Весна в этом году была солнечно-яростная. Буйное цветение садов сводило с ума тяжелым ароматом и жужжанием пчел. Небо было неестественно синим, птицы слишком громкими, ветер назойливым, а воздух невкусным. Ничто не радовало. И единственной эмоцией, которая приходила на смену раздражению, была злость.

– Я видел ведомость! – с трудом сдерживая клокочущую ярость, Александр наклонился вперед, опершись сжатыми в кулаки руками о ректорский стол. – Юла сдала экзамены.

– Конечно, сдала, – Вельзевул Аззариэлевич довольно улыбнулся и откинулся на спинку кресла. – Не думал, что ты сомневаешься в ее способностях. Поверь мне, она хорошая девочка. А теперь, когда ее ничто не отвлекает от учебы, выяснилось, что и очень талантливая.

Александр раздраженно откинул челку с глаз и свистящим шепотом произнес:

– Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Вы… почему мне не сообщили, что она приезжала в Школу на сессию? Проклятье! Меня же всего восемь дней не было!

– Она уложилась в четыре.

– Почему? – упрямо повторил молодой человек.

– Ответ все тот же, – ректор пожал плечами. – Она не хочет тебя видеть.

– Это издевательство какое-то! Когда все в унисон пели о том, что ей лучше спрятаться, я не возражал. Когда уговаривали, что ей нужно время, я согласился. Когда убеждали не мешать ей принять решение самостоятельно, я ждал. Теперь же, такое впечатление, с ней видятся все, но только не я.

Александр посмотрел на ректора несчастными глазами и тихо произнес:

– Мне просто надо поговорить с ней. Пожалуйста.

Вельзевул Аззариэлевич перевел взгляд с взволнованного юного лица на окно и засмотрелся на весеннее небо.

– Если бы вы не взяли прошлой зимой на работу этого… этого гада… – молодой человек мстительно сощурился.

– Рода, – автоматически исправил ректор. – И он здесь не при чем. Хочешь поговорить с Юлой? Найди ее и поговори.

– Найди и поговори, – передразнил Александр. – Если ее собственный отец найти не может…

– Собственный отец ее не ищет. С собственным отцом она еженедельно посредством твоего зеркала разговаривает.

– Зар-р-раза! – Алекс в сердцах стукнул кулаком по раскрытой ладони. – Есть хоть кто-то, кроме меня, с кем она НЕ разговаривает?!

За истекшие четырнадцать месяцев Александр вспомнил каждое слово, каждую мысль. Черт! Кажется, даже каждый вздох о Юле, но так и не понял, из-за чего она могла на него злиться.

Четырнадцать чертовых месяцев он даже следа ее найти не может. Нет,с одной стороны, счастье, что ей удалось так хорошо спрятаться. И при светлом дворе до сих пор никто не знает, что она элементалист. Что же касается темного двора… С темным он договорился. Ну, или, по крайней мере, сделал вид, что согласился на их условия.

С другой же стороны, и эта сторона угнетала и доводила до бешенства. Она пряталась не только от светлого двора, но и от него. Но Алекс же упертый. Гораздо упрямее одной маленькой девочки. И вот когда он ее найдет, то сначала всыплет, как следует, за испорченные нервы и седые волосы и до конца жизни больше не отпустит ее от себя дальше, чем на шаг.

– Павлик вот давеча жаловался, что она вернула его подарок, – доверительно сообщил ректор, надеясь этой новостью улучшить парню настроение, и Александр, действительно,криво усмехнулся и проговорил:

– Ну, хоть одна хорошая новость! Хотя шею этому Павлику все-таки давно стоило намылить…

На самом деле хороших новостей было значительно больше. Например, его, Алекса, подарки Юла не вернула. А было их всего три: маленькая юла из серого агата на окончание первого курса большая коробка «Пьяной вишни» и другая юла, серебряная, с вкраплениями бирюзового александрита на семнадцатый день рождения и большая роза, которая плакала сверкающими каплями росы и шептала грустно: «Скучаю…» – была отправлена Алексом маленькой упрямице в Ночь Разделения миров.

Вторая хорошая новость заключалась в том, что теперь молодой человек знал совершенно точно, где скрывается очаровательная беглянка. Осталось только доказать правителю Русалочьего города, что парень не собирается причинять вред их обожаемой гостье. Может быть, она даже будет Алексу рада. И то, что подарки не вернулись назад, вселяло надежду на то, что так оно и будет.

Дело за малым: убедить Вельзевула Аззариэлевича в том, что местонахождение Юлианы Волчок по-прежнему молодому человеку неизвестно, заверить проклятого всеми богами домового, что поиски завели в тупик, и да, отправить в Русалочий город еще одно трогательное письмо. Прекрасная Танаис, несмотря на свой преклонный возраст, говорят, до сих пор сохранила юношеское сердце и все еще плачет по ночам над историями о несчастных влюбленных.

Письмо сиги Танаис к Александру Виногу

Здравствуйте, милый мой мальчик, прошу прощения за то, что пишу так поздно, но ваша романтичная история вызвала в моей душе такой всплеск эмоций, что я была вынуждена уйти от воды на целый день, чтобы не натворить бед. Не смейтесь, в моем возрасте в таких вещах не принято признаваться в принципе, и уж тем более не юным похитителям девичьих сердец.

Ваш рассказ о том, чего вам стоило пережить разлуку с милой девочкой, и сколько сил вы приложили для поиска возлюбленной, всколыхнул во мне воспоминания моей далекой молодости, в частности, те светлые дни, когда сиг Ханг добивался моей благосклонности. Когда-нибудь я обязательно вам об этом расскажу, но сегодня поспешу сообщить о вещах, которые волнуют вас, вне всякого сомнения, несравненно больше, чем древние истории глупой старой русалки.

Во-первых, насчет разрешения на посещение Русалочьего города. Дорогой, это просто невозможно, по крайней мере, до ноября, а вы, полагаю, не планируете ждать так долго. Поверьте, это не моя прихоть и не воля моего дражайшего супруга. Это в целях вашей же безопасности, потому что в этом году с мая по ноябрь именно в нашем городе проходит всеобщая ярмарка невест, а вам, как симпатичному и свободному мужчине – пусть даже и условно свободному – лучше не показываться на глаза нашим девочкам. Не подумайте, что я не верю в силу ваших чувств, но и вы не знаете, на что способна молодая русалка на выданье.

Поэтому мы с моей лучшей подругой и помощницей сигой Ахавой разработали идеальный план. Вам не нужно будет посещать Русалочий город для того, чтобы встретиться с возлюбленной. Сами понимаете, было бы рискованно оставить столь юную и притягательную для мужских глаз девушку в городе на время ярмарки. Поэтому она с девушками, не достигшими брачного возраста, будет отправлена в очаровательный Речной поселок, где прошли годы моего детства и юности.

Это воистину живописное и прекрасное место, вы по заслугам оцените его, когда приедете туда. Пока же запаситесь терпением и необходимыми словами. Ибо означенное событие произойдет не ранее, чем через две недели.

Во-вторых, по другому вопросу. Узнать о нашем с вами маленьком заговоре Юлочка никак не сможет, потому что те самые серьги, о которых вы так заботливо меня предупредили, были конфискованы мною лично в ночь прибытия девочки в Русалочий город. Уж вы-то, милый мой, должны понимать, что на данном уровне развития ее дара ей лучше не рисковать лишний раз, не волноваться и не испытывать ЛЮБЫХ сколько бы то ни было отрицательных эмоций.

И последнее. Восхищена и удивлена вашим тонким чутьем и вашим умением чувствовать нашу маленькую рыбку. Как тонко вы продумали подарки! Браво! И я не говорю про драгоценности, но скажу вам, что лично видела не только засушенную розу, но даже коробку от конфет.

Так что терпения, удачи и благословения судьбы!

С материнской нежностью, искренне ваша сига Танаис.

PS. Надеюсь на скорую встречу. И уж тогда-то вы не отвертитесь и расскажете мне обо всех душещипательных подробностях ваших трогательных отношений.

***

– Дунь, вот у тебя такое красивое имя, а ты ерунду какую-то себе придумала, – мы с русалками на берегу лесного озера праздновали досрочное окончание моего второго курса. Кто бы мог подумать! Казалось бы, еще только вчера я поступила в Школу Добра, а уже, глядишь, и медиум на носу.

– Маленькая, не порти мне день, – протянула Дуная и лениво шлепнула хвостом по воде, а я даже на Маленькую не обиделась, восторженно наблюдая за тем, как на солнце блестит и переливается чешуя. Вот полтора года с ними, а так и не привыкла к их резким переходам из одной формы в другую. – Говорила же тебе, вот будет мне лет триста, коса в твою ногу толщиной… Тогда можно и Дунаей называться. А так, какая из меня Дуная? Дунька и есть, и то, – она раздраженно дернула себя за выбившуюся из шикарнейшей косы прядку и проворчала:

– С бо-о-ольшой натяжкой…

Для кого-то большая натяжка, а для кого-то несбыточная мечта… Я с тоской перебирала кончик своей смешной косы и задумчиво рассматривала довольно живописный, но уже успевший приесться пейзаж.

Мы с Дунькой валялись на песочном бережку, а еще десять наших «малолетних подружек» резвились в озерной воде. Именно «малолетних», потому что в Русалочьем городе началась ярмарка невест, и всех девиц, не достигших брачного возраста, услали в Речной поселок. Ну, и меня вместе с ними, от греха подальше. И да, я была младше всех. Потому что мне в этом году стукнет аж восемнадцать лет, а всем моим подружкам давно перевалило за сто.  Русалки в брачный возраст вступают, встретив свою двести двадцать первую весну. А пока резвятся и плещутся. Мама моя в ужас пришла, когда узнала, что моя лучшая – после Аврорки – подружка  старше Элеоноры Волчок на сорок девять лет.

Я перевернулась на живот, подставив не по-травенски жаркому солнцу обнаженную спину. Привычно скользнула взглядом по прилегающим к озеру кустам, словно выискивая кого-то, кто бы мог за нами наблюдать. Но, ясное дело, среди местного немагического населения  самоубийцы не водились. Еще чего! За юными русалками подглядывать? Да лучше сразу в петлю!

Но не успела я додумать последнюю мысль до конца, как ближайшие ярко-зеленые ветки расступились, пропуская на поляну человека. И я громко взвизгнула, увидев знакомую фигуру.

– Какие черти занесли тебя в этот всеми богами проклятый зачарованный лес, – проворчала Могила, выбираясь из кустов и отдирая от подола платья репейник и мелкие веточки.

– Не черти, а русалки, – меланхолично, не открывая глаз, уточнила Дунька. – Только чертей нам тут не хватало… бр-р-р-р...  Ро, ты к нам надолго или опять только на выходные?

Аврорка брезгливо сморщилась. Она до зубовного скрежета ненавидела привычку русалок сокращать имена.

– Надолго… Меня ректор с договором послал… Юлка, слушай, а ты заработать не хочешь?

Меня аж передернуло. Столько времени прошло, а все не могу забыть нашу с Авроркой последнюю совместную подработку в Институте имени Шамаханской царицы.

– Я вашим сигам договор привезла, – Могила пнула Дуньку в бок носком туфли, – а меня в город не пускают… два вот таких вот, – Аврорка руки в стороны развела, показывая ширину. – Нет, вот таких вот, – прибавила еще сантиметров по десять с каждой стороны, – мужика – Альфа на них нет, честное слово! – схватили меня под белы рученьки и в этот вот лесок уволокли. Это как называется, я вас спрашиваю?

– Не мужика, а три-то-на, – по слогам исправила я, уронив голову на сложенные одна на другую руки.  – Аврорка, не кричи, а? Дай рыб послушать…

– Зануда ты, Юла, – подруга закончила сдирать с себя черное платье и элегантно опустилась на песок слева от меня и немедленно добавила нелогично:

– Все-таки это разврат…

– Ты бы определилась уже, Ро! – подала голос Дунька. – Зануда или развратница…

И мы все втроем рассмеялись, вспоминая Авроркин первый визит в Русалочий город.

– Занудная развратница, – улыбаясь, заключила моя лучшая подруга. – И еще меня плохому учишь… Знал бы Альф, что мы тут валяемся под открытым небом почти голые…

– Ох, действительно, – Дунька приоткрыла один глаз, и в ее голосе послышались мечтательные нотки. – Знал бы Альф… не хочешь ему рассказать? Море впечатлений гарантирую.

И облизнулась так, плотоядно, я бы сказала.

Мы с Могилой синхронно покраснели, все-таки у русалок язык без костей. И совести у них нет. И еще смущения.

– Так что ты там про подработку говорила? – исключительно чтобы перевести разговор на другую, более приличную, тему, спросила я.

– Вот, – Аврорка подтянула к себе снятую форму и выудила из кармана стандартный школьный запрос на помощь. – У Альфа сперла… А что? Знаешь, сколько их у него?.. Он и не заметит.

– И что там? – я попыталась выхватить у Могилы из рук приглашение на работу, но она не позволила и заговорщицким шепотом произнесла:

– Волчья долина.

– Вы что, к оборотням собрались? – с Дуньки в секунду слетели сон и расслабленность. – Я с вами!

И облизнулась снова. Нехорошо так облизнулась. А я поняла, что отказаться от поездки мне никто не позволит.

***

– Разорви меня, дракон! Это долина?

– Угу, – Дунька еще раз сверилась с картой, спрыгнула с плота, оглянулась назад и проорала:

– Прибыли!!! Бортуемся!

Еще пять аккуратных плотиков, на каждом из которых сидело по две русалки, пристали к берегу, полностью игнорируя мой злобный взгляд.

Какой же наивной я была, когда надеялась отвертеться от этой жуткой поездки. Да, стоило нашим «малолетним»  русалочкам только услышать слово на букву «о», как они немедленно встали в боевую стойку и принялись строить плоты. На мое неуверенное блеяние на тему «девочки, я подожду вашего возвращения в поселке» мне ответили решительно и грозно:

– Ну, как же, Юлка! Мы тебя не можем оставить одну. Нам сига Танаис велела за тобой в оба глаза присматривать, Маленькая.

Так что будь оно все проклято, но к вечеру того же дня мы уже бортовались в Волчьей долине.

Не знаю, что было с видением окружающего мира у человека, дававшего такое оригинальное название мрачному темному ущелью, сквозь которое протекала единственная в этом регионе река, но факт оставался фактом: Волчья долина включала в себя два высоченных огромных скальных комплекса, нависавших над боящейся журчать речушкой. И это все. Ни лесов, ни равнин, ни долин – один сплошной холодный серый камень. Сказать, что место обитания оборотней выглядело жутко – ничего не сказать.

Мы с Авроркой перекинулись испуганными взглядами и покосились на одиннадцать восторженных русалок, которые активно снимали ожерелья и расплетали косы. Ой, что будет, что будет…

– Дунь, – русалка посмотрела на меня совершенно черными глазами, вид у нее был воинственный и возбужденный. – Дуная, не думаю, что нам с Могилой стоит переходить на мужской берег.

Всю дорогу до долины Дуная пыталась убедить меня в том, что оборотни не так страшны, как о них рассказывают. Не сегодня. Мол, после Разделения миров они выбрали темную сторону, но, по сути, свою темноту они не выносят за пределы традиций.

– Да, у оборотней оригинальное видение мира, – русалка лениво потянулась и продолжила  уговаривать меня не бояться, а я все равно боялась. Не очень хочется получить палкой по голове и укус в левое плечо, а потом стать седьмой женой горного оборотня и до конца жизни носить гордый титул волчьей самочки.

– Юлка, не дрейфь! Они давным-давно не принуждают женщин, в чьих жилах не течет волчья кровь. Поверь мне, желающих… добровольных желающих, более чем достаточно. И потом, – Дунька двумя руками схватилась за собственную грудь под полупрозрачной рубашкой и совершенно неприличным образом приподняла ее, поглаживая, – сегодня хвостатым будет не до вас, рыбоньки. Клянусь.

Даже думать не хочу о том, что русалки планируют сделать с оборотнями. Мне обещали, что все будут живы и недовольных не останется.

– Надо только дождаться, пока кто-то явится за активированным приглашением, – Дунька покрутила в воздухе отобранной у Авроры бумажкой.

Могила – чудовище!! Вообще полный ноль в «Традициях и  истории магических поселений». Додумалась, стащить у Ботинка приглашение к оборотням. Уж лучше вампиры, честное слово.

Как раз, когда я думала о вампирах, Могила схватила меня сзади за плечо и зашипела в ухо:

– Юлка, там кто-то есть, – и ткнула пальцем в сторону большого серого камня. – И там тоже. И с той стороны…

Как-то меня вдруг стало напрягать количество встречающих наемного работника оборотней. Ну, два-три человека, еще ладно, однако десяток – это явный перебор. А потом русалки встали полукругом, отгораживая нас с Авроркой от появившихся мужчин, а Дунька велела:

– Рыбки, на плот! – и я поняла, что не зря я боялась. Видимо, именно эти волки не знали о том, что «добровольных желающих» более чем достаточно.

Наши «малолетние» спутницы плотным строем отступали к воде и теснили нас к ненадежным транспортным средствам, колыхавшимся на волнах хилой реки, а появившиеся волки, заметив наш испуг, оскалились. Хотя и без оскала впечатление они производили пугающее: с голыми накачанными торсами, лохматые, скуластые, с голодным блеском во взоре… Я глаза не знала, куда спрятать, чтобы только не видеть их. Но волна тестостерона и мужественности все равно докатывалась до меня, даже сквозь опущенные веки, сквозь ненадежную преграду из спин юных русалок.

– О, Великая Койольшауки, ты не могла сделать нам лучшего подарка на Большое весеннее полнолуние, – проговорил самый высокий из мужчин и сделал еще один плавный шаг в нашу сторону. – Разве смели мы надеяться на то, что Обещанная придет сама в эту ночь?!

– Где ты увидел здесь Обещанную, вер? – как самая старшая, спросила Дуная. – Здесь всего лишь две школьницы и одиннадцать дочерей реки.

В ее голосе слышались тревога, страх и возбуждение одновременно.

Мужчина тряхнул гривастой головой и прорычал:

– Не верррррркай, сопля, словно ты не знаешь моего имени! Не хватало мне еще смолчать на «вера» от той, кто не имеет своего запаха.

Он криво ухмыльнулся и оглянулся через плечо на подошедших мужчин. И те немедленно заулюлюкали, захлопали руками по голым бокам и завыли, запрокинув головы в темнеющее небо.

– Три полнолуния назад, Арнульв, тебя не волновало то, что я сопля… – ухмыльнулась Дунька, а я еще больше испугалась и схватила Аврорку за руку. Зачем она его дразнит? Злит зачем? Видно же, что он и без того опасен. – Если вы не рады нашему визиту, мы уедем немедля…

– Уезжайте, – немедленно согласился оборотень. – Но ваши рыбки останутся с нами. Я слышу запах одной из них. И он слаще любого из слышанных нами ранее ароматов, а уж оборотни знают в этом толк. Катитесь к чертям, к карпам, к кому угодно, но эти перепуганные малышки пойдут с нами.

Ой, мамочки!! Вот говорила же, не надо сюда ехать!  Могила вцепилась в мою руку мертвой хваткой, и я подумала, что точно синяки останутся, словно это было самое страшное, что могло меня волновать в данной ситуации.

И тут мой мозг начал строить логические цепочки, и я впала в панику. И как тут не запаниковать, если сначала я подумала:

– Блин, Аврорка, вцепилась пальцами, точно синяки оставит.

Потом:

– Синяки… хорошо, если только этим отделаемся.

После этого:

– Есть вещи пострашнее.

Далее:

– Жалко, Вепрь остался в Поселке…

И почти сразу:

– Вепрь-то остался…

И рука непроизвольно, сама по себе, клянусь, рванула в сторону правого кармана. Но поздно. Эта золотистая сволочь, которая молчала почти весь день, словно ждала своего часа, все-таки открыла свою вреднючую пельменную пасть и огласила окрестности зловредным ехидным баритоном:

–  Я когда-то был Псом и на Волка похож не слишком,

Но нарушил собачий закон, и теперь мне крышка.

– Б@ть!!! – хором выдохнули все одиннадцать русалок и скрестили пальцы для заклинаний.

– Мамочки, – пискнула Аврора и вцепилась в меня второй рукой.

– Что ж ты за паразит такой, – проворчала я, пытаясь выудить пельменя из кармана. – Правы девочки, ой правы… Переименую тебя в Звездюка, будешь знать, зараза.

Ухватила пальцами коварное существо с целью запустить им в окончательно озверевших оборотней и таким образом избавиться от певуна и отомстить ему за весь позор одновременно. Но он и не думал пугаться, он вдруг запел совершенно неожиданное:

– Ты отказала мне два раза

И не хочу сказала ты!

Вот такая вот зараза

Девушка моей мечты!

– К чему бы это? – Могила даже про испуг забыла.

– Дурррррррдом! – прорычал тот самый волк, которого Дунька Арнульвом обзывала.

– У-у-у-у-у-у-у! – завывали остальные оборотни, а я почувствовала холодок в затылке, под лопаткой что-то защекотало, коленки дрогнули, и я резко повернула голову вправо, чтобы наткнуться на яростный бирюзовый взгляд.

– Ой!.. – я в секунду отцепила от себя пальцы Могилы и сделала несколько быстрых шагов в сторону плота.

– Стоять на месте! – в абсолютной тишине рявкнул на меня Александр и широкими нервными шагами вышел вперед, остановившись ровно посередине. По левую руку –  русалки, по правую – вервольфы.

– Повелитель… – Арнульв удивленно склонил голову.

– Повелитель? – мысленно изумилась я, а сволочной пельмень, миллион раз уже прокляла тот день, когда решила оставить его у себя, запел:

– А ты не лётчик, а я была так рада

Любить героя из лётного отряда.

Но по осанке не видно, кто с Лубянки Анке.

А я во сне с тобой летала, дура…

– Да чтоб ты сдох, сволочь!!! – в сердцах выдохнула я и сильно сжала коварного певуна в кулаке. Как будто это поможет. Проверено же сотню раз: в огне он не горит и в воде не тонет. Зараза золотисто-жареная…

А Александр послал мне мимоходом довольную улыбку и обратил на оборотней холодный серьезный взгляд:

– Что происходит? Мне казалось, не в ваших интересах нарушать Договор.

– Никто и не нарушает, – прорычал Арнульв под одобрительное ворчание своих соплеменников. – Это законная добыча. Мы слышим запах, так может пахнуть только та, кого нам обещала богиня.

– Значит, ваша богиня ошиблась, – отрезал Виног, и я в ужасе зажмурилась, когда у оборотней совершенно не фигурально волосы встали дыбом.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – речитативом шептала над ухом Аврора. – Все, что угодно сделаю… Я сяду на диету, я решу все задачи из учебника по «Общей магии», брошу попытки заработать раз и навсегда, я даже за Ботинки замуж выйду, хоть завтра, пусть только ОН молчит!

– Меня больше тревожит, как!!! – вполголоса прокомментировала я слова подруги. – Как он это делает? Пусть Тищенко мне еще три миллиона раз скажет о том, что мозга у пельменей нет, все равно не поверю…

И в подтверждение моих слов из кулака раздалось – слава Богам – только вполголоса:

– Мы не можем похвастаться мудростью глаз

И умелыми жестами рук,

Нам не нужно все это, чтобы друг друга понять…

– Звездюк и есть, – заявила Аврора, а я яростно пообещала мысленно этой сволочи – и не подруге, а певуну, конечно – что, еще один звук, и выброшу его в реку. И он наконец-то замолчал и успокоился, а я смогла нормально вникнуть в суть разговора.

– Маме своей расскажи о том, кто ошибся и когда! – несдержанно рыкнул Арнульв.

– Уверен? – Алекс криво улыбнулся, и оборотень попятился на один шаг и рыкнул что-то непонятное.

– Королева сказала, что Обещанную мы можем взять, даже если она не из наших…

– Она не из ваших. Она моя!

– Моя… моя… ая… я… я… я… я... – немедленно подхватило скалистое эхо.

Арнульв подождал, пока горы перестанут играть с голосом Александра, скрестил на груди руки и неожиданно насмешливым голосом произнес:

– Вы люди, не чувствуете запахов, но обладаете чрезмерной уверенностью в своих силах, – оборотень сделал угрожающий шаг вперед, и вся его свора синхронно повторила движение, а русалки снова скрестили пальцы, – скажи, пока еще повелитель, которая из двух дев пахнет для нас так сладко? Скажи, которая твоя? Оставь нам вторую. Невинная кровь всегда хороша, пусть даже это не кровь Обещанной.

Могила издала невнятный звук, что-то среднее между писком и поскуливанием, а Алекс посмотрел на нее извиняющимся взглядом и ответил на вызов, звучащий в голосе вервульфа:

– Обе мои! – и голову наклонил упрямо.

Аврорка выдохнула, а я… а я, нет, не стала выстраивать логических цепочек. Я вдруг поняла, что вот прямо сейчас, на глазах у одиннадцати русалок и десяти вервольфов, под облегченное сопение своей подруги, сжимая в кулаке маленького зловредного золотого пельменя, я окончательно и бесповоротно влюбилась в  самого темного в обоих из Разделенных миров Александра Винога.

Оборотни дружно зарычали, загомонили хором, ругаясь на смеси общего языка с темным наречием.

– Так не пойдет! – прорычал Арнульв. – Ты должен выбрать.

– Должен выбрать… выбрать… рать... ать… ать… ать…

И почти сразу многоголосое, наполовину обращенное:

– У-у-у-у-у-у-у-у!!!

А когда какофония звуков умолкла, яростный шепот показался оглушающим:

– Должен? Кому должен?.. – от тихой ненависти, звучащей в голосе, стало плохо даже мне, но оборотни не дрогнули, а Арнульв нагло послал в нашу с Авроркой сторону воздушный поцелуй.

– Р-р-р-руки отор-р-р-р-рву, – прорычал Алекс и вдруг стал увеличиваться в размерах.  На плечах затрещал уже не форменный, но по-прежнему черный китель, уши удлинились, а на темечке появилась пара маленьких рожек.

– Должен, говор-р-р-р-ришь, – ласково уточнил он, и волки в очередной раз отступили.

Дунька и десять русалок тоже шагнули от Александра ко мне поближе.

– Тебе я точно ничего не должен, вер-р-р-р-р…

Арнульв затравленным взглядом посмотрел на своих товарищей и отрывисто приказал:

– Гринольв, беги за старейшиной. Думаю, мы сможем удержать одного полукровку до прихода остальных.

Оборотень, находившийся дальше всего от нас, с места сорвался в галоп, на ходу обернувшись в большого черного волка с зеленой полосой на загривке. Он успел сделать несколько огромных прыжков, когда его остановила стена огня. С разгона он опалил шерсть на морде и передних лапах, издал громкий болезненный стон и отступил.

Арнульв недоуменно посмотрел на Алекса:

– Но как? – прошептал он.

– Вот так, – Виног шевельнул указательным пальцем и стена, вытянувшись в полукруг, двинулась на оборотней, опаляя их жаром.

– Прекрати это!

– Отчего же? – Алекс наклонил голову к правому плечу. – Не люблю кому-то быть должным. Предпочитаю отдавать долги сразу.

Пламя поднялось еще выше и в воздухе ощутимо запахло паленой шерстью.

– Ну, хватит! – неожиданно для самой себя произнесла я и подняла руку вверх.  – Останови!

Я решительно посмотрела в бирюзовые глаза, готовая на все, если парень не прислушается к моему требованию. В конце концов, пламя слушается меня, а не его. На зов Алекса оно откликается исключительно из-за нашей связи. И будь он в миллионы раз умелее меня, я смогу остановить пожар, только подумав об этом. В теории. На практике же не хотелось сверкать своими талантами перед толпой полуголых оборотней.

– Как скажешь, родная, – Виног улыбнулся, и пламя с тихим шипением угасло.

– Еще есть вопросы и претензии? – вместо ответа волки только рыкнули недовольно. Все, кроме Арнульва и того, подпаленного, с зеленой полосой.

– Мы в своем праве, – произнесли они единодушно.

– Я тоже в своем, – Алекс вздохнул, прикрыл глаза рукой устало и легким движением откинул челку назад. – Если вы настаиваете, я, конечно, могу оставить вам вторую девушку…

Я мысленно улыбнулась: «Пижон!»

Аврора испуганно пискнула. Глупая, неужели она не видит, что это просто игра.

Русалки снова сомкнули ряды, на этот раз, отгораживая нас от моего Алекса.

А волки не успели довольно заворчать, как Виног уточнил:

– Но тогда вам, конечно, придется иметь дело с паном Ясневским, – никогда не думала, что фамилия Вельзевула Аззариэлевича может кого-то вогнать в состояние первозданного ужаса. Черно-зеленый Гринольв поджал хвост и передними лапами прикрыл голову, прижавшись к земле, а Арнульф побледнел до зелени.

– Н-не надо Ясневского…

– Нет, – Алекс искренне прижал руку к груди. – Конечно, вы сможете рассказать ему о вашем праве, об Обещанной, о том, что девушка жива и, возможно, даже довольна… если выживете, конечно…

Арнульв покраснел и проворчал:

– Еще надо доказать, что они здесь были, – настырный какой.

– А приглашение? – возмущенно прокричала из-за моей спины Могила. – Мы же приглашение активировали, когда границу пересекали, и… ой, мама дорогая, это же не только ректор об этом знает… он же явно Альфу уже рассказал…

Настроение у моей лучшей подруги капитально испортилось. Могу себе представить, что ей скажет ее любимый молодой человек, если разговора с ним она боится больше, чем толпы разъяренных оборотней.

– Поэтому мы прощаемся, – Виног потянулся, отвел плечи назад, зевнул совершенно неожиданно и громко и повернулся к нам уже в своем обычном виде.

– Девоньки, отчаливаем! – подмигнул русалкам, и те рванули отвязывать плоты, а Алекс спокойно и решительно, даже не оглядываясь на замерших в отдалении оборотней, направился в мою сторону. И как-то Аврора вдруг мне стала понятнее и ближе.

Подошел ко мне, не говоря ни слова, обнял ладонями мое лицо и нежно коснулся своими губами моих. Ох!

– Как ты хочешь? – прошептал, скользнув руками по шее, на плечи, вдоль опущенных рук… и кончики моих дрожащих пальцев сжал. – Поплывем со всеми или моим ходом?

Твоим, конечно твоим! Зачем нам все? Улыбнулась ему несмело и даже рот открыла, чтобы озвучить свои мысли. Но молча закрыла обратно. То есть как? Вот так вот? Словно не было этих месяцев в разлуке? Без объяснений? Без взаимных обвинений и извинений? Он что, даже ругаться не будет из-за того, что я с ним почти полтора года не разговаривала?

– Никаких своих ходов! – неожиданно выручила меня Дуная. – Юла приплыла сюда со мной и уплывет тоже со мной. Я за нее отвечаю.

Алекс ничего на это не ответил, но бровь изогнул многозначительно. Так многозначительно, что даже русалка покраснела. Капец.

– И не надо тут никаких намеков! – Дунька наклонила голову, чтобы отвязать плот, а на самом деле пылающие щеки спрятала. – У нас все было под контролем. И без тебя бы справились, полукровка.

Виног только рассмеялся, обнял недоумевающую меня за талию и подтолкнул к Дунькиному плоту, обращаясь к Аврорке:

– Могилка, ты уступишь мне свое место на этом транспортном средстве?

– Я… – начала неуверенно моя подруга, ожидая от меня хоть какого-то сигнала.

– Ты мне, вроде как, должна… немножко, – коварно намекнул Алекс на то, что Могиле только что не без его помощи посчастливилось избавиться от десятка любвеобильных полуголых оборотней.

– …уступлю, – немедленно согласилась Аврора и глаза спрятала, боясь увидеть мое возмущение. А я и не думала возмущаться, я с трудом сдерживала улыбку.

Когда наша небольшая флотилия выстроилась, готовая к отплытию, Виног поймал двумя пальцами магическую нить и произнес, легко улыбаясь:

– Пожалуй, ускорим немного обратную дорогу, я…

– Нет!!!! – хором взвизгнули одиннадцать русалок, Аврора понимающе ухмыльнулась, а я покраснела.

Проклятье, они никогда не забудут о моем неудавшемся научном эксперименте.

– Странная реакция… это самое простое плетение, клянусь вам, сапоги-скороходы…

– Нет-нет!!!! – десять русалок.

– Спрячь свои пальцы или ты пешком до Речного поселка пойдешь! – Дунька.

– Ох, да ладно вам, – это уже я вступила в разговор. – Я же извинилась.

Первые четыре раза.

– Забавно… – протянул Алекс, рассматривая мои пунцовые щеки, правильно определив причину неприятия русалками любых действий по магическому ускорению транспортных средств.

– Я тебе потом расскажу, – пообещала я. Подумала и добавила:

– Может быть. И уж точно после того, как ты объяснишь мне, что ты здесь делаешь.

– И про Обещанную спроси еще, – зашипела с соседнего плота Аврорка, а я благосклонно ей кивнула.

Алекс уселся на плот, стянул сапоги и с блаженной улыбкой опустил ноги  в ледяную воду.

– Трое суток в пути, – пожаловался он. – Так что, я тебе… потом расскажу, что я здесь делаю, ладно? Не при посторонних, – и улыбнулся так обещающе. – А про Обещанную…

Не доставая ног из воды, он откинулся на спину, заложил руки за голову и, зажмурившись уже взошедшей луне, проговорил высокопарно:

– О, Великая Койольшауки, чья кожа белее лунного света, чьи волосы струятся прозрачным водопадом, чья темная красота затмевает дневной свет, позволь рассказать этим необразованным дщерям воды… И еще двум неводным дщерям, но тоже необразованным, печальную повесть о лунных волках.

– Не паясничай, – я хотела толкнуть его в плечо, но он на лету поймал мою ладонь, притянул за руку к себе на грудь и второй рукой прижал, предотвращая немедленно запланированный побег.

– Много веков назад оборотни не были закрытым горным сообществом, насчитывающим не более двадцати тысяч жителей. Это было мощное государство, в Совете Тринадцати было пять оборотней, а Королева Ева Восьмая Темнейшая присматривала мужа для своей дочери среди волчьих сынов.

– Угу, – пробормотала я в черную рубашку, предпринимая очередную попытку вырваться, – я тоже читала этот учебник. Но про Обещанную там ни слова не было.

– Умница моя, – усмехнулся Алекс, переместил свою руку с моего затылка на мою же шею и произнес тихо, только для меня:

– Будешь вырываться – зацелую при всех.

Ой, как я испугалась, как испугалась… Да я с русалками полтора года живу! Разве меня этим смутишь сейчас? Но хорошо, что было темно, и никто не видел моих пылающих щек, когда я приподнялась на правом локте и, глядя в изумленные глаза Алекса, поцеловала его сама. В скулу. От неожиданности он разжал руки, а я фыркнула насмешливо и быстро откатилась от него в безопасную зону поближе к Дуньке.

– Юлка… – простонал разочарованно, и я малодушно дернулась назад к нему, но Дуная – для этого, не иначе, и нужны подруги – предусмотрительно удержала меня за руку.

– Нет, про Обещанную в учебнике не было написано. Потому что сами волки не до конца уверены в том, легенда это, сказка или истинное предсказание.

Настроение у Алекса после моего побега испортилось, он больше не шутил, а в голосе послышалась тоска и усталость.

– Говорят, что лет пятьсот-шестьсот назад, когда Волчья долина уже не отсылала своих сыновей к Темному двору и потеряла все места в Совете, но еще не была разделена волнами вот этого вот, леденящего мои ноги, ручья, Великая богиня Койольшауки спустилась с неба на лунной колеснице, чтобы поддержать своих возлюбленных волков. «Мое сердце обливается кровью, – сказала она, – когда я вижу, в какое запустение пришли ваши поселки». «Мои глаза наполняются слезами, – сказала она, – когда я слышу плач ваших несчастных дочерей». «Все изменится, дети мои, – сказала она, – когда в Волчью долину придет невинная дева. Ее запах будет сводить лунных сыновей с ума своей сладостью, от желания кровь вскипит в ваших жилах. Она станет женою самого сильного, самого хитрого, самого умного из вас. И после этого волки выйдут из тени и обретут былое могущество». Она ступила маленькой ножкой на луч лунного света, оглянулась через плечо и сказала последнее слово: «Обещаю»…

***

– Я обещаю, – снова повторил Алекс уже в закрытые створки ворот.

– Извини, ничего личного, – Дунька ехидно улыбнулась в окошко для посетителей, и я поняла, что без личного тут не обошлось, и нерационально разозлилась на русалку. –  Но правила – есть правила.

Еще раз улыбнулась и перед темнеющим бирюзовым взглядом опустила створку, ко мне повернулась и изумилась моему мрачному виду.

– Что?

– Давно Алекса знаешь? – честным яростным шепотом спросила я, а русалка рассмеялась русалочьим смехом, от которого у меня по всему телу мурашки побежали.

– Юлка, смешно ревнуешь! – и не думая понижать голос, ответила она, не обратила внимания на мое недовольное шипение и пояснила:

– Мне льстит, что ты обо мне такого мнения, – и тут она не шутила и не язвила, у русалок в этом плане вообще очень странная мораль. – Но тут у меня никаких шансов. И потом, серьезно, я сегодня твоего темного бога впервые увидела.

–  Тише ты! Услышит…

– Не услышит, – Дуная небрежно дернула плечиком, – так как попылил куда-то сразу после того, как я переговорное окошко закрыла. Слушай, нервный он у тебя какой…

Я бы на его месте тоже упылила в полном расстройстве чувств,  если не в ярости вообще. А все потому, что в Речном поселке вся наша теплая компания: я, приехавшая сегодня утром Аврора и одиннадцать «малолетних» русалок – жили на территории единственного во всем русалочьем государстве Храма хвостатой девственницы. Неважно, что на сотню живущих в храме женщин девственница была только одна, ну, может быть, две, если за прошедшие три недели с нашей последней встречи с Могилой, в ее жизни ничего не изменилось. Мужчинам – особенно симпатичным и неженатым – сюда вход был заказан.

– Согласно уставу, – ухмыльнулась Дунька, захлопывая перед изумленным Алексом ворота.

А я не знала, радоваться мне или злиться из-за того, что неизбежный, казалось бы, неприятный разговор неожиданно отложился.

– Не дуйся, Маленькая, – русалка обняла меня за плечи и доверительно сообщила:

– Ему только на пользу пойдет. Пусть остынет немного, а то командует, руки распускает… С русалками так нельзя!

– Я не русалка, – напомнила я уныло.

– Кто сказал? – хохотнула подруга. – Важно не то, кем ты родился, а то, кем ты себя чувствуешь. И неважно, хвост у тебя, рога или копыта. Твой темный бог вон, вообще, кажется, черт. И что с того? Нормальным мужиком оказался.

Дуная щелкнула меня по носу.

– Иди-ка лучше проверь, как там Ро устроилась, а я… а у меня еще дела. Жалко будет, если такая лунная ночь будет безразвратно потеряна, – я снова вздрогнула от силы русалочьего смеха и прошептала в удаляющуюся спину:

– Алекс не черт…

Спустя два часа, проверив, как устроилась Могила, и смыв с себя тревоги и страхи прошедшего дня, я, наконец, рухнула на прохладную простыню своей кровати. И почти сразу провалилась в сон, собираясь проспать как минимум до завтрашнего вечера, а как максимум – неделю.

Но планам моим не суждено было сбыться. Не знаю, что меня разбудило: движение ли прохладного утреннего воздуха, яростное ли пение птиц за окном… Но скорее всего, тяжелое тело, опустившееся на кровать за моей спиной и узкая ладонь, предусмотрительно закрывшая просыпающейся мне рот.

– Ни одной больше ночи, – ночной гость зашептал мне прямо в ухо жаркими губами. – Ни дня, ни мгновения ты больше не проведешь без меня.

Теплая волна отхлынула от затылка, прокатившись вниз по позвоночнику и, оголяя взорвавшиеся нервные окончания, заставила придвинуться ближе к говорившему.

– У них, видите ли, устав, – шептал Алекс, не позволяя мне обернуться и произнести хоть слово. – У меня тоже есть устав. Свой собственный. И первым пунктом в нем значится: ты – моя!

Последние два слова он произнес зло, с какими-то рычащими нотками в голосе, но я, вместо того, чтобы испугаться, почему-то задрожала от внутреннего огня, вспыхнувшего прямо под сводом ребер. И еще эти слова не вызвали ожидаемого протеста. «Все правильно, – подумалось неожиданно просто и ясно. – Он мой».

Я шевельнула губами, пробуя эту мысль на вкус, и Алекс немедленно ослабил давление, отнимая ладонь от моего лица.

– Только не кричи, – проворчал он. – Сил нет выбираться обратно… Я всю последнюю энергию потратил на то, чтобы победить дракона и забраться в башню к красавице.

Подул на шею, щекоча кожу завитками волос, и поцеловал, быстро коснувшись губами.

– Дракона? – я улыбнулась, спрятав лицо в подушку. – Местного сторожа пока еще никто так не называл. Пароль «сто грамм» откроет двери этой цитадели всего за минуту.

– Сто грамм… Ваш местный сторож брагу пьет ведрами. Я не шучу… Почти двадцать литров вылакал за два часа… Постой! – рука, лежащая на моей талии неожиданно напряглась. – А ты откуда знаешь про «сто грамм»?

– Просто знаю. Без «откуда» и «почему», – я развернулась в кольце его рук и посмотрела Алексу в лицо. – Что ты здесь делаешь?

– Лежу.

– Алекс, я серьезно. Почему ты здесь?

Он внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:

– А ты? Почему ты не в Школе? Почему убежала, не сказав ни слова? Почему на письма не отвечала? Не разговаривала со мной, пряталась… Нет, я знаю про расследование и про то, что Светлый трон на какое-то время тобой заинтересовался… Но столько чертовых месяцев, Юлка?

И мне стало окончательно стыдно. Тысячу раз я собиралась написать Алексу письмо, чтобы расставить все точки над iI. Сотня писем была разорвана в клочья и уничтожена в камине. Но ни одной строчки так и не долетело до того, о ком непрестанно думалось все эти месяцы.

– Я хотела вернуться, правда, – призналась я тихонечко, когда тишина уже начала давить на уши. – Но в Русалочьем городе было так спокойно, ничто от учебы не отвлекало, не надо было скрывать ни от кого свою сущность…  Ты знал, что русалки почти все эмпаты? Я так многому смогла здесь научиться. Столько узнать о себе, о том, как мне жить с моим… даром.

– Мы могли бы учиться этому вместе, – пробормотал Алекс, крепче прижимая меня к себе. – Меня, знаешь ли, в некотором роде, тоже задел твой «дар».

– Ну, видишь! – обрадовалась я, когда он сам свернул на нужную тему. – Именно об этом я и говорю. Зачем ты приехал? Ты только все испортил. В «Пособии для начинающего элементалиста»…

– Где? – у Алекса обе брови взлетели вверх и спрятались под челкой.

– В «Пособии для начинающего элементалиста», – раздраженно повторила я.

– Серьезно? И такое есть?

– И не только такое… Что ты смеешься, я не шучу, это серьезная литература. В Русалочьем городе большая библиотека. Я много читала. Конкретно в этом «Пособии» написано, что все возникшие связи можно оборвать, главное только свести до минимума любое общение с жертвой привязки, а лучше, вообще никогда…

Алекс перестал улыбаться, переместил руку с талии на… на мою попу и хрипло переспросил:

– Оборвать связи? Свести до минимума… с жертвой?.. – рука на попе шевельнулась, поглаживая. – Я прибью тебя, Юлка… я… ты знаешь, что я передумал за эти месяцы, а ты все это время… как ты там сказала? Связи обрывала?

Я неуверенно отвела в сторону взгляд, чтобы мой гость не заметил блеска слез в глазах, все-таки в конце травня светает удивительно рано. А признаваться в том, что мне обидно из-за того, что он со мной только потому, что не может иначе, очень-очень не хотелось.

– А ты зачем-то взял и приехал, и все мои старания свел на нет.

А я старалась, я только три уступки сделала. И то не ему, а себе, потому что отказаться от ЕГО подарков было просто немыслимо. Если верить «Пособию», надо было выдержать в разлуке еще немного, и неустойчивые связи распадутся, оставив каждого при своем.

– Я понимаю, что тебя ко мне… тянет, – я судорожно вздохнула и зажмурилась. – Тут нет твоей вины, но ты же не обязан теперь… со мной…

– Дурочка! – Алекс опрокинул меня на подушку и поцеловал. В кончик носа, в глаз, в щеку, в губы, в бровь. – Какая же ты все-таки дурочка!

– Ты… – попыталась увернуться от него.

– И я, – согласился он немедленно. – Ждал чего-то, непонятно чего. Надо было сразу, немедленно, еще в твой шестнадцатый день рождения рассказать тебе обо всем.

– Рассказать?

– Да, – он прекратил беспорядочные поцелуи и посмотрел на меня абсолютно сумасшедшими глазами. – Но сначала…

Под его взглядом я судорожно сглотнула пересохшим горлом и испуганно закусила уголок губы.

– …всыпать, – выдохнул Алекс и, опровергая свои слова, вернулся с поцелуями. Эти порядочными тоже нельзя было назвать. Потому что они  были запредельными и неприличными. Раздражающими и успокаивающими одновременно.

– Юлка, – жаркий шепот сводит с ума. Или рот. Зубы, которые неожиданно прикусили нижнюю губу? Язык, немедленно лизнувший невидимую ранку? Нет, все-таки шепот:

– Юлка… Скажи мне, скажи…

– Ч-что… что сказать? – это я спросила? Горжусь собой, откуда только силы взялись.

– Скажи, что глупая.

Мой поцелуй в ответ полностью подтверждает его слова.

– …что жалеешь о том, что сбежала…

– Да!

Тысячу раз, миллион, все бесконечно длинные дни и  одинокие ночи. Какая же я дура!

Еще один поцелуй, лишающий дыхания.

– …скажи, что любишь! – наконец, потребовал он срывающимся голосом, и я немного пришла в себя.

– Алекс…

– Скажи! – как можно шептать и целовать одновременно? – Скажи!

– Я…

– Скажи, – перебил Алекс неожиданно Дунькиным голосом и чем-то деревянным стукнул. – Немедленно скажи мне, Маленькая, что мне послышался мужской голос. И главное, скрип кровати.

– Будь оно все проклято! – едва слышно выдохнул Алекс и поцеловал меня в ямочку, где шея с плечом соединяется. Меня дернуло, словно от удара молнии. Не то что бы я знала, как бывает, когда в тебя молния попадает, но все-таки.

– Тебе показалось, – не отрывая глаз от Алекса, прохрипела я.

– Тогда открой дверь.

Проклятье!

– Ухожу к дракону, – понимающе ухмыльнулся Алекс, легко и бесшумно соскочил с кровати, в одно плавное движение очутился у окна, но почти мгновенно вернулся к растерянной мне, чтобы поцеловать глубоко и прошептать на прощание:

– Забыл сказать про второй пункт устава.

– А? – какого устава, у меня от его поцелуев, от голоса Дуньки на заднем плане, от того, что все происходит так стремительно, мысли разбежались, как тараканы.

– Про то, что ты – моя, помнишь?

Киваю отстраненно, за что получаю еще один выносящий мозг поцелуй.

– Юлка, я долго буду ждать!?

– Да, отстань ты, – бормочу сквозь зубы, наотрез отказываясь отпускать Алекса от себя, ловя кожей скользящее движение губ от моего рта, по щеке к розовому уху.

– И про то, что люблю тебя, не забывай.

Про то, что... кажется, теперь я знаю, не только, как чувствует себя человек, в которого попала молния, но и что испытывает тот, у кого взорвался мозг. Бешенство красок, зашкалившие эмоции, слова, рассыпавшиеся на составляющие их звуки и собравшиеся заново, но иначе, с совершенно другим смыслом.

В себя пришла, когда Алекс все-таки исчез за окном, а я, непонятно как, сумела дойти до двери и впустить в комнату Дуньку.

– Что? Не может быть!

– Ты о чем? – я с независимым видом застегнула расстегнутые на ночной сорочке пуговицы – когда только успел расстегнуть? – а Дуная отодвинула меня в сторону, шагнула к кровати, откинула в сторону одеяло и уставилась на мою простыню.

– Нет, ну я так не играю! – совершенно искренне возмутилась она, а потом повернулась ко мне и, недоверчиво сощурившись, спросила:

– Вы чем тут занимались?

– Ничем... – проворчала я, стараясь не встречаться с ней взглядом. – Я вообще спала.

– Так я и поверила! Маленькая обманщица!

– Да не было ничего! – искренне возмутилась я. – Ты-то должна видеть!

Я потыкала в себя пальцами, намекая на свою ауру, русалка же погрозила мне пальцем и голосом учителя, отчитывающего нерадивого ученика, произнесла:

– Помрешь старой девой, не приходи потом жаловаться!

По-моему, у меня даже ночнушка покраснела.

– Дуная!!!

– Сто восемь лет уже Дуная! – в тон мне ответила подруга. – Тебя что, всему-всему учить надо?

– Ты же сама его на территорию не пустила, – возмутилась я.

– Так с тех пор часа четыре прошло, – нелогично напомнила русалка. – За это время ого-го сколько всего... я что, не вовремя?

– Отстань, – я забралась на кровать и накрылась одеялом, спрятавшись с головой.

– Помешала? – сочувственно спросила Дунька и плюхнулась ко мне на кровать, аккурат на то место, где только что Алекс лежал. – Юлка...

– Зачем ты вообще приперлась? – глухо простонала я, вспоминая слова, произнесенные их темнейшеством на прощание.

– Ну, как же... Романтика, преодоление препятствий, жестокие родичи, не дающие любящим телам... э... извини! Любящим сердцам соединиться... И потом, не думал же твой красавчик, что за два ведра браги он на территории Храма хвостатой девственницы всю ночь проведет.

– Вредная ты.

– Спасибо, я тебя тоже люблю...

– И вовсе не всю ночь... Он вообще только что пришел.

– Значит, в следующий раз будет порасторопней... А светишься-то чего так? У меня прямо глаза болят на тебя смотреть...

Я высунула из-под одеяла растрепанную голову, набрала в грудь воздуха, улыбнулась и, едва сдерживаясь, чтобы не завопить радостно на весь монастырь для девственниц, где девственницы не в почете, выпалила:

– Он сказал, что любит.

И спряталась обратно, чтобы не видеть, как подруга глаза закатывает, не слушать ее дружеского подтрунивания, а снова и снова прислушиваться к себе, повторяя мысленно его слова.

***

«И про то, что люблю тебя, не забывай», – и сердце сжимается опять, словно Алекс все еще шепчет мне это на ухо. «Не забывай!» – молнией прожигает позвоночник. «Ты – моя!» – кошмар какой-то, у меня дрожат руки, и я абсолютно ни о чем не могу думать.

Учебник по любимой Циклистике был открыт на сто пятнадцатой странице уже больше часа, а я все еще делала вид, что усиленно учусь. Кого я обманываю? Зачем? Захлопнула книгу, отбросила в сторону и улеглась на траву, подставив лицо солнцу, пока Аврорка не видит. Придет, опять будет ворчать о том, что я с таким пренебрежительным отношением к своей внешности никогда от веснушек не избавлюсь.

Алекса я почувствовала, не открывая глаз и еще до того, как он спросил:

– О чем мечтаешь?

– О том, как веснушки вытравить, – я села, откинулась назад, опершись на вытянутые руки, и, немного смущаясь, посмотрела на парня.

– А я надеялся, что обо мне, – улыбнулся он.

– И о тебе, – кивнула. – И о том, что ты собирался рассказать.

Он опустился на траву и с довольным видом разместил свою голову на моих коленях, посмотрел на меня с мечтательным выражением на лице и серьезным голосом произнес:

– Я все сказал, – и я все-таки покраснела.

– Я не о... об этом.

– А я об этом, – Алекс на секунду прижался губами к моей ладони и уточнил:

– Мне казалось, что все и так понятно. Но если ты настаиваешь, могу повторить. Я люблю тебя, – прислушался к себе, выгнув бровь, и добавил уверенно:

– Давно.

– Я... я... – проклятье, как неимоверно сложно произнести одно маленькое слово, особенно когда так ярко светит солнце, будь оно неладно!

Сорвала ромашку и с самым заинтересованным видом стала рассматривать строение желтенькой сердцевины, замечая краем глаза, что губы Алекса складываются в широкую улыбку.

– Ты еще про мой день рождения что-то говорил, – напомнила я и нервно начала обрывать лепестки.

– В ту ночь на барбакане, когда ты открыла в себе магию воздуха, рядом с тобой был не только я, правда ведь? – Алекс отобрал у меня изуродованный цветок, отбросил его в сторону и поцеловал каждый палец на моей руке.

– Правда, – согласилась я, вспоминая полет своей первой пуговицы.

– И ведь не образовалось же связи между тобой и Веником, и Тищенко остался в стороне, и даже твой обожаемый Динь...

Алекс нахмурился, вспоминая Динь-Дона, а я подумала, что хорошо бы он не узнал о том, что с джинном я не прекращала общаться в течение всех этих месяцев, пусть и исключительно эпистолярно.

– Я не читал твоего волшебного «Пособия для начинающего элементалиста», – длинные пальцы рассеянно поглаживали мое запястье, и мне просто замурлыкать хотелось от того, что все так... спокойно. – В моем распоряжении была другая книга, воспоминания некоего Лу У Ша, элементалиста, работавшего при темном дворе некоторое время тому назад. Так вот, он уверяет, что настоящая связь возникает только на чувственной базе.

Кашлянула, останавливая объяснение Алекса, чтобы возразить:

– Но ведь Эро я не люблю, а связь все равно возникла.

Я не сообразила, как так получилось, что я лежу на траве, а Александр наклоняется надо мной.

– Его, значит, нет... – протянул задумчиво, – а меня?

– А тебя...

Я на секунду удивилась неожиданно набежавшей на лицо тени, откуда было взяться облаку на совершенно ясном небе?

– Тебя я...

Парень вдруг сдавленно застонал и упал вперед, придавливая меня к земле всей тяжестью своего тела.

– Алекс? – испугалась я. – Что...

– Мы в своем праве... – прорычали где-то у меня над головой. – А ты не захотел выбирать.

Я повернула голову и увидела Арнульва... или как звали того оборотня, который вчера так напугал нас в Волчьей долине. Он легко стащил с меня пребывающего в бессознательном состоянии Алекса, опустился на колени и склонился надо мной. Я от ужаса зажмурилась и задержала дыхание, но все равно успела почувствовать тяжелый мускусный запах, запах пота, дорожной пыли и чего-то еще.

– Обещанная... – оборотень провел носом по моей шее, – сладкая-сладкая, – рванул ворот моего платья, оголяя моё левое плечо и с утробным рычанием вонзил в него зубы.

– Ма-а-мочка! – успела выкрикнуть я, прежде чем раздалось странное шипение, после чего левая половина моего тела взорвалась ослепительной болью, и я, кажется, потеряла сознание. Или, правильнее будет сказать, осознание реальности.

Я чувствовала, как меня поднимают с земли, как по левой руке щекотно стекает кровь, окрашивая пальцы, которые минуту назад целовал Алекс, в алый цвет. Я видела Алекса, лежащего на земле без движения. Я слышала, как на рычащем наречии переговариваются оборотни.Я понимала, что меня куда-то несут, что воду они решили не использовать, опасаясь погони русалок. А вскоре солнечный свет исчез, запахло землей и сыростью, и я поняла, что мы спустились в подземелье.

В тот момент мне не нужно было зеркало и волшебные очки Эро, и Дунька не нужна была с ее умением видеть мою ауру. Без всяких советчиков я знала, что как никогда близка к темной стороне. Потому что странное чувство опустошения внутри меня не было холодным отстранением. Это была клокочущая ярость, ледяная и взрывоопасная. Я не знала, сколько времени я еще смогу удерживать это внутри себя, потому что оно рвалось, скулило и просилось наружу, оставалось только надеяться на то, что получится дотерпеть до того, как я увижу организатора всего этого безобразия. А потом кому-то будет очень больно.

Мысль о боли была сладкой. Никогда не думала, что у мысли бывает такой ярко выраженный вкус. Она была такой сладкой, что я не выдержала и застонала вслух, после чего подземелье залило зеленой световой волной, сметающей с пути бегущих оборотней, сминающей стены и потолок, превращающей коридор в груду песка и камня.

Волки, бегущие за Арнульвом, завыли и закричали истеричными голосами:

– Завал!!!

Оборотень, державший меня на руках, опалил меня черным взглядом и прорычал довольно:

– Сучка!!

А потом он провел по моей щеке противно-горячим языком, и это я уже не смогла вынести, отключившись.

***

Пахло стоялой водой, псиной, кровью и почему-то козьим молоком. Я молоко с детства не люблю, а козье – в особенности. И как бы странно это ни звучало, но в себя я пришла от рвоты. Желудок прочистился быстро, а вместе с ним и мозг. Злость вообще хорошо бодрит, это я и раньше замечала.

Понимание же того, что ты грязная и абсолютно голая лежишь в какой-то странной ванной комнате, что твои руки в кровавых разводах, что рана на шее болит и чешется, что толпа взбесившихся волков тебя похитила и, возможно, убила человека, которого ты любишь, убила, коварно напав со спины, в тот момент, когда ты собиралась сказать ему о своей любви... Все эти мысли не добавляли белых пятен моей ауре. И мне было плевать. Я даже радовалась этому. Потому что злость помогала дышать и двигаться.

Тыльной стороной руки я вытерла рот и с трудом вылезла из лохани с водой пугающего цвета. На секунду зацепилась за мысль о том, сколько человек могло помыться в этой емкости до меня, равнодушно пожала плечами и сделала неуверенный шаг в сторону выхода, где вместо двери висела несвежая тряпка.

До того момента, как я увидела зеркало, я думала, что достигла предела ярости. Я ошибалась. Ярость не знает пределов. Ярость выглядит, как голая окровавленная девушка лет восемнадцати. У девушки растрепаны волосы, глаза горят ненавистью, а на бледной шее красуется черный кожаный ошейник с большим сверкающим рубином в центре.

Я стояла перед зеркалом в растерянности, понимая, что девушка в отражении я и не я одновременно. Потому что мысли в моей – не моей – голове были какие-то совсем уж не мои. А самое главное, я просто слышала женский голос, который говорил мне, что делать.

'Не смотри в зеркало, Юла. Не смотри. Плюнь на ошейник, нам нет до него дела. Это ерунда, такая ерунда... Мы потом его снимем, не смотри в зеркало. И дыши. Руки на колени, наклонись вперед и дыши. Вдох и выдох. Вдох и выдох'.

– Вдох и выдох, – повторила я вслух шепотом.

'Мы выберемся. Все будет хорошо. Слушай меня. Дыши. И не злись!'

–Дыши и не злись.

'С ним все в порядке', – сообщила моя невидимая помощница в ответ на отголосок моей тревожной мысли.

Почему я верила этому голосу? Почему ни на секунду у меня не возникло подозрения, что это какая-то коварная ловушка? Что я, возможно, просто сошла с ума? Я не знаю. Просто голос казался понятным и правильным.

'Возле зеркала сундук. Открой. Там может быть одежда или полотенца. Оденься и тихонько выходи в коридор. Не спеши... Нам пока спешить некуда'.

Нам пока спешить некуда... некуда спешить... Кому-то некуда, а у кого-то в груди пылает яростное пламя и выхода требует. Кто-то ненавидит себя за то, что еще ночью не сказал о своей любви. Не сказала. Дура, черт, какая дура! Ведь он так просил!

'Не злись и дыши. Вся жизнь впереди, еще все скажешь, клянусь'!

Дышу. Дышу и роюсь в сундуке. Из одежды только шаровары, похожие на форменные фейские штаны, только из более плотной ткани. Несвежие. Пахнут. Брезгливо отбросила в сторону и завернулась в большое полотенце. Особо старалась не принюхиваться. На всякий случай.

На цыпочках выбежала в коридор. Проклятье, как холодно! Пол просто ледяной! Делаю несколько шагов и замираю на месте, услышав знакомый голос.

***

– Не думал, что это произойдет так быстро... – розовые очки на массивном лице волка смотрелись смешно, но без них Арнульв не мог видеть подтверждения тому, что связь с девчонкой установилась. Действительно установилась. А он до последнего не верил, что в этой малышке могла прятаться такая сила. Не верил, хотя за ним не водилось привычки относиться с сомнением к словам своей королевы.

– Ничего удивительного, – ответил эмпат и поежился. Волчьей крови в Гисли было совсем чуть-чуть, наверное, поэтому он все время прятал свое немощное тело в свитерах. – Тебе г-говорили, что все произойдет стремительно, что стресс и испуг послужит к-катализатором... Только вот м-мальчишку вы трогали зря.

– М-мальчишку, – с презрением передразнил Арнульв. – Слабая кровь... Да не трясись ты! Смотреть противно!.. Пусть радуется, что жив остался. С чего ты распереживался? Трон наследует не он, а его сестра. Вот пусть ее здоровье и волнует темную королеву... И потом, я сделал то, что она хотела. Я получил магию Земли для темного трона. Я надел на соплячку ошейник, я...

Волк снова посмотрел на свое отражение и довольно оскалился. О, да! Сказкой про Обещанную можно было накормить стаю и весь остальной мир, лишь малый круг избранных знал о том, зачем на самом деле понадобилась оборотням сладкая девочка.

– Арнульв...

– Некрос Арнульв, полагаю, звучит лучше...

Гисли закатил глаза, но повторил послушно:

– Некрос Арнульв, я настаиваю на том, что произнести запирающее заклинание необходимо до того, как...

– Нет! – волк рыкнул и отвернулся от зеркала. – Не хочу послушную куклу... Хочу поиграть.

– Это может быть опасно, – предупредил Гисли. Вожак, несомненно, был самым сильным и выносливым в стае, но лучше бы совет старейшин отдал маленькую элементалистку кому-то, у кого мозг находится в голове, а не между ног.

– Да что она мне сделает? – Арнульв презрительно рассмеялся. – Мне бояться маленькой, сладенькой девочки? Я засунул ее в ванну, так что воспользоваться огнем она не сможет.

– А воздух?

– Разве можно навредить волку воздухом? Не пори чушь.

– Некрос...

– Я сказал, хочу поиграть!

Гисли опустил глаза, но все-таки напомнил:

– Твоя кровь в ней выгорела, не отметив, некрос.

Арнульв растерянно почесал подбородок. Действительно. Метка не взялась. Ни в первый раз, ни во второй. Он укусил бы и в третий, но старейшины запретили, испугавшись, что он вообще отгрызет девчонке руку.

Брать женщину, чье левое плечо не украшено твоей меткой, против воли, конечно, незаконно. Но волк не собирался звать свидетелей на игру. А после игры эмпат произнесет свое запирающее заклинание, и девочка будет как шелковая.

Помещение наполнилось дурманящим голову сладким запахом, и Арнульв понял, что малышкарядом.

– Зачем оделась? – гордячка сверкнула в него злющими глазами и наклонила голову к голому плечику. – Снимай немедленно. Суке одежда ни к чему. И мне нравятся твои сиськи.

– Не злись. Не злись и дыши, – прошептала она и даже не шелохнулась, чтобы выполнить приказ.

Арнульв оскалился. Игра обещает быть интересной.

– Гисли, пошел вон!

– Отчего же? – девочка заговорила неожиданно низким голосом, а серость глаз стремительно уступила место весенней зелени листьев. – Пусть он останется.

Маленький пальчик с аккуратным розовым ноготком нарисовал в воздухе невидимый круг и Гисли замер на месте, широко разевая рот.

– Никуда не уходи, – девчонка улыбнулась оборотню. – Я с тобой потом... поиграю, – медленно обернулась к Арнульву и еще до того, как она заговорила, волк вспомнил голос, он наклонил голову для оборота, но сидевшая внутри сладкой девочки сука щелкнула языком и произнесла:

– Ну, что же ты... а как же игра?

Невидимые путы сковали оборотня по рукам и ногам.

– Сука! – взвыл он, извиваясь всем телом.

– Я, – темная головка кивнула. – Не думала, что ты так быстро меня узнаешь. Что, запала в душу?

– Запала... Так запала, что я взял себе твою дочь. Рыженькую с зелеными глазками. На тебя похожа очень. Правда, кричит не так громко.

– Говори-говори, – сидящая внутри девушки волчица оскалилась. – А я пока подумаю, с чего начать... Девочка хочет знать, почему не сработала метка. Ответишь сам или спросить у задохлика? – кивок в сторону немедленно позеленевшего Гисли.

– Уна, зачем тебе это? – Арнульв помнил, что при жизни женщина была справедливой и совестливой, на этом и решил сыграть. – Если ты испачкаешься сейчас, назад дороги не будет, и зеленые леса предков...

– Про зеленые леса предков бабушке своей расскажи, – волчица оскалилась и движением пальца заткнула Арнульву рот, а потом повернулась к Гисли.

– Я сейчас на минутку перекрою тебе кислород, – честно предупредила она эмпата, подождала, пока у того испуганно расширятся глаза, и добавила:

– За это время тебе лучше бы успеть снять с нас вот это, – розовый ноготок поскреб по ошейнику с рубином.

Арнульв протестующе замычал, а Гисли с тоскою подумал о том, что не успел отдать жене приготовленный подарок, что дочь на него обиделась, что с матерью он последний раз разговаривал дней десять назад, если не больше, и что совсем-совсем не хочется умирать именно сегодня.

С ошейником он справился за тридцать две секунды, и с удивлением понял, что все еще жив и дышит.

– Теперь про метку.

– Девочка связана с сыном темной королевы, – пробормотал Гисли испуганно.

– Мы знаем об этом, – Уна кивнула. – Какое отношение это имеет к метке оборотня. Я как-то не слышала ранее, что ментальная связь может помешать волку отметить приглянувшуюся самку.

– Даже волк не может взять чужую жену, – проворчал оборотень и вздохнул устало. – Я объяснял же Арнульву, что ментальный брак так же силен, как брак на крови, но он только посмеялся. Сказал, что ему хватит и физического... Слушай, Уна, если ты не успокоишь свою хранительницу немедленно, то случится что-то плохое, клянусь тебе... У меня такое чувство, что ее аура сейчас взорвется.

Волчица задышала тяжело и проворковала ласковым голосом:

– Не злись, маленькая, и делай упражнение... Понимаю, что тяжело... Думаешь, мне легко? Я вон вообще хочу Арнульву все пальцы вырвать по одному, для начала, а вместо этого разговоры разговариваю... – Гисли рвано выдохнул и с сочувствием посмотрел на вожака. –Не злись. Ты моя хорошая, светлая девочка... И не только по морде... правильно, и не только ему...одни вруны, маленькая, тут я с тобой спорить не буду... не забывай про упражнения...

Зеленые глаза посмотрели на Гисли подозрительно.

– А ты не врешь?.. Не врешь, сама вижу... Волка в тебе совсем мало... Ты поэтому такой трус?

Мужчина порозовел немного, неуверенно кивнул и ответил:

– Слабому проще выжить, если он умеет бояться сильных людей и не стыдиться этого.

– А про элементалистов много знаешь?

Кивнул.

– Хорошо. Это хорошая новость... В старину, говорят, гонцу, приносившему хорошую новость давали награду. Я тебя тоже награжу. Умрешь вторым.

Гисли с трудом подавил испуганный вскрик, а женщина рассмеялась:

– Ладно, я пошутила... Обойдемся сегодня одной смертью. Дыши пока. Вон там в уголочке сядь и на листочке быстренько тезисно изложи все, что ты знаешь об элементалистах в принципе и вот об этом, конкретном, –указательным пальчиком по своему плечу постучала, – в частности. Все понятно?

– Понятно.

– Приступай к исполнению, а мы пока с... некросом Арнульвом побеседуем. И может быть, поиграем немножко. Игра будет называться... ммм... «Оторву пальчик за вранье»... – Волчица прислушалась к своему внутреннему голосу и улыбнулась.

