Ламия, Город Зари, 96-й год Птра Сияющего

(—1350 год по имперскому летосчислению)

Днями Неферата спала, но снов не видела. Ее омывал шум большого города, заполняя сознание фрагментами смертной жизни, существовавшей за пределами холодного дворца.

Матросы непристойно похвалялись перед шлюхами или распевали песни с чужеземных берегов, готовя свои корабли к долгому морскому плаванию. Слуги сплетничали на рыночных площадях или торговались из-за цен на дыни и зерно. Нищие взывали к прохожим, умоляя подать медяк или корочку хлеба. Владельцы таверн отпирали двери, бормоча молитвы и надеясь на хороших клиентов. Влюбленные ссорились из-за воображаемых обид. Вор, удачно сбежавший от городской стражи, насмехался над ней. Молодая мать пела колыбельную ребенку. Старик негромко всхлипывал, оплакивая умершую в прошлом году жену.

Дочь Луны проснулась на закате, в полной темноте. Ноги запутались в шелковых простынях. Конечности затекли и замерзли. Жажда стискивала горло. Сколько бы она ни пила предыдущей ночью, жажда всегда мучила ее при пробуждении.

За дверью спальни кто-то уже едва слышно двигался. Неферата торопливо смахнула со щек слезы — прислужницы вошли в комнату, чтобы приготовить царицу к предстоящей долгой ночи. Свет лампы залил спальню, и женщины приступили к своему делу с быстрой и молчаливой четкостью. Все они были жрицами высшего ордена в тайном Ламианском культе: сироты, воспитанные в пределах бывшего Женского дворца в духе беспрекословного подчинения священному роду Асаф, воплощенному в личности царицы. Только избранный круг культа знал истинную природу живой богини, которой они служили, но к этому времени их сердца и умы целиком принадлежали Неферате. Посвященные носили белые одежды из парчи и маски тончайшего чеканного золота с изображением самой Асаф.

Неферата ждала, пока жрицы достанут ее одежду и откроют тяжелые бронзовые ставни, прикрывавшие окна и защищавшие царицу от солнца. Морской ветерок колыхал занавески, ласкал ее ледяную кожу, она слышала отдаленное бормотание волн. Рев голосов в городе утих до неясного шума, чем-то напоминающего неутомимый прибой.

Жрица опустилась на колени рядом с кроватью Нефераты. Ее маска была вылеплена с лица самой Нефераты, причем с исключительной точностью. Обеими руками жрица протянула царице золотой кубок, до краев наполненный кровью.

— Для вас, о священная, — проговорила она глухим голосом. — Предложение любви и жизни вечной.

Неферата взяла у жрицы кубок, прижала его к груди, наслаждаясь теплом. Жажда внезапно, резко сделалась острой; рука сильнее стиснула металлические края, и царица мучительно ощутила изогнутые клыки, вжавшиеся в нижние десны. Как и каждую ночь, она заставила себя сидеть спокойно и ждать, когда этот звериный порыв утихнет. Медленно, аккуратно она поднесла кубок к губам и осушила единым глотком. Ни одна капля не пролилась.

Допив, она вернула кубок жрицам. Ритуал повторится в полночь, а потом перед рассветом. Кровопускание в малых дозах стало главной доктриной Ламианского Культа; все, от ничтожнейшей послушницы до самых старших жриц, еженощно отдавали небольшую порцию своей крови — это сделалось своего рода ритуалом, олицетворяющим близость к богине.

Часть умного плана, разработанного В’сораном, Ламианский Культ стал прикрытием их хищничества и одновременно безопасной гаванью, откуда они могли править городом. Кроме того, под руководством Нефераты культ явился полезным политическим инструментом. Благодаря ему на трон Ламии был накинут флер божественной власти, аналогов которой не имелось в других городах Неехары. Главным храмом культа стал преображенный в последние дни официального царствования Нефераты Женский дворец. Во внутреннее святилище храма — небольшой комплекс строений, живших отдельной жизнью, — входили личные покои Нефераты и старый дворцовый центральный сад. Там по-прежнему царила роскошь прежних дней. Книги Нагаша хранились в тайной лаборатории святилища, и двери, запечатанные как обычными, так и магическими замками, могли открыть только Неферата и В’соран вдвоем.

