Я стояла под вывеской с адресом, который был прописан в моем направлении по распределению, и никак не могла решиться войти. Нервничала.

   Здание секторального отдела внутренних надприродных сил в Западе-7 на типовое было мало похоже: без привычных глазу внушительных колонн, щедро увешанных камерами наблюдения, без окон, одетых в кованую решетку. Да и на крыльце вместо амбала, возле ног которого неизменно сидел злой как дьявол цепной пес, лениво курил какой-то пацан в рваных штанах и безразмерной майке. Курил!!! Не табак, конечно, но все равно. В Центре бы за такое как минимум на гауптвахту упекли, а как максимум... Я непроизвольно почесала левую ягодицу, которой однажды неслабо досталось от куратора, и все же шагнула на крыльцо.

   – По уставу за курение и распитие спиртных напитков в местах, доступных посещению гражданских, вообще-то предусмотрено наказание, – проговорила, ощупывая парнишку взглядом и пытаясь прикинуть, в каком звании он мог бы быть. – От трех нарядов вне очереди до десяти розог.

   – Пф-ф! – Курильщик выдохнул мне в лицо облачко ароматного дыма – то ли дынного, то ли персикового, смерил меня высокомерным взглядом и презрительно хохотнул. – Каким это ветром «центральную» шишку в наши офигении занесло?

   – Офигении? – растерялась я.

   – Е. Бе. Ня, – по слогам и почему-то шепотом уточнил мой собеседник, а потом, торопливо зыркнув куда-то влево, добавил: – Что вылупилась? Катись отсюда, кошка крашеная!

   – Сама дура, – пробормотала я, неожиданно заметив, что у парня под футболкой прячется весьма фактурная грудь. Кроме того, ни один уважающий себя мужик не ругался бы такими словами. Разве что прошипел бы интимное «Кош-ш-шка» в ухо и... и не только в ухо. Тряхнула головой, пытаясь избавиться от непрошеных образов и картинок, потоком хлынувших мне в мозг после кодового слова «кошка». Еще раз бросила на курильщика – курильщицу? – брезгливый взгляд и направилась в здание.

   Ну в самом деле, чего я боюсь?

   Полдня в Западном Секторе, и в Западе-7 в частности, убедили меня в том, что не так уж он и мал, как пытался заверить меня Рик. Большой город, если судить по вокзалу, тысяч на двести пятьдесят – триста жителей. Он встретил меня суетой разноцветных маршруток и ленивым басом автобусов. Усатый маршрутчик лихо притормозил у старенького, пропахшего грязной тряпкой и чебуреками вокзала и даже пытался набиться в дальнейшие провожатые, но был безжалостно отшит.

   После чего я наконец осталась одна под огромными механическими часами. У часов были большие стрелки, которые каждую минуту проживали с протяжным скрипом, а у меня баулы, паника и страх. Да... После Рика, точнее, после ах... ах какого близкого знакомства с его телом и с тем, как умело он им пользуется, – уж я-то знаю, у меня до сих пор все звенело от восторга, стоило лишь вспомнить о бронзовом боге... Так вот, после слов Рика о том, как мал Запад-7, я дергалась каждый раз, когда на горизонте появлялась рыжеволосая голова. К счастью, я переехала в Западный сектор, а не в Северный. И здесь рыжие встречались не так чтобы часто. Терпимо. Я, если честно, после поезда вообще только одного и увидела. Слава богу, не Рика. Хотя сердце, едва я заметила в толпе рыжую макушку, совершило невероятный кульбит, едва не выпрыгнув через горло...

   Пару часов я бродила по совершенно апрельскому городу – несмотря на середину июня здесь было довольно прохладно, а снег, тут и там выглядывающий из-под разлапистых елок, нагонял страх: что ж тут зимой, если летом так холодно? Но выбирать не приходилось. Поэтому я и стояла у крыльца отделения сама, без конвоя. По этой же причине уверенно отодвинула в сторону девчонку, что обозвала меня крашеной кошкой, и вошла в двери СОВНС.

   Сделав лишь один шаг за порог, застыла, жадно втягивая в себя воздух. Уж не знаю почему, но запах в этих учреждениях всегда вызывал во мне повышенное слюноотделение, какую-то совершенно неуместную слезоточивость и, как ни странно, жажду деятельности.

   В окне дежурки показалась частично сонная взъерошенная голова сержанта и потребовала от меня документы, которые я тут же предъявила. Парень сунул нос в сопроводительный лист и завис так надолго, что я успела заскучать и полностью уйти в собственные мысли, почти забыв, зачем вообще здесь торчу. Тем более что подумать было о чем. У меня от этого «источника дум» до сих пор сладко проваливалось вниз живота сердце, и немного саднило между ног… Ох…

   Поэтому, когда дежурный, издав стон, полный сожаления и тоски, пробормотал разочарованно:

– Перевал? Да вы, наверное, шутите! – вздрогнула от неожиданности и переспросила:

   – Что?

   – На Перевал, говорю, тебя распределили?

   – Ну да.

   – Жалко. Там никто долго не задерживается, а ты хорошенькая... Если б не Перевал, я бы предложил тебе встречаться. Кстати...

   Его глаза загорелись, а на лбу большими неоновыми буквами вспыхнула надпись «Нахрена козе баян? Можно и одноразовым сексом обойтись». Однако и взгляд, и провокационную надпись я проигнорировала, без ненужных расшаркиваний спросив:

   – Так с начальником могу поговорить? Или как? Он на месте вообще?

   Дежурный как-то внезапно погрустнел:

   – Пончик-то? Да куда он денется? Этот крючкотвор даже обедает сухарями, чтобы мы не расслаблялись, – и добавил, заметив мой вопросительный взгляд:

– Третий этаж. Вторая дверь налево. Слушай, а вечером ты что делаешь?

   Махнула дежурному рукой, ограничившись простым «отвали», хотя очень хотелось усугубить его отогнутым средним пальцем, и зашагала в указанном направлении. Коридоры здания СОВНС освещены были плохо. Видимо, неспроста, а с тайной целью сделать более неприметными стены, которые неизвестный, но, скорее всего, уже покойный маляр выкрасил в ядовито-зеленый цвет. Причем, говоря «ядовито», я нисколько не преувеличила: у меня уже ко второму этажу глаза слезиться начали.

   Так что ничего удивительного, что я едва не прошла мимо нужной двери. Остановила меня латунная табличка, внезапно тепло и приветливо блеснувшая на фоне окружающей болотной зелени.

   «Начальник СОВНС Рикардо Понтсо», – прочитала я, заправила волосы за уши, остро сожалея по поводу своего внешнего вида. Эх! Я-то надеялась, что в поезде переоденусь в форму, приведу себя в порядок… Кто ж знал, что конец пути проеду в маршрутке, мчащейся по узким западным дорожкам на дикой скорости, нарушающей не только все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения, но заодно с ними и прочие нудные законы. Как закон всемирного тяготения, например.

