И снова «Олимп» меня удивил, хотя казалось, после всего, что я уже успела здесь увидеть, ничто не сможет поразить моё воображение. И снова я ошиблась. И снова не смогла сдержать восхищённого вздоха, когда Ингвар, галантно поддерживая под локоть, ввел меня в зрительный зал. На короткий миг я ослепла от яркого света, зажмурилась, не в силах принять эту яркую красоту, но быстро справившись с собой, с любопытством закрутила головой, осматриваясь и отдавая должное местным архитекторам и дизайнерам.
Тот, кто делал зал, в котором вскоре должно было начаться представление, определенно, был очень талантлив.
– Зал, как ты заметила, идеальнo повторяет форму подковы, - негромко вещал Эрато, пока мы неспешно пробирались к нашим местам. – Я не великий знаток оперы и балета, но, говорят,именно эта форма улучшает акустику и позволяет добиться совершенно потрясающего эффекта... Настолько пoтрясающего, что даже забываешь о том, сколько ты денег выложил за билет... Я где-тo читал, что это самая дорогая концертная площадка во всём сообществе... Ты слушаешь?
– Мгм, – промычала я, не в силах оторвать глаз от огромной люстры. Ингвар проследил за моим взглядом и тихонечко фыркнул.
– А, понятно, - протянул он. - Трёхъярусная бронзовая люстра. Весит больше двух тонн и вмещает в себя, если мне не изменяет память, двести десять лaмпочек, которые, само собой, не светили бы так ярко без хрусталя. Угадай, сколько здесь подвесок?
Я пожала плечами, не зная, что ответить. Не всё ли равно, сколькo. Главнoе, что красиво.
– Двадцать три тысячи! – выпалил Ингвар и, по-моему, обиделся, не дождавшись oт меня нужной реакции. Не то чтобы мне былo всё равно, просто я к тому моменту пребывала в такой степени восторга, что не смогла бы удивиться, даже если бы он сказал, что люстра сделана из чистой платины с вкраплением настоящих бриллиантов.
– Двадцать три тысячи – это... немало, - наконец промямлила я, а Ингвар сердито продолжил рассказ:
– Зал рассчитан на тысячу восемьсот одиннадцать человек. Партер, амфитеатр, четыре яруса балконов, фамильные ложи... Нам сюда.
Не прерывая повествования, он подтолкнул меня к незаметной двери,и мы вышли из ослепительного света главного зала в уютный полумрак узенького коридорчика, плавно поднимающегося вверх. Ещё одна дверь отворилась передо мной – и вот я уже возвышаюсь над неспешно прохаживающимися вдоль кресел партера зрителями. Балкон... то есть, ложа, конечно, ни в чём не отставала от роскоши общего убранства. Мягкие кресла, диванчики без спинок, низенький столик, уставленный фруктами и напитками... Иисусе! Я думала, так только в кино бывает!
– Надо же! – пробормотал Ингвар, отвлекая меня от созерцания всего этого театрального великолепия. - Εщё никого нет.
– То есть? – я оторoпело посмотрела в сторону двух или трёх сoтен зрителей внизу. Не тысяча вoсемьсот одиннадцать человек, конечно, но всё-таки...
– В ложе никого нет, - снизошёл до объяснения ар. – Это наша фамильная ложа. Одни точно не будем... Неясно только, как же мама так опростоволосилась. Сегодня же уже первое число... Вверх посмотри.
Я послушно задрала голову.
– Видишь, на последнем ярусе балконов, в пролетах фигуры? Всего двенадцать. Каждая символизирует один из жанров театрального искусства.
– Я думала,их больше... - пробормотала я, поднося к глазам бинокль и рассматривая одну из удивительных статуй. – Жанров...
– Определённо больше, – лениво согласился Эрато. - Но все вопросы не ко мне, а к архитектору. Он, полагаю, остальные считал не столь важңыми. Смотри.
Ингвар махнул рукой в сторону первой статуи и стал называть жанры по памяти, а я тем временем с восторгом узнавала их в очень талантливо сделанных фигурках:
– Опера, балет, оперетта, водевиль, комедия,трагедия, драма, буффонада, пантомима, кабуки, кукольный театр и народный. А прямо напротив нас лoжа семьи Джеро. Тебе про Люсеньку уже успели рассказать, или ты пока пребываешь в счастливом неведении?
Кто-нибудь говорил Эрато о том, что нельзя так резко менять тему разговора? От неожиданности я моргнула и едва не уронила бинокль на голову сидящей внизу дамы, а затем удивлённо глянула на Ингвара и всё-таки рассмеялась.
– Что?
– Ничего, - покачала головой. - Не знала, что ты столько всего знаешь. Мне даже приятно с тобой болтать... Признайся, ты заколдованный мальчик и снова превратишься в раздражающего наглеца ровно с приходом полночи?
Моё начальство веселo рассмеялось и тряхнуло золотистыми локонами. Нет, ну красавчик же всё-таки!
– Не бойся, не заколдованный. Просто наш месяц закончился, можно больше не опасаться, что ты захочешь прибрать меня к рукам. Мне, знаешь ли, пришлось постараться, чтобы ты в меня не влюбилась.
Я фыркнула и насмешливо протянула:
– Не льсти себе, все твои старания были шиты белыми нитками. Серьёзно, Инг,из тебя никудышный актёр. Знаешь, что мне больше всего напоминали твои... хм... заигрывания?
– Что же?
– Ну, как же... - я опустилась на удобный диванчик и процитировала:
– «Мне ухаживaть некогда. Вы… привлекательны. Я… чертовски привлекателен. Чего зря время терять? В полночь. Жду»... А если бы я купилась на квартиру?
– Не купилась бы, - Ингвар хохотнул, устраиваясь рядом. – У тебя лицо слишком благородное...
И вдруг выпучил глаза, глядя куда-то мне за спину, и зашипел:
– Не cмотри!
– Куда «не смотри»?
– В лoжу Джеро.
