ГЛАВА ПЕРВАЯ

Молитва перед битвой

Оазис Зедри, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

Акмен-хотеп, Любимец Богов, царь-жрец Ка-Сабара и владыка Хрупких Пиков, проснулся в предрассветный час рядом со своими наложницами и прислушался. Звуки в тишине пустыни разносились далеко; Акмен-хотеп слышал отдаленное мычание быков там, где жрецы осматривали стада, и ржание коней в загоне на краю оазиса. С севера раздавался обнадеживающий звон серебряных колокольчиков и бряцанье медных кимвалов — юные послушницы Неру по периметру обходили военный лагерь, отгоняя прочь голодных духов пустыни.

Царь-жрец глубоко вдохнул, наполняя легкие священным фимиамом, курившимся в трех маленьких жаровнях. Разум его был ясным и дух непотревоженным — хорошее знамение перед битвой. Прохлада пустынной ночи приятно овевала кожу. Двигаясь осторожно, Акмен-хотеп высвободился из объятий своих женщин и выскользнул из-под тяжелых шкур. Он опустился на колени перед блестящим медным идолом, стоявшим в изголовье ложа, и поклонился шеду, благодаря его за то, что тот охранял его душу во время сна. Царь-жрец обмакнул палец в небольшой сосуд с ладаном, стоявший у ног идола, и умастил лоб сурового крылатого быка. Идол словно замерцал в слабом свете — дух принял подношение.

Кто-то поскреб по тяжелой ткани, закрывавшей вход в шатер. Менукет, любимый слуга царя-жреца, вполз внутрь и прижался лбом к песчаному полу. На старике была белая юбка и сандалии из тонкой кожи с ремешками, доходившими почти до коленей. Широкий кожаный ремень опоясывал его, кожаная повязка, усыпанная полудрагоценными камнями, охватывала изборожденный морщинами лоб. Чтобы согреть старые кости, Менукет укутал узкие плечи шерстяной накидкой.

— Да пребудут с тобой благословения богов, о великий, — прошептал слуга. — Твои полководцы, Сузеб и Пак-амн, ждут возле шатра. Что пожелаешь?

Акмен-хотеп вскинул над головой мускулистые руки и потянулся так, что задел ладонями потолок шатра. Как и все люди Ка-Сабара, он был гигантом, почти семи футов ростом. В свои восемьдесят четыре года он находился в полном расцвете, худощавый и сильный, несмотря на изнеживающую роскошь царского дворца.

На широких плечах и плоском лице виднелись многочисленные шрамы, каждый из которых являлся жертвой Гехебу, богу земли и дарителю силы. Цари-жрецы Ка-Сабара издавна считались грозными воинами, и Акмен-хотеп был истинным сыном божества — покровителя города.

— Подай боевое одеяние, — приказал он, — и позови полководцев.

Любимый раб склонил бритую голову и вышел. Спустя несколько мгновений в шатер вошли полдюжины рабов и внесли деревянные сундуки и кедровый табурет для царя. Как и Менукет, рабы были одеты в юбки и сандалии, но головы покрыли хек’эмами — тонкими церемониальными покрывалами, не позволявшими недостойным видеть царя-жреца во всем его великолепии.

Рабы действовали безмолвно и быстро, готовя своего господина к сражению. На угли бросили еще благовоний, Акмен-хотепу поднесли вина в золотом кубке. Пока он пил, проворные руки мыли его и умащивали маслами, заплетали бороду в косу, скрепляя ее блестящими плетеными кожаными ремешками. Царя-жреца нарядили в складчатую юбку из тончайшей белой ткани, на ноги надели красные кожаные сандалии, а на поясе застегнули ремень, сделанный из пластин чеканного золота, инкрустированных лазуритом. На запястья надели широкие золотые браслеты с начертанными на них благословениями Гехеба, а на бритую голову — бронзовый шлем, увенчанный мордой рычащего льва. Потом двое старых рабов облачили мощный торс царя-жреца в доспехи из переплетенных кожаных ремней, а шею закрыли широким золотым ожерельем с символами, защищающими от стрелы и меча.

Когда с одеванием было покончено, в шатер вошли двое других рабов, тоже в покрывалах. Они несли подносы, полные фиников, сыра и медовых хлебцев, чтобы хозяин мог подкрепиться. Следом шли два военачальника, оба в доспехах. Они упали на колени перед своим повелителем и коснулись лбами пола.

— Встаньте! — приказал Акмен-хотеп. Полководцы выпрямились и сели на пол. Царь-жрец устроился на кедровом табурете. — Каковы вести о враге?

— Армия Узурпатора разбила лагерь вдоль горной цепи к северу от оазиса, как мы и ожидали, — ответил Сузеб.

Лучшего воина Акмен-хотепа называли Львом Ка-Сабара, и был он выше остальных; даже в склоненном положении голова его находилась почти на одном уровне с головой сидящего царя-жреца, поэтому ему приходилось сильно сгибать шею, чтобы выказать подобающее почтение. Его красивое лицо с квадратным подбородком было чисто выбрито, как и голова. Шлем Сузеб держал под мышкой, прижимая его могучей рукой.

— Последние вражеские воины прибыли всего несколько часов назад, и похоже, они здорово натерпелись во время похода.

Акмен-хотеп спросил:

— Откуда ты знаешь?

— Наши часовые слышат стоны и испуганный ропот из вражеского лагеря, — объяснил Сузеб. — Кроме того, там не видно ни шатров, ни зажженных костров.

Царь-жрец кивнул.

— Что сообщают лазутчики?

Сузеб повернулся к своему соратнику. Пак-амн, Мастер Коня, был одним из самых богатых людей в Ка-Сабаре. Его вьющиеся, смазанные маслом черные волосы падали на покатые плечи, а доспехи были украшены золотыми ромбами. Военачальник прочистил горло.

— Ни один из наших лазутчиков еще не вернулся, — доложил он, склонив голову. — Они должны прибыть с минуты на минуту.

Акмен-хотеп отмахнулся.

— Каковы знамения? — спросил он.

— Зеленая Ведьма спрятала лицо, — объявил Пак-амн, имея в виду Сахмет, зловещую зеленую луну. — А жрец Гехеба утверждает, что видел пустынного льва, в одиночку охотившегося среди западных дюн. Жрец говорит, что пасть льва была темной от крови.

Царь-жрец нахмурился, глядя на обоих полководцев.

— Это прекрасные предзнаменования, но что говорят оракулы? — спросил он.

Настала очередь Сузеба с сожалением склонить голову.

— Верховный жрец заверил меня, что сразу после утреннего жертвоприношения он проведет обряд предсказания, — произнес лучший воин. — Пока у него не было такой возможности. Даже старшие жрецы заняты сейчас черной работой…

— Разумеется, — прервал его Акмен-хотеп и поморщился, вспомнив тень, павшую на Ка-Сабар и прочие города Неехары всего лишь месяц назад. Все жрецы и послушники, кого задел этот прилив темноты, умерли почти мгновенно, оставив храмы опустевшими.

Акмен-хотеп не сомневался, что проклятая тень зародилась в Кхемри. Все зло, поражавшее Благословенную Землю в последние два столетия, можно было поставить в вину правящему там тирану, и царь-жрец поклялся, что Нагаш в конце концов ответит богам за свои преступления.

Жрецы Птра приветствовали рассвет пением труб. Собравшиеся на равнине к северу от великого оазиса воины Бронзового Войска Ка-Сабара сверкали, как море золотого огня. На востоке изъеденная ветрами гряда Хрупких Пиков была тронута резким желтым светом, а бесконечные барханы Великой пустыни на западе все еще укутаны тьмой.

Акмен-хотеп и его военачальники, блистая доспехами, собрались у вод оазиса, чтобы совершить жертвоприношение. Курились редкие благовония во славу Пхакта, бога небес и вершителя правосудия. Командиры резали себе руки и проливали кровь на песок, умиротворяя великого Ксара, бога пустыни, и просили его покарать армию Кхемри своей беспощадной рукой. На каменный алтарь Гехеба втащили спотыкавшихся молодых волов. Их кровь пролилась в блестящие бронзовые сосуды, которые пустили по кругу. Командиры делали большие глотки, моля богов даровать им силы.

Последнюю, самую великую жертву приберегли для Птра, могущественнейшего из всех богов. Акмен-хотеп вышел вперед, окруженный возвышавшимися над ним ушебти. Преданные телохранители царя-жреца носили отметки благосклонности Гехеба; кожа их была золотистой, и двигались они с плавной грацией и мощью льва. Они окружили царя-жреца, держа в своих когтистых руках сверкающие массивные мечи.

На краю оазиса, на виду у всей собравшейся армии, вырыли большую яму, в нее сложили закаленное дерево, доставленное из Ка-Сабара, и подожгли. Жрецы бога солнца возле костра речитативом читали заклинание победы. Акмен-хотеп остановился перед голодными языками пламени и распростер могучие руки. Крики и вопли сотрясли воздух, когда по его сигналу ушебти вытолкнули вперед два десятка юных рабов и бросили их в огонь.

Акмен-хотеп присоединился к жрецам, взывая к Птра и моля его обрушить свой гнев на Узурпатора. Дым над костром потемнел, воздух наполнился сладковатым запахом горящей плоти. Царь-жрец повернулся к Мемнету, верховному жрецу.

— Каковы знамения, о священный? — почтительно спросил он.

Верховный жрец Птра сверкал отраженной славой бога солнца. Невысокий, полный, он был облачен в мантию из ткани с золотой нитью. Золотые браслеты впивались в мягкую плоть его смуглых рук. На груди покоился сверкающий золотой диск-солнце из храма, исписанный священными иероглифами, с изображением Птра и его огненной колесницы. Мясистое лицо жреца даже в столь ранний час было покрыто потом. Мемнет нервно облизал губы и повернулся лицом к огню. Его глубоко посаженные глаза, густо обведенные черной краской, не выдавали потаенных мыслей. Сжав губы, он долго рассматривал очертания, появлявшиеся в дыму.

Среди знати повисла тишина, которую нарушал лишь голодный треск огня. Акмен-хотеп посмотрел на верховного иерофанта и нахмурился.

— Воины Ка-Сабара ждут твоего слова, о священный, — поторопил он. — И враг ждет.

Мемнет прищурился, глядя на клубящиеся ленты дыма.

— Я… — начал он и замолчал, ломая пухлые руки.

Царь-жрец подошел к нему ближе.

— Что ты там видишь, брат? — спросил он, чувствуя выжидательные взгляды военачальников, угнетавшие его. Холодные пальцы страха пробежали по спине.

— Это… это довольно неясно, — произнес Мемнет неискренним тоном, взглянул на царя, и в его обведенных черной краской глазах мелькнул испуг. Верховный иерофант снова посмотрел на жертвенный костер и сделал глубокий вдох. — Птра, Отец Всего, сказал свое слово! — воскликнул он. Его голос постепенно набирал силу, превращаясь в ритуальное завывание. — Пока солнце светит на воинов веры, победа будет бесспорной.

Среди собравшихся пронесся вздох облегчения, похожий на дуновение пустынного ветра. Акмен-хотеп повернулся к своим военачальникам и поднял свой огромный бронзовый хопеш высоко к небу. Свет бога солнца отразился от его острого изогнутого лезвия.

— Боги с нами! — прокричал царь, и его мощный голос перекрыл шум толпы. — Настало время стереть пятно зла с Благословенной Земли! Сегодня власти Нагаша Узурпатора придет конец!

Воины отозвались громкими восторженными криками. Они поднимали мечи, выкрикивая имена Птра и Гехеба. Запели трубы, ушебти запрокинули свои золотистые головы и зарычали в безоблачное небо, обнажая львиные клыки. К северу от оазиса сомкнутые ряды огромного войска подхватили клич, застучали оружием по своим окаймленным бронзой щитам и завопили, бросая вызов армии противника, стоявшего лагерем на расстоянии чуть больше мили от них.

Акмен-хотеп быстро пошел в сторону палаток, требуя подать колесницу. Никто не обращал внимания на Мемнета, кроме его испуганных и измученных жрецов. Сам верховный иерофант по-прежнему смотрел в огонь и беззвучно шевелил губами, пытаясь разгадать заключенные в нем знамения.

В миле от них, вдоль гряды холмов, пересекавших древнюю дорогу, что вела в Ка-Сабар, на каменистой почве лежали воины Кхемри, похожие на трупы.

Они шли ночь и день, сгорая на солнце и замерзая в темноте, и вели их плети командиров и непреклонная воля царя. Милю за милей отмеряли их сандалии, и лишь изредка позволялось им отдохнуть и перекусить. Годы лишений и голода изнурили их тела, от них остались кожа да кости. Войско двигалось быстро, извиваясь по дороге, как пустынная гадюка, готовая напасть на врага. Воины шли налегке, не обремененные обозом и кортежем жрецов. Когда армия останавливалась, воины падали на землю и засыпали. Когда наступало время идти дальше, они молча поднимались и брели вперед. Они ели и пили на ходу, отправляя в рот по пригоршне сырого зерна и запивая его глотком воды из кожаных фляжек, висевших на поясе.

Тех, кто умер в походе, бросали на обочине дороги. Над ними не проводили обрядов, не предлагали даров, чтобы умилостивить Джафа, бога смерти. Все это жителям Живого Города давно было запрещено.

Трупы высыхали под безжалостным солнцем. Даже стервятники их не трогали. Когда первые лучи зари упали на каменистую землю, а воины Бронзового Войска начали выкрикивать в небо имена своих богов, воины Кхемри зашевелились, приходя в себя после тяжелого сна. Заслышав крики, они поднимали головы и тупо моргали, поворачивая испачканные пылью лица в сторону оазиса и ждущей их сияющей армии.

Сухой шуршащий звук, словно шелест стаи саранчи, поднимался из тени темного шатра, возведенного позади молчаливых рядов войска. Двигаясь медленно, как во сне, армия Нагаша вставала на ноги.

— Они идут навстречу своей гибели, — заявил Сузеб Лев, глядя, как неуклюжие шеренги вражеской армии поднимаются из-за хребта и выстраиваются на краю мерцающей равнины.

Военачальник стоял рядом со своим царем в его колеснице и, пользуясь преимуществом роста, смотрел поверх голов собравшегося войска. Двойная шеренга лучников образовывала авангард армии. Они держали наготове длинные луки из дерева и рога, глядя, как враг медленно приближается. За ними ждали своей очереди копейщики, около двадцати тысяч человек, выстроившихся, как стена из плоти и бронзы, почти на две мили. Между ними имелись проходы для легкой кавалерии и колесниц, которые царь-жрец держал в резерве. Когда армия Кхемри дрогнет, он выпустит их на отступающего врага, и они уничтожат войско Узурпатора до последнего солдата.

Никто не будет просить пощады. Никто ее не даст. Обычно войны в Благословенной Земле так не велись, но Нагаш — не истинный царь. Его кошмарное правление Живым Городом вызывало отвращение, и Акмен-хотеп твердо вознамерился уничтожить Нагаша.

Царь-жрец и его телохранители находились в центре боевого порядка, на старой торговой дороге. Жрецы, окутанные облаками фимиама, все еще выходили из оазиса, неся перед собой изображения богов. Хашепра, бронзовокожий верховный жрец Гехеба, шел первым, глубоко погруженный в молитву. На его обнаженной груди виднелись полосы жертвенной крови. Своим низким голосом он читал Заклинание Непобедимой Плоти.

Акмен-хотеп смотрел, как темное войско неторопливо вытекает на равнину, расстилавшуюся перед его армией. Копейщики и воины с боевыми топорами сбились вместе, между ними виднелись небольшие отряды лучников. Они неуклюже брели вперед, поднимая пыль, и эта завеса скрывала передвижения остальных, еще не переваливших через хребет. Царю-жрецу показалось, что он увидел небольшие группы кавалеристов, ползущие вдоль хребта, но сказать точно он не мог.

Позади вражеского войска наблюдалось какое-то движение. Похоже, толпа рабов тащила что-то темное, может быть паланкины, и размещала их на вершинах холмов. От этого зрелища по спине царя-жреца пробежал холодок.

Сузеб почувствовал беспокойство царя.

— Твоя стратегия безупречна, о великий, — произнес он. — Враг изможден, он понес большие потери во время этого безрассудного марша. Посмотри, сколько воинов Живого Города пало. Нас почти вдвое больше. — Полководец показал на фланги армии. — Прикажи правому и левому крылу продвинуться вперед. Когда начнется сражение, мы просто окружим армию Узурпатора и сотрем ее в порошок.

Акмен-хотеп задумчиво кивнул. На это он и рассчитывал, когда поднял знамя войны против далекого Кхемри и призвал остальных царей-жрецов объединиться в борьбе с Узурпатором. Нагаш не терпит вызовов. Он продемонстрировал это у Зандри более двух столетий назад. Поэтому Акмен-хотеп не делал тайны из своего наступления на Живой Город, зная, что Нагаш поспешит схлестнуться с ним до того, как искра мятежа воспламенит всю Неехару. И вот враг здесь, перед ними, за многие сотни миль от своего дома. В припадке тиранической ярости Нагаш заставил свою армию совершить усилия, превосходящие человеческие возможности.

Нагаш сыграл ему на руку. Это просто дар богов, и тем не менее, глядя, как враг готовится к битве, Акмен-хотеп не мог справиться с дурным предчувствием.

— Донесения лазутчиков есть? — спросил царь.

— Ни одного, о великий, — признался Сузеб и пожал плечами. — Скорее всего, патрули Узурпатора выгнали их ночью в пустыню, и они все еще ищут дорогу обратно. Наверняка скоро мы о них услышим.

Царь-жрец сжал губы.

— И из Бхагара тоже никаких известий?

Сузеб покачал головой. Бхагар — ближайший город Неехары, по сути купеческий, располагался на самом краю Великой пустыни. Тамошние князья поклялись, что их небольшая армия присоединится к воинам Акмен-хотепа, однако Бронзовое Войско выступило в свой неторопливый поход давно, а их до сих пор нет.

— Кто знает? Их могли задержать песчаные бури, а может быть, Нагаш выслал карательную экспедицию. Это не имеет значения. Против этого сброда их помощь нам не нужна. — Сузеб сложил на груди свои могучие руки и с презрением посмотрел на приближающееся войско Узурпатора. — Это будет даже не сражение, о великий. Мы перережем их, как ягнят.

— Возможно, — ответил царь-жрец. — Но ты, как и я, слышал истории про Кхемри. Если хотя бы половина того, что рассказывают купцы, правда, Живой Город и вправду превратился в мрачное и страшное место. Кто знает, с какими ужасными силами связался Узурпатор?

Сузеб хмыкнул.

— Посмотри вокруг, о великий, — произнес он, указывая на все увеличивающуюся толпу жрецов, — Боги с нами! Пусть Нагаш советуется с демонами; в наших жилах пылает сила Благословенной Земли!

Акмен-хотеп слегка приободрился. Он чувствовал, как сила Гехеба проникает в него и ждет возможности излиться на врага. Кто может устоять против благословений богов?

— Мудрые слова, друг мой, — сказал он, пожимая руку Сузеба. — Боги привели врага прямо нам в руки. Пора нанести сокрушительный удар. Иди и командуй колесницами. Когда я подам сигнал, разотри противника их колесами в прах.

Сузеб почтительно склонил голову, и его красивое лицо осветилось радостью в предвкушении сражения. Лев грациозно спрыгнул с царской колесницы, и его место тотчас же заняли один из ушебти и высокий лучник с проницательным взглядом.

Оставшись наедине со своими мыслями, Акмен-хотеп снова принялся разглядывать приближающуюся армию противника. Он был опытным полководцем, и вид безмолвного, изможденного вражеского войска должен был наполнить его сердце радостью, но он снова попытался отогнать прочь странное жутковатое предчувствие.

Царь-жрец поманил одного из своих гонцов и приказал:

— Передай Мастеру Лука, чтобы начинал стрелять, как только враг подойдет на достаточное расстояние.

Юноша кивнул, повторил приказ слово в слово и побежал в сторону боевых порядков.

Акмен-хотеп повернулся лицом к свирепо сверкавшему солнцу и стал ждать начала битвы.

Воины Кхемри хлынули с холмов, как пролившаяся из кубка вода, выгнулись темной дугой по белой равнине и неумолимо потекли к Бронзовому Войску. Позади изнуренных отрядов шли командиры с ввалившимися глазами, гремели кимвалы, стучали барабаны, выводя похоронный ритм. Грязные всадники следовали за пехотой и напоминали призрачные тени, то исчезая в пыльной завесе, поднятой ногами пехотинцев, то снова появляясь из нее.

Когда между противниками осталось каких-нибудь сто пятьдесят футов, вдоль боевых порядков с другой стороны запели трубы. Лучники Ка-Сабара выстроились ярдах в двадцати перед пехотинцами: три тысячи человек, три полка. Каждый воткнул в песок у своих ног по дюжине стрел. По сигналу лучники вытащили из песка первую стрелу, наложили на свои могучие луки и прицелились в безоблачное небо. Бронзовые острия сердито поблескивали на солнце. Лучники ждали, мышцы рук напряглись, и тут раздалась пронзительная нота сигнального рожка, и они, как один, отпустили тетиву. Три тысячи стрел, шипя, понеслись в сторону вражеских рядов. Их подгоняли молитвы, обращенные к Пхакту, богу неба.

Воины Кхемри пригнулись и подняли свои прямоугольные щиты. Наконечники стрел с сердитым стуком ударялись о дерево. Люди, раненные в руку или ногу, пронзительно кричали и падали, а некоторые валились на землю уже без признаков жизни. Но под этим безжалостным дождем пехота лишь замедлила продвижение и все же непреклонно продолжала идти вперед. Через несколько мгновений после первого потока стрел к небу взвился второй, а за ним и третий. Но враг упорно приближался, хотя число воинов сокращалось.

Вдруг послышался грохот копыт, из завесы пыли вырвались несколько эскадронов легкой кавалерии и помчались в сторону лучников. Конники натянули небольшие роговые луки, и со стороны воинов Кхемри тоже посыпался неровный град стрел. Кавалерия устремилась к лучникам. Над равниной смерти в обе стороны сыпались стрелы, лошади мчались вперед, из-под копыт летела земля и мелкие камни, но лучники Бронзового Войска не обращали внимания на огонь противника. Их защищали заклинания жрецов, и стрелы Кхемри либо ломались, либо едва задевали их обнаженные тела, не причиняя серьезного вреда.

Всадники приближались, в их руках сверкали бронзовые скимитары. Когда до столкновения оставалось не больше тридцати ярдов, лучники выпустили последний залп стрел, развернулись и побежали. Из передних рядов Бронзового Войска раздались ликующие крики — там готовились к вражеской атаке. Всадники Кхемри нахлестывали своих лошадей, но те слишком устали и не могли догнать бегущих лучников. Осознав тщетность своих усилий, всадники натянули поводья и остановились меньше чем в дюжине ярдов от орущих пехотинцев, повернули коней и поскакали назад, оставив несколько сотен павших соратников лежать на поле боя.

Однако самоотверженность кавалерии позволила пехоте Узурпатора почти вплотную приблизиться к врагу. В последний раз ударив в кимвалы и выбив дробь на кожаных барабанах, безмолвные ряды ринулись вперед, потрясая каменными топорами и размахивая булавами над истыканными стрелами щитами. Две армии схлестнулись, плоть ударилась о плоть, затрещало дерево, загремел металл, а громче всего звучали свирепые боевые кличи и пронзительные вопли умирающих.

Воины Бронзового Войска не отступили ни на шаг, несмотря на мощь вражеской атаки. Исполненные силы Гехеба, своего бога-покровителя, они, разбивая щиты и ломая кости, повергали врага на землю. Десятилетиями сдерживаемый гнев на тирана Кхемри вырвался наружу в громком бессловесном реве. Акмен-хотеп и продолжавшие свой речитатив жрецы кожей ощутили этот рев и пришли в состояние благоговения.

Вокруг схлестнувшейся массы воинов все гуще вздымалась пыль, не позволяя рассмотреть происходящее. Акмен-хотеп нахмурился, вглядываясь в самые последние ряды своих пехотинцев. Они рвались вперед, стремясь присоединиться к битве, и царь принял это за добрый знак. Он поискал взглядом жрецов Пхакта и увидел их неподалеку, окутанных клубами благовоний.

— Слава богу неба, подгоняющему наши стрелы! — прокричал Акмен-хотеп. — Да сотрет великий Пхакт пыль с наших глаз!

Сухет, верховный жрец Пхакта, стоял в центре круга жрецов, склонив бритую голову. Он открыл один глаз и выгнул тонкую бровь, глядя на царя-жреца.

— Пыль принадлежит Гехебу. Если хочешь, чтобы она улеглась, обратись к нему, а не к Ястребу Воздуха, — произнес он гнусаво.

Царь нахмурился, но не стал спорить, а повернулся к своему трубачу.

— Играй общее наступление, — приказал он.

Вдоль шеренг, вторя друг другу, запели трубы. Командиры пехоты подняли свои окровавленные мечи и прокричали приказ. Воины сделали шаг вперед, потом другой. Копья с бронзовыми наконечниками кололи и пронзали, текла кровь, и измученные воины Живого Города дрогнули.

Шаг за шагом воины Ка-Сабара теснили врага. Они перешагивали через трупы, и ноги их по щиколотку были измазаны кровью. Тем временем воины на флангах начали окружать отступающего противника. Легкая кавалерия Кхемри засыпала фланги копейщиков тучами стрел, но не могла замедлить их неотвратимое наступление.

Акмен-хотеп сделал знак своему возничему, тот взялся за поводья и хлестнул лошадей. Колесница покатилась вперед, грохоча колесами с бронзовыми ободами, и нагнала наступающую армию.

С правого фланга появился гонец с раскрасневшимся от волнения лицом.

— Сузеб просит разрешения атаковать! — прокричал он пронзительным голосом.

Царь-жрец немного подумал, проклиная пыльную завесу.

— Еще рано, — ответил он. — Скажи Льву, пусть еще немного потерпит.

Бронзовое Войско неумолимо катилось через равнину, медленно, но неуклонно приближаясь к цепи холмов. Колесница Акмен-хотепа подпрыгивала и кренилась, то и дело переезжая трупы. Жрецы остались далеко позади, за завесой пыли. Пыль скрывала и то, что находилось впереди. Царь-жрец слышал грохот колес справа и слева, слышал тревожное ржание коней — это кавалерия поравнялась с пехотой. Он внимательно прислушивался к звукам битвы, дожидаясь свидетельств того, что враг окончательно разбит и бежит.

Но воины Живого Города не желали сдаваться. Чем дальше их оттесняли к безмолвным черным шатрам на холмах, тем ожесточеннее они сражались, прижимаясь к щитам копейщиков противника, словно неминуемая смерть была для них предпочтительнее того, что ожидало позади.

Час спустя сражение переместилось к подножиям холмов. С их каменистых вершин битва казалась не более чем вихрящейся песчаной бурей, освещенной изнутри жесткими вспышками сверкающей бронзы.

На склоне в ожидании стояли молчаливые фигуры. Между темными полотняными палатками располагалась тяжелая кавалерия. Их стяги безжизненно повисли в жарком неподвижном воздухе. Небольшие отряды тяжелой пехоты в кожаных доспехах, со щитами, окаймленными бронзой, опустились на колени перед большими шатрами и дожидались команды к бою.

В центре, перед самой большой палаткой, стояла группа жрецов. Высокие, царственные, в черных мантиях погребального культа Кхемри; на бритых головах венцы, усыпанные сапфирами и рубинами, узкие бородки перевиты полосками чеканного золота. Смуглая кожа бледна, ястребиные лица костлявы. Их окутывала темная сила, подобная невидимому савану, и воздух вокруг дрожал и мерцал, как мираж.

Эти ужасные люди стояли над сутулым старым рабом, скорчившимся у их ног, и наблюдали за битвой на равнине. Раб был беззубый и слепой, его синие глаза затуманились молочной катарактой, а смуглая кожа высохла и сморщилась, как старый пергамент. Лысая голова клонилась набок, покачиваясь на тощей шее. Между дрожащих губ проступала слюна. Раб начал медленно поднимать голову. Жрецы встрепенулись. Они шагнули вперед, на лицах было написано ожидание. Губы раба зашевелились.

— Пора. Открывайте кувшины, — произнес раб голосом, исполненным боли и тяжести долгих лет.

Жрецы молча поклонились слепому и вошли в палатку. В ней стояли два саркофага, изготовленные из блестящего черного и зеленого мрамора, достойные для упокоения тел могущественного царя и его царицы. На поверхности саркофагов были вырезаны зловещие символы власти, а воздух, окружающий эти гробы, был холодным и сырым, как в склепе. Жрецы, отводя взгляды от внушающей ужас фигуры, высеченной на царском саркофаге, опустились на колени перед восемью тяжелыми кувшинами, стоявшими у его изножья.

Они взяли в руки пыльные кувшины и понесли их из палатки. Глиняные сосуды дрожали в их руках, и низкий тревожный гул пробирал жрецов до костей. Медленно, опасливо, но с благоговением жрецы поставили кувшины на неровную землю. Каждый сосуд был запечатан толстым слоем темного воска с рядами замысловатых символов на нем. Когда все восемь кувшинов оказались поставлены на место, жрецы вытащили свои ирхепы — кривые церемониальные кинжалы, предназначенные для того, чтобы извлекать органы из тел умерших перед погребением. Жрецы срезали восковые печати. Гул тотчас же сделался громче и настойчивее, напоминая жужжание множества рассерженных ос. Тяжелые глиняные крышки на кувшинах неистово затряслись. Кони отчаянно метнулись в сторону от распечатанных сосудов. Жрецы протянули дрожащие руки и откинули крышки.

Акмен-хотеп поднял руку, подавая сигнал трубачу. Настало время послать в атаку колесницы и кавалерию, чтобы покончить с врагом.

Неожиданно пелена пыли развеялась. Царь-жрец ощутил дуновение холодного ветра, обнаженная кожа поднятой вверх руки покрылась мурашками.

Пыль взлетела вверх по каменистому склону горной гряды единым стремительным порывом. На какое-то головокружительное мгновение Акмен-хотеп увидел поле боя в мельчайших деталях. Он увидел немногих вражеских пехотинцев, оттесненных к самому подножию холмов. За ними царь-жрец увидел каменистый склон, ведущий к длинному ряду черных матерчатых палаток, а между ними — устремившихся вперед всадников.

Потом он разглядел жрецов и высокие кувшины. Над открытыми сосудами маленькими смерчами вращалась пыль. Акмен-хотеп видел, как она темнела, становясь из светло-желтой темно-коричневой, а затем лоснящейся, блестящей, черной.

Вниз по каменистому склону прокатился громкий гул, захлестывая сражающихся, проникая сквозь доспехи в плоть, вибрируя в костях. Кони лягались и пронзительно ржали, глаза их побелели от ужаса. Люди бросали копья и зажимали уши руками, пытаясь избавиться от этого невыносимого звука. Царь-жрец с нарастающим ужасом смотрел, как черные словно смоль столпы поднимались вверх. Из них выплескивалась клубящаяся тьма, заливавшая небо.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

Вторые сыновья

Кхемри, Живой Город, 44 год Ксара Безликого

(—1968 год по имперскому летосчислению)

На седьмой день после смерти тело царя-жреца Хетепа забрали из храма Джафа, расположенного в южном квартале Живого Города, и переправили на паланкине черного дерева в Дом Вечной Жизни. Паланкин несли не рабы. Его на своих плечах тащили ушебти Хетепа, а следом шли самые могущественные военачальники царя, низко опустив головы и измазав себя пеплом и грязью.

Толпы скорбящих заполнили улицы Живого Города, чтобы почтить память Хетепа, пока паланкин будут проносить мимо. Мужчины и дети опускались на колени и прижимались лицом к земле, а матери рыдали, рвали на себе волосы и взывали к Джафу, богу мертвых, умоляя вернуть их повелителя обратно на землю, к живым. Водой, взятой из Реки Жизни, великой Дарительницы Долгоденствия, обрызгивали паланкин и слезно молились. Горшечники принесли кубки и миски, обожженные в день смерти Хетепа, и разбивали их на кусочки, кидая вслед паланкину царя-жреца. В купеческом квартале богатые торговцы швыряли на землю перед кортежем золотые монеты, на отполированный металл попадали отблески священного огня Птра, и монеты словно пылали под ногами ушебти.

Напротив, улицы в аристократических кварталах к северу от дворца были тихи. Многие дома погрузились в траур или готовили непомерный выкуп, чтобы вернуть своих родственников, пропавших после сокрушительного поражения под Зандри неделю назад. Атмосфера печали и страха окутывала процессию, как саван. Хетеп правил Кхемри более четверти века и с помощью дипломатии и военной доблести заставил города Неехары забыть междоусобицу и зажить мирно. Неехара наслаждалась периодом процветания, невиданным здесь уже пять столетий, со времен великого Сеттры.

И все это погибло за один-единственный день на берегах Реки Жизни. Армия Хетепа была разбита воинами Зандри, а ушебти провалили свою священную миссию — защищать царя. Новость разнеслась по Благословенной Земле, как песчаная буря, сметая все на своем пути.

Молчаливая процессия пришла на дворцовую территорию, где все домочадцы царя выстроились вдоль большой аллеи, ведущей к храму мертвых Сеттры. Когда паланкин приблизился, знать и рабы одинаково распростерлись на земле. Многие всхлипывали в открытую, зная, что скоро присоединятся к великому царю на его пути в загробную жизнь.

Сеттра выстроил свой храм на востоке от дворца; он был обращен к Реке Жизни, которая текла к подножию Гор Рассвета, символизируя путь души после смерти. Аллея вела к большой площади под крышей, которую поддерживали огромные колонны из песчаника, тянувшиеся к величественному входу в храм. Широкая кедровая крыша отбрасывала прохладную благоухающую тень, особенно приятную во время свирепой, иссушающей дневной жары. Шаги между колоннами звучали странно — тяжелая равномерная поступь превращалась в траурный барабанный бой.

В дальнем конце площади были открыты ведущие в храм двери высотой тридцать футов, густо покрытые вырезанными священными символами. По обе их стороны возвышались базальтовые статуи устрашающих воинов с головами совы — хорексы, слуги Усириана, бога подземного царства.

Когда ушебти приблизились, из тени за высокими дверями вышла торжественная процессия — жрецы, одетые в церемониальные, девственно-белые мантии, на смуглой коже хной нарисованы сотни священных символов. На каждом жреце была маска чеканного золота, точно такая, как погребальные маски великих царей, лежащих в своих гробницах в песках на востоке, и широкий золотой пояс, украшенный топазами и лазуритом.

Жрецы молча ждали, пока ушебти поставят паланкин на землю и раздвинут тяжелые занавеси, скрывавшие тело царя-жреца. Хетепа плотно замотали в белый погребальный саван, а руки скрестили на узкой груди. На прикрытое саваном лицо великого царя положили богато украшенную погребальную маску.

Впервые в своей жизни ушебти опустились на колени, а потом простерлись ниц не перед своим царем и хозяином, но погребальные жрецы не обратили внимания на этих великих воинов. Они подошли к паланкину и осторожно сняли с него тело своего великого подопечного. Попарно подставили плечи под закутанное саваном тело и понесли его в храм Сеттры, куда допускались только мертвые и их слуги.

Когда-то давным-давно погребальный ритуал предназначался только для царей-жрецов Кхемри, но со временем стал доступен всем, кто мог себе позволить оплатить услуги жрецов. Стоимость этих услуг была высока. Но никто не жаловался на цену, даже если всю жизнь приходилось экономить, во всем ограничивая себя. Бессмертие того стоило.

Жрецы понесли тело царя в глубину храма, через огромные залы со стенами из песчаника, покрытыми замысловатыми мозаичными картинами семивековой давности, изображавшими Великое паломничество с Востока и Завет Богов. На этих стенах великий Птра вел свой народ к Реке Жизни и Гехеб засевал темную землю зерном и получал богатый урожай, чтобы народ был здоровым и сильным. Тахот Мудрый раскрывал людям секреты обработки камня и возведения храмов, а когда построили первые города, великолепная Асаф поднялась из тростника у реки и познакомила людей с чудесами цивилизации.

За всеми этими дивными залами находилось одно помещение, темное, с низким потолком. Гладкий красный песчаник сменялся там блестящими блоками отполированного базальта, соединенными так искусно, что невозможно было увидеть швы между плитами. Тут и там резьба слегка оттенялась серебряной пудрой или драгоценным растертым жемчугом: пейзажи плодородных долин и широкая река, а на далеком горизонте возвышалась горная гряда. Детали были расплывчаты и выглядели еще более эфемерными из-за неверного света масляных ламп, мерцавших вокруг мраморных похоронных носилок в центре комнаты. Страна Мертвых манила к себе, как манит соблазнительный мираж в пустыне, исчезающий, стоит к нему приблизиться.

Жрецы положили тело царя на носилки и с благоговением сняли с него саван. Слуги Хетепа обмыли тело еще на поле боя, а потом жрецы Джафа дополнительно обтерли его раствором древних трав и земных солей. Угловатое лицо великого царя казалось безмятежным, хотя щеки и глаза ввалились, а тонкие губы приобрели странный сине-черный оттенок.

Пока жрецы работали, в комнату молча то входили, то выходили послушники. Они принесли глиняные горшки с дорогими чернилами и тонкие кисточки из верблюжьего волоса, чтобы нарисовать на коже Хетепа символы защиты и неприкосновенности, а еще кувшины со свежими травами, ароматизированной водой и земными солями. Самыми последними пришли четверо молодых жрецов и принесли резные алебастровые кувшины, в которых будут храниться жизненно важные органы Хетепа до его воскресения.

Старшие жрецы работали быстро, подготавливая тело. Жрецы городских храмов объявили, что коронация наследника и его священное бракосочетание состоятся на закате, всего через семь часов, поэтому времени до погребения умершего царя оставалось совсем немного. Сняв саван, жрецы встали вокруг носилок и посмотрели на статуи Джафа и Усириана, высившиеся по обе стороны церемониальных дверей. Старший жрец, Шепсу-хет, поднял изукрашенные руки и приготовился произнести Заклинание Открытых Дверей — первый шаг к получению дозволения Усириана однажды вернуть дух Хетепа в Благословенную Землю.

Но едва жрец начал говорить, как ощутил холодок, пробежавший по его спине, и неприятное покалывание в затылке под тяжестью враждебного взгляда; должно быть, так страдает мышь, которую гипнотизирует кобра. Шепсу-хет обернулся и увидел, что в дверном проеме кто-то стоит. Другие жрецы тоже посмотрели туда и поспешно преклонили колени.

Нагаш, сын Хетепа, верховный жрец погребального культа Живого Города, наградил жрецов презрительным взглядом.

— И что все это значит? — требовательно вопросил он звучным голосом.

Старшие жрецы нерешительно переглянулись, всем своим видом — поникшими плечами и неуверенными движениями — выдавая беспокойство. Наконец они повернулись к Шепсу-хету. Тот собрал все свое мужество и ответил:

— Время дорого, о святейший. — Голос из-под маски звучал приглушенно. — Я подумал, ты захочешь, чтобы мы сразу же начали ритуал.

Нагаш, в тридцать два года ставший верховным жрецом, самым юным в истории Неехары, посмотрел на Шепсу-хета долгим взглядом и наградил его мрачной улыбкой. Ростом выше любого жителя Кхемри, Нагаш, казалось, заполнял собой всю погребальную комнату. Он предпочитал одежду воина мантии жреца. Белую юбку он перетягивал широким поясом из тонкой кожи, усыпанным рубинами и украшенным золотым орнаментом с изображением скарабеев. На ногах его были сандалии из красной кожи, а мускулистые плечи и руки он прикрывал одеянием с широкими рукавами. На загорелой груди ярко выделялись боевые шрамы, полученные в бурные годы юности.

Он унаследовал отцовские правильные черты лица, однако без мягкости Хетепа: квадратный подбородок, орлиный нос, глаза цвета отполированного оникса. Узкая бородка была заплетена в косичку с полосками чеканного золота, а голова чисто выбрита и намаслена так, что глянцево блестела.

— Ты еще раз продемонстрировал, почему верховный жрец я, а не ты, — произнес Нагаш, входя в комнату. Он двигался с грацией дикого кота, почти беззвучно скользя по каменному полу. — Ты старый болван, Шепсу-хет. Я сам позабочусь о своем отце. — Он махнул рукой на дверь у себя за спиной. — Убирайтесь. Если мне потребуется помощь стаи болтливых мартышек, я за вами пошлю.

Старшие жрецы дрогнули под угрожающим взглядом Нагаша. Все, как один, быстро встали и зашаркали прочь из комнаты. Шепсу-хет вышел последним, и выражение его лица невозможно было угадать под гладкой золотой маской. Когда он ушел, в дверь скользнул юный жрец. В отличие от Нагаша, юноша был в обычной белой мантии с простым золотым поясом, но его исполосованное шрамами лицо светилось дерзкой усмешкой, а карие глаза смотрели проницательно и остро.

— Этот с радостью доставит тебе неприятности, хозяин, — пробормотал он, глядя, как удаляется Шепсу-хет.

Нагаш обошел носилки и скрестил руки на груди, внимательно изучая тело отца.

— Ты думаешь, что мне следует его убить? — рассеянно спросил он.

Юный жрец усмехнулся:

— Должно быть, ему уже лет сто пятьдесят. Существуют травы, которые можно подсыпать в вино, — совсем простые, что имеются в любой храмовой кухне, но они становятся смертельными, если их правильно сочетать. Или в купальне из-под его ног может выползти гадюка.

Нагаш едва заметно пожал плечами, слушая вполуха. Его внимание занимало тело отца. Он искал признаки, по которым можно было бы определить, как умер царь-жрец. После того как жрецы обмыли с содой тело Хетепа, его кожа приобрела желтоватый оттенок, что не могло полностью скрыть серую трупную бледность. Несмотря на почтенный возраст — сто лет, Хетеп сохранил изрядную долю боевой силы, которой обладал в расцвете жизни. Нагаш внимательно посмотрел на мускулы царя и нахмурился, заметив потемневшие вены и раздувшийся живот.

— Слишком много вина и роскоши, — пробормотал он. — Твое поражение записано в обмякших линиях твоего тела, отец. Успех сделал тебя слабым.

Юный жрец фыркнул и произнес:

— А я-то думал, что в этом и есть смысл успеха.

Кефру был старшим сыном богатого торговца и с удовольствием тратил отцовские деньги на вино и игру в кости. Шрам, изуродовавший левую сторону его лица, он получил в пьяной драке на ножах рядом с игорным домом. Его противник, сын влиятельного аристократа из двора Хетепа, умер несколько дней спустя, и Кефру решил, что лучше начать новую жизнь в качестве служителя погребального культа, чем быть приговоренным к казни. Он оказался неспособным учеником и равнодушным жрецом, но обладал острым умом и исключительной кровожадностью, и Нагаш счел это полезным. Он назначил Кефру своим личным слугой в тот самый день, когда стал верховным жрецом Кхемри.

— Успех — для глупцов, — заявил Нагаш. — Это яд, лишающий воли и ослабляющий решимость. Хетеп узнал это на собственном горьком опыте.

Кефру выгнул бровь, глядя на хозяина, и сказал:

— Ты наверняка будешь править по-другому.

Нагаш злобно посмотрел на юного жреца. В шестнадцать лет он отправился с отцовской армией на восток через древнюю Долину Царей, а потом на юг сквозь знойные душные джунгли, бывшие, согласно легенде, родиной его народа. Три года Хетеп сражался с ордами тамошних людей-ящеров, одновременно начав строить огромную крепость Разетру, как бастион против их постоянных набегов на город Ливару. Когда Хетеп свалился с лихорадкой, командование экспедицией принял на себя Нагаш. Почти шесть месяцев он возглавлял воинов отца и руководил армией в жестоком сражении, в котором они наголову разбили людей-ящеров.

Эти шесть месяцев Нагаш правил как настоящий царь и держал страну железной хваткой, но когда Хетеп достаточно оправился, чтобы пуститься в долгий путь домой, он передал Разетру одному из своих военачальников и забрал Нагаша обратно в Живой Город. Тем, кто выжил после этой кампании, настрого запретили рассказывать о коротком правлении Нагаша. Его восхваляли как великого воина, но не более того, а по возвращении в Кхемри царь отослал Нагаша в храм Сеттры на обучение. Теперь, тринадцать лет спустя, Разетра превратилась в небольшой, но процветающий город с собственным царем-жрецом.

Верховный жрец взялся за украшенный драгоценными камнями ирхеп у себя за поясом.

— Если бы аристократы передавали наследство первенцам, как делают варварские племена на севере, все пошло бы совершенно по-другому, — заметил Нагаш. — А они выбирают вторых сыновей, а нас запирают в храмах.

— Первенцев отдают богам в обмен на Благословенную Землю, которую те нам подарили, — отозвался Кефру с заметной горечью в голосе. — Могло быть и хуже. По крайней мере, не приносят в жертву, как в прежние времена.

— Боги должны принимать козлов и быть довольными, — отрезал Нагаш. — Они нуждаются в нас куда сильнее, чем мы в них.

Кефру переступил с ноги на ногу, внезапно почувствовав себя весьма неуютно, и тревожно взглянул на угрюмые статуи в другом конце комнаты.

— Ты, конечно же, так не думаешь, — поспешно произнес он. — Без них страна погибнет. Древнее Соглашение…

— По древнему Соглашению нам дали миску песка в обмен на вечное рабство, — заявил Нагаш. — Боги предложили сделать так, чтобы наши поля цвели и пустыня к нам не подступала, а в награду потребовали поклонение и преданность. Подумай об этом, Кефру. Они с готовностью подарили нам рай в обмен на наши молитвы и наших первенцев. Боги были в отчаянии. Без нас они были слабыми. Мы могли их поработить, заставить склониться перед нашей волей, а вместо этого сами оказались в рабстве, отдавая им силу, которую могли бы использовать. Настоящая власть находится здесь, в этом мире, — добавил Нагаш, для убедительности постучав по мраморным носилкам, — а не в том. Думаю, Сеттра это понимал, вот почему он искал секрет вечной жизни. Если мы перестанем бояться смерти, у богов вообще не останется над нами власти.

— Секрет, который не дается жрецам погребального культа вот уже пять сотен лет, — подчеркнул Кефру.

— Все потому, что наше волшебство зависит от благосклонности богов, — ответил Нагаш. — Все наши ритуалы и заклинания подпитываются их энергией. Полагаешь, они помогут нам ускользнуть из своих рук? — Верховный жрец сжал кулаки. — Не думай, что я льщу сам себе, когда говорю, что обладаю самым великим умом во всей Неехаре. За тринадцать лет я узнал все, что известно жрецам культа о жизни и смерти. Знания у меня есть, Кефру. Мне не хватает власти.

Нагаш говорил, и глаза его лихорадочно блестели, а голос возвысился почти до крика. Взволнованность верховного жреца ошеломила Кефру.

— Однажды ты обретешь ее, хозяин, — запинаясь, выговорил юный жрец. Он вдруг испугался. — Наверняка это только вопрос времени.

Нагаш замолчал, поморгал и наконец взял себя в руки и сказал:

— Да. Конечно. Только время.

Верховный жрец посмотрел на тело отца и вытащил из-за пояса кривой бронзовый нож.

— Принеси первый кувшин, — приказал он. — Не хочу, чтобы Шепсу-хет обвинил меня в пренебрежении долгом.

Кефру быстро подбежал к стоявшим алебастровым кувшинам и выбрал один, формой напоминающий гиппопотама. Эти канопы предназначались для хранения четырех жизненно важных органов умершего царя: печени, легких, желудка и кишок. На кувшинах были вырезаны символы, которые будут охранять органы до тех пор, пока они снова не понадобятся. Юный жрец поставил тяжелый кувшин рядом с Нагашем, пробормотал молитву Джафу, богу мертвых, и снял крышку. Нагаш занес бронзовый кинжал над животом отца и замер, наслаждаясь моментом.

— Никаких следов ран, — заметил он. — Может быть, сердце не выдержало пыла битвы?

Кефру покачал головой.

— Это колдовство, хозяин, — сказал он. — Я слышал, что армия Зандри призвала чары, поразившие царя-жреца и его военачальников в стороне от поля боя. И никто из наших жрецов не смог этому помешать. Когда Хетеп пал, наше войско лишилось сердца, и воины Зандри легко отбили атаку. Все бежали в смятении.

Нагаш подумал и сказал:

— Но покровитель Зандри — Ку’аф, а это не похоже на утонченное коварство бога-змея.

— Однако мне рассказывали именно так, хозяин, — пожал плечами Кефру.

Нахмурившись, Нагаш опустил руку и сделал первый разрез, располосовав живот от пупа до грудины. Живот царя моментально опал. Из него через край носилок и дальше, на пол, хлынула зловонная, пенящаяся, черная, как деготь, жидкость.

Кефру приглушенно выругался, отпрыгнув в сторону. Нагаш тоже отступил, удивленно наморщив лоб. Через мгновение липкий густой поток иссяк, и верховный жрец, осторожно переступив через лужу, вернулся к телу Хетепа.

Острием ножа он сделал четыре дополнительных перпендикулярных надреза, чтобы расширить рану, и откинул лоскут кожи. То, что Нагаш увидел внутри, заставило его потрясенно зашипеть.

Внутренние органы царя-жреца какой-то магической силой сплавились воедино. Кишечник и желудок скрутились в узловатый шар, и невозможно было понять, где начинается одно и заканчивается другое. Точно так же диафрагма и легкие превратились в нездоровую массу, формой напоминающую луковицу, словно рак сожрал Хетепа изнутри.

Верховный жрец не знал ни одного бога, способного сотворить такое.

Кефру робко приблизился к столу. Когда он увидел, что сталось с Хетепом, его лицо искривилось от омерзения.

— Какое грязное колдовство могло это сделать? — ахнул он.

Нагаш его не слушал. Верховный жрец склонился над трупом отца, завороженно и восторженно изучая перекрученные останки великого царя, и его темные глаза засверкали странным голодным блеском.

К полудню большую площадь у дворца запрудили аристократы со своей свитой, дожидаясь, когда можно будет преподнести дары к погребению Хетепа и поклясться в своей верности его преемнику. Дворцовая челядь поставила там небольшие палатки из ярких тканей, чтобы защитить знать от зноя, а рабы бегали туда и обратно с кувшинами, полными прохладного, разбавленного водой вина. В неподвижном воздухе висела густая вонь от жертвенных животных: каждое из благородных семейств пыталось перещеголять другое щедрыми дарами — ягнятами, быками и даже драгоценными лошадьми. Нагаш грозно хмурился, глядя на это, пока они с Кефру пробирались ко Двору Сеттры. Он знал, что к концу церемонии большая площадь будет напоминать скотный двор в базарный день, а вонь останется на долгие недели.

Чем ближе они подходили к залу аудиенций, тем гуще становилась толпа. Дюжина телохранителей-ушебти Тхутепа, ослепительных в своих отполированных золотых нагрудных пластинах, со сверкающими мечами, выстроилась на широких ступенях, ведущих в зал. Лица их были юны и свирепы. Их кожа сияла благодаря святому благословению Птра, а тела еще должны были развиться и достичь совершенной физической формы. Взволнованная группка дворцовых рабов стояла за шеренгой телохранителей, держа восковые таблички и свитки тонкого пергамента. Они окружили высокого, полного достоинства человека средних лет в золотом венце, главного визиря Хетепа.

Нагаш легко, без усилий, прошел сквозь толпу — так крокодил с легкостью разрезает темные воды Реки Жизни. Рабы разбегались с дороги верховного жреца и падали ниц на горячую грязную землю. Их хозяева замолкали и почтительно склоняли головы. Старший сын Хетепа совершенно их игнорировал.

Ушебти тоже склонили головы, когда Нагаш плавно поднялся по ступеням из песчаника, а дворцовые слуги попрятались в тени. Остался только главный визирь, хладнокровно скрестивший руки на груди и дожидавшийся Нагаша.