Свежие силы хлынули по жилам Нефераты, ей стало чуть теплее. Она встала с постели и подняла руки, позволяя жрицам одеть себя. Они приготовили для нее наряд императрицы: платье из лучшего восточного шелка, состоящее из слоев шафранного, алого и сапфирового цвета, расшитое золотыми и серебряными нитями и сотнями крошечных жемчужин. Кушак из тонкого чеканного золота с темными рубинами обвивал ее бедра. Искусные руки служанок надели на запястья дорогие браслеты и застегнули на шее ожерелье из тяжелых золотых звеньев.

Облаченную в изысканный наряд, жрицы подвели Неферату к туалетному столику и попросили сесть. На ноги ей надели украшенные драгоценностями туфли, глаза подвели углем. Все это время Неферата смотрела в окно и слушала море. Размеренный шепот бездны успокаивал ее, как ничто другое.

Пока жрицы трудились, в спальню проскользнула еще одна бледная фигура и грациозно села на кровать Нефераты — хрупкая, с утонченными чертами лица, как у фарфоровых кукол, предпочитающая элегантные шелковые наряды в восточном стиле. Иссиня-черные волосы, поднятые высоко на затылке и скрепленные золотыми шпильками и гребнем из полированного нефрита, привлекали внимание к ее изящной шее и искусно подчеркивали изящество ее осанки.

Все в ней было идеальным — от точеных рук, сложенных на коленях, до чуть опущенного заостренного подбородка. Когда-то она была наложницей, получила прекрасное образование, и с самого раннего детства ее учили составлять компанию князьям и императорам. Своими утонченными манерами она должна была усмирять низменные аппетиты аристократов и оживлять их появление на публике. Она была украшением, как драгоценные певчие птицы, порхавшие над плечами богатых и могущественных. В те времена она не имела даже нормального имени. Хозяин, принц Ксиан, знал ее как Белую Орхидею. Неферата называла ее Нааймой.

Жрицы закончили работу и удалились так же безмолвно, как вошли. Наайма встала с кровати и подошла к хозяйке. Запустила изящные пальчики в длинные волосы Нефераты, искусно разобрала запутавшиеся пряди и взяла с туалетного столика щетку с серебряной ручкой.

— Ты кричала во сне, — негромко сказала Наайма на странном щебечущем языке Шелковых Земель, длинными плавными движениями проводя щеткой по волосам Нефераты.

Наайма спала в роскошной комнате, расположенной напротив спальни Нефераты. Несколько столетий назад, вскоре после того, как Неферата уговорила ее принять отравленный кубок, она удерживала Наайму как можно ближе к себе, нередко даже во сне ища утешения в объятиях бывшей куртизанки. Впрочем, это продолжалось недолго. Со временем Неферата поняла, что чувствует в объятиях Нааймы только холод и мертвенную неподвижность ее тела. В объятиях мертвых не найти утешения.

Слова Нааймы вызвали раздражение.

— Может быть, мне приснился сон, — холодно произнесла Неферата. Даже сейчас, через двести лет, язык жителей Востока казался ей странным. — Ты что, всегда прислушиваешься, когда я сплю?

— Иногда, — ответила Наайма, не обращая внимания на едкие нотки в голосе Нефераты, и ненадолго замолчала, продолжая ее причесывать. Взяв с туалетного столика горсть золотых шпилек и собрав назад длинные волосы Нефераты, она добавила: — Мне показалось, что ты звала ястреба.

Неферата даже не шелохнулась. Боль оставалась все такой же острой, как вонзенная в сердце иголка. Она давно поняла, что годы уносят с собой более мягкие эмоции, оставляя навечно тягостные и жестокие.

— Должно быть, ты ошиблась, — негромко сказала она. — Я ничего не знаю про ястребов. Ловчие птицы никогда меня не интересовали.

— Ну конечно, — тут же ответила Наайма и больше об этом не заговаривала.

Закончив причесывать Неферату, она подошла к деревянной шкатулке, стоявшей на пьедестале в углу комнаты, открыла ее и вынула золотую маску царицы. Тонкий металл маски словно впитал тяжесть прошедших веков. Наайма посмотрела на маску и нахмурилась.

