, а также, что Грейс его пара. Железы под его языком были чувствительны уже в течение многих недель, и сейчас он ощущал, что они стали припухшими. Они наполнялись афродизиаком для спаривания, гормоном, который вытолкнет чувственность и сексуальность на поверхность.

Это затронуло бы Грейс хуже, чем его. Девушка была бы не в состоянии отрицать реакцию на него, не в силах скрыться от него. Она будет также беспомощна перед ним, как он перед ней с того момента, как только дотронулся до нее в первый раз.

Маленькие, почти незаметные мелкие волоски вдоль его тела связаны с другим гормоном, еще одним тонким, но не менее интенсивным. Его член был тверд, как скала. Мошонка отяжелела. И на прошлой недели он узнал, что от мастурбации только хуже. Не будет никакого удовлетворения, пока он не кончит в глубинах тела Грейс.

И тут действительно начнутся проблемы. Если объяснения Вульфа, Джейкоба и Эйдена их членам стаи несколько месяцев назад были действительно верны, то во время лихорадки с Грейс он станет больше животным, чем, возможно, когда-либо представлял себе.

Даже сейчас, когда пальцы задержались на коже ее колена, он нашел удовольствие в этом маленьком контакте, какого никогда не знал прежде. Даже посреди большинства половых актов, в которых он участвовал во время сексуального обучения в лабораториях, он не чувствовал такого удовольствия, которое получал сейчас во время простого касания. Он был одним из самых молодых Пород. Ему едва исполнилось тридцать, но он не избежал этой фазы обучения. Не то, чтобы ученые включали в сексуальное обучение любые радостные преимущества. Как и во всем остальном, даже эта фаза обучения держала более зловещие цели.

Очарованные любовниками, мужчина или женщина вполне могут обменять душу за любовь того, кто способен предоставить им такое чрезвычайное удовольствие. Значимые фигуры можно было шантажировать, а сыновья и дочери таких лиц могли использоваться для получения информации. Жены могли быть обольщены, мужья — соблазнены. Для Совета это было важно. Использовалась каждая слабость.

В последующие годы после освобождения, Матиас никогда не использовал этот талант в соблазнении женщины и ее предательства. До Грейс он отказывался вовлекать любую женщину в опасную, кровавую жизнь, которую вел. Он был убийцей. Совет научил его убивать. Он носил шрамы от своих неудавшихся попыток во время обучения и нес отметки своих успехов, начиная с его спасения. Он не убивал за деньги и не убивал из жадности или ненависти. Он убивал из милосердия. Матиас убивал, чтобы сделать мир более безопасным местом не только для его вида, но и для не Пород. Члены совета, ученые, тренеры и солдаты — многие были освобождены, как только они были рассекречены. Если они достаточно умны, то до конца своих дней больше не вернутся к старым связям. Если нет, то Матиас или кто-то из его вида, навестят их. И было много тех, кто с нетерпением, но тайно возобновлял старые связи.

Ему повезло с Альбрехтом. Его невозможно было забыть. И как оказалось, Матиас был в правильном месте в правильное время, прежде чем Породы были спасены десять лет назад. Он видел Альбрехта с несколькими учеными, и слышал, как они звали его «директором». Только членов совета так звали.

Матиас запомнил и дал ублюдку шанс. Альбрехт шанс сознательно проигнорировал. Доказательство этого было в кровавых, изувеченных телах спаренных пар Пород, которые ему удалось схватить за прошлые годы. Молодых, независимых Пород. Вместо того, чтобы искать Породы Волков или Львов, которые настигла лихорадка, они пытались создать пары самостоятельно. И те умирали в таких условиях.

Ужасающих доказательств, что Альбрехт вновь экспериментировал с Породами, было слишком много, чтобы проигнорировать, и Матиас был призван.

Он использовал Грейс, чтобы проникнуть в дом, и получить прощение будет нелегко.