   Кто знал, что на местном вокзале нет комнат отдыха, оборудованных общественными душевыми, а в двух гостиницах, обнаруженных на площади, которая, конечно же, именовалась Привокзальной, цены были такими, что у меня аж зубы заломило.

   Нехитрый скарб пришлось сдать в камеру хранения – тоже недешевую, между прочим, а потом чистить зубы в вокзальном туалете, безмолвно радуясь тому, что у свитера такое высокое горло. Ибо, не спрячь я как следует засосы на шее, с репутацией на новом месте работы можно было бы распрощаться раз и навсегда.

   – Войдите! – громыхнуло в вышеозначенном кабинете после того, как я несмело дважды стукнула по зеленой двери.

   – Здравия желаю! – проорала браво и, чеканя шаг, прошлепала (правильно, переобуться-то я тоже не смогла, поэтому и щеголяла пусть и в изящных, но совершенно неуместных сабо) от порога к огромному письменному столу. За ним восседал маленький круглый мужичишка, получивший прозвище Пончик явно не только из-за фонетической схожести фамилии с бичом всех желающих похудеть модниц.

   – Орать не надо, – без особого энтузиазма поприветствовал меня мой первый в жизни настоящий начальник и кивнул в сторону трехногого стула, безмолвно обозначая место, где я могла бы бросить кости. – Ты по распределению, что ли? Документы где?

   Я протянула пачку бумаг, уже изученных дежурным, и присовокупила к ним выписку из диплома, а также несколько личностных характеристик от некоторых из моих преподавателей. Пончик бегло все просмотрел, потратив гораздо меньше времени, чем пацан в дежурке, а потом смешно сложил пухлые ручки на своем кругленьком животике и ласковым голосочком поинтересовался:

   — Ну, душа-девица, и за что ж такую красавицу в наши офигении услали? Признавайся, что натворила?

   Про «офигении» я второй раз спрашивать не стала, показушно надула губы и обиженно проворчала:

   – Чего сразу «натворила»? Я вообще-то одной из лучших на курсе считалась…

   – Потому и спрашиваю, – хмыкнуло начальство, растянув румяные булочки щек в добродушной улыбке, – деточка…

   «Хорошо хоть не Кошечка», – подумала, чувствуя, что в помещении стало как-то жарковато.

   – Деточка, я слишком давно занимаю этот пост, чтобы не понимать: просто так такие «подарочки», как лучшая ученица курса, Западному сектору никогда не обламывались, а уж Западу-7 и подавно. Поэтому лучше сразу расскажи, сама. Ибо дерьмо, оно же такое, как ни топи, все равно рано или поздно всплывет…

   Я малодушно порадовалась тому, что Доминика так красиво обозвали, подумала немного, а потом махнула рукой на все сомнения и поведала Пончику обо всем, благоразумно умолчав об инциденте в поезде. Я же не самоубийца, чтобы о таком рассказывать, да еще и не кому-нибудь, а собственному начальству.

   Пончик слушал внимательно, все больше мрачнея в процессе моего повествования, а когда я замолчала, витиевато выругался и выкатился из-за стола. Просеменил своими маленькими пухлыми ножками до столика в углу, на котором я успела заметить электрический чайник, кофе-машину, медный кофейник – вот уж не понимаю, для чего он нужен в комнате, где газовой плиты и в помине нет – и вазочку на высокой ножке, до краев наполненную, судя по цвету, бруснично-грушевым вареньем. Выбрав из нагромождения посуды две одинаковых пузатых чашечки, Пончик щедро плеснул в них из того самого кофейника, и в воздухе я отчетливо уловила миндальные нотки уже знакомого мне коньяка.

   – Значит, говоришь, обещался на Комиссию пойти?

   Начальство поставило передо мной чашечку с ароматным напитком, заставив меня тем самым усомнится в безоблачности своего будущего. А что я должна была подумать, если сначала ректор – ну ладно, я студенткой тогда уже фактически не числилась, а теперь и начальник СОВНС наглым образом плюет на сухой закон, недвусмысленно предлагая напиться?

   Но от угощения отказываться не стала. Сунула нос в чашку и угукнула:

   – Обещал.

   – А тебя, стало быть, такой вариант не устраивает?

   – Я вообще слабо себе представляю, что он может кого-то устраивать, – проворчала я. — Но мне сказали, что неуставные отношения у вас в Западе-7… как бы не в чести, что опасаться нечего, вот я и…

   – Неуставные – да! – Пончик язвительно усмехнулся. – Но, деточка, ты, пожалуйста, не путай теплое с мягким! Где неуставные, а где «контакт» между Гончей и Охотником? Разницу улавливаешь?

   Я похолодела, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Неужели снова мордой об асфальт? Да сколько можно-то!

   – Но тебя, слава богу, к нам только распределили, прикрепив конкретно к Перевалу. Так что можешь не волноваться. Тайрон, – Пончик болезненно скривился и сделал большой глоток из своей чашки. – Ах! – крякнул от удовольствия. – О чем бишь я? А! Тайрон, говорю, всю эту ересь насчет «контакта» на дух не переносит сам и сотрудникам своим не позволяет даже заикаться на эту тему. Так что в этом плане тебе где-то даже повезло. Хотя…

   Начальник скорбно блеснул внезапно повлажневшими глазами и снова приложился к коньяку. Я, настороженная его нездоровой реакцией, тоже нюхнула из чашки, судорожно восстанавливая в памяти разговор Отти с Давой. Убейте меня, но все те влюбленные улыбки и закатывание глаз с Пончиком вот никак не вязались.

   – Хотя, если что вдруг, мы найдем, чем зубы Комиссии обломать… Тем более что ты лучшая выпускница…

   И тут Пончик как-то вдруг оживился и заерзал в кресле, подтягивая к себе сразу все многочисленные бумажки, лежавшие на его столе.

   – Фактически, ты же никуда не торопишься?

   Я осторожно покачала головой. Цитируя классика, «до пятницы я совершенно свободна». В том смысле, что куда спешить, если уже успела испортить все, что было возможно.

   – Не знаю. Вам виднее. Вы же мое начальство… А в чем, собственно, дело, господин Понч… э-э-э… Понтчо?

   – Понтсо, – исправил Пончик. – А дело в том, что я от хорошей Гончей и сам не отказался бы. В профессиональном смысле, не пугайся. Я из бездарных вояк, и Охотник во мне просыпается лишь по осени, как раз к сезону охоты. У нас, конечно, и свои девочки есть… Не знаю, что там у них случилось: глаз замылился, нюх притупился или влюбились все и сразу мне назло, да только мы никак не можем отследить одного хитрого урода. Не глянешь?

   – А есть на что?

   – В морге пять тел. Самому свежему три дня.