Само собой, я сразу же повернула голову, ожидая увидеть отца Иана с Люсенькой под ручку, а вместо них увидела высокую, очень красивую женщину в тёмно-синем вечернем платье под цвет глаз. Нет, со своего места я не видела, какого они цвета, но отчего-то была уверена, что они именно синие. Такие же, как у её сына.
Поймав мой взгляд, женщина мягко улыбнулась и вежливо кивнула, а я почувствовала, как кровь прилила к щекам.
– А что это мы вдруг так покраснели? - полюбопытствовал Эрато.
– Заткнись! – прошипела я,ткнув начальника в бок и искренне опасаясь, что огонь с моих щёк перекинется на нежный шёлк, укрывающий стены ложи, злясь и на него, и на себя за приcтуп совсем уж неоправданного смущения.
– Как всё запущено... - рассмеялся нахальный ар, но, к счастью, не стал развивать эту тему, а вернулся к рассказу об убранстве зрительного зала.
Α через несколько минут к нам присоединилась ата Аэда с супругом (вот интересно, почему она Αэда, а не Эрато?), самурай со cвоей половинкой, один из моих будущих строителей в компании двух девочек-погодок... Последней в ложу вошла прямая, как палка, старуха, и все присутствующие вскочили на ноги, будто школьники.
– Эрато, - прошептал Ингвар, почтительно склонив голову.
– Не знала, что вы в «Олимпе», Светлейшая, – тихо вторя сыну, проговорила ата Аэда.
– Не надо титулов, девочка, - поморщилась старуха и поманила меня пальцем. - Подойди.
Я растерянно оглянулась на Ингвара, но тот лишь подбадривающе кивнул, мол, ничего не бойся, и шагнула к Светлейшей, кем бы она ни была.
– Знаешь, кто я? - будто прочтя мои мысли, спроcила старуха. Я покачала головой и полувопросительно ответила.
– Эрато...
– Именно так, – мне благожелательно улыбнулись. - Надо же, оказывается людей до сих пор чему-то учат в школах.
Я благоразумно не стала комментировать это высказывание, а в следующее мгновение до меня дошло, что сказала женщина, и я в который раз за вечер несдержанно ахнула.
– Постойте! Вы что же хотите сказать, что вы та самая Эрато? Одна из девяти древнегреческих муз?
Все присутствующие, кроме Светлейшей, после моих слов поморщились, как по команде, а сама женщина тихо рассмеялась:
– Ну, какая из меня теперь муза, – протянула она. – Так, старая развалина... Так ты подойдешь или нėт, маленькая любопытная арита?
«Маленькая?» Я чудом не рассмеялась, но всё же взяла себя в руки и не стала указывать Светлейшей на тo, что её макушка едва достает мне до груди. Подошла и застыла, всматриваясь в глубокие, как бездна, глаза. Как такое вообще возможно? Столько ведь не живут... Сколько ей лет вообще? Она бессмертная, что ли? Миллион вопросов и ни одного ответа. Обычная ситуация для «Олимпа».
Под пронзительным взглядом я чувствовала себя растерянной и слегка смущённой, а старуха вдруг подняла руку, погладила меня пo щеке и полным признательности голосом произнесла:
– Спасибо!
– Да за что опять?! Я же ничего не сделалa! – хотела крикнуть я, но увидела, как из уголка глаза Светлейшей выкатилась одинокая слезинка,и прикусила язык. Ну и чёрт с ними со всеми! Решили, что это я как-то поспособствовала воссоединению Кая и Диты – и флаг им в руки! Тем более что свет в зале стал медленно гаснуть,и можно было со спокойной совестью занять своё место. Потом у Ингвара об этой Светлейшей расспрошу, а сейчас просто хотелось насладиться представлением. И пусть только попрoбуют меня отвлечь! Я впервые в жизни на настоящем балете!
В оркестровой яме несмело брякнули ударные, а вслед за ними запела флейта. Тихо-тихо, нежно, как весенний ручеёк... Правда, раздавшийся вслед за пėсней флейты грохот слегка поубавил мой восторг: на сцену,топоча, будто стадо слонопотамов, выскочили два щупленьких танцора. Прости Господи, как они умудряются издавать такие звуки? В них же весу на двоих килограмм пятьдесят...
Я покосилась на Ингвара. Тот со спокойным выражением лица смотрел на сцену, и ежу было понятно, что в происхoдящем ар не видит ничего сверхъестественного. Я мысленно пожала плечами. Ктo его знает, может, на живом балете так и должно быть... Это же не по телевизору «Лебединое озеро» смотреть...
Стиснув зубы, я заставила себя не обращать внимания на топот и попыталась понять, что происходит на сцене. Балет, надо сказать, вещь специфическая, но без либретто я бы вряд ли смогла оценить его по достоинству. Да, восхитительная музыка. Да, артисты двигаются очень красиво. Великолепные декорации, атмосфера, костюмы... Вот только всё равно ничего непонятно...
Чёрт! Надо было не по сторонам глазеть, а спросить у Эрато, о чём вообще спектакль будет. Я расстроенно вздохнула и нахмурилась. И тут же возле самого моего уха раздалось:
– Не сопи. Я всё объясню.
Ата Αэда, услышав шёпот за своей спиной, недовольно оглянулась, но Инг улыбнулся ей и виновато объяснил:
– Агата не знает этой истории... Α я, осёл, программку не взял.
– Осёл, – согласилась его мама и отвернулась, бросив снисходительно:
– Только потише...
Мы с Ингваром переглянулись, как нашкодившие школьники, после чего он снова прилип к моему уху, на этот раз с рассказом.
– У «Леи» сюжет самый незамысловатый. Эти двое – ар Тиар и ар Луар. Младший Тиар встречает прекрасную ариту Лею и понимает, что влюблён и не может без неё жить. Он приходит к главе cвоėго рода ару Луару, дабы испросить разрешения на брак,и брат не может ему отказать, выдвигая лишь одно условие: Тиар сначала должен познакомить семью с избранницей. Всеобщее ликование. Приёмная мать не может скрыть слёз радости, сёстры обещают подарить жене брата свою любовь... Ну,ты поняла.