– Девочка моя, не забывай, что ты светлая! Но твоя идея мне нравится... Поправка. Игра будет называться «Оторву пальчик за вранье и вырву зубик за неприличное слово»... Молодежь... такие изобретательные все... Как ты думаешь, Арни, понравится тебе со мной играть?

– Пошла ты!..

Гисли склонился над листком бумаги и старался не смотреть в сторону вожака, который возвышался над маленькой хрупкой фигуркой нерушимой скалой, ужасным богом войны Упуауту, но женщины его не боялись ни капли. Ни живая, ни мертвая. Уна запрокинула лицо и, без страха глядя в наливающиеся кровью глаза, произнесла:

– Детское время вышло. Маленькая, поспи, пока злая волчица будет плохому дяде счета предъявлять...

***

Когда я была маленькой, у мамы не было времени читать мне сказки. И у папы не было. А бабушки в нашем доме появлялись редко. Поэтому сказки мне читали братья и, конечно же, это не были сказки про принцесс и говорящих пони.

Так героями моих ночных кошмаров стали упыри, драконы и призраки.

– Никогда не верь призракам! –шептал Сандро, склонившись над книгой. – Ни мертвому мальчику, ни плачущей женщине! Не верь обещаниям и клятвам, не верь. Потому что призрак обманет. В стремлении к жизни он захватит твое тело, запрет тебя в самом маленьком уголке твоего разума и вместо тебя проживет твою жизнь.

– Никогда не верь призракам! – говорил папа во время своего очередного параноидального обострения. – Ты не представляешь, как они коварны!

– Никогда не верь призракам! – проговорил голос мертвой волчицы в моей голове. – Но я не обману. Клянусь.

И вопреки всем своим знаниям и убеждениям я пустила Уну в свое тело. Сначала все было прекрасно. Волчица держала слово и не пыталась взять меня под контроль, она прислушивалась к моему мнению и даже помогала успокоиться, когда невысокий волк в вязаном свитере сообщил мне о том, что я теперь замужняя дама.

А потом она сказала:

– Прости, малышка, но детское время вышло, – и выключила меня из моей жизни. Я даже испугаться не успела или вспомнить напоследок о лучших мгновениях своей жизни. Или на Алекса разозлиться еще раз. Или испугаться за него же. Я просто уснула. И этот сон от обычного отличался лишь тем, что я не проснулась отдохнувшей. Наоборот: болело все тело, но больше всего почему-то зубы.

Я была во все том же полотенце, только теперь оно все было в каких-то красных разводах. И я решила, что проще всего сделать вид, что я не понимаю, что это за пятна. Спрашивать о том, пережил ли Арнульв общение с мертвой Уной, у второго оборотня я не стала. Он сидел в углу и тихонечко бормотал:

–Этот пальчик хочет спать... Этот пальчик лег в кровать... Этот пальчик чуть вздремнул...

Я протянула к оборотню руку, чтобы забрать исписанные мелким почерком листы, лежащие перед ним на столе.

– Не надо!!! – взвизгнул мужчина. – Ма-м-м-а...

Закатил глаза и упал со стула в глубоком обмороке.

– Даже думать не хочу о том, что здесь произошло, – сообщила я бессознательному телу и быстрым шагом покинула комнату.

Думать не хотелось о многом: о том, где я нахожусь и как буду выбираться отсюда, о том, сколько времени Уна провела в моем теле, о том, как далеко я от Речного поселка, о том, что сделает папа, когда узнает... Нет, вот об этом думать хотелось. Приятно грела мысль о мести. Арнульв умер, в этом сомневаться не приходилось, потому что кровавые пятна были не только на моем полотенце, но и повсюду в комнате, и в коридоре, по всему пути моего следования, в пустынном дворе, а под одиноким деревом у забора я заметила человеческую ступню и поспешила зажмуриться. Не думать, не думать, не думать! Это сделала не я! Не мои руки! И, по всей вероятности, не мои зубы тоже! Дышать и не злиться. Дышать и делать упражнения.

Арнульв умер, но похищал меня он не один.

Неожиданно вспомнив об остальных оборотнях, я замерла на месте и оглянулась по сторонам:

– Кстати, да. А где вообще все?

Тишина пугала.

– Надеюсь, хоть в этом нет моей вины... Ну, то есть Уны... А впрочем, мне все равно.

Мне и на самом деле было все равно. И почти не было страшно. Потому что, во-первых, мертвая волчица успела убедить меня в том, что владея четырьмя из пяти стихий, я смогу без проблем постоять за себя, только надо быть внимательной и осторожной. Ну и, во-вторых, теперь у меня были ответы на все вопросы. И я аккуратно прижимала их к своей окровавленной груди своими окровавленными руками.

– Помыться бы не мешало, – подумала я и брезгливо вздрогнула при мысли о своей недавней ванне.

Удивительно, но до реки я дошла очень быстро и без каких-либо проблем, так и не встретив по пути ни одного оборотня. Сначала я аккуратно сложила свои ценные записки стопочкой, заставляя себя не торопиться и не выхватывать из написанного куски информации и обрывки предложений, аккуратно прижала их подобранным на берегу камнем, чтобы ветром не унесло, а после этого уже забралась в ледяную реку.

– С-собака, холодная! – немедленно чихнула и застучала зубами, но уж лучше так, чем вся в кровавых разводах, словно подмастерье мясника.

Закончив мытьё, я снова завернулась в грязное полотенце и, присев у воды на корточки, опустила в волны реки левую руку, сосредоточилась и мысленно позвала:

– Дунька, ты меня слышишь? Заберите меня домой, пожалуйста! Здесь жуть до чего холодно. И еще я есть хочу.

И только после этого я устроилась с записками оборотня, чтобы скоротать за чтением время до прибытия русалок. На первом листе было написано «Общая информация об элементалистах, составленная Люми Г. Тезисы».

– Однако, он дотошный... – подумала я о волке, которого оставила лежащим на полу без сознания. – Общую информацию оставим на потом. Перейдем к главному.

Из кучи бумаг выбрала листок, на котором значилось «Юлиана Волчок». Ну, наконец-то!!! Сейчас я узнаю о себе такое, я такое о себе узнаю, что земля вздрогнет, а небо выгнется цветастой радугой и...

И первым пунктом была информация о моем отце. Я напряглась немного, понадеявшись на лучшее, глаза забегали по строкам, выхватывая мамину девичью фамилию, достижения братьев, мое поступление в Школу, роман – роман!!!! – с Александром Виногом. Мой побег в Русалочий город, Речной поселок, похищение... Что за свинство? В постскриптуме пять строчек: "Ментальный брак заключен неразрывной черной нитью, пересекающей ауры как девушки, так и молодого человека. У обоих же прослеживаются цвета четырех стихий. Как и у других элементальных пар, привязанный стихийник легко и быстро осваивает заклинания, которые носителю не нужны по определению".

И все. Где, где, я вас спрашиваю, "вся правда о..."? Где раскрытие тайн? Все это о себе я знала и без оборотничьих записок! На что, вы думаете, я столько часов в русалочьей библиотеке потратила?

Надеясь на лучшее, схватила бумаги, в которых рассказывалось об элементалистах в целом... И взвыла в голос. Мы с коварным Люми Г. читали одни и те же учебники. Проклятье! Почти на двух десятках страниц только одна по-настоящему ценная информация: стихийная инициация не происходит без привязки к основному донору, если элементалист – универсальный многостихийник по-научному – его себе выбрал. То есть Алекс – нифига не муж мне, с научной точки зрения – он, блин, мой донор. Противно.

Вот насколько раньше бережно я относилась к принесенным мною из обители зла листочкам, с такой же тщательностью я их разодрала в клочья и пустила вплавь по реке.

Ненавижу оборотней!

Легла на спину, закинув руки за голову, и с тоскою стала рассматривать вечернее небо, которое медленно, но верно превращалось в ночное.

Звезды зажигались на небосводе как-то просто до дрожи завораживающе. Интересно, так каждый день происходит, или только когда на них смотришь? И что находится в том месте, где кончаются звезды? И где вообще конец неба?

Попыталась себе представить место окончания звездно-черного полотна и чуть с ума не сошла от ужаса.

Ерунда какая-то в голову лезла – не иначе, защитный механизм организма. Мозг просто решил не думать сегодня о моем семейном положении и не строить планов по воплощению в жизнь первого, семейного же, скандала.

Вот интересно, что скажет мне Алекс, когда я вернусь? Как он собирается объяснять мне сложившуюся ситуацию? Как будет оправдываться? Совершил, видите ли, коварный поступок, женил на себе девушку силой – и в кусты? В какие именно кусты вознамерился спрятаться от меня Виног, объяснить толком не получалось. Но сама фраза звучала очень красиво.

Я представила себе, как стою такая в теплом шерстяном платье, в чулках, тоже шерстяных, в теплых бабушкиных панталонах до колена, в меховом тулупчике, в шапке, в зимних сапожках и обязательно с муфточкой, поджимаю губы в тонкую линию... И произношу:

– Как вам не совестно, сиг!...

Нет, сиг – это из другой оперы, Александр же не тритон.

Тогда так:

– Как вам не совестно, сэр! Я девушка честная, а вы в кусты.

Отлично звучит, просто восхитительно. Значит, вот, я ему про кусты, а он мне в ответ:

– Юлка, почему ты... голая?

Почему голая? Какой-то странный вопрос... Я же в муфте и в сапогах... И вообще...

– И что это такое? Это что? Кровь? – моя фантазия абсолютно вышла из подчинения. Я несколько раз моргнула и сфокусировала взгляд на склонившемся надо мной совершенно материальном и к моим мечтам не имеющим никакого отношения Александре Виноге

– Явился – не запылился, – пробрюзжала я. Ну, просто эту фразу тоже очень сильно хотелось произнести. Александр замер, услышав мой недружелюбный тон, а потом стремительно выражение лица с пугающего на испуганное поменял. Протянул руку к моему левому плечу, на котором красовались отметины зубов ныне покойного Арнульва, побледнел и выдохнул:

– Убью...

– Не получится... – держать глаза открытыми стало вдруг тяжело, и веки сами опустились, против моего желания. – Мы сами...

– Мы? Кто мы? Что сами? Юлка, что ты бормочешь? – Александр погладил мой лоб, пальцами провел по щеке. – Ты вся горишь.

Неправда, мне холодно. Я замерзаю... Замерзаю, а чьи-то руки меня из полотенца выковырять пытаются. Стоп! У меня же под ним ничего нет! От шока, не иначе, открылся потайной резерв сил, я выгнулась, пытаясь избвиться от настойчивых рук, и глаза распахнула, чтобы обнаружить, что Алекс уже успел снять с себя китель и рубашку. Ничего себе скорость!

– С-с-су... су... – какой-то совсем маленький был резервчик, даже два слова произнести не могу.

– Что, родная? – он завернул меня в свою рубашку, теплую-теплую, и в китель еще. А потом поднял на руки и беспомощно по сторонам огляделся.

– Супружеский долг не отдам... – все-таки смогла произнести я и глаза закрыла, прислушиваясь к тому, как под кожей Алекса в том месте, где я к его шее ухом прижалась, сердце грохочет. Их темнейшество ответить не соизволило, только крепче меня к себе прижало и куда-то понесло. Ни о чем не спрашивая и на мои претензии не отвечая. В голове все перепуталось? Я уже успела озвучить-то все претензии или нет? Про кусты, надеюсь, не забыла... жалко будет такую фразу не использовать... А про то, что я девушка честная, что со мной нельзя так? Не надо меня никуда нести, не надо шептать о любви. И целовать лицо не надо. У меня запланирован первый семейный скандал, так что все это... все это... и совершенно зря.

– Солнышко, не спи пока, слышишь?.. – Алекс встряхнул меня, привлекая мое внимание, а я и не думала спать. О чем он? У нас же ссора в самом разгаре!

– Конечно, – соглашается он и добавляет немедленно. – Открой глазки, маленькая, посмотри на меня.

Не могу.

– Можешь, ну пожалуйста!

Нет, не могу. Два – никак просто. С трудом приоткрываю один глаз, чтобы сквозь молочный туман увидеть донельзя встревоженное лицо Алекса. Не знаю, что он увидел в моем зрачке, но я еще опять зажмуриться не успела, а он уже осыпал мелкими поцелуями мое пылающее лицо:

– Юла, Юлка моя, единственная, счастье мое... умру без тебя...

Не надо, ой! Я сейчас расплачусь, а мне еще столько сказать надо... про кусты, опять-таки... Почему про кусты? Что делает Алекс в кустах? А главное, с кем? Что-то, кажется, не то со мной происходит...

И далее «не то» только прогрессирует и почти пугает. Глаза теперь не открываются вообще. Я даже пальцами хотела веки поднять, но не смогла найти своих рук. Сквозь шум крови, сквозь шепот листьев, сквозь треск огня и вой ветра... в общем, сквозь непонятные образы моего воспаленного мозга мне удалось осознать несколько вещей.

Вещь первая. Алекса отчитывал почему-то мой папа. Почему отчитывал? И откуда он здесь взялся – непонятно.

Вещь вторая. Алекс отчитывал почему-то мою маму? Это вообще ничем не замутненный бред. Потому что маму в принципе никто никогда не отчитывал, даже папа. А уж Алекс-то... И что здесь делает мама?

Вещь третья. Неизвестный мужской голос донесся до меня издалека и заставил удивиться:

– У меня только одно объяснение. Легкая простуда на фоне очень сильного физического истощения плюс – и это самое странное – отравление кровью оборотня... Решать вам. Если это оно и есть, а уверенности у нас быть не может, пока она сама нам это не подтвердит, то антидот поможет. Если же это нечто иное, а я даже представить себе не могу, что... То раствор убьет ее.

Вещь четвертая. Я видела сон.

Женщина была рыжеволоса, волосы отливали всеми оттенками красного, икрились желтыми всполохами и крупными волнами ложились на голые плечи. «На бледной коже, наверное, много веснушек», – подумала я, глядя на ее стройное обнаженное тело. Крутые бедра, высокая грудь, талия узкая, а ноги длинные. Женщина приложила палец к губам и прошептала:

– Ш-ш-ш-ш! Спи, любопытный носик. Маленьким девочкам этого не стоит видеть.

Обидно стало из-за тона этого снисходительного и из-за того, что даже эта незнакомая мне женщина маленькой обзывается. То, что во мне росту полтора метра – еще ничего не значит. И я на самом деле – ого-го! – еще всех за пояс заткну. Поэтому спать я не стала, а наоборот, глаза распахнула шире, чтобы лучше видеть.

– Итак, продолжим, – женщина повернулась в сторону и я заметила, что мы с ней не одни в комнате. На стуле сидел чудовищно изуродованный человек. Вместо лица кровавое месиво, беспалые кисти безвольно лежат на разбитых до кости коленях, окровавленные губы кривятся то ли в сумасшедшей улыбке, то ли в безумном болезненном оскале.

– Скучал без меня, милый? – женщина наклонилась к несчастному и облизала кровоточащую щеку. Мужчина дернулся и заскулил.

– Ну, что же ты... – обиженным голосом произнесла рыжеволосая красавица. – Мы еще не закончили, игра в самом разгаре... Не порти мне праздник. Так ты тогда говорил, кажется?

Она схватила мужчину за волосы и с силой дернула, еще и еще, расшвыривая в стороны куски шерсти, волос и окровавленной кожи.

– Не. Порти. Мне. Праздник! – одно слово, один удар по лицу. – Не. Порти. Мне. Праздник. Не. Порти...

Когда женщина зубами вцепилась в горло умирающего, я не выдержала и закричала. Нет, я завыла. Я завизжала так громко, что на секунду оглохла, потому что я вдруг поняла, кто эта жестокая дама и почему я ее вижу.

Я зажмурилась, я закрыла уши руками, я воззвала ко всем известным богам, чтобы они помогли мне провалиться в беспамятство и больше ничего не видеть и не слышать. Чтобы не знать. Не хочу знать.

– Ты убьешь ее! – закричал кто-то, кто был в комнате кроме нас, и женщина ответила:

– Не убью, она сильная. Выживет... Разве я многого прошу? Всего лишь немного мести... правда, милый? Немного мести и крови – вот все, что надо последней рыжей волчице из древнего волчьего рода.

Женщина громко и страшно завыла, а вместе с ней, казалось, завыли сотни волков, взывая к луне и требуя справедливости. И даже сквозь этот вой до меня доносились чавкающие звуки и стоны.

– Ма-а-ма!.. Не могу... – кажется, я сама скулила и кого-то о чем-то просила, но вой и стоны не прекращались.

– Пожалуйста! – все, что угодно, только прекратите, прекратите это!

– Что, родная? Что? – я открыла глаза и увидела Алекса, бледного, с запавшими глазами, он склонился надо мной и выглядел испуганным и несчастным.

– Я – чудовище... – сообщила я ему и закрыла глаза, чтобы уснуть без снов.

Не знаю, сколько я проспала. Может, час, а может, год, но просыпаться все равно не хотелось.

– Соня, – кто-то пощекотал пятку, и я немедленно подтянула ногу под себя. – Просыпайся, – одеяло поползло вниз. – Сейчас доктор придет.

– Какой доктор? – проворчала я и голову под подушку спрятала.

– Твой доктор... Юлка, ну вылезай, а?

Я решилась посмотреть на Алекса и открыла один глаз. Он был в домашнемчерном халате, из-под которого торчали черные же пижамные штаны. Я сначала подумала о том, что этот мужчина, кажется, крайне сурово относится к цветовой гамме своего гардероба. И уже только потом сообразила, что этому мужчине совершенно точно не место в моей спальне и в моей кровати, на которой он так вальяжно разлегся.

В моей спальне? Я резко села и огляделась по сторонам. Это не моя детская в доме родителей, не моя спальня в общежитии Школы Добра, не комната в Русалочьем городе и не келья в Речном поселке.

– Где я?

– Дома, – спокойным голосом ответил Алекс и попытался меня обнять.

– Это не мой дом! – увернулась от него и спрыгнула с кровати.

– Правильно, – он довольно мурлыкнул, перекатился на живот и в сложенные руки подбородком уперся. – Это НАШ дом.

Я все еще сплю. Это бред.

– Я подумал, что раз ты все равно уже все знаешь...

Чувствую, что правый глаз дергается, а левая бровь сама по себе в вопросительный знак выгибается.

– Ты! – ткнула в него пальцем.

– Воспользовался ситуацией, а сам – в кусты?

Я независимо плечиком дернула и гордо произнесла:

– Какие кусты? Не понимаю, о чем ты...

– Странно, – Алекс поджал губы и головой озабоченно покачал, но я-то видела, что в глазах смешливые черти пляшут. Поманил меня пальцем, но я качнула головой и отступила в сторону двери.

– Если ты планируешь побег, то тебе в другую сторону, – любезно сообщил Александр, и я замерла на месте. – Там ванная, коридор с другой стороны.

Метнулась зайцем в указанном направлении, чтобы чертыхнуться, услышав за спиной веселый смех.

– Правильно, солнышко. Ты пока умойся, потом доктор, потом завтрак, а потом мы все обсудим.

Черт! Черт! Как-то все неправильно.

***

Как должен чувствовать себя мужчина, если его излишняя самоуверенность приводит к тому, что сам он получает по голове палкой, а его любимую женщину похищает толпа взбесившихся подонков. Как чувствовать себя, если, преодолевая боль и страх, ты бежишь по следам похитителей, а напарываешься на заваленный камнем, щебнем и песком подземный ход. Что ты должен думать, когда тебе, почти двое суток спустя, удалось выйти на след и даже не примчаться – а прилететь в деревню оборотней... А там обнаружить реки крови, одного запуганного до заикания волка и ни намека на женщину, которая успела стать смыслом жизни.

Схватить тщедушное создание за шею и, из последних сил сдерживая свое темное начало, прорычать в лицо, по которому волнами проступала редкая серая шерсть:

– Где она?

– Жива... О, Богиня, защити! Жива. Она ушла.

Выбивать правду не пришлось. Оборотень все рассказал сразу и сам, без понуканий и требований. Казалось, что он просто не может молчать. И с каждым следующим словом ты понимаешь, почему. Услышанное даже не ужаснуло, всколыхнуло все внутри и вызвало стон стыда и сожаления.

– Кто посмел?

Два слова. Кто из темных сумел договориться с волками? Кто отдал приказ похитить его любимую женщину? Кто посмел глянуть в сторону той единственной, которая...

– Королева.

И сердце падает с разгона, разбиваясь у твоих ног.

– Не верю...

Волк плачет и закрывает лицо руками. Его можно понять – после всего пережитого бедняга, видимо, полностью потерял надежду на жизнь. И ты понимаешь, что старое заклинание, которому тебя давным-давно обучил дед, и которым ты никогда в жизни не пользовался, потому что это подло, подло и... и ты произносишь нужные слова. И сплетаешь серию сложных петель. А оборотень с блаженной улыбкой откидывает голову на спинку кресла и еще до того, как ты завязал последнюю петлю, произносит:

– Спасибо...

А потом бег в темноте с ощущением холодных струек пота по позвоночнику. Внутренний магнит привычно выворачивал в нужном направлении. Но все равно было страшно: а вдруг именно сегодня произойдет сбой и ты не найдешь ее? Вдруг именно сегодня она погибнет, потому что ты идиот, который слишком сильно верит в родственные связи и в... себя. Пожалуйста, пожалуйста, все темные боги и светлые тоже, все проклятые демоны, все прирожденные убийцы, все сияющие ангелы мира, пусть только с ней не случится ничего действительно непоправимого.

Она лежала на берегу, свернувшись калачиком и смешно выгнув шею, чтобы было видно звезды. Была такая вся открытая и трогательно-ранимая, что даже в глазах потемнело от желания немедленно спрятать ее за высокую каменную стену, чтобы никто, ничто и никогда... Но не позволит же! Губами шевелила и ежилась от холода. От холода! Потому что из одежды на ней было только одно полотенце. И то мокрое и в кровавых разводах. Броситься к ней, не медля ни секунды, и уточнить аккуратно, что она помнит.

Но поздно. Сознание уводит ее в непонятные дали... и почему-то в кусты. В проклятые кусты, о которых она бормочет непрестанно почти сутки, выспрашивает, с кем ты посмел уединиться в кустах, выдвигает претензии, требует объяснений и... любви!!! Да!!! И хочется закричать, запрокинув голову в небо, сообщая всему миру о своем счастье, потому что аура, конечно, врать не умеет, но хотелось, чтобы она сама сказала. Пусть и так, в больном бреду... Нет, не так. Тем более что в полубреду.

А потом пришлось держать ответ перед ее отцом.

Стыдно. Чудовищно стыдно, потому что эмоции одержали верх над мозгом. Думая только о серых испуганных глазах, которые ты увидел перед тем, как потерять сознание, ты наделал столько глупостей, что выговор от светлого королевского мага воспринялся как благословение небес. По крайней мере, он просто сообщил тебе очевидное:

– Дур-р-р-рак! – раскатисто и громко.

И ты опускаешь голову виновато, потому что это правда, потому что дурак, потому что не надо было посылать официального вестника к своей матери и к ее отцу.

– Ты чем думал?

– Я испугался.

– М-м-м, я так и подумал. Но вот никак не мог представить себе, что испуг одного глупого мальчика обернется войной двух государств.

– Простите...

– Что уж теперь... Она хотя бы призналась?

Сдерживая неуместную улыбку, опускаешь глаза и произносишь:

– Ага. Почти.

– Балбес. Шею бы тебе намылить...

И ты вздыхаешь, потому что да, балбес, хуже даже. И да, на месте Юлкиного папы ты бы шею не только намылил, ты бы ее оторвал себе к чертям, вместе с головой.

А потом пришла мама. Юлкина. И ты, естественно, сорвался, потому что невыносимо же почти два года терпеть ее намеки, невозможно постоянно прислушиваться к требованиям. В конце концов, просто немыслимо выполнить все условия.

Именно поэтому, когда она попросила тебя покинуть комнату ее дочери, ты сначала убедился в том, что королевский маг смотрит в другую сторону, а потом показал настырной женщине неприличный жест. Стыдно? Ну, может, только чуть-чуть. Ты же не железный, хотя некоторые уверены в обратном.

Голову наклонил упрямо и произнес:

– Нет.

– Я… – Элеонора Волчок захлебнулась в изумленном возмущении, а ты поинтересовался:

– Вот скажите, вам не нравлюсь лично я или все потенциальные Юлкины женихи?

При мысли о гипотетических женихах стало как-то некомфортно на душе, но ты продолжил:

– Если бы вместо меня был кто-то другой, вы бы…

– Она совсем ребенок, она моя дочь.

– Она всегда останется твоей дочерью, Эля, – напомнил подошедший маг и обнял жену за плечи. – Ты можешь злиться и негодовать, но она сама его выбрала.

Сама… еще бы вот она это поняла, было бы вообще все замечательно.

***

Рассматривая свое отражение в зеркале, я рассуждала о том, как долго может продержаться человек, если в его распоряжении есть кран с горячей и холодной водой, лавандовый шампунь, два кусочка мыла и несколько полотенец, по виду, тоже несъедобных.

Есть ли шанс, что Алекс покинул наблюдательный пост и у меня получится сбежать? Прижалась ухом к двери, чтобы подслушать, что там в спальне в мое отсутствие происходит. И почти в тот же момент по отгораживающему меня от Винога препятствию стукнули костяшками пальцев и радостным голосом сообщили:

– Ты скоро? Зоопарк твой привезли…

И почти сразу, еще до того, как я успела задуматься над словами Алекса, до меня долетело:

– А не спеть ли мне песню о любви,

А не выдумать ли новый жанр.

Попопсовей мотив и стихи.

И всю жизнь получать гонорар.

Проклятье! Надо выходить, пока этот коварный певун что-то действительно смущающее не запел. Или слишком информативное и секретораскрывающее. Хотя какие теперь могут быть секреты, когда все так обернулось. Была ты вчера, Юлка, девушка свободная и счастливая, а сегодня вдруг замужняя и непонятно какая. Я показала своему отражению язык и гордо, маскируя подгибающиеся колени под смелую походку, вернулась на эшафот. В смысле, в спальню.

Зоопарк действительно вернулся. И мою маму зачем-то с собой привез, что моего новоявленного мужа, судя по всему, не очень радовало.

– Вообще не понимаю, зачем вы к постороннему человеку обращались, когда я сама могла свою дочь осмотреть.

– Вы были далеко, – уныло и явно не в первый и не во второй раз напомнил Алекс.

Мама на это ничего не ответила, но губы недовольно поджала и жестом велела мне на кровать сесть. Заглянула мне в глаза, за руки подержала.

– Как ты себя чувствуешь, детка? – спросила таким ласковым голосом, что я немедленно обвила ее шею руками и, уткнувшись носом во вкусно пахнущее платье, всхлипнула.

И все. Потому что рассказать ей о том, что произошло, не могла. Ну, вот никак просто. Признаться, что позволила призраку воспользоваться своим телом? Боюсь, папа мне этого не простит. Да еще и накажет обязательно. Тут подумалось о том, что я же теперь дама замужняя и можно не бояться того, что папенька сладкого лишит или еще чего. Бросила быстрый взгляд на Алекса... И все равно решила ничего маме не рассказывать.

Всхлипнула расстроенно и честно призналась хотя бы в одном:

– Испугалась очень сильно.

– Все уже позади, малышка, – мама погладила меня по спине, тихонечко укачивая. – Все позади. Бедняжка моя, устала?

Громкий и жалостливый всхлип. Я не специально, но когда мама говорит таким тоном, у меня просто не бывает другой реакции.

– Конечно, устала. Скажи, глупые вопросы, мама, задаешь... Домой хочется?

Исподтишка посмотрела на хмурящегося Алекса и кивнула.

– Во дворце неудобно, все чужое, я понимаю... – Виног закашлялся в углу, а мое вжелетоплакательное настроение исчезло, словно его корова языком слизала. – Ну, потерпи. Папа сказал, что какое-то время тебе придется побыть при дворе, сама понимаешь, последние события...

– Элеонора Витольдовна! – приступ кашля у моего, кажется, бывшего мужа прошел, но снова появился, потому что на сцену под кабачково-мышиное хихиканье снова выполз Звездинский, люблю его:

–Hе веpь мне, милая, не веpь, не веpь, не веpь.

Очнись хоpошая, очнись, очнись, очнись.

Hе веpь мне, милая...

Закончить ему не позволили, прервав на середине куплета, а некоторым, между прочим, хотелось дослушать.

– Достал этот балаган! – рявкнул Алекс. – Все вон! То есть... э-э-э... все вон, а вы, Элеонора Витольдовна, не были бы столь любезны, оставить нас наедине? Нам с вашей дочерью многое надо обсудить... Если ей, конечно, состояние здоровья позволяет...

Мама скомкано простилась, Винога нехорошим взглядом прошила и вышла вон. Я в ауте! Это как понимать? Сговорились за моей спиной?

Ну, ладно! На Алекса посмотрела недовольно и, надеюсь, издалека заметно, что обиженно, а он, скрестив руки на груди, ждал, пока мой зоопарк выполнит его приказание. Балбес, Григорий с певуном, между прочим, неходящие! Видимо, до парня до самого быстро дошло, что гора никуда не пойдет, и Магомету придется самому ее в ванной запереть. Он так и поступил. Брезгливо, двумя пальцами, поднял со стола Звездинского и ухватил горшок с Григорием второй рукой. Вепрь открыл было рот, чтобы возмутиться и сказать что-то важное по поводу происходящего, но присмотрелся к моему теперь уже точно бывшему мужу повнимательнее и ретировался в указанном направлении молча.

– Врун несчастный! – обиженно выкрикнула я в спину Алекса, но он не обиделся. Наоборот, дверь в ванную запер, избавив меня от последних защитников, и улыбнулся удовлетворенно:

– Не-а, счастливый.

И неспешно к кровати двинулся, а на кровати-то я сижу! Эх, надо было, пока он ванную запирал, место дислокации поменять! Но метаться поздно. И несолидно как-то.

Алекс опустился на постель рядом со мной и левой рукой мою правую ладонь поймал. А я сидела, не шевелясь, уставившись в одну точку на стене, чтобы ни у кого сомнений не возникло, что я зла и...

– Обиделась? – дотронулся губами до кончиков моих пальцев. – Ну, прости, Юл. Не смог удержаться.

Молчу и не обращаю внимания на тепло, которое от пальцев уже коварно до локтя доползло. Скосила глаза и ахнула. Это не тепло! Это нахал этот мою руку поцелуями покрывает, нашептывая ласковым голосом:

– Ну, не дуйся... Хотя дуйся! Ты такая хорошенькая, когда злишься...

– Врун, – повторила я, пытаясь свою конечность у него отобрать, хотя она, конечность, сопротивлялась больше мне, чем ему.

– В главном я не соврал, – Алекс перестал бороться с моей рукой. Он просто обнял меня за талию и к себе на колени перетащил. – Во-о-от! Так гораздо удобнее... О чем это я?

Зарылся носом в мои волосы, выискивая мягкое местечко за ушком.

– Допустим, это не наш дом, – вздохнул печально. – Но спальня совершенно точно и официально наша общая. Кто хочешь, подтвердит.

Я вспыхнула и от стыда лицо руками закрыла.

Как-то все неправильно. Я себе все не так представляла.

– Так нечестно! – наконец смогла выдавить из себя я.

– Что именно?

– Все. Все нечестно. Как же так? Какая из меня жена? Я учиться хочу, я... И свадьбы у меня не было. И свадебного платья... А что я Аврорке скажу? И где ухаживания и все остальное. Знаешь, как Ботинок за Могилкой ухаживает. А я что, хуже? Получается, что я, что мне... Ты даже предложения мне не сделал, а просто взял и... и... Пусти!

– Маленькая, – начал Алекс проникновенным голосом, а я окончательно разозлилась. Как замуж, так большая, а как объяснить все по-человечески – так нос не дорос?

– Не называй меня маленькой! – выдержки хватило на то, чтобы произнести эти слова яростным шепотом, хотя хотелось их прокричать, конечно.

– Ладно, не маленькая... – Алекс тряхнул головой, словно принял какое-то важное решение, перестал нацеловывать мою шею, но прижал к себе еще крепче. – Но уж если на то пошло, то это не я тебе предложения не делал, а ты моего согласия не спросила.

– А?

– Бэ... На элементалиста нельзя повлиять ментально, родная. Вообще никак. Нельзя стереть память, применить гипноз или заставить сделать что-то против воли... Понимаешь. Единственный способ подчинить...

– Ошейник... – догадалась я и рукой за горло схватилась, вспоминая кожаное украшение с красным рубином, которое я на себе в деревне оборотней обнаружила. "Только не вспоминай сейчас об ЭТОМ!" – мысленно приказала себе я и глубоко вздохнула.

– Ошейник, – согласился Алекс, отодвинул в сторону мою ладонь и пальцем на шее осторожно начал выводить какие-то странные узоры. Очень волнующе. И приятно еще. Я даже подбородок приподняла и глаза закрыла, прислушиваясь к своим ощущениям и его словам.

– Солнышко, клянусь тебе, я сам был удивлен до потери пульса, когда обнаружил, что у меня есть жена.

– Расстроился? – нелогично спросила я, словно ни о чем более важном спросить не могла.

– Обрадовался, – жарко-жарко прошептал мне на ухо.

Можно выдохнуть облегченно. Хотя бы так. Но вопросов все равно еще очень много, а задавать их все труднее.

– А когда узнал?

– В веселую ночь твоего шестнадцатого дня рождения, – понимающе хмыкнул, когда я почти болезненно застонала. Вспоминать то утро было до сих пор стыдно. Но теперь, по крайней мере, можно у него узнать, что же тогда на самом деле произошло. Я даже рот открыла, чтобы спросить об этом, но спросила совсем о другом, сраженная внезапной догадкой:

– Так это что же получается? Если на меня никто повлиять не может... Я тебя сама на себе женила, что ли?!

Какой кошмар! Какой позор!

– Ну, можно и так сказать... Но я не против, честное слово!

Как будто что-то изменилось, если бы он был против.

– И что? – вконец расстроенным голосом уточнила я. – Часто так бывает?

– Нечасто, – учительским тоном произнес Александр. – А только по большой и взаимной любви.

Ох, разорви ж меня, дракон!

– Аура сама знает, кого выбрать себе в пару и привязать, – понизил голос и зловеще прошептал:

– Навеки! – и рассмеялся довольно-довольно.

Весело ему, а я, а мне страшно и стыдно. И непонятно. И все еще не верится.

– И как я... это сделала?

– Юлка, – Алекс отвечать не стал, а повернул меня к себе лицом и задал встречный вопрос:

– Может, ты уже, наконец, признаешься, а?

– Я не нарочно, честное слово! – чуть не заплакала от обиды. – Сама не понимаю, как получилось!

Ничего не говоря, Алекс уткнулся лбом мне в плечо и издал печальный протяжный звук. Вот же мы попали… Хотя, с другой стороны, какая разница, как это произошло и почему, если оба мы ничего не имеем против.

– Не переживай, – попыталась утешить я своего… мужа и по волосам неуверенно погладила, а он только застонал еще громче и, кажется, собрался заплакать. –Сделала и сделала… что уж теперь?

– Юлка… – а голос совсем несчастный.

– Бедный мой, – пальцами нащупала под волосами огромную шишку и почти задохнулась от нахлынувших воспоминаний. – Больно тебе было?

Словно заново пережила весь ужас от нападения оборотней и свои страхи.

– Скорее обидно… – признался Алекс, повернул голову и поцеловал мою ладонь. – Злился на себя…

– И я злилась, – шепотом призналась я, – на себя.

– М? Почему?

– Потому что не сказала.

Он усмехнулся, явно понимая, к чему я клоню, но помогать мне не собирался:

– Что не сказала?

– То, что собиралась... – выжидающего взгляда от меня не отрывает, а я, вместо того чтобы покраснеть, легонько стукнула его по плечу, глаза в сторону отвела и выпалила на одном дыхании:

– Что люблю тебя, конечно!

– Дурочка моя, – нежный поцелуй и обжигающая бирюза его глаз заставляет зажмуриться от счастья.

– Единственная, – и очередью ласковых прикосновений губ по моей скуле, подбородку, по шее до ключиц. Зачем тянула столько времени? Надо было тогда, еще в Школе, все сказать.

– Мучительница мелкая.

– Я не... – выгнулась, когда он бретельку с моего плеча стянул, и возмущенного стона не смогла сдержать в ответ на немедленное согласие с его стороны:

– Ох, беру свои слова назад... не мелкая, – и непосредственно то, что мелким не считает, сжал ненавязчиво, но обещающе.

– Не м-мучительница, я просто...

Не дослушав, Алекс уложил меня на кровать, навис надо мной на руках, улыбнулся так, что у меня сердце сладко екнуло в груди и...

– Надеюсь, вы там все еще важные разговоры разговариваете, – приглушенный голос на периферии сознания, – а то пельмень что-то уж совсем неприличное пытается петь, а у меня ручки маленькие, слабенькие. Устал уже рот ему затыкать.

Я сделала большие глаза и губу закусила, но все равно не удалось испуганного смешка сдержать.

– Ненавижу это животное, – признался Алекс.

– Он не животное, – обиделась я за Григория. – Он, вроде как, овощ...

– Тем хуже для меня, – лег на бок рядом со мной и, криво улыбаясь, произнес:

– Сам не верю, что говорю это, но огурец прав. Надо поговорить. Сначала.

Подпер голову рукой и мечтательным взором меня окинул. А я смутилась. И даже не из-за его взгляда, хотя взгляд был так горяч, что странно, как вокруг меня постель не воспламенилась. Смутилась я из-за своих собственных мыслей. Потому что мне бы обрадоваться нечаянному вмешательству, а я, кажется, расстроилась.

 – Во-первых, я осел, – в голосе Алекса больше не звучало веселья и икорки в глазах угасли. – Я такую глупость совершил...

Придвинулся ко мне вплотную и, почти касаясь губами уха, прошептал:

– Твой папа уверил меня, что прослушать эту спальню не сможет никто, но рисковать не хочу.

И я очень быстро осознала причину его волнений. Никогда не думала, что такое возможно, но я, кажется, стану косвенной причиной войны двух государств.

***

В жизни Екатерины Виног было только одно слово, которое приводило ее в состояние неконтролируемого бешенства. Коротенькое, из трех букв. Второй человек королевства, айвэ Лиар, сейчас стоял перед ней, низко склонив голову, и ждал взрыва.

– Нет.

Он ответил сразу на несколько вопросов односложно. Удалось ли похищение? Нет. Прошла ли инициация по плану? Нет. Стала ли докучливая помеха женою оборотня? Нет. И еще примерно десять раз. И все в том же стиле.

– Но мне же донесли, что вер получил доступ к магии Земли...

– А зачем покойнику магия? – Лиар дернул плечом. – Он пропал. Больше суток от него никаких известий. И...

В тронный зал впорхнул маленький черный вестник, и королева проследила за его полетом взглядом встревоженным и удивленным. Уже несколько лет она не получала писем от сына. А единственный его визит во дворец состоялся полтора года назад, после того досадного недоразумения на Зимнем балу в Институте.

Он стоял на том же месте, которое сейчас занимал маг, гордо откинув голову и небрежно засунув руки в карманы форменного кителя.

– Полагаю, бабушка уже навестила тебя с визитом? – мрачно осведомился он вместо приветствия.

– Допустим.

– Бессмысленно просить тебя не вмешиваться? – мальчик старался говорить равнодушно, но в голосе все равно прозвучали едва уловимые нотки надежды.

– Она бесхозный элементалист, – Екатерина улыбнулась, заметив, как дернулся Александр, когда она произнесла слово "бесхозный". Все-таки он портит себе жизнь в этой своей Школе Добра. Ни былой выдержки, ни гордого эгоизма...

Подумать только! Александр Виног, в чьих жилах течет кровь темного престола, тратит свое время, свой талант на... на светлую чернь? Пожалуй, эта вещь приводила в состояние бешенства даже быстрее, чем слово "нет".

– Это пока девчонка еще не поняла, что в этом мире таким как она без хозяина нельзя. Поэтому, когда начнется гонка,я, конечно же, хочу...

– Гонки не будет, – Александр поднял вверх указательный палец, призывая мать к молчанию. – Мы не просто связаны двумя стихиями, ты же видишь, наши ауры переплелись.

– И пусть, – легко казаться равнодушной, когда тебе и вправду наплевать. – Лишний стихийник не помешает темному трону... Впрочем, ты знаешь мои условия.

Ненаследный темный принц упрямо наклонил голову, чтобы с деланным удивлением спросить:

– Даже сейчас?

– У твоего прадеда было три жены, – напомнила Екатерина.

Конечно, была поправка на то, что и сам прадед, и все три прабабкибыли темны как ночь, а юная Лиза, может быть, и не обладала чистотой полярного утра, но все же была светлой.

– Я говорила тебе, видящие кровь предсказали, что наши с Илиодором дети произведут на свет мага небывалой силы. И тогда...

– Мама, – Александр устало покачал головой, – ты все еще лелеешь мечту стать во главе Объединенных миров? Извини, это риторический вопрос. Ответь лучше, если я соглашусь... Допустим, я соглашусь. Ты оставишь мою девочку в покое?

Королева наклонила голову в знак согласия и разочарованно вздохнула, когда сын ей поверил. Если бы она не была уверена на сто процентов, она бы подумала, что этот мальчик родился без ее участия. Катастрофа. Чистейшая темная репутация на протяжении столетий – и вдруг такой позор. Впрочем, он дал безмолвное согласие на роль производителя... то есть, жениха, конечно. А большего королеве и не надо было. Ее сын, хоть и был до неприличия наивен, но слово держать умел.

Екатерине же не составило труда найти кого-то, кто был достаточно тщеславен для того, чтобы не побрезговать юной элементалисткой из-за такой мелочи, как наличие ментального мужа. Ересь. Кто сейчас вообще смотрит на такую ерунду, как связь и чувства. В современном мире важна только кровь. А кровь дочери светлого мага не была интересна Екатерине Виног. Хотя и отказываться от элементалистки она не собиралась.

Сейчас же перед лицом королевы порхал черными крылышками посланник сына, и ничего хорошего она от него не ждала.

– Ну, что там. Dice! – нетерпеливо махнула рукой в сторону медлящего вестника, и тот заговорил голосом сына.

– Вчера на территорию Речного поселка, который по Договору Элдора принадлежит светлой короне, напал отряд темных оборотней. В результате ненаследный принц темного трона получил серьезное ранение, но жить будет, – вестник хмыкнул и от ехидного тона перешел к серьезному. – Кроме того, была похищена Юлиана Волчок, дочь королевского мага, жена означенного выше ненаследного принца, свободная гражданка Школы Добра...

– Засранец! – возмутилась Екатерина. – Родной матери врет, подлец! Нет у нее пока этого проклятого гражданства!

– ...и если это не официальное объявление войны, то темный трон, конечно же, захочет принять участие в поисках похищенной девушки и расследовании данного прискорбного события.

Черные крылышки дрогнули, и тон снова изменился. Теперь он стал пугающе холодным и равнодушным:

– Полагаю, мама, мне не стоит спрашивать у тебя, имеешь ли ты к этому какое-то отношение? Не хочется окончательно в тебе разочароваться... – произнеся последнее слово, вестник сложил крылья, обозначая конец сообщения, и растворился в воздухе.

– Да как он смеет! – взвизгнула Екатерина Виног. – Проклятье! ...Атье! ...Атье! ...Тье!..

Королева вскочила с места и начала яростное кружение по колонному залу. Слуги вжались в стены, в попытке срастись с камнем и пряча глаза. Не посчастливится уйти живым тому, кто сейчас попадется под руку взбешенной женщине.

– А ведь Арнульва он не нашел... – задумчиво протянул айвэ Лиар, следя за резкими движениями своей королевы.

– И что? – мысль мага пока еще не дошла до сознания Екатерины, но она замедлила свое кружение, заметив довольный блеск в глазах своего советника.

– Мне интересно, если его убил не ваш сын – а в том, что вера нет среди живых, я абсолютно уверен – то кто это сделал?

Все еще не понимая, королева замерла у колонны, за которой прятался испуганный виночерпий.

– Думаю, нам обязательно надо принять участие в расследовании... В конце концов, не каждый день исчезает без следа вожак древней стаи оборотней.

***

В королевской опочивальне было тихо, только залетевший в окно шмель обиженно жужжал на подоконнике, нарушая удивленную тишину. Илиодор Сияющий Третий спустил ноги с внушительного ложа, пригладил к вискам редеющие волосы и еще раз посмотрел на своего мага.

– Значит, вы о похищении своей дочери слышите впервые?

Постороннему человеку могло показаться, что Александр Волчок хранит ледяное спокойствие, но яростный блеск глаз выдавал внутреннюю бурю чувств. Светлый король ухмыльнулся. Ну вот, не прошло и пятидесяти лет, как ему все-таки удалось увидеть растерянность на лице второго человека королевства.

– Даже не знаю, чему удивляться больше, – продолжал король. – Тому ли, что у вас в родственниках неожиданно обнаружился ненаследный темный принц, или тому, что этот самый принц не посчитал должным сообщить тестю напрямую о случившемся.

Королевский маг поморщился, с трудом удерживаясь от вопиющего нарушения этикета. Илиодор, конечно, только бы рассмеялся, но не в правилах Волчка-старшего материться в принципе, и уж точно не при сильных мира сего. А выругаться хотелось очень сильно. Выругаться и отлупить маленького засранца, решившего, что наличие диплома о высшем образовании делает его взрослым.

Водоворот чувств захлестывал с головой, частично лишая здравого мышления. Известие о похищении дочери испугало и встревожило, реакция короля на темного зятя напрягла, но больше всего бесил вестник Алекса. Зачем, спрашивается, он отправил его Илиодору? И именно сейчас, когда стареющий король из кожи вон лезет, чтобы убедить всех в своей силе и могуществе. Разве спустит он оборотням нападение на светлый Речной поселок? И дело не в похищении дочери королевского мага, а в том, что мир давно ходит по лезвию бритвы, ивыходка оборотней – только повод для того, чтобы развязать войну. Возможность, которую светлый король не упустит.

– Парень все еще болеет юношеским максимализмом, – Волчок-старший небрежно почесал затылок и усмехнулся, – кроме того, у парня гипертрофировано чувство справедливости... Это несколько странно для темного, согласен... но как есть.

Илиодор тепло улыбнулся, но мага эта улыбка ни на мгновение не обманула.

– То есть, ты все-таки знаком с парнем... – их величество обладало неприятной привычкой перескакивать в разговоре с "вы" на "ты", причем обращение ничем не было обусловлено, и собеседник не всегда мог понять, что он слышит в конкретный момент, приятельское "вы", брезгливо-презрительное "ты" или все с точностью до наоборот. – Я почему-то думал, что они поженились тайно.

– Отчего же... – Волчок решил сделать хорошую мину при плохой игре. Да, Алекс нарушил все планы и договоренности, но это не так уж и страшно, тем более, что оспаривать выбор своей единственной дочери маг не собирался. – У парня некоторые разногласия с моей супругой,но в остальном дети стойко придерживаются традиций.

– Традиции – это хорошо, – Илиодор Сияющий Третий окинул собеседника рассеянным взглядом и неожиданно спросил:

– Надеюсь, вы не думаете, что я имею какое-то отношение к пропаже вашей дочери. Семейное положение юного Винога меня немного шокировало... Вы знаете, у меня были свои планы на этого парня... Но мы что-нибудь придумаем. В конце концов, мальчишка темный... У них свои понятия о супружеской верности.

После этих слов королевский маг внутренне передернулся, совершенно точно зная, что думает о супружеской верности его безголовый... зять? Зять... Проклятье, с такими темпами они его завтра дедушкой сделают!.. Подумал и едва не улыбнулся. Вот бы Илиодор порадовался глупой ухмылочке... Наклонил голову, давая понять, что слушает внимательно, а заодно глаза и выражение лица пряча.

– Зачем вообще оборотням понадобилась твоя дочь? Полагаю, не по глупости же они ее выкрали, – король покусал нижнюю губу в задумчивости. – Помнится, с год назад ходили слухи об огненном элементале... Я, откровенно говоря, посчитал тогда это бредом, теперь же начинаю думать, что поторопился с выводами.

– Не поторопились, ваше величество, – Волчок вздохнул, понимая, что скрывать тайну дочери от светлого трона и дальше не получится. – Юлиана не имеет никакого отношения к духам огня, уверяю вас, она на самом деле моя дочь. Моя и моей жены. Здесь никаких сюрпризов.

– Здесь – нет, а где есть?

– Она почти полностью инициированный элементалист.

Тишина, опустившаяся на королевскую опочивальню после последних слов мага, напугала бы многих, но не Волчка-старшего. И не шмеля, с прежней интенсивностью бьющегося о стекло.

– Не ожидал от тебя, – в голосе правителя не было злости или негодования. Удивление, да. И еще, может быть, разочарования немного.

Королевский маг на слова Илиодора Сияющего ответил тихим голосом, заломив раздраженно бровь:

– Не думаю, что если бы ваш ребенок обладал столь редким... хм... даром, вы поступили бы иначе. По-моему, задача каждого родителя попытаться защитить свое дитя. Моя защита заключалась в том, что я прятал ее ото всех. Даже от нее самой.

Волчок с вызовом посмотрел на своего короля и поймал в ответ укоризненный взгляд.

– Я не об этом, – Илиодор качнул головой. – Не думал, что ты станешь скрывать от меня, что один из твоих детей–темный.

– Она не темная... – мрачно ответил маг. – Пока – нет. А как дальше сложится, кто знает...

– Светлый элементалист!? – король вскрикнул удивленно и сам себе рот рукой зарыл. – Ты серьезно? Это же... это...

Монаршьи глаза загорелись энтузиазмом, который Волчок поторопился погасить.

– Это моя дочь.

– Конечно-конечно... извини, просто... Нет, это просто удивительно!

***

Когда Алекс закончил свой рассказ, у меня и следов от романтического настроения не осталось.

– В этом мире остался, хотя бы один правитель, которому ты не отправил своего разгневанного вестника? – хмуро спросила я.

– Встревоженного, а не разгневанного, – Александр вздохнул и попытался меня отвлечь поцелуем.

Какое там! Я ужом из его объятий выскользнула, откатилась на другой конец кровати, подумала немножко и на ноги встала, чтобы уж наверняка.

– Зачем вообще надо было кричать на все миры об изменении моего семейного положения!?

Нет, ну обидно, честное слово! Это что же получается такое!? Без меня меня женили и еще по всем мирам об этом раззвонили... Алекс раззвонил.

– Акцент делался не на это, – проворчал мой муж, поднимаясь.

– А на что, позвольте поинтересоваться?

– На то, что тебя похитили. Что мне нужна помощь в поисках, – он тоже начал злиться и говорил отрывистым, довольно громким голосом. – Что ты не только дочь светлого королевского мага, но и жена темного ненаследного принца... Я подумал, если проклятые веры узнают о том, кого именно они выкрали, то они тебя не тронут... И... Что ты... чтобы никто... А, черт! Чтобы никто слюни на тебя не распускал!

– Застолбил территорию, стало быть, – догадалась я.

– Юлка!

– Ладно... Тебе нужна была помощь.Но почему ты просто не отправил вестника моему папе? Или ты только по правителям прошелся? Остался хоть кто-то из сильных мира сего, кто не получил от тебя весточку?.. Молчи! Я догадалась! Знаю одного, который не...

Алекс воровато отвел глаза в сторону и убитым голосом произнес:

– Если ты про ректора Ясневского, то...

– Ему-то зачем? – прошептала я.

То есть, в Школе теперь все всё знают. Представила себе все разнообразие слухов и перетолков... Сказать, что я расстроилась – ничего не сказать.

– Вряд ли Вельзевул Аззариэлевич делал официальное заявление на главной площади, – правильно оценил причину моего расстройства Алекс.

– В этом не было необходимости... Зачем, если есть Ирэна.

Воспользовавшись моей задумчивостью, коварный Виног все-таки обнял меня и проговорил, прижавшись ртом к моему уху:

– Я думал, что ты испугаешься и расстроишься из-за того, что Темная корона потребовала детального расследования исчезновения вожака Арнульва и пяти его сородичей.

Пяти?!!! Меня сейчас стошнит! Их я тоже?... Или она? Проклятье, как жить с таким грузом на совести? С трудом сохранила равнодушный вид и пробормотала:

– Почему... почему, ты думаешь, меня должно это волновать?

– Я разговаривал с одним испуганным волком перед тем, как нашел тебя у реки, – так же тихо ответил Алекс.

Я в ужасе прикрыла глаза.

– Никто не знает, – он поспешил меня успокоить. – И не узнает. Не от него.

Я испуганно охнула.

– Ты же его не...

– Нет.

Какое-то время мы просто стояли посреди спальни, обнявшись и не произнося ни слова. Алекс поглаживал меня по спине, а я.. я банально трусила.

– И что теперь делать? – наконец прошептала я несчастным голосом. – Как себя теперь вести?

– Для начала забудь обо всем. Это был дурной сон. Не смей даже думать, что это сделала ты! Слышишь меня? – пальцем поднял мою голову за подбородок, заглянул в глаза и продолжил. – Вообще запрещаю тебе об этом вспоминать. Поняла?

Киваю неуверенно. Запрещает он мне, словно это можно вот так вот взять и запретить, словно это в моих силах.

– Далее, – тут он неожиданно широко улыбнулся и заговорщицки мне подмигнул. – Согласно плану твоего папы – и ты не представляешь себе, как я его полюбил за этот план – мы ведем себя именно так, как и должны вести себя молодожены.

И немедленно из ванной раздался непонятный писк, чертыхание, звук, словно упало что-то тяжелое, звон стекла, а следом за ним:

–Я смотрю, я рассматриваю тебя,

Изучаю изгибы твоего тела.

Я смотрю, я рассматриваю тебя,

Может слишком открыто, слишком смело.

Недоверчиво посмотрела на Алекса, раздумывая над тем, о чьем эмоциональном фоне поет сейчас Звездинский. Впервые со дня своего знакомства с пельменем я почти успела подумать о нем хорошо. Почти. Потому что он, сволочь жареная, почувствовал, видимо, мою слабину и тем же голосом и в той же тональности запел второй куплет:

– Я смотрю на тебя, как никто не смотрел,

И не будет смотреть в этом правильном мире.

Я хочу как никто никогда не хотел,

Где угодно: в машине, в подъезде, в квартире.

Полыхнула мучительно от пяток до корней волос и отшатнулась от Алекса, прикрывая руками пылающие щеки, а из ванной грянул припев:

–Знаешь, так совсем нельзя,

Словно нервные особы могут даже ахнуть,

Я хочу тебя, я хочу тебя, я хочу тебя!

Хочу тебя!

А следом за припевом хохот. И Алекс жарким взглядом опалил. И нет, не побежал устраивать кровавую расправу над зарвавшимся певуном, а прижал меня к себе так, что я его почувствовала всем телом. Всего. И изогнув красиво бровь, уточнил:

– И даже еще больше.

Наклоняется к моему лицу, и в сторону кровати так ненавязчиво подталкивает, и шепчет при этом, не отрывая от меня почти черных из-за расширенных зрачков глаз:

– Безумно, до чертиков, не представляешь себе, как... Это наваждение просто какое-то...

Большим пальцем по моей нижней губе провел и я, не выдержав, выдохнула, приоткрыв рот, и подалась ему навстречу, безмолвно моля о поцелуе.

– Юлка моя, – счастливо-задыхающееся.

– Я... – в ванной все стихло и, как бы парадоксально это ни звучало, именно наступившая тишина меня слегка отрезвила,– ...не могу.

Счастливо-задыхающееся? Вранье. Недоверчиво-задыхающееся, скорее:

– Юла? – голос хриплый, а руки настойчивые. Обманчиво ленивое движение от затылка вдоль позвоночника вниз,и я выгибаюсь, прижимаясь к нему грудью.

– Алекс...

– Да? – непонятно, говорит или целует.

– Не... не надо... Они же там... подслушивают...

– Кто? – небольшое головокружение, и мы снова лежим на кровати, Алекс нависает надо мной с видом... решительным, а я не менее решительно обеими ладошками ему в грудь уперлась и глазами в сторону ванной стрельнула:

– Они.

– Пельмень?

И поцелуй в правую бровь.

– Мыш?

И про левую не забыл.

– И огурец?

Кончик моего носа.

– Каба... – отстоять честь Григория мне не позволил очередной поцелуй, умоляющий, осторожный, настойчивый... сладкий.

– Черт с ними, – оторвавшись на секунду, просительным голосом.

Да провались оно все пропадом! Обеими руками Алекса обняла и сама к его губам прижалась. Может, они и не подслушивают вовсе...

–Шумел камыш, деревья гнулись,

А ночка темная была…

Одна возлюбленная пара

Всю ночь гуляла до утра.

Не знаю, кто из нас вскочил с кровати раньше, я или Алекс, но уже через секунду я прижималась спиной к двери в ванную, мешая учинить разгневанному мужу расправу над невинной жертвой Тищенковского эксперимента.

– Он не виноват, – просительно заглянула в глаза. – У него природа такая...

– Лучше бы ему поменять свою вредную природу, – Алекс погрозил двери кулаком. – Потому что, чувствую, с этой природой мы не уживемся под одной крышей.

– А еще, – наябедничал на Звездинского Вепрь,– Григорий из-за него с раковины свалился и горшок свой разбил.

– Мамочки! – пискнула я и со всех ног бросилась спасать кабачка, проигнорировав расстроенное чертыхание за спиной.

Пока возилась в ванной, убирая землю, пока приводила Григория в чувство и нравоучения Звездинскому читала – был бы толк от этих нравоучений – успешно делала вид, что не замечаю ехидного посмеивания Вепря.

А потом смущение в злость переросло, потому что, вернувшись, Алекса в спальне не обнаружила. Ушел куда-то. Черт, права была Дунька... Помру старой девой...

Минут двадцать я размышляла над своей тяжкой долей, а потом в дверь церемонно постучали, и появилась целая процессия. Первым шел мой муж. В правой руке он держал большой стеклянный колпак, а в левой почему-то пивную кружку с откидывающейся крышкой. Улыбнулся мне со словами:

– Родная, я сейчас. Ты тут пока покомандуй, – и скрылся в ванной.

Командовать я должна была слугами, которые притащили мой сундук из Речного поселка – и как я умудрилась таким количеством вещей обрасти? Классический дорожный баул черного цвета – я бы удивилась, если бы он не был черным. Маленький столик, сервированный на двоих. И к нему шампанское в ведерке со льдом, бутылка красного вина, бутылка розового, графин белого – тут я заподозрила, что Алекс вынашивает коварный план напоить меня до потери... э-э-э... ну да, до потери стыда.

Я вытолкала всех вон и отправилась в ванную выяснять, чем там мой муж наедине с моим зверинцем занимается, надеясь, что все еще живы. Тишина просто стояла какая-то... нездоровая. Я бы даже сказала, зловещая.

Медленно открываю дверь и в образовавшуюся щель голову просовываю. Звездинского не видно и не слышно, что радует... и пугает одновременно, если честно. В одну секунду я успела представить себе, каким образом Алекс мог избавиться от пельменя. Выбросил в окно? Не-а, окошко под потолком заперли, судя по размерам паука, который сплел у подоконника паутину, еще в прошлом веке. Спустил в канализацию? Вроде, я не слышала, чтобы смыв работал... Съел! Я мысленно ахнула, испугавшись, к своему стыду, не за несчастного пельменя, павшего смертью храбрых в желудке темного принца, а за умственное здоровье моего молодожена... э... молодомужа... как это вообще говорят? Короче, за здоровье ненаследного Винога испугалась. Вот мне, наверное, свекровушка устроит, узнав, что я мужа до ручки довела в первый же день после свадьбы. Или не в первый... А когда мы вообще поженились-то?

Головой потрясла, отгоняя дурацкие мысли. И не дурацкие вместе с ними. Интересное явление: я, кажется, опьянела только от взгляда на алкоголь. Или, может, это на меня так улыбка Алекса действует?..

– Я в душ, – радостно сообщил он мне, расстегивая рубашку. – Ты со мной?

Позорище! Я даже не покраснела, я глаз от его пальцев, ловко выпутывающих пуговицы из петелек, оторвать не могла.

– А... нет, я... а где... все? – чтоб мне провалиться, я все-таки вспомнила, зачем меня в ванную понесло. А заодно запоздало сообразила, что в ванной комнате я не наблюдаю не только пельменя, но и остальных своих друзей-товарищей тоже...

Алекс мне хитро подмигнул и пальчиком к себе поманил. Подходила я к мужу боязливо и осторожно, одновременно желая и опасаясь одного и того же. Ну, собственно, ТОГО. А он, наглец, об этом и не думал думать. Он мне кружку пивную протянул, когда я к нему вплотную подошла.

– И что это?

– Открой.

Открываю, а из кружки тревожным надрывным голосом:

–"Перемен!" – требуют наши сердца.

"Перемен!" – требуют наши глаза.

В нашем смехе и в наших слезах,

И в пульсации вен:

"Перемен! Мы ждем перемен!"

Сдерживая рвущийся наружу смех, захлопнула крышку – и тишина.

– И? – на Алекса глаза подняла, а он подтянул меня к себе и смеющимися губами мой удивленный рот поцеловал.

– Я все-таки специалист-предметник. Могу я сделать простой поглотитель звука или нет?

– Мой герой, – прошептала я, с насмешливым видом ожидая, пока он расскажет, куда он остальных моих домочадцев сплавил.

Оказалось, ничего интересного. Надувшийся Григорий сидел под стеклянным колпаком и, скрестив миниатюрные ручки на маленькой кабачковой груди, отказывался даже смотреть в мою сторону.

– А с хвостатым мы договорились, – Алекс интимно ко мне прижался, забрался ладонью под халат и ласково мой животик погладил. – Точно не хочешь со мной в душ?

Пискнула что-то невнятное и удрала в спальню от этого коварного соблазнителя... мамочки! Он же сейчас из душа выйдет и... и... ой-ой-ой!

Задумчиво посмотрела на томящееся в ведерке шампанское. Клюкнуть что ли, исключительно для смелости и нервного успокоения?.. И даже рукой к запотевшей бутылке потянулась, но передумала в последний момент. Не стану же я, на самом деле, напиваться в одиночестве.

– В конце концов, дверь же никто не запер, насильно меня тут не удерживают, удрать я всегда успею, – мысленно успокоила себя я и мысленно же добавила. – Если захочу.

И сердце заполошно дернулось и с какой-то сладкой болью заколотилось почему-то не на своем привычном месте, а прямо в животе.

Алекс появился в критический момент, когда я уже придумала оправдательную причину для побега, но еще не успела уговорить свои ноги двигаться. Он понимающе заломил бровь и неспешно двинулся в мою сторону, а предательское сердце из живота прыгнуло прямо в горло и там суматошно затрепыхалось. Уперся руками в подлокотники моего кресла, наклонился и мятно выдохнул в лицо:

– Трусишь, трусишка?..

– Тебя жду, – хрипло соврала я, стараясь не смотреть на каплю, стекающую с темных волос по смуглой шее.

И на руки крепкие тоже. И в глаза, сияющие, как солнечное море – ни в коем случае. И на губы...

Он меня поцеловал. Не настойчиво, не требовательно, не обещающе даже, а как-то по-домашнему. Не знаю. Но я вдруг поняла, что ЭТО обязательно будет сегодня, но мне отчего-то совсем-совсем не страшно. Ох, развратница я, развратница... А все дурное влияние русалок, не иначе. Дунька будет счастлива. Вздохнула разочарованно, когда Алекс отпустил мои губы и безнадежно спросил:

– Хочешь есть?

– Очень! – немедленно согласилась и, кажется, на самом деле есть захотела.

– Я так и подумал, – протянул понимающе и за руку меня из кресла выдернул. Устроился на моем месте и меня на своих коленях устроил, демонстративно не замечая моего смущения.

Есть самостоятельно мне не позволили. Оказывается, ужасно приятно, когда тебе заботливо выбирают самые сочные и вкусные кусочки, накалывают их на вилку и подносят ко рту. И бокал с шампанским у нас был один на двоих. Как выяснилось, Алекс не собирался меня спаивать, у него был другой план, не скажу, что менее коварный. Он действовал исподтишка.

Глоток пьянящего шампанского, а следом за ним поцелуй, не менее пьянящий, но более сладкий. Кусочек пирога – и снова поцелуй в придачу. Смущение? Нет, не слышали. Стыд? О чем вы? Да чтоб мне провалиться, через десять минут такого обеда я сама его целовала после каждого своего глотка. И пусть меня разорвет дракон, если это не был самый вкусный обед в моей жизни.

В какой-то момент Алекс сипло выдохнул, прервав поцелуй:

– Еще пирога?

– Не хочу.

Пирога не хочу. И мяса тоже. И фрукты пусть катятся к черту вместе с шампанским. Хочу и дальше целоваться. Очень.

– Отлично, – немедленно поднялся из кресла и, не выпуская меня из рук, к кровати шагнул. – Тогда мы, может, немножко поменяем дислокацию? – интонация вопросительная, но он не спрашивал, он самовольно все решил за меня.

Ой-ой-ой! Как-то мне опять боязно стало. Дернулась, когда бретельки сорочки, клянусь, сами по себе поползли вниз по моим плечам. Сорочки? Когда, спрашивается, я успела халат потерять?..

– Алекс! – перехватываю его руки, которые самым бесстыдным образом ускоряют движение бретелек.

– Пожалуйста! – взгляд умоляющий и совсем-совсем черный гипнотизирует меня. – Пожалуйста!

Порывисто проводит горячими ладонями по моей спине и падает навзничь, увлекая меня за собой.

– Юлка... – и целует опять, яростно, головокружительно.

Не знаю, когда я стыд потеряла, вместе с халатом или чуть-чуть раньше, но на поцелуи я отвечала не менее страстно, с удивлением и восторгом прислушиваясь к тяжелому дыханию и хриплым стонам. В какой-то момент ткань сорочки начала раздражать ставшую слишком чувствительной кожу.

– Снимем это... – немедленно прочитал мои мысли Алекс, и я согласно усаживаюсь на него верхом и поднимаю руки вверх, нетерпеливо помогая избавить себя от одежды.

Боги, что я творю?!

Остро. Вот как ощущаешь деликатные прикосновения мужских пальцев к коже под грудью. Нежно. И еще умопомрачительно. Потому что он смотрит на меня снизу вверх пылающим взглядом и, едва касаясь, чертит невидимые узоры. Неспешно спускается от ямочки на шее по ложбинке между грудей, вздымающихся неприлично быстро и часто, ниже, до пупка и... дальше. Не отрывая совершенно черных глаз от моего лица. Не выдерживаю этого молчаливого противостояния первая, зажмуриваюсь, откинув голову назад, и невольно вскрикиваю, когда Алекс как-то уж чересчур умело поменялся со мной местами, осторожно устроив меня на подушке. В голову закралась какая-то неприятная мысль о его натренированной ловкости, но тут же улетела, уступив место восторгу.

Горячо. Вот как ощущаешь прикосновение мужских губ.  Одновременно хочется, чтобы он прекратил и не останавливался ни на секунду. Останавливался? О, нет! Он и не думает об этом. Ускориться, возможно, или, наоборот, замедлиться, чтобы втянуть в рот немного кожи, вызывая мой судорожный всхлип. Царапнуть зубами вершину груди, напрочь лишая дыхания и вынося мозг.

– Девочка моя! – дрожащий полустон и отрезвляющее движение руки по бедру. Слишком откровенно, слишком близко, слишком...

– Ш-ш-ш... не бойся... – в его голосе наслаждение причудливым образом переплелось со страданием. – Я ничего не делаю.

Безумно. Вот как ощущаешь себя, когда мужчина ничего не делает, но делает при этом все, и, преодолевая последнее сопротивление, шепчет страстно:

– Ножку вот так... да-а, моя нежная.

Он везде, вокруг меня, надо мной, его рот целует, жгуче и нежно, его пальцы поглаживают, уговаривают, надавливают и проникают. Непонятно, чей стон звучит громче, когда мои бедра приподнимаются, встречая его руку.

