Annotation

Сколько стоит жизнь 14-летнего мальчишки? Полкроны! Ровно столько получал сержант-вербовщик за каждого несовершеннолетнего бойца, вчерашнего школьника. Беспощадным, как сама война, депутатам английского парламента нет дела до слез Марты, давно не знавшей иной любви, кроме материнской. Но, когда линия фронта обагрится кровью ее сына, ее Джо, она найдет в себе силы для борьбы!

Маурин Ли

ПРЕДИСЛОВИЕ

ПРОЛОГ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ЭПИЛОГ

ПРИМЕЧАНИЕ

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

Маурин Ли

Бедная Марта

ПРЕДИСЛОВИЕ

В своем романе англичанка Маурин Ли — одна из лучших представительниц современной женской прозы, не сходящая с передовых позиций рейтинга Sunday Times, — вновь обращается к военной теме. По собственному признанию автора, она, в детстве засыпавшая под разрывы снарядов, не могла не писать о войне, ведь это бессмысленное и беспощадное кровопролитие оставило свой след на всех рожденных в XX веке. И вполне закономерно, что герои романов Ли, коронованных и просто любимых, носят этот трагический отпечаток. «Танцующие в темноте», «Под сенью каштанов», «На краю Принцесс-парка», «Цепи судьбы», «Лэйси из Ливерпуля» — все они коснулись этой проблемы.

Но именно «Бедная Марта» по силе художественной выразительности приближается к «Мамаше Кураж» Бертольда Брехта: персонажи этих произведений не являются рупорами политических идей и не ведут читателя или зрителя по пути пресловутого аристотелевского очищения через страдание, ведь это значило бы признать насильственную смерть естественной и, не углубляясь в причины трагедии, принять ее как должное… Только вот предприимчивая героиня знакового произведения эпического театра Брехта стремится нажиться на войне, не желая платить ей дань собственными детьми. А что же ждет бесхитростную Марту, не знающую иной грамоты, кроме материнской любви?

Никто так не был обманут, как эта преждевременно постаревшая женщина, чей мир рушился кирпичик за кирпичиком… Став вдовой при живом муже, который после травмы утратил трудоспособность и запил, хрупкая Марта одна несла бремя ответственности за своих пятерых детей в то голодное время. И вот одного не уберегла. Его жизнь стоила полкроны — ровно столько сержант получал за каждого завербованного им несовершеннолетнего новобранца!

Письма Джо с фронта вселили в мать надежду. Однако вместо ожидаемого возвращения незаконно призванного сына пришла похоронка…

На войне не считают солдат, но трагическая гибель 14-летнего Джо Росси взволновала общественность. Глядя на фотографию Джо, молодой репортер Клайв Декстер думал о том, что этого ребенка еще никто не целовал, кроме матери…

Боль потери толкает Марту Росси на отчаянный шаг: она пешком отправляется в Лондон искать справедливости у премьер-министра. В ее подвиге видят открытую борьбу за права женщин и некое паломничество во имя Господне, но для доброй католички Марты Богом давно стал ее Джо, которого она навсегда запомнила 14-летним… Она, сама того не подозревая, соединила сердца тех, кто принимал участие в ее судьбе. Впрочем, однозначно счастливые финалы не в духе Маурин Ли, а значит, кому-то из покровителей Марты вместо свадебного венца уготована пуля… Тем и трогательна эта сага, что каждая из ее немногих батальных сцен знаменуется подвигом и… неизбежно уносит молодую жизнь. И именно мотив постоянно ускользающего счастья задевает тончайшие душевные струны.

Этот роман, овеянный ореолом светлой грусти, стоит того, чтобы его прочесть!

Дэвиду, Полю и Патрику посвящается.

«Один за всех, и все за одного».

ПРОЛОГ

Рождество, Ливерпуль

1940 год

Поначалу Кейт решила, что видит сон, страшный сон, в котором окружающий мир вспыхнул и загорелся, а небо окрасилось в жуткие оттенки кроваво-красного цвета.

Перед тем как лечь в постель, она раздвинула светомаскировочные шторы, поскольку в полной темноте, без единого проблеска света она испытала бы приступ клаустрофобии, как если бы вдруг оказалась на дне глубокого колодца. Но теперь Кейт уже жалела о том, что не оставила шторы задернутыми.

Вид багрового неба поверг ее в ужас — оно выглядело чужим, словно сошло с обложек научно-фантастических романов, которыми так увлекался ее супруг. Кейт подумала, а не читает ли он сейчас что-нибудь подобное в армейском лагере в Шропшире [1].

Она заставила себя сесть на постели. Фосфоресцирующие стрелки будильника показывали половину третьего ночи. В это время ее муж уже должен спать. Наверняка небо над Шрусбери не отливает кровью и он не слышит отдаленных взрывов, от которых, кажется, вздрагивает дом, хотя живут они в Омскирке, а бомбы рвутся за много миль от них, в Ливерпуле. И, уж конечно, загорелся не весь окружающий мир, а только Ливерпуль. Кейт подумала о Марте и ее маленьком домике неподалеку от доков Бутля [2]. Сегодня ночью ожидался массированный налет, но Марта наотрез отказалась сменить Бутль на Омскирк.

— Это не очень-то честно по отношению к моим соседям, верно, девочка моя? — заявила она вчера, когда Кейт, проделав долгий путь до Бутля, убеждала ее уехать. — Им-то некуда деваться, а чем я лучше?

— В таком случае берите с собой всех соседей, если дело только за этим.

Ради того, чтобы Марта оказалась в безопасности, Кейт готова была приютить у себя весь Бутль.

Руки Кейт дрожали, а сердце учащенно билось — верный признак того, что ей надо как можно скорее выкурить сигарету. Она специально не положила пачку на тумбочку рядом с кроватью, чтобы избежать искушения. Откровенно говоря, она вообще собиралась бросить курить — доставать сигареты стало дьявольски трудно, да и в общем-то Кейт отчетливо понимала, что вредит собственному здоровью, набирая полные легкие табачного дыма, пусть даже она его потом и выдыхает.

Спустя некоторое время, когда сердце уже готово было выскочить из груди, она сдалась, решив, что заснуть в таком состоянии ей все равно не удастся. Выбора не оставалось: придется спуститься вниз, чтобы выкурить сигарету и выпить чашку чая.

Выйдя на лестничную площадку, Кейт приоткрыла дверь в комнату Гарри и осторожно заглянула внутрь. Светлые волосы сына виднелись из-под вороха одежды, которой он укрылся, и до слуха Кейт донеслось негромкое сопение. Скорее всего, мальчику снилось, что он стал пилотом бомбардировщика или капитаном подводной лодки; он частенько рассказывал матери о своих наполеоновских планах.

— Я хочу, чтобы ты мной гордилась, мам, — говорил он.

— Я и так горжусь тобой, сынок.

Гарри исполнилось десять, и Кейт знала, что если эта ужасная война продлится достаточно долго и он успеет принять участие в боевых действиях, она непременно сойдет с ума. Ее старший сын, Питер, служил в военно-морском флоте, и она не имела ни малейшего представления о том, где он сейчас, поскольку его местонахождение было военной тайной. Люси, ее дочь, училась в Лондоне на медсестру, да и супруг Кейт почти наверняка пребывал в полной безопасности. Но тем не менее, его не было рядом с ней сейчас, когда она так отчаянно в нем нуждалась. Да и вообще, ей очень хотелось, чтобы вся семья собралась дома, особенно учитывая то, что Рождество уже не за горами.

Кейт закрыла дверь в комнату Гарри и на несколько мгновений прижалась лбом к прохладному дереву, надеясь, что сын проснется и тогда они смогут немного поболтать. Она приготовит чай, а потом заберется с ногами к нему на кровать, сунув их под одеяло, чтобы согреться его теплом. Ради такого счастья Кейт готова была даже отказаться от сигареты.

Но Гарри не проснулся. Кейт вздохнула и стала спускаться вниз. В коридоре стояла новогодняя елка — собственно, всего лишь несколько еловых лап с дерева, которое росло у них в саду, укрепленных в красной деревянной кадке и наряженных самодельными игрушками. Елочные гирлянды, в отличие от елки, настоящие, те самые, которые Кейт купила в первый год своего замужества, были развешаны по стенам гостиной. Увы, они не перемигивались разноцветными огоньками, поскольку несколько лампочек перегорели, а достать новые во время войны представлялось делом решительно невозможным.

Кейт поставила чайник на огонь и закурила, глотая дым с таким отчаянным наслаждением, словно это была ее первая сигарета в этом году. Чая оставалось всего несколько ложечек, а талонами из продовольственной книжки она сможет воспользоваться только послезавтра. Кейт залила кипятком листья заварки, оставшиеся в чайнике, и принялась тщательно перемешивать их. Чай наверняка получится очень слабым, но это все-таки лучше, чем ничего.

Приготовив чай и накрыв чайник плотным стеганым чехлом, Кейт выключила свет и вышла наружу, где ее встретила сцена, которую можно было назвать воплощением самых страшных ее кошмаров.

Дом стоял на вершине холма — не очень высокого, но достаточно крутого, чтобы видеть, как в нескольких милях отсюда Ливерпуль стирают с лица земли. Кейт крепко зажмурилась и вновь, в который раз, подумала о Марте. В ушах у Кейт стояли крики и стоны раненых, пронзительный вой сирен пожарных машин и карет «скорой помощи», спешащих на вызовы. Перед ее внутренним взором, словно наяву, возникла стена яростного, всепожирающего пламени, руины, безжизненные тела погибших и провалы выбитых окон.

Она была там, в самом сердце этого ожившего кошмара, когда в доме зазвонил телефон. Быстро, но стараясь не шуметь, Кейт вбежала внутрь, закрыла дверь, наощупь пробралась в коридор и схватила трубку.

— Алло?

— Привет, родная, — зазвучал в трубке голос мужа. — Так я и знал, что ты не спишь. Кто-то из наших разбудил меня, чтобы сказать, что Ливерпуль опять бомбят, да еще перед самым Рождеством, вот я и решил позвонить тебе из штаба, хотя это строжайше запрещено. Если об этом узнает сержант Дрейпер, меня разжалуют в рядовые.

По голосу мужа Кейт поняла, что он улыбается. До войны он работал репортером, но в армии почему-то стал капралом финансовой службы. Мужу уже исполнилось сорок семь, так что вряд ли его пошлют на передовую, да и из страны он, скорее всего, не уедет.

Кейт привалилась спиной к стене и соскользнула по ней на пол.

— О боже, как же я скучаю по тебе! — всхлипнула она.

— Я тоже, родная. Но я постараюсь непременно приехать домой на Рождество, — преувеличенно бодрым тоном пообещал он.

— Правда? Нет, правда? — Кейт захлебывалась словами, но надеялась, что он поймет. — Люси тоже пообещала вырваться на денек. Будет замечательно, если вы сможете приехать домой.

— Кейт, давай не будем загадывать. Проклятье! Кто-то только что вошел в штаб. Мне придется удирать через запасной выход. Пока, родная.

Связь оборвалась.

— Пока, — прошептала Кейт. — До встречи.

Этой ночью ей так и не удалось уснуть. Она молилась: за мужа, детей, за Марту и всех обитателей Бутля, Ливерпуля и всего остального большого мира. Она молилась за немцев, ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей, которые почти наверняка сейчас испытывали на себе все ужасы столь же массированной бомбардировки в собственной стране.

Налет закончился только в начале шестого утра, взрывы бомб наконец перестали сотрясать землю, и вокруг вновь воцарилась тишина.

Кейт пролежала без сна еще пару часов, но потом ей захотелось в туалет, а также выпить чаю и выкурить еще одну сигарету, поэтому она выбралась из постели.

Когда она готовила чай, в кухню спустился Гарри. Кейт с трудом подавила желание подойти к нему, обнять и крепко прижать к себе, зная, что этим лишь смутит его. Сын кутался в халат старшего брата, который был ему велик.

«Господи, благодарю тебя за то, что у нас есть Гарри», — подумала Кейт. Они с мужем планировали обзавестись двумя детьми, но через восемь лет после рождения Люси на свет довольно неожиданно появился и Гарри. Без него Кейт вынуждена была бы противостоять войне в одиночку, и эта мысль приводила ее в ужас. Пожалуй, ей даже пришлось бы вступить в какую-нибудь организацию. Не только в Женскую добровольную службу [3]— Кейт и так числилась ее членом, — а во что-нибудь вроде Женской вспомогательной службы ВВС или ВМС. В возрасте сорока двух лет ее вряд ли приняли бы куда-либо еще.

— У меня сегодня куча дел, — сообщила Кейт сыну, — поэтому я попрошу бабушку присмотреть за тобой.

Гарри и ее мать обожали друг друга. Сын выглядел чрезвычайно довольным.

— Ладно, мам.

Когда Кейт пришла на вокзал, чтобы купить билет от Омскирка до Бутля, то, к своему удивлению, выяснила, что поезд следует до самого города.

— А я думала, что рельсы повреждены, — произнесла она, обращаясь к кассиру.

Но, как выяснилось, рельсы уцелели, чего нельзя было сказать обо всем остальном. Мужчина в окошечке кассы принялся перечислять места, пострадавшие от бомбежки.

— Здание муниципалитета горит, и, насколько мне известно, пожар до сих пор не потушили. Кинотеатр «Гэйети» остался без крыши. Несколько человек, находившиеся внутри, погибли, да упокоит Господь их душу. — Он перекрестился и назвал еще несколько мест, куда упали бомбы. Кейт стало плохо.

От станции Марш-лейн до Глоуб-стрит, на которой жила Марта, было совсем недалеко. Вокруг царило оживление, и это было удивительно, учитывая, что совсем недавно, минувшей ночью, состоялся воздушный налет, длившийся целых двенадцать часов. В воздухе летала пыль и стоял удушливый запах гари. Кое-где над крышами поднимались клубы черного дыма — очевидно, еще не все пожары удалось потушить. Шагая по улице, Кейт увидела, что дома на одной стороне превратились в груду развалин и там уже играли дети. В то же время магазины были открыты и по Марш-лейн проезжали машины. По дороге Кейт встретила молочника с тележкой и даже трубочиста на велосипеде.

— Слава Богу! — воскликнула она, едва не лишившись чувств от облегчения, когда, свернув за угол, оказалась на Глоуб-стрит и увидела, что все до единого маленькие домики типовой застройки уцелели. Дети играли в футбол. Соседка Марты тщательно скоблила ступеньки на крыльце своего дома, а еще две женщины мыли окна. Кейт ускорила шаг, направляясь к домику под номером двадцать три.

Женщины помахали ей — Кейт здесь знали. Та, которая скребла ступеньки, с трудом выпрямилась при ее приближении.

— Марты нет дома, милочка, — сообщила она. Кожа у нее на руках покраснела от холодной воды. Звали женщину Этель Дэниэлс. — Я стучалась к ней рано утром, но мне никто не открыл.

— Может, она еще спит?

Но ведь даже Кейт не сомкнула глаз, хотя находилась довольно далеко от Бутля, в Омскирке. А заснуть здесь, в самом эпицентре светопреставления, было решительно невозможно. Особенно учитывая то, что Марта просыпалась от малейшего шороха.

— Вообще-то, милочка, я вошла внутрь, чтобы узнать, не случилось ли чего, и увидела, что кровать не разобрана. Прошлой ночью Марты здесь не было, точно вам говорю. Я в этом совершенно уверена, потому что у нее есть привычка во время налетов включать радиоприемник на полную громкость, а выключает она его после выпуска последних известий, которые выходят в полночь, и только потом идет спать. — Женщина зябко повела плечами. Для холодного декабрьского дня она и впрямь была одета слишком легко. Рукава старой шерстяной кофты были закатаны до локтей, а на старых комнатных войлочных тапочках зияли многочисленные дыры. — Знаете, я, пожалуй, займусь своими ступеньками. И пусть этот негодяй Гитлер не думает, что несколько бомб способны помешать женщинам Ливерпуля содержать свои дома в чистоте.

— Вы правы. — Кейт одобрительно кивнула, хотя и не могла припомнить, когда в последний раз сама терла скребком ступеньки собственного крыльца. Пожалуй, что никогда.