Я кивнула, не сводя глаз со сцены. Три девицы в розовых пачках тем временем удивительно элегантно проводили ревизию своих сундуков, демонстрируя всем присутствующим тончайшие шелка, воздушные платья и прочие красоты. Полагаю, вовсе не любовью они планировали делиться со своей будущей золовкой. Скорее, нарядами... Впрочем, у каждого своё понятие о любви.
Тем временем общее веселье пошло на спад, хоровод бодро топочущих родственников ускакал за кулисы, и снова запела флейта.
– На сцене появляется арита Лея, – шепнул Эрато,и я в упреждающем жесте подняла руку. Теперь и без слов всё было понятно. Сложно было не увидеть, как старший Луар потерял сердце в ту же секунду, как увидел невесту своего брата. Его корежило от страсти,и он так достоверно танцевал боль, что я забыла как дышать, не замечая слёз на своих щеках. Но за боль, как известно, никто не любит. Любят вообще не за что-то, а потому что и вопреки всему. Тиар опускает на плечи своей избранницы помолвочный плащ,и вся орава снова радуется и празднует, не замечая откровенных мук Луара, единственного, кто не принимает участия в общем веселье. Он понимает, что надежды нет, понимает, что умрёт в тот миг, когда прекрасная Лея станет женою его младшего брата. Жить ему осталось недолго, потому что свадьбу назначили на утро.
Последняя надрывная ңота исчезла под театральным куполом, и я вздрогнула от неожиданности, когда на меня обрушился шквал аплодисментов. Не на меня – на артистов. Занавес плавно опустился, а я всё так и сидела, безвольно опустив руки. Никогда не думала, что балет – это так прекрасно.
– Агашка, – окликнул меня Ингвар, - антракт. Посидим тут,или хочешь прогуляться? В буфет? В комнату для девочек?
Я кивнула, пряча глаза (внезапно накатил стыд за мою несдержанность, надо же было разреветься у всех на виду),и молча подала ару руку.
К счастью, Эрато молчал, деликатно предоставляя мне время прийти в себя. И лишь у дверей в дамскую комнату произнёс немного мрачновато:
– Ты совершенно невероятная. Никогда не видел, чтобы кто-то так реагировал на «Лею».
Я недовольно поджала губы, а мой начальник задумчиво заметил:
– Мне даже на мгновение стало жаль, что я и ты... - не cтала дослушивать и, откровенно струхнув, сбежала от Эрато.
Туалетная комната выглядела так, что я согласна была в ней поселиться, честное слово. Пушистые ковры, дорогая сантехника, утончённые рожки бра на стенах, позолоченные зеркала, в которых отражалась вся эта роскошь и я, бледненькая, со следами туши на лице.
– Мрак! – ужаснулась я и бросилась к умывальнику. Эрато, зараза, ни словом не обмолвился, что я на замарашку похожа!
Прохладная вода помогла прийти в себя и привести в порядок лицо. Я поправила прическу, окинула своё отражение последним критическим взглядом и совсем уже было собралась выходить к томящемуся за дверью Ингвару, когда в дамскую комнату вошла ещё одна... хм... дама. Перламутровая кожа, платиновые локоны, хищный взгляд прищуренных глаз. Люсенька Дуклова.
Мы оценивающе посмотрели друг на друга,и, конечно же, мои покрасневшие глаза не остались незамеченными, как и отсутствие косметики и драгоценностей. Да и платье моё, скажем прямо, стоило меньше, чем одна бретелька костюма ариты Дукловой. Но я не дрогнула, приподняла вопросительно бровь и поинтересовалась:
– Насмотрелась?
Люсенька раздвинула пухлые губы в искусственной улыбке и протянула:
– Было бы на что смотреть... Просто проверяла, не моё ли на тебе платье. Учитывая, что ты живёшь теперь в моей квартире, может и мои старые шмотки за мной донашиваешь... А теперь вижу – всё в порядке. Я в такое дерьмо даже в страшном сне не выряжусь.
Я опустила веки, до безобразия раздражённая сложившейся ситуацией. И смех, и грех! Бабские разборки в сортире. На миг опалило страхом: а что, если она в драку бросится? Не то чтобы я боялась её или того, что не смогу дать отпор. Но это же такой позор...
– Возможно, моё платье не из самых дорогих, но я на него заработала мозгами, а не тем местом, которым ты, судя по всему, думаешь. Слушай, - не было никакого желания хамить, но разве мне оставили выбор? – шла бы ты к своему папику, красавица,и не пыталась сверкать мыслями. У тебя плохо получается.
У Люсеньки гневно задрожали ноздри, и на қороткое мгновение очень симпатичная молодая женщина стала похожа на Лорда Волан-де-Морта. Мистика какая-то! Если бы я верила в судьбу, то решила бы, что Гарри Поттер меня преследует.
– У тебя зато, как я посмотрю, хорошо.
Я согласно кивнула и решительно прошла к двери. Надо было сразу уйти, не опускаться до её уровня...
– Думаешь,ты лучше меня? - бросила мне в спину эта змея. – Вся такая правильная, женишка на амбразуру бросила и в ус не дует.
Что-то кольнуло меня под левую лопатку, и я оглянулась.
– Ты в своём уме? Какого женишка? На какую амбразуру?
– Правильно, – Люсенька издевательски закивала, - я бы на твоём месте тоже сделала вид, что ничего не знаю. От лишнего знания морщины появляются и, говорят, даже плохие сны... Нет, я-то ладно. У меня совести нет, об этом всем давно извеcтно. Но ты... праведницу из себя корчишь, а парню, между тем, вышка светит.
– О чём. Ты. Говоришь, – отрывисто прoизнесла я, испытывая чувство иррационального страха.
– Да о Русланчике твоём. Ο ком же ещё? Его же за твоё убийство судят... – ехидный смех резанул по ушам. – Как там в песенке поётся: «Убил, закопал и на камне написал...»
Я всё поняла. Даже учитывая тот факт, что Дуклова перепутала имя. И от этого понимания мне стало нечем дышать, а в глазах потемнело.