Взрывоопасно. Вот как ощущаешь себя, когда к движению пальцев присоединяются губы и язык. Определенно, взрывоопасно. Такие поцелуи нужно запретить законодательством, потому что от них загорается воздух и сжигает все на километры вокруг. И тебя тоже, потому что ты находишься в самом эпицентре взрыва.

– Сейчас... – он сообщает, он спрашивает, он умоляет... он мой, целиком мой, навсегда.

– Да... – целую этот безумный рот, не замечая отдаленного стука и чьего-то требовательного голоса. – Да...

Стук громче, раздражает. К чертям! Уйдите все!.. Отмахиваюсь от зудящего голоса, как от надоедливой мухи и тону в сумасшедшем бирюзовом море.

– Хочу тебя, – стонет Алекс сквозь зубы. – Не представляешь, как...

Медленное скользящее движение, и я удивленно распахиваю глаза навстречу новому чувству.

– Моя! – почти рычит муж, целуя мое лицо.

 Жажда. Вот что ощущаешь, когда два тела сливаются в одно, а торопливые поцелуи никак не вяжутся с медлительностью влажных движений. Я таю, я дрожу, вся целиком, я, кажется, прошу о чем-то и соглашаюсь радостно, прислушиваюсь восторженно к судорожному:

– Люблю тебя...

Стараюсь удержаться за реальность, не потерять себя, но все-таки срываюсь в пустоту, которая звенит дрожащей страстью:

– Юлка моя!..

Дыхание восстанавливается медленно, а разум в голову возвращается неохотно… Тем более, что возвращению разума не способствует одуряющий запах мужчины и еще чего-то непонятного. Я повела носом, принюхиваясь, и немедленно Алекс отреагировал крепким объятием, подтянул меня к себе еще ближе – хотя куда ближе-то!? – и, беззвучно задевая губами мое плечо, что-то произнес.

– Что? – срывающимся голосом  спросила я, вознося молитву всем известным богам, чтобы он только не посмотрел на меня сейчас, потому что стыд вернулся вместе с разумом, хотя его никто не звал назад.

Но боги остались глухи к моим молитвам, потому что Алекс не только посмотрел, он голову мою повернул так,  чтобы я с ним взглядом встретилась и произнес:

– Жизнь моя, выходи за меня, а?

– Так я, вроде как... – смущаюсь, но радуюсь, так радуюсь, разорви меня, дракон, что сердце, кажется, выскочит наружу, а самый замечательный мужчина в мире смотрит на меня, улыбаясь довольно и снисходительно. И почему-то от его довольства и снисходительности не хочется удавиться или разозлиться, а наоборот, пуститься вприсядку от счастья.

Бирюзовые глаза прячу от себя под своими ладонями, целую изогнутую в удивлении бровь и шепчу, борясь с желанием кричать на весь мир:

– Я люблю тебя.

Алекс рассмеялся. Я его таким счастливым, наверное, не видела никогда. Поцеловал по очереди мои ладони и вдруг совершенно нелогично спросил, вырывая меня из абсолютной нирваны:

– А кого это ты там по стене размазала?

– А? – я сначала не поняла, а потом вспомнила навязчивый стук, сопоставила его с только что произнесенными словами и испуганно с кровати подорвалась.

– Проклятье!

– Плюнь, – Алекс лениво перехватил меня, когда я уже почти удрала, вернул обратно  и, сдерживая смех, заверил:

– Сами виноваты, нечего было лезть.

Смешно ему. А я испуганно посмотрела на запертую дверь, прикидывая, что могла натворить в коридоре неуправляемая магия воздуха. Или, что еще хуже, огня.

– Пусти, Шунь, может я там что-то действительно серьезное... – на середине предложения меня прервал совершенно бешеный поцелуй. И мозг немедленно потек патокой от затылка по позвоночнику вниз, а там, внизу, скрутился затаившейся до времени змейкой. Да что ж такое!? У Алекса глаза опять совершенно черные:

– Как ты меня назвала?

Кровь прилила к щекам немедленно. Называется, расслабилась. Расслабилась – и проболталась сразу.

– Шуня... – проворчала недовольно, пряча глаза. И немедленно объяснила:

 – Знаешь, сколько вокруг меня Александров, Шурочек, Сандро и Алексов? Миллион! Половина родственников и л... любимый муж в придачу. Не хватай! А ты – один... Проклятье, не хватай, говорю тебе! Давно хотела тебя так назвать... Не злишься?

– Не умею на тебя злиться! – обманул Алекс, но поцеловал искренне.

Шутки шутками, но выяснить, кому мы понадобились, и что я натворила, на самом деле надо было. И не успела я об этом подумать, как в дверь постучали решительно и настойчиво, и до меня долетел недовольный голос моего папы:

– Через пять минут чтобы оба были в моем кабинете!

Мамочки, кажется, мне влетит...

– Папа твой, – глупо улыбаясь, сообщил Алекс, словно сама я не догадалась.

Бросила на мужа хмурый взгляд и отправилась в ванную, себя в порядок приводить и состояние своего зверинца проверить.

***

Александр Волчок-старший мрачно смотрел на растрепанного воробья, который суетился на карнизе с другой стороны стекла. И если маг хотя бы что-то понимал в воробьях, то конкретно этот над ним издевался. Нахал, полностью игнорируя не всесильного, но очень могущественного мага, чистил перья, смешно пищал, прыгал в попытке поймать хоть кого-нибудь из яростной весенней мошкары, а под конецдернул маленьким хвостиком и, нагло глядя человеку в глаза, нагадил. Чирикнул что-то явно оскорбительное и улетел.

– Дьявольщина, – проворчал королевский маг, отходя от окна.

Пять минут уже давно прошли, а эти малолетние балбесы так и не явились.

Его величество изъявили желание познакомиться с дочерью своего мага и отправили в покои молодоженов нарочного, дабы тот передал требование короля.

Нарочный вернулся спустя тридцать минут в порванном платье, лохматый и с поцарапанным лицом. Король был, мягко говоря, шокирован, предположив, что "не в меру ревнивый юноша спустил королевского посланника с лестницы". На что посланник возразил, что юноша тут не при чем, и с лестницы его никто не спускал, хотя он, откровенно говоря, предпочел бы именно этот вариант развития событий. Но нет. После пяти минут настойчивого стука в запертые двери и требования открыть – тут нарочный не забыл упомянуть об общепринятой в таких случаях формуле "именем короля". Не забыл также о том, что именно после этих слов его подняло ураганным ветром к потолку и через открытое окно забросило в ближайшие кусты жасмина.

– Остается только вознести молитвы всем Светлым богам за то, что они уберегли меня от серьезных травм.

Волчок-старший мысленно пожалел, что чертов посланник не сломал себе во время полета язык, а лучше шею, и ничем не выказывая своего внутреннего смятения, обратил к королю открытый ничем не замутненный взгляд.

– Ты как-то можешь это прокомментировать?

"Могу, – с тоскою подумал королевский маг. – Но не стану, потому что в приличном обществе такие слова не произносят".

– Надеюсь, я могу сразу отбросить предположение о том, что это было осознанное покушение? – мимолетный взгляд на хмурящегося мага и почти без паузы безапелляционно:

– Она не контролирует себя, – и сокрушенно головой покачал, хотя глаза при этом блестели почти радостно.

Волчок прекрасно понимал причину этого оживления и энтузиазма. И она ему совсем-совсем не нравилась.

– Мы не можем позволить... опасномуэлементалисту ходить по королевскому замку, – заявил монарх, в последний момент заменив слово "бесхозный" на дипломатичное "опасный". – Реши эту проблему сам. Либо ее решу я. Времени тебе...

Илиодор Сияющий Третий скользнул взглядом по настенным часам и закончил:

– До завтрашнего утра. Можешь идти.

И отвернулся, демонстрируя свое напускное неудовольствие. Почему напускное? Да потому, что вся ситуация ему очень нравилась. Потому что он и надеяться не смел на то, что так легко и быстро получится заполучить элементалиста. А в том, что он его заполучил, Илиодор Третий не сомневался. Куда теперь деваться королевскому магу? Правильно, некуда. Его дочь опасна, а опасных зверушек в королевстве запирают в клетку и сажают на цепь. Либо отстреливают. Впрочем, последнее одной маленькой девочке явно не грозило. С нее теперь все только пыль сдувать будут.

Всех этих королевских мыслей Александр Волчок не знал, но весьма верно угадал их направление. И теперь с отчаяньем, граничащим с ужасом, думал о предстоящем разговоре с дочерью. И еще о том, что он скажет жене. И что она ему на это ответит. И куда отправит.И что диван в гостиной давно пора было заменить на что-то более приспособленное для сна...

Были ли в голове светлого королевского мага, помимо прочихмыслей, мысли имеющие отношение к сожалению о том, что примерно девятнадцать лет назад они с женой приняли решение подарить жизнь маленькой девочке? Нет, таких мыслей не было. Потому что Принцесса – это же Принцесса. Папина радость. И мамина тоже.

Александр Волчок любил всех своих детей, но к младшей все-таки питал особенно нежные чувства. Наверное, именно поэтому, когда она вошла в кабинет, доверчиво вложив ладонь в руку своего мужа, этого самого мужа захотелось немедленно развеять по ветру. Потому что улыбка дочери говорила о многом, ее глаза блестели восторженно и загадочно. Ее движения, даже ее дыхание, казалось, говорило о том... о том... Королевский маг неожиданно заметил, что весь мир вокруг затянул черным туманом, оставив в круге яркого света одного человека.

– Зятюшка... – процедил мужчина сквозь неожиданно заболевшие зубы, которые еще больше заболели, когда Принцесса встретилась взглядом сотцом и... покраснела.

Александр Волчок-старший вдруг отчетливо понял, за что именно его жена, которая уже сегодня вечером отправит его жить в гостиную на неопределенно длинный срок, невзлюбила мальчишку. Красная пелена застелила глаза. Маг отвернулся к окну и немедленно наткнулся взглядом на злорадно-ехидную ухмылку воробья. Тот стоял за стеклом, приоткрыв клюв, и следил за ним. Зараза!

Выкинув из головы наглую птицу, королевский маг с мрачной тоскою подумал о том, что никогда не сможет полностью принять человека, завоевавшего сердце дочери. И даже не потому, что он темный сын темной королевы, а просто Волчок-старший вдруг оказался не готов к тому, что его маленькая девочка вдруг станет чьей-то женой... во всех смыслах этого слова.

– Па-ап? – серые глаза смотрели встревоженно и вопросительно. – Что-то случилось?

Уж даже если от своей собственной дочери не удалось скрыть всю масштабность проблемы, может, и правда стоит послушать Элю и уйти на покой?..

Тяжелый вздох, еще один подозрительный взгляд на подслушивающего с независимым видом воробья, и серьезным голосом:

– Случилось.

Новый родственник рефлекторно отодвинул Юлиану за свою спину и нахмурился. Поздно хмуриться. Раньше думать надо было. Теперь уж ничего не переиграешь.

– Королевский посланник по вашей милости очутился в кустах жасмина, – обвинительный жест не в сторону истинного виновника происшествия, но в темного ненаследного принца, прямым указательным перстом.

– В кустах... – испуганно пробормотала Принцесса и снова покраснела, когда ее муж неожиданно весело хмыкнул.

Молодежь. Ну, ничего серьезного просто.

***

– Королевский посланник по вашей милости очутился в кустах, – произнес мой папа.

– В кустах, – эхом повторила я, представляя себе весь ужас несчастного невинного человека, которого ударной волной моего яростного равнодушия вынесло за пределы дворца.

Алекс несдержанно хохотнул, чем заслужил мой недовольный взгляд и мои же покрасневшие щеки. Дались ему эти кусты...

– Ничего веселого в сложившейся ситуации я не вижу, – строгим голосом сообщил мой родитель и устало опустился в кресло. – Король приказал принять меры, потому что считает, что Юлка нестабильна...

Еще один хмурый взгляд на моего мужа.

– Но мы-то знаем, что дело не в в нестабильности, которая и на самом деле имеет место быть.

В этот раз Волчок-старший посмотрел мне прямо в глаза и я, не выдержав, сорвалась с места, чтобы обнять самую любимую в мире шею.

– Прости, прости, папочка, я не специально.

Он улыбнулся мимолетно, на мгновение прижав меня к себе, и грустно произнес:

– Я знаю, маленькая. К сожалению, рано или поздно это должно было случиться...

– И чего хочет король? – невежливо перебил Алекс.

Папа сморщил нос и мне показалось на секунду, что он сейчас моему мужу язык покажет. Бред какой мне иногда в голову приходит!!

– Король, к счастью, пока... ПОКА... не отдал конкретного приказа, он велел решить проблему. Быстро. Я понимаю, чего он хочет, но попробуем на данном этапе ограничиться учителем.

– Учителем? – мне показалось, что я потеряла нить разговора: как в данной ситуации может помочь чей-то учитель?

– Вы же не... – одновременно со мной произнес Алекс, но папа метнул в него недовольный взгляд и раздраженно проговорил, глядя в глаза моему мужу:

– Именно я. Мы с тобой сейчас не будем обсуждать то, как я отношусь к этой женщине, ладно? Но мы оба знаем, что она лучший ментальный специалист. Вряд ли кто-то другой лучше справится с этой ситуацией, а Юлочке необходимо научиться сдерживать свое ментальное я.

Услышанное заставило меня сделать следующие выводы. Во-первых, папа нашел мне очередного педагога, о котором я, кстати, не просила. Во-вторых, Алекс догадывается, кого именно, и ему это почему-то не нравится. Ну, и главное. Я, кажется, действительно нестабильна. И, если знать о судьбе королевского посланника, опасна для окружающих. Но не успела я как следует из-за этого расстроиться, как меня огорошили следующей новостью.

– И когда она приедет? – угрюмо спросил Алекс и жестом велел подойти к нему.

Подошла. Обнял и прошептал:

– Все будет хорошо, обещаю.

– Смеешься? – папа мимоходом посмотрел на руку, обнимающую меня за талию, и раздраженным голосом уточнил:

– К светлому двору? Не в этой жизни точно.

Алекс только еще крепче меня обнял, а мне вдруг стало страшно. Потому что папа устало покачал головой и, с сожалением глядя на меня, произнес:

– Вам самим придется к ней ехать, хоть я от этого и не в восторге.

Мой муж процедил что-то сквозь зубы, как мне показалось, на темно-эльфийском. Я толком не расслышала, но он совершенно точно ругался. Не знала, что он так хорошо говорит на эльфийском.

– А уж что по этому поводу скажет твоя мама... – королевский маг и по совместительству мой папа, не обращая внимания на шипение Александра, тяжело и протяжно вздохнул.

– Лично меня больше волнует, как на это отреагирует их величество Илиодор Сияющий Третий, – злым голосом проговорил Алекс, и я с удивлением посмотрела на него, не понимая, с чего это он таким тоном с моим отцом разговаривает. Папа причину такого отношения к себе, видимо, понимал прекрасно, так как укоризненно заметил:

– Я понимаю, Александр, что тебе не очень хочется возвращаться домой, но другого выхода у нас нет.

Возвращаться домой? Это они про темный двор сейчас разговаривают? Рванулась, пытаясь избавиться от нежных, но крепких объятий, но Алекс с легкостью удержал меня на месте.

– Кроме того, твое возвращение было ее главным условием, – мрачно закончил папа, опускаясь в кресло за рабочим столом.

– Кто бы сомневался, – голос у моего любимого темнейшества дрогнул, я подняла на него глаза, откинув голову ему на плечо, и с удивлением заметила, что он не просто зол, а реально расстроен и абсолютно несчастен. И так его стало жалко, что я даже про свой страх забыла, а новость о том, что я еду к темному двору немедленно отошла на второй план. Какое мне дело до темных миров, если в глазах любимого мужчины бирюзовыми волнами плещется боль.

– Алекс? – переплела свои пальцы с его, но он, неправильно определив источник моей тревоги, только повторил еще раз:

– Все будет хорошо.

Я в его оптимистический прогноз не поверила ни на одну секунду, но и спорить не стала. Настроение Волчка-старшего явно указывало на то, что, хочу я этого или нет, но из светлого дворца мы уберемся немедленно. А вот доедем ли до обители зла, в которой обитает моя драгоценная свекровь – это мы еще увидим.

Учителя они мне, видите ли, нашли. Договорились, снова все решили за меня, со мной не посоветовавшись. Я же не пятилетка, которую можно взять за ручку и молча и без объяснений отвести туда, где, по вашему мнению, ей будет лучше и безопаснее. Я взрослый человек. У меня вон и муж есть... который, судя по всему, взрослой меня и не думает считать. Зачем, если можно с видом трагичным и решительным принести себя в жертву!?

– Не злись и дыши, – Алекс легко коснулся губами моего уха. – Темнеешь.

Темнеешь? Что, простите? Он что, эмпат? В абсолютном шоке уставилась на него, ожидая объяснений, а вместо этого:

– Вот так гораздо лучше.

Уверена, что взгляд мой был более чем красноречив, но мужа моего не затронул и, судя по мимолетной улыбке, даже развеселил слегка.

– Я бы хотел, чтобы вы выехали немедленно... Вещи распаковать успели?

Я отрицательно покачала головой, одновременно представляя, что по поводу очередного переезда скажет Вепрь. А уж Григорий... Он мне еще стеклянного колпака, под который его, между прочим, мой муж посадил, не простил. Намекал на новый более просторный горшок... А тут опять дорога.

– Огурец с нами не поедет, – сообщил Алекс, упрямо наклонив голову, и я немедленно заподозрила в нем не только эмпата, но и телепата.

– У тебя просто все на лице написано, – усмехнулся он моему изумлению.

– Тогда прочти, пожалуйста, что он не огурец, а кабачок! – раздраженно проговорила я и, сложив руки на груди, отвернулась от своих Александров к окну. И даже прислушиваться к их разговору не стала. Какой смысл. Они же думают, что все решили. А мы еще посмотрим, кто и куда поедет, а также, где и кого будет учить.

– ... добираться лучше всего по реке... – долетел до меня папин голос. Ах, по реке? Настроение взлетело до небес. Я радостно подмигнула прыгавшему на карнизе воробью, предвкушая, как минимум, неделю романтического блуждания по болотам с мужем. Главное, чтобы он не отказал мне в маленькой просьбе и позволил продемонстрировать мои умения.

– Алекс, – я беспардонно вклинилась в разговор, перебив моего папу, – а ты про сапоги-скороходы что-нибудь слышал?

– Солнышко, я тебе сказку перед сном расскажу, ладно? Не сейчас...

О, да... Я снова отвернулась к окну и даже зажмурилась от удовольствия. Угрызения совести? Я вас умоляю!

Еще посмотрим, кто кому будет сказки рассказывать.

История о сапогах-скороходах, или Для бешеной собаки десять километров – не крюк

 Рыцарь мечтает убить ужасного дракона и спасти принцессу. Принцесса мечтает выйти замуж за принца и родить ему сына. Сын мечтает о материнской груди. Материнская грудь мечтает выспаться. Небо обнимает землю. Ветер качает деревья. Солнце восходит на востоке и неизменно заходит на западе. И все это ерунда в сравнении с мечтой каждого школьника обзавестись хотя бы одним сертификатом.

К середине второго курса я потихоньку начала впадать в панику, потому что мои одногруппники, друзья и коллеги обрастали этими вожделенными бумажками, как луковица одежками, а я по-прежнему куковала ни с чем.

Обложившись учебниками, я по уши зарывалась в конспекты в библиотеке Речного города, но озарение так и не наступало. Когда я уже окончательно отчаялась и почти смирилась с тем фактом, что мне суждено стать первым в истории Школы Добра бессертификатным выпускником, неожиданно появилась Дуная с заманчивым предложением:

– Юлка, весна! – она рухнула на соседний стул и окинула томным взглядом большой читальный зал, где я безрезультатно билась в поисках Идеи, скрестила длинные ноги, вытянув их на зеленую ковровую дорожку, и, призывно глядя в глаза обалдевшему за соседним столом тритончику, выдохнула:

– Хочется любви... Ну, или хотя бы веселья.

Вяло шикнула на нее, заранее зная, что мои просьбы говорить тише и вести себя прилично останутся неуслышанными. А все потому, что у русалок другие представления о приличиях. Я научилась жить с этим удивительным народом, любить их и уважать, но соблюдать их традиции – да разорви меня дракон, ни за что!

Невежливо пихнула подругу локтем в бок, когда она в ответ на мое шипение расхохоталась нарочито развратным смехом, но, столкнувшись с моим обиженным взглядом, все-таки заговорила вполголоса извиняющимся тоном:

– Прости, Маленькая, но ты так смешно занудствуешь. А за окном весна. Проснись, зубрилка! Плюнь на учебу! Мы в семидневный поход отправляемся, хотим по двум рекам выйти к морю. Хочешь с нами?

Хочу! Ужас как хочу! С тоскою посмотрела на учебники, но ведь сессия же на носу...

– Ай, – Дунька махнула рукой. – Твой пан Ясневский с тебя пылинки сдувает. Уверена, он позволит тебе перенести сдачу на более позднее время. Хотя лично я уверена, что ты и так все знаешь... Маленькая, тебе семнадцать лет! Тебе любить нужно, а не учиться.

Не замечая моих заалевших щек, Дуная закинула руки за голову и мечтательно протянула:

– Ох, ты не представляешь себе, как это было здорово...

Возникшую паузу в задушевном разговоре гармонично заполнил хриплый баритон, раздавшийся из сумки:

–Где твои семнадцать лет ?

– На Большом Каретном!

Где твои семнадцать бед?

– На Большом Каретном.

А где твой черный пистолет?

– На Большом Каретном.

А где тебя сегодня нет?

– На Большом Каретном.

Дунька задумчиво посмотрела на холщовый мешок и произнесла:

– Никогда не понимала, зачем ты всюду таскаешь с собой эту сволочь, но сегодня он в тему, – и улыбнулась. – Так ты с нами? Мы для тебя даже плот с палаткой построили.

Ну не могу я отказать, когда меня так просят. Да и не хочу.

 Стартовать решили не от Главного пирса Речного города, а с Камышовой затоки. Мне бы уже тогда напрячься, но нет, я восторженно пялилась на тростниковый шалаш, который украшал центр самого большого из пяти плотов. Дунька суетилась и командовала отплытие. И все почему-то стремительно и шепотом.

– А куда мы так торопимся подпольно? – не выдержала я, когда меня попросили всю флотилию накрыть невидимым щитом.

– Так Волька от жениха удирает... а ты думала, куда мы едем? – ответила одна из русалок, и я недобрым словом помянула Дуньку. Значит, мне она говорит, что хочется любви и веселья. А на самом деле решили меня втихаря использовать: русалки неплохие маги, но все больше атакующие, а вот купол защитный поставить или щит невидимости...

Идея настигла меня в тот момент, когда я заметила Волькиного папу, который спускался к реке с видом решительным и разгневанным. Вот же оно! Универсальный ускоритель для плотов! И сертификат у меня в кармане.

– Драпать надо, – озвучила я очевидное и пальцем в сторону приближающегося тритона показала. – Могу помочь.

Русалки радостно закивали, а я мысленно и на скорую руку пыталась составить формулу ускорения для пяти плотов, одновременно размышляя над тем, стоит ли придавать дополнительную направляющую в качестве конечной точки назначения. Но так как времени было в обрез, схватила пять нитей, сплела их в один канат, завязала тройной узел и тихонько произнесла несложную формулу скорости.

Рванули мы с места – и сразу на дикой скорости. Счастье, что все успели ухватиться, кто за что – иначе без жертв бы не обошлось. Куда нас несло и какими путями – неизвестно, но когда мы, наконец, остановились, мне показалось, что прошла вечность, часы же доказывали обратное: всего два часа.

Наша плотилия пристала в устье живописной реки. Деревья низко склонялись к воде, дотрагиваясь ветками до прибрежных волн, низкие кусты негостеприимно топорщились в нашу сторону, серое небо смотрело на нас мрачно... и повсюду лежал снег. Снег. А мы по-весеннему полуголые, взлохмаченные и напуганные слегка. А над всем этим великолепием задорно и радостно разливается из моей сумки:

–Мы поедем, мы помчимся

На оленях утром ранним

И отчаянно ворвёмся

Прямо в снежную зарю.

Ты узнаешь, что напрасно

Называют Север Крайним,

Ты увидишь, он бескрайний,

Я тебе его дарю.

Волька шокировано и растроганно посмотрела на меня и пролепетала:

– Спасибо за помощь, конечно... Но я не планировала убегать так... глобально.

– Прошу прощения! – искренне извинилась я. – Просто я торопилась, немного перепутала с силой завязки узлов. Сейчас все исправим.

Сделала успокоительный жест в сторону хмурящейся Дуньки и снова за магическими нитями потянулась. В этот раз, по логике, все должно было получиться...

–А в Африке реки вот такой ширины,

А в Африке горы вот такой вышины,

Ах, крокодилы, бегемоты,

Ах, обезьяны, кашалоты,

Ах, и зеленый попугай!– пел предатель Звездинский, когда мы пристали у песчаного пляжа. Палящего солнца на небосводе уже не наблюдалось. Палящее солнце уже успело скрыться за горизонтом.

– Ой, опять промахнулась. Я нечаянно, извините, – я была искренна как никогда и умирала от стыда. И от страха немножко. Поэтому, пока пельмень отвлекал внимание на себя, я схватила магические нити снова. Дунька успела только выкрикнуть яростное:

– Стоять!!! – но поздно, нас снова унесло в неведомые дали. А нечего меня торопить. Мне бы посчитать, подумать, формулу составить – и все получится. Я же эту формулу уже видела почти. Еще парочка экспериментов – и деньги потекут рекой в мой карман.

–Весь покрытый зеленью, абсолютно весь,

Остров невезения в океане есть.

Остров невезения в океане есть,

Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, – спустя всего сорок минут пропел Звездинский и впервые за историю промазал. На этот раз мы пристали не на острове. Это было болото. Самое настоящее, как в сказках. И вот я посреди болота, несчастная и напуганная, а вокруг меня ночь. И толпа неровно дышащих русалок.

– Свяжите ей руки!!! – заорали из темноты, когда я попыталась извиниться и выхватить магическую нить.

– Я не специально, – почти всхлипнула я. – Мне бы пять минут – и я на той же скорости верну нас обратно... А вообще, знаете, устала я что-то сегодня... Пойду-ка я спать! – пискнула уже совсем испуганно, когда Дуная, взмахнув хвостом, нырнула со своего плота в реку и, широко загребая воду, двинулась к моей тростниковой хижине.

Связывать меня, конечно, не стали, но строго-настрого запретили даже смотреть в сторону магических нитей. Подумаешь, не очень-то и хотелось. Я удобно устроилась в своем домике, зажгла фонарик, висящий над головой, достала из сумки украденный у Алекса еще на первом курсе решебник и принялась составлять формулу для моих ускоренных плотов.

Вряд ли участники первых трех опытов согласятся на продолжение эксперимента, но это же не последние русалки в Речном Городе! Главное, что направление, в котором я буду работать дальше, выбрано окончательно, а положительный результат, как говорит Тищенко, это всего лишь дело времени и достаточного количества опытов.

И пусть, что конкретно в этом опыте я потерпела поражение. Победителей в нашем странном путешествии вообще не было, если не считать жениха Вольки, который нашел нас к пятому дню блуждания по болоту. Ну и, пока они с беглянкой орали друг на друга, Дуная, кривясь и хватаясь двумя руками за края своего плота, дала мне отмашку, молчаливо соглашаясь на четвертую опытную поездку, прекрасно понимая, что как только будущий муж закончит выяснять отношения с пока еще невестой, ему захочется поквитаться с теми, кто принимал участие в этом незапланированном забеге с препятствиями по всему миру.

В общем, я сверилась со своими записями, увязала в один узел четыре плота и, задав конечной точкой Речной Город, зажмурилась ударившему по глазам ветру. Потому что мы рванули! Ого-го как рванули. И рвали больше трех часов, промазав всего на пару десятков километров. О полноценном сертификате думать было, конечно, еще рано, но успех был налицо. А на тот факт, что русалки в конце пути свесили головы со своих скоростных плотов и вяло прощались с содержимым своих желудков... Ну что ж, как говорит великий экспериментатор Амадеус Гениальные Ручки, это просто побочный эффект такой.

***

Удивительное дело, на разговоры с моим папой Алекс потратил почти час, а на сборы мне выделил пять минут. Не минут пять, не пять минуточек, а именно пять минут – пять раз по шестьдесят секунд. Была ли я зла? Да, но не по этому поводу.

Мало того, что мне сообщили о том, что Григорий остается с моим отцом, а тот его, при первой же возможности, переправит в Школу, Вепрь исчез куда-то и найти его в отведенное время не представлялось возможным. В довершение же всего между мною и Виногом все-таки случилась первая семейная ссора. Из-за пельменя, как бы глупо это ни звучало.

– Отправим его в Школу вместе с кабачком, – безапелляционно заявил Алекс, а я нахмурилась. Как-то уж слишком быстро он взялся все решать за меня. – А лучше сразу в пельменник к Тищенко.

– Нет.

– Юлка, – Александр поймал мои руки и легонько коснулся губами пальцев.

– Звездинский не займет много места и не доставит проблем, – попыталась переубедить я, но Алекс только хмыкнул. – Он со мной уже много путешествовал. Он боится оставаться один. И... и я просто не хочу отправлять его в Школу.

– Солнышко, мы не на прогулку отправляемся, – в его голосе появились снисходительные нотки, и я с трудом сдержалась от того, чтобы раздраженно фыркнуть. – Там твоего пельменного песенника не поймут, а пострадаем от этого мы.

Сделала вид, что согласна, размышляя над простым поглотителем звука. Вот в ТОЙ ситуации, значит, его можно было сделать. А в ЭТОЙ, получается, нельзя.

И в общем, я обиделась. Серьезно так, не на шутку.

Всю дорогу до порта Алекс пытался шутить и делал вид, что не понимает причин моего молчания. Видимо, надеялся, что я сама отойду.

Наивный! Это он еще не знает, какая у меня хорошая память, особенно, когда я злюсь. Я даже планов мести никаких не строила. Я скрупулезно список претензий составляла. Насколько показывала практика – а практика общения с мужчинами при наличии пяти старших братьев у меня была обширная – рано или поздно их темнейшество произнесет вслух ключевую фразу, которая будет звучать так: "Почему ты дуешься?", или: "Юла, что случилось?", или: "Ты злишься на меня?", или: "Я тебя чем-то обидел?" Вариантов, на самом деле, было много, но смысл был всегда один и тот же: спусковой крючок.

Моя мама в ответ на одну из этих фраз горько поджимала губы и грустно отвечала: "Все в порядке..." Она, однозначно, героиня, я так не умею. Я выдаю все секреты и сразу, заранее составленным текстом.

Но Алекс улыбался, целовал руки и шейку, а нужных слов так и не произносил. Кроме того, в порту меня ждал сюрприз. Вместо плота у причала покачивалась на волнах небольшая белая яхта с голубым парусом. Уверена, если бы я не была обижена на Алекса, я бы бросилась ему на шею с криками восторга, потому что русалки любое водное транспортное средство, кроме плота, сделанного своими руками, считают проклятием рода русалочьего, а до того, как я попала в Русалочий город, я по воде вообще никогда не путешествовала.

И вот теперь аккуратный кораблик, подрагивая деревянной палубой, ждал меня в гости. А я ждала, пока Алекс даст мне возможность выплеснуть мой гнев, обиду и недовольство. Чего же ждал Алекс стало понятно, когда мы спустились в каюту.

Первым делом он усадил меня на кровать, а сам... откинул крышку первого из четырех моих сундуков и с заинтересованным видом стал перебирать мои вещи.

– Алекс?

Он послал мне ничего не говорящую улыбочку и открыл второй сундук. Я растерялась. Что происходит? Третий сундук лишился своей крышки под мой возмущенный вопль, слившийся со свистящим вздохом моего мужа. Могу его понять, Дуная фанатка нижнего белья, она мне столько надарила... а я... ну, я просто не могу выкинуть дорогую кружевную, шелковую, атласную, прекрасную вещь, хоть и не собираюсь ЭТО носить. Муж сверкнул на меня жарким взглядом и... потянулся к последнему баулу. Это просто мания какая-то! Я уже даже не возмущалась, я к общему списку претензий мысленно очередной пункт добавляла, а Алекс обернулся ко мне и веселым голосом спросил:

– И где она?

– Кто?

– Кружка, которую я для твоего пельменя сделал, конечно.

Строптиво молчу и разгневанно хмурюсь.

– Там, где я ее и оставила.

Отвернулась к круглому окошку в стене и с деланным интересом стала рассматривать удаляющийся берег.

– То есть, что? – спросил Алекс растерянным голосом. – Ты его на самом деле не взяла?

Задумчиво посмотрел на меня, а я попыталась соврать, открыла рот и покраснела.

– Значит, взяла, – хмыкнул коварный Виног и вернулся к обыску третьего сундука. Ну-ну. Пусть ищет, все равно не найдет. Что я - маленькая, контрабанду в своих вещах прятать?..

Алекс выудил из недр моего сундука бесстыдно неприличное кружевное нечто, посмотрел на темно-синюю ткань взглядом совершенно Тищенковским, который я называю "мне только что пришла в голову умопомрачительная идея по претворению в жизнь нового сложного эксперимента", а потом этот же горящий энтузиазмом взгляд перевел на меня и хриплым голосом произнес:

– Ладно, уговорила. Согласен на пельменя... на весь твой зоопарк уже существующий и на будущий тоже, – медленно шагнул в мою сторону, а я так же медленно – от него, подозревая его в нехорошем.

– Иди ко мне, – позвал прерывающимся голосом, от которого у меня сердце вприсядку пустилось.

– З-зачем?

– Затем, – улыбнулся многообещающе и широким жестом мое белье на узкую кровать бросил, а пока я отвлеклась на полет темно-синей тряпочки рванул ко мне со скоростью молнии, притянул к себе, обняв за талию, ткнулся носом в ухо и прошептал:

– Юлка, ты меня с ума сводишь...

"И ты меня", – не успеваю ответить из-за поцелуя.

– Хочу тебя.

"И я, кажется", – снова не успеваю признаться.

– Не скажешь, где пельмень? – мой обиженный взгляд в ответ. – И черт с ним, пусть живет...

Алекс с проворством опытной горничной освобождает меня от дорожного платья – я даже возмутиться не успеваю от такого напора. И стонет громко, обнаружив под платьем один из подаренных Дунькой комплектов. А я... нет, не прикрываюсь смущенно, я испуганно ему рот рукой зажимаю. Это же не плот! Тут кроме нас еще матросы и капитан.

– Я говорил, что ты сводишь меня с ума? – шепчет, целуя мои пальцы.

Ох, чувствую, не зря я отведенное на сборы время на переодевание потратила.

– Счастье мое...

Опрокидывает меня на единственную в помещении горизонтальную поверхность, на кровать. А я забываю о том, что мною целый список претензий составлен, я растерянно оглядываюсь по сторонам.

– Что не так? – Алекс целует уголок моего рта и замирает, нависая надо мной. – Золотой за мысль?

Пытаюсь не покраснеть, одновременно отметая идею о том, чтобы соврать что-то умное, но признаюсь:

– А почему здесь нет стола?

– Юлка! – обрушивается на меня бешеным градом поцелуев. – Дай только добраться до места... Там у меня та-акой стол!..

Недоуменно застываю под его полыхающим взглядом и все-таки краснею, когда до меня наконец доходит, что он имеет в виду. И одновременно откладываю список претензий "на потом". В конце концов, это же только первая наша семейная ссора.

Была. Потому что ни о какой ссоре и речи идти не может, когда я просто таю рядом с ним.

***

После короткого первого семейного скандала, который, фактически, не состоялся, и длительного семейного же примирения, Алекс набросил на себя халат и умчался на палубу, сообщив горячим шепотом:

– Я только на секундочку, сейчас же вернусь.

А я подумала, что надо бы смутиться, ведь все, кто его увидит, поймут, чем мы тут...

– Впрочем, они и так поймут, – проворчала я и спрятала голову под подушку.

Муж действительно вернулся через секундочку со своим черным дорожным баулом.

– Боюсь, из-за тебя я просто обо всем забываю, – пожаловался он, протягивая мне маленькую шкатулочку. – Надо было сделать это еще у русалок, тогда, может, все сложилось бы иначе.

А я изумленного вскрика сдержать не смогла, когда открыла врученную мне коробочку, и удивленно посмотрела на Алекса.

– Но как?

Пара моих сережек, тех самых, украденных мною же при помощи волшебной шкатулки еще на первом курсе, подмигивали мне весело и игриво.

– Увы, родная, – в сумраке каюты блеснула белая полоска зубов, и я поняла, что Алекс улыбается. – Должен признаться, что я вступил в сговор за твоей спиной, пока искал тебя по всем мирам после твоего побега из Школы.

– Сига Танаис, – догадалась я и улыбнулась грустно. Нехорошо я из Речного поселка исчезла, не простилась ни с кем...

– Надень немедленно, – велел Алекс, а голос утратил былое веселье, обретя серьезность, от которой по коже побежали неприятные мурашки.

– И не снимай, пока не разрешу...

– Ладно... – задумчиво вдела сережки в уши и неожиданно поняла, что вопрос по поводу украденных шкатулкой вещей так и остался невыясненным.

– Шунь, а почему папа разрешил мне оставить себе сережки и зеркало, не знаешь? – спросила я, когда Александр снова склонился над баулом.

– Зеркало тебе я разрешил оставить, – проворчал он, не поднимая головы, – ты его из нашей семейной сокровищницы увела.

– А?

Он прекратил перебирать свои вещи, небрежным пинком отправил свой баул в угол и упал на кровать рядом со мной.

– Юл, а у вас есть семейная сокровищница?

Я растерялась от неожиданности. Странный вопрос.

– Есть, конечно.

– И охраняет ее дракон и сто ужасных заклинаний наложенных твоим щепетильным родителем.

Я рассмеялась:

– Конечно, нет! Она только называется сокровищницей, а вообще – это небольшой сундучок в папином кабинете.

– А знаешь, почему никто не грабит эти сокровищницы?

Вот как-то я никогда над этой темой не размышляла. Меня больше волновало, что скрывается под тяжелой резной крышкой, а не то, как это таинственное что-то может быть украдено оттуда коварным злоумышленником.

– Почему?

– Защита на крови, Юлка. Кровь не обманешь. Артефактом только члены семьи могут пользоваться. Для всех других людей мое зеркальце – просто кусок стекла, покрытый амальгамой... или чем их там покрывают?

После этого мне стало все понятно? Фигушки. Вопросов еще больше появилось.

– Так ты что же, с самого начала знал, что у меня твое зеркало?

– Именно, что мое, – прижался ко мне и рассмеялся тихонечко. – Юлка, моя ты любимая двоечница. По артефакторике экзамен сдавала, а самое интересное проворонила.

На двоечницу не обиделась ни на секунду, околдованная "моей любимой", и только мысленно поторопила Алекса с рассказом.

– Первое волшебное зеркало моему пра-пра-пра-прадеду подарила...

– Королева Алиса?

– Умница моя, – и легким поцелуем плеча коснулся. – Как раз ее величество и подарило, велев деду о край стекла палец порезать, чтобы чужой этим средством связи воспользоваться не мог. Мы тогда не были королевской семьей, а простого рабочего черта любой мог облапошить и лишить единственного сокровища.

И прежде чем я успела осознать последнее предложение, произнес смешно рыкнув:

– Я, знаешь ли, на четверть черт.

Ну, это-то меня не испугало, я о другом задумалась:

– Так что получается, Сафский, когда шкатулку мою заряжал, уже знал о том, что я тебя... что мы... э?

– Э! – передразнил он весело. – Не думаю. Мне кажется, что он рассчитывал на то, что уж где-где, а в Школе Добра сразу заметят, что ты на свои симпатичные веснушки в краденное зеркало любуешься. Заметят, выведут на чистую воду и скандалом по репутации твоего отца ударят.

– А почему не заметили? – не унималась я. – Почему скандала не было? Ты вот, например, все сразу понял. Ладно, твои мотивы мне понятны, – радуюсь, что темно и не видно, как у меня после этих слов уши загорелись. – А Вельзевул Аззариэлевич. Вот он же тоже точно знал, что у меня есть...

Замолчала, осененная внезапной догадкой:

– Шунь, а у ректора в кабинете в шкафу огромное зеркало висит, волшебное, он что тоже?..

– Тоже... это я тоже, а он...

– Алекс! – рывком села, прижав одеяло к груди. – Ты... ты... дерево ты, вот ты кто! Чертов баобаб!

– Юл, – он радостно расхохотался. – Ну, прости!

– Ты же... он же... мы... мы ведь еще тогда могли, а ты... А почему Ясень-то, если Виног? И что же, Сандро уже тогда знал? – ужаснулась я вслух и немедленно ответила сама себе, отталкивая ласковые ладони. – Само собой, знал. Ушел бы ты от него так просто, если бы он о нашей ментальной связи не знал... А папа? И мама, конечно, тоже... – обидно стало до слез. – Я что же, единственная, кто был не в курсе?

– Солнышко, ну какая теперь разница?..

– Хочу знать! – уперлась я. – Когда вообще это случилось? Какой мне день брать за точку отсчета семейной жизни?

– Юл...

– Какой?!

Вздохнул тяжело-тяжело и ворчливым тоном ответил:

– В ту первую ночь на барбакане.

Я так удивилась, что даже про недовольство забыла:

– Обалдеть... Нет, просто обалдеть. Как же так? Я тебя тогда точно не... то есть, ты мне нравился, конечно, ты вообще всем нашим нравился. Но вот я лично тебя просто боялась. Почему же тогда?

Алекс без лишних слов провел рукой по моему позвоночнику, сверху вниз и обратно, зафиксировал мой затылок и поцеловал, а когда я уже успела забыть свой вопрос, ответил:

– Зато я – да. Всегда. Кажется, с самого первого взгляда, – и снова поцеловал, прервавшись только для того, чтобы уточнить:

– Теперь все, или тебе еще что-то непонятно?

Мысли собирала в кучку по крупице, пытаясь сориентироваться в дебрях моего взбудораженного мозга. И, наконец, выхватив нужное слово, всполошилась:

– А сережки? Тоже твои, что ли?

– Юла! – он скорчил умильную удивленно-возмущенную рожицу. – Ты разве не заметила? Во-первых, я не девочка, а во-вторых, у меня и уши не проколоты... Мамины это сережки, не плачь.

– Ма-амины? – пискнула я и двумя руками в своего мужа вцепилась. – Так зачем же ты мне их... она же их узнает и...

– Не узнает. Они подстраиваются под владельца и узнать их невозможно.

– Все равно, – запоздало спохватилась я. – Надо вернуть.

Почему я раньше не задумалась о том, что незаконно владею чужой вещью? Как-то тогда все так закрутилось: разоблачение Сафского, Павлик Эро с его несвоевременным откровением, переезд в Русалочий город. А главное, папа же и словом не обмолвился о том, что брать чужое нехорошо. Мой папа! Небесная сфера покачнулась, а земля уплыла из-под ног.

– Ну, что ты распереживалась, глупышка? Эти сережки твои, раз ты можешь ими пользоваться и раз они под тебя так идеально подстроились... – зубами поймал маленькую юлку на цепочке и прошепелявил:

– Шветлая моя девошка...

Хотела рассмеяться его забавному произношению, но захлебнулась вошедшим в легкие воздухом, потому что Алекс неожиданно выпустил из плена своих губ мое украшение, чтобы мочку прикусить. И я почти сразу забыла о незаданных пока вопросах и тревожных мыслях. Почти сразу. Почти обо всех.

– А-алекс, – простонала тихонечко, выгибаясь и прижимаясь к нему всем телом.

– Что, солнышко? – мурлыкнул он в ответ, даже не пытаясь скрыть нотки торжества и превосходства в голосе.

– А на яхте ведь должна быть шлюпка?

Он прекратил меня целовать и обиженно спросил:

– Ты сейчас об устройстве данного транспортного средства думаешь, что ли?

Я мысленно рассмеялась.

– Нет! Ну что ты! Просто хотела тебе утром продемонстрировать, за что я свой первый сертификат получила...

– Сертификат? – жаркий шепоток куда-то в район моих ключиц. – Не знал... – легонько царапнул щетиной кожу на груди. – Отличница моя... – щекотнул дыханием пупочную впадинку. – Поздравляю...

И все. Я решила все разговоры до утра оставить. Чувствую, их темнейшество выполнит и перевыполнит план русалок по моему развращению. И самое удивительное в этом то, что я, вместо того, чтобы возражать, всячески ему в этом потакаю.

***

К вопросу о шлюпке и сертификате мы вернулись только утром, если, конечно, полдень законно относить к этой части дня. Алекс отлучился из каюты, чтобы вернуться минут через сорок с подносом, на котором блестел серебряным боком пузатый кофейник, и горой маленьких булочек.

– Давай быстренько позавтракаем, а потом покатаемся. Я насчет шлюпки распорядился, – окинул мое желтенькое утреннее платье задумчивым взглядом и провокационно предложил:

– Или я могу тебя покормить сам... а потом поваляемся до вечера, а?

Опрометью слетела с кровати и дрожащие руки за спиной спрятала. Главное, не смотреть на эту темную личность сейчас, а то я же могу и согласиться. А у меня, во-первых, запланирована маленькая месть - в конце концов, надо проучить этого заносчивого зазнайку. А во-вторых, я за его поцелуями сама не замечу, как окажусь при темном дворе, а это в мои планы не входило.

Внутренние длительные беседы с самой собой запутали меня окончательно, и в тот момент я, если честно, боялась не столько тех опасностей, которые мне от темной короны ожидать стоит, сколько того, что я вдруг оказалась совершенно не готова к знакомству с... ну, да... со своей свекровью. Кошмар какой-то. Моя собственная свекровь – темная королева. Наверное, это меня шокировало даже больше, чем то, что я вдруг замужней дамой оказалась. Хотя побывать невестой на собственной свадьбе все-таки хотелось бы.

Романа с будущим мужем у меня почти не было, разрешения забрать меня в свою семью у папы он не просил, веселые гости не забрасывали нас желтым рисом, а я не облачалась в цвета моего мужа... Хорошо, хоть предложение мне было сделано. Пусть и запоздало, но мне понравилось.

Покраснела, вспомнив о том, как Алекс утром целовал мои сонные брови и отказывающиеся просыпаться глаза. В сотый, наверное, раз сообщил, что любит, а потом я почувствовала, как на средний палец моей левой руки Алекс осторожно надевает согретое теплом его рук колечко.

– Это что? – глупо улыбаясь, спросила я. Спросить – спросила, но глаз от подарка оторвать не могла. Белое золото нежно обхватило палец и подмигивало мне волной голубых бриллиантиков.

– Это официальное предложение войти в мой дом и стать хозяйкой моего сердца, – ответил самый заботливый зазнайка в мире. И улыбнулся ласково.

– Я думала, я и так его хозяйка, – поддела я своего мужа перед тем, как в благодарственном поцелуе поймать его губы.

Поэтому теперь я старалась вообще в сторону Александра не смотреть. Нежный, ласковый, все понимающий, заботливый... диктатор. Будет ему наука, как все за меня решать.

За завтраком я решила не думать о том, что случится после того, как мы не явимся в оговоренные сроки пред очи королевской мамы и чертовой бабушки. Изу Юрьевну мне даже еще меньше хотелось видеть, чем Екатерину Виног. Не думала о том, как расстроится папа и что по этому поводу скажет их величество Илиодор Сияющий Третий. Я решила, что думать буду только о собственном благе. Ну, и еще об Алексе, потому что расставаться с ним не хотелось.

В шлюпку мы спустились часа в два или что-то около того. Я была все в том же платье и белой шляпке с большими полями и россыпью мелких желтых цветочков на тулье, Алекс в строгом черном кителе и с плетеной корзиной для пикника, которую я собирала лично под руководством местного кока.

Я опустилась на скамью, аккуратно расправила юбку, красиво укладывая ткань, лукаво улыбнулась из-под шляпки своему мужу и предложила:

– Располагайся со всеми удобствами и держись покрепче.

– Покрепче? – удивился Александр. – Зачем?

– Прокачу с ветерком, – зловеще пообещала я.

Мой муж подозрительно сощурился, явно заподозрив что-то неладное, но я уже завязывала последний узел в этом простом заклинании, указав конечным пунктом устье Чертовки, которая по дуге огибала Школу Добра, любовно омывая стены родного государства, где меня точно не ждут злобные свекрови, коварные светлые короли, заговоры и чертовы бабушки с их заклятиями инкубов.

И только когда спустя двадцать минут шлюпка остановилась точно в устье необходимой мне реки, я, глядя на живописно склонившиеся к воде ивы и на красную кирпичную стену родной Школы, поняла, что свекрови и бабушки – не самая страшная моя проблема. Самая страшная проблема сейчас сидела передо мной, лохматая, со злым румянцем во всю щеку, и сверлила меня нехорошим взглядом.

– И что это было?

– Мы назвали это "Кипящая вода", – радостно улыбнулась я, пряча испуг за показным весельем. – Из-за того, как выглядит след, который плот за собой оставляет.

Алекс скрипнул зубами.

– Вообще, это был мой первый опыт с лодками. Ты же знаешь, русалки не признают ничего, кроме своих собственных...

Дослушивать про плоты Алекс не стал. Не говоря ни слова, он протянул руку и, схватив меня за рукав платья, дернул на себя. Совершенно не грациозно врезалась в грудь своего разгневанного мужа, от наших резких движений шлюпка опасно накренилась, я испуганно вскрикнула и вместо того, чтобы покрепче вцепиться в свою надёжу и опору, вцепилась в корзинку для пикника. Их темнейшество проследил за моим движением, изумленно изогнул бровь и поинтересовался:

– И что у тебя там?

– Вино, фрукты, сыр... еще кое-что из еды.

– Из еды, значит, – хмуро повторил Алекс и, аккуратно отцепив мои пальчики от корзины, поднял соломенную крышку.

Скользнул равнодушным взглядом по бутылке тягуче-сладкого красного вина, оставил без внимания клубнику и еще дышащие теплом длинные багеты ароматного белого хлеба, но зато сразу зацепился за небольшую серебряную кастрюльку.

– Что там? – пальцем по крышке постучал.

– Пельмени, – призналась я, без особого энтузиазма взирая на мужа.

– Ага! – приподнял крышку и удивленно отшатнулся, когда оттуда выскочило аккуратное, пушисто-жаркое облако ароматного белого пара.

– Действительно пельмени? – перевел на меня раскаивающийся взгляд, а я мысленно взмолилась: "Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!" И еще кулаки сжала на удачу. "Один лишь раз, прошу!"

– Один лишь раз сады цветут, – приглушенным шепотом в ответ на мои мысли запел Звездинский со дна кастрюльки. – Весну любви один раз ждут! – а потом заорал неожиданно громко:

– Сюрприз!!!!! – и визгливым голосом выдал частушку:

–Машина ехала,

Колеса терлися,

А вы не ждали нас,

А мы приперлися!!.

И в самом конце залихватски добавил:

– Й-эх!

Я не успела испуганно зажмуриться, как оттуда же раздалось ворчливое:

– Просили же тебя, сволочь, помолчать один день!

И почти сразу же пискляво-недовольное:

– Палимся, свиньи! Палимся! А я, между прочим, плавать не умею.

С тоскою взираю на Алекса, а у него совершенно натурально правый глаз дергается.

– Но как? – прошептал он ошарашенно и, отставив в сторону кастрюльку, вытащил все из моей корзинки для пикника. – Где они?

– Молчи, Юлка!!!

– Там двойное дно, – вздохнула я, – с расширителем пространства.

– Покажи! – односложно велел Алекс.

Пришлось расплетать сложное заклинание и открывать тайник.

– Но ведь не видно совершенно ничего! – восхищался мой муж. – Как тебе удалось? И вес совсем не чувствуется...А твой Георгий два кило весит, точно, если не больше.

– Григорий, – испуганно и одновременно обиженно пискнул кабачок.

– Это же ювелирная работа! Золотое дно! Это... это...

– Это и есть мой первый сертификат, – без особой радости призналась я.

– Впечатляет, – искренне похвалил и вдруг улыбнулся, чего я от него уж точно не ждала. – Только надо было и пельменя туда же отправить, а то погорели на мелочи...

– Туда кастрюля не влезала, – проворчала я. – А делать тайник большего размера времени не было.

И упреждая очередной вопрос, уточнила:

– Кастрюлька – поглотитель звука.

– А лодка зачем?

– Это внеклассная работа. Пока еще незаконченный проект. Только в трех случаях из пяти выносит в нужном месте... В этот раз вот повезло, – я пожала плечами. – Я вообще-то Дуньке слово дала, что пользоваться этим своим изобретением не буду, потому что от него с русалками нервный тик случается. Но ты же не русалка... – окинула его придирчивым взглядом. – И даже не тритон.

Алекс возмущенно закашлялся.

– Решили все с моим папой, со мной не посоветовавшись... А я не хочу к темному двору, и Иза Юрьевна мне не нужна... Я хочу сюда, – махнула рукой в сторону кирпичной стены. – Здесь безопасно. И здесь Вельзевул Аззариэлевич. И Евпсихий Гадович. Они помогут...

Я вдруг совершенно неожиданно для себя громко всхлипнула и просящим голосом закончила:

– Шунь, ну пожалуйста! Не хочу. Мне страшно. И... и тоже страшно. И я же... а там все чужие. И темные.

– Я тоже темный, если ты не забыла.

– Темный, – согласилась я и обняла Алекса за шею. – Но родной... Не хочу, не поедем, а?

– Юла! – простонал, сдаваясь и сжал мою талию руками. – Не поедем, если ты так хочешь, но ведь все равно придется - не сейчас, так потом...

– И пусть, что потом, – немедленно согласилась я. – Пусть.

***

К Школе я почти бежала, подобрав одной рукой юбки, а другой придерживая шляпку. Скоро, совсем скоро, я смогу спокойно войти в свою комнату. Могу не прятаться, не опасаться, что меня увидят, могу забраться на крышу – тихонечко, чтобы Алекс не узнал. Могу похвастаться семейным статусом и таким симпатичным колечком. Могу напиться с друзьями... Имею же я право на девичник, в конце концов.

И да, мужу не стоит говорить, что половина моих подружек мужского пола. С Веником тысячу лет не трещали обо всем на свете...

За всеми нетерпеливыми и радостными мыслями я сама не заметила, как добежала до барбакана с именной табличкой. И тут меня ждал неприятный сюрприз.

У Школьных ворот, несмотря на то, что у очников каникулы еще не начались, не было ни души. В смысле, ни одной студенческой души не было, а вот посторонних пугающего вида мужиков было более чем достаточно. У одного из них, уверена, если не папа, то дедушка точно был великаном. Я со странной смесью ужаса и любопытства рассматривала огромную спину, закрывавшую от меня половину существующего мира и вход в мою родную Школу, когда она, спина, зашевелилась, сделала два шага в сторону, и мне в лицо плеснула черная ненависть.

Я не сразу узнала мужчину, которого до недавнего времени закрывала фигура великана, а поэтому растерялась, не понимая, почему этот незнакомый мне человек с некрасивым шрамом от ожога на левой щеке пытается убить меня взглядом и в бессильной злобе сжимает руки, обтянутые черной кожей, в кулаки.

А потом я заметила выкрашенную в зеленый цвет прядь волос и, взволнованно ахнув, непроизвольно прижалась к боку своего мужа.

– Ничего не бойся, – Алекс больно вцепился пальцами в мою руку. – Все будет хорошо.

Ему легко говорить - не бойся. А мне сразу вспомнилась долина у холодной реки, стена огня, протяжный волчий вой и запах паленой шерсти. А вслед за этим в памяти всплыл мой безумный сон, моя ненастоящая явь, та самая, в которой Уна...

Кровь отхлынула от моего сердца и унесла с собой все краски с лица, когда я снова взглянула в глаза оборотню с зеленой прядью в волосах. Интересно, кем приходился ему Арнульв... Или, может быть, один из других моих похитителей? Что ж все так сложно у меня?

– Ты... – выдохнул вервольф и сделал плавный шаг в мою сторону. – Это ты...

– Докажи, – хмыкнул Алекс, и оборотень осекся. – Докажи либо заткни свою пасть и уноси отсюда свою паленую морду, Гринольф. Меня злят беспочвенные обвинения в принципе, а уж в адрес моей жены - тем более.

Гринольф. Точно. Именно так, кажется, звали того самого волка, который напоролся на огненную ярость моего мужа. А ведь он был красив, пока пламя не изуродовало его лицо... Совсем молодой. Лет двадцать, может, даже меньше...

Оскалился на слова Александра, зарычал взволнованно, головой тряхнул, пронзив меня злющим волчьим взглядом, и произнес:

– Следствие ведется.

– Конечно, – Алекс аккуратно подтолкнул меня в сторону Школьных ворот. – Ведется. И я принимаю в нем активное участие. Знаешь ли, это мою жену похитила стая взбесившихся собак.

Негромкое рычание вперемешку с недовольным ворчанием теперь раздавалось со всех сторон. Великан угрожающе наклонил голову. Я оглянулась по сторонам и быстро пересчитала присутствующих. Тринадцать человек. Судя по всему, тринадцать темных. И что они делают у стен моего обожаемого учебного заведения, спрашивается? Что забыли они в моей альма-матер?

Тринадцать... а у стены только два коня: пугающий своим оскалом седой, словно Мерлин, жеребец, а рядом с ним грациозная черненькая кобылка. И целых тринадцать темных...

– Алекс! – позвала испуганно, осознав, что все это значит. И неожиданно наткнулась на абсолютную тишину. Весь мир замер: Александр с болезненной гримасой на лице, волки в рычащем оскале, великан с глупой улыбкой. Облака застыли, а птицы умолкли... Вселенная остановилась на один бесконечный миг...

А потом из-за школьной стены поднялась огромная огненная стена и, мягко обогнув мою ошарашенную фигуру, снесла с лица земли все: птиц, облака, великана, оборотней и Алекса, оставив меня в центре черного пепельного круга.

– Мамочка... – прошептала я в мертвой тишине и не услышала собственного голоса.

– Что же это? – оглянулась по сторонам, а вокруг выжженная пустыня.

Зажмурилась крепко и завизжала во всю силу своих перепуганных легких, задохнулась, сорвав голос, и глаза ладонями прикрыла, чтобы не возвращаться в ужасающую реальность. Никогда. Никогда. Куда угодно – в Шамаханский институт, назад в плен к оборотням, в то время, когда я думала, что Алекс меня не любит, только не в сейчас, пожалуйста. Взмолилась мысленно, взвыла почти, вознося рваные мысли, молитвы и просьбы всем известным богам, но все-таки распахнула глаза.

У Школьных ворот было людно, хотя студентов не было никого. Тринадцать злобных темных, один жеребец, кобыла, Алекс и я.

Птицы пели громко.

Ветер пытался сорвать с головы шляпку с цветочками.

Великан по-прежнему хмурился.

Что. За. Черт.

Воротные петли скрипнули громко и все присутствующие повернули головы на неприятный звук, чтобы увидеть высокого статного мужчину в сером плаще. Он заправил за ухо седую длинную прядь и улыбнулся мне по-отечески. Но мне почему-то стало страшно от этой улыбки, а Алекс помянул эльфийскую бабушку в неприличном контексте и прижал меня к себе так, что мне даже послышалось, как хрустнули мои ребра.

Незнакомец же шагнул из ворот и прямой наводкой направился ко мне.

Муж прекратил чертыхаться и заговорил быстрым, настойчивым голосом, но я, как ни силилась, не могла понять ни слова, хотя он явно о чем-то просил и, кажется, даже требовал. Я глаз от идущего в нашу сторону человека оторвать не могла.

– Айвэ, – Алекс почтительно наклонил голову, когда мужчина подошел к нам и остановился на расстоянии двух шагов. – Не знал, что вы собирались навестить Школу...

– Не собирался, – отмахнулся от него мужчина, не сводя с меня глаз, – но обстоятельства изменились.

То есть я и есть эти обстоятельства? Неприятненько...

– Не советую вам, айвэ, смотреть так на мою...

Мужчина взмахнул рукой, и Алекса оторвало от меня волной ураганного ветра и бросило на красную кирпичную стену вместе с волками, великанами и другими темными. А я осталась стоять на месте. И мне казалось, что я в продолжение кошмарного сна.

– Наконец-то, – незнакомый айвэ бессовестно меня обнял. – Так долго тебя ждал, маленькая.

Пытаясь вырваться из навязчивых объятий, я дернулась и на всякий случай заявила:

– Я не маленькая!!!

Мужчина на это только рассмеялся зло и взмахом руки отправил в нокаут поднявшегося было на ноги Алекса.

– Да вы кто такой вообще?! – разъярилась я.

Если что, я ведь тоже могу его об стенку шарахнуть, наверное. Или стену огня вызвать, теоретически. Не то чтобы я в этом практиковалась, хоть раз, но все-таки.

– Не советую, моя дорогая взрослая дама, – чертов маг легко предугадал мои намерения и пальчиком мне погрозил. – Прежде чем предпринимать необдуманные действия, советую подумать вот о чем.

И головой качнул, предлагая мне оглянуться.

Нет, Алекс не был в нокауте, он болтался в воздухе, схватившись двумя руками за горло. Я испуганно вскрикнула и бросилась к нему, но была тут же остановлена требовательным:

– Стоять.

Замерла на месте.

– Назад.

С трудом сдерживая слезы, побрела к коварному айвэ.

– Вот так-то, –  он довольно улыбнулся. – А они мне будут про ошейник твердить. Мы и без ошейника к этому ларчику ключик подберем. Правда же, моя пока еще светлая девочка?

Я решила не отвечать, надеясь, что со стороны это выглядело как холодное презрительное молчание, а не как леденящий ужас, на самом деле приковавший мой взгляд к висящему в воздухе мужу.

– Как-то все не вовремя, неожиданно, – мужчина потянул мышцы шеи и устало глаза прикрыл. – Что ж вам не плылось, куда следует? Все планы мне к чертям разрушили… Что теперь прикажешь с тобой делать, когда у меня еще ничего не готово?

Я даже растерялась от этой нечеловеческой наглости. Я же еще и виновата.

– Что вам вообще от меня надо? – дрожащим голосом спросила я. – И отпустите Алекса. Пожалуйста.

– Ты мне нужна. А Алекса твоего отпущу. Может быть. Потом, – он хищно улыбнулся и подмигнул мне развратно. – Если слушаться будешь.

«Все что угодно!!!» – прокричали безмолвно мои глаза. Говорить не было сил, плакать хотелось. Тем более, что слова были ни к чему, айвэ и без слов меня прекрасно понимал.

– Вот и славно…

Легким движением руки разорвал пространство, создав чернеющий безлунной ночью моментальный переход, и приглашающий жест сделал. И даже поклонился мне галантно, скотина.

– Прошу вас, моя леди. Быстро и без глупостей.

Бросила последний взгляд на своего мужа, на корзину для пикника, которая вместе со всем моим зверинцем лежала под стенами Школы, вороватым движением вытерла предательскую слезу и стремительным шагом направилась к своему пугающему будущему.

***

Помещение, в котором меня оставил мой похититель, меньше всего напоминало тюрьму, хотя, по сути, именно ею и являлось. Светлая комната была оформлена в розово-белых тонах, кровать с рюшечками, воздушные шторы на окнах. Старинный трельяж розового же дерева был уставлен баночками с духами и кремами, цветастая ширма сложена у стены, а возле ширмы расположилась череда белых, розовых и розово-белых платьев на плечиках.

У меня от приторности интерьера сразу зубы заболели. Я бросила хмурый взгляд на кресло с белой атласной подушечкой и осталась стоять на месте.

– Располагайся, – нагло ухмыляясь, но при этом придерживаясь светского тона, предложил мне маг. – Чувствуй себя как дома… Впрочем, почему как? Теперь это и есть твой дом.

Самоуверенный какой… Ну-ну…

– Могу я считать эту спальню своей?

– Именно это я только что и сказал.

С трудом сдержала радостный вскрик. Айвэ удивленно вскинул брови, а потом с пониманием кивнул и глубокомысленно заключил:

– Женщины… – и еще головой так всепонимающе покивал.

А мне до чертиков стало противно, но уж пусть он лучше считает меня глупой любительницей тряпок и розового плюша, чем догадывается об истинной причине моей радости.

– Айвэ Лиар, – донеслось из-за двери. – У нас неприятности.

«И вы даже не представляете, какие», – подумала я, глядя в спину уходящему магу.

Значит, все-таки Лиар… Кажется, именно он последние три или четыре года занимает должность королевского мага при Темном троне. Очень интересно… Заложив руки за спину, я подошла к большому окну. Не для того, чтобы полюбоваться на открывшиеся моему взору красоты, а чтобы подумать.

В первую очередь о том, знает ли темная королева, где я сейчас нахожусь. И если это все часть ее плана, то как на это отреагирует Алекс. И мой папа. И светлый король. Стоит ли мне предпринимать какие-то действия самой, или все-таки поберечься. Опасаться за жизнь мужа и других близких, или это были пустые угрозы и блеф.

Не сомневалась на данном этапе размышлений я только в одном: Катерине Виног уже совершенно точно сообщили о произошедшем. Потому что, если я опять ничего не перепутала и проанализировала ситуацию верно, именно она посетила Школу с визитом и привела с собой, согласно дворцовому этикету, тринадцать охранников, по одному от рас, населяющих темные миры.

Ну, и еще я узнала Березку, любимую кобылу ее величества. Узнала и непроизвольно плечо левое почесала, за которое это опасное животное меня пять лет назад укусило.

В своих унылых размышлениях я все больше склонялась к той мысли, что айвэ Лиар ведет какую-то свою игру. Ну, хоть убейте меня, не поверю, что он мог так обращаться с сыном своей королевы с ее согласия. Хотя черт их знает, этих темных…

В дверь нерешительно постучали, а затем я увидела перекошенную физиономию одного из моих стражников. Или слуг. Опять-таки, кто их разберет…

– Юлиана Александровна, – произнес появившийся человек, и мне захотелось оглянуться в поисках неизвестной мне женщины, а потом я сообразила, что Юлиана Александровна – это я и есть.

– Что бы вы хотели на обед?

Вот даже без напоминания Дунаи и Алекса я поняла, что прямо в этот момент начала стремительно темнеть. Вежливые какие, моими кулинарными предпочтениями интересуются.

– Голову той сволочи, из-за которой я здесь нахожусь! – рявкнула я, и несчастного вынесло из моей спальни порывом ветра.

Плевать на последствия! Стремительно развернулась к окну, где солнечное небо уже начало приобретать лиловый оттенок, а деревья пригнулись к земле. Сдерживать себя? Даже не подумаю. Прикрыла глаза, чтобы полнее отдаться власти воздуха.

Айвэ Лиар намекал на то, что скоро я стану темной? Усмехнулась невесело. Разорви меня дракон! Как же так получилось, что во всем огромном мире никто кроме меня не знает, что же я из себя на самом деле представляю?.. Как так получилось, что одна несовершеннолетняя русалка и один домовой, который слишком добр ко мне, помогли мне понять то, что я не смогла бы найти ни в одной из прочитанных книг?

Или, может, папа, Алекс и все остальные изначально знали о моей природной переменчивости? Ураган за окном взлетел на пик активности, а потом вдруг замер, потому что мне вдруг стало все равно. Небо посветлело, ветер успокоился, а деревья, недоуменно и шокированно расправили ветви навстречу солнечному свету. И именно в этот момент в комнату вошел айвэ Лиар. Без стука, между прочим.

– Резвишься? – мрачно поинтересовался прямо с порога. – Мы, кажется, с тобой договаривались.

Я лично ни с кем ни о чем не договаривалась, но кого это волнует?

– Думал, что ты поймешь все правильно и без наглядной демонстрации, но что ж… ты не оставила мне другого выхода.

Покачал головой и широким жестом швырнул к моим ногам что-то маленькое и серое.

– В следующий раз это может быть один из твоих обожаемых братцев, например.