— Вы не поверите, — продолжала Этель, которая к этому времени уже посинела от холода, — но моя внучка Бетти, дочка нашей Эйлин, проспала всю ночь без задних ног. Ни разу не проснулась, представляете?

— Уму непостижимо, — согласилась Кейт. Вот она, беззаботная юность. Впрочем, надо что-то делать, пока она сама не замерзла до костей. Сунув руку в почтовый ящик Марты, она вытащила оттуда ключ, висящий на шнурке. Вот так, никаких хлопот и проблем. — Пожалуй, я войду и подожду Марту внутри. — Если повезет, ожидание будет недолгим.

Впрочем, в доме оказалось не намного теплее, чем снаружи. На решетке камина лежала вчерашняя холодная зола. Теперь повсюду царил холод, а дров на всех не хватало. Даже если кто-нибудь заболевал, в его спальне больше не разводили огонь. А когда приходили гости, камин в гостиной растапливали в самую последнюю минуту.

В прошлом году, как раз на Рождество, Кейт как-то попыталась перенести огонь из столовой в гостиную, вооружившись совком и металлическим ведром и призвав на помощь все свое мужество. Все закончилось тем, что она сильно обожгла себе пальцы и едва не сожгла ковер, после чего поклялась, что никогда больше не станет повторять ничего подобного.

С утомленным вздохом опустившись в мягкое кресло Марты, стоявшее у окна, Кейт решила, что немного отдохнет, а потом непременно разведет огонь и приготовит чай, если в доме есть дрова и заварка, разумеется.

Помимо холода, маленький домик Марты отличался безупречной чистотой. На полках рядом с камином, как солдаты на параде, выстроились в ряд ее книги. Латунное распятие, возвышавшееся в центре каминной полки, с обеих сторон охраняла коллекция статуэток святых. На буфете красовалась маленькая елочка, которую много лет назад сделали из зеленой гофрированной бумаги Лили и Джорджи, рядом стояла фотография Джо — мальчик явно гордился собой и тем, как он выглядит в солдатской форме. До войны возле фотоснимка всегда горела свеча в стеклянной баночке, но сейчас достать свечи было ничуть не легче, чем лампочки для новогодней гирлянды.

Кейт вдруг ощутила, как в ее душе поднимается волна негодования. Подумать только, она уже пережила одну большую войну, а теперь ей на смену пришла другая. Вот только на этот раз, в отличие от прошлых лет, никуда вступать не требовалось. Оставалось лишь сидеть дома и ждать, пока вас не разнесет на куски во время воздушного налета.

Женщина уже погрузилась в полудрему, когда в дверь кто-то постучал. Она едва не подпрыгнула от неожиданности. Марта!

Но вряд ли Марта стала бы стучать в собственную дверь, спрашивая позволения войти. Кейт с трудом поднялась на ноги и заковыляла по коридору, всей душой надеясь, что к ней не пожаловал кто-либо из соседок, сгорающих от нетерпения обсудить налеты, Гитлера, нехватку одного и дефицит другого.

— Здравствуйте! — На пороге стояла миловидная темноволосая девочка лет четырнадцати. В руках она держала исходящую паром чашку чая и блюдечко с двумя квадратиками сухого печенья, выглядевшими вполне съедобно. Кейт решила, что это, должно быть, и есть Бетти, внучка Этель.

— Очень кстати, — улыбнулась Кейт.

— Без сахара. Бабушка говорит, что вы не кладете его в чай.

— Так и есть. — И Кейт протянула руку, чтобы взять у девочки чашку. Но Бетти быстро перешагнула порог, по-прежнему не выпуская чашку из рук, и Кейт ничего не оставалось, как отступить в сторону, чтобы позволить ей войти.

— Надеюсь, вы не станете возражать, если я задержусь у вас ненадолго, — жизнерадостно защебетала девочка. — Бабушку одолело желание сделать уборку, после налетов с ней всегда так бывает; так что где бы я ни сидела, она ворчит, что я путаюсь у нее под ногами.

— Разумеется, я ничуть не возражаю, — улыбнулась Кейт, хотя на самом деле возражала, и очень сильно, поскольку думала только о том, как бы поскорее вернуться в кресло и немножко подремать. — Ты уже окончила школу? — спросила она, когда они уселись у холодного камина.

— Нет, я сдала экзамены, получила стипендию и учусь в католической школе при монастыре Сифилд, — с гордостью ответила Бетти, и Кейт охватил жгучий стыд оттого, что она решила, будто девочка из обычной рабочей семьи способна лишь на то, чтобы посещать занятия в государственной школе. — Я останусь там до тех пор, пока мне не исполнится шестнадцать или восемнадцать, как на том настаивает мама. Но я предпочла бы сбежать оттуда пораньше и уйти в армию.

— В армию берут только после восемнадцати лет, — сообщила ей Кейт.

В ответ Бетти пренебрежительно фыркнула.

— Да к тому времени и война может закончиться! Надеюсь, когда мне исполнится шестнадцать, я смогу притвориться, будто я старше. Кто-нибудь наверняка проделывал нечто подобное и раньше. Вот он, например. — И она кивнула на фотографию Джо на буфете. — Он выглядит никак не старше четырнадцати.

— Да, здесь ему как раз четырнадцать лет. — Глаза Кейт наполнились слезами.

— Так я и думала! — торжествующе воскликнула Бетти. — Я была тут только раз, и мне очень хотелось расспросить Марту о нем, но я ведь с ней едва знакома. Я даже не знаю, как ее фамилия. А бабушка всегда называет ее только по имени.

— Ее фамилия Росси, — сказала Кейт. — Марта Росси. Ее муж был итальянцем.

— А как звали его? — Последовал очередной кивок в сторону фотоснимка на буфете.

— Джо. — Откидываясь на спинку кресла, Кейт почувствовала, что вот-вот расплачется. — Хочешь, я расскажу тебе о нем? — В конце концов, это поможет им скоротать время в ожидании Марты.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Воксхолл, Ливерпуль

1915 год

Картофель! Что бы она без него делала? Сегодня вечером у них к чаю будет картофель с капустой, поджаренный с крошечным кусочком сала. В Лондоне это блюдо называли «жаркое из овощей». Дети его обожали. Да и вообще, из картофеля можно приготовить такую вкуснятину, что пальчики оближешь, если добавить к нему немножко тертого заплесневелого сыра и овощей, которые совсем не обязательно должны быть свежими. И это при том, что ее любимым блюдом было рагу, тушенное в коричневом соусе, — не то пустое рагу, в котором совсем нет мяса, а приготовленное по всем правилам, с бифштексом с кровью. Вот только она не могла припомнить, когда ела его в последний раз.

Марта Росси, невысокая и такая худенькая, что казалась прозрачной, с целеустремленным выражением на некогда миловидном лице торопливо шагала по Скотланд-роуд. Несмотря на то что позади остались восемь изнурительных часов, проведенных за тяжелой работой в цеху компании «Паруса и мешки Акермана», она считала, что день выдался не таким уж плохим — впереди ее ждал вечер дома и вкусная еда.

На улице было не протолкнуться от пешеходов и колясок. По рельсам с сумасшедшим звоном катились трамваи, а по мостовой измученные лошади устало тащили домой повозки, по большей части пустые, явно ожидая ужина с не меньшим нетерпением, нежели она.

Как и у Марты, у всех встреченных ею людей была бодрая походка, и на их лицах то и дело возникало подобие улыбки. И дело было не только в том, что июньский вечер выдался теплым и солнечным, — просто сегодня была пятница, и завтра многим не нужно было идти на службу, а те, кто все-таки работал, могли рассчитывать на короткий рабочий день. А послезавтра наступало воскресенье, день отдыха, хотя Марта и не помнила, когда она в последний раз отдыхала в воскресенье.

Марта приостановилась на секунду, с восхищением разглядывая женщину на противоположной стороне улицы.

Та была одета в чудесное розовое хлопчатобумажное платье с рюшами на рукавах и расклешенной юбкой, а ее соломенная шляпка была подвязана атласной розовой лентой.

Когда-то и у Марты было такое же платье, — по правде говоря, она сшила его сама, — только синего цвета, а жесткую мужскую шляпу, купленную по случаю распродажи на рынке на Грейт-хомер-стрит, она превратила в женский головной убор, украсив бело-синей лентой.

Марта отвернулась и тут заметила свое отражение в витрине соседнего магазинчика.

— Господи, святая Мария и Иосиф! — ахнула она, с ужасом глядя на то, что предстало ее взору. Она накинула черную шаль, без которой никогда никуда не выходила, разве что по воскресеньям или когда на улице было жарко, как в джунглях, поверх своего коричневого бесформенного одеяния, которое задумывалось как платье, но очертаниями больше походило на мешок из-под картофеля. В этом была определенная ирония, поскольку Марта действительно шила мешки. Она сшивала куски пыльной джутовой мешковины, орудуя трехдюймовой иглой с черной витой ниткой, отчего подушечки пальцев у нее все время были в ссадинах. Платили ей за такую работу два шиллинга в день, а по субботам, естественно, вполовину меньше.

Настроение у Марты испортилось, когда она в очередной раз задумалась о том, как изменилась ее жизнь с тех самых пор, когда Карло располосовал себе запястье. Это случилось десять лет тому назад. После полученной травмы он больше не мог выкладывать мраморную венецианскую мозаику, хотя и считался большим специалистом. Он совсем пал духом, опустился и теперь вылезал из постели только для того, чтобы побродить по центру Ливерпуля, любуясь мозаичными шедеврами на фасадах общественных зданий, выложенных им самим и его соотечественниками-итальянцами.

Каждый день, уходя на работу, Марта оставляла мужу четыре ломтя хлеба с маргарином и монетку в три пенса, чтобы он мог купить себе пирожок с мясом и чашку чая, поскольку обедать вместе с семьей он перестал. По вечерам Карло отправлялся в Маленькую Италию [4], где таскался по барам, выпрашивая бесплатную выпивку, и возвращался домой пьяным настолько, насколько позволяла ему собранная милостыня. Он больше не разговаривал с женой и едва замечал собственных детей.

Марта горестно покачала головой. Ей не хотелось думать о Карло; она предпочитала вспоминать молодость, когда была счастлива. Судьба, однако же, вознамерилась нанести ей еще один удар, на этот раз в виде пяти привлекательных молоденьких девушек, которые шли ей навстречу. Одетые в одинаковые аккуратные белые блузки и черные юбки, сшитые по последней моде, — узкие и чуточку обнажавшие лодыжки, вместо того чтобы чинно опускаться до самой земли, — они являли собой воплощение здоровья и задорного настроения. Сердце замерло у Марты в груди, когда она заметила, что в середине группы вышагивает ее дочь, пожалуй, самая красивая среди девушек. Ее звали Джойс, ей недавно исполнилось восемнадцать, и она была самой старшей. Вместе с несколькими девушками она снимала комнату неподалеку от того места, где строился протестантский собор. Все они работали во «Фредерике и Хьюзе», большом универмаге на Ганновер-стрит.

Марта торопливо опустила глаза, когда девушки, весело щебеча и возбужденно жестикулируя, прошествовали мимо. Она не знала, заметила ее Джойс или нет. Во всяком случае, дочь не подала виду, что видела ее. В конце концов, девочка ушла из дому в поисках лучшей жизни, а еще потому, что стыдилась своих родных. Марта, со своей шалью и платьем, больше похожим на старый пыльный мешок, потрепанным платком на голове, разваливающимися на ходу башмаками и омерзительным запахом, исходящим от нее, отнюдь не испытывала никакого желания признаваться в том, что приходится матерью этой очаровательной девушке. Бедная Джойс не переживет этого. Правда, Джойс не забывала о своей семье и время от времени забегала проведать их.

Марта вновь вернулась к мыслям о предстоящем вечере. Картофель и капусту она сварила еще вчера, так что теперь ей оставалось лишь разогреть их, перемешать и слегка поджарить. При одной только мысли об этом в животе у нее заурчало; она буквально умирала от голода. После ужина, убрав со стола и вымыв посуду, она выйдет на крыльцо и присоединится к другим женщинам, живущим в Кингз-корт, чтобы поболтать и даже спеть. Можно было надеяться, что к ним на огонек заглянет Джимми Галлахер со своей губной гармошкой. А потом они постараются наскрести ему пару монеток на кружку пива. Бедолага потерял зрение на войне или еще где-то, так что найти работу ему не удавалось.

А потом настанет время ложиться спать и очередной день закончится. Интересно, сумеет ли она сохранить до того момента приподнятое настроение, навеянное мыслями о счастливом прошлом?

Когда Марта вернулась домой, Лили и Джорджи валялись на кушетке, перебросив ноги через спинку. Если бы мебель была получше, Марта непременно отшлепала бы детей по голым лодыжкам. Но при взгляде на них ее сердце преисполнилось гордостью, и она лишь ласково погладила их по головам.

— Привет, мам! — хором воскликнули они, улыбаясь во весь рот. Младшие дети родились десять лет назад в один и тот же год, только Лили появилась на свет в феврале, а Джорджи — в декабре. Веселые и жизнерадостные, оба отличались крайней худобой, но мало кто из детей в округе мог похвастаться лишней унцией жира.

— Отца не видели? — первым делом поинтересовалась Марта.

— Нет, мам, — дружно откликнулись они.

— Понятно, — вздохнула она.

Марта разожгла примус и стала разогревать картофель с капустой; комнату наполнил резкий запах керосина. В подвале дома имелась кухня, походившая на жалкую зловонную конуру, отданную на откуп крысам, которые в ней и обитали. Вместо того чтобы пользоваться ею, жильцы предпочитали готовить еду в собственных комнатах, вследствие чего, по мнению Марты, многократно возрастал риск пожара. Она успокаивала себя тем, что их семейство занимало две комнаты на первом этаже — всего их было четыре, — так что они могли спастись без особых проблем, если вдруг дом вспыхнет как спичка. Воду приходилось носить из колонки во дворе. Там же находился и один-единственный туалет на всех, от которого исходила невыносимая вонь и которым, тем не менее, пользовались все жильцы дома, за исключением Марты и ее детей. Они никогда и близко не подходили к уборной, разве что когда нужно было опорожнить ночной горшок. Марта отгородила занавеской угол спальни, там они и справляли нужду. Впрочем, Карло не обращал внимания на вонь и жуткое состояние общественного туалета, а вот Марта не могла заставить себя подойти к мужу после того, как тот посещал уборную.

Она вновь тяжело вздохнула. В последнее время они с Карло редко виделись. Когда она уходила на работу, он еще спал, а когда возвращалась, его уже не было, да она и сама к тому времени валилась с ног и засыпала как убитая.

— Приходил какой-то человек. Он спрашивал нашего Франка, но мы сказали ему, что он больше здесь не живет, как ты нам и говорила.

— Как он выглядел? — всполошилась Марта.

— Здоровый такой, а под носом у него растут волосы — забыл, как они называются, мам.

— Усы, — вмешалась Лили. Она была более сообразительной. — Это называется усы. Да, мам, и еще он все время шмыгал носом. Короче, он мне ничуточки не понравился.

— И мне тоже, — подхватил Джорджи.

Марта недовольно поморщилась.

— Это наверняка Майло О'Коннор. Его мать занимается ростовщичеством, дает деньги взаймы, а он работает у нее агентом.

Ее собственному сыну, Франку, исполнилось семнадцать, он не задерживался надолго ни на одной работе и служил постоянным источником неприятностей. Дома он появлялся только тогда, когда ему приходила в голову такая блажь. Где он ночует остальное время, Марта не знала. Очень редко он подкидывал ей несколько монет на свое содержание, сколько бы она ни кричала на него. Самоуверенный нахал, то и дело являющийся в сопровождении какой-нибудь девицы, Франк буквально излучал самодовольство. Марта сказала себе, что не станет беспокоиться о нем, пока это выражение не исчезнет с его лица. Ей и так хватало забот, так зачем еще тревожиться о Франке, если нет такой необходимости? По крайней мере, она очень надеялась, что такой необходимости не возникнет никогда.

— Мам, я очень хочу кушать, — жалобно протянул Джорджи.

— Не ты один, хороший мой.