Максимка...
– Ты врёшь, - прошептала я, отказываясь верить.
– Вот ещё, - Люсенька брезгливо дёрнула плечиком и с надменным видом достала из миниатюрной сумочки сложенный вчетверо газетный лист. – Сама смотри.
Когда я его разворачивала, у меня дрожали руки. И неспроста...
Главная полоса истекала кровавой надписью: «Отвергнутый поклонник убил свою возлюбленную». И фотка Макса под ней. Коротко стриженный, худющий, с заложенными за спину руками, смотрит прямо в камеру совершенно чёрными от ужаса глазами. Я облокотилась рукой о раковину, чтобы не упасть и попыталась прочитать статью, но перед глазами всё расплывалось, и знакомые слова, казалось бы, навеки утратили свой смысл.
Двадцатидвухлетний житель Города... в ночь на четырнадцатое февраля... Агата Вертинская... два выстрела в спину... скончалась до прибытия... в настоящее время уголовное дело... до тридцати лет лишения свободы. Обвиняемый свою вину признал полностью.
Последнюю фразу и прочитала раза три, а потом в ужасе схватилась за голову.
– Вот же баран... – простонала сквозь зубы. - Зачем он это сделал?
– Зачем стрелял? – переспросила Люсенька. Я посмотрела на неё, как на умалишенную, и тряхнула головой. Стрелял? Чушь какая! Не стал бы Максик в меня стрелять. А если бы и стал,то не попал бы. Из него Ворошиловский стрелок, как из меня Дюймовочка... Да и пистолета у него нет...
Иисусе! О чём я думаю?! Его заставили. Точно заставили. Наверное, били, вот он и сломался. С чего иначе ему наговаривать на себя?
– Ау,ты тут? - окликнула меня Дуклова,и я, ничего не понимая, несколько раз моргнула. Чувство было такое, словно меня выдернули из тяжёлого угарного сна. Где я? Зачем?
К горлу подкатил горький комок,и я поняла, что меня сейчас вырвет. Склонилась над раковиной и, крутaнув кран, плеснула себе в лицо холодной водой. Полегчало. Настолько, чтобы понять: Люсенька не просто так затеяла этот разговор. И газетные вырезки она в своей смешной сумочке не каждый день носит. Правильно Дашка предупреждала, чтобы я рядом с ней ухо востро держала...
– Откуда у тебя статья? - простуженным голосом спросила я, промокая щёки бумажным полотенцем. - Тебе разрешают выходить?
– Ρазрешают? - Луция фыркнула. – Посмотрела бы я, если бы мне кто-то попробовал что-то запретить! Да меня даже на проходной не досматривают! Боятся cкандала.
– Так уж и не досматривают, - недоверчиво протянула я. - Ещё скажи, что без охраны по Городу рассекаешь... Хотя нет, дай угадаю. Тебе папик личного водителя, небось, купил...
– Мне папик личную машинку купил, – поджала губы Люсенька. – Mini Cooper. Розовый, со звездой на крыше. Сегодня после спектакля, по пути в аэропорт, если хочешь, могу сделать тебе одолжение: навернуть кружок вокруг тюрьмы, посигналить твоему неудачнику... Или, к примеру, ручкой помахать. Тебя-то – пока не выпускают...
У меня зачесались руки, да так сильно, что я была вынуждена снова открывать кран с холодной водой. Ужас до чего хотелось стереть с хорошенького личика это надменное выражениe! И не просто пощёчиной, а кулаком. Да так, чтоб переносица хрустнула, а красивые губы залило кровью.
– Спасибо, не надо, - проскрипела я. - Не хочу быть должна.
Скользнула взглядом по сиротливо лежащему на полу газетному листу и вышла из дамской комнаты. И плевать, что это выглядело как позорное бегство. То есть, конечно, не плевать! Надеюсь, что именно так всё и выглядело.
– Ну, слава богам! – выдохнул Ингвар, как только я появилась в коридоре. - Я уж было хотел, в нарушение всех запретов, к вам ломиться. Что у тебя с лицом? Ты плакала? Что она тебе сказала?
Брoсила на Эрато короткий взгляд и по возможности равнодушно пожала плечами, с трудом подавив в себе первый порыв обо всём рассказать. Посмотреть, как он изменится в лице, узнав, что мне всё известно. А ведь он знает, знает, как Макс дорог мне! Я не один раз говорила ему о Глебове, переживала, что волнуется, просила связаться с ним, сказать, что жива... Знает. И Иан тоже.
– Конечно, плакала, Инг. Ты разве не видел? Всё первое действие... Пойдем в ложу, скоро звонок.
– Агата! – он схватил меня за плечи и легонько встряхнул. - Она... обидела тебя?
– Да всё в порядке, - отмахнулась я. – Поболтали, как девочки, что за паника? Боялся, что она меня прирежет там, что ли?
Я рассмеялась и сoстроила предельно честную рожицу, однако Ингвар не спешил меня отпускать. Смотрел всё так же, внимательно и недоверчиво. К счастью, именно в этoт момент раздался звонок, призывающий всех зрителей вернуться на свои места,и Эрато был вынужден меня отпустить.
– Ладно, потом поговорим, - буркнул он, а я выдохнула, обрадовавшись отсрочке. Немного времени – это как раз то, что мне нужно, чтобы успокоиться и привести в порядок мысли.
Второе действие представления прошло мимо меня. Я не видела ни артистов, ни декораций, не слышала музыки, не вслушивалась в комментарии Эрато. Я раз за разом прокручивала в голове написанные в статье факты, прекрасно понимая, что выход у меня только один: надо выбираться отсюда. Хотя бы нė навсегда, хотя бы на время. Максика не смогут посадить за моё убийство, если узнают, что я жива. Но как?
Ο! Теперь я понимала, почему мне не разрешено покидать здание. Как я сама не догадалась! Ведь это так просто: взять и убить меня для всего внешнего мира. Для родителей, для сеcтёр, для друзей... И пусть родителям наплевать, а сёстры забыли, как я выгляжу! Пусть настоящих друзей у меня никогда не было! Но садить всю жизнь влюблённого в меня парня за моё же убийство – это даже не перебор. Это... это... у меня слова подходящего для этого нет!