   Пять тел. Я со свистом втянула в себя воздух, на мгновение прикрыв глаза.

   – Пять? – пробормотала, меньше всего на свете желая навещать местный морг и отлично понимая: раз уж само начальство просит об одолжении, отказываться нельзя. – Вы же осознаете, сколько времени у меня это займет?

   – Не первый год замужем, – кивнул Пончик, – да и девочки наши тебя подстрахуют. Ну так как?

   Я посмотрела в окно. Солнце уже скрылось за крышами домов. Вечерело.

   – Сегодня все равно уже поздно, – констатировала очевидное, – а завтра – почему бы не глянуть… Только, господин Пончо, блин, Понтсо, простите! Мне бы на довольствие встать. Или хотя бы комнату в общаге, а то…

   – А то пить так хочется, что переночевать негде? – понятливо хмыкнул начальник.

   – Просто мой кошелек успел познакомиться с ценами в ваших гостиницах, – не разделяя его веселья, хмуро пояснила я. – И они как-то не нашли общего языка. Да и камеру хранения только до вечера оплатила…

   – Я понял. В дежурке попросишь, Крис тебе пропуск сделает и расскажет, как найти гостиницу для командировочных. Так я скажу нашим девчонкам, что бы к утру в морг подтягивались?

   – Часам к восьми, – кивнула, понимая, что с рейдом лучше не затягивать. – Думаю, раньше их дергать не стоит. Мы хоть и работаем всегда со страховкой, но, по большому счету, никогда ею не пользуемся. Вы же знаете...

   – Знаю, – Пончик вдруг перестал улыбаться, вмиг утратив свое румяное булочное благодушие. – Светает нынче в шесть. Так я передам, чтоб они на пять тридцать рассчитывали.

   – Как скажете, – пожала плечами, понимая, что столь ранняя побудка не добавит мне очков в глазах местных Гончих. Но не спорить же из-за этого с начальством?! Тем более что формально он все-таки прав.

   Гостиница для командировочных на поверку оказалась самым обычным общежитием, пятиэтажным и старым, с туалетом на этаже и пятью общими душевыми кабинами в подвале. Но жизнь научила меня не крутить носом, а брать что дают.

   В крохотной комнатке нашла панцирную койку с видавшим виды матрасом, на котором ровненькой стопочкой лежало хрустящее от дрянного стирального порошка постельное белье и два миниатюрных вафельных полотенца. Возле обнаружилась тумбочка с подпалиной от кипятильника, на подоконнике – полная окурков пепельница. Вот, пожалуй, и все, если не считать встроенного шкафа и рабочего, пусть и старенького, калорифера. Ну что ж, и то хлеб. В приюте, когда зимы были особенно морозными, мы нередко спали втроем в одной кровати, повернувшись на бок, как сардинки в банке, и накрывшись всем, что было в комнате. И все равно мерзли! А шкафа у нас вообще никогда не было.

   Первым делом я застелила постель. Затем приготовила свежее белье, достала из баула форму и аккуратно разложила ее поверх одеяла. И только после этого взяла полотенце и спустилась в душевые. Горячая вода придала сил, и жизнь вновь обрела краски. В конце концов, чего я кисну? У начальства отметилась, до места почти доехала, от Доминика избавилась, как и планировала, между прочим. Нет, он, конечно, еще даст о себе знать, нo теперь-то ручки коротки. Пусть вызывает на Комиссию. Уж я не постесняюсь рассказать про то, как легла под первого встречного, лишь бы избавиться от Козлодома. То-то его, зятя министра, на смех поднимут...

   В принципе, жить можно. А то, что на улице холод собачий… Так люди и в более жутких условиях живут. Например, в тропиках южного сектора. Или в Северных горах. Северные-то куда как хуже Западных. Холоднее, злее и опаснее... Правда, придется купить теплые вещи, да побольше, потому как моя курточка из драп-дерюжки вряд ли выдержит местные морозы, раз уж у них тут летом так холодно.

   Задумавшись, я не заметила, как наступил вечер, и пришло время идти в местную столовку отоваривать талоны на питание. На ужин была ароматная рассыпчатая гречка с соленым огурцом и стаканом кефира. Не самая моя любимая еда, но дареному коню в зубы не смотрят. Это во-первых. А во-вторых, нормальную еду я в последний раз видела так давно, что успела позабыть, как она выглядит. Поэтому продукты были уничтожены в мгновение ока, а обалдевший от такого разнообразия желудок даже потребовал добавки. Кстати...

   Я подошла к раздаточному окну и, окликнув одну из девушек в белом халате и колпаке, предупредила, что завтра у меня рейд, поэтому не знаю, как насчет остальных командировочных, но мне будет нужно мясо.

   – Много, – уточнила я. – Уж извините, если у вас были другие планы на меню.

   Повариха пожала плечами и заверила, что никаких проблем.

   – У нас часто гончие останавливаются, – открыто улыбнулась она, – так что все в порядке. Хуже было бы, если бы вы не предупредили. В прошлом году одна фифа из Центра такой крик подняла, что я была готова от себя кусок отрезать, лишь бы она заткнулась. Простите.

   Я покачала головой и никак не прокомментировала ее слова. Простые люди зачастую нас не понимали, думая, что своим поведением Гончие просто цену себе набивают. Ну или куражатся с дури, как певички-однодневки или популярные артисты.

   Еще раз поблагодарив и распрощавшись, поднялась в свою комнату. Перед рейдом неплохо было бы поспать, но я знала, что не засну, уж больно расшумелись мысли в голове. Да и надолго оставаться наедине с собой я боялась – чего доброго, начну думать о случившемся, а делать это сейчас, перед ответственным и сложным (пять тел!) делом, было противопоказано. Впрочем… Я невесело хмыкнула: как раз такие мысли могли стать хорошей страховкой для безболезненного возвращения из рейда.

   Нет, сидеть в комнате было невыносимо. Поэтому, накинув на плечи куртку, я вновь спустилась в столовую, чтобы прихватить со столика для напитков бутылку минеральной воды, а затем, справившись у дежурного насчет нужного адреса, вышла в прохладный вечер Запада-7.

   Судебно-медицинский морг находился в получасе ходьбы от общежития, и я при всем своем желании не смогла бы его миновать – запах горя и смерти почуяла за версту.

   Отогнув манжету формы, продемонстрировала ночному сторожу клеймо, и он без слов и лишних вопросов впустил меня, вежливо объяснив, где найти нужные мне тела. Я кивнула и, передернув плечами – в морге температура была на порядок ниже, чем на улице, хотя куда уж ниже-то, – зашагала по тускло освещенному коридору.

   Прозекторская была оборудована десятью холодильными камерами, и ни одна из них не пустовала. Сверившись с бумагами, которые дал Пончик, по очереди открыла нужные мне отделения.

