В общем зале тишина стояла нездоровая. Школьники замерли на своих местах, вжались в кресла, и те, кто умел, стали невидимыми, а кто не умел – тот яростно об этом мечтал. А причиной всему был ректор Ясневский, стоящий за кафедрой на сцене.

Первокурсники боялись вздохнуть, не понимая, что старый седой черт делает в Школе Добра второкурсники, зная о происхождении Вельзевула Аззариэлевича, лишь гадали о том, кто мог довести уравновешенного ректора до боевой формы и зверского настроения. Третьекурсники почти все были пьяны, ибо уже начали праздновать медиум, поэтому они единственные плевали на происходящее в зале. Студенты четвертого курса испуганно сжались под сценой, опасаясь, что ректорский гнев как-то связан с каникулами по обмену. И только пятикурсники совершенно точно знали что происходит, а потому мечтали испариться, растаять утренней дымкой и провалиться сквозь землю.

– Всех с началом учебного года! Чтоб вас разорвало! – начал Вельзевул Аззариэлевич и голос его, многократно усиленный, докатился до школьных ворот, вспугнув задремавшего охранника.

– За двести лет, за все двести моих директорских лет у меня не было такого идиотского выпуска! – продолжал громыхать ректор. После его слов большую часть зала отпустило. И правда, чего бояться, если дело касается "выпуска". – Как такое возможно? Почему все сразу? За что мне это?

Вопросы были исключительно риторическими, поэтому никто даже не пытался на них ответить.

– Начнем по порядку, – рыкнул старый черт. – Где проклятые всеми богами ботаники?

Ботаники в лице старосты курса побледнели и встали со своих кресел. Ректор смерил поднявшегося студента презрительным взглядом и спросил:

– Вас за пять лет хоть чему-нибудь научили?

Тяжелый студенческий вздох.

– Это что за фигня была с говорящим деревом? Это же международный скандал! Да я вас за этого Буратину со свету сживу, вы у меня до госов не доберетесь!

– Мы не виноваты, – пискнул староста курса. – Дерево нормальным было, это нам химики экспериментальной живой воды подсунули просто...

– Химики???? – заорал Вельзевул Аззариэлевич. – Я вам сейчас дам химиков! Свою голову иметь надо! Где эти химики?!

Гениальные Ручки вскочил с предпоследнего ряда, и вокруг него сразу образовалась полуобморочная не дышащая зона.

– Вельзевул Аззариэлевич, – проблеял староста химиков тонким голосом. – Ну, вы же сами говорили, наука любит риск. Вот мы и рискнули... И ботаники сами опытный вариант уперли, никто им его специально не подсовывал... И вообще... кто ж знал, что у этого реактива будет побочный эффект...

– Побочный эффект? Иди сюда, умник, я тебе за этот нецензурный эффект язык оторву!.. Вы знаете, что этот ваш Буратино на детском празднике устроил? Да я заеба... кхы... заколебался на гневные письма родителей отвечать! Вы где вообще таких слов набрались, сволочи? Это школа Добра. ДОБРА!!!!! – рявкнул так, что стеклянная люстра под потолком испуганно зазвенела. – Вам такие слова по определению знать не положено!

Тищенко хлюпнул носом и опустил очи долу.

– Ладно. Теперь феи. Что вы там нафеячили в лагере лесорубов? Зачем, я вас спрашиваю, вы им любовное зелье в колодец подсыпали? У них же там на двадцать километров вокруг ни одной бабы нет!!!

Огромная двухметровая фея – и почему у феек староста каждый год меняется? – поднялась с первого ряда и пробасила:

– Виноваты, простите, мы пьяные были...

– Что-о-о-о-о-о??? Да вы обалдели, говорить мне об этом?

– А что? Мы ж на каникулах и в неурочное время... И потом, дровосеки не в обиде... Мы с химиками договорились, они нам стирающее память зелье дали...

– Убью... – прошипел ректор и, кажется, раздулся еще больше...

– Там хорошее зелье, Вельзевул Аззариэлевич! Не переживайте, – подал голос Тищенко. – Вы в конце учебного года сами проверять изволили.

Ректор громко и тяжело задышал, стараясь не вспоминать о том, как именно он проверял это зелье.