— Да будут на тебе благословения богов, о святейший, — произнес Газид, опустив голову перед верховным жрецом.

В свои по меньшей мере сто десять лет главный визирь по-прежнему оставался худощавым и подтянутым и обладал ястребиной энергией обитателя пустынь. Легенда гласила, что в юные годы он промышлял разбоем, но решил стать союзником Хетепа, когда тот попытался подчинить себе племена пустынь. Дерзкий умный юноша быстро заслужил доверие Хетепа, и когда армия возвращалась в Кхемри, Газид присоединился к ней. Очень скоро Газид стал главным визирем и с тех пор верой и правдой служил царю. Он оказался толковым советником и преданным другом царя, и многие считали, что возродившейся славой город обязан главным образом ему. Его проницательные голубые глаза не пропускали ничего, он не боялся ни человека, ни зверя. Нагаш ненавидел его с детства.

— Молю, прибереги все добрые пожелания для себя самого, главный визирь, — холодно улыбнувшись, сказал Нагаш. — Я пришел сообщить моему брату, что ритуалы над нашим великим отцом завершены. Он упокоится в Великой пирамиде через несколько часов, согласно пожеланиям жрецов. — Верховный жрец склонил голову, изображая почтительность. — Кхемри понесет еще одну утрату, когда ты уйдешь во тьму вместе с ним.

— Увы, о святейший, ты заблуждаешься, — спокойно ответил Газид. — Несомненно, причиной тому твое горе и обязанности твоего положения. Увы, Хетеп запретил мне сопровождать его в подземный мир. Умирая на поле боя, он приказал мне помочь его сыну в первые дни правления.

— Я… понял, — произнес Нагаш. — Но это беспримерно. И разумеется, великая честь.

— И великая ответственность, — добавил Газид, не отводя голубых глаз от Нагаша. — Время мира и процветания вводит в соблазн обычно разумных людей и подталкивает их к поспешным решениям.

Верховный жрец угрюмо кивнул и сказал:

— Как всегда, мудро, Газид. Я понимаю, почему отец так высоко ценил твои советы.

Газид отмахнулся:

— На самом деле твой отец никогда не нуждался в моих советах, но достаточно долго обдумывал свои решения. Если я для него что-нибудь и делал, так это подталкивал его к действиям, когда это требовалось. Лучше нанести быстрый удар и убить змею до того, как она поднимется и нападет.

Нагаш прищурился:

— Хорошо сказано, Газид. Хорошо сказано.

Визирь усмехнулся:

— Как всегда, рад, что сумел услужить. — Он снова склонил голову, шагнул в сторону и указал на открытую дверь во двор. — Пока мы беседуем, твой брат принимает подношения от горожан. Он будет рад услышать твои новости.

Нагаш коротко кивнул и между массивными колоннами из песчаника, которые поддерживали крышу Двора Сеттры, быстро прошел дальше, к высоким базальтовым статуям Асаф и Гехеба, располагавшимся по обе стороны дверей. Гехеб стоял справа, левой рукой сжимая серп, а правую подняв в защитном жесте, отгоняя духов злобы и беды. Асаф приветственно сложила руки, ее блистательное лицо было безмятежно. Золотые листья украшали волосы богини и браслеты у нее на запястьях, а также сверкали на изогнутом лезвии в руке Гехеба. Идолы демонстрировали богатство и власть. Чтобы привезти с Хрупких Пиков на восток этот грубый базальт, потребовалось десять лет и стоило жизни более чем четырем тысячам рабов, но великолепие статуй бледнело по сравнению с огромным залом, раскинувшимся дальше.

Двор Сеттры представлял собой прямоугольное помещение размером около двух сотен шагов в длину и сорока в ширину, ограниченное со всех сторон огромными колоннами из полированного мрамора. Они поддерживали сорокавосьмифутовый потолок. Стены и пол из песчаника были облицованы квадратными плитами богатого пурпурного мрамора, пронизанного нитями оникса и сверкающего золотом в отблесках нескольких десятков начищенных бронзовых масляных ламп, расположенных по всей длине помещения. Воздух в этом величественном пространстве был прохладен и душист — бесценные благовония горели в жаровнях около возвышения в дальнем конце зала.

В прежние времена Двор Сеттры был самым большим залом для приемов во всей Неехаре. Его превзошел только причудливый Белый Дворец в Кватаре, построенный через несколько столетий после смерти Сеттры, а теперь вся знать Кхемри могла поместиться в этом просторном помещении, и еще осталось бы место для членов их семей и рабов. Но сегодня зал для приемов оказался переполнен, голоса сливались, напоминая рев прибоя и эхом отражаясь от огромных колонн. Даже Нагаша на мгновение ошеломило увиденное.

Во время своего правления Хетеп неустанно пытался объединить Неехару, пусть не в империю, но хотя бы в конфедерацию городов-государств, при этом требовалось столько переговоров, что остальным городам Неехары пришлось открыть в Живом Городе постоянные посольства. Посланники всех этих посольств сейчас заполняли зал, и каждый принес богатые дары, чтобы проводить Хетепа в загробный мир и укрепить отношения с его преемником. Со своего места Нагаш видел депутацию от Бхагара в черных накидках обитателей пустыни и головных повязках; они шептались друг с другом, а рядом стояла дюжина рабов с урнами, полными дорогих пряностей, привезенных караваном с юга. Возле них золотокожие гиганты из Ка-Сабара скрестили на груди руки, сосредоточенно наблюдая за церемонией, и в их открытых сундуках сверкали слитки отполированной бронзы. Правее верховный жрец заметил толпу придворных и аристократов в шелковых кафтанах и длинных юбках далекой Ламии, с настороженными, как обычно, взглядами. Но Нагаш обратил внимание на их усталые лица. Наверняка эти ламийцы сопровождали юную невесту Тхутепа в Кхемри вверх по реке — трудное путешествие и в лучшие времена, а тем более тяжелое сейчас, ибо все пришлось делать в спешке.

Верховный жрец лениво гадал, какие еще дары привезли с собой эти богатые гости, чтобы почтить память его умершего отца, и в этот миг внимание ламийцев, да и всех остальных в зале, сосредоточилось на величественной процессии, направлявшейся к возвышению. Шеренги аристократов, одетых в простые белые юбки и накидки, шли впереди в сопровождении высоких ушебти с лоснящейся зеленой кожей и длинными черными волосами. Нагаш сразу же узнал преданных. Избранные воины Зандри, виновника поражения Кхемри.

Кефру тоже увидел эту процессию и прошептал:

— А это что значит, хозяин?

Нагаш жестом приказал слуге молчать, нахмурился, поспешно шагнул вправо и стал пробираться вперед в глубокой тени за колоннами, тянувшимися вдоль всего зала. Дюжины царских рабов суетились там, каждый был занят своим делом и не обращал внимания на человека, шагавшего среди них.

— Некумет, царь-жрец Зандри, — человек вдумчивый и умеющий искать окольные пути, — прошипел Нагаш. — В прошлом году он подтолкнул Кхемри к войне из-за нелепой ссоры по поводу торговли, а теперь пытается заменить нас в роли главной силы Неехары? Это следующий шаг его хитроумной стратегии.

Верховный жрец двигался настолько быстро, насколько позволяло его положение, и наконец добрался до дальнего конца зала. Там стояли на страже бдительные ушебти с проницательными глазами. Юные телохранители склонили головы, увидев Нагаша, и позволили ему незаметно проскользнуть в толпу визирей и придворных, столпившихся у подножия трона.

Нагаш мгновенно заметил, что визири взволнованы. Они тихо шептались друг с другом, обсуждая разворачивающееся перед ними действо, и бурно жестикулировали. Верховный жрец нетерпеливо протиснулся сквозь толпу седобородых чиновников и оказался возле царского трона.

Трон Живого Города был древним, вырезанным из изысканного темного дерева, какое в Неехаре не встречалось. Легенда гласила, что его привезли из джунглей, расположенных на юге и востоке Благословенной Земли, во время мифического Великого переселения, но некоторые говорили, что трон сделан из дерева, срубленного на юге в ранние годы царствования Сеттры. Трон стоял под массивной статуей Птра, Великого Отца. Идол, высеченный из песчаника и обшитый листами кованого золота, почти достигал потолка. Правую руку бог солнца приветственно прижал к груди, а левую поднял в защитном жесте, оберегая царя-жреца Кхемри от всех зол мира. Там же, на возвышении, стоял еще один трон меньших размеров, правее и двумя ступенями ниже. В ранние годы существования Живого Города богом — покровителем Кхемри был Птра, и его милостью Сеттра Великий смог превратить Неехару в могущественную империю. Но властному царю этого было мало, и со временем его могущество и гордость так возросли, что он поверил, будто может отыскать способ победить смерть и править Благословенной Землей до конца времен. Вот тогда, более семи столетий назад, и создали погребальный культ, и еще при жизни Сеттры старший жрец заменил смотрителя Птра и стал верховным жрецом Кхемри.

Правящий дом Кхемри по-прежнему имел множество обязательств, и не только перед Птра, но и перед всеми богами Благословенной Земли. Хотя люди Неехары впервые столкнулись с богами там, где сейчас стоял город Махрак, во многих сотнях миль к востоку, именно в Кхемри, на берегах Реки Жизни, они заключили Великое соглашение, породившее Благословенную Землю. Птра и прочие боги поклялись обеспечивать рай, в котором станут жить неехарцы, до тех пор, пока те им, богам, будут поклоняться и возводить в их честь храмы. Вдобавок каждое знатное семейство обязалось отдавать своего первенца богам, чтобы тот служил им как жрец или жрица. В Кхемри первого родившегося ребенка отдавали Птра, в подтверждение великой клятвы людей и богов.

Когда Сеттра основывал погребальный культ, он рисковал, нарушая священное Соглашение, создавшее его блистательную империю. И поскольку он не мог отдать своего первенца богам, он решил исполнить обещание другим способом — взяв в жены жрицу Птра. Царица Сеттры, великая Хатсушепра, была дочерью царской семьи Ламии. И с тех пор дочери Ламии выходили замуж за царей-жрецов Кхемри, обеспечивая процветание Благословенной Земли.

Трон царицы был пуст. Вдова Хетепа, Софер, молилась в часовне Джафа и готовилась присоединиться к супругу этим же днем, но рядом с троном стояла женщина, собственническим жестом положив руку на красивый резной подлокотник. Странное нарушение этикета привлекло внимание верховного жреца, он поднял глаза на женщину, находившуюся всего лишь в дюжине футов от него. И у Нагаша захватило дух.

Она была совсем юной, это Нагаш заметил мгновенно, и еще не достигла полного расцвета своей красоты. Ее гибкое тело облачили в великолепный желтый шелк, привезенный из той удивительной страны, что расположена за морем к востоку от Ламии. Браслеты изящного янтаря цвета меда украшали ее смуглые запястья, ожерелье из золота и огненно-красных рубинов обвивало стройную шейку. У женщины был небольшой ротик и чуть заостренный нос, высокие скулы и большие миндалевидные глаза цвета отшлифованных изумрудов. Несмотря на молодость, она стояла возле пустого трона с большим достоинством и уверенностью. Она была безмятежна и совершенно ослепительна. Со временем нареченная Тхутепа сможет стать величайшей царицей, когда-либо известной Неехаре.

Никогда в жизни Нагаша не влекли к себе женщины. Мысль о чувственной привязанности или зависимости отвращала его, это могло лишь помешать его честолюбивым замыслам, однако в ту самую секунду, как Нагаш увидел эту женщину, его охватило невыносимое, обжигающее желание. Его руки, спрятанные глубоко в широких рукавах, невольно сжались в кулаки. Мысль об ужасах, которые он мог бы навлечь на эту священную плоть, едва не вытеснила все честолюбивые мысли из головы верховного жреца. Только оглушительные ликующие крики вывели Нагаша из задумчивости и заставили вернуться к насущным делам.

Трон царя-жреца тоже пустовал. Тхутеп, законный наследник, стоял у подножия возвышения перед богатым сановником из Зандри. Брат Нагаша до сих пор не снял церемониальное одеяние князя, был в юбке и накидке из белой ткани, прошитой золотой нитью. Золотые браслеты были защелкнуты на его смуглых руках, а на лоб надвинут венец с единственным рубином. Не обладая утонченными чертами отца и старшего брата, Тхутеп тем не менее имел достаточно выразительное лицо, а глаза его обаятельно искрились. Посол из Зандри в мантии цвета морской волны, украшенной великолепными жемчугами и гладкими изумрудами каплевидной формы, низко поклонился царю. Темные волосы и борода посла сильно вились и блестели, натертые душистым маслом, на лице сияла победная улыбка.

Нагаш нахмурился, узнавая лица молодых людей, стоявших сомкнутыми рядами за спиной у посла. У многих были свежие синяки, а на нескольких — повязки, пропитанные кровью. Они замерли, от стыда низко опустив головы. Всё это были аристократы, захваченные в плен во время сокрушительного поражения месяц назад. Нагаш тотчас же понял, в чем заключается план Зандри, и с любопытством посмотрел на брата.

— Народ Живого Города благодарит Некумета, твоего великого царя, за милосердие, — заявил Тхутеп, сложил руки на груди и низко поклонился. — Пусть возвращение этих воинов возвестит о начале новой эпохи мира и процветания для народов всей Благословенной Земли!

Снова раздались крики ликования. Кефру наклонился к хозяину и произнес:

— Зандри возвращает пленников, не требуя выкупа? Это безумие!

Нагаш постарался не выдать горечь и смятение.

— Вовсе нет, — отозвался он. — Этот широкий жест сделан не ради Тхутепа, но ради остальных посланников. — Кефру недоуменно посмотрел на хозяина, и Нагаш кинул на него раздраженный взгляд. — Неужели непонятно? Это тщательно просчитанное оскорбление и хорошо продуманный Некуметом дипломатический ход. Демонстративно возвращая пленников без требования выкупа, он заявляет всей Неехаре, что не считает нас угрозой для себя. — Верховный жрец резко обвел зал рукой. — Хетеп мертв, и шакалы уже кружат, стараясь захватить влияние. Зандри просто выпрыгнул впереди стаи, а Тхутеп слишком наивен, чтобы понять это.

Внезапно Тхутеп обернулся, словно услышал свое имя. Взгляд его упал на Нагаша, и после короткого замешательства улыбка сделалась шире.

— Добро пожаловать, брат, — сказал он, поманив к себе верховного жреца. — Я рад, что ты здесь и видишь, как наша вражда с Зандри закончилась. Теперь прошлое можно забыть.

Нагаш окинул посла Зандри холодным, непримиримым взглядом.

— Я пришел, чтобы сообщить тебе, брат: тело нашего отца готово к путешествию, — обратился он к Тхутепу. — Мы перенесем его в Великую пирамиду за час до заката, как требуют жрецы.

Посол услышал сказанное, и его лицо сделалось печальным. Он склонил голову перед Тхутепом и произнес:

— Хотя мы враждовали с вашим отцом, он был отважным воином и великим царем, и мы скорбим о его смерти вместе со всей Неехарой. И для сопровождения Хетепа в его путешествии в загробный мир смиренно предлагаем наш дар от имени всего народа Зандри.

Тхутеп серьезно кивнул.

— Очень хорошо, — сказал он. — Давайте взглянем на ваш дар.

Посол сделал жест, и в конце процессии началось какое-то движение. Ряды бывших пленников, ожидавших разрешения Тхутепа вернуться к семьям, раздвинули в стороны коренастые рабы с голой грудью, тащившие за собой троих незнакомцев в черном. Рабы бросили троицу к ногам посла и поспешно удалились.

Нагаш внимательно посмотрел на лежавших. Все высокие и стройные, одеты в странное сочетание потрепанных шерстяных накидок и своего рода кожаных доспехов, покрывавших их торсы и животы. Двое оказались женщинами с длинными белыми волосами; нечесаные, спутанные пряди доходили до самой талии. У мужчины волосы были черными как смоль, почти такими же длинными и тоже спутанными. Кожа там, где Нагаш мог ее видеть, была белее алебастра, черты лица тонкими и изящными — заостренные подбородки, острые носы и угловатые скулы. Незнакомцы были красивы странной, почти пугающей красотой, и хотя выглядели хрупкими по сравнению с окружавшими их неехарцами, от них исходила угроза, почему-то тревожившая верховного жреца. Мужчина посмотрел вверх, на Нагаша. Лицо его было невыразительным, черные глаза пустыми. Похоже, всех троих чем-то опоили.

По двору пронеслись шепотки. Тхутеп уставился на странные создания взглядом, полным любопытства и одновременно отвращения, словно наткнулся на клубок кобр.

— Что они такое? — спросил он.

— Они называют себя друкаи, о великий, — торопливо ответил посол. — Их корабль разбился у нашего побережья во время ужасного шторма несколько месяцев назад, и с тех пор они были рабами в царском дворце.

При слове «рабы» пленный мужчина повернул голову к послу и прошипел что-то на свистящем, похожем на змеиный, языке. Зандриец побледнел, но тут же оправился.

— Они просто чудо, правда? — спросил он. — Наш царь пожелал, чтобы они ухаживали за духом Хетепа в загробной жизни.

Тхутеп пришел в замешательство. Одно дело — материальные ценности, и совсем другое — рабы, предложенные чужестранцем для службы мертвому царю.

— Что ж, это, безусловно, щедрый дар, — медленно произнес он, не желая наносить обиду.

Нагаш со все усиливающимся интересом следил за их разговором. Какую игру ведет делегация из Зандри? Ясно же, что за этим что-то скрывается. И тут он заметил, что одна из женщин немного приподнялась и сосредоточенно склонила голову. Она пыталась заговорить, невнятно произнося слова своего ужасного языка, и Нагаш тут же ощутил исходившую от нее слабую волну волшебства, похожую на дуновение ледяного ветра из пустыни.

Он замер, насторожившись. Возможно ли это?

Верховный жрец повернулся к Тхутепу.

— Предложение Зандри беспримерно, — сказал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул, — но это не значит, что оно неприемлемо. Полагаю, щедрое предложение, демонстрирующее величие духа, должно быть встречено достойно, о великий.

Тхутеп просиял.

— Да будет так, — объявил он. — Рабов нужно отвести в храм, — обратился он к Нагашу. — Ты позаботишься об этом?

Нагаш улыбнулся.

— Непременно, — ответил он.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Черный визирь

Оазис Зедри, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

Крики ужаса разнеслись над полем боя, когда тьма, как быстрая волна прилива, потекла вниз по каменистому склону, заливая окровавленные пески. Акмен-хотеп, царь-жрец Ка-Сабара, видел, как ужасная тень проносится над пехотой Нагаша и враги обретают новые силы. Они ринулись вперед, на передние ряды Бронзового Войска, свирепо рубили и разили гигантских воинов, но царь не знал, проистекала их вновь обретенная свирепость из отваги или из страха.

Колесница Акмен-хотепа подскочила и дернулась назад. Возничий сыпал проклятиями, пытаясь удержать обезумевших коней. Жуткий гудящий звук ритмично пульсировал, отвлекая сражающихся. Царь-жрец видел, как воины по двое, по трое пробегают мимо его колесницы в сторону залитого солнцем оазиса. Его войска дрогнули, неожиданно лишившись мужества.

Тьма залила вражеские шеренги и коснулась линии сражения. Люди в ужасе кричали. Все больше и больше воинов из арьергарда армии Акмен-хотепа поворачивались и убегали, не желая сталкиваться с колдовской тенью.

Царь-жрец выругался и огляделся с возрастающим отчаянием. Через несколько секунд тьма дойдет и до него. Нужно действовать быстро и вновь подчинить себе войско, пока оно окончательно не утратило дисциплину. Его телохранители-ушебти уже действовали, плотным оборонительным кольцом окружив царя-жреца. Акмен-хотеп заметил оставшихся рядом гонцов. Те стояли в нескольких ярдах позади его колесницы и смотрели на приближающуюся тьму с ощутимым страхом.

— Гонцы! — прокричал он, поманив их пальцем. — Сюда! Быстро!

Четверо юношей радостно кинулись к колеснице. Акмен-хотеп поднял руку.

— Наверх! И держитесь крепче! — крикнул он, перекрывая шум.

Пока юноши забирались на колесницу, он кинул взгляд на восток, высматривая Сузеба с его колесницами. Если арьергард сломлен, Лев со своими людьми должен был атаковать воинов Нагаша, чтобы дать пехоте время отступить и перестроиться. Однако колесниц царь так и не увидел. Снова поднялась пыль, и сквозь пелену Акмен-хотеп различал только неясные очертания людей, метавшихся взад и вперед.

Времени больше не было. Следовало немедленно отдать приказ, или воины сами все решат. Царь-жрец ощутил на языке привкус желчи, отыскивая взглядом сигнальщика. К счастью, тот не потерял голову и велел своему возничему держаться слева от Акмен-хотепа.

— Труби отступление! — прокричал царь-жрец.

Сигнальщик, находившийся в пяти ярдах от него, кивнул и поднес к губам бронзовый рог.

Долгая пронзительная нота разнеслась над полем боя, и тут мистическая тьма добралась до царя-жреца.

Акмен-хотеп ощутил ледяной порыв ветра, в воздухе застрекотали и затрещали крылья каких-то насекомых. На несколько мгновений царь-жрец просто ослеп — темная туча перекрыла пылавшее солнце; от ужаса перехватило дыхание. В темноте звуки странным образом усиливались. Акмен-хотеп слышал, как сыплет ужасными ругательствами его возничий, слышал, как испуганно ржут лошади, слышал лязг оружия и крики воинов, бьющихся в нескольких дюжинах ярдов от него.

Глаза царя постепенно привыкли, и он уже начал различать детали. Пелена тьмы над воинами находилась в постоянном движении, и сквозь нее пробивался тусклый свет, так что казалось, будто равнина погрузилась в сумерки. Царь-жрец видел слабый блеск копий и шлемов Бронзового Войска, все еще сражавшегося с вражеской армией, но его бойцы постепенно сдавали позиции. Десятки отставших воинов, спотыкаясь, брели через поле боя. Акмен-хотеп обрадовался тому, что некоторые из них возвращались в свои полки, но многие просто потрясенно бродили по кругу.

Еще не все потеряно, решил царь-жрец. Там, на юге, он по-прежнему видел оазис, залитый светом Птра. Если войско, поддерживая порядок, сумеет выбраться на солнечный свет, они смогут проявить твердость и отразить нападение Узурпатора, но Акмен-хотеп понимал: без помощи они этого не сделают.

Царь-жрец посмотрел на гонцов и спросил:

— Кто из вас бегает быстрее?

Четверо юношей переглянулись, и самый младший из них поднял руку.

— Меня называют Декеру, о великий, — сказал он с гордостью, — потому что я бегаю стремительно, как горный олень.

Акмен-хотеп улыбнулся.

— Декеру. Это хорошо. — Он положил широкую ладонь на плечо мальчика. — Беги и скажи жрецам, чтобы они поспешили и присоединились к нам. Если мы хотим победить, боги должны быть с нами.

Декеру кивнул. Лицо мальчика было сосредоточенным, и царь-жрец чувствовал, как юное тело дрожит под его рукой. Акмен-хотеп легонько сжал плечо мальчика, и Декеру побежал, спрыгнув с колесницы и мгновенно исчезнув в сумраке.

Царь-жрец выпрямился и попытался критически оценить происходящее. Боевые порядки на севере превратились в бесформенную толпу. Войско отошло примерно ярдов на пятьдесят и продолжало отступать.

Акмен-хотеп нахмурился. Вслед за отступающей армией через равнину, спотыкаясь, брели воины. Откуда они идут?

И тут что-то тяжелое ударилось в колесницу царя справа, возле лучника. Тот испуганно вскрикнул и отпрянул, заметив, что кто-то пытается перебраться через укрепленный бронзой борт колесницы. Акмен-хотеп увидел окровавленную руку, потянувшуюся к лучнику и вцепившуюся в его доспехи, и тут, к ужасу царя-жреца, непонятное существо с поразительной силой выдернуло лучника из колесницы.

Кони испуганно заржали. Акмен-хотеп услышал, как возничий громко выругался и хлестнул лошадь. Колесница дернулась вперед. Царь-жрец пошатнулся и схватился за свой хопеш — странное существо снова показалось над бортом колесницы и теперь потянулось к нему. От нападающего исходила невыносимая вонь. Акмен-хотеп учуял горький запах крови и лопнувших кишок, как от трупа. Существо придвинулось ближе, забулькало и зашипело. Царь всмотрелся сквозь сумрак и понял, что это такое.

Это был один из несчастных солдат Узурпатора, одетый в одну лишь рваную, залитую кровью юбку. Его грудь была раздавлена бронзовым колесом колесницы, чье-то копье оцарапало щеку воина и скользнуло ниже, к основанию шеи, оставив там кровавую зияющую рану. С бледного лица этого существа свисал лоскут окровавленной кожи, и царь-жрец успел разглядеть белую кость, когда челюсти монстра приоткрылись и оттуда снова послышалось змеиное шипение.

Прежде чем существо дотянулось до царя, ушебти Акмен-хотепа с рычанием шагнул между ними и взмахнул ритуальным мечом. Бронза лязгнула, ударившись о кость, монстр свалился с колесницы. Его отсеченная голова подпрыгнула и укатилась во тьму. Вокруг бушевало сражение, и свите Акмен-хотепа пришлось вступить в бой. Царская колесница неслась вперед, на юг, и за ее борта уцепились сразу три твари. Царь-жрец сообразил, что на одном из монстров надеты доспехи из кожи и бронзы, принадлежавшие его собственным воинам. Он с трудом подавил вопль ужаса. Нечестивая мощь Нагаша куда больше, чем он думал! Мертвые встают с окровавленной земли и выполняют его гнусные приказы!

Один из гонцов отчаянно закричал. Царь-жрец резко повернулся, но мальчик уже исчез, его уволокли во тьму. Остальные дети в ужасе взвыли, сбившись в кучку на передней части колесницы. Рядом с царем-жрецом стоял его преданный телохранитель, широко расставив ноги и подняв меч, готовый защитить хозяина от любого врага, живого или мертвого.

Слева раздался треск дерева и отчаянное конское ржание. Акмен-хотеп увидел, что один из возничих не может больше удерживать упряжку. Запаниковавшие лошади резко дернулись, и колесница перевернулась. Желудок царя сжался, когда он заметил, как сверкнула на песке бронза — рожок его сигнальщика. Более дюжины ходячих трупов направились к перевернувшейся колеснице и ее оглушенным седокам. Первым попался потерявший сознание лучник, которого монстры разрубили на куски своими каменными топорами.

Акмен-хотеп услышал пронзительный вопль обезумевшего от ужаса возничего. В этот миг ушебти, обязанный защищать сигнальщика, с львиным рыком прыгнул в гущу нежити и взмахнул ритуальным мечом. С каждым ударом гигант отбрасывал в сторону разрубленные тела тварей, пожиная жуткий урожай, но вокруг него смыкалось кольцо все новых и новых оживших мертвецов, они размахивали окровавленным оружием или вцеплялись в верного телохранителя когтистыми руками.

Колесница резко повернулась и понеслась в сторону оазиса. Акмен-хотеп с трудом удержал равновесие. Он вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что происходит на поле боя. Отступление прекратилось. Теперь его войско атаковали и спереди, и сзади. Царь-жрец в бессильном отчаянии стиснул кулаки — сигнальщик погиб, и он лишился единственной возможности сообщаться с войском. Подумав о несчастном отважном Декеру, без оружия бегущем по равнине, заполненной ходячими мертвецами, царь окончательно пал духом. Он больше ничего не мог сделать. Выживут ли они, зависит только от воли богов.

Там, позади, на залитых тьмой холмах, воздух вновь задрожал от жужжания, напоминающего звуки, издаваемые чудовищной стаей саранчи. В каждой палатке из тех, что окружали центральный шатер, находился саркофаг из отполированного базальта, который обслуживала горстка трусливых рабов с пустыми глазами. Все усиливающееся жужжание вынудило их сделать то, чего они так боялись, — взяться за тяжелые каменные крышки и сдвинуть их.

Из глубины каменных гробов послышались змеиное шипенье и жестокий алчный смех. Рабы пали на колени и уткнулись лицом в землю. Бледные руки с черными венами схватились за края саркофагов, и один за другим два десятка чудовищ, внешне весьма похожих на людей, выбрались из своих холодных постелей и исчезли во тьме.

Они двигались с надменностью князей, не признающих никаких законов, кроме собственных. Кожа их была белой как мел, а губы и ногти — иссиня-черными, с пятнами застарелой, засохшей крови. На их когтистых пальцах сверкали золотые и серебряные кольца, а на алебастровых лбах — усыпанные драгоценными камнями венцы. Все в боевом облачении — кожаные доспехи облегали торсы, а шлемы из кованой бронзы защищали головы. Один из них был выше остальных, костлявый, похожий на стервятника. Его палатка стояла справа от большого шатра. На лысой голове красовался венец визиря. Щеки его ввалились, подчеркивая скулы и заостренный подбородок. Архан Черный осмотрел поле боя, и ему понравилось то, что он увидел. Губы растянулись в злобной ухмылке, обнажив острые зубы. Визирь Кхемри провел сине-черным языком по их зазубренным краям, чувствуя молчаливый приказ хозяина.

— Будет сделано, — произнес он тонким хриплым голосом и поманил гонца, ожидавшего в тени хозяйского шатра. — Иди к Мастеру Черепов и скажи, чтоб начинал, — велел он испуганному мальчику, повернулся и быстро направился к эскадрону тяжелой кавалерии, стоявшему на склоне перед палаткой.

И кони, и всадники опустили головы и задрожали, когда к ним приблизился повелитель-мертвец. Архану предназначалась полусумасшедшая черная кобыла с колдовскими клеймами-символами, подчинявшими лошадь его воле. Она испуганно закатила глаза, вскинула голову и клацнула острыми, как волчьи клыки, зубами, когда воин взобрался в седло. Визирь повернулся к людям и жестоко усмехнулся, увидев, как они вздрогнули под его взглядом.

— Бронзовое Войско уже лежит на наковальне, — прорычал он. — Настала очередь молота.

Архан указал когтистым пальцем на сигнальщика и приказал:

— Труби кавалерии, пусть поворачивает направо. Мы нападем на левый фланг и обратим их в бегство.

Визирь Узурпатора вытащил из ножен грозный бронзовый скимитар и вонзил шпоры в бока лошади. Она, страдальчески заржав, рванула вперед. Ряды всадников поскакали следом. Вдоль всей цепи холмов бессмертные полководцы Нагаша принимали командование над людьми и вслушивались в пение сигнального рожка.

Гонец Архана пробежал между похоронными палатками, нашел тропинку через каменистую вершину и скрылся из виду сражающихся армий. На противоположном склоне дожидалась своей очереди дюжина боевых машин, сделанных из тяжелых кедровых бревен, скрепленных бронзовыми гвоздями.

Запыленная палатка стояла у древней торговой дороги, проходившей прямо между шеренгой боевых машин и их молчаливыми командами. Невысокий широкоплечий человек с маленькими темными глазками на круглом лице с двойным подбородком вышел из палатки, увидев подбегающего мальчика, и ответил на сообщение визиря коротким мычанием. Этого мастера Нагаш выбрал, чтобы он овладел секретами грозных машин, изображенных в старинных манускриптах, захваченных в некрополе Зандри. А чтобы обеспечить успех, Нагаш вырвал мастеру язык — так он ни с кем не сможет поделиться тем, что узнал.

Мастер Черепов отпустил гонца и зашагал по дороге. Команды, обслуживающие машины, тотчас же приступили к делу. Одни склонились над катапультами, заводя рычаги, другие повернулись к дюжине больших ивовых корзинок и откинули с них крышки. В корзинках лежали горы скалящихся черепов, помеченных тайными символами.

Через несколько минут рычаги катапульт оттянули назад, кожаные корзины наполнили зловещими боеприпасами. Когда все было готово, мастер поднял руку и издал пронзительный вой. Из каждой корзинки вырвался мелькающий зеленый огонь, командир каждой катапульты торопливо натянул шнур. Лапы катапульт с лязгом ударились о направляющие, и сотни свирепых, пронзительно кричащих черепов полетели во тьму за холмами.

Акмен-хотеп опустил хопеш на череп одного из своих оживших солдат. Заколдованный бронзовый меч снес ему макушку, мозги воина разлетелись по сторонам, попав на голые икры царя. Существо рухнуло и соскользнуло с колесницы. Двое царских телохранителей рассекли пополам еще двух монстров, пытавшихся забраться с другой стороны.

Царь и его свита отступали через равнину, надеясь, что встретят жрецов, двигающихся им навстречу из оазиса. Мертвецы нападали на них со всех сторон, пытались запрыгнуть на спину коням или пролезть в колесницу. Двух оставшихся мальчиков-гонцов утащила с собой нежить, кони спотыкались от усталости и множества мелких ран. Почти все ушебти еще оставались с царем, насколько он мог судить, но они находились уже почти в полумиле от сопротивляющейся армии, а святых отцов Ка-Сабара все еще не встретили.

Внезапно царь-жрец услышал странный визгливый хор нечестивых голосов, доносящийся со стороны холмов. Акмен-хотеп оглянулся и увидел град зеленых сфер, дугой сыпавшихся на его войско.

Вой черепов разносился над схлестнувшимися армиями, поражая как друзей, так и врагов, но если воины Кхемри были приучены к этому звуку, то Бронзовое Войско — нет. Вызывающие ужас снаряды взрывались в их рядах, осыпая пылающими осколками и наполняя уши пронзительными воплями страданий и отчаяния. Осаждаемое со всех сторон живыми и мертвыми воинами, включая окровавленные трупы бывших соратников, Бронзовое Войско исчерпало свое мужество. Раздались крики ужаса, боевые шеренги рассыпались, солдаты Акмен-хотепа повернулись спиной к врагу и помчались прочь, спасая свои жизни.

Царь-жрец слишком поздно заметил ловушку, расставленную для него Узурпатором. Нагаш вынудил его армию бежать через равнину, усыпанную мертвецами Кхемри. Запаниковавшие воины Бронзового Войска попадут прямо в лапы тех, кого успели убить. При мысли о грядущей катастрофе в голове Акмен-хотепа все помутилось.

Но когда он утратил последнюю надежду, воздух прорезало пронзительное пение рога с правого фланга и грохот колес сотряс землю за спиной у отступающей армии. Сузеб Лев тоже заметил угрозу и повел своих воинов в стремительное наступление. Акмен-хотеп увидел, как полководец и две сотни его колесниц вынырнули из тьмы. Тяжелые колеса давили нежить, попадавшуюся на пути. Лучники стреляли с задней подножки колесниц, целясь стрелами с бронзовыми наконечниками в черепа медленно бредущих монстров.

Колесницы прогрохотали на левый фланг, оставив за собой раздавленные тела неупокоенных мертвецов. У Акмен-хотепа появилась надежда объединить выживших и, может быть, изменить ход сражения. Если бы только он сумел найти проклятых жрецов!

— Не останавливайся! — прокричал царь-жрец своему возничему.

Тот хлестнул кнутом и заставил спотыкающихся коней перейти на рысь, направляясь все дальше на юг, к оазису.

Архан Черный любовался тем, как вторая волна вопящих черепов летит в воздухе и падает на бегущего противника. Центр уже прорван, но фланги до сих пор держатся. Где-то позади вражеских рядов он услышал завывание рога и приглушенный стук колес. Что это — тяжелая кавалерия Ка-Сабара отступает или предприняла отчаянную контратаку? На таком расстоянии понять было невозможно.

Сжимая поводья, визирь осмотрел двадцать эскадронов на тяжелых лошадях, размещенных вдоль западного края гряды холмов. В пяти сотнях ярдов к югу левый фланг вражеской армии схлестнулся в беспощадном бою с пехотой Кхемри, не подозревая об угрозе, затаившейся на склоне, подобно кобре.

Всадники ринутся вниз неукротимой волной, промчатся сквозь свои войска и ударят в ослабевшие шеренги противника, как молния. Пехота дрогнет, и начнется бойня. Архан представил себе фонтан горячей крови, хлынувшей на его кожу, и задрожал в предвкушении.

Он поднял свой кривой меч и оскалился, обнажив почерневшие зубы.

— В атаку! — закричал Архан, и тут же запели медные трубы.

Постепенно набирая скорость, пять тысяч всадников, лавина плоти и бронзы, понеслась вниз, на ничего не подозревающих воинов Ка-Сабара.

Трубы завывали, как души проклятых, всадники Кхемри с грохотом неслись вниз по каменистому склону на окруженные полки Бронзового Войска. Архан Черный хлестнул свою заколдованную лошадь и вырвался вперед, летя перед своими воинами, стремясь искупаться в человеческой крови. Воздух звенел от безумных криков — тяжелая кавалерия дала волю своей ярости и ворвалась в самую гущу битвы.

Бронзовое Войско изогнулось в длинный сверкающий полумесяц — во время сражения воины пытались окружить меньшую по численности армию Кхемри. Это давало возможность атакующим всадникам бить противника его же оружием — разить копейщиков на левом фланге и спереди, и сбоку.

Однако воины Ка-Сабара весьма ловко владели искусством ведения боя. Едва кавалерия Архана спустилась к подножиям холмов, противник попытался сомкнуть свои шеренги, чтобы встретить новую угрозу. Своим единственным глазом Архан увидел, как передвигаются ряды копейщиков, как они стараются оторваться от неослабевающих атак пехоты Кхемри и подготовиться к нападению кавалерии. Но пехотинцы Нагаша, живые и мертвые, неотвратимо надвигались на противника. Они опустили щиты и подставляли грудь под копья, прокладывая себе путь среди гигантов Ка-Сабара. За мгновение до столкновения Архан разглядел отчаяние на лицах врага — они поняли, что их героический маневр ничего не дал.

Расхохотавшись, Архан повел всадников сквозь ряды своей пехоты. Воины Кхемри падали под копытами лошадей. Но их смерть ничего не значила — через несколько мгновений мертвецы восстанут и снова пойдут в бой.

Первый удар визирь нанес собственному воину. Его скимитар сверкнул и опустился на споткнувшегося пехотинца с боевым топором — тот стоял между Арханом и выбранной им жертвой. Лезвие глубоко вонзилось между шеей и плечом. Пехотинец закричал и рухнул на землю, заливаясь кровью. От ее запаха Архан просто обезумел. Испустив голодный рев, он направил лошадь вперед, в гущу сражения. Его кривой меч разил направо и налево. Кавалеристы Кхемри врезались в ряды противника, разбивая тех на небольшие группы. Мелькали мечи и топоры, ломались копья и щиты. Копейщики падали с разбитыми черепами и разорванными глотками, хватались за обрубки конечностей. Кони пронзительно ржали и молотили копытами, мощные воины Ка-Сабара опрокидывали их на землю. Справа от Архана копейщик-ветеран вцепился в поводья вставшего на дыбы коня и с такой силой дернул его голову, что хрустнули кости и сломалась шея, а когда конь рухнул на землю, пронзил грудь всадника копьем.

Сидя верхом на своей крупной кобыле, Архан оказывался на одном уровне с этими гигантами. Даже отступая под натиском тяжелой кавалерии, они со всех сторон атаковали визиря. Сверкнувшее острие копья вонзилось ему в левый бок, прямо под ребра, а еще одно проткнуло насквозь правое бедро и вошло в ребра лошади. Шипя, как гадюка, Архан обезглавил воина справа и отрубил руку копейщику слева. Его меч сверкал, разя одного врага за другим, и в разные стороны разлетались горячие кровавые дуги. Колдовское могущество, пылавшее в жилах Архана, обеспечивало ему равную с противником силу, но гораздо большую скорость, и залитый кровью меч косил врагов, как пшеницу. Они отскакивали, видя ужасающую силу визиря, выкрикивали имена своих богов или просто вопили в смятении. Кто-то метнул копье, оно попало в грудь визиря, пробив легкие. Архан вырвал его левой рукой, усмехнулся кровавой усмешкой и швырнул копье обратно, потом приподнялся в седле и громко зашипел, произнося заклинание. Воздух вокруг него затрещал, убитые им воины зашевелились. Кровь лилась из их ужасных ран, но мертвецы неуклюже вставали на ноги, а вокруг потрясенно кричали их соратники.

Враг не выдержал внезапной атаки и того, что случилось с их павшими собратьями. Копейщики дрогнули и побежали, столкнувшись с полком позади себя и нарушив его ряды. Конники Архана пришпоривали лошадей, догоняли торопливо убегавших копейщиков и рубили направо и налево окровавленными мечами. Паника быстро распространялась. Наступавшая кавалерия едва успела доскакать до второго вражеского полка, как тот тоже дрогнул и побежал, не дожидаясь резни. В свою очередь он столкнулся с третьим полком.

Ликующие конники продолжали бешеную скачку, сея ужас среди врагов. Они уже успели обогнуть толпу бегущих воинов, когда наткнулись на заслон легкой кавалерии. Оттуда посыпался град стрел, выбив из седла больше двух десятков всадников Кхемри. Раненые кони тоже падали на землю и начинали биться. Часть конников Архана собралась атаковать врага, но всадники Ка-Сабара моментально помчались на юг, в сторону оазиса.

Третий полк все еще пытался держаться и не поддаваться напору бегущих товарищей. Их ряды были нестройными, остались лишь небольшие группы воинов, но эти люди, сделанные из более прочного материала, чем их соратники, сопротивлялись и не собирались уступать, несмотря ни на что. Конники окружили их, кидались вперед и наносили быстрые короткие удары, а потом отскакивали назад, но длинные копья воинов Ка-Сабара причиняли врагу существенный урон. Вокруг мрачных копейщиков гибло все больше людей и коней, трупы замедляли атаку Архана, давая отступавшим возможность бежать. Визирь с ненавистью сыпал проклятиями, взвешивая варианты. Атака кавалерии захлебнулась. Что сейчас делать — отступить, перегруппироваться и снова напасть или призвать бессмертных и стереть этих упрямцев в порошок?

Архан заколебался, и в этот миг загрохотали окованные бронзой колеса, неумолимо запели тетивы, и темная масса тяжелых колесниц вырвалась из пыльной завесы в самом центре отступающей армии противника и понеслась на выручку дрогнувшему левому флангу.

Стрелы зажужжали среди конников, вызывая в их рядах хаос, и колесницы ворвались в самую гущу сражения. На ступицах их колес стремительно вращались острые клинки длиной с меч, калеча ноги кхемрийским лошадям и нанося им смертельные раны. Воздух наполнился пронзительным, леденящим душу ржанием коней. Огромные бронзовые скимитары мелькали в руках воинов, стоявших сзади на своих тяжелых боевых машинах, и разрубали пополам и всадников, и ходячие трупы.

Мощь вражеской атаки ошеломила кавалерию Архана. Обитые бронзой тяжелые колесницы Ка-Сабара не походили на легкие и быстрые повозки армий других городов Неехары, и при их внезапном появлении Бронзовое Войско ликующе закричало. Дрогнувшие копейщики обрели утраченную было отвагу. Архан понял, что действовать нужно быстро, пока колесницы не нанесли слишком большой урон, иначе придется отступать обратно на холмы. Одна мысль о том, чтобы предстать перед хозяином и признаться в поражении, привела его в ужас. Он выкрикнул грубое проклятие и пришпорил свою раненую лошадь, заставив ее мчаться в самую гущу вражеских колесниц. Вокруг сердито жужжали стрелы, одна попала визирю в плечо, но он этого даже не заметил. Архан искал того, кто командует грохочущими колесницами. Если он его найдет и убьет, остальные утратят силу духа.

Визирь увидел его почти сразу: худощавый темнокожий гигант на передней колеснице. Покрытый запекшейся кровью, он держал двуручный хопеш с такой легкостью, словно это был стебель тростника. Позади осталось не меньше дюжины коней и всадников, изрубленных на куски.

Архан знал — это Сузеб Лев. Мастер Коня Ка-Сабара считался величайшим из ныне здравствующих воинов Неехары.

Визирь холодно улыбнулся. Он убивал людей, подобных Сузебу, за сто лет до того, как Лев появился на свет.

Могучий воин заметил темную фигуру визиря, и глаза Льва широко распахнулись при виде бледного бессмертного.

Архан с вызовом взмахнул окровавленным мечом и вонзил шпоры в бока лошади.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Переменчивый прилив

Оазис Зедри, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

Акмен-хотеп услышал грохот копыт и в бессильной ярости стиснул зубы. Легкая кавалерия Пак-амна отступала под натиском внезапной атаки Узурпатора. Крики и вопли с дальнего конца поля боя слились в беспорядочный рев. Это было не скучное лязганье металла о металл, а настоящая бойня. Если левый фланг еще не рухнул, это вот-вот случится.

Мимо царской колесницы бесконечным потоком бежали люди с изможденными лицами, искаженными страхом. А за ними следом надвигалась неотвратимая волна смерти — новая армия мертвой плоти, оживленной злобной волей.

Царь-жрец кричал до тех пор, пока не охрип, пытаясь вернуть воинов в бой. Сначала у него даже получалось собирать беглецов тут и там и приказывать им вернуться в свои поредевшие полки, но едва появились мертвецы, его воины вновь потеряли самообладание.

И если не сделать ничего, чтобы отогнать нежить, Бронзовое Войско будет уничтожено. А если доблестные воины Ка-Сабара не смогут тягаться с армией Узурпатора Нагаша, Неехара будет обречена.

И ни единого следа жрецов! Акмен-хотеп смирился с тем, что у юного Декеру не было шансов противостоять прячущемуся во тьме ужасу. Все, что теперь оставалось, — достичь оазиса и оказать сопротивление там, надеясь, что омерзительная тьма не сможет распространяться дальше.

И вдруг всего в нескольких ярдах от колесницы возникло перламутровое свечение. Возничий в тревоге вскрикнул, но царь-жрец, подбадривая, положил руку на его плечо. Акмен-хотеп уже слышал голоса, сливающиеся в ровный уверенный речитатив.

— Жрецы! — закричал он, воспряв духом.

Акмен-хотеп и его ушебти направили свои колесницы вдоль шеренги жриц Неру в белых мантиях, бесстрашно стоявших на пути приближающей нежити и читавших Заклинание Бдительного Стража. От их кожи исходило сияние богини луны, оттесняя тьму и даруя перепуганным воинам чувство безопасности. Позади жриц Акмен-хотеп заметил их предводительницу Калифру, молившуюся богине, а еще дальше — Мемнета и жрецов Птра, поглощенных спором с Сухетом и жрецами Пхакта.

Перекрывая отдаленный шум битвы и крики отступающих воинов, раздался гулкий, громоподобный голос. Это Хашепра, верховный жрец Гехеба, человек с железными мускулами, обращался к солдатам Бронзового Войска.

— Тьма приходит и тьма уходит, а земля не сдвигается с места! — воскликнул он. — Стойте неколебимо, как горы, и Гехеб благословит вас мощью, дабы поразить врагов!

Сила голоса Хашепры и его суровая, устрашающая внешность оказали желаемый эффект. Люди вновь обрели мужество и прекратили безудержный бег. Медленно, но верно восстанавливалась дисциплина. Но не поздно ли?

Странные, жуткие стоны послышались из сумрака — первые ряды нежити подошли к преграде из лунного света, созданной жрицами Неру. Существа замерли, прикрывая лица своими окровавленными конечностями. Они шипели и вскрикивали, но не могли двинуться дальше. Акмен-хотеп вознес благодарственную молитву Небесному Совету и велел возничему подъехать к Мемнету.

Заметив приближающегося царя, жрецы солнца и неба прекратили спор, но Акмен-хотеп видел, как напряжены их лица. Он спрыгнул с колесницы, не дожидаясь, когда она остановится, и побежал к мрачным жрецам.

— Хвала всем богам, что вы получили мое сообщение… — начал он.

Мемнет нахмурился:

— Сообщение? Не было никакого сообщения.

— Когда мы увидели выпущенную на свободу тьму, то сразу поняли, что нас призовут, — вмешался Сухет. — Хотя никто из нас и представить не мог, какое нечестивое колдовство подвластно нынче Узурпатору.

— Понятно, — спокойно произнес Акмен-хотеп. — А что насчет этой омерзительной тьмы? Можете вы ее разогнать?

— Все, что мы можем, — это не дать ей растечься дальше, — отрезал Сухет и хмуро посмотрел на царя. — Это не туча пыли или пепла, а нечто живое, может быть, стая жуков или саранчи, призванных адской волей. Их поддерживает ветер, и разогнать это не так-то просто.

— А как насчет света Великого Отца? — спросил Акмен-хотеп верховного жреца. — Разве вы не можете упросить Птра выжечь с неба эту черноту?

— Думаешь, я не пытался, брат? — уныло отозвался Мемнет. Лицо верховного иерофанта побледнело, широко распахнутые глаза были полны страха. — Я умолял. Я приносил жертвы. Я скормил пламени своих доверенных слуг, но Птра не слышит меня!

Акмен-хотеп покачал головой и сказал:

— Ты говоришь бессмыслицу. Соглашение…

— Верховный иерофант пытается сказать, что нам мешают, — мрачно произнес Сухет. — Но я не знаю как. — Он кинул тревожный взгляд в сторону холмов. — Там действует колдовство, о котором я в жизни не слыхивал. Это отвратительная магия, работа владыки тьмы!

— Значит, вы должны ударить по нему всей силой, которая вам доступна! — воскликнул Акмен-хотеп. — Призовите молнию! Пронзите небо огнем Птра! Поразите Узурпатора гневом всех богов!

— Ты не понимаешь, о чем просишь, — ответил Сухет и задрожал. — Цена такой силы…

— Так заплатите ее! — приказал царь. — Не может быть слишком большой цены за то, чтобы избавить Благословенную Землю от этого чудовища! Наши города истекли кровью, он вселил страх в наш народ, опустошил наши сокровищницы, и если мы потерпим поражение здесь, вы думаете, что Нагаш удовлетворится выкупом в виде золотых монет или слитков бронзы? Вы забыли, что он сотворил с Зандри еще во времена наших отцов? Так это будет сущей ерундой по сравнению с местью, которую он обрушит на нас за наше сопротивление.

— Но знамения, — простонал Мемнет. — Я пытался тебя предостеречь. Пока светило солнце, мы могли добиться своего, а сейчас…

Акмен-хотеп угрожающе шагнул к старшему брату.

— Так заставь его снова светить, — прорычал он.

Верховный иерофант собрался возразить, но внезапно возник слабый, но резкий и ясный звук, раздавшийся со стороны западных барханов. Все головы повернулись в поисках его источника. Сухет, чей слух милостью его бога был острее, чем у других, наклонил голову.

— Рога, — произнес он, — но не бронзовые, а из кости.

— Еще одна хитрость Узурпатора? — спросил Мемнет.

— На этот раз нет, — ответил Акмен-хотеп, и лицо его осветилось торжествующей улыбкой. — Наконец-то прибыли князья Бхагара!

В трех четвертях мили от них, скрытые из виду противоестественной тьмой Узурпатора, из слепящих песков пустыни выехали четыре тысячи всадников. Князья-купцы Бхагара отправили каждого способного сражаться мужчину, чтобы помочь союзникам в битве против Нагаша, и во всей Благословенной Земле не было наездников лучше. В древние времена они промышляли разбоем и грабежами, нападая на неехарские караваны и снова исчезая в барханах, как призраки, но при Сеттре их приручили и приняли в империю. С тех пор они преуспевали в торговле, но не потеряли и боевые навыки.

Всадники Бхагара знали Великую пустыню, как мужчина знает свою первую жену. Они разбирались в ее переменчивых повадках и в ее свирепом характере, в ее скрытых дарах и потаенных секретах, и все же, пока они спешили на помощь Ка-Сабару, их снова и снова сбивали с пути лютые песчаные бури и ложные тропы, что стоило им драгоценных дней среди знойных песков. Когда они заметили на горизонте разливающуюся тьму, то заподозрили самое худшее и стали выжимать из своих горячих коней все силы.