После этого вздохнул сокрушенно, мол, сама виновата, и оставил меня наедине с чувством потери и стыда. Перевела взгляд на бархатное тельце мертвой мышки, которое лежало у моих ног. В глазах потемнело. Дрожащей рукой я дотронулась до животного и выдохнула сквозь сжатые зубы:

– Не-е-ет...

Это Вепрь? На самом деле Вепрь? Закусила костяшки пальцев, чтобы не завыть в голос. Из-за меня... Это я, я его убила... В ушах зазвенело, и мне подумалось, что вот сейчас я потеряю сознание... Хорошо, чтобы раз и навсегда. Упасть в беспамятстве на пол, уснуть и не проснуться. Никогда больше...

Но сознание не терялось, хотя я уже глаза закрыла и даже вперед немножко наклонилась, чтобы падать было ниже, вместо этого оно выкинуло неожиданную штуку:

– И как это понимать? – произнесло оно голосом отвратительного айвэ, и я даже резко повернулась, чтобы убедиться - в спальне я по-прежнему одна.

– Она исчезла, клянусь, просто исчезла... не представляю, как сучке удалось выбраться, – ответил ему невидимый собеседник, а до меня дошло, что это не мое сознание со мной в игры играет, а подарок волшебной шкатулки об очередной гадости мне рассказать собрался.

Сига Танаис уверяла, что если серьги носить регулярно, то можно научиться направлять сигнал. Артефакт настраивается на внутреннее состояние носителя и вылавливает из эфира информацию, которая может быть владельцу, мне то есть, наиболее полезна.

И теперь я замерла немым изваянием и только молча слезы по лицу размазывала, стараясь не всхлипывать, чтобы не пропустить ни слова.

– Мне неинтересно, как. Меня волнует, что вы сделали для того, чтобы ее вернуть. У девчонки была абсолютная совместимость с ее матерью, ведь так?

Тяжелый вздох, а затем испуганное:

–  Судя по всему... мы не уверены до конца. Ни один некромант не может дать ответ по единственной ступне. Если бы удалось найти голову...

– Если бы удалось найти голову, – передразнил айвэ Лиар. – Тут главное свою не потерять. Ты меня понял?

– Д-да, ваша темность...

– Верни Ингрид. Она нужна мне для обряда. Пока свободен.

И тишина. Я постояла еще некоторое время, прислушиваясь, но, видимо, сережки решили, что я услышала достаточно, и прервали трансляцию. Что это было вообще? Как все услышанное связано со мной? Это как-то должно мне помочь? Утешить? Или наоборот, окончательно добить? И кто такая, разорви меня дракон, Ингрид!?

Подошла к трельяжу, высыпала из одной из шкатулок драгоценности, и те поспешили разбежаться разноцветным горохом по всей спальне. Плевать. Меня камни никогда особо не волновали. Вернулась к мышиному трупику и, сдерживая рыдания, переложила застывшее тельце с пола на красный бархат.

– Прости, прости, пожалуйста, – прошептала искренне и кулаком нос утерла. – Я виновата, знаю... Но они мне заплатят, клянусь.

Закрыла крышку и отнесла коробочку к камину.

– Хороший погребальный костер – это самое малое, что я могу для тебя сделать, маленький друг, – тихонько подвывая, сообщила я и обратилась к огню:

– Сделай это красиво, пожалуйста!

Пламя услышало меня, впрочем, как и всегда, подмигнуло голубой искоркой, обхватило шкатулку ласковыми объятиями и вдруг, взревев мощно и оглушительно, взвилось вверх по дымоходу, выбрасывая в комнату смерчи сажи и тучи золы. А когда все стихло, за дверью моей совершенно не темной темницы послышался красиво построенный мат.

Ох, кажется, я снова влипла. Шмыгнула испуганно носом и сажу, осевшую на мокром лице, по щекам растерла.

Дверь распахнулась, и давешний слуга объявился на пороге. Без стука.

– Юлиана Александровна, головы закончились. Повар говорит, что в такое время никак невозможно достать... Может, вас устроят ножки?

Туплю и только испуганно таращусь на него, пытаясь представить, как они мне ногу айвэ запекать будут. На вертеле или в горшочке?

– И еще, – мужчина понизил голос и оскалился, а я интуитивно назад шагнула, немедленно в его зубах опознав волчьи клыки, – айвэ из замка отлучился по неотложным делам...

Знаем-знаем, что за дела. Не иначе, таинственную Ингрид искать ускакал.

– ...И о маленьком недоразумении с системой замкового отопления не знает. Не хотелось бы ему об этом рассказывать.

Одни шантажисты вокруг.

– Передумала насчет головы, – капризным голосом ответила я. – Собачатинки хочу!!

И во второй раз вышвырнула слугу вон. Кажется, я ненавижу оборотней. И не только оборотней, кажется. Ситуацию всю эту ненавижу. Двор темный и светлый вместе с ним. Интриги, заговоры и тайны. Ненавижу.

Дышу и делаю упражнения. Какой бы я ни была, кем бы я ни стала: темной ли, светлой ли. Это всего лишь я. Это моя жизнь. Мое крем-брюле, моя безлунная ночь. Никто не смеет манипулировать цветом моей ауры и мной.

Запугивают, шантажируют, похитили, Алекса мучили, Вепря... Об этом нельзя... Они думают, я не понимаю, для чего все это? Думают, не знаю, какую цель они преследуют?

Понимаю. Что одна наивная девочка не сможет переиграть по коварности и интриганству второго человека в темном королевстве. Понимаю, что все мои попытки надуть хитреца будут выглядеть, как игра цыпленка с лисицей в шахматы. Впрочем, и цыплята иногда выигрывают. Особенно, если у них есть скрытые способности и маленькая тайна.

Знаю. Что чем-то придется пожертвовать. Возможно, кусочком самой себя. Но другого выхода нет. Меня не оставят в покое никогда. Я слишком редкая зверушка, такую все хотят видеть в своем зоопарке. В маленькой клетке и с красным рубиновым ошейником на тонкой шейке.

Знаю. Что темный двор от светлого отличается только методами в достижении своей цели. Хотя и в этом, пожалуй, особой разницы нет. Одна грязь вокруг.

Так жалко себя стало... Даже больше, чем обычно.

Дверь уже привычно скрипнула, а я мысленно выругалась. Свинство какое! Не тюрьма, а проходной двор просто.

– Ножка врага, – пробурчал все тот же оборотень, только на этот раз с внушительным синяком на скуле. С почти радостной надеждой, что это я его так приложила, направилась к закаченному в спальню столику и, приподняв двумя пальчиками крышку и сморщив носик, посмотрела на блюдо.

– У меня на цыплят с детства аллергия, – гнусавым голосом соврала я и набежавшую слюну судорожно сглотнула.

– Это перепелки, – хмуро проинформировал мой тюремщик.

– И на перепелок тоже, – не растерялась я.

Волк поскрежетал зубами, похрустел костяшками пальцев и поиграл желваками, а потом ядовито спросил:

– Может, проще озвучить, на что у вас нет аллергии?

Я поджала губы, переступила с ноги на ногу, заложила за спину руки и на всякий случай отошла подальше.

– У меня вообще очень редкое заболевание, уникальный случай, с весьма сложной неврологической симптоматикой. Называется "внезапно-спорадическая аллергия". Никогда не угадаешь, на что проявится...

От двери послышалось весьма натуральное рычание, а затем:

– А не зарываешься ли ты, сука? Я же могу и не сдержаться...

– Маму свою сукой назови, – вежливо улыбнулась в ответ. – А насчет "не сдержаться"... Если бы мог, то ты не сдержался бы, еще когда я тебя первый раз отсюда вышвырнула.

Совсем оборзели. Запугивают, шантажируют, друзей моих убивают и еще за дуру меня держат. Ежу же понятно, что песику велели за мной ухаживать и пылинки с меня сдувать. Вон он как выслуживается, волнуется, угодить хочет. И при этом же видно, что, будь его воля, вырвал бы мне горло клыками и ритуальные полосы бы моей кровью на своем лице нарисовал. Или на морде. Это кому как удобнее. Так что пусть порычит и попотеет.

– Детство какое-то. Хотя бы намекни... – забыв о вежливости, оборотень разгневанно раздувал ноздри и сверкал глазами. – Цыплята, перепелки... Что еще?

Нет, он меня положительно начал утомлять. Я, может быть, и маленькая девочка. Пусть, если им всем так нравится меня называть. Маленькая, но очень опасная. Особенно когда разозлюсь.

– Собачья шерсть! – ответила, словно выплюнула, и уже привычным жестом отправила бедолагу в полет. И уже вслед закрывшейся двери с недоумением подумала: "Зачем я это делаю?" Как-то неожиданно и странно заметить за собой склонность к стервозности и беспричинному вредничанью. С другой стороны, почему беспричинному? Не в любви же мне признаваться своему тюремщику?

Взгляд случайно упал на часы и в моей голове ярко, как травеньский светлячок в беззвездной ночи, зажегся план побега.

Значит, вы говорите, спальня эта полностью моя, а айвэ Лиар покинул замок? Прекрасненько!

Вы думаете, я ничего не смогу сделать без своей пуговично-пельменной армии и без привычно теплого зеркальца в кармане. Ох, как же вы ошибаетесь. Бесспорно, всего этого мне до боли не хватает, особенно одного маленького серого мыша. Я всхлипнула и приказала себе не думать о Вепре. Слезы помогаю только в борьбе с любящими мужчинами, в сражении с врагами они только мешают. Так, кажется, говорила Дуная. Поэтому с этого момента и до окончательной победы – ни одной больше слезинки. По возможности.

А победа будет. Я справлюсь. И для начала сбегу. Сегодня же ночью. Уверена, что сбегу, потому что темные не знают о том, что у меня есть тайный защитник, безумно раздражавший меня до недавнего времени, и один опрометчивый, любящий выпить джинн. В конце концов, он до сих пор не исполнил трех обещанных желаний. Кажется, пришла пора потребовать должок. Один, для начала. И не прямо сейчас, а только когда потребуется, чтобы не рисковать лишний раз.

Я поставила низенький табурет напротив настенных часов и приготовилась ждать.

Времени в запасе было более чем достаточно. Интересно, за предстоящие два с половиной часа, что закончится раньше: моя фантазия или чье-то терпение?.. Очень хочется надеяться, что в этой встрече стороны разойдутся по своим углам с ничейным счетом.

Стрелка по циферблату ползла с черепашьей скоростью, а мой личный тюремный повар наоборот работал с изумительной быстротой. В течение первого часа мне были коварно предложены: баранья нога, от которой у меня, как выяснилось, изжога, и тушеные в сливках овощи, по виду напоминавшие отходы жизнедеятельности дракона. Не то чтобы я знала, как на самом деле выглядят эти отходы, просто в момент появления в моей спальне этого блюда предательский живот возмутился так громко, что я была вынуждена зарычать, чтобы заглушить этот чудовищный звук:

– Р-р-р-р-ыр! – воскликнула я, захлебываясь слюной. – Похоже, дракон перепутал отхожее место с вашей кухней...

Оборотень уже не ново и не страшно щелкнул зубами, замыкая за собой дверь, а я взмолилась всем известным мне богам, чтобы следующий его визит пришелся на начало одиннадцатого ночи. Ну, или немного позже. Но не раньше... Боюсь, могу проиграть в борьбе с желудком.

***

Правду говорят, если тебе повезло родиться в последний день последнего месяца последней волчьей зимы, то больше уж не повезет ни в чем. Ингрид Хорт родилась на изломе морозной ночи, когда именитые сородичи, построившись в геометрически правильный круг, горестно выли на луну, а безродные и бесталанные кобели и суки испуганно поскуливали, попрятавшись по хлипким хибарам. И от жуткого волчьего воя застывал в полете ледяной ветер, а снежинки испуганно облетали их деревню, не опускаясь пушистым ковром на крыши домов.

Сидеть за каминной трубой было душно и тяжело, потому что длинные ноги затекали и все норовили высунуться вон. Ну почему Ингрид не родилась маленькой хрупкой девочкой с аккуратными коротенькими ножками? Это все последний день, будь он проклят, наделил ее ростом в сто восемьдесят сантиметров, сто из которых проклятые ноги, которые после шестичасового сидения за трубой в скрюченном виде болели и ныли невыносимо просто.

Да еще розовые очки сползали с засыпающего носа и один раз, когда Ингрид все-таки задремала, едва-едва не разбились. А ведь это все, что осталось у нее от матери. Суетящийся в коридоре Ларс в любой момент мог, наконец, принюхаться и догадаться, что каминная труба никак не должна пахнуть фиалковой туалетной водой, которой девочка полила себя обильно, чтобы перебить свой собственный запах.

Тринадцатый день рождения стал апогеем несчастий. В тот день умерла мама, а сама Ингрид обрела статус фамильной суки и узнала, как болят пальцы, когда их ломают. Уже триста шестьдесят пять дней этот проклятый день рождения не заканчивался. Триста шестьдесят пять дней унижений, боли и невезения. И вот сегодня утром удача, казалось бы, наконец, улыбнулась ей. Немного суеты в связи с приездом новой "гостьи" отвлекло внимание охраны.

Конечно же, сбежать из запертой комнаты в Черной Башне невозможно, но есть же варианты. Ингрид специально не готовилась, она просто уронила вилку во время обеда и полезла под стол, чтобы ее достать, когда дверь ее спальни распахнулась, и невидимый из-за длинной скатерти охранник громко чертыхнулся, а потом недоверчиво позвал:

– Шона, вы тут?

Исключительно из вредности, она промолчала и ноги к груди подтянула, удобно и бесшумно устраиваясь под столом.

– Шона Ингрид, вы в ванной? Я вхожу...

А шона Ингрид, рукой зажав рот, почти хихикала, спрятавшись под столом. В конце концов, что они ей сделают за маленький розыгрыш. О боли и унижении она знает все, этим ее уже не испугаешь, а убивать они ее пока не собираются. Гнилой маг только улыбается и любовно похлопывает ее по щеке, называя своей маленькой девочкой. А это уж Ингрид Хорт как-нибудь переживет.

Удача улыбнулась неожиданно, когда охранник, не обнаружив девочки в ванной, не стал заглядывать в шкафы или под стол, а опрометью бросился докладывать начальству о произошедшем. И да, не запер дверь.

Не воспользовалась бы этим только идиотка, а Ингрид ею точно не была. Схватив со скатерти серебряный столовый нож, она левой рукой подхватила юбки и стремглав вылетела из незапертой клетки. А уже в коридоре поняла, что дальше нельзя рисковать и действовать наобум. Домчалась до ближайшего камина и спряталась за трубу. План был таков: дождаться часа волка, а после этого рискнуть.

Кто же знал, что эти шесть часов станут такими изнурительными. Беготня, крики, слезы, поиски, чудовищный взрыв в системе отопления и, наконец, Ларс. Ларс принеси-подай. В восьмой раз мчится в комнату к новой "гостье" – ноги уже не ноют, они вопят – а в руках у него вкусно блестит поднос с... Ингрид принюхалась... Это что? Раки? Где они в три минуты двенадцатого ночи нашли раков?

Ответа на свой вопрос прятавшаяся за камином не получила, потому что в тот миг, когда Ларс распахнул двери в розовую спальню и шагнул внутрь, весь замок огласил леденящий кровь вой. О, если бы волки умели так выть!! Вся божественная благодать давно сошла бы на их города и поселки. Весь мир преклонился бы перед их могуществом. И светлые признали бы их красоту и силу.

Нечто таинственное и страшное завывало в комнате незнакомки и почему-то манило к себе. Тянуло. Уговаривало неслышно: Ингрид, сюда, спасение рядом. Но как? Ведь в комнате Ларс? И не только он. Два охранника рванули на страшный крик, распахнули дверь... невидимая сила втянула их внутрь, а вой усилился.

Ингрид, спасение рядом, торопись! Проклятье! Рискнуть или остаться на месте? Рискнуть, однозначно. Девочка выбралась из укрытия и не сдержалась от стона, когда кровь щекотно побежала по почти пересохшим капиллярам в ногах, возвращая им чувствительность. Резким движением собрала рассыпавшиеся волосы в небрежный узел на затылке и, едва касаясь пальцами ног прохладного паркета, пробиваясь сквозь бешеный крик, заливающий коридоры ночного замка, добежала до нужной спальни и проскользнула внутрь.

Маленькая "гостья" с решительным видом взбиралась на высокий подоконник, а Ларс и двое охранников корчились на полу, зажав уши руками.

– Ох, – выдохнула незнакомка, заметив Ингрид, и испуганно схватилась рукой за горло.

Наверное, "ох", потому что рот округлился, но из-за нереального непонятного визга все равно ничего не было слышно.

– Ты кто? – снова удалось прочитать по губам.

Ответить или нет? Ингрид Хорт никто не мог назвать нерешительной, но сейчас она действительно не знала, как поступить. Сбежать обратно или...

Ларс открыл глаза и зловещим взглядом посмотрел на нее. Ну что ж, судьба снова решила все сама.

– Ингрид? – неслышно спросила "гостья" и нетерпеливым жестом подозвала ее к себе.

Девочка кивнула и подошла к подоконнику.

– Сейчас полетаем, – сообщила незнакомка. – Залезай, времени в обрез.

Это безумие. Полетаем? Волки не умеют летать... И суки тоже. И маленькие женщины, насколько Ингрид понимала устройство мира, тоже.

– Но как?

Не говоря ни слова "гостья" указала пальцем на окно.

– Твою... – за окном, широко махая огромными крыльями, висело странное существо с головой дракона и туловищем змеи. Очень большим туловищем очень большой змеи.

– Никогда не соглашайся на три желания джинна, – проворчала девушка и потянула Ингрид за рукав. – Шевелись. Не думаю, что получится удрать, если мерзкий айвэ вернется.

И правда, гнилого мага видеть совсем-совсем не хотелось. Даже еще больше, чем дотрагиваться до неведомого существа и, тем более, летать на нем. Но прислушиваться к своим желаниям Ингрид отучилась давно. И слово "надо", на самом деле, не самая плохая замена слову "хочу".

Минут пять ушло на то, чтобы выбраться из окна и устроиться на спине летающего змееобразного дракона. Но стоило неожиданной соучастнице побега выбраться из окна своей спальни, как невыносимый звук, к которому Ингрид уже почти привыкла, внезапно прекратился. И почти сразу мужчины, до этого лежавшие на полу комнаты, зашевелились.

– Ох, разорви меня дракон, – пискнула незнакомка и вцепилась в... драконьи уши. – Что ж мы их не связали-то?.. Летим отсюда скорее!

И они полетели. И завизжали абсолютно синхронно. А лично Ингрид зажмурилась от ужаса, когда под нею с невиданной прытью помчались леса вперемешку с расчерченными сетью дорог полями.

Спустя некоторое время скорость полета, если судить по силе ветра, замедлилась. Ингрид приоткрыла один глаз и заорала еще громче, увидев причину торможения. Впереди зеркально улыбалось небу прозрачное горное озеро. К нему-то странное существо и направило свои крылья.

Бикси очень любил летать, но еще больше он любил плавать. Поэтому пролететь мимо заманчиво блестящей воды было просто невозможно. Даже чешуя зачесалась – вот как сильно захотелось окунуться. Ну, и наездниц своих окунуть, само собой. Он Бикси, старинный друг бога, а не транспортное средство. Пусть ему и не было сложно помочь двум человеческим детям, но это не значит, что можно визжать и хватать за уши.

Драконозмей легко вошел в воду, и прохладная волна смыла седоков с его спины, оглянулся на барахтавшихся в воде девушек и подумал, что долг отдан. Теперь он ничем не обязан синекожему мальчишке, сумевшему поймать его на честном слове несколько лет назад… Темноволосая хотела крылья. Она их и получила. За жабрами пусть обращается к кому-нибудь еще.

***

Плавать меня учила Дуная. Учила и клялась, что я ее лучшая ученица. Конечно, лучшая, других-то у нее не было! Но плавать, пусть и в легких, но все-таки туфлях, было нелегко, тем более что мокрая ткань платья тянула ко дну. Я трепыхалась и дергалась в центре озера, пытаясь выровнять дыхание и стремясь добраться до берега. Силы заканчивались, ночное небо давило своей бесконечностью, а озеро пугало ледяной глубиной.

"Все напрасно", – внезапно поняла я. "Я утону здесь и сейчас. Умру в расцвете сил. И на этом все закончится". Мне кажется, я в тот момент даже обрадовалась. Потому что смерть означала покой, которого мне так не хватало.

– Пропади оно все пропадом! – отплевываясь, выругалась рыжая длинная девица, в которой я угадала Ингрид.

Как угадала? С чего взяла? Черт его знает. Однако когда она влетела в мою спальню под аккомпанемент завывания Баньши, я поняла, что неспроста мне на что-то сережки намекали. А значит, этой ночью у айвэ будет не одна, а две беглянки, которые как-то уж очень быстро  и совершенно незапланированно собирались превратиться в утопленниц.

– Дер-р-р-рьмо! – прорычала Ингрид и надолго нырнула. Когда же я уже отчаялась увидеть ее снова и окончательно уверилась в том, что не спасла, а погубила девчонку, воды горного озера всколыхнулись, и на меня из темноты сверкнули два зеленых хищных глаза.

– Дер-р-жись, – прорычало из темноты, и я схватилась левой рукой за мокрую шерсть, помогая себе плыть правой.

– Спасибо! – поблагодарила я, не переставая стучать зубами, когда мы все-таки выбрались на берег.

– Тебе спасибо, – буркнула Ингрид и, отойдя от меня на несколько шагов, шумно встряхнулась, а потом села и, постукивая тяжелым хвостом по земле, спросила:

– И что мы теперь будем делать?

Волчица в нацепленных на нос миниатюрных розовых очках смотрелась странно и, наверное, смешно. Несомненно, только этим можно было объяснить мой внезапный приступ смеха. Я откинулась на спину и захохотала на всю округу. А Ингрид зарычала на меня, небольно цапнув за ногу.

Действительно, не время веселиться. Поднялась на ноги, подошла к берегу и, опустив правую руку в воды горного озера, создала стандартный сигнал призыва, означавший "Я в опасности. Нужна помощь". Будем надеться, что у этого водоема есть выход к всемирной сети рек. В противном же случае, даже не знаю, что и предпринять. Пока же надо было просто ждать. Опустилась на траву рядом с рыжей волчицей и задумчиво произнесла.

– А скажи мне, Ингрид, для какого такого обряда ты понадобилась айвэ Лиару?

Волчица фыркнула и недовольно проворчала:

– Гнилой маг любит поболтать, это правда. Но никогда ничего действительно ценного не говорит... Я, если честно, вообще ничего не слышала про обряд. Я думала, я им для следствия нужна.

Где-то в районе моего копчика заворочалось неприятное предчувствие, по позвоночнику вскарабкалось наверх и вцепилось зубами в шею, заставив меня испуганно вздрогнуть.

– Для следствия?

Ингрид опустила голову на лапы и прикрыла глаза.

– У меня как бы муж погиб. Четыре дня назад.

Четыре дня... В голове словно щелкнуло что-то, и я обреченным голосом спросила:

– Арнульв?

Метнулась темно-рыжей молнией, опрокинула на землю, выбивая дух из легких, и зарычала, глядя мне в лицо:

– Никогда... никогда, слышишь... Даже имя его, чтобы ни запаха, ни следа... ничего!

Я подняла руку и аккуратно вытерла крупную слезу, которая выкатилась из ярко-зеленого глаза. Обрывки слов и воспоминаний той ночи крутились в моей голове, складываясь в нечеткую картину.

– Я не хотела, прости.

Ингрид отпустила меня и снова легла, опустив голову на лапы.

– Я думала, что все закончилось, когда ма... когда мне сказали, что он умер. А оказалось, нет. Оказалось, что и после смерти он продолжает мучить меня. Люди айвэ Лиара забрали меня в башню наутро после радостной вести. Я думала, что меня казнят...

– За что?

– За убийство, конечно.

– Но разве...

– Очень хотела, – призналась она и зажмурилась. – Больше всего на свете, но нет, не я. Не знаю, кто, но спасибо ему, тому доброму человеку, который лишил жизни этого бешеного пса.

Я никак не прокомментировала ее слова, но на всякий случай опустила глаза, продолжая слушать.

– Они пришли утром. И я подумала, что никто и не будет проводить следствие, зачем? Всегда же можно сделать виноватой фамильную суку. И род не пострадает, и возмездие свершится... Привезли меня в башню. Кормили. Ни о чем не спрашивали. Айвэ этот приходил несколько раз, хватал меня за щеки и лопотал что-то о том, что я его девочка и что он меня очень долго ждал... старый извращенец. Все они извращенцы.

Ингрид открыла глаза, задрала морду и громко взвыла, а потом добавила голосом, в котором яростно звенела злость:

– Мужиков ненавижу...

Могу ее понять, наверное. Точно могу. Если бы Арнульв был моим мужем... я бы повесилась. Некоторое время мы просто молчали и думали каждая о своем. А потом молодая волчица произнесла:

– Я буду признательна тебе, если ты никому не скажешь о том, что я могу обращаться.

– В смысле? – растерялась я.

– Если кто-нибудь из старейшин узнает о том, что я полноценная волчица... мне крышка.

Ингрид тяжелым решительным взглядом посмотрела на мою шею. И я вдруг поняла, что эта девочка реально думает о том, не проще ли меня убить, чем надеяться на мое молчание.

– Что значит "полноценная"? – осипшим от внезапного страха голосом уточнила я. – Бывают и неполноценные?

– Неполноценных волчиц не бывает. Те, кто не может обратиться к животной форме, но в ком течет волчья кровь... они просто кобели и суки. Охотники, рабочие, прислуга и...

Она замолчала, но я продолжила за нее, почувствовав, как краска расплылась по моим щекам:

– Игрушки. Рабы.

Что же может быть хуже этого, если она боится?

– Полноценных волчиц держат в отдельной деревне. Заботятся о них... Неплохо, кстати, заботятся... У оборотней вообще очень силен культ беременной женщины. А полноценная волчица, как говорят наши старейшины, это волчица беременная, – неохотно пояснила Ингрид, а я в ужасе зажала рот рукой.

Все-таки не зря я оборотней не люблю. Об этой стороне их темной жизни я как-то раньше не слышала.

– Мы вымираем, знаешь ли, – продолжила несчастная волчица. – Вот наши мужчины и нашли выход из положения... Ты не думай, раньше все не так было. Это лет двадцать назад началось...

Она не пыталась оправдать свой народ, нет, она усталым голосом просто констатировала факт.

– И что, все-все волчицы... вот так вот? – прошептала я.

– Не все, – Ингрид угрюмо оскалилась. – Мама моя вот не хотела быть инкубатором... и знаешь, чем закончила?

Не знаю, но, кажется, догадываюсь. Непонятно только, почему Уна называла себя последней рыжей волчицей старинного рода. Впрочем, это не мое дело. И я решила не лезть в чужую душу и не бередить и без того гноящиеся раны.

Следующие несколько минут мы провели в тишине. Ингрид тоскливо рассматривала отражение луны в воде горного озера, а я размышляла об обряде, про который говорил айвэ Лиар. Что он задумал? Я предполагала, для чего ему могла понадобиться я. Точнее, я точно знала, для чего. Но волчица... Даже не волчица, потому что, как выяснилось, никто не знал о силе крови Ингрид, а... сука. Я споткнулась на неприятном слове и покосилась на свою спутницу.

Сейчас, когда она была в шкуре волка, сложно было определить, сколько ей лет, а в замке под завывания сигнализации времени особо не было, но я была почти уверена, что она младше меня. И намного. Что-то такое странное было в ее грустных глазах, что заставляло меня думать о брошенных на произвол судьбы котятах и раненых щенках. Короче, просто до слез хотелось обнять рыжую голову, прижать к груди и пожалеть.

Стоящее торчком ухо дернулось, и Ингрид зарычала, глядя на заросли камыша.

– Кто там? – крикнула я и придвинулась к волчице, истово надеясь увидеть в свете луны вздернутый Дунькин нос, но вместо него увидела совершенно посторонний пятачок зеленого цвета.

Ингрид издала жутковатый утробный звук и сделала шаг вперед.

– Подожди, – прошептала я и осторожно положила руку ей на загривок. – Вряд ли маленький болотник сможет нам навредить.

На вид  пришедшему было лет шесть, не больше, но у болотников это, если честно, ничего не означает: у них особь считается ребенком до тех пор, пока цвет с зеленого на коричневый не поменяет, а это может произойти как в два года, так и в пятьдесят два.

– Что тебе надо? – спросила я.

– Мне? – кустистые бровки удивленно изогнулись, а рот округлился, обнажая неровные желтые зубы. – Сами же звали...

– Я русалок звала, – возразила я, игнорируя его "мы". Никаких "мы" нет. Есть я и моя собака. Или волк. Без разницы. Раз Ингрид не хочет, чтобы кто-то узнал о том, что она оборотень, будем сохранять инкогнито с самого начала.

Болотник хмыкнул и у виска весьма однозначно покрутил:

– Спятили? Какие русалки? Они же из светлых.

– И что, – не поняла я. – С каких пор светлым в темные миры дорога закрыта.

– Наверное, с тех пор, как война началась, – зеленый человечек постучал себя пальцем по лбу. – Ты что, с луны свалилась?

Видимо свалилась. Мы с Ингрид обменялись шокированными взглядами. Она едва заметно кивнула головой в сторону болотника и я, вздохнув, все-таки спросила.

– Мы были... мы не могли... мы ничего не слышали. Какая война-то?

– Самая обнакновенная, – он болезненно сморщил и без того морщинистый пятак и пошевелил губами. – И эта, как ее? Государственный переворот. О!

И вверх указательный палец поднял. Мы с волчицей послушно проследили за его движением, словно надеясь на кончике острого коготочка увидеть этот самый переворот, а увидели щербатую луну. И я, например, перепугалась до чертиков, а Ингрид вдруг протяжно завыла. И еще горестно. У меня от ужаса мурашки побежали по всему телу. А когда откуда-то из-за гор до нас долетел ответный волчий вой, болотник бросился наутек, я же вцепилась двумя руками в рыжую шкуру и взмолилась громким шепотом:

– Ингрид, пожалуйста, хватит!!

Она рефлекторно огрызнулась, схватив меня клыками за край все еще мокрого рукава, а потом понуро опустила голову.

– Не надо было меня спасать, – наконец произнесла она. – Теперь все одно.

– Что одно?

– К светлым меня не пустят, а у темных... Либо сука, либо инкубатор... – и с нечеловеческой просто тоскою на гладкие воды холодного озера посмотрела.

И я готова была поклясться, что озеро тихонько зашептало в ответ на ее безмолвный вопрос:

– Иди сюда. Здесь тихо и спокойно. Отдохнешь. Я залечу твои раны. Я омою душу живой водой, укрою легким одеялом, согрею израненное сердце.

И подмигнуло таинственно, и колыхнулось волнами, от чего луна ухмыльнулась нам щербато и призывно. Ингрид бездумно сделала шаг к берегу, а я повисла на ее шее:

– Стой!

– Отстань.

– Стой, я говорю!..

– Ты говоришь? Не знаю, кто ты такая, – не своим голосом перебила меня волчица и мотнула лобастой головой, отбрасывая меня в сторону. – Не знаю, и знать не хочу. Давно надо было это сделать. Просто я слабая, слабая... а сейчас уже нет другой дороги. Выхода нет...

Мигнула мне зеленым глазом и еще один шаг к воде сделала.

– Да что ж такое-то! – воскликнула я чуть не плача. – По-хорошему тебе говорю, стой, а то... а то... а то хуже будет!

Ингрид даже ухом не повела, а до воды уже меньше двух метров осталось.

Элементалист я или тряпка, в конце концов? Щелкнула пальцами нервно, призывая пламя: "Помоги!" А оно и радо стараться, его попроси только, тем более что источник воды рядом и можно повыделываться, поспорить, кто сильнее, силами померяться.

Огненный ручеек вспыхнул и сине-красной змейкой побежал по периметру коварного водоема, а когда  мой пламенный ужик схватил себя за хвост, замкнув круг, воды озера  колыхнулись, взревели страшно, и высокий столб воды взлетел до самого неба, и проглотил луну, и взревел чудовищным басом:

– Она моя! Имею право!

Ох, разорви ж меня дракон!! У темных и по сей день водятся водяные. Мамочки!! В абсолютной панике бросилась на Ингрид всем телом, пытаясь прижать ее к траве. Но где там - она-то и в человеческом облике была в два раза больше меня, несмотря на свой возраст, а уж волчица со мной справилась одной левой. Отшвырнула меня в сторону легким ударом лапы и преодолела еще один метр, почти уткнувшись носом в мою испуганную пламенную стену.

– Не позволю, – упрямо пообещала я и призвала воздух, и землю, и все свои силы. Я бросила все мысли вперед, только чтобы остановить Ингрид от последнего шага в ее жизни.

Озеро вскипело, затянув нас с волчицей в молочный туман. Ничего не видя, на ощупь, я пробиралась вперед, боясь оступиться и попасть в гости к водяному или наткнуться на свое же собственное пламя. Вслепую нащупала жесткую волчью шкуру, вцепилась десятью пальцами намертво и заверила:

– Не пущу никуда. Хочешь умереть? Убей меня. Не для того я позволила твоей матери совершить весь этот ужас в моем теле, чтобы сейчас смотреть, как ты умрешь. Ты мне должна жизнь.

Водяной взвыл не хуже баньши, и сверху на нас упала, по ощущениям, целая тонна воды.

– Ин-грид... – захлебываясь, выдохнула я последние капли воздуха. – Не отпускай! Я плохо пла...

Волчица сжала челюсти на моем левом запястье и потянула на себя. Нас затягивало в воронку, которая образовалась в центре проклятого озера. И ничего хорошего в этом не было. Да, пока мы были живы и могли дышать. Пока.

– Не хочу умирать! – я схватилась за эту мысль, вырывая себя из собственного страха.

Тряпка! Бездарь! Бессовестная трусиха!

Ледяные воды, словно испугавшись, отступили перед моей яростью, а потом нас с Ингрид подняло на гребне волны почти к самым звездам и без предупреждения вынесло на ласковый шелк прибрежных трав. И вся природа вокруг нас застыла, как муравей в янтарной слезе. Движение жизни остановилось. Даже ветер замер, боясь потревожить наши тела своим прохладным дыханием.

Маленькое лохматое существо, больше всего похожее на пушистый шар с куцым хвостиком и большими подвижными ушами, дернуло кончиком розового носа, еще больше округлило черные глазки и проговорило басом водяного духа горного озера:

– Прощенья просим, Владыка, обознатушки вышли…

Он легко коснулся трехпалой лапкой кончиков моих пальцев на ногах и головой покачал:

–Ай-ай! Ножки холодные совсем, не заботитесь вы о себе, многогранная наша!

Я закашлялась, а он осторожно погладил мою ступню, и по всему телу разлилась волна приятного тепла.

– А что? Предупреждать надо сразу, – оправдывался водяной, не замечая того, что я почти при смерти от удивления, и при этом с важным видом сушил мою одежду.

– По закону все, что упало в эти воды – моя естественная добыча.

Огромные уши виновато прижались к шарообразному телу, а маленькие ручки тем временем наколдовали пару теплых вязаных носков.

– Ты это слышала? – спросила я у Ингрид. На какой-то миг мне подумалось, что все это галлюцинации и игры умирающего мозга, но волчица в ответ зарычала и мотнула головой, мол, не забывайся. Ах, да… У нас же конспирация... я понимающе кивнула и виновато улыбнулась.

– Могу ли я как-то искупить свою вину? – в голосе водяного заискивание причудливо переплелось со страхом, обожанием и надеждой. Я же все больше и больше склонялась к мысли о том, что все происходящее – бред.

– Э-э-э… – бросила еще один неуверенный взгляд на волчицу. – А нельзя ли объяснить, что ты имел в виду, когда назвал меня владыкой?

Водяной радостно оскалился и восторженно затрясся маленьким пушистым тельцем.

– О, моя многогранная! – черные глазки восторженно блеснули. – Самая коварная из всех коварных! Тебе не провести старину Во! – погрозил мне пальцем и смешно махнул ушами. – Я ни на миг не поверю, что ты не знаешь, что я имею в виду. Ты умеешь говорить с водой, у тебя есть кольцо…

Водяной подмигнул мне, поймал маленькими лапками мою левую руку и с благоговением дотронулся до кольца, которое мне Алекс подарил, и мне показалось, что голубая волна бриллиантиков загадочно подмигнула мне в лунном свете.

– Поэтому я ни на секунду не обманусь в том, что ты не знаешь, о чем речь. Ты будешь самой прекрасной Владыкой, – прошептал он едва слышно.

Бахрома тонких волосков на краях больших ушей восторженно задрожала, и старина Во закончил срывающимся голосом:

– Могу я еще чем-то помочь?

Я посмотрела на него растерянно - запутанная, испуганная. С каждым днем все хуже и хуже. Загадки плодятся, ответы не находятся. А те, которые находятся, запутывают все еще больше.

Ингрид проворчала у меня под боком, привлекая мое внимание. Действительно, саморефлексией можно заняться и позже.

– Нам бы выбраться отсюда… Я странная Владыка, – я тихонько рассмеялась. – Ты очень удивишься, если я скажу, что нам, мне и моей… собачке, очень надо к светлым?

– Ты лучшая! – удивил меня темный водяной и восторженно затрясся всем маленьким тельцем.

– Такая светлая, такая наивная... даже не верится, что так бывает.

– Как бывает? – я растерянно улыбнулась ему и бросила недоуменный взгляд на Ингрид, у которой шерсть на загривке почему-то встала дыбом.

– Удивительно, – длинный средний палец водяного легко скользнул по моему запястью и дотронулся до трепещущей точки пульса. – И еще легко очень.

Я почувствовала легкий укол и мысленно прокляла свою беспечность. Почему мысленно? Да потому, что мгновенный паралич не позволил бы мне и звука произнести. Я с тоскою вспомнила уроки папы, посвященные правилам безопасности и общению с незнакомыми и потенциально опасными личностями, успела заметить, как в зарослях камыша мелькнул рыжий хвост, а потом меня выбросило из этой реальности в космос.

А может не в космос, а в какое-то другое место, но там тоже было много пространства и звезд, которые кружились перед моими глазами, словно кусочки цветного стекла в калейдоскопе, складывались в причудливые орнаменты, зеркально отражая свое повторение, а потом неожиданно сложились в одно пронзительное слово: Александр!

Я задохнулась, словно меня ударили в грудь, и медленно подняла веки, чтобы обнаружить уже не единожды виденный мною стеклянный купол. И Алекса, прижавшегося лбом к стеклу и глядящего на меня с мучительной тоской и болью.

– Алекс! – прошептала я и протянула в его сторону руку, а он подпрыгнул, словно я в него заряд из огненных искр бросила, и недоверчиво нахмурился.

– Юл?

Моя очередь подпрыгивать на месте. Он что же, слышит меня? За полтора года своих подкупольных свиданий я успела привыкнуть к абсолютной тишине. Ну, и изредка к едва слышным обрывкам слов, которые долетали до меня эхом чужих мыслей. Поэтому неожиданное изменение меня немного испугало.

– Юлка, ты слышишь меня? – Алекс двумя руками прижался к стеклу и смотрел на меня требовательно и... зло? – Пятый час утра... Проклятье! Ты почему не спишь? Зараза, я весь извелся. Думал, что...

Он сухо сглотнул, и я увидела, как судорожно дернулся кадык под загорелой кожей.

Виног оторвал одну руку от купола и рванул ворот на черном кителе. Золотая пуговица отскочила в мою сторону и, без труда преодолев стеклянный барьер, остановилась у моих ног. Я, словно лунатик, наклонилась за ней, подняла и зажала в кулаке.

– Алекс... – повторила снова и посмотрела на своего мужа недоуменно.

Странный сон, вязкий, как сосновая смола…

– Можешь сказать мне, где ты?

Отрицательно качнула головой и вздохнула пристыжено. Даже во сне неловко становится от воспоминаний о собственной глупости.

– Ох... судя по всему, в заднице у дракона...

Алекс нахмурился.

– Не то чтобы я там бывала раньше, – продолжила я рассуждать вслух. – Но все когда-нибудь случается в первый раз.

– Солнышко, ты меня пугаешь.

– А уж сама-то я как боюсь... никогда не думала, что водяной похож на колобка в шубе... и уши еще такие смешные, а сам...

– Юла!

– Старина Во, старина Во... – бормотала я, озвучивая свои переживания. – Ну, попадись он мне!..

Где-то что-то упало, послышался странный звон, а потом, словно сквозь толщу воды, а скорее всего, именно сквозь толщу воды, до меня долетело:

– Она что, спит?!! Я тебе уши поотрываю, старый идиот!!

Стекло моего купола вдруг прочертила жирная трещина, и Алекс чертыхнулся.

– Юлка! Ты не бойся, не слушай никого, никому не верь. Я найду, я... я, маленькая моя, так люблю!!

Купол стремительно оплела паутина мелких царапинок, а затем он взорвался фонтаном стеклянных брызг.

– Алекс! – выкрикнула я, пряча лицо от осколков, и проснулась.

Вкус его имени все еще был на моих губах, сердце тревожно качало кровь, легкие судорожно впитывали в себя воздух, а моя правая рука сжимала маленькую золотую пуговицу.

– Ох, – я закрыла глаза и, даже не выяснив, куда же меня затащил коварный водяной, заснула. Но, к моему сожалению, больше не было стеклянного купола и Алекса за ним. Мне снился ветер и океан, звезды и летающие змеедраконы, волки, колобки с большими ушами, мыши, пельмени… В общем, классический бред. Проекция тяжелого дня.

Так что и удивляться не стоит тому, что проснулась я разбитая и уставшая, словно и не ложилась. Впрочем, я же и не ложилась – усмехнулась зло – меня уложили. Так сказать, не спросив моего мнения по этому поводу, а точнее, вопреки ему.

С каким-то яростным любопытством оглянулась по сторонам и забыла выдохнуть от удивления.

Комната, в которой я очнулась, собственно комнатой не была. Я находилась внутри шара, воздушного пузыря, сложенного из сотен многогранных ячеек. С интересом, забыв о страхе, всматривалась в эти удивительные окошки. И только часть из них действительно были окнами, рассказывающими мне о том, что происходит за пленкой моей новой тюрьмы. И где это происходит. Однообразие малоподвижной озерной рыбы весьма непрозрачно намекало мне на то, что мой пузырь расположился на дне все того же горного озера. Либо другого?

Я нахмурилась и присмотрелась к другим ячейкам, окончательно убеждаясь в том, что правильным является первое предположение. Потому что я увидела знакомый берег и камышовые заросли, в которых успела скрыться Ингрид, когда старина Во парализовал глупую меня. На волчицу я не обижалась и зла не держала. Она поступила правильно, в отличие от меня. Спаслась, пока не стало поздно. Все верно, это я забыла, что в джунглях темных каждый сам за себя, а она здесь всю жизнь прожила. У нее это правило кровью на сердце выжжено. А я... Ну, что ж. За свою глупость я буду платить сама.

Раздраженно собрала рассыпавшиеся волосы в косу, продолжая рассматривать составляющие стен воздушного пузыря.

Некоторые ячейки были затянуты молочным туманом, словно шторкой занавешены. В других отражались неизвестные мне городские площади, пейзажи, чужие спальни и наконец... Я зажала рот рукой и неверящим взглядом снова прилипла к заинтересовавшему меня "окну".

Алекс выглядел совершенно точно так, как и в сегодняшнем моем сне. Немного уставший, взволнованный, в черном кителе с одной недостающей пуговицей у воротника. Он стоял, облокотившись одной рукой о стену, а второй прижимал к этой же стене какую-то блондинку. Звука не было, но губы моего мужа двигались, время от времени изгибаясь в презрительной усмешке. А значит, они с девицей о чем-то говорили. И, кажется, даже спорили. Из-за плеча мужа я не могла рассмотреть лица девушки. Однако по дорогому модному платью, по сложной прическе можно было догадаться, что она из знатных.

Я даже приревновать не успела, только задумалась над вопросом, что неизвестной от моего – моего! – мужа понадобилось. А потом на сцене появилось еще одно действующее лицо, и я взвыла просто. В первую очередь, из-за проклятых сережек, которые не посчитали заинтересовавший меня эпизод достаточно важным для того, чтобы включить для меня трансляцию.

А события, за которыми я могла наблюдать, бесспорно были важны. Потому что в комнату, где Алекс о чем-то спорил с блондинкой, вошел айвэ Лиар. Чертов гнилой маг!

Вошел стремительно, словно к себе домой, бросил на Алекса удивленный взгляд и замер. А потом улыбнулся так... плотоядно, что ли... и мне страшно стало до чертиков. И еще совершенно непонятно, как так получилось, что они в одном помещении очутились. У них же этот, как его, государственный переворот...

А айвэ тем временем перевел взгляд с Алекса... на меня. И никаких сомнений не было в том, что он меня действительно видит. Рожа, главное, еще такая довольная-довольная стала, словно он экзамен по теории магии автоматом получил, и на экзекуцию к Живоглоту идти не надо. Пальцами щелкнул, и маленькое окошко, через которое я за происходящим подсматривала, как будто запотело с другой стороны, лишая меня картинки.

Вот же черт! Пробежалась быстро по остальным "открытым" окошкам и только ногой недовольно топнула. Ничего интересного. Хотя в одном месте, в камышах, вроде бы мелькнул кончик темно-рыжего хвоста, что заставило обрадоваться – она все-таки меня не бросила! – и брови нахмурить – зря не бросила, вряд ли волчица мне сможет чем-то помочь.

А кто сможет? Я задумчиво достала из кармана платья пуговицу Алекса, которая ко мне из сна в реальность выкатилась. В подробностях прогнала в памяти еще раз подкупольные события... и вдруг успокоилась, поняв, что все действительно будет хорошо. Скрестив ноги, уселась на пол и принялась размышлять. Нет, не о побеге. Бежать не хотелось. По крайней мере, не сейчас. Как-то у меня поменялись приоритеты. В первую очередь, хотелось оторвать большие бархатные уши с трогательной бахромой, а уж потом...

От размышлений меня отвлек знакомый звон. Я вдохнула, медленно выдохнула и глаза закрыла, прислушиваясь к себе, а точнее, к чужим словам, которые зазвучали в моей голове.

– Я просто просил сделать ей качели. Это так сложно?

Невнятное бормотание в ответ совпало с моим недоуменным взглядом.

– Я что, вообще все за вас должен делать?

– Айвэ, – капризный женский голосок показался мне знакомым, – они меня совсем-совсем не слушаются. А я предупреждала. И кстати, про сон тоже.

– Ты моя девочка, – в голосе мага удовлетворение причудливым образом сочеталось с презрением. И непонятно, чего было больше. Мне казалось, что второго, а хозяйке знакомого голоса, очевидно, первого. Потому что она звонко рассмеялась и произнесла:

– Я очень стараюсь, айвэ. Кроме вас у меня никого нет.

И после этого тишина. Что? Это все, что ли? С трудом поборола в себе странное желание вытянуть серьгу из уха, чтобы убедиться в отсутствии наглой и злорадной ухмылки. Ибо последние включения моих серег как бы намекали на зловредность и злонамеренность их характера.

Тряхнула головой, отгоняя странные мысли, и замерла, увидев, что небольшой сектор моего пузыря задрожал, покрылся рябью и с неприятным хлюпающим звуком образовал кривой проход, впуская ко мне айвэ Лиара.

"Он вездесущ!" – подумала я в первый миг, как увидела мага. Как иначе он мог только что разговаривать с Алексом, затем отдавать распоряжения о каких-то качелях и наконец...

Разговаривать с Алексом! Сердце зашлось, не веря себе. Неужели он здесь? Конец неприятностям? Он заберет меня отсюда и…

Айвэ Лиар окинул мою фигуру мрачным взглядом, достал из кармана белоснежный носовой платок и принялся рваными движениями вытирать руки.

– Тебе говорили уже о том, что ты маленькое чудовище? – между делом поинтересовался он. – Нет? Не поверю ни на секунду! Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!..

А я и смотрю. Я глаз оторвать не могу, если на то пошло. И даже не из-за того, что слова мага меня, мягко говоря, шокировали. А потому что на брезгливо отброшенном в сторону платке я следы крови заметила.

– Чудовище?

– Не понимаешь? – мужчина покачал головой. – Что ж, я приподниму завесу над этой тайной.

Да уж. Будьте любезны, а то у меня некоторым образом перепутались понятия добра и зла. Я все больше склонялась к мысли, что я жертва, а оказалось, наоборот, монстр.

– Люди из-за тебя совершают чудовищные вещи.

Я даже скривилась. Взрослый дяденька, я бы даже сказала, пожилой, если судить по количеству и качеству волос, а туда же: свою вину на чужие плечи перекладывает. Сейчас будет обвинять меня в том, что я заставила его себя похитить и медовый месяц мне испортить. Ну, никакой совести у этих темных!

– Знаешь, сколько лет я знаком с Катериной Виног?

Свекровь-то моя тут каким боком?

– Думаешь, легко мне было так с ней поступить?

Я начала нервничать, теряя нить разговора.

– Вы сейчас про государственный переворот что ли? – спросила я, хотя клялась же себе в присутствии этого гада хранить гордое молчание.

И не зря клялась. Потому что айвэ после моих слов расхохотался, откинув голову назад, некрасиво и громко, всколыхнув неприятным звуком стены удерживающего нас пузыря.

– Переворот? – он с трудом втянул в себя воздух и наклонился, опершись ладонями в колени. – Детка, брак наследницы престола – это еще не переворот...

– А наследница престола тоже так считает? – спросила я, и у айвэ сползла улыбка с лица.

– Наследницу никто не спрашивал, – он сощурился, словно сомневался в правильности принятого решения, наклонил голову к левому плечу и не вполне уверенным голосом произнес:

– В любом случае, об этом рано еще говорить. Свадьба назначена на Праздник плодородия, – ухмыльнулся мне желтозубо и подмигнул. – Чтоб уж наверняка. Не хочу рисковать, планирую сделать наследника в первую же брачную ночь.

Я даже глаза прикрыла, борясь с волной отвращения, но от хриплого голоса таким образом не избавишься же. Пусть айвэ замолчит. Пожалуйста. Это слушать невозможно. Но он не собирался оставлять меня в покое, он продолжал:

– Зачем я вообще тебе об этом говорю?

– Вы рассказываете о природе моей чудовищности, – напомнила я и глаза открыла, чтобы обнаружить, что маг подошел ко мне на расстояние вытянутой руки.

– Чудовищности... – задумчиво повторил он и средним пальцем провел от мочки моего правого уха до подбородка. – Ты знаешь, что ты красавица, правда ведь?

Отклонилась назад, не сумев сдержать дрожи омерзения, а мужчина улыбнулся криво:

– Не нравлюсь?

Глупый вопрос. Умные женщины на глупые вопросы не отвечают. Вместо этого они отступают назад, спрятав за спину трясущиеся руки, голову держат ровно и... да, продолжают молиться всем известным богам: пожалуйста, пусть он только так не смотрит на меня! И вообще никак не смотрит. А еще лучше, пусть он, пожалуйста, умрет.

Но айвэ умирать не собирался. Он понимающе ухмыльнулся, когда я наткнулась взглядом на его окровавленный платок, и мерзко растягивая гласные, произнес:

– Ах, да... мы же обсуждали... Как ты сказала? Природу твоей чудовищности?

И без какого-либо перехода рыкнул на меня:

– Не хочешь спросить у меня, чья это кровь?

Молча повела головой из стороны в сторону, наблюдая за тем, как айвэ, не отрывая от меня взгляда голубых до белизны глаз, наклонился за испачканным куском батиста.

– Спроси! – вдруг заорал он, а я затрясла головой, что есть силы, и уши руками зажала, но продолжала смотреть, и смотреть, и смотреть...

– Боишься или догадалась? – оскалился маг и помахал платком перед моим лицом.

– Я...

– Ты. Это ты его убила. А он был хорошим мальчиком, между прочим, хоть и слишком светлым для темного.

Два стремительных шага в мою сторону, и сухие пальцы больно впиваются в мои плечи:

– Маленькое чудовище, я же предупреждал тебя, – он больно сжимает, оставляя на коже красные следы, и наклоняется все ниже. – Я же просил - будь послушной девочкой... Я слов на ветер не бросаю.

– Это... это не... – я что-то вяло бормотала и пыталась вырваться.

– Сама расскажешь его матери, почему он умер, – пообещал айвэ Лиар и, смакуя каждое слово, уточнил:

– Твой Алекс мертв. Он не придет к тебе боль...

И замер, широко распахнув глаза, потому что я тихим голосом велела:

– Заткнись!

Велела и с удивлением застыла, глядя в почти белые глаза шокированного мага. Попыталась произнести хоть слово, но воздух убежал от меня, обрывая дыхание. Оказывается, дышать чертовски сложно. Оказывается, воздух бывает густым и забивает до рвоты легкие кусками ужасающей реальности. Оказывается, жить можно еще очень долго после того, как сердце остановилось. И даже пытаться дышать, и с удивлением смотреть на мага, безмолвной рыбой открывающего рот и рвущего на груди одежду. Напрасно. Воздух сквозь кожу не впитывается, я проверяла.

– Ты. Не. Можешь... – хрипит второй человек темного королевства, а я смотрю на него с каким-то странным любопытством, удивляясь, что он может говорить.

– И что меня остановит? – присела на корточки, чтобы заглянуть мужчине в лицо снизу вверх.

– Тут. Не. Магическое. Пространство.

Нет, ну какой упорный! Говорит и отказывается умирать.

– Серьезно?

Я позволила айвэ вдохнуть немного воздуха и, перейдя на внутреннее зрение, оценила отсутствие магических нитей. И правда...

– А зачем мне магия? – я оскалилась, пугая себя же своею яростью. – Я же Владыка, как меня старина Во уверял.

– Он вра-а-ал, – простонал айвэ, а я пожала плечами.

– Ой, а я не догадалась! – это я сказала? Это мой голос так отвратительно звучит? – Неуважаемый айвэ, вы вообще представляете себе суть элементализма? Или моя свекровь вас при себе за красивые глазки держала?

Свекровь... Наверное, уже нет. Алекса нет, и... Темный маг взвыл, а я повела бровью и спросила:

– Так что там насчет моей природной чудовищности? Вы не закончили.

Почему мне даже не хочется плакать? Больно же, до зубовного скрежета больно... А я не плачу, я вместо этого бессмысленные вопросы задаю. Что со мной происходит?

Айвэ Лиар прожигал меня ненавидящим взглядом. И телепатом быть не надо, чтобы догадаться, о чем он в этот момент больше всего мечтал, какие молитвы возносил своим темным богам. Впрочем, в том, что маг умел молиться, я очень сильно сомневалась.

– Сглупили вы, айвэ, когда эфир от магических нитей очищали. Мне они ни к чему, а вы ответить на мои выпады ничем не можете.

Мужчина скрипнул зубами и прикрыл глаза.

– Давайте так: вы мне ответите на мои вопросы, а я вам за это жизнь сохраню. Возможно, даже не покалечу.

– Маленькая дрянь, – выдохнул айвэ, и я немедленно прекратила подачу воздуха в его легкие и языком цокнула.

– Ай-ай! Ответ неправильный. Попытка номер два. Я не шучу.

Кислород со свистом вошел в пересохшее горло реально испуганного мага. Я удобно уселась на дне пузыря, поджав под себя ноги, и терпеливо ждала, пока эта сволочь восстановит дыхание.

– Сначала про обряд, – велела я, когда мужчина перестал хрипеть и кашлять и опалил меня гневным взглядом.

– Что ты знаешь об этом?

– То, что вы мне сейчас расскажете, – призналась я почти искренне, посчитав, что не обязана рассказывать этому человеку о своих источниках информации. Источники благодарно звякнули в ушах, а уши приготовились слушать.

– Зачем тебе это? – не сдавался айвэ. – Меньше знаешь - лучше спишь.

– Айвэ... – я вздохнула.

– Понял. Не надо наглядной демонстрации. Об этом я могу рассказать.

Я удивленно посмотрела на него. Он все еще думает, что есть вещи, о которых он НЕ МОЖЕТ мне рассказать? Даже не стала комментировать эту фразу, махнула рукой, от чего маг дернулся и сжался.

– Я жду.

История о магии, крови и устремлениях, в основном, научно-исследовательская

Айвэ Лиар еще не носил титул, не был грозным седовласым магом, его именем не пугали маленьких светлых эльфов, а темные не мечтали быть на него похожим. Он был маленьким Лиросиком, но уже тогда больше всего на свете мечтал о власти и бессмертии. Да. Пусть и условном, но все-таки.

Книги стали лучшими друзьями надолго, будоражили воображение, лишали сна и нашептывали... о странном.

Сначала Лиросик думал, что это сказки, вымысел вымирающего народа, а потом понял, что сказок вообще нет. Все мифы – это искусно спрятанная правда, надо только суметь ее увидеть.

И юный Лиар сумел. Перелопатив горы литературы, перерыв сотни библиотек, подняв запрещенные архивы, он нашел то, что поможет ему обрести бессмертие.

Нет, это не был мифический философский камень, который изобретался с регулярностью раз в триста лет, не эликсир жизни, не формула всевластия... Простая генетика и старый волчий миф натолкнули на мысль об идеальном способе достижения бессмертия: идеальное оружие - вот что обессмертит его имя. Оружие, против которого не сможет устоять ничто и никто.

И ведь надо было так мало: одна светлая девочка, которую давно уже предсказывали видящие кровь, и одна темная жертва, в жилах которой текла бы кровь древнего волчьего рода.

Вместо рыжей Ингрид можно было бы взять любую другую суку, оборотни бы не отказали, они бы и десять литров крови преподнесли айвэ Лиару, как бескорыстный дар. Но один короткий допрос обезумевшего призрака навел на мысль, что Ингрид больше подойдет на роль донора. В конце концов, если верить отрывочным сведениям, что удалось выжать из оставшейся от оборотня ступни, ее мать сумела полностью слиться с аурой будущего оружия. А это говорит о многом и намекает на сильную кровь.

Осталось только дождаться благополучного расположения звезд, а потом заставить дочь светлого мага выпить необходимое количество крови оборотня. Надеть на девчонку ошейник, замкнуть на себя и...

Почему никто до этого не додумался раньше? Ведь все так просто. Оборотни, которые в принципе не могут пользоваться магией в силу своего магического происхождения, всю магию мира тысячелетиями фильтровали в своей крови. И никто, никто до айвэ Лиара, не понял простой истины: нет отравления кровью оборотня. Есть перенасыщение организма первозданной магией. И надо не избавляться от нее, уж если она попала в ваш организм, а искать способы удержания ее в себе навеки.

И способ нашелся.

Теперь же этот способ гневно сверкал большими серыми глазами и наивно угрожал смертью. Нет, смерти айвэ не боялся. Он прожил долгую жизнь. И пусть она завершится не так, как хотелось бы, но...

– Не завершится, не плачьте... – грубо перебила девчонка. – Ваша смерть не входит в мои планы.

Подумала секунду и добавила:

– По крайней мере, не ваша окончательная смерть. И когда я говорю "окончательная", я именно это и имею в виду. Никакого бессмертия, никакого оружия... Я, наверное, все-таки порадую себя сегодня вашей временной кончиной...

Айвэ Лиар прикрыл глаза, чтобы спрятать всполох паники и ужаса. Девочка не была похожа на себя. Она наклоняла голову к плечу, безмолвно двигала губами, ведя внутренние споры с самой собой, и прожигала, прожигала, прожигала айвэ почти мертвым взглядом.

– Да, – решительно тряхнула лохматой головой. – Убью, чтобы оживить и убить снова. Теперь же я это могу? – посмотрела на него вопрошающе и удивленно. – Думаю, мать Земля мне не откажет в маленькой просьбе.

Вскочила на ноги и начала круги по пузырю нарезать, бормоча под нос и пугая седовласого мага своими безумными взглядами.

– Разве много я прошу взамен убитого детства и любви? Всего ничего ведь... Самую малость... Смерть врага – это же лучшее лекарство, наверное. Тем более, если есть возможность пережить эту смерть несколько раз.

Остановилась напротив перепуганного мужчины и задумчиво проговорила:

– У русалок потрясающая библиотека. Вы не представляете, айвэ, сколько нового я там узнала. Особенно про воду. Вы знали, что тело человека на шестьдесят процентов состоит из воды?.. Забавно, не правда ли?..

Замолчала. Вздохнула тяжело, а потом уверенным голосом произнесла:

– Я думаю, для начала мы избавим от воды вашу правую руку. Вы же правша? Ею вы убивали моего... Алекса?

И посмотрела на айвэ растерянно и... вопросительно, да. Она словно ждала сигнала к действию, словно просила благословения, разрешения на смерть. На его, айвэ Лиара, смерть. И возможно, даже не на одну.

Айвэ испугался. Да, он не боялся смерти, но пытки...

– Я обманул! – взвизгнул он по-бабски пронзительно. – Он жив!

***

– Я обманул! – крикнул испуганно айвэ. – Он жив!

Сердце шевельнулось в груди недоверчиво. Должна ли я верить ему сейчас? И почему в плохое поверить проще, чем в хорошее?

– Когда именно вы обманули? Когда говорили, что убили Алекса? Или прямо сейчас, потому что боитесь?

– Первое, – ответил маг угрюмо.

– Но... зачем?

Просто в голове не укладывалось. Для чего надо было говорить мне эту дикую вещь? Он садист? Это такая шутка дурацкая?

– Качели, – без особой охоты выдавил маг сквозь зубы. – Я... мне нужны были эмоциональные качели для тебя. И чем круче, тем лучше...

Качели...

– Вы все еще надеетесь сделать из меня темную? – я криво улыбнулась.

– Я не надеюсь, – айвэ зеркально отразил мою усмешку. – Я уже это сделал... Ты, конечно, заставила меня попотеть, но оно того стоило... По крайней мере, к светлому трону тебя теперь не призовут. Илиодор не потерпит при своем дворе ни одного темного пятна. Уж я-то его знаю...

Самое забавное во всей этой ситуации было то, что мужчина действительно верил в то, о чем говорил. Мало того, было видно, что во всей этой ситуации его радует именно тот факт, что я не смогу служить Светлой Короне. Серьезно? Он серьезно думает, что я расстроюсь по этому поводу?

Видимо, думает. И еще неправильно оценивает причину моего молчания, а потому продолжает:

– У Илиодора Сияющего просто пунктик насчет сияния и чистоты. Абсолютный свет – вот как он называет своих придворных. Ты не знала? Я думал, отец говорил тебе... Или просто пожалел свою маленькую девочку?

Может, и пожалел. Я не знаю. Но о пунктике светлого короля, наверное, не знали только младенцы.

Я вполуха слушала рассуждения айвэ о том, что, узнав о моем «неспорадическом затемнении», король сошлет меня в захолустье, спрячет в дыру навеки и... и это было бы так просто и замечательно!! Почему мне самой это в голову не пришло?

Ликование. Вот что почувствовала я, когда стало понятно, что выход из безвыходной ситуации все-таки есть. Да! Илиодор Сияющий действительно сошлет меня на край Мира, только чтобы я не маячила перед ним темным пятном на моем крем-брюле. И да, ему совершенно необязательно знать о том, что...

– ...и когда король выдаст свою дочь замуж за темного принца... – в мои мысли неожиданно ворвался голос айвэ Лиара, и я недоуменно посмотрела на него. Какого темного принца? У Алекса совершенно точно нет брата.

– Что? Я не расслышала?

– Я говорю, что даже свадьба темного принца и светлой принцессы не поможет тебе задержаться при светлом дворе. Пойми, девочка, я предлагаю тебе половину мира и даже больше. Темный трон умеет награждать своих преданных слуг.

Какие слуги? Какие награды? Что это за бред был про свадьбу Алекса? Я сошла с ума? Или мне приснилась вся эта страсть? Или это игры реальности? Заговор и обман с целью... с целью.

«Я люблю тебя!» – сказал темный принц, и я поверила сразу. Потому что он просил верить, потому что он – это он. Улыбнулась, глядя в лицо айвэ, и он подавился своей ядовитой слюной, закашлялся и замолчал.

– Тебе все равно, – удивленно пробормотал он. – Проклятье, я был уверен, что... неужели ты настолько темная, что потерпишь другую женщину?

Мне стало очень весело и очень легко, словно я выпила сразу три бокала холодного игристого вина, а на закуску был один сладкий поцелуй моего мужа.

– Мне казалось, что... – продолжал маг. – А ты знаешь, что у дедушки твоего обожаемого Алекса было три жены?

Я не выдержала и рассмеялась.

– Не веришь... Что ж, я бы на твоем месте тоже не верил, но спроси у него про свадьбу, спроси. Увидишь, что он ответит.

– Услышишь, – исправила я, не переставая улыбаться. – Я спрошу, айвэ, вы не думайте... Обязательно спрошу.

Сказала это и нелогично задохнулась от счастья: могу спросить, поцеловать могу, устроить семейный грандиозный скандал, сказать, что люблю, дотронуться до небритой щеки, вдохнуть любимый запах... Он жив!

Не сдержавшись, рассмеялась снова, а айвэ, наконец, замолчал. И к лучшему, потому что мне надо было подумать над тем, как выбраться отсюда. Да и над тем, как транспортировать айвэ Лиара к светлому двору, тоже не мешало бы поразмыслить. Тем более, что маг смотрел на меня хмуро и нервно сжимал губы, явно из последних сил сдерживая себя, чтобы не задать насущный вопрос о своей дальнейшей судьбе.

А судьбу его я определила в тот миг, как он сообщил мне о своей победе в борьбе за колер моей ауры. Неизвестно, что там с государственным переворотом, непонятно кому верить и во что... Но я уверена в одном: папа в обиду не даст, не сорвется и не наделает глупостей, чего не скажешь с той же уверенностью о некоторых темных личностях. Поэтому гнилого мага нужно торжественно вручить Волчку-старшему. А он уж позаботится о том, чтобы межмирный суд состоялся. И о том, чтобы айвэ получил по заслугам. За все. За мое похищение, за издевательства, за смерть...

– Про Вепря тоже наврали? – спросила я, сжимая за спиной большие пальцы рук на удачу.

Айвэ побледнел и отвел глаза.

– Я не могу на все вопросы отвечать так, как тебе хочется.

Не может... конечно, нет. Зубами скрипнула и до крови ногтями ладони разодрала, так сильно хотелось сделать больно этому человеку за его слова. Но не сделала. Я подышала громко носом, прогоняя желанные слезы, потому что не время и не место плакать, и произнесла:

– Наверное, глупо и неуместно просить вас создать портал переноса?

– Может, стоит включить мозг и вспомнить о том, что это пространство лишено магии? – прошипел айвэ. – Или включать все-таки нечего?

Я покраснела от злости и стыда. А может быть, побледнела. Не знаю, но позвоночник окатило ледяной волной, а щеки наоборот загорелись. Разорви меня дракон! Как же теперь отсюда выбраться? Стоит мне разорвать стены пузыря, айвэ получит доступ к магическим нитям, а маг его уровня уж найдет способ справиться с неопытным элементалистом. Наверное, именно поэтому он так откровенно отвечал на мои вопросы. А еще так малодушно трусил. Легко быть смелым, когда терять уже нечего, но призрачная надежда всех и каждого сделает перестраховщиком и интеллигентным трусом.

Ох, Юлка, снова ты влипла...Теперь, главное, не паниковать, а думать логически. Что мы имеем? Имеем очень сильного мага, временно парализованного и лишенного доступа к магии. Ну, а учитывая тот факт, что этого доступа он себя сам лишил, то очевидно, весьма и весьма злого. На весь мир, и на меня в первую очередь. А потому рисковать и выпускать его из этого замечательного пузыря никак нельзя. Кстати, о пузыре. Как такое вообще возможно? Впервые слышу, чтобы кому-то удалось избавить пространство от магических нитей. Известно же: магия везде.