– Черт с вами, – наконец проворчал старый черт, и химики с феями выдохнули. – Теперь зоологи. Кто подговорил ежика бегать по лесу и петь песенку Колобка? Признавайтесь сами, иначе будет хуже. Где вообще ваш староста?

– Это не ежик был, – послышалось справа.

– А кто? – опешил ректор.

– Колобок...

– А почему он матерился на весь лес, как рота королевских гвардейцев?.. Так, стоп, молчите! Я догадался! Химики, вы сколько литров этой экспериментальной бурды выгнали?

– Не переживайте, Вельзевул Аззариэлевич, больше не осталось...

– Понятно! – процедил ректор сквозь зубы. – Вопрос дисциплины в этом учебном году беру на личный контроль. И все эксперименты впредь только в лаборатории и с моего письменного разрешения!

Пауза затянулась.

– Ладно. Зоологам по практике незачет.

– Почему незачет-то? – возмутились зоологи скопом.

– Зачет поставлю, когда Колобка поймаете и объясните ему, что он не ежик. А то он уже всех ежих в волшебном лесу перепортил.

На заднем ряду громко заржали, и ректор внимательно посмотрел в ту сторону. Нарушитель вмиг забыл, из-за чего он смеялся, и очень резко задумался о смысле бытия.

– Теперь предметники. И предметницы, мать их за ногу!!!! – заорал ректор и охранник у школьных ворот на всякий случай спрятался в сторожку.

– Не выдай, – пискнула я затравленно, когда сидящий рядом со мной Веник начал подниматься. Он бросил на меня злобный взгляд и ничего не ответил.

– Где эта фея-крестная?

– Она не фея, – проворчал Веник. – Феи на другом факультете учатся.

– Кто эта идиотка, я тебя спрашиваю? И не притворяйся, ты прекрасно знаешь, о чем речь.

Веник вздохнул и, скосив правый глаз на молитвенно сложившую руки меня, решил идти напролом.

– Я не вполне уверен, о чем именно вы сейчас говорите, Вельзевул Аззариэлевич. В моей команде пятнадцать человек, так что я немного растерян... Неужели и мы завалили практику?

Ректор пошел красными пятнами.

– Какой именно инцидент вас беспокоит? – прямо спросил Веник, надеясь, что старый черт не пойдет против личной просьбы "пострадавшего" и не станет рассказывать, что именно я натворила.

– Вениамин, – в голосе главы Школы Добра послышались ласковые нотки. – Просто назови имя.

Веник вздохнул.

– И я клянусь освободить тебя от госов.

На этот раз вздохнул весь зал.

– Все госы автоматом, Вениамин. Ты меня хорошо слышишь?

Веник набрал полную грудь воздуха, и я зажмурилась.

– А давайте она сама разберется, Вельзевул Аззариэлевич, а?

От такой наглости ректор растерялся, даже как-то сдулся немного. Осуждающе посмотрел на нашего старосту.

– Смерти вы моей хотите, – махнул на нас рукой Вельзевул Аззариэлевич и вышел вон из зала.

– А что у вас случилось-то, а? – ткнула меня в спину Ласточка, когда дверь за ректором закрылась.

– Понятия не имею, – отмахнулась я, стараясь не смотреть на Веника и боковым зрением замечая, что у левого выхода, нервно переминаясь с ноги на ногу, топчется соучастница моего преступления. – Извини, меня там ждут.

Я вежливо улыбнулась и, с трудом удерживаясь от того, чтобы перейти на бег, направилась к Сонье.

– Я только что видела ЕГО в Школе, – прошипела она и сделала большие глаза. – Он нас убьет.

– Не убьет, – я поспешила успокоить подругу, схватила ее за локоток и уволокла подальше от общего зала, где к нашему разговору уже начали прислушиваться.

– Тебя – нет! – волчица безрадостно кивнула и посмотрела на меня исподлобья. – Он к тебе уже сколько лет дышит неровно?

Я тяжело вздохнула и покаянно опустила голову:

– Много…

– А может, он нас не заметил? – Сонья посмотрела на меня просительно, словно это от меня зависело, заметил нас Павлик или нет.

– Сомневаюсь… Ты же знаешь, у него глаза на затылке.