   Пять мертвых тел – все, что осталось от обычной семьи. Отец семейства, мать, двое детей десяти и пятнадцати лет и бабушка, которая, как говорилось в материалах дела, приехала навестить дочь и внуков. Вечером они посетили местный развлекательный центр, где, арендовав одну дорожку, два часа играли в боулинг. Здесь же, в одном из ресторанов, поужинали. Вернулись домой.

   Первой скончалась бабушка. Умерла в страшных муках на глазах у зареванной дочери, ее мужа и детей. Затем, уже когда приехала «скорая», от боли скрутило младшего сына. Врачи делали все возможное, но определить причину заболевания так и не сумели. Следующим оказался муж – к тому времени всю семью уже перевезли в больницу. Патологоанатомы приступили к изучению тел, но не смогли найти ничего, что спасло бы отца семейства. Он умер третьим. Его жена ушла сутки спустя. Наконец я остановилась возле тела пятнадцатилетней девочки. Еще ребенок, но уже почти девушка. Чистая, красивая – вздернутый носик, роковой разлет соболиных бровей. Она безжалостно топталась бы по мужским сердцам своими очаровательными ножками, если бы ей позволили вырасти и повзрослеть.

   Не позволили.

   – Мы знаем, что это какой-то новый вирус, – объяснял мне суть дела Пончик. – Новые разработки, и я сомневаюсь, что это К'Ургеа. Да и стиль не их. Они так грубо не действуют, это во-первых. А во-вторых…

   – Мы уже двадцать лет не воюем. Я помню.

   – Да, – Пончик кивнул. – Так что сам вирус нас не интересует. Специалисты над ним уже работают, хотя антидот пока не найден. Они-то найдут, можешь не сомневаться. Тут вопрос времени. Беда в том, что как раз его-то у нас и нет. Сегодня утром в больницу поступил еще один человек с похожими симптомами. Воспитатель детского сада. Представляешь, что начнется, если зараза передается воздушно–капельным путем?

   Я согласно опустила веки.

   – Так что не факт, что к утру у тебя не появится еще более свежий труп. Тьфу-тьфу! Боже упаси! В общем, любую мелочь. Все, что сможешь узнать. Где они подцепили эту заразу. Может быть, от кого. Хотя бы что-то, что поможет нашим Охотникам взять след. Знаю, что о многом прошу, и прямого убийства не было, но все же, Агнесса...

   – Лучше Ивелина, – мягко исправила я, – если не сложно. Или просто Иви. Я поняла. Я постараюсь.

   Пончик вздохнул и махнул рукой, отпуская меня.

   А теперь я стояла над телом мертвой девчонки и с неудовольствием осознавала, что обычной подстраховки может оказаться мало: работать с подростками всегда было сложно и опасно. Уж больно агрессивны и злы они были в своем посмертии. Ненавидя весь мир лишь за то, что он, в отличие от них, живой, они могли выкинуть все что угодно, самую отвратительную каверзу. Бывали случаи, когда они заводили Гончих так далеко, что те не находили дороги назад…

   – Мне очень жаль.

   Я погладила холодную щеку девочки. Знаю, глупо. Сейчас она меня все равно не услышит, но просто не могу иначе. Гончие, как и все, кто сталкивается со смертью каждый день, жутко суеверные, и я ничем не отличаюсь от большинства. Кто-то отправляется в рейд в любимой ночнушке, кто-то накрашенный и с обязательным педикюром. А я говорю с телами. Прошу у них прощения за то, что сотворил кто-то другой, обещаю во всем разобраться, что бы они смогли найти покой…

   Сделав в прозекторской свет поярче, я достала из принесенной с собой сумки плотные очки для сна, рукавицы, по форме напоминающие боксерские перчатки, капу и крем для лица. Пододвинула поближе к мертвой девочке стул и принялась ждать рассвета.

Кое-то из особо умных, из тех, кто рядом с Гончими даже рядом никогда не стоял, утверждает, что рейды – успешные рейды! – нужно проводить не на рассвете, а в так называемый час ведьм, примерно в два-три часа ночи. Но, как говорится, пять раз послушай, что сказал теоретик, а потом пойди и сделай по-своему. Особенно это касалось тех Гончих, которые хотели жить богатой полноценной жизнью.

   Я хотела.

   Поэтому, увидев труп девочки, мысленно поблагодарила Пончика за то, что он настоял на страховке. Подростки – они такие… Я вздохнула и, поежившись, подтянула ноги под попу и обняла себя за плечи. Все же ночевка в морге, наверное, была не самой лучшей идеей, но…

   Но, по крайней мере, здесь меня не доставали мысли о Доме – не до них было. Да и для мечтаний о Рике атмосфера тоже была неподходящая. Хотя если вспомнить о том, каким жарким было его большое, крепкое тело… Но правильнее будет об этом даже в мыслях не заикаться, ибо ни к чему хорошему такие реминисценции привести не смогут.

   Стрелки на настенных часах в прозекторской показывали без восьми минут пять, когда на пороге появились сразу две из моих страховщиц, а пятью минутами позже пришла еще одна. Что ж, надо отдать должное Пончику, он и в самом деле заботится о своих сотрудниках. Мы познакомились, перекинулись парой ничего не значащих слов, после чего я пересела в кресло Гончей, которое девчонки выкатили из подсобки.

   Пока самая молодая из помощниц – на вид ей было не больше тринадцати лет – фиксировала мои ноги, я густым слоем накладывала крем на лицо.

   – А это зачем? – спросила девчонка. – Ну, то есть… Я хотела сказать, что капу и перчатки, и даже не очки – тонированный мотоциклетный шлем видела, но крем…

   – Шлем – это здорово! – одобрила я. – Будь у меня на него деньги, тоже не отказалась бы. А крем… кожа у меня нежная, понимаешь, а если призрак решит отвесить оплеуху или заорать со всей дури в лицо? Тебе бы улыбалось, потом полмесяца с бланшем ходить? Ну вот и мне нет.

   – Алиса не такая, – неуверенно возразила другая из моих помощниц, Дея, и я повернулась в ее сторону.

   – Да?

   Женщина кивнула. Она была старше меня лет на десять, и это придавало уверенности. Все же хорошо, когда среди страхующих есть опытные люди, они сделают все возможное, чтобы не позволить Гончей сорваться. Впрочем, бывали случаи, когда и опыт не помогал. Я о таких старалась не думать, надеясь, что как раз меня они не коснутся.

   – Она была мягкой девочкой. Спокойной. Мой младший сын с ней в одной школе учился… – Дея тряхнула головой, отгоняя неприятные воспоминания. – Иви, тебе сколько времени надо?.. Вернее, сколько можно?

   Я задумалась. Каких-то временных ограничений мне никогда не ставили, куратор лишь просил не уходить дальше, чем на три-четыре километра.

   – Ну… примерно часа четыре.