— Тебе нужна корона, — сказала она. — Ты заслуживаешь лучшего, чем эта штука.

— Корона предназначается для царицы Ламии, — ответила Неферата. — А я всего лишь правительница. — И поманила Наайму к себе. — Давай ее сюда. У меня много дел.

Она заставила себя сидеть смирно, пока Наайма надевала маску ей на лицо. Всякий раз, ощутив прикосновение металла к щекам, Неферате казалось, что она находится на собственных похоронах. Маска напоминала лишь о смерти и утратах, ни о чем другом. Неферата без единого слова встала и пошла прочь из спальни. Наайма последовала за ней на расстоянии ровно шести шагов. Прижизненные привычки было невозможно преодолеть даже после смерти.

Коридоры внутреннего святилища в тишине казались похоронными. Здесь, как правило, присутствовали больше трехсот послушниц и посвященных одновременно, и всех их беззвучно поглощал огромный храмовый комплекс. Неферата молча шла по тускло освещенным коридорам, затем пересекла широкое открытое пространство бывшего дворцового сада. Деревья и папоротники давно одичали, многие редкие цветы погибли без ухода садовников. Над головой кружили летучие мыши, метались в разные стороны и танцевали в лунном свете. Неферата, как и каждую ночь, прислушивалась к их странным, горестным крикам и гадала, к кому или к чему они взывают.

Они прошли одичавший сад и вступили в галерею безмолвных комнат, а спустя некоторое время подошли к бронзовым дверям, которые охраняли молчаливые жрицы в масках. Рядом ждал Убайд. Хотя он выглядел таким же молодым, как в день, когда впервые попробовал эликсир Ламашиззара, спина его согнулась, руки дрожали, как у старика, а глаза были круглыми и блестящими, как полированное стекло. Он неуклюже поклонился, едва Неферата приблизилась.

— Двор ждет, о священная, — произнес он дрожащим голосом. Бывший великий визирь производил впечатление человека, разбитого на множество кусочков, а потом небрежно собранного.

Неферата не обратила на него никакого внимания. Коротко кивнув, жрицы отворили дверь. Теплый желтый свет залил царицу, едва она переступила порог зала для приемов. Блоки из отполированного песчаника и лакированные деревянные ширмы, стоявшие раньше в Зале Благочестивых Размышлений, разобрали на части и снова собрали, когда перестраивали Женский дворец. Неферата понимала, что ей вряд ли когда-нибудь потребуется огромный, эхом отдающийся придворный зал в основном дворце, из которого она когда-то правила городом. Однако, подумав, пришла к выводу, что знакомая обстановка станет ей утешением в грядущих веках. Как мало она тогда понимала!

Поднявшись на возвышение, Неферата обошла высокий деревянный трон. Он стал единственной уступкой ее самолюбию, которую она позволила себе, отказавшись от короны. Пришлось потратить целое состояние, чтобы отправить небольшую экспедицию в южные джунгли на поиски такого же дерева, которое использовалось для трона-оригинала, и еще больше заплатить за то, чтобы найти ремесленника, достаточно искусного для выполнения точной копии. Весь процесс изготовления трона занял почти столько же времени, сколько возведение самого храма. Неферата никогда не спрашивала Ушорана, что впоследствии сталось с тем ремесленником. Во всяком случае, тела его никто так и не нашел.

Царица грациозно опустилась на трон и окинула взглядом собравшихся в зале. Ближе всех к возвышению стоял Анхат, рядом с ним застыли два прислужника, нагруженных стопками книг и связками свитков. Ушоран с отстраненным выражением лица ждал на безопасном расстоянии от Анхата, полностью погрузившись в обдумывание своих интриг. Этим вечером здесь присутствовал и В’соран в сопровождении увлеченного юного писца, деловито писавшего под приглушенную диктовку хозяина. Зухрас, как всегда, томился дальше всех от трона, плотно скрестив на груди руки. Судя по его лицу, он бы предпочел сейчас проигрывать свое богатство в каком-нибудь паршивом игорном притоне.