– Ох-х-х-х…

Действительно, ох. А ведь все так хорошо, я бы даже сказала, героически, начиналось.

Дело было в пятницу. В последний рабочий день последней в моей жизни летней практики. Сонька, не в первый уже раз, между прочим, напросилась со мной. И я не могу сказать, что я не понимала причин ее желания поработать бесплатно моей девочкой на побегушках. Понятное дело, практику мы проходили не где-нибудь, а в замке графа Д… Того самого легендарного графа, чьим именем уже не одно столетие крестьянки пугают расшалившихся детей.

Солнце уже ползло к горизонту, а мы все еще загорали на крыше самой высокой башни замка, не имея в себе ни сил, ни желания встать на ноги и спуститься на бренную землю.

– Жаркое в этом году лето, – разомлевшим голосом в сотый раз напомнила мне Сонька.

– Угу…

– Жалко, что закончилось уже…

– Угу…

– Если он не разрешит мне жить в общежитии, я его брошу, клянусь!

С момента своего поступления в Школу Добра и по сей день моя подруга говорила только на одну тему: что она сделает, если ее приемный отец все-таки пойдет на принцип и не разрешит ей жить в зоологическом крыле общежития.

Я в сто пятидесятый раз открыла рот, чтобы напомнить ей о том, что все студенты равны, что правила написаны одни на всех, но в распахнутом люке башни появилась кудрявая голова, и наш междусобойчик пополнился еще одним лицом женского полу: дочерью зловещего графа Д.

Она рыдала. У нее зуб на зуб не попадал, она размазывала по розовым щечкам слезы алмазной чистоты и алмазного же размера и совершенно ничего вразумительного не могла произнести.

Девчонке было лет двенадцать-тринадцать, и Сонья, увидев ее несчастные глаза, встала в стойку. После пятнадцати минут уговоров и просьб нам удалось выяснить следующее: граф Д. фактически оказался именно такой сволочью, какой казался. По словам маленькой Иры, он решил продать сластолюбивым извращенцам свою собственную дочь. И именно сегодня вечером, когда лишние свидетели его непотребств, то есть мы с Сонькой, отбудут из замка, простившись с его обитателями навеки, случится страшное: аукцион, в котором главным лотом будет выступать маленькая невинная девственница Ира.

Сонья подняла на меня наполненные рыдающей зеленью глаза и прошептала:

– Юл, сделай что-нибудь!

Что я могла? Маг я была самый посредственный, стихиями, в отличии от остальных стражей, почти не обладала. Ну правда, что толку от стихии времени, если будущее мне все равно не дается и все мои предсказания либо сбываются с точностью до наоборот, либо носят настолько странный и метафоричный характер, что понять сам факт пророчества можно только после того, как оно уже сбылось.

И прямо в тот момент мне даже не нужно было об этом напоминать Соньке, потому что после того, как я освободила Стражей, мы четверо каким-то непонятным образом просто ощущали направленность мыслей друг друга.

– Я помогу! – клятвенно заверила подруга и пальчиком подманила к себе нить воды, бросив на нее беглый взгляд сквозь розовое стекло своих очков.

– Ини, нет! – от ужаса я Сонью ее настоящим именем назвала. – Я не стану делать этого!..

Ох, иногда понимаешь, что лучше не слышать на подсознательном уровне мыслей друг друга.

– Признайся! – Сонька перешла на почти неслышный шепот. – Ты же и сама хочешь хотя бы раз в жизни использовать заклятие Мойдодыра.

Ох, как же она была права… Вельзевул Аззариэлевич после прошлогоднего удавшегося эксперимента с вызовом Мальчиша-Кибальчиша категорически запретил не утвержденные Ковеном к обязательному изучению заклятия практиковать за пределами тренировочного зала. Что же касается заклятия Мойдодыра, то все преподаватели дружно делали ужасные глаза и единогласно твердили:

– Нет! Никогда! Никакого разрешения!

А без разрешения, подписанного двумя учителями и заверенного у Ирэны в АДу, буквоед Евпсихий Гадович и на пушечный выстрел не подпустит к залу.