   Ответила наобум, если честно, взяв по максимуму. Нет, я-то надеялась справиться раньше, но чем черт не шутит! Уж лучше подстраховаться.

   – Тогда сверим часы? – предложила Дея.

   Я громко выдохнула. Страховка у меня была хорошей. Две женщины по обе стороны от тела, одна за головой… Если что пойдет не так – вытащат.

   – Еще минутку подожди, пожалуйста!

   Выдох-вдох, выдох-вдох, вы-ы-ыдох и вдо-о-ох.

   – Давай!

   На мои глаза легла повязка, и я откинулась на подголовник, чтобы принять удобную позу.

   – Один, два, три… – шептали девчонки.

   – Четыре, пять, шесть, – мысленно повторяла за ними я.

   Досчитать успела лишь до тридцати, когда почувствовала неприятное покалывание в кончиках пальцев, а перед внутренним взором забрезжило знакомое желтовато-серое сияние потустороннего мира.

   – Алиса! – позвала тихонько, делая первый шаг по пыльной поверхности лимба. – Алиса?..

   Здесь не было верха, низа, права или лева, здесь не было воздуха. Да и земли, по большому счету, тоже не было – один лишь плотный туман, сквозь который с трудом пробивался желтоватый свет, да горькая пыль.

   Поэтому на самом деле никаких шагов я не делала, висела в «нигде», пытаясь найти нужную мне девочку, но стараясь не привлекать к себе внимание – никогда не знаешь, с кем столкнешься по эту сторону, а духи бывают разные, и не со всеми из них мне хотелось встречаться.

   – Что надо?

   Подросток соткался из воздуха прямо перед моим лицом. Впрочем, здесь не было ни лица, ни воздуха, ни подростка. Была лишь моя проекция действительности и знакомого образа.

   – Не дури, – я изобразила улыбку, – ты же сама меня позвала, иначе я бы не вошла в лимб так быстро. Так чего теперь злишься?

   – Сама?

   Она вдруг заорала, плюнув мне в лицо огненным вихрем. Черт…

   – Сама?!

   Ох, если бы не крем, ходить мне месяц с синей мордой после такой встречи. Как минимум… А так, быть может, все еще обойдется.

   – Могу уйти, если нет, – проговорила я, заранее зная, что не уйду, потому что ответы мне нужны, как вода пустыне.

   – Нет? – в голосе Алисы послышалась неуверенность.

   Призраки, особенно призраки подростков – это еще хуже, чем беременные женщины в середине второго триместра. Вообще не угадаешь, что может прийти им в голову, и какой ветер влияет на перемены их настроения.

   – Иди за мной, – вдруг позвала Алиса, и я не отказалась бы и в том случае, если бы могла.

   Считать шаги я не пыталась. Просто шла, оставляя маркеры для Охотников и старательно отметая не только жалость и скорбь, но и любые другие чувства, которые могла бы испытывать к умершей девочке. В лимбе лишь мертвым позволено выражать эмоции безнаказанно, живые же за это платят слишком высокую цену. Когда-нибудь, окончательно устав от своей поганой жизни, я, наверное, махну рукой на правила и полностью откроюсь перед призраком, позволю увести себя так далеко, что ни сама, ни страховщики, ни другие Гончие меня не смогут отыскать. И если мне повезет, я даже смогу раствориться и стать частью этого плотного горького тумана, который тяжелой пылью оседал на мои иллюзорные плечи и скрипел на зубах. Частью лимба – не путать с Лимбом, о котором нам талдычили на уроках богословия. Это место с ним никак не было связано. Ничего религиозного и метафизического, такая же реальность, как небо, земля, океан и горы. Часть мира, в которой на время или навсегда задерживаются некоторые призраки. Иногда, если Гончая и Охотник окажутся возле тела достаточно быстро, и если само тело не очень сильно повреждено, душу можно вернуть назад, и человек будет спокойно жить себе дальше.

   Если бы мне позволили выбирать, пожалуй, вступила бы в такой отряд, чтобы при больнице быть или на «скорой» работать. Риску не меньше, но все лучше, чем устанавливать контакт с жертвами катастроф, несчастных случаев и убийств.

   Вот только кто ж меня пустит на «скорую»? Эти тепленькие местечки берегут для блатных девочек, не для тех, кто вырос в приюте и не имеет за душой ни гроша.

   – Куда ты ведешь меня, Алиса? – спросила у девочки несколько минут спустя. – Может, назовешь имя или место?

   Она недовольно зашипела и ускорилась, а я оглянулась на цепочку маркеров за моей спиной. Будто из сказки про Гензеля и Гретель, вот только лесных птиц в лимбе не водится, и никто не может склевать хлебные крошки, чтобы мне не удалось найти путь назад. Впрочем, дорогу я бы нашла и без них – все же одна из лучших выпускниц курса, а вот повторить трассу в реальности при всем своем желании не смогла бы.

   Это Охотники видят лимб глазами живых: дома, деревья, улицы… город-призрак из какого-нибудь фильма ужасов, в котором на сотни километров вокруг нет ни единой живой души… А мы, Гончие, вынуждены бродить по плотному туману фактически на ощупь, даже абстрактно не представляя, в какую часть сектора нас ведет призрак.

   Потому я и не была уверена, что Алиса направляется к виновнику ее смерти. С таким же успехом цепочка маркеров может привести Охотников в дом мальчишки, в которого она была влюблена при жизни, или в парк, где она гуляла с подругами, или домой к учителю математики, поставившему незаслуженную «двойку»… да куда угодно!

   – И-и-ви-и! – застонал туман голосом одной из моих страховщиц. – Иви, возвращайся!

   Я раздраженно поморщилась. Какое «возвращайся»? Если я брошу девочку сейчас, она уже не пойдет со мной на контакт, да и с кем-то другим, боюсь, тоже откажется.

   – Алиса, хотя бы намекни! Пожалуйста, – попросила девочку-призрака, заранее представляя себе рожи и ехидные комментарии Охотничков, когда выяснится, что маркеры привели их, к примеру, на кладбище домашних животных, где похоронен любимый хомячок жертвы.

   – Пожалуйста, – эхом отозвалась Алиса и оглянулась на меня. – Пожалуйста!

   Указательный палец ее правой руки был направлен на что-то или кого-то, кто был виден лишь ей, передо мной по-прежнему была лишь пыльная мгла.

   – И-и-ви-и!

   Оставив без внимания повторившийся зов, переспросила у призрака:

   – Здесь?

   – Здесь.

   – Агнесса Ивелина Брунгильда Марко! – громом грянуло с несуществующих небес лимба.

   – Да вы достали! – проорала я в ответ, прекрасно понимая, что никто меня не услышит. То есть никто, кроме призраков, конечно.

   – Достали, достали, достали…

   Туман наполнился разноголосьем мертвых душ, и я снова выругалась, на этот раз молча.