Жизнь после смерти на каждого наложила свой отпечаток. Анхат, к примеру, стал еще более аристократичным и властным, чем раньше, и теперь обладал подавляющей силой, которая могла соперничать с влиянием самой царицы. Ушоран же, совсем наоборот, казался куда более легкомысленным и непостоянным, чем когда-то. Иногда у Нефераты складывалось впечатление, что даже черты его лица время от времени меняются. К несчастью для Зухраса, его характер не менялся. Кроме того, Неферата склонялась к мысли, что и внешне с каждым прошедшим годом он становился все более похожим на грызуна.

И наконец, В’соран. Старый ученый первым попросил у Нефераты отравленный кубок, а поднявшись со смертного ложа, стал еще более костлявым и напоминающим скелет, чем раньше. Сейчас, несколько веков спустя, он превратился в омерзительное создание, больше напоминающее ходячий труп, чем человека. От одного взгляда на него Неферату охватывал ужас. Долгое время она боялась, что какая-то ошибка в ритуале вызвала в нем такие перемены и что В’соран втайне ненавидит ее за это, но Ушоран утверждал, что старик страшно доволен тем, каким он стал.

Когда все расселись, Наайма обошла возвышение и села справа от Нефераты, склонив голову и скрестив руки на талии. Несколько секунд спустя Убайд откашлялся, прочищая горло.

— Все внимание на трон Ламии, — произнес великий визирь, и голос его эхом отразился в почти пустом зале. — Двор Нефераты Вечной собрался. Восславим же ее.

— Прибыли последние ежегодные подати, — сказал Анхат, просматривая содержание своих книг. — У Зандри опять недостача.

Неферата вздохнула.

— Какое оправдание на этот раз?

Анхат пожал плечами:

— Пираты, разумеется. По их словам, сбили доходы от работорговли почти на треть.

Она прищурилась:

— Они говорят правду, Ушоран?

Владыка Масок покачал головой. Его шпионская сеть теперь охватывала всю Неехару от края до края. Ламия стала центром цивилизованного мира, сделавшись богаче, чем все остальные великие города, вместе взятые, ежегодно выплачивающие ей подать и проценты в счет долгов. И существовало множество могущественных людей, которых это сильно возмущало.

— Флот Зандри так же силен, как и раньше, — сказал он. — А пиратов в их водах не видели более столетия.

— И что, Нумас поддерживает безрассудное поведение Зандри? — спросила Неферата.

Анхат фыркнул:

— Учитывая, сколько мы платим им за зерно? Надеюсь, что нет.

Город Нумас, расположенный на широко раскинувшихся Равнинах Изобилия, давно стал главным поставщиком продуктов в Неехаре. А сейчас, когда, согласно донесениям, плодородные берега Реки Жизни высыхали, и пустыня с каждым годом все сильнее и сильнее подступала к остальным городам, их власть и влияние удесятерились. Даже Ламия обнаружила, что все больше зависит от этого далекого города, поскольку все увеличивающееся число бандитских шаек вынуждало крестьян покидать Золотую Долину.

— Нет никаких признаков того, что Нумас поддерживает Зандри, — согласился Ушоран. — За последние двести лет Запад сильно изменился, и единственное, что связывало когда-то эти два города, — короткий период их преданности Нагашу. Более того, я подозреваю, что Зандри начинает выражать недовольство в связи с усиливающимся влиянием Нумаса.

— Не представляет ли Нумас угрозу для нас? — спросила Неферата. Наайма часто упрекала ее за то, что она везде видит угрозу, но когда фактически правишь Империей, подозрительность — единственный способ выжить.

Ушоран снова пожал плечами:

— Сейчас? Нет. Через сто лет? Возможно.

Неферата вздохнула.

— Как быстро они все забыли, — проворчала она. — Триста лет мира и процветания их определенно испортили. Может быть, пора послать в Зандри карательную экспедицию?

Ушоран глянул на Анхата. Тот тревожно пожал плечами.

— Подозреваю, что для этого нам потребуется армия, — сказал Анхат.

Неферата выпрямилась.

— А что случилось с той армией, что у нас была? — сердито воскликнула она.

— Триста лет мира и процветания, — повторил ее слова Анхат. — Ламашиззар начал сокращать численность армии сразу после войны, и с тех пор она все сокращалась и сокращалась. Не было смысла содержать дорогостоящее войско, если так хорошо действовала политика торговли, кроме того, крайне маловероятно, что драконий порошок сохранил свои свойства после стольких лет хранения.

