По милости своих неряшливых обитателей Медная цитадель всегда выглядела неказисто. Так что ужасные разрушения, оставшиеся после битвы двух могущественных волшебников, не особо бросались в глаза. Вокруг просто валялось больше камней, слой сажи и копоти на которых был толще обычного. Вместо сада теперь была воронка, а почти упавшая древняя башня накренилась еще на пятнадцать градусов. Ее подпирали на скорую руку сделанные деревянные брусья, которые трещали и гудели от напряжения, но пока выдерживали. Дюжине людоедов было приказано стоять, прислонившись к башне, до тех пор, пока еще несколько подпорок не окажутся на своем месте. Или пока не рухнет башня. В любом случае проблема должна была разрешиться сама собой.

В Медной цитадели было всего несколько мест, вызывавших интерес у обычного солдата: паб, столовая и казарма, причем последние два заведения сильно отставали от первого. Как-то драконы пробили дыру в крыше столовой и снесли одну из казарменных стен. Всем казалось, что так стало гораздо лучше – теперь каждое принятие пищи сопровождалось лунным или солнечным светом. Двери казармы всегда были капельку узковаты для широкоплечих людоедов – теперь же они могли безо всякого труда входить сразу по трое. Паб остался нетронутым, и в нем по-прежнему концентрировалась вся деятельность цитадели. Фрэнка это нисколько не удивляло. Он хорошо помнил, как несколько месяцев назад паб был битком набит жаждущими выпить бойцами, хотя все здание было охвачено огнем.

Людоед решил сам пропустить кружечку, поскольку не видел никакой необходимости избавляться от утконоса немедленно. Ему показалось, что Нэда не очень беспокоил экс-дракон, а как тайный волшебник, Нэд должен был хорошо разбираться в таких вещах. Фрэнк положил мешок на стол и заказал эля, чтобы утолить жажду. Он раздумывал, как бы выполнить приказ.

Существовало много способов убить чародея, но каждый из них пестрил своими недостатками. У Фрэнка было хобби собирать подобные знания. Он, конечно, не всему верил, но все равно не мог так просто отмахнуться от того или иного способа, не важно, каким бы абсурдным он ни казался. В магии все было возможно. В особенности абсурдные вещи.

Утконоса можно было сжечь, но любой, вдохнувший прах чародея, на всю оставшуюся жизнь заболевал сенной лихорадкой. Если повесить чародея, то использованное для этого дерево поразит ужасное зло, которое через корни может проникнуть в землю и отравить всю почву. Чтобы избежать беды, нужно было сразу же срубить дерево. По мнению Фрэнка, этот способ требовал слишком много суеты и труда. Убить колдуна булавой тоже не годилось. За каждую сломанную кость грозили тринадцать лет неудачи, а чтобы прикончить мерзавца, необходимо было по крайней мере проломить ему череп. От удара меча пролилась бы кровь, а кровь чародеев имела обыкновение странно себя вести, превращаясь в огромных скорпионов, злобных скелетов или крикливых гарпий. В самом лучшем случае от нее навеки оставалось пятно.

Существовал только один безопасный способ избавиться от колдуна. Его нужно было утопить. Все отлично знали, что души чародеев не умеют плавать. Они умели летать по воздуху и проникать через землю, но в воде тонули как камень. Таким образом дух и вся его злая магия навеки оставались заключенными на дне какого-нибудь пруда. А еще лучше реки, чтобы течением дух снесло в море, где он растворился бы в соленой воде.

Недалеко от цитадели протекала одна речка, до которой, правда, было чуть больше четырех миль. А Фрэнк, расслабившись в пабе, совсем не хотел так далеко идти. Но приказ надо было исполнить, поэтому людоед поступил так, как поступил бы любой другой офицер, окажись он на его месте. Фрэнк поручил топить утконоса другим.

За соседним столом сидели Ральф и Уорд, которые вполне подходили для этого задания. Фрэнк кинул им мешок.

– Бросьте его в реку. Приказ командира Нэда, – добавил он и отвернулся.

Ральф презрительно фыркнул. Он тоже не был настроен на прогулку, но еще меньше ему хотелось спорить с таким большим людоедом, как Фрэнк.

Вздохнув, он закинул мешок на плечо и отправился к реке. Уорд, на плече у которого восседал Клевун Нэд, составил ему компанию. Стервятник предпочитал находиться поближе к Уорду, потому что он один во всей цитадели не облизывался при виде птицы. Последние пару дней Клевуна хорошо кормили, но он все равно еще был слишком тощим, чтобы самому себя защитить. Правда, это было только вопросом времени.