Марта слила воду из кастрюли в другую посудину и принялась перемешивать и толочь овощи. Тут дверь распахнулась и в комнату ворвался ее средний сын, Джо.

— Пахнет очень вкусно. — Он кивнул на кастрюлю и присел на краешек кушетки, на которой разлеглись его брат с сестрой. — Эй, вы! Как насчет того, чтобы съесть по вкусному красному яблоку после ужина? Держите! — Он засунул руки в карманы и достал оттуда два яблока.

Джорджи потянулся за подарком и, не удержавшись, свалился с кушетки, но Джо вовремя отдернул руки.

—  Послеужина, говорю вам. Для тебя у меня тоже есть яблоко, мам. Я принес вам целых три.

— А себе, мальчик мой? — запротестовала Марта. — Ты ведь тоже заслужил яблоко.

Джо исполнилось четырнадцать, и весь прошлый год он развозил на велосипеде фрукты и овощи для зеленщика Джонсона со Скотланд-роуд. Каждую неделю он отдавал ей всю свою зарплату, целых пять шиллингов, а она возвращала ему шестипенсовик на мелкие расходы.

— Мистер Джонсон дал нам на обед пакетик жареной картошки, а одна леди угостила меня кусочком торта и стаканом молока, когда я привез ей овощи. Она всегда так делает — я уже рассказывал тебе о ней. — Глаза у него сверкнули. — Со мной все в порядке, мам. Я сыт. — Ты у меня молодец, сынок.

У Джо было доброе и щедрое сердце. Хотя он получил при крещении имя Джузеппе, в честь отца Карло, все называли его Джо. Из троих ее сыновей он один пошел в отца: высокий, с вьющимися волосами, красивый настолько, что у нее перехватывало дыхание при взгляде на него, с синими лукавыми глазами и бездной очарования. Собственно, он ничуть не уступал Франку в самоуверенности, вот только в Джо эта черта не вызывала раздражения.

Марта накрыла на стол, намазала маргарином четыре ломтика хлеба, и они сели обедать, а на примусе тем временем закипал чайник.

После обеда, получив по необыкновенно вкусному яблоку, Джорджи и Лили отправились поиграть на Дауни-стрит, где на площадке у них была назначена встреча с одноклассниками. Джо умылся, сменил рубашку и пошел к Альби Ллойду, другу детства, с которым они вместе ходили в школу. Юноши собирались на спектакль в театр Шекспира, где места на галерке стоили всего три пенса. Он взрослеет, ее Джо, из мальчика превращаясь в молодого мужчину. Ему нравилось быть чистым и аккуратно одетым. Марта замечала, что у него появились замашки настоящего денди.

Впрочем, то же самое можно было сказать и о Джойс — та все время требовала новые наряды. В прежние времена, когда Карло еще не лишился работы, Марта постоянно старалась раздобыть отрез ткани, чтобы сшить очередное платье для дочери, у которой всегда было по меньшей мере две пары обуви, зимняя и летняя, а иногда и выходные туфельки, если на Карло вдруг накатывал приступ щедрости.

В каком-то смысле с ними все происходило, как сказано в Библии. В их жизни тоже случились «семь тучных лет»; вот только неблагоприятные годы цифрой семь не ограничились, а все тянулись и тянулись дальше. В самом начале этих постных лет Марта поклялась себе, что никогда не допустит, чтобы ее дети ходили босиком по улицам. Скорее она станет продавать свое тело на этих самых улицах. Благодаря какой-то невероятной удаче или прихоти судьбы обувь им удавалось купить, пусть даже она была чересчур большой или слишком маленькой, и тогда приходилось острым ножом отрезать носки, так что пальцы ног торчали наружу.

Марта вымыла тарелки и вытерла их полотенцем. К этому времени невероятная усталость навалилась на ее плечи, ноги у нее подгибались, глаза закрывались сами собой — она буквально засыпала на ходу. С облегченным вздохом Марта опустилась на кушетку и моментально заснула. Разбудили ее женские голоса, доносившиеся со двора; соседки затянули песню.

— …Мы плыли на лодке по заливу, освещенному лунным светом…

Это была одна из самых любимых песен Марты, так же как и следующая, «Чайнатаун, мой китайский квартал». После свадьбы, но еще до того, как у них появились дети, они с Карло любили гулять по воскресеньям, бродя по улицам китайского квартала.

Стоило Марте вспомнить о старых добрых временах и о том, как счастлива она была, выйдя замуж за своего итальянца с его блестящими набриолиненными кудрями и модными кожаными башмаками, как слезы навернулись ей на глаза.

И в сотый, нет, в тысячный раз мысленным взором она увидела тот вечер, когда они познакомились. Это случилось на танцах в зале для собраний при храме Креста Господня. Стояло лето, и на улице было еще светло. В высокие стрельчатые окна падали последние лучи заходящего солнца, что лишь добавляло живости и веселья собравшимся. В зале присутствовали несколько монахинь, строго следивших за порядком и за тем, чтобы парочки не слишком прижимались друг к другу во время танцев. Отец МакФи был единственным священником среди них, и было видно, что с большей радостью он принял бы участие в веселье, чем надзирал за ним. Он был молод, строен, светловолос и поразительно красив.

Какая жалость, что он дал обет безбрачия, думала Марта, изредка поглядывая на священника из-под густых ресниц. Какая невероятная жалость.

Тогда ей только-только исполнилось восемнадцать. Она сидела на одном из стульев, рядами расставленных вдоль стен комнаты, и весело хихикала вместе с подружками. Они усиленно делали вид, будто их совершенно не интересуют мужчины, собравшиеся в кучку возле дверей и беззастенчиво разглядывающие женщин. По крайней мере, итальянцы не сводили с них глаз.

Но тут священника загородил какой-то мужчина, бормотавший что-то на языке, которого Марта не понимала. Он размахивал руками и улыбался. Затем мужчина ухватил ее за запястье, поднес его к своим губам и поцеловал, после чего потянул за руку, заставив девушку подняться на ноги. В следующее мгновение они уже вальсировали по комнате вместе с другими парами. Должно быть, так он пригласил ее на танец.

Он был похож на принца, древнего героя, невероятно красивый и импозантный в своих двухцветных ботинках, костюме в узкую белую полоску и маленьком красном галстуке-бабочке. В лучах вечернего солнца его шевелюра сверкала ярче патентованной кожи, из которой была сделана его обувь.

— Ты оч-чень красивая, — медленно, с трудом выговорил он. — Меня зовут Карло Росси.

— А меня — Марта Фарелл.

—  Ciao [5], Марта. — У него хватило нахальства поцеловать ее в щеку, но Марта не возражала.

Спустя шесть недель они обручились, и в том же году состоялась их свадьба. Карло на руках перенес ее через порог небольшого домика в Маленькой Италии, где они собирались жить долго и счастливо.

Но вмешалась судьба, и их жизнь потекла совсем по другому руслу.

Марта вздохнула, но сумела не расплакаться, когда женщины затянули «Когда тебе улыбаются ирландские глаза». Эту песню Карло когда-то пел ей, своей ирландской невесте. Своей семье в Баллимене Марта заявила, что едет в Ливерпуль, чтобы найти там себе супруга, и ее мечта сбылась, вот только никто в Баллимене так никогда и не узнал об этом — Марта не умела писать.

—  …На берегу ручья у мельницы, — выводили женщины, когда она вышла на крыльцо, чтобы присоединиться к ним, — я впервые встретила тебя.

Джимми Галлахер все-таки заглянул к ним на огонек. Солнце уже скрылось за крышами зданий, и Кингз-корт, коротенький тупичок, по обеим сторонам которого выстроилось всего по шесть домов, погрузился в волшебный полумрак. Кое-кто из малышей еще не отправился спать; они качались на перилах или пинали камешки, валявшиеся на земле. Марта присела на нижнюю ступеньку крыльца. Она устала и могла лишь тихонько подпевать в такт надрывным звукам, которые извлекал из своей губной гармошки Джимми, и тоненьким печальным голосам своих соседок, которые устали не меньше, чем она. Казалось, ласковая песня о любви по ошибке забрела в это неприятное, неопрятное место, в котором они вынуждены были жить.

Марта проснулась оттого, что Джо тряс ее за плечо.

— Вставай, мам, и ложись в постель, — негромко произнес он. — Смотри, я принес пару пакетиков молока «Кэдбери» и немного шоколада. Мы с Альби купили один батончик на двоих, а потом решили оставить по кусочку для наших матерей.

— Ах ты мой дорогой! — Марта была настолько тронута, что не сумела сдержать слез.

Она съела шоколад, лежа в постели, и заснула со сладким вкусом на губах.

Отец Лоулесс из храма Креста Господня был любимым священником Марты еще с тех времен, когда они жили в Маленькой Италии. Он по-прежнему навещал их примерно раз в полтора месяца по воскресеньям после обеда, приезжая к ним на своем старомодном трехколесном велосипеде. Обыкновенно отец Лоулесс привозил с собой какое-нибудь угощение, хотя они уже и не принадлежали к его пастве.

На этот раз он захватил с собой две банки говяжьей тушенки. Марта была дома вместе с Карло, который еще спал. Лили и Джорджи отправились в воскресную школу, а Джо и Альби пошли прогуляться по Док-роуд, ведь день выдался теплым и солнечным. Франка же она не видела вот уже несколько дней.

— Это предназначалось для наших солдат, — сообщил священник Марте, доставая консервы из черной кожаной сумки.

Священник был невысоким толстеньким мужчиной с красным носом пьяницы и голубыми глазами святого.

— Ох, отец, разве не следует в таком случае отправить их по назначению?! — воскликнула Марта.

Ей не понравилась мысль о том, что кто-то из бедных солдатиков останется голодным из-за нее. Но в животе У нее предательски заурчало — картофель с капустой, приправленные консервированной говядиной, были бы весьма кстати. К несчастью, коричневого соуса больше не осталось. Последнюю бутылочку прикончили Лили и Джорджи, которые съели соус вместе с хлебом, когда однажды вечером она задержалась на работе.

— Откровенно говоря, не знаю, кому следовало бы их послать, — признался священник. — В нашем приходе есть кружки вязания и шитья — ты помнишь об этом, Марта, поскольку была одной из лучших наших мастериц. Мы частенько отправляем во Францию посылки с шарфами и перчатками для наших солдат. Не думаю, что пара банок говяжьей тушенки, спрятанных в посылке с перчатками, существенно изменят что-либо, — задумчиво протянул он.

Марта смягчилась. Ей, конечно, хотелось, чтобы солдаты хорошо питались, но одновременно ей хотелось того же и для своей семьи. Со смешанным чувством облегчения и вины выслушала она уверения отца Лоулесса в том, что ей не о чем беспокоиться, и раз уж консервы проделали столь долгий путь, чтобы попасть к ней, было бы чистым безумием отправлять их обратно.

— Как дела у Карло? — поинтересовался священник. — Тебе еще не удалось заставить его вновь ходить на мессу?

— Боюсь, что нет, отец. Единственный способ, который приходит мне на ум, — это оглушить бездельника и приволочь его туда бесчувственным.

Карло отрекся от Господа после того, как понял, что больше не сможет работать. Он предпочитал спать после ночной пьянки, а не идти с утра в церковь, и сейчас Марта беспокоилась, что священник услышит, как Карло храпит в соседней комнате, и жалела о том, что назвала мужа бездельником — это словечко вырвалось у нее невольно.

— Уверен, что Господь наш в неизреченной милости своей не потребует от тебя таких крайностей, — сухо изрек отец Лоулесс. — Когда-нибудь Карло поймет, что заблуждался, и станет прежним. Ну что ж, мне пора. — Он перекрестил Марту. — Да благословит тебя Господь, дитя мое.

Преклоняя колени, Марта почувствовала, как сухо щелкнули у нее суставы.

— Благослови вас Бог, отец.

Не успел уйти священник, как домой пожаловала Джойс. Она удостаивала семью своим появлением по воскресеньям примерно с той же регулярностью, что и священник, хотя их визиты совпадали нечасто.

В сером хлопковом платье, купленном на какой-то распродаже, с перчатками в тон и маленькой шляпке набекрень, украшенной красным пером, она выглядела такой опрятной и сияющей, что Марта испугалась, что дочь запачкается только оттого, что находится с нею в одной комнате. Джойс являла собой точную копию матери, когда той было восемнадцать. От былой красоты Марты не осталось и следа — она все чаще казалась себе свечой, медленно догорающей под шорох времени. Лицо ее покрывали многочисленные морщины, тело сморщилось и усохло, а в голове все перепуталось, что для тридцатишестилетней женщины было несколько преждевременно.

Джойс была на дюйм или два выше матери, с мелкими, но приятными, точеными чертами лица, темно-синими глазами и очаровательным маленьким ротиком. Черные, вьющиеся от природы волосы водопадом струились по плечам. Она осторожно пристроилась на краешке стула.

— Как у тебя дела, мам? — вежливо поинтересовалась она.

— Нормально, — столь же вежливо откликнулась Марта, хотя чувствовала себя уязвленной оттого, что дочь не поцеловала ее. Но разве можно обвинять в этом бедную девочку? Сегодня утром Марта умылась по случаю мессы, а до остального руки у нее не дошли. Она надела свое лучшее платье, но ему исполнилось уже десять лет, и много месяцев оно не знало щетки и мыла. Все потому, что у Марты никогда не хватало времени сходить в прачечную и отнести туда свою одежду, не говоря уже о постельном белье. Детские вещи она стирала сама, вот и сейчас поперек спальни была протянута веревка с бельем — Марта никогда не развешивала его во дворе, боясь, что белье попросту украдут. Франк ухитрялся самостоятельно следить за собой, а Карло давно жил в грязи, отказываясь обращать на себя внимание.

— Ты выглядишь просто замечательно, родная, — сказала Марта Джойс, которая в ответ нахмурилась.

— Жаль, что не могу сказать того же о тебе, мам, — чопорно поджав губы, заметила дочь. — Говоря по правде, ты выглядишь ужасно. Как и весь дом, собственно. — Она потянула воздух носом и поморщилась. — Да и пахнет здесь просто отвратительно.

— Прости меня, родная. — Марта пристыженно понурилась. — Просто я всегда занята, у меня столько дел…

— Я знаю, мам, знаю. — Джойс наклонилась к матери и потрепала ее по колену. — Прости и ты меня, пожалуйста. Мне не следовало говорить так. И еще прости меня за то, что я сделала вид, будто не заметила тебя вчера на улице. Просто у меня сейчас все совсем не так, как раньше. Многое изменилось. — Она покачала головой и вздохнула. А Марта и не подозревала о том, что ее видели и предпочли не заметить.

— Ты сама понимаешь, в чем дело, родная. Все изменилось после несчастного случая, который произошел с твоим отцом.

Джойс с негодованием всплеснула маленькими ручками в перчатках.

— Ох, мам, перестань обманывать себя! О каком несчастном случае ты говоришь? Это был вовсе не несчастный случай, не настоящийнесчастный случай. Отец был пьян, его приятели тоже были пьяны, вот они и затеяли драку с какими-то ирландскими забулдыгами. У них были ножи, мам, и поэтому ему рассекли запястье. Он разрушил нашу жизнь, твою в особенности. Думаю, — с вызовом заявила Джойс, расправив плечи и выпрямившись, — ты должна оставить его. Тебе будет легче без него. Ведь он сидит у тебя на шее, мешая тебе идти дальше.

Дочь уже неоднократно заговаривала об этом.

— Куда идти, родная? — мягко поинтересовалась Марта.

— К счастью, к собственному счастью, мам! — с негодованием выпалила Джойс. — Он губит нашу жизнь, душит нас всех! Почему ты должна тратить на него свои гроши, которые достаются тебе тяжелым трудом, а тем более давать ему по три пенса каждый день? На эти деньги ты могла бы купить себе что-нибудь приличное из одежды, а потом найти работу получше, а не шить мешки с утра до вечера.