Ведомые дерзким Шахидом бен Алказзаром, первым среди равных Бхагара, тем, кого родня именовала Рыжим Лисом, всадники пустыни бесстрашно ворвались в тьму, нависшую над великой равниной, и оказались позади кавалеристов, угрожавших левому флангу Бронзового Войска. Взывая к духам своих предков, они затрубили в костяные рога и ринулись в бой. Мчавшиеся впереди вытащили из колчанов, болтавшихся у коленей, короткие дротики с зазубринами и метнули их в плотную массу тяжелых кавалеристов. Те, что скакали сзади, натянули мощные сборные луки и наложили на них толстые стрелы с красным оперением. Могучие стрелы могли пробить деревянный щит с сорока шагов, и всадники хорошо знали, как ими пользоваться.

Внезапная атака посеяла во вражеских рядах смятение, и кавалерия Нагаша бросилась врассыпную, не дожидаясь резни. Быстрые, как стая волков, разбойники пустыни повернули и поскакали обратно, оставив на залитой кровью земле не меньше сотни мертвых врагов. Через сто ярдов они остановились, снова повернулись и налетели на врага еще раз, без малейших усилий лавируя между тяжелыми боевыми конями и вышибая седоков из седел. Взбешенные воины Кхемри попытались их догнать, но разбойники пустыни стали уводить их на запад, в сторону от строившихся в боевой порядок копейщиков.

Едва начав атаку, Архан услышал вой рогов всадников пустыни и понял, какая опасность угрожает его воинам. Они оказались между двумя вражескими силами, и если колесницы перегруппируются и еще раз нападут на его людей, те непременно дрогнут.

Шипя, как гадюка, визирь устремился к Сузебу Льву. Непобедимый боец Бронзового Войска тоже приказал возничему двигаться вперед и поднял свой могучий хопеш. Лучник сзади натянул тетиву, но Сузеб остановил его сердитым взглядом. Лев решил, что это будет поединок между двумя героями. Расстояние между ними сокращалось, и Архан начал читать заклинание. Он чувствовал, как темная сила бурлит в его жилах, и в последний миг вытянул левую руку и выпустил в колесницу целую тучу потрескивающих черных стрел. Визирь резко повернулся, уклонившись от надвигающейся колесницы и ее острых клинков, и услышал, как вслед ему несутся яростные вопли.

Проскакав с дюжину ярдов, он снова повернулся и увидел, что колесница остановилась. Возничий лежал у ног Сузеба, от него осталась лишь дымящаяся оболочка, а сам Лев пытался выпутать поводья из ссохшихся рук трупа. Лучник Сузеба спрыгнул с колесницы и оказался между Арханом и его врагом. Визирь расхохотался и пришпорил кобылу.

Лучник был человеком храбрым. Лицо его исказило бешенство, но двигался он хладнокровно и уверенно, натянул тетиву так, что оперение коснулось его щеки, и выпустил стрелу в надвигающегося бессмертного. Архан в последнее мгновение дернул поводья, пытаясь увернуться, и стрела попала ему не в сердце, а в левую руку.

Прежде чем лучник успел еще раз прицелиться, Архан двинулся на него, его скимитар, шипя, рассек воздух и обезглавил воина.

Однако лучник подарил Льву драгоценные мгновения. Сузеб с яростным криком дернул поводья, и колесница снова пришла в движение. Лев начал разворачивать ее, но не успел — Архан пронесся мимо, его скимитар снова описал в воздухе смертельную дугу, но клинок задрожал в руке. Похоже, бог земли высоко ценил Льва и был очень к нему благосклонен.

Несмотря на скорость, с которой скакал Архан, он ощутил ветерок от клинка Сузеба, рассекшего воздух в дюйме от него. Архан проскакал еще футов десять и только тогда натянул поводья. Его кобыла сердито тряхнула головой и ударила копытом, когда Архан заставил ее повернуть назад, на еще один заход.

Сузеб все еще пытался одной рукой удержать колесницу, оглядываясь на Архана. Ухмыляясь, как сам владыка тьмы, визирь опять устремился к Льву, на этот раз сзади, занес над головой меч и стал читать заклинание. Вокруг клинка закурились черные зловонные испарения.

В последний миг ликование Архана сменилось тревогой. Сузеб отпустил поводья и перехитрил бессмертного. Великий воин стремительно повернулся и взмахнул своим огромным мечом, нанося косой удар слева.

Бессмертного спасла только сверхъестественная быстрота реакции. Он резко натянул поводья, и лошадь замерла на месте. Клинок Сузеба описал сверкающую дугу и разрубил не Архана, а шею животного. Обезглавленное тело кобылы качнулось вправо, и оба они — и всадник, и лошадь — со всей силы рухнули на колесницу Льва. Послышался треск дерева и скрежет металла, Архан ударился о борт боевой машины так, что захрустели кости, и впал в забытье.

Когда окруженное Бронзовое Войско услышало пение боевых рогов Бхагара, раздались ликующие крики. Союзники прибыли как раз тогда, когда в них особенно нуждались. Акмен-хотеп ощутил прилив надежды.

Неужели они смогут вырвать победу?

Царь-жрец снова посмотрел на Мемнета и Сухета.

— Видите? Боги нас не покинули! — воскликнул он. — Теперь мы должны доказать, что достойны их помощи. Взывайте к их силе, и уничтожим Узурпатора раз и навсегда!

Сухет услышал просьбу Акмен-хотепа, и его лицо исказил страх, но он все же кивнул.

— Да будет так, — произнес он убитым голосом и повел своих жрецов в сторону, чтобы начать читать заклинания.

Царь-жрец повернулся к Мемнету и спросил:

— А как насчет тебя, верховный иерофант? Поддержит ли нас Великий Отец Птра в час нужды?

Мемнет шагнул к царю.

— Не смей разговаривать со мной таким тоном, младший брат, — негромко сказал он. — Ты что, не слышал Сухета? Боги не твои воины, чтобы им приказывать. Они потребуют слишком высокую цену за свою помощь, а платить придется нам, а не тебе!

Царь не дрогнул.

— Если боишься обратиться к своему богу, Мемнет, иди преклони колени перед Нагашем. Другого у нас не осталось.

Лицо Мемнета исказилось гневом настолько внезапным и сильным, что ушебти шагнул к царю и сжал свои огромные кулаки, чтобы защитить его. Верховный жрец сердито стиснул зубы, но когда он заговорил, из его уст не вырвалось ни единого слова брани в адрес царя, нет; он начал страстным голосом читать заклинание.

Акмен-хотеп увидел бисеринки пота, выступившие на круглом лице Мемнета, и ощутил дуновение горячего воздуха, быстро превратившееся в сильный ветер. Стрекотавшая тьма над головой забурлила, как штормовое море. Тонкие копья солнечного света пронзали бурлящую массу и успевали коснуться земли прежде, чем тьма поглощала их. Что-то черное, напоминающее град, падало вокруг Акмен-хотепа и его воинов. Царь увидел, что это хитиновые оболочки могильных скарабеев величиной с кулак взрослого мужчины.

Голос Мемнета сделался громче, перекрывая вой ветра и пронзительный речитатив Сухета. Казалось, что жрец Пхакта, бога солнца, страдает от невыносимой боли.

Акмен-хотеп боялся, что у него сейчас перепонки лопнут, и тут он услышал, как солдаты закричали в ужасе и благоговении, и в цепь холмов ударила раздвоенная молния.

Раскат грома прогрохотал так, словно настал конец света.

Архан резко распахнул глаза, услышав этот грохот, и на какой-то миг подумал, что кто-то ударил его.

Он лежал на спине в нескольких ярдах от искореженных остатков вражеской колесницы. Его лошадь разбила в щепки левое колесо боевой машины и опрокинула тяжелую колесницу. Четыре коня, впряженные в нее, в страхе унеслись прочь, волоча за собой оборванную упряжь. Вокруг в сумраке кричали люди и ржали кони, а кавалерия визиря, осаждаемая с двух сторон, пыталась спастись.

Проклиная все на свете, Архан попытался встать на ноги. С запозданием он понял, что из правого бедра торчит бронзовый обломок размером с кинжал. Он выдернул его левой рукой и заставил себя подняться. Бессмертный содрогнулся и ощутил знакомую боль в животе. Физическое напряжение и полученные раны поглотили почти весь эликсир жизни, данный хозяином, и смертельная усталость растекалась по телу визиря.

Дрожа от страха, Архан посмотрел на обломки колесницы Сузеба. Выжил ли воин? Он видел только куски дерева и металла. Тут искореженные бронзовые пластины зашевелились, и из-под них показались голова и плечи Льва.

Визирь поднял меч и прочитал Призывающее Заклинание. Переменчивая черная магия плохо слушалась, видимо, из-за его слабости, но все же трое мертвых кавалеристов Архана с трудом поднялись на ноги.

— Убейте его! — велел визирь, показав на Сузеба.

Воины-мертвецы ринулись вперед. Один вытащил из своей груди дротик и метнул его. Он попал Сузебу в левое плечо, пронзил доспехи, но не задел освященной плоти. Лев яростно взревел и удвоил усилия, пытаясь встать на колени. Правой рукой он выдернул из обломков зазубренный кусок бронзы и метнул его в ближайший ходячий труп. Удар разнес мертвецу череп, и воин визиря рухнул на землю.

Ругаясь, Архан пошел в наступление вместе с оставшейся нежитью, надеясь убить Сузеба прежде, чем тот сумеет высвободиться.

Один из мертвых кавалеристов прыгнул к Сузебу и ударил топором. Каменное лезвие скользнуло по бритой голове, оставив неглубокую рану. Второй тянулся к горлу полководца окровавленными руками. Сузеб схватил это безоружное существо и швырнул его в мертвеца с топором. Неуклюжие трупы переплелись и покатились по земле. Прежде чем они сумели снова подняться, Лев выхватил свой тяжелый хопеш и перерубил оба тела одним ударом.

Углядев возможность для атаки, Архан прыгнул вперед и полоснул Сузеба прямо по лицу. Воин попытался увернуться от удара, но скимитар все равно оставил глубокий разрез на его щеке. Визирь расхохотался при виде раны, но ликование было коротким. Хопеш Льва мелькнул в воздухе, и бессмертный едва успел отскочить назад, иначе остался бы без обеих ног. Громко взревев, Сузеб напрягся и освободился от обломков колесницы. Его огромный меч выводил в воздухе смертельный узор. Лев бесстрашно надвигался на визиря.

Архан быстро произнес заклинание и метнул в Льва колдовскую стрелу. Она ударила Сузеба прямо в грудь. Лев взревел от боли, но не остановился.

Еще одна вспышка молнии поразила землю, на этот раз попав в самую гущу кхемрийских воинов. Раскат грома заглушил крики изумления и смятения.

И тут, к ужасу Архана, луч солнечного света пронзил завесу тьмы, сотворенную его хозяином, и отразился от меча Льва. Холодная плоть визиря затрепетала, и он впервые испугался всерьез.

Сердитый ветер несся через поле боя, в его завывании слышалась ярость бога. Молнии хлестали землю, как бичи надсмотрщиков, впивались в гряду холмов под все усиливающимся градом из горящих оболочек скарабеев. Все больше и больше света проникало сквозь колышущуюся тучу, поражая ходячих мертвецов.

Позади черного шатра, перед саркофагом царя, в пыли, лежали ниц рабы, умоляя о спасении. В глубине шатра старый раб Узурпатора повернул свое слепое лицо к небу и расхохотался ужасным каркающим смехом.

Зашипел воздух, заскрипел камень, и крышка царского саркофага сдвинулась. Перепуганных рабов обдало порывом ледяного ветра и оглушило пронзительным хором воплей страдающих душ. Рабы в мольбе вскинули руки, обращаясь к своему господину и хозяину.

Нагаш Бессмертный, верховный жрец Кхемри, вышел из своего заколдованного гроба, окруженный кольцом вопящих душ. Укутанный в переливающийся туман, хозяин Живого Города не обращал никакого внимания на смиренные мольбы рабов. Из его ввалившихся глаз сверкнул зеленый огонь и затрещал на посохе темного металла, зажатом в левой руке. Четыре черепа, венчающие зловещий посох, засветились магической силой, и воздух вокруг них задрожал.

Красивое лицо царя и его мощные руки были цвета алебастра и светились, как отполированная кость. На его лысой голове была шапочка из чеканного золота, покрытая письменами на неизвестном языке.

Дрожащие рабы разбегались с дороги Вечного Царя. Нагаш повернулся ко второму, меньшему саркофагу, стоявшему рядом с его собственным. Фигура, вырезанная на нем, была безмятежной и прекрасной: богиня Благословенной Земли в самом расцвете своей юности.

Холодная улыбка тронула тонкие губы некроманта. Он вытянул правую руку, и окружавшие его духи спустились по ней на второй гроб и замелькали на его поверхности. Мраморная крышка задрожала и медленно сдвинулась в сторону.

Из саркофага послышался слабый страдальческий стон. Нагаш прислушался, наслаждаясь этим звуком, и улыбка его сделалась жестокой.

— Выходи! — приказал он.

Голос царя скрежетал, воздух со свистом вырывался из разрушенных легких.

Медленно, мучительно появилась фигура, облаченная в бесценную парчу, с золотым царским убором на голове. Она прижимала к иссохшей груди руки, похожие на когтистые лапы, а голова под тяжестью украшений низко опустилась. Из-под складок головного убора выбивались пряди потускневших ломких волос и вились вдоль впалых пожелтевших щек. Время уничтожило изящные черты лица, оставив острые скулы и безгубый рот. Суставы заскрипели, когда царица направилась к некроманту, словно притянутая невидимой нитью.

На ее высохшем лице, как изумруды, сияли яркие, красивые зеленые глаза, исполненные невыразимого страдания.

Рабы замолчали, когда царица проходила мимо них, уткнулись в землю и зажали руками уши, чтобы не слышать ее жалобных криков.

Нагаш еще раз взмахнул рукой, и тяжелое полотно, закрывавшее вход в палатку, откинулось в сторону. Он повел свою царицу наружу, не обращая внимания на гнев богов и людей. Некромант окинул взглядом поле боя, и его улыбка превратилась в презрительную ухмылку.

— А ну, покажи им, — велел он царице.

Она протянула иссохшие руки к небу и испустила долгий душераздирающий вопль.

В миле от них Акмен-хотеп почувствовал перемену. Ветер и молнии внезапно прекратились — настолько внезапно, что царь-жрец засомневался в собственных ощущениях. Шумящая тьма над головой словно разбухла, наполняя уши стрекотом, а жрецы пронзительно закричали.

Когда засверкали молнии, Акмен-хотеп повернулся к Сухету и Мемнету спиной — пусть жрецы читают свои заклинания, царь пытался разобраться, какой эффект оказывают они на сражение. Услышав вопли, он резко оглянулся и увидел, что Сухет и Мемнет упали на колени, а лица их искажены неподдельным ужасом. Царь задрожал.

— В чем дело? — спросил он. — Во имя всех богов, что происходит?

Какое-то время ему казалось, что они его не слышат, но тут Мемнет прошептал:

— Мы погибли.

— Погибли? — повторил царь-жрец. Усиливающийся страх сжал его сердце. — Что это значит? Говори!

— Дочь Солнца! — простонал Мемнет.

Лицо верховного иерофанта пылало, глаза лихорадочно горели. Акмен-хотеп буквально осязал исходивший от него волнами жар.

— Неферем? — удивленно спросил царь. — А что с ней такое? Разве она до сих пор жива?

— Он поработил ее! — прошипел верховный иерофант. — Нагаш подчинил ее себе — и тело, и душу!

Новость потрясла Акмен-хотепа.

— Это невозможно. Ведь она воплощает Соглашение! Ее дух связывает богов!

— Только не спрашивай как, — произнес верховный иерофант. Сейчас он больше походил на испуганного ребенка, чем на живое воплощение Птра. Мемнет протянул дрожащую руку на север. — Я чувствую ее, брат! Ты даже вообразить не можешь ее мучения! То, что он с ней сделал… это невыносимо!

— Значит, мы должны что-то предпринять, — заявил царь-жрец.

— Наши силы не могут затронуть ее, — вскричал Мемнет, — и нельзя обратить против нее благословения богов. Взгляни! Даже свет Неру тускнеет в ее присутствии!

Акмен-хотеп посмотрел на север. Мемнет был прав: послушницы богини с бледными от потрясения лицами столпились вокруг своей предводительницы. Калифра рыдала, прижав руки к животу, как будто его проткнули.

Царь похолодел, тело его словно налилось свинцом. Он понял, что даже подаренная Гехебом сила изменила ему.

Боги покинули людей Ка-Сабара.

Тяжелый меч Сузеба пробил защиту Архана с такой силой, что визирь упал на колени. Бессмертный больно ударился о землю и едва успел откатиться в сторону, увернувшись от следующего удара, в голову. В полном отчаянии Архан нанес удар по щиколоткам воина, но клинок неуклюже повернулся в его руке и отскочил от икры Сузеба. Архан в смятении заметил, что от удара его знаменитый клинок согнулся.

Архан откатился еще дальше, опять чудом избежав удара, нацеленного ему в плечо. Лев был силен и быстр, как зверь, в честь которого его назвали, а дарованное богами могущество могло посоперничать с мощью ушебти. Из пальцев визиря вылетела единственная колдовская стрела и ударила воина в грудь. Сузеб болезненно замычал, но не замедлил шаг. У Архана почти не осталось сил.

— Ты не уйдешь от правосудия! — прорычал Лев. — Час расплаты настал!

Сузеб подскочил к визирю одним быстрым движением и опустил свой ужасный меч. И снова Архан попытался отразить удар, но его погнутый скимитар, лязгнув, сломался.

Бессмертный отбросил бесполезный клинок и поднял руку.

— Сдаюсь! — прокричал он, скользнув левой рукой за спину, к кинжалу, спрятанному за поясом. — Милосердия! Лев Ка-Сабара, Нагаш заплатит тебе любой выкуп!

Лицо Сузеба исказилось от ярости.

— Ты смеешь просить о милосердии, слуга Узурпатора? Если боги считают нужным пощадить тебя, пусть остановят мою руку!

Лев занес меч — и вдруг пошатнулся, как будто оружие внезапно потяжелело. Архан воспользовался этим. Его левая рука взметнулась вверх, послышался глухой стук.

Сузеб замер, открыв рот, и медленно опустил взгляд на рукоятку кинжала, торчавшую из его груди. Брошенный с нечеловеческой силой, острый как игла клинок глубоко вошел в его тело. Непобедимый воин сделал неверный шаг вперед, лицо его заострилось в бесплодной попытке вдохнуть, но кинжал пронзил сердце. Огромный меч выпал из руки Сузеба, и воин медленно опустился на колени.

Архан обнажил свои острые зубы в ухмылке, нарочито неторопливо встал на ноги и поднял меч Сузеба. Потом наклонился и прошептал Льву на ухо:

— Похоже, боги сказали свое слово.

Визирь опустил тяжелый клинок на шею Льва, и люди Сузеба в ужасе закричали.

Архан был слишком слаб, и ему потребовалось ударить дважды, чтобы отделить голову от тела.

Акмен-хотеп услышал крики отчаяния с левого фланга и понял, что битва проиграна. Послушницы Неру бежали, унося с собой верховную жрицу, когда увидели, что жуткие мертвецы приближаются. Ушебти царя спешились, обнажили мечи и окружили его, дожидаясь команды. Хашепра, верховный жрец Гехеба, подошел к Акмен-хотепу. Щеки жреца были залиты слезами, но голос звучал так же уверенно, как и всегда.

— Я велел четырем полкам копейщиков построиться и ждать твоего приказа, о великий, — сообщил он. — Что мы должны делать?

Царь-жрец почувствовал, что его, как щепку, выбросило в непроглядную тьму, что одно-единственное утро полностью разрушило самые основы мира, обездолив его.

— Спасайтесь, — онемевшими губами произнес он. — Вели сигнальщикам играть отступление. Нагаш победил.

Хашепра отпрянул, как будто Акмен-хотеп ударил его, и собрался протестовать, но даже жрец не мог отрицать, что надвигается катастрофа. Помолчав, он кивнул и пошел к сигнальщику.

Ушебти помог царю-жрецу взобраться на колесницу и, хлестнув коней, помчался к оазису. Мемнет уже исчез; очевидно, его унесли жрецы.

Из колесницы Акмен-хотеп заметил труп Сухета. Жрец Пхакта лежал на спине с выражением отчаяния на лице. Он перерезал себе горло.

Час спустя Архан, хромая, поднялся по склону холма к хозяйскому шатру. Последние уцелевшие воины Бронзового Войска с боем вырвались из тьмы и упали на колени в залитом солнечным светом оазисе. Мертвецы Нагаша остановились на границе света и тени, не в силах идти дальше. Визирь подумал, что на всей равнине осталось не больше сотни живых воинов Кхемри.

Почти дюжина существ с белой, как алебастр, кожей стояли снаружи у палатки хозяина. Они посмотрели на Архана с неприкрытой ненавистью, когда он прошествовал мимо них и вошел в палатку без доклада. Нагаш ждал внутри, окруженный свитой призраков. Царица и рабы прислуживали ему. Трое бессмертных стояли на коленях у ног хозяина и шумно прихлебывали из золотых кубков, которые удерживали трясущимися руками.

Архан учуял пьянящий аромат эликсира жизни, тоже упал на колени и пополз в пыли к ногам Нагаша. Призраки окружили его, трогая ледяными пальцами и завывая.

— Я принес новости о твоей победе, хозяин, — прохрипел Архан.

— Говори, — холодно отозвался Нагаш.

Архан облизал холодные губы. Жажда была невыносимой. Каждая жилка в его теле ссохлась и болела. С большим трудом он продолжил:

— Бронзовое Войско бежало. Конников Бхагара вынудили покинуть поле боя.

— А твоя кавалерия преследует их даже сейчас, — заметил Нагаш.

— Именно так, хозяин, именно так, — ответил визирь, поднимая глаза на царя. Царица стояла справа и чуть позади Нагаша. Архан старался не смотреть в ее неморгающие, полные муки глаза. — Бронзовое Войско в полном смятении, они бегут, спасая свои жизни, по торговой дороге в Ка-Сабар. По меньшей мере половина из них лежит мертвыми на равнине внизу. Если мы пустимся за ними, то уничтожим их полностью…

Царь покачал головой.

— Никакого преследования не будет, — объявил Нагаш. — Армия должна немедленно вернуться в Кхемри. Цари Разетры и Ливары тоже восстали против нас, их войска идут сюда через Долину Царей.

Архан растерялся и на мгновение забыл даже о своей жажде.

— А что насчет наших союзников в Кватаре? — спросил он.

— Я послал гонца к царю-жрецу Немухаребу, — ответил Нагаш. — Он выступил в поход, чтобы перекрыть западный край долины, и убежден, что сумеет повернуть мятежников назад.

Визирь всмотрелся в лицо хозяина.

— Но ты не уверен, — заметил он.

— Мы должны подавить этот мятеж, — сказал некромант. — Сегодняшняя битва — лишь первая из многих. Я предвижу долгую и тяжелую войну. Нужно собрать всех союзников и приготовиться к буре. — Темные глаза Нагаша сверкнули голодным блеском. — С Ка-Сабаром разберемся позже. Неехара будет лежать у наших ног, и великая империя Сеттры возродится!

— Что делать мне, хозяин?

— Сначала напейся. Потом пойдешь и остановишь своих конников. Мы отправляемся в Кхемри после заката.

Нагаш протянул вперед руку. Газид, голубоглазый раб, шаркая, вышел из темного угла, держа в морщинистых руках золотой кубок, до краев наполненный густой темно-красной жидкостью. Когда раб приблизился, руки Архана непроизвольно сжались в кулаки.

Он вырвал из рук безумного раба кубок и жадно вылил в себя его содержимое. Все мысли о войне и победе вылетели у него из головы.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

Буря на востоке

Долина Царей, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

Что-то двигалось за Вратами Рассвета.

Был почти полдень. Рак-амн-хотеп, первый названный этим именем царь-жрец Разетры, потер мозолистой рукой бритую голову и прищурился от бьющего в глаза солнца. Воздух в Долине Царей мерцал, дрожал и время от времени ярко вспыхивал на фоне пыльных меловых туч, поднятых армией союзников. Тонкая блестящая пыль стала их главным врагом во время долгого, мучительного похода в эту извилистую долину. Пыль липла к коже, забивала глаза и горло, из-за нее перетирались оси колесниц. С места, где стоял сейчас окруженный ушебти царь — с невысокого холма чуть в стороне от широкой храмовой дороги, — он видел большие тучи этой пыли, застилающие узкий проход в западной части долины и скрывающие любую опасность, которая могла подстерегать их там.

Там что-то было, это точно. Но что?

Рак-амн-хотеп просунул свои крупные большие пальцы в проймы тяжелой чешуйчатой хламиды и попытался поправить ее так, чтобы стало хоть немного удобнее. Ему давно не доводилось пересекать пески Центральной Неехары, и пусть он терпеливо переносил жару, но кожа прямо горела от пыли, попавшей под тяжелые доспехи. Царь-жрец был человеком невысоким, дородным, с широкой грудью и грубым лицом, на котором застыло задиристое выражение. Копье человекоящера оставило на его левой щеке ямочку, и создавалось впечатление, что он всегда улыбается. Рак-амн-хотеп был человеком жестоким, коварным, беспощадным к врагам и безжалостным в гневе, а гневался царь-жрец Разетры часто. Его небольшой город, расположенный рядом с душными южными джунглями, часто подвергался угрозе со стороны диких племен людей-ящеров. Не проходило ни одного года, чтобы разетрийцы не отражали набегов или сами не устраивали карательных экспедиций в джунгли, сжигая деревни и захватывая заложников.

Годы борьбы с дикими племенами наложили отпечаток на царя-жреца и его воинов. Они носили длинные, ниже колен, тяжелые юбки из толстого хлопка, покрытые выделанной кожей огромных громовых ящеров, помогающей пробираться сквозь густые джунгли. Торсы они закрывали толстыми рубашками из чешуйчатой шкуры ящериц с наложенными сверху костяными пластинами, оберегающими от зубов и когтей. Странные доспехи придавали разетрийцам довольно экзотический вид, особенно на фоне союзников-ливарцев.

С другой стороны, город Ливара и не славился воинскими доблестями. Ливарцам покровительствовал Тахот, бог знания и учения, и они преуспевали за счет наук и ремесел, а не за счет жестоких набегов и завоеваний. Их знать не гналась за драгоценностями и богатыми нарядами, предпочитая вкладывать деньги в свитки, инструменты, сосуды редкого стекла и всевозможные загадочные устройства из бронзы и дерева.

С того места, где стоял царь Разетры, трудно было отличить аристократа Ливары от его раба. Оба были одеты в простые юбки мышиного цвета, кожаные сандалии и темно-коричневые накидки. Единственное отличие, скривившись, отметил Рак-амн-хотеп, в количестве стеклянных и металлических безделушек, которые аристократы носили постоянно. Даже ливарские ушебти выглядели странно, на их телах не было видно никаких следов физического благословения богов, а оружие состояло из палок, ножей и мотков сплетенных в тугие косички веревок. Только глаза выдавали их божественную природу — пронзительные, серые, светящиеся, жесткие и колкие, словно заостренный камень. Казалось, что от ушебти не ускользнет ничего и застать их врасплох невозможно.

Хекменукеп, царь-жрец Ливары, стоял справа среди шумной толпы визирей и писцов всего в нескольких ярдах от Рак-амн-хотепа. Царь пристально смотрел в длинную деревянную трубку с ободками из отполированной меди, положенную на голое плечо раба. Хекменукеп был человеком высоким и худым. Его юбка доходила до костлявых коленей, а накидка только подчеркивала покатость узких плеч. Длинную шею царя обвивала изящная золотая цепь, с нее свисали стеклянные диски, окаймленные медной, серебряной и латунной проволокой. Он скорее походит на чародея, чем на правителя могущественного города, подумал Рак-амн-хотеп.

— Ну? — требовательно спросил царь Разетры. — Видишь ты что-нибудь или нет?

Визири, окружавшие Хекменукепа, беспокойно зашевелились, услышав повелительный голос Рак-амн-хотепа, но сам царь ничуть не взволновался.

— Солнце превращает пыль в крутящуюся занавесь, — ответил он и прищурился, гладя в свое странное приспособление. — Вижу вспышки света и временами тень, но очень трудно разобрать, что все это значит. — Он выпрямился. — Может, сам поглядишь? — предложил царь-жрец, показывая на трубку.

Рак-амн-хотеп нахмурился, взглянув на необычный предмет.

— Я ничего не знаю о Тахоте и его путях, — пробурчал он. — Сомневаюсь, что он благословит меня специальным зрением.

Хекменукеп расхохотался.

— Тут не нужны особые молитвы, — заверил он. — Просто посмотри в трубку, и все. Стекло поможет работе глаза.

Рак-амн-хотеп отважился и взял в руки сомнительную трубку. На западе от холма армии Разетры и Ливары торопливо сворачивали с дороги и формировали боевые порядки под пронзительный вой рогов. Впереди и выше, у выхода из долины, в кружащейся пыли находился передовой отряд легкой кавалерии. Полчаса назад от них прискакал гонец с известием от командира: у Врат Рассвета замечены вражеские войска. И с тех пор ни слова. Может быть, легкие кавалеристы наткнулись на небольшой отрад и вытесняют его, а может быть, сражаются уже против всей армии Кватара?

Рак-амн-хотеп с самого начала знал, что поход в долину превратится в гонку со временем. Долина Царей считалась местом зловещим, преисполненным древней магии и беспокойных духов, обитавших в гробницах прежних неехарцев. Здесь ничего не росло, а ближайший источник воды находился в сотне миль. Высокие отвесные стены, ограждавшие долину, вынуждали путешественников проходить ее всю, от одного конца до другого. Восточный конец, известный как Врата Заката, охранялся городом Махрак и его войском жрецов-воинов. Западный, известный как Врата Рассвета, охраняла Стража Гробниц Кватара. Рак-амн-хотеп знал: у его войска будет шанс на успех только в том случае, если они успеют добраться до Врат Рассвета до того, как Кватар услышит об их приближении и заблокирует выход из долины. Если Стража Гробниц уже следит за Вратами Рассвета, армии союзников придется либо выдержать жестокую, кровавую битву, либо повернуть назад. После выхода из Махрака войско передвигалось по извилистой долине с поразительной скоростью, в основном благодаря парящим повозкам Ливары. При помощи знойного ветра пустыни они, нагруженные армейскими припасами, поднимались довольно высоко над землей и держались вровень с движущимся войском, а не волоклись кое-как медленными упряжками верблюдов или быков. Рак-амн-хотеп осмелился поверить, что их рискованная игра закончится успешно.

Боги смеются, когда люди позволяют себе надеяться, мрачно размышлял царь-жрец, подойдя к странному изобретению Хекменукепа и посмотрев в конец деревянной трубки.

Сначала он увидел только размытый кружок чего-то белого и, нахмурившись, уже собрался отстраниться, как вдруг изображение прояснилось. Рак-амн-хотеп застыл, поняв, что видит клубящиеся тучи с другой стороны долины почти так же четко, как если бы они находились в нескольких ярдах отсюда. Царь-жрец оглянулся на Хекменукепа.

— Как это боги делятся такой властью, не требуя ничего взамен? — спросил он.

Царь Ливары скрестил на груди тощие руки, улыбнулся и наставительным тоном изрек:

— Тахот учит нас, что дары созидания спрятаны в окружающем мире. Если у нас хватает ума, мы можем раскрыть эти тайны и использовать их. Таким способом мы почитаем богов.

Рак-амн-хотеп попытался понять, в чем смысл сказанного, но тут же сдался, пожав плечами. Ночью, когда разобьют лагерь, он принесет Тахоту жертву и будет считать, что отдал долг.

Вернувшись к трубке, царь Разетры понял, что опять ничего не может разглядеть. Он нахмурился и начал отодвигаться от трубки до тех пор, пока снова не увидел дальний конец долины.

Пыль и еще пыль, с раздражением думал он. И тут заметил, как в завесе пыли сверкнуло что-то бронзовое — возможно, шлем или острие копья. Потом на кратчайшее мгновение сгустилась смутная тень. Крупная, быстро двигающаяся — наверняка человек верхом на коне.

— Передовые части уже вступили в бой, — хмуро пробормотал он. — И сражаются они у выхода из долины.

Рак-амн-хотеп задумчиво потер покрытый шрамами подбородок. Годы боевого опыта подсказывали, что происходит за пеленой пыли. В передовом отряде легкой кавалерии насчитывалось пять тысяч человек, более чем достаточно, чтобы в какие-то полчаса одолеть небольшой гарнизон, застигнутый врасплох. А там идет настоящее сражение. Они мечутся взад и вперед в плотной завесе пыли, вместо того чтобы пробивать путь из долины, как гласил приказ.

— Чтобы Ксар с них шкуру спустил! — выругался Рак-амн-хотеп. — Стража Гробниц поджидала нас у Врат Рассвета.

Глаза Хекменукепа широко распахнулись от изумления.

— Как же так? — воскликнул он. — Мы передвигались быстрее, чем это вообще возможно, и наши лазутчики никого не заметили по дороге!

— Кто знает, какими силами обладает гнусный Узурпатор? — произнес у них за спиной резкий голос. — Он больше двух сотен лет незаконно правит в Кхемри. Я не удивлюсь, если все зло в Неехаре сейчас подчиняется ему.

Оба царя обернулись. Небунефер Справедливый одолел последние несколько ярдов подъема и с трудом подковылял к ним. Старый жрец был весь в песке. Песок покрывал его морщинистое лицо, даже бронзовая шапочка потускнела. За ним ухаживало с полдюжины старших жрецов и жриц, каждый из которых воспитывался в храмах Махрака, Города Богов. Все иерофанты были в изящных мантиях богатых расцветок — от сверкающего желтого бога солнца до темно-коричневого с ярко-зеленым Гехеба. Рак-амн-хотеп с тайным удивлением отметил свирепые выражения их лиц. Как долго Жреческий совет Махрака сдерживался, глядя на множащиеся преступления Нагаша, и говорил, что боги позаботятся о справедливости? Но все это длилось лишь до того дня, когда из Кхемри появилась тень, накрывшая тысячи жрецов и послушников по всей Неехаре. Через несколько дней после этого ужасного события Совет уже бил в барабаны войны. При посредничестве иерофантов Разетры и Ливары они сумели создать скороспелый альянс трех городов и открыли свои сундуки, чтобы оплатить кампанию по освобождению Кхемри. К несчастью, Жреческий совет ограничился только золотом. Рак-амн-хотеп просил у них, чтобы отряд знаменитых воинов-жрецов Махрака сопровождал союзническую армию, но город согласился выделить только Небунефера и его небольшую свиту.

— Если Нагаш знает, что мы идем, нам придется столкнуться с объединенным войском Кхемри и Кватара, — прорычал Рак-амн-хотеп. — Мы не в силах победить обоих.

Небунефер решительно покачал головой:

— Наши разведчики в Кхемри сообщают, что Узурпатор отвел свою армию на юг, чтобы сразиться с Бронзовым Войском Ка-Сабара. Резня святых людей по всей Неехаре подтолкнула Акмен-хотепа к объявлению войны Живому Городу.

Хекменукеп задумчиво покивал.

— Это хорошая новость, — сказал он, — но что с остальными городами?

— Нумас и Зандри примкнули к Нагашу вместе с Кватаром, — ответил Небунефер. — Что же до небольших городов, то Бхагар, вероятно, пойдет за Ка-Сабаром, а Бел-Алияд сохранит верность Кхемри.

— А Ламия? — спросил царь Разетры. — У них такая же большая армия, как у нас с Хекменукепом вместе.

— Мы отправили посольство в Ламию, чтобы подтолкнуть их к действию, — пожал плечами Небунефер, — но пока они сохраняют нейтралитет.

— Хотят понять, кто берет верх, — проворчал Рак-амн-хотеп.

— Возможно, — согласился Небунефер. — Ламия связана древними узами с Живым Городом. Очень может быть, что они не хотят обращать оружие против Неферем.

Хекменукеп нахмурился:

— Уже больше столетия никто не видел Неферем. Наверняка она уже освободилась от Нагаша.

— Нет, — с беспокойством ответил Небуферем. — Царица Рассвета не умерла. Мы бы об этом знали.

Внезапно вдоль шеренг союзных сил раздались звуки рогов. Рак-амн-хотеп повернулся и увидел настоящий хаос у входа в долину. Он различал темные фигуры, пляшущие у рваных краев пыльной тучи. Хмурясь, он прижался глазом к трубе Хекменукепа, пытаясь разглядеть, что там происходит. Некоторое время Рак-амн-хотеп видел только кипящую пыль, но затем заметил всадника из передового отряда. Конь был весь в пене, а всадник — в пыли. Пока царь наблюдал, всадник наложил стрелу на лук и выпустил ее в пыльный вихрь, а потом отъехал на дюжину ярдов от его края. То же самое происходило по всей длине пыльной тучи — потрепанная кавалерия союзников определенно отступала.

Через несколько мгновений Рак-амн-хотеп понял почему. Из завесы пыли выступила стена белых щитов. Она увеличивалась и становилась все более различимой. Медленно, но неотвратимо первые шеренги Стражи Гробниц входили в долину.

— Что там? — спросил Хекменукеп. — Что ты видишь?

Рак-амн-хотеп не верил своим глазам.

— Царь Кватара чересчур нетерпелив, — сказал он. — Он решил сразиться с нами тут. — И удивленно покачал головой. — Немухареб совершил ошибку и поступил очень опрометчиво. Если нам повезет, мы заставим его за это заплатить.

— Как? — спросил царь Ливары.

Рак-амн-хотеп снова посмотрел в трубу. Нужно признать, пусть эта штука и странная, но исключительно полезная. Он прикинул скорость, с которой двигался враг, и решил, что у них есть еще полчаса до того, как Стража Гробниц приблизится на расстояние полета стрелы. Царь повернулся к Хекменукепу и спросил:

— Сколько времени вам нужно, чтобы привести боевые машины в готовность?

Царь Ливары посмотрел на своих визирей.

— Тридцать минут, — ответил он. — Может, чуть меньше. Должно быть, сейчас они примерно в полумиле от нас.

Рак-амн-хотеп улыбнулся.

— Посмотрим, так ли они сообразительны, как ты утверждаешь, — произнес он и позвал гонцов, ожидавших у подножия холма.

Следующие полчаса пролетели, как одно мгновение, — армия союзников готовилась к грядущей битве. Лучники выдвинулись на двадцать шагов перед пехотой и приготовились к стрельбе. Позади них боевые шеренги растянулись на полторы мили поперек долины, причем храмовая дорога проходила примерно через их центр. Пехотинцы Разетры заняли центр и левый фланг, а воины Ливары выстроились справа. Легкая кавалерия из передового отряда отошла к северу, укрепив правый фланг. Тяжелая кавалерия заняла выжидательную позицию на левом фланге: около двухсот колесниц с запряженными в них злобными двуногими ящерами из джунглей вместо лошадей. Воины Разетры использовали ящеров во время сражений больше сотни лет, но впервые решились применить их против другой, неехарской армии. Рак-амн-хотеп нарочно поставил их сзади, скрыв из виду невысокими холмами. В битву их поведет полководец Экреб.

На левом фланге ливарцы все еще возились с катапультами. Они везли с собой восемь тяжелых боевых машин, и их расчеты сейчас торопливо складывали горки камней, чтобы наполнить широкие ивовые корзины.

Стража Гробниц наступала широким фронтом, разместив лучников между тяжелой пехотой. Большой отряд легкой кавалерии и два больших отряда колесниц шли следом. Легкие кавалеристы и один отряд колесниц повернули на север, угрожая правому флангу союзников, а второй отряд колесниц остался в резерве, рядом с царем-жрецом Немухаребом и его свитой. Рак-амн-хотеп внимательно вглядывался в армию противника. Стража Гробниц численностью не уступала их объединенному войску и превосходила его тяжелой кавалерией. Он повернулся к сигнальщику.

— Труби лучникам, пусть начинают стрелять сразу, как будут готовы, — велел он и обернулся к Небунеферу. — Как ты думаешь, царь Кватара решит следовать старинным обычаям или станет сражаться насмерть?

— Зависит от того, есть ли среди его свиты люди Нагаша, — пожал плечами старый жрец. — Скоро узнаем, сразу же, как только ты захлопнешь свой капкан.

Царь Разетры пробормотал себе под нос:

— При условии, что он сработает.

Там, в долине, лучники натянули тетиву и начали стрелять. Град стрел затемнил небо и полетел в воинов Кватара. Те подняли щиты, заслоняясь от несущего смерть дождя. Тут и там воины падали, пораженные стрелой в грудь или в шею, но остальные продолжали идти вперед. Вражеские лучники открыли ответный огонь прямо во время движения. Уверенность и точность попадания произвели на Рак-амн-хотепа большое впечатление. Лучники с обеих сторон падали на землю.

Справа первые катапульты с приглушенным грохотом метнули в воздух свой смертельный груз. Снаряды, каждый величиной с человеческую голову, разнеслись в разные стороны и упали в ряды наступающей пехоты. Щиты разлетались в щепки, люди падали на землю, но наступление продолжалось. Рак-амн-хотеп обернулся к Хекменукепу.

— А прочие боевые машины? — спросил он.

Царь Ливары загадочно улыбнулся:

— Они появятся, когда будут готовы.

Рак-амн-хотеп нахмурился. Будут готовы? Что это за ответ такой? Скрывая раздражение, он снова сделал жест сигнальщику.

— Труби левому флангу наступление, — приказал он.

Рог запел. Воины Разетры на левом фланге зашагали вперед, подняв щиты и приготовив тяжелые каменные булавы. Лучники, стоявшие у них на пути, выпустили последний залп, подобрали неиспользованные стрелы и отступили по узким проходам между пехотинцами. Когда прошел последний лучник, пехотинцы сомкнули ряды и направились к врагу плотным фронтом. Через несколько минут их щиты оказались истыканы стрелами, поскольку лучники Кватара продолжали стрельбу.

Два войска схлестнулись, послышался треск дерева, лязганье металла и стук камней. Грохот битвы разносился по долине, ритмично гремели катапульты на правом фланге. Там легкая кавалерия противника пыталась прорваться по краю, обойдя боевые порядки союзников, но пока кавалеристы передового отряда их сдерживали. Вражеская пехота под градом тяжелых камней продолжала идти вперед. Колесницы за ними уже готовились принять участие в атаке.

Рак-амн-хотеп оценил ход битвы и остался доволен. Войска на левом фланге уверенно держались против Стражи Гробниц. Царь посмотрел на резерв Кватара. Колесницы стояли в арьергарде, рядом с вражеским царем.

Проходили долгие минуты. Полки в центре схлестнулись с ревом и грохотом, а наступление противника справа захлебывалось под непрерывным градом камней. Разетрийцы слева уже были готовы дрогнуть, а боевые машины по-прежнему не появлялись. Рак-амн-хотеп кинул тревожный взгляд на Хекменукепа, но ничего не сказал.

Прошла еще минута, и отряды на левом фланге начали отступать. Стража Гробниц продвигалась вперед, безжалостно размахивая направо и налево тяжелыми мечами. Отступление набирало скорость. Едва один полк отходил, два соседних тоже торопливо отодвигались, и вскоре весь фланг откатывался назад.

Рак-амн-хотеп услышал слабое пение рогов где-то в центре вражеской армии. Резервные колесницы двинулись с места и направились к левому флангу, подпрыгивая на камнях. Вражеский царь уже чуял победу.

— Прикажи левому флангу полностью отступить! — скомандовал Рак-амн-хотеп.

Однако события на поле боя развивались сами по себе. Отступающие толкались, торопясь увернуться от мечей Стражи Гробниц. Враг давил, продвигаясь вперед, снова запели трубы, и колесницы Кватара помчались, перегоняя друг друга и спеша принять участие в резне.

Рак-амн-хотеп повернулся к сигнальщику.

— Труби сигнал! — прокричал он.

Сложная комбинация звуков разнеслась по полю боя, и отступающие ускорили шаг и развернулись в разные стороны, как открывающиеся ворота, освобождая путь разетрийским колесницам. Рак-амн-хотеп услышал дикий, стонущий вопль рогов джунглей, его тяжелая кавалерия перевалила через цепь холмов и обрушилась на ничего не подозревающую Стражу Гробниц.

И тут на правом фланге началась какая-то суматоха. Царь Разетры повернулся и увидел два пыльных столба, вздымающихся вверх позади боевых порядков противника, в самом центре наступающих колесниц Кватара. Слабое шипение прорвалось сквозь шум битвы, а в облаке пыли задвигались огромные тени. Потом раздался душераздирающий грохот, и царь увидел, как колесница вместе с лошадьми взлетела в воздух, словно детская игрушка.

Ливарские боевые машины наконец-то дали о себе знать.

Они на лязгающих ногах из дерева и бронзы выползли из ям, выкопанных в мягкой земле. Пар, разогретый благословением Птра, шипел в бронзовых трубках и двигал суставчатыми ногами и огромными стремительными клешнями. Хвост толщиной с боевой таран, изогнувшийся над каждой машиной, хлестал во все стороны, одним ударом разнося колесницы в щепки. Построенные по образцу громадных могильных скорпионов, эти конструкции надвигались на боевые порядки противника с повергающей в панику скоростью и мощью.

Разетрийские колесницы на левом фланге произвели неменьший эффект. Пехота Кватара, не ожидавшая нападения, растерялась, и колесницы прорвали ее ряды. Тем временем кватарские колесницы отступали в полном беспорядке, лошади перепугались огромных клыкастых ящеров, тянувших боевые повозки противника. Началась настоящая свалка, причем кватарские воины оказались зажаты между разетрийскими колесницами и пехотой, снова перешедшей в наступление.

Но последний удар был нанесен на правом фланге. При виде ливарских боевых машин легкая кавалерия Кватара просто пустилась наутек. Воспользовавшись возможностью, кавалеристы передового отряда обогнули фланг кватарцев и устремились к вражескому царю и его свите. Окруженный, не имея возможности отступить, Немухареб, царь-жрец Кватара, признал свое поражение и сдался в плен.

Путь в Кватар был открыт.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Смерть и Жизнь

Кхемри, Живой Город, 44 год Ксара Безликого

(—1968 год по имперскому летосчислению)

Когда день клонился к вечеру, Хетепа, царя-жреца Кхемри, перенесли из Дома Вечной Жизни, чтобы он начал свое путешествие в загробную жизнь. Тело царя забинтовали полосками тончайшего льна, на каждой из которых аккуратно и тщательно, чтобы защищать плоть Хетепа на протяжении долгого времени, были изображены символы Реки и Земли. Руки царя скрестили на груди и обмотали его запястья длинной золотой цепью, называвшейся анх’рам. Цепь прикует дух Хетепа к его телу, чтобы через века загробной жизни он смог его найти. Золотая погребальная маска, сделанная еще при жизни царя лучшими мастеровыми Живого Города, сияла в свете угасающего дня. Гирлянды благоухающих цветов обвивали тело царя, наполняя воздух живым ароматом.

Восемь жрецов в белых одеяниях и пелеринах, сшитых из льняных полосок, символизирующих воскресение плоти, несли паланкин. Лица их были скрыты под безмятежными золотыми масками, двигались они медленно и с ритуальной точностью. Тринадцать послушников в белых одеяниях шли следом за паланкином, посыпав головы белым пеплом и подведя глаза черной краской. Они читали Заклинание Ухода в Сумерки под мерный бой обтянутых кожей барабанов. Самым последним шел верховный жрец в траурном великолепии. В левой руке он держал Посох Веков. Нагаш был одет в ритуальное белое облачение и пелерину. На полосках ткани золотой нитью были вышиты священные символы, а на золотом нагруднике выгравированы солнце, шакал и сова. Белый пепел покрывал лицо верховного жреца, придавая его красивым холодным чертам потусторонний вид.

На огромной площади у храма кортеж ожидала безмолвная толпа. Тхутеп и царские домочадцы стояли по правую сторону от процессии, на фоне их сияющих одеяний выделялись грубые мазки черного пепла на щеках и лбах. Сотня слуг держала вещи, которые будут сопровождать Хетепа в загробной жизни.

Все те, кто служил царю при жизни, будут служить ему и после смерти. Они стояли по левую сторону от процессии. Четыре десятка старых слуг и писцов, все со своими орудиями труда, плотно завернутыми в ткань; более сотни рабов с запавшими глазами и пустыми взглядами; а самые последние — стоические фигуры двух дюжин ушебти, выживших в последней битве царя на берегах Реки Жизни. Ушебти в боевом облачении выстроились четырехугольником, держа наготове свои сверкающие ритуальные мечи. Внутри их четырехугольника стояли трое варваров, подаренных царем-жрецом Зандри, чтобы почтить смерть Хетепа. Друкаи по-прежнему были закованы в цепи. Варвары стояли отдельно друг от друга, не склоняя голов, их темные глаза пылали ненавистью.

Двигаясь под мерный бой барабанов, кортеж прошел через площадь и углубился в город. Следом в полной тишине шла траурная процессия. Все лавки были закрыты, большой базар опустел; безлюдно было даже в отдаленном порту. Жители Живого Города отдали дань уважения своему царю еще утром, так как по древнему закону им запрещалось видеть последнее перемещение в усыпальницу. Золотые монеты, разбросанные купцами утром, по-прежнему лежали на пыльных мостовых, их не тронули ни нищие, ни воры.

В центре города кортеж повернул на восток и вышел через Ворота Усириана за городские стены, на плодородные поля. На севере стайка цапель взлетела из тростника на берегу Реки Жизни, некоторое время держалась параллельно кортежу, а потом повернула назад и опустилась обратно в заросли тростника. Земля к востоку мягко поднималась вверх. Уже были видны самые большие гробницы, они толпились на горизонте, словно крыши расползающегося во все стороны города, а над всеми ними вырисовывалась Великая пирамида. Заходящее солнце окрасило ее грани в алый цвет.

Дорога из утрамбованных камней и песка содержалась в хорошем состоянии, горожане ежегодно приводили ее в порядок, выполняя свою общественную повинность. Всего за полчаса процессия добралась до первой из усыпальниц, высокой базальтовой статуи Усириана всего в нескольких шагах от дороги. Путешественники, направлявшиеся в большой некрополь или выходившие из него, оставляли у ног статуи подношения в виде вина и еды. Дальше процессия прошла мимо усыпальниц Неру и Джафа, Уалатпа, бога-падальщика, и даже кошмарного Сокта, бога отравителей. У каждого участника шествия имелись причины бояться того или иного бога.

Спустя час процессия перевалила через невысокий холм, и теперь перед ней расстилалась равнина, заполненная небольшими, кубической формы склепами, построенными из песчаника и грубо украшенными священными символами. Все это были склепы бедняков, тех, кто всю свою жизнь копил деньги, чтобы оплатить услуги погребальных жрецов. В одной гробнице могло покоиться все семейство: тридцать-сорок тел, сложенных одно на другое, как кирпичи. Склепы хаотично расползлись по неровной земле, нередко сами семейства их и строили. Некоторые склепы успели развалиться, и стервятники пожирали трупы. Огромные черные грифы низко парили над гробницами, садились на пострадавшие от ненастий крыши и с откровенным интересом следили за проходившей мимо процессией.

Дорога закончилась, и теперь кортеж осторожно петлял по лабиринту узких тропинок между убогими склепами. Горожане знали, что можно заблудиться, если зайти в некрополь слишком далеко, и те, кто не успевал выбраться из него до наступления темноты, иногда пропадали навечно. Однако жрецы изучили тут каждый поворот, поскольку во многих отношениях некрополь был для них таким же домом, как Дом Вечной Жизни.

Чем дальше, тем больше и богаче становились гробницы. Теперь встречались величественные строения из базальта или песчаника, покрытые символами защиты и изображениями богов. Здесь хоронили семьи преуспевающих купцов или ремесленников, окружая их статуями и скульптурами, указывавшими на их благочестие и одновременно вынуждая соседей соблюдать почтительную дистанцию. Впрочем, даже там склепы стояли близко друг к другу, заполняя каждый свободный клочок земли.