Временно отложила мысли о магии и нитях в сторону и вплотную занялась изучением самого пузыря. Ткнула пальцем в одну из стенок и обнаружила, что это тонкая эластичная пленка, легко деформирующаяся при нажатии. Я понадеялась только на то, что пленка эта достаточно прочная и не порвется в самый неподходящий момент. Кто его знает, что там за стенками пузыря, а вдруг и вправду толща озерной воды.

Впрочем, как-то же айвэ проник сюда, не разрушив целостности пузыря... Решительно шагнула в ту сторону, откуда, как мне казалось, появился маг. Найти точное место прохода было достаточно сложно, но метод тыка меня пока еще никогда не подводил: дотронулась там, ткнулась здесь – и вот результат, в одном месте пленка не прогнулась под моим прикосновением, а легко разошлась в стороны, пропуская мою руку наружу.

Айвэ проворчал что-то за моей спиной, я повернула голову в его сторону, чтобы наткнуться на недобрый взгляд.

– Скажите, айвэ, с той стороны пузыря безопасно?

– Опытным путем проверь, – ухмыльнулся он и демонстративно губы поджал.

– Ладно, – я согласилась легко и улыбнулась даже. И эта легкость и радость меня саму испугали больше, чем мага.

– Ладно, – более уверенным тоном повторила я. – В таком случае, будем действовать наверняка. Я прекращаю подачу воздуха вам и провожу свой маленький эксперимент. Вам же лучше, чтобы со мной за пределами этой сферы не случилось ничего страшного. А то ведь я могу и не вернуться.

Еще раз улыбнулась айвэ Лиару и да, с каким-то пугающим восторгом запретила воздуху касаться легких мага.

– Ох, совсем я с вами душой зачерствею, – покачала я головой, наблюдая за тем, как айвэ разевает широко рот в попытке поймать убегающую от него жизнь.

– Никуда не уходите, я сейчас вернусь, – ну, не смогла удержаться от ехидного тона напоследок, каюсь. Дотронулась до пленки в том месте, где моя рука нашла проход, и смело шагнула за пределы сферы.

Откровенно говоря, совсем и не смело, но очень хотелось верить в то, что со стороны это не выглядело так, как ощущалось изнутри. Потому что там, под самым моим сердцем расцветала пышным цветком паника, щедро политая слезами страха и испугом.

И напрасно. Потому что пузырь не находился на дне озера. И на пике горы – тоже нет. Его не окружали кровожадные хищники, и не менее кровожадных оборотней я тоже не заметила, кроме одного, а точнее, одной, которая сидела у края камышовых зарослей, приложив уши к голове и готовясь к прыжку.

Увидев меня, юная волчица удивленно клацнула зубами и попятилась.

– Все нормально, – махнула ей рукой. – Я сейчас.

Развернувшись, забралась обратно в сферу и, подмигнув айвэ Лиару, который начинал постепенно синеть, вернула магу дыхание.

– Почему я не могу двигаться, – прохрипел мужчина, когда я снова шагнула к выходу. – Ты же не можешь сплести парализатор.

– Не могу, – кивнула я. – Я просто попросила Воздух сковать вас по рукам и ногам.

– Попросила... – айвэ в абсолютном шоке посмотрел на меня каким-то новым взглядом, а я только плечами пожала. По поводу того, что он слишком мало знает о природе элементализма, я уже один раз высказывалась, поэтому решила не повторяться и поспешила на военный совет к Ингрид.

***

Самым ужасным во всей этой ситуации было то, что даже обвинить в происходящем нельзя было никого, кроме себя самой. Слишком расслабилась, слишком доверилась одному человеку, слишком отдалилась от тех, кому действительно можно было доверять. И да, слишком понадеялась на свои собственные силы, забыв уроки истории и трагичную участь предков.

Катерина Виног металась по маленькой комнате, словно тигрица в клетке, заламывала руки и яростно кусала уже давно искусанные губы, проклинала сотни раз проклятого мага, нервно расчесывала красные пятна на предплечьях, возникающие всякий раз, когда она думала о судьбе своей дочери, своей маленькой принцессы, наследницы темного трона.

Айвэ Лиар вышел на связь всего лишь раз, отправив своего фантома в Сияющие чертоги двоюродного братца, а после этого  словно в воду канул. Десять дней тишины, и никакой реакции на бесчисленное количество вестников. Границы закрыты, посольства отозваны. Темный мир словно растворился в беззвездной ночи. Растворился и молчит. Десять бесконечных дней ни звука, ни слова с темной стороны. Десять раз вечность умноженная на боль и обиду. Десять скорбных взглядов от человека, которого Катерина когда-то любила. Нет. Который ее любил когда-то, а потом отвернулся. Вышел за порог – и раз и навсегда забыл дорогу домой.

Десять дней неизвестности. Что хочет айвэ Лиар? Что надо этому эльфийскому выродку? Почему он выдвинул требования и больше не выходит на связь? Темная королева устало опустилась в кресло у окна и прикрыла глаза рукой. Назвать везением или проклятием решение навестить Веля в его Школе? Что случилось бы, если бы Лиар случайно не наткнулся на девочку, если бы Александр не растерялся... Проклятье! Но он растерялся, он не ожидал подвоха от человека, пользующегося абсолютным доверием его матери. И как результат: похищение юной элементалистки, чудовищная ссора с сыном, ультиматум от Совета, который, как выяснилось, айвэ Лиар успел себе полностью подчинить... И апофеозом – ордер на арест. На ее, Катерины Виног, арест!

Везение или проклятие в том, что она в сопровождении почетного караула и ближайшего советника оказалась в тот день в Школе? То, что Вель взял ее под свою защиту и выпер со звоном гвардейцев, принесших распоряжение – распоряжение! – следовать с ними в темный острог, несомненно, счастье. Решение Совета выдать восемнадцатилетнюю Лизу замуж за айвэ Лиара счастьем назвать никак нельзя было.

Бедная Лиза! Темная королева нервным движением почесала красные шелушащиеся пятна на предплечьях, в очередной раз сжала виски руками и тихонечко взвыла.

Всего минута слабости, а потом снова – голову гордо откинуть назад. Сделать четыре шага до двери и с видом холодным и решительным – а главное, равнодушным! – выйти из клетки в поисках ответов, безмолвно надеясь на то, что утренняя суета за дверью не была вечным движением неугомонных студентов, а, возможно, признаком каких-то перемен.

А может, и нет. Потому что вся центральная площадь была заполнена молодыми людьми разных возрастов и расцветок. И все они бессовестным образом веселились. Как можно веселиться, когда ее, Катерины, жизнь рушится, а Разделенные Миры стоят на грани войны.

Темная королева с трудом сдержала волну ярости, которая поднялась от самого сердца, кровь словно загустела в жилах, требуя дать выход эмоциям. Но без желания данная клятва цепями сковывала руки и холодила голову. Клятва, и еще черный, как ночь, взгляд Веля. И такой же, как ночь, холодный.

– Ваше величество, – Вель шагнул к ней, и студенты, словно по приказу невидимого дирижера, умолкли и замерли. – Вы очень кстати появились. У нас тут для вас... посылка?

Послышалось или в голосе самого невозмутимого человека в мире действительно проскользнуло удивление? Катерина развернулась к центру площади и все-таки не сдержалась от изумленного вскрика.

Посылка была довольно крупной: в высоту метра два и метра полтора в ширину. И это было яйцо. Большое странное яйцо, выкрашенное в розовый цвет с ядовито-зеленой надписью по кругу: «В подарок дорогой маме от ЕДИНСТВЕННОЙ невестки. Открыть в присутствии его величества Илиодора Сияющего Третьего».

– Это что такое? – прошептала темная королева и обратила беспомощный взгляд к стоявшему по правую руку мужчине.

– Надо отправить вестника к Сияющему двору, – он тяжело вздохнул и болезненно скривился, глядя на любопытные студенческие лица и на растопыренные в разные стороны уши тоже.

– В чем дело? – нахмурил брови, обращаясь к своим подопечным. – Вам больше заняться нечем? Последний экзамен никто не отменял.

– Но Вельзевул Аззариэлевич... Интересно же!

Вель посмотрел на говорившего ласково и улыбнулся не только губами, но и глазами тоже, и сердце Катерины пропустило сразу несколько ударов, потому что ТАК на нее он не смотрел очень и очень давно.

– Интересно, Тищенко, будет, когда ты экзамен по иностранному языку завалишь во второй раз. Еще какие-то вопросы?..

Легкое возмущение, недовольный шепот, пять минут – и на площади осталась только темная королева, директор Школы Добра и выкрашенное в омерзительный цвет гигантское яйцо.

– Есть какие-то предположения насчет того, что там внутри? – спросила королева, когда студентов на площади не осталось, подошла к яйцу и дотронулась до него правой рукой. – Странно...

– Что странного? – спросил директор Ясневский и раздраженно дернул плечом, потому что в этой ситуации странным было все. И форма посылки, и цвет, и надпись... Ну, а об остальном можно и не упоминать. Остальное смотрело на него загадочными глазами цвета моря, кусало сухие губы и хмурилось.

– На ощупь как бублинка, но этот цвет...

– Бублинка? – Вельзевул Аззариэлевич улыбнулся. – Что за слово такое?

– Еще не слышал? Это наши ученые постарались, изобрели шар для путешествия под водой. Только дефектный, к сожалению. Они там что-то с системой воздухообеспечения нахимичили, так что внутри полностью не магическое пространство. Ты бы рискнул войти в комнату, где нет ни одной магической нити, Вель? Я бы...

Вельзевул Аззариэлевич вздрогнул и с почти болезненным выражением на лице прикрыл глаза, когда Катерина Виног назвала его давно забытым прозвищем. Он поспешил обойти яйцо так, чтобы не видеть женщину, которая его любила когда-то, и заговорил быстро, только чтобы не дать сказать ей:

– Я бы рискнул. Мне боятся нечего. Ты знаешь... Катя, прошу, – он задержал дыхание, когда Катерина Виног поймала его локоть, – давай не будем... я... мне...

– Да, – темная королева сморгнула злые слезы. Непонятно, что злило больше: то, что она все еще хотела, чтобы он вернулся, или то, что он упорно говорил "нет".

– Я почти уверена, что это именно бублинка. Непонятно только, зачем ОНА выкрасила ее в этот гадкий цвет. У девочки явные проблемы со вкусом... – проигнорировала протяжный вздох ректора Ясневского. – И что это за панибратство? А странные намеки на свою исключительность? Пусть лучше сразу...

– Вельзевул Аззариэлевич!!!!! – со стороны Школьных ворот неслась растрепанная девица, которая гордо именовала себя ответственным секретарем. – Там, там... о, Боги!!

Темная королева поджала недовольно губы, разгневанная тем фактом, что ее перебили, и с демонстративной небрежностью скрестила руки на груди.

– Полагаю, – Ясневский снисходительно улыбнулся, – там их величество Илиодор Сияющий Третий?

– И оба Александра Волчка! – пискнула Ирэна, и Катерине Виног показалось, что женщина сейчас рухнет в обморок от счастья.

– Удивительно... – пробормотал ректор. – Меня радует предусмотрительность этого ребенка... я даже вестника отправить не успел...

А королева разозлилась. Вот даже тут малявка ей все испортила, а ведь была надежда, что получится вскрыть яйцо, не дожидаясь сияющей рожи двоюродного братца, который не замедлил появиться сразу после слов о своем прибытии.

Он картинно щурился утреннему солнцу и лучезарно улыбался всем невидимо подглядывающим за ним из-за штор своих комнат студентам. Светлый король был в платье лазурного цвета с белыми вставками на плечах, белые волосы сложной косой струились по спине до пояса брюк, золотой ободок на лбу украшала бриллиантовая капля, немного румян на щеках, ресницы чуть-чуть подкрашены. «Еще бы уши слегка заострить и уголки глаз оттянуть к ушам, и был бы эльфийский принц крови во всей красе», – с раздражением подумала Катерина и, мило улыбнувшись, сделала два легких шага навстречу Илиодору Сияющему Третьему.

– Дорогой кузен, вы как всегда блистательны и непозволительно хороши, откройте тайну вашей красоты.

– Кузина, – Илиодор растянул губы, обнажая ровный ряд зубов, но от ответного комплимента удержался. – Как вы? Есть новости из… дома?

Последнее слово король произнес с явным усилием, в последний момент заменив привычное «рассадник зла» на нейтральное «дом». Королева отточенным жестом прижала кончики пальцев к губам и, трогательно приподняв брови, приготовилась произнести свою реплику, когда на сцену выступил директор Школы Добра:

– Оставим этот спектакль на другой раз, ваши величества, – кивнул своим мыслям и добавил:

– Пожалуйста.

Перевел удивленный взгляд с одного возмущенного королевского лица на другое, кивнул легкой улыбке на губах Волчка-младшего, поздоровался за руку с Волчком-старшим, чье нетерпение выдавала лишь едва заметно подрагивающая верхняя губа, и кивнул в сторону розового яйца.

– Александр Иннокентьевич, прошу вас, вскройте для нас эту… вещицу.

Спорить и возражать по данному поводу особы королевской крови не стали, прекрасно понимая, что Волчок – самый сильный из всех присутствующих маг. И соответственно, именно он лучше всех справится с опасностью или ловушкой, которую мог скрывать в себе этот воистину странный предмет.

Мужчина стремительно шагнул к посылке, скользнул взглядом по ядовито-зеленой надписи и криво улыбнулся, в очередной раз подумав о том, что не быть Юлочке дипломатом.

– Только маме ничего про эту дикую расцветку не говори, – прошептал за левым плечом старший сын. – Она не переживет…

С недавних пор во всех поездках, помимо положенной охраны и почетного сопровождения, светлый король хотел видеть рядом с собой обоих Волчков.

– Для более эффективной защиты, – уверял он, но светлый маг полагал, что это понадобилось для подстраховки другого плана, вся подноготная которого стала понятна после того, как начальник службы охраны был вынужден расширить караул на одно место снайпера.

– Не высовывайся, – привычно проворчал Волчок-старший и легким движением кисти велел Сандро спрятаться за спиной. Молодой человек вздохнул и отступил на шаг, с трудом сдерживаясь от того, чтобы напомнить отцу о своем возрасте, росте и занимаемой должности. И уже через секунду забыл о своем возмущении, потому что после нескольких пассов королевского мага посылка лопнула, издав неприличный звук, и все увидели…

Сандро, в котором дипломатии, по всей вероятности, было не больше, чем в младшей сестре, громко заржал.  Его отец вполне цензурно хрюкнул. Темная королева зашипела сквозь зубы зло, без намека на какое-либо веселье, а светлый король ворчливо произнес:

– Ну, это уже просто фарс какой-то.

В центре площади на лепестках из розово-зеленых ошметков стоял айвэ Лиар. Он был зол, красен и гол, если не считать почти прозрачной розовой шифоновой шторки, в которую его завернули две маленьких гадины. А точнее, одна маленькая язва и одна злобная оглобля.

– Добро пожаловать в Школу Добра, айвэ, – с невозмутимым видом поприветствовал темного мага ректор Ясневский и склонился в легком вежливом поклоне. – Смею узнать, как вы оказались в этом… э-э-э… тут? – поиграл пальцами на невидимой трубе, подбирая нужное слово.

– А главное, почему в таком виде? – не смог сдержать брезгливой гримасы Илиодор Сияющий.

– Какого демона!? – крикнула темная королева. – Я просто хочу убить его!

Айвэ Лиар посмотрел на свою королеву самым признательным взглядом, на какой только был способен. Потому что желание Катерины Виног идеально совпадало с его собственным, до самых мелких нюансов. Просто убейте меня кто-нибудь. Быстро  и, по возможности, без лишних мучений. Хотя можно и с мучениями, потому что нет ничего мучительнее той ситуации, в которой именитый маг оказался сейчас.

– Они сказали, что им нужна моя одежда, – проворчал он, борясь с желанием закрыть глаза и прикрыться руками.

– Они? Зачем им понадобилась ваша одежда? – Сандро подозрительно сощурился и, покосившись на чересчур спокойного родителя, поинтересовался:

– А кто вас раздевал-то? – и голосом, который совершенно предательски дал петуха:

– Юлка?

И замолчал, поняв неуместность своего поведения. В присутствии двух королей лезть со своими глупыми вопросами к… к государственному преступнику?

Ректор Ясневский, коснувшись правой ладонью плеча молодого человека, шагнул вперед, ненавязчиво отодвинув даже визуально чернеющую темную королеву в сторону, и произнес:

– Полагаю, никто не будет возражать, если мы переместимся в другое, более спокойное место, – красноречивый взгляд на окна студенческого общежития. – И более уединенное, чтобы айвэ не смущал своим… видом моих школьниц.

Темный маг прикрыл глаза и промычал что-то сквозь плотно сжатые зубы. Сандро не был уверен в точности перевода, но ему показалось, что это было что-то о том, что надо было соглашаться на множественную смерть.

На множественную смерть всеми возможными способами, только бы не есть больше сырую рыбу, не справлять нужду в большую раковину, не подтираться, черт возьми, лопухом…

Вспоминать же о том, как уменьшенная до неприлично неудобных размеров бублинка, катилась с горы под дружный визг и хохот двух спятивших малолеток было даже больно и унизительно. В первую очередь, потому что ребра все еще ныли. Ну, а во вторую… Острый приступ тошноты заставил темного мага позеленеть и скрипнуть зубами. Не вспоминать, не вспоминать о кусках наполовину переваренной рыбы, летающих в воздухе и липнущих к коже и волосам, не думать о жёлчном вкусе во рту!..

Определенно, лучше много раз умереть, чем один раз столкнуться с женской глупостью. Девять дней они волокли айвэ к границе. По очереди выносили из пузыря  использованную по назначению раковину и приносили воду, сырую рыбу и два раза пару зеленых яблок. Девять дней потратить на дорогу, которую маленькая идиотка, с ее-то способностями, могла преодолеть за несколько минут. И только там, у темнеющей полоски приграничного леса, они вспомнили о том, что кордоны закрыты.

Боги, воистину, если вы хотите покарать человека за грехи в прошлой жизни, вы делаете его женщиной в настоящей. Быть женщиной – худшее из наказаний.  Потому что если бы он, айвэ, хотя бы вполовину был так же туп, как эти две курицы, он бы повесился еще в нежном младенческом возрасте.

Мучительно жить, когда понимаешь, что две курицы объявили тебе шах и мат в десять ходов. Потому что именно на десятый день в их безмозглые головы пришла «гениальная идея».

***

Ингрид хмурилась и нервно одергивала коротковатое платье, когда я озвучила свои мысли.

– Ну, подумай сама: пересечь границу темных мы не можем? Не можем...

– Я не могу, – исправила она меня мрачно. – Ты – да.

– Я без тебя никуда не пойду, – заверила я ее в очередной раз и в очередной же раз вздохнула. Дурацкие законы Разделенных миров! Дурацкие! Когда разделение на добро и зло идет по цвету ауры. И хмурым демонам пограничья все равно, куда ты идешь и с какой целью. Они пропустят только светлого.

– Ини, мы же все обсудили. Ты больше не останешься одна, обещаю, – я привстала на цыпочки и обняла подругу по несчастью.

Волчица моргнула, скрывая от меня поднявшиеся в глазах слезы, и пробормотала упрямо:

– И все равно. Мы отпустим его, а он выкрутится... Юл, давай я просто убью его, а? – из-под пушистых ресниц блеснула весенняя зелень, хищно и восхищенно. – Если боишься, можешь не смотреть.

Она несдержанно облизала моментально увеличившиеся клыки и приятельски мне подмигнула. Не то чтобы предложение не было заманчивым... Я задумчиво глянула на едва заметный в сумеречном свете пузырь и тряхнула головой, отгоняя темные мысли.

– Нет. Его будут судить и...

– И он выпутается, Юл, он же темный королевский маг, подумай.

И снова пришлось вздыхать.

– Мы это уже обсуждали, Ингрид. Ты просто не знаешь Вельзевула Аззариэлевича, он самый лучший, он никогда... Молчи! Не надо, я помню: мужчинам нельзя верить. Он не мужчина... он ректор! Он черт! Клянусь тебе, его прадедушка, так точно... он не допустит, он... Ингрид, просто верь мне.

– Ладно, – согласилась она неохотно, – но у нас все равно нет краски.

Краски… Краска была нужна, с этим не поспоришь, потому что проклятый пузырь можно было заметить только в том случае, если ты точно знаешь, где он находится. Почти невидимый, он легко дрожал, словно тяжелый июльский зной.  Во время наших ночевок мы забрасывали временную обитель гнилого мага травой и листьями, таким образом обозначая место его нахождения. Однако отправлять посылку в таком виде в Школу Добра было нельзя: никто ведь не знает, сколько она простоит на площади до того, как будет обнаружена.

– И не забудь про его одежду, – напомнила Ингрид.

Я в тысячный раз покраснела, представляя себе, как посмотрит на меня айвэ Лиар, когда я прикажу ему раздеться. А ведь мне придется это сделать, потому что Ингрид сразу сказала, когда я предложила по этому вопросу тянуть жребий:

– Давай лучше сразу его убьем. Потому что я не стану его раздевать.

Я вздохнула и закатила глаза. Тогда. И сейчас тоже.

– Ну, пусть, – в конце концов проворчала я, приняв решение, – к демонам! Где одно желание, там и два. Раз так, то пусть он нам его и покрасит.

Ингрид криво усмехнулась, а я запретила себе все мысли о том, что подумает Динь-Дон, когда узнает о двух моих последних желаниях. Хотя, если он не слишком мелочный, а он именно такой, вроде как, он же не станет придираться к словам, потому что, по сути, желание-то одно: покрасить краской гигантское яйцо и переслать его на площадь в Школу Добра.

Три желания джинна – вещь удивительная, целиком природная, не подвластная никаким законам и не имеющая объяснений. Джинн исполнит полностью немыслимое, целиком невозможное, самое насущное ваше желание, но всегда в своем своеобразном стиле.

Когда я пожелала выбраться из тюрьмы в замке айвэ Лиара, Динь прислал мне жуткого змеевидного дракона. Остается только надеяться, что во время транспортировки в Школу, гнилой маг не пострадает. Впрочем, если и пострадает, мы с Ингрид не очень расстроимся. По крайней мере, Ингрид – точно нет. 

– Иди уже к нему, – рыкнула на меня волчица. – Чего ждать?

Действительно.

Я набрала полную грудь воздуха и всунула голову в пузырь. Айвэ Лиар привычно опалил меня ненавидящим взглядом:

– Если это снова сырая рыба, то…

– Не рыба.

– Интересно. Разнообразие в меню? Не могу поверить своему счастью…

– Это не то… Я хотела… Э-э-э… Мне нужна ваша одежда… –  наконец смогла выдавить из себя я, силой воли пытаясь не пустить покраснение кожи дальше шеи и ушей. У темного мага брови взлетели вверх, а правое веко задрожало в нервном тике. Он нервно потер глаз тыльной стороной руки и недоверчиво произнес:

– Даже затрудняюсь подобрать слова, чтобы выразить всю степень моего смятения. Понимаю, что ты не обязана отвечать. Однако прости за любопытство: а зачем?

– За надом… – я нахмурилась, а айвэ, не отрывая глаз от моего лица, демонстративно медленно опустил руки к пуговице на поясе брюк.

– Ну, если за надом… – он криво ухмыльнулся, – то конечно, я не в праве отказать прекрасной даме.

И черт! Я все-таки покраснела, когда, отводя глаза, вручала айвэ украденную вместе с платьем для Ингрид розовую шелковую шаль.

– Это такое тонкое издевательство? – процедил он, прикрывая все самое главное.

– Не знаю, не знаю, – самым серьезным голосом, на который только была способна, произнесла я. – Вам этот цвет очень к лицу. М-м-м-м… Так интересно ткань заиграла в сочетании с волосатыми ногами…

Ну и удрала от греха подальше, схватив снятую мужскую одежду, пока маг в меня моей шалью не решил запустить.

Ингрид встретила мою смущенную физиономию хищным оскалом, я же швырнула ком несвежего белья ей под ноги и, подняв вверх правую руку, призвала к молчанию, вздохнула тяжело и произнесла:

– Если ты еще раз предложишь его убить, я... я тебя покусаю, клянусь!

Ингрид весело рассмеялась, показав мне очаровательную ямочку на левой щеке. Как все-таки грустно, что она так редко улыбается. А я еще сокрушалась, что мне детство в почти восемнадцать лет убили.

– Не смейся, – я не смогла сдержать ответной улыбки. – Переодевайся давай.  А я пока долги взимать буду.

Я вытащила из кармана пуговицу. Не ту, которая ко мне из сна выкатилась, другую. Ту, которую я, к своему стыду, еще с памятной ночи празднования Разделения миров повсюду с собой ношу. Задумчиво обвела пальцем изображенный на ней перечеркнутый посередине ромб, размахнулась широко, запуская снаряд в небо и тихонько прошептала:

– Динь...

Больше ничего и не надо было делать. Увидев моего золотого посланника, друг все поймет. И без слов и уточнений сделает все, как надо... Ну, то есть, так, как надо ему, как ему его природная магия позволит. Природная магия джиннов. Загадка...

Загадка, на решение которой у синекожего ушло минут двадцать. А потом ко мне сначала вернулась моя пуговица, а потом на пузырь с неба со страшным грохотом пролился дождь из розовой краски. Я даже почти обрадовалась, что в этот раз  Динь, кажется, сделает все, как надо, а потом в воздухе появилась большая кисточка и начала выводить ядовито-зеленую надпись по свежепокрашенному яйцу. Ингрид пискнула что-то маловразумительное и зажала рот руками, а я зашипела от злости на Диня, на айвэ, на волчицу, на жизнь... Ну, и на себя больше всего, конечно. Потому что надпись гласила: "В подарок дорогой маме от ЕДИНСТВЕННОЙ невестки. Открыть в присутствии его величества Илиодора Сияющего Третьего".

– Динь, зараза! – бессмысленно и громко выкрикнула я в наливающееся ночью небо. – Я этого не загадывала!

Ингрид хохотнула и напомнила мне мои же слова:

– Ты говорила, что как раз желание джинн чувствует точно, что только манера исполнения временами подводит... Хотя полетали тогда здорово... хоть меня и подташнивает до сих пор от страха.

Ну, что тут скажешь? Говорила, рассказывала с умным видом, можно сказать, лекцию читала младшему товарищу о джиннах с феями в принципе и о природе их магии в частности, а теперь иллюстрацией к уроку сама стала.

Осталось только зубами скрипнуть и прошипеть:

– Ай, черт с ним! Пусть будет как есть... Странно только, что оно не исчезает.

– Подходящего времени ждет, – предположила волчица. – Что ж, мы не торопимся. Спешить нам некуда.

Она запахнула на себе плащ айвэ, который ей был широк в плечах, но по росту подходил идеально, и добавила:

– Особенно мне... Как подумаю о свидании с демонами пограничья – мороз по коже.

Демоны пограничья. В библиотеке Речного города, во время подготовки к экзамену у капитана да Ханкара, я нашла книгу, в которой автор не только рассказывал о том, кто они такие и откуда произошли, но даже показывал их особенно внимательному читателю. Нужно было только произнести нужные слова и потянуть за зеленоватую магическую нить, которая струилась прямо из переплета книги, и над развалом страниц в голубом сиянии звезд появлялся он – демон пограничья.

На круглом безносом лице чернели провалы пустых глазниц и непрерывно трепетали узкие вертикальные ноздри, втягивая воздух для фильтрации.  Говорят, что в демонов превратились души тринадцати предводителей. В истинную ночь Разделения миров они вознесли проклятия к небу, протестуя и взывая к свету. И свет услышал их, обелив их тела и души. И тьма услышала их, лишив их смерти и сна.  С тех пор, говорят, в лесах пограничья всегда либо ночь, либо сумерки. И еще очень холодно. И страшно. Потому что тринадцать безликих демонов давно забыли, что такое жизнь, неся свою страшную службу. Они не зло,  не добро, не жизнь, не смерть,  не свет и не тьма – они суть старого мира, равнодушные судьи, демоны пограничья.

– Ини... – я посмотрела на подругу, напрочь забыв о своих проблемах. Я не рассказывала ей о том, что вычитала в той книге.  Я только успела намекнуть на то, что каждый нарушитель границ – в теории, не на практике, потому что на практике границы не закрывались уже несколько сотен лет – так вот, каждый нарушитель понесет суровое наказание. И никто не знает, какое именно, потому что ни один из тех, кто вступил в пограничный лес с темными намерениями, оттуда еще не вернулся.

– Либо так, либо сразу в воду, – уперлась Ингрид.

И уже не слушала меня, по-детски зажимая уши руками.

– Не буду ждать! – рычала она. – Не буду надеяться на чью-то помощь. Не доверю свою тайну ни одному мужчине... Я хочу умереть... для веров. И если ты заставишь меня... если ты настоишь на своем... Юла, я умру для себя...

Так что нет, я не стала рассказывать юной волчице о том, что прочитала в старой книге с пожелтевшими страницами, я просто боялась за нее и надеялась встретить ее на другой стороне пограничья живой.

И в тот момент я только коснулась рукой темного плаща айвэ Лиара и повторила:

– Просто, пожалуйста, помни: ты больше не одна.

А потом мы просто сидели на земле. Ингрид поджала ноги под себя, а я в свои уперлась подбородком. Сидели, не сводя глаз с назойливо розовеющего яйца, и ждали, пока оно исчезнет.

А когда небо на востоке налилось кровью, пузырь вдруг задрожал мелко-мелко, и Ингрид прошептала:

– Пора, кажется...

– Да, – согласилась я и резко вскочила на ноги.

Нет смысла и дальше откладывать неизбежное.

Мы даже не стали ждать, пока посылка полностью растворится в утреннем воздухе, а повернулись в сторону чернеющего леса и, не говоря ни слова, выдвинулись на неизбежную встречу с демонами пограничья.

Когда лесная полоса утратила свою абстрактность, когда стали различаться отдельные деревья и кусты, но еще до того, как первое растение осталось за нашими спинами, я схватила Ингрид за руку и произнесла:

– Если они не выпустят, если... Ты только дождись, я вернусь обязательно!

Она кивнула, взяла меня за руку, сжала мою ладонь дрожащими прохладными пальцами, и мы все-таки вошли в сумрак леса.

Не знаю, чего я ожидала, не помню, о чем думала, когда делала тогда те несколько шагов. Думала услышать зловещие крики ночных птиц или завывание голодных  жителей чащ и трущоб. Возможно, мертвенного скрипа сухих ветвей. Полагала, что в лесу будет сыро и холодно, а за каждым деревом нас с Ингрид будет поджидать голодный злобный упырь.

И в первые мгновения я даже разочаровалась немного, ибо не было никакой таинственности. Сумрачный лес приграничья был просто лесом. Возможно, здесь было чуть более тихо и гораздо темнее, чем в той роще, где мы с братьями зависали в детстве. Но все равно это был лес: жилище зверей, птиц и грибов с малиной, а не обитель зла, как я себе представляла.

По крайней мере до тех пор, пока не появился туман. Пугающе белый, он наползал на кусты, цепляясь за темные ветви густыми клочьями.

– Ини...

– Ш-ш-ш... – цыкнула она на меня. – Слышишь?

Ничего не слышу, хоть и прислушиваюсь изо всех сил. Покосилась на Ингрид подозрительно: что здесь можно услышать? Такое впечатление, что туман скрадывает просто все звуки.

– Вот сейчас! – Ингрид выдернула из моего несильного захвата свою руку, чтобы поднять вверх указующий перст... и пропала. Растворилась в молочной туманной белизне.

– Ини! – вскрикнула я и в панике бросилась туда, где всего секунду назад стояла моя подруга. – Ини!

Я металась между кустов, натыкалась на деревья, словно новорожденный котенок вслепую тыкалась то в одну сторону, то в другую и, наконец, поняла, что окончательно заблудилась в этом чертовом тумане сумеречного леса. Остановилась, прижала руки к груди, наклонилась вперед, пытаясь выровнять дыхание, и прислушалась к звукам лесной чащи. Их не было. Ну, если не считать моего рваного дыхания и грохочущего рева крови в венах.

Пугающее ощущение, когда в ушах вата, а в голове одна мысль: "Я оглохла!"

– Есть кто-нибудь? – крикнула я только для того, чтобы услышать звук своего голоса. – Ну, хватит уже...

Вторую фразу добавила срывающимся шепотом, потому что туман в ответ на мой вопрос зашипел и, словно живой, шевельнул белесыми щупальцами, заключая меня в не самое приятное в моей жизни объятие.

– Прочь! – всхлипнула и рукой махнула неуверенно.

– Прочь! – резкое движение, уже привычное и почти родное.

– К черту! – воздушная волна ласково коснулась волос на моем затылке, взметнула подол давно уже не желтого платья и вымела из поля зрения пугающий туман.

Я стояла почти в центре кривой небольшой полянки. Следов Ингрид не наблюдалось, зато прямо напротив меня, шагах в пяти, обнаружился мужчина в сером балахоне с капюшоном, откинутым за спину. На гладком лице ошеломление боролось с изумлением и недоверием, и последнее явно побеждало.

– Ты что творишь? – он красиво изогнул темную бровь и, воровато оглядевшись по сторонам, рывком накинул на лысую голову капюшон. – Ты же не темная...

Незнакомец сделал осторожный шаг в мою сторону и замер с недоверчиво-болезненной гримасой на лице.

– Кто ты? – спросил и скривился еще больше, словно у него все зубы сразу заболели. – Посмотри мне в глаза.

Вот вообще не собиралась этого делать, я наоборот хотела подозрительного мужика вслед за туманом отправить. Или еще куда-нибудь, но так, чтобы подальше от меня, а вместо этого втянула сырой воздух сквозь зубы, шагнула вперед и остановилась, прилипнув взглядом к притягательным и странным глазам.

– Радужка какая огромная, – подумала отстраненно. –  Совсем белка не видно.

– Это потому что я сейчас буду тебя смотреть, – прозвучало в моей голове.

Незнакомец вполне доброжелательно мне улыбнулся, а потом растворился во мне. Он не задавал вопросов, не читал мои мысли, он просто смотрел… мою жизнь. Картинки и образы мелькали в моей голове с изумительной скоростью. Чувства мельтешили в сводящем с ума хороводе: радость сменяла страх, за ужасом приходила эйфория, экстаз, обида, горечь поражения, счастье, любовь, боль… Люди, даже те, кто только мелькнул на обочине моей жизни. Умения. Знания. Секреты...

Тайн не осталось, меня не осталось, я открылась вся, вывернулась на изнанку и, словно прозрачная слеза, выкатилась из черного глаза таинственного незнакомца в сером балахоне, чтобы обрести себя вновь, немного испуганную, растерянную, в заношенном до дыр желтом платье. И да, на другой стороне пограничного леса.

– Ну уж нет, – я нахмурилась и решительно двинулась назад. – Так не пойдет!

Свинство какое! Разве так можно? Взяли и выбросили меня вон, ни о чем не спросив. А я же речь готовила, я объяснить хотела, что заставило меня прийти на встречу с демонами пограничья. Да и где они вообще? Что это было? Что за наглый мужик залез ко мне в голову? Зачем туманом меня пугал? И где Ингрид?

Возмущение, помноженное на вопросы без ответов, придало мне силы и скорости. В сумрачный лес я влетела разъяренной фурией. В бессильной злобе пнула ногой ближайшее дерево и закричала:

– Верните мне Ингрид!!!

Тишина. Даже эха нет.

Но я не боюсь больше, не думаю о тайнах загадочной рощи, просто пру напролом.

– Раз так, то я пойду обратно! – проворчала я, пытаясь сообразить, с какой стороны в этом лесу Темная сторона.

– Заблудюсь... заблуждусь... разорви меня, дракон! Потеряюсь и умру с голоду, всем вам назло! – мстительно пообещала я местным обитателям, демонам пограничья и странному мужику в капюшоне. Ему в первую очередь.

– По какому праву вообще он...

– По праву стража, – зло ответили мне приглушенным голосом, а за синей елью мелькнул край серого балахона.

Растерянно посмотрела в ту сторону. Стража? Какого стража, первый раз об этом слышу. И где,  я вас спрашиваю, страшные и ужасные обещанные мне демоны пограничья.

– Какие демоны? – раздалось из-за елки в ответ на мои мысли. – Ты же не веришь на самом деле во все эти сказки.

Отчего же, вся моя жизнь в последнее время – красочная иллюстрация к спорной аксиоме о том, что в сказки как раз-таки стоит верить.

– В сказки я, может, и не верю, – сварливо ответила я. – Но вот во что я верю совершенно точно, так это в правила этикета и в то, что разговаривать надо, глядя собеседнику в глаза. И уж тем более надо уметь не отвести взгляда от собеседника, когда пытаешься сказать ему гадость.

За еловыми лапами закашлялись, а потом обладатель серого балахона все-таки выбрался из своего укрытия.

– Это ты сейчас так тонко намекнула мне на то, что я хам?

– Я не намекала, – возразила я и головой тряхнула, подтверждая искренность своих слов. – Я вполне конкретно об этом сказала.

Незнакомец ошеломленно почесал переносицу и недоверчиво поинтересовался:

– Ты что же, совсем меня не боишься?

– А должна?.. На демона пограничья вы, простите, не тянете, а бояться незнакомцев я уже устала. Тем более, что, если бы вы хотели, вы бы причинили мне вред еще во время нашей первой встречи. Разве я не права?

– Значит, не тяну? А если так?

Он откинул капюшон, и я с ужасом увидела, как лысая голова медленно деформируется, превращая довольно симпатичное лицо в отвратительную морду жуткого монстра, рыхлую, безглазую, бледную, с узкими вертикальными ноздрями, почти полностью повторяющую виденное мною в библиотеке Речного города изображение.

С трудом подавив испуганный вскрик, я неуверенно пробормотала:

– Это слишком... слишком странно, чтобы быть правдой. Вы просто увидели это в моей голове, – кивнула и уже смелее заключила:

– Точно. Вы опять просто пугаете меня, как с тем туманом. Я уже устала от этих игр. Прекратите немедленно. И верните мне Ингрид, будьте так добры.

– Если бы я мог, – трансформация прекратилась так же внезапно, как и началась, а говоривший вернул себе прежний облик. – А я не могу, потому что, во-первых, это против правил. А во-вторых, она уже не здесь.

– Не здесь?..

– На Ингрид Хорт было два ордера: первый из Волчьей долины с требованием вернуть им ценного генного носителя. А второй – напрямую из темного дворца, – плечи под серым балахоном приподнялись. – Так что, да, мы поступили как должно – и отправили беглую туда, где в ней нуждаются больше.

– Сволочи! – я задохнулась. – Вы что ее к оборотням отправили?!

– Почему сразу «сволочи»? – мой собеседник, кажется, даже обиделся. – Все строго в рамках закона... И нет, не к оборотням. Номинально, дворец в приоритете, поэтому, полагаю, она сейчас в одной из камер королевской темницы.

И у него хватило наглости уверять, что они не сволочи. Понятно, что ордер из дворца – это дело рук гнилого мага. Ох, как жалко, что я настояла на честном суде и не позволила волчице расправиться с коварным айвэ по-своему. И ведь же и словом не обмолвился о том, что этот ордер вообще существует, скотина!

Мрачно посмотрела на лысого, не скрывая мыслей пожелала ему всякого, а он скривился и отвел глаза в сторону.

– Мне надо, – начала я, но меня бессовестно перебили, снова проникнув в мою голову.

– Ты ошибаешься, тебе это не надо вовсе. Да и я не могу пропустить светлую на темную сторону, когда миры на грани войны.

И улыбнулся. Он мне улыбнулся. Заботливо, понимающе, растерянно и снисходительно. Да, определенно, снисходительно.

Ладно. Скрипнула зубами и, сощурившись, окинула стража оценивающим взглядом.  Говорите, не можете пропустить светлую на темную сторону. Что ж, сами напросились.

– Мне кажется, в этом лесу чересчур много деревьев... – бах! И ель, за которой до недавнего времени скрывался лысый, вспыхнула, словно старый лист пергамента.

– Еще мне кажется, – я улыбнулась испугу на лице мужчины, – что меня все время заставляют делать то, что мне совсем не хочется делать.

Бах! И вторая ель, вырванная с корнем из земли улетела в мрачное небо.

– Мне показалось, или тут действительно стало слишком людно?

– Посмотри мне в глаза! – выкрикнул страж, а я... нет, я не поддалась его непонятной магии, я только улыбнулась ему и прошептала:

– А если мне не хочется?

– Кто ты? – странные глаза смотрели недоверчиво и не спешили затянуть меня в свой гипнотический водоворот. Не спешили или просто не могли?

– Вы знаете, кто я, – ответила хмуро и предельно честно. – Вы мне всю душу наизнанку вывернули, чтобы найти ответ на этот вопрос. Так скажи мне, жуткий демон пограничья, кто я? Светлая или темная? Просто невезучий младший ребенок в семье или пугающе сильный элементалист? Кто я, страж? Волшебная зверушка? Ценный приз в непонятной борьбе двух дворов? Кто? – я села на землю, спрятав лицо в ладони, и прислонилась спиной к нетронутой мною ели, потому что силы неожиданно закончились.

– Кто я? – прошептала сквозь слезы, не удержавшись от судорожного всхлипа. – И что мне сделать для того, чтобы помочь одной несчастной испуганной девочке понять, что в жизни не все делится на черное и белое?

Я готовилась к тому, что меня не станут слушать, а просто вышвырнут вон, отправят прямиком на свидание к сияющему монарху. И уж точно не думала, что кто-то ответит на все мои риторические, как мне казалось, вопросы. Но мне ответили, хоть и совсем не так, как я могла ожидать:

– Черное и белое не делится,  – страж спрятал свою голову под серым капюшоном и добавил обиженным голосом:

– Едино и неотделимо. Ты же читала легенду о Тринадцати Стражах. Это простые вещи, я думал, ты понимаешь...

Я тоже думала, что понимаю, хотя бы что-то в этой жизни. Оказалось, что нет.

– Поразительно! – демон пограничья не ошибся, оценивая причины моего молчания. – Я же видел все это в твоей голове! Знания есть... Как это возможно - не знать о том, что ты знаешь?

Прошила лысого мрачным взглядом и решила гордо проигнорировать его нелестное для моего мозга замечание.

– Пойми, я физически не могу тебя пропустить. Наказание, которое Тринадцать предводителей понесли, когда восстание было подавлено, не дает нам возможности нарушить букву закона. Вот ты можешь не дышать? Не можешь. И мы не можем поступить не по закону, девочка.

Снова посмотрел на меня снисходительно.

Конечно же, восстание Тринадцати, которое длилось чертову кучу лет, когда-то, кажется, еще до Разделения миров...

– Колоссально! – по-моему, лысый демон честно восхитился уровнем моей глупости, а потом совершенно нелогично заметил:

– Экзаменационная система оценок знаний изжила себя еще во времена моего студенчества. Не спорю. Но ты же Войну и Мир меньше месяца назад сдавала...

Потупить глазки и промолчать. Ненавижу историю... Все эти Войны и не упомнишь.

– Тринадцать предводителей понесли наказание за то, что восстали против Разделения миров. Мы не считали, не считаем и никогда не будем считать, что черное может существовать без белого, и наоборот.

– Но вы же... – я растерялась. – Вы же только что сказали, что я не могу, потому что...

– Не можешь, – он кивнул. – Потому что я не позволю тебе, как бы я этого ни хотел. Не могу позволить.

– Но как же так! – бессильно взмахнула руками и поднялась с земли. – Я подумала, вы понимаете, что Ингрид...

– Понимаю, – он кивнул. – Но сделать ничего не могу.

– И как же быть?

Ни за что не отступлюсь! Разнесу проклятые Разделенные миры по кирпичикам, но сдержу свое слово. Не брошу. Найду.

Демон пограничья оглянулся по сторонам и тихим голосом произнес:

– Может, не делать упражнения?..

***

Помощь пришла оттуда, откуда я ее просто не могла ждать. Не станет же тюремщик помогать организовывать побег своим подопечным, а пограничник не укажет контрабандисту, где проще незаконно пересечь рубеж. Так и от лысого демона я помощи не ожидала.

– Просто чудовищная дура, да... – вещал он, растянувшись прямо на усыпанной еловыми иглами земле. – Позор своей семьи. Веснушки совершенно уродские... и это ты виновата... Плохо дышишь, не следи за дыханием... я про веснушки говорил уже?

Зарычала не хуже Ингрид и раздраженно посмотрела на ухмыляющегося Стража.

Бесит. До чертиков бесит своим равнодушным видом, своей мнимой заинтересованностью. Снисходительную заботу эту ненавижу просто. Руки чешутся, до чего хочется стереть с его лица эту приторную улыбочку. Понятно же, что ему плевать на мою волчицу. Зачем тогда помогает? Какая ему от этого выгода?

Задохнулась от внезапного подозрения: ведь Алекс же просил, чтобы я никому не верила. А я опять?

Даже в глазах потемнело от стыда и лютой злости на себя. А проклятый демон словно этого и ждал. Потянулся по-кошачьи, поднялся на ноги одним плавным движением и уже через мгновение положил мне руки на плечи и склонился к самому моему лицу:

– Ну, вот и славненько, – мурлыкнул довольно. – Не благодари...

И вдруг без предупреждения прижался губами к моему приоткрытому в удивлении рту.

Ледяное дыхание демона рывками высасывало воздух из моих легких, затягивало в черный омут ужаса... Или в белый? Все закружилось. Обрывки мыслей пустились в чудовищный пляс, а я едва успевала хватать слова за хвост, чтобы хоть как-то привязать себя к реальности. Слова были странными и совершенно непонятными. Совершенно незнакомыми на вкус.

Демон отпустил мои плечи, а я отшатнулась от него и почти сразу окунулась во влажное тепло летней ночи.

– Свет и тьма неразделимы, – прошептала я и несколько раз моргнула, стараясь привыкнуть к темноте. Я даже головой тряхнула для пущего успеха, а потом совершенно неожиданно услышала веселый смех Алекса:

– Но раздели-то его зачем?

***

Ингрид хмурилась и нервно одергивала коротковатое платье, когда я озвучила свои мысли.

– Ну, подумай сама: пересечь границу темных мы не можем? Не можем...

– Я не могу, – исправила она меня мрачно. – Ты – да.

– Я без тебя никуда не пойду, – заверила я ее в очередной раз и в очередной же раз вздохнула. Дурацкие законы Разделенных миров! Дурацкие! Когда разделение на добро и зло идет по цвету ауры. И хмурым демонам пограничья все равно, куда ты идешь и с какой целью. Они пропустят только светлого.

– Ини, мы же все обсудили. Ты больше не останешься одна, обещаю, – я привстала на цыпочки и обняла подругу по несчастью.

Волчица моргнула, скрывая от меня поднявшиеся в глазах слезы, и пробормотала упрямо:

– И все равно. Мы отпустим его, а он выкрутится... Юл, давай я просто убью его, а? – из-под пушистых ресниц блеснула весенняя зелень, хищно и восхищенно. – Если боишься, можешь не смотреть.

Она несдержанно облизала моментально увеличившиеся клыки и приятельски мне подмигнула. Не то чтобы предложение не было заманчивым... Я задумчиво глянула на едва заметный в сумеречном свете пузырь и тряхнула головой, отгоняя темные мысли.

– Нет. Его будут судить и...

– И он выпутается, Юл, он же темный королевский маг, подумай.

И снова пришлось вздыхать.

– Мы это уже обсуждали, Ингрид. Ты просто не знаешь Вельзевула Аззариэлевича, он самый лучший, он никогда... Молчи! Не надо, я помню: мужчинам нельзя верить. Он не мужчина... он ректор! Он черт! Клянусь тебе, его прадедушка, так точно... он не допустит, он... Ингрид, просто верь мне.

– Ладно, – согласилась она неохотно, – но у нас все равно нет краски.

Краски… Краска была нужна, с этим не поспоришь, потому что проклятый пузырь можно было заметить только в том случае, если ты точно знаешь, где он находится. Почти невидимый, он легко дрожал, словно тяжелый июльский зной.  Во время наших ночевок мы забрасывали временную обитель гнилого мага травой и листьями, таким образом обозначая место его нахождения. Однако отправлять посылку в таком виде в Школу Добра было нельзя: никто ведь не знает, сколько она простоит на площади до того, как будет обнаружена.

– И не забудь про его одежду, – напомнила Ингрид.

Я в тысячный раз покраснела, представляя себе, как посмотрит на меня айвэ Лиар, когда я прикажу ему раздеться. А ведь мне придется это сделать, потому что Ингрид сразу сказала, когда я предложила по этому вопросу тянуть жребий:

– Давай лучше сразу его убьем. Потому что я не стану его раздевать.

Я вздохнула и закатила глаза. Тогда. И сейчас тоже.

– Ну, пусть, – в конце концов проворчала я, приняв решение, – к демонам! Где одно желание, там и два. Раз так, то пусть он нам его и покрасит.

Ингрид криво усмехнулась, а я запретила себе все мысли о том, что подумает Динь-Дон, когда узнает о двух моих последних желаниях. Хотя, если он не слишком мелочный, а он именно такой, вроде как, он же не станет придираться к словам, потому что, по сути, желание-то одно: покрасить краской гигантское яйцо и переслать его на площадь в Школу Добра.

Три желания джинна – вещь удивительная, целиком природная, не подвластная никаким законам и не имеющая объяснений. Джинн исполнит полностью немыслимое, целиком невозможное, самое насущное ваше желание, но всегда в своем своеобразном стиле.

Когда я пожелала выбраться из тюрьмы в замке айвэ Лиара, Динь прислал мне жуткого змеевидного дракона. Остается только надеяться, что во время транспортировки в Школу, гнилой маг не пострадает. Впрочем, если и пострадает, мы с Ингрид не очень расстроимся. По крайней мере, Ингрид – точно нет. 

– Иди уже к нему, – рыкнула на меня волчица. – Чего ждать?

Действительно.

Я набрала полную грудь воздуха и всунула голову в пузырь. Айвэ Лиар привычно опалил меня ненавидящим взглядом:

– Если это снова сырая рыба, то…

– Не рыба.

– Интересно. Разнообразие в меню? Не могу поверить своему счастью…

– Это не то… Я хотела… Э-э-э… Мне нужна ваша одежда… –  наконец смогла выдавить из себя я, силой воли пытаясь не пустить покраснение кожи дальше шеи и ушей. У темного мага брови взлетели вверх, а правое веко задрожало в нервном тике. Он нервно потер глаз тыльной стороной руки и недоверчиво произнес:

– Даже затрудняюсь подобрать слова, чтобы выразить всю степень моего смятения. Понимаю, что ты не обязана отвечать. Однако прости за любопытство: а зачем?

– За надом… – я нахмурилась, а айвэ, не отрывая глаз от моего лица, демонстративно медленно опустил руки к пуговице на поясе брюк.

– Ну, если за надом… – он криво ухмыльнулся, – то конечно, я не в праве отказать прекрасной даме.

И черт! Я все-таки покраснела, когда, отводя глаза, вручала айвэ украденную вместе с платьем для Ингрид розовую шелковую шаль.

– Это такое тонкое издевательство? – процедил он, прикрывая все самое главное.

– Не знаю, не знаю, – самым серьезным голосом, на который только была способна, произнесла я. – Вам этот цвет очень к лицу. М-м-м-м… Так интересно ткань заиграла в сочетании с волосатыми ногами…

Ну и удрала от греха подальше, схватив снятую мужскую одежду, пока маг в меня моей шалью не решил запустить.

Ингрид встретила мою смущенную физиономию хищным оскалом, я же швырнула ком несвежего белья ей под ноги и, подняв вверх правую руку, призвала к молчанию, вздохнула тяжело и произнесла:

– Если ты еще раз предложишь его убить, я... я тебя покусаю, клянусь!

Ингрид весело рассмеялась, показав мне очаровательную ямочку на левой щеке. Как все-таки грустно, что она так редко улыбается. А я еще сокрушалась, что мне детство в почти восемнадцать лет убили.

– Не смейся, – я не смогла сдержать ответной улыбки. – Переодевайся давай.  А я пока долги взимать буду.

Я вытащила из кармана пуговицу. Не ту, которая ко мне из сна выкатилась, другую. Ту, которую я, к своему стыду, еще с памятной ночи празднования Разделения миров повсюду с собой ношу. Задумчиво обвела пальцем изображенный на ней перечеркнутый посередине ромб, размахнулась широко, запуская снаряд в небо и тихонько прошептала:

– Динь...

Больше ничего и не надо было делать. Увидев моего золотого посланника, друг все поймет. И без слов и уточнений сделает все, как надо... Ну, то есть, так, как надо ему, как ему его природная магия позволит. Природная магия джиннов. Загадка...

Загадка, на решение которой у синекожего ушло минут двадцать. А потом ко мне сначала вернулась моя пуговица, а потом на пузырь с неба со страшным грохотом пролился дождь из розовой краски. Я даже почти обрадовалась, что в этот раз  Динь, кажется, сделает все, как надо, а потом в воздухе появилась большая кисточка и начала выводить ядовито-зеленую надпись по свежепокрашенному яйцу. Ингрид пискнула что-то маловразумительное и зажала рот руками, а я зашипела от злости на Диня, на айвэ, на волчицу, на жизнь... Ну, и на себя больше всего, конечно. Потому что надпись гласила: "В подарок дорогой маме от ЕДИНСТВЕННОЙ невестки. Открыть в присутствии его величества Илиодора Сияющего Третьего".

– Динь, зараза! – бессмысленно и громко выкрикнула я в наливающееся ночью небо. – Я этого не загадывала!

Ингрид хохотнула и напомнила мне мои же слова:

– Ты говорила, что как раз желание джинн чувствует точно, что только манера исполнения временами подводит... Хотя полетали тогда здорово... хоть меня и подташнивает до сих пор от страха.

Ну, что тут скажешь? Говорила, рассказывала с умным видом, можно сказать, лекцию читала младшему товарищу о джиннах с феями в принципе и о природе их магии в частности, а теперь иллюстрацией к уроку сама стала.

Осталось только зубами скрипнуть и прошипеть:

– Ай, черт с ним! Пусть будет как есть... Странно только, что оно не исчезает.

– Подходящего времени ждет, – предположила волчица. – Что ж, мы не торопимся. Спешить нам некуда.

Она запахнула на себе плащ айвэ, который ей был широк в плечах, но по росту подходил идеально, и добавила:

– Особенно мне... Как подумаю о свидании с демонами пограничья – мороз по коже.

Демоны пограничья. В библиотеке Речного города, во время подготовки к экзамену у капитана да Ханкара, я нашла книгу, в которой автор не только рассказывал о том, кто они такие и откуда произошли, но даже показывал их особенно внимательному читателю. Нужно было только произнести нужные слова и потянуть за зеленоватую магическую нить, которая струилась прямо из переплета книги, и над развалом страниц в голубом сиянии звезд появлялся он – демон пограничья.

На круглом безносом лице чернели провалы пустых глазниц и непрерывно трепетали узкие вертикальные ноздри, втягивая воздух для фильтрации.  Говорят, что в демонов превратились души тринадцати предводителей. В истинную ночь Разделения миров они вознесли проклятия к небу, протестуя и взывая к свету. И свет услышал их, обелив их тела и души. И тьма услышала их, лишив их смерти и сна.  С тех пор, говорят, в лесах пограничья всегда либо ночь, либо сумерки. И еще очень холодно. И страшно. Потому что тринадцать безликих демонов давно забыли, что такое жизнь, неся свою страшную службу. Они не зло,  не добро, не жизнь, не смерть,  не свет и не тьма – они суть старого мира, равнодушные судьи, демоны пограничья.

– Ини... – я посмотрела на подругу, напрочь забыв о своих проблемах. Я не рассказывала ей о том, что вычитала в той книге.  Я только успела намекнуть на то, что каждый нарушитель границ – в теории, не на практике, потому что на практике границы не закрывались уже несколько сотен лет – так вот, каждый нарушитель понесет суровое наказание. И никто не знает, какое именно, потому что ни один из тех, кто вступил в пограничный лес с темными намерениями, оттуда еще не вернулся.

– Либо так, либо сразу в воду, – уперлась Ингрид.

И уже не слушала меня, по-детски зажимая уши руками.

– Не буду ждать! – рычала она. – Не буду надеяться на чью-то помощь. Не доверю свою тайну ни одному мужчине... Я хочу умереть... для веров. И если ты заставишь меня... если ты настоишь на своем... Юла, я умру для себя...

Так что нет, я не стала рассказывать юной волчице о том, что прочитала в старой книге с пожелтевшими страницами, я просто боялась за нее и надеялась встретить ее на другой стороне пограничья живой.

И в тот момент я только коснулась рукой темного плаща айвэ Лиара и повторила:

– Просто, пожалуйста, помни: ты больше не одна.

А потом мы просто сидели на земле. Ингрид поджала ноги под себя, а я в свои уперлась подбородком. Сидели, не сводя глаз с назойливо розовеющего яйца, и ждали, пока оно исчезнет.

А когда небо на востоке налилось кровью, пузырь вдруг задрожал мелко-мелко, и Ингрид прошептала:

– Пора, кажется...

– Да, – согласилась я и резко вскочила на ноги.

Нет смысла и дальше откладывать неизбежное.

Мы даже не стали ждать, пока посылка полностью растворится в утреннем воздухе, а повернулись в сторону чернеющего леса и, не говоря ни слова, выдвинулись на неизбежную встречу с демонами пограничья.

Когда лесная полоса утратила свою абстрактность, когда стали различаться отдельные деревья и кусты, но еще до того, как первое растение осталось за нашими спинами, я схватила Ингрид за руку и произнесла:

– Если они не выпустят, если... Ты только дождись, я вернусь обязательно!

Она кивнула, взяла меня за руку, сжала мою ладонь дрожащими прохладными пальцами, и мы все-таки вошли в сумрак леса.

Не знаю, чего я ожидала, не помню, о чем думала, когда делала тогда те несколько шагов. Думала услышать зловещие крики ночных птиц или завывание голодных  жителей чащ и трущоб. Возможно, мертвенного скрипа сухих ветвей. Полагала, что в лесу будет сыро и холодно, а за каждым деревом нас с Ингрид будет поджидать голодный злобный упырь.

И в первые мгновения я даже разочаровалась немного, ибо не было никакой таинственности. Сумрачный лес приграничья был просто лесом. Возможно, здесь было чуть более тихо и гораздо темнее, чем в той роще, где мы с братьями зависали в детстве. Но все равно это был лес: жилище зверей, птиц и грибов с малиной, а не обитель зла, как я себе представляла.

По крайней мере до тех пор, пока не появился туман. Пугающе белый, он наползал на кусты, цепляясь за темные ветви густыми клочьями.

– Ини...

– Ш-ш-ш... – цыкнула она на меня. – Слышишь?

Ничего не слышу, хоть и прислушиваюсь изо всех сил. Покосилась на Ингрид подозрительно: что здесь можно услышать? Такое впечатление, что туман скрадывает просто все звуки.

– Вот сейчас! – Ингрид выдернула из моего несильного захвата свою руку, чтобы поднять вверх указующий перст... и пропала. Растворилась в молочной туманной белизне.

– Ини! – вскрикнула я и в панике бросилась туда, где всего секунду назад стояла моя подруга. – Ини!

Я металась между кустов, натыкалась на деревья, словно новорожденный котенок вслепую тыкалась то в одну сторону, то в другую и, наконец, поняла, что окончательно заблудилась в этом чертовом тумане сумеречного леса. Остановилась, прижала руки к груди, наклонилась вперед, пытаясь выровнять дыхание, и прислушалась к звукам лесной чащи. Их не было. Ну, если не считать моего рваного дыхания и грохочущего рева крови в венах.

Пугающее ощущение, когда в ушах вата, а в голове одна мысль: "Я оглохла!"

– Есть кто-нибудь? – крикнула я только для того, чтобы услышать звук своего голоса. – Ну, хватит уже...

Вторую фразу добавила срывающимся шепотом, потому что туман в ответ на мой вопрос зашипел и, словно живой, шевельнул белесыми щупальцами, заключая меня в не самое приятное в моей жизни объятие.

– Прочь! – всхлипнула и рукой махнула неуверенно.

– Прочь! – резкое движение, уже привычное и почти родное.

– К черту! – воздушная волна ласково коснулась волос на моем затылке, взметнула подол давно уже не желтого платья и вымела из поля зрения пугающий туман.

Я стояла почти в центре кривой небольшой полянки. Следов Ингрид не наблюдалось, зато прямо напротив меня, шагах в пяти, обнаружился мужчина в сером балахоне с капюшоном, откинутым за спину. На гладком лице ошеломление боролось с изумлением и недоверием, и последнее явно побеждало.

– Ты что творишь? – он красиво изогнул темную бровь и, воровато оглядевшись по сторонам, рывком накинул на лысую голову капюшон. – Ты же не темная...

Незнакомец сделал осторожный шаг в мою сторону и замер с недоверчиво-болезненной гримасой на лице.

– Кто ты? – спросил и скривился еще больше, словно у него все зубы сразу заболели. – Посмотри мне в глаза.

Вот вообще не собиралась этого делать, я наоборот хотела подозрительного мужика вслед за туманом отправить. Или еще куда-нибудь, но так, чтобы подальше от меня, а вместо этого втянула сырой воздух сквозь зубы, шагнула вперед и остановилась, прилипнув взглядом к притягательным и странным глазам.

– Радужка какая огромная, – подумала отстраненно. –  Совсем белка не видно.

– Это потому что я сейчас буду тебя смотреть, – прозвучало в моей голове.

Незнакомец вполне доброжелательно мне улыбнулся, а потом растворился во мне. Он не задавал вопросов, не читал мои мысли, он просто смотрел… мою жизнь. Картинки и образы мелькали в моей голове с изумительной скоростью. Чувства мельтешили в сводящем с ума хороводе: радость сменяла страх, за ужасом приходила эйфория, экстаз, обида, горечь поражения, счастье, любовь, боль… Люди, даже те, кто только мелькнул на обочине моей жизни. Умения. Знания. Секреты...

Тайн не осталось, меня не осталось, я открылась вся, вывернулась на изнанку и, словно прозрачная слеза, выкатилась из черного глаза таинственного незнакомца в сером балахоне, чтобы обрести себя вновь, немного испуганную, растерянную, в заношенном до дыр желтом платье. И да, на другой стороне пограничного леса.

– Ну уж нет, – я нахмурилась и решительно двинулась назад. – Так не пойдет!

Свинство какое! Разве так можно? Взяли и выбросили меня вон, ни о чем не спросив. А я же речь готовила, я объяснить хотела, что заставило меня прийти на встречу с демонами пограничья. Да и где они вообще? Что это было? Что за наглый мужик залез ко мне в голову? Зачем туманом меня пугал? И где Ингрид?

Возмущение, помноженное на вопросы без ответов, придало мне силы и скорости. В сумрачный лес я влетела разъяренной фурией. В бессильной злобе пнула ногой ближайшее дерево и закричала:

– Верните мне Ингрид!!!

Тишина. Даже эха нет.

Но я не боюсь больше, не думаю о тайнах загадочной рощи, просто пру напролом.

– Раз так, то я пойду обратно! – проворчала я, пытаясь сообразить, с какой стороны в этом лесу Темная сторона.

– Заблудюсь... заблуждусь... разорви меня, дракон! Потеряюсь и умру с голоду, всем вам назло! – мстительно пообещала я местным обитателям, демонам пограничья и странному мужику в капюшоне. Ему в первую очередь.

– По какому праву вообще он...

– По праву стража, – зло ответили мне приглушенным голосом, а за синей елью мелькнул край серого балахона.

Растерянно посмотрела в ту сторону. Стража? Какого стража, первый раз об этом слышу. И где,  я вас спрашиваю, страшные и ужасные обещанные мне демоны пограничья.

– Какие демоны? – раздалось из-за елки в ответ на мои мысли. – Ты же не веришь на самом деле во все эти сказки.

Отчего же, вся моя жизнь в последнее время – красочная иллюстрация к спорной аксиоме о том, что в сказки как раз-таки стоит верить.

– В сказки я, может, и не верю, – сварливо ответила я. – Но вот во что я верю совершенно точно, так это в правила этикета и в то, что разговаривать надо, глядя собеседнику в глаза. И уж тем более надо уметь не отвести взгляда от собеседника, когда пытаешься сказать ему гадость.

За еловыми лапами закашлялись, а потом обладатель серого балахона все-таки выбрался из своего укрытия.

– Это ты сейчас так тонко намекнула мне на то, что я хам?

– Я не намекала, – возразила я и головой тряхнула, подтверждая искренность своих слов. – Я вполне конкретно об этом сказала.

Незнакомец ошеломленно почесал переносицу и недоверчиво поинтересовался:

– Ты что же, совсем меня не боишься?

– А должна?.. На демона пограничья вы, простите, не тянете, а бояться незнакомцев я уже устала. Тем более, что, если бы вы хотели, вы бы причинили мне вред еще во время нашей первой встречи. Разве я не права?

– Значит, не тяну? А если так?

Он откинул капюшон, и я с ужасом увидела, как лысая голова медленно деформируется, превращая довольно симпатичное лицо в отвратительную морду жуткого монстра, рыхлую, безглазую, бледную, с узкими вертикальными ноздрями, почти полностью повторяющую виденное мною в библиотеке Речного города изображение.

С трудом подавив испуганный вскрик, я неуверенно пробормотала:

– Это слишком... слишком странно, чтобы быть правдой. Вы просто увидели это в моей голове, – кивнула и уже смелее заключила:

– Точно. Вы опять просто пугаете меня, как с тем туманом. Я уже устала от этих игр. Прекратите немедленно. И верните мне Ингрид, будьте так добры.

– Если бы я мог, – трансформация прекратилась так же внезапно, как и началась, а говоривший вернул себе прежний облик. – А я не могу, потому что, во-первых, это против правил. А во-вторых, она уже не здесь.

– Не здесь?..

– На Ингрид Хорт было два ордера: первый из Волчьей долины с требованием вернуть им ценного генного носителя. А второй – напрямую из темного дворца, – плечи под серым балахоном приподнялись. – Так что, да, мы поступили как должно – и отправили беглую туда, где в ней нуждаются больше.

– Сволочи! – я задохнулась. – Вы что ее к оборотням отправили?!

– Почему сразу «сволочи»? – мой собеседник, кажется, даже обиделся. – Все строго в рамках закона... И нет, не к оборотням. Номинально, дворец в приоритете, поэтому, полагаю, она сейчас в одной из камер королевской темницы.

И у него хватило наглости уверять, что они не сволочи. Понятно, что ордер из дворца – это дело рук гнилого мага. Ох, как жалко, что я настояла на честном суде и не позволила волчице расправиться с коварным айвэ по-своему. И ведь же и словом не обмолвился о том, что этот ордер вообще существует, скотина!

Мрачно посмотрела на лысого, не скрывая мыслей пожелала ему всякого, а он скривился и отвел глаза в сторону.

– Мне надо, – начала я, но меня бессовестно перебили, снова проникнув в мою голову.

– Ты ошибаешься, тебе это не надо вовсе. Да и я не могу пропустить светлую на темную сторону, когда миры на грани войны.

И улыбнулся. Он мне улыбнулся. Заботливо, понимающе, растерянно и снисходительно. Да, определенно, снисходительно.

Ладно. Скрипнула зубами и, сощурившись, окинула стража оценивающим взглядом.  Говорите, не можете пропустить светлую на темную сторону. Что ж, сами напросились.

– Мне кажется, в этом лесу чересчур много деревьев... – бах! И ель, за которой до недавнего времени скрывался лысый, вспыхнула, словно старый лист пергамента.

– Еще мне кажется, – я улыбнулась испугу на лице мужчины, – что меня все время заставляют делать то, что мне совсем не хочется делать.

Бах! И вторая ель, вырванная с корнем из земли улетела в мрачное небо.

– Мне показалось, или тут действительно стало слишком людно?

– Посмотри мне в глаза! – выкрикнул страж, а я... нет, я не поддалась его непонятной магии, я только улыбнулась ему и прошептала:

– А если мне не хочется?

– Кто ты? – странные глаза смотрели недоверчиво и не спешили затянуть меня в свой гипнотический водоворот. Не спешили или просто не могли?