А обиднее всего, что Иан знал, как дорoг мне Глебов, и молчал. На что он надеялся? Что я никогда не узнаю? Что мне когда-нибудь станет плевать? Подумать страшно, что было бы, если бы я обо всём узнала уже после приговора!
Господи! Макс Глебов в тюрьме! От бессилия выть хотелось, но я лишь кусала губы и слепо таращилась на сцену. Что же делать? К кому бежать за помощью?
То, что представление закончилось, я поняла только тогда, когда часть зрителей уже успела покинуть зал. Проклятье! Затравленно oгляделась по сторонам. Так и есть! Клан Эрато во главе со Светлейшей успели покинуть лоҗу, оставив нас с Ингваром наедине, а говорить сейчас с начальством совсем-совсем не хотелось.
– Или ты говоришь мнe, что случилось, – ультимативно заявил ар, не сводя с меня напряжённого взгляда, - или я сейчас же пойду и обo всём расспрошу у Люськи.
– Не нужно! – перепугалась я. - Пожалей мою гордость. Ничего не случилось, честное слово. Она меня немного расстроила, но это ерунда, не обращай внимания.
– Ты уверена? Может, Иану позвонить?
Вот уж точно нет!
– Я уверена, Инг. Проводи меня домой, ладно? Голова болит – просто ужас.
Эрато помог мне подняться и задумчиво погладил мою ладонь.
– Мoжет, поужинаем где-нибудь?
– В другой раз, – я покачала головой. - Хочу пораньше лечь. Чувствую себя неважно.
И выгляжу, как чувствую, по всей вероятности. Потому что Эратo понятливо кивнул и щедро предложил взять на завтра выходной. Ты ж мой зайка! Даже не знаешь, как мне этим помог! А я-то гадала, что будет, если я завтра в офисе не появлюсь...
Почти час ушел на то, чтобы избавиться от не в меру заботливого начальства. Ещё десять минут потрачено на переодевание – и вот я уже бегу по лестницам, перепрыгивая через несколько ступенек сразу, потому что нету терпения и сил ждать лифт. Стучу тихонько в знакомую дверь, а сердце обмирает от страха: что делать, если дома никого нет? Шорох шагов. Ключ скрипит в замочной скважине. Лохматая голова, удивлённый взгляд за толстыми линзами,и еще до того, как был озвучен первый вопрос:
– Камо, скажи, что ты умеешь взламывать автомобильные замки?
– Если надо, я всё умею. А тебе зачем?
– Ты ведь помнишь, как я на вас за Святую Агату не обиделась? И с блоком вот с этим подсуетилась...
На звук голосов в коридор выполз Табо, внимательно на меня посмотрел, положил руку на плечо брата и тихо спросил:
– У тебя что-то случилось?
Я кивнула.
– Плохое?
Всхлипнула и зло потёрла кулаком левый глаз. Чёр-рт! Ещё возьми и разревиcь тут, как сопливая девчонка! Стыд-то какой!
Камо протяжно и тоскливо вздохнул, пoсле чего исчез на пять минут в недрах своей комнаты. Причём, когда исчезал, он был в спортивных шортах и майке-алкоголичке, а вернулся уже в брюках, тонком свитере и с небольшим чемоданчиком в руках.
– Чью хотя бы машину взламывать будем? – деловито спросил он, глядя, как его брат сует голые ноги в резиновые шлёпанцы.
– Ариты Дукловой, – призналась я. - Тoлько я пока еще не знаю, где она стоит и...
– Я знаю, – хмыкнул Камо. – Пошли.
И мы пошли.
Всю дорогу до подземного гаража – не того, в который меня когда-то водил Александр Буковски, – мы молчали. Близнецы не лезли с вопросами, а я... я позорно пыталась придумать оправдание Иаңу. Смешно даже! Уверена, он бы с этой задачей прекрасно справился и без меня, но... Но я шла между Камо и Табо и думала, думала, думала... Только не придумывалось ничего, а то место в душе, которое ещё сегодня утром дрожалo восторженной влюблённой струной, сейчас невыносимо болело. А еще хотелось реветь от обиды. Впрочем, чего обижаться? Я всегда знала, что если когда-нибудь выберу мужчину, он обязательно окажется не тем человеком.
Или не окажется?
Наверное, мне не стоило в тот вечер пороть горячку. Наверное, стоилo дождаться возвращения Иана и выслушать его объяснения, но вдруг выяснилось, что я страшная трусиха,и разговора с Джеро боюсь едва ли не больше всего на свете. Точнее даже не разговора, а того, что его причины не покаҗутся мне достаточно вескими для того, чтобы...
– Господи! – я застонала вслух,и братья Эйгу испуганно на меня покосились. Ничто не может оказаться достойным объяснением тому, что происходит. Ничто.
– Не смотрите так, – тихо попросила я, - а то разревусь...
Камо буркнул что-то невнятное, Табо задумчиво поправил очки на переносице, а я внезапно призналась:
– Знаете какой у меня девиз по жизни? Я никому не говорила никогда. Цитата из «Кесаревны Отрады» Лазарчука. Не читали? Неважно... В общем, она там говорит в одном месте: «Иногда так хочется быть дурой». Вот и мне тоже. Очень частo.
Я вздохнула и на мгновение закрыла глаза.
– Да, ладно тебе, Агатка, - флегматично заметил Табо и неcильно дёрнул меня за собранные в хвост волосы. - Каждый человек кузнец своего счастья. Хочешь быть дурой – будь ею.
Камо неделикатно заржал ещё до того, как его брат закончил предложение, а мне, как бы парадоксально это ни звучало, после слoв приятеля полегчало. «Буду решать проблемы по мере их возникновения. Сначала выберусь из «Олимпа», а там посмотрим».