Разумеется, в ее словах было много правды, но Марта собиралась напомнить дочери клятву, которую принесла у алтаря, — «…в богатстве и бедности, в горе и радости, пока смерть не разлучит нас» — и объяснить ей, что никогда не бросит Карло. Вот только он выбрал именно этот момент, чтобы, шатаясь, ввалиться в спальню в заношенных грязных кальсонах, ширинку которых усеивали желтые пятна и которые стали ему слишком тесными в поясе из-за живота, раздавшегося от неумеренного потребления пива.

— Джойс, mio cara [6].

Глаза у него загорелись, и впервые за долгое время Карло улыбнулся. Старшая дочь всегда была его любимицей. Он двинулся к ней, раскинув руки, чтобы обнять.

Но Джойс была не в настроении для подобных нежностей. Она вскочила со стула, не желая, чтобы отец приближался к ней, не говоря уже о том, чтобы с ним обниматься.

— Я ухожу, мам. У меня назначено свидание кое с кем на набережной Пиэр-хед.

Сердце Марты преисполнилось жалости к мужу. На его лице отразились боль и разочарование, плечи поникли.

— Я вернусь через минуту, милый, — бросила она ему и поспешила вслед за Джойс, которая уже готова была выскочить за дверь. — Подожди меня! — взмолилась Марта.

— Что, мам? — Девушка остановилась на нижней ступеньке крыльца. Судя по всему, она уже немножко успокоилась.

— Мне не хочется, чтобы ты уходила так скоро, только и всего, — задыхаясь, пробормотала Марта. — Кроме того, мне стало интересно, с кем ты встречаешься у Пиэр-хед.

— С одним парнем. — Джойс с вызовом тряхнула головой. — Его зовут Эдвард.

— Он католик?

Дочь вновь тряхнула головой и выразительно закатила глаза.

— Понятия не имею, мам. Я только вчера с ним познакомилась. Он работает во «Фредерике и Хьюзе», как и я, и пригласил меня прокатиться в Нью-Брайтон и выпить с ним чаю. Не могла же я сказать ему, что поеду, только если он католик, правда?

— Действительно, — согласилась Марта, хотя в глубине души не понимала, почему нет. — Что ж, до свидания, родная. Желаю тебе приятной поездки.

— Пока, мам. — И, подпрыгивая от нетерпения, Джойс умчалась прочь.

Когда Марта вернулась в дом, Карло уже оделся и собирался уходить. Они не обменялись ни словом на прощание.

Марта принялась чистить картофель, а потом открыла банку тушенки, которая предназначалась для солдат, сражающихся на войне. Она почти ничего не знала об этой войне, кроме того, что воюют в стране, которая называется Францией, и что в сражениях принимают участие мужчины разных национальностей, включая англичан, и что продолжается она вот уже почти год, а враги — немцы.

Она была знакома с женщинами, чьи мужья погибли на чужбине, оставив их вдовами и лишив своих детей отцов, и с женщинами, которые потеряли своих сыновей. У мистера Джонсона, хозяина овощной лавки, в которой работал Джо, был внук, пропавший без вести. Все думали, что он, скорее всего, погиб.

Марта вдруг вспомнила тот день, когда мужчины с горящими глазами прошли торжественным маршем, отправляясь на войну, и оркестр играл для них «Долог путь до Типперери» [7], а люди вокруг радостно кричали и хлопали в ладоши.

Сейчас, правда, все немного успокоились, восторг и радостные вопли, а также разговоры о короле и отчизне поутихли. Дела во Франции шли совсем не так хорошо, как ожидалось. У тех немногих мужчин, которые вернулись с войны, были ввалившиеся, пустые глаза, и они предпочитали отмалчиваться. Кое-кто из них потерял на войне ногу или руку. Они видели слишком много ужасов, чтобы рассказывать о них; так, во всяком случае, решила Марта.

Она выложила горку картофеля, добавила сверху консервированную говядину, а потом принялась решительно мять их обеими руками, придавая форму пирога. Марта запретила себе думать о войне. Уж очень тягостными и невеселыми были мысли о ней.

Вернулись Лили и Джорджи. Они бурными криками выразили свой восторг, узнав, что их ждет на обед. Марта сразу же положила каждому его порцию, потому что несчастные дети буквально умирали от голода. Часы в ростовщической лавке Стеггера, которые были видны из окна их комнаты, показывали половину четвертого, а дети до сих пор ничего не ели, не считая хлеба с маргарином на завтрак.

Впоследствии, оглядываясь назад, Марта частенько винила себя в том, что случилось. Ей не следовало принимать в подарок говяжью тушенку. Она должна была настоять на том, чтобы отец Лоулесс отвез банки обратно и отправил их солдатам. Она понесла заслуженное наказание за свой эгоизм, поэтому ей не следовало удивляться, когда домой с самодовольным видом вернулся Джо и с порога сообщил ей, что она видит перед собой солдата.

— О чем ты толкуешь, сынок? — спросила Марта, полагая, что он вступил в Бригаду мальчиков [8]или еще какую-нибудь организацию в этом роде.

— Я записался добровольцем, мам, — заявил он, сияя от радости. — Сегодня днем мы с Альби подписали контракт, и нам дали по шиллингу. Вот, держи, он тебе пригодится, — великодушно сказал Джо и сунул монету в ладонь матери.

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Не говори глупостей, — спокойно возразила Марта, хотя сердце громко забилось у нее в груди. — Нельзя стать солдатом в четырнадцать лет. Тебе должно исполниться… — Оказалось, что она не знает, во сколько лет принимают на службу в армию, но при этом была уверена, что уж никак не с четырнадцати.

Что же до ее сына, то он буквально приплясывал от восторга.

— Я все это знаю, мам. Но я сказал им, что мне восемнадцать, и Альби тоже. Мы подписали контракт, и нас приняли. Нам поверили. Служить мы будем в пехотной дивизии «Западный Ланкашир».

— Знаешь, с таким же успехом они могут и разуверитьсяв тебе, — голос Марты стал резким и пронзительным. — Откуда вообще взялся этот контракт, который ты подписал, и этот шиллинг? Вот, можешь взять его обратно! — С этими словами она швырнула монету сыну. — Он мне не нужен.

Но Джо был слишком доволен собой, чтобы позволить матери испортить ему этот день.

— Ты еще будешь гордиться мной, мам, когда я получу форму. Кроме того, в армии мне будут платить зарплату, и в контракте я сделал пометку, чтобы они посылали мои деньги тебе.

— Мне от армии ничего не нужно. — У Марты начиналась истерика. — Я хочу, чтобы ты, Джо Росси, оставался с нами в этом доме.

Лили, которая никогда не хныкала, удивила всех, расплакавшись навзрыд.

— Тебя убьют, Джо, — всхлипывала она, — как брата одной девочки у нас в школе.

— А я хотел бы стать солдатом, — с завистью заявил Джорджи.

— Видишь, что ты наделал! — бросила Марта в лицо среднему сыну. — Ты довел свою сестру до слез, а твой маленький братик тоже хочет поступить в армию.

— Ты еще ростом не вышел, Джорджи, — сказал Джо. — Тебе никто не даст восемнадцати. И меня не убьют, Лил. Меня даже не отправят на фронт, пока не убедятся в том, что мне уже девятнадцать.

— Разве они не просили тебя показать свидетельство о рождении? — Все свидетельства о рождении лежали у Марты в коробке под кроватью.

— Никто не спрашивал у меня документов. — На лице Джо впервые отразилось сомнение, словно он понял, что его приключение может закончиться, еще не начавшись.

— В таком случае я сама покажу им его, — с торжеством заявила Марта. — Кстати, а кто дал тебе этот контракт на подпись?

— Сержант Гиллиган, полицейский из участка Роуз-хилл.

— Эрни Гиллиган! — с презрением воскликнула Марта. — Я знаю его — гнусный негодяй. К тому же ему прекрасно известно, что тебе всего четырнадцать. Разве это не он пытался поймать тебя, когда ты ехал на велосипеде по тротуару, а не по мостовой?

Решено, она отправится к нему сегодня же. Но сначала нужно зайти к миссис Ллойд, матери Альби; а в участок они могут отправиться вместе.

Ллойды жили над лавкой бакалейщика на углу улицы Королевы Анны. Мистер Ллойд работал швейцаром в шикарной гостинице и поэтому носил темно-синюю ливрею, расшитую золотыми галунами. Альби был их единственным ребенком.

Марта постучала в дверь, и спустя несколько минут ее отворила Гвинет Ллойд. Мать Альби была маленькой и худой, а ее личико выглядело так, словно она каждый день скребла его пемзой, такой красной и воспаленной казалась кожа. Окинув гостью тяжелым взглядом с головы до ног, она грубо поинтересовалась:

— Что? — хотя ей было прекрасно известно, кто такая Марта.

Ее неприветливый тон сбил Марту с толку.

— Это касается нашего Джо и вашего Альби. — Наверняка эта женщина понимает, почему она пришла. Пожалуй, следовало хоть немного привести себя в порядок, прежде чем сюда являться. Можно было хотя бы снять передник и надеть шляпку вместо шали. — Они поступили на военную службу. Разве Альби не сказал вам об этом? Похоже, Эрни Гиллиган, полицейский из участка на Роуз-хилл, убедил их подписать контракт. Они сказали ему, что им уже исполнилось восемнадцать, но Эрни Гиллиган знает, что это неправда, по крайней мере в том, что касается нашего Джо.

Гвинет равнодушно передернула плечами.

— Ну и что?

— Как это что? — вспылила Марта. Что происходит с этой женщиной? — Я намерена сейчас же повидаться с Гиллиганом и подумала, что будет лучше, если мы придем вместе.

— Мальчику никогда не рано стать мужчиной, миссис Росси. — Мать Альби неодобрительно покачала головой, как будто обвиняя Марту в нежелании отпустить сына в армию. — Что же до нас с мистером Ллойдом, то мы считаем, что Альби влачит жалкое существование. Ему самое время узнать, что являет собой настоящий мир, и понять, что он появился на свет не для того, чтобы веселиться и получать удовольствие, а для того, чтобы страдать во имя Господа нашего Иисуса Христа. — Она склонила голову в знак почтения, и Марта машинально последовала ее примеру.

— Мне представляется, миссис Ллойд, что в этом мире довольно страданий и без того, чтобы мальчики познавали их раньше времени.

Вместо ответа мать Альби захлопнула дверь у Марты перед носом.

Марта присела на скамейку у гимнастического клуба на Джерард-стрит. Прямо напротив начиналась улица, где они с Карло жили после того, как поженились. Здесь родились все их пятеро детей, здесь у них была чистая водопроводная вода, собственный туалет и опрятная кухня, потому что Марта содержала ее в безукоризненной чистоте. Тогда они не испытывали нужды, но ей все равно приходилось считать каждый пенни. Однако в их доме всегда было тепло и полно еды.

Джойс, Франк и Джо прожили здесь несколько лет, а вот Лили исполнился всего годик, а Джорджи — лишь пару месяцев, когда с Карло произошел так называемый «несчастный случай». Джойс была права — Карло всегда любил выпить и подраться спьяну с ирландцами.

— Это всего лишь невинная забава, mio cara, — отмахивался он, когда Марта говорила ему, что она, его жена, — тоже ирландка до мозга костей. — Ничего особенного.

Однако последняя драка оказалась для него роковой; вместо нескольких синяков и шрамов, которыми можно было гордиться, дело закончилось тем, что правая рука перестала служить Карло.

Ничто не могло его утешить. Он сдался, стал опускаться все ниже и ниже, увлекая за собой и Марту. Что-то надломилось в ней; нет, не кости, а ее дух и надежда, что когда-нибудь они заживут еще лучше, чем раньше.

«Но я не позволю им забрать у меня моего мальчика». Эта мысль была четкой и ясной, а не туманной и путанной, как частенько бывало прежде.

Марта поднялась на ноги, преисполнившись мрачной решимости, и зашагала к полицейскому участку на Роуз-хилл.

За конторкой дежурного восседал сержант Гиллиган, огромный толстяк. На его широкой лоснящейся физиономии блуждала самодовольная ухмылка.

— Да, миссис Росси? — Ухмылка стала шире.

— Что это за история о том, что вы завербовали моего Джо на эту чертову войну? — спросила Марта, дрожа всем телом в своих растоптанных башмаках и чувствуя, что вновь обретенное мужество вот-вот покинет ее.

— Вы должны гордиться им, миссис Росси, — злорадно оскалился полицейский. О, как же она его ненавидела! — Большинство матерей на вашем месте преисполнились бы гордости.

— Вы ошибаетесь, сержант. — Он буквально навис над нею, и под его зловещим взглядом она съежилась, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее не дрожал. — Большинство матерей сочли бы это чистым безумием. Они бы согласились со мной: подумать такое может только мужчина.

Сержант нахмурился.

— Вам следует поосторожнее разговаривать с джентльменом, стоящим на страже закона, миссис. Я могу упечь вас за решетку и за меньшее.

— Вам прекрасно известно, что нашему Джо всего четырнадцать лет… — голос у Марты дрогнул и сорвался. А вдруг Гиллиган и вправду способен посадить ее за решетку? Что будет тогда с ее детьми?

Сделав глубокий вдох, она отважилась на последнюю попытку:

— Вы всего лишь здоровый, толстый грубиян, сержант, а никакой не джентльмен. — Затаив дыхание, Марта с вызовом уставилась на него, ничуть не удивившись, когда он вышел из себя.

— А вы всего лишь вонючая старуха, миссис! — взревел он. — От вас смердит! Да любой парень, включая вашего Джо, с радостью согласится служить в армии, только бы не жить с вами и вашим чокнутым муженьком! Он уже встал с кровати, а? Умылся? Надел свой лучший костюм? Сходил в церковь, а потом прогулялся по Док-стрит, держа вас под ручку? — голос Гиллигана перешел в громоподобный рев. — Это вы и такие, как вы, позорят нашу страну. А теперь убирайтесь вон из моего участка, пока я не вышвырнул вас!

Марта не могла более сносить оскорблений от полицейского. Она повернулась, чтобы уйти, но сержант продолжал орать на нее.

— Пришла еще за одним шиллингом, наверное? На, держи немного мелочи!

Марта бросилась бежать, и монеты зазвенели у нее под ногами. Она пала так низко, что ей пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы не остановиться и не поднять их.

— Миссис Росси! Постойте! Это всего лишь я, Осси Нельсон. Миссис Росси…

Фраза повторилась несколько раз, прежде чем эти слова проникли в затуманенный рассудок Марты. Она остановилась и обернулась. Перед нею и в самом деле стоял Осси Нельсон, сын их прежнего соседа с Джерард-стрит. На нем была форма полицейского — она вспомнила, что он поступил на службу в полицию незадолго до того, как они переехали. Уже довольно давно он был констеблем.

— Что вам нужно? — задыхаясь от быстрого бега, спросила Марта.

— Я всего лишь хотел сказать, что все слышал и что мне очень жаль. — Он снял форменную фуражку. У него было открытое и симпатичное лицо, и Марта невольно удивилась тому, как может такой приятный человек служить в полиции. — Джо и Альби — не первые несовершеннолетние, кого Гиллиган сегодня завербовал. Должно быть, он поймал в свои сети никак не меньше дюжины.

— Поймал? Что вы имеете в виду?

На лице молодого человека отразилось беспокойство.

— Откровенно говоря, мне не следует болтать об этом, поэтому я буду очень вам признателен, если вы не станете никому говорить о том, что я расскажу о сержанте Гиллигане, миссис Росси. — Он подхватил ее под локоть и увлек в направлении Кингз-корт. — Все дело в том, что брат Гиллигана работает садовником у одного важного господина, генерала сэра Стэнли Катбертсона. Он живет на Рейнфорд-стрит, неподалеку от перекрестка. Словом, сын генерала сейчас воюет во Франции — он офицер, разумеется. Так вот, генерал всегда в курсе событий, все-таки он бывший военный. Похоже, в армии не хватает солдат, учитывая, сколько бедолаг погибло там за последнее время. Как бы там ни было, — констебль перевел дух, — генерал дал понять, что заплатит полкроны за каждого новобранца, которого сержант заполучит для армии. И не имеет значения, сколько ему лет.

Марта растерялась.

— Но наш Джо получил всего лишь шиллинг!

— Правильно. Видите ли, — терпеливо принялся объяснять констебль, — полкроны получает сержант Гиллиган. Так что сегодня он заработал несколько фунтов.