   Куда она меня привела? На кладбище? В крематорий? Почему здесь так много призраков? Они не имеют привычки надолго уходить от своих тел. А здесь их… Сколько? Десять? Двадцать? Больше?

   Не всматриваться! Не считать полупрозрачные руки, с мольбой тянущиеся ко мне! И главное, ни в коем случае не думать о том, что я могла бы им как-то помочь!

   – Здесь-здесь-здесь, – речитативом бормотала Алиса.

   Фигура ее начала терять четкость, расплываться и вскоре полностью растворилась в пыльной мгле. Я закрепила последний маркер и, стараясь смотреть только перед собой, заторопилась в обратную сторону.

   Дорога назад всегда кажется короче и быстрее, и неважно, куда ты идешь, домой с работы или из лимба в реальность. Вот и в тот раз до черты выхода я домчалась за считанные секунды. Ну, мне так казалось, потому что со временем в лимбе было, как и со всем остальным – вроде оно есть, а вот как течет, черт его знает.

   Сначала я почувствовала холод и подумала: почему за столько лет никому в голову не пришло хранить в морге одеяло? А что, неплохое дополнение к основной экипировке Гончей. По крайней мере от него точно было бы больше проку, чем от маски для сна и перчаток. Поежилась от озноба. Шевельнула рукой, проверяя, расстегнули девчата зажимы или еще нет, а потом услышала возмущенный рев:

   – Да вы охренели тут совсем? Сколько она уже в таком состоянии?

   С перепугу показалось, что это голос Дома, и я чуть не удрала назад в лимб, но тут плаксивым голосом защебетала одна из страховщиц:

   – Господин Пончо, да разве ж мы виноваты? Мы все по правилам…

   – А!.. Я что, спросил у тебя, кто виноват? – вызверился Пончик, пропустив мимо ушей то, как изуродовали его фамилию. – Я поинтересовался, сколько времени она уже там!

   – Девятый час пошел, – всхлипнули у меня над головой.

   Ни хрена себе! Вот это я даю! Алиса-Алиса, куда же ты меня завела?..

   Я кашлянула, что бы привлечь внимание, а в следующий миг с моего лица сорвали маску, и я увидела прямо над собой пирожковое лицо начальника.

   – Э-э-э… С добрым утром?

   Он сощурился и шумно выдохнул. Расчленил меня взглядом, мысленно разбросал все семь тысяч кусочков тела по всему Западному сектору и только после этого тихо спросил:

   – Твою мать, Марко, ты что творишь?

   – Я нечаянно…

   Впрочем, лепетала, не чувствуя особой вины. Я однажды и двадцать часов в лимбе просидела. И не из любви к этому прекрасному местечку, между прочим, а исключительно ради пользы дела.

   – Без капельницы, без напарницы. Даже без Охотника… – распекал меня Пончик. – Какой идиот вообще назвал тебя лучшей ученицей выпуска?

   – Одной из лучших, если по справедливости, – поправила я. – Ну, просто призрак был стабильным, лимб особо не возмущался, вот я и… Там же все-таки детский сад.

   И после секундной заминки добавила:

   – Господин Понтсо, простите, что заставила волноваться.

   – Дура безголовая, – проворчал он, устало потирая лицо рукой. – Хоть результат есть?

   – Надеюсь.

   Я благодарно кивнула Гончей, которая расстегнула зажимы на руках. Хоть убей, не помню, как ее зовут, а ведь мы знакомились… Дурацкая память!

   – Я достаточно маркеров оставила, дорогу без труда найдут. Только… Там место странное. Мертвецов много – как на кладбище, но по-другому.

   – Как на кладбище… – Я спустила ноги с кресла, и Пончик окинул меня хмурым взглядом. – Дея, кто там у нас при морге сегодня дежурит? Барристо?

   – Он, – зевнула Гончая, чье имя мне удалось запомнить,

   – Отлично. Зови его сюда. Пусть Иви ему свои маркеры перед уходом покажет… И дайте кто-нибудь этой дурище колбасы. Или котлету. А то посинела уже от голода, в чем только душа держится?..

   Я блаженно зажмурилась. Колбаса… мур-р-р!

   Охотник по имени Ларс Барристо оказался приятным мужиком, солидным и «основательно женатым».

   – Так что если ты, детка, из тех, кто отчаянно ищет, с кем бы законтактировать, – предупредил он меня через минуту после знакомства, – то сразу мимо. Я своей Бек не изменю даже ради той, которая может в лимбе продержаться девять часов без поддержки.

   – А если двадцать?

   Пончик и девчата-страховщицы уже ушли, так что я могла себе позволить немного покапризничать и повредничать.

   – Да хоть сто!

   – Завидую вашей жене, – я улыбнулась. Бывают все-таки нормальные мужики! Настоящие! – В хорошем смысле этого слова. И на мой счет можете не переживать. Я пока не готова вступать ни в личные отношения, ни, боже упаси, в профессиональные… Ну что? Маркеры смотреть будем?

   Барристо кивнул, сел рядом и взял меня за руку.

   – Показывай. – Открыл сознание, принимая мой мыслеобраз, забавно хмурясь, покрутил его так и этак со всех сторон, наконец уверенно кивнул. – Понял.

   Резко встал, посмотрел на меня с сомнением и неожиданно спросил:

   – Ты где остановилась? В нашей гостинице?

   – Ну, на другую у меня денег нет, – пожала я плечами, а Барристо брезгливо сморщился.

   Подумаешь, какой фрукт! Гостиница ему не нравится! Небось сам не из приютских…

   Я насупилась, отворачиваясь. Временами семейные бывают паскудными снобами, что аж блевать охота! И этот такой же! Только подумала, что он нормальный мужик, как...

   Но тут Барристо, не позволив мне довести мысль до конца, достал из кармана мобильник и, проведя пальцем по экрану, набрал первый номер.

   – Але, Бек? Ты уже дома? Ага… Нет, задержусь… Не знаю. На твой выбор… Бек, послушай, я к тебе сейчас девочку одну пришлю, – скользнул по мне недовольным, как показалось, взглядом, – она только из девятичасового рейда, да и вообще тощая, как глиста… Ты уж накорми ее, как следует, солнышко… А? Ночевать? – еще один взгляд в мою сторону. – У нас, конечно. Ну все. Целую. До вечера.

   Он разъединился и уверенно протянул мне плотный прямоугольник своей визитки.

   – Тут адрес и домашний телефон. Жену зовут Ребекка. Или Бек, это как тебе удобнее… Ключ от гостиницы дай, я кого-нибудь за вещами отправлю.

   – Да я в общем-то…

   От такого сервиса даже растерялась немного. Еще никогда, ни одного гребаного раза семейные не приглашали меня к себе не то что на ночевку или обед, даже в гости! Они вообще старались нас, приютских, не замечать.