– С появлением Нэда тут все изменилось, – заметил Ральф, когда они проходили через ворота. – До него никто не отдавал столько приказов.

Уорд пожал плечами, отчего Клевун пошатнулся и, чтобы не свалиться, сильнее впился когтями в людоеда.

– Не знаю. Пожалуй, мне это нравится. Раньше в цитадели было довольно скучно. А теперь у нас есть демоны, драки и волшебные дуэли. Я жду не дождусь каждого следующего дня.

– Я в Легион нанимался не для того, чтобы приказы выполнять, а чтобы плющить разные штуки, – пробурчал Ральф.

– Ну да, плющить штуки, конечно, весело, – согласился Уорд. – Хотя лично я предпочитаю крушить.

– Крушить? Как крушение может нравиться, когда есть плющенье?

– О, я согласен, что плющить очень весело, – сказал Уорд. – Особенно эльфов. Они с таким треском лопаются! Или людей в доспехах. От удара хорошей булавы такой звон поднимается! Но все же, по-моему, крушить куда интереснее. Орки просто созданы для этого. А тролли? Крушить их одно удовольствие, верно, Клевун?

Стервятник взвизгнул.

– Не важно, – произнес Ральф. – В любом случае я пришел сюда не могилы рыть и мешки в речки выбрасывать.

– Зато платят тут неплохо.

Теперь уже Ральф собрался пожать плечами, но вместо этого только хмыкнул. Он пребывал в особенно паршивом настроении, ведь всего лишь час назад закончилась его четырехчасовая смена по удерживанию башни. Его плечи и ноги болели. Поэтому людоеду казалось, что до реки слишком далеко.

Ральф неожиданно остановился.

– У меня есть идея. Пойдем.

Людоеды свернули к загонам с Рухами, которые находились прямо у стен цитадели. Близились сумерки, а в это время суток гигантские птицы вели себя относительно спокойно. Они расхаживали взад-вперед по клеткам, утробно клекоча и щелкая клювами. Самая здоровенная тварь наклонила голову набок, разглядывая приближающихся Ральфа и Уорда. Рух облизнул свой клюв и прижался глазом к толстенной металлической сетке, уже продырявленной в нескольких местах и срочно требовавшей ремонта. Сетка не была настолько прочной, чтобы удержать взрослого Руха, но птиц еще с самого раннего возраста приучали относиться к ней с почтением. На случай если чудища вздумают проверить клетку на прочность, на страже всегда было несколько гоблинов, вооруженных длинными копьями. Тем не менее побеги все равно случались, правда, только потому, что какая-нибудь неуклюжая птица спотыкалась и случайно падала на сетку, разрывая ее кольца. Тогда Рухи принимались сновать по цитадели, подобно огромным вопящим курицам, пока крайне настойчивым гоблинам не удавалось собрать их всех вместе. К этому моменту Рухи обычно успевали проглотить достаточное количество гоблинов, чтобы насытиться, и сами спокойно возвращались в свои загоны.

Ни Уорд, ни Ральф, ни многие другие людоеды из отряда не любили находиться рядом с клетками Рухов. Людоеды привыкли считать себя самыми большими и опасными существами в цитадели, а зеленая птица, которая сейчас смотрела на них из своего отдельного загона, куда ее поместили из-за огромного размера и вздорного нрава, явно превосходила их по этим параметрам. Руха звали Кевин – так свидетельствовала табличка на его клетке. Другая, пониже, предупреждала:

НЕ СМОТРЕТЬ ПРЯМО В ГЛАЗА.

И НЕ ДЕЛАТЬ РЕЗКИХ ДВИЖЕНИЙ.

НЕ ЧИХАТЬ И ГРОМКО НЕ ДЫШАТЬ.

Ниже висела еще одна:

ПИТАЕТСЯ ВСЕМ ЧЕМ УГОДНО.

ТО ЕСТЬ ВАМИ.

А под этим было написано красными буквами:

В ПАСТЬ НЕ ЗАЛЕЗАТЬ. СПАСИБО.

Для тех, кто не умел читать, было еще одно, последнее предупреждение. Несколько картинок изображали путешествие неосторожного гоблина через пищеварительную систему Кевина от клюва до прямой кишки. Художник приложил много усилий, чтобы показать, насколько это неприятно – в самом конце он даже нарисовал нахмуренную рожу в куче помета.

Эти предупреждения могли показаться излишними и ненужными, но гоблинам (которые из гордости упрямо игнорировали любые опасности) они давали понять, каким действительно опасным был этот Рух.