— Что же мне делать? — взмолилась Марта.

— Пусть этим делом займется ваш Карло. В конце концов, он глава семьи, — строго заметил молодой полисмен. — Джо не только ваш сын, но и его.

Марта вернулась домой. К счастью для Джо, он успел куда-то удрать и тем самым избежал хорошей трепки, которую намеревалась задать ему мать. В остальном же она была обескуражена, не зная, что делать дальше, куда и к кому пойти. Осси Нельсон снабдил ее важными сведениями, но от этого она лишь растерялась еще больше.

Господи Иисусе! Марта рассерженно топнула ногой. На нее вновь нахлынуло желание надрать Джо уши, но потом ей захотелось прижать сына к груди и целовать до изнеможения.

Лили и Джорджи тихонько сидели за столом и играли. Это было их изобретение — игра с пуговицами, карандашом и клочком бумаги. Лили подняла голову.

— Хочешь, мы принесем воды, мам, и ты приготовишь нам чаю?

— Да, моя маленькая, с удовольствием. — Марта обессилено опустилась на кушетку и обхватила голову руками. В висках у нее стучало, а сердце болезненно и гулко колотилось в груди.

— Может, приготовить заодно и бутербродов с маргарином?

— Да, пожалуйста, — прошептала Марта. Она чувствовала себя бесконечно усталой не только оттого, что ей пришлось пробежать половину Ливерпуля, а еще и потому, что дети покидали ее один за другим. Джойс жила своей жизнью, Франка она видела так редко, что его, можно сказать, уже не было дома, а теперь вот-вот заберут и Джо. Совсем скоро она может остаться одна с младшими детьми.

В доме, в котором они жили раньше на Джерард-стрит, Марта и Карло занимали самую большую спальню, мальчики — комнату поменьше, а девочки — самую маленькую. После переезда в Кингз-корт вся семья спала в одной комнате. Чтобы создать хотя бы видимость уединения, Марта повесила занавески вокруг двуспальной кровати — хотя Карло в последнее время даже не прикасался к ней, — а дети спали на матрасах прямо на полу, Лили — с одной стороны, мальчишки — с другой.

Нынче ночью младшие дети улеглись спать первыми. Следом за ними в постель отправился Джо, который пришел домой притихший и обескураженный.

— Отец и мать Альби ничуть не возражают против того, что он идет в армию, — сообщил он матери.

— Мне плевать на то, что думают отец и мать Альби, — презрительно фыркнув, заявила ему Марта. — Возражает твоямать, и только это должно тебя заботить.

Она осталась сидеть, скорчившись на кушетке, ожидая прихода Карло. Она расскажет ему о том, что случилось, как советовал ей Осси Нельсон. Пусть теперь онсделает что-нибудь. В самом деле, пора ему вспомнить о том, что у него есть семья и он обязан присматривать за детьми ничуть не меньше ее.

Но Карло ничего не сказал, даже не поздоровался, когда гораздо позже столкнулся с женой лицом к лицу. Вероятно, он был пьян настолько, что не мог связать и двух слов, или же лишился дара речи от удивления, увидев, что она ждет его.

— Наш Джо только что поступил на службу в армию, — безо всяких предисловий заявила ему Марта. Она отнюдь не намеревалась ходить вокруг да около. — Он сказал, что ему уже восемнадцать, но сержант Гиллиган, который и подсунул ему контракт на подпись, прекрасно знает, что Джо всего четырнадцать. Я считаю, что надо что-то предпринять, и хочу, чтобы это сделал ты. Я отведу тебя в баню и отдам твой костюм в чистку. — Хотя она удивится, если костюм придется мужу впору, учитывая, как он растолстел и обрюзг за последнее время. — И еще тебе нужно побриться. На мужчину они обратят больше внимания, чем на женщину. И действовать надо быстро, Карло. Мы не можем просто сидеть сложа руки и ждать самого худшего. — Марта имела самое туманное представление о том, кто такие «они», но наверняка это мужчины в дорогих костюмах, преисполненные чувства собственного достоинства и важности.

Но Карло стал крениться все ниже и ниже, пока не согнулся пополам. После чего старческой шаркающей походкой направился в спальню, и в глазах у него не отражалось ничего, кроме бесконечной жалости к самому себе. И Марта поняла, что больше никогда и ни в чем не сможет полагаться на мужа.

Неделю спустя Джо получил письмо, согласно которому в следующее воскресенье в десять часов утра он должен прибыть к театру «Ротонда» на Скотланд-роуд, где его будет ждать конный шарабан, чтобы отвезти в армейский лагерь под Уиганом [9]. Далее в письме говорилось, что отныне он считается рядовым пехотной дивизии «Западный Ланкашир», а его рота называется «Парни из Воксхолла».

— Что-то они торопятся, верно? — мрачно заметила Марта, увидев послание. — Я была уверена, что перед поступлением в армию тебе нужно пройти медицинский осмотр.

— Меня осмотрят уже на месте, — робко ответил Джо. — И еще я должен взять с собой свидетельство о рождении.

— Вот как!

Все было шиворот навыворот, а она ничего не могла поделать. Марта вспомнила, что отец Лоулесс обладает некоторой властью и авторитетом и, не исключено, сможет ей помочь, но, прибыв к нему в пресвитерий [10], от его экономки миссис Бэйли она узнала, что священник уехал на время каникул.

— Он в Морекамбе, миссис Росси, с сиротами из приюта Святой Бернадетты. Вернется через две недели. Быть может, вы хотите поговорить с другим священником, или подождете, когда вернется отец Лоулесс? Сейчас на месте отец Рафферти. Он сильно сдал, бедняга, но человек он очень милый и хороший.

Отец Рафферти произносил проповеди во время мессы так невнятно и сбивчиво, что нельзя было разобрать ни слова. И дело отнюдь не в том, что никто, кроме священников, не понимал латынь, в проповедях других священников прихожане хотя бы улавливали порядок слов. А вот отец Рафферти служил обедню на совершенно другом языке, и многие подозревали, что он выдумал его сам и попросту несет околесицу.

Но сейчас отец Рафферти не мог понять ее! Бедный старик явно страдал слабоумием.

— Какая армия? — раздраженно поинтересовался он, нервно проводя рукой по гриве снежно-белых волос, чем привел их в такой беспорядок, что высвободить пальцы оказалось не так-то просто. — О какой войне мы говорим? И кто такой Джо? И, если уж на то пошло, кто вы такая?

Марта тщетно пыталась объяснить, что произошло и как она к этому относится, но священник, похоже, лишь окончательно запутался. Мозгов у него было не больше, чем у новорожденного котенка.

Марта сдалась.

— Ладно, это не имеет значения, святой отец. — Она поднялась на ноги.

— Да благословит тебя Господь, дитя мое. — Отец Рафферти тоже попытался подняться, но это ему не удалось.

— Благослови вас Бог, отец.

И вот теперь он уходил от нее, ее сынок, ее Джо. А она не сделала ничего, чтобы остановить его, разве что молилась во всех католических храмах в округе, да ставила свечки. Собственно говоря, она даже помогала Джо с отъездом, купив ему кальсоны и две пары носков. Марта бегала по рынкам в поисках недорогой пристойной куртки, для чего ей приходилось отпрашиваться с работы и терять в зарплате, пока Джо не настоял, чтобы она угомонилась.

— Не расстраивайся ты так, мам, — мягко увещевал он ее. — Я ведь получу новую форму, ты забыла об этом? И в армии нам дадут кальсоны и носки, только, наверное, они будут цвета хаки. И куртку я тоже получу вместе со всем остальным, правда, называться она будет иначе.

— Ну, хорошо, сынок. — Марта покорно кивнула головой, не желая, чтобы он уехал из дома с мыслями о том, что его мать сошла с ума.

— Да, кстати, мистер Джонсон сказал, что в пятницу выдаст нам зарплату за две недели; я отдам ее тебе.

— О нет, не надо этого делать. — Марта настояла, чтобы половину заработка Джо оставил себе. — Вдруг тебе захочется купить что-нибудь? Плитку шоколада или лакричное ассорти, например. — Это были его любимые конфеты, на прошлое Рождество она ухитрилась подарить ему целых полфунта.

Наступило воскресенье. Обитатели Кингз-корт откуда-то узнали о том, что сегодня утром Джо Росси, которому всего четырнадцать лет, отправляется на войну. Все соседи пришли проводить его. Кое-кто из них принес с собой подарки: вязаный шарф и перчатки, расческу и потрепанный кожаный бумажник, который Джо тут же гордо спрятал во внутренний карман. Дуглас Хоутон, старый служака, которому было уже девяносто с лишним лет, подарил ему книгу «Записки Пиквикского клуба», написанную каким-то джентльменом по имени Чарльз Диккенс.

— Она подписана автором, сынок, верно тебе говорю, — заверил Дуглас. — Я купил ее, когда жил в Лондоне. — Ходили слухи, что некогда у Дугласа Хоутона была респектабельная работа в банке, но он потерял ее из-за чрезмерного пристрастия к спиртному.

Из открытых окон дома, в котором обитал Джимми Галлахер, доносилась чарующая мелодия, при звуках которой у Марты всегда выступали слезы на глазах. Она знала несколько слов и негромко напевала, сидя на нижней ступеньке крыльца и глядя на то, как ее дорогому ясноглазому улыбающемуся мальчику пожимают руки, целуют его в обе щеки и похлопывают по плечу.

—  …Я вижу долгую-долгую, извилистую тропинку, которая ведет в страну моих снов…

И вот настало время уходить. Неделю назад объявился встревоженный Франк, который от кого-то узнал о том, что задумал его младший брат. Вместе с Лили и Джорджи он собрался проводить Джо до самой «Ротонды», оставив Марту горевать на ступеньках в одиночестве. Джойс приходила попрощаться с братом накануне вечером.

Марта нетвердой походкой вернулась обратно в дом. На самом деле она ведь не осталась одна. Карло по-прежнему был рядом, храпел в постели, не удосужившись встать и попрощаться со своим сыном.

Перекрестившись, Марта поклялась, что никогда не простит его за это.

Понемногу жизнь вновь вернулась в обычное русло. Джо ушел, и ей осталось лишь беспокоиться о том, где он и что с ним. Марта все время думала о сыне, не переставая удивляться тому, как много людей подходило к ней, чтобы выразить свое возмущение тем фактом, что правительство сочло возможным призвать в армию четырнадцатилетнего паренька. Даже ее босс на фабрике, жестокий, грубый человек, которого никто не любил, вручил ей три шиллинга и шесть пенсов, распорядившись переслать их Джо. Марта поблагодарила его со слезами на глазах.

Кое-кто спрашивал у нее:

— Из-за чего вообще ведется эта проклятая война?

Марта отвечала, что не знает. Такое впечатление, что этого не знал никто. Германия не вторгалась в пределы Британии, Британия не оккупировала Германию, так почему они тысячами истребляли друг друга в чужой стране?

Джо не было уже неделю, когда впервые с тех пор, как они переехали в Кингз-корт, на коврик у двери Марты опустилось адресованное ей письмо.

Она узнала свое имя вверху на конверте и имя Джо внизу, но и только. Письмо было аккуратно написано карандашом — это она еще могла понять, буквы и завитушки явно выводила уверенная рука. И теперь все ее мысли были заняты тем, чтобы найти кого-нибудь, кто мог бы прочесть ей письмо и написать ответ.

Карло, по обыкновению, храпел в постели, и Марта не стала бы будить его, даже если бы наступил конец света. Лили хорошо читала, но они с Джорджи уже ушли в школу. А Марте отчаянно хотелось узнать, что же написано в письме, прямо сейчас, до того, как младшая дочь вернется домой. Но она не собиралась просить помощи у кого-либо из посторонних, чтобы весь мир узнал о том, что Марта Росси не умеет ни читать, ни писать. Пожалуй, в обеденный перерыв она сбегает во «Фредерик и Хьюз» и попросит Джойс прочесть ей письмо.

Джойс показывала покупательнице дамские сумочки, которые выглядели так, словно были сделаны из змеиной кожи. Марта остановилась возле прилавка, надеясь, что дочь заметит ее. Она подумала о том, что даже если бы у нее была куча денег, она ни за что не согласилась бы носить под мышкой бедную мертвую змейку.

— Мам, — прошипел знакомый голос, — ты выглядишь просто кошмарно. Уходи, пожалуйста, пока кто-нибудь не заметил тебя. Ничего не говори, ни слова, просто уходи и больше никогда не возвращайся. — Джойс отошла на несколько шагов от покупательницы. Она говорила очень тихо и при этом избегала смотреть на мать.

— Но я получила письмо от нашего Джо, родная моя, — шепотом ответила Марта. — И хочу, чтобы ты прочла его мне и написала ответ, если тебе не трудно, конечно.

— Я не могу; по крайней мере, я не могу даже говорить об этом сейчас, пока я на работе. Я зайду к тебе завтра вечером, и тогда ты покажешь мне письмо; сегодня я занята. А теперь уходи, пожалуйста, и немедленно!

— Завтра можешь не приходить, наша Лили прочтет мне письмо, — сухо ответила Марта.

Пожалуй, еще никогда она не испытывала такого унижения. Слова Джойс причинили ей невыносимую боль. Повернувшись, Марта направилась к выходу, шагая мимо кожаных перчаток, губной помады, баночек с пудрой и кисточек, сверкающей бижутерии и драгоценностей. Она чувствовала себя чужой в этом месте и знала, что это никогда не изменится.

Марта уже подошла к вращающимся дверям, когда чья-то рука легла ей на плечо и ласковый голос произнес:

— Простите, мне показалось, будто вы говорили, что вам нужно прочесть письмо? Если хотите, я могу вам помочь.

Молодая женщина, положившая руку ей на плечо, была выше Марты как минимум на полголовы и при этом была худая как спичка. У нее были чудесные розовые щечки и губки, ясные карие глаза и блестящие волосы цвета мускатного ореха, заплетенные в тугую косу, доходившую до середины спины.

— Меня зовут Кейт Келлауэй, — представилась девушка.

— Марта Росси, — пробормотала Марта.

— Вернемся к вашему письму. Хотите, пойдем в «Воланти» на Болд-стрит и выпьем по чашечке кофе?

— Не думаю… — Марта все утро шила мешки, и ее одежду, а также лицо и волосы покрывал тонкий слой пыли, о чем ей, кажется, следовало вспомнить до того, как она явилась во «Фредерик и Хьюз» и поставила свою дочь в неловкое положение. — Не думаю, что я одета подобающим образом.

— На мой взгляд, вы выглядите вполне нормально. Но, если хотите, давайте пойдем туда, где вы будете чувствовать себя более уверенно. — В отличие от Джойс, Кейт Келлауэй, похоже, ничуть не возражала против того, чтобы ее видели в обществе Марты. — Как насчет кафе на Центральном вокзале? Но надолго я задержаться не смогу; понимаете, сейчас у меня обеденный перерыв и в половине второго я должна вернуться в колледж. Давайте поспешим, если вы ничего не имеете против.

Марта, в свою очередь, тоже торопилась. Ей нужно было возвращаться на фабрику.

— Что вы изучаете в колледже? — поинтересовалась она, когда они перешли Болд-стрит и зашагали к Центральному вокзалу.

— Машинопись и стенографию. Я намерена стать репортером, — откликнулась девушка, чем привела Марту в замешательство. И если слово «машинопись» было ей хотя бы отчасти знакомо, то что такое стенография, она не имела ни малейшего представления. Впрочем, слово «репортер» тоже ни о чем ей не говорило.

Несмотря на то что было время обеда, кафе оказалось почти пустым. Марта решила, что сюда заходят главным образом те, кому нужно скоротать время в ожидании поезда. Здесь приятно пахло кофе, сигарами и сладостями. Чтобы сделать заказ, надо было подойти к стойке.

— Хотите пирожное, Марта? — предложила Кейт. — Если да, то какое?

— Любое, пожалуйста.