Заклинание было простейшее. И, на первый взгляд, совершенно безвредное. Мойдодыр, по слухам, вообще добрейший дух. Если ты, конечно, чист душой, сердцем и помыслами. Если же мысли твои черны – то... тут все учебники либо деликатно умалчивали о том, что будет в этом случае, либо мрачно намекали на нечто малоприятное. И от этого использовать данное заклинание хотя бы один раз в жизни, чтобы только посмотреть что получится, хотелось просто нестерпимо.

Мы с Сонькой одновременно посмотрели на все еще рыдающую Иру, и под нашими взглядами девчушка немедленно перестала плакать и испуганно спросила:

– Что?

Я поманила ее пальцем, а когда она придвинулась к нам вплотную, произнесла:

– Есть один вариант... Резонанс будет – ух! Но имей в виду: если хоть одна живая душа узнает о том, что это мы тебе помогли... – я многозначительно замолчала, а Сонька оскалилась в угрожающей улыбке. Стоит отдать ей должное – улыбаться она умела так, что даже я иногда пугалась.

Ира сглотнула и закивала на все согласным болванчиком.

– Это не шутки, – уточнила я. – Твой отец входит в круг приближенных к Темной короне, так что сама понимаешь. Либо ты держишь язык за зубами, либо...

В этом моменте моей речи Сонья мрачно сощурилась и чиркнула  кончиками пальцев по своему горлу.

– Я... я поняла... А может, вы просто мне бежать поможете, а?.. – во взгляде Иры промелькнула какая-то основательно напрягшая меня тоска, и я уже совсем было решила отказаться от задуманного, но Сонья посмотрела на меня решительно несчастными глазами, и я сдалась.

На подготовку ушло часа полтора, из которых мы минут пятнадцать спускались с башни на бренную землю и минут тридцать искали медный таз, без которого в непростом деле вызова духа Мойдодыра никак нельзя было обойтись. Как раз таз и вызвал мое волнение, потому что полной уверенности в том, что он именно медный не было ни в одной из нас.

– В конце концов, – я покрутила посудину в руках, – если ничего не получится, ты всегда сможешь просто удрать с нами, а уж в Школе Вельзевул Аззариэлевич придумает, как тебе помочь.

После моих слов на щеках Иры расцвели два лихорадочных пятна, и у меня под ложечкой возникло какое-то непонятное чувство, словно что-то чесалось внутри и настоятельно требовало немедленно бросить все и первым же дилижансом рвануть в Школу Добра.

С другой стороны, к вызову духа Мойдодыра уже все было готово, оставалось только дождаться, пока соберутся все участники аукциона... и я не смогла противостоять своей жажде знаний, а поэтому махнула  рукой на непонятные предчувствия.

Вооружившись учебником, условно медным тазом и массой энергии, мы спрятались во внутреннем дворе так, чтобы все время держать в поле зрения главные ворота.

– Можно я слово скажу? – прошептала Сонька, пока я возилась с привязыванием нитей к тазику. – Ну, пожалуйста! Что тебе стоит? Ты же и так все остальное сделала почти без моей помощи.

Я тяжело вздохнула. По технике безопасности, конечно, надо было все от начала и до конца делать самой, но я посчитала, что на такую мелочь вне тренировочного зала можно закрыть глаза, и кивнула.

А потом начали появляться гости.

Первым прибыл приличного вида седой мужичонка, в котором я с ужасом опознала главного эфора столичного эфората. В начале моих каникул он с семьей гостил в нашем поместье в пограничье. Надо же, а я была уверена, что он приличный человек. Сонька обозвала его нехорошим словом и проводила кровожадным взглядом.

Следующими двумя участниками аукциона оказались женщины. И я слегка напряглась. Впрочем, кто сказал, что среди дам не бывает извращенок?

– Еще один должен быть, – сообщила Ира и шмыгнула носом.

Последний прибыл, когда двор уже был полностью залит лунным светом, а я реально клевала носом. Высокий и длинноногий, он появился в воротах, коснувшись краем своей тени кончиков моих туфель. Я всмотрелась внимательно в казавшуюся знакомой фигуру и открыла рот, чтобы остановить все немедленно, но Сонька изо всех сил влупила приготовленным заранее молотком по днищу тазика и возопила:

– Карабарас!!!