Неферата гневно сверкнула глазами. Вряд ли у них теперь появится возможность купить экзотический порошок. Восточная Империя оставалась все такой же таинственной и изолированной от всего мира, как и раньше, но шпионы Ушорана в торговых городах доносили, что в стране произошло несколько переворотов. Принц Ксиан Ха Фенг, потомок Поднебесного Дома, не обращал внимания на эдикты Императора два года после того, как впервые отведал кровь Нефераты, тем самым эффективно разрешив проблему, связанную с взысканием долга Ламии.

Когда августейший отец все же сумел отозвать его назад, принц отправился в Шелковые Земли и увез с собой две склянки с кровью царицы и обещание получить еще в будущем. Но вскоре после возвращения Ксиана контакты с Восточной Империей внезапно прекратились, а всем чужестранцам запретили появляться в торговых городах под страхом смертной казни. Прошло больше ста лет, прежде чем контакты возобновились, после чего стало известно, что со старым Императором неожиданно произошел несчастный случай. Принц Ксиан пропал в хаосе разразившейся гражданской войны, и никто не знал, какая судьба его постигла. Теперешний Император смотрел на Неехару с благожелательным отсутствием всякого интереса.

— А что мы делали со всеми теми деньгами, что предположительно уходили на армию? — спросила Неферата.

— Часть из них ушла на флот, — ответил Анхат. — А в основном потрачена на содержание Городской Гвардии и дополнительных патрулей на торговых трактах, идущих через Золотую Долину.

— И много нам от этого толку, — с горечью бросила Неферата. — Ничего удивительного, что Зандри спокойно задерживает подати. — Она ткнула пальцем в сторону Анхата. — Эту политику меняем прямо сейчас. Сколько потребуется времени, чтобы собрать новую армию и вымуштровать ее?

Анхат моргнул.

— Не знаю точно, — признался он. — Мне помнится, что твоему отцу на это потребовались десятилетия…

— Это потому, что он вел переговоры с проклятыми жителями Восточной Империи, — отрезала Неферата, бросив виноватый взгляд на Наайму.

— Абхораш мог бы нам сказать, — заметил Анхат, — если бы, конечно, был здесь.

Неферата посмотрела на Ушорана.

— Слышно что-нибудь про Абхораша? — спросила она.

Владыка Масок снова пожал плечами.

— Ходят слухи, что в прошлом году его видели в Разетре. Последнее, что мне известно точно, — он направлялся в джунгли, но это было двадцать лет назад. Он вполне мог за это время погибнуть.

Абхораш последним из тайной клики выпил из отравленного кубка, на десять лет позже, чем даже Наайма. Став свидетелем добровольных превращений остальных членов тайного Совета Нефераты, он заявил, что не желает существования, которое не даст ему возможности сражаться на поле боя. Он считал, что ста пятидесяти с лишним лет верного служения трону достаточно, чтобы доказать — он никогда не предаст тайный Совет, но Неферату это не убедило. В конце концов она потеряла терпение, и когда он пришел во дворец, чтобы получить у царицы обычную порцию эликсира, она дала ему отравленный кубок.

Проснувшись бессмертным, Абхораш пришел в бешенство и решительно отказался смириться с тем существованием, на которое оказался обречен. Поразительно, но он боролся со своей жаждой много ночей, словно это недуг, который следует преодолеть. Неферата даже испугалась, что могучий воин просто зачахнет. Но затем, в одну из безлунных ночей, Абхораш сдался. К тому времени, как снова взошло солнце, в городе погибли двенадцать человек — мужчины, женщины и один маленький ребенок. На следующую ночь Анхат и Ушоран прочесывали город в поисках Абхораша, но нигде не смогли его отыскать. Он бежал из города, и с тех пор никто в Ламии его не видел.

— Абхораш не умер, — заявила Неферата. — Нет ничего в южных джунглях, да и вообще нигде, что может его убить. Когда он поймет это сам, мы его снова увидим. — Она глянула на Анхата. — А пока, сударь, нам нужна армия.

Анхат поклонился:

— Я немедленно проинформирую царицу о нашей новой политике.