— Где мы? — она, наконец, спросила, устало уставившись в потолок внедорожника, пытаясь скрыть свою реакцию на его прикосновения.

— Мы — приблизительно в двух часах от твоего домика, — сказал он ей мягко, наслаждаясь прикосновением к ее атласной коже колена и изгиба ноги под пальцами.

— Ты хорошо изучил меня, — сказала она, стараясь контролировать дыхание.

Аромат ее возбуждения рос. Железы за его языком утолщались. Он должен прекратить трогать ее, должен положить обе руки на руль и сосредоточиться на дороге, вместо того, чтобы заставлять их сходить с ума от жажды.

— Я изучал тебя в течение многих месяцев, — признался он. — Я следовал за тобой ночью, когда ты выходила, и отслеживал твои передвижения. Ты являлась объектом наблюдения в течение почти шести месяцев. — Матиас причинял ей боль. Он чувствовал соответствующий запах и ненавидел это.

— Почему ты выбрал меня? Почему не начальника охраны? Или главного менеджера? Почему непритязательный помощник управляющего с ограниченной властью?

Он фыркнул.

— Ты имеешь в виду ленивого менеджера, которая перекинула всю работу, ответственность и информацию на твои плечи, примеряя к себе плоды твоих трудов? — спросил он. — Мне даже не надо было чуять запах лени на той женщине, чтобы знать правду о ней. Всё, что мне надо было сделать, это прочитать файл, который был подготовлен на нее.

— Как ты узнал, что Альбрехт будет здесь во время модернизации системы безопасности?

— У меня свои источники, — он пожал плечами.

— И сколько вас?

— А скольких ты видела?

— Тебе кто-то помогал, — огрызнулась она. — Как бы тебе удалось заполучить мой багаж, или перегнать мой автомобиль? Ты не мог сделать этого один.

— Я убиваю один, и это — всё, что имеет значение, — он не скажет ей ничего другого. Всегда был шанс того, что она не та, кем ее считал, и он не посмеет предать других.

— Прекрати задавать вопросы, Грейс. Мы поговорим, когда доберемся до домика.

— Тогда прекрати трогать меня. Или клянусь Богом, если твои пальцы поднимутся чуть выше, то я при первой же возможности оторву их.

Его рука скользнула на дюйм выше колена и, не смотря на яростный приказ, она наслаждалась этим. Запах возбуждения теперь перебивал запах страха. Воздух вокруг него был с ароматом сильного шторма. Он мог почувствовать дикий пульс ее крови под кожей, и он знал, что его был таким же.

— Я умираю от желания прикоснутся к тебе, Грейс, — признался он. — Мне потребовалась вся сила моего контроля в последние недели.

— Отлично, это то, что нужно, — ответила она, хотя он услышал отдышку и желание в ее голосе. — Потому что теперь у тебя нет ни единого чертового шанса. Кроме изнасилования, так как, большой мальчик, ты всё испортил, когда нажал на курок. Теперь, я не стала бы спать с тобой, даже если бы лихорадка, о которой печатают таблоиды, была правдой.

Он едва заметно сморщился. Таблоиды понятия не имели. Как и Грейс. Потому что она станет его, и, к тому времени, когда лихорадка закончит с ними, они оба будут желать большего.

* * *

Грейс никак не могла поверить в эту нелепую ситуацию. Она не могла даже предположить, что Матиас, на самом деле, хладнокровный убийца. Он даже не предупредил доктора Альбрехта.

Грейс вздрогнула, вспомнив это, вспомнив его настолько беспристрастное лицо. Не было никакого гнева, никакой ярости, это даже не было бесчувствием. А самое настоящее безразличие. То, что он сделал, не вызвало никакого раскаяния.

Скольких еще он убил? Ее убьет так же?

Грейс отвернулась от него и уставилась на дверь внедорожника. Полностью откинувшись на сидение, что в сочетании с темной ночью и сельской местностью, по которой они проезжали, сделали ее в конец погрустневшей.