Замок содрогнулся, а прямо в центр мощеного круглым камнем двора ударила красивая молния, на секунду залив окрестности пугающим молочным светом. И этой секунды мне хватило, чтобы рассмотреть последнего участника аукциона и осознать: нас с Сонькой, кажется, провели, как детей. Потому что в воротах замка графа Д. удивленным столбом стоял Павлик Эро, непонимающе моргал и хмурился. И кажется, нас не видел.

– Ох, йо... – простонала Сонья и с разгона упала на землю, попытавшись слиться с ландшафтом. Видимо, она тоже сложила два и два и поняла, что кто-кто, а второй Страж пограничья никак не может быть извращенцем, выкупающим у спятивших отцов малолетних дочерей.

Я не стала долго думать и последовала примеру подруги, споро забившись в тень и притворившись невидимкой. Тем более, что во двор высыпали другие проходящие практику в замке предметники и, собственно, наш наниматель.

– Что здесь происходит? – взревел он грозно и расправил широкие плечи. – Ирчонок, если это твоих рук дело...

Я с ненавистью посмотрела на бледного Ирчонка, а она только мстительно сощурилась, глядя на своего родителя, и отправила его шепотом в неоригинальное путешествие по всем известному адресу. И ее слова послужили сигналом к началу действий вызванному нами духу.

В центре двора, в том месте, куда попала молния, сначала закрутился маленький смерч, а потом появился хмурый человечек. Взглядом, полным страдания, он окинул всех присутствующих, и я поняла, что темнота для него не является помехой, потому что он устало вздохнул, заложил руки за спину, неспешно пересек двор, подошел к графу Д., посмотрел на него снизу вверх, запрокинув голову назад, погрозил пальчиком и в абсолютной тишине, повисшей над замковым двором, произнес чудовищным басом:

– Ах ты, гадкий! Ах ты, грязный! Неумытый поросенок!

Граф Д. моргнул и испуганно сделал один растерянный шаг назад:

– Что, простите?

– Почто, срамник, по ночам к чужим женам ходишь?

– Что-о-о-о-о?

– Сымай штаны, будем тебя уму-разуму учить.

Я зажмурилась и мысленно взмолилась о том, чтобы немедленно оказаться где угодно, только не там, где я сейчас была. Ну, и еще прокляла всех составителей учебников, которые постеснялись рассказать не в меру любознательным ученикам о том, какие именно методы воспитания использует данный высокоморальный дух.

В течение последующего часа мы увидели некоторое количество голых задниц и узнали об обитателях замка и его гостях столько всего интересного, что я серьезно стала опасаться за свою жизнь, памятуя об избитой истине о том, что свидетели долго не живут. Свидетели позора, тем более.

Итак, у графа Д. были две замужние любовницы, которых он поочередно и крайне регулярно навещал. Главный эфор умышленно мешал продвигаться по карьерной лестнице Паулю Эро, завидуя его молодости и таланту, Пауль Эро был сластолюбцем и при этом тайно любил замужнюю женщину. Та самая замужняя женщина зажмурилась в ужасе, ожидая собственного приговора, но дух только взглянул на нас с Сонькой мельком и переключил свое внимание на Иру.

– Думаешь, это потому что мы его вызвали? – спросила у меня подруга. – Или мы с тобой такие безгрешные?

Насчет моей безгрешности с Мойдодыром мог бы поспорить Евпсихий Гадович Род, но его здесь не было, а сама я благоразумно и скромно решила согласиться с духом, тем более что Мойдодыр приступил к перечислению  грехов той несчастной, спасение которой мы и затеяли этим вечером.

Маленькая Ира, как выяснилось, была большой аферисткой. Именно поэтому тем вечером в замок приехали главный эфор и его невезучий подчиненный. Что же касается двух женщин, то это были метрессы Храма Покорности, где Ире предстояло перевоспитываться ближайшие три года.

Сонька угрожающе посмотрела на девчонку и еще раз провела ребром ладони по своему горлу, намекая на будущее малолетней преступницы в том случае, если она проболтается, кто вызвал проклятого духа.

Угрозу волчицы Ира восприняла серьезно, и позже, когда вызванный дух растворился в воздухе сразу после того, как велел Фростику «сымать штаны», на вопросы разгневанного родителя отвечала путано, многозначительно вздыхала и плакала.