В зал проскользнула группа жриц с кубками для утоления жажды Совета. Уже полночь. Они обсуждали дела целых шесть часов! Это удивило и напугало Неферату. Она первой взяла кубок, выпила его до дна и стала смотреть, как пьют остальные. Превращение подействовало на каждого по-разному. Каждый справлялся со своей жаждой по-своему — и это отражалось в том, как они питались. Анхат взял предложенный кубок, всмотрелся в его глубину и выпил медленно, как вино. Ушоран принял свой почти рассеянно, будучи, как всегда, занят своими мыслями. Он выпил кровь торопливыми глотками — для него это было топливо, и больше ничего. Зухрас со страхом посмотрел на свой кубок, поморщился и осушил одним глотком. Наайма взяла чашу с заученным спокойствием, как делала абсолютно все, и выпила без видимого интереса.

В’соран коротко мотнул головой, как всегда отказавшись от кубка. Неферата удивлялась отсутствию у него аппетита и тому, как он вообще умудряется его удовлетворять.

Когда жрицы удалились, Неферата вздохнула:

— Есть еще что-нибудь, что мы должны обсудить?

Анхат и Ушоран сверились со своими записями.

— Новые сообщения из Нумаса о странных тучах, видимых над горами на востоке, — сказал Ушоран. — Царь Амос подумывает послать экспедицию и выяснить причину их возникновения.

— Толку-то, — пожала плечами Неферата. — Что-нибудь еще?

К ее удивлению, подал голос В’соран.

— У меня есть просьба, — сказал он.

— Выкладывай.

Старик-ученый вздернул подбородок, словно бросал вызов.

— Мне на время нужен доступ к книгам Нагаша, — заявил он. — Хочу начать новые исследования.

— Какие именно? — уточнила Неферата, хотя подозревала, что знает ответ на этот вопрос.

— Один из аспектов некромантии… — начал В’соран.

— Мы уже обсуждали это раньше, — буркнула Неферата. — Много-много раз…

— Не поднимать мертвых, — прервал ее В’соран. — Нет. Мой интерес лежит только в области вызывания духов и общения с ними. Если я правильно помню, Нагаш делал кое-какие пометки о призывающих кругах в одной из своих книг.

Неферата подумала.

— И чего ты надеешься этим достичь? — спросила она.

В’соран пожал плечами:

— Знаний, конечно. Чего же еще?

Первым ее порывом было отказать, но она знала, что В’соран захочет знать, по какой причине, а таких у нее не имелось.

— Хорошо, — сказала Неферата. — Но я рассчитываю, что ты будешь держать меня в курсе своих трудов.

— Конечно, — согласился В’соран и благодарно поклонился.

— Есть еще вопрос о Кхемри, — произнес вдруг Анхат. — Восстановление города практически закончено, и жители требуют царя. Ты это одобришь?

Новость удивила Неферату, но она тут же побранила себя — прошло несколько столетий с тех пор, как она дала обещание помочь ныне уже покойному царю Шепрету восстановить разрушенный город.

— Не вижу причин, почему не одобрить, — сказала она, помолчав. — Прошло почти четыреста лет. От Нагаша осталось лишь дурное воспоминание, больше ничего. И чем раньше в Кхемри появится свой царь, тем быстрее мы сможем перестать оплачивать восстановление города.

— Может, лучше подождать и посмотреть, выживет ли предполагаемый царь, после того как заявит свои претензии на трон? — сухо спросил Ушоран.

Неферата повернулась к мастеру шпионажа:

— Это еще что значит?

— Царица Разетры ждет ребенка, но она никогда не отличалась завидным здоровьем, — пояснил Ушоран. — Беременность протекает очень тяжело. Насколько я понимаю, мало шансов на то, что дитя выживет.

Анхат кивнул.

— Собственно, она сейчас здесь. Молится в храме.

— Что? — ахнула Неферата, выпрямившись на троне.

— Она бдит рядом с богиней и молится за жизнь ребенка, — объяснил Ушоран. — Жаль, что это ей мало поможет.

Неферата ответила не сразу. Молчание все тянулось, и Ушоран занервничал.

— Что-то не так, о великая? — спросил он наконец.

И опять Неферата ответила не сразу, а когда все-таки заговорила, все пришли в замешательство.

— Нагаш стал просто дурным воспоминанием, — повторила она. — Легендой. Такой, что с каждым годом становится все более туманной.