– Вы знаете, кто я, – ответила хмуро и предельно честно. – Вы мне всю душу наизнанку вывернули, чтобы найти ответ на этот вопрос. Так скажи мне, жуткий демон пограничья, кто я? Светлая или темная? Просто невезучий младший ребенок в семье или пугающе сильный элементалист? Кто я, страж? Волшебная зверушка? Ценный приз в непонятной борьбе двух дворов? Кто? – я села на землю, спрятав лицо в ладони, и прислонилась спиной к нетронутой мною ели, потому что силы неожиданно закончились.

– Кто я? – прошептала сквозь слезы, не удержавшись от судорожного всхлипа. – И что мне сделать для того, чтобы помочь одной несчастной испуганной девочке понять, что в жизни не все делится на черное и белое?

Я готовилась к тому, что меня не станут слушать, а просто вышвырнут вон, отправят прямиком на свидание к сияющему монарху. И уж точно не думала, что кто-то ответит на все мои риторические, как мне казалось, вопросы. Но мне ответили, хоть и совсем не так, как я могла ожидать:

– Черное и белое не делится,  – страж спрятал свою голову под серым капюшоном и добавил обиженным голосом:

– Едино и неотделимо. Ты же читала легенду о Тринадцати Стражах. Это простые вещи, я думал, ты понимаешь...

Я тоже думала, что понимаю, хотя бы что-то в этой жизни. Оказалось, что нет.

– Поразительно! – демон пограничья не ошибся, оценивая причины моего молчания. – Я же видел все это в твоей голове! Знания есть... Как это возможно - не знать о том, что ты знаешь?

Прошила лысого мрачным взглядом и решила гордо проигнорировать его нелестное для моего мозга замечание.

– Пойми, я физически не могу тебя пропустить. Наказание, которое Тринадцать предводителей понесли, когда восстание было подавлено, не дает нам возможности нарушить букву закона. Вот ты можешь не дышать? Не можешь. И мы не можем поступить не по закону, девочка.

Снова посмотрел на меня снисходительно.

Конечно же, восстание Тринадцати, которое длилось чертову кучу лет, когда-то, кажется, еще до Разделения миров...

– Колоссально! – по-моему, лысый демон честно восхитился уровнем моей глупости, а потом совершенно нелогично заметил:

– Экзаменационная система оценок знаний изжила себя еще во времена моего студенчества. Не спорю. Но ты же Войну и Мир меньше месяца назад сдавала...

Потупить глазки и промолчать. Ненавижу историю... Все эти Войны и не упомнишь.

– Тринадцать предводителей понесли наказание за то, что восстали против Разделения миров. Мы не считали, не считаем и никогда не будем считать, что черное может существовать без белого, и наоборот.

– Но вы же... – я растерялась. – Вы же только что сказали, что я не могу, потому что...

– Не можешь, – он кивнул. – Потому что я не позволю тебе, как бы я этого ни хотел. Не могу позволить.

– Но как же так! – бессильно взмахнула руками и поднялась с земли. – Я подумала, вы понимаете, что Ингрид...

– Понимаю, – он кивнул. – Но сделать ничего не могу.

– И как же быть?

Ни за что не отступлюсь! Разнесу проклятые Разделенные миры по кирпичикам, но сдержу свое слово. Не брошу. Найду.

Демон пограничья оглянулся по сторонам и тихим голосом произнес:

– Не делать упражнения?..

***

Помощь пришла оттуда, откуда я ее просто не могла ждать. Не станет же тюремщик помогать организовывать побег своим подопечным, а пограничник не укажет контрабандисту, где проще незаконно пересечь рубеж. Так и от лысого демона я помощи не ожидала.

– Просто чудовищная дура, да... – вещал он, растянувшись прямо на усыпанной еловыми иглами земле. – Позор своей семьи. Веснушки совершенно уродские... и это ты виновата... Плохо дышишь, не следи за дыханием... я про веснушки говорил уже?

Зарычала не хуже Ингрид и раздраженно посмотрела на ухмыляющегося Стража.

Бесит. До чертиков бесит своим равнодушным видом, своей мнимой заинтересованностью. Снисходительную заботу эту ненавижу просто. Руки чешутся, до чего хочется стереть с его лица эту приторную улыбочку. Понятно же, что ему плевать на мою волчицу. Зачем тогда помогает? Какая ему от этого выгода?

Задохнулась от внезапного подозрения: ведь Алекс же просил, чтобы я никому не верила. А я опять?

Даже в глазах потемнело от стыда и лютой злости на себя. А проклятый демон словно этого и ждал. Потянулся по-кошачьи, поднялся на ноги одним плавным движением и уже через мгновение положил мне руки на плечи и склонился к самому моему лицу:

– Ну, вот и славненько, – мурлыкнул довольно. – Не благодари...

И вдруг без предупреждения прижался губами к моему приоткрытому в удивлении рту.

Ледяное дыхание демона рывками высасывало воздух из моих легких, затягивало в черный омут ужаса... Или в белый? Все закружилось. Обрывки мыслей пустились в чудовищный пляс, а я едва успевала хватать слова за хвост, чтобы хоть как-то привязать себя к реальности. Слова были странными и совершенно непонятными. Абсолютно незнакомыми на вкус.

Демон отпустил мои плечи, а я отшатнулась от него и почти сразу окунулась во влажное тепло летней ночи.

– Свет и тьма неразделимы, – прошептала я и несколько раз моргнула, стараясь привыкнуть к темноте. Я даже головой тряхнула для пущего успеха, а потом совершенно неожиданно услышала веселый смех Алекса:

– Но раздели-то его зачем?

– Зачем-зачем... – я просто в каменное изваяние превратилась, когда услышала, с кем там его темнейшество хохочет. Я извелась вся, изнервничалась, а они веселятся?.. Какого дракона тут происходит вообще?

– Мы же думали, что демоны слепые: они почувствуют мою темную ауру и, может быть, услышав запах айвэ, которым все его шмотки провоняли, подумают, что я – это он. И пропустят... Знаю, звучит глупо...

– Я бы сказал, оригинально...

– А по-моему, неприлично до ужаса, – присоединился к разговору еще один женский голос, и я, не выдержав, толкнула дверь, чтобы воочию убедиться в том, что у меня не слуховые галлюцинации.

Дверь неохотно, с натужным скрежетом подалась вперед, впуская меня в коридор, освещенный одной едва заметной нитью рассветного дерева на потолке. Я провела рукой по стене в поисках регулятора тепла - хотелось подкормить немножко это жалкое растение, ну и света прибавить тоже хотелось. Потому что после раздавшегося скрипа говорившие умолкли и затаились в темноте. И от этого было немного неловко и страшновато, если честно.

– Что-то ты зачастил сегодня, – проворчал Алекс злым голосом, и я поняла, что в темноте он меня не видит. – Мы по-прежнему здесь. И меня по-прежнему беспокоит твое настойчивое нежелание ответить мне на вопрос: что происходит.

– Вот и меня волнует это же, – проворчала я и все-таки нащупала шарик регулятора, но еще до того, как свет залил помещение, еще до того, как я поняла, где мы все находимся, зато почти одновременно с моим последним словом, раздался разгневанный рев моего мужа:

– Юлка!!!

Алекс стоял, прижавшись лицом к решетчатой двери одной из маленьких келий, которые вереницей убегали от меня по обе стороны длинного коридора. И в глазах его плескалось удивление, недоверие, испуг и злость.

– Юла, что ты тут делаешь? – перешел он на свистящий шепот, и я заметила, что костяшки пальцев, которыми он вцепился в прутья решетки, побелели.

– Я?

Вообще-то это был мой вопрос. Вообще-то это я не могла понять, почему после того единственного раза, когда ко мне странным образом выкатилась маленькая золотая пуговка, я не видела и не слышала о своем муже ничего. Вообще-то, это мне в пору удивляться и злиться, потому что пока меня там жуткие демоны пограничья целуют, они тут хихикают, вспоминая о том, как я заставляла айвэ Лиара раздеться.

– Проклятье, как ты вообще здесь очутилась? – недоверчивый сканирующий взгляд, выдох и снова шепотом:

– Ингрид сказала, что тебя отправили на светлую сторону. Зачем ты вернулась?

Ингрид? Я повернула голову и увидела ее - живая и слегка чумазая, она рассматривала меня и задумчиво кусала нижнюю губу:

– Я же обещала, – улыбнулась неуверенно и сделала к ней один шаг, но потом передумала и подошла к решетке, за которой бушевало предгрозовое море.

Алекс схватил меня за руку и подтянул к себе.

– Ты в порядке? Черт… не надо было возвращаться… я чуть с ума не сошел… я…

За его спиной кто-то шевельнулся, и я с ужасом заметила еще одну… Ингрид?

Часто говорят, мол, он так удивился, что у него глаза вылезли из орбит. И в тот момент я поняла, что это ни черта не метафора, потому что мои глаза в тот момент именно так себя и почувствовали: словно сейчас лопнут, вырвавшись из глазниц. Причем лопнут вместе с мозгом, который, кажется, даже задымился в попытке переварить поступающую в него информацию.

– Ини? – я неприлично указала пальцем Алексу за спину, затем оглянулась, проверяя, на месте ли та, первая Ини, в камере с другой стороны коридора.

На месте. Ой, мамочки! Это как?

– Я не Ини, – рыжая застенчиво улыбнулась мне из-за плеча моего мужа и пояснила. – Ини она, – скопировала мой неприличный жест, указывая на клетку с противоположной стороны коридора. – А я Уна.

В глазах моих потемнело, а в голове зазвенело как-то подозрительно, и я подумала, что вот прямо сейчас и хлопнусь в обморок от ужаса. Потому что Уна совершенно точно умерла, а встречаться снова с мертвой волчицей мне совсем-совсем не хотелось.

– У-уна?!

– Сонья Уно!!! – поспешила исправиться девушка, заметив, что я впала в неадекватное состояние. – Меня род на откуп прислал.

Короткая история Соньи Уно, собственности рода Лунных Волков

Отец Соньи был очень слабым и очень старым волком, он не дожил даже до первого ее дня рождения. Впрочем, он и не знал о том, что она родилась. Мать девочки уехала как можно дальше из Долины, когда поняла, что понесла. Она имела на это право, потому что волчьей крови в ней не было ни капли. Ну, если не считать ту каплю, которая росла в ее животе, а позже родилась на свет розовым упругим и совершенно некрасивым пищащим комком.

Женщина не дожила до того момента, когда стало понятно, что из Соньи вырастет настоящая красавица. Нюхачи почувствовали ее малышку на одной из ярмарок. Почувствовали и забрали свое по праву. И по этому же праву наказали того, кто посмел украсть самое ценное, что было у вымирающего рода Лунных Волков – их кровь.

Понятно было с самого начала, что от связи слабого волка с простой крестьянкой не может родиться волчица, даже самая слабая. Но старейшина любил говорить:

– И даже слабая сука в хозяйстве лишняя рука.

Он так и говорил, с ударением на последний слог, и от этого становилось только еще обиднее. Хорошо хоть, со старейшиной и остальными мужчинами рода не приходилось очень часто встречаться. Повезло, что в три года она была таким некрасивым ребенком, повезло, что ее отослали в услуженье к очень старой волчице, которую давно уже никто из мужчин не навещал.

Наверное, повезло, если вспомнить все тычки, шлепки и упреки.

Точно повезло, если сравнивать с тем, что приходилось переживать другим, более симпатичным сукам рода.

Определенно повезло, потому что старая волчица, заметив, что жалкая зверушка, которую привез ей старший сын, превращается в экзотическую птицу, отвезла Сонью в ближайший город. И там один из вечно голодных студентов Академии Красоты за один золотой наложил весьма качественный и, по заверениям, почти пожизненный морок.

Жизнь Соньи, видимо, закончилась двенадцать дней назад, когда в утреннем зеркале она не увидела привычных узких глаз цвета гнилой воды, прыщавого носа и тонких ломких волос, непритязательного сероватого цвета.

Нос был в веснушках, глаза зеленые, а волосы… волосы ложились на плечи буйными рыжими кудрями. И Сонья сразу испугалась за судьбу своей расчески, боясь, что та растеряет все зубья в этом богатстве, а потом заметила все то, что появилось у нее, если опустить глаза ниже шеи, и забоялась уже совсем другого. Даже мать покойного Вожака не спасет ее, если хоть кто-то увидит то, во что она превратилась.

Может быть, еще немножко везения? Может быть, они смогут найти того же самого студента? Или какого-нибудь другого? Кого угодно, только пусть он сделает Сонью снова незаметной тенью.

В то утро старуха спала долго, а девочка трепетно оберегала ее сон, словно чувствуя, что с пробуждением женщины закончится ее, Соньина, относительно спокойная жизнь.

Спустя два дня молодой Вожак смотрел на Сонью как на дар небес. На нее вообще никто так никогда не смотрел, тем более мужчины. Тем более такие, как этот. Высокий, мощный… и с жутким шрамом на лице.

– Нам определенно повезло, –  негромко произнес он и жестом велел девочке повернуться. – Ты на нее до такой степени похожа, что даже страшно становится…

Больно ухватился пальцами за подбородок и повернул ее голову из стороны в сторону:

– Даже жалко отдавать такую, можно было бы слегка улучшить генетику наших сук. А, красавица? – он цокнул языком и похабно оскалился.

Красавица же стояла, боясь вздохнуть, и старалась не думать о том, что Вожак имел в виду, говоря об улучшении генетики.

– Мне все равно, почему ты на нее так похожа, – наконец, заключил он, и улыбка слетела с изуродованного лица. – Но это очень кстати. Та, которая нужна темному магу исчезла. Что ж, мы сможем его порадовать другой, но с одним маленьким изменением.

Мужчина похлопал Сонью по щеке и сообщил:

– С сегодняшнего дня тебя зовут Ингрид Хорт. И лучше тебе не забывать об этом, даже если тебя станут убивать. Особенно, если! – и блеснул черным взглядом, от которого по бледной коже девочки ледяным сквозняком промчались мурашки.

***

– Так что я тут уже десять дней сижу, жду возвращения айвэ Лиара, которому вы с настоящей Ингрид, как выяснилось, пропасть помогли, – закончила свою невеселую историю Сонья, а я только одним сочувственным вздохом отреагировать и сумела, потому что от одной нелогичной, но весьма навязчивой мысли отделаться никак не могла.

– И что? – решила, что лучше выглядеть глупо, чем умереть от любопытства. – Вы все эти десять дней в одной камере просидели. А?

Независимо расправила грязные складки на платье – никогда больше желтое не надену, самый непрактичный для невезучего элементалиста цвет – и ободранным концом туфли ковырнула невидимый камешек, стараясь не смотреть при этом на Алекса.

Сонья порозовела и прикрыла рот ладонью, а потом заговорила испуганным голосом, дрожа слезой во взгляде:

– Что вы!? Это же... мы же... вы же... он же... а я...

И замолчала. На самом интересном, разорви меня дракон! Не выдержала и бросила на Алекса один коротенький взгляд, а он улыбается. И главное, довольный такой, что мне немедленно стыдно стало.

– Она темноты боится, – хмыкнула презрительно из своей камеры Ингрид. – А там между камерами под решеткой щель есть, пролезть можно. Вот она и ползает за компанией, когда проверяющих нет.

– Кстати о проверяющих, – голос Александра, несмотря на недавнее веселье, был предельно серьезен. – Юлка, может, ты нас все-таки выпустишь, и мы рванем отсюда?

Ох, голова моя садовая! С этого же и надо было начинать! Я бросилась к решетке, которая служила дверью в келью Алекса, и простонала разочарованно:

– Проклятье! Здесь нет замка!

Сонья грустно повесила голову, Ингрид за спиной издала вздох обреченного на вечные муки человека – и я подумала, что за время нашей недолгой разлуки уже успела соскучиться по этому звуку, – а Александр картинно стукнулся лбом об один из стальных прутьев и простонал:

– Зачем тебе замок, любимая, если у тебя ключа все равно нет?

Сердце зашлось радостно после нечаянной ласки, но я все равно бросила смущенный взгляд на рыжих, прежде чем спросить:

– А как же тогда?

– Просто выбей эту дверь, солнышко.

Растерянно посмотрела на мужа, потом недоверчиво на свои тонкие ручки, с сомнением огладила бока, прикидывая, с какой стороны лучше кинуться на дверь, когда собираешься ее выбивать... и в этот момент Алекс издал еще один страдальческий вздох. И почему-то опять он прозвучал, как мое имя:

– Юла!.. Ну, не плечом же! Если бы можно было так, мы бы уже здесь не сидели!

Алекс подождал пару секунд, пока я как-то отреагирую на его слова, а потом уточнил:

– Здесь невозможно пользоваться магией, это тюрьма. Тебе разве папа не рассказывал?

Я покраснела. Рассказывал. И на экскурсию водил. И про стены из черного корунда говорил, и комментировал, что решетки сделаны из специального сплава. Здесь, в темнице, в отличии от волшебного яйца айвэ Лиара, магических нитей было предостаточно, но воспользоваться ими не представлялось возможным.

Я прикрыла глаза, чтобы стыд скрыть, и вышибла две решетки одной снайперской воздушной волной. А ведь были времена, когда я Воздух только для стрельбы пуговицами использовала...

Грустно улыбнулась и посмотрела на выходящего из кельи Алекса.

«Сейчас обнимет»,  – подумала я и задержала дыхание, радостно прислушиваясь к нетерпеливому звону внутренних жил.

И он обнял, но совсем не так, как мне хотелось. Он подхватил меня на руки, когда я вдруг стала падать из-за внезапно накатившей усталости.

– Юлка! – никогда не видела Алекса таким испуганным. – Что с тобой? Ты такая бледная... И кровь...

Так вот от чего так тепло лицу стало... Я дотронулась пальцами до щеки, и они немедленно окрасились в алый цвет.

– Ты плачешь кровью... – прошептала Ингрид и поправила на переносице очки. – А твоя нить Воздуха очень странно пульсирует.

Алекс бросил на волчицу быстрый удивленный взгляд и снова вернул свое внимание мне.

– Солнышко, такое уже случалось раньше? – заботливо вытер кровавые дорожки с моих щек и прижал меня к себе.

– Не в то время пока мы были вместе, – уверенно ответила Ингрид, и я послала ей благодарственную улыбку, потому что силы покидали меня с такой изумительной скоростью, что уже даже говорить было трудно.

– Проклятье! Надо выбираться отсюда, – Алекс затравленно посмотрел на дверь, через которую я совсем недавно вошла и тихонько спросил:

– Солнышко, потерпишь, пока доберемся до безопасного места?

Потерплю? Что терпеть? Никакой боли я не чувствовала, только тяжесть во всех членах и очень сильную усталость. И еще нечеловечески хотелось спать, словно я бодрствовала последние лет триста, не спала, не отдыхала, а корчевала деревья в бесконечном лесу, или таскала огромные камни на крутую гору, или непрерывно влипала в пугающие и опасные ситуации.

– Очень хочу домой, – прошептала я, не открывая глаз. – Где мой дом, Алекс? Ты знаешь?

– Я знаю, милая, потерпи.

Движение воздуха подсказало мне, что мы двигаемся и, видимо, двигаемся довольно быстро, потому что Алекс произнес громким недовольным шепотом:

– Рыжики, побыстрее, пожалуйста!

– Такое впечатление, что ты знаешь, куда идти, – в голосе Ингрид отчетливо слышалось обвинение.

– Знаю, – ответил Алекс, и я поняла, что ему неприятно и больно об этом говорить. – Я, вроде как, вырос в этом замке.

Мы шли по гулким коридорам, и по душным туннелям, и по молчаливым залам, где каждый шаг откликался многоголосым эхом. И все это время я не открывала глаз. Кажется, я даже спала, но как-то странно, без отрыва от реальности, полностью осознавая, что происходит вокруг меня.

– Почему никого нет? – прошептала Ингрид. – Что происходит? Мы прошли через чертову кучу дверей и не встретили ни одного человека…

– Просто надо знать, какие двери открывать, – непонятно ответил Алекс. – Ингрид, не разговаривай, дыхание собьется.

У Ингрид? Я ухмыльнулась, но комментировать не стала: у нас договоренность, я даже мужу не расскажу о тайне этой девочки. Если это, конечно, является тайной. Я охнула и распахнула глаза.

– Что? Тебе хуже? – от Алекса не ускользнули изменения в моем настроении.

– Нет. Просто… – я повернула голову так, чтобы встретиться взглядом с юной волчицей. – Ини, мне кажется, в Долине знают.

– Знают? – она не споткнулась, не остановилась, ничем не показала своих чувств, она только слегка наклонила голову вперед и уточнила:

– Ты уверена?

– Страж сказал, что на тебя было два ордера. И что один из них прислали оборотни.

Внезапная усталость пропала так же стремительно, как и накатила. И это за истекшие несколько часов напугало меня больше всего. Я легонько стукнула Алекса по плечу, привлекая его внимание, но это был лишний жест, потому что мой муж смотрел на меня широко распахнутыми глазами, в которых плескался откровенный ужас:

– Юла, ты разговаривала со Стражем?

Я равнодушно пожала плечами. Подумаешь, разговаривала… По-моему, это не самое страшное, что произошло со мной за последние две недели. Учитывая мой визит к оборотням, знакомство с Уной, внезапное семейное положение… Мысли о моем семейном положении как-то повлияли на то, что к щекам прилила кровь, отлив от мозга. Только этим, видимо, можно объяснить то, что я в ответ на волнение мужа с важным видом произнесла:

– И даже целовалась.

В отличие от моей крови, кровь моего мужа наоборот отлила от его лица, потому что он еще больше побледнел, если это вообще возможно, и хрипло спросил:

– Что? – и, сбившись с шага, остановился. – Что ты сказала?

Я оглянулась по сторонам, заметила удивленные, почти одинаковые, лица наших спутниц, скользнула взглядом по стенам большого зала, в центре которого мы остановились, и заметила рациональным шепотом:

– Не самое лучшее место для сцены ревности, не находишь?

– Для ревности?

Я соскользнула с рук Алекса, дотронулась до паркетного пола своими собственными ногами и пояснила:

– На самом деле, это он меня целовал. На прощание. Кстати, ты знал, что про демонов пограничья все врут? Они совсем не страшные, а тот был даже симпатичным.

Алекс открыл рот, закрыл, вздохнул, стрельнул глазами по углам зала и, кивнув своим мыслям, произнес:

– Действительно, не самое лучшее место… Один вопрос: когда он тебя целовал, он был в капюшоне или без?

Я задумалась, если честно, не о подробностях нашего внезапного поцелуя со Стражем, а о том, какая разница, целовался он в головном уборе или нет. И еще о том, можно ли капюшон называть головным убором. Ингрид думала, видимо, о том же, потому что она громким шепотом возмутилась:

– Да по барабану, во что он был одет! Давайте, для начала, смоемся отсюда. А то у меня какое-то нехорошее предчувствие.

Алекс нетерпеливо цыкнул, глядя на меня подозрительно, а потом королевским тоном оповестил:

– Ладно, мы с этим вопросом в безопасном месте разберемся. Пока же…

Он сплел элементарный магический аркан, захлопнул его на моей талии и привязал к своей мертвым узлом. После этого произнес что-то о вечном сиянии звезд на темноэльфийском – ох! Надо было больше времени иностранному языку уделять! – и удовлетворенно выдохнул:

– Ну, все! Теперь можно не бояться, что тебя у меня опять умыкнут из-под носа, – а потом схватил меня за руку и мы почти побежали к двери в дальнем конце зала.

– Это что сейчас было? – испуганно спросила я на ходу, понимая, что ничего плохого Александр бы мне не сделал, но все-таки.

– Это, моя дорогая жена, элементарный эльфийский поводок, – ответил он, не снижая скорости. – У нас таким мамы к себе детей привязывают до совершеннолетия, чтобы в любую секунду их можно было найти, если те вдруг потеряются. А учитывая твою способность исчезать в самый неподходящий момент…

– Детский? – я задохнулась от возмущения.

– Ты что - эльф? – восхищенный взгляд Соньи мне как-то совсем не понравился, а еще мне не понравилось то, что Ингрид вдруг остановилась, словно налетела на невидимую стену.

Ее ноздри трепетали, а глаза страшно блестели из-за розовых стекол очков, высокая грудь поднималась спокойно, словно у нас только что не случилось минимальной пробежки.

– Не успели, – произнесла она и повернула голову направо. Я проследила за ее взглядом и увидела, как пространство вдруг разорвалось зеленым всполохом, и из мгновенного пространственного портала, завернутый все в ту же розовую шаль, шагнул айвэ Лиар собственной персоной.

Ох! Ну, почему я не послушалась Ингрид, когда та предлагала его убить? Такая же замечательная была идея!

Айвэ Лиар удивленно посмотрел на нашу маленькую компанию, и его губы сложились в довольную улыбку.

– Видят боги, на такую удачу я уже и не смел надеяться.

Алекс прижал меня к себе, негромко выругавшись, а Ингрид, наоборот, выругалась громко и витиевато, а затем, в одном прыжке, разрывая в клочья одежду гнилого мага, которая все еще была на ней, обернулась в красивую рыжую волчицу и, приземлившись возле меня на все четыре лапы, глухо зарычала.

– Ини… – выдохнула я сочувственно.

– Что уж теперь скрывать, раз в Долине все равно знают? – отчетливо прозвучало в моей голове. – Но живой они меня точно не получат.

Айвэ Лиар медленно поднял правую руку до уровня груди, Алекс же зеркально повторил его движение и, не отрывая глаз от мага, бросил мне отрывисто:

– Не смей призывать стихии, Юлка.

Возмутиться я не успела, потому что сначала многочисленные двери зала начали распахиваться, впуская внутрь все больше и больше людей, которые, как я понимала, примчались сюда не для того, чтобы помочь нам. Они не сводили преданных глаз с обнаженно-розовой фигуры темного мага и выстраивались плотным кольцом вокруг нас. И единственное, что мы могли сделать в этой ситуации – это принять оборону, безнадежно прижавшись друг к другу спиной. Почему безнадежно? Да потому, что противников было так много, что я поняла: шансов на победу у нас никаких.

Темный маг заметно расслабился и улыбнулся еще шире:

– Вы и в самом деле собираетесь сражаться? – удивился айвэ и принял из рук одного из слуг щедро пожертвованный с собственного плеча плащ. – Напрасная трата времени, я предлагаю…

Что он нам предлагал мы не успели узнать, потому что в нескольких местах зала знакомо задрожал воздух, рождая мгновенные порталы перемещения, и темный дворец пополнился еще несколькими гостями. Первым из разорванного молнией пространства появился Волчок. Старший. Посмотрел на нас и коротко кивнул.

Вторым – и тут я слегка заволновалась за судьбу темного дворца – тоже Волчок. Младший. Он-то откуда взялся?

Этот не ограничился кивком, а снизошел до угроз в адрес моего Алекса:

– Головой за нее ответишь!

Алекс буркнул что-то про насморк моего старшего братца и застонал сквозь зубы, потому что третьим нас порадовал своим разгневанным видом Вельзевул Аззариэлевич Ясневский. Он окинул озабоченным взором нашу замершую в изумлении группу и непререкаемым голосом бросил:

– Александр, блок.

– Вельзевул Азза... – попробовал возмутиться мой муж, но на него так посмотрели, что даже мне захотелось немедленно выставить озвученный блок, хоть я и слабо понимала, что это такое.

– У меня что-то с голосом? – хмуро спросил ректор.

Алекс раздосадованно помянул свою бабушку и нервным жестом соорудил перед нами нечто, что больше всего напоминало сферический купол, который меня давным-давано учил Динь-Дон делать, и что, по всей вероятности, и было блоком.

– Трогательная семейная забота, – брезгливо поджав губы, прокомментировал происходящее айвэ Лиар. – А мамочку вы где спрятали?

После его слов пространство снова задрожало, и я с ужасом подумала, что сейчас сюда во всей красе явится Катерина Виног, и мне все-таки придется столкнуться лицом к лицу со свекровью.

Однако это была не она. Предвосхищая все мои ожидания, из моментального перехода выступил растерянный и долговязый Альфред Ботинки. Не один, а с Фифой Сафской, которая вцепившись в парня руками и ногами истошно вопила.

В рядах защитников темной цитадели произошло небольшое волнение, но это не помешало им еще теснее сомкнуть ряды. А у меня волнение произошло в голове, потому что я не могла понять, какого дракона здесь делает появившаяся последней парочка. Но это во-вторых. Во-первых же меня тревожило, как им всем, включая ректора и моего папу, удалось создать мгновенный переход к темным, минуя сумеречный лес и демонов пограничья. Ведь и лысый страж, и маленький болотник уверяли меня, что если граница официально закрыта, то светлым заказан путь на темную сторону, как и темным на светлую.

Разумно решив, что я всегда смогу спросить об этом у папы, когда все закончится, и если мы при этом останемся живы, я решила не мучить свой мозг, а просто в стороне наблюдать за происходящим. Не то чтобы я приняла решение быть послушной девочкой и не призывать ни одну из моих пяти стихий – кстати, пятая, которую я одной из первых получила, мне так и не давалась толком до сих пор. Я просто решила выждать. И если кому-то из моих близких будет угрожать опасность, то разве смогу я не воспользоваться своим даром?

Впрочем, уже через пять минут я поняла, что моему мозгу не судьба покинуть поле боя здоровым. Потому что айвэ Лиар произнес:

– Напрасно стараетесь, вы на территории темных, а здесь нам и стены помогают. Здесь мы сильны, здесь...

И тут директор Школы Добра вдруг, не открывая рта, произнес не своим, но все равно весьма харизматичным голосом:

– А в чем сила, брат?

И воспользовавшись повисшей в зале гробовой тишиной сам себе ответил все тем же приятным голосом:

– Я вот думаю, что сила в правде: у кого правда, тот и сильней.

А потом, почти без перехода, видимо опасаясь, что его остановят, запел звонким детским фальцетом, по-прежнему не раскрывая рта:

– Если с другом вышел в путь,

Если с другом вышел в путь,

Веселей дорога.

Без друзей меня чуть-чуть,

Без друзей меня чуть-чуть,

А с друзьями много.

Что мне снег, что мне зной,

Что мне дождик проливной,

Когда мои друзья со мной...

Мне стало плохо. И не мне одной. Алекс качнулся, кто-то в задних рядах грохнулся в обморок с глухим стуком, айвэ Лиар поперхнулся словом, а ректор Ясневский мучительно покраснел и выругался - нормально, ртом, но почему-то при этом моим именем:

– Ну, Юла!..

«Видимо, у них это семейное», – подумала я и бросила на Алекса обвиняющий взгляд. Он мне ответил безмолвно: «Я-то тут причем?» И руками развел, мол, сам ничего не понимаю.

А потом в себя пришел темный маг. Сначала он посмотрел с ненавистью на нашего ректора, затем, с не меньшим по насыщенности чувством, окинул мутным взором замолкшую во время директорского соло, но все так же висевшую на Ботинки Фифу, зло ухмыльнулся, и в следующее мгновение Альфа и Сафскую смело с места воздушной волной и швырнуло прямо в нашу скульптурную композицию, которую Алекс надежно прикрывал своим непонятным почти прозрачным блоком.

К чести моего мужа стоит сказать, что прикрывал он надежно и основательно, впрочем, он, кажется, все так делал. Врезавшаяся в нас парочка только заставила Алекса шире расставить ноги для большей устойчивости, после чего он метнул зверский взгляд в Ботинки, который тряс головой, сидя на полу, и рявкнул на него:

– Живо в укрытие!

Альфа долго уговаривать не пришлось - он схватил Фифу в охапку, быстро заполз под приподнятую Виногом защиту и выдохнул:

– Уф! Ну и утро...

Его слова словно послужили сигналом к началу конца. Потому что все окружающее пространство вдруг взорвалось вспышками, воплями и почти невидимыми глазу движениями. А вскоре и это «почти» стало лишь воспоминанием, потому что айвэ выкрикнул что-то на странной смеси эльфийского с общим, закрутил совершенно безумную по строению петлю – в этот момент я поняла, почему именно этот человек занимал должность королевского мага при темном дворе  – и весь мир утонул в насыщенном сером тумане.

Сначала мы могли различать расплывчатые движения за границей блока, а потом кто-то «выключил» свет, и серая мгла окрасилась в чернильно-черный цвет. И именно в этот момент Алекс выругался:

– Какого черта!?

И после секундной паузы:

– Твою мать!

Он убрал руку с моей талии, производя какие-то манипуляции с магическими линиями, но не забывая при этом отдавать указания:

– Никому не двигаться!

В его голосе было столько тревожного гнева, что я замерла на месте испуганным сусликом, кажется, даже боясь вздохнуть. Поэтому движение за своей спиной я почувствовала сразу. Сначала движение, потом прикосновение - мягкое, едва ощутимое. Чья-то рука легла на мой позвоночник, аккуратно между лопаток, подумала долю секунды, словно решаясь на что-то, а потом сильным толчком выбросила меня за пределы безопасного еще недавно круга, прямо в пугающий мрак тумана.

Испугаться как следует я не успела. Только удивиться. В первую очередь, густоте воздуха.  Эфир был густ и непрозрачен и словно соткан из золы и пепла. Я немедленно начала кашлять и задыхаться, но при этом не забыла удивиться второму факту: нереальной, прямо мистической какой-то тишине. Это было, мягко говоря, странно, учитывая то, что вокруг меня шел нешуточный бой.

Вокруг меня и без моего участия, потому что какая-то сволочь напала на меня сзади. Ударила в спину. Секунд двадцать я искренне и беспомощно возмущалась, а потом пространство взорвалось, взревело яростным криком Александра Винога:

– Юлка!

И меня рвануло с места, потянуло куда-то в сторону, понесло назад, закрутило вверх тормашками. Я еще подумала: «Удивительное дело, в это странное место меня перебросило за одну секунду, а назад тянет уже минуты полторы». В том, что меня тянет именно назад, сомневаться не приходилось, потому что петля, которую Алекс предусмотрительно завязал на моей талии, сжимала мое тело весьма основательно.

И точно так же не приходилось сомневаться в том, что тот, кто поспособствовал моему перемещению, не собирается меня так просто отпускать.

Это были, наверное, щупальца. Или змеи. Или удивительно живые и подвижные лианы, обладающие одуряющим запахом и неприятно липкие на ощупь. Примерно в тот момент, когда я успела расслабиться, осознав, что на этот раз обойдется без проблем, на этот раз Алекс вытащит меня, на этот раз не придется что-то придумывать и выкручиваться самой, ОНО меня схватило, вышибая воздух из груди. И я зависла в воздухе. Талию все так же крепко обнимал невидимый поводок, а руки оплели липкие лианы.

– Ох ты ж, разорви меня, дракон! – с надрывом простонала я и испугалась, что моему любимому ругательству суждено воплотиться в жизнь. Потому что держащие меня задумались на мгновение, а потом потянули каждый на себя и с утроенной силой.

Не знаю, сколько бы времени длилось это не самое приятное в моей жизни перетягивание каната, так как ни одна из сторон, совершенно очевидно, не собиралась сдаваться и выпускать меня из своих цепких лапок, а моим мнением в этой ситуации вообще забыли поинтересоваться. Спасло меня одно: в какой-то момент мне удалось изловчиться и, за неимением свободных рук, вонзить в вонючую лиану ничем не занятые и, между прочим, довольно голодные зубы, а после этого изо всех сил сжать челюсти.

Лианы взвыли дурным голосом, а мне в рот хлынул теплый соленый сок. Несколько секунд ушло на то, чтобы опознать и квалифицировать жидкость на вкус, а потом я выплюнула жуткое растение из рта и заорала. Потому что сок был мною опознан как кровь. Щупальца ослабили на миг хватку, а Алекс наоборот придал моему полету ускорения, ветер хлестнул по глазам так, что я даже зажмурилась, а потом словно пробка из бутылки шампанского, вылетела в привычную реальность.

Не то чтобы я знала, как чувствует себя пробка, вылетая из бутылки, но звук был точно такой, какой раздавался, когда Динь-Дон, поколдовав с металлической закруткой на горлышке, легонько хлопал бутылку по днищу.

Хлопок – и крепкие руки прижимают меня к твердой груди, а задыхающийся Алекс бормочет:

– Разорви ж меня, дракон! Когда это все закончится, наконец!? Юлка, ты как?

Посмотрела на Алекса испуганно и неожиданно капризным голосом заявила:

– Хочу выпить. Много. Можно даже не шампанского.

А потом я услышала как кого-то тошнит, а другой кто-то шепчет голосом Альфа Ботинки:

– Мамочки...

Я повернула голову на вскрик, и почти сразу мои глаза прикрыла мужская ладонь.

– Не смотри!

Поздно. Я уже все увидела, и увиденное выжжено огнем на внутренней стороне моих век раз и навсегда. Я закусила зубами нижнюю губу, чтобы удержать рвущийся наружу крик, но он все равно вырвался странным истеричным всхлипом, сухим рвотным спазмом, придушенным воем.

На самой границе блока, который Алекс, видимо, успел выстроить, прежде чем вернуть меня из сумрачного тумана, беспомощно раскинув руки в стороны, лежало тело – обнаженное, обожженное, окровавленное.

– Ини!  – вскрикнула я и рванула, оттолкнувшись от Алекса.

Попыталась рвануть, попыталась оттолкнуться, потому что меня никто не пустил же.

– Не смотри, не смотри, мое солнце, ей уже ничем не поможешь... – шептал Виног и легко, но крепко прижимал меня к себе одной рукой.

– Пусти, пусти! Мне надо! Я должна. Я обещала ей, и...

Алекс поцеловал меня примерно в ухо и, к моему изумлению, отпустил.

Я опустилась на колени, чтобы отвести рыжие локоны от бледного лица, и наклонилась к самым губам подруги в надежде почувствовать движение воздуха.

– Не нужно, – зареванным голосом прокомментировала мое движение Сонья, сидевшая тут же. Ее правое колено прижало одну из огненных прядей к земле, и я толкнула ее, несильно, но настойчиво.

– Она мертва, – повторила наша нечаянная спутница. – Я проверяла.

Я глянула на нее зло и, кажется, даже подумала, что я ее ненавижу, что она чужая, что меня с ней ничего не связывает, что лучше бы здесь не дышала она, а не юная волчица. А потом мой взгляд наткнулся на ряд криво застегнутых пуговиц, на перекошенную юбку, на предательски торчащие из правого кармана розовые очки, и я все поняла.

Нет. Не так. Все поняла я гораздо позже. Тогда же мне было мучительно стыдно из-за того, что к сожалению о смерти примешивалась радость, потому что эта смерть, несчастливым образом, оказалась чужой. И страшно тоже было, так как думалось, что это я косвенно виновата в гибели этого человечка.

Рыжая девочка, сидящая напротив меня, выглядела еще более несчастной, чем обычно, и еще менее живой. Она не смотрела в мою сторону, хмурилась и прятала лицо в коленях, громко всхлипывая и почти задыхаясь.  А потом заговорила так, как мы не раз с ней уже разговаривали: без слов, только мыслями.

– Я этого не делала. Веришь? – спросила и выстрелила в меня пронзительной зеленью.

– Не знала, что ты можешь говорить со мной так, когда ты человек, – ответила я.

– Я не человек! – Ингрид прикрыла глаза. – Я не волк. Я оборотень. Вер, если хочешь. Можешь ненавидеть, можешь не верить, но я не убивала ее.

Разве я могу ненавидеть и не верить. Мы связаны, и связаны по доброй воле. Я слышу тебя, как себя.

– Когда блок дрогнул, потому что у твоего безрукого Алекса свело судорогой ногу, – продолжила волчица, и я проглотила слова возмущения, оставив их на потом. – Когда тебя утащило в туман, я растерялась...

Я не стала уточнять, что меня не утащило, а коварно выпихнуло чьей-то вражеской рукой, я молча кивнула и аккуратно уложила волосы вокруг лица мертвой девушки, окончательно убеждаясь, что ошиблась с первого взгляда. Она никак не могла быть Ингрид: слишком много веснушек и слишком мягкие черты лица, наивные слишком.

– Она бросилась за тобой первой, прости, – Ингрид пристыженно опустила глаза. – А я только за нею следом... Пепел и тьма, звуки, словно плывешь под водой. И движения такие же медленные, а потом вспышка – и я слышу, как ее сердце перестает биться.

– Я понимаю.

– Нет. Я схватила ее, я думала... не знала, как... А она шепчет: "Живи! Живи!" И кровь на губах пузырится, а я... – очередной всхлип, резкое движение рукой, и от ворота отлетает пуговица. – Я... р-р-р-раздела ее, я...

Протянула к ней руку, чтобы успокоить и пожалеть, а она отшатнулась от меня,  словно прокаженная, и вгрызлась всеми зубами в большой палец своей левой руки.

– Альф, подержи контур! – неожиданно велел Алекс, и мы с Ингрид одновременно вздрогнули, словно нас на чем-то преступном поймали.

А через пять минут меня уже обнимали родные руки, и ласковый голос тихонько уговаривал, успокаивал, пытался что-то доказать, а под конец, споткнувшись о мокрый зеленый взгляд, произнес:

– Иногда чужая смерть – это единственный шанс на жизнь. Надо просто принять это... Или умереть.

***

Стоя под сводами охотничьего зала темного дворца, ректор Ясневский пытался понять, когда именно все пошло не так. Вельзевул Аззариэлевич не сводил настороженного взгляда с дерганного Лиросика и досадно морщился, краем глаза наблюдая за своим сыном.

Когда именно все пошло не так? Когда пан Ясневский позволил себе расслабиться - увидев темного королевского мага в розовом шифоне? Или еще раньше, когда недостаточно внятно велел своим студентам сидеть по комнатам и не высовываться? Ох, надо было под страхом отчисления вообще запретить выходить в общий двор! Тогда Ифгения Сафская воздушной радужной птичкой не выпорхнула бы неизвестно откуда и не бросилась бы к Сандро Волчку за автографом, полностью загораживая обзор его отцу.

Альфред Ботинки с криком:

– Куда, дура!? – не выскочил бы, как дракончик из табакерки – под землей он прятался, что ли – и не рванул бы к девушке,  загораживая, в свою очередь, обзор своему директору.

Ничего бы этого не было.

Ректор Ясневский досадно скривился и тряхнул головой. И теперь пойди выясни, кто из этих двоих состоит в сговоре с Лиросиком. Или оба? А кто-то точно состоит, больно складно все получилось.

Ох, мягок ты стал, Вель. Мягок, доверчив и стар. Да и незаживающая рана единственной любви так некстати воспалилась в последние дни. Вышло твое время, Ясневский, размяк ты на своей должности, как есть размяк.

Вот и Юлкиного пельменя таскаешь всюду с собой. Коробочку ему сделал своими руками... именную... с суточным поглотителем звука. Старый дурак! Сделать-то сделал, но ее же еще надо и заводить регулярно.

Жестом многих прошлых и сотен будущих Ясневских отбросил с глаз черную челку, отбрасывая вместе с нею и неприятные мысли.

Нет, Вельзевул Аззариэлевич не расстроился из-за нескольких минут своего позора. Не до того было: он не мог оторвать взгляда от пульсирующей довольством ауры айвэ Лиара. Что вызвало эту бурную радость? Понятно же, что даже если в зал примчится еще две сотни темных слуг, они не смогут совладать с присутствующими тремя магами.

– Х-ха О а С-сада! – выкрикнул айвэ на почти забытом языке общих предков, и мир взорвался свирепым выплеском темной магии. И как-то все вопросы отошли на второй план, а мысли растворились в одной насущной проблеме: выжить самому и спасти детей. Не только своих. Всех. Даже тех, кто приложил свои глупые лапки к этому грязному делу. Не дать им погибнуть. Пусть даже и использовать при этом не самые чистые методы.

Айвэ изначально был обречен - непонятно, зачем он вообще выступил, фактически в одиночку, против двух – хорошо, пусть будет, против двух с половиной – лучших магов эпохи.

Зачем он подписал себе смертный приговор этим боем? Ведь до сих пор на его счету было лишь обвинение в государственном перевороте. Тоже не сахар, но и после этого можно жить... Жить же после тех заклинаний, которые Лиар, не задумываясь ни на секунду, использовал сегодня, ему никто не позволит.

Вельзевул Аззариэлевич видел, как на зал упало заклятие пепельного тумана, а следом за ним абсолютной тьмы. И это реально испугало. Не потому, что ректор утратил возможность видеть своего врага. Не утратил – сильному эмпату ночь не помеха. Испугало другое: своим заклятием айвэ вредил, в первую очередь, самому себе, а он не относился к числу тех людей, кто может сделать что-то себе в ущерб.

Не прошло и нескольких минут, как подозрения пана Ясневского оправдались: абсолютную тьму прорезал оглушительный крик Александра, зовущего по имени свою девочку, а потом все закончилось. Почти так же неожиданно, как и началось. Туман рассеялся, и Вельзевул Аззариэлевич, к своему стыду, сначала бросил тревожный взгляд на коллег по бою, затем на распростертое у стены полуголое тело, истекающее кровью, и только потом уже посмотрел на сына.

А думал же, думал, что там-то точно не может быть никаких проблем, потому что ставить светлый блок мальчик научился едва ли не раньше, чем самостоятельно ходить. А поди-ка...

 Александр, стоя на коленях в центре светящегося круга, обнимал свою драгоценную девочку, а та была вся в крови... и весь круг в крови... и общая аура детей сияла пугающе трагичной синевой.

Волчки сорвались с места первыми... Ну, и ладно. Они моложе, с этим не поспоришь.

Юный Ботинки, прежде чем опустить блок, окликнул своего старшего товарища, тот что-то отрывисто произнес на оборотничьем – когда успел выучить?! – и кивнул, давая добро на снятие защиты.

Сопляки!

– Что стряслось? – Сандро одним резким движением дернул на себя свою младшую сестру и заглянул в горящие болью глаза.

– Пусти, – проговорила она усталым голосом. – Я...

Растерянный взгляд, горящие щеки, ресницы мокрые и покрасневший нос. Она плакала. Она боится. Она собирается врать.

– Это моя вина, – прерывая на полуслове драгоценную девочку с гордым видом произнес Александр. – Я не удержал блок... и одна... и Ингрид погибла.

А после этого парень бросил слишком быстрый и слишком короткий взгляд на сидящую у мертвого тела рыжую девочку, и Вельзевул Аззариэливеч с удивлением осознал: кажется, впервые в жизни его сын ему лжет. Вот прямо сейчас.

На секунду в голову закралась идея о том, а не мог ли быть Алекс в сговоре с айвэ... но потом в поле зрения появился Александр Волчок-старший, а вместе с ним спасительная мысль о том, что паранойя, видимо, передается воздушно-капельным путем, и ректору Ясневскому ощутимо полегчало, хотя все еще было непонятно, почему молодой человек не смог удержать блок. Сил ему, откровенно говоря, хватило бы еще на два таких же.

С этим еще предстояло разобраться. И как понимать это его "я не смог"? Слова неожиданные, скажем прямо, недостойные юного Винога. И недостойные не по меркам директора Школы Добра, а по его, Александра Винога, собственным меркам.

– И чем же вы объясните, молодой человек... – Вельзевул Аззариэлевич решил не откладывать в долгий ящик и задать вопрос прямо, но его совершенно бессовестным образом перебил собственный студент:

– ... меня раком! – молодой человек весьма громко сообщил окружающим о своих тайных эротических желаниях, кашлянул смущенно и пояснил:

– В смысле, я не... э... то есть... Вельзевул Аззариэлевич, исключительно в рамках образовательной программы, – брови ректора скрылись под челкой, щедро украшенной сединой, и Альф поторопился уточнить, тыкая пальцем в неподвижное тело бывшего темного мага:

– А что это за заклинание такое, после которого рука выглядит так, словно ее пожевали?

Все посмотрели сначала на указующий перст парня, а потом на то, куда этот перст указывал.

И тут стоит отметить реакцию женщин на увиденное.

С самого начала боя и по сей момент в зале было только четыре женщины. Сейчас в живых осталось только три из них. И пусть пана Ясневкского обзовут засохшим куском дрожжевого теста, но он был счастлив, что столь дорогая сыну Юла по-прежнему была в мире живых.

Сейчас же именно эта заводная и непоседливая девочка с видом шокированным и слегка безумным смотрела на руки айвэ Лиара:

– О нет! – провела языком по верхнему ряду зубов, затем по нижнему, брезгливо скривившись, проглотила набежавшую слюну, и испуганно посмотрела на Александра. Тот беспардонно поцеловал ее прямо в губы и хмуро посмотрел на весьма натурально зарычавшего после этого жеста Сандро Волчка.

Кстати о рычании. Рычал не только старший брат Юлы, рычала еще и рыжая девочка, которая смутно кого-то напоминала ректору, и с чьей аурой надо было срочно что-то делать, пока все здесь не рвануло к праотцам. В этом зале было произнесено столько страшных слов и проклятий, что не хватало только одного слишком яркого всплеска, чтобы весь дворец снесло с карты этого мира.

Самой здоровой реакцией на происходящее можно было назвать реакцию Ифигении Сафской: она плакала и ее рвало. И все бы хорошо, и можно было бы даже закрыть глаза на дикую пульсацию ее ауры – ничего удивительного, столько ужаса пришлось пережить бедняжке – но не заметить гневно дрожащие ноздри было сложно, и глаза сухие, как студеньская пустыня. И мысли. Директору Школы Добра не надо было быть телепатом, чтобы прочесть то, что девушка уже просто не могла скрывать.

Ненавижу!

Вот что кричала каждая частичка ее тела.

Ненавижу!

Она всхлипнула, исподлобья посмотрела на Алекса, обнимающего Юлку, и, схватившись двумя руками за горло, разрушая все предположения Вельзевула Аззариэлевича, рухнула, словно подкошенная. И если пан Ясневский хоть что-то понимал в эмпатии, а он понимал, и многое - это был самый что ни на есть настоящий обморок.

– Интересный побочный эффект, – заметил Волчок-старший, а Вельзевул Аззариэлевич задумчиво кивнул, соглашаясь, и только потом понял, что светлый королевский маг говорил о состоянии тела айвэ Лиара, а не о странном обмороке Сафской.

Ненаследный темный принц одарил еще одним не самым скромным поцелуем свою единственную в мире Юлу и бросил зловредный взгляд на Волчка-младшего.

Ну, мальчишка же, честное слово!

***

В Большом Колонном зале темного дворца было людно. И Алекс совершенно напрасно суфлировал мне о том, как это место называется - я бы и без него догадалась, потому что данное помещение было, во-первых, большим, во-вторых, я насчитала тут, по меньшей мере, пятьдесят колонн, ну и, в-третьих, мне пятью минутами раньше о том же на второе ухо шепнул Вепрь.

Да! В лишениях и заботах последнего месяца была, по крайней мере, одна радость: Вперед предметники был жив!

Он появился на следующее утро после того ужасного дня, когда... В общем, после того дня. Вместе с Григорием, Звездинским и деревом-старшим.

Мы с Вепрем синхронно взвизгнули и бросились друг к другу с объятиями, ну, то есть я бросилась. А он стоически терпел мои телячьи нежности, жалобы на жизнь и радостные всхлипы.

Пользуясь моим неадекватным состоянием, Вельзевул Аззариэлевич поставил на подоконник горшок с реально зажиревшим Григорием и попытался смыться под шумок.

– А пельмень? – сдал ректора кабачок. – Пельменя верните.

Я моргнула от такой наглости и даже испугалась за жизнь своего подарка. А тот, не чувствуя опасности, напомнил отцу моего мужа:

– И леечку вот ту с голубым цветочком, а?

Я мысленно распрощалась с побочным эффектом пьяных предметницко-химических экспериментов и задержала дыхание, а ректор Школы Добра выложил на стол маленькую шкатулочку, любовно погладил ее двумя пальцами и произнес:

– Поглотителем звука пользоваться умеешь? – хмурый взгляд на меня. А что я? Я вообще еще не в трансе, но уже в шоке. Закрыла рот и кивнула.

– Раз в сутки заводить будешь, – и вздохнул. Так грустно, что я ему чуть Звездинского своего не подарила. Но потом подумала и решила, что все-таки такая корова нужна самому. Запихнула поглубже не ко времени проснувшуюся щедрость и широту души и вернулась к Вепрю с вопросами.

Это было тем утром. А сейчас, спустя почти месяц после памятных событий, в Большом Колонном зале темного дворца было людно. На троне из черного мрамора в ослепительно белом платье сидела моя царственная свекровь, ее величество Катерина Виног. Мне лично ее было немножко жалко, потому что мама мне с детства говорила:

– Юлчонок, не сиди на холодном!

А ведь черный мрамор никак нельзя было назвать теплым, даже несмотря на тоненькую красную подушечку, которую я успела заметить до того, как на нее опустился царственный... э-э-э... Пора заканчивать общаться с Ботинки, он определенно имеет на меня плохое влияние.

Итак, на мраморном троне с высокой спинкой сидела Катерина Виног. По правую руку от нее, в кресле того же материала недовольно куксилась наследная принцесса, их высочество Элизабетта Анна Мария Виног.

И да, я пыталась добиться от Алекса ответа на вопрос, почему у него только одно имя, тогда как у его сестры целых три. Муж загадочно отводил глаза, чем натолкнул меня на мысль о том, что он явно что-то скрывает, а потом заверил, что нашим детям я дам столько имен, сколько захочу.

Нашим детям. Ужас какой-то. Ужас не потому, что я не любила детей. Чужих – так очень, а о своих до недавнего времени думать не приходилось. Ужас потому, что при воспоминании о практическом занятии на тему "Как именно мы будем делать детей", которое мне давеча Алекс устроил, я без дрожи думать не могла. Без дрожи и без жаркого румянца.

– О детях думаешь? – прошептал мне на ушко муж, обратив внимание на мой неоригинальный цвет кожи.

– Просто тут жарко очень, – невнятно соврала я, игнорируя понимающую ухмылочку, и вернулась к изучению присутствующих на разбирательстве людей и нелюдей.

Жуткое, между прочим, занудство эти суды. А при темном дворе еще и длительно-унылое. Правда, сегодняшний процесс, в отличие от восемнадцати предыдущих, меня волновал. Сегодня разбирали вопрос Ингрид. То есть, Соньи Уно, конечно.

В тот день молодая волчица все-таки умерла. И вместе с нею умер ядовитый характер, несчастливый взгляд и все то плохое, что пришлось пережить ей когда-то. Впрочем, нет. Ядовитый характер остался, Алекс и Ботинки не раз испытали на своих нервах все прелести общения с моей подругой.

Сегодня Ингрид... нет, все-таки Сонья! Сегодня Сонья была в светло-зеленом скромном платье, волосы заплетены в две толстые косы, привычных очков на переносице нет, поэтому девочка щурится подозрительно по сторонам и старается не отходить от меня дальше, чем на несколько шагов.

Катерина Виног подняла от подлокотника правую руку и сделала знак распорядителю, тот суетливо подался вперед и, увеличив громкость своего голоса, объявил:

– Слушается дело шоны Соньи Ингеборги Унольв, рожденной в клане Лунных Волков и этому же клану принадлежащей.

Александр негромко кашлянул над моим плечом. И вот странно, он свой голос никаким образом не изменял - ни магическим, ни физическим, но его почему-то все услышали. Распорядитель растерянно умолк, а темная королева, поджав губы, раздраженным голосом произнесла:

– Кстати, о собственности...

Два абсолютно нейтральных слова – ну, три, если уж быть совсем точной – и треть зала впала в испуганный транс, еще треть поспешила спрятаться за тех, кто не двигался по причине пребывания в состоянии панического столбняка, остальные, к которым относилась и я, слабо понимали причину всеобщего ужаса.

– С-собственности? – проблеял распорядитель, явно с трудом удерживаясь от желания упасть на колени и молить о пощаде.

– Именно. Уточните еще раз, кому принадлежит шона Сонья Ингеборга Унольв.

Сонья вздрогнула всем телом, и я поспешила схватить ее за локоть, успокаивая и давая понять, что она не одна.

– Клану Лунных Волков, – вожак клана шагнул из тени колонны вперед и почтительно наклонил голову.

Второй рукой я ухватилась за локоть Алекса, потому что после стычки у Школьных ворот, во время которой меня похитил покойный ныне айвэ Лиар, моего мужа преследовало навязчивое желание намылить Гринольву шею. А лучше, эту шею сломать.

– Действительно? – Катерина мельком посмотрела на своего сына и поджала губы. – А нам казалось, что ее прислали темной короне на откуп...

Королева поскребла наманикюренными ноготками по мраморному поручню и, наклонив головку к левому плечику, спросила, приподняв брови в наигранном удивлении:

– Мы ошиблись?

Гринольв дернул кадыком и, словно в поисках ответа, обежал глазами зал. Уж если даже я знала, как Катерина не любит слово "нет", то что говорить о ее подданных, которые имели с ней дело каждый день.

– Вы правы, моя королева, – дипломатично ответил волк.

– Так в чем же дело?

– Я подумал, что...

Знаю я, что он подумал: что на откуп-то Сонью отсылали айвэ Лиару, поэтому можно затребовать назад столь ценные гены. Гринольв глянул на меня с ненавистью, а на волчицу со скрытым обещанием, мол, все равно не отвертишься.

Королева зевнула и пробормотала:

– Уволь, нам ни капли не интересно, о чем ты там думал. Шона Унольв, – неожиданно их темное величество обратилось к моей подруге напрямую. – Ты признаешь, что вожак отправил тебя в дар трону?

Волчица кивнула.

– В таком случае, Вожак может быть свободен. Далее мы разберемся без него.

Гринольв бледной тенью отступил к стене, но королева решила, что этого, видимо, недостаточно.

– Нет, мы слышали о том, что в волчьей общине все меньше времени уделяют образованию, но чтобы настолько... – она стукнула открытой ладонью по подлокотнику и перешла на повышенный тон, заставивший побледнеть две трети зала – именно те две трети, которые до этого пребывали в панике и трансе:

– В данном контексте слово "свободен" означает - пошел вон!!

Волк дернул головой так, словно королева не просто накричала на него, а по меньшей мере зарядила ему неслабую оплеуху, распрямил плечи, бросил последний взгляд на ускользнувшую от него шону Унольв, и покинул Большой Колонный зал. А когда эхо его шагов растворилось в коридорах темного дворца, Катерина Виног проговорила пугающе ласковым голосом:

– А теперь я хочу услышать о событиях того дня от тебя, малышка, – и пальчиком поманила к себе волчицу.

Моя подруга смело шагнула вперед.

***

Возвращаться снова и снова к произошедшему – так ли видела Ингрид свое дальнейшее существование? Двойное "нет"! Не так и не Ингрид. Ингрид умерла. Попала под проклятие, предназначенное не ей. Или, может быть, ей, какая теперь разница...

Ингрид умерла, а Сонья не хотела жить прошлым. Или лучше Ингеборга? Пожалуй, с именем нужно будет разобраться позже, пока же главное не сбиться и поверить в то, что говоришь, потому что эмпатам не нужны розовые очки, чтобы увидеть лживый цвет ауры, а эмпатов среди темных было действительно много. Ни слова вранья. Только правда. О том, что видела Ингрид никто не узнает, о том, что почувствовала Сонья – всегда пожалуйста.

– Ваше имя Сонья Ингеборга Унольв, шона? – распорядитель зачитывал вопросы по бумажке. Волчице не надо было смотреть на него, чтобы знать об этом. Вряд ли девятнадцатое заседание чем-то будет отличаться от предыдущих.

– Да, господин.

– До недавнего времени вы были в собственности рода Лунных Волков?

– Д-да... – хорошо бы избежать вопросов о прошлом, потому что Сонья из своего прошлого не помнила ровным счетом ничего.

– Оставь, – темная королева смотрела на волчицу из-под полуопущенных век, словно видела ее насквозь, словно знала, что ей нечего рассказать о своей жизни в Волчьей Долине. А если и есть что, то не здесь и не сейчас. – Пусть расскажет, что она знает о смерти Лиара.

И снова перед глазами помятый мужчина в розовом шифоне на бедрах и в небрежно накинутом на плечи плаще. Разве заклятие абсолютной тьмы помеха для волчицы? Никогда. Она видит, как Юла вылетела из защитного круга, видит, как ту непонятная сила тянет к гнилому магу, видит, как ей на помощь спешит... Волчица – видит, шона Унольв – конечно, нет.

– Я выпрыгнула из защитного круга, чтобы помочь той девушке, – небрежный жест в сторону. – Было темно, но во мне все-таки есть немного волчьей крови, поэтому я искала ее по запаху.

Запахи... Горький дым, соленая кровь с привкусом железа, медный аромат страха, гниль темного мага... все смешалось в дикий коктейль, который шона Унольв могла почувствовать так же хорошо, как и шона Хорт.

На губах айвэ Лиара расцветает торжествующая улыбка и... И нет, Сонья о ней не знает, она спешит на помощь к Юле, а та внезапно исчезает, словно ее и не было, вместе с желтым платьем, тонкими туфлями и растрепанной косой. Исчезает без следа и уносит с собой все свои сладкие ароматы...

Торжествующую улыбку на лице айвэ, которую Сонья никак не могла увидеть в абсолютном мраке, сменила улыбка довольная. А затем тонкие губы мага прошептали:

– А свидетели нам не нужны, – и с длинных пальцев срывается едва заметная искра.

Шона Унольв, совершенно беспомощная в темноте, неуверенно оглядывается по сторонам... Волчица ничем не может ей помочь, она беспомощно рычит, видя, как девушка попадает на линию брошенного заклинания.

Кого хотел убить гнилой маг? На самом деле Сонью? Кого-то из тех, кто остался в кругу, юную волчицу? Эту тайну он унес с собой в могилу. Но факт остается фактом. Смерть шоны Унольв дала шанс на жизнь шоне Хорт.

– Я ничего не видела, я только услышала, как Александр зовет Юлиану. И видела странное сияние. Мне потом объяснили, что это от проклятья, попавшего в волчицу... Простите, – скромно опустила глаза, и далее уже по заученному:

– Еще был крик айвэ, а потом стало тихо. Шону Х-хорт я нашла почти у самого защитного круга. Биения сердца не было слышно, и я поняла, что она мертва... А потом тьма рассеялась.

– Стало светло! – хором исправили юную шону пять или шесть придворных разом.

– Конечно-конечно, я... – Сонья неуверенно шагнула назад, но темная королева не спешила гневаться на нее за опрометчиво брошенные слова. Она все так же задумчиво рассматривала девочку, постукивая ноготком по черному мрамору.

– Что ж... нам все понятно. Но нас просили за тебя, шона Сонья Ингеборга Унольв. Наш сын и... кхм... наша ЕДИНСТВЕННАЯ невестка. Поэтому я отпускаю тебя, свободна.

Свободна? В смысле, убирайся вон отсюда? Или, в смысле, свободна ОТО ВСЕХ?

– Отныне ты сама отвечаешь за себя, – Катерина Виног снизошла до объяснения, а потом посмотрела прямым злым взглядом за спину своей собеседницы и холодно заметила:

– И больше я об этом не хочу слышать.

***

– И больше я об этом не хочу слышать, – сказала царственная свекровь, расстреливая меня гневными взглядами.

Однако и я, скажем прямо, не стеснялась ответить ей тем же. За истекший месяц мы с Катериной Виног пришли ко взаимному согласию только по одному вопросу, а именно: какое счастье, что нам не надо будет жить под одной крышей постоянно!

Наше вынужденное соседство не нравилось темной королеве, так что уж говорить обо мне. Я вообще здесь была только по двум причинам. Первой из них была Ингрид, которую я теперь даже мысленно старалась называть Соньей, но все равно сбивалась иногда.

Сегодня волчица обрела долгожданную свободу. Больше нас здесь ничего не задерживало, да и весь судебный процесс по выявлению участвовавших в государственном перевороте подходил к концу. Только эта мысль делала меня счастливой. А если вспомнить о том, что, уехав из темного дворца, я навсегда распрощаюсь с Изой Юрьевной, занятия с которой были второй причиной для моего нахождения в темном дворце... да у меня ноги сами в пляс пускались, честное слово, стоило мне только подумать о предстоящем расставании с бабкой моего мужа. Потому что хуже темной королевы была только директриса Института имени Шамаханской царицы.

Наши с ней занятия всегда проходили по одному сценарию: она доводила меня до белого каления, а потом уверяла, что все это делается исключительно для моего блага.

Благо. Все вокруг только и говорили, что о моем благе, а никто не удосужился спросить, чего хочу я сама. Даже Алекс. А мне хотелось уехать отсюда, куда угодно, а лучше в школу. Хотелось не оглядываться постоянно, не взвешивать каждое слово, не бояться. Хотелось понять, что происходит и почему Алекс так категорично настаивает на том, чтобы я не обращалась ни к одной из моих стихий. Почему запретил даже вспоминать о том, что произошло в сумрачном лесу. Он ходил хмурый, целые дни проводил в библиотеке, обложившись пугающего вида фолиантами, и постоянно сообщал о новых и новых запретах:

– Не говори бабке о той своей странной слабости. И к стихиям не обращайся, даже если она будет просить.

Это неважно, что все наши занятия по определению теряли смысл без прямого влияния стихий. Важно было четко следовать строгим инструкциям моего мужа.

– Не рассказывай никому о Страже. Забудь о демонах пограничья, – настаивал Алекс. – Все очень и очень серьезно, солнышко... Уже то, что ты его просто видела – нонсенс. Я сейчас даже не говорю о вашем разговоре и... физическом контакте.

Алекс просто чернел лицом, когда вспоминал о том, что Страж меня поцеловал. И мне казалось, что эта его реакция никак не связана с ревностью, хотя без нее здесь точно не обошлось. Однако я готова была поклясться, что мое любимое темнейшество боится.

Но в день слушанья дела шоны Соньи Ингеборги Унольв я обо всем этом не думала, я тихо радовалась тому, что мои мытарства заканчиваются. Осталось только пережить день рождения свекрови – и прости-прощай, темный замок, здравствуй, Школа Добра.

История об одном дне рождения и двух разбитых сердцах

Свой день рождения Катерина Виног не любила только на словах. Просто было принято грустить по тому поводу, что еще один год промелькнул, как день, что вот так, не успеешь оглянуться – пройдет вся жизнь, а самое главное – молодость. Календарь весьма однозначно намекал на то, что молодость уже давно осталась позади, но зеркало уверяло:

– Вранье! Вот же черные волосы, глаза, сияющие летним бризом, совсем юное, без сетки морщин лицо, стан тонкий и грудь... Ладно, груди нет, что уж врать!? Но ведь ее и не было никогда!

Свой день рождения Катерина Виног любила, наверное, даже больше, чем это допустимо для женщины ее возраста и положения, а потому и праздновала всегда широко и масштабно. С толпой гостей, фейерверками, фокусами, сюрпризами и обязательным задуванием одной свечи на именинном торте... Одной, потому что, несмотря на всю любовь к празднику, признаваться всем в том, сколько ей на самом деле стукнуло, темная королева не собиралась.

В этом году торжество по поводу королевских именин должно было стать особенным. В день рождения Катерины Виног было решено снова открыть границы. Ожидался с визитом почти весь светлый двор, и это создавало маленькую проблему, которая отказывалась входить в положение, недовольно дулась и смотрела на темную королеву, как на врага.

– Иза говорит, что твой самоконтроль по-прежнему ни к черту, – королева задумчиво крутила перстень на безымянном пальце левой руки, рассматривая свою невестку. – А нам не нужны неприятности во время праздника, правда?

– Их и не будет, – девчонка пожала плечами. – Как говорится, нету тела – нету дела.

– Если ты так в своей элегантной манере намекаешь на то, что собираешься прогулять и данное мероприятие, то говорю сразу: ничего не выйдет, – Катерина раздраженно дернула кольцо. – Александр придет на мой день рождения, а ты обязана будешь его сопровождать.

– Я...

– Ты. Или ты собираешься поставить мальчика перед сложным выбором между тобой и мной?.. Не стоит так криво улыбаться, я не льщу себе. Я знаю, кого он выберет. Но это причинит ему боль, и уж это ты должна понимать и без моих подсказок.