К тому времени, когда среди гробниц протянулись длинные тени заходящего солнца, процессия вышла на большую площадку в центре некрополя, где строили свои гробницы великие цари прошлого. Посредине возвышалась черная усыпальница Сеттры: массивное кубическое сооружение из черного мрамора, такое же обширное, как дворец в Кхемри. Великий царь и его домочадцы находились внутри вместе с рабами, солдатами, телохранителями, колесницами и лошадьми, дожидаясь дня, когда их призовут вернуться на землю. Двери в эту громадную усыпальницу были сделаны из камня, обшитого пластинами золота, а на массивных стенах вырезаны тысячи могущественных символов и заклинаний.

Потребовалось двадцать лет, чтобы возвести гробницу Сеттры, и за это время погибло больше двух тысяч рабов. Каждый последующий царь пытался его перещеголять, построив еще более грандиозную и роскошную усыпальницу и продемонстрировав грядущим поколениям свое величие. Хетеп начал строить свою в первый же день, как стал царем-жрецом Кхемри. Чтобы завершить строительство Великой пирамиды, потребовалось двадцать пять лет, и это стоило жизни миллиону рабов. Никто, кроме царя, не знал, сколько денег на нее ушло. В день завершения строительства Хетеп приказал задушить зодчего и замуровать его тело в специальном помещении внутри пирамиды.

Это сооружение располагалось на западном краю площадки, вздымаясь более чем на четыре сотни футов и возвышаясь над всеми остальными усыпальницами. Внутри пирамиды имелось восемь отдельных уровней и еще два подземных: достаточно места для целой династии.

К входу в Великую пирамиду вела широкая дорога, вымощенная белым камнем; ее проложили, чтобы все это напоминало фасад Двора Сеттры. Наверху лестницы уже ждали два десятка похоронных жрецов, как безмолвные призраки в тени больших статуй Неру и Гехеба. На камне перед ними располагалась дюжина высоких сосудов с вином. Десяток вооруженных жрецов из храма Усириана стояли на страже перед усыпальницей, прикрыв лица золотыми совиными масками. Когда процессия остановилась у подножия лестницы, старший хорекс вышел вперед и громко спросил:

— Кто явился сюда?

Нагаш поднял свой Посох Веков и ответил:

— Царь. Его время на земле завершено, и дух его уходит в сумерки. Это дом, где он упокоится.

Хорексы низко поклонились и отошли в сторону.

— Пусть царь войдет, — объявил старший. — Место для него готово.

Жрецы, что несли паланкин, медленно прошли мимо стражей и поднялись вверх по лестнице в усыпальницу. Следом шли послушники, чтобы помочь жрецам завершить погребение.

Нагаш поднялся по ступеням к усыпальнице и встал рядом с виночерпиями. Верховный жрец повернулся к толпе и широко раскинул руки.

— Царь вошел в свой дом, — нараспев произнес он. — Где те верные, кто будет почитать его и служить ему в грядущие века?

И тут же высокая, исполненная достоинства женщина вышла из толпы и начала подниматься по широким ступеням. Жена Хетепа Софер была одета в платье из парчи с золотым поясом, усеянным сапфирами и изумрудами. Длинные черные волосы она зачесала наверх и умастила маслом, на голову надела венец царицы. Ей было не больше ста двадцати лет, и ее лицо без единой морщины все еще оставалось прекрасным. Царица остановилась рядом с Нагашем и сказала:

— Я жена Хетепа. Мое место — подле него. Позволь мне войти и лечь рядом.

Нагаш почтительно склонил голову и протянул руку. Из толпы ожидавших жрецов выступил Кефру с золотым кубком в руках. Он наполнил кубок отравленным вином и передал его хозяину. Верховный жрец протянул вино своей матери.

— Выпей, верная жена, — улыбнувшись, произнес он, — и войди в дом своего мужа.

Софер посмотрела на кубок и на мгновение заколебалась. Потом сделала глубокий вдох и взяла у сына яд. Царица закрыла глаза, осушила кубок и вернула его Нагашу. К ней мгновенно подошел другой жрец, подхватил ее под руку и ввел в усыпальницу, где для царицы уже приготовили саркофаг.

Следующими вышли ушебти. Каждый из них принял кубок с ядом почти с благодарностью, радуясь тому, что сможет избавиться от обвиняющих взглядов живых и продолжать охранять своего царя. Еще до того, как ушел последний из преданных, среди рабов началось смятение — они почуяли, что настает их время. Не одного и не двух пришлось волочь по каменным ступеням силой и заставлять выпить священное вино — к вящему ужасу царских домочадцев.

Когда последнего раба увели в усыпальницу, пришло время жертвоприношений. Нагаш снова распростер руки над уменьшившейся толпой и объявил:

— Теперь принесем подношения Усириану, который поведет их души через тьму, чтобы путь в загробную жизнь был для Хетепа мирным. — Он повернулся к Кефру. — Веди сюда варваров, — приказал Нагаш.

Кефру кивнул и сделал жест троим жрецам. Те быстро спустились по ступеням и взялись за варваров. Друкаи шипели и плевались, как разозлившиеся коты, пока их волокли к верховному жрецу.

Кефру с кубком шагнул вперед. Обе женщины тут же начали проклинать Нагаша на своем диком свистящем языке. Мужчина оскалился и прорычал:

— Убей нас, и покончим с этим. Но знай: тот, кто нас убьет, будет проклят во веки веков. Земли его обратятся в прах, и плоть отвалится с костей.

Услышав это, Кефру нерешительно замер, но Нагаш заставил его действовать, наградив гневным взглядом. Друкаи даже не пытались сопротивляться, и когда кубок подносили к их губам, выпивали все до дна, глядя при этом Нагашу прямо в глаза. Один за другим они опустились на каменные плиты и затихли.

Когда принесли последнюю жертву, начало смеркаться. Тхутепу и царским домочадцам пришлось возвращаться через огромный некрополь бегом. До самой реки их сопровождали быстроногие послушники, а там Тхутепа ждала невеста.

Пока похоронный кортеж направлялся в некрополь, совсем другая процессия тоже покинула Кхемри. Флотилия богато убранных судов поплыла вниз по реке, чтобы подготовиться к свадьбе. Послы всех неехарских городов присутствовали на ней, а также все знатные семьи Живого Города.

Тхутеп добрался до заросшего тростником берега Реки Жизни в ту минуту, когда последние лучи солнца коснулись вод, вспыхивая расплавленным золотом. Неферем стояла на мелководье, приветственно скрестив руки, с улыбкой на ослепительном лице. Она была даром Солнца и Реки, дочерью Земли и носительницей красоты и мудрости. Тхутеп неуклюже побрел по воде, взял ее за руку и повел на берег, где уже ждал Амамурти, жрец Птра.

Когда брак заключили, а Соглашение между богами и неехарцами возобновили, собравшаяся знать разразилась ликующими криками. Новый царь повел свою царицу на борт царского баркаса, и они отплыли, чтобы принять участие в празднованиях, устроенных в Кхемри.

Никто не заметил, что Нагаша не было среди тех, кто сопровождал его брата домой и желал ему всяческих благ. Верховный жрец стоял в тени на берегу реки и наблюдал за тем, как толкают шестами баркасы, направляя их против течения. Взошла белая луна, низко над берегом закружили летучие мыши. Дальше по течению с негромким всплеском в воду соскользнул крокодил.

Верховный жрец слегка улыбнулся и пошел назад, в некрополь.

На стенах каменной комнаты шипели смоляные факелы. Это было большое помещение, по сорок шагов в длину и ширину, но незаконченное, со стенами из необработанного песчаника, и совершенно пустое, за исключением трех тел, распростертых на полу.

Каменная дверь в комнату со скрежетом отворилась. Показался Кефру с высоко поднятым факелом. Нагаш быстро вошел внутрь вслед за ним.

Верховный жрец торопливо подошел к трем не подававшим признаков жизни друкаям и долго внимательно их изучал.

— Никаких сложностей? — спросил он у Кефру.

— Никаких, хозяин, — ухмыльнувшись, ответил жрец. — Я просто дождался, когда все остальные покинут город мертвых, и тогда затащил их сюда.

Нагаш задумчиво кивнул, опустился на колени рядом с друкаем-мужчиной и вытащил из-за пояса небольшую склянку. Открыв варвару рот, он аккуратно капнул ему на язык две капли зеленоватой жидкости и перешел к первой из женщин. Когда он закончил со второй женщиной, мужчина громко, судорожно вздохнул и резко сел. Варвар разразился потоком ругательств на своем языке и диким взглядом окинул комнату.

— Где я? — спросил он. Он говорил довольно сносно по-неехарски, хотя из-за акцента его речь слегка напоминала шипение кобры.

— Глубоко под землей, — ответил Нагаш. — В подвале, на самом нижнем уровне Великой пирамиды.

Варвар нахмурился.

— Вино… — начал он.

— Вы пили из другого сосуда, нежели остальные. Кефру позаботился о том, чтобы дать вам зелье, создающее иллюзию смерти, но не приводящее к ней.

— Зачем? — настороженно спросил друкай.

Нагаш улыбнулся и сказал:

— Зачем? У тебя есть кое-что, нужное мне. И я готов заключить сделку, чтобы получить это.

— И что же такое я могу тебе предложить?

— Царь-жрец Зандри уничтожил моего отца колдовством: темной, зловещей магией, против которой наши жрецы ничего сделать не могут. — Он понимающе посмотрел на варвара. — Это ты колдовал, так?

— Возможно, — ответил друкай, холодно улыбнувшись.

Нагаш гневно сверкнул на него глазами.

— Не прикидывайся. Факты очевидны. Некумету неподвластна такая магия. А уж результат не похож ни на что, виденное мною прежде. Он заставил тебя воспользоваться твоим умением, чтобы помочь ему в бою, а потом, когда понял, на что ты способен, предал тебя.

— Продолжай, — произнес друкай, и улыбка его угасла.

— Некумет не хотел обагрять твоей кровью свои руки. Полагаю, ты пригрозил, что проклянешь его, и тогда он решил отослать тебя в Кхемри. Мы бы убили тебя вместо него и в результате пострадали.

— Умный, умный человечек, — прошипел друкай. — И весь этот спектакль разыгран только для того, чтобы удовлетворить твое любопытство?

— Разумеется нет, — рассердился Нагаш. — Я хочу знать секреты твоего колдовства. Научи меня колдовать так, как ты, и я отпущу тебя на волю.

Друкай засмеялся.

— Какая прелесть! — презрительно фыркнув, сказал он. — Некумет говорил мне то же самое. С какой стати я должен тебе доверять?

— Разве это не очевидно? — широко улыбнулся Нагаш. — Потому что ты находишься в сорока футах под землей, в гробнице, предназначенной для того, чтобы убивать тех, кто бродит по ее коридорам. — Верховный жрец скрестил на груди руки. — Я уже похоронил тебя заживо, друкай. Тебе осталось лишь одно: дать мне то, чего я желаю.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Гнев Нагаша

Торговая дорога Кхемри, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

После кровавой битвы при Зедри армия Узурпатора была скорее мертвой, чем живой. Покойники, воскрешенные колдовством Нагаша, могли передвигаться только во тьме, поэтому войско поднималось на закате и шло до рассвета. Потом они останавливались и разбивали палатки для владыки и предводителей, и когда на востоке над Хрупкими Пиками появлялись первые лучи солнца, мертвецы медленно опускались на землю, и торговая дорога напоминала усеянное трупами поле боя. Немногочисленные живые подкреплялись тем, что осталось, и посменно ложились спать, дожидаясь следующего марша.

Хотя они прибыли слишком поздно и уже не смогли изменить ход сражения у Зедри, кавалерия Бхагара была исполнена решимости заставить армию Нагаша дорого заплатить за победу. Незаметно передвигаясь между барханами, разбойники пустыни следовали по пятам за медленно бредущим войском и устраивали молниеносные набеги на фланги. Они стремительно вылетали из пустыни, метали в противника дротики, выпускали град стрел и снова исчезали в песках до того, как враг успевал выставить оборону. Кавалерия Архана пыталась их преследовать, но почти всякий раз натыкалась на тщательно продуманную засаду. Потери росли, но, к великой досаде бхагарцев, погибшие враги вставали и возвращались в строй.

Дни шли, и тактика Бхагара стала меняться. Лазутчики следовали за армией по ночам и докладывали Шахиду бен Алказзару на рассвете, а потом волки пустыни нападали на лагерь в полдень, зная, что столкнутся едва ли с третью войска Узурпатора. Иногда они устраивали засаду на верховые дозоры Архана или похищали несколько десятков безжизненных воинов Нагаша и волокли их в пески, где отсекали им головы и сжигали. А иногда стремились добраться до палаток и дремлющих в них чудовищ. И с каждым разом всадники пустыни умудрялись проникнуть все глубже в лагерь.

Спустя почти неделю после великого сражения у оазиса Рыжий Лис решил, что пора ударить всерьез. Пять дней постоянных стычек измотали живых воинов Нагаша, а численностью они ненамного превосходили всадников бен Алказзара. Князь Бхагара призвал командиров и посвятил их в свой план.

Рассвет шестого дня застал армию Узурпатора на каменистой равнине, где дорога проходила недалеко от подножия Хрупких Пиков. Пустыня слегка отступила на запад, и пески начинались в нескольких милях. В первый раз живые воины армии Кхемри смогли хоть немного расслабиться, решив, что лагерь находится в безопасном месте.

Спрятавшись за барханами, бен Алказзар и две трети его командиров собрались перед Ахметом бен Иззедейном, верховным жрецом Ксара. Князь пустыни и его избранные люди оголили руки и сделали глубокие разрезы бронзовыми кинжалами, позволив крови стечь в золотой сосуд, стоявший у ног бен Иззедейна. Бог пустыни всегда голоден и одаривает только тех, кто с радостью приносит ему личную жертву.

И сразу же ветер пустыни закружил вокруг собравшихся воинов, вздымая в воздух жгучий песок. К тому времени как они вскочили в седла своих скакунов, ветер уже кружил яростным вихрем. Боевые крики воинов заглушал голодный рев Ксара, но костяные рога, как клинки, прорезали этот рев, и всадники, перескочив через барханы, понеслись по каменистой пустыне к вражеской армии.

Живые воины Нагаша увидели шипящую песчаную тучу, несущуюся на них, и поняли, что она предвещает. Они в ужасе повскакивали на ноги, хватаясь за оружие и за поводья перепуганных лошадей. Прошло всего несколько минут, и потрепанные отряды тяжелой кавалерии уже мчались прямиком в бурю, а копейщики выстраивались среди разлагающихся тел своих соратников, готовясь отразить атаку.

Из всех богов Ксар Безликий меньше всего был расположен к людям и чтил Соглашение в лучшем случае через силу. Его дары зачастую оказывались палкой о двух концах, поэтому те, кто ему поклонялся, обращались к Ксару только в состоянии крайней нужды. Яростная буря, вызванная жрецом бен Иззедейном, хлестала и друзей, и врагов, скрывая в свистящем вихре все, что происходило между волками пустыни и кавалерией Нагаша. Всадники в буквальном смысле слова сталкивались друг с другом, выныривая из мрака, обменивались несколькими неистовыми ударами, разъезжались и снова исчезали. Вопли умирающих заглушал голодный ветер, трупы превращались в скелет за несколько мгновений.

Однако всадники пустыни были в своей стихии. Прикрыв лица шарфами в знак преданности своему богу, они легко угадывали изменения ветра и знали, как смотреть сквозь мглу, чтобы увидеть врага. Они скакали с таким мастерством, словно их кони читали мысли своих седоков. Кони пустыни были совершенно особой породой, единственным даром, когда-либо по-настоящему преподнесенным Ксаром своему народу, и ценились своими хозяевами дороже рубинов. Снова и снова сталкивались волки пустыни со своими противниками, и кавалеристы Кхемри вылетали из седел и истекали кровью, упав на землю.

Лошади без всадников, спотыкаясь, выбирались из песчаного вихря и галопом мчались в лагерь Узурпатора. Копейщики видели, что буря неумолимо приближается к ним, и со страхом сжимали оружие. Командиры приказывали сомкнуть ряды, создать прочную стену из щитов и копий, чтобы встретить яростный ветер. Песчаная буря пронеслась над воинами шипящей, ослепляющей волной, колола глаза, царапала кожу. Передние ряды отпрянули, словно столкнувшись с вражеской атакой, но арьергард прикрыл головы щитами и пятился, не разбивая шеренги. Из мглы вылетали дротики, неслись в сомкнутые ряды, вонзались в щиты и впивались в плоть. Люди кричали и падали, и в криках их звучали боль и радость, словно смерть была не концом, а освобождением от пережитых ужасов.

Волки пустыни появились из песчаной бури как призраки перед стеной из щитов, заставили своих коней подняться на дыбы и обрушили на врага сабли и боевые топоры. Всадники пустыни отсекали наконечники копий, оставляли вмятины на шлемах, рубили незащищенные руки и шеи. Люди падали, но, прежде чем их соратники успевали отреагировать, всадники разворачивались и опять исчезали в песчаном вихре.

И все же ряды держались, образовав бронзовую дугу между бурей и безмолвными шатрами, стоявшими вдоль дороги. Воины криками подбадривали тех, кто стоял впереди, и заполняли бреши, оставленные погибшими товарищами. Отвага их была отчаянной — каждый помнил, что случится с его семьей, если они не сумеют одолеть армию Бхагара.

И столь велика была их решимость устоять, несмотря на песчаную бурю, что они не заметили молчаливый отряд всадников, вылетевших из предгорья на востоке и напавших на лагерь с противоположной стороны. Только горстка тяжелых кавалеристов преградила им путь, но они быстро пали, пронзенные стрелами из мощных луков. Волки пустыни пронеслись по усыпанной трупами земле и устремились к незащищенным палаткам, находившимся всего в нескольких сотнях ярдов.

В центре лагеря раздались тревожные крики и резкие звуки рогов. Рабы, пошатываясь, выходили из палаток, размахивая ножами и дубинками. Люди Бхагара сметали их, как тростник, или пригвождали к земле зазубренными дротиками, но самопожертвование рабов задержало атакующих на несколько драгоценных секунд. Когда последний раб пал, послышался оглушительный шелест бесчисленных крыльев. Всадники Бхагара в ужасе и отвращении закричали — над палатками возник столб кружащихся скарабеев, которые распространились по небу, скрывая полуденное солнце.

Архан оттолкнул тяжелую крышку саркофага в сторону и вскочил на ноги. Голова раскалывалась от гневного приказа хозяина. Шум битвы раздавался совсем рядом, и визирь тотчас понял, что произошло. Выхватив меч Сузеба из рук коленопреклоненного слуги, бессмертный выбежал из палатки в противоестественную тьму.

Два дротика тут же пронзили его, воткнувшись в грудь справа и слева. Визирь пошатнулся под двойным ударом, но все же вытянул вперед левую руку и прошипел грозное заклинание. Из кончиков пальцев вырвался град магических стрел и пронесся сквозь ряды всадников, пригвождая людей и пронзительно ржущих коней к земле.

Налетевший справа всадник полоснул Архана скимитаром. Визирь круто повернулся, взмахнул массивным бронзовым хопешем и отсек скакуну ноги. Отчаянно заржав, несчастное животное рухнуло. Всадник вылетел из седла, сильно ударился о землю, перекатился на спину и последнее, что увидел в жизни, был сверкнувший меч бессмертного, раскроивший ему череп.

Жужжали дротики и стрелы, раздавались крики. Воины Бхагара носились между палатками, убивая всех, кто подворачивался под руку, крики людей и ржание лошадей эхом отражались во тьме, а бессмертные восставали от сна и присоединялись к битве. Прорычав злобное проклятие, визирь устремился к врагу. Подгоняемый огнем нечестивого эликсира Нагаша, Архан ворвался в ряды всадников пустыни. Люди падали замертво, их придавливало телами собственных скакунов — это визирь прокладывал себе кровавую дорогу.

Вдруг послышался сердитый вой, зловещее зеленое свечение пронзило темноту слева от Архана. Вой призрачного хора делался все громче, доходя до сводящего с ума крещендо, к которому примешивались безумные крики живых. В толпе, окружавшей визиря, что-то произошло, и всадники вдруг припустили галопом в сторону пустыни. Архан резко повернулся в поисках причины их внезапного отступления, и увидел Нагаша, окруженного почти двумя десятками корчившихся от боли, вопящих людей. Некромант воздел руки к небу, его глаза пылали мрачным огнем — он выпустил на врага свою свиту призраков. Визирь смотрел, как духи, подобно змеям, обвиваются вокруг кричащих людей, втекают в открытые рты и в уголки глаз в поисках души. За ними оставались только дымящиеся оболочки, скорчившиеся в позах, в которых их застала мучительная смерть.

Внезапная неестественная тьма и гнев очнувшегося некроманта — вот что заставило волков пустыни бежать.

Почитатели Ксара уносились к барханам, песчаная буря уже стихала. Архан поднял украденный меч, глумясь над удирающими воинами Бхагара, и вдруг едва не упал, услышав безмолвный, гневный призыв хозяина.

Визирь поспешно подошел к царю и опустился перед ним на колени, быстро соображая, чем он мог вызвать неожиданный гнев Нагаша.

— Что прикажешь, хозяин? — спросил он, прижавшись лбом к земле.

— Кватар пал, — объявил Нагаш. — Немухареб и его армия побеждены. — Призраки, окружавшие некроманта, откликнулись на его гнев и зашипели, как клубок разъяренных гадюк. — Мятежные цари поместили его под арест и захватили город.

Эта новость оглушила визиря. Захватили город? Это неслыханно! Сражения между царями всегда проходили на поле боя. Проигравший платил победителю выкуп. Иногда он лишался каких-либо территорий или определенных прав, но свергнуть царя и захватить его город? Беспримерно.

— Эти мятежники не почитают закон, — осторожно отозвался Архан и провел языком по острым зубам. Было понятно без слов, что враг находится всего в нескольких неделях марша от Кхемри, гораздо ближе, чем потрепанное войско Нагаша.

— Они надеются ослабить меня, лишив Кватара, — сказал Нагаш, — но вместо этого попросту идут прямо мне в руки. Цари Нумаса и Зандри не потерпят захвата Белого Дворца и с радостью объединят свои армии с моей, чтобы выгнать мятежников обратно через Долину Царей. — Некромант стиснул кулак и злобно усмехнулся. — Тогда мы пойдем по очереди на Ливару и Разетру и поставим их на колени. И это будет первый шаг в строительстве новой империи Неехары.

Архан кинул взгляд на войско Кхемри. За последние сто лет почти все ресурсы Живого Города ушли на грандиозный проект Нагаша. Эти жалкие остатки пехоты и кавалерии — все, что удалось собрать, чтобы напасть на Ка-Сабар, а ведь и его армия — всего лишь тень былого величия. Визирь слишком хорошо знал, каких трудов стоило обязать Нумас и Зандри платить подать, чтобы получить деньги на строительство величественной пирамиды для живого бога. Их армии едва ли были в лучшем состоянии, чем войско Кхемри, и хотя могущества Нагаша хватало, чтобы оживлять тела павших, Архан прекрасно видел, что тяготы кампании истощили даже невероятные силы царя-некроманта. И если Ливара и Разетра подчинили своей власти Белый Дворец, Нагаш действительно оказался в шатком положении.

— Нумасу и Зандри потребуется время, чтобы собрать войска, — произнес Архан, — а время — это то, чего у нас нет. Наши враги могут достичь Кхемри прямо сейчас, а эти волки пустыни следят за каждым нашим шагом…

Царь-жрец оборвал его злобным смешком.

— Ты сомневаешься во мне, визирь? — осведомился он.

— Нет, о великий! — поспешно ответил Архан. — Ни в коем случае! Ты живой бог, хозяин жизни и смерти!

— Вот именно, — согласился Нагаш. — Я победил смерть и посрамил богов. Я владыка этой земли и всего, что на ней есть. — Некромант протянул руку, ткнув бледным пальцем в голову Архана. — Ты смотришь вокруг и видишь катастрофу — нашу маленькую армию в обносках, окруженную врагами, но причина в том, что твой разум слаб, Архан Черный. Ты позволил миру диктовать тебе свои условия. Так мыслит простой смертный, — словно выплюнул он. — Я не прислушиваюсь к голосу этого мира, Архан. Напротив, я им командую. Я подчиняю его своим желаниям.

Холодное красивое лицо Нагаша осветилось страстью. Облако ду хов окружило его, корчась и воя в отчаянии, и Архан почувствовал власть могилы, исходящую от царя, словно порыв холодного ветра пустыни.

Визирь снова уткнулся лицом в землю.

— Я услышал тебя, хозяин, — полным благоговения голосом произнес он. — Если ты пожелаешь, победа будет твоя.

— Да, — прошипел Нагаш. — Именно так. А теперь встань, визирь, — добавил он, резко отвернулся и быстро зашагал в сторону шатра. — Наши враги сделали ход. Мы должны на него ответить.

Архан торопливо пошел вслед за царем, то и дело наступая на кого-нибудь из волков пустыни, убитых Нагашем. Их тела под его ногами хрустели, как сухое дерево.

— Призови своих всадников, — велел царь. — Вы прямо сейчас отправитесь в Бхагар и обрушите мой гнев на дом князей пустыни.

Визирь кивнул, стараясь, чтобы тревога не отразилась на его лице. После кровавой битвы при Зандри и постоянных набегов после нее с ним остались меньше трех тысяч кавалеристов, живых и мертвых.

— Это будет долгая скачка по вражеской территории, — предупредил он, страшась того, что ему придется пересечь жестокую пустыню, которую так хорошо знают его враги. Ему и другим бессмертным придется закапываться глубоко в песок, чтобы избежать безжалостного солнечного света.

— Ты должен завоевать Бхагар в течение пяти дней, — объявил Нагаш.

Единственный глаз Архана расширился.

— Но ведь нам придется скакать день и ночь! — невольно вырвалось у визиря.

Некромант не обратил никакого внимания на его дерзость, сказав только:

— Возьмешь с собой два Шеку’мета. Но используй их только по одному зараз, чтобы сберечь силу.

Архан посмотрел на кружащуюся стрекочущую тень над головой. Кувшины Ночи были могущественным оружием, но большие скарабеи нуждались в постоянной пище, чтобы поддерживать магические силы. На поле боя у Зандри пищи было в достатке, а потом Нагаш выпускал скарабеев, чтобы те пировали на телах воинов-мертвецов. Архан видел, как солдаты, покрытые сплошным ковром из жуков, продолжали бесстрастно шагать по дороге, а скарабеи заползали в их гниющие тела и обдирали плоть с костей.

— Будет сделано, хозяин, — ответил визирь. А что еще он мог сказать? — А как же ты и остальное войско?

— Мастер Черепов позаботится об оставшихся в живых и вернет армию в Кхемри, — ответил Нагаш, когда они подошли к большому шатру.

Увидев приближающегося царя, рабы распростерлись на земле. Пара стонущих призраков отлетела от Нагаша, чтобы откинуть тяжелое полотнище, закрывающее вход. Измученная Неферем стояла прямо у входа. Царь поманил ее, и царица зашаркала в его сторону.

— Я вернусь в Кхемри сейчас же, — сказал Нагаш, — и призову царей Нумаса и Зандри на военный совет. — Он обернулся к Архану. — Запомни, ты должен захватить Бхагар за пять дней, не больше и не меньше. Когда луна взойдет в пятый раз, это должно быть сделано.

Визирь бесстрастно выслушал распоряжения царя. Он уставился в пылающие глаза некроманта, пытаясь изгнать из памяти образ Неферем.

— Как пожелаешь, — произнес он, когда Нагаш замолчал. — Судьба Бхагара решена.

Царь посмотрел на визиря пронзительным взглядом, словно пытался увидеть его душу, и остался очень доволен, не найдя ее.

— Запомни, Архан Черный: пойди и подчини мир моим желаниям, тогда будешь и дальше пользоваться моей благосклонностью.

Живой бог воздел руку к небесам и прокричал своим скрипучим голосом несколько слов. И тотчас же рой, круживший над ним, загудел и начал вращаться, как смерч, над ладонями некроманта. Края этой тьмы вспыхнули и завернулись внутрь, жужжащие скарабеи опустились, превратившись в столб, вращающийся вокруг Нагаша и его царицы. Обе фигуры внутри сделались почти неразличимы и внезапно совсем исчезли.

Архан почувствовал порыв ветра — воздух со всех сторон словно затягивался в воронку перед ним. И вдруг столб блестящего хитина взвился вверх, как кнут надсмотрщика, и потащил за собой клубящуюся пыль.

Нагаш и Дочь Солнца исчезли.

Визирь посмотрел на пустое место, где стоял царь, и его изуродованное шрамами лицо приняло жесткое выражение. Рабы быстро поднимались на ноги и приступали к работе, сворачивая палатки, которые ставили всего несколько часов назад. Живая тень над головой уменьшалась — насекомые, освобожденные от власти Нагаша, опускались на землю в поисках пищи. Неумолимый солнечный свет вырвал Архана из задумчивости. Сначала медленно, а потом все быстрее он начал отдавать приказы.

Спустя два часа визирь со своими кавалеристами направлялся на запад, в беспощадную пустыню. Неутомимое облако голодных скарабеев вращалось у них над головами, защищая Архана и его бессмертных командиров от палящего света Птра.

Ближе к вечеру армия двигалась на север, устало шаркая по старой торговой дороге. Мертвых, не оживленных хозяином, оставили разлагаться под знойным солнцем пустыни, и не одна измученная душа обернулась на неподвижные тела и позавидовала их судьбе.

Полоса бурлящей стрекочущей тени проплыла низко над Живым Городом почти сразу после наступления сумерек. Она задела верх южной стены, пролетела над сбившимися в кучку часовыми у бойниц и опустилась на безлюдные улицы квартала горшечников. На крышах полуразрушенных домов из глинобитного кирпича никого не было, несмотря на долгий жаркий день, и даже собаки не рылись в отбросах, валявшихся в узких переулках. Такая же тишина стояла и в купеческом квартале, где во всех домах ставни были наглухо заперты. Опустели площади Большого базара, прилавки развалились, покрылись песком и пылью плиты мостовой. Только в кварталах знати дальше к северу имелись хоть какие-то признаки жизни — там городская стража большими, хорошо вооруженными группами патрулировала улицы, проходя мимо забаррикадированных внутренних двориков и высоких стен, покрытых сверху обломками глиняных горшков и осколками стекла. Даже в широко раскинувшемся дворцовом комплексе Сеттры было темно и безлюдно. Единственный проблеск света виднелся далеко на горизонте, на востоке, уже за городскими стенами, где вспышки змеевидных молний цвета индиго ползли по стенам массивной черной пирамиды, возвышавшейся в центре огромного некрополя Кхемри.

Шипящий рой скарабеев, извиваясь, как змея, промчался к дворцу и вонзился, как стрела, в большую площадь перед Двором Сеттры. Несчастные жуки потратили всю свою энергию на тяжелый полет на север. Измученные, умирающие скарабеи с шуршанием падали на землю у ног Нагаша и его царицы. Едва царь ступил на площадь, вниз по ступеням из внутреннего двора поспешно сбежали сотни рабов и пали ниц перед владыкой. Следом за ними спустился мертвенно-бледный бессмертный, одетый в кровавого цвета юбку и красные кожаные сандалии. Торс этот воин обмотал кожаными полосками, на руки надел широкие кожаные нарукавники, а на плечи набросил накидку из человеческой кожи. Он быстро подошел к Нагашу и опустился перед ним на колени.

Царь-жрец кивнул бессмертному.

— Встань, Раамкет, — приказал он. — Как поживал город в мое отсутствие?

— Порядок восстановлен, о великий, — тотчас же ответил бессмертный. У Раамкета было широкое лицо с резкими чертами, как у грубо высеченной статуи, тяжелые брови и много раз сломанный нос. В темных глазах не светились ни живость, ни ум, их взгляд был холодным и твердым как камень. — После того как армия ушла на юг, бунтов больше не возникало.

— А зачинщики?

— Часть взята в плен, — сказал Раамкет. — Некоторые покончили с собой до того, как мы успели их схватить. Остальные бежали из города.

— Почему ты так в этом уверен? — Нагаш с подозрением прищурился.

Раамкет пожал плечами:

— Потому что мы их не нашли, владыка. Город обыскали очень тщательно, от края до края. — На бесстрастном лице бессмертного появилось некое подобие улыбки. — Я лично допрашивал многих городских торговцев. Они клянутся, что часть жрецов бежала на восток, к Кватару.

Нагаш подумал.

— Дай передышку патрулям, — приказал он, — и предложи двойную норму зерна любому, кто доложит о скрывающихся в городе бунтарях. Если какие-то мятежники остались, они осмелеют, когда услышат, что Белый Дворец пал.

Раамкет услышал новость, и его темные глаза сверкнули.

— Восток восстал против нас? — спросил он. В голосе свирепого бессмертного прозвучала радость предвкушения.

— Ливара и Разетра решили бросить мне вызов, — мрачно отозвался царь. — И подозреваю, не только они.

Нагаш быстро поднялся по ступеням во Двор Сеттры, предоставив слугам сопровождать царицу во дворец. Раамкет следовал за хозяином.

— И как мы поступим с этими предателями? — спросил воин.

— Отправь гонцов в Нумас и Зандри, — приказал Нагаш. — Призови царей, пусть явятся ко мне во Двор Сеттры в течение четырех дней. Будем держать военный совет. Кватар нужно отбить, и тогда мы потопим восток в море крови.

Раамкет улыбнулся, обнажив белые зубы, обточенные так, что они сделались острыми, словно иглы, и произнес:

— Будет сделано, владыка.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Красный дождь

Город пустыни Бхагар, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

Утром пятого дня кавалерия Архана поднялась на барханы к востоку от Бхагара и обнаружила Шахида бен Алказзара и его всадников, поджидавших их неподалеку от городского караван-сарая.

На вершине бархана визирь натянул поводья своего боевого коня, отмеченного рунами, и разразился потоком самых невероятных проклятий в затянутое мглой небо. Он безжалостно подгонял своих воинов, останавливался только на рассвете и на закате, чтобы открыть Кувшины Ночи и снова их запечатать. Он десятками убивал людей и лошадей, когда их измученные тела не выдерживали, и возвращал мертвецов обратно в строй. Многие трупы он жертвовал вечно голодным скарабеям, и кости, соединенные черной магией, светились в сверхъестественном сумраке. Все это делалось, чтобы опередить всадников бен Алказзара и напасть на них до того, как те успеют организовать надежную оборону. И все же им удалось обогнать Архана!

Выкрикнув в безразличные небеса весь запас ругательств, он опустился в седло и торопливо обдумал сложившееся положение. Его кавалерия, числом почти две тысячи человек, выстроилась неровной дугой вдоль линии барханов справа и слева от него. На расстоянии пяти сотен ярдов от них дожидалась неровная шеренга всадников пустыни, сгруппировавшихся вокруг развевающихся знамен своих вождей. Передовой отряд Архана численностью чуть больше двух сотен кавалеристов образовал на нейтральной территории между двумя войсками своего рода ненадежный заслон.

— Подай сигнал Шепсу-хуру, пусть отходит назад, — скомандовал визирь своему трубачу, сделав сердитый жест.

Музыкант устало кивнул, поднес рог к губам и вывел сложную мелодию. Передовой отряд мгновенно начал отступать. Архан отметил, что волки пустыни не сделали даже попытки их преследовать.

Шепсу-хур оставил своих воинов у подножия бархана и, пришпорив коня, начал взбираться по песчаному склону. Бессмертный с ног до головы замотался в полоски ткани и кожи. Только его изуродованное лицо оставалось неприкрытым, демонстрируя ужасные раны, полученные им во время сражения у дворца всего несколько недель назад. Никакое количество колдовского зелья Нагаша не помогало затянуться зияющим ранам на щеках и лбу аристократа или восстановить его ссохшиеся губы и обрубок носа.

— Всадники прибыли сюда примерно за час до нас, — доложил изувеченный бессмертный. — Некоторые из них ушли в город, когда появились мы.

— Наверняка предупредить своих, чтобы те уходили в пустыню, — кивнул Архан.

Он знал, что часть горожан скроется — этого избежать невозможно. Люди Бхагара, преданные последователи Ксара, очень хорошо знают пустыню. Однако большинство уже попалось в ловушку. Если они попытаются бежать, его люди их уничтожат.

— Сколько там всадников? — спросил он.

Бессмертный пожал плечами, и кожаные полоски на нем заскрипели.

— Может, три тысячи, — сказал он. — Но их кони на последнем издыхании. Чтобы опередить нас, они мчались что есть мочи.

— Значит, надолго это не затянется, — мрачно кивнул визирь.

Вытащив свой огромный хопеш, Архан подозвал сигнальщика.

— Труби атаку! — приказал он.

Рог пропел свой призыв, и кавалеристы хлынули вниз с песчаного склона барханов. Шепсу-хур повернул коня и помчался вперед, догоняя свой отряд. Архан ударил коня коленями в бока, заставив перейти на рысь. Телохранители сомкнули вокруг него кольцо.

Бхагар был процветающим, но небольшим городом. Его князья не боялись разбойников, и не настолько он был богатым, чтобы привлечь внимание более крупных городов с севера и востока, а поэтому его правители не считали нужным тратить большие деньги на строительство крепостной стены. Сейчас всадники пустыни пытались создать живой барьер на пути воинов визиря, но Архан видел, что они обмякли в своих седлах, а головы их великолепных коней клонятся к земле. Лучше бы Шахид бен Алказзар поберег своих воинов, подумал Архан. Город ему не спасти, но он мог бы попытаться отомстить за него как-нибудь позже, а сейчас гордый князь пустыни погибнет вместе с ним.

Достигнув подножия барханов, всадники Кхемри рассыпались по песчаной пустыне. Бессмертные скакали впереди, за ними тащились угрюмые безмолвные трупы. Живые кавалеристы отстали, теряя присутствие духа при виде своих мертвых соратников. Далеко впереди горделивые кони пустыни вскинули головы и начали бить копытами по песку, учуяв запах мертвечины.

А волки пустыни все медлили и не предпринимали никаких действий, несмотря на приближение врага. Архан всматривался во мглу, пытаясь обнаружить бен Алказзара и его свиту. Как выглядит стяг князя? Визирь никак не мог вспомнить.

Три сотни ярдов… две с половиной. Из толпы бессмертных послышались бешеные вопли и завывания. Кони перешли на галоп. На шеренгу всадников пустыни надвигалась тень — туча скарабеев. Архан смотрел, как всадники превращаются в зловещие силуэты, застывшие на фоне роскошной зелени оазиса.

И тут фигура в арьергарде всадников пустыни вскинула к небесам блестящий скимитар. Он поймал последний луч света, сверкнул гневным огнем Птра, и Архан услышал слабый крик, прорезавший усиливающийся грохот лошадиных копыт.

В рядах наступающей кавалерии зашипел знойный ветер. Архан ощутил его шершавое прикосновение к своей щеке, и вдруг шипение переросло в громкий рев, а мир исчез в яростном песчаном вихре. Громко выругавшись, Архан прикрыл лицо ладонью. Люди удивленно и испуганно кричали, кони ржали. Песчаная буря хлестала обнаженную кожу, пронзая ее миллионом невидимых клинков, даже кожаная одежда расползалась на клочки под этим безжалостным натиском. Заколдованный конь визиря взвился на дыбы и замотал головой. Архан резко дернул поводья, с трудом удерживаясь в седле.

Бешеный порыв ветра продолжался всего несколько секунд. Он пронесся сквозь войско Кхемри, а когда стена песка устремилась дальше, тяжелая кавалерия, разбросанная в разные стороны, дезориентированная, потеряла темп атаки. И тут же воины Архана услышали смертельное пение стрел и ужасающие завывания волков пустыни, ринувшихся в бой вслед за диким ветром Ксара.

Шахида бен Алказзара по праву называли Рыжим Лисом. Почти полностью выбившиеся из сил всадники Бхагара были далеко не беспомощны.

Град стрел и дротиков полетел в оглушенное войско Кхемри. Люди и кони падали на землю мертвые или корчившиеся в агонии. Всадники пустыни наступали, бронза ударялась о бронзу в бешеном бою.

Ярость и свирепость атаки Бхагара могли бы сокрушить войско Кхемри с самого начала, будь все его кавалеристы живыми, из плоти и крови. Но бессмертные и их мертвые воины не испытывали страха и с презрением отнеслись к дротикам и стрелам. Живые кавалеристы дрогнули, но мертвые подняли оружие и вступили в бой.

Мимо рванувшего вперед скакуна Архана в панике пронеслись сразу трое кавалеристов. Зарычав, визирь сразил всех троих залпом колдовских стрел, произнес жуткое заклинание Нагаша и вернул мертвецов в строй. Дымящиеся тела коней неуклюже поднялись, почерневшие всадники забрались обратно в седла. Кавалеристы на мгновение обратили изменившиеся лица к визирю и, как один, повернулись и ринулись в битву.

С громким криком волк пустыни вырвался от двух всадников Кхемри и устремился к Архану. Его темные глаза пылали ненавистью. Визирь повернул коня и воззвал к силе эликсира Нагаша. Кровь его закипела, ему показалось, что нападающий всадник движется медленно и вяло. Архан уклонился от клинка воина и пронзил ему грудь, одновременно произнося темное заклинание, подчиняющее мертвого его воле. Окровавленный труп волка пустыни, едва успев удариться о землю, тут же зашевелился. Мертвец неуклюже поднялся на ноги и, спотыкаясь, отправился на поиски своих бывших соратников.

По всему полю боя мертвые вставали с земли и снова бросались в бой. Люди Бхагара в ужасе кричали, видя, как окровавленные трупы поднимаются на ноги, хватаются за поводья или бьют кинжалом или кулаком. Волки пустыни рубили нежить мечами и топорами, отсекали мертвецам руки, разрубали черепа, но один труп падал, а другой тут же заступал на его место, а у бхагарцев после долгой неистовой скачки по пустыне сил оставалось все меньше.

Сражение было в разгаре, ни одна сторона не желала уступать. Войска перемешались, невозможно было понять, кто берет верх. Архан оглянулся в поисках своего сигнальщика и увидел юношу на земле, недалеко от себя, со стрелой, торчащей из глаза. Зарычав, визирь понял, что ему вряд ли еще потребуется рог. Мертвые и так повинуются его воле, и с каждой минутой их становилось все больше.

Внезапно Архан услышал справа свистящий звук, и в небо, как кулак, взвился столб песка и пыли. Он захватил людей и коней и швырнул их вверх, как игрушки. Визирь оскалил свои острые зубы. Это наверняка сделал верховный жрец Ксара, а значит, бен Алказзар где-то тут, рядом. Понукая коня, Архан устремился к медленно оседающему столбу песка. Следом скакали уцелевшие члены его свиты.

И снова он воззвал к силе эликсира в своей крови и помчался сквозь море раздувшихся тел и мелькающих клинков, сметая на своем пути всех — и врагов, и друзей. Каждый, кого Архан убивал, поднимался и вступал в сражение — с лицом, мучительно искаженным в миг смерти. Наконец визирь добрался до группы всадников пустыни, вокруг которых волной вздымались трупы. Архан тотчас же узнал бен Алказзара в черных кожаных доспехах и развевающейся головной повязке. Князь с окровавленным скимитаром сидел верхом на свирепом белом боевом жеребце, запятнанном кровью. Бен Алказзара окружала дюжина соратников. Они резали и рубили надвигавшуюся на них орду молча, с мрачной решимостью. Воины уже поняли, что обезглавленный труп больше не встанет, и махали мечами, как палачи, снося головы одному мертвецу за другим. Архан с изумлением заметил, что два обезглавленных трупа возле князя принадлежал бессмертным — их отличала белая, как алебастр, кожа.

Рядом с бен Алказзаром находился человек в коричневой одежде верхом на запыленном жеребце. Вместо меча он размахивал изогнутым деревянным посохом. Визирь увидел, как этот человек ткнул своим посохом в группу всадников и воззвал к Ксару. Тотчас же песок под ногами коней взорвался с ревом, напоминающим штормовой ветер, и взметнул изломанные тела на тридцать футов в воздух.

Ругаясь, Архан осмотрелся в поисках метательного оружия, заметил труп коня с торчавшим из него дротиком и поскакал туда. Несмотря на сверхчеловеческую силу визиря, зазубренный наконечник было не так-то легко выдернуть, но в конце концов окровавленное оружие оказалось в руках Архана.

В нескольких десятках шагов справа от него снова взорвался песок, разметав половину свиты визиря. С диким воплем Архан повернулся в седле, изо всех сил метнув дротик в иерофанта.

Жрец в последнюю секунду заметил летевшее в него оружие и поднял посох в отчаянной попытке блокировать бросок Архана. Если бы дротик метнула рука человека, у жреца это могло бы получиться. Но ему не повезло — он двигался недостаточно быстро, и бронзовый наконечник дротика вонзился ему в грудь.

Шахид бен Алаказзар увидел, как упал его жрец. Подняв голову, он встретился взглядом с Арханом, стоявшим в каких-то десяти ярдах от него. Визирь посмотрел в темные глаза князя, улыбнулся и произнес Призывающее Заклинание. Мгновением позже конь князя в ужасе взвился на дыбы. Бен Алказзар пошатнулся, когда восставший жрец попытался сдернуть его с седла. Они какое-то время боролись, потом, испустив дикий вопль, бен Алказзар отвел назад меч и рассек череп старшего брата.

Тело жреца безвольно опустилось на землю. Князь безумным взглядом окинул поле боя, но увидел только море тянувшихся к нему окровавленных рук и вялые, безжизненные лица. Некоторые из тех, кто жадно пытался его схватить, когда-то были его друзьями или родственниками. Бен Алказзар повернулся к Архану и прокричал:

— Довольно! Прекрати этот кошмар, и я сдамся!

Князь сорвал с головы шарф, открыв искаженное страданием красивое лицо.

Архан поднял руку. Хватило единственной мысли, чтобы мертвые воины отступили на шаг и замерли. Лязг оружия стих. Визирь подъехал к князю. Архан улыбался.

— Что ты готов отдать, чтобы твои люди остались в живых? — спросил он.

— Бери все, что захочешь, — сдавленным голосом ответил бен Алказзар. По его загорелым щекам струились слезы. — В Бхагаре достаточно золота, чтобы сделать тебя царем, Архан Черный. Я заплачу любую цену, какую ты назовешь.

Темные глаза Архана заблестели.

— Договорились, — произнес он, и судьба Бхагара была решена.

Цари прибыли в Кхемри почти одновременно, ранним вечером пятого дня после возвращения Нагаша. Цари-близнецы Нумаса, Сехеб и Нунеб, добирались через плодородные прибрежные земли к северу от Реки Жизни. С ними ехала верховая свита, состоявшая из ушебти, визирей, писцов и рабов. Они пересекли великую реку на пароме и оказались в пустом городском порту как раз тогда, когда царские баркасы Зандри причаливали. Визири двух царских свит приглядывались друг к другу с дипломатической сдержанностью, а потом шипящими голосами стали отдавать приказы рабам, веля как можно скорее выгружаться.

В течение нескольких минут площадь заполнилась лошадьми, колесницами, паланкинами и десятками рабов — процессии стремились опередить одна другую. Главный визирь Зандри предпринял хитрый тактический ход, приказав оставить царский гардероб на баркасе, и тем самым сэкономил почти полчаса. Главный визирь повелителей коней заметил коварный маневр и, не желая отставать, отправил через реку сообщение и приказал переправить через нее только колесницы царей-близнецов, распорядившись, чтобы остальная свита шла во дворец пешком. В руки паромщикам совали золотые монеты, дабы те удвоили свои усилия, а барочников оторвали от дел и заставили разгружать царское хозяйство. Рабы спотыкались, падали в реку, но никто не терял и минуты, чтобы им помочь.

В конце концов, несмотря на героические усилия и жертвы с обеих сторон, цари оказались в порту практически одновременно. Визирям, чья схватка свелась к ничьей, пришлось любезно поклониться друг другу через площадь. И только тогда чиновники заметили, как встревожены царские телохранители, и поняли, насколько безмолвным и мрачным сделался Живой Город. Они окинули взглядом опустевшие верфи, освещенные лишь серебристым сиянием Неру, и вспомнили слухи, что ходили о нестареющем царе Кхемри.

Едва царские персоны ступили в порт, с южной стороны площади появилась бледная одинокая фигура. Раамкет подошел к трем царям. Плащ из содранной целиком человеческой кожи укутывал его плечи, как призрачные крылья.

— Живой бог Нагаш приветствует вас, — произнес он, низко кланяясь. — Для меня великая честь сопроводить вас к нему.

И прежде чем потрясенные цари нашлись с ответом, визирь поманил царей-близнецов Нумаса, повернулся и быстрым шагом направился к дворцу. Порядок следования был установлен, визирь прошипел приказ, и царские колесницы загрохотали по мощеной мостовой. Амн-назиру и его недовольной свите пришлось идти последними.

Процессия тянулась по пустым улицам квартала аристократов. Приезжие глазели на обнесенные стенами здания и утыканные бронзовыми гвоздями ворота. Огромные дворцовые ворота стояли распахнутыми, но охраны около них не было. И громадная площадь перед Двором Сеттры тоже была пуста, только летучие мыши проносились над ней да в песке охотились суетливые ящерицы. Трубы не возвещали о прибытии гостей, послушники в белых одеждах не благословляли их солью и не приветствовали радостным звоном кимвалов. Обескураженные цари-близнецы Нумаса сошли с колесниц и вслед за Раамкетом поднялись на ступени Двора Сеттры, чтобы ожидать появления Амн-назира. Визири остались внизу, испуганно переговариваясь и приглядывая за нераспакованными дарами, предназначенными царю Кхемри. Бдительные ушебти царей-близнецов, одетые в белые юбки и кожаные доспехи с бирюзовыми и золотыми медальонами, окружили своих царственных подопечных и угрожающе всматривались в темные тени вокруг площади.

Пятнадцать минут спустя на площади появилась делегация Зандри. Амн-назир присоединился к своим царственным собратьям, приняв вид оскорбленного достоинства. Царь-жрец Зандри был приземист и коренаст и ходил раскачивающейся походкой моряка. Он уже достиг почтенного возраста — ста двадцати лет, и годы, проведенные на море, были далеко позади, однако царь-жрец по-прежнему оставался подтянут и крепок. В отличие от него, близнецы — повелители коней были людьми высокими и стройными, с пронзительными глазами и резкими угловатыми чертами лица. Полоски чеканного золота украшали их тонкие руки, черные волосы были завязаны в конский хвост. Правители обоих городов были богаты: в Зандри занимались торговлей рабами с дикого севера, а на равнинах вокруг Нумаса разводили прекрасных лошадей.

Раамкет не тратил времени на церемонии. Как только Амн-назир подошел к ним, визирь молча поклонился и направился мимо высоких колонн во Двор Сеттры. Статуи Асаф и Гехеба терялись в тени, ноги их были засыпаны почерневшими обломками камней.

В большом зале было темно, как в гробнице. Свет исходил лишь от царя-жреца Кхемри, сидевшего на старинном деревянном троне в окружении беспокойно мерцающей призрачной свиты.

Раамкет быстро вошел в зал, едва слышно шурша сандалиями по мраморному полу. Три царя неуверенно переглянулись, совершенно забыв о соперничестве, и по молчаливому соглашению одновременно вступили в зал. Телохранители шли сзади. Их шаги эхом отдавались в огромном пространстве. Ушебти нервно нащупывали оружие, ощущая, как чьи-то невидимые глаза наблюдают за ними из тьмы.

Подойдя к возвышению, Раамкет упал перед владыкой на колени. Светящиеся призраки пустыми глазами уставились на трех царей, испуская слабые испуганные стоны. В их мертвенном мерцании вырисовывались ноги огромной статуи Птра за троном; на золотых пластинах, покрывавших песчаник, были заметны царапины и вмятины. Справа от Нагаша виднелся край трона царицы. Время от времени мистический свет выхватывал костлявое плечо, обтянутое безупречной парчой, или великолепный золотой венец.