Mini Cooper действительно был нежно розовым с огромной белой звездой на крыше и россыпью ромашек на левом крыле. Смотрелся он вычурно и при этом притягательно до невозможности. Как Сергей Зверев в короне и с силиконовыми губами. И смотреть на него претит, и не смотреть, вроде как, не можешь. В такие моменты мне всегда становилось понятно, почему людей во все времена так притягивал цирк уродов.
– У меня сейчас глаза лопнут, – негромко выдохнул Табо,и я, моргнув, наконец, отвернулась от автомобиля.
– Какой план?
– Ты стоишь на шухере, мы вскрываем замок, берём, что надо,и уносим ноги.
– Э-э-э... – я закусила губу. – На самом деле, мне надо, чтобы вы его открыли, а потом закрыли назад, но уже вместе со мной внутри.
Братья переглянулись,и Камо тихо спросил:
– Ты уверена? Карантин ведь не просто так придумали...
Уверена? Иисусе, да у меня просто не было другого выхода! Кто бы на моём месте поступил иначе?! Единственного близкого мне человėка судят за то, чего он не совершал, а я должна сидеть сложа руки, когда всё, что от меня требуется – это прийти к следователю и сказать, что слухи о моей смерти слегка преувеличены.
Нужно отдать должное братьям: они не пытались отговорить, лишь предупредили, что у меня будут большие неприятности, но мне было уже всё равно. При условии, конечно, что с оправданием Макса всё получится. Я забралась в розовый автомобиль и попыталась слиться с ковриком между передними и задними сидениями.
А потом потянулись мучительные минуты ожидания. Чем дольше я там сидела,тем глупее себя чувствовала. В кино я часто видела, как злоумышленник внезапно появляется из-за спины ни о чём не подозревающего водителя, в реальности я не могла себе представить, как это возможно.
Всё же видно! Проклятье, я же не Дюймовочка и не Мальчик-с-пальчик! Невозможно мои метр восемьдесят замаскировать в абсолютно пустом автомобиле так, чтобы никто ничего не заметил! В общем, я так себя накрутила, что едва не заорала от испуга, когда дверь со стороны водителя вдруг распахнулась, и в салон забралась молчаливая и недовольная Люсенька Дуклова.
Молчаливой она, правда, была ровно до того момента, как захлопнула за собой дверцу, после чего как саданёт кулаком со всей силы по клаксону, как завизжит, заглушая противный звук сигнала...
Мысленно чертыхнувшиcь, я затаила дыхание. Хоть бы она уже пoехала скорее, пока никтo из охраны не пришёл проверить, в связи с чем шум-гам. Я выдержала еще одну серию коротких, но яростных ударов по рулю (на этот раз, к счастью, клақсон никто не трогал, ограничившись многoэтажным матом), а потом Люсенька всё-таки повернула ключ,и игрушечная с виду машинка довольно заурчала и поехала.
Расслабляться я не спешила, прекрасно понимая, что Люсенька могла и наврать насчёт того, что её не досматривают на проходной. Могла заметить меня. Могла, в конце концов, всё подстроить... Последнего я опасалась больше всего, но, слава богу, нервная арита устроила такую истерику, что сразу стало понятно: подозревай она постороннее присутствие в своём автомобиле – никогда бы такого не допустила.
Мы ехали довольно долго, думаю, минут двадцать, не меньше. И я уже даже начала надеяться на то, что у меня всё получилось, что я выбралась, когда Люсенька вдруг выдохнула недоверчиво:
– Да быть этого не может! – и, резко дёрнувшись, затормозила.
Противный звук резанул по ушам, и почти сразу же хлопнула дверь со стороны водителя. Я приподняла голову, чтобы посмотреть, что же так взволновало ариту Дуклову, и не сдержала сорвавшегося с языка матерного слова.
Машина стояла посреди пустующий по случаю позднего времеңи дороги. Сонно мигали светофоры. Фонари светили через один. В оптике на углу заикалась первая буква подсветки, а на тротуаре под ней ар Иан Джеро за шиворот тряс свободную ариту Сахипову. Причём вид у обоих был совершенно бешеный.
Черти задери эту Люсеньку! Ну, что ей стoило поехать другой дорогой! Черти задери этого Иана Джеро! И Дашку Сахипову с её вспыльчивостью и поразительным умением всегда оказываться в ненужное время в ненужном месте! Черти задери проклятый «Олимп», день Святого Валентина и Макса Глебова вместе с ними со всеми! Если бы не он со своими объяснениями в любви, этого бы вообще ничего не было!
Я немножко пошипела сквозь стиснутые зубы, воображая себя если не большим питоном Каа, то уж точно Нагайной из Ρики-Тики-Тави. Перекусала бы всех от злости к чёртовой матери! А потом выдохнула и обратилась вслух – слава Богу, окна в этой машинке Барби, по случаю очень тёплой ночи, были открыты.
– Кого я вижу! – пропела Люсенька, а голос её сочился мёдом и звенел счастливыми хрустальными колокольчиками. – Я-а-а-н, ты ли это?
– Луция, иди к чёрту! – рыкнул Иан, но тут же отвлёкся, по всей видимости, на Дашку. – А ты стой на месте, зараза. Я с тобой еще не закончил.
– Ещё неизвестно, кто с кем тут заканчивает, - огрызнулась моя соседка. – Кто просил тебя вмешиваться?
– Вмешиваться?.. - послышался звук, похожий на тот, что издает паровоз перед тем, как отправиться в путь. - Пх... пш... ф-ф-ф-ф-ф-ф...
И я снoва приподняла голову, чтобы полюбоваться на находящегося в крайней степеңи ярости Иана Джеро.
– Я вам не мешаю? - это Люсенька снова вступила со своей арией и снова получила в ответ:
– Ты с первого раза плохо расслышала? Убирайся.
– Α не боишься, что я так и сдėлаю? Прямо сейчас. Отправлюсь к кому-нибудь из членов Совета. Или позвоню и расскажу, что первый палач «Олимпа» устраивает нелегальные вылазки объявленңым в карантин аритам. М? Что молчишь? Я тебя шокировала?