Веснушчатый нос гордо вздернулся и Юлиана Волчок вдруг стала очень сильно похожа на своего отца – даже больше, чем обычно. Один в один светлый королевский маг, только в юбке и с косой. Катерина едва удержалась от того, чтобы помахать перед глазами рукой, отгоняя этот фантом, а девочка спросила:

– И что вы предлагаете? Вы же сами говорили, что я нестабильна, что меня нельзя в приличное общество пускать без поводка.

– Я говорила про ошейник!

Молчит и только бровь выгибает презрительно. Ну невозможно же разговаривать, когда тебя так бесят!

– Я не собака.

Собака, придумает тоже... За ожерелье, в которое по приказу темной королевы поместили кровавый рубин, половина женщин дворца удавилась бы, а вторая половина им бы в этом помогла, чтобы только примерить озвученный шедевр ювелирного искусства. Но нет, королевская невестка не собака же! Она все знает лучше всех, она все для себя решила...

Королева вздохнула и молча прошлась по галерее. Остановилась у портрета, на котором была изображена одна из ее прабабок и, задумчиво рассматривая немного резкое, но такое любимое лицо, произнесла:

– Девочка моя, хотим мы с тобой того или нет, но ты теперь часть этой семьи, – Катерина широким жестом охватила портреты своих предков. – И с этим надо что-то делать, учиться быть частью чего-то великого, в конце концов, не позорить имя, которое тебе, между прочим, досталось совершенно незаслуженно... Знаешь, кто это?

Слегка повернула голову, чтобы проверить, смотрит ли Юлиана, и продолжила:

– Это Стефания Виног, моя прабабушка. Она была сильной стихийницей и правила долго, но и ее время пришло. Когда раз за разом Огонь отказывался ей подчиняться, она поняла, что стала опасной для окружающих. И тогда она сама – сама, девочка моя, никто ее не уговаривал и не заставлял, – отдалась первозданному пламени.

– Я...

– Никто не просит тебя жертвовать собой. Живи, как хочешь, и будь счастлива. От страдающей гордости еще никто не умирал. Ну, что тебе стоит надеть проклятое украшение? Подумай над моими словами. И поговори с Алексом, в конце концов. Через несколько дней начнут съезжаться гости, а он все тянет...

***

Поговорить с Алексом? Меня просто трясло, колотило мелкой дрожью. А может быть, даже крупной, потому что ноги несли меня в наши с предательским Виногом покои криво и неуверенно, то и дело подкашивались и все норовили уронить мое достоинство, которое и без того почти расплескалось обидными слезами.

Поговорить, значит, с Алексом? Значит, он в курсе гнусного королевского плана превратить меня в комнатную собачонку? Алекс, который не хуже меня знает, что все разговоры о моей мифической нестабильности – банальная выдумка светлого трона, они удобны только ему и никому более, потому что их сияющее величество все еще не оставило надежды сделать меня своей игрушкой.

Ни одного срыва, ни одного неконтролируемого всплеска, хотя, разорви меня дракон, Иза Юрьевна все сделала для того, чтобы довести меня до ручки. И все равно они говорят о моей нестабильности. Я была так зла, что готова была разнести ненавистный темный дворец, чтобы доказать им, как они все не правы. Ну, или чтобы их надежды оправдать, на худой конец.

Поговорить с Алексом? Да проще простого! Давно надо было это сделать! Поговорить обо всем и не забыть предложить в комплекте к ошейнику выделить мне цепь и будку.

Дверь, по-моему, распахнулась еще до того, как я к ней элегантно ножкой приложилась. От испуга, не иначе. Алекс сидел в кресле у окна и читал "Историю разделения миров". Увидев меня, улыбнулся, потянулся навстречу, но замер на полпути, глупо привстав:

– Что случилось?

Очень, очень сильно хотелось устроить некрасивый скандал. Выкрикнуть презрительно: " Ты! Ты случился в моей жизни и все мне испортил!"

Или вот еще хорошо бы звучала фраза: "Будь проклят тот день, когда ты повстречался на моем пути!"

Еще несколько вариантов промелькнули в голове – и среди них уже знакомые кусты, которые были отвергнуты как не подходящие по теме. Я тяжело вздохнула: столько идей, все так хороши, что невозможно определиться.

Рассудив, что в такой ситуации проще вовсе не выбирать, чтобы не ошибиться, я произнесла, с трудом сдерживая слезы:

– Я разговаривала сейчас с нашей королевской мамой. И знаешь, о чем?

Алекс отложил книгу и нахмурился:

– Догадываюсь...

Значит, догадывается, значит, я не зря волновалась. В одну секунду пожалела сразу обо всех опрометчиво отвергнутых вариантах скандала, а Виног ласковым голосом коварно предложил:

– Иди ко мне, солнышко. Ты темнеешь, потому что не знаешь, что думать. Иди сюда, я все объясню, – и по коленке своей похлопал, обозначая место моей предполагаемой дислокации.

Ну уж нет!

Вся злость и ярость вдруг схлынула, словно волна во время отлива, а на их место пришла усталость. Я проигнорировала приглашающий жест но, скрестив руки на груди, подошла к креслу почти вплотную, наклонилась так, чтобы наши глаза были на одном уровне, и спросила:

– Алекс, ты уважаешь меня хотя бы чуть-чуть?

С несчастным видом он взлохматил свои волосы и немного обиженным голосом произнес:

– Я люблю тебя.

– Тогда почему ты так поступаешь? Ты же, ты...

– Я люблю тебя, – повторил он, нахмурившись. – Ты даже не представляешь себе, Юл.

Подался вперед с явным намерением меня обнять, но я отклонилась и, грустно усмехнувшись, показала на книгу, которую темнейшество на подоконник положил:

– Вот даже в этом... Думаешь, я не понимаю, зачем ты все это читаешь?

– Солнышко...

Я махнула рукой, призывая мужа к молчанию, и продолжила:

– Ты ищешь ответы на вопросы обо мне, а я даже не знаю, что со мной не так.

– Юлка!

– И мама твоя говорит об этом чертовом ошейнике... Что происходит, Шуня? Все так плохо? Ты... ты уже устал от меня? Или?..

– Дурочка! – он все-таки притянул меня к себе. – Говоришь об уважении, а сама не веришь мне совсем. Думаешь, я действительно могу тебе навредить?

– Не думаю, – призналась я искренне. Да, была обида из-за его молчания, была злость на то, что он сговорился со своей мамой за моей спиной, но ни секунды я не верила в то, что Алекс может причинить мне вред.

– Ты только не обижайся, – я решила расставить точки над I, – но ты же... ты же не мой папа, правда?

Вместо ответа он потянул меня за косу, заставляя приподнять лицо, и молча поцеловал... скажем прямо, совсем не по-отечески, а когда дыхания стало не хватать, спросил:

– А есть сомнения?

– Я не об этом...

Даже возгордилась собою из-за того, что получилось не растерять мысли во время поцелуя. Обняла Алекса двумя ладонями за щеки и, прижавшись нос к носу, прошептала:

– Я не хочу быть мертвым грузом, мы же ведь вместе теперь, да? А вместе – это же совсем не то, что ты делаешь сейчас. И не спрашивай. Я не знаю, как правильно. И не знаю, что надо делать. Я вообще мало что понимаю в том, что происходит с нами и почему... Я не умею пока быть взрослой, а семейная жизнь, как выяснилось, чертовски взрослая штука...

Алекс усмехнулся, а я продолжила:

– Мама всегда говорила, что они с папой с самого первого дня продолжают мысли друг друга. А я не могу тебя продолжить, потому что ты закрываешься все время – прижала пальцы к его губам, когда он попытался что-то сказать, и закончила:

– Я же люблю тебя.

Что я за человек? Даже скандала порядочного устроить не смогла... Я затаила дыхание, ожидая, что Алекс улыбнется моей детскости или просто обратит все в шутку.

И он действительно улыбнулся, но совсем не так, как я думала. И еще посмотрел на меня странно.

– Юлка! – назвал меня по имени удивленно и хрипло. – Когда ты успела стать мудрой женщиной?.. Нет, стой! Я не шучу... Прости. Правда, прости.

Мы устроились на широком подоконнике. Алекс прижался левым виском к стеклу, а я натянула юбку на подтянутые к груди колени. Какое-то время мы просто смотрели друг на друга и наслаждались умиротворенным покоем. По крайней мере, я наслаждалась. А потом мое любимое темнейшество улыбнулось и произнесло:

– Твой папа еще с той ночи после Зимнего бала намекнул мне на то, что я теперь отвечаю за тебя.

Я встрепенулась после этих слов, неожиданно вспомнив, что не получила тогда ответов на все свои вопросы.

– Твоя мама уверяла меня в том, что мне не по силам будет уберечь экзотический цветок твоей души... Если что, это цитата... Сандро пытался набить мне морду. Три раза. До нашей с ним встречи на изнанке...

Алекс вздохнул и грустно улыбнулся:

– Я осел?

Я энергично замотала головой и чуть не выбила окно. Мы рассмеялись.

– Я все равно буду заботиться о тебе, – заверил меня Алекс таким мрачным тоном, словно я спорить с ним собиралась. Пусть заботится, разве же я возражаю?

– Возможно, меня и в будущем будет немного заносить... Но мы справимся?

Я подумала немножко, потом ухватила своего чрезмерно радетельного мужа за воротник, подтянула к себе и поцеловала, вспомнив все практические навыки и вложив в поцелуй все, что я чувствовала в тот момент.

Спустя какое-то время решительно уперлась ладонями в мужнину грудь, которая вместе с мужниными же руками и... и вместе со всем остальным тоже мужниным оказалась как-то совсем уж близко.

Ох, стыдобище! Среди бела дня! Сама!

Впрочем, кажется, именно то, что сама, несколько лишило Алекса способности адекватно анализировать ситуацию. Наверное, именно поэтому, когда я спросила у него, до чего они там с его мамой додумались, он ответил:

– Тебе придется его надеть.

– Ты сейчас про ошейник? – уточнила я таким ласковым голосом, что даже сама вздрогнула. Я и так умею, оказывается?

– Про ожерелье, – осторожно ответил муж и сморщился, словно откусил от кислого яблока огромный кусок. С червяком вместе.

– Так и знал, что ты будешь в бешенстве.

У меня просто слов не нашлось, чтобы ответить, они все, видимо, к Алексу убежали.

– На торжество приедет весь светлый двор, сама понимаешь... И Илиодор... он же не отстанет, Юлка. Он никогда не оставит нас в покое... У него насчет тебя пунктик.

– Может, я тогда выберу его, а не твою мать, если уж все равно меня в покое не оставят? – хмуро перебила я и попыталась встать с подоконника.

– Что? – Алекс сначала покраснел, как помидор сорта "Бычье сердце", а потом побледнел, как... затрудняюсь сказать, как кто точно, но я забыла, что хотела сделать и куда идти, пораженная его цветовыми метаморфозами и испуганная одновременно, потому что к зеленоватому оттенку кожи прибавился яростный обиженный блеск глаз.

– Ты что же подумала, что я?..

А что я должна была подумать?

Этого я вслух не произнесла, но Александр, видимо, и без слов все понял, потому что сначала краска немного вернулась к его щекам, а потом он спросил:

– Юла, ты меня вообще не уважаешь?

Мне кажется, или кто-то только что слямзил мою собственную фразу?

– Ни моя мама, ни Илиодор Сияющий к тебе и близко не подойдут! Я сам застегну это чертово ожерелье на твоей шейке...

И еще такое движение руками сделал, словно он не украшение застегивает, а прикидывает, как удобнее за эту шейку взяться, чтобы придушить меня как следует. Смотрел на меня, наверное, целую минуту молча, а потом скрипнул зубами и рукой махнул:

– А! К чертям! Не надо ничего. Мы просто не пойдем на этот праздник. В конце концов, не такие уж у меня близкие отношения с матерью, чтобы рисковать...

И тут мне стало действительно стыдно, и появилось непреодолимое желание закрыть лицо руками, спрятать от мира свой циничный взгляд и взвыть громко. На месте Алекса я бы себя никогда не простила:

– Прости, – прошептала убитым голосом. – Мне нет оправдания. Я просто боюсь.

Виног обнял меня и негромко произнес:

– Я понимаю.

Вопрос с ожерельем решился неожиданно просто. Во-первых, оно действительно было красивым и совсем не похожим на тот ошейник, который был на мне у оборотней. Во-вторых, все мои страхи насчет того, кто будет его застегивать, решились неожиданно просто:

– Мы не можем оставить его не активированным, – мрачно предупредил Алекс, когда я все-таки смогла оторвать взгляд от просто неприличного по размерам рубина. – Камень после активации поменяет цвет и... И, в общем, ты не бойся, солнышко, я замкну заклинание на себя. И тебе совершенно точно ничто не будет угрожать.

Я задумчиво покивала, а потом вдруг испугалась больше прежнего:

– А как же папа? Что скажет Илиодор Сияющий, когда подумает, что я теперь при темном дворе?

– О! – Алекс зажмурился и стал похож на довольного черного кота. – Этот вопрос мы подробно обсудили с Александром Иннокентьевичем...

"Опять за моей спиной", – тоскливо подумала я, но удержалась от раздраженного вздоха.

– Э-э-э... это было в последний раз, клянусь! – мое замечательное темнейшество немедленно заметило перемену в моем настроении и преданно заглянуло мне в глаза. – Так вот, мы пустили слух, что теперь, когда айвэ Лиар погиб, когда должность королевского мага при темной короне свободна...

– Папа никогда не согласится! – решительно заявила я. Его понятия о чести и преданности никогда не позволят ему предать своего короля. Пусть бы этот король и не был самым лучшим в мире.

– Но их сияющее величество об этом не знают, – улыбнулся Александр и подмигнул мне.

И правда. Увидев на мне запирающий рубин, Илиодор Сияющий повысит папе зарплату, наделит всю нашу семью княжеским титулом и еще родовой замок подарит, только бы у Волчка-старшего не возникло желания поменять место работы. Я хохотнула, представив выражение лица короля, когда мы встретимся на балу в честь дня рождения Катерины Виног.

Алекс смотрел на мою радость с какой-то странной смесью нежности и снисходительности. Смотрел и улыбался. Поднял руку, чтобы легонько дотронуться тыльной стороной кисти до моей руки, и произнес:

– Хочу тебя.

Я... я вдруг задохнулась и засмущалась чудовищно, потому что фраза была произнесена тоном обычным, будничным, но с привкусом неутоленной страсти, еще немного сонной, но... Но!

Веки тяжело и уже почти привычно опустились, потушив пожар в бесстыдных глазах, а губы пересохли вмиг.

– Шуня, – я положила внезапно отяжелевшие руки мужу на плечи и едва ощутимо подалась вперед, говоря безмолвно: "Да! Я тоже!"

– Солнышко! – муж выдохнул ласкательное прозвище мне в ушко и пресек все мои ненавязчивые попытки транспортироваться к кровати тем, что подтолкнул меня к подоконнику, на котором все еще лежал учебник по Истории чего-то там, одновременно развязывая тесьму юбки на моей талии.

– Алекс!

– Юлка! – зеркально копирует мой возмущенный тон и перехватывает мои ладони, когда я пытаюсь поймать нижнюю часть своего костюма. И почти сразу, но уже совсем другим, возбуждающе низким голосом:

– Стой, как стоишь.

И я стою, хотя стыдно до черноты перед глазами и одновременно сладко, почти до такого же состояния. Слишком светло для того, чтобы я могла...

Нервным движением, в котором, однозначно, ужаса было больше, чем вызова, я дернула за шнурок, стягивающий ворот блузы и синхронно с несдержанным шепотом мужа рванула вниз за край декольте. Да, я тоже могу шокировать. Да, я многому научилась. Да, только стыдно почти до остановки дыхания, несмотря на полыхающие одобрительным пламенем глаза мужа. Это пламя не обжигает, но сподвигает на подвиги странного толку.

Эти подвиги точно заставили бы меня покраснеть. Но не сегодня. Сегодня я удивляла себя, потому что, оказывается, неуверенные вчера губы нынче точно знали, как целовать. А руки, всегда знавшие о своей беспомощности, вырывали из горла мужа совершенно восхитительные звуки. Это я? Неужели, действительно я заставляла дышать его неровно и шептать срывающимся голосом смешанные с мольбою проклятия?

– Юл... – пораженческий вздох... и все.

Кажется, это все сначала было на подоконнике, затем в кресле, вроде, еще на письменном столе, в чем я была не вполне уверена, но совершенно точно закончилось все на кровати.

Нет, положительно, в семейной жизни есть такие плюсы, о которых вот так вот просто не расскажешь незамужней подружке.

***

Гости начали съезжаться во дворец еще неделю назад, но его величество Илиодор Сияющий Третий изволили приехать только сегодня. Слухи о том, что светлый король гостит в западном крыле темного замка, просочились в нашу спальню с первыми лучами солнца радостным гимном:

– Панаехала гасцей з іншаземных абласцей...

Не няправільна, гасцёў – з іншаземных абласцёў.

Вось прыехалі ўсе: містэр, пані, гер, місье,

І сіньёра, і мадам. Прахадзіце, гаспада...

Спросонья я не сразу сообразила, что к чему, вскочила с кровати и бросилась почему-то к двери, ведущей в гостиную.

– Юлка, опять ты шкатулку завести забыла, – проворчал мне в спину Алекс и спрятал голову под подушкой.

Проклиная все на свете, я пробежала до столика в гостиной, на котором уже не дремал Григорий, а только сопел недовольно, следя за моими передвижениями.

– Третий раз за неделю, – сообщил он мне очевидное, когда я приподняла крышечку и бессмысленно погрозила Звездинскому пальцем.

Пельмень никогда не воспринимал исходящие от меня угрозы всерьез, а потому запел еще громче:

– Если вы не так уж боитесь Кащея

Или Бармалея и Бабу Ягу,

Приходите в гости к нам поскорее,

Там, где зелёный дуб на берегу...

– Юла! Шесть утра! – немедленно донеслось из соседней комнаты. – Имей совесть!

Даже обидно стало, словно это я тут распеваю на весь дворец. Захлопнула крышку, завела цикл на очередные двадцать четыре часа и вернулась в спальню.

Алекс сидел на кровати, лохматый, сонный и недовольный.

– Все, теперь точно больше не засну, – обвиняющим тоном сообщил он мне. – Пойду посмотрю, кто там приехал, что твой Звездюк так распелся...

Идти никуда не пришлось, потому что в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошли.

– Ваше высочество!

Я прыснула, а Алекс раздраженно закатил глаза. Ну, не виновата я, я не специально. Не могу ничего с собой поделать, но когда Александра обзывают высочеством, смех непроизвольно рвется наружу, хоть ты меня режь.

Лакей подозрительно покосился на меня и продолжил:

– Ее величество королева велела передать вашему высочеству, что их величество Илиодор Сияющий Третий прибыли во дворец со своим семейством и приближенными.

– Панаехала гасцей...– фальшиво пропели со столика, и я возмущенно ахнула:

–Григорий!!

–А что? – кабачок сложил на груди маленькие ручки. – Ему можно, а мне нет?

–Спасибо, мы примем к сведению, – кивнул Алекс слуге и поторопился выпроводить его из наших комнат, пока моя живность еще чего не учудила, после чего вернулся в спальню и сел на кровать. Мне же было достаточно просто заглянуть ему в глаза, чтобы хорошее настроение растаяло, как дым.

–Мы еще можем плюнуть на все и уехать в Школу прямо сейчас, – напомнил он, а я только головой качнула.

–Не надо, мы же все решили.

Сама достала ожерелье с кровавым рубином и вручила его мужу, села на постель рядом с ним и подняла волосы двумя руками, обнажая шею, чтобы ему было удобнее застегнуть на мне украшение.

– Давай не будем тянуть. Сделаем это сразу и...  – повернула голову, чтобы заглянуть Алексу в глаза, потому что сердце вдруг нехорошо сжалось, словно предчувствуя какую-то беду.

– Ты же знаешь, я тебе верю. Все будет хорошо.

Замочек щелкнул, и Алекс прошептал необходимые слова, после чего рубин полыхнул, поменяв цвет с кровавого на насыщено-вишневый, и вместе с ним полыхнула я. Словно горячая волна прокатилась по всему телу от затылка до пяток и обратно.

Александр озабоченно всматривался мне в глаза, как будто искал признаки неведомой хвори.

– Ты как? – спросил он, наконец, не заметив ничего необычного.

– Я не знаю, – пожала плечами. – Нормально... Только ощущение какое-то странное, словно я должна что-то сделать очень важное, а не могу вспомнить, что именно.

– Наверное, что пора собираться на бал? – попробовал пошутить Алекс, и я криво улыбнулась в ответ.

Ага, прямо дождаться не могу начала торжества.

***

Потолок приемного зала каким-то непонятным образом за сутки превратился в сверкающее мириадами звезд ночное небо. Я присматривалась изо всех сил, но так и не заметила ни удерживающих нитей, ни иллюзорных заклинаний. Оставалось только восхищаться и молча завидовать чужому таланту, а еще таращиться вокруг, словно деревенщина, впервые попавшая на столичный праздник, потому что убранство зала уступало в необычности и роскоши только костюмам гостей.

И ведь это был даже не первый мой бал во дворце. Точнее, в темном-то дворце первый, но я почему-то думала, что он не будет особенно отличаться от того, что я уже видела при дворе Илиодора Сияющего Третьего.

Правда, стоит отдать должное, в состоянии легкого шока пребывала не я одна, потому что светлый король, нарушив сегодня все традиции, установленные им же, явился на день рождения своей кузины, облачившись во все черное. Кузина же, наоборот, блистала непорочной белизной невинного платья.

– Закончится официальная часть – сразу уйдем, – пробурчал Алекс, наблюдая за тем, как венценосные особы приветствуют друг друга легким поцелуем в щеку.

– Почему? – я оторвалась от любования потолком и удивленно глянула на мужа. – Ты же хотел остаться на фейерверк...

– Не нравится мне это единодушие, – отвернулся от королевских особ и приобнял меня за талию. – И скучно... Пойдем к нам, а? У меня столько оригинальных идей появилось в связи с твоим интересным нарядом...

Я испуганно огляделась по сторонам, проверяя не слышит ли кто-то, о чем мы тут шепчемся, и бросила недовольный взгляд на мужа.

– Как-то я сомневаюсь насчет оригинальности твоих мыслей, – качнулась от него в сторону, убирая свой интересный наряд подальше от его загребущих рук.

Платье и правда было славным. Во-первых, из-за цвета, который менялся от ярко-красного до черного во время движения и в зависимости от степени яркости освещения. А во-вторых, из-за удивительно простого фасона, единственной изюминкой которого были полностью открытые плечи. Со стороны казалось, что сделай я одно неловкое движение – и платье обязательно соскользнет с груди, к моему позору и всеобщей радости. Алекс от края моего декольте просто глаз оторвать не мог и несколько раз даже порывался подтянуть его немного выше, за что и получил не единожды по рукам.

– Ты словно голая, честное слово, – прошептал он, возвращая свою руку на мою талию.

– Зато все сразу замечают рубин, – я пожала плечами, а Алекс застонал сквозь зубы:

– Не делай так!

– Как? – я удивленно приподняла брови и повторила движение плечами. – Так?

Александр посмотрел на меня прямо-таки свирепо и наклонился вперед, собираясь мне что-то сказать, но остановился, заметив кого-то за моей спиной. Первым моим желанием было обернуться, чтобы глянуть, кто же это там так внимание мужа с моего декольте на себя переключил.

– Привет! – поздоровался с подошедшим, бросив на меня настороженный взгляд. – Давно не виделись. Года три?

– На самом деле полтога месяца, – прокартавили за моей спиной знакомым женским голосом, и я все-таки оглянулась. Элиза Сияющая улыбалась моему мужу неуверенно, но, разорви меня дракон, призывно.

– Правда? Ну, извини, забыл... – Александр ее призывного взгляда не замечал, он с рассеянным видом крутил кольцо на моем пальце, то самое, с голубой волной из бриллиантиков. – Как тебе праздник?

Светлая принцесса раздраженно махнула рукой и, нарушая все правила этикета, хмуро сказала:

– Слушай, не вешай мне лапшу. Когда вуже будешь о моем статусе объявлять? – она так и сказала "вуже", поэтому я сразу зацепилась за это слово, а только потом поняла смысл оставшихся. Алекандр же дернулся, словно она его ударила, и в брошенном мельком на меня взгляде я успела заметить испуг, а Элиза продолжила:

– А то как собака на сене, честное слово. Опгеделяйся скорее, я, знаешь ли, тоже хочу устгоить свою личную жизнь.

О чем это она? Я сощурилась подозрительно, вспоминая рассуждения ныне покойного айвэ Лиара о том, что у Александровского дедушки было три бабушки.

– Я же в прошлой раз озвучил вуже свою позицию, – передразнил Алекс.

– Озвучил! – зашипела принцесса и огляделась по сторонам с обворожительной улыбкой на губах. – А маме своей пгодублиговать слабо? И пго папу моего не забудь!

– Да что тут дублировать? – возмутилась я. Праведно, между прочим, возмутилась. Ходят тут всякие, на чужих мужей призывные взгляды бросают.

– Юл, пожалуйста, не лезь в это, – Алекс крепче сжал мою руку. – Хорошо?

Ничего хорошего, имею право!

– Мы с Лизой быстренько все обсудим на балконе...

– Алекс, – бездейственно ждать, пока он будет уединяться со светлой принцессой, я совершенно точно не собиралась.

– Просто постой здесь, – велел он. – Я быстро.

Схватил Элизу под локоток, и они скрылись за стеклянной дверью. А я... я, да... осталась стоять на месте. Ноги словно приклеились к паркету. Что за ерунда? Я даже наклонилась вперед, незаметно приподнимая край юбки, чтобы проверить, не прячется ли под подолом приклеивающее заклинание. Еще раз попыталась поднять ногу, чтобы сделать шаг, и едва смогла сдержать болезненный крик, когда рубин в месте соприкосновения с моей кожей обжег меня весьма ощутимо.

Я бросила беспомощный взгляд на зал, на балконную дверь, за которой скрылся мой муж, и вдруг поняла, что сейчас заплачу от страха и безысходности.

На стене прямо напротив меня висели огромные часы... Нет, не так. Стена напротив меня была огромными часами. В другой раз я бы, конечно, не забыла полюбоваться тем, как интересно подошел художник к решению проблемы времени, но сегодня я глаз от тонкой, как паутинка, стрелки оторвать не могла. Алекса не было ровно семь минут и тридцать две секунды. И за это время я успела передумать многое.

Началось все и испуганных мысленных причитаний. Затем меня захлестнула волна ненависти. Конечно, к Алексу, в первую очередь. И к Катерине Виног, чтоб она провалилась. И к Илиодору Сияющему Третьему, будь он проклят. Затем первый пункт из этого списка все-таки выпал, потому что Алекс – это же... Алекс. Это же мое любимое темнейшество, это же... И потом, он же сам предлагал, мол, давай плюнем на все. Или знал, что я не соглашусь?

Боковым зрением я видела, что гости веселятся, пьют шампанское... И никто, никто не знает о том, что мне так плохо, что хочется умереть. Секунд на пятнадцать я забыла про часы и отправилась на визуальные поиски своего папы. Вот кто поможет! Конечно! И Сандро! Еще и морду этому предательскому Александру будет кому набить. А то, видите ли, он отправился выяснять отношения... какие такие еще отношения при живой жене? Или на это и был весь расчет? Нацепить на меня проклятый рубин, и буду я как шелковая... Или как там Арнульф говорил? К черту Арнульфа, и темный двор вместе со светлым! И к папе за помощью бежать стыдно. Что я, на самом деле, такая маленькая, как мне все об этом твердят со всех сторон? Нет. Я просто хочу, чтобы Алекс вернулся скорее и снял с меня эту гадость... Потому что жить с этой штукой на шее я не смогу, и плевать мне на всех королей обоих из миров.

Балконная дверь приоткрылась, и сначала с наигранно счастливым видом мне навстречу выпорхнула Элиза, опалила меня ледяным взглядом и умчалась в толпу гостей, и уже после этого появился тот, чьего возвращения я ждала больше всего на свете. Он улыбнулся мягко и нерешительно, а потом заметил мое выражение лица и нахмурился.

– Я не стану извиняться!

Что? Пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет не то, о чем я подумала.

– Юлка, ты же девушка! Ты должна понять всю щепетильность ситуации.

Смотрю на него безмолвным возмущенным столбом, а он всю пятерню в волосы запустил и решительно так:

– Впрочем, можешь дуться, если хочешь. Но я все равно считаю, что порядочный мужчина, выясняя отношения со своей бывшей девушкой, обязан позаботиться о том, чтобы не унизить свою даму еще и свидетелями.

Бывшую девушку? Проклятье! Меня угораздило влюбиться в бабника! Сколько, интересно, в зале девиц, которых мой муж может назвать бывшими девушками? И почему, к чертям собачьим, я думаю сейчас об этом? Словно это самая большая моя проблема...

– Алекс...

– Клянусь, и ее отца, и мою мать я поставил в известность о своих намерениях. И мне жаль, что светлый король не сообщил об этом своей дочери. На самом деле, жаль. Я так и сказал Лизе. И объяснил, что дедушка дедушкой, а... Юлка, ты так смотришь, что я начинаю сомневаться в своей правоте. И мне это не нравится. Разве я не прав?

Он, наконец, замолчал и как-то неуверенно для столь пламенной речи взял меня за руку. Не знаю, чего мне хотелось больше: ударить его или расплакаться, уткнувшись лицом ему в грудь, поэтому я, игнорируя все правила ведения беседы и законы логики в принципе, произнесла:

– Сними с меня это.

Секунда – и неуверенный взгляд трансформировался сначала в растерянный, затем в испуганный, недоверчивый и, наконец, злой.

– Что случилось?

Покосилась на него подозрительно. Правда, не понимает? И почему злится? На меня?

– Юлка, не молчи! Ответь немедленно!

Проклятый камень, по-моему, прожег дырку в моей коже и достал до сердца. Потому что именно оно взвыло от боли, а я уже вместе с ним, привлекая к себе внимание гостей темной именинницы.

– Б-болит! – простонала я, растягивая губы в улыбке. – Чудовищно просто. Что ты надел на меня?

Александр перевел взгляд на рубин, скрипнул зубами и двумя пальцами взялся за камень. Я даже сквозь шум музыки, разговоры  и смех веселящихся людей услышала зловещий скрежет. А потом:

– Она не могла. Проклятье!.. Расскажи... Расскажешь мне?

Хорошо, что он сообразил построить предложение, избегая повелительных конструкций. Не хотелось бы ощутить на себе еще один стимулирующий к действию выброс силы камня.

Рассказывала я срывающимся шепотом. И даже не рассказывала, а жаловалась просто. На боль, на досаду, на страх и обиду. Да, на обиду, потому что я...

– Потому что ты единственная, солнышко мое! – перебил Алекс, когда я с рубина соскочила на принцессу. Правда, не нарочно, оно как-то само получилось. – Мое сладкое ревнивое солнышко. Повернись, сниму с тебя это...  – испуганно посмотрел на меня из-под челки и, выпуская камень из рук, исправился:

– То есть, можешь повернуться, чтобы я его снял к демонам?

Я что, на самом деле такая ревнивая? Черт, почему я снова не о том думаю? К чертям королей и королев. К демонам, как Алекс говорит.

– А твоя мама?

Вместо ответа муж зарычал. Не хуже, чем Ингрид... чем Сонья. Может, даже лучше. Ладно, не буду нервировать человека, тем более что он так просит. Повернулась к нему спиной, слегка наклонила голову и наткнулась взглядом на его величество Илиодора. Он смотрел прямо на меня, с интересом, удивлением и... восторгом? радостным ожиданием?

Дернулась, собираясь остановить Александра, но его пальцы уже легко согрели мою кожу вокруг застежки нежеланного украшения, а губы шепнули отпирающие слова. И сразу следом за ними:

– Черт! Твой папа меня убьет.

Я потянула за ожерелье, но оно осталось висеть на шее, как и прежде. Его величество светлый король улыбнулся мне широко и искренне и даже подмигнул игриво. Скотина.

– Причем тут папа? – спросила я, рассеянно думая над тем, как сообщить Александру новость о том, что, кажется, мы единственные, кто до недавнего времени думал, будто ошейник получится легко и без проблем снять.

– Ни при чем, но я же теперь за тебя отвечаю... Идем, – схватил меня за руку и потащил к выходу из зала. – Я разберусь. Мне главное сейчас за языком следить, – извиняющийся несчастный взгляд на меня. – Прости.

Мы продвигались довольно быстро, ловко лавируя между танцующих пар, и мое темнейшество на ходу успевало озвучить мне дальнейший план действий:

– Я сейчас провожу тебя к нам... Нет, к нам нельзя, не хочу, чтобы ты одна оставалась. Значит, вниз пойдем вместе. Есть один человек...

Слушала я не очень внимательно, если честно, потому что, во-первых, едва успевала следить за тем, чтобы не наступить на подол собственного платья – все-таки бальные платья жутко неудобная для бега штука. А во-вторых, я обратила внимание на то, что следом за нами, одновременно с нами и нам наперерез двинулись сразу несколько человек. Не знаю, заметил ли эту синхронность действий кто-то еще, потому что со стороны все выглядело довольно естественно, но глаз эти четверо человек с нас не сводили.

Даже зло взяло. Ладно, интерес обоих монархов мне был понятен, а синхронность их действий сейчас говорила об одном: венценосные кузены вступили в сговор. Пока непонятно, с какой конкретно целью, но в любом случае, приятного мало в том, чтобы чувствовать себя пешкой. Ох, не задались у меня каникулы в этом году, прямо скажем. Об этом и скажу своему ректору, как только он нас догонит. Не зря же торопится с хмурым видом. Да, скажу. И еще пожалуюсь на правах молодой жены его сына. Единственной жены, попрошу заметить, на разных настырных принцесс, которым и после уединенной балконной беседы, видимо, не все стало понятно.

Элиза Сияющая подхватила под ручку своего папеньку и о чем-то тому шепнула. Светлый король благосклонно улыбнулся, кивнул, и они продолжили свой путь в нашу сторону.

– Александр, у нас хвост, – попыталась привлечь внимание мужа к погоне.

– Нет у меня хвоста, он только... Какой хвост? – он остановился и огляделся по сторонам. – Ах, вот оно что...

Ну, наконец-то.

– Значит, так?

Алекс, очевидно, понял что к чему, чего нельзя было сказать обо мне. Утешало одно: мой муж вдруг успокоился, остановился у колонны и, приобняв меня за талию, стал ждать, пока вся четверка к нам присоединится. Мне было немного страшно, но грела мысль о том, что Вельзевул Аззариэлевич уж точно не даст меня в обиду. Ну, и еще теплилась надежда на то, что наконец-то все закончится. Так или иначе. И мне, кажется, уже было все равно, как именно, лишь бы меня оставили в покое.

– У тебя припасено какое-то уединенное место, или ты за выяснение отношений на людях? – спросил Алекс, когда его мама с нами поравнялась.

– Хороший скандал, несомненно, достойное украшение любого праздника, – кивнула Катерина Виног и растянула губы в холодной улыбке. – Но он пока не входит в мои планы.

– Я почему-то так и подумал, – Алекс невесело хмыкнул и отвернулся от матери, чтобы поприветствовать подошедших Сияющих.

– Элиза, давно не виделись! Ваше величество, вы, как всегда, великолепно выглядите.

И голос, главное, такой спокойный, но я же чувствую, что рука, обнимающая меня за талию, ощутимо дрожит. Ох, кажется в нашей с темнейшеством паре не я самая нестабильная.

Тем временем к нам присоединился и директор Ясневский. Бросил на меня настороженный взгляд, мотнул головой, глядя на Алекса, и устало произнес:

– Кати, у нас был уговор. Разве нет?

Темная королева небрежно дернула плечиком, обтянутым белоснежной тканью и, потупив глазки, игривым шепотом:

– Вель, ты как маленький, честное слово... – и без какого-либо перехода, уже серьезно:

– Предлагаю всем пройти в дедушкин кабинет, пока гости не стали прислушиваться к нашей беседе.

– В дедушкин кабинет? – Александр презрительно фыркнул и покачал головой. – Мам, ты неоригинальна. Идем, солнышко?

И легонько подтолкнул меня к выходу. Стоит ли мне опасаться этого неоригинального кабинета? Или, может, сразу заорать на весь зал, привлекая всеобщее внимание? В конце концов, где-то же здесь мой собственный самый параноидальный в мире родитель, а уж он-то не даст меня в обиду.

– Все будет хорошо, – пообещал мне мой ректор, но я не почувствовала уверенности в его голосе. Ох, как же надоело это все.

Я бросила еще один взгляд на толпу гостей. Очень хотелось найти папу. Не то чтобы я сомневалась в возможностях Вельзевула Аззариэлевича, не то чтобы не верила Алексу, но если бы за моей спиной стоял еще и Волчок-старший, мне было бы как-то спокойнее. А потом Алекс увлек меня по коридорам темного дворца.

***

Не знаю, почему Александр обвинял свою маму в неоригинальности, потому что, будь «дедушкин кабинет» еще немного более оригинальным, меня бы точно хватил удар. А так я всего лишь лишилась дара речи, заработала тик правого глаза, ну, и ножки немного отнялись. Однако, это всяко лучше, чем удар, с этим, в принципе, можно жить.

Неизвестный художник с весьма нетривиальным видением мира украсил три из четырех лишенных окон стен комнаты своими картинами. Сюжет  полотен не отличался разнообразием. На первой картине брюнетистый мужик, виду хмурого и брутального обнимал блондинку в коктейльном  розовом платье, простеньком, но симпатичном. Она смотрела на него глазами цвета самого синего неба, а вокруг них по зеленому лужочку скакали пушистые глупые овечки и летали бабочки бешеной расцветки. Симпатичненькая такая пасторалька, я похожую в учебнике по живописи видела, только не помню, кто автор.

На второй картине все тот же мужик в колено-преклоненной позе лобзал ручки рыженькой дамочке с конопатыми плечами. Дама была в зеленом сарафанчике а-ля Дуная в поисках мужчины. Лобзаемая сидела на берегу живописной речушки, прислонившись спиной к рыдающей горькими слезами плакучей иве. Тоже ничего картинка, но про овечек мне больше понравилось.

Третье полотно рассказывало зрителям о неземной любви уже знакомого брюнета и брюнетки, которая просто до икоты была похожа на мое любимое темнейшество. Я немедленно сверилась с оригиналом, который только бровь раздраженно изогнул.  Парочка же любовалась закатом. Женщина была в бордовом, мужчина нежно и трепетно держал ее левой рукою за попу.

Романтичненько так. И вообще, насыщенные красками картины, ничего не скажешь. И все бы хорошо, если бы не одно но: на всех картинах на описанном выше мужике не было надето абсолютно ничего. Всюду он был красив, мужественно гол и, говоря иносказательно, весьма решительно настроен.

– Только не говорите мне, что это и есть дедушка! – осипшим от удивления голосом выдохнула я, когда поняла, что все остальные не собираются комментировать эти шедевральные полотна.

Все присутствующие галантно промолчали, а я развеселилась:

– Слушайте, если это пресловутый дедушкин кабинет, то я до зарезу хочу посмотреть на другие его комнаты… Ой! Нет! Детскую! Хочу видеть детскую! Голенький розовенький Але...

– Лучшего времени, чтобы поязвить, ты не нашла? – перебила меня свекровь и по-свекровски на меня посмотрела. Не то чтобы я знала, как обычно смотрят свекрови... Ох, кажется,  я снова о чем-то не о том думаю.

Александр ласково сжал мою ладошку и задумчивым таким тоном произнес:

– А правда! Я никогда не задумывался над этим в детстве, но почему тот талантливый художник оформлял только эту комнату?

Илиодор Сияющий Третий поддернул брюки на коленях и, искривив губы в тонкую линию, опустился на стул с высокой спинкой, который стоял у единственного окна.

– Не подозревал, что скверным характером можно заразиться. Видимо, ошибался.

Это что же? Это он меня так ненавязчиво на место поставил?

– Да-да! – кивнула я, одновременно вспоминая слова Тищенко, что уж если помирать, то обязательно под музыку, и уточнила:

– Вы уж поостерегитесь, ваше величество. В наши дни пожилой человек легко может подхватить всякую гадость.

Попыталась выдержать классическую пятисекундную паузу, но все-таки не утерпела и озвучила мысль, которая просто прожигала кончик языка:

– Некоторые несчастные, я слышала, иногда подхватывают даже мозг.

Светлый король, забыв про брюки и прическу, вскочил на ноги, и одновременно с этим легким движением прозвучал голос ректора Ясневского:

– Илюш, ну с ребенком-то ты не хочешь воевать? А если хочешь, то советую вспомнить, что этот ребенок теперь мой.

Про двух мам не знаю. А два папы – это здорово. И я заулыбалась во весь рот. Алекс же отреагировал на слова Вельзевула Аззариэлевича едва слышным хмыканьем.

– Все это весело, не спорю, – как-то подозрительно лениво сказал мой ректор. – Но давайте все-таки потренируемся в остроумии, когда все закончится. Пока же я хочу знать, прав ли я в своих подозрениях.

Пан Ясневский протянул ко мне руку и приподнял указательным пальцем рубин, затем изогнул бровь и поскреб по камню ногтем, словно ожидая, что он ответит на его вопрос:

– Эта штука теперь не снимается?

– Вель, это семейное дело…

– Я задал вопрос, студентка Волчок!

– Не снимается, – я-то и не собиралась этого скрывать, зачем смотреть на меня так, словно я на пересдачу по Общей магии иду. – Алекс пытался снять его в зале, когда я сказала, что камень жжется.

Сияющие за нашей перебранкой наблюдали с искреннем любопытством, удобно устроившись у окна, но в разговор пока не встревали.

– Жжется? Все время?

– Не все время…

– Не все время, не надо прибедняться! – темная королева, кажется, была искренне возмущена моим поведением. – Просто будь послушной девочкой, исполняй приказы хозяина буквально и неукоснительно, это несложно. И никакой боли не будет.

Я покраснела, Алекс побледнел, а Вельзевул Аззариэлевич просто опустил веки, спрятав от меня неожиданно полыхнувшую в черных глазах боль.

– Ничего такого. И уж точно ничего личного, – спокойно и рассудительно продолжила Катерина Виног. – Твоему здоровью ничто не угрожает. Мать моих будущих внуков должна быть здоровой. Нам просто был необходим маленький стимул. В конце концов, семь лет мои слова уходят в пустоту. Я даже просила тебя, Александр. И не один раз…

– И ты так не любишь слово «нет», мама.

Алекс отвернулся к стене, на которой была изображена брюнетистая парочка и произнес:

– Мне просто не верится, что все повторяется. Чуть больше года назад я сказал бабушке, что больше не хочу иметь дело с вами обеими. Но тут случилась вся эта неразбериха с твоим первым советником, Лиза в истерике, границы закрыты… Скажи, мама, в твоих словах о том, что нам пора, наконец, стать одной семьей, была хоть капля искренности?

Катерина Виног раздраженным и таким знакомым жестом убрала волосы от лица и возмущенно произнесла:

– Ты обвиняешь меня в том, что я не думаю о семье? Ты? Я семь лет прошу тебя о такой малости, не ради себя, ради нас всех, ради Лизы, о счастье которой ты так радеешь, ради будущего твоих детей, ради…

– О малости? – Алекс качнул головой. – О малости, мама?

Он обвел рукой стены комнаты и спросил:

– Ты этого хочешь для меня?

– Они были счастливы, – королева упрямо тряхнула головой. – Они сами этого хотели.

– Но я нет! – выкрикнул Александр и ткнул пальцем в картину, на которой его голый дедушка держал за попу его бабушку.

– Я хочу совсем другого, ты понимаешь?

Илиодор Сияющий Третий вздохнул устало и обиженным голосом произнес:

– Мы все понимаем.  Мы даже готовы пойти на уступки.

– Папа!

– Я сказал, готовы! – светлый король несдержанно крикнул на свою дочь и та отвернулась к оконному стеклу, чтобы скрыть слезы. – Не женись, если тебе уж так этого не хочется. Но нам нужен этот ребенок.

  Ребенок? Им нужен ребенок? В абсолютном шоке я непроизвольно отшатнулась от обоих величеств, бросила короткий взгляд на Элизу Сияющую, молча глотавшую слезы в своем кресле, и мне даже стало ее жаль.

– Ну, так давайте покончим с этим! – я заговорила раньше, чем додумала мысль до конца. – Действительно, какая ерунда! Алекс, стыдись! Тебе же ничего не стоит. Может, даже приятно будет… Кто-нибудь, принесет ширму или они будут делать это при свидетелях? Если будем голосовать, то я за ширму.

Хотелось плакать, до чертиков просто. Из-за Элизы, из-за Алекса, из-за ректора Ясневского, но больше всего из-за себя. Себя в этой ситуации тоже было очень жаль. Мои слова повергли присутствующих в легкий шок, поэтому я безнаказанно продолжила:

– Вы поэтому нацепили на меня этот камень? Чтобы можно было заставить Алекса… Разорви меня дракон, я даже думать об этом не могу, не то что вслух произнести… И что вы сделали? Или это айвэ сделал? Точно, уверена, чекнутый маг хотел сделать меня своим волшебным оружием, а дорогая вторая мамочка решила, что нечего добру пропадать?

– Не смей так со мной разговаривать! – Катерина Виног шагнула ко мне, и я глазом моргнуть не успела, как мою левую щеку обожгло от прикосновения королевской карающей длани.

– Кати, что ты творишь? – ректор Ясневский встал между мной и королевой.

– Почему меня никто не понимает? – прошептала темная королева. – Этот ребенок изменил бы все, он бы вывел нас на новые уровни…

– Или нас, – буркнул Илиодор Сияющий. – Помни о том, что мальчик достанется нам.

Какая гадость. Какая нечеловеческая гадость происходит с нами здесь и сейчас.

Александр склонился к моему лицу, провел пальцами по все еще покалывающей щеке и прошептал беззвучно:

– Прости меня.

Черт! Не надо. Я и так почти плачу. Пожалуйста, не надо. Твоей вины здесь нет. Весь вид Алекса говорил об обратном. «Наша вина!» – трепетали темные ресницы, виновато пряча глаза. «Мы виноваты!» – и руки сжимались в кулаки, не имея возможности предпринять ответное действие. «Я виноват!» – дрожал кадык, натягивая кожу почти до прозрачности. «Мне очень жаль!» – звенело в голосе, когда Александр обратился к матери:

– Теперь ты понимаешь, почему я не хочу жить с тобой, мама? – бледный и несчастный, он не смотрел на королеву, он независимо хмурился, отбрасывал челку с глаз и от этого еще больше походил на свою родительницу.

– Это все влияние твоего отца, – сообщила Катерина с вызовом.

– Да сколько можно-то, одно и то же! – Алекс развернулся к матери, дрожа всем телом. – Мама!

– Александр, вернись к жене, – ректор Ясневский выдохнул тяжело и протяжно. – Кати, ты можешь снять ошейник?

– Могу, но…

– Катя, сними с ребенка эту гадость.

– Вы знаете о моих условиях, – темная королева сжала зубы. – Я не отступлю. Я сказала, что хочу этого ребенка. И он у меня будет.

Вельзевул Аззариэлевич опустил плечи, Лиза Сияющая громко всхлипнула, светлый король выбил незамысловатую дробь на подлокотнике кресла. Все смотрели на Александра.

– Я… – ему, кажется, даже дышать было больно, он не сводил с меня глаз. А я ничем не могла помочь. Нелегкий выбор. Что бы сделала я на его месте? Могла бы я так же решительно сказать свое «нет, никогда!», если бы это мне надо было принимать столь важное и трудное решение.

В дверь на стене с розовой пасторалью решительно стукнули, предупреждая о том, что кто-то нетерпеливый не собирается ждать разрешения, чтобы войти. Петли противно скрипнули, и в дедушкин кабинет вошел Сандро Волчок. Вошел, открыл рот, чтобы о чем-то сообщить, а вместо этого молча уставился на картину с рыжей бабушкой моего мужа. Интересно, считается, что у него три бабушки или все-таки только одна?

– Э… Красивые картины, – прокашлялся, бросил взгляд на парочку, любующуюся закатом, на Алекса, снова на парочку, тряхнул головой и, наконец, обратился к светлому королю:

– Ваше величество, я прошу прощения, но у нас чрезвычайная ситуация.

Катерина Виног выстрелила в моего брата разгневанным взглядом и в возмущенном тоне послышались вполне такие змеиные нотки:

– Ни о чем не хочу слышать! Пошел вон! Мы сначала решим мои проблемы, а потом…

– Не хочу быть человеком, который приносит плохие известия, – сказал Сандро и улыбнулся так, что всем стало понятно, что именно этим человеком он и мечтал стать всю жизнь. – Но, ваше… (подмигнул мне, свинья) темнейшество, эта ситуация касается и вас тоже. Дело в том, что произошел небольшой скандал, нет, что же я? Довольно большой скандал. Гигантский! И вы… нет, вы точно захотите об этом узнать первой.

Темная королева разгневанно втянула воздух и прошипела сквозь зубы:

– Что там такое плохое?

– Боюсь, что хорошее! – Сандро по-лошадиному рассмеялся. – Кажется, я имею честь первым поздравить вас с тем, что вы станете бабушкой.

– Что? – Катерина Виног потемнела лицом и выпрямилась в струну.

– Почему мои подданные сообщают тебе, Кати, такие новости? А? – проворчал Илиодор Сияющий и закинул ногу за ногу.

– А я не сказал? Ох… ты ж... э... разрази меня… в смысле, простите, ваше величество! – Сандро еще раз подмигнул, и я окончательно заподозрила его в участии в каком-то непонятном заговоре. –  Так вы же тоже...

– Что «тоже»? Стану бабушкой? – король картинно зевнул и издевательски хохотнул.

– Да нет же, – братец радостно рассмеялся, а потом традиционно преклонил колено пред лицом своего короля, приложил правую ладонь к сердцу и произнес:

– Мой король! Мне выпала невиданная честь. Я рад сообщить вам о том, что ваш сын ждет наследника.

Пятисекундная молчаливая пауза, в течении которой все анализировали услышанное, а потом мы с Алексом захохотали по-семейному синхронно.

Темная королева сверкая вороновым крылом волос и белоснежным платьем рванула к выходу. И мне показалось на секунду, что она снесет Сандро с ног. Но нет, братец справился, он галантно поймал женщину за талию и поспешил извиниться:

– Ваше величество, прошу прощения, но по праву наследования... вы же знаете...

– Дракона вам в задницу!! – выкрикнула Катерина Виног. – По праву наследования моя дочь...

– Мой сын!! – подхватил король.

– Успокойтесь все! – рявкнул Вельзевул Аззариэлевич, а мы с Алексом перекинулись влюбленными взглядами.

Мне кажется, или высшие силы услышали меня еще до того, как я успела озвучить свою просьбу? Высшие силы – это...

– Я просто влюблен в твоего отца! – шепнул Алекс мне на ушко, пока темнейшество и светлейшество выясняли, кто имеет больше прав на общего наследника.  – Он обещал, что... Юл, ты чего?

– Мы же говорили  с тобой о доверии, – прошептала я, с трудом удерживая почти истеричные слезы. – Ты же обещал! Ты... ты что же? Ты знал обо всем?

Если честно, захотелось умереть.

– Юлка!!!

– Руки убери! Ты... твой... И папа знал? И вы это... вы этот...  – я схватилась двумя руками за рубин, висящий на шее, и выдохнула, уже даже не пытаясь сдержать слезы:

– Он что, тоже? И Сандро? И... я... мне кажется... хочу умереть.

Боль  от рассыпавшегося на осколки сердца звуковой волной докатилась до ушей, оглушила и милосердно выключила мозг.

***

Очнулась я глубокой ночью в нашей с Алексом спальне. И по послевкусию ото сна сразу стало понятно, что к этому сну кто-то приложил свои грязные ручки. Глянула на главного подозреваемого, который сном праведника спал на соседней подушке, и тихонько выбралась из плена семейного ложа.

В голове билась одна мысль: как он мог? Минут пять я тихонько поплакала, закусив подушку зубами и пытаясь мысленно сформулировать свои претензии к мужу. Вот он сейчас проснется, и что я ему скажу? Как ты мог - что? Претензии озвучиваться отказывались. Может, только одна. Правая рука непроизвольно скользнула к зоне декольте, обнаружила  отсутствие любых украшений и успокоенно рухнула на колени.

Рука-то успокоилась, а вот я... Мне все еще хотелось плакать, обижаться... и... и интуиция почему-то подсказывала, что мне немедленно надо навестить своего директора. Вот просто кровь из носу, и прямо сейчас.

– Ты чего не спишь? – возмущенно прошипел Григорий, когда я активировала световые ветви в гостиной. – Говорили, что ты теперь лет сто проспишь от усталости.

– Видимо, сто лет уже минуло! – зло сообщила я и схватила кабачка подмышку. – А раз ты все равно проснулся, то идешь со мной в гости вместо дуэньи.

Григорий пытался возмущаться, но  я коварно сообщила, что безногие подарки в ситуации депрессивного настроения хозяйки не имеют права на... в общем и целом, ни на что не имеют права, а только преданно исполняют желания людей, у которых и без того психика на грани, потому что им приходится терпеть занудного кабачка и чересчур активного пельменя.

– А кстати, – опомнилась я, уже постучав в дверь спальни своего директора. – Где Звездище?

Вопрос был весьма закономерен, потому что коробочки со Звединским не было на столе, когда я увлекала Григория в наше ночное путешествие.

– Вэ... ву.. войдите!  – послышалось примерно ректоровское из-за двери, и мы с Григорием вошли.

Вот в «дедушкином кабинете» шоку все-таки поменее было. Ибо одно дело голый дедушка в компании трех разнообразных и симпатичных, но нарисованных бабушек, и совсем другое - директор Школы Добра, вполне реальный, не вполне одетый и сидящий на полу своей собственной спальни. Мало того, директор был не один.

– А вот оно где, твое любимое Звездище, – ехидно сообщил Григорий, когда я и без него уже все поняла.

–Там, где клён шумит над речной волной,

Говорили мы о любви с тобой,

Опустел тот клён, в поле бродит мгла,

А любовь, как сон, стороной прошла,

А любовь, как сон, стороной прошла,

А любовь, как сон, стороной прошла, –натужно и до слез трогательно надрывался мой вредный и не поддающийся до недавнего времени дрессуре воспитанник, а Вельзевул Аззариэлевич тыкал в него пальцем и активно уговаривал:

– Ну, давай еще раз, хотя бы припев, а? Ты же хороший, ты же все понимаешь. А я тебе снова налью, а? – здесь явно имело место спаивание несовершеннолетнего пельменя. И это было не самым ужасным. Самым ужасным было то, что пельмень моему ректору отвечал голосом слегка пьяным и хриплым:

–Желаю, чтобы все!!

И далее снова чисто и в той же тональности:

–Сердцу очень жаль, что случилось так,

Гонит осень вдаль журавлей косяк.

Четырём ветрам грусть-печаль раздам,– тут пан Ясневский почти сорвал концерт, громко подпев условно в тему, Звездинский замолк на мгновение, но затем настойчиво продолжил:

–Не вернётся вновь это лето к нам.

Не вернётся вновь, не вернётся вновь,

Не вернётся вновь это лето к нам.

Это полный восторг. Я затаила дыхание и спросила... блин, у пельменя и спросила:

– А дальше можно?

– Дальше? – ректор Ясневский поднял голову и пьяно мне улыбнулся. – А дальше так...

И они запели дружно и уж как-то слишком слаженно, я даже заподозрила на мгновение, что это далеко не первая их совместная пьянка:

–Ни к чему теперь за тобой ходить,

 Ни к чему теперь мне цветы дарить,

Ты любви моей не смогла сберечь,

Поросло травой место наших встреч.

Поросло травой, поросло травой,

Поросло травой место наших встреч...

Вельзевул Аззариэлевич громко всхлипнул и чистым искренним голосом произнес:

– Юлка! Ты это слышала? «Поросло траааавой»... Гениально!  Это просто... Муня, давай по кругу! А ты угощайся, Юлка, не стесняйся! – и протянул мне щедрым жестом только початую бутылку коньяку.

А Муня...  да, Муня запел, своим пением окончательно убеждая  меня в том, что совсем хреновый из меня дрессировщик. Растерянным жестом поднесла ко рту предложенную ректором бутылку. Почему бы и нет? Может,  и правда стоит напиться и просто забыть обо всех своих проблемах и обидах? Хотя бы на время.

Коньяк был терпким и обжигающе-ароматным. Настроение задумчивым. Атмосфера располагала к легкой грусти. Директор Ясневский закончил выводить так полюбившуюся руладу о траве, печально вздохнул и отобрал у меня алкоголь.

– Маленькая еще! – пояснил он свои действия и почти ополовинил бутылку одним продолжительным и вкусным глотком.

– Вельзевул Аззариэлевич?

– Иди сюда! – поманил он меня пальцем вместо ответа, а когда я к нему наклонилась, зачем-то понюхал мою голову и непонятно прокомментировал:

– Нормально...

Что-то я вдруг стала опасаться за рассудок своего директора. Все-таки любовь – странная штука.

– А вы ее любите, да? – спросила я, преданно глядя в глаза ректору Ясневскому и одновременно размышляя над тем, как бы конфисковать у него недопитый алкоголь.

На вопрос мой второй папа не ответил, но зато приложился к бутылке, допил все до капли и снова поманил меня пальцем. С жертвенным видом я подставила свою макушку для очередного понюха.

– Любишь – не любишь... Дети вы. Тут. А!

Он махнул рукой и зачем-то полез под кровать. Там что-то глухо звякнуло, бомкнуло, а потом ректор выбрался ко мне с еще одной бутылкой.

– Любовь, Юла, это такая болезнь...

–Любовь – это такая игра, – невежливо, но категорично перебил Звездинский грустным голосом, –в которой выигравшему достается смерть...

А потом запел что-то неимоверно печальное и такое красивое, что у меня сердце перевернулось, а кровь, кажется, потекла в обратную сторону:

–  Вiдпусти, я благаю вiдпусти,

Бо не можу далi йти я...

Вiдпусти, я благаю вiдпусти,

Я не хочу бiльше йти.

– А ты говоришь – любовь... – сказал Вельзевул Аззариэлевич и посмотрел на бутылку в своей руке с каким-то непонятным отвращением, а потом спрятал ее под кровать, поднялся и скрылся в ванной комнате, чтобы вернуться через несколько минут совершенно трезвым, собранным и с неожиданным вопросом:

– И что мне теперь прикажешь с тобой делать, Юлиана Волчок, а?

– Вы в том плане, что после всего, что я здесь увидела, вы просто обязаны лишить меня жизни?

Хохотнул грустно.

– Я про то, что ты – как магнит для неприятностей... Ты зачем пришла-то? Случилось что опять?

Я неопределенно пожала плечами.

– Может, и случилось... Но мне-то кто об этом скажет? – небрежно почесала кончик носа. Надеюсь, что небрежно, потому что на самом деле я таким тривиальным способом пыталась набежавшие слезы прогнать.

– Мне про Лизу Сияющую вообще айвэ Лиар рассказал. А если б не рассказал? Если бы я обо всем вчера впервые услышала? Нет, хорошо, что у меня было время об этом подумать, взвесить все. А если б не было?

–Если б я был султан, – запел пельмень. –

Я б имел трех жен!

И тройной красотой был бы окружен...

– Муня, не шали! – ректор ласково погрозил Звездинскому пальцем и аккуратно закрыл крышечкой поглотитель звука.

– И теперь опять. Ошейник сняли, спасибо, конечно... Но как сняли? Почему сняли? Зачем было мне сон начаровывать?

– Александр, что же, отказался тебе на твои вопросы отвечать?

– Я не спрашивала... – проворчала я смущенно. – Да он все равно же не ответит! Я у него про Стража уже пятьсот раз спрашивала, он твердит одно: пока ничего неясно. Но мне-то еще неяснее, чем ему. Для меня его «неясно», может быть, вообще... Вельзевул Аззариэлевич, а зачем вы коньяк спрятали, а?

– Ох, как скверно-то... – ректор покачал головой. – Ошейник с тебя сняли не потому, что Александр согласился на условия королевы. Можешь не бояться и идти спать.

– Да я не поэтому вообще! – предательски покраснела я.

– Я так и понял, ага. Ошейник сняли, камень я лично уничтожил. Утром в Школу возвращаемся. Иди спать, Юлка.

Ну, в Школу так в Школу.

– Мне бы с папой поговорить, – промямлила я напоследок, – пока он еще тут.

– Не тут они, – ректор махнул рукой. – Отбыли всем двором готовить почву для объявления о свадьбе... Все потом, ладно? Я тебе дома сам, лично, на все вопросы отвечу, договорились?

И что мне оставалось? Вздохнуть, бросить тоскливый взгляд на кровать пана Ясневского, под которой он хранил свой ароматный коньяк, схватить молчаливого Григория, подхватить коробочку со Звездинским, и к себе отправиться.

– Я рад, что ты пришла, – произнес мне в спину директор Школы Добра. – Спасибо.

Черт, ну как же все-таки его жалко!

***

Напоследок малышка улыбнулась неуверенно, мелькнула кончиком хвоста, нечаянно зажала край халата дверью, беззаботно рассмеялась и, наконец, ушла. Возникло ли желание отправить следом за ней незаметную тень? Возникло. Отправил ли ее ректор Школы Добра? Нет.

Вельзевул Аззариэлевич Ясневский с непривычной для самого себя неуверенностью пожевал губами, кивнул своим мыслям, а потом уселся на кровать и запустил обе пятерни в давно уже не черные волосы. Грустная мысль о том, что врать нехорошо, в очередной раз мелькнула в голове, в очередной раз вызвала почти незаметный со стороны приступ неуверенности в себе, после чего ректор Школы Добра уверенно произнес:

– Баста! Я решил. К чертям Стража и предсказание. Мне хватит сил.

Должно хватить. О том дне, когда давно забытая боль всколыхнулась в сердце, вспоминать не хотелось, но пришлось. Пришлось, потому что Катерина – не думать о ней, не думать, не вспоминать, не сравнивать и забыть, что такое боль – Катерина сказала, что удивительная девочка обязательно сотрет грань между прошлым и будущим и принесет мир всей семье. И давно уже не юный Ясневский даже почти поверил в призрачное счастье, а затем все рухнуло.

О чем он узнал раньше: о том, что малышка родит ему семерых внуков или о том, что ей нельзя возвращаться в Школу? Наверное, второе прежде. Девочка все еще не научилась пользоваться своим даром, а учить уже и смысла нет. Все равно не научится. И все же... семеро внуков… Они так основательно перевешивали на весах судьбы, что...

Долбанное стихийное предсказание! Долбанный призрачный страж! Почему все сразу – и обязательно на Шурку? Опыт, возраст, интуиция – все кричало и махало красной тряпкой, привлекая внимание: молчи, только молчи!!!

И при всем при этом молчание казалось предательством. Почему?

Дети.

Они убивают нас.

Вельзевул Аззариэлевич взял с прикроватного столика «Историю разделения миров» и открыл на закладке. «Тринадцать предводителей стали тринадцатью стражами, демонами пограничья, тем, чего не существует, тем, что никто не может увидеть. За серыми капюшонами они не прячут своих лиц, потому что прятать нечего. За невзрачными балахонами они скрывают ничто, пустоту и тщетные надежды».

– Говорите, демоны… Ну-ну…

«В старых летописях рассказывалось, что Судья, вынося приговор, обмолвился случайно о том, что и у вечности есть грань. И тот, кто эту грань охраняет, всегда найдет возможность украсть глоток магии для того, чтобы обрести свободу».

– Один глоток магии, – проворчал директор Школы Добра. – Для того, чтобы этот глоток сделать, надо же иметь голову… Хотя бы потому, что именно в ней находится рот…

Тряхнул головой, отгоняя назойливую мысль о том, что Юлкины шуточки реально заразительны, и еще раз перечитал абзац, который его сын отметил жирным восклицательным знаком на полях.

«Самое страшное наказание – это всегда иметь у себя ключ от собственной темницы и не знать, какую дверь этот ключ открывает».

– Юлка заразительно шутит, а у Шурки с недавних пор появилась странная тяга к философии.

Вельзевул Аззариэлевич отложил книгу и прошелся по спальне, заложив руки за спину. Ну, ключ… ну, глоток… Но в самом деле, не верить же в то, что человек, с которым Юла столкнулась в лесу, был одним из Стражей пограничья. Это слишком странно, чтобы быть правдой.

Две недели назад сын пришел к нему с важным разговором. Александр уверял, что именно здесь, в маминой библиотеке, давным-давно, еще в детстве, он читал книгу страшных сказок о демонах пограничья. Ректор Ясневский устало потер место над левой бровью, которое вдруг запульсировало знакомой болью.

– Пап! – жаль, но так он называл его только в минуты очень сильного душевного волнения. – Клянусь тебе, Юлкина история один в один повторяет историю из той книжки. И про капюшон, и про странного лысого мужика и даже про поцелуй!

– И где эта книжка?

– Не знаю я! – Александр попытался пригладить волосы и почти сразу же снова их растрепал. – Не могу найти, уже все перерыл. Полмесяца из библиотеки не выползаю. Даже Вепря Юлкиного припахал, а результата нет.

– Но ты уверен?

– Уверен… И потом, ей было плохо… и нити – ты видел, что творится с ее стихийными нитями? Видел?

Вельзевул Аззариэлевич согласно кивнул, посмотрел на сына задумчиво и, кажется, совершил серьезную ошибку, рассказав ему о том, что же на самом деле произошло в тот день у Школьных ворот, и почему Юлке нельзя возвращаться в альма-матер.

Александр слушал молча, не перебивал, не задавал наводящих вопросов и, кажется, сразу даже не поверил. Точно не поверил, так как первые его слова после того, как ректор Школы Добра замолчал, были следующими:

– Но это же полнейшая ерунда!

Глаза удивленно и недоверчиво расширены.

– Я бы знал, если бы Юлка могла видеть будущее, – произнес неуверенно и почему-то посмотрел на свои руки.

– Не будущее, – ректор раздраженно дернул плечом. – Ты же читал «Временную теорию Скаля», почему спрашиваешь?

– Прости...

Александр поспешно извинился и зажал руки коленями.

– Не будущее, а возможный вариант. У меня нет точного объяснения тому, почему ее картинка транслировалась на мое зеркало. Думаю, это как-то связано с тем, что она была очень сильно испугана, волновалась за тебя, нуждалась в помощи. А может быть, потому что я немножко подправил защиту перед ее визитом в институт...

– Так и знал, что Баньши – твоя работа!

Директор Ясневский весело улыбнулся и пожал плечами.

– Защита лишней не бывает... Но мы сейчас не об этом. Александр, прими, как факт. Огонь, вода, земля, воздух и время. Все это сплелось в ее ауре причудливым узором... Стихии к ней пришли стремительно и прямо трагично как-то, надрывно прямо. А время открылось с наложением на заклятие суккуба. Пророчицей она не будет, не пугайся. Фиолетовая нить с самого начала у нее была едва заметной. Но какие-то образы иногда прорываются.

– А почему ты решил, что опасность реальна? Сам же говоришь, что это только вариант...

Вельзевул Аззариэлевич не хотел на корню убивать надежду парня на то, что все это просто ошибка, а лучше, глупая шутка. Поэтому прямо посмотрел в глаза сыну и произнес:

– Я видел твою смерть. И не имею желания пережить это снова, – сказал, как отрезал, и руки на груди сложил, давая понять, что разговор окончен. – Переспи с этой мыслью и поймешь, что я прав.

***

Утро было сладким. А еще солнечным и пропитанным медленно разгорающейся страстью. Алекс целовал с какой-то мрачной решимостью и почти пугающей настойчивостью. И я бы испугалась, наверное, если бы сама не отвечала ему в заданном темпе.

Не было обычных словечек, которые шептались мне на ухо вперемешку с разными захватывающими дух непристойностями. Не было невесомых поцелуев и легких касаний. И никакой длительной подготовки к одному последнему прыжку.