– Ирочка, кто тебе помог? – ласково спрашивал граф Д., потирая свою пятую точку, которая основательно пострадала во время встречи с праведным духом Мойдодыром. – Ты бы сама до такого не додумалась.

– Не додумалась… – вздыхала преступница, а мы с Сонькой прятались от Павлика, который только по нашим виноватым лицам сразу бы обо всем догадался.

– Так кто?

– Добрая фея… – Ира пожала плечами, а в мое левое ухо зашептали голосом Веника:

– Зуб даю – это ты его вызвала, вредительница!

– Это был научный эксперимент, – ответила я едва слышно.

Мне же все тем же злым голосом сообщили, куда я могу засунуть свои эксперименты, пообещали нажаловаться мужу, поблагодарили за веселье и намекнули, что растворись дух минут на десять позже, мало бы мне не показалось.

Граф Д. горячился, рвал и метал, требовал сатисфакции, метался по замку, но все напрасно. Тогда он вызвал к себе в кабинет всю нашу предметницкую бригаду и, выстроив нас в шеренгу, заявил:

– Я знаю, что это кто-то из вас. Больше некому. И я добьюсь правды. Я буду жаловаться директору. Я дойду до королевы. Я…

Дальше я не стала слушать, разумно усомнившись в том, что страшный и ужасный граф на самом деле расскажет королеве о минутах своего позора. А вот ректору Ясневскому он все-таки рассказал. И внезапное появление Павлика в Школе весьма прозрачно намекало на то, что сыщик занялся расследованием этого дела.

– Поговори с ним, – шипела мне в ухо Сонья. – Покайся, улыбнись и он все простит. Он же ходит за тобой, как привязанный… Ой, прости!

Чего уж извиняться, так оно и есть. Привязанный.

Павлик обнаружился в летней беседке. Он с интересом следил за тем, как толпа муравьев куда-то волокла труп огромной гусеницы. Я остановилась в шаге от его спины и негромко покашляла, а Эро, не отрывая взгляда от земли, произнес:

– Ты хотя бы не смотрела, когда я штаны снимал?

– Не смотрела. Честное слово!

Сонька смотрела и комментировала все радостным шепотом.

– Врешь ведь... – Павлик, наконец, оторвался от захватывающей муравьиной истории и повернулся ко мне. – Граф в бешенстве, между прочим.

Я тяжело вздохнула.

– Прислал в Школу ноту протеста.

Еще один вздох.

– Думаю, я буду любить тебя всю жизнь.

Ох, разорви меня дракон!

– Паш...

– Я знаю. Просто хотел сказать тебе об этом, хотя бы раз.

Молчу, не зная, что на это ответить. Как принято реагировать в таких ситуациях? В какой книге вычитать правильные слова?

– Я ухожу из столичного эфората. Перевожусь ближе к пограничью. Думаю, теперь мы совсем редко будем видеться.

Может, оно и к лучшему. Может, расстояние и время помогут моему другу излечиться от несчастливой любви.

– Прости меня, Павлик, я не хотела.

– Увы.

Он грустно улыбнулся и вернулся к наблюдению за муравьями, а мне вдруг захотелось сделать для него хотя бы что-то. Я порывисто достала из ушей сережки и быстро протянула их другу.

– Вот, возьми.

Пауль восторженно ахнул, но посмотрел на меня недоверчиво.

– Тебе нужнее, а мне ни к чему. Во-первых, Шу... Алекс категорически запретил влипать в истории. А во-вторых, мне скоро будет не до того, если верить предсказаниям Вельзевула Аззариэлевича.

– И что он предсказывает? – Павлик улыбнулся, ожидая от меня очередной шутки, но я совершенно честно призналась:

– Семеро внуков! – и рассмеялась.

У Павлика вытянулось лицо, а мой альтруистический настрой испарился так же внезапно, как и появился. И кроме того, я увидела, как из семейно-преподавательского корпуса выходит Алекс, и сердце привычно ускорило бег, когда наши глаза встретились.

– Ты что, беременна? – прошептал Эро.

– Пока нет.

Я махнула другу рукой, улыбнулась на прощание и, придерживая юбки одной рукой, побежала навстречу своему любимому темнейшеству.