Она рассудила, что ей не придется платить за угощение, раз уж Кейт спросила первой. Иначе Марта рисковала оказаться в очень неприятном положении, поскольку в кошельке у нее оставался всего-навсего один пенс. Она смотрела на молодую женщину, стоявшую в ожидании у стойки, и восхищалась тем, как та была одета — чудесное красное льняное платье в белую полоску с отложным воротником и рукавами в три четверти. Судя по неловкой позе Кейт и ее фигурке, состоявшей, казалось, из сплошных острых углов, ее правильнее было бы называть девушкой, а не молодой женщиной. Марта решила, что ее новой знакомой вряд ли больше семнадцати-восемнадцати лет. Ей понравилась открытость и прямота девушки, то, как она любезно предложила помощь незнакомому человеку. А ведь Марте так хотелось поскорее прочесть письмо Джо! И какое, скажите, имеет значение то, что Кейт не является членом их семьи?

Кейт вернулась к столику и виновато произнесла:

— Сейчас нам принесут заказ, но я забыла спросить, любите ли вы кофе. Сама я помешалась на нем, могу пить его целыми днями, но вдруг вы предпочитаете чай? Я знаю, с моей стороны это ужасно невежливо, и потому прошу извинить меня.

— Вам не за что извиняться, — поспешила уверить ее Марта. — Я тоже люблю кофе, хотя уже и не припомню, когда пила его в последний раз. — В те времена, когда они могли позволить себе выбирать, Карло всегда предпочитал кофе, а не чай.

— Отлично! — Кейт радостно улыбнулась. — А пока мы ждем, быть может, вы прочтете свое письмо. — Девушка смутилась и покраснела. — Какая же я дура! Я хотела сказать, дайте мнеписьмо, и я прочту его вам. — Марта протянула конверт, который получила сегодня утром. — Этот юноша образованный человек, сразу видно. У него прекрасный почерк. К тому же он ваш сын и служит в армии. Ладно, Марта, слушайте, что он пишет. — И Кейт выразительно откашлялась.

«Дорогая мамочка!

В Уигане мы пробыли всего один день, после чего нас перевели в лагерь неподалеку от Ланкастера, где мы все время только и делаем, что занимаемся физической подготовкой. Наклоняемся, касаясь пальцами носков, учимся маршировать — это называется строевой подготовкой — и держать винтовку. Я все время поворачиваюсь \ направо, когда должен повернуться налево. Кормят нас хорошо, три раза в день, а на ужин дают кружку какао с сахаром. Форма жесткая, от нее все чешется, а башмаки мне чуточку велики, но все равно это лучше, чем если бы они были малы, — а так я могу подложить в носки газеты. Завтра мы едем в город, чтобы сфотографироваться, так что со следующим письмом я пришлю тебе свой снимок. Да, мам, совсем забыл — каждый день мы принимаем душ. Вода очень холодная, и мне страшно даже представить себе, какой она будет зимой. Но зато я еще никогда не чувствовал себя таким чистым. Скучаю по всем вам, но больше всего по тебе, мамочка.

Твой любящий сын Джо».

Официантка принесла их заказ, пока Кейт читала письмо вслух.

— Как мило, — сказала она. — Нет, правда. Должно быть, вы очень гордитесь своим сыном.

— Да, вы правы, — согласилась Марта, с трудом сдерживая слезы. Хотя она не нуждалась в напоминаниях о том, как сильно скучает по нему, все-таки письмо Джо вновь вызвало у нее в душе возмущение тем, как подло его забрали у нее.

— Сколько ему лет, Марта? — полюбопытствовала Кейт.

— Всего четырнадцать.

Девушка открыла рот от изумления.

— Но как же он может служить в армии, когда ему всего четырнадцать?

И тогда Марта рассказала Кейт о том, как Джо попал в армию. Она заметила, что посетители время от времени поглядывают на нее, словно недоумевая, что такая неряшливая женщина может делать в столь респектабельном заведении.

— Это отвратительно, — заявила потрясенная до глубины души Кейт, когда Марта закончила свой рассказ. — Теперь что касается вашего ответа Джо: если вы скажете мне, что хотели бы передать ему, я напишу ему сегодня вечером, а завтра мы могли бы встретиться в это же самое время в этом же месте, и тогда я покажу вам, что у меня получилось. Если вам не понравится, я всегда смогу переписать письмо заново. Вас это устраивает, Марта?

— О да, да, конечно. И спасибо вам, — запинаясь, пробормотала Марта.

— Не стоит благодарности, — жизнерадостно откликнулась Кейт. — Итак, что я должна написать Джо? — С этими словами девушка достала из вместительной вельветовой сумки ярко-красную тетрадь и карандаш.

— Напишите ему, что мы тоже очень сильно по нему скучаем. Напишите, чтобы он следил за собой, тепло одевался и пораньше ложился спать. То есть не сидел бы в баре, а сходил бы в кино, если захочет. Напишите, что я с нетерпением жду его фотографии в военной форме. Этого достаточно?

— Вполне. — Кейт вскочила, как чертик из табакерки, едва не перевернув столик. — Мне пора спешить. До свидания, Марта. Увидимся завтра.

— Со мной сегодня случилось кое-что интересное, — сообщила Кейт Келлауэй, входя в милый современный домик в Омскирке, в пригороде Ливерпуля, где она жила с отцом и матерью. Швырнув сумку на софу, она устало опустилась рядом. Из кухни доносился восхитительный аромат — в духовке подходил пирог с мясом и почками.

— С тобой, дорогая, похоже, каждый день случается что-нибудь интересное, — с улыбкой заметила ее мать.

Маргарет Келлауэй была красивой женщиной, правда, очень низенькой, в отличие от дочери.

— Что стряслось на этот раз? Ты нашла потерявшегося ребенка или оброненный кем-то кошелек? Надеюсь, что ты не пыталась опять разнять драчунов; когда-нибудь ты непременно поплатишься за это, А если этот отвратительный человек вновь, уже в третий раз обнажился перед тобой, советую тебе обратиться в полицию.

— Ничего подобного. — И Кейт рассказала матери о знакомстве с Мартой. — Я как раз рассматривала сумочки на витрине, когда продавщица, дочь Марты, сказала ей, чтобы она немедленно уходила. Она явно стеснялась ее. Нет, ты только представь, как можно стыдиться собственной матери! — с негодованием воскликнула она. Кейт часто негодовала из-за того, что жизнь несправедлива к неимущим.

— Надеюсь, ты никогда не испытывала подобных чувств по отношению ко мне, дорогая.

— Ой, мам, ты всегда выглядишь замечательно! Но даже если бы ты была одета в такие обноски, как у Марты, я все равно не стала бы тебя стесняться, потому что слишком сильно люблю тебя. — И Кейт послала матери воздушный поцелуй. — Как бы то ни было, Марта хотела лишь, чтобы дочь прочла письмо своего брата и ответила на него, — сама она не умеет ни читать, ни писать, бедняжка.

— И где же этот молодой человек, дорогая?

— В Ланкастере. Он служит в армии. Его письмо лежит у меня в сумочке. Я напишу ему ответ от имени Марты. Его уговорили поступить на службу, хотя ему всего четырнадцать.

В это время, раскуривая трубку, в комнату вошел отец Кейт. Он был врачом-подологом — мастером по уходу за ногами — и работал в боковой пристройке. По словам супруги, он умел «находить общий язык с женщинами», и они сотнями записывались к нему на прием, даже совсем молоденькие, которые еще не знали, что такое мозоли. Им нравилось, что их ступни массирует столь привлекательный мужчина средних лет с теплыми и нежными руками.

— Я слышал об этом, — сообщил он. — В парламенте уже задают неприятные вопросы о несовершеннолетних солдатах. Похоже, назревает очередной скандал.

— Завтра я непременно скажу об этом Марте.

— Ты договорилась о встрече с ней, дорогая? — поинтересовалась Маргарет Келлауэй.

— Да, чтобы отдать ей письмо для Джо. Я напишу его после обеда.

— Мама, — позвала Кейт чуть позже, после того, как с обедом было покончено и они с матерью мыли и вытирали тарелки. — Помнишь те платья, которые оставила Эвелин? Я хотела спросить, нельзя ли отдать их Марте? — Эвелин приходилась Кейт старшей сестрой. Сейчас она жила в Ноттингеме с мужем и двумя маленькими детьми. — И еще у Марты есть дочь Лили. У меня же куча ненужной одежды, которая может им пригодиться, да и обуви тоже. А еще я могу угостить ее твоим замечательным вареньем из чернослива и консервированными сливами.

— Ты отдашь ей письмо, дорогая, и все, — решительно сказала мать. — Я не знаю этой твоей Марты, но она может оказаться самолюбивой особой. И если ты начнешь обращаться с ней, как с нищенкой, то можешь обидеть ее.

Кейт принялась задумчиво постукивать по подбородку десертной ложечкой, которую только что вытерла.

— Полагаю, ты права, — заключила она, целуя мать в затылок. — Я немного подожду и предложу ей при удобном случае. Ведь Марта наверняка захочет, чтобы я и дальше писала письма для ее Джо.

По правде говоря, Кейт очень надеялась, что именно так все и случится.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В тот вечер, возвращаясь с работы домой, Марта испытывала необычайное воодушевление. И все благодаря Кейт Келлауэй. Никогда еще у нее не было столь милых и респектабельных знакомых, как Кейт, которая была выходцем из совершенно другого мира. И Марта с нетерпением ожидала встречи, назначенной на следующий день.

Она пребывала в столь приподнятом состоянии духа, что решила купить картофель и рыбных котлет к ужину. У нее оставалось немного денег, которые дал ей Джо, так что она могла позволить себе немного пошиковать. А Лили с Джорджи с радостью помогли ей донести неожиданное угощение из лавки домой.

— Оставьте немного для Франка, — попросила Марта детей.

Последние несколько недель Франк ежедневно наведывался к ним на ужин, так что она с минуты на минуту ожидала его появления. Как и все они, за исключением Карло, который, похоже, существовал в собственном, замкнутом мирке, Франк тревожился о судьбе Джо и начал регулярно давать матери деньги на хозяйство.

«У меня замечательные дети, — сказала себе Марта. — Наш Франк немножечко разгильдяй, конечно, но у него доброе сердце».

Интересно, где он ночевал? Обычно он исчезал из дома около восьми вечера. Но пожалуй, лучше не спрашивать его об этом; так они, по крайней мере, не поссорятся.

Джойс пришла, когда они закончили ужин, как и предполагала Марта. Девушка не сказала, что ей стыдно за то, как она обошлась с матерью в универмаге, но Марта видела сама, что дочь переживает из-за этого. Не теряя времени, Джойс предложила сразу же написать ответ Джо; она сообщила, что и пришла-то специально ради этого.

— Эдварду я сказала, что мы увидимся с ним завтра, а сегодня вечером я занята.

Похоже, они с Эдвардом встречались довольно часто. Марте удалось выпытать у дочери, что Эдвард работает во «Фредерике и Хьюзе» младшим управляющим, а не простым продавцом.

— Как мило с твоей стороны, родная, — тепло откликнулась Марта. — Но эта девушка, Кейт, предложила написать ему письмо вместо меня. Мы с ней встречаемся во время обеденного перерыва в кафе на Центральном вокзале.

Джойс выглядела уязвленной.

— Но ведь это могла сделать и я, мам. Ты же знаешь.

— Да, но я же не знала, что ты придешь к нам сегодня вечером, правда, Джойс? Когда Кейт вернет мне письмо Джо, ты тоже можешь написать ему, вместе с Лили и Джорджи, да и наш Франк тоже.

Пожалуй, когда старший сын появится в следующий раз, она поговорит с ним об этом. Правда, следовало признать, что он не любитель писать письма.

— Хорошо, мам, — согласился Франк, придя домой, и пожал плечами. Хотя намного больше его интересовало, кто такая эта Кейт и как она выглядит.

— Ее лицо похоже на сладкий пудинг, и ее легче перепрыгнуть, чем обойти, — шутила Марта, не желая, чтобы Франк, нахальный бездельник, узнал о том, что Кейт на самом деле очень привлекательная девушка.

Она вновь подумала о Джо вечером, когда Лили и Джорджи легли спать, Джойс ушла домой, а Франк опять исчез, предположительно туда, где он проводил ночи в последнее время. Марта уже почти привыкла к отсутствию среднего сына. Судя по письму, Джо был вполне счастлив в армии, хорошо ел, тепло одевался, пребывал в чистоте и был доволен своей жизнью. Быть может, зря она так волновалась и суетилась из-за того, что он поступил на военную службу? Война не может тянуться бесконечно. Когда-нибудь Джо вернется домой и наверняка найдет себе работу получше, чем развозить овощи и фрукты на велосипеде.

Кейт уже сидела в кафе за столиком, когда туда пришла Марта. На этот раз она постаралась хоть немного привести себя в порядок, отряхнувшись от пыли и вытерев лицо влажной тряпкой. К ее удивлению, девушка вскочила на ноги и поцеловала ее в щеку, чего в последнее время не делала даже старшая дочь Марты.

— Я написала письма, Марта, — сообщила Кейт.

— Письма? То есть их несколько?

— Одно письмо я написала от себя, объяснив, кто я такая, чтобы ваш сын знал, кто пишет ему от имени матери. Вы не возражаете? — с тревогой поинтересовалась она.

— Нет, конечно. По-моему, это замечательная идея.

Они устроились за круглым столиком с мраморной столешницей.

— Предпочитаете кофе и пирожное с ванильным кремом, как вчера, или что-нибудь другое?

— Кофе и ванильное пирожное — именно то, что нужно. — Марта все утро предвкушала этот момент.

Сделав заказ, Кейт вернулась, открыла свою вельветовую сумочку и достала оттуда кожаную папку, из которой извлекла блокнот с сиреневыми страницами и маленьким букетиком лиловых цветов в уголке. Оторвав два верхних листа, она помахала ими перед лицом Марты. Они были исписаны крупным четким почерком без единой помарки.

— Это письмо от вас. Оно начинается со слов «Мой дорогой Джо», а дальше в нем то, о чем мы с вами договорились вчера.

Она неуверенно прочла письмо, слегка хмурясь при этом, словно боясь, что Марте оно может не понравиться.

— Ну, что вы скажете? — спросила девушка. — Я закончила его словами «Твоя любящая мать».

Марта кивнула.

— Письмо чудесное, и бумага тоже. Наш Джо будет очень рад.

Никто из ее детей никогда не называл ее «мать», но она знала, что Джо ничего не будет иметь против.

— Я немножко побрызгала бумагу лавандовой водой.

— И это тоже непременно понравится Джо.

На лице Кейт отразилось явное облегчение. Официантка принесла их заказ, и Кейт заявила, что сначала прочтет письмо для Джо, а уже потом съест пирожное.

— Не хочу, чтобы на нем остались жирные следы от моих пальцев. — Она откашлялась и стала читать.

«Дорогой Джо!

Меня зовут Кейт Келлауэй. Вчера я познакомилась с твоей матерью, Мартой, и согласилась написать тебе письмо от ее имени. Мне восемнадцать лет, я учусь в коммерческом колледже мисс Барликорнз, который находится на Ганновер-стрит. Нам преподают стенографию и машинопись, и после его окончания я намерена стать репортером. Ты, наверное, очень храбрый, раз решил поступить в армию, хотя тебе всего четырнадцать. Вчера вечером я рассказывала о тебе своим маме и папе, и твой поступок произвел на них большое впечатление. Они передают тебе свои наилучшие пожелания, как и я, и мы желаем тебе всего самого доброго.

Кейт Келлауэй».

Девушка просияла, глядя на Марту.

— В конце я хотела нарисовать сердечко, но потом подумала, что это будет слишком.

— Думаю, Джо не станет возражать.

Во всяком случае, это ему польстит. Не многие четырнадцатилетние мальчишки могут похвастаться девушками, которые пишут им письма на сиреневой бумаге, пахнущей лавандой.

— В таком случае я нарисую сердечки прямо сейчас. — И Кейт старательно вывела целый ряд безукоризненно ровных сердечек в самом низу страницы. — Я принесла с собой конверт с маркой. Вы не хотите написать свое имя в конце вашего письма?

— Нет, спасибо, милая. Боюсь, что я только испорчу его. — Марте требовалась целая вечность для того, чтобы расписаться, и сейчас ей не хотелось лишний раз демонстрировать свое невежество.