Мы прыгнули сразу с обрыва. Вдвоем, в едином порыве и в абсолютной тишине, которую почти не тревожил звук тяжелого мужского дыхания и мои несдержанные стоны.

Резкие движения, бирюзовый взгляд преследует меня, опаляет глубиной желания, не позволяя спрятаться за веером ресниц, и губы дрожат непроизвольно, требуя еще и еще. Ну, пожалуйста!

Вцепилась пальцами в предплечья мужа, впилась просто, оставляя на коже розовые полукружья от ногтей, и изогнулась, подгоняя, требуя и подчиняясь.

Дыханье выбило из груди, словно я с разгона влетела в холодную воду, а воздух перед глазами дрогнул зыбкой по-летнему знойной рябью. И я снова потеряла себя в Алексе на какое-то время. Это волшебство какое-то.

Нирвана. Разморенная нега. Теплые ладони успокаивающе ласкают разгоряченную кожу. Сто лет бы так пролежала.

– Простишь? – неожиданно едва слышно прошептал Алекс, легко задевая дыханием раковину уха.

– За что? – лениво изогнула шею, подставляясь под череду мягких поцелуев, и наотрез отказываясь приходить в себя.

– Надо было вместе с Соньей уезжать, тогда ничего бы не было... – его руки вдруг крепко обвили меня, стискивая в почти болезненных объятиях.

– Проклятье! У меня все переворачивается внутри, когда я думаю о том, что сам застегнул его на тебе.

Я обернулась, чтобы заглянуть ему в глаза и чуть не задохнулась от того, сколько в них было боли и тоски. Черт! Если бы я уже не была влюблена в него, то обязательно влюбилась бы сейчас.

Алекс прижался лицом к моей шее и простонал:

– Не смотри так.

– Как? Шуня, ты меня пугаешь.

Он невесело рассмеялся и перевернулся на спину, а я уютно уткнулась подбородком в его грудь и приподняла брови.

– Ты должна на меня злиться, – провел пальцем по одной моей вопросительной дуге, такой же мимолетной лаской одарил вторую. – И обижаться. И, может быть, даже устроить небольшой семейный скандал? Или большой... Юлка, я так подвел тебя!

Не стала спорить и переубеждать, понимая, что это бесполезно, молча приподнялась на локте, подтянулась ближе к лицу Алекса и провела губами по краю его скулы до уха, громко вдохнула любимый запах и прошептала, четко выговаривая каждое слово:

– На самом деле, я просто должна любить тебя!

А потом посмотрела на него «страстным взглядом», тем самым, из брошюрки «Сто и один способ сказать мужчине о любви» – не одному же Алексу с пользой проводить время в библиотеке темного дворца.

Он даже не улыбнулся, нежно поцеловал меня в уголок рта, запутался пальцами в волосах на затылке, повернул мою голову, чтобы поцеловать под левым глазом, в середину щеки, в подбородок, снова в губы, пока я задыхаться не начала.

– Мы сегодня же уедем отсюда. Я обещаю. Навсегда. Ты больше... она никогда... Прости меня! Простишь?

И не дожидаясь ответа, целует снова, у меня уже голова кружится, а он все шепчет:

– Люблю! Моя Юлка... мое солнце... Люблю тебя.

Кажется, это самое восхитительное утро в моей жизни! Ну, если опустить момент с извинениями, конечно. Я готова была отдать все, что угодно, только бы это замечательное утро длилось еще дней десять, а лучше сто или тысячу, но хитрый ректор Ясневский разгадал мой коварный план еще до того, как он у меня возник, потому что из-за стены донеслось ненавязчивое:

–Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю,

Дальнюю, дальнюю идем…

Алекс рассмеялся и, не прекращая меня целовать, произнес:

– Ты снова забыла завести шкатулку, солнышко!..

И коварнейшим образом окончательно выбил из-под моих ног почву одним коротким предложением:

– К дракону всех! Хочу тебя сейчас!

– Опять? – пискнула я и щеки жарко, но предвкушающе полыхнули маковым цветом.

– Всегда!

– Тогда… конечно…

И правда, почему бы не послать всех к дракону, к чертям, к демонам и… к кому там еще?..

Скрип входной двери я не услышала, и звук быстрых шагов прошел мимо моего сознания, но когда в нашу с Алексом спальню решительно и – вот же свинство! – без стука вошел мой второй папа, с которым мы полночи пели грустные песни в компании пельменя и вкусного коньяка, я только пискнула и с головой спряталась под одеялом.

– Эй!!! – судя по движению на другой половине кровати, Алекс натянул на себя простыню. – Что за?..

– Я, кажется, предупреждал, что мы отбываем очень-очень рано… – ехидно напомнил Вельзевул Аззариэлевич, и мы с Алексом в один голос выдохнули:

– Вот, черт!..

И если в моем голосе звучало замешательство и стыд, то в голосе обожаемого темнейшества – одна сплошная досада. Как все-таки хорошо, что краска со щек не может проступать сквозь одеяло!

– А давайте так, – предложил означенный выше почти черт. – Я делаю вид, что ничего не видел, а вы на сборы тратите не больше десяти минут?..

И после этих слов он рассмеялся. Проклятье, почему, каждый следующий раз я уверена, что именно актуальный позор – самый большой позор в моей жизни?

Когда дверь услужливо скрипнула, закрываясь за директором Школы Добра, Алекс, не обращая внимания на мое жалкое сопротивление, содрал с меня одеяло и тяжелым парусом отшвырнул его в сторону, обежал торопливым взглядом мое замершее в смущении тело, а потом нарочито медленно, слегка царапая кожу, провел черту от ямочки в основании моей шеи до пупочной впадины, меня просто подбросило над кроватью, все тело взлетело вверх, вслед за его рукой. Так, что перекрученной простыни касались только две мои розовые пятки, да затылок с лопатками.

Едва заметный след еще полыхал и пульсировал, а Алекс склонился над ним, прослеживая путь своего пальца языком. Я не то что про позор и ректора не вспомнила. Я в тот момент, кажется, даже забыла, как меня зовут. А самое желанное в мире темнейшество отшатнулось от меня вдруг, как от огня, и, бешено сверкая глазами, пообещало срывающимся на хрип голосом:

– Проклятье! Юлка, ты... закончим дома.

Внутри заныло сладко и задрожало. И я на всякий случай зажмурилась, чтобы не видеть, как Алекс встает и уходит в ванную. Ну и, чтобы он не понял по моим глазам, как сильно я хочу, чтобы он остался.

Ни о каких десяти минутах на сборы, конечно, и речи идти не могло. Да я только минут пятнадцать в себя приходила. Что уж говорить о том, что паковать сумки, ловя на себе то задумчиво-понимающие, то нетерпеливо-страстные взгляды улыбающегося Александра, было мучительно, томительно и восхитительно одновременно. В конце концов, я просто побросала платья вперемешку с книгами, украшениями и прочей ерундой в большой сундук, утрамбовала основательно, чтобы крышка смогла закрыться, и с победным видом уселась сверху.

Александр украл у меня, наверное, сотый за утро поцелуй и спросил:

– Ну что? Идем сдаваться?

– Идем, – рассмеялась я в ответ. Было немножко неловко от мысли, что сейчас придется смотреть в глаза Вельзевулу Аззариэлевичу, но в конце концов, я же не занималась ничем таким, а если и занималась, то в своей собственной спальне со своим собственным мужем. Так что, если и стоило кому краснеть и извиняться, так это директору Школы Добра.

– Сорок восемь минут! – сообщил нам пан Ясневский, опустив приветствие.

– И вам доброго утра! – я все-таки покраснела, прежде чем кивнуть и поинтересоваться:

– Как самочувствие? Голова... не болит?

– Нахалка! – Вельзевул Аззариэлевич громко рассмеялся, после чего, наплевав на мой смущенный писк, искренне и по-медвежьи крепко меня обнял. – Идемте, в холле для нас уже переход открыли.

Перестал улыбаться. Нахмурился.

– Не будем заставлять ее величество ждать и попрощаемся. Наконец.

И как-то сразу краски утра померкли, а настроение из расслабленного трансформировалось в тревожное.

В холле действительно сверкал всеми цветами радуги мгновенный переход, возле которого, заложив руки за спину, стояла Иза Юрьевна. Вот уж кого совсем не хотелось видеть. Впрочем, все, кого я в этом семействе видеть хотела, собирались покинуть темный дворец вместе со мной.

Вид у директрисы Института имени Шамаханской царицы был, мягко говоря, не самый приветливый, а на меня она вообще зыркнула так, словно я у нее последний кусок хлеба отобрала. Поэтому я на всякий случай придвинулась ближе к Алексу.

– Она не придет, – произнес Вельзевул Аззариэлевич, и я не услышала в его голосе вопросительных ноток.

– Просила передать, что ей сейчас не до того, – Иза Юрьевна пожала плечами и, наконец, оторвала от меня взгляд, чтобы посмотреть на Алекса.

Я тоже на него посмотрела и с трудом подавила в себе желание погладить побледневшую скулу.

– И к лучшему, – Вельзевул Аззариэлевич качнул головой и нахмурился в сторону Александра, который собирался что-то сказать своей бабке. – Возможно, в этот раз получится разорвать все связи окончательно.

– Дурачок, – Иза Юрьевна была ласкова как никогда, а меня почему-то затрясло от этого нежного голоса и захотелось спрятаться, а заодно спрятать Алекса и, может быть, своего второго папу тоже, на всякий случай.

– Она же королева, пойми! Ее нельзя равнять с остальными. Она особенная. К ней по-особенному надо относиться.

– Согласен, – директор Школы Добра отрывисто кивнул и подтолкнул нас к переходу. –  А теперь извини нас, мы торопимся.

Он согласен? Растерянно посмотрела на своего директора, а он только шеей дернул как-то деревянно, и я подумала, что он ничего больше не скажет, но ошиблась. Потому что когда мы шагнули из разорванного пространства прямо к крыльцу АДа, Вельзевул Аззариэлевич произнес:

– К мертвым у меня особенное отношение.

Меня просто убили его слова. Вот так вот, наповал, ножом по сердцу. Взорвались внутри меня миллионом противоречивых чувств: жалость, сожаление, боль, обида, нежность – все вперемешку, а выхода нет. Захотелось сделать хоть что-то, сказать что-то. Неважно, что – самую большую глупость или ерунду, только бы выпустить из себя этот яд. Взгляд упал на раскидистую акацию, которая склонила дурманяще ароматные ветви прямо к директорскому окну на втором этаже АДа.

– Предупреждаю сразу! – рассматривая дерево, произнесла я. – Если у меня когда-нибудь родится ребенок, то он на пушечный выстрел близко к темному дворцу не подойдет. И вообще...

Александр задумчиво проследил за моим взглядом и сообщил:

– Это не дуб, не клен и даже не баобаб.

– Вообще-то, это акация, – уточнил Вельзевул Аззариэлевич и посмотрел на меня, удивленно приподняв брови.

– Я знаю! – проворчала я, раздосадованная тем, что они так ловко научились читать мои мысли.

– Но мне помнится, один ясень точно рос где-то за корпусом химиков, – прошептал мне на ушко Алекс.

Зараза! Все-то он понимает, только почему-то не стремится объяснить, почему у них с отцом фамилии разные. Вдруг вспомнилось, что не далее, как сегодня ночью мой собственный директор обозвал меня Юлианой Волчок, и к досаде добавилась обида. Я посмотрела украдкой на колечко с голубой волной бриллиантиков и вздохнула. Нет в жизни справедливости.

– Пойдем, счастье мое, – мое темнейшество, смеясь, подтолкнуло меня к крыльцу.

– Пока устроитесь в гостевой, – велел Вельзевул Аззариэлевич, пропуская меня вперед. – А к началу учебного года переберетесь в семейно-преподавательский корпус.

Ох, ты ж... Точно! Я же теперь семейная женщина! Теперь мне никто не позволит с Авроркой в одной комнате жить.

– А как устроитесь – жду в кабинете. Обоих, – тепло и благодарно посмотрел на меня и добавил:

– Будем думать, что с тобой делать, Юлиана... хм...

Вот как-то он нехорошо это сказал. Не надо со мной ничего делать. Хватит уже. Лучше пообещайте, что мои дети не будут ничего общего с Катериной Виног иметь. И когда я думаю «ничего общего», я имею в виду, в первую очередь, фамилию. Только как об этом сказать, чтобы не обидеть никого?

Гостевая с моего последнего в нее визита не изменилась. Ну, может, только шторы другие на окнах, но в этом я не была уверена. Я раздраженно смотрела на сундук со своими вещами и злилась на себя: почему я вообще думаю о шторах? Словно это единственное, что меня на данный момент волнует.

Алекс пугающе быстро определил причину моего молчания и совершенно неожиданно заговорил:

– Мне было шесть лет, когда папа ушел. То есть, когда он больше не пришел однажды, правильнее будет так сказать. И следующие шесть лет я пытался жить той жизнью, которую для меня выбрала... она. Понимаешь, проблема же не в том, какого оттенка у тебя аура. И даже не в методах достижения цели...

Алекс опустился на кровать и спрятал лицо в ладонях.

– Она не умеет любить. Думает, что умеет, но нет. Ни нас с Лизкой, ни папу, ни даже себя... никого и ничего, кроме своих собственных желаний. Права была Иза. Она на самом деле особенная. Ее особенность – в ее эгоизме. Да.

Я села рядом с ним и взяла его за руку, не перебивая, внимательно слушая о том, как раз за разом разбивались надежды и ожидания. И как совсем-совсем не хотелось верить в то, что в действительности королева именно такая, какой ее видят все окружающие, и что она ни капли не похожа на ту, которую придумал себе маленький Александр Виног.

– Если честно, я лет до пятнадцати обижался на отца. Родители же ведь даже женаты никогда не были, ты знаешь...  Ну, что ему стоило дать мне свое имя и забрать к себе. Я ведь ей был совсем не нужен. Не думай, что он не хотел. Он хотел, правда. Когда я пришел к нему тогда, когда сказал, что баста, что не могу там больше, что лучше в петлю...

Алекс вдруг усмехнулся грустно и прищелкнул языком:

– Ты знаешь, что она сделала? Она сказала гордо и при этом как-то просительно: «Ты же мой сын! Мой!» – самое грустное в мире темнейшество отбросило челку с глаз и признательно посмотрело на меня, когда я сочувственно погладила его по коленке. – И даже про «пожалуйста» не забыла. А я поверил, к своему стыду. Поверил, хотя уже тогда, в семнадцать лет знал, что все это не для того, чтобы дать мне понять о том, что она все-таки любит меня по-своему, а только чтобы в очередной раз сделать больно отцу. Мне кажется, что за все эти годы она так и не простила его за то, что он ушел. А потом как-то все закрутилось. И ведь никто не знал, что Вельзевул Аззариэлевич мой отец. Ну, почти никто. И так было проще. И... и некрасиво же было светиться перед всеми, все бы меня директорским сынком называли... А мне хотелось самому, чтобы всего сам... А еще казалось, измени я фамилию, и все станут думать, что это я так рисуюсь, таинственности на себя нагоняю. Все равно же все знали, чей я сын... Ну, в смысле, все кроме тебя... А потом обо всем об этом как-то перестало думаться. И все показалось неважным. Какая разница, Виног, Петров, Ясневский. Я – это всего лишь я. Да и отец к этой теме не возвращался больше никогда...

Алекс замолчал и посмотрел на меня растерянно.

– Глупое, глупое ты мое дерево! – прошептала я и обняла его крепко. – Самое глупое в мире, честное слово!

– Это ты так тонко намекаешь на то, что я дурак?

Поцеловал меня осторожно в щеку и вздохнул.

– Это я так настаиваю на том, чтобы ты не глупил, а открыто поговорил с деревом-старшим.

На секунду я задумалась над тем, стоит ли рассказать обо всем, что случилось ночью, Алексу, но потом решила, что просто не имею на это право. И если Вельзевул Аззариэлевич захочет поделиться с сыном своими проблемами, он это сделает.

– Кстати, о деревьях! Нас же ждут для решения моей проблемы! – я хлопнула себя по лбу, словно едва не забыла об этом, и рассмеялась натужно, споткнувшись о хмурый взгляд мужа.

– Шуня, что? Мне надо опять начинать бояться?

Алекс перецеловал каждый пальчик на моих руках, а потом признался:

– Совсем немножко! Но мы что-нибудь придумаем.

***

То, что Алекс тактично обозвал "совсем немножком" ввергло меня в дикую панику. Не помогли никакие уговоры. Один намек Вельзевула Аззариэлевича на то, что видение, которое посетило меня в то утро у Школьных ворот, не было попыткой айвэ Лиара запугать меня, но моим собственным видением моего собственного возможного будущего... Да я после этой новости даже дышать боялась. Перед глазами стояла стена огня и изломанное тело Алекса. И... нет, не хочу думать об этом. Не могу.

– Я бы не придавал этому такого значения, – пояснил директор. – На раннем этапе становления дара видения часто метафоричны и зачастую противоречивы. Но твоя встреча со Стражем все изменила.

Вот откуда я не ждала неприятностей, так это от почти забытых призрачных демонов.

В старых сказках говорилось об одном глотке из колодца противоречий. Один глоток, который освободит вечных узников. Один глоток, который иссушит источник. Один глоток глубиной в мою жизнь.

– Спасибо потом скажешь, – намекнул тогда Страж. И я поверила. Я даже благодарна была ему за то, что он помог мне попасть в темный дворец. А он просто воспользовался моей наивностью и доверчивостью. И теперь каждая манипуляция с любой из моих с таким трудом обретенных стихий может иметь необратимые последствия, включая мою смерть и смерть моих близких.

Первый день в Школе был испорчен на корню. Я сначала плакала, свернувшись калачиком на супружеском ложе. И никакие уговоры не помогали успокоиться. А потом я просто лежала и боялась. В первую очередь себя саму. Я – мина замедленного действия. Одно неверное движение – и я могу уничтожить все. Из-за меня погибнут люди, которых я люблю. Надо было оставить меня в темном дворце, выслать на необитаемый остров, в пустыню.

– Юлочка! – Алекс не отходил от меня ни на шаг и вообще, возился, как с младенцем. – Мы обязательно найдем выход.

Найдем. А что до тех пор? Стихиями не пользоваться, за границы Школы не выходить, ни в какие неприятности не встревать, мужа из поля зрения не выпускать... по крайней мере, до начала занятий. Хорошо, что хоть дышать разрешили самостоятельно.

В ту ночь мне приснился только один сон.

Я стояла у края осеннего леса. Пахло прелой листвой, грибами и совсем чуть-чуть мокрыми еловыми шишками. Ветер легонько обдувал мое лицо и лениво играл с распущенными волосами. Я щурилась восходящему солнцу и дрожала от утренней прохлады, потому что из одежды на мне было незабываемое желтое платье. И выглядело оно именно так, как в тот день, когда я со зловещей улыбкой на губах, к неописуемому ужасу горничной, сжигала его в камине нашей гостиной в темном дворце.

– Миленькое платьице! – прозвучало за моей спиной, и я оглянулась. – Оно мне так понравилось, что я позволил себе маленькую вольность, слегка подправив твой образ.

Страж выглядел необычно. Серый балахон исчез, уступив место белой рубашке и черным брюкам для верховой езды, заправленным в высокие сапоги.

– Свой образ, я смотрю, ты тоже подправил, – я указала пальцем на его длинные рыжеватые волосы, выбивающиеся из-под черной банданы, которая ему удивительным образом шла. – На пирата похож, из книжки сказок моего старшего брата.

Он грустно улыбнулся.

– В некотором роде, я и есть пират. По крайней мере, я был им раньше. Наверное. Не помню точно, давненько это было.

– Зачем я здесь, Страж? – спросила я, нетактично и против всех правил повернув беседу в другое русло. – Не для того же, чтобы тебе было с кем обсудить свое прошлое?

– Не для этого.

Он посмотрел на солнце, сделав козырек из своей правой ладони.

– Тысячу лет не видел солнце! – прошептал он восхищенно. – Или две… не помню. Я до недавнего времени вообще не помнил о том, что оно есть.

Я промолчала, все еще не понимая, чего он от меня хочет, а Страж продолжал смотреть на горизонт и беззвучно шевелить почти улыбающимися губами.

– Не о прошлом… о нем – нет. Может, о будущем немного? – и глянул на меня вопросительно. – Отпустишь?

– Не понимаю тебя, – я пожала плечами.

– Мы начали меняться в тот момент, как ты вступила в лес, малышка, – проговорил призрачный демон и тревожно оглянулся. – Ты только вступила – а мы уже почувствовали… Помни об этом, когда решишь сделать выбор.

– Какой выбор? – воскликнула я возмущенно. – Ты воспользовался мной, ты…

Страж снова оглянулся и нахмурился.

– Мне пора.

Он шагнул назад к лесу, и я с удивлением заметила, что бандана на его голове медленно увеличивается, растягивается, изменяя форму и размеры, превращаясь…

– Проклятье! – мужчина отбросил капюшон за спину и болезненно застонал сквозь зубы. – Пожалуйста, отпусти!

Сердце остановилось под его взглядом, я даже дышать разучилась, а потом Страж исчез. И снова осталась только я, осенняя сырость и завлекающий грибной запах леса. Легкий ветерок пощекотал мое лицо прядью волос, и я проснулась.

Гостевая комната была погружена в темноту. Сколько я спала? Часа два или больше? Повернулась на бок, чтобы посмотреть на спящего Алекса. Разбудить его, чтобы рассказать о моем сне, или до утра подождать? Устроила голову на согнутой в локте руке, бездумно глядя на лунный луч, выхватывающий из общего мрака комнаты край кровати. Кусок одеяла свесился, обнажая ногу спящего. Ковровая дорожка. Столик. Стул. На стуле, таинственно поблескивая золотыми пуговицами, лежал забытый с вечера китель.

Рука сама по себе, клянусь, потянулась к плечу мужа и осторожно потрясла.

– М-м-м… – проворчал Алекс, не открывая глаз.

– Спишь?

– М-м-м…

– Алекс, у меня срочный вопрос!

– М-м-м… – все тот же ответ.

– Ладно, – я вздохнула и отвернулась на другой бок, зевнула картинно и сообщила:

– Тогда утром.

И затихла, прислушиваясь к звукам за своей спиной. Точнее, к их полному отсутствию. Даже дыхания не было слышно.

– Ты издеваешься? – спустя полминуты спросил Алекс, и я немедленно оглянулась на него.

– Мне просто надо знать. Когда я была у айвэ. И даже еще раньше. Много раз мне снился сон о том, что я стою под стеклянным таким колпаком, – в этом месте рассказа я, игнорируя хмурый Александровский взгляд, двумя руками изобразила колпак. – А ты с другой стороны пытаешься до меня докричаться. Один раз ты с той стороны стекла вместе с Павликом был, и вы…

– Зараза! – Алекс рывком сел на кровати. – Не ты, прости, солнышко! А после того раза он тебе снился?

Временами моего мужа заносит совсем уже в странные дебри с его дикой ревностью. Разве я виновата в том, какие сны вижу?

– …и я не о том разе, вообще-то.

– Снился?

– Не помню… Нет.

– Хорошо, – Алекс упал на подушку, сладко зевнув и моментально успокоившись. – Я, наверное, знаю, о чем ты хочешь спросить. Возможность общаться во сне на расстоянии – это один из плюсов ментального брака. И чем ближе отношения между супругами, тем сильнее и устойчивее связь.

Алекс снова зевнул, заражая меня своей сонливостью.

– Интересно, – удобно устроилась у него под боком, размышляя над этой удивительной особенностью. – Получается, что я так хотела тебя увидеть, что даже смогла захватить с собой из сна твою пуговицу?

– Что там пуговица… Говорят, можно всего человека целиком захватить, прямо в симпатичной пижамке… – и ненавязчиво так провел рукой по моей спине, поглаживая тонкую ткань сорочки.

– Правда?

– Вроде бы. Но нам-то это зачем? Я собираюсь до конца жизни спать с тобой в одной кровати, не отпуская от себя ни на шаг… Всем видам контакта я предпочитаю физический. Будем спать? Или может быть?..

В общем, рассказ о странном сне с участием Стража как-то сам собой отложился до утра, ворвавшегося в мою жизнь мышиным писком, кабачковыми проклятиями, пельменными песнями и ворчливым бормотанием мужа о том, что у некоторых женщин дырка в голове. И что шкатулку пора научиться с вечера заводить, а не откладывать это дело на шесть часов утра.

А потом события нового дня начисто выбили из головы странный сон, который при свете солнца не казался уже таким странным. Студенты в преддверии начала нового учебного года начали постепенно подтягиваться в общежитие, на меня навалились семейно-учебные будни, программно-библиотечные проблемы, переселение в наш первый настоящий, свой собственный дом в семейном общежитии: целых две комнаты с собственной туалетной. Я так уставала в эти последние мгновения своих безумных летних каникул, что спала вовсе без снов. О проблемах же, связанных с моими стихиями, я решила не думать. Жила же я раньше без них – и ничего. Проживу и сейчас как-нибудь. Главное, что Алекс рядом, что Вельзевул Аззариэлевич пообещал что-нибудь придумать, что папа был в курсе произошедшего, что мама приезжала навестить, что братцы не забывали обо мне. И самое главное, наконец, вернулась Аврорка, счастливая и со сногсшибательной новостью.

Перед моими глазами мелькнула тонкая ладошка, а мне в глаз едва не ткнули пальцем, который украшало кольцо с красивым розовым камнем.

– Видала? – выдохнула подружка и любовно погладила колечко.

Я скромно спрятала свое в складках форменной юбки и улыбнулась.

– Представь, Альф сделал мне предложение!

– Вот неожиданность-то, – пробормотала я, искренне наслаждаясь радостью Авроры.

– И вот! – в воздухе снова замелькал розовый камень размером то ли с огромную оливку, то ли с маленькое голубиное яйцо.

– Я так понимаю, что ты согласилась?..

Могила закивала интенсивно и яростно, а я на секунду испугалась, что тонкая шея не выдержит такой мощной эксплуатации.

– Поэтому завтра… нет, зачем завтра? Сегодня же устроим девичник по этому поводу, а? Ты приглашена…

Я представила себе «радость» Алекса, когда он узнает, что сегодняшний вечер ему придется провести в одиночестве, но согласно кивнула, раздумывая над тем, стоит ли рассказать Авроре об изменении в моем семейном положении прямо сейчас, или все-таки подождать до завтра.

Поделиться своей радостной новостью хотелось просто невероятно, но и отбирать у лучшей подруги пальму первенства было как-то неловко. «Пусть сегодня будет ее вечер, – решила я. – А свою историю я и завтра успею рассказать».

– А ты как? – вдруг спохватилась Могила, замолчав на секунду и обратив внимание на мой задумчивый вид. – Куда пропала из Храма? Признавайся, твой темный принц тебя уволок в свой зловещий замок?..

Я улыбнулась в ответ и многозначительно повела бровью.

– М-гу, примерно так… Потом об этом. Ты мне лучше про Альфа расскажи! Как он? Счастлив?

Я знала, на что давить. Аврорка немедленно забыла про все на свете и вновь залюбовалась обручальным кольцом.

История одного девичника, рассказанная очевидцами и участниками

На пятом этаже корпуса предметников было подозрительно тихо для конца каникул. Никто не шептался в целовальне, не прятался за камином в конце коридора, не визжал радостно, рассказывая о впечатлениях лета, и не стучал нетерпеливо и гулко домашними шлепанцами по пути в туалет. Неискушенный ночной комендант подумал бы, что люди утомились с дороги, что не приехали еще, что... Да все, что угодно подумал бы, мало ли вариантов в студенческой-то жизни!

Но Евпсихий Гадович знал, что именно на данном конкретном этаже живут нынешние третьекурсники. А чем они опасны? Правильно, медиумом. Медиум, будь он проклят всеми богами, чертями и демонами. Медиум, разорви его дракон. Именно он лишал студентов чувства ответственности и самосохранения в первый же день занятий. И даже новое и неожиданно приятное семейное положение коменданта не смогло потушить жар непонятной тревоги в груди. Потому что в ночь с последнего дня каникул на первый в новом учебном году на пятом этаже корпуса предметников было уж очень подозрительно тихо.

– Ох, не к добру! Не к добру... – пробормотал Евпсихий Гадович и испуганно плюнул три раза через левое плечо. – Мать-хозяйка, упаси от потопа!

По неясным причинам бывалый домовой больше всего боялся именно этого стихийного бедствия. Даже больше, чем студентов-выпускников, ночи празднования Разделения миров и переезда.

А тем временем откуда-то издалека и вроде бы сверху послышался непонятный шорох, а следом за ним дружный и многоголосый женский визг.

– Ох, йо! Только б не потоп... – взмолился комендант и со всех ног бросился на звук.

Но пробежав с десяток шагов, остановился, заподозрив, что немолодой уже разум сыграл с ним злую шутку. Взрыв радостного многоголосья, однозначно, доносился сверху. Но сверху-то у нас крыша... А что студентам – и спаси, Мать-хозяйка, защити, Охотник-отец, – студенткам – а тембр писка намекал именно на них – делать на крыше? Ночью. Одним. И одним ли?

Евпсихий Гадович, начертив в воздухе широкую невидимую дугу, с размаху стукнул себя рукой по лбу, развернулся на сто восемьдесят градусов и рысью помчался к одной из самых тихих комнат на этаже. Ведь доносили же, ведь предупреждали же добрые люди, ведь бабушка мужа троюродной сестры поделилась новостью о чаянной и всеми желанной помолвке!

Ох, стыдно-то как! Стыдно! В такие годы так лопухнуться! И что скажет Вельзевул Аззариэлевич? А если и не скажет ничего, то как посмотрит? По взглядам директор был специалист.

Евпсихий Гадович, еще раз помянув недобрым словом дракона и вообще всех крылатых, ускорил шаг и уже через семь с половиной секунд стучал в светло-коричневую дверь, заранее зная, что никто ему не ответит.

Никто и не ответил. Ночной комендант вздохнул обреченно и толкнул дверь, заглядывая внутрь.

– Ох, йо! – следы преступления были налицо, образно говоря. А если без образов  – то прямо на столе. И на подоконнике. И на тумбочке. И даже в большом медном тазу, который почему-то стоял ровно посередине комнаты и всем своим сияющим и скорбным видом намекал Евпсихию Гадовичу на страшное. Собственно, на потоп. Потому что одиннадцать пустых бутылок из-под шампанского и одна целая с прозрачной, как слеза, самогонкой ни на что другое  намекать не могли.

Евпсихий Гадович зачем-то достал из тазика бутылку, понюхал, убеждаясь, что наметанный глаз не ошибся, что это действительно чистейший пшеничный самогон, вздохнул безнадежно и уже без всякой спешки направил свои стопы к лестнице на чердак.

Давно надо было заколотить выход на крышу ко всем чертям! Ждал все чего-то... Непонятно чего. И вот дождался. Из-под низенькой двери, окрашивая ступеньки в приятный глазу цвет мокрого дерева, текла вполне внушительная река, ручеистого типу. И явно рукотворная.

– Все-таки потоп... – ночной комендант мстительно поджал губы и рывком открыл дверь.

Аврора не могла вспомнить, кому в голову пришла удивительно романтическая идея идти на крышу, смотреть на звезды. Но собираться стали все и сразу.

– Бутылку в тазик поставьте! – крикнула Юлка и прижала два пальца к губам, сдерживая рвущийся наружу ик. – Чтоб не нагрелось, пока ходить будем.

Могила пожала плечами, вытянула из-под кровати бабушкин таз и эстетично поставила его в центр ковра, закрывая пятно от разлитого кем-то из девчат шампанского. Она не совсем понимала, каким образом пустой таз поможет не нагреться бутылке с подозрительно пахнущим содержимым, но не спорить же из-за такой ерунды с лучшей подругой. Тем более, что Юла и так пошла Авроре на уступки и стоически выдержала присутствие на девичнике Ифигении Сафской.

Юлиана Волчок не была единственной, кто не питал к бывшей студентке института имени Шамаханской царицы нежных чувств. Фифа вообще не пользовалась особой популярностью среди гостей Могилы, но и не позвать ее на мероприятие было невозможно по той простой причине, что Сафская по-прежнему делила с Авророй жилплощадь. Временами она даже была почти сносна, а в последнее время и вовсе перестала задирать нос, но на каникулах, видимо, случилось что-то, что превратило и без того не самую легкую в общении Фифу в хмурую и молчаливую ведьму.

Она сидела в углу, лениво попивая холодное шампанское из высокого бокала, и с выражением легкого превосходства наблюдала за происходящим. Маска удивленного презрения дала трещину только один раз, когда в комнату впорхнула Юлка и, плюхнувшись на кровать, заявила:

– А я не с пустыми руками! – и жестом фокусника достала из кармана маленькую невзрачную коробочку. – Аврорка, не дарю, потому что такая корова нужна самому, понимаешь? Но арендую на весь вечер. Если хочешь, могу до утра оставить.

Черная крышка полетела в сторону, и комнату заполнил хриплый голос:

–  Ненависть юным уродует лица,

Ненависть просится из берегов,

Ненависть жаждет и хочет напиться

Черною кровью врагов.

Юлка в замешательстве заглянула в коробочку, бросила на подругу извиняющийся взгляд и пробормотала:

– Как-то его не в ту степь занесло...

Звездинский на корректное замечание своей хозяйки ответил немедленно, звонко, с задушевными цыганскими переливами:

– Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала,

И крылья эту свадьбу вдаль несли.

Широкой этой свадьбе было места мало,

И неба было мало, и земли!

– Преждевременно, – хихикнула довольная Аврора, а Ифигения выдохнула и снова нацепила на лицо свою маску, обрадованная тем, что никто не стал докапываться до того, почему пельмень начал именно с той песни.

От ненависти временами становилось дурно, ее зашкаливало так, что сердце билось с перебоями и почему-то в горле. Сафская давно уже не анализировала свои чувства и желания. Она просто хотела, чтобы проклятая пигалица умерла, без каких-либо логических объяснений и выкладок.

Нет, Ифигения прекрасно понимала, что Волчок не была виновата в бедах, обрушившихся на семью Сафских. Не она толкнула отца на предательство, не она перевела Фифи в дурацкую Школу Добра. Не она разбила честолюбивые планы на будущее... Хотя нет. Последнее сделала именно она, приложив свои тощие ручки к смерти айвэ Лиара. Айвэ был единственным, кто действительно заботился об Ифигении после падения ее отца. Не забывал, навещал на каникулах, расспрашивал об учебе и друзьях... Друзья – непозволительная роскошь для тех, кто хочет сделать карьеру при дворе.

Сафская мечтала о должности камер-фрейлины. При светлом дворе их было четыре, при темном только две. Биографии всех шести женщин были досконально изучены, основные вехи взяты на заметку. Нет, Ифигения не планировала всю жизнь провести в незамужних подругах королевы, как это сделала самая старшая из женщин, которой недавно перевалило за сорок.

Фифи была уверена, что найти достойную партию ей не составит труда. Достойная партия. Влиятельный муж. Титул статс-дамы. А уж от статс-дамы до наперсницы королевы рукой подать. Наперсница темной королевы. В груди уже не ёкало, когда Сафская мысленно произносила эти слова, потому что темный маг умер, и можно забыть о славном будущем и наивных мечтах. Дочери заключенного не место при Светлом дворе, да и при Темном никому не нужна выпускница Школы Добра, чтоб ей провалиться, этой Школе.

Айвэ Лиар умер, а Фифи Сафская продолжала жить. И с этой жизнью, в принципе, даже можно было бы смириться, и даже найти себе новую мечту получилось бы со временем. Но наивный веснушчатый нос Юлианы Волчок то и дело мелькал перед глазами и мешал сердцу биться ровно, сбивая мысли с привычного течения на жестокие фантазии о способах убийства одной не в меру жизнерадостной Юлы.

Правда, была одна вещь, которая грела душу короткими летними ночами.

Видимо, не только Сафской мешал спокойно жить один веснушчатый нос. Почти сразу после смерти айвэ, сразу после того, как директор Ясневский отправил «своих студентов» по домам, в дверь Ифигении Сафской постучали.

– Одна знатная дама желает с вами пообщаться, милочка, – сообщила стоявшая за порогом старуха и поманила Фифи за собой.

По непонятной причине несостоявшаяся наперсница темной королевы сразу догадалась, о какой даме идет речь. Поэтому, не раздумывая ни секунды и даже не взяв висевший тут же, в коридоре, плащ, шагнула из дома со словами:

– Показывайте дорогу.

Далеко идти не пришлось. Ровно до маленького сквера в конце улице. Ожидающая Сафскую дама была в плаще с капюшоном и маске, но Ифигения все равно ее сразу узнала.

– Что тебе обещал Лиар за твою помощь?

– Да не было особой помощи, – врать ближайшей фрейлине темной королевы? Увольте.

– Так что?

– Вашу должность.

– Забудь! Ее величеству не нужны такие придворные дамы, но она может великодушно закрыть глаза на твое участие в заговоре. Она даже готова платить тебе за информацию...  о ней.

– За информацию и... – Сафская бессознательно подалась вперед и опустила веки, пряча блеснувший в глазах радостный блеск.

– Пока только за информацию, а там посмотрим.

Значит, ее величеству нужны сведения о пигалице? Что может быть проще!? Интересно, можно ли зачислять Юлиану Волчок во враги темной королевы? Хорошо бы, чтобы да.  Как известно, враги Катерины Виног долго не живут.

Именно поэтому Ифигения Сафская потащилась вместе со всеми на крышу, хотя там было довольно прохладно. Именно поэтому с тоскою вслушивалась в нетрезвые голоса, ожидая услышать что-то такое, что могло бы заинтересовать ее величество.

Но Волчок откровенничать не спешила. Она смеялась, пела, говорила забавные тосты, рассказывала смешные истории из жизни русалок. Но ничего такого, из-за чего темная королева могла бы выписать внеочередную премию.

Вот досада! Сафская совсем уже было решила плюнуть на все и уйти с крыши, но тут ей на помощь неожиданно пришла Аврора Могила.

– Так где ты пропадала столько времени, Юлка? Целый месяц от тебя ни слуху, ни духу... И вообще, ходят странные слухи насчет тебя и Винога.

Пигалица слегка порозовела и пробормотала:

– Насколько странные?

– Говорят, ты с ним живешь! – выпалила Ласточка и поправила розовый рукавчик форменного платья.

– Живу, – Волчок громко вздохнула и покаянно повесила голову.

Обалдеть! Фифи едва с парапета не свалилась от такой новости. Вот это да! Будет о чем написать ее величеству. Ну, пигалица дает!.. Сафская спрятала в карман хрустальную пилочку, решив что маникюр можно доделать позже, и полностью обратилась в слух.

– Мы вроде как поженились. Вот, – протянула вперед руку, показывая колечко. – Прости, Аврорка, не хотела сегодня говорить. Это же твой праздник.

Пигалица вышла замуж за Александра Винога. Так вот почему королева велела следить за ней! А вовсе не потому, что записала ее в ряды своих врагов.

Нечестно!

Ифигения медленно поднялась на ноги, не отрывая безумного взгляда от колечка с волной из голубых бриллиантов. Это. Стало. Последней. Каплей.

Пальцы непроизвольно дернулись, выхватывая из воздуха магические нити. Сафская сама не знала, какое именно заклинание она будет создавать, но руки решили все за свою хозяйку. Фифа работала споро и легко. Простой фонарик она научилась делать еще в глубоком детстве и часто развлекала себя по ночам, создавая разноцветные огоньки, пока однажды ночью чуть не сожгла весь дом, экспериментируя с яркостью и цветом свечения.

– Иф, ты что делаешь? – спросила любопытная Ласточка, с удивлением глядя на Сафскую.

– И правда, Иф, не надо фонарей, – попросила Аврора. – Так хорошо...

– Хорошо. Хорошо, – рассмеялась истерично. – Теперь-то мне точно будет хорошо.

Размахнулась и запустила рассыпающийся в полете на тысячу жалящих искр фонарь в недоуменно-испуганное лицо, прямо в веснушчатый нос.

– Ненавижу!

Евпсихий Гадович рванул на себя дверь, изобретательно выстраивая мрачные предположения о том, почему после дружного женского визга, раздавшегося минут десять назад, с крыши не доносилось ни звука. Ступеньки, ведущие наверх, были действительно основательно залиты водой.  Поэтому предположение о том, что кто-то устроил небольшую водяную войну, домовой не спешил отметать, хотя и признал, что выводы о потопе были несколько преждевременны.

Впрочем, выводы о войне, кажется, тоже не имели под собой почвы, ибо какая война без торопливого топота и радостного писка. Правильно, никакой. А на крыше никто не собирался бегать и пищать, хотя воды здесь было очень много, словно с неба на Школу Добра неожиданным ливнем пролилось целое озеро.

– Что здесь?.. – домовой начал произносить уже привычную речевую конструкцию, но не договорив, всплеснул руками и бросился вперед, прямо по воде, не думая о том, что новые туфли, вероятнее всего, не переживут такого пренебрежительного отношения и напрочь забыв о дороговизне ткани, пошедшей на пошив брюк.

На крыше, помимо Евпсихия Гадовича, находилось еще семь человек. Двое что-то высматривали внизу, свесившись с парапета, и домовой крикнул им, не снижая скорости:

– Немедленно отойти от края!

Он не стал задерживаться, чтобы проследить за тем, выполнено ли его приказание, потому что торопился к другой группе. Четыре испуганных фигуры склонились над пятой, которая лежала в луже воды неприятного и пугающего розового цвета.

– За директором отправили кого-то? – спросил домовой, сражаясь с неровным дыханием.

– Нет...

– Чего ждем?.. Куда? Ласточка, какого черта? Вниз давай, без лестницы... Завтра же будет доложено преподавателю по левитации, что ты нихрена не умеешь соображать в стрессовой ситуации.

Судя по несдержанной речи ночного коменданта, он и сам несколько растерялся от такого стресса, но фейка только согласно кивнула и метнулась к парапету, а Евпсихий Гадович склонился над лежащей без сознания девушкой:

– Куда же ты опять вляпался, Цыпленочек?

Дрожащими пальцами домовой провел по бледной щеке, перемазанной кровью, и беспомощно оглянулся на присутствующих.

– Что здесь произошло?

Вообще не понимаю, что произошло. Только что мы смеялись, и я даже почти без стеснения рассказывала подругам об Алексе и о своем семейном положении, а в следующее мгновение Фифа кричит что-то о ненависти и хохочет, как сумасшедшая, и в меня летит огненный рой пугающих размеров.

Не знаю, что случилось раньше: я создала в противовес высокую стену из воды или вспомнила о том, что мне это категорически нельзя делать. Но факт остается фактом: стена возникла между нами и Сафской, и почти сразу на меня обрушилась нечеловеческая слабость, гораздо хуже, чем в прошлый раз. Я только успела заметить, как Сафскую смыло с крыши гигантской волной, а потом глаза закрылись против моей воли. Я словно сама очутилась под той толщей воды, которую только что вызвала и не смогла удержать. В ушах шумело и трещало, поэтому слова и крики остальных участниц ночных посиделок на крыше до меня долетали искаженными обрывками и не имеющими смысл междометиями.

Проклятье, Алекс мне голову оторвет! Он же велел мне не пользоваться стихиями, не встревать ни во что. И быть осторожной! Еще подумалось о том, что надо срочно предупредить девчат… А вот, о чем именно предупредить, уже как-то не думалось. Междометия, крики и звуки ночной Школы Добра слились в один сплошной гул, плавно перетекший в тихий шепот леса. Приятный ветерок подул, щекоча лицо, бережно коснулся мокрых щек, и я открыла глаза.

На этот раз солнца не было. На этот раз над лесом щербато подмигивала стремительно похудевшая луна. Я по-прежнему была босиком и все в том же желтом платье. А вот собеседник мой изменился.

Начнем с того, что на этот раз он был не один, а в компании мрачного типа в жутком балахоне с остроконечным капюшоном, опущенном на глаза. Известный же мне Страж дополнил уже виденный мною ранее образ пирата кожаным жилетом и элегантной бородкой, которую он нервно пощипывал, бросая на меня странные заговорщицкие взгляды.

– Так, значит, ты и есть та, кто изъявил желание заплатить долги за отступников?

А? Я даже по сторонам огляделась непроизвольно в поисках того, к кому мрачный мужик обращался.

– Она, – кивнул Страж и загадочно подвигал бровями, не сводя с меня немного безумных горячечных глаз.

– Я? – демон сдавленно застонал, а я обернулась к таинственному мужику. – Послушайте, я не совсем понимаю...

– Я вижу, – он нервно махнул рукой в сторону моих босых ног. – Пора уже определиться, девочка. Делай свой выбор и не морочь мне голову. Ты видела глаза этого существа? – и бессовестным образом ткнул пальцем в бок Стража.

Я еще раз заглянула в эти самые глаза и пожала плечами:

– Ну, да... А в чем?..

– Ты до него дотрагивалась?

– Ну, если быть совсем точной, то это он до меня дотрагивался... Но технически, да.

– И чего же тогда ты ждешь? – остроконечный капюшон раздраженно дернулся, а я почувствовала себя как в дурном сне, когда все вокруг указывает на то, что ты в курсе происходящего, а ты не понимаешь ровным счетом ничего, а потому страдаешь от приливов неловкости и стыда. Впрочем, кажется, это и было всего лишь странным сном.

– Я же вижу, – продолжил незнакомец. – И твою переменчивую натуру, и мятущийся дух, и слияние пяти стихий, и даже твою растерянность по поводу происходящего.

– Конечно, – проворчала я. – Не будешь тут растерянной, когда вообще ничего не понятно.

– Да что непонятного? – вспылил Страж, вызвав недоуменный возглас у мрачного типа. – Жертвуешь ты всеми своими стихиями, чтобы освободить тринадцать отступников или посылаешь нас к чертям собачьим?

Пожертвовать? Это сейчас так называется? Да я еще и приплатить готова тому, кто избавит меня от этого мучительного "дара". Не раздумывая ни секунды, я облегченно выдохнула:

– Ох, разорви меня дракон! Я уже испугалась было... Да забирайте!

Страж громко вздохнул, а остроконечный капюшон пополз за спину, открывая лицо таинственного мужика.

– У меня они уже вот где, – я стукнула ребром ладони по шее, обозначая степень своей усталости. – Только можно побыстрее, а? А то у меня там муж волнуется. Наверное.

– Даже так?

Незнакомец удивленно приподнял брови, протянув руку, ухватился за мой подбородок и заглянул мне в глаза, видимо, выискивая в них какой-то тайный умысел.

– И даже награды не попросишь?

Награды? Да как же вы не понимаете, что спокойная жизнь без темного трона, без светлой короны, без заговоров, без тайн, без интриг и всего остального – это даже больше, чем награда. Это... я же даже мечтать о таком не могла! Награды... Я мельком глянула на Стража, вспомнив его слова о том, что поблагодарить я его потом успею, и протянула к нему руку в признательном жесте.

– Потом, – прошептал он одними губами и обернулся к незнакомцу. – Судья, ваше слово.

Тот пожал плечами и произнес одно слово:

– Ступайте.

И после этого невидимые ледяные пальцы сжались на моем сердце и потянули из него золотые звенящие болью нити. Почему мне никто не сказал о том, что будет так больно? Почему никто не предупредил о выкручивании суставов и обжигающей кожу агонии? Отчего я не знала, что смерть – это музыка, ревущая ветром в ушах?

Я тонула, я горела в пламени, задыхалась и замерзала, пока чьи-то руки не выхватили меня из этого сумасшествия, возвращая к жизни своей силой и нежностью.

– Терпи, девочка! – настаивал глухой голос. – Это только умирать легко, а жить очень больно. Терпи. Еще немного осталось.

А затем очередная вспышка. И судорогами сводит ступни. Я скрежещу зубами от боли так сильно, что они, кажется, крошатся.

– ...чуть-чуть. И будет хорошо и спокойно. Надо только выдержать...

Мороз чередуется с жарой. Я то плавлюсь свечой, то превращаюсь в сосульку. И всему этому не видно конца.

– Я знаю, больно... Должно быть больно, когда душа обнажается. Но ты сильная, ты...

Голоса меняются. Остается только боль и сильные руки, не выпускающие меня из объятий ни на секунду.

Все длилось до бесконечности долго, а потом вдруг закончилось, лопнуло, словно мыльный пузырь, брызнув мне в лицо липкой горьковатой жидкостью. Я закашлялась и открыла глаза.

Я думаю, какое-то время я не то чтобы не понимала, где я, мне кажется, я даже не знала, как меня зовут. Я просто лежала там, где лежала, и прислушивалась к себе, к тишине внутри себя и к отсутствию боли. И только спустя время я спустила с кровати ноги и огляделась по сторонам.

Пахло лавандой и воском. Откуда-то издалека доносился чей-то смех. Чтобы как-то определиться со своим местоположением, я подошла к окну. Откровенно говоря, я до ужаса боялась сделать первый шаг, мне казалось, что стоит мне только встать на ноги или совершить любое другое движение, как затаившаяся где-то внутри меня боль вернется.

Но я без труда прошла три метра, отделявшие мою кровать от подоконника, и в моем самочувствии ничего не изменилось. Ну, если не считать того, что я стала себя ощущать немного увереннее.

За стеклом была главная площадь Школы. Это порадовало. Школа утопала в золотой осени. И это напрягло. Сколько времени я провела в призрачном лесу? Потому что я точно помню: в тот день, когда Аврорка приглашала меня на свой девичник, все деревья на главной площади шелестели зеленой листвой.

Я пошевелила пальцами, раздумывая над тем, стоит ли мне проверить, как там поживают мои стихии, но решила не рисковать. Вместо этого я распахнула створки, впуская в комнату вязкий осенний воздух, который я и поспешила вдохнуть полной грудью.

Дверь отворилась неслышно. Ну, по крайней мере, я не слышала, как она открывалась. Заметить же тот факт, что я больше не одна в комнате, мне помог звук поспешных шагов и громкий выдох.

Алекс обнял меня еще до того, как я полностью к нему развернулась.

– Ты вернулась.

Я кивнула, хотя он ни о чем не спрашивал, откинулась назад, чувствуя себя как никогда спокойно в кольце его рук, и незнакомым сиплым голосом произнесла:

– Кажется, я освободила мрачных демонов пограничья.

– Я знаю, – Алекс прижался губами к моей шее. – Я люблю тебя.

Я едва не расплакалась, честное слово, попыталась вырваться из его объятий, чтобы обнять самой, но он не позволил. Он только крепче сжал меня и спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

Я задумалась, прежде чем ответить.

– Странно... Легко. И хорошо, потому что ничего не болит.

Еще один невесомый поцелуй в плечо, а следом за ним безапелляционное требование:

– Скажи, что любишь!

Я замерла, не веря своим ушам.

– А ты сомневаешься?

– Скажи!

Я все-таки умудрилась извернуться так, чтобы заглянуть мужу в лицо. Он выглядел несчастным, измученным и, наверное, немного запутавшимся.

– Я люблю тебя, – заверила я. – И я не понимаю, мне обижаться или пугаться.

Судя по всему, я довольно длительное время была больна. И что я слышу, придя в себя? Какие-то непонятные подозрения? Алекс смотрел мне в глаза некоторое время, тихо и внимательно, а потом моргнул и опустил взгляд на мои губы.

– Не бросай меня больше.

– Да я же...

Он без слов подхватил меня на руки и, ничего не объясняя, понес к двери.

– Алекс!

– Прости, не могу здесь больше. Ненавижу эту комнату. Знаешь, сколько дней я просидел здесь, думая, что ты никогда...

Он сглотнул и отвел глаза, а я едва слышно прошептала:

– Сколько?

***

Первая ночь прошла почти спокойно, если не считать того, что никому не удалось Юлку разбудить. Это была последняя возможность выспаться, а он упустил ее, любуясь веснушками и розовыми губами, прислушиваясь к ровному дыханию и глупо надеясь на то, что утром она придет в себя.

Утром начался кошмар, который, не прекращаясь ни на секунду, длился почти тринадцать суток. Тринадцать дней непрерывных болезненных стонов и рвущих душу криков. А он мог только беспомощно согревать ледяные руки, массировать ступни, которые выкручивало страшными судорогами и менять компрессы в моменты жара.

Александр Волчок-старший появился на исходе первого дня, мрачно выслушал сумбурный рассказ, велел не отходить от дочери ни на шаг и заперся в кабинете с ректором Ясневским. Они обсуждали что-то несколько часов, а потом исчезли оба в неизвестном направлении.

Правда, Волчок-старший очень быстро нашелся во дворце. Ну правильно, как ему отлучиться от двора надолго... Тем более сейчас...

Зато его жена появилась с приходом второй ночи и изводила своим скорбным видом и не терпящими возражений приказами почти двое суток.

На четвертое утро ее силой увез домой старший сын, а на посту у Юлкиной постели Элеонору сменила бабушка. Та еще ведьма...

Волчки менялись, а Александр оставался. И чувствовал себя он рядом с ними как никогда одиноким и беспомощным.

Спал ли он в эти две недели? Бывало, забывался, проваливаясь в липкий кошмар. Пробовал достучаться до любимой во сне, но просто не чувствовал ее. Она была рядом и при этом пропадала неизвестно где!

К обеду одиннадцатого дня, когда наступило очередное затишье перед бурей, Александр не выдержал. Он расплакался, зарывшись лицом в пахнущие зимней свежестью волосы, он умолял вернуться, он требовал чего-то, жаловался, клялся и даже угрожал. Но все бесполезно.

А вечером вернулся отец, уставший и постаревший лет на сто или двести.

– Тебя ждут в пограничье, – сообщил он и прикоснулся к спине сына. – Обещаю, я буду с ней, пока ты не вернешься.

Было бы куда возвращаться. Потому что если Юлки не станет...

Всегда мрачный и по-зимнему серый пограничный лес испугал неожиданным буйством красок. Александр почувствовал приступ непонятной паники и замер столбом у камня Судии, заметив, что на поляне есть еще люди.

У кривой сосны, согнувшись в три погибели, стоял Павлик Эро и о чем-то шептался с сидящей на корнях девочкой, в которой Алекс с удивлением узнал бывшую волчицу, бывшую рабыню, бывшую бездомную и абсолютно свободную приемную дочь ночного коменданта Школы Добра Сонью Ингеборгу Уно.

Взвесив мысленно все имеющиеся данные, вспомнив прочитанные в детстве сказки и поборов в себе первобытное и нерациональное желание сломать Паулю нос, Александр шагнул к парочке.

– Нас должно быть пятеро. Я вижу только троих, – Эро распрямил плечи и задрал подбородок. Очень удобно задрал, снизу в него замечательно можно было бы врезать кулаком.

– Протри очки, – хмыкнула Сонья. – На нем завязано две стихии. А пятый умер.

– Это проблема.

Да, черт возьми! Гребаная проблема! Без вывода гениального сыщика Александр Виног ни за что бы не догадался, что он в полном дерьме.

– Все будет хорошо, – неожиданно спокойным голосом проговорил он. – Я готов отдать все.

– Не ты один! – Эро воинственно сжал кулаки.

– Поплюйтесь еще! – хмыкнула Сонья и поднялась на ноги. – Я тоже ее... я ей многим обязана.

А потом камень Судии задрожал, и из синеватого пламени на поляну шагнул мужчина в красном плаще с остроконечным капюшоном.

– Вы пришли говорить за ту, которая пожертвовала собой, чтобы освободить отступников?

– Я пришел говорить за нее! – Александр бросил на своих спутников предостерегающий взгляд и вежливо склонил голову перед судьей.

– А... Видимо, ты и есть тот самый муж, который, наверное, волнуется, – Судья хмыкнул, а темный принц растерялся. Читал ли он где-нибудь о том, чтобы Судья проявлял эмоции? До недавнего времени Александр думал, что он ими вовсе не обладает.

– Она... нужна мне.

– Не тебе одному.

Кивок в сторону долговязой фигуры заставил скрипнуть зубами.

– Благодаря ей впервые за тысячи лет граница осталась без Стражей.

Усилием воли отбросить крамольные мысли о том, что Разделенные миры давно пора соединить назад, и покорно склонить голову.

– Возьмешь на себя командование гарнизоном? – предложение было произнесено с вопросительной интонацией, но не было вопросом.

Александр кивнул.

– Она не просила награды у... тех. И откровенно говоря, не знаю, снизойдут ли они хотя бы до "спасибо"... Но она миленькая. Насмешила меня.

Судья рассмеялся скрипучим пугающим смехом, который вдруг оборвался на высокой ноте.

– Оставьте себе, что имеете... Зачем мне бездарные Стражи?

– Стражи? – Александр непонимающе посмотрел на красный капюшон. – Я думал, я один...

– За все надо платить. Ты платишь за жену, жена за свободу и право быть собой, девчонка за чужую жизнь, а парень за неожиданный подарок, о котором он еще не знает.

Судья снова хмыкнул.

– По-моему, все справедливо. Нет?

Александр не смотрел в сторону Соньи и Пауля, боясь увидеть на их лицах отказ.

– Вам даже повезло! Вы не преступники. Мы не станем привязывать вас к лесу... очень сильно. Живите. Учитесь. Но не забывайте о том, что у вас теперь есть долг перед Вечным.

Еще один смешок, и у Александра заболели зубы.

– Положительно, мне все больше нравится эта идея. Устал я от серости. Два темных Стража и два светлых, думаю, сохранят равновесие не хуже тринадцати безликих демонов.

Судья достал из кармана плаща деревянную печать и вручил ее Александру со словами:

– Подержи-ка! Где-то у меня тут... А, вот!

Из левого рукава жестом фокусника выдернул перетянутый синей лентой свиток и торжественно проговорил:

– Сим повелеваю!.. А, к чертям этот апофеоз... Короче, владыка приграничных земель, вступай во владение, нанимай служак, отстраивай границу... И это... – поманил Александра пальцем, а когда тот подался вперед, прошептал:

– Не верь отступникам.

И после этого развернулся и исчез в полыхнувшем синим огнем камне.

– Они больше не отступники, – проговорил Алекс и сжал в кулаке свиток.

***

По ощущениям я проплакала целый год и еще десять лет боялась выйти из комнаты и посмотреть в глаза Павлику и Сонье. Страшно подумать! Из-за одного непродуманного шага я испортила жизнь трем близким мне людям.

– Не умер бы Эро и без твоих глаз, – ревниво ворчал Алекс, не забывая при этом успокаивать меня и говорить, что ничего страшного на самом деле не случилось.

– Не стоит относиться к этому как к проклятию или наказанию. Это всего лишь работа, хорошо?

Я неуверенно кивнула, а Алекс продолжил:

– Не самая плохая, между прочим, работа. Ну, подумай сама! Что бы меня ждало? Ездить по городам в поисках подработок? Устроиться в какой-нибудь магистрат? Остаться у отца вечным аспирантом, а в будущем преподавателем? Юлка, какой из меня профессор?

– Очень симпатичный, – искренне заверила я, чем вызвала у него веселый смех.

Может, оно и к лучшему. По крайней мере, не будем мелькать перед голодными глазами местных любительниц засмотреться на чужого мужа. А следом за этой немного успокаивающей мыслью пришла другая:

– И как же теперь? – я вцепилась двумя руками в Алекса и прижалась к его груди. – Я теперь что же, буду здесь одна? Без тебя?

И снова захотелось плакать.

– Солнышко, но я бы в любом случае не находился при Школе все время. У меня были другие планы на будущее, но и владыка приграничных земель не самый плохой вариант.

Он забавно приподнял брови, произнося свой новый титул, и я, не выдержав, рассмеялась.

– А кто тогда я? Владычица?

Вот смеху! Юлка Волчок – владычица пограничья!

– Владычица, – серьезно кивнул Алекс. – Моего сердца.

– А если серьезно? – спросила я, изрядно смутившись и спрятав глаза.

– А если серьезно, то тяжело будет только первое время, пока все устроится. Довольно сложно будет построить границу. Там же ведь нет ничего... Но тут я надеюсь на твои божественные связи, – Алекс мне подмигнул и поцеловал в нос. – Ну и, конечно же, скандал...

– Какой скандал? – пискнула я испуганно. – Зачем скандал? Опять?

Александр пожал плечами, а потом с хитрым видом достал из секретера свиток, перевитый синей ленточкой:

– Подожди, я тебе сейчас зачитаю... Ага. "Постановление. Светлый трон, равно как и Темная корона обязуются снабжать новую границу всеми необходимыми средствами и ресурсами. А также им вменяется в обязанность назначить Стражам пограничья достойное жалованье, выплачиваемое ежемесячно от сего дня и до окончания их службы".

Снова подмигнул мне и добавил:

– Вот увидишь, они еще обязательно переругаются из-за того, кто кому и сколько должен платить.

И оказался неправ. Оба двора, как светлый, так и темный, казалось, вообще не обратили внимания на тот факт, что границу между мирами больше не охраняют призрачные демоны.

Скандал грянул с другой стороны и ударил исключительно по Вельзевулу Аззариэлевичу.

Это случилось примерно через неделю после того, как Алекс уехал в свой первый рейд в пограничье. Само собой, я вся извелась и расплакалась не один раз, собирая его в дорогу.

– Ты меня, как на войну провожаешь, Юлка! Прекрати реветь немедленно! – ворчал он, но по лицу было видно, что ему приятны мои волнения и тревоги. – Я приеду через месяц. Увидишь! Ты даже двоек нахватать не успеешь.

Нахал, как будто у меня были когда-нибудь двойки.

А затем пришло сообщение из эфората о том, что расследование смерти девицы Ифигении Сафской подошло к концу. И директору Ясневскому предлагалось ознакомиться с некоторыми бумагами, найденными на квартире упомянутой девицы, а также с выводами, к которым пришел главный эфор столицы в связи с этим делом.

Вельзевул Аззариэлевич бумаги изучил, с выводами ознакомился сам, не посчитав должным ознакомить с ними публику в лице любопытствующей меня.

– Муню на ночь одолжишь? – спросил он неожиданно хмуро и тоскливо.

И я поняла, что в деле каким-то образом замешана моя дрожащая свекровь, чтоб ей провалиться, в чем я этой же упомянутой ночью и убедилась. Неспокойная выдалась ночка, грустная, пьяная и музыкальная, по крайней мере, у меня с Авроркой. Мы с ней закрылись в моей осиротевшей без Алекса комнате и пили вишневку, а через открытое по случаю неожиданного бабьего лета окно доносился увеличенный магическим образом голос:

– Вот ты, вот я –

В прошлом дружная семья.

Все, что было, вдруг уплыло –

Вот и вся история.

После первого исполнения песни народ высыпал во Школьный двор, ожидая явления директора Ясневского или, на худой конец, ночного коменданта. Но ни того, ни другого видно не было. У флагштока на минуту появился капитан да Ханкар, вздохнул тяжело, посмотрел на звездное небо и, сопровождаемый припевом из пельменного хора, вернулся к себе, даже не велев рекрутам разойтись по казармам.

А над Школой Добра до утра звучало рвущее мою душу на части:

–Ты пойдешь налево,

А может быть, пойдешь направо.

Ты ведь королева,

Ты имеешь право

На любой ход.

Дней десять школьники и школьницы сплетничали только на одну тему: что это было и кто виноват. А потом все забылось, и потекла спокойная студенческая жизнь, насколько она может быть спокойной, конечно.

Алекс неделями пропадал в пограничье, взяв на себя все обязанности по общей работе на время нашего доучивания и окончательного взросления. До которого, как показала ночь Разделения миров, лично мне - как пешком до луны.

История одной объяснительной, написанной Юлианой Волчок по факту нарушения правил проживания в общежитии

Празднование Разделения миров для меня началось с обидных слез, потому что еще накануне вечером Алекс заявил, что этот праздник мне придется отмечать без него, потому что, видите ли, в такую опасную для пограничья ночь хотя бы один Страж должен находиться в гарнизоне.

– Тогда я приеду к тебе! – предложила я, все еще не веря, что останусь в одиночестве в ночь вселенского потопа в Школе Добра и всеобщей радости в обоих из миров.

– Юл, – Алекс хмурился на меня из зеркала. – Ну, не дуйся! Мы же тысячу раз уже говорили об этом. Здесь ничего не готово. Здесь холодно. В конце концов, здесь сейчас просто опасно.

– Между прочим, это и моя работа тоже, – попробовала зайти с другой стороны я.

– Не сочиняй! – отрезал муж и раздраженно дернул бровью, а потом поспешил добавить ласковым голосом:

– Солнышко! У нас будут сотни праздников, успеем еще напраздноваться.

Но поздно. Я обиделась. Простились холодно, и я, конечно, полночи уснуть не могла, вертелась и злилась на всех на свете и на себя в том числе.

А утром мною единолично было принято решение: несмотря на категорический запрет мужа – на запрет дирекции уже давно никто не обращал внимания – в обязательном порядке принять участие в водяной войне.

Сандро помешал мне на первом курсе.

Мое физическое отсутствие в Школе во время праздника – на втором.

И уж запрет темнейшества, на которое я вообще обиделась, не остановит меня на третьем.

В самый разгар веселья, когда мы мокрые и запыхавшиеся удирали из ботанического крыла, неразумно прихватив с собой орудие преступления в виде пустого ядовито-розового ведра, в коридоре, хмурый и бледный, появился Евпсихий Гадович.

– Капец! – простонала Аврорка. – Опять отработку назначит.

Меня же искренне волновало совсем другое. Во-первых, было стыдно перед домовым. А во-вторых, становилось тоскливо от мысли, что Алексу теперь точно доложат о моем участии в празднике.

Евпсихий Гадович смерил нас грустным взглядом, с минуту рассматривал лужицу, которая моментально натекла с наших юбок на пол, и вздохнул.

– В мой кабинет!

В просторном кабинете ночного коменданта было тепло и сухо и, к счастью, не было ковров.

– Садитесь за стол, пишите объяснительные.

– А что тут объяснять, и так же все понятно... – Аврорка с мрачным видом поставила ведро на пол и села на краешек предложенного стула.

– Пишите! – домовой подтолкнул к нам стопку бумаги и подставку с перьями и карандашами.

Ну, вот какая же несправедливость! Обливались водой все, а поймали именно меня.

Решительным почерком я вывела в верхнем правом углу:"Ночному коменданту общежития Школы Добра Роду Евпсихию Гадовичу".Переместилась на строчку ниже и, красиво округляя буквы, написала:"ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА".

Задумчиво вгрызлась в кончик карандаша, размышляя над тем, с чего начать. В конце концов, решила начать с правды.

"Вечером накануне праздника Разделения миров, томимая тоскою и одиночеством я направилась в гости к своей подруге Авроре..."

– Аврорка, как тебя по батюшке? – спросила я громким шепотом, тайно гордясь оборотом про тоску и одиночество.

– Можно без отчеств, – проворчал Евпсихий Гадович.

"...Леонидовне Могиле, –продолжила выводить аккуратные буквы я.– После легкого ужина мы решили вынести мусор из комнаты. Мы вообще каждый вечер выносим мусор, чтобы в комнате не завелись тараканы, мыши и прочие паразиты. На обратном пути, с пустым мусорным ведром в руках, мы встретили знакомых ребят, которые учатся на ботаническом отделении. Они обрадовались и позвали нас к себе в гости. Мы сначала хотели отнести пустое мусорное ведро к себе в комнату, но они так настойчиво звали, что мы не смогли отказаться".

Я перечитала написанное, довольно кивнула и продолжила с красной строки.

"Кто бы мог подумать, что в ботаническом корпусе меня с пустым мусорным ведром в руках застукает ночной комендант. Мало того, исходя из моего грустного вида, сделает неутешительные выводы о том, что я могла облить Человека из мусорного ведра.

На самом деле, я хорошая студентка и почти отличница. В связи со всем вышесказанным мне остается только торжественно поклясться, что никогда больше я не пойду ни праздничным вечером, ни предпраздничным, ни постпраздничным, ни даже вообще не вечером в ботанический корпус с пустым мусорным ведром. С уважением, студентка  третьего курса Юлиана Александровна Ясневская".

Фамилию я выводила особенно тщательно, не сумев удержаться от довольной улыбки во все лицо.