   – Ключ! – Барристо нетерпеливо щелкнул пальцами. – Ну что ты ломаешься? В этом клоповнике, который Пончик гостиницей для командировочных называет, тебя сначала накормят тухлым дерьмом, а потом отдохнуть как следует не дадут. Там же стены из картона! А у нас выспишься и отдохнешь. В конце концов, если Алиса завела тебя в тупик, завтра придется возвращаться, а ты знаешь, что повторные визиты чреваты.

   Я нехотя кивнула и, сдаваясь, протянула Охотнику ключ от комнаты в общежитии.

   – Спасибо, Ларс.

   – Потом поблагодаришь, – отмахнулся он, решительным шагом направляясь к выходу из прозекторской. – А вообще, конечно, на здоровье. Все, Иви, пожелай мне удачи, увидимся вечером.

   – Удачи, – оторопело пробормотала, обнимая себя за плечи.

   Ну, дела… Хотя в принципе Барристо был прав: в общаге выспаться не дадут, а если мне предстоит вторая встреча с Алисой… Нет, я все-таки надеялась, что ограничимся одной. Уж больно в странное место она меня привела.

   Ребекка Барристо приняла меня с таким искренним радушием, что уже через пять минут я, позабыв о неловкости, перешла на «ты». Уплетая свежайший сочный стейк, болтала о последних новостях из Центра, ни капельки не раздражаясь из-за провинциального любопытства, и искренне наслаждалась удивительным теплом, которое исходило от очаровательной женщины.

   Безумие последних двух суток настигло меня, когда Бек показала комнату, которую я на время своего пребывания в ее доме могу считать своей.

   – Вещи твои пока еще не приехали, – с сожалением проговорила она. – Поэтому вот, возьми халат моей старшей дочери – он, правда, не новый, но чистый.

   – Спасибо, – пробормотала я в смятении.

   Честно сказать, в подобной ситуации я очутилась впервые в жизни, из-за этого слова простой благодарности казались ничего не значащим звуком. Разве простым «спасибо» можно выразить всю гамму чувств, возникшую в связи с тем, что совершенно незнакомая женщина отнеслась ко мне как... как... Не знаю, я бы так, наверное, заботилась об одной из близняшек или об обеих сразу – как ни крути, но другой семьи у меня никогда не было.

   – Божечки! Да было бы за что! Это такая ерунда... – Бек ласково улыбнулась и махнула рукой в сторону ситцевого халатика. – Переодевайся, я пока тебе полотенце приготовлю и зубную щетку. Где-то у нас была одна нераспечатанная.

   – Спасибо.

   Женщина проворчала что-то о моей чрезмерной вежливости и вышла из комнаты, мягко прикрыв за собой дверь.

   Я опустилась на кровать, провела рукой по белому покрывалу из искусственного меха, погладила прохладную ткань халатика и, прижав его к лицу, втянула носом воздух. Пахло стиральным порошком и какими-то цветами. Лавандой или жасмином, или, может быть, розами – не знаю. Я в цветочных ароматах не очень разбиралась. Откуда? В приюте разве что с запахом вареной рыбы и тушеной капусты познакомилась, а в Центре цветы не растут, да и из деревьев только тополя.

   Запах был нежным, приятным. Я еще раз глубоко вдохнула и решила, что ничего не случится, если я полежу пять минуточек, не больше, а потом уже переоденусь и пойду в душ, что бы смыть с себя усталость и душок морга.

   Так и заснула – в одежде, поверх покрывала и с халатиком в обнимку.

   Когда открыла глаза, за окном уже была ночь и, судя по тому, какой отдохнувшей я себя чувствовала, довольно глубокая. Сев на кровати, откинула в сторону толстый плед, которым меня кто-то заботливо укрыл – подозреваю, что Бек, и спустила ноги на пол. Хотелось пить, умыться и в туалет. Начать решила с последнего пункта. На цыпочках выскользнула в коридор и с удивлением обнаружила, что в кухне горит свет. Надо же... Так поздно, а кто-то не спит.

   Навестив «комнату отдыха» – благо санузел здесь был совместным, удалось справиться сразу с тремя делами, я вернулась в коридор и, потоптавшись у дверей «своей» спальни, все-таки прошла дальше, к кухне. Тем более что оттуда доносились приглушенные голоса.

   – ...абсолютная находка! Ты только представь, Бек! Прямо на лбу!

   Ларс говорил вполголоса, но я его все равно узнала. Значит, вернулся. Интересно, с каким результатом? Обычно, если Охотник возвращался из рейда так рано, то с пустыми руками. И причины могли быть разными. Чаще всего маркеры оказывались тупиковыми. Или, к примеру, стерлись, что бывало реже. Или в том месте, куда Гончую завел призрак, находилось такое количество потенциальных «подозреваемых», что проще было обратиться к обычным следаками – в конце концов, им тоже надо было как-то отрабатывать свой хлеб.

   В одном случае из десяти Охотник из первого же рейда возвращался с убийцей.

   – Девять часов в лимбе! Наши девки, как лошади в мыле, а ей ничего, встала и сама пошла. А я как подумал, что она сейчас вернется в этот клоповник...

   – Ларс, все в порядке, – перебила его Бек. – Она хорошая девочка. Ты все правильно сделал.

   – Ну да...

   Услышала, как ложка звякнула о дно тарелки, – Барристо, видимо, только что вернулся и теперь ужинает. Не хотелось ему мешать, но... Но и подслушивать тоже было неловко. Поэтому я негромко кашлянула, сообщая о своем появлении, и вошла в кухню.

   – Добрый вечер.

   – Скорее, утро, – ухмыльнулся Ларс, отправляя в рот огромный кусок мяса, а затем, радостно жуя, показал мне большой палец:

   – Маркеры у тебя – во!!! Ничего подобного ни разу не видел! Такие и захочешь – не сотрешь. Заметные такие! Сразу меня на проспект Победителей вывели.

   – И что там? Кладбище?

   Я было облокотилась о дверной косяк, но Бек погрозила мне пальцем и жестом велела садиться за стол.

   – Почему кладбище? – Ларс негромко хохотнул. – Хотя… Институт там.

   Я сначала растерялась. Как? Откуда в институте столько призраков? А потом затосковала, потому что институт – это хреново, какие бы исследования там ни велись. Даже если допустить: это не «пустышка» и там и вправду обитает убийца или человек лишь косвенно причастный к смерти целой семьи, то сколько ж времени понадобится на проверку каждого студента, профессора или, допустим, лаборанта… Не уверена, что у детишек в садике с заболевшей воспитательницей это время есть.

   – Ларс, не тяни, к какому институту? – Бек пододвинула ко мне блюдо с пирожками и тихо спросила: – Молока налить?