Анхат нахмурился.

— Хочется надеяться, — осторожно произнес он.

Неферата покивала — сначала задумчиво, а потом решительно.

— Дитя будет жить, — объявила она.

Ушоран растерянно взглянул на нее.

— Как ты можешь быть так уверена?

— Потому что я собираюсь его спасти, — отрезана Неферата. Она говорила, и идея в ее сознании обретала все более отчетливые очертания. — Царица на все время беременности останется в Ламии как наша гостья, и я дам ей эликсир, смешанный с моей кровью.

Новость ошеломила тайный Совет, особенно она потрясла Анхата и В’сорана.

— Почему ты решила, что она на это согласится? — спросил Анхат.

— Будучи беременной, она отправилась в долгое путешествие только ради того, чтобы помолиться о жизни своего сына, — рявкнула Неферата. — Эта женщина готова на все, что угодно, лишь бы спасти свое дитя!

Ушоран нахмурился:

— А потом?

— Когда ребенок родится, он останется здесь до своего совершеннолетия, — заявила Неферата. — В прежние времена прямые наследники великих городов приезжали в Ламию, чтобы получить тут образование.

Мастер шпионажа уставился на нее:

— Заложники! Ты говоришь о заложниках!

— Вовсе нет, — ответила Неферата. — Я говорю о будущем Неехары. Только подумайте: что, если через сто лет мы будем править Империей отсюда и до Зандри и делать это открыто?

— Остальные города ни за что не согласятся! — воскликнул Анхат.

— Согласятся, если цари нас поддержат, а они скоро это сделают, — возразила Неферата. — Мы слишком долго существовали под тенью Нагаша. Я устала скрываться. После того, что я сделала, чем пожертвовала, я всего лишь поменяла одну тюрьму на другую. — Ее кулаки сжались. — Больше никогда. Слышите? Никогда!

Она встала с трона.

— Передайте царице, пусть пошлет вызов в остальные города, — велела Неферата. — А с царицей Разетры я поговорю сама. Хочу, чтобы первые дети появились здесь в следующем году. Если потребуется, предложите им понизить подать.

— А если они откажутся? — засомневался Ушоран.

— Не откажутся, когда узнают, что храм спас будущего царя Кхемри, — возразила Неферата. — Мы продемонстрируем им, что мы не дети Нагаша. Мы нечто совершенно другое. Со временем они могут начать поклоняться нам как богам.

Они замерли в потрясенном молчании. Неферата вышла из зала и стремительно двинулась по темному коридору внутреннего святилища. Открывающиеся возможности кружили ей голову. Наайма кинулась следом за ней, впервые утратив самообладание.

— Ты пугаешь меня, — тихо сказала она.

— Мы все слишком долго боялись, — отрезала Неферата. — Я говорила совершенно серьезно. Мне надоело прятаться тут, пока мир живет без меня. Может быть, Абхораш поступил правильно, покинув Ламию в поисках своей судьбы.

— Это не имеет никакого отношения ни к судьбе, ни к состраданию, — напряженным голосом ответила Наайма. — Все дело в Халиде…

Рука Нефераты взметнулась и схватила Наайму за горло. Только что они торопливо шли по коридору святилища, а в следующий миг Наайма бессильно повисла в железной хватке Нефераты.

— Никогда больше не произноси этого имени, — прошипела Неферата, и ее клыки блеснули в тусклом свете. — Никогда. Ты меня поняла?

Наайме пришлось собрать все свои силы, чтобы просипеть:

— Я… я поняла…

Неферата стискивала тонкое горло еще несколько мучительных секунд, душу переполняли безумие и ярость. Медленно-медленно гнев покидал ее, и наконец она сообразила, что делает. Вздрогнув, Неферата отпустила бывшую наложницу. Наайма сильно ударилась об пол и замерла, держась за горло.

— Прости меня, — мягко произнесла Неферата. — Я не хотела сделать тебе больно.

Наайма покачала головой. Сердце болело так, что она не могла дышать.

— Ты не сможешь вернуть ее обратно, — выдохнула Наайма. — Что бы ты ни сделала, это не вернет Халиду. Почему ты этого не понимаешь?

Но ответа не последовало. Неферата ушла, не оглядываясь.