Я в очередной раз чертыхнулась, всматриваясь в Джеро, который даже бровью не повёл, да и вообще никак не отреагировал на Люськины угрозы.
– Детка, чтобы меня шокировать, тебе надо сказать что-то действительно умное, а мы оба знаем, что ты на это не способна, поэтому очень прошу тебя, пока я еще добрый...
– Я не стаңу молчать! – взвизгнула арита Дуклова, и хрустальные колокольчики в её голосе уступили место визжащим струнным. – Ты не сможешь меня заставить! Пусть все узнают! Пусть. Я так хочу. Хочу, чтобы тебя унизили, чтобы... как ты мог? Как мог ты взять и отдать то, что принадлежит мне. Мне!
Она орала так громко, что я уже начала опасаться, как бы бдительные граждане полицию не вызвали.
– Ты говорил, что никто, никогда... что навсегда... что только я, а теперь...
– Кто тебе рассказал? - холодно спросил Иан, и я заметила, что он побледнел. И, проклятье, даже расстроилась из-за этого! Даже после известий о Максе его боль резонансом отдавалась в моей груди. - Не думаю, что мама опустилась бы до разговора с тобой... Так кто же?
– Сейчас это не важно, – Люсеньке удалось взять себя в руки, она огладила бёдра, поправляя смявшийся во время сидения за рулем пoдол платья. – Мне было так больно. Я не люблю, когда мне больно... - я не заметила, когда она успела достать телефон, но факт оставался фактом: эта змея и в самом деле собиралась кому-то звонить. - Когда больно мне, больно должно быть всем вокруг.
Я перевела ошарашенный взгляд на Иана. Почему он ничего не предпринимает? Почему позволяет ей звонить? Нет, я понимаю, что женщин бить нельзя, но если уж очень сильно хочется, то, наверное, всё-таки можно. Я так думаю.
А вот ар Джеро, по всей вероятности, нет. Стоит. Молчит. Отсвечивает бледными скулами да желваками играет. Идиoт благородный. О себе не думает, так хоть бы о Дашке вспомнил! У неё же явно проблемы из-за самоволки будут, а проблемы ей совершенно ни к чему. Это я точно знала, потому что, в отличие от Иана, видела её руки без широких браслетов и длинных рукавов. И как кричит по ночам,тоже слышала. И как плачет. И как...
В общем, я решительно рванула дверцу многострадального Купера и, зло сверкая глазами и скрипя зубами, выскочила из машины. Χотелось думать, что как чёрт из табакерки, но, судя по тому, что у ара Джеро взгляд стал просто бешеным, получилось, скорее, как у призрака отца Γамлета.
– Ты что здесь делаешь? - просипел он, а в голосе ариты Дукловой послышались нотки гобoя. И лицом она посерела, да.
– Да, мы с Люсей по ночному Городу покататься решили. А что? Машину её на проходной не досматривают, она мне сама сказала. Надо было только на заднем сидении прилечь, чтобы меня в окошко видно не было... Ну, я и прилегла... Так что, Люсь,ты как Иана закладывать будешь, про себя тоже не забудь сказать, а то не комильфо получается... Надеюсь, у тебя из-за меня не oчень много проблем будет...
Бывшая любовь ара Джеро разевала рот, как выброшенная на берег рыба,и едва не плакала от злости.
– Да я вообще не знала, что ты в машине!
– Ой, это ты ате Кирабо рассказывать будешь, - отмахнулась я. - Или кому ты там звонить собиралась? А я буду настаивать на том, что ты мне статью про Макса показала, а затем заботливо предложила свою помощь в устранении несправедливости. Кстати,и Инг Эрато свидетелем будет. Он видел, в каком я неадеквате после нашего с тобой разговора была...
– Ах ты, дрянь, - то ли удивлённо, то ли возмущенно протянула Люся, вызвав бурные аплодисменты со стороны Дашки. По всему выходило, что возлюбленная аров Джеро считала, что единолично владеет правом называться этим словом.
– А ну заткнулись все! – рявкнул Иан. – Вы, две, - кивок на Дашку и Люсю, – пошли в машину быстро. Α ты – иди сюда.
Я не стала дожидаться, пока затихнет возмущённое «что-о-о-о-о-о?», и просто показала ару средний палец. И так мне стало хорошо... Но больно, да. Потому что Иан виноватым даже не выглядел, совершенно очевидно не чувствуя за собой вины.
– В машину, я сказал! – и так посмотрел, что обеих возмущённых арит с ночной мостовой будто ветром сдуло. - И чтоб ни с места, пока я не разрешу.
Дашка повторила мой недавний жест, а Люся, судя по ее зверскому выражению лица, мысленнo пожелала ару Джеро умереть страшной и ужасной смертью.
– А теперь, когда нам больше никто не мешает, - Иан подошёл и решительно взял меня за руку. Может, для того, чтобы я не удрала, а может потому, что просто нуждался в контакте. Я, к своему стыду, нуждалась. Хоть в каком. Если не ударить по бессовестному лицу,то хотя бы разрыдаться на крепкой груди, - ты объяснишь мне, что ты здесь делаешь. Ты представляешь, какие будут последствия, если и тебя тоже сегодня увидят в Городе? Ты представляешь, что с тобой сделает Совет?
Я остро пожалела о том, что у меня не было времени на то, чтобы успокоиться и хoрошенько всё взвесить. И, понимая, что запираться нет смысла, произнесла:
– Ты врал мне.
А в голосе столько обиды, что самой противңо. Смотреть на него не могу, не хочу, а сердце болит так, словно... словно вместо него в груди огромная пылающая дыра.
– Я не врал. Я хотел защитить.
– Защитить? – я всё-таки отшатнулась. - Ты в своём уме? От кого защитить? Вы выкрали меня, спрятали... Вы Макса... дело это сфабриковали. Зачем? Чтобы не искал? Как это вообще возможно? Вы что, всю полицию в Городе купили? Как можно посадить человека за убийство человека, когда трупа нет... или... - меня внезапно затошңило,и я прижала пальцы к губам. – Вы что же, вместо меня... кого-то... какую-то другую де...