— Надеюсь, вы не станете возражать, — возбужденно продолжала Кейт, — но, как я и написала в письме, я рассказала своим родителям о Джо, и папа сказал, что в парламенте уже задают неприятные вопросы о несовершеннолетних солдатах и что это может вылиться в скандал. Во всяком случае, многие парламентарии настроены весьма решительно.

— Парламентарии? Кто это?

— Депутаты парламента. Моя мама заявила, что если бы в парламенте заседали одни женщины, то на земле никогда бы не было войн. А если бы детей рожали мужчины, то берегли бы их, когда те вырастут.

Марта подумала, что примерно то же самое заявила сержанту Гиллигану.

— Истинная правда, — согласилась она, кивая головой.

Марта чувствовала себя счастливой, словно у нее с глаз спала пелена, с которой она жила последние годы. За время, проведенное в обществе Кейт, — всего какой-нибудь час! — она ощутила небывалый прилив бодрости. Марта больше не чувствовала себя несчастной, невежественной ирландкой. Наоборот, ей показалось, что она обрела некоторый вес и значимость. Марта твердо пообещала себе научиться читать и писать, чтобы ее сын получал письма, написанные его матерью, а не чужими людьми, пусть даже такими милыми и славными, как Кейт.

На фабрике, протаскивая иглу сквозь толстую мешковину, Марта мечтала о том, как ее Джо вернется из армии офицером и джентльменом, после чего женится на Кейт — у них было всего четыре года разницы, которая неизбежно сгладится с возрастом. Марте было решительно все равно, какую религию исповедует Кейт, а Карло, даже однажды протрезвев, все равно не смог бы ничему помешать.

В субботу после работы, валясь с ног от усталости и мечтая только о том, чтобы выспаться как следует, — казалось, она могла проспать до самого понедельника, — Марта увязала в узел постельное белье и одежду, которую смогла унести, и отправилась в прачечную Мэри Келли в сопровождении Лили и Джорджи.

И дети, и Марта вылезли из ванны чистыми и благоухающими, как ангелочки. Их уже ждала гора чистого белья, которую теперь следовало дотащить домой и просушить. Волосы Марты вновь обрели природный блеск и уже не напоминали грязную, дурно пахнущую паклю. Ей пришлось потратить массу сил и времени, чтобы расчесать их как следует.

Белье они развесили по всему дому на Кингз-корт. Когда наступила ночь, оно все еще было влажным, так что спать им пришлось на голых тюфяках, укрываясь куртками и пальто вместо одеял. Марта и дети, впрочем, ничуть не расстроились, а Карло так и вовсе ничего не заметил.

— В следующий раз, когда у меня появится несколько лишних шиллингов, я отправлюсь на рынок на Грейт-хомер-стрит и куплю нам несколько новых простыней, — сказала Марта. — Наши старые уже никуда не годятся. Да и вам двоим нужна новая одежда, вы ведь все время растете. — Марта посмотрела на детей с упреком, словно они были в чем-то виноваты.

— Мы не будем больше расти, мамочка, если ты так расстраиваешься из-за этого, — заверила мать Лили. — Правда, Джорджи?

— Да, мам, — с улыбкой согласился тот.

— Ах вы, мои негодники! — Марта обняла детей, крепко прижав их к себе. — Как же я люблю вас обоих!

Письмо от Джо пришло несколько дней спустя. В конверте была фотография. При одном только взгляде на нее у Марты перехватило дыхание. Ее сын несомненно самый красивый юноша не только в Ливерпуле, но и во всей Англии! Жаль, что на черно-белом фотоснимке не видно, какие синие у него глаза и каштановые кудри, выбивающиеся из-под кепи, — должно быть, в армии его заставили постричься. Джо слегка улыбался, глядя в объектив, но несмотря на это казался напряженным.

— Я покажу снимок Кейт и попрошу ее написать нашему Джо, что на фотографии он выглядит просто шикарно.

Марта обещала Джойс, что на этот раз ответ напишет она, но что плохого в том, если Кейт пришлет ему еще одно письмо?

Они с Кейт договорились вот о чем. Если по какой-либо причине Марта захочет увидеться с нею, то в обеденный перерыв она должна ждать напротив входа в колледж мисс Барликорнз до тех пор, пока оттуда не выйдет Кейт.

— Если пойдет дождь, встаньте под навес зоомагазина напротив, чтобы не промокнуть.

Если бы у нее было время, Марта наверняка провела бы там весь день. А если бы у нее были деньги, то она зашла бы внутрь и купила всех зверюшек. Во всяком случае, она с удовольствием наблюдала за крошечными щенками и котятами, резвившимися на витрине. А одна снежно-белая кошечка, завидев ее, принялась скрести лапкой по стеклу.

— Жаль, что я не могу купить тебя, — сказала ей Марта.

— Привет, Марта. Вы что, разговариваете сама с собой? — Рядом стояла Кейт и улыбалась. Девушка выглядела чертовски привлекательно в зеленом атласном платье с зубчатым воротником и маленькой шляпке в тон.

— Нет, я беседую вон с той белой кошечкой. Я говорила, что с удовольствием купила бы ее.

— У нас дома есть кот. Его зовут Гораций. Мы назвали его в честь адмирала Нельсона, потому что у кота только один глаз.

Кейт взяла Марту под руку, и они вместе зашагали по Ганновер-стрит.

— Ваши волосы выглядят просто замечательно, — заметила Кейт. — Раньше я не замечала этого, но теперь вижу, что они почти такого же цвета, как и у меня. Вы были в парикмахерской?

Марта сделала вид, что не расслышала. Она ни разу в жизни не была в парикмахерской, и ей не хотелось признаваться в том, что ее волосы обрели природный блеск и цвет только потому, что она наконец-то вымыла их.

— Наш Джо прислал свою фотографию, — произнесла она. — Я бы хотела, чтобы вы написали ему и сказали, что он выглядит потрясающе.

— О! — восторженно воскликнула Кейт. — Умираю от нетерпения взглянуть на нее, но следует потерпеть до ближайшего кафе. Думаю, что сегодня я закажу себе полукруглый пирог с яблоками. А вы, Марта?

— То же самое, — с удовольствием подхватила Марта.

Кейт вздохнула, когда Марта показала ей фотографию сына.

— Он очень красив, — тихонько прошептала она.

Марта решила, что слово «красивый» не совсем подходит для описания юноши, но потом сочла, что, раз уж Кейт использовала его, значит, все правильно.

— Вы так думаете, правда? — спросила она, хотя была полностью согласна с девушкой.

Через несколько столиков от них сидел какой-то мужчина и тоже смотрел на фотографию. Заметив, что Марта взглянула на него, он выразительным жестом поднял вверх большие пальцы рук.

— Какой славный парнишка, — произнес он, и Марта затрепетала от гордости.

— Он прислал вам всего одну фотографию? — спросила Кейт.

— Да, всего одну.

— В таком случае мы должны сделать еще несколько. Вы ведь наверняка захотите носить уменьшенный снимок в кошельке, правда? Кроме того, я тоже хочу оставить себе на память фотографию Джо, если вы не возражаете. Моим родителям будет любопытно взглянуть на Джо, ведь они столько о нем слышали. Да и остальные ваши дети, думаю, не откажутся от уменьшенных копий снимка своего брата.

— Как же я смогу сделать еще несколько снимков? — Рядом с Кейт, которая, казалось, знала все на свете, Марта чувствовала себя беспомощной.

— На обороте снимка должна быть указана фамилия фотографа и, если повезет, его адрес. Я могу написать ему и заказать дополнительные фотографии.

Марта перевернула фотографию, и действительно, там обнаружился маленький синий штампик, который, на ее взгляд, с таким же успехом мог быть написан на китайском. Она в душе выругала себя за то, что не выучилась читать, когда была еще ребенком и жила в Ирландии. Правда, у нее почти не было возможности ходить в школу. Не только потому, что до школы было очень и очень далеко, но еще и потому, что всегда находились более важные дела дома или на ферме, и учеба отступала на второй план по сравнению с необходимостью работать. Потом ей читал Карло, до того, как отгородился от окружающего мира, потом эстафету приняли Джойс и Джо.

Кейт вынула из сумочки красную тетрадку. Судя по адресу, фотограф жил в Ланкастере, сказала она, переписывая его данные в тетрадь.

— Вы можете поехать туда и повидаться с Джо, — заметила девушка. — Это ведь совсем недалеко.

Марта уже и сама подумала об этом, но отказалась от этой идеи.

— Наверное, я никогда не смогу оставить детей одних. — Кроме того, не исключено, что она станет единственной матерью, приехавшей навестить своего сына, и Джо будет смущен. — Сколько будут стоить дополнительные фотографии? — поинтересовалась она.

—  Вамони не будут стоить ничего. — Кейт отмахнулась с великолепной небрежностью. — Это ведь моя идея, так что я не должна рассчитывать, что вы заплатите за фотографии, верно? — Девушка закусила губу и опустилась на стул. Сейчас она напоминала воздушный шарик, из которого выпустили воздух. — Ох, Марта, простите меня, — жалобно пролепетала она. — Я ужасно надоедливая особа. Я все время лезу не в свое дело. Моя мать говорит, что я веду себя, как большой начальник, пытаясь распоряжаться жизнью окружающих. Она говорит, что я подавляю людей и за это они терпеть меня не могут. А вы можете меня терпеть, Марта?

— Конечно, могу, — рассмеялась Марта. Девушка была открытой и честной и всего лишь хотела помочь ей. — Не знаю, что бы я делала без вас последние несколько недель. Уверена, что дети будут в восторге, имея при себе фотографию брата в военной форме.

— Отлично. — На лице Кейт отразилось облегчение. — Но обещайте, что сразу же скажете мне, если я стану слишком навязчивой, и я тут же оставлю вас в покое.

Марта совсем не возражала бы, если бы кто-нибудь взял на себя труд управлять ее жизнью, но Кейт, очевидно, имела в виду лишь то, что она будет говорить ей, как и что делать, а не действительно делатьчто-либо вместо нее.

— Непременно, — пообещала она.

— Когда я получу фотографии, что мне с ними делать — отправить вам по почте или мы с вами встретимся и я передам их вам из рук в руки?

— Знаете, я предпочла бы встретиться с вами. Мне очень нравится… то есть я хочу сказать… — Марта растерялась и не могла найти нужных слов. — Это очень здорово, что мы встречаемся, и пьем кофе, и… едим пирожные, и все такое, — запинаясь, закончила она. Марта надеялась, что когда-нибудь она разбогатеет настолько, что сама сможет угостить Кейт кофе с тортом.

— Мне очень приятно это слышать, Марта. — Глаза У Кейт заблестели. — Потому что мне тоже это нравится. Вот что я сделаю, — с жаром продолжала она, — я пошлю вам открытку, на которой напишу слово «Джо». Вы будете знать, что это означает — фотографии пришли, и тогда на следующий день мы встретимся на нашем месте.

С этими словами Кейт, по своему обыкновению, резво вскочила на ноги — Марта ничуть не удивилась бы, если бы в один прекрасный день девушка пробила головой крышу.

— Мне пора идти, — выпалила Кейт. — Я пообещала купить туалетной бумаги для Сисси Робертс, которая сидит рядом со мной. Бедняжка весь день неважно себя чувствует. Думаю, во всем виновата жара.

Хотя было только начало июня, но духота стояла совершенно невыносимая и необычная для этого времени года. Совсем как в июле или августе, говорили горожане, вытирая пот со лба.

— Это же бабье лето, — заявила одна женщина на работе, но другая поправила ее, сказав, что бабье лето наступает в сентябре.

Фабрика «Паруса и мешки Акермана» располагалась в тупике, отходящем от Бэксил-стрит, что неподалеку от реки. Мистера Акерсона, даже если он и существовал, никто никогда не видел, равно как и парусов, которые, скорее всего, шили на заброшенном ныне чердаке в те дни, когда парусники бороздили просторы морей и океанов, включая Атлантический.

Сейчас фабрикой управлял иностранец. Никто не знал ни откуда он взялся, ни как его зовут. Это был мужчина высокого роста лет пятидесяти, а цвет его лица нельзя было назвать ни смуглым, ни светлым. Угольно-черные усы тянулись до самых ушей, переходя в бакенбарды. Манеры у него были резкие и отрывистые, граничащие с грубостью. Все величали его Мистер, даже жена, которая командовала работницами и умела шить мешки не хуже любой из них. Сама она была чернокожей. Ее звали Жакетта. Она рассказывала всем и каждому, что ее дедушка — африканский раб.

Однажды, когда на улице было особенно жарко, Марта пришла на фабрику и обнаружила, что никто из женщин не работает. Все они окружили Жакетту, которая сидела перед какой-то сложной машиной, двигая ногами взад и вперед, как будто ехала на велосипеде. При этом механическая штука, чем бы она ни была на самом деле, издавала резкие пронзительные звуки.

— Что это такое? — полюбопытствовала Марта.

— Промышленная швейная машинка, — ответила женщина рядом с ней и скривилась.

Марта уже собиралась спросить, что это значит, но ответ был очевиден. Перед нею была машина, которая шила мешки раз в двадцать быстрее ее самой или любой из женщин в их цеху.

Мистер тоже был здесь, возвышаясь над остальными. Но сначала Марта даже не заметила его посреди толпы, поскольку он склонился над новой машиной и наблюдал за тем, как работает его жена.

— Вы, женщины, отправляйтесь по домам, для вас работы больше нет, — рявкнул он и жестом показал им, что они могут убираться. — Все, за исключением тебя. — Он ткнул пальцем в ошеломленную Марту. — Я купил тебе для работы вторую машину. Буду платить тебе в день на шиллинг больше, но работы по субботам больше не будет. — Впервые за все время он проявил некоторое подобие нежности, ласково потрепав жену по курчавой черной голове. — Жакетта не любит работать по субботам. У нее есть другие дела.

Марта подсчитала в уме. Пять лишних шиллингов в неделю, минус один шиллинг за работу в субботу. То есть получается выигрыш в целых четыре шиллинга. Вот только достанет ли у нее ума, чтобы работать на новой машине? Жакетта расскажет ей и покажет, как это делается, заверил ее Мистер после того, как остальные женщины ушли, бросая на Марту мрачные и завистливые взгляды. И разве можно было осуждать их за это?

— Как дела у вашего сына-солдата? — поинтересовался Мистер.

— У нашего Джо? О, у него все в порядке. Недавно он прислал нам свою фотографию. Завтра я принесу ее и покажу вам.

Марта пришла к выводу, что Мистер оставил ее на работе только из-за Джо.

Мистер посчитал, что на сегодня запас его дружелюбия исчерпан. Он кивнул на свою жену.

— Жакетта сейчас покажет тебе, как надо работать. Лучше бы тебе научиться побыстрее, иначе я вышвырну тебя отсюда, как и остальных.

В жару Кингз-корт никак нельзя было назвать уютным местечком, впрочем, как и в холод. Но в самый разгар зимы жильцы могли, по крайней мере, оставаться в собственных квартирах, пытаясь согреться и сжигая в очагах и каминах коробки из-под кока-колы и апельсинов, или же закутаться в дырявые одеяла, натянув на себя всю одежду, какая только была в доме.

Летом же жильцы стремились как можно быстрее выбраться из своих домов наружу — ведь в некоторых комнатах окна не открывались, а от запаха гнили и прочих «ароматов» их тошнило. В крошечном дворике шириной в десять футов между двумя рядами зданий кипела жизнь: играли дети, дрались мужчины и пронзительно кричали женщины — друг на друга, на своих мужей и отпрысков.

Пропадая целыми днями на работе, Марта была лишена большей части подобных удовольствий, а вот вечера приводили ее в ужас. К счастью, она могла открыть окна в своей комнате и остаться внутри, но шум во дворе все равно стоял невыносимый, а разговоры изобиловали непристойностями. Семейные пары шумно обсуждали интимные подробности своей личной жизни, мужчины избивали своих жен и детей только потому, что впали в отчаяние, потеряв работу, и потому что у них не было даже пары монет, чтобы купить себе кружку пива. Драки и скандалы затягивались далеко за полночь, и Марта частенько просыпалась от пронзительных криков и злобного рева.