Нагаш ссутулился на богато украшенном троне Сеттры, задумчиво подперев щеку ладонью. Он холодно посмотрел на вошедших; его глаза напоминали куски отполированного обсидиана.

— Приветствую вас, цари севера и запада, — проскрипел некромант. — Добро пожаловать в Живой Город.

Царственные близнецы Нумаса побледнели, услышав голос Нагаша, и не сумели вымолвить ни слова в ответ. Амн-назир, старший по возрасту и более смелый, справился со страхом и произнес:

— Твое приглашение оказалось для нас большой неожиданностью. Мы думали, ты далеко на юге, отвечаешь на вызов Ка-Сабара.

— Обстоятельства потребовали моего возвращения, — ответил Нагаш. — Вы наверняка уже слышали про сражение у Врат Рассвета.

Амн-назир искоса глянул на царей-близнецов Нумаса.

— Ходили слухи, — согласился он, — будто Стража Гробниц уничтожена и цари-жрецы Разетры и Ливары захватили Белый Дворец.

— Это не слухи, — объявил Нагаш. — Хекменукеп и Рак-амн-хотеп, этот вероломный сын Кхемри, нарушили древние правила ведения войны, установленные еще Сеттрой, и лишили Кватар законного правителя. Теперь они намерены выступить против Живого Города. — Царь-жрец Кхемри медленно выпрямился на старинном троне и внимательно посмотрел на своих гостей. — Эти безрассудные люди посеяли хаос в Неехаре, и мы должны дать им отпор!

— Но… но какого ответа ты ждешь от нас? — заикаясь, спросил Нунеб. — Твои воины во многих днях пути отсюда, так?

— А у нас нет ни золота, ни времени, чтобы собрать армию, — добавил Сехеб.

— То же самое и с Зандри, — сказал Амн-назир. — И тебе это прекрасно известно, о великий.

— Стоит крокодилу отведать человеческой плоти, и он больше ничего другого не захочет, — прорычал Нагаш. — Эти цари-изгои захватили Кватар и теперь намерены захватить Кхемри. Думаете, они на этом остановятся? Если мы все вместе не поднимемся против них, они наверняка завоюют нас одного за другим.

— А как насчет Ламии? — спросил Сехеб. Взгляд юного царя беспокойно метнулся к согбенной фигуре Неферем. — Где сейчас Ламашиззар?

— Или Махрак? — добавил Нунеб. — Жреческий совет наверняка откажется признать то, что сделали Разетра и Ливара.

— Жреческий совет?! — Нагаш засмеялся презрительным булькающим смехом. — Хекменукеп и Рак-амн-хотеп — пешки в их игре. Они твердо намерены уничтожить меня, а поскольку вы мои союзники, то и вас тоже.

— Это из-за того, как ты обошелся с храмами Кхемри? — спросил Амн-назир. — Или это связано с тьмой, накрывшей Неехару несколько недель назад? Той, что убила столько юных жрецов и послушников?

— Из-за того, что Жреческий совет Махрака видит во мне угрозу своему продажному правлению, — отрезал Нагаш, прищурившись и сердито глядя на царя-жреца Зандри.

— Потому что ты — Живой Бог? — насмешливо осведомился Амн-назир.

В темных глазах некроманта мелькнуло торжество. Он ответил:

— Потому что я победил саму смерть.

— Может, и так, но это не меняет того факта, что армии Разетры и Ливары находятся на расстоянии нескольких недель ходьбы от Кхемри, — непреклонно произнес царь-жрец Зандри. — Воины Зандри не принимали участия в сражениях несколько столетий! Наше оружие затупилось, наши доспехи развалились.

— И с Нумасом дела обстоят не намного лучше, — добавил Сехеб. — Наша знать бедна, наша сокровищница опустела. — Он беспомощно развел руками. — Нам потребуются годы, чтобы восстановить армию.

Царь-жрец Кхемри выслушал их и кивнул.

— И они у вас будут, — заявил он. — Я готов удерживать врага на расстоянии столько времени, сколько вам потребуется, чтобы подготовить ваши города к войне.

Сехеб и Нунеб встревоженно переглянулись и посмотрели на Амн-назира. Царь-жрец Зандри настороженно взирал на Нагаша.

— Как такое возможно? — спросил Амн-назир.

Нагаш поднялся на ноги и усмехнулся, глядя сверху вниз на троих царей.

— Возвращайся домой и спроси своих жрецов, Амн-назир. Спроси, как их боги наказывали тех, кто бросал им вызов, и подумай, как тебе повезло, что ты стал союзником Кхемри.

Несколько часов спустя все три царя уехали. Они возвращались домой, так и не вручив свои дары, а мысли их были только о грядущей войне. На Живой Город опустилась густая тьма. Приближалась полночь, и дюжина бледных, едва волочивших ноги рабов несла паланкин черного дерева из Дворца Сеттры по пустым улицам в сторону Ворот Усириана. На востоке мерцали странные перемещающиеся огоньки и вспыхивали молнии цвета индиго.

В паланкине, скрестив ноги, сидел на подушках Нагаш. Сбоку от него лежал Посох Веков, а перед ним — большая раскрытая книга. Темные иероглифы и загадочные символы проступали на хрупких страницах пожелтевшего папируса, освещенных аурой духов, окружавших царя Живого Города. Некромант задумчиво водил пальцем по извилистым линиям, готовясь к ритуалу.

Рабы несли своего хозяина по длинной дороге в сторону некрополя, шлепая по чисто выметенным камням. Широкие поля с левой стороны дороги, когда-то колосившиеся пшеницей, теперь стояли невозделанными. На противоположной стороне, вдоль берега реки, буйно рос тростник.

Наконец процессия приблизилась к городу мертвых. Древние усыпальницы были заброшены и уже обветшали, и рабы, испуганно вглядываясь в темноту, гадали, какие злые духи наблюдают за ними из теней. Гробницы мерцали под перемещающимися потоками света: зловещие завесы зеленого и пурпурного, возникавшие словно из самого воздуха, сливались, образуя причудливые узоры над громадной пирамидой. Она была больше, чем гробница Сеттры, даже больше, чем Великая пирамида Кхемри. Сложенная из черного мрамора, добытого в Горах Рассвета, черная пирамида Нагаша казалась чернее ночи, и жутковатая буря огней, бушующая над ней, не отражалась на ее матовой поверхности. Ленты молний цвета индиго вспыхивали над четырьмя сторонами — гранями пирамиды, соединяясь над острой как игла вершиной. От монумента волнами исходила почти осязаемая мощь, омывала окружавшие его гробницы и стекала по извилистым тропам некрополя.

Рабы донесли паланкин до основания Черной пирамиды и молча опустились на колени. Ноги их дрожали не от усталости, а от страха. Нагаш тотчас же вышел из паланкина и быстро проследовал в затененную арку монумента. Огромная книга парила в воздухе рядом с ним.

За аркой располагался узкий коридор из черных камней, на которых ряд за рядом были аккуратно вырезаны иероглифы и символы. Ни золотые статуи, ни цветные мозаики не украшали стен гробницы. Черная пирамида была построена не для того, чтобы принять тело умершего царя, но затем, чтобы притягивать энергию потустороннего мира.

В огромном строении насчитывалось более сотни помещений, как в самой пирамиде, так и глубоко под землей. Страшные заклинания были наложены на коридоры и их пересечения, и все изощренное мастерство кхемрийских архитекторов было направлено на то, чтобы уничтожить незваных гостей при помощи незаметных, но гибельных ловушек. Только Нагаш знал их все и быстро шагал по темным коридорам и огромным комнатам, заполненным оккультными свитками. Он направлялся к самому центру пирамиды, в маленькую комнату, расположенную точно под вершиной этого строения, вздымавшегося на четыре сотни футов. Эта комната повторяла форму пирамиды, и пол, и каждая стена в ней были сделаны из монолитных плит черного мрамора с высеченными на них сотнями сигилов и символов. Большой и сложный знак был вырезан на каменном полу и выложен золотом самим царем-жрецом. Он провел двадцать лет, изучая искусство его создания, и только потом решился приступить к нему и никому не доверил бы такое деликатное и требующее точности дело.

Нагаш осторожно перешагнул через линии этого символа и встал в центре. Полночь почти наступила. Здесь, в самом сердце пирамиды, он чувствовал, как передвигаются над головой луна и звезды по своим веками выверенным путям. Потоки черной магии, притянутые через воздух из самого венца мира, вращались и бурлили, ударяясь о черные камни гробницы.

Воздев руки к небу, Нагаш своим скрипучим голосом произнес первые слова, сопровождающие великий ритуал.

Далеко на юге небо было ясным и звезды сверкали высоко над головой. Неру, яркая луна, низко нависла на западе, а зловещая Сахмет, Зеленая Ведьма, мрачно светила в вышине, когда Архан и его воины вывели людей Бхагара на равнину между городом и караван-сараем.

Шахида бен Алказзара, князей пустыни, членов их семей и рабов крепко связали и окружили кордоном всадников-мертвецов. Следом шаркающей походкой шли торговцы, ремесленники, крестьяне, попрошайки и воры — в общем, все обитатели Бхагара. Этот печальный караван невольников тянулся из центра города по торговой дороге больше чем на милю. Остатки кавалерии Архана ждали на равнине, окружив главное богатство города — табун превосходных большеглазых коней пустыни, чудесный дар Ксара. В Неехаре, где положение в обществе не в последнюю очередь определялось числом лошадей в конюшне, этот табун стоил дороже золота. При виде своих любимых товарищей в руках врага князья и их сыновья плакали, не стыдясь слез.

Во главе процессии шел бен Алказзар, окруженный женами и сыновьями. Лицо его словно окаменело, но темные глаза были полны боли. Любую цену обещал он Архану на поле боя, глядя на руки, залитые кровью собственного брата. Все, что угодно, лишь бы его народ остался жив. Как ни ужасны были его опасения, он никогда не думал, что дойдет до такого.

Архан вместе со своими всадниками ждал их на равнине. Их осталось меньше двух тысяч, и почти все они были окровавлены и мертвы. Волки пустыни, защищая свой дом, сражались, как демоны. Больше четверти бессмертных, сопровождавших войско, погибли, их обезглавленные тела были погребены под грудами трупов врагов. Визирь прикинул, что от его войска не осталось и половины, и лишь черная магия и воля помогли ему удержаться.

Всадники-мертвецы вывели князей пустыни на середину равнины. Караван невольников разогнали по сторонам ярдов на пятьдесят, получились длинные процессии рыдающих, обезумевших от горя людей. Архан тронул коня. Следом ехали Шепсу-хур и два десятка бессмертных с мрачными лицами. В руках они держали обнаженные клинки. Визирь чувствовал, как кровь забурлила в жилах, будто темный прилив. Слова, слишком тихие, чтобы их разобрать, прозвучали в ушах.

Архан осадил коня перед Шахидом бен Алказзаром. Князь пустыни смотрел, как визирь приближается, и в его темных глазах запылало пламя гнева.

— Пусть все твои боги проклянут тебя, Архан Черный, — произнес он голосом, охрипшим от горя. — Что это за милосердие — превратить мой народ в рабов?

— По крайней мере, они останутся живы, — холодно ответил визирь. — Хотя бы на время. Таково милосердие Нагаша.

Пульс его бился все быстрее, сотрясалось тело. Остальные бессмертные тоже это почувствовали. Они покачивались в седлах, захваченные этой силой. Рука Архана стиснула рукоятку меча.

— Я сдержал свое обещание, — сказал он и оскалился, обнажив острые зубы. — Теперь ты должен заплатить свою цену.

Непокорное выражение исчезло с лица Шахида. Он опустил взгляд на свои закованные в цепи руки и вскричал:

— Ты лишил меня свободы! Что еще я должен тебе заплатить?

Слова зазвенели в ушах Архана. Кровь стучала в висках, перед глазами все затянуло багровой пеленой, и вместо ответа у него вырвалось только рычание. Он вскинул меч.

За спиной визиря в зеленом лунном свете сверкнула бронза — всадники вытащили свои кривые кинжалы и вонзили их в шеи коней пустыни. Кони пронзительно кричали, мотали головами, ленты дымящейся крови разлетались по песку, а ножи взмывали и опускались, уничтожая бесценный табун Бхагара.

Из толпы горожан, на глазах которых убивали коней, послышались вопли отчаяния. Лицо Шахида бен Алказзара сделалось пепельного цвета. Потрясение от происходящего пронзило его сердце глубже, чем мог бы пронзить кинжал. Архан увидел, что свет покинул глаза князя пустыни еще до того, как меч опустился на его шею.

Вопли и умоляющие крики раздались среди вождей и их домочадцев, когда бессмертные вклинились в толпу, безжалостно размахивая мечами. Мужчины сами кидались на клинки, до последнего вздоха защищая своих жен, матери пытались своими телами прикрыть молчавших от ужаса детей. Щетки на ногах у коней бессмертных покраснели от горячей крови. Народ Бхагара, вынужденный смотреть на эту резню, в отчаянии рвал на себе одежду и волосы. Но всего ужаснее были призрачные фигуры, в муках отделявшиеся от изуродованных тел. Пронзительно вопящие души затягивал вихрь, который поднялся в звездное небо и устремился на север.

Воющий ветер заполнил пространство внутри черной пирамиды, одежды Нагаша развевались — ритуал дошел почти до кульминации. Темная магия стекала по стенам огромной гробницы, привлеченная символами, высеченными на ней, и проникала внутрь по хитро проделанным в каменных стенах каналам. Могущество вливалось в Нагаша, с его помощью он мог дотянуться за сотни миль и поглотить энергию смерти знатных семей Бхагара и их зачарованных коней. Он привлек к себе их замученные души, заставил их войти в черный камень пирамиды и пожертвовал в ритуале, к которому так усердно готовился. Ночное небо над громадой пирамиды затянуло тяжелыми тучами. Молнии цвета индиго отскакивали от черного камня обратно в небо и разжигали нечестивое пламя в клубящемся тумане. Боль, агония и смерть, извлеченные из тысяч страдающих душ, изливались во все усиливающуюся грозу.

Глубоко внутри пирамиды Нагаш поднял над собой Посох Веков и прокричал одно-единственное магическое слово. Вспышка света, хор воющих душ — и в одно мгновение гроза, бушующая наверху, прекратилась, оставив мир безмолвным и оглушенным.

За сотни миль отсюда часовые, охраняющие стены Кватара, заметили, что над городом с запада собираются темные тучи. Многие из них, родом из Разетры, привыкли к внезапным ураганам джунглей и поэтому не обратили особого внимания на приближающуюся грозу.

Медленно и неотвратимо тучи сгущались над городом, затягивали небо, закрывали звезды. Несколько часов спустя упали первые тяжелые капли дождя. Они глухо стучали по камням и шлемам солдат. Некоторые подняли лица к небу, ловя воду губами. Она была теплой и горьковатой, с привкусом меди и пепла. Часовые утерли подбородки, потянулись к угасающим факелам и обнаружили, что их ладони сделались скользкими от крови.

Красный дождь орошал Кватар, окрашивал Белый Дворец в алый цвет, и на улицах собирались лужи крови. Он лил на горожан, спавших у себя на крышах, струился по лицам жрецов, торопившихся домой из храмов и с широко распахнутыми глазами смотревших в небеса.

Жуткий ливень прекратился ровно за минуту до рассвета, и когда он кончился, весь город походил на жертвенный алтарь.

К вечеру начали болеть и умирать первые горожане.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Тайны в крови

Кхемри, Живой Город, 44 год Ку’афа Коварного

(—1966 год по имперскому летосчислению)

Посланники Кватара шли к царскому трону во главе процессии придворных, облаченных в ткани цвета кости, с красивыми золотыми масками на лицах, под бой обтянутых кожей барабанов и низкий звон бронзового колокола. Позади двигались два десятка бледнокожих рабов-варваров — голых, за исключением разноцветных полосок ткани на горле и руках, напоминающих перья певчих птиц. В мозолистых руках они держали открытые шкатулки сандалового дерева, украшенные полированной бронзой и полные золотых монет, а также специй и прочих экзотических вещей. День клонился к вечеру, и во Дворе Сеттры было душно из-за облаков курящихся благовоний. Прием длился уже больше четырех часов, и городская знать бросала нетерпеливые взгляды в сторону возвышения, переминаясь с ноги на ногу. Снаружи новый послушник, взяв на себя роль Птра’кафа, сладким певучим голосом призывал богатых и могущественных служить царю. Нагашу казалось, что в голосе юноши слышатся нотки отчаяния.

Верховный жрец скрывался в густых тенях позади высоких мраморных колонн, наблюдая за играми, разворачивающимися перед царским возвышением. Во времена Хетепа на ежемесячном большом приеме при дворе зал заполнился бы на три четверти и сюда явились бы все вторые сыновья аристократических семейств и посланцы всех городов Неехары. В последний раз подобная толпа собралась здесь в день погребения старого царя, а спустя два года большой зал едва заполнился на треть. Газид и остальные прислужники царя расставили прибывших от возвышения до середины зала, чтобы казалось, что их больше, чем есть на самом деле.

— Бойся знати, дары приносящей, — пробормотал Кефру над плечом Нагаша. — Похоже, старик Амамурти решил, что с него довольно. Интересно, он отправится назад в Белый Дворец или снимется с лагеря и переметнется в Зандри?

Почти невидимый в густой тени, Нагаш презрительно фыркнул в сторону посла и его свиты и произнес:

— Судя по богатству его даров, Амамурти окажется на борту баркаса, следующего в Зандри, еще до заката, а о своем расточительстве пожалеет сразу же, как доберется до берега. Старому козлу придется дорого заплатить, чтобы посостязаться за благосклонность Некумета с посольствами, которые там уже обретаются.

С момента гибели Хетепа на берегу Реки Жизни власть и влияние Кхемри вытекали из слабых рук его преемника, как песок. Первым с двором Тхутепа распрощался посланник Разетры, пообещав вечное расположение и поддержку Кхемри. Потом откланялись князья Бхагара, а следом за ними — посланники Бел-Алияда и Ливары. Спустя несколько месяцев до Кхемри дошел слух, что все эти сановники поселились в Зандри и оказывают почтение двору Некумета. Впервые за всю историю власть медленно, но верно ускользала из Живого Города, и, несмотря на все свои пылкие речи и возвышенные идеалы, Тхутеп был бессилен остановить это.

Даже знатные дома Кхемри стали терять уважение к царю. Ни одно из по-настоящему могущественных семейств не являлось по царскому призыву на большой прием. Сначала были искусные отговорки и искренние сожалеют, но теперь они просто игнорировали призыв Птра’кафа. Многие из не столь могущественных домов последовали их примеру, и верховный жрец, рассматривая собравшихся в зале скучающих аристократов, обнаружил, что не знает и половины из них.

Не то чтобы Нагаш постоянно присутствовал в свите Тхутепа после возвышения брата. В последние два года он почти каждую ночь проводил в потайных комнатах Великой пирамиды, пытаясь овладеть колдовским искусством друкаев. Долгие месяцы изучал их вырождающийся язык, долгие часы проводил, слушая их шипящие рассуждения о природе магии. Все, что они говорили, только укрепляло его уверенность: не боги являются источником могущества мира. Эта страна пропитана магией, невидимой и вездесущей, как ветер пустыни. Чувствительные к ней могли направлять ее течение при условии, что у них имелся проницательный ум и сильная воля. Так говорили друкай, и все же, несмотря на все свои усилия, Нагаш ничего не чувствовал.

Верховный жрец остановился за круглой мраморной колонной. Его красивое лицо оставалось в тени.

— Двор полон шакалов и шелудивых псов, — заметил он, с кислым выражением изучая толпу. — Кто все эти болваны?

Кефру подошел к хозяину и ответил:

— В основном третьи и четвертые сыновья без всякой надежды на наследство. Большинство из них здесь из-за общественных долгов и других мелких провинностей. Твой брат посоветовал им явиться на большой прием, пообещав замять дело. — Юный жрец презрительно усмехнулся. — Многих из них я прекрасно знаю.

— Например? — полюбопытствовал великий жрец, прищурившись.

— Ну… — протянул Кефру и качнул головой в сторону группы аристократов, стоявших с противоположной стороны зала. — Вот, например, та стая крыс. Во всем Кхемри не найти худших пьянчуг и игроков. Самый высокий, в центре — это Архан Черный. За кошель монет он готов перерезать глотку родной матери.

Нагаш выгнул тонкую бровь и переспросил:

— Архан Черный?

— Будь мы чуть ближе, чтобы ты смог разглядеть его зубы, ты не стал бы спрашивать, — негромко фыркнул Кефру. — Он жует корень юсеша, как простой рыбак, и улыбка его напоминает щербатый винный кубок. Почти все свои добытые нечестным путем деньги тратит на храм Асаф, и говорят, что ему приходится платить вдвойне, чтобы хоть какая-то жрица согласилась к нему подойти.

— Мой брат делает посмешище из нас всех, — прошипел Нагаш и с омерзением тряхнул головой.

При мысли об изуродованном трупе отца и той ужасной силе, что его убила, руки его сжались в кулаки — эта сила никак ему не подчинялась! Стоило подумать, чего бы он мог достичь, обладай хоть капелькой этого могущества, как к горлу подступала желчь. Он обернулся к Кефру:

— Любой из них подойдет. — Нагаш пренебрежительно повел рукой. — Обещай все, что угодно, только будь осторожен.

— Я знаю нужного человека, хозяин, — торопливо кивнул Кефру. — Можешь на меня положиться.

По выражению его лица Нагаш понял, что юный жрец отлично понимает, чем ему грозит неудача. Коротко кивнув, он отпустил Кефру, и они разошлись в разные стороны. Юный жрец молча скользнул в толпу, а верховный жрец, оставаясь в тени колонн, продолжил свой путь к царскому возвышению. Посланник Кватара добрался до дальнего конца зала, и его низкий поставленный голос отражался от колонн и высокого темного потолка.

— Великий царь Живого Города, от имени Кватара подношу тебе эти сокровища и пятерых рабов с севера в знак нашего уважения. Мы с большим сожалением должны покинуть тебя и надеемся, что благодаря этим дарам ты будешь помнить нас и в наше отсутствие.

Время близилось к вечеру, и как только посол получит разрешение уйти, большой прием будет закончен. Потом царица Тхутепа раздаст благословения всем детям, родившимся после последнего новолуния. Нагаш собирался остаться в тени и понаблюдать за Дочерью Солнца. Он не видел ее со дня погребения Хетепа, но часто думал о ней. Она была изысканной — безупречным цветком, выросшим в храмах Ламии, и не походила ни на одну известную ему женщину. Верховный жрец нередко гадал, каково это — обладать такой женщиной.

Погрузившись в свои похотливые мысли, Нагаш не замечал облаченную в белое фигуру, стоявшую на его пути, до тех пор, пока чуть не наткнулся на нее. Церемониальное одеяние жрицы Птра полностью скрывало ее приземистую фигуру, виднелись лишь морщинистые кисти, плотно сцепленные на талии. Лицо скрывалось за золотой маской, слабо мерцавшей в свете масляных ламп. Женщина низко поклонилась приблизившемуся Нагашу.

— Да пребудут с тобой благословения Великого Отца, о великий, — произнесла она с певучим ламийским акцентом.

Нагаш нахмурился, глядя на нее.

— Мне не нужны благословения от тебя, женщина, — отрезал он.

Похоже, ответ только позабавил ее.

— Пусть будет так, — сказала она. — Я предстала перед тобой по просьбе царицы. Неферем желает поговорить с тобой.

— В самом деле? — пробормотал Нагаш, и на его красивом лице отразилось удивление. — Неожиданная честь. Когда я должен с ней встретиться?

— Сейчас, если ты не против, — ответила женщина, указывая в темноту позади возвышения. — Она ждет в приемной за большим залом. Проводить тебя?

Нагаш фыркнул.

— Я родился в этих залах, женщина, и сам найду дорогу, — бросил он и быстро зашагал в сумрак, оставив жрицу неуклюже кланяться ему вслед. Нагаш пытался понять причину столь неожиданного приглашения, и глаза его смотрели задумчиво. Как правило, Дочь Солнца не устраивает личных встреч ни с кем, кроме самого царя.

Нагаш прошел мимо царского возвышения, и тени сделались еще гуще. Тхутеп сидел на самом краешке трона Сеттры и любезно улыбался посланнику Кватара, все еще не закончившему свою длинную прощальную речь. Небольшая группа телохранителей и чиновников, согласно царской воле, стояла в темноте сразу за возвышением. Нагаш быстро прошел мимо них и приблизился к трем широким каменным дверям в дальней стене зала. Около каждой двери стояли на страже статуи богов: Неру у двери слева, Птра в центре и Гехеб справа. Двое ушебти с огромными ритуальными мечами в руках охраняли среднюю дверь. Их кожа по благословению бога солнца мягко сияла. Около них спокойно и терпеливо стояла жрица. Нагаш подошел, она грациозно поклонилась ему и негромко заговорила с преданными. Те кивнули и отошли в сторону. Верховный жрец мельком взглянул на женщину и распахнул каменную дверь.

Небольшую приемную освещали не менее дюжины масляных ламп, стоявших в нишах, вырезанных в стенах. Превосходные ламийские ковры, привезенные на восток из Шелковых Земель, устилали пол. В воздухе густо пахло курившимися благовониями. Низкие софы широким кольцом стояли в центре комнаты и все были повернуты к мягкому креслу с орнаментом из золотых листьев. Неферем, Дочь Солнца, сидела лицом к двери, выпрямив спину и легко положив руки на подлокотники. На голову она надела ослепительный венец царицы Кхемри, а на грудь — золотое украшение, усыпанное драгоценными камнями и лазуритом. Глаза она подвела темной краской, а кожа ее в свете ламп казалась бронзовой. Царица едва заметно улыбнулась Нагашу, и верховный жрец с удивлением понял, что пульс его участился. Нет, болван Тхутеп не заслуживает такой жены!

Нагаш приблизился к царице, отметив, что в дальнем конце комнаты, на приличном расстоянии, стоят на коленях не меньше полудюжины служанок царицы. Он вежливо поклонился Дочери Солнца.

— Ты звала меня, о святейшая? — осведомился Нагаш.

— Да пребудут с тобой благословения Великого Отца, верховный жрец, — ответила Неферем голосом томным и сочным, как мед. Она говорила с мелодичным ламийским акцентом, и каждое ее движение было изящным и выверенным. Царица указала на софу справа от себя. — Прошу тебя, садись. Желаешь вина или, может быть, перекусить?

— Я не пью вина, — сказал Нагаш. — Оно затуманивает разум и оскверняет чувства, а я не терплю ни того ни другого. — Верховный жрец опустился на край софы. — Но в любом случае благодарю.

Прислужницы в другом конце комнаты беспокойно зашевелились, но царица осталась невозмутимой.

— Мой супруг на днях говорил о тебе, — начала она. — После смерти вашего великого отца он почти не видит тебя.

Нагаш пожал плечами.

— Мой брат и я никогда не были особенно близки, — отозвался он, — а обязанности в храме отнимают почти все мое время. — И прищурился. Конечно, он тщательно скрывал свои посещения Великой пирамиды оба эти года, но вдруг Тхутеп шпионит за ним?

— Разумеется, я знаю, сколь многого требуют от тебя боги, — с понимающим видом произнесла царица, — а твое влияние как верховного жреца погребального культа Кхемри распространяется далеко за пределы Живого Города на всех жрецов Неехары. Кое-кто может сказать, что твоя власть даже соперничает с властью Жреческого совета Махрака.

Нагаш едва заметно улыбнулся.

— Все люди умрут, о святейшая, — сказал он. — В этом источник нашего влияния. — Он небрежно махнул рукой. — Меня занимает великая тайна жизни и смерти, и времени на мелкие политические махинации духовенства у меня просто нет.

Молчавшие женщины снова зашевелились. Неферем внимательно посмотрела на верховного жреца, подперев подбородок кончиками пальцев, и спросила:

— Но цари Неехары почитают своих жрецов за проницательность и мудрость, разве нет?

— Одни больше, другие меньше, — пожал плечами Нагаш. — К примеру, цари-жрецы Ламии довольно равнодушны к требованиям своих святейших.

— Полагаю, все зависит от советов, — возразила царица, — и того, кто их дает.

Нагаш скрестил руки на груди и холодно взглянул на Неферем.

— И какой совет ты хочешь дать мне, о святейшая?

Дочь Солнца улыбнулась.

— У твоего брата довольно дерзкие мечты, — сказала она. — Ваш отец принес в Неехару мир и процветание. Тхутеп, опираясь на это, желает снова объединить страну.

Нагаш выгнул бровь, глядя на царицу.

— Он хочет восстановить империю Сеттры?

— Не империю, — ответила Неферем. — Союз равных, объединенных торговлей и взаимными интересами. — Ее глаза заблестели. — Мы все станем одним народом, связанным с богами Соглашением. Благословенная Земля принадлежит всем нам. Империя Сеттры давала лишь намек на блаженство, которого мы можем достичь, если забудем о соперничестве.

Верховный жрец насмешливо хмыкнул:

— Ты хочешь, чтобы народ Кхемри поверил, будто он равен блохастым конокрадам из Бхагара? Это невозможно!

Неферем выпрямилась в своем кресле, и ее прекрасное лицо сделалось надменным.

— Они уже равны, — отрезала она, — и оба города только выиграют, если поймут это. Чего добилась Неехара за столетия войн, кроме застоя и смертей?

— Смерть — это способ существования мира, — ответил Нагаш. — Зачем человек будет что-то покупать, если он может это захватить? — Верховный жрец встал на ноги. — Хетеп это понимал. Цари-жрецы Неехары склонились перед его властью, потому что он был великим полководцем, и они боялись мощи его армии.

— И посмотри, как недолго продержалось это после его смерти, — сказала Неферем. — Двор Кхемри опустел. Страх может подчинить себе людей, но не может надолго объединить их.

— Без постоянного подкрепления — не может, — прошипел Нагаш. — Тхутеп выказал свое бессилие, когда решил не мстить Зандри за гибель нашего отца. — Он сделал резкий жест в сторону Двора. — Могущественные дома презирают его, а он ничего не делает. И я не удивлюсь, если многие из них вступили в заговор против него. Как он рассчитывает создать союз царей, если не может справиться с собственным двором?

Царица застыла:

— И что, по-твоему, он должен делать?

— Мои желания не имеют значения, — рявкнул Нагаш. — Но если Тхутеп надеется и дальше править Кхемри, ему придется пролить кровь. Должны полететь головы, и здесь, и за пределами Живого Города. Только так города богатеют и становятся могущественными, а не потому, что идут к соседям и молят о помощи.

Подбородок Неферем напрягся, когда царица услышала пренебрежительный тон Нагаша, но голос ее оставался ровным.

— Не буду отрицать, что осуществить мечты моего супруга трудно, — произнесла она. — Мы не закрываем глаза на честолюбивые замыслы Зандри, верховный жрец. Я надеялась, что тебя можно убедить вмешаться от имени твоего брата. Если остальные города объединятся против Некумета…

— С какой целью? Чтобы выбросить мечи и превратиться в нацию купцов? — Нагаш с отвращением скривил губы. — И ты думала, что я отдам свой голос за такую глупость? Ты оскорбляешь меня, о святейшая.

Лицо Неферем окаменело.

— Сожалею, если обидела тебя, — без выражения произнесла она. — Не буду больше отнимать у тебя время, верховный жрец. Мой супруг много говорил мне о твоем блестящем уме, и я знаю, что значит отказаться от собственных амбиций ради служения храму. Я надеялась отвести тебе важную роль в построении будущего Кхемри.

Верховный жрец низко поклонился царице.

— Чтобы построить будущее Кхемри, мне потребуется корона, — холодно сказал он. — Но пока эта привилегия принадлежит царю-жрецу Зандри.

Нагаш круто повернулся и направился к выходу. Вслед ему летел испуганный шепот служанок. Он вернулся в тени Двора Сеттры. Пока Нагаш беседовал с Неферем, большой прием завершился, и в зале стоял гул голосов — юные аристократы спешили выйти на солнце и отправиться на поиски более интересных развлечений. Несколько взволнованных молодых матерей стояли у подножия возвышения и прижимали к себе младенцев, дожидаясь благословения Дочери Солнца. Тхутеп уже ушел, покинув Двор через дверь Неру в дальнем конце зала.

Царское возвышение опустело. Нагаш остановился рядом с ним.

— Корона, — пробормотал он задумчиво, разглядывая трон Сеттры.

Верховный жрец поднялся по каменным ступеням и встал рядом с древним троном. Положив руку на его подлокотник, он смотрел в спины уходивших аристократов, и в глазах Нагаша отражались его темные мысли.

Колдун-друкай стоял в центре каменной комнаты и хмурился.

— Ты уверен, что она выходит точно на север? — спросил Мальхиор на своем шипящем языке.

Нагаш поднял глаза от книги.

— Конечно, — сказал он, — пирамида выровнена строго по сторонам света. Жизненно важно поддерживать в ней специфическую ауру. Что, у тебя на родине не разбираются в геомантии?

— Геомантия, — презрительно фыркнул колдун. — Как это примитивно. — Он шагнул вперед и ткнул обтянутым черной перчаткой пальцем в стену из песчаника. — Этот камень — плохой проводник магии. Мрамор действует лучше.

Нагаш нахмурился, глядя на бледнокожего колдуна. Два года плена ничуть не умалили высокомерия троих друкаев. Едва приняв условия соглашения, они немедленно потребовали у Нагаша всего на свете — от хорошей еды до библиотеки и прочих развлечений, причем расценивали все полученное так, как будто он был им что-то должен. Верховный жрец потакал им, но в разумных пределах. Со временем их тюрьма расширилась и стала включать в себя больше дюжины комнат, и он приложил немалые усилия, чтобы меблировать их и создать некоторое подобие комфорта.

Самое большое помещение, то, где он оживил друкаев, превратилось в их мастерскую и все было заставлено полками с рукописями. Нагаш присел на корточки в центре комнаты, открыв большую книгу в кожаном переплете. Плотные страницы были густо исписаны словами, которые продиктовали Нагашу друкаи. Начав обучение, Нагаш решил переносить на бумагу все, что ему расскажут, — и для того, чтобы всегда иметь возможность что-то уточнить, и чтобы убедиться в честности своих наставников. На полу у его колена стоял небольшой горшочек с чернилами и лежала кисть из конского волоса.

— Мрамор и золото, — прошипела Друтейра. Гибкая беловолосая колдунья, словно греющаяся на солнышке кобра, разлеглась на низкой тахте, стоявшей поперек комнаты, и обводила изящно заостренным ногтем ряд неехарских иероглифов. — Ваша проклятая страна находится слишком далеко от севера. Я едва ощущаю здесь проблески магии.

— Может, причина в пирамиде? — предположила Ашниэль, поднимая темные глаза от рукописи, которую изучала, и с ненавистью посмотрела на Нагаша. Друкия выпрямилась, потянувшись, словно кошка. — Следовало бы учить тебя на открытом воздухе, а не запертыми в этом ужасном могильном холме.

Нагаш взялся за перо и чернила, что-то весело проворчав себе под нос.

— Именно это говорит и лев, оказавшийся в охотничьей яме, — сказал он вслух. — Может быть, виной всему ваше восприятие, друкаи? Пирамида — это мощное средоточие магических энергий. Наших царей на протяжении многих веков хоронят в таких усыпальницах, чтобы в них поддерживались Заклинания Возрождения.

За первые несколько дней плена варвары, похоже, выбрали определенные роли. Мальхиор занимался обучением Нагаша, установив напряженный темп лекций и упражнений. Друтейра помогала Мальхиору во время самых сложных занятий и, несмотря на постоянные неудачи, до сих пор не отказалась от своих попыток соблазнить Нагаша. Тем временем Ашниэль относилась к верховному жрецу с исключительным презрением, зарывалась в рукописи и жадно изучала культуру Неехары, ее религию и, что особенно важно, конструкцию усыпальниц.

Нагаш с самого начала понял, что Мальхиор и Друтейра должны его отвлекать, каждый по-своему, а Ашниэль, предоставленная самой себе, попытается найти способ сбежать из гробницы Хетепа. Зловредная колдунья старательно заметала за собой следы, но все равно недостаточно тщательно, и Нагаш с Кефру уже обнаружили, что Ашниэль умудрилась взломать первый уровень ловушек, окружавших их жилище, и медленно, но верно изучала нижний уровень усыпальницы. Состязание в изобретательности, в котором они находились на шаг впереди ведьмы, то и дело меняя расположение и характер ловушек, сделалось довольно увлекательным времяпрепровождением для Нагаша и его любимого слуги.

Верховный жрец обмакнул кисть в чернила, сверился с лежавшей перед ним книгой и начал чертить на полу сигил.

— Ты уверен, что это сработает? — спросил он, осторожно выводя замысловатые линии.

— В этом месте я ни в чем не уверен, — проворчал Мальхиор. Колдун скрестил на груди руки и стал внимательно наблюдать за вырисовывающимся на полу сигилом. — Друтейра права, это место — пустыня во всех смыслах слова. Ветры магии здесь очень слабы, едва колышут эфир, и, как я неоднократно говорил, ваше племя и в лучшие времена плохо усваивает магию.

В воздухе словно остался висеть намек: «Ты просто не способен к этому». Нагаш крепче стиснул кисть и сосредоточился на сигиле.

— Если и это не сработает, тогда что? — отрывисто спросил он.

Мальхиор пожал плечами.

— Больше ничего нет, — сказал он. — Этот ритуал даже не относится к общепринятой магии. Его практикуют только наводящие тени колдуны и ведьмы-дешевки из тех, кому не хватает силы покорить ветры магии. — Он развел руками. — Если эта попытка провалится, виноват будешь ты, человек. Я испробовал все, что мог.

Тут из коридора за мастерской послышались голоса. Нагаш оторвался от своего занятия — в комнату вошел Кефру, ведя за собой кого-то в капюшоне.

— Вот он, хозяин, — поклонился Кефру. — Позволь мне представить тебе Имхепа из дома Хапт-амн-кеша. Он будет служить тебе со всем почтением.

Закутанная фигура покачнулась. Имхеп потянулся и дрожащими руками стянул с себя капюшон. Он был лет шестидесяти или около того, с большими водянистыми глазами и срезанным подбородком. Парик с короткими черными волосами криво сидел на бритой голове.

— Это большая честь, верховный жрец, — произнес он не очень внятно. — Твой слуга сказал, что ты пригласил лично меня?

— Ты его что, опоил? — нахмурившись, спросил Нагаш у Кефру.

— Ну… да, — ответил юный жрец. — Я решил, что, учитывая обстоятельства, это будет предусмотрительно.

Верховный жрец встревоженно взглянул на Мальхиора.

— Из-за этого могут возникнуть сложности?

Похоже, это предположение развеселило друкая. Он ответил:

— Зависит от того, сколько усилий ты намерен приложить. — И показал пальцем на плавные черные линии. — Только смотри, чтобы этот болван не испортил твою работу своими разъезжающимися ногами.

Имхеп, со смутным интересом осматривая тускло освещенное помещение, заметил обеих ведьм.

— Что… это же… Как я могу услужить тебе, о святейший? — спросил он. — Мой друг Кефру упомянул о каком-то вознаграждении.

— У него полно долгов, — вмешался Кефру. — Видишь ли, Имхеп любит азартные игры.

Нагаш внимательно посмотрел на молодого аристократа, отметив, что у того нет ни колец, ни других драгоценностей, а юбка и сандалии сильно поношены.

— Полагаю, он из тех, кто чаще проигрывает. Не начнут ли его разыскивать кредиторы?

Кефру пожал плечами:

— Возможно. Однако что они выяснят? Никто не видел меня с ним, хозяин. Я был в высшей степени осторожен.

— У нас есть отличное вино, — воскликнул Имхеп, и его вялое лицо скривилось в ухмылке. — Где же оно, друг мой Кефру?

Нагаш нагнулся, несколькими искусными движениями кисти закончил свой сигил и нетерпеливо поманил к себе слугу.

— Давай его сюда, — велел он, — только осторожно, не сотри символы.

Кефру взял Имхепа за руку и повел одурманенного аристократа через всю комнату, как маленького ребенка.

— Смотри под ноги, — предупредил он, когда они подошли к сигилу. — Вот сюда. Прямо в середину.

Имхеп пьяно покачнулся в центре круга, Нагашу пришлось схватить его за руки и поставить ровно.

— Прости, о святейший, — захихикал молодой человек. — Уж не знаю, сколько от меня сейчас будет помощи. Говорю же, это очень хорошее вино!

— Сними с него накидку, — приказал Мальхиор.

По кивку Нагаша Кефру метнулся вперед и сдернул с плеч Имхепа накидку, обнажив его узкую костлявую грудь.

— Осторожней! — рявкнул Имхеп. — Это моя лучшая пелерина! Она мне еще пригодится!

Колдун медленно направился вокруг сигила.

— Где инструменты? — спросил он.

Услышав голос Мальхиора, Имхеп повернул голову.

— Что сказал этот варвар? — спросил он.

Кефру сунул руку за пояс и вытащил две длинные бронзовые иглы. Глаза молодого аристократа широко распахнулись.

— Птра милосердный! А это для чего?

Мальхиор, как змея, скользнул к Кефру. Глаза его блестели. Он протянул руку и ловко выхватил иглы из пальцев жреца.

— Да, — пробормотал он. — Эти подойдут. — И повернулся к Нагашу: — Держи его.

Нагаш схватил Имхепа за нижнюю челюсть и так повернул ему голову, что теперь они смотрели в глаза друг другу. Аристократ испуганно охнул и закричал от боли, когда друкай вошел в сигил и воткнул первую иглу в нижнюю часть его спины.

Имхеп рухнул на колени, вопя от боли. Нагаш смотрел, как Мальхиор положил свободную руку на голову Имхепа и наклонил ее вбок, обнажив сухожилия на тощей шее. С голодной улыбкой колдун вонзил вторую иглу в основание шеи, и торс Имхепа словно окаменел. Мальхиор глубже протолкнул иглу.

— Помнишь наши разговоры о нервных узлах и их использовании? — бесстрастно произнес он. — Объект будет все воспринимать и страдать, но не сможет помешать тебе.

Нагаш заглянул в глаза Имхепа — его притягивал блеск боли, исходящий из самой их глубины.

— А страдание — это важно? — спросил он.

Друтейра хмыкнула.

— Жизненной необходимости нет, — ответила она, — но это, безусловно, очень развлекает.

Колдун нахмурился, досадуя, что ему мешают.

— Раньше мы говорили про песчаник, — сказал он. — Одни физические объекты проводят и сохраняют магию лучше, чем другие, но ничто не действует так хорошо, как плоть и кость. Люди, как я уже говорил, плохо овладевают магией, но их тела, как и тела всех живых существ, со временем накапливают силу. — Мальхиор провел ногтем по щеке Имхепа. — Чувствуешь? — спросил он.

Зачарованный, Нагаш протянул руку и положил ладонь на лоб аристократа. Очистив сознание, он попытался применить технику, которой учил его колдун, но через некоторое время помотал головой и признался:

— Я ничего не чувствую.

Мальхиор улыбнулся.

— Прикоснись пальцами к игле, — велел он.

Взгляд верховного жреца упал на иглу, торчавшую из тела Имхепа. Он робко протянул руку и дотронулся до закругленного конца. Аристократ замер, глаза его расширились от боли.

Металл, к которому прикасался Нагаш, дрожал. Он был холодным… И тут он ощутил это. Словно слабый огонек пульсировал на коже.

— Да, — прошептал Нагаш. — Да… — В его глазах появился жадный блеск. — Наконец-то.

Колдун навис над плечом Имхепа, лицо его осветилось наводящей ужас радостью.

— Дай нож, — приказал он.

Рука Нагаша потянулась к поясу. Пульсация силы сотрясала его тело, ускоряясь вместе с биением сердца Имхепа. Верховный жрец не колеблясь вытащил свой кривой нож, не обращая внимания на слабые протесты Кефру, и передал его колдуну.

Мальхиор сдернул с Имхепа парик и отшвырнул в сторону.

— А сейчас мы извлечем эту силу на поверхность, — сказал он, прижимая лезвие к коже головы Имхепа. — Долгие часы агонии придадут ей форму и умножат, пока твоя жертва будет пытаться выжить. Когда время придет, мы перережем ему горло и его жизненная сила хлынет в твои руки. И тогда твое обучение начнется по-настоящему.

Медленно, осторожно друкай начал резать кожу. Нагаш внимательно смотрел, как работает колдун, потом перевернул станицу в своей книге и начал все подробно записывать.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Течения войны

Ка-Сабар, Город Бронзы, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Ветер с востока называли в Городе Бронзы Энмеш-на Гехеб, потому что именно в восточном квартале города находилось большинство литейных мастерских Ка-Сабара. Дыхание Гехеба отдавало шлаками и запахом обожженной меди — слитки руды, добываемой в Хрупких Пиках, плавили в больших тиглях и смешивали с никелем, чтобы получить высококачественную бронзу. Столетиями Ка-Сабар был известен как промышленный город и добился благосостояния, торгуя всем на свете, начиная с пряжек для ремней и кончая отличными мечами и чешуйчатыми доспехами. В эти мрачные дни подобный товар был особенно востребован, и городские горны ночами освещали восточное небо, а над кузницами поднимались облака едкого дыма. Как следует вооружившись, караваны шли по торговой дороге из Кватара со шкатулками золота и серебра и возвращались обратно, нагруженные мечами, кольчугами и щитами, копьями с бронзовыми остриями и корзинами, полными наконечников для стрел. Разетра и Ливара тратили огромные деньги, занимая их у Жреческого совета Махрака, чтобы оснастить свои растущие армии. Визири Акмен-хотепа поражались нескончаемому притоку денег, но сам царь понимал отчаяние, толкавшее на такие траты. Он тоже приводил в порядок свои войска после сокрушительного поражения у Зедри шесть лет назад. Пока это нечестивое чудовище, Нагаш, правит Живым Городом, ни одна душа в Неехаре не может чувствовать себя в безопасности.

Новости о резне у Бхагара стали известны с появлением первых беженцев меньше чем через три недели после того, как Акмен-хотеп вернулся в Ка-Сабар. Долгие недели город был буквально парализован. Люди смотрели на север со все усиливающимся страхом, ожидая появления кошмарной орды Узурпатора. И вдруг по торговой дороге прибыл гонец с письмами от царей Разетры и Ливары. Они восстали против Узурпатора и захватили Кватар, а теперь намерены освободить Кхемри! Акмен-хотеп быстро написал ответное письмо, пообещав поддержку западным царям, и остаток дня провел в храме Гехеба, благодаря богов за спасение своего народа.

Целый месяц не было новостей. Ка-Сабар оплакивал погибших сыновей и думал о будущем. Акмен-хотеп посылал в Белый Дворец одного гонца за другим, дожидаясь хоть словечка от своих новых союзников, но ни один из них не вернулся. И наконец спустя шесть долгих месяцев царь отправил в Кватар небольшой отряд ушебти, чтобы выяснить, что происходит.

Спустя еще два месяца ушебти вернулись. Пешком, с рассказами об ужасе и отчаянии. В ночь резни в Бхагаре небеса над Кватаром рыдали кровью, а через несколько дней весь город был охвачен чумой, да такой, какой еще не ведала Благословенная Земля. Болезнь с одинаковой свирепостью поражала и людей, и животных. За какую-то неделю город накрыла волна убийств и разрушений. Союзнические армии оказались уничтожены, разодраны на клочки изнутри, потому что целые полки заражались лихорадкой войны и нападали на своих же товарищей. Царям Разетры и Ливары пришлось бежать из города, покинув свои войска на милость Махрака, находившегося на другом конце Долины Царей. Согласно слухам, они собирались призвать новых солдат и вернуться в город с армией жрецов-воинов от Жреческого совета, чтобы очистить его и возобновить наступление на Кхемри, но месяцы сменяли годы, и стало ясно, что жрецы Махрака не могут найти выход и противостоять проклятию, поразившему город.

Акмен-хотеп не сомневался, что именно Нагаш стал виновником ужасной чумы. Царь угрюмо восстанавливал потрепанную армию и готовился к худшему. Нагаш не выступил из Кхемри по следам ужасной чумы. Хотя армии союзников были уничтожены, выяснилось, что судьба армии Узурпатора не намного лучше. Как будто только затем, чтобы еще более ухудшить положение дел, в Великой пустыне начались жуткие песчаные бури и пронеслись по всей Центральной Неехаре, так что любые путешествия сделались невозможными на долгие недели. Положение стало безвыходным. Остатки западных армий по-прежнему удерживали Белый Дворец в Кватаре, а Нагаш вершил дела в Живом Городе. Судьба Благословенной Земли висела на волоске и зависела только от того, кто из противников первым восстановит силы.

Визирь медленно поднимался по ступеням из песчаника, ведущим в зал Совета. Его одежды развевались под порывами знойного ветра, дующего с востока. Косые солнечные лучи отражались от его бронзового шлема и сверкали на золотых кольцах, украшавших мощные, все в шрамах руки. Визирь низко поклонился царю и небольшой группе аристократов, сидевших и стоявших в продуваемом ветром зале.

— Посол из Махрака прибыл, о великий, — сказал он.

При первых звуках грубого голоса визиря Акмен-хотеп повернулся. По своему обыкновению, он расхаживал взад и вперед по широким плитам пола за низкими колоннами, поддерживавшими восточный край крыши зала Совета. Стен в помещении не было — зал располагался на крыше царского дворца в центре города, в свою очередь раскинувшегося на одном из Хрупких Пиков. Отсюда царь Ка-Сабара мог осматривать свои владения вдоль и поперек, от окутанных дымом кузниц на востоке до храмов в жреческом квартале на западе. Колонны зала были покрыты тонким слоем сажи, небольшие вихри из песка и гравия проносились по каменному полу, напоминая царю о боге земли, которому он поклонялся.

Царский трон, массивный, сделанный из окаменелого дерева и бронзы, был обращен к лестнице, находившейся в дальнем конце зала. Два десятка небольших кресел, места для самых важных лиц, располагались перед ним полукругом, но занято было меньше половины.

По левую руку от царя сидел Мемнет, верховный иерофант Птра. По правую скорчился Пак-амн, царский Мастер Коня, а дальше сидели полдюжины сыновей из знатных городских семейств. Очень многие знатные люди Ка-Сабара не вернулись после разгрома у Зедри, и мантии власти укутали неопытные плечи. В зале Совета не было ни Калифры, жрицы Неру, ни Хашепры, верховного жреца Гехеба, и царь остро ощущал их отсутствие. Внезапное прибытие посла не позволило Акмен-хотепу собрать всех советников, а жрецы редко выходили из храмов в эти дни. Нового верховного жреца Пхакта, Тетухепа, вообще никто не видел на людях. Его представитель утверждал, что Тетухеп занят, вознося молитвы о защите города, но Акмен-хотеп подозревал, что преемник Сухета просто не готов выполнять свои обязанности. По правде говоря, Пак-амн и Мемнет тоже были не в лучшей форме. Акмен-хотеп видел, что жуткие события, происшедшие полгода назад, очень повлияли на советников. Верховный иерофант превратился в жалкое существо с запавшими глазами. Все еще оставаясь влиятельной фигурой, Мемнет становился все равнодушнее к своим делам. После возвращения в город Пак-амн сильно страдал. Акмен-хотеп не делал тайны из стремительного ухода молодого аристократа с поля боя. Его раннее, за три дня до царя, возвращение в Ка-Сабар вызвало в городе много разговоров и сомнений в мужестве Пак-амна. Он долго не появлялся при царском дворе, и ходили слухи, что он пристрастился к соку черного лотоса, пытаясь забыть свой позор. У него тоже запали глаза, он сидел с отсутствующим видом, держа в руках кубок вина, и пальцы его дрожали.

Акмен-хотеп некоторое время всматривался в своих советников, потом хмуро кивнул визирю.