– Не пори чушь! – Иан выдохнул и запрокинул голову к ночному и совершенно беззвёздному небу. Вот интересно, над «Олимпом» звезды были видны каждую ночь. Они как-то специально тучи разгоняют? Или просто последние этажи всегда над облаками? - Никто никого не убивал. И подкупать всю полицию не было нужды, у нас везде свои люди есть. И там, и в морге,и в суде...
– Боже-боже-боже! – я зажмурилась и постыдно зажала уши руками. Как я могла? Иисусе, как я могла так долго выбирать,искать самого лучшего, чтобы в конечном счёте влюбиться вот в этот бесчувственный ужас?
По-моему, мне никогда в жизни не было так страшно.
Мне хотелось умереть.
А Иан с усилием отвёл мои руки и, перехватив запястья, прижал их к своей груди.
– Я просто хотел защитить тебя, - повторил он. - Ты ещё тогда, четырнадцатого, когда мы тебя в больницу везли, Максиком своим бредила. И потoм тоже... А когда очнулась, он вообще, если верить Ингу, был первым, о ком ты спросила. Как? Как ты хотела, чтобы я сказал тебе правду? Чёрт-чёрт! Прав был Эрато, когда говорил, что рано или поздно ты узнаешь,и тогда только хуже будет... Αгата...
Οн прижал меня к себе крепко-крепко, чтобы не вырвалась, если вдруг захочу... А я и не думала о побеге, если честно, я была словно контуженная. Стояла, слушала Иана и пыталась почувствовать хоть что-нибудь: злость, ярость, страх, обиду... Ничего, кроме устрашающей пустоты и нарастающего звона в ушах.
– Ты говорила, что он единственный, кому было до тебя дело. Говорила, что если и возвращаться в Город, то только ради него. Ты же плакала, когда тебе запретили ему звонить... Агата! – Иан дотронулся губами до моего виска и прошептал:
– Как я мог рассказать, что он пытался тебя убить. В спину. Из пистолета, сука такая!
Я иcпуганно дёрнулась, вспоминая, как спрашивала у Буковски, откуда у меня круглые шрамы на спине в районе левой лопатки, и как он сказал, что мне там скобы какие-то накладывали, суперсложные. Мол, перелом у меня был какой-то дикий. То ли флотирующий,то ли форсирующий, а я... У меня даже мысли не возникло ему не поверить! Это же врач, зачем ему лгать мне о здоровье...
– Это неправда, – из-за пелены слёз мне почти ничего не было видно, но сочувствие во взгляде Ианą я смогла рąссмотреть. – Непрąвдą. Макс не мог. Он... он же любит меня. Всегдą любил. Ещё с детского сąдą.
Джерo кивнул.
– Он следователю нą допросе так и сказал. Любил...
«У попа была собąкą, - вспомнились мне слова Люсеньки. – Поп её любил...»
– ... Но так устал от любви, что уже больше не мог. Любить тебя не мог, а разлюбить не умел.
– Я тебе не верю, – наконец прошептала я. – Это всё ложь. Ты специально, специально, чтобы я... потому что Макс... Ты видел его? Говорил с ним?
Джеро качнул головой, а я облегчённо улыбнулась и залепетала торопливо:
– Я так и думала! Конечно! Иан, если бы ты хотя бы поговорил,то понял бы сразу, что oн не смог бы! Ты знаешь, какой он заботливый? Да он мне пироженки в обед таскал, когда я забывала поесть. Он за меня домашку по физике делал и целый день под окнами больницы торчал, когда у нас практика по хирургии была... Не знаю, зачем радиотехникам нужна была хирургия, но зачет мы целый день сдавали, а на улице мороз был тридцать градусов,и Макса в больницу не пустили. Так он на крыльце ждал, пока я приду... а я уколы делать боялась. Иан! Я ведь его всю жизнь знаю, он бы никогда. Понимаешь? Никогда! Он и мухи не обидит... Нет, не верю.
Иан нахмурился. Вo время моего монолога он терпеливо слушал, не перебивал, а сейчас отвёл бжаавйе глаза в сторону и с горечью в голосе произнёс:
– Правильно, кто я такой, чтобы ты мне верила на слово. А если он сам тебе об этом расскажет, поверишь?
– М-макс? – вскинулась я.
– Макс, – скривившись, ответил Иан. – Ему ты поверишь?
Я радостно улыбнулась.
– И сразу же извинюсь перед тобой за то, чтo незаслуженно обидела. Я ведь думала, что ты говорил с ним. А теперь сразу вижу – не говорил. Да ты сам всё поймешь, как только увидишь его.
Он молча кивнул и подтолкнул меня к машине.
– Мы что, на этом поедем? – ужаснулась я. – С Люсенькой?
– А ты предлагаешь её тут прикопать, пока есть такая возможность? – проворчал Иан. - Конечно с ней. Куда нам её деть? Особенно сейчас, когда твоя любимая подружка попыталась угнать мой джип и разбила его ко всем чертям.
Я охнула и бросила на Иана виноватый взгляд. «Οна не моя подружка», – хотела сказать я, а вместо этого пробормотала:
– Ну, у неё, наверное, был веский повод, чтобы так поступить.
– И этот повод с утра, думаю, к психиатру пойдёт, – ар открыл мне заднюю дверцу автoмобиля и подождал, пока я заберусь внутрь. - Не каждый день покойные подружки его на чёрном джипе переехать пытаются.
Я удивлённо посмотрела на Дашку, но та насупилась, как промокший воробей и сидела, отвернувшись к другому окну.
– Люсинда, – Иан опустился на сидение рядом с водительским. – Гони к Следственному изолятору. Раз уж ты всё равно здесь, поработаешь немного нашим шофером, ладно? За бензин я заплачу, если надо.
– Ненавижу тебя, - выплюнула Люсенька и, опалив меня сквозь зеркало заднего вида жарким взглядом, повернула ключ зажигания. – Не представляете, как я вас всех ненавижу!