Она растянулась, связанная и беспомощная. Большинство женщин просили бы оставить их в живых, плакали и кричали. Но она вместо этого пыталась думать. Ждать, при первом шансе бежать, если он подвернется. Хотя у нее было чувство, что этого не произойдет. И просьбы только привели бы к отрицательному ответу. Это так же не помогло бы Альбрехту.

Она была влюблена в Матиаса, и, возможно, это причиняло больше всего боли. Они провели большинство ее перерывов за чашкой кофе в ее маленьком офисе и вечера, наслаждаясь тихими ужинами вместе или длительными прогулками в парке.

Он очаровывал ее. Привлекал. Знание, кем он был, ужасы, которые испытал — все это заставило ее сердце сжиматься, и Грейс хотело стереть их нежностью. Она даже рассказала своей семье о нем. О Породе Волке, глаза которого были заполнены одиночеством, который улыбался так, как будто не знал, что мог так делать, кто смотрел на нее так, как ни один мужчина никогда не смотрел. Ее отец хотел встретиться с ним. Мать хотела приготовить для него. Братья предлагали научить его играть в футбол.

Она сморгнула слезы от потери. Об обеих потерях. Он понятия не имел, что упускает, когда потерял ее семью.

Ей нравилось говорить себе, что она осознавала действительность и что та требовала, чтобы она признала: Матиас не позволит ей уйти. Он не мог себе это позволить. Целое сообщество Пород пострадает от того, что он сделал сегодня вечером, если власти когда-нибудь узнают об этом. И Грейс хорошо знала о его лояльности не только к стае, которую он называл своей, но и к Породам в целом.

Она закрыла глаза, когда почувствовала, что кончики его пальцев снова гладят ее ногу. Его ладони были ужасно травмированы, слабые отметки от прошлых ран царапали ее кожу и душу. Они приносили удовольствие и боль. Удовольствие от прикосновения, а боль от осознания того, что он вынес.

Она думала, что знала его. Грейс знала, что он умеет убивать. Он рассказывал ей о некоторых приказах, которые получал, когда был в лаборатории. Она знала, что он убивал с тех пор, как начал вести следственные работы. Но не предполагала, что он мог убивать так хладнокровно. Стреляя в мужчину сзади, без предупреждения, так или иначе, казалась хуже, чем убийство лицом-к-лицу. Она знала о слухах, о том, что Альбрехт был частью Совета Генетики. Слухи, о том, что он приказывал убивать, работая над генетическими изменениями и, возможно, даже был частью чего-то, что пресса называла стражами директората. Он был главой Совета Генетики, который финансировал, направлял и наблюдал за каждой стадией развития Пород. Всё, что когда-либо видела Грейс — злой, разочарованный старик. Тот, который даже не имел здравого смысла закрывать дверь своего номера, и кто постоянно искал журнал назначений. Если слухи были верны, он должен был быть арестован, а не освобожден после расследования злодеяний над Породами. Он не должен был быть так убит.

— Грейс, запах твоего страха убивает меня, — его голос был мягким и нежным. — Клянусь, я не причиню тебе вреда.

— И я должна поверить этому? — отвечая, она повернула голову, смотря на него, увидев вспышку мрачного сожаления в его взгляде, пока он не повернулся назад, к дороге.

— Ты поверишь, — сказал он, теперь его голос был наполнен сожалением, как раньше взгляд. — И ты не умрешь. Не от моей руки или любой другой, пока я могу защитить тебя.

— Что? Ты думаешь, что можешь заставить меня забыть то, что я видела? — она ненавидела слезы в своем голосе, но еще больше ненавидела чертово разочарование. Она очень не хотела смотреть на него и бороться с собой, в попытках забыть то, что видела.

— Не забывай этого, — признал он. — Тем не менее, я надеюсь, что этих знаний хватит, чтобы ты держала все при себе.

Он сошел с ума. Это всё, что можно было сказать о нем.