— Давай его сюда, — приказал он.

Визирь еще раз поклонился и спустился по лестнице. Не прошло и минуты, как все услышали размеренную поступь царских ушебти, и на ступенях появились четверо преданных, сопровождавших очень старого жреца, одетого в ярко-желтую мантию служителя Птра. Несмотря на преклонный возраст, двигался посол уверенно и бодро, а его темные глаза были ясными и проницательными. Взгляд его упал на Мемнета. Верховный иерофант подпрыгнул на своем кресле, словно ужаленный.

— Небунефер! Да пребудут с тобой благословения Птра, о святейший! — начал Мемнет, сложил руки и низко поклонился. — Такая неожиданная честь…

Посол Махрака остановил Мемнета, подняв руку.

— Помолчи, — грубо велел он. — Я прибыл не для того, чтобы проверять твои сундуки, верховный иерофант. Я привез новости твоему брату — царю. — Небунефер почтительно склонил голову, глядя на Акмен-хотепа. — Да пребудут с тобой благословения Великого Отца, царь Бронзового Города.

— И с тобой, — спокойно ответил Акмен-хотеп. — Прошло много времени с тех пор, как из Города Надежды прибывали посланцы. Что, пустынные бури обрушились и на Махрак?

Небунефер выгнул тонкую бровь.

— Бури — наших рук дело, о великий. Жреческий совет зашел далеко, чтобы удержать святотатца в Кхемри и дать возможность тебе и твоим союзникам прийти в себя после ужасных потерь.

Царь какое-то время молча смотрел на Небунефера.

— Мы благодарим Совет за помощь, — осторожно произнес он. — Значит ли это, что Махрак готов отправить своих жрецов-воинов в бой против Узурпатора?

Небунефер коротко мотнул головой.

— Время еще не пришло, — ответил он. — Цари Разетры и Ливары собрали новые армии и готовы начать новый поход против святотатца.

— Понятно, — сказал Акмен-хотеп. — Значит, Жреческий совет очистил наконец-то Кватар от этого ужасного проклятия?

— Мы не боролись с чумой, — ответил посол. — Некоторые знатные городские семейства выжили, в том числе Немухареб и царская семья, а также несколько сотен солдат, расквартированных в Белом Дворце.

Акмен-хотеп кивнул.

— Караванщики с севера рассказывают нам страшные вещи: улицы покрыты пеплом и засыпаны человеческими костями, дома забиты обезображенными трупами, ямы на кладбище заполнены обгорелыми черепами. Кватар превратился в город мертвых.

— А значит, армия чудовища растет, — произнес Пак-амн, подняв свои покрасневшие глаза и глядя прямо на посла. Он не говорил, а хрипел, а зубы его были покрыты темно-синими пятнами, потому что он долгие годы пил сок лотоса. — Десятки тысяч мертвецов к его услугам, жрец. Кватар находится в осаде прямо сейчас, пока мы тут беседуем!

На какой-то миг Небунефер растерялся, услышав такую горячность в голосе Пак-амна.

— Жреческий совет слышал рассказы о сражении при Зедри, — сказал он, — и предпринял шаги, чтобы Нагаш не смог добраться до жителей Кватара. Выжившие члены городского погребального культа работают денно и нощно, чтобы поместить всех мертвецов в тщательно охраняемые гробницы некрополя. — Посланец снова сосредоточил все свое внимание на царе. — Более того, из сообщений очевидцев битв при Зедри и Бхагаре мы поняли: чтобы поднимать тела мертвых, либо сам Нагаш, либо один из его так называемых бессмертных должен находиться рядом, а такой возможности в Кватаре у него не будет.

Царь сцепил руки за спиной и кинул взгляд на восточный квартал города, кожей ощущая дыхание Гехеба.

— Ты сказал, что Разетра и Ливара собрали новые армии.

— Армия Разетры прямо сейчас движется через Долину Царей. Рак-амн-хотеп призвал каждого солдата из своего города и даже включил в войско диких зверей из джунглей. Хекменукеп и инженеры Ливары опустошили свои легендарные арсеналы и спешат в Кватар со множеством внушающих ужас военных машин, способных противостоять нежити. В течение месяца они разобьют лагерь в окрестностях Кватара и выступят на Живой Город, как только предзнаменования будут благоприятны.

Пак-амн что-то угрюмо пробормотал в свой кубок с вином и сделал большой глоток. Акмен-хотеп кинул на него суровый взгляд, но ничего не сказал. Он глубоко вздохнул и повернулся к Небунеферу.

— Чего Жреческий совет хочет от Ка-Сабара? — напрямик спросил он.

Посол слабо улыбнулся:

— Наши лазутчики в Кхемри сообщают, что Нагаш не бездельничал с тех пор, как наложил на Кватар проклятие. Он подчинил своей воле царей Нумаса и Зандри и опустошил собственные сундуки, чтобы собрать мощную армию. Они расположились на равнинах в окрестностях Живого Города, хотя постоянные песчаные бури сильно им мешают. — Небунефер помолчал. — Возможно, это войско выступит на Ка-Сабар, великий царь, но Совет думает, что сначала они отправятся к Кватару и перекроют движение через Долину Царей.

Акмен-хотеп кивнул.

— Нагаш не дурак, — сказал он. — Если он сумеет помешать Разетре и Ливаре, захватить Врата Рассвета, то не спеша справится и с нами.

Царь задумался. Численность восточных армий в походе будет работать против них, задерживая продвижение. А войско Узурпатора находится гораздо ближе к Кватару и может передвигаться с куда большей скоростью. В конце концов, Нагашу не нужно обременять себя добычей провианта для своей армии. При этой мысли по спине царя пробежала холодная дрожь.

— Следующие несколько недель решат все, — продолжал Небунефер. — Разетра и Ливара должны благополучно пересечь Долину Царей, а когда они доберутся до равнин за ней, получат преимущество. Значит, мы должны предпринять определенные шаги, чтобы на время отвлечь внимание Нагаша от Кватара.

В зале Совета повисла тишина, нарушаемая только шипящим дыханием бога. Мемнет опасливо переводил взгляд с брата на Небунефера и обратно.

— И что ты хочешь, чтобы мы сделали, о святейший? — нерешительно спросил он.

— Мы предлагаем нанести Нагашу неожиданный удар, — ответил посол, поблескивая темными глазами. — Несмотря на весь свой предполагаемый гений, святотатец все же весьма ограниченный и надменный царь. Любое поражение, пусть самое незначительное, — это оскорбление его чрезмерного самолюбия, и он сочтет себя обязанным ответить. — Небунефер раскинул руки. — Бронзовое Войско находится в идеальной позиции для такого удара.

Акмен-хотеп нахмурился:

— И куда мы должны нанести этот удар?

— По Бел-Алияду, с другой стороны Великой пустыни.

Пак-амн поперхнулся, расплескав через край вино из наклоненного кубка. Откашлявшись, аристократ горько рассмеялся и пьяно покачнулся в своем кресле. Многие члены Совета переглядывались с растерянностью или негодованием, но некоторые присоединились к смеху Пак-амна, решив, что поняли шутку.

— Дерзкий план горстки трусливых жрецов, — выплюнул наконец Пак-амн, впившись в Небунефера ненавидящим взглядом. — Ваш драгоценный Совет восседает на надушенных подушках и милостиво дозволяет нам идти сражаться с армией проклятых! Вы слышали, что случилось при Зедри, но вы там не были! Небо над вашими головами не затягивало тьмой! Ваши друзья не превращались в шипящие трупы!

Акмен-хотеп в два больших шага пересек зал Совета и залепил Мастеру Коня оплеуху. Тот упал. Пустой кубок с мелодичным звоном покатился по каменным плитам. Сверкнули мечи — это ушебти шагнули вперед, готовые действовать по команде Акмен-хотепа.

— Опозорь меня еще раз, Пак-амн, и я убью тебя, — холодно произнес царь. — А теперь уходи. Совет в тебе больше не нуждается.

По кивку царя четверо ушебти вышли вперед и окружили аристократа. Пак-амн неуверенно поднялся на ноги и потер покрасневшую щеку. В последний раз с ненавистью взглянув на Небунефера, Мастер Коня под конвоем покинул зал.

Царь дождался, пока Пак-амн скроется, и склонил голову перед посланцем Совета.

— Мои извинения, — сказал он. — Ка-Сабар не хотел оскорблять своих уважаемых союзников. Однако вы, несомненно, должны принять во внимание… сложности… подобного предприятия. Как вы верно сказали, Бел-Алияд расположен по другую сторону Великой пустыни. Чтобы обойти ее, потребуются месяцы, причем по пути мы окажемся в опасной близости к Кхемри.

— Мы предлагаем не обходить пустыню, а пройти через нее, — ответил Небунефер. — Существуют древние дороги, которыми в прошлые века пользовались караваны.

— Многие оазисы на этих дорогах давно исчезли, — сказал царь, — да и в любом случае их будет недостаточно, чтобы поддержать целое войско.

Посол улыбнулся:

— Пустыня хранит куда больше секретов, чем тебе известно, Акмен-хотеп. Разбойничьи князья Бхагара могли перемещать через пустыню огромные банды всадников буквально куда и как угодно, а мы знаем, что здесь, в городе, скрывается почти сотня беженцев из Бхагара. Задай вопрос им, о великий. Они сумеют провести тебя через пустыню.

— С какой стати они станут это делать? — осведомился царь.

Жреца неприятно поразил этот вопрос.

— С какой стати? Разумеется, из мести, — ответил он. — Нагаш должен заплатить за то, что сотворил с Бхагаром. Ты не согласен?

Акмен-хотеп не обратил на этот вопрос внимания.

— Допустим, мы нападем на Бел-Алияд. И что потом?

— На какое-то время вы займете город, — сказал посол. — Разграбите дома знати и базар специй. Убьете тех, кто поддерживает святотатца из Кхемри. Когда до Живого Города дойдет слух, что вы захватили Бел-Алияд, Нагаш будет вынужден приказать своей армии выступить против вас. Укрепившись в Бел-Алияде, вы станете угрозой Зандри, а этого он допустить не может. К тому времени как его армия прибудет, вы уже исчезнете в пустыне, а войско святотатца окажется в сотнях миль от Кватара, в противоположной стороне.

Предложение Небунефера сильно встревожило царя. Захватить город? Ограбить богачей и на месте убить вожаков? Так действуют варвары, а не цивилизованные неехарцы, но Узурпатор поступил куда ужаснее в Бхагаре и на этом не остановится. Как царь, Акмен-хотеп обязан защитить свой народ, не важно, какой ценой. Остается надеяться на то, что боги простят его, когда придет время судить его душу. Акмен-хотеп повернулся к брату.

— А что скажешь ты, верховный иерофант? — спросил он.

Мемнет побледнел под испытующим взглядом царя. Увы, верховный иерофант превратился в жалкую тень прежнего себя. Куда-то делась его гордость, исчез уверенный в себе религиозный вождь, шесть лет назад требовавший отомстить за смерть своих соратников-жрецов. С поля боя под Зедри вернулся совсем другой человек, раненный в самую душу тем, что увидел. С тех пор он очень отдалился от царя и никогда не упоминал о цене, которую ему пришлось заплатить за то, что он призвал огонь своего бога против Узурпатора.

Верховный иерофант засунул руки в рукава и еще раз боязливо перевел взгляд с царя на Небунефера. С заметным усилием он взял себя в руки и произнес:

— Веди нас, о царь, и мы последуем за тобой.

Акмен-хотеп шумно вдохнул и серьезно кивнул. Дыхание бога снаружи затихло.

— Значит, решено, — произнес царь-жрец. — Трубите в рога, зовите воинов. Бронзовое Войско снова идет на войну.

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Игра царей

Кватар, Белый дворец, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Рак-амн-хотеп, царь-жрец Разетры, своими короткими плотными пальцами вцепился в поручни небесной лодки сразу же, как услышал предупредительный рокот духа ветра над головой. Затрещал холст, огромный воздушный пузырь сжался по всей своей тридцатиярдовой длине, и деревянная небесная лодка нырнула вниз, как корабль, переваливший через высокую волну. Царь с трудом подавил испуганный крик — лодка быстро спускалась по изящной дуге, оставив позади Долину Царей и перелетая через выстроенную в форме полумесяца стену Врат Рассвета.

Стоя на носу небесной лодки, Рак-амн-хотеп чувствовал, как горячий ветер, несущий меловую пыль, бьет его по лицу. Земля приближалась с устрашающей скоростью. Лодка меньше чем за минуту пролетела мимо укреплений, защищавших западный выход из долины, и сквозь застилавшие глаза слезы царь-жрец увидел блестящие камни Храмовой дороги, вьющейся по пологому склону в сторону Кватара. Стены города и центральный дворец были нежно-кремового цвета. Благословенное солнце Птра высветлило почти все отвратительные красные пятна, оставшиеся после проклятого дождя Нагаша. Если бог проявит свою милость, лет через десять не останется ни следа от кошмара, который навлек на Кватар Узурпатор.

За городом расстилались обширные равнины Неехары — бесконечные песчаные просторы, изрезанные торговыми путями. К радости царя, воздушный пузырь над его головой снова надулся в ответ на хоровой речитатив жрецов на корме судна, и небесная лодка выровнялась на высоте нескольких сотен футов. Пытаясь успокоить свой взбунтовавшийся желудок, царь всматривался в вершины Хрупких Пиков, тянущихся на север и юг, и в широкую извилистую ленту дарующей долгоденствие Реки Жизни, текущей на запад, к далекому морю. Южный берег реки покрывала густая яркая зелень, а вдоль северного раскинулись плодородные поля Равнин Изобилия, где повелители Нумаса пасли свои табуны и выращивали зерно, кормившее значительную часть Неехары.

К счастью, царь не увидел столбов пыли и облаченных в металл воинов, марширующих через равнины к Кватару. Расстилающиеся поля были безлюдны до самых сверкающих, окутанных туманами Фонтанов Вечной Жизни за много миль на северо-западе. Армия Нагаша все еще не выступила из окрестностей Кхемри, спрятанного за завесой зловещих пурпурно-багровых облаков на северо-западном горизонте. Во всяком случае, в настоящее время Кватару и войскам, разбившим в его окрестностях лагерь, ничего не угрожало.

Лагерь раскинулся на широких лугах к западу от города. Серовато-коричневые палатки выстроились ровными рядами, расположившись вокруг центральной площадки для парадов и муштры, палаток с провизией и походных кузниц. Рядом с временным загоном для лошадей аккуратно стояли разобранные колесницы, а невдалеке высились огромные неуклюжие сооружения, окутанные завитками пара и темного жертвенного дыма. Рак-амн-хотеп видел громадные катапульты, боевых скорпионов и возвышающихся над ними всеми гигантов, сделанных из резного дерева и бронзовых пластин. Армия Ливары прибыла со всей своей боевой мощью, и даже закаленного в битвах царя это зрелище немного пугало.

Духи воздуха шипели и рокотали над головой. Скрипели бревна, стонали канаты, большая небесная лодка развернулась и начала спускаться. Рак-амн-хотеп сообразил, что они садятся на большой луг к югу от Храмовой дороги, примерно в миле от лагеря Ливары. Три остальные небесные лодки уже приземлились на песчаную равнину, и шеренги рабов выгружали из них кувшины с припасами. Небесные лодки спрятали под огромными полотняными пузырями, полными воздушных духов, которые и удерживали суда в вышине. Перестроенные из обычных речных судов, небесные лодки висели под пузырями в паутине крепких канатов толщиной с мужскую руку. В каждую лодку помещалось большое количество груза и до сотни воинов, если их желудки могли выдержать полет.

Когда неделю назад ливарская небесная лодка нашла армию Разетры и предложила перевезти Рак-амн-хотепа в Кватар, царь оставил почти весь свой багаж на земле, а в лодку взял смешанный отряд, состоявший из ушебти и тяжелых пехотинцев. Их испуганные крики и стоны, сопровождавшие приступы тошноты, служили нескончаемым источником веселья для небольшой команды небесной лодки. Но кому царь не завидовал, так это рабам, которым поручили отмывать лодку.

Судно опускалось на луг медленно, по изящной дуге, и, скользнув, скрипя песком и гравием, остановилось в точности как речное судно, швартующееся к берегу. К тому времени как один из послушников на лодке выкинул за борт веревочную лестницу, первые из царских ушебти, спотыкаясь, выбрались на палубу и с благодарностью повернули лица к солнцу. Подавив кривую усмешку, царь приказал воинам спускаться на землю. Он не мог попусту тратить время.

Пока шла высадка, из города примчались три колесницы с придворными Хекменукепа. Один из визирей осторожно выбрался из передней колесницы и терпеливо стал ждать, когда Рак-амн-хотеп спустится по веревочной лестнице.

— Мой владыка царь-жрец Ливары приветствует тебя, о великий, — сказал визирь. — Он просит тебя встретиться с ним в Белом Дворце, где ты сможешь освежиться после путешествия.

Царь пьяно пошатнулся. Ему казалось, что тело все еще летит по воздуху, ноги подгибались.

— Веди, — приказал Рак-амн-хотеп, махнув рукой, и сосредоточился на том, чтобы пройти десять ярдов до колесниц, не рухнув на землю.

Колесницы развернулись и загрохотали через луг в сторону Храмовой дороги. По мощеной поверхности они двигались достаточно ровно, и вскоре возничие пустили коней галопом, но и это казалось медленным после стремительного воздушного путешествия.

Спустя полчаса перед взглядом предстали запятнанные стены Кватара. Рак-амн-хотеп увидел, что городские ворота открыты, но никто не въезжает и не выезжает, несмотря на дневное время. Только несколько воинов стояли дозором у стен, и царь отметил, что они одеты в серо-коричневые юбки ливарских солдат, а не в ослепительно-белые облачения Стражи Гробниц Кватара.

Он слышал, что город сильно пострадал от проклятия Нагаша, но не представлял, что это на самом деле значит, до тех пор, пока колесницы не въехали в распахнутые ворота и не помчались по пустой улице, которая раньше вела на оживленный городской базар. Дома и лавки были засыпаны тонким слоем белого пепла, многие двери испачканы сажей — во время чумы в городе то и дело вспыхивали пожары. Груды засохшего мусора заполняли узкие переулки. Над городом висела тяжелая тишина, приглушая даже грохот и скрип колес. В неподвижном воздухе едко пахло горелым деревом и гниющей плотью. Далеко на северо-востоке в небо поднимались столбы серого дыма — там жрецы погребального культа предавали очищающему огню Птра тела умерших.

Чума закончилась больше года назад, но уцелевшие все еще не до конца разобрались с трупами.

Рак-амн-хотеп проехал через пустой базар, поднимая тучи пепла и пыли, потом через купеческий квартал. Здесь опытный глаз царя отметил, что многие дома были разграблены бандами обезумевших жертв чумы, обломки мебели и осколки посуды валялись у закопченных дверных проемов. Зловещие пятна на стенах некоторых домов напоминали о страшной судьбе их хозяев.

Но разрушения в купеческом квартале не шли ни в какое сравнение с кварталами аристократов. Складывалось впечатление, что горожане возложили всю вину за постигшее их бедствие на царя и тех, кто его поддерживал. Все дома разграбили и подожгли. Когда деревянные части сгорели, стены и крыши обвалились. Лишь самая середина улиц здесь была кое-как расчищена, и колесницы одна за другой проезжали мимо гор битого кирпича и обгоревших бревен.

И только приблизившись к стенам Белого Дворца, Рак-амн-хотеп наконец-то увидел первые признаки жизни. Огромное здание, возведенное, чтобы соперничать с роскошью Дворца Сеттры в Кхемри, и в конце концов затмившее его, было окружено парком с фонтанами, вода в которые поступала из подземных источников. В парке стояло множество старых, засыпанных пеплом палаток и разваливающихся хижин, построенных из обломков глинобитного кирпича. Вокруг фонтанов толпились изможденные люди с запавшими глазами, закутанные в лохмотья. Они стирали одежду и наполняли кувшины водой. Немногие уцелевшие во время чумы провожали колесницы взглядами, полными страха и тоски.

Хотя на стенах Белого Дворца еще оставались следы мерзкого проклятия Нагаша, самого дворца совершенно не коснулся хаос, охвативший город. Воины царской стражи Кватара, облаченные в белые доспехи, стояли у дворцовых ворот и держали огромные кривые мечи. Когда колесницы прогрохотали мимо, они сурово склонили головы, и процессия двинулась дальше по широкой аллее, по обеим сторонам которой выстроились высокие статуи слуг Джафа с головами шакалов. На западе Рак-амн-хотеп увидел белую глыбу погребального храма, а на востоке виднелся зловещий Дворец Заката, храм бога смерти. Сам Белый Дворец — растянувшееся во все стороны строение, облицованное белым мрамором, — находился впереди и возвышался, как сфинкс, над всеми остальными зданиями города.

Проехав по широкой аллее, колесницы остановились на небольшой площадке перед широкими ступенями. Там, в шеренгах по десять человек, ждали воины, одетые в тяжелые чешуйчатые доспехи разетрийской пехоты. Впереди стоял высокий широкоплечий командир. Он отсалютовал мечом, и все воины, как один, издали приветственный клич.

Рак-амн-хотеп приказал вознице развернуть колесницу так, чтобы лучше видеть своих воинов, а те лучше видели его. Величественно улыбаясь, царь приветственно вскинул руки.

— Бесстрашные души! — прокричал он. — Прошло слишком много времени с тех пор, как я лицезрел вас, и я радуюсь, найдя вас в прекрасном состоянии духа! Шесть долгих лет вы удерживали этот город, несмотря на все бедствия. Шесть долгих лет вы одни стояли между чудовищем из Кхемри и царствами на востоке! Вся Разетра знает о ваших отважных деяниях! Ваши имена с почтением перечисляют в храмах, ваши семьи получили от меня богатое вознаграждение в благодарность за вашу службу. Наши братья и кузены уже в пути, сотрясая своей яростью землю! Скоро они встанут рядом с вами, и мы отправимся на восток, чтобы завершить дело, начатое так давно!

Воины встретили эти слова ликующими криками и застучали булавами по щитам. На их лицах появились гордые улыбки, и только по жестким взглядам темных глаз можно было понять, через какие испытания им пришлось пройти. Экреб, командир этого отряда, опустился на одно колено перед царем, выходившим из колесницы.

— Не надо этого! — заявил Рак-амн-хотеп и нетерпеливо замахал рукой на полководца. — После всего, с чем тебе и твоим людям пришлось столкнуться, ты больше никогда ни перед кем не должен склоняться! — Царь быстро шагнул вперед и сжал плечи полководца, буквально силой подняв его.

— Добро пожаловать, о великий, — ответил Экреб низким голосом.

Полководец был крепко сложен и благословен силой и жизненной энергией, как один из любимых сыновей Птра, с широким лицом, тяжелым выпуклым лбом и темными глазами. Солнце светило на его бритую голову и отражалось от золотых колец в ушах.

Его губы изогнулись в кривой усмешке.

— Шесть лет без тебя — это слишком большой срок.

— Ты чересчур добр ко мне, друг мой, — ответил Рак-амн-хотеп.

— Вовсе нет. Мы думали, что ты вернешься через год. Собственно, перед отъездом ты примерно так и сказал.

— Вероятно, я слишком оптимистично оценил положение.

— На пятом году ожидания мы пришли к тому же выводу.

Оба фыркнули, но лицо царя тут же снова сделалось серьезным.

— Ну, насколько все плохо? — негромко спросил он.

Усмешка исчезла с лица Экреба, оно сделалось бесстрастным. Полководец подбирал нужные слова, но в конце концов просто вздохнул.

— Это было ужасно, — признался он. — Никто из нас после этого не сможет вести добродетельную жизнь. Нет такой преисподней, которая сравнится с тем, с чем мы столкнулись в Кватаре.

Рак-амн-хотеп поморщился, увидев взгляд полководца, и посмотрел на ликующих воинов за его спиной.

— Это все, что осталось от сорока тысяч? Едва наберется полк?

Экреб кивнул:

— Только богам известно, сколько дезертировало и сбежало домой в первые месяцы. Мы пытались их остановить, но тут началась чума, и все, что мы могли, — это попытаться остаться в живых. Ливарская армия почти вся погибла в первые шесть месяцев. Мы уцелели только потому, что заперли дворцовые ворота и не пускали сюда толпу. — Экреб пожал плечами. — Хотел бы я поведать тебе истории о мужестве, но правда в том, что мы укрылись за этими стенами и молились, чтобы выжить. В конце концов мы поняли, что чума не может проникнуть во дворец.

Рак-амн-хотеп нахмурился:

— А почему?

Лицо Экреба помрачнело.

— Мы тоже пытались это разгадать, — ответил он, — и в конце концов решили, что есть только одно разумное объяснение: Нагаш этого не хотел. Немухареб боится, что Узурпатор уготовил ему и его семье особую судьбу.

Царь нахмурился еще сильнее:

— Немухареб доставлял вам неприятности?

Экреб помотал головой:

— Нет. Он человек сломленный, топит свои кошмары в вине и млечном соке черного лотоса. Его не свергли только потому, что здесь мы.

— Я удивлен — неужели тут есть кто-то, кто желает занять его место? — угрюмо пробормотал Рак-амн-хотеп. — Сколько жителей города осталось в живых?

— Только боги знают, — ответил Экреб. — Но наверняка меньше тысячи. Поисковые отряды прочесывают поквартально весь город, и мы до сих пор находим трупы. Город превратился в одну большую гробницу. Потребуются поколения, чтобы он возродился, и то неизвестно, получится ли это.

Царь кивнул.

— Теперь мне понятно, почему армия Ливары предпочла встать лагерем за городскими стенами, — произнес он.

— А что насчет нашей армии? — спросил полководец. — Когда они будут здесь?

— Через несколько недель, — вздохнул царь. — Когда ливарская небесная лодка нас нашла, мы были в нескольких днях похода от Долины Царей. Путь от Разетры долог, и передвигаемся мы медленно. Собралось шестьдесят тысяч пехотинцев и кавалеристов, да еще двенадцать тысяч дикарей с их громовыми ящерами. — Рак-амн-хотеп покачал головой. — Не знаю, как Гузебу удалось уговорить меня взять ящеров. Пока от них больше хлопот, чем пользы. К счастью, оказалось, что Нагаш не торопится идти на город, а это волновало меня больше всего.

— За это благодари Хекменукепа и Небунефера, — сказал Экреб.

— Небунефера? — Брови царя удивленно поползли вверх. — А что здесь делает этот старый интриган?

— Прибыл вместе с ливарцами, — ответил полководец, — и почти сразу же отправился в Ка-Сабар. Ходят слухи, что он придумал план, как удержать Нагаша, пока мы соберем свои силы.

— Не уверен, что эта мысль мне понравится. — Царь нахмурился, глядя на дворец. — Пойдем, старый друг, — проворчал он, поманив за собой Экреба. — Пора выяснить, что задумали наши союзники, пока меня тут не было.

Черная башня вздымалась вверх, как каменный клинок посреди бурлящего моря песка. На краю Великой пустыни вокруг нее вечно бушевали песчаные бури. Песок отшлифовал до зеркального блеска большие базальтовые блоки, которыми была выложена поверхность башни. Звук, с которым он сыпался на камень, походил на шипение сотен тысяч голодных змей, выискивающих трещину, чтобы проникнуть внутрь.

Но работа над башней продолжалась, несмотря на ярость ветра. Продолжалась денно и нощно. Армия рабов обтесывала камни и относила их к подножию башни. Другие работники тащили их наверх по бесконечной спиральной эстакаде, на высоту более двух сотен футов. Эстакада была сделана из дерева и кож, связанных толстыми веревками. Во время бурь она раскачивалась, угрожающе дрожала и много раз падала, сорванная бешеными порывами ветра или поврежденная песком. И всякий раз под тяжестью падающих бревен и обломков камней гибли десятки и десятки рабов.

Самые счастливые не поднимались. Однако большинство отодвигали упавшие балки или выкапывались из песка ободранными руками, оставляя ошметки плоти. Их сила рождалась из чужой безжалостной воли, как плетью хлеставшей их пойманные в ловушку души.

Люди Бхагара не знали голода, боли, усталости. Последние из них умерли больше трех лет назад у подножия черной башни Архана, когда укладывали камни фундамента. Дыхание их бога беспомощно бушевало вокруг, бичевало их тела, вырывало глаза, но башня все равно продолжала расти.

Мысль о строительстве башни возникла у Архана довольно давно, еще тогда, когда только начали возводить пирамиду для его хозяина. И когда после завоевания Бхагара в его власти оказались несколько тысяч рабов, визирь уцепился за эту возможность. Пока его хозяин собирал армию в Кхемри, Архан предложил построить цитадель, чтобы охранять город от нового нападения Ка-Сабара или мятежа в Городе Специй, Бел-Алияде. Вечный Царь подумал и согласился.

По правде говоря, Архан более всего хотел находиться подальше от Нагаша по совершенно другой причине: из-за эликсира, дарящего жизнь. Он злился на то, какой властью над ним обладал Нагаш из-за этого ужасного зелья, но рецепт колдовского напитка ему по-прежнему не сообщался. Если он будет служить своему царю издалека, из черной башни, у Нагаша не останется выбора — ему придется показать визирю, как самостоятельно изготавливать эликсир. Во всяком случае, Архан надеялся на это.

Но каждые шесть месяцев из Кхемри прибывал гонец и привозил скрепленную печатями шкатулку с шестью склянками эликсира для визиря — одна на месяц. Из-за недостатка зелья Архан все время ощущал слабость, мучился жаждой и, несмотря на все свои старания, никак не мог сэкономить достаточно эликсира, чтобы изучить его свойства.

За первые два года после резни в Бхагаре рабы вырыли глубокую яму в каменистой почве, создав первый из этажей башни на глубине более пятидесяти футов. Архан вызвал из Кхемри мастеров-каменщиков, чтобы они руководили работой, а его мертвые всадники стояли на страже на вершинах барханов. Позже рабов отправили в их родной город, чтобы они разобрали свои дома на камни, необходимые для строительства.

Самый нижний из подземных этажей башни Архан отвел под свои личные нужды. Из-за постоянно бушующих песчаных бурь потребовалось больше года, чтобы перевезти все его хозяйство из Живого Города в далекую башню, и многие верные слуги погибли по пути. Остальных он отравил сразу же, как только они добрались сюда. Их сморщенные тела он завернул в чернейшую ткань и запечатал колдовскими сигилами сохранности.

Архан находился в своем святилище, просматривая свитки магической науки и изучая рубиновую глубину одной из драгоценных склянок с эликсиром, когда услышал слабый шорох в темном углу комнаты. На какой-то миг он решил, что проклятый песок, направляемый непримиримой ненавистью Ксара Безликого, чей народ он убил, все-таки просочился внутрь черной башни. Визирь ощутил настоящий ужас. Он схватил гаснущую лампу и стал осматривать комнату, разгоняя густые тени.

Лампа высветила блестящие черные хитиновые панцири. Из щелей в камне выползали скарабеи, покрывая пол убежища шуршащим ковром.

Архан отступил, крепко сжимая в руке склянку с эликсиром, и приготовился прочитать могущественное заклинание, как вдруг скарабеи устремились в середину комнаты; сухо пощелкивая крыльями, взлетели в воздух и закружились блестящим облаком.

Слова заклинания застыли на устах Архана — облако приняло знакомые очертания.

— Преданный слуга, — произнес голос из глубины шуршащего облака.

Он родился из шороха жвал и гудения крыльев, царапанья лапок о пыльные панцири, но ошибиться было невозможно. Потрясенный Архан низко поклонился образу Нагаша.

— Я здесь, хозяин, — сказал визирь, заталкивая склянку поглубже в рукав. — Что прикажешь?

— Наши враги снова выступили против нас, — ответил некромант. Смутно очерченное лицо Нагаша повернулось к визирю. — В Кватаре собираются новые армии, а Бронзовое Войско пересекает Великую пустыню, чтобы напасть на Бел-Алияд.

— Пересекает пустыню? Но это невозможно! — воскликнул Архан. — Песчаные бури…

— Бури — дело рук трусливых жрецов Махрака, — прошипел Нагаш. — Так они надеются скрыть передвижение своих войск. Прямо сейчас беженцы из Бхагара ведут воинов Ка-Сабара потайными путями племен пустыни. Они доберутся до Бел-Алияда за две недели. Да только они не знают, что среди них есть предатель, один из тех, кто поклонялся мне долгие годы после поражения у Зедри. Он доставит Бронзовое Войско прямо нам в руки, а значит, и сам Бронзовый Город!

В голове Архана все перепуталось — он пытался осмыслить новый поворот событий.

— Мои воины наготове, хозяин, — сказал он. — Что мы должны делать?

— Бери свою мертвую конницу и отправляйся в Бел-Алияд, — приказал некромант. — А когда прибудешь туда, сделаешь вот что.

И некромант посвятил Архана в свой план шипящим пощелкивающим голосом. Визирь слушал, низко склонив голову и продумывая падение Акмен-хотепа и народа Ка-Сабара.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Планы на корону

Кхемри, Живой Город, 44 год Гехеба Могущественного

(—1962 год по имперскому летосчислению')

Девушка-рабыня стояла на коленях в центре магического круга, тело ее мучительно напряглось, в то время как Нагаш читал Заклинание Жатвы. Девушка приплыла в Живой Город всего два дня назад на невольничьем судне из Зандри — ее забрали в рабство во время нападения на варварские земли на далеком севере. Ясные голубые глаза в молчаливом ужасе уставились на Нагаша, рот широко распахнулся в застывшем вопле боли, обнажив ровные белые зубы и изогнувшийся язык. Плечи дрожали — девушка пыталась сделать вдох. Верховный жрец был весьма осторожен — он оставил ее мышцы подвижными ровно настолько, чтобы она могла вдыхать достаточно воздуха и оставаться в полном сознании. Ему потребовались долгие месяцы и бесчисленные эксперименты, чтобы добиться такой точности.

Сильный голос Нагаша эхом отражался от каменных стен его святая святых под Великой пирамидой. Он продолжал свой безжалостный дикий речитатив и говорил по-неехарски, а не на умирающем змееподобном языке своих пленников. За три года, прошедшие после того, как он убил того болвана-неудачника Имхепа, его понимание варварской магии стремительно росло. Проливать кровь, выпускать душу из оков плоти и костей стало привычным делом.

Речитатив ускорялся и звучал, как колокольный звон. Нагаш полностью сосредоточился на трепещущем сердце рабыни. Оно начало биться в одном ритме с его речитативом, и воздух между магом и рабыней потрескивал от невидимой глазам магической связи. Верховный жрец стиснул кулаки, кожей чувствуя тепло жизненной силы девушки. Его голос возвысился до ликующего крика, от бледной кожи рабыни потянулись тонкие завитки дыма. Девушка больше не дрожала. На ее висках и шее проступили вены. Нагаш чувствовал, как биение ее сердца усилилось до блистательного крещендо. И тут тело рабыни неистово содрогнулось и вспыхнуло столбом шипящего зеленого пламени.

Нагаш погрузил руки в пылающее инферно и сжал горло девушки, чувствуя, как сила струится по его коже. Глубоко вдохнув, он напряг волю, и ее жизнь потекла в него. Его жилы невыносимо пекло, а последние крики рабыни беззвучно отдавались в его костях. Через миг все закончилось, и тело девушки, полностью лишенное жизненных сил, рухнуло к ногам Нагаша, превратившись в горку дымящихся костей.

Но это была только прелюдия, накопление силы перед началом настоящей работы. Укутавшись в бесплотный туман, светясь нечестивой энергией, верховный жрец снова распростер руки и обернулся к деревянной клетке, стоявшей в нескольких футах от магического круга. Внутри шевелились неясные фигуры, скрытые от неверного света угасающих масляных ламп. На этих близнецов, молодых мужчину и женщину благородного происхождения и в расцвете юности, Кефру наткнулся в винном погребе неподалеку от порта. Вообще ему крупно повезло — требования Нагаша для следующего эксперимента были весьма специфическими, пришлось ждать несколько месяцев, пока эта пара попалась в лапы молодого жреца.

Последние слова Заклинания Жатвы еще эхом звучали в комнате, а Нагаш уже начал следующий ритуал. Первые фразы были совсем простыми, они служили всего лишь для того, чтобы верховный жрец смог сосредоточиться, но ритм все убыстрялся, а текст усложнялся. Началась первая фаза превращения.

Нагаш быстро понял, что существует предел могущества человеческой души. Когда Имхеп в последний раз выдохнул и его жизненная сила перетекла в ладони Нагаша, верховный жрец почувствовал, что его жилы превратились в пламя, и вообразил себя богом. Но та чудесная энергия слишком быстро иссякла. Одна человеческая жизнь могла поддержать лишь незначительное заклинание друкаев, но не больше. Душа — всего лишь дуновение ветерка по сравнению с неистовыми ветрами магии, питающими ритуалы друкаев.

Колдун всегда это знал. Это была еще одна хитрая ловушка варваров. Мальхиор мог придерживаться их соглашения, обучая Нагаша магическим заклинаниям и ритуалам друкаев, но при этом прекрасно понимал, что верховный жрец никогда не накопит достаточно силы, чтобы приступить к более могущественным заклинаниям. Подобные попытки требовали десятков, если не сотен человеческих душ — слишком много, чтобы сделать это во время единственного обряда, и слишком масштабно, чтобы не привлечь внимания Тхутепа и городской знати. Мальхиор наверняка надеялся, что жажда власти так влечет Нагаша, что он потеряет голову и поведет себя безрассудно, а это приведет к его гибели. Однако верховный жрец, не поддаваясь искушению, стал применять новообретенную силу совсем иначе, а именно — к магической науке погребального культа Сеттры.

Более двух тысяч лет жрецы культа вечной жизни постигали темные тайны жизни и смерти. Древние свитки содержали в себе теорию ритуалов, обучая, как подчинить душу и управлять плотью. Однако практические результаты были ничтожны по сравнению с обрядами друкаев, потому что в своих заклинаниях жрецы-личи зависели от милости богов. Но все изменилось, когда жизненные силы Имхепа перетекли к Нагашу.

Это новое заклинание основывалось на древнем обряде погребального культа. Нагаш провел чуть ли не целый год, изменяя и исправляя ритуал так, чтобы он отвечал его целям, и сейчас собирался опробовать его. Магическое заклинание, насыщенное энергией, украденной у рабыни, сорвалось с языка Нагаша, как раскат грома. Верховный жрец сосредоточился на двух неясных фигурах, скорчившихся в глубине клетки, и протянул к ним руки. Близнецы тотчас же рухнули на пол, издавая стоны боли и страха. Магическая сила хлынула из его пальцев и заплясала на обнаженных телах.

Нагаш читал заклинание почти час, до тех пор, пока последние капли украденной энергии не вытекли из кончиков его пальцев.

— Шепреш, — возгласил Нагаш, завершая обряд и опуская руки.

Повисла тишина, нарушаемая лишь негромкими сдавленными звуками из клетки и шелестом кисточки в углу комнаты: Кефру еще несколько минут после окончания обряда продолжал записывать свои наблюдения в большущую книгу в кожаной обложке.

Наставники Нагаша отсутствовали. С тех пор как верховный жрец начал применять свои новообретенные способности к магической науке погребального культа, он обнаружил, что все меньше и меньше нуждается в присутствии друкаев. Нагаш подозревал, что очень скоро их соглашение подойдет к концу.

Молодой жрец сделал последнюю запись и посмотрел на хозяина.

— Ну что, обряд удался? — спросил он.

Нагаш кинул еще один взгляд на скулящие фигуры в клетке и сделал неопределенный жест.

— Еще слишком рано для выводов, — ответил он. — Превращение только началось. Приду позже, ночью, тогда уже будет что-то понятно. — Верховный жрец скрестил на груди руки. — Ты проследил за приготовлениями в городе?

Кефру кивнул, закрыл чернильницу и положил кисть. Прошедшие шесть лет оставили свой след на бывшем аристократе. Все еще молодой по неехарским представлениям, жрец, выполнявший опасные поручения своего хозяина, теперь выглядел изможденным, глаза его ввалились. Он проводил слишком много ночей в винных погребах, выбирая жертвы для хозяина, и лицо его сделалось одутловатым, землистого оттенка. Кроме того, он начал брить голову, чтобы скрыть седину на висках. Длинный неровный белый шрам, как борозда, пересекал мясистую левую щеку.

— Все готово, хозяин, — сказал Кефру. — Дом готов, и слуги знают, что делать.

Нагаш настороженно посмотрел на него.

— Мне кажется, ты что-то недоговариваешь, — сказал он.

Кефру аккуратно закрыл книгу и взял ее со стола.

— Это не мое дело, хозяин, — ответил он, поставив книгу на полку рядом с такими же томами.

— Верно, — согласился верховный жрец. — Тем не менее скажи.

Молодой жрец тщательно подбирал слова.

— То, что ты задумал, слишком рискованно, — начал он. — Эти люди — трусы и дураки. Они предадут тебя в один миг…

— От меня они получат куда больше, чем от моего брата, — оборвал его Нагаш. — В точности, как и ты, если помнишь.

— Они смотрят на это по-другому, — настойчиво продолжал Кефру. — У них нет ни власти, ни денег. Тхутеп и влиятельные семейства их просто раздавят, и им это известно. И никакие аргументы их не переубедят.

Нагаш холодно улыбнулся:

— Убеждать их? Вот уж нет. Когда придет время, они сами себя убедят.

Взгляд Кефру скользнул к клетке в дальнем конце комнаты, лицо напряглось.

— Разве мы недостаточно искушали судьбу? — спросил он. — Я потерял счет людям, которых мы убили. В припортовых кварталах уже пошли слухи.

— Искушать судьбу? — словно выплюнул Нагаш. — Судьба — это то, что слабые умы придумали для оправдания своих неудач. — Верховный жрец подошел вплотную к слуге. — У тебя что, коленки трясутся, Кефру? Наше дело только началось.

Молодой жрец посмотрел в глаза Нагаша и побледнел.

— Нет, хозяин, — быстро ответил он. — У меня не трясутся коленки. Приказывай, и я все исполню.

Нагаш внимательно вгляделся в лицо Кефру.

— В таком случае идем, — сказал он.

Кефру долго смотрел вслед верховному жрецу, вышедшему из тускло освещенной комнаты и начавшему долгий извилистый путь на поверхность. Из густой тени клетки послышался влажный булькающий кашель. Кинув последний испуганный взгляд на извивающиеся внутри фигуры, жрец поспешил за хозяином.

В мире за пределами усыпальницы приближалась полночь. Неру, полная и яркая, висела над бескрайним некрополем, окрашивая каменные строения в призрачный серебристый цвет и создавая лужицы чернильной черноты в узких проулках между ними, а Сахмет, Зеленая Ведьма, светилась зловещим красным светом над восточным горизонтом. Только Нагаш и Кефру шли среди жилищ мертвецов, прислушиваясь к тявканью шакалов возле бедных гробниц на юго-западе. На пути к проезжей дороге им не грозили никакие опасности. В прежние времена шайки грабителей и осквернителей могил нередко рыскали в поисках добычи в городе усыпальниц, но в последние несколько лет это прекратилось. Город наводнили слухи о том, что в некрополе Кхемри происходит что-то мрачное и ужасное, и тех, кто рисковал появиться на его улицах после наступления темноты, уже никто никогда не видел.

И действительно, в раннюю пору своего обучения верховный жрец не испытывал недостатка в человеческом материале, а его наставники — в развлечениях.

Нагаш и Кефру молча шли по погребальной дороге, мимо заброшенных гробниц, полузасыпанных песком и заляпанных птичьим пометом. Яркий лунный свет раскрасил склоны далеких барханов и очертил силуэт взлетающей цапли. Стая шакалов некоторое время преследовала жрецов по краю некрополя; низко пригнувшись, звери бежали вдоль барханов и глазами, сверкавшими, как начищенные монеты, следили за странными мужчинами. С каждой милей звери подходили все ближе и ближе, в конце концов Нагашу надоело, он повернулся и уставился на самого крупного шакала в стае напряженным гневным взглядом. Вожак недолго смог выдержать взгляд некроманта; отвратительно затявкав, шакал перевалил за ближайший бархан и исчез. Стая помчалась за ним.

Ворота в Живой Город на ночь запирались, но верховного жреца пропустили без лишних вопросов. По древней традиции, жрецам культа Сеттры разрешалось входить и выходить через ворота Усириана в любое время дня и ночи, поскольку им надлежало выполнять свои обязанности в усыпальницах за чертой города. На улицах храмового квартала царила тишина, но в отдалении слышался речитатив жриц Неру, вышедших на еженощное бдение — они охраняли Кхемри от духов пустых земель.

Миновав храмовый квартал, Кефру повел хозяина в переулок, где их уже ждали восемь встревоженных носильщиков с паланкином. Нагаш быстро сел в паланкин, и носильщики тотчас пустились в путь, направляясь в купеческий квартал, а там свернули на север, где на боковых улочках, к югу от богатых городских районов, выстроились в ряд винные погреба и притоны.

Здесь, несмотря на поздний час, было полно народа. Группы пьяных мужчин, шатаясь, переходили от одного кабака к другому, от одного игорного дома к другому или сидели прямо на улице, передавая друг другу кувшины с вином и играя в кости. Маленькие дети с грязными лицами бегали по переулкам, предлагая пьяницам помочь добраться до нужного места, а по дороге обчищали их. Игроки в кости распалялись, пьяные споры становились все жарче, то тут, то там вспыхивали драки. Небольшие отряды городской стражи с фонарями в руках, вооруженные крепкими дубинками, прочесывали улицы, сердитыми окликами разгоняли самых рьяных смутьянов и колошматили их дубинками по плечам и ногам.

Носильщики пронесли паланкин, не замеченный ни ночными гуляками, ни строгими стражниками, и свернули в узкий переулок около улицы Медников. Бежавший впереди Кефру подошел к незаметной двери, освещенной висячей масляной лампой, и негромко постучал. Носильщики осторожно поставили паланкин на землю. Загремели засовы, дверь распахнулась в тот момент, когда Нагаш вышел в ночную тьму. Быстро посмотрев в одну и в другую стороны темного переулка, верховный жрец шагнул в дверной проем и оказался в небольшом, заваленном мусором внутреннем дворике. Двое домашних рабов Нагаша низко поклонились хозяину и торопливо заперли за ним дверь.

Верховный жрец окинул дворик презрительным взглядом. Потрескавшиеся каменные плиты были засыпаны песком, в застоявшейся воде давно не работающего фонтана росли сорняки. В тени выщербленной стены сновали крысы.

— И эта дыра — лучшее, что ты сумел найти? — спросил он Кефру.

— Но ведь ты хотел анонимности, так? — язвительно напомнил Кефру. — Или ты предпочитаешь особняк в квартале аристократов, на виду у сплетничающих рабов и назойливых вдов? — Он осмотрел рассыпающийся дом и удовлетворенно кивнул. — Места, подобные этому, часто встречаются в районах с дурной репутацией. Знать и торговцы покупают их по дешевке, используют для любовных утех, а потом снова продают. Местные видят, как люди в любое время суток приходят и уходят, и не обращают на них внимания, и дом находится чуть дальше по улице от излюбленных притонов твоих гостей.

— Хорошо, хорошо, — рявкнул Нагаш и повернулся к рабам. — Все на месте? — спросил он.

— Последний пришел час назад, хозяин, — ответил один из рабов, задвигая засов.

— Небось, уже выпили все вино, — хмуро произнес Кефру. — Не самый лучший способ начинать тайный сговор, хозяин.

Верховный жрец не обратил внимания на дерзость слуги.

— Ведите меня к ним, — приказал он рабам.

Нагаш последовал за рабами через внутренний дворик, прошел в открытую дверь и зашагал по узкому коридору, освещенному парой коптивших масляных ламп. Туда и обратно сновали рабы с винными кувшинами и тарелками. Из дальнего конца коридора слышались приглушенные голоса и смех.

Рабы провели верховного жреца сквозь анфиладу маленьких, заставленных ветхой мебелью комнат. Каждая следующая была освещена лучше, чем предыдущая, и наконец Нагаш оказался возле последнего занавешенного дверного проема. Гул голосов и звяканье кубков доносились из комнаты.

Нагаш махнул рабам, отсылая их прочь, коротко глянул на Кефру, поправил одежду и, откинув занавес, шагнул в проем.

В отличие от остальных, эта комната была обставлена мебелью из апартаментов верховного жреца. Пол устлан прекрасными коврами, сотканными в далекой Ламии, софы с шелковыми подушками располагались вокруг внушительного кресла из темного полированного дерева. Не меньше дюжины молодых аристократов развалились на софах и коврах, попивая вино, угощаясь кусочками жареной рыбы и птицы с медных тарелок. В жаровнях, стоявших по углам комнаты, курились ароматическим дымком дорогие благовония.

Верховный жрец вошел в комнату, и все головы повернулись к нему. На лицах, раскрасневшихся от вина, появилось сначала удивление и тут же потрясение. Гости узнали человека, так поздно явившегося на пир.

Нагаш шагнул вперед, остановившись возле кресла темного дерева, предназначенного для хозяина. Пьяные голоса стихли, и человек, полулежавший в кресле, со смешком выпрямился.

— И что теперь? Придут наконец танцовщицы? — спросил он, оглянувшись. — С кожей светлой, как лунный свет, и волосами черными, как… — Его распутная усмешка исчезла, сменившись изумлением, а глаза широко распахнулись — он увидел, кто стоит перед ним.

Аристократ и жрец долго смотрели друг на друга, и тут Архан Черный захохотал. Лицо верховного жреца сделалось жестким.

— Я тебя забавляю? — спросил он негромко.

Архан усмехнулся, обнажив испорченные зубы.

— Мы тут все гадали, кто же такой наш таинственный хозяин, — ответил он и снова захохотал. — Раамкет думал, что это очередная попытка царя удержать нас от посещений винных погребов. — Он отсалютовал Нагашу кубком. — А тут ты.

Раамкет, темноглазый грубиян с лицом портового скандалиста, злобно посмотрел на Архана. Остальные разразились пьяным хохотом, видя замешательство своего товарища. Один, по имени Мерухеп, выудил из тарелки у себя на коленях небольшого угря и начал изучать его, поднеся к лампе.

— Кажется, наш приятель Раамкет слишком много знает. Может быть, среди нас есть лазутчик? — спросил он, запрокинул голову и шумно плюхнул угря обратно в тарелку.

В комнате снова расхохотались. Нагаш молча дожидался, пока веселье утихнет, холодно глядя на Архана. Через пару минут ухмылка исчезла с лица молодого человека. Он угрюмо встал с кресла, и Нагаш грациозно опустился в него.

— Попытка пошутить не удалась, но настроение правильное, — произнес он. — Собственно, вы здесь, потому что вам лучше других известно, каким сомнительным и опасным стало правление моего брата.

Архан фыркнул в свой кубок с вином.

— Единственная опасность, которую я вижу, — это смерть от скуки, — сказал он. — Большие приемы с каждым месяцем становятся все более мучительными.

— Мой брат обращается с вами как с детьми, — кивнул Нагаш. — Это унизительно, и не только для вас, но и для Кхемри в целом, потому что демонстрирует миру слабость нашего царя.

— А что бы ты сделал на его месте? — гадко ухмыльнувшись, осведомился Мерухеп. — Выволок всех нас на базар и отрубил кисти рук?

Верховный жрец проигнорировал вопрос.

— Тхутеп убедил себя, что люди по природе своей доброжелательны и жалостливы, — начал он. — Он думает, что если вы долго пробудете при царском дворе, то в ваши головы, как капли холодной воды, просочатся добродетели и чувство ответственности. Он воображает, что сможет убедить царей Неехары забыть о столетних распрях, соблазнив выгодной торговлей. — Слова стекали с языка Нагаша, как яд. — И как процветает наш город в последние шесть лет? Великие дома Кхемри не обращают внимания на царские призывы и поступают согласно собственным интересам. Целые аристократические кварталы опустели, потому что посольства братских городов переманили в Зандри. Впервые за много столетий Город Волн посягает на звание самого великого города Неехары, принадлежащее Кхемри! И ради чего? Чтобы Тхутеп мог договориться с Нумасом насчет более низких цен на зерно или привозить из Ламии не облагаемые налогом ковры? Вот на что он променял наше превосходство — на бусины для абака!