   – И мне налей. – Барристо одним глотком допил остатки и только после этого ответил на первый вопрос жены: – НИИ ВиМ, – и расшифровал для меня: – Научно-исследовательский институт вирусологии и микробиологии.

   – О, – растерянно посмотрела на кружку с веселенькой надписью «Кто рано встает, тот точно не я» и пару раз моргнула, – как-то я не ожидала.

   – Я, что ли, ожидал? – фыркнул Ларс, довольный, как черт знает кто. – Даже в лимб зашел, что бы проверить, точно я на месте или так, желаемое за действительное выдаю. Наши ж следаки институт этот сразу проверили, как стало понятно, что это вирус…

   Барристо закинул в «топку» еще один кусок мяса, а я нетерпеливо заерзала на стуле.

   – Ну и?..

   – И ничего. Если б что было, Пончик к тебе за помощью не побежал бы. Так что я, как вывеску эту увидел, пригорюнился. Думаю, вот же хрень! Бригаду вызвал, в холл зашел. Стою, смотрю на этот, как его?.. типа реестр такой, знаешь, как в поликлиниках: «Педиатрия. Третий этаж», «Травматология – восьмой», «Рентген – первый»… Кстати, кто-нибудь знает, почему рентген и травматологию всегда на разных этажах размещают? С переломанной ногой по ступенькам не напрыгаешься…

   – Ларс, – прервала мужа Бек, – ты отвлекся.

   – Да? А, ну да…

   Он снова улыбнулся, и я заподозрила, что он какое-то неправильное молоко пьет, от натурального такого прихода не бывает. Заглянула в свою кружку и, прежде чем сделать глоток, принюхалась.

   Гостеприимные хозяева захохотали, чем окончательно меня смутили, а потом Ларс внезапно стал серьезным.

   – Не знаю, как тебе это удалось, но ты маркер не просто на здание повесила, ты зашла внутрь, поднялась на четвертый этаж и прилепила его прямо на лоб заведующего кафедрой иммунологии.

   И посмотрел на меня с таким восторгом, что я покраснела. То есть «покирпичневела». Покосилась на Бек и глупо брякнула:

   – А он… живой?

   – Ну, в отличие от тебя я-то призраков не вижу! – рассмеялся Ларс. – Для меня лимб целиком и полностью необитаем.

   Я вздохнула, по-прежнему ничего не понимая. Нет, в здания-то я и раньше входила, по этажам бродила – тоже бывало, но чтобы пометить живого человека… О таком я даже не слышала.

   В шоке ли я была? Гораздо хуже. Я перепугалась чуть ли не до икоты, потому как лишнее внимание мне сейчас нужно было, как зайцу пятая нога. Интересно, сколько времени пройдет до того, как новость обо мне долетит до Центра? Ох...

   – И вот смотрю я на этот маркер, – продолжил свой рассказ Барристо, будто бы не замечая моего состояния, – и думаю: бригада-то пока не приехала, свидетелей – никого. Опять-таки камеры нет ни одной… Ну я и взял этого ху... дожника за пуговицу, прижал легонечко, он и раскололся.

   О том, как Охотники умеют «раскалывать», я знала не понаслышке. Другой разговор, что большинство из их методов вне закона, но до сих пор, кажется, никто так и не рискнул пожаловаться.

   – И о тех, кто вместе с ним вирус разрабатывал, рассказал, и антидот выдал, и список зараженных вручил…

   – Но зачем?..

   Я сидела в полнейшем недоумении. Если бы этот урод был троюродным братом погибшей матери, или дядюшкой отца, или внебрачным внуком бабушки и совершал убийства ради квартиры и наследства… Я бы возмутилась, но не удивилась. Однако он убивал просто так. Или не просто?

   – Он эксперимент какой-то проводил, что ли?

   – Не-а, – Ларс покачал головой, – он и несколько его единомышленников из радикалов планировали выступить от лица К’Ургеа. Понимаешь? И погибшая семья была, так сказать, пробой пера. А вот на теракт в детском саду они большие надежды возлагали…

   – О Боже…

   До меня, кажется, начинало доходить. В Центре радикалы года полтора назад появились. Правительство с ними, конечно, активно боролось, но, как я и говорила, просторные земли К’Ургеа много кому мешали спокойно спать. И одно дело думать о том, что вся эта земля могла быть нашей, и совсем другое знать, что проклятые К’Ургеа причастны к смерти детей в детском саду. А уж радикалы постарались бы донести до общественности, что это именно их рук дело. Небось и доказательства приготовили…

   Чем больше подробностей Ларс рассказывал, тем страшнее мне становилось. Это вам не студенты, не сплетники и трепачи с городских рынков. Случись беда с детским садиком на самом деле, против К’Ургеа поднялся бы весь Аполлон…

   Бек протянула руку и легонько погладила меня по плечу.

   – Все обошлось, Иви, – ласково шепнула она. – Не пугайся.

   На этот раз.

   – А как же трупы? – встрепенулась я, вдруг вспомнив обо всех тех призраках, что повстречались мне в лимбе. – Они-то там откуда?

   Барристо пожал плечами.

   – А бог их знает… Может, под институтом какое-нибудь кладбище. Или захоронение древнее. Хотя… Знаешь, у них там при кафедре лаборатория. Я заглянул на секунду – так чуть не поседел: все стены стеллажами с банками заставлены, а в банках зародыши человеческие на разной стадии развития, много. Головы человеческие, черепа… Другие органы. И это только в одном кабинете! По другим я уже не ходил. Жутко. Пусть оперативники с криминалистами разбираются, а я – пас.

   Я неуверенно кивнула. Откровенно говоря, мне как-то слабо верилось, что все так просто, но думать об этом сейчас не хотелось. В конце концов, в лимбе полно призраков! Не мне ломать голову над причиной, по которой они притащились к институту. Прав Барристо, пусть из-за этого у оперативников голова болит, мне бы со своими бедами разобраться.

   Четыре дня спустя Ларс с Ребеккой провожали меня на поезд до Перевала.

   – Обязательно звони! – наставляла меня Бек.

   – Особенно если будут приставать. Ну и вообще. Приеду и надеру всем уши! – в сотый раз пообещал Ларс. – Так всем сразу и скажи.

   Я рассмеялась, хотя, если честно, хотелось плакать. И еще обнять их крепко-крепко, но я не решалась. Улыбалась, мялась возле входа в вагон и бормотала слова благодарности до тех пор, пока Ларс не сгреб меня в объятия, грубовато чмокнув в макушку.

– Главное, помни – мы тебе всегда рады, – Бек поцеловала меня в щеку.

   – Спасибо! – в сотый, в тысячный раз повторила я и все-таки всплакнула.

   Впрочем, когда поезд отъезжал от перрона, а Ларс и Бек, дурачась как дети, махали руками и корчили мне рожи, я все еще грустила, но уже улыбалась. Впереди меня ждали пять часов пути и Перевал.