Чтобы отделаться побыстрее, Ральф пнул троих дремлющих по соседству гоблинов. Те повскакивали, подхватив копья, с ходу готовые пырнуть Руха в глаз, промежность или в другое чувствительное место.

– Сэр, есть, сэр! – завопила гоблиниха, по-видимому старшая в карауле.

– Вольно, – разрешил Ральф.

Не увидев ничего подходящего, чтобы тыкать копьями, гоблины обмякли. Их старшая зевнула:

– Могу чем-то помочь, сэр?

Ральф швырнул к ее ногам мешок.

– Вот это командир Нэд приказал выбросить в реку.

– В реку, сэр? – встрял другой гоблин, высокого роста, почти людоеду до колена. – Да тут пройти всего минут сорок. Рух не особо и надобен.

– Ты ставишь под сомнение приказ? – спросил Ральф.

– Нет, сэр. Да вот только седлать этого Руха хлопот не оберешься. Их уж на ночь-то загнали.

– Разговорчики, выполнять приказ, – сказал Ральф.

– Слушаюсь, сэр, – отсалютовала гоблиниха.

– Отлично, солдат.

Ральф, Уорд и Клевун отправились восвояси, оставив троице мешок. Гоблины таращились на него какое-то время.

– Для такой ерунды не стану выводить Руха, – проговорил третий гоблин, маленький и жирный.

– Точно, – кивнула старшая, – только надо с этим что-то сделать.

– До реки можно бы и пройтись, – сказал высокий гоблин.

Эту идею быстро отвергли. Для них подобная прогулка была еще более трудной и неподходящей, чем для верзил-людоедов.

Кевин пронзительно заверещал. Он заскреб когтями землю, поднимая облака пыли. Гоблины лукаво переглянулись, и мешок полетел в загон Кевина. В мгновение ока он проглотил гостинец. И тут же, мерзко рыгнув, закружился и рухнул. Широко разинутый клюв позволял видеть застрявший в горле мешок. Кислород не был перекрыт полностью, но вполне достаточно, чтобы огромное чудовище превратилось в жалкую, сипящую груду.

– О, великолепно, – простонал жирный гоблин. – Видал я, как он зараз глотал четырех боровов, а тут подыхает от одного мешка.

– Нужно что-то сделать, – сказала гоблиниха.

Пусть и не отличаясь развитым чувством долга, каждый состоял при Рухах достаточно давно, чтобы успеть к ним привязаться. А Кевин, как самый старый в стае, был им особо дорог. В свои годы он сожрал столько гоблинов, что обычно золотистое его оперение сплошь покрылось зелеными пятнышками, в тон их окраске. Это только добавило ему популярности, ведь гоблинам очень льстило, что существует кто-то огромный и страшный одного с ними цвета. Неофициально он тоже был гоблин, пусть не по рождению, так по совокупному рациону. Все трое согласились, что нужно его выручать.

Рослый гоблин зашел в загон и попытался протолкнуть мешок в пищевод Кевина тупым концом своего длинного копья. Но мешок не лез. Он положил копье и закатал рукава.

– Как говорится, не ищем легких путей.

– Не стоило бы тебе лезть к нему в пасть, – заметила гоблиниха, указывая на табличку.

– Есть другие предложения? – поинтересовался гоблин.

Остальные пожали плечами.

Рослый гоблин залез в пасть Кевина. Поднаперев на мешок плечом, он обнаружил, что тот легко скользнул дальше.

– И не застрял вовсе, – удивился гоблин. – Совсем он…

С довольным чавканьем Кевин проглотил гоблина вместе с мешком. Вскочив на ноги, он вновь принялся с голодным видом расхаживать по клетке.

– Так он прикидывался, – произнес жирный гоблин.

– Представь себе, – подтвердила гоблиниха.

Оба расплылись в улыбке, чувствуя гордость за то, что Кевин был не только самым большим в мире гоблином, но, возможно, и самым умным.

Рух вновь повалился наземь, захлопал крыльями и захрипел.

– Браво, Кевин, – сказал жирный гоблин и вместе с гоблинихой вернулся на свой пост, где они снова заснули.

Вечно голодный и злобный Кевин как всегда неугомонно сновал по клетке. Но в его безжалостных глазах появилось что-то новое. Помимо окраса недавно проглоченного гоблина, из переваренного утконоса птица впитала кое-что пострашнее: не дающий покоя голод, разожженный гневом и последней вспышкой умирающей магии. Кевин повернул голову и уставился на цитадель, где в офисе за покосившейся башней прятался Вечно Живой Нэд.