Кое-кто из собравшихся беспокойно заерзал, услышав страстную речь Нагаша. Один из них, беспечный повеса по имени Шепсу-хур, откинулся на спинку софы и настороженно уставился на верховного жреца.

— Если все обстоит так скверно, как ты нам тут рисуешь, о святейший, так почему же великие дома не восстанут против Тхутепа? — осведомился он. — Разве не так твоя династия пришла к власти, если уж на то пошло?

Нагаш остро взглянул на Шепсу-хура и неохотно кивнул. В жилах Хетепа текла царская кровь, но он не был сыном Ракафа, предыдущего царя. Когда Ракаф умер, его жена, царица Расут, оспорила древний закон и на какое-то время сама села на трон, боясь, что цари Нумаса или Зандри попытаются свергнуть ее младенца-сына и объявят город своей собственностью. В конце концов Жреческий совет Махрака сумел убедить Расут оставить трон и вернуться в Ламию, где она вскоре и умерла. Хетепа, доверенного визиря Ракафа, назначили править городом в качестве регента до тех пор, пока сын Расут не достигнет совершеннолетия.

Но уже через месяц после смерти Расут ее малолетний сын скончался от внезапной лихорадки, и Хетеп стал царем-жрецом Кхемри.

— Пока положение благоприятствует великим домам, — продолжал Нагаш. — Во время правления моего отца их власть и влияние оставались под контролем, но сейчас они могут отречься от царского закона и строить свою судьбу так, как пожелают. — Он пожал плечами. — Несомненно, со временем один из них решит, что он сильнее прочих и готов захватить трон, но такого шанса у них никогда не будет. Зандри намерен стать главной силой Неехары, но, чтобы это стало возможным, Кхемри необходимо окончательно уничтожить. Царь Некумет уже собирает силы. Очень скоро, может быть, всего через несколько лет, он наберется отваги и дерзости, чтобы выступить против нас. Когда это случится, Кхемри преклонит колени перед Зандри и навеки станет его вассалом.

Собравшиеся не знали, что ответить на откровенное заявление Нагаша. Они уставились в свои кубки или исподтишка поглядывали на товарищей. Только Архан решился высказаться:

— Это и вправду мрачные предположения, о святейший, но чего ты ждешь от нас? У нас нет ни власти, ни денег. — Он криво усмехнулся верховному жрецу. — Полагаю, мы можем вызвать Некумета на состязания по выпивке или на игру в кости. Подойдет такое?

Раамкет злобно взглянул на Архана.

— Я бы и пробовать не стал. Видел я, как ты кидаешь кости, — пробурчал он.

Собравшиеся разразились хохотом, подначивая Архана. Он оскалился, обнажив свои почерневшие зубы, начал пьяно огрызаться, осыпая приятелей ругательствами, и на какое-то время разговоры о царях и завоеваниях были забыты. Нагаш сидел и, не моргая, как змея, терпеливо дожидался, когда смех стихнет, а гости снова станут серьезными.

— Власть изменчива, — продолжил он, словно ничего не произошло. — Она переходит из рук в руки куда легче, чем можно предположить, и мой брат — прекрасный тому пример. — Нагаш внимательно всмотрелся в каждое лицо. — Сейчас вы бесправны, это верно, но все может измениться.

Архан подался вперед, поставив кубок на пол.

— И ты можешь это устроить? — спросил он.

Верховный жрец холодно улыбнулся.

— Разумеется, — ответил он. — Прежние времена подходят к концу. У Кхемри появится новый царь, и ему должны будут служить люди жестокие и безжалостные, те, кто не боится испачкать руки кровью, те, что заставят других снова почитать Живой Город. — Нагаш опять по очереди всмотрелся в каждое лицо. — Вы сможете стать богатыми и влиятельными настолько, насколько никогда не мечтали, если вы и есть те безжалостные люди, которых я ищу.

Мерухеп вновь шумно плюхнул в тарелку угря.

— Ты болван, если думаешь, что можешь стать царем, — презрительно фыркнул он. — Ты жрец. Совет Махрака никогда тебе этого не позволит.

— Эти мошенники не властны надо мной! — рявкнул Нагаш, стиснув подлокотники кресла. — Их власть — обман, и в один прекрасный день я сотру их в порошок! Они слишком долго заставляли нас подчиняться своим фальшивым богам!

Молодые аристократы, широко распахнув глаза, уставились на верховного жреца, не в силах вымолвить ни слова. Мерухеп презрительно тряхнул головой и опять начал ковыряться в тарелке. После долгого молчания тишину нарушил Архан.

— Я тот самый безжалостный человек, о святейший, — негромко произнес он. — Но ты об этом уже знаешь, иначе меня бы тут не было.

— И я, — возбужденно воскликнул Раамкет. — Думаешь, нет?

Шепсу-хур тихонько фыркнул.

— Я могу быть безжалостным, если на меня найдет такое настроение, о святейший, — сказал он.

Один за другим и остальные присоединили свои голоса к общему хору. Архан не ошибся, Нагаш очень тщательно выбирал, кого пригласить, руководствуясь советами Кефру. При всей своей юношеской браваде они были людьми отчаявшимися, давно увязли в долгах и погрязли в пороках. Обещание богатства и власти манило их вопреки каким-либо доводам, и всем им было нечего терять, кроме своих бесцельных жизней.

Только один из них так и не открыл рта. Мерухеп хмурился все сильнее и сильнее, вслушиваясь в какофонию голосов, и наконец резко поставил тарелку, расплескивая вино и роняя на пол скользких угрей.

— Вы все дураки! — рявкнул он, злобно уставившись на своих приятелей, и ткнул пальцем в Нагаша. — У него нет власти! И культ его поддельный, созданный только для того, чтобы потешить тщеславие царя! Вы что думаете, знатные дома будут спокойно сидеть и смотреть, как он свергает своего братца? Или воображаете, что Тхутеп проявит милосердие, когда узнает обо всем этом? Нет. Ваши головы быстро насадят на пики около дворца! — Мерухеп повернулся к Нагашу. — И поверь мне, царь узнает, так или иначе. Такие вещи никогда долго не остаются в секрете…

Он замолчал посреди фразы, наморщив лоб. Пару секунд казалось, что он просто потерял мысль, но тут его глаза расширились, он согнулся пополам, болезненно охнув, и почти тут же начал пронзительно кричать от боли.

Остальные повскакивали с изумленными возгласами. Некоторые побросали свои кубки с вином, решив, что оно отравлено. Один юноша, дальний родственник Мерухепа, робко подошел к несчастному, но застыл на месте, увидев взгляд Нагаша. Верховный жрец пристально смотрел на корчившегося Мерухепа, и его губы шевелились — он беззвучно читал заклинание.

Шепсу-хур тоже это заметил. Он перевел взгляд на Мерухепа, и глаза его в ужасе распахнулись.

— Пресвятая Неру, — прошептал он, показывая на пол. — Угри!

Перевернутая тарелка Мерухепа валялась на полу, и в луже вина извивался и шипел, кидаясь на Мерухепа, комок вареных угрей, напоминавший клубок змей. Комната заполнилась воплями отвращения и ужаса, и молодые люди отпрянули от бьющегося в агонии Мерухепа. Через несколько секунд его крики сделались тише, в горле забулькало, и сквозь одежду начала сочиться кровь. Мерухеп беспорядочно бил руками и ногами, угри уже прогрызли ему живот, и у молодого человека начались предсмертные судороги.

Прошло всего несколько минут, и Мерухеп был мертв. В луже крови и желчи извивались длинные бледные существа, замирая одно за другим. Когда последняя тварь вернулась в небытие, Нагаш поднял глаза на дрожащих людей.

— Думаю, вы все поняли, что необходимо сохранять в тайне наши намерения, — спокойно произнес он и поманил к себе стоявших в тени рабов. Те немедленно кинулись к нему, чтобы убрать тело Мерухепа. — Пока от вас требуется только одно — ждать.

Он снова поднял руку, и из прихожей появился Кефру. Юный жрец держал в руке свиток папируса.

— Пока мне нужны только ваши имена, — сказал Кефру. — Напишите их на этом свитке вместе с именами тех аристократов, кого, по вашему мнению, можно убедить присоединиться к нам.

Первым Кефру подошел к Архану, протянул ему папирус и вытащил из рукава кисть и чернильницу. Юноша смотрел на кровавый след, тянущийся за трупом Мерухепа, со смесью живого интереса и отвращения. С заметным усилием он оторвал взгляд от кошмарного зрелища и посмотрел на пустой папирус.

— Мы должны… мы должны подписаться кровью? — нерешительно спросил Архан.

Вопрос удивил Нагаша.

— Кровью? — насмешливо переспросил он. — Конечно нет. За кого ты меня принимаешь? За какого-нибудь варвара?

Несколько часов спустя Нагаш вышел из обветшалого дома и приказал носильщикам доставить себя обратно в некрополь. Те в страхе повиновались. Их шаги эхом отдавались на опустевших улицах города. Приближался час мертвых, когда свет Неру уже почти исчезает и духи убитых могут спокойно рыскать по земле в поисках жертвы. Сахмет светила ярко, висела как раз над горизонтом на западе, и носильщики то и дело испуганно оборачивались, словно Зеленая Ведьма наступала им на пятки. Когда они все же добрались до Великой пирамиды, Кефру пришлось пообещать им двойную плату, чтобы они подождали среди этих облюбованных шакалами гробниц.

Нагаш ничего этого не замечал. Не сказав ни единого слова, он вышел из паланкина и буквально ворвался в усыпальницу. Масляные лампы в его святая святых еще горели. Он схватил одну и ринулся вперед, держа ее высоко над головой и разгоняя светом тени, укрывавшие то, что находилось в деревянной клетке у противоположной стены.

Подошедшего к клетке Нагаша встретило испуганное хныканье. Широко распахнутые обезумевшие глаза молодого человека светились желтым. Он дрожащим телом вжался в дальний угол клетки, надеясь избежать участи, постигшей его сестру. Ее останки лежали у ног верховного жреца в луже свернувшейся крови. Кожа ее раздулась, а потом лопнула, и на каменный пол излился поток разложившейся плоти и вонючей крови. Только скелет свидетельствовал о том, что это были останки человека.

Нагаш быстро отпер замок на двери клетки, протянул внутрь руку и схватил юношу за волосы. Вытащив пронзительно вопящего пленника из клетки, как делает мясник, выбирающий животное для бойни, он внимательно изучил каждый дюйм обнаженного тела.

Верховный жрец улыбнулся. Молодой человек по имени Шепреш нисколько не пострадал. Заклинание, убившее его сестру, не коснулось его, несмотря на общую кровь близнецов.

Все еще улыбаясь, Нагаш втащил воющего пленника в ритуальный круг и снова начал читать Заклинание Жатвы. Тут в комнату вошел Кефру, державший в руке свиток папируса, который принес со встречи.

— Имена! — приказал Нагаш, протянув руку. — Имена! Давай их сюда!

Близился час мертвых — и впереди его ждала кошмарная работа.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Обоюдоострый клинок

Бен-Алияд, Город Специй, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Бхагарец легко скакал по узким дорожкам между палатками, мерцая, как призрак, в предрассветном сумраке. Он стремился в центр военного лагеря, серебряные колокольчики, привязанные к кожаной сбруе лошади пустыни, издавали странные, таинственные звуки, мало сочетавшиеся с барабанным топотом лошадиных копыт, и воинов Бронзового Войска невольно охватывала дрожь. Молодые солдаты поднимались со своих постелей и, спотыкаясь, шли следом за всадником, недоумевая, что это за срочность такая, а ветераны обменивались мрачными взглядами, тянулись за оселками или в последний раз проверяли доспехи.

Бронзовое Войско Ка-Сабара стояло лагерем на западном краю Великой пустыни, расположив палатки большим полукругом возле узкого устья вади, дававшего им приют на последних десяти милях пут. Дорога через пески заняла много недель, несмотря на безошибочные указания всадников Бхагара. Воины шли ночами и прятались от палящей жары днем, и после первой же недели даже самые сильные из них с тоской смотрели на бесконечные пески и боялись, что никогда не выберутся из пустыни. Однако их проводники держали слово, и Бронзовое Войско никогда не отходило дальше чем на три дня пути от оазиса или скрытого тайника с запечатанными кувшинами свежей воды, заготовленной впрок едой и даже кормом для коней. Проводники входили в каждый оазис и вскрывали каждый тайник с жутковатым громким воем, вытаскивали ножи и рассекали себе щеки, принося жертву своему безликому, вечно голодному богу. К тому времени как воины добрались до края пустыни, их проводники были бледными, дрожали, словно в лихорадке, и, глядя широко распахнутыми глазами, едва слышно бормотали молитвы Ксару.

Бхагарцы вывели войско на каменистую равнину всего в миле от Дороги Специй, тянувшейся вдоль западного края пустыни, чуть больше чем в пяти милях от Бел-Алияда. Воины Бронзового Войска выходили на равнину пошатываясь, как грубо разбуженные люди, а бхагарцы закутались в безупречно белые погребальные одежды и намотали на головы тюрбаны весьма сложным образом, называвшимся Эшабир-эль-Хекхет, Беспощадная Маска. Они готовились отомстить за свой жестоко уничтоженный народ.

Но пока приказа к атаке не было. Напротив, Акмен-хотеп велел разбить лагерь и вознести молитвы богам. Они только что завершили суровый переход через беспощадные пески Великой пустыни, и даже бхагарцы согласились, что армия может денек отдохнуть и восстановить силы.

Прошел день, а затем и другой. Начался и закончился третий день, но войско все еще не снималось с места. Бхагарцы начали тревожиться. Неужели царь-жрец не понимает, что рано или поздно на лагерь наткнется караван или пастух и предупредит врага? Они пытались объяснить это царю, но Акмен-хотеп был непоколебим. Он отослал всадников из лагеря, приказав им отправиться на север, все разведать и вернуться с новостями о городе и людях.

И вот спустя пять дней после выхода армии из пустыни всадник-бхагарец мчался к палатке царя с такой скоростью, словно ему на пятки наступали воющие духи убитых.

Он приблизился к палатке в ту минуту, когда Акмен-хотеп со своими военачальниками начинал утреннюю молитву. Гехебу только что принесли в жертву молодого быка — одного из пяти драгоценных животных, прошедших с войском через всю пустыню. Хашепра, верховный жрец бога земли, стоял перед своими опустившимися на колени соплеменниками, раскинув мускулистые руки и высоко подняв окровавленный нож. Двое юных послушников, оба не старше двенадцати лет, трясущимися руками удерживали огромную бронзовую чашу, стараясь не пролить ни единой капли крови умирающего быка.

Послышался топот копыт, и все головы с любопытством поднялись, а царские ушебти вскочили на ноги и с угрожающим видом перегородили всаднику дорогу. Бхагарец натянул поводья на почтительном расстоянии от телохранителей и грациозно спрыгнул на землю.

— Великий царь! — вскричал он. — Твой лагерь обнаружен! Воины Бел-Алияда собираются на равнине к югу от города и готовятся к атаке!

Раздались взволнованные крики, призывы к бою, некоторые аристократы кинулись через лагерь, чтобы поднять воинов на битву, и только Акмен-хотеп остался стоять на коленях, молитвенно вытянув вперед руки и опустив голову. Аристократы, находившиеся ближе всего к царю, тревожно смотрели на Акмен-хотепа, не понимая, что им делать.

Среди них был и Пак-амн. Мастер Коня не сумел вернуть себе благосклонность царя, однако Акмен-хотеп настоял на том, чтобы он вместе с войском отправился в поход на Бел-Алияд. По древней традиции, Мастер Коня считался одним из главных полководцев царя в военное время, а Акмен-хотеп приказал соблюдать все древние традиции. Пак-амн со своей стороны выполнял свои обязанности с бесстрастным прилежанием и усердием.

Мастер Коня окинул взглядом развернувшуюся перед ним сцену и глубоко вздохнул.

— Какие будут приказания, о великий? — сухо спросил он.

Щеки его все еще были впавшими, глаза от сока лотоса провалились, но голос звучал уверенно и твердо.

Акмен-хотеп ответил не сразу. Губы его шевелились в безмолвной молитве. Он провел ладонями по лицу и бритому черепу, словно смывал с себя страх и сомнения.

— Сначала завершим обряд поклонения Гехебу, — спокойно произнес он, — потом позовем верховного иерофанта и принесем жертву Птра, чтобы он повел нас к победе.

И царь сделал жест Хашепре. Жрец кивнул, поманил послушников, и те принесли большую, полную до краев чашу. Пак-амн недовольно сжал губы.

— Время не терпит, — сказал он. — Враг может обрушиться на нас в любое мгновение. Раз уж эти люди с таким рвением служат Узурпатору, я сомневаюсь, что они будут утруждаться долгими молитвами.

— Тем больше у нас оснований продемонстрировать свою преданность богам, — спокойно ответил царь. — Мы сражаемся не за славу и не за деньги. Мы сражаемся, чтобы защитить Благословенную Землю и почтить Соглашение между богами и людьми.

— Воины Бел-Алияда не почувствуют разницы, — недовольным тоном воскликнул Пак-амн, — когда ворвутся в лагерь, разгромят нашу не готовую к бою армию и подожгут палатки!

Акмен-хотеп невозмутимо принял жертвенную чашу и поднес ее к губам. Когда он вернул ее послушникам, подбородок его был влажным от крови.

— Что бы сегодня ни случилось — это воля богов, — сказал царь и многозначительно взглянул на послушников. — Покажешь ли ты свою преданность богу земли, Пак-амн, или намерен продолжать спорить, тем самым еще сильнее задерживая армию?

Пак-амн гневно посмотрел на царя, хотел что-то ответить, но в последний момент осекся и нетерпеливо потянулся к чаше. Кидая тревожные взгляды на север, остальные аристократы последовали его примеру.

Раннее утреннее солнце как раскаленным железом обжигало лицо и шею Акмен-хотепа. Бронзовое Войско, грохоча тысячами копыт, под бой барабанов двигалось вперед. Воздух казался густым от поднятой пыли, забивавшей горло и залеплявшей глаза. Лагерь остался в трех милях позади. Войско уверенной, хотя и неровной линией двигалось к Городу Специй и ждущей там армии. Как оказалось, страхи Пак-амна были напрасными. Хотя воинам Ка-Сабара потребовалось два часа, чтобы сформировать боевые порядки и подготовиться к наступлению, армия Бел-Алияда их не опередила. К тому времени как оба войска оказались в пределах видимости друг друга, обороняющаяся армия не сдвинулась с места ни на шаг.

Они сошлись на каменистой равнине, ограниченной с одной стороны Дорогой Специй, а с другой — восточным краем пустыни. Акмен-хотеп уже различал стены Бел-Алияда на горизонте. Защитники Города Специй наступали беспорядочно, тесня сотню бхагарцев, пытавшихся заслонить собой приближающее Бронзовое Войско. Бел-Алияд кичился собственной легкой кавалерией. Когда-то этот город основали изгнанники из Бхагара, но с тех пор прошло четыре сотни лет, и их скакуны были обычными конями, купленными в Нумасе, а не даром бога пустыни. Кавалерия наступала рывками, то мчалась, как стая разозлившихся птиц, то возвращалась под защиту пехоты. Всадники пустыни отступали, отвечая на передвижения противника презрительными насмешками и отдельными выстрелами из луков.

Основной корпус вражеского войска насчитывал восемь тысяч человек — во всяком случае, так утверждали лазутчики-бхагарцы, но, как и в случае с легкой кавалерией, им не хватало мастерства и опыта. Бел-Алияд был самым маленьким городом-государством во всей Неехаре. Чтобы защищаться от нападений всадников пустыни и оберегать бесчисленные купеческие караваны, князья города содержали постоянную армию наемников. Лучников набрали из грозных морских стрелков Зандри, а два городских полка укрепили четырьмя тысячами наемников из северных варварских племен, которых перевезли на юг зафрахтованными купеческими судами и поставили под знамена Бел-Алияда.

Варвары были огромными, вонючими волосатыми дикарями, одетыми в потертые меха и длинные засаленные туники, подпоясанные широкими кожаными ремнями. Несмотря на примитивность и неумение вести войну пристойными методами, эти наемники прекрасно владели щитом и копьем, а также кривыми бронзовыми мечами, привезенными с суровой родины. Возглавляли же войско купеческие князья и их слуги, презиравшие кавалерийскую тактику своих предков и сражавшиеся на легких, быстрых колесницах, как и в остальных цивилизованных армиях.

Бронзовое Войско могло выставить против них только четыре тысячи человек да еще сотню бхагарцев, бывших их проводниками. Ка-Сабару не хватило шести лет, чтобы восстановить свои силы, потому что тяжелые пехотинцы нуждались в длительной муштре и соответствующих условиях, чтобы научиться как следует владеть копьем и щитом, и все это — в чешуйчатых доспехах. Акмен-хотеп успел вымуштровать только два полка пехоты, отряд из пяти сотен колесниц и тысячу лучников. Остальные — новобранцы, служившие в легкой пехоте. У каждого был только круглый щит, короткий меч и колчан с легкими зазубренными дротиками. Новобранцев безжалостно муштровали на тренировочных полях за городом, но никто точно не знал, насколько боеспособными они окажутся.

Когда Бронзовое Войско покидало Ка-Сабар, все надеялись, что новобранцам вообще не придется участвовать в боевых действиях. Сейчас их расставили впереди и по краям медленно передвигающейся тяжелой пехоты, и каждый держал в руке дротик. Лучники выстроились позади пехотинцев, уже натянув луки, а следом катились колесницы.

Войско Бел-Алияда остановилось посреди равнины и начало перестраивать боевые порядки. Два ряда наемных лучников вышли далеко вперед, наложив стрелы на тетивы и приготовившись стрелять. За ними толпились шумные варвары с раскрашенными синим и красным лицами, горящие жаждой крови.

Завидев Бронзовое Войско, наемники начали стучать оружием по щитам и выть, как стая гиен. В воздухе разносились боевые кличи на странном гортанном языке. Акмен-хотепу показалось, что позади орущих варваров он увидел штандарты городских отрядов и клубы пыли, вероятно поднятые вражескими колесницами. Легкая кавалерия Бел-Алияда собралась на флангах и готовилась снова ринуться вперед, на бхагарцев, находившихся между двумя армиями.

Подняв руку, Акмен-хотеп приказал своему войску остановиться. Протрубили рога, царь повернулся и спрыгнул с колесницы. Ушебти тотчас же присоединились к нему, окружив царя сверкающим бронзовым кольцом. Пак-амн тоже остановил колесницу и поспешил подойти к царю вместе с другими полководцами, слугами и жрецами Ка-Сабара. Хашепра оделся для сражения в бронзовые чешуйчатые доспехи и взял свой молот. Калифра, верховная жрица Неру, держала в изящной руке благословенное копье. Только Мемнет был невооружен, и лицо его в свете дня казалось бледным, почти восковым.

Царь дождался, пока подойдут все, и кивнул.

— Да пребудут с вами благословения богов, — сказал он. — День битвы настал, и пока все идет так, как и ожидалось.

Пак-амн скрестил руки на груди.

— Ты хочешь сказать, что спланировал все это? — спросил он. — Вместо того чтобы ринуться на Бел-Алияд и взять его штурмом, ты хочешь сразиться с его войском в открытом поле, несмотря на их численное превосходство?

Акмен-хотеп холодно посмотрел на Мастера Коня:

— А ты хотел, чтобы мы прокрались в Бел-Алияд ночью, как воры, и перерезали его спящих жителей? Это методы Узурпатора, Пак-амн. Мы будем сражаться с людьми Бел-Алияда достойно, по правилам войны, как поступали все цари-жрецы со времен Сеттры. Если у нас попросят пощады, мы выполним просьбу и потребуем выкуп.

На лице Пак-амна мелькнуло изумление, тут же сменившееся озарением.

— Так вот почему ты столько времени удерживал нас в лагере! — насмешливо произнес он. — Хотел, чтобы они нас обнаружили! А что же ты просто не послал к ним гонца и не пригласил на бой? Это был бы еще более красивый поступок!

Хашепра шагнул к Пак-амну и грозно посмотрел на молодого человека.

— Ты опять забываешься, — предостерег он. — Здесь, на поле боя, можно убить на месте за подобные разговоры.

— Несомненно, это устроит царя, — огрызнулся Пак-амн, — да только никак не изменит той правды, что нас ожидает. Неужели вы все забыли, что произошло у Зедри? Старые правила остались в прошлом! И если мы этого не признаем, Нагаш нас уничтожит!

— Только старые правила и отличают нас от этого чудовища! — закричал царь. — Если мы отринем свою веру и начнем сражаться, как Еретик, то чем мы будем лучше его? — Он поднял кулак к небу. — Пока живы мы, будут жить старые правила! Пока я дышу, Благословенная Земля живет во мне!

Темные глаза Пак-амна засверкали презрением, но он поклонился царю.

— Так веди нас, — сказал Мастер Коня, — пока ты жив.

Хашепра гневно сверкнул на него глазами и уже поднял свой молот, но царь жестом остановил его.

— Возвращайтесь к колесницам! — приказал он воинам и повернулся к иерофантам. — Оставайтесь здесь и призывайте силу богов нам на помощь. Если Бел-Алияд в самом деле переметнулся к Нагашу, среди них нет жрецов. Ваши благословения могут повернуть удачу в нашу сторону.

Калифра царственным жестом скрестила руки, но лицо ее напряглось, и на нем появились глубокие морщины. Казалось, что эта красивая жрица постарела на несколько десятков лет после сражения у оазиса.

— Мы сделаем все, что сможем, — серьезно пообещала она.

Хашепра кивнул.

— Если Бел-Алияд переметнулся к Нагашу, жрецы им не нужны, — уныло произнес Мемнет. — Они будут взывать к силе Узурпатора.

Царь посмотрел брату в глаза, и лицо его сделалось суровым.

— Значит, будем верить в отвагу и данную нам богом бронзу, — отрезал он. — Это может сделать любой.

Акмен-хотеп обвел взглядом своих полководцев, задержавшись на агрессивно настроенном Мастере Коня. Поражение у Зедри оставило раны куда более глубокие, чем те, что видны на теле. Царь понимал, что в рядах армии назревает мятеж. Особенно тяжело далось все это Пак-амну. Можно ли ему доверять? На какой-то миг Акмен-хотеп испытал соблазн сместить Мастера Коня с его поста и отослать обратно в лагерь, но он тут же сообразил, что это будет дурным знаком для остального войска. Если воины увидят, что царь готов арестовать одного из своих полководцев, их решимость растает, как воск под лучами полуденного солнца. Нужно считать, что прежние узы долга и верности пока достаточно сильны, что соглашение между богами и людьми все еще непоколебимо и что есть в мире вещи, над которыми не властен даже Нагаш.

Глубоко вздохнув, царь принял решение и поманил к себе сигнальщика.

— Прикажи бхагарцам прощупать противника справа, — сказал он, — и отступить в пустыню.

Услышав повеление царя, Хашепра нахмурился:

— Ты хочешь лишить нас легкой кавалерии в самом начале сражения?

— Наши проводники облачились в белое и надели Беспощадные Маски, — ответил Акмен-хотеп. — Они жаждут мести, но я не позволю пролить кровь мирных жителей. Бхагарцам придется подождать, пока Нагаш и его бессмертные ответят за свои преступления.

Сигнальщики подняли изогнутые бронзовые рога и протрубили замысловатую мелодию. Когда замерли последние звуки, царь повернулся к Пак-амну:

— Я поведу половину колесниц вперед, поддержим центр войска. Когда мы тронемся и в воздух поднимется пыль, бери вторую половину и отправляйся на левый фланг. Будь осторожен и скрывай свои передвижения за отрядами новобранцев, чтобы враг не догадался, что вы там. А я отвлеку внимание князя и его колесниц. Дождись удачного момента — и рази.

Пак-амн посмотрел в глаза царю, кажется, понял, что доверил ему Акмен-хотеп, и медленно кивнул.

— Я не подведу тебя, о великий, — пообещал он.

— Значит, отправляйся к своим колесницам, — приказал царь, — и пусть боги даруют нам победу.

Когда полководцы и свита царя разошлись по своим позициям, Акмен-хотеп повернулся к иерофантам.

— Проявят ли боги сегодня свою благосклонность, о святейшие? — негромко спросил он. — Я выпил много бычьей крови, но все же ничего не чувствую. Сила Гехеба не кипит в моих жилах.

Мемнет не смотрел в глаза брату.

— Я тебя предупреждал, — произнес он тихо. — Говорил тебе еще у оазиса, каковы будут последствия того, что мы злоупотребили силой богов.

Хашепра мрачно глянул на верховного жреца и склонил голову перед царем.

— Не страшись, о великий, — сказал он. — Гехеб не забыл своих любимых сыновей. Ты почувствуешь его присутствие, когда ринешься в бой.

Калифра тронула царя за мускулистую руку и тепло улыбнулась.

— Неру всегда с нами, о великий, — сказала она. — Ее свет пылает даже в темноте. Не страшись.

Царь-жрец Ка-Сабара поклонился святейшим, и на сердце у него полегчало. Улыбаясь, он повернулся и быстро зашагал к колеснице. Следом шли львиноподобные ушебти. С каждым шагом, сопровождаемым мерным топотом ног и бряцаньем оружия и доспехов, страх и сомнения отступали. Шум битвы барабанным боем звучал у него в ушах. И на какое-то время Акмен-хотеп сумел забыть про ужасы, свидетелем которых оказался, и про страдания, которые видела Благословенная Земля за его жизнь. На какое-то время он снова вернулся во времена своего отца, и отца своего отца, ведущих бои за деньги, власть и славу богов. Акмен-хотеп ступил на свою тяжелую колесницу, крепко сжал рукоять сверкающего меча и отсалютовал сигнальщику.

— Приказывай армии наступать! — крикнул он.

На поле боя запели рога, и Бронзовое Войско, как единое целое, тронулось с места. Царская колесница, загрохотав обитыми бронзой колесами, рванулась вперед. Акмен-хотеп стоял на ней, выпрямившись во весь рост, и обозревал расположение вражеских сил. Городские полки Бел-Алияда стояли позади четырех больших наемных отрядов. Между двумя подразделениями пехотинцев Акмен-хотеп видел развевающиеся знамена, наверняка украшавшие колесницы купеческих князей и их предводителя, Сухедира аль-Казема, Хранителя Потайных Путей.

Далеко на правом фланге противника Акмен-хотеп заметил клубы пыли. Бхагарцы уже отступали в пустыню. Хотелось надеяться, что они сумеют увлечь за собой вражескую легкую кавалерию.

Словно в зеркальном отражении боевых порядков Бел-Алияда на противоположном краю равнины, в центре линии фронта выступали два тяжелых полка Бронзового Войска, а между ними неслась половина колесниц. Пак-амн со второй половиной колесниц уже сдвинулся на левый фланг, укрывшись за двумя полками новобранцев. А уже за ними шагал отряд лучников, пока не видный врагу.

Воины Бронзового Войска шли вперед, наступая медленно, но уверенно. Царь посмотрел налево, пытаясь разглядеть вражескую легкую кавалерию, но ничего не увидел. Тут раздались предостерегающие крики из рядов пехоты, вновь привлекая внимание царя к центру. Солнечное небо затмила туча темных стрел. Выкрикивая ругательства, люди высоко поднимали свои круглые деревянные щиты, а воины в колесницах пригибались, прячась за обитые бронзой борта. Стрелы грозно гудели, пронзая воздух, и тут Акмен-хотеп ощутил, как защипало кожу: на него снизошло благословение Гехеба.

Бронзовые наконечники с треском вонзались в щиты и ударялись о чешую и кожу доспехов. Люди кряхтели и спотыкались под этим зловещим дождем, выдергивали стрелы и отбрасывали в сторону. Стрелы только скользили по их загорелой коже сила бога земли ослабила их полет. Из рядов Бронзового Войска послышались ликующие крики — воины поняли, что Гехеб с ними. Акмен-хотеп оскалился и снова махнул сигнальщикам.

— Пусть новобранцы идут вперед! — крикнул он. — Лучники, готовьтесь!

Снова запели рога. В ответ раздались энергичные крики молодежи из рядов новобранцев. Приготовив дротики, легковооруженные воины ускорили шаг и перешли на бег, приближаясь к наемным лучникам и пехотинцам врага. Лучники Зандри, потрясенные неудачей первого залпа, снова приготовились стрелять. Варвары завывали, как звери, и потрясали своим оружием, глядя на приближавшуюся легкую пехоту.

Лучники противника выпустили еще один залп стрел и, заметив, что новобранцы все ближе, быстро отступили по проходам, оставленным для них в толпе варваров. В шестидесяти шагах воины ускорили бег. В пятидесяти отвели назад руки и метнули целый град зазубренных дротиков в толпы варваров. Дротики вонзались в щиты наемников, насквозь протыкали меха и тонкие туники. Варвары, завывая и вопя, катались по земле, хватаясь за древки.

В сорока шагах новобранцы снова вытащили дротики из колчанов и метнули их во врага. В тридцати шагах — еще раз, потом в двадцати, а потом повернулись и побежали обратно к своим боевым порядкам. Им вслед летели оскорбления и вопли, но, отбежав на семьдесят шагов, новобранцы опять повернули, вытащили новые дротики и повторили маневр. И снова, остановившись так, чтобы оружие варваров их не достало, новобранцы развернулись и отступили.

Во время четвертой такой атаки Акмен-хотеп услышал пение рогов и шум битвы слева. На левом фланге в бой вступила легкая кавалерия противника, пытаясь смять легкую пехоту Ка-Сабара. К этому времени наемники в центре и на правом фланге не выдержали. Доведенные до отчаяния, граничащего с безумием, варвары окончательно наплевали на дисциплину и ринулись вперед, стремясь раздавить новобранцев.

Выполнив свою миссию, новобранцы побежали через равнину, заманивая варваров туда, где их ждали тяжелые пехотинцы Бронзового Войска и лучники.

Акмен-хотеп поднял меч.

— Лучники, приготовьтесь! — прокричал он. Царь внимательно следил за наемниками, рванувшимися кипящей волной плоти и бронзы вперед, к его войску. За пятьдесят ярдов он резко опустил меч. — Стреляйте!

Град смертельных стрел вылетел из-за спин тяжелой пехоты Бронзового Войска и устремился к наступающим варварам. Наемники падали сотнями, и в какой-то миг атака захлебнулась из-за гор трупов. Однако варвары оторвались от остальной своей армии больше чем на двести ярдов, и ни лучники, ни городские полки помочь им не могли. Из гущи вражеских колесниц отчаянно трубили рога, напрасно пытаясь отозвать воинов назад и перегруппировать их перемешавшиеся ряды, но Акмен-хотеп не собирался давать им такую возможность.

Царь-жрец Ка-Сабара запрокинул голову и издал свирепый клич:

— Воины Бронзового Войска! Бейте и верните свою честь! Во славу бога земли — в атаку!

От вопля двух тысяч глоток и громового топота копыт содрогнулась земля. Армия Ка-Сабара захлопнула свою ловушку.

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Кровавые пески

Западный торговый тракт, подле Фонтанов Вечной Жизни, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

— Кто-то подает сигналы, — сказал Экреб, грациозно встав с низкого кожаного дивана и показав своим кубком с вином в небо.

Рак-амн-хотеп, что-то устало проворчав, оторвался от карт и прищурился, глядя в пыльную даль. Цари Разетры и Ливары в полдень остановились на привал, укрывшись за барханами чуть в стороне от Западного торгового тракта. В тени пальмовой рощицы они составили большие скрипучие повозки Ливары в круг, в этом круге слуги-ливарцы постелили на песок толстые ковры и поставили столы и софы для удобства царей и полководцев. Когда царь Разетры впервые увидел эти массивные повозки, он насмешливо фыркнул и высказал Экребу все, что думает об изнеженности и лени Хекменукепа и ливарской знати, но спустя неделю похода на Кхемри воинственно настроенный разетриец был вынужден признать, что это не самый плохой способ вести кампанию.

Несмотря на стремление поскорее добраться до Живого Города и очистить Благословенную Землю от Нагаша и его приспешников, союзные армии передвигались ужасающе медленно. Разетрийцы потратили почти две недели, чтобы пересечь Долину Царей даже с помощью ливарских небесных лодок, а когда оба войска соединились под Кватаром, они уже не шли, а буквально ползли. Катапульты и прочие боевые машины Ливары часто ломались, и требовались долгие часы, чтобы заменить погнутую ось или треснувшее колесо, а выходцы из джунглей в армии Разетры переносили зной пустыни очень плохо и нуждались в частом отдыхе и большом количестве воды.

Союзнические армии растянулись на много миль и ползли по торговой дороге, словно червяк-землемер: хвост войска утром покидал свой лагерь, а вечером размещался на ночлег в лагере, оставленном с предыдущей ночи головой армии.

При таком медленном передвижении цари и их свиты вставали со своих мехов на рассвете, неторопливо завтракали, читали утренние молитвы и приступали к дневным делам, а войска ползли мимо. Когда ближе к вечеру становились видны последние отряды, цари проводили час-другой, совещаясь с командирами арьергарда и обоза, а когда солнце на западе скрывалось за пеленой пыли, ехали несколько часов подряд, догоняя авангард.

По предварительным прикидкам Рак-амн-хотепа, к этому времени союзные армии уже должны были добраться до окрестностей Кхемри, однако они все еще находились примерно в двух днях пути от Фонтанов Вечной Жизни, а значит, чуть больше, чем в половине пути до конечной цели. Два войска и наемники из джунглей уничтожали провизию, в особенности свежую воду, с ошеломительной быстротой. Громадных громовых ящеров периодически приходилось поливать водой, чтобы их шкуры не пересохли, и укротители сами сидели на половинном пайке, лишь бы их подопечные не погибли.

— Ну что еще такое, во имя всех богов? — проворчал Рак-амн-хотеп, вглядываясь в силуэт ливарской небесной лодки.

Это хитроумное изобретение по сравнению с другими небесными лодками было совсем крохотным: коробка размером чуть меньше колесницы, оплетенная канатами, что свисали с шаровидного пузыря, наполненного духами воздуха. Лодку запросто грузили в заднюю часть одной из громадных ливарских повозок, вытаскивали, когда цари останавливались лагерем, привязывали к двум повозкам крепкой веревкой и поднимали на высоту примерно в сто футов.

В лодке все время находились трое мальчиков. Они осматривали окрестности в умные зрительные трубки и обменивались сообщениями с авангардом войска. Рак-амн-хотеп увидел, как один из мальчиков поднял бронзовый диск размером с тарелку, поймал лучи сияющего света Птра и направил серию ярких вспышек на запад. Потом опустил свое сигнальное устройство и пристально всмотрелся в даль, дожидаясь ответа. Экреб сделал глоток вина и вытер со лба пот.

— Наверное, кавалеристы сообщают, что добрались до источников, — сказал он.

Царь с горестным изумлением хмыкнул:

— Твой оптимизм не перестает меня поражать.

Экреб философски пожал плечами:

— Я шесть лет выживал в Кватаре. Теперь меня ничто не может взволновать.

— Это верно. Давай сыпь мне соль на рану, — буркнул царь, поднялся на ноги и поправил тяжелые чешуйчатые доспехи. — Продолжай в том же духе, и я обращусь с просьбой к верховному жрецу назначить тебя царем-жрецом вместо меня, и тогда я смогу вести беззаботную жизнь ветерана.

— Храни нас боги! — в притворном ужасе воскликнул Экреб. — Ты слишком уродлив, чтобы стать настоящим полководцем-ветераном.

— А то я не знаю, — фыркнул царь, но смех его умолк, потому что один из мальчиков бесстрашно перелез через борт небесной лодки и съехал вниз по одной из длинных веревок. Юный гонец исчез из виду за одной из гигантских повозок; Рак-амн-хотеп быстро зашагал к расстеленным коврам, чтобы вместе с царем Ливары дождаться появления мальчика.

Как и почти ежедневно во время похода, Хекменукеп сидел за низким широким столиком, заваленным листами папируса, которые были исписаны магическими символами и заклинаниями. Вокруг стола столпилось с полдюжины придворных, погрузившихся в дискуссию об алхимии, а сам царь изучал свиток, глядя в один из своих обрамленных бронзой дисков, и делал пометки, обмакивая в чернила кисть тонкого волоса. Слева от Хекменукепа стоял на коленях раб и держал кубок с вином, чтобы царь мог освежиться. Второй раб помахивал над ученой царственной головой опахалом из павлиньих перьев. Погрузившись в мир пропорций и расчетов, царь чувствовал себя совершенно непринужденно, и Рак-амн-хотеп вдруг ощутил горькую зависть к ливарцам.

Хекменукеп поднял глаза как раз тогда, когда гонец проворно обежал повозки и под пристальным взглядом ушебти помчался в его сторону. Царь Ливары растерянно перевел взгляд с Рак-амн-хотепа на широко распахнувшего глаза мальчика.

— Да? В чем дело? — спросил он.

— Солнечный сигнал от Шеш-амуна, — воскликнул мальчик, имея в виду ливарского полководца, командующего авангардом союзников. — Он говорит: вражеская кавалерия обнаружена к востоку от священных источников.

— Проклятье! — прорычал Рак-амн-хотеп и сжал покрытые шрамами руки в кулаки. — И много их там?

Услышав свирепый голос царя, мальчик попятился.

— Тысячу извинений, о великий. Он не сказал.

— Будь их немного, Шеш-амун не стал бы докладывать, — хладнокровно произнес Хекменукеп.

Разетрийского царя эта новость не обрадовала. Он повернулся к Хекменукепу.

— Мне казалось, ты говорил, что Бронзовое Войско оттянет армию Нагаша в Бел-Алияд, — упрекнул он.

— Говорил. — Царь Ливары задумчиво пожал плечами. — Возможно, Нагаш решил разделить свое войско, а если так, это нам на руку.

— Если бы мы успели захватить священные источники, я бы с тобой согласился, — буркнул Рак-амн-хотеп. — А сейчас… наши запасы воды подходят к концу, и если мы очень скоро не окажемся у источников, жара убьет наши войска быстрее, чем это мог бы сделать Нагаш.

Хекменукеп нахмурился:

— И сколько у нас времени?

Разетрийский царь с трудом подавил раздражение. Ну как он может не знать потребностей собственного войска?

— День, может, два, но уж никак не больше, — отрезал Рак-амн-хотеп. — Сейчас дело идет к вечеру. — И начал расхаживать по ковру, обдумывая возможности. Если им очень, очень повезет, кавалерия окажется всего лишь отрядом лазутчиков. Приняв решение, он посмотрел на царя Ливары. — Я отправляюсь вперед, приму командование авангардом и посмотрю, с чем нам придется столкнуться, — объявил он и повернулся к Экребу. — Собирай смешанный отряд из легкой пехоты, лучников и всадников, до которых можешь добраться, и присоединяйся ко мне как можно быстрее, — приказал Рак-амн-хотеп.

Экреб кивнул и легко вскочил на ноги.

— Каков план? — уточнил он.

Похоже, вопрос позабавил разетрийского царя.

— Мой план? — переспросил он. — Буду мчаться по дороге, собрав всех воинов, каких только смогу, и убивать всякое живое существо, оказавшееся на пути между мной и источниками. — Он хлопнул Экреба по плечу. — Не мешкай, старый друг, — добавил Рак-амн-хотеп и поспешил в лагерь, отрывисто призывая возничих колесниц.

Над шумом и грохотом битвы запели трубы, раздались предостерегающие крики, а варвары Бел-Алияда неблагозвучно завопили. Акмен-хотеп поднял окровавленный хопеш и хрипло заорал:

— Они опять наступают! Готовьтесь!

Рога затрубили, подавая сигнал Бронзовому Войску и находящимся в отдалении жрецам, и, лязгая металлом, пехотинцы снова приготовились. Уже несколько часов бой перемещался туда и обратно по усеянному трупами полю. План Акмен-хотепа единой стремительной атакой заставить варваров бежать провалился. Несмотря на тяжелые потери, варвары не сдавались и сражались с безрассудной храбростью, граничившей с отчаянием.

Уже много раз за эту битву царь гадал, что же за страшные вещи рассказали им купеческие князья о владыке Кхемри. Если бы не своевременная поддержка колесниц Пак-амна на левом фланге, армию окружили бы во время первой атаки. В течение дня Мастер Коня снова и снова доказывал свою доблесть, отражая кавалерийские атаки и спасая легкую кавалерию на своем фланге от полного уничтожения.

И если бы не дисциплина и мастерство ветеранов Бронзового Войска, сражение бы уже проиграли. Опять и опять противостояли они смертельному граду стрел и сокрушающим атакам варварской пехоты. От вражеских наемников остались всего четыре потрепанных полка, лучники Зандри стреляли все реже, и можно было надеяться, что у них кончаются стрелы.

Но на правом фланге по-прежнему успешно действовал отряд легкой кавалерии. Они уже дважды нападали на легкую пехоту Акмен-хотепа, жестоко ее потрепав, и теперь выжидали очередного удобного момента для атаки. Царь не раз пожалел, что отослал бхагарцев в арьергард, и отправил за ними гонца, но прошло уже почти два часа, а они так и не появились. Уставшие ветераны сомкнули ряды и ощетинились копьями, и тут Акмен-хотеп заметил какое-то движение. Колесницы Бел-Алияда и два городских полка, все сражение бывших в резерве, пошли вперед прямо в центре вражеских боевых порядков. Приближался вечер, его войска устали, и вражеские наемники тоже. Купеческие князья пришли к выводу, что следующая атака решит исход битвы. Окинув взглядом свои потрепанные войска, царь подумал, что они, возможно, правы.

— Гонец! — заорал Акмен-хотеп, и мальчик тут же подбежал к колеснице царя. — Скажи лучникам, пусть стреляют в городские полки.

Мальчик слово в слово повторил приказ и помчался к лучникам. Царь немного поколебался, не послать ли гонца к жрецам — пусть еще раз обратятся за помощью к богам, но передумал, пожав плечами. Боги не слепцы, они и сами видят, насколько отчаянно их положение, и, если откажут, войну можно считать проигранной. Царь широко взмахнул мечом.

— Вперед! — вскричал он, обращаясь к своим людям, и колесницы тронулись с места. Они находились в нескольких дюжинах ярдов позади основной линии сражающихся, между двумя ветеранскими полками. Промежуток временно прикрывал небольшой отряд легкой пехоты, которую царь переместил сюда с левого фланга. Измученные новобранцы услышали приближение колесниц и с благодарностью ретировались. Накидки на них были изорваны и залиты кровью, многие держали в руках погнутые или поломанные дротики, вытащенные из трупов. Отступая в резерв мимо набирающих скорость колесниц, многие салютовали царю своим оружием.

Варвары ускоряли шаг, и шум из их рядов становился все громче. Дикая натура влекла их в бой, как мотыльков влечет огонь, и они уже обгоняли размеренно шагающих воинов городских полков. И тут первые стрелы лучников Ка-Сабара просвистели в воздухе, смертельным дождем заливая пехоту противника. Стрелы пронзали тонкие кожаные жилеты и бронзовые шлемы, люди пошатывались, спотыкались и падали. Крики раненых только возбудили наемников. Их хриплый боевой клич перерос в безумные вопли, и они ринулись в неистовую атаку, надеясь сцепиться с противником раньше, чем лучники успеют выстрелить еще раз.

Ветераны выкрикивали команды, и Бронзовое Войско приготовилось отразить атаку. В душе Акмен-хотепа мелькнул проблеск надежды, когда он увидел, что варвары-наемники нарушили ряды и оторвались от городских полков. Он внимательно следил за набирающими скорость колесницами, дожидаясь реакции купеческих князей. Линия боевых машин на мгновение остановилась, потом прозвучал нестройный хор военных рогов, и колесницы ринулись вперед, пытаясь остановить атаку наемников.

Акмен-хотеп довольно усмехнулся. Похоже, боги все-таки улыбнулись им. Царь внимательно следил за наступающим вражеским войском, дожидаясь, когда наемники будут вынуждены атаковать.

Вражеская пехота хлынула слева и справа и врезалась в плотный ряд копейщиков в бронзовых доспехах, не трогая новобранцев, — пехотинцы по собственному горькому опыту поняли, что парни с дротиками тут же отступят, и на них снова посыплются стрелы. Новобранцы терпеливо выжидали, подняв свое зазубренное оружие; как только начнется свалка, они ринутся вперед и будут метать дротики во фланги варваров.

Два войска схлестнулись, затрещало дерево, загремел металл. Обе ветеранских полка дрогнули было под натиском, но сила Гехеба наполнила их, и они удержались. Варвары падали, пронзенные копьями Бронзового Войска, их сбивали с ног щитами, но они все равно ломились вперед с каким-то зверским бешенством, прорубая себе путь топорами и уже затупившимися клинками. И хотя воины Ка-Сабара были закованы в превосходные бронзовые чешуйчатые доспехи, оружие врага то там, то здесь отыскивало цель, и воины падали на землю.

И в то время как варвары были сосредоточены на противнике, находящемся впереди, а городские полки пытались защититься от града стрел, колесницы купеческих князей, оказавшиеся в середине схватки, остались без всякой поддержки. Акмен-хотеп снова усмехнулся и поднял меч.

— В атаку! — прокричал он.

Запели рога, раздались свирепые крики, и тяжелые колесницы Бронзового Войска с грохотом понеслись вперед, обогнули сражающихся пехотинцев и врезались в смешавшиеся фланги двух варварских полков. Тяжелые колеса с бронзовыми ободами и острейшие клинки в ступицах отрубали ноги и распарывали тела. В воздухе звенели тетивы — лучники стреляли в воющую толпу противника. На столь близком расстоянии стрелы насквозь пронзали цель и нередко поражали и следующего воина. Аристократы и ушебти рубили наемников кривыми мечами, опуская их на непокрытые головы и плечи и нанося смертельные раны.

Варвары дрогнули почти сразу, разбегаясь под натиском грозных колесниц. Акмен-хотеп рвался вперед, сквозь боевые порядки, подгоняя возничих, — он стремился к купеческим князьям. Знатные воины Бел-Алияда увидели несущиеся на них огромные бронзовые боевые машины и в панике остановились — так останавливается караван, когда на него налетает внезапная сильная песчаная буря. Превосходя колесницы Ка-Сабара числом, они уступали им в тяжести и уж никак не могли сравняться с ветеранами Бронзового Войска в мастерстве и опыте. Несколько воинов по краям строя пытались развернуться и убрать свои боевые машины с дороги надвигающейся стены металла и плоти, но остальные самоуверенно ринулись вперед. В результате начался полный хаос, лишивший войско Бел-Алияда главных сил в решающий момент.

Повсюду в воздухе летали стрелы — лучники обеих армий обменивались выстрелами. Одна стрела попала в борт колесницы Акмен-хотепа, срикошетила и зацепила ему бедро. Царь отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Люди кричали, кони ржали, но все эти звуки заглушил громовой грохот, когда колесницы обоих войск столкнулись.

Акмен-хотеп услышал предостерегающий крик своего возничего, и колесница резко свернула вправо. Мимо промчалась вражеская колесница, слишком быстро, чтобы ее преследовать. Острые клинки, прилаженные к ступице тяжелой колесницы Ка-Сабара, ударили в борт вражеской машины и с легкостью пробили плетеный корпус. Во все стороны полетели стебли тростника. Лучник с колесницы Бел-Алияда выпустил стрелу, просвистевшую над головой царя, и вот уже машина скрылась в туче пыли.

Поле боя содрогалось от лязга оружия и криков умирающих. Ушебти в колеснице Акмен-хотепа, слева от царя, взмахнул ритуальным мечом и ударил по пролетающей мимо вражеской машине с такой силой, что разрубил не только ее корпус, но и возничего. Справа, в клубах пыли, затрещало дерево, и мимо царя прокатилось колесо.