— О, ну, в общем, если это — всё, что ты хочешь, тогда я «за», — чтобы выжить можно и солгать. — Позволь мне уйти, и я буду молчать. Клянусь.

Он укоризненно улыбнулся ей.

— Я могу почувствовать запах твоей лжи так же легко, как и возбуждение, Грейс. Ты забыла это?

Ее глаза расширились. Влага заполнила ее киску и увлажнила половые губы, стремясь к клитору. Теперь этот маленький комочек нервов пульсировал, опухший и раздутый. Звук его голоса был охрипшим, заполненным мужской похотью и агрессией.

— Ты никогда не упоминал о части про возбуждение, — Грейс затаила дыхание.

— Ну, да, не упоминал, — его пальцы заскользили выше по ее бедру, и ее предательски слабые ноги задрожали, дыхание стало более тяжелым и соков становилось всё больше.

Его пальцы задевали влажные трусики на ее промежности, и Грейс услышала собственный предательский низкий, слабый стон, сорвавшийся с губ.

— Аромат твоего возбуждения сводит меня с ума, — его голос потяжелел, и рычание грохотало в его груди. Звук должен был напугать ее, но вместо этого возбудил.

Ощущения струились по ее телу, клитор и соски покалывали, веки отяжелели, в то время как его пальцы продолжали еле заметно задевать влажный хлопок трусиков. Эту медленную, преднамеренную ласку она сочла очаровательной.

Он использовал руку, которая держала оружие, убившее Альбрехта. Но она чувствовала не смерть. И не отвращение. Удовольствие. Горячее, коварное удовольствие, которое гипнотизировало ее.

— Матиас, это неправильно, — она хотела ему сказать, чтобы он остановился, но слова не проталкивались мимо ее губ. — Не делай этого со мной. Пожалуйста.

— Ты делаешь это со мной, Грейс, — мрачно обвинил ее он. — Каждое прикосновение, которое ты мне подарила, неважно, насколько невинное, делало меня слабым. И твердым. Я был так чертовски отвлечен тобой, моя голова настолько была заполнена памятью о твоем аромате, что я даже не понял, когда ты зашла в люкс. Я должен был знать. Должен был почувствовать тебя и быть в состоянии отступить. Скрыться, пока ты не ушла. Но ты уже была частью меня, поэтому ты всегда со мной, и неважно рядом ты или нет. — Внедорожник замедлился. Он не остановился, но определенно замедлился, когда смотрел на нее. Секунду спустя он перевел взгляд на дорогу, но его рука не оставила ее, пальцы не прекратили нежных прикосновений. Последствия его откровений иссушали ее ум. Были слухи, бульварные истории и неясные отчеты о парах Пород. Пары, которые редко фотографировались и редко были замечены журналистами. Было сказано, что за эти десять лет, когда было объявлено о Породах, пары этих Пород не постарели ни на день. Таблоиды почти еженедельно писали истории про сексуальные безумства во время того, что они назвали «лихорадкой». А потом были дикие рассказы об оргиях и животном поведении.

Были также и истории других животных случаев. Сообщалось, что сексуальность Пород была ближе к их кузенам в животном мире, чем к людям. Мужчины Кошачьих Пород, как рассказывали, во время эякуляции захватывали их женщин специальным расширением чуть ниже головки члена, называемым зубцом. А что касается Волков… Грейс уставилась на профиль Матиаса. Волки, как предполагалось, захватывали их женщин тяжелой опухолью, известной как узел.

Это не могло быть правдой. Она смеялась над этими историями тогда и отказывалась верить теперь. Но она не могла не верить в тяжелое летаргическое возбуждение, наполняющее ее. Он едва поглаживал ее, его пальцы еле заметно дотрагивались до трусиков, и, тем не менее, это делало ее слишком слабой, чтобы возразить. И хлопковое покрытие становилось влажным от ее соков.

— Ты должен остановиться, — прошептала она, ее ресницы затрепетали от резко возрастающей потребности. — Пожалуйста, Матиас.