Акмен-хотеп подался вперед, вцепившись в борт колесницы, и попытался разобраться в бурлящем хаосе. Он высматривал развевающиеся знамена, пытался найти предводителя Бел-Алияда. Один быстрый рывок мог прекратить бой, если, конечно, у купеческих князей осталось хоть какое-то понятие о чести.

Справа загрохотали колеса, и из пыли выскочила колесница Бел-Алияда. Возничий опытной рукой вывернул свою машину, удачно проскочив мимо колесницы царя и не задев ее. Лучник, стоявший сзади, натянул тетиву и выстрелил в тот же миг, как Акмен-хотеп взмахнул мечом. Стрела попала в правое плечо царя, проткнув бронзовые чешуйки и войдя глубоко в плоть, но меч царя успел отсечь правую руку возничего. Тот отчаянно закричал и упал набок, невольно дернув поводья. Кони резко свернули влево и перевернули колесницу.

Царь, взревев, выдернул стрелу и швырнул ее в сторону, чувствуя, как под доспехами хлещет кровь. Насколько он мог судить, его войска пробили боевые порядки врага почти насквозь. Акмен-хотеп слышал отдаленный, подобный прибою, рокот слева, но это было слишком далеко и в данный момент не имело для него никакого значения. Царь дико оглядывался, пытаясь обнаружить предводителя вражеского войска.

Вот он! Справа, в нескольких дюжинах ярдов, он заметил несколько стоявших на месте колесниц, над которыми развевались яркие знамена. Это наверняка князь противника и его телохранители. Акмен-хотеп ткнул в ту сторону мечом, привлекая внимание своего возничего, и тот резко развернул колесницу. Они понеслись на врага, как пущенное копье, целясь прямо в центральную колесницу.

Князь и его свита мгновенно заметили опасность, но им не хватило времени тронуть коней с места. Двое телохранителей попытались кинуться вперед и перегородить дорогу Акмен-хотепу, но не успели. Царская колесница врезалась в колесницу князя, как молния, смяв ее плетеный корпус и опрокинув набок.

Акмен-хотеп выпрыгнул из колесницы на полном ходу и помчался к высокому сухощавому воину в блестящих бронзовых доспехах и ярком желто-синем облачении. Его люди — лучник со сломанной рукой и невооруженный возничий — бросились под ноги царю, но Акмен-хотеп отшвырнул их в сторону, как маленьких ребятишек. Однако князю хватило этой заминки, чтобы вытащить меч и приготовиться к нападению.

Князь Бел-Алияда был храбрым человеком, но плохим воином. Он неуклюже попытался рубануть Акмен-хотепа по лицу своим скимитаром, но царь легко отразил удар, стремительно взмахнул мечом и приставил его к горлу князя.

— Сдавайся, Сухедир аль-Казем, — прорычал Акмен-хотеп, — или готовься к встрече со своими предками в загробной жизни.

Князь покачнулся, и меч выпал из его дрожащей руки.

— Сдаюсь. Клянусь богами, сдаюсь! — воскликнул он, оседая на колени, словно его придавило тяжелой ношей, и сдернул с головы желтый тюрбан. Юное лицо князя было костлявым, изнуренным и искаженным от напряжения. — Пощади моих людей, о великий, и все богатства Бел-Алияда будут твоими!

Царь Ка-Сабара испытал огромное облегчение, но он не подал вида, глядя на князя сурово и неумолимо.

— Мы не чудовища, — сказал он. — Будешь вести себя с честью, и мы отнесемся к тебе так же. Прикажи своим людям прекратить сражение, и обсудим условия выкупа.

Князь позвал сигнальщика и с радостью отдал приказ. Судя по его лицу, он был искренне рад, что проиграл битву: теперь ему не придется подчиняться приказам чудовища, что сидит на троне в Кхемри.

Рога трубили снова и снова, прорезая грохот сражения. Прошло несколько долгих минут, прежде чем шум начал утихать, а пыль оседать. Бронзовое Войско разразилось ликующими криками, но они внезапно оборвались, сменившись криками растерянными и гневными. Акмен-хотеп посмотрел на князя, но тот и сам ничего не понимал.

С северо-запада послышался грохот колес. Акмен-хотеп обернулся и увидел потрепанную колесницу Пак-амна, несущуюся к ним через все поле сражения. На лице Мастера Коня застыло потрясенное выражение.

— Что? — закричал Акмен-хотеп, едва колесница остановилась. — Что случилось?

Пак-амн покосился на Сухедир аль-Казема и повернулся к царю.

— Из лагеря вернулся гонец, — сказал он.

Акмен-хотеп нахмурился:

— Ну? И что из этого?

— Он не сумел найти бхагарцев, — мрачно ответил Пак-амн. — Часовые сказали, что они там так и не появились.

Царь на мгновение растерялся.

— Так куда же они могли деться?.. — начал он, и тут кровь у него в жилах похолодела.

Акмен-хотеп медленно повернулся на север, в сторону Бел-Алияда, и прищурился, всматриваясь. Сухедир аль-Казем, прислушивавшийся к их разговору, испустил крик отчаяния.

Над Городом Специй поднимались первые клубы дыма.

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Уроки смерти Кхемри

Живой Город, 45 год Птра Сияющего

(—1959 год по имперскому летосчислению)

Лучшие зодчие Кхемри постарались обеспечить покойному царю Хетепу удовлетворение любой его потребности в загробном мире. Они построили в Великой пирамиде специальные погреба для хранения высоких кувшинов с зерном и сушеной рыбой, засахаренными финиками, вином и медом. Там были комнаты с роскошной мебелью и сундуки кедрового дерева, набитые богатыми одеяниями. В одной комнате положили связку мумифицированных соколов и любимый лук царя на случай, если ему захочется поохотиться в райских лугах. В других помещениях его ждали мумифицированные кони и большая колесница, сделанная из бронзы и позолоченного дерева.

Имелась даже низкая длинная комната, где стояло превосходное речное судно с мумифицированными гребцами, — вдруг царь пожелает поплавать по Реке Смерти?

Но самая лучшая комната из всех была построена над царскими погребальными помещениями, в самом центре Великой пирамиды. Архитекторы создали великолепный тронный зал со вздымающимися вверх колоннами и плитами полированного мрамора. В дальнем конце зала размещалось возвышение, и на нем располагался одинокий трон, изготовленный не из дерева, а из темного полированного обсидиана. По бокам трона стояли статуи Птра и Джафа — с суровыми лицами, но приветственно поднятыми руками.

Между колоннами по обеим сторонам тронного зала разместили статуи других богов: Неру и Асаф, Гехеба и Тахота, всех богов Неехары, и каждый из них ждал появления души покойного царя, потому что трон на возвышении предназначался не для Хетепа, а для Усириана, зловещего бога преисподней.

Именно в этот тронный зал Хетеп придет на суд богов. Если он прожил добродетельную жизнь, ему позволят уйти на золотые поля рая. А если нет — Усириан ввергнет душу царя в воющие просторы преисподней, где ему придется страдать вечно. Ну, или до того времени, когда жрецы погребального культа сумеют призвать обратно его душу и вернуть царя в мир живых.

Именно здесь Нагаш собирал своих союзников числом более сорока и, сидя на черном троне Усириана, расшатывал и без того ненадежные устои правления своего брата. Если Архана, Раамкета и остальных молодых людей и смущало святотатство некроманта, им все же хватало ума не говорить об этом вслух. Кроме того, он сдержал свое слово, и все они стали очень богатыми и могущественными людьми.

Прошло три года с тех пор, как они внесли свои имена в список заговорщиков на улице Медников, и за это время ужасная чума пронеслась по самым известным домам Кхемри. Болезнь в буквальном смысле слова растворяла свои жертвы изнутри за какие-то дни, иногда — недели. Чтобы исцелиться, храмам Асаф и Тахота отдавали целые состояния, но все, что могли сделать жрецы, — это чуть-чуть продлить агонию. Никто из пораженных чумой не выжил, а лекари так и не сумели понять, как она передается. Болезнь не коснулась ни рабов, ни стражей, ни чиновников — опасности подверглись только люди благородного происхождения. За исключением тех, чьи имена были записаны на папирусе Нагаша.

Смерть собирала свою дань, знатные дома пустели, и многие важные посты при дворе Тхутепа оказались свободными, в том числе и такие, которые столетиями занимали члены одной и той же семьи. В конце концов у впавшего в отчаяние царя не осталось выбора — ему пришлось отдавать эти посты тем, кто еще откликался на приглашение появиться на большом приеме. Удача изменила Кхемри. Про Живой Город забыли все посланники, вспомнив о нем лишь раз, пять лет назад, когда они крайне ненадолго явились сюда, отдавая дань уважения при рождении сына Тхутепа, Сухета.

— Как идут дела с торговлей? — осведомился Нагаш, подперев подбородок сложенными домиком руками и изучая собравшихся.

Жаровни в большом тронном зале горели, протянув длинные пальцы света к высоким колоннам. Каменные боги отбрасывали зловещие тени на мраморные плиты пола. Между союзниками некроманта бесшумно расхаживал Кефру, предлагая желающим прохладительные напитки.

Шепсу-хур взял кубок вина с деревянного подноса проходившего мимо жреца. Тхутеп назначил его на должность Мастера Врат, и теперь он отвечал за взимание пошлин с купеческих караванов, приходивших в Кхемри и покидавших его. Сюда включались корабли, следующие из Зандри, и суда с зерном, приходящие с юга, из Нумаса.

— Цены на базаре выросли почти вдвое, — ответил он, отхлебнув вина. — Зерно, специи, бронза: торговцы из других городов очень усложняют нашу жизнь.

Некромант кивнул.

— Работа Зандри, — объявил он. — Царь Некумет прижимает нас. Он убедил остальных царей повысить цены, чтобы задушить нашу торговлю. — Нагаш повернулся к Раамкету. — И контрабанда наверняка увеличилась раз в десять.

Раамкет скрестил на груди свои толстые руки. Этого дородного аристократа назначили Мастером Наказаний, и теперь он отвечал за городскую стражу. С помощью Нагаша Раамкет очень быстро воспользовался своей властью, чтобы заодно установить контроль над городскими преступными шайками.

— Разбойники в порту и в районе южных ворот занялись очень бойким ремеслом, — фыркнул он. — Собираются отдавать товары торговцам на базаре за половину нормальной цены. В наши дни это очень выгодная сделка, а разбойники здорово наживутся.

Нагаш покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Скажи, пусть продают свои товары по тем же ценам, что и чужеземные торговцы.

Раамкет нахмурился:

— Они об этом и слышать не захотят!

— Не захотят слышать, избавь их от ушей, — отрезал некромант. — Когда придет время Тхутепу отдать свою корону, будет… предпочтительнее, чтобы население поддержало его свержение. — И повернулся к Архану. — В каком настроении сейчас простой народ?

Архан дождался, когда к нему подойдет Кефру, взял кубок, одним большим глотком выпил сразу половину и сердито посмотрел на остаток. Став Мастером Рекрутов, он отвечал за ежегодную перепись и обеспечивал исполнение обязательной ежегодной общественной повинности каждым взрослым горожанином. В военное время он также станет предводителем копейщиков, входящих в основной корпус армии Кхемри.

— Ходят слухи, как ты и хотел, — сказал он. — Боги будто бы наказывают знатные дома за то, что те позволили Тхутепу потерять превосходство Кхемри. Потребовалось не слишком много усилий, чтобы заставить народ повторять это.

Шепсу-хур задумчиво глотнул вина.

— Если люди начнут думать, что чуму наслали боги, — произнес он, — не кинутся ли они прямиком в объятия жрецов? Мне казалось, мы этого не хотим.

Нагаш холодно улыбнулся:

— Они могут отдавать жрецам все свои деньги и преданность заодно, если хотят, — все равно святые люди не в состоянии остановить чуму. — Некромант подался вперед на своем черном троне. — Время Тхутепа на троне Сеттры истекает. Люди волнуются. Еще несколько недель голода и лишений, и они решатся свергнуть моего брата. А мы пока должны восстановить силы и приготовиться к еще одной, последней вспышке так называемой чумы. На этот раз она распространится среди городского купечества. Этого должно быть достаточно, чтобы разжечь беспорядки. — Нагаш махнул рукой, отпуская всех. — Завтра новолуние. Возвращайтесь в полночь со своими жертвоприношениями, прочитаем Заклинание Жатвы.

На этом аудиенция закончилась. Аристократы допили вино, поставили кубки на мраморный пол и без единого слова вышли из зала. Спустя несколько мгновений в нем остался один Кефру, старательно собиравший кубки на деревянный поднос. Нагаш внимательно всмотрелся в своего слугу.

— Ты чего-то недоговариваешь, — произнес он.

Кефру помотал головой:

— Я не знаю, о чем ты, хозяин.

— Я сужу по тому, как старательно ты избегаешь моего взгляда, — холодно сказал некромант. — Не оскорбляй меня жалкими попытками отговориться, Кефру. Это глупо.

Плечи юного жреца задрожали. Он немного помолчал, собираясь с мыслями, поставил деревянный поднос и выпрямился.

— Я боюсь, что ты становишься слишком дерзок, хозяин, — сказал он. — Тхутеп не слепец и не дурак. Исчезновения привлекают все больше и больше внимания. Твои так называемые союзники дюжинами хватают людей на улицах для твоих ежемесячных ритуалов…

— Архан и остальные должны познакомиться с зачатками искусства некромантии, чтобы быть для меня полезными, — прорычал Нагаш, пресекая дальнейшие объяснения, — а проклятие требует очень много силы, чтобы поддерживать его все время оборота луны. — Некромант раздраженно поерзал на троне. — Энергия исчезает слишком быстро.

— Но риск… — начал Кефру, беспомощно разведя руками. — И союзники твои стали чересчур дерзкими. Хватают первую попавшуюся жертву, а у многих есть семьи, и их исчезновение замечают. Я точно знаю, что люди ходят в храмы и требуют официального расследования. Это только вопрос времени — рано или поздно богатый купец или несколько скорбящих семей заплатят жрецам достаточно, и те всерьез этим займутся. А уж потом пройдет совсем немного времени, и все дойдет до царя.

— И что? — рявкнул Нагаш. — Мы последние три года постепенно лишали царя власти. Знатные семейства почти вымерли, и мои люди контролируют все жизненно важные функции города. Я вот думаю, что пора придумать способ повернуть расследование нам на пользу и представить жрецов как толпу продажных, сующих нос не в свое дело болванов. — Тут Нагаш увидел, как побледнел Кефру, и сильно подался вперед. — Ага. Теперь я понимаю, в чем дело. После всего, что мы узнали, после всего, что сделали, ты до сих пор боишься жрецов!

— Нет… нет, они тут ни при чем, — заикаясь, ответил Кефру. Его землистое лицо исказилось от страха. — В этом мире я не боюсь никого, кроме тебя, хозяин, но как же быть с богами? Мы обманывали Джафа и Усириана, лишив их не одной дюжины человеческих душ. Должно быть, гнев их воистину велик.

— И все-таки они ничего не делают, — презрительно бросил Нагаш. — И знаешь почему? Потому что мы восстали, чтобы лишить их власти. Мы постигаем тайны жизни и смерти, Кефру. А если не останется страха и угрозы их суда, боги утратят свою власть над человечеством.

— Да. Да, я все это понимаю, — сказал молодой жрец, и его шрам подчеркнул страдальческое выражение лица. — Но мы пока не бессмертны. Смерть все еще поджидает нас, а после нее — божественный суд. Мы… мы делали ужасные вещи, хозяин. И в учении Усириана нет преисподней достаточно страшной, чтобы расплатиться за наши преступления.

— Оставь это мне, Кефру, — холодно произнес Нагаш. — Всему свое время. А пока мы должны сосредоточиться на том, чтобы отнять у Тхутепа корону. Ты меня понял?

Кефру неохотно кивнул.

— Я понял, хозяин. — Он быстро поклонился и снова вернулся к своему занятию, собрал винные кубки и пошел к боковому проходу, ведущему в нижние уровни, где находились усыпальница Хетепа и кабинет Нагаша. Уже дойдя до колонн на северной стороне зала, Кефру вдруг остановился.

— Еще одно, хозяин, — сказал он. — Твои гости за последние несколько дней здорово преуспели в изучении гробницы. Думаю, Ашниэль почти нашла выход. Поставить новые западни?

Нагаш откинулся на спинку трона. Лицо его было задумчивым.

— Это тоже оставь мне, — бросил он.

Жаровни в большом тронном зале Великой пирамиды не потушили. В течение почти четырех часов после полуночи они тлели, испуская приглушенный красный свет, придававший огромному помещению зловещий кровавый оттенок. Красноватые отблески на каменных колоннах едва достигали высоты человеческого роста и растекались лужицами на широких ступенях тронного возвышения.

В холодном воздухе воцарилась тишина, которую нарушал лишь едва слышный шорох могильных жуков.

Потом послышался негромкий звук, похожий на шелест кожи о камень, и шипение, лишь слегка напоминающее человеческую речь.

Тени у колонн на северной стороне зала сгустились, в них зашевелилось что-то темное. Снова послышался свистящий шепот, будто там переговаривались змеи. Потом гибкая тень скользнула из тьмы и вышла на середину тронного зала. Вверх поднялись бледные руки и скинули черный капюшон, открыв резкие черты лица Ашниэль, ведьмы-друкии. Она медленно покрутилась на месте, словно пытаясь определить расположение тронного зала в пирамиде и понять, близка ли свобода.

Через несколько мгновений к Ашниэль присоединились ее соплеменники. Друтейра тоже откинула капюшон, и ее белые волосы рассыпались по узким плечам. Ее красивое лицо превратилось в напряженную маску. В руках она сжимала самодельный кинжал из обломка обсидиана. Следом за ней хромал Мальхиор, негромко ругаясь себе под нос. Из его левого бедра торчал дротик, и после каждого шага на мраморном полу оставались блестящие лужицы крови. Очевидно, Ашниэль не так хорошо разобралась в многочисленных западнях гробницы, как ей хотелось.

Трое друкаев сошлись вместе и о чем-то зашептались, видимо, спорили, куда идти дальше. И тут из темноты послышался холодный голос, эхом отразившийся от стен и пригвоздивший их к месту.

— Вы уже совсем близко, — произнес Нагаш из темноты, окружавшей черный трон.

По камню зашелестела одежда — некромант поднялся на ноги и медленно спустился по ступеням вниз, в красноватый свет. В левой руке он держал Посох Веков, темные глаза не отрывались от варваров. Нагаш улыбался, но в его улыбке не было и намека на веселье.

— Подсказать, куда идти дальше? — спросил он, указывая на дверь в дальнем конце зала. — Когда дух умершего царя предстанет перед судом и будет допущен в рай, он сможет покинуть Великую пирамиду и отправиться в загробную жизнь. Поэтому зодчие построили там длинный коридор с уклоном вниз, чтобы облегчить переход.

Ашниэль кинула на некроманта взгляд, исполненный неподдельной ненависти.

— Жаль, что духу не требуется настоящая дверь, — прошипела она. — Коридор этот чисто символический и заканчивается тупиком. — Она выпрямилась в полный рост и презрительно усмехнулась, глядя на некроманта. — Я провела очень много времени, читая о причудливых погребальных обрядах твоего народа. — Ведьма повернулась и показала на тень у южной стены зала. — Там должна быть еще одна дверь, ведущая в верхние помещения. А за ней — коридор наружу.

Нагаш насмешливо склонил голову.

— Коридор ждет, ведьма. Все, что стоит между тобой и свободой, — это я. — Он широко развел руки. — Победи меня своим колдовством, и можешь уходить.

Мальхиор, хромая, шагнул к возвышению.

— И в чем подвох? — словно выплюнул он. Но движение было обманным — быстрее, чем можно заметить, колдун вскинул вверх руку и зашипел. Целый поток мелодичных слов заставил воздух перед ним затрещать от магической силы.

Нагаш отреагировал не колеблясь. Он взмахнул Посохом Веков и произнес клятву отречения в тот самый миг, когда из пальцев Мальхиора вырвался луч бело-синего света. Разрушительное заклинание устремилось к Нагашу, но замерло на полпути, столкнувшись с контрзаклинанием некроманта, и исчезло с оглушительным грохотом.

Отдельные завитки магической энергии все же достигли Нагаша, и он сменил тактику. Выкинув вперед руку с открытой ладонью, он выкрикнул свое заклинание. Пыхнуло жаром, воздух между некромантом и друкаями пронизали стрелы мерцающего огня. Варвары попятились, отражая магические стрелы встречными заклятиями. Стрелы прожигали мраморные плиты, на них оставались расплавленные воронки, а от высоченных колонн отлетали куски.

Ашниэль зашла слева от Нагаша, прокричала еще какое-то нечестивое заклинание и швырнула из пригоршни поток шипящей тьмы. Нагаш быстро направил его в сторону своим встречным заклятием. Тьма ударила в Посох Веков, с громовым ревом пронеслась мимо некроманта, угодила в черный трон Усириана и расплавила его, превратив в дымящуюся лужу.

Мгновение спустя Мальхиор ударил Нагаша копьем энергии, попав некроманту в бок. Нагаш сумел лишить заклятие основной силы, но оставшаяся впилась ему в ребра, словно львиные когти. Мантия запылала.

Некромант пошатнулся, взревел и изрек целый поток слов. Пламя, лизавшее мантию, начало затухать и снова запылало неистовыми языками, но уже вокруг Ашниэль. Ведьма с легкостью отсекла от себя этот поток энергии.

Внезапно Нагаша окружил водоворот теней, из него вынырнула бледная фигура, протанцевала мимо некроманта, и его руку пронзила мучительная боль. Нагаш резко повернулся, но Друтейра уже ускользнула, с полным ненависти смехом исчезнув в магической тьме. Кровь струей лилась из раны, нанесенной кинжалом ведьмы.

Воздух в зале дрожал, насыщенный магической силой. Из мантии тьмы, в которую закуталась Друтейра, вырвался еще один колдовской поток, и левый бок Нагаша взорвался болью — заклинание задело его бедро. Некроманта развернуло, как детскую игрушку, он едва не упал с возвышения, тяжело рухнув на правый бок, но это спасло Нагаша от сверкающих стрел, выпущенных Ашниэль.

Верховный жрец заставил себя не думать про боль, терзавшую его и пытавшуюся лишить разума. Друкаи, безусловно, были больше искушены в колдовстве, нежели он, но некромант надеялся, что без неукротимой магии — они называли ее ветрами магии — друкаи слабы, и он с легкостью сможет отразить их чары. Теперь-то ясно, что варвары рассказали ему далеко не все, что знают сами. Однако у Нагаша были и собственные тайны.

Чернильная тьма снова сомкнулась вокруг него. Не пытаясь отразить ее встречными заклинаниями, некромант обеими руками сжал посох и стал дожидаться, когда во тьме мелькнет бледная кожа.

Друтейра, словно танцуя, опять приближалась к Нагашу сквозь тьму, заходя сбоку. Он позволил ей подойти поближе и замахнулся посохом. Ведьма это заметила и хотела отскочить в сторону, но некромант схватил ее за правую лодыжку, резко дернул и ударил. Визжа, она упала и покатилась вниз по ступеням возвышения.

Нагаш приподнялся на одно колено и прокричал заклинание, разогнавшее тени, как дым. Горло саднило, тело дрожало от напряжения. Он тотчас же ощутил давление воздуха и выставил перед собой Посох Веков. Спереди и сбоку его ударили потоки силы, огненные когти впились в лицо, а двойной удар, сотрясший тело, оглушил некроманта. Грудь разрывала мучительная боль, словно железные пальцы вонзились глубоко в плоть.

Некоторое время Нагаш балансировал на краю беспамятства, но удержался исключительно усилием воли и поискал взглядом раненого Мальхиора — тот все еще стоял в центре тронного зала. Сжав правый кулак, некромант начал читать заклинание.

Нагаш знал, что зазубренный дротик, воткнувшийся в бедро колдуна, смазан ядом — страшным, истощающим ядом, сейчас струившимся по жилам друкая. Но колдун каким-то образом все еще мог сражаться, несмотря на страдания. Однако сейчас некромант усилил их вдесятеро. Друкай застыл, не дочитав заклинания, мышцы его напряглись. На губах колдуна показалась пена; он упал и начал корчиться на изуродованных плитах пола. И тогда из пальцев некроманта стремительно вырвались обжигающие стрелы, располосовавшие тело друкая, как ножами. Кипящая кровь хлынула на пол, и тело колдуна замерло.

Однако Нагаш еще не покончил с Мальхиором. Произнеся Заклинание Жатвы и поглощая душу колдуна, он ощущал вкус крови. Жизненная сила Мальхиора хлынула в него, как ледяная река, успокаивая боль от ран и наполняя жилы энергией.

Друтейра лежала у подножия возвышения, скрючившись от боли. Она приземлилась на правую руку, теперь согнутую под странным углом. Зарычав, Нагаш ткнул в ведьму пальцем и выкрикнул злобное заклинание. Друтейра вскинула вверх здоровую руку и попыталась прочитать встречное заклинание, но сила некроманта накрыла ее, как песчаная буря. На бледной коже ведьмы появились капли крови, их становилось все больше, яростный магический ветер извилистыми лентами срывал плоть с ее костей. В мгновение ока от дикарки остались одни лохмотья, и только внутренности разлетелись кровавым веером над дымящимися костями. Нагаш снова прочитал Заклинание Жатвы и поглотил жизненную силу ведьмы.

Поток обжигающей силы ударил в некроманта, но Нагаш едва ощутил его, благодаря энергии, полученной от души Друтейры. Он повернулся к Ашниэль, все еще стоявшей у южной стены зала, и выпустил в нее магические стрелы. Ведьма отреагировала на его атаку с пугающей скоростью, отражая одни стрелы и растворяя другие. В зале с треском разбивались камни, вокруг друкии взвивались клубы пыли, но Ашниэль даже не задело.

Завизжав, ведьма нанесла удар сама. Нагаш почувствовал, как возвышение у него за спиной закачалось и стало рушиться. Он направил всю свою волю на камни, черневшие у него на глазах и сливавшиеся в одно целое, как утроба зияющей ямы. Некромант прокричал встречное заклинание, вложив в него всю полученную энергию, и заставил камни снова обрести твердость.

И прежде чем Ашниэль успела предпринять новую атаку, Нагаш выпустил в нее еще один поток стрел. И на этот раз она отразила их почти небрежно. Зал сотрясали все новые и новые удары, в воздухе свистели острые, как клинки, обломки камней.

Ашниэль пошатнулась, одарив некроманта злобной усмешкой.

— Умно, человек, — прокричала она, — но эти двое по сравнению со мной были любителями. Твои атаки хоть и мощные, но неуклюжие, а энергия уже кончается. Я же могу бесконечно отражать твои заклинания и, когда ты выдохнешься, сделаю из твоей кожи пару новых перчаток.

Лицо Нагаша исказилось от ярости, он опять начал читать заклинание. Дикий ревущий ветер поднялся вокруг некроманта и устремился вниз, к ведьме. Ашниэль вскинула вверх руки, и ветер просто закружил вокруг нее. Плиты пола у нее под ногами разлетались на кусочки, ветер подхватил и вихрем закружил обломки камней.

— Видишь? — захохотала она. — Твои чары меня не тронут.

Нагаш сделал глубокий вдох. Сила, полученная от душ друкаев, уже иссякала. Горло болело, словно разорванное.

— А почему ты решила, что они были направлены на тебя? — прохрипел он.

Улыбка Ашниэль исчезла. Глаза настороженно сощурились, она зашипела, как рассерженная кошка, резко повернулась и увидела потрескавшиеся и разбитые ноги Асаф, богини любви.

В замешательстве ведьма повернулась обратно к Нагашу, и в этот самый миг каменная голова богини величиной с колесницу обрушилась на нее, раздавив друкию всмятку.

Нагаш прочитал Заклинание Жатвы в последний раз и выпил жизненную силу Ашниэль. Боль утихла, сменившись холодным блаженством торжества.

Некромант осмотрел сцену битвы. В воздухе висела завеса пыли, пронизанная красноватыми отблесками угасающего света жаровен.

— Спасибо за урок, — произнес Нагаш, улыбнувшись.

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Надвигающаяся тьма

Бел-Алияд, Город Специй, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

К тому времени как Акмен-хотеп со своими воинами добрался до Бел-Алияда, бхагарцы уничтожили всех, кого смогли отыскать. Горы трупов лежали на узких улочках, людей убивали, когда они пытались убежать от стремительных волков пустыни. Когда перепуганные горожане прятались в домах, безжалостные бхагарцы бросали в окна факелы и трофейные масляные лампы и ждали с луками наготове. Старики, женщины, дети лежали на порогах своих домов, пронзенные стрелами и копьями. Бхагарцы наслаждались резней, их белые одежды и конская упряжь насквозь пропитались кровью невинных.

Повсюду в воздухе висел тяжелый густой запах крови, даже на знаменитом базаре специй. Яркие навесы рынка были разорваны, редчайшие экзотические травы высыпались из разбитых сосудов и были втоптаны в грязь. Всего лишь за полдня Бел-Алияд превратился в руины. В отместку за все то, что утратили, всадники пустыни вырезали его сердце и теперь спокойно сидели верхом на своих конях, опустив мечи, и безмолвно, темными глазами, лишенными мыслей и чувств, смотрели на сотворенный ими ужас.

Акмен-хотеп в окружении ушебти и легкой кавалерии Пак-амна тяжелым шагом направился на базар специй. Они оставили колесницы на окраине города — на тяжелых боевых машинах невозможно было проехать по улицам, не передавив трупы жителей Бел-Алияда.

Окровавленный меч задрожал в руке царя, когда он увидел безмолвные фигуры бхагарцев. Ярость и отчаяние кипели в крови Акмен-хотепа, и когда он попытался заговорить, из горла его вырвался только страдальческий вопль, эхом отразившийся на заваленной трупами площади. Кони пустыни шарахнулись в сторону, услышав этот ужасный вопль, они вскидывали головы и пятились от наступающего на них царя, но бхагарцы бесцветными голосами успокоили лошадей и грациозно соскользнули с седел. Пройдя несколько шагов в сторону царя, они остановились и осторожно сложили свое оружие на землю у его ног.

Некоторые из них стянули с головы тюрбаны, обнажив шеи, другие разорвали на себе залитые кровью одежды и подставили царю грудь. Они отомстили за свой народ и теперь были готовы присоединиться к нему в загробной жизни.

В этот миг Акмен-хотеп с радостью сделал бы им такое одолжение. Он вгляделся в эти мертвенные глаза, и его затошнило от ярости.

— Какое злодеяние! — вскричал он. — Эти люди вам ничего плохого не сделали! Неужели вы думаете, что те, кого вы любили, одобряют то, что вы натворили? Вы убили матерей и их младенцев! Так поступают не воины, но чудовища! Вы ничем не лучше Узурпатора!

Его слова хлестнули бхагарцев, как хлыстом. Один из них взвыл, как пустынная кошка, и схватил свой меч, но успел сделать всего два шага к царю, как один из ушебти Акмен-хотепа вышел вперед и зарубил его. Царские телохранители устремились к бхагарцам, сверкая ритуальными мечами, но их остановил командный окрик — не Акмен-хотепа, а Пак-амна, Мастера Коня.

— Стоять на месте! — прокричал он. — Жизни этих всадников может забрать царь, но не вы!

Верные своей клятве, преданные остановились, дожидаясь приказа хозяина. Акмен-хотеп повернулся на голос Пак-амна, осадившего коня рядом с царем, и гневно сверкнул на него глазами.

— Ты что, намерен просить меня пощадить их, Пак-амн? — рявкнул он. — Только жизнью они могут расплатиться за то, что здесь наделали!

— Ты считаешь меня слепым, о великий? — огрызнулся полководец. — Я видел то же самое, что и ты, но с казнью придется подождать, если мы с тобой надеемся еще раз увидеть Ка-Сабар!

Акмен-хотеп уже хотел ответить резкостью, но прикусил язык. Как ни ужасно, но Пак-амн был прав. Без бхагарцев они просто не найдут обратную дорогу через бесконечные пески Великой пустыни, а долг царя перед народом превыше любых других соображений. Бел-Алияду придется подождать справедливости.

— Схватить их, — приказал он ушебти глухим голосом. — Заберите у них коней и мечи и отведите их в лагерь.

Ушебти неохотно опустили оружие, но повиновались царю. Всадники пустыни не сопротивлялись, когда им связывали за спиной руки веревками, снятыми с их же седел, не возмущались, когда посторонние уводили их священных коней. Они считали, что их жизнь уже закончилась.

— Мы проведем их кружным путем, — предложил Пак-амн. — Чтобы городская знать не увидела. Потом я соберу войска и прикажу разжечь костры.

Акмен-хотеп тяжело кивнул.

— Что я скажу Сухедиру аль-Казему? — пробормотал он, не в силах оторвать взгляд от искалеченных тел на площади.

Мастер Коня набрал побольше воздуха в грудь.

— Мы скажем, что часть наших кавалеристов слишком увлеклась во время сражения и немного пограбила город. Больше ничего. Если мы расскажем правду, начнется мятеж.

Даже потрепанная и разоруженная, армия Бел-Алияда вместе с оставшимися в живых членами городских полков представляла собой значительную угрозу, а по условиям выкупа, предложенным царем, она разместилась в лагере под минимальной охраной. Наемников-варваров закуют в цепи и отправят в Ка-Сабар вместе с Бронзовым Войском — таковы были правила войны в Благословенной Земле.

Акмен-хотеп обдумал это и кивнул. Князю и его людям в конце концов придется сказать правду, но не сегодня. Сегодня у него нет на это мужества.

— Позаботься об этом, — устало произнес он и жестом велел Пак-амну уйти.

Царь в одиночестве стоял на залитой кровью площади, пока бхагарцев уводили, а Пак-амн отдавал приказы своим конникам. Опустив широкие плечи, Акмен-хотеп склонил колени среди тел невинных.

— Простите меня, — повторял он, прижимаясь лбом к горячим камням. — Простите меня.

Закатное солнце, красное, как свежепролитая кровь, опускалось в туман над Источниками Вечной Жизни. Белые клочья тумана медленно ползли в знойном воздухе, обвиваясь вокруг высоких барханов всего в нескольких милях от места, где стоял Рак-амн-хотеп, покрытый коркой из пота, пыли и песка после заварушки, случившейся этим днем, а левое плечо у него ныло, задетое вражеской стрелой. В горле и ноздрях запеклась грязь, а когда он на несколько секунд закрыл глаза, ему показалось, что он уже никогда не сумеет их открыть. Рак-амн-хотепу чудилось, что туман кружится и тянется к нему, как нежные руки любовницы. Он просто жаждал ощутить это прохладное чистое прикосновение, но туман оставался недосягаем под надежной охраной длинного ряда нумасийских конников и копий Кхемри.

Вражеские силы растянулись вдоль подножия низких барханов, расположенных на юге, причем левый фланг пересекал Западный торговый тракт, ведущий в Живой Город. Корпус вражеской кавалерии находился там наверняка для того, чтобы не допустить движения в этом направлении. Нумасийские кавалеристы верхом на своих конях были настоящими дьяволами, почти равными волкам пустыни из Бхагара, и, несмотря на то что они уступали числом, все же сумели взять верх над ливарцами во время дневной стычки.

Рак-амн-хотеп давил сильно, поначалу решив, что это не нумасийская кавалерия, а всего лишь отряд лазутчиков, отправленный собирать сведения о положении в Кватаре. Под их натиском враг медленно отступал, время от времени разворачиваясь, кидаясь вперед и выпуская град стрел или скрещивая мечи с ливарцами, если те слишком приближались.

Большая часть ливарской кавалерии расположилась по обе стороны от разетрийского царя, образовав широкий полумесяц: почти три тысячи легких кавалеристов и ударный отряд в пятнадцать сотен тяжелых кавалеристов. Тяжелые кавалеристы разместились слева от царя, и к концу дня силы их оставались относительно свежими.

Рак-амн-хотеп удерживал их и своих ушебти в резерве, не желая, чтобы они утомились в постоянной погоне, потому что они могли понадобиться позже. Справа от царя лошади легкой кавалерии ждали, опустив головы. Их бока были влажными. Всадники поливали лошадей драгоценной водой из фляжек, мочили толстые тряпки и давали их лошадям лизать.

Рак-амн-хотеп, нахмурившись, смотрел на солнце. До заката осталось не больше двух часов. Если они не сумеют прорваться сквозь вражескую линию обороны, это будет означать еще один день среди песков, а воды осталось совсем мало. В армии Узурпатора насчитывается не меньше пятнадцати тысяч человек, включая две тысячи нумасийских кавалеристов, с которыми они уже столкнулись. В основном это легкая пехота и несколько отрядов лучников. Разетрийский царь был готов положиться на Птра и попытаться пойти в массированную атаку, но его войско уже по-настоящему устало. Хватит ли им сил прорвать оборонительную линию противника?

Царь обернулся и поманил к себе командира ливарского войска, стоявшего вместе со своей свитой в нескольких футах от него. Шеш-амун был одним из самых верных союзников Хекменукепа и, несмотря на преклонный возраст, держался по-прежнему энергично, как полный сил молодой человек. Худощавый и поджарый, загоревший до черноты за долгие годы, проведенные под солнцем пустыни, полководец был человеком грубоватым и прямым, не переносил дураков и не мнил о себе слишком много, поэтому его можно убедить прислушаться к резонным доводам. Разетриец сразу почувствовал к нему расположение. Когда Шеш-амун приблизился, Рак-амн-хотеп перегнулся через борт колесницы.

— Мы должны пройти мимо этих шакалов, — сказал он негромко. — Твои люди выдержат еще одну схватку?

— О, они с радостью будут сражаться с тем, кто не поворачивается и не убегает при первых признаках опасности, — пророкотал Шеш-амун. — А эти нумасийские конокрады здорово сумели их разозлить, но мне кажется, это и есть главная причина. — Полководец повернулся и сплюнул в пыль. — Они рвутся в бой, и кони тоже, но я не удивлюсь, когда они начнут падать замертво, если сражение продлится слишком долго.

Царь Разетры хмуро кивнул:

— Пообещай им всю воду, которую они сумеют выпить, если мы прорвемся и доберемся до источников. Может, тогда они продержатся подольше.

— Передам, — ответил Шеш-амун и только начал поворачиваться, собираясь уходить, как за барханами с востока от измученных конников послышался звук рога. Полководец прищурился, глядя вдаль. — Ты кого-то ждешь? — спросил он.

Рак-амн-хотеп выпрямился и тоже посмотрел на восток. От торговой дороги действительно поднималась лента пыли.

— Вообще-то, жду, но уже почти потерял надежду, — ответил он. — Это подкрепление, — сказал царь Шеш-амуну. — Пусть твои люди будут готовы действовать.

Полководец быстро поклонился и поспешил уйти. Спустя несколько минут Рак-амн-хотеп услышал конский топот. Из-за барханов вырвался отряд легкой кавалерии и помчался к линии измученных всадников. В авангарде зазвучали слабые крики радости — там тоже заметили подкрепление. Царь ждал, когда среди шеренг войск покажется колесница Экреба, и увидел ее сразу — она слегка подпрыгивала позади войска. Рак-амн-хотеп приветственно поднял меч, легкая колесница отделилась от шеренг и остановилась подле царя.

— Я оставил тебя в лагере три часа назад! — заорал Рак-амн-хотеп. — Ты что, заблудился? Всего-то и нужно было ехать прямо по проклятой дороге!

Экреб выпрыгнул из колесницы и в два больших шага оказался рядом с царем.

— Вот это славно, — снисходительно произнес полководец. — Ты делаешь мне выговор за опоздание. За каких-то два часа я собрал для тебя шесть тысяч человек! Может, отослать их обратно в лагерь?

— Не груби, — отрезал царь. — Ты же знаешь, я могу за это приказать отрубить тебе голову.

— Ты это уже говорил, — ответил Экреб. — Много-много раз.

Рак-амн-хотеп уже заметил полк разетрийской легкой пехоты, трусцой выступающий из-за барханов.

— Так кого именно ты привел? — спросил он.

— Тысячу легких кавалеристов, четыре тысячи легкой пехоты и тысячу наемников из джунглей, — отрапортовал Экреб. — Подумал, что эти чешуйчатые могут вселить страх в сердца противника.

— И ни одного лучника? — резко спросил царь.

Экреб с трудом удержался, чтобы не закатить глаза.

— Ты ничего не говорил про лучников, о великий.

Царь стерпел саркастическое замечание. В конце концов, Экреб прав.

— В таком случае придется рассчитывать только на лучников из легкой кавалерии, — пробормотал он.

Экреб скрестил руки на груди и всмотрелся в далекие боевые порядки противника.

— Их не так и много, — заметил он. — Похоже, Акмен-хотепу удался отвлекающий маневр.

— Возможно, — отозвался царь, — но пока они не подпустили нас к источникам, это ничего не меняет.

Изучив диспозицию, Рак-амн-хотеп уже строил планы.

— Выстрой пехоту в линию прямо здесь, — приказал он полководцу, — а наемников из джунглей — справа. — И поманил к себе Шеш-амуна. Ливарец подошел, и царь ему сказал: — Отведи свою легкую кавалерию назад за барханы, и начинайте заворачивать к нашему правому флангу, в сторону дороги.

Шеш-амун нахмурился:

— Они именно этого и ждут.

Царь отмахнулся.

— Иногда нужно дать противнику именно то, чего он ждет, — объяснил он полководцу. — И не пускай своих людей в бой до тех пор, пока в этом не возникнет крайняя необходимость. Просто обойди наши порядки с фланга как можно дальше. Даю тебе десять минут, чтобы начать выдвигаться, и мы идем в наступление.

Несмотря на очевидное сомнение, Шеш-амун поклонился царю и начал выкрикивать команды своему войску.

Экреб передал все распоряжения царя прибывшему подкреплению, и легкие пехотинцы уже выстраивались в неровную линию позади кавалерии, а темно-зеленые наемники из джунглей передвигались между царскими колесницами и ливарской легкой кавалерией. Люди-ящеры были огромными неуклюжими созданиями с татуировкой на чешуйчатой шкуре — странными спиральными узорами, растягивающимися на их перекатывающихся мускулах, и мощными клиновидными головами, словно у страшных громадных крокодилов из неехарских легенд. В когтистых лапах они держали массивные дубины, сделанные из тяжелых кусков дерева и утыканных зазубренными обломками блестящих черных камней. Со шнурков из сыромятной кожи, завязанных на поясницах, свешивались человеческие черепа. Даже вышколенные боевые кони вращали глазами и нервно шарахались, учуяв едкую вонь, исходившую от людей-ящеров, но те не обращали на это внимания.

Пока пехота выстраивалась, готовясь к сражению, легкая кавалерия на правом фланге медленно начала отступать за восточные барханы. Рак-амн-хотеп ждал хоть какой-то реакции со стороны вражеских боевых порядков, но ее не последовало.

Экреб скрестил на груди мускулистые руки и опытным глазом следил за передвижениями войск.

— Куда прикажешь пойти мне? — спросил он царя.

— Тебе? — буркнул Рак-амн-хотеп. — Разумеется, ты должен оставаться рядом со мной, тогда ты не сможешь сказать, что заблудился и поэтому не участвовал в бою.

Экреб недовольно посмотрел на царя.

— Я живу, чтобы служить, о великий, — сухо произнес он. — Что теперь?

Рак-амн-хотеп мысленно отсчитывал минуты.

— Приказывай центру и левому флангу наступать, — скомандовал он. — Тяжелая кавалерия пойдет вместе с пехотой.

Полководец кивнул и тотчас же передал его приказ дальше. Запели рога, и неровная линия воинов, подняв щиты, устремилась в сторону противника. В дюжине ярдов за ними шла легкая кавалерия.

На разоренной земле между двумя армиями, выстроившись перед пехотой в две линии, ждали вражеские лучники. Глядя на то, как сокращается расстояние между двумя войсками, царь подумал, что ему очень не хватает нескольких ливарских небесных жрецов — пусть бы они сбили цель лучникам! Эта мысль невольно вызвала у царя вопрос: а где колдуны врага? Он слышал рассказы о том, что несколько лет назад случилось у Зедри, и сейчас, когда его войско уже шло в атаку, он не мог не гадать, что за ужасные сюрпризы готовит ему армия Узурпатора.

Небо над сближающимися армиями почернело — вражеские лучники произвели первый залп. Разетрийская пехота немедленно ускорила шаг, вскинув вверх деревянные щиты, чтобы защититься от смертельного дождя. Стрелы попадали в цель, бронза с громким стуком ударялась о дерево. Люди кричали, в шеренгах появились первые бреши, но воины продолжали идти вперед. В воздух взвились еще стрелы — легкая кавалерия ответила врагу, стреляя поверх голов наступающей пехоты. Далеко слева послышался грохот копыт — тяжелая кавалерия пустила своих коней в стремительный галоп, и вражеские полки на этом фланге выставили сверкающие копья, готовясь встретить противника.

Лучники противника выпустили еще один залп стрел и отступили. Воины Разетры обрушились на врага. Рак-амн-хотеп кивнул.

— Отлично, — сказал он Экребу. — Командуйте наемникам идти в атаку.

Экреб прокричал приказ, ему ответил рокот барабана, выбивающего низкую грозную дробь. Зашипев, как ветер пустыни, люди-ящеры поднялись с корточек и размашистым шагом устремились к вражеским боевым порядкам, быстро к ним приближаясь. Послышались пронзительные крики и вопли, и Рак-амн-хотеп с удовлетворением отметил, что левый фланг дрогнул.

Воины сшиблись в грохоте дерева и лязге бронзы. Над общим шумом были хорошо слышны крики умирающих, раненые отступали. Слева тяжелая кавалерия с громовым топотом клином врезалась в стену из щитов, раскидывая по сторонам тела. Мечи опускались сверкающими дугами, отсекали головы и разрубали пополам тела, обезумевшие кони взвивались на дыбы и молотили по кричащей толпе грозными копытами. Справа, под нечеловеческий вой, от которого в жилах стыла кровь, на врага налетели люди-ящеры. От их чешуйчатой шкуры отскакивали даже самые крепкие копья, а дубинки в щепки разбивали деревянные щиты и дробили кости. Царь смотрел, как вражеская пехота в ужасе отступала, но основное его внимание было приковано к легкой кавалерии на правом фланге. Кони взвивались на дыбы и ржали, учуяв незнакомый запах людей-ящеров, однако кавалеристы продолжали удерживаться на своей позиции, перекрывая дальний конец дороги. Некоторые стреляли в людей-ящеров, но без какого-либо эффекта.

Шли минуты, и сражение продолжалось. Вражеское войско вначале дрогнуло под натиском союзных армий, но потом воины сумели собраться с силами, и их численное превосходство начало сказываться. Тяжелую кавалерию слева постепенно окружало море ревущих и бьющих копьями воинов. Пехоту на левом фланге и в центре противник оттеснял своей массой. Только справа, там, где свирепствовали люди-ящеры, еще сохранялся какой-то успех. Однако Рак-амн-хотеп знал, что люди-ящеры не смогут держаться долго, особенно в такую изнуряющую жару. Они очень скоро начнут спотыкаться, и тогда ему придется их отозвать — или они погибнут.

И тут царь отметил какое-то движение чуть дальше справа. Отряд вражеской кавалерии развернулся и направился на север. Минуту спустя за ним последовал еще один, потом еще. Враги заметили обходной маневр ливарской конницы и стремились отразить эту атаку, оставив потрепанную пехоту справа без поддержки.

Рак-амн-хотеп улыбнулся и поднял меч.

— Пора с этим кончать! — прорычал он и обратился к Экребу: — Ушебти будут наступать справа. — Он показал мечом туда, где правый фланг противника соединялся с центром. — Прорвитесь сквозь них, и вперед, к источникам!

Ушебти, как один, прокричали имя Птра Сияющего и подняли к небу свои сверкающие мечи. Запели рога, возничие начали нахлестывать лошадей, и колесницы рванулись вперед, набирая скорость. Грохоча колесами, они изменили боевой порядок, вытянувшись клином, нацеленным, как копье, в самое уязвимое место вражеских рядов.

Земля дрожала под грохочущими колесами боевых машин. Разетрийцы, шедшие в последних рядах, увидели приближающегося царя и разразились ликующими криками, подстегнувшими их соратников удвоить усилия. На какой-то миг союзные войска вырвались на шаг вперед, и тут в боевые порядки врезались колесницы. Упряжки неудержимо несущихся лошадей смяли пехоту, многих давили копытами и окованными бронзой колесами. Лучники на колесницах стреляли не целясь, а гиганты-ушебти пожинали чудовищный урожай своими громадными, острыми, как серпы, мечами. Рак-амн-хотеп опустил меч, разрубил череп пронзительно кричавшего воина и успел уклониться от нацеленного в него копья.

— Вперед! — прокричал он своему возничему.

Тот изо всех сил хлестнул кнутом, призывая Птра придать силы рукам.

Пехота отступала, закаленные в битвах разетрийцы воспользовались своим преимуществом, вгоняя клин все глубже. Враг на правом фланге оказался отрезан от своих соратников и оставлен на милость умирающих от жажды людей-ящеров. Те отрывали головы мертвым и раненым и отправляли их в пасти, дробя своими ужасными челюстями. Без поддержки кавалерии копейщики тоже дрогнули, мгновение спустя решимость им изменила, и они побежали, спотыкаясь и цепляясь за склон бархана. Воины джунглей пустились в погоню, шипя и издавая дикие боевые кличи.

Рак-амн-хотеп ликующе взревел.

— Направо! — приказал он.

Колесницы повернули и надавили на незащищенный центр вражеских боевых порядков. Стрелы вонзались во врага со всех сторон, началась паника. Увидев, что левый фланг смят, воины противника повернулись и побежали. За какие-то несколько мгновений все склоны барханов были усыпаны бегущими. Разетрийцы хватали их за пятки, как волки, и убивали каждого, до кого могли дотянуться.

Облегчение и ликование захлестнули измученного царя. Сражение продолжалось меньше получаса, если судить по солнцу. Пылающий нимб Птра исчез, окрасив западную линию горизонта в алый цвет. Если повезет, думал царь, авангард доберется до дарующих жизнь источников к сумеркам.

Разетрийские пехотинцы взобрались на бархан вслед за противником и исчезли из виду. Кавалерии и колесницам приходилось труднее — песок расползался под копытами лошадей. Рак-амн-хотеп уже обдумывал, как будет теснить врага, отправив вдогонку свежие силы легкой кавалерии. Колесница наконец-то поднялась на вершину, дернулась и остановилась.

Рак-амн-хотеп вскинул руку, пытаясь удержаться при резком рывке, с его губ было готово сорваться ругательство, и тут он сообразил, что преследование прекратилось по всему фронту. Остатки вражеской армии в беспорядке бежали через широкую каменистую равнину в сторону источников. И, похолодев, царь понял почему.

Там, на дальнем конце равнины, у окутанных туманом источников, от одного края горизонта до другого вытянулась линия пехоты и лучников. Солнце бросало кровавые отсветы на чащу поднятых вверх копий и на круглые отполированные шлемы. Их было не меньше десяти тысяч. За копейщиками стояли крупные формирования тяжелой кавалерии, а небольшие отряды легкой кавалерии сновали перед боевыми порядками, как стаи голодных шакалов.

— Во имя всех богов, — в благоговейном ужасе прошептал Рак-амн-хотеп.

Теперь он понял: войско, которое он только что разбил, было всего лишь авангардом главных сил Узурпатора.

Экреб остановил колесницу рядом с царем.

— Что будем делать теперь? — спросил он.

Рак-амн-хотеп потряс головой, глядя на легионы безмолвных воинов, ждущих с другой стороны равнины.

— А что мы можем сделать? — с горечью произнес он. — Придется отступить и сообщить печальное известие остальной армии. Завтра соберем все наши силы и будем сражаться не на жизнь, а на смерть.