После ужина Лили и Джорджи уходили играть на площадку на другую улицу, поприличнее, где атмосфера была более спокойной и жильцы не сидели друг у друга на голове. Франк и Джойс вообще не бывали дома. Карло сидел в пивной. И Марта оставалась одна в месте, где убийства уже давно перестали быть редкостью.

Сегодня у нее на работе выдался нелегкий день. В цех привезли еще одну швейную машинку, и Марта изо всех сил старалась управиться с нею так, чтобы шов на мешке получался ровным. Но строчка виляла из стороны в сторону, и Мистер, то и дело подходивший посмотреть, как у нее идут дела, раздраженно цокал языком.

— Не обращай на него внимания, — успокаивала Марту Жакетта. — Ты нравишься Мистеру. И твой Джо тоже, хотя он никогда и не видел его. Он понимает, что скоро ты научишься хорошо строчить на машинке. В конце концов, и с неровными швами мешки идут нарасхват.

Марта обнаружила, что ей нравится Жакетта, речь которой отличалась некоторой изысканностью. Новая подруга рассказала ей, что после того, как ее бабка получила вольную и перестала быть рабыней, она вышла замуж за капитана торгового судна, и они стали вдвоем бороздить моря и океаны.

— Моя мать родилась в самый разгар шторма, когда корабль пересекал Бискайский залив. Сама я родилась в Панджаме [11], где мой дед сошел на берег, чтобы купить ковры. Дед был одновременно и моим отцом; он женился на моей матери на горе в Непале. К тому времени моя бабка уже умерла.

— Вот как, — пробормотала Марта, не зная, верить этой замысловатой истории или нет.

В четверг обе машины сломались — они были подержанными, и некоторые части у них заржавели от старости. Мистер смазал их, но масло капало на мешки. Вины Марты или Жакетты в этом не было, однако Мистер пришел в бешенство, и к тому времени, когда Марта наконец отправилась домой, атмосфера накалилась до предела.

Но и в Кингз-корт воздух потрескивал от электричества.

Днем здесь произошла драка, так что пришлось даже вызывать полицию. Двоих мужчин арестовали, и теперь их жены намеревались продолжить выяснение отношений. Марта, выглянув в окно, узнала, что Дональд Мэхоун обвинил Билли Куинна в том, что тот пристает к его жене Терезе, симпатичной ирландочке с темными блестящими глазами и черными как смоль волосами.

И вот сейчас Тереза и жена Билли Куинна, Нелли, полная женщина с нездоровым цветом лица, в обычное время — лучшая подруга Терезы, обменивались угрожающими взглядами и неловкими ударами и пинками. Наконец им это надоело, и, словно по команде, они перешли к активным действиям, вцепившись друг другу в волосы и стараясь выцарапать глаза, рыча, как дикие звери и пытаясь плюнуть сопернице в лицо. Их дети пронзительно визжали, и один из малышей, Томми Мэхоун, которому было полтора года, потянулся к матери и тут же исчез в водовороте мелькающих рук, ног и шуршащих юбок. И вдруг случайный удар отбросил его к крыльцу Марты, и малыш с размаху ударился виском об угол бетонной ступеньки. Ребенок скатился на землю и замер. Вокруг его головы быстро образовалась лужа крови.

Марта закричала. Выбежав из дома, она обнаружила, что ее кто-то опередил. Кейт уже держала малыша на руках, и кровь, текущая у него из раны на голове, заливала ее чудесное платье кремового цвета.

— Нужно срочно отвезти ребенка в больницу, — строго заявила девушка. — Кто из вас его мать?

— Я, мисс. — Волшебным образом угомонившаяся Тереза выступила вперед, и Кейт передала ей малыша. — Садитесь, я отвезу вас туда. О, добрый вечер, Марта. Поедете с нами?

— Да, Кейт.

Ошарашенная Марта только теперь заметила небольшой черный автомобиль, припаркованный во дворе. Его двигатель все еще работал. Жильцы, словно зачарованные, наблюдали, как Кейт направилась к нему. Тереза расплакалась, и ее слезы смешались с кровью сына. Марта в это время пыталась безуспешно вытереть кровавые пятна со ступенек своего крыльца.

Через два с половиной часа их отпустили из больницы. Томми наложили шесть швов и обмотали голову марлевой повязкой сверкающей белизны; на его маленьком изможденном личике уже не было следов крови. Его окончательно присмиревшую мамашу все еще трясло от пережитого страха.

— Я не хотела причинить ему вреда, — тихонько хныкала Тереза. — Это вышло случайно. Признаю, иногда мне приходится шлепнуть своих сорванцов, но я никогда не делаю им больно. — Она, как заведенная, повторяла эти слова уже раз двадцать, но от этого они не перестали быть ложью. Ее детей редко можно было увидеть без синяков и шишек от побоев.

— Ну, довольно об этом, — сухо бросила Кейт. — Впредь вы будете осторожнее, не так ли?

— Да, мисс, конечно, — покорно согласилась Тереза.

— Вы не забудете через несколько дней наведаться в больницу, чтобы ребенку сменили повязку?

— Нет, мисс.

Кейт остановила машину у лавки, торгующей табаком и сладостями, и купила с десяток леденцов на палочке. Один она дала Томми, а остальные вручила Терезе.

— Это для ваших остальных детей.

— Большое спасибо, мисс.

Когда они въехали в Кингз-корт, во дворе царила тишина, хотя вокруг по-прежнему было много людей. При их появлении все вздохнули с облегчением. Нелли Куинн заключила Терезу в объятия.

— Слава Богу, с вами все в порядке. Он ведь выздоровеет, Тесс, правда?

— Рана оказалась неглубокой. Доктор аккуратно зашил ее, и все.

— Томми, маленький, тебе идет повязка! — Нелли пощекотала малыша под подбородком. Он ответил ей слабой улыбкой.

Женщины удалились вместе, как ни в чем не бывало, и ни одна из них даже не удосужилась поблагодарить Кейт за помощь. Марта повернулась к девушке.

— Ради всего святого, что вы здесь делаете?! — воскликнула она, готовая провалиться сквозь землю от стыда. Она-то надеялась, что Кейт никогда не узнает, где она живет. — Откуда у вас мой адрес?

— Из письма Джо, естественно. Мне не следовало приезжать? — На лице девушки отразилось раскаяние, не слишком, впрочем, сильное. — Просто я написала вам, чтобы сообщить — я получила фотографии. Ну, помните, как мы с вами договаривались? Я отправила вам открытку, на которой написала «Джо». А потом я каждый день ждала вас, но вы так и не появились.

Марта растерялась.

— Но я не получала никакой открытки! Быть может, кто-нибудь украл ее. Ой, как хорошо, что вы не отправили вместе с открыткой фотографии! Пойдемте, девочка моя, пойдемте же, я приготовлю чай.

Внутри дома — в той его крошечной части, что принадлежала семье Росси, — было все-таки лучше, чем снаружи.

С заднего сиденья своего автомобиля Кейт прихватила корзину для покупок.

— Я привезла вам домашнего варенья, — объявила она, — и пирог с орехами и цукатами. Их приготовила моя мать. — По словам девушки, ее родители уехали в Ноттингем навестить ее сестру. — Они отправились на поезде; в машине маму укачивает.

— Я не знала, что вы умеете водить автомобиль.

— А я и не умею, — жизнерадостно ответила Кейт, словно речь шла о пустяке. — По крайней мере, не умела до сих пор. Но потом попробовала и обнаружила, что это очень просто. Я решила, что это стыд и позор — оставить автомобиль стоять без дела, потому и решила поехать к вам на нем. Но я должна вернуться домой до того, как стемнеет, потому что включать фары я еще не умею.

Когда Марта с нежданной гостьей вошли в комнату, Лили и Джорджи как раз намазывали тоненьким слоем маргарин на ломоть хлеба размером со ступеньку их крыльца. Рука девочки, сжимающая нож, замерла в воздухе, а у Джорджи от изумления округлились глаза. Оба уставились на Кейт. Марта сообразила, что девушка являет собой весьма необычное зрелище, учитывая то, что ее платье спереди заляпано кровью.

— Кажется, я как раз вовремя. — С этими словами Кейт извлекла из корзины банку варенья. — Клубника. Надеюсь, вы ее любите.

— Можно, мы попробуем, мам? — застенчиво спросила Лили.

— Конечно, родная. — Марта чувствовала себя не в своей тарелке, ее грызли внутреннее беспокойство и неловкость. Насколько она знала своих детей, они могли съесть всю банку варенья за один присест. Она принялась молиться, чтобы Карло не вздумал явиться сейчас домой, хотя обычно он возвращался гораздо позже; чтобы во дворе не началась очередная драка; чтобы не пришлось снова вызывать полицию; чтобы поскорее начало темнеть, и тогда гостья быстро уйдет. Но, самое главное, единственное имевшееся у Марты угощение — картофельное рагу — не шло ни в какое сравнение с той вкуснятиной, которую Лили столовой ложкой намазывала на хлеб с маргарином. Кажется, варенье было сварено из целых ягод клубники. Марта забеспокоилась, что Лили не остановится, пока банка не опустеет. «Оставь немножко для своей мамочки», — мысленно взмолилась она.

А Кейт тем временем извлекла из корзины большой квадратный пирог с орехами и еще одну банку варенья, на этот раз из крыжовника. Собравшись уходить, она приостановилась на пороге.

— Приглашаю вас всех в гости к нам в воскресенье, — сказала она. — Вам нужно лишь сесть на поезд до Омскирка на станции Иксчейндж. Ехать недолго. Я бы сама приехала за вами на автомобиле, но папа может узнать, что я езжу на большие расстояния, и будет недоволен.

Марта отчаянно пыталась придумать предлог, чтобы отказаться. Ей не хотелось объяснять, что ни у нее самой, ни у ее детей нет мало-мальски приличной одежды, во всяком случае, такой, в какой не стыдно сесть в поезд. Но на лицах Лили и Джорджи читалась такая мольба, будто речь шла об их жизни и смерти.

— Хорошо, — выдавила Марта. — В котором часу?

Похоже, назревал очередной визит в прачечную и баню Мэри Келли. Впрочем, теперь Марта зарабатывала на целых четыре шиллинга в неделю больше и, пожалуй, пришло время обновить гардероб.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Раньше по воскресеньям после мессы Карло иногда брал старших детей на прогулку по Лайм-стрит или приводил их на вокзал, где они глазели на огромные черные паровозы, а Марта в это время готовила обед. Они никогда никуда не ездили на поезде и были вполне счастливы, оставаясь в Маленькой Италии. Она казалась им огромным миром, в котором можно было жить долго и благополучно. Но сейчас Марта не могла вспомнить, а брал ли Карло с собой Джо? Был ли мальчик к тому времени достаточно взрослым? Пожалуй, стоит попросить Кейт задать ему этот вопрос в следующем письме.

Лили и Джорджи были тогда совсем еще маленькие и никогда не видели вокзала и поездов, поэтому сейчас вид черных лоснящихся монстров, с пыхтением извергающих клубы белого дыма, привел их в трепет.

— Они похожи на драконов, — заявила Лили. Джорджи старательно прятался за их спинами, наотрез отказываясь подняться в вагон. Уговорить его удалось только тогда, когда мать взяла его за одну руку, а сестренка — за другую, отчего вся троица выглядела довольно нелепо.

Поначалу вид из окна ничем не отличался от тех картин, которых они вдоволь насмотрелись у себя дома. Но потом, минут через пятнадцать-двадцать, узкие улочки сменились обширными ярко-зелеными полями, на которых лишь изредка виднелись одинокие постройки или крохотные церквушки, с такого расстояния казавшиеся игрушечными.

Дети как зачарованные рассматривали стада коров, которые выглядели настолько неподвижными, что Лили даже решила, будто это статуи. Небольшие рощицы, пологие холмы, редкие роскошные особняки, крохотные сельские домики в окружении цветущих садов, кукурузные поля и маленькие ручейки и речушки, серебряные ленты которых искрились в густой зелени…

Проведя первые шестнадцать лет жизни в Ирландии, Марта привыкла к идиллическим ландшафтам. Ей было до слез жаль своих малышей, которые и не подозревали о том, что рядом с их домом может существовать такая красота. Она дала себе слово, что совсем скоро они непременно поедут на поезде куда-нибудь еще — например, сделают бутерброды, купят лимонад и отправятся на пикник.

Кейт, как и обещала, встретила их на станции. Вся в белом, она казалась феей из сказки. На ней была широкополая шляпа, подвязанная зеленой шифоновой лентой под упрямо выдвинутым подбородком.

— Боже, вы выглядите чудесно! — воскликнула она. — Наверное, приобрели обновки?

— Вроде того, — улыбнулась Марта.

Поход на рынок на Грейт-хомер-стрит превзошел ее ожидания. На свои четыре шиллинга Марта купила себе прекрасное платье из серой шерсти и настоящую соломенную шляпку с красной бархатной лентой. Платье протерлось и просвечивало под мышками, но Марта подшила изнутри хлопковую ткань, и теперь его можно было носить еще несколько лет. Правда, в шерстяном платье было жарко в такой необычно теплый июньский день, но, по крайней мере, — в кои-то веки! — Марта чувствовала себя вполне респектабельной женщиной. Черные полусапожки сидели на ноге как влитые, когда она примерила их на рынке, и стоили всего шесть пенсов. Правда сейчас они немилосердно натерли ей ступни, но Марта лишь стиснула зубы и приказала себе не обращать внимания на боль.

Лили понравилось ярко-розовое атласное платьице с присобранными рукавами и широким поясом. Марта сочла вульгарным как цвет, так и покрой, но платье пришлось купить, потому что девочка наотрез отказалась расставаться с обновкой. И сегодня дочка считала себя самой красивой девочкой во всем мире.

Джорджи был скромно одет во все серое и отчаянно надеялся, что никто не взглянет на него дважды. Пока что все шло так, как он и хотел. От четырех шиллингов осталось достаточно, чтобы купить еще и билеты на поезд.

— Это настоящий муар? — спросила Кейт, разглядывая платье Лили.

— Да, — храбро ответила девочка. Подняв голову, она посмотрела на мать. — Женщина за прилавком сказала, что это он и есть.

— В самом деле, родная? — При всем желании Марта не могла припомнить ничего подобного.

Кейт говорила, что Омскирк — шумный маленький городок со знаменитым рынком, но сегодня здесь было тихо, и за крепкими стенами аккуратных каменных домиков едва угадывались признаки жизни. Навстречу им попалась запряженная пони тележка, на которой сидели мужчина и женщина, одетые в нарядную одежду, причем женщина держала на коленях раскрытый молитвенник, и Марта решила, что они либо едут в церковь, либо возвращаются оттуда.

— Ну, пойдемте, — позвала их Кейт. — Дженни приготовила салат с ветчиной, а на десерт у нас яблочный пирог с кремом.

— Кто такая Дженни? — осведомилась Марта.

Кейт пояснила, что Дженни у них вроде экономки, только она с ними не живет.

— Она стирает, убирает и иногда готовит, может почистить картофель или приготовить овощи, а мама печет пироги и прочие вкусности. Обычно Дженни бывает у нас по будням, но сегодня она пришла ради вас. — Оказалось, что муж Дженни присматривает за садом, так что отцу Кейт оставалось лишь обрезать сучья и стричь траву, если он был не очень занят.

— Вы, наверное, думаете, что я решительно не умею ничего делать по дому, — сказала Кейт, в точности угадав, о чем думает Марта. — Знаете, вы правы. Но мои родители хотят, чтобы я сделала карьеру, как и я, впрочем. Я хочу стать кем-нибудь — личностью, а не домохозяйкой.

— Разве все мы не хотим того же? — пробормотала Марта, не совсем понимая однако, с чем именно соглашается.

— Я тоже хочу стать личностью, когда вырасту, мам, — сообщила Лили.

— Ты сможешь стать, кем захочешь, — пообещала ей Марта.

Дом Кейт был окружен большим садом, сплошь заросшим деревьями и густым кустарником. Там было много клумб и цветов. Кирпичи, из которых было сложено здание, были красными и казались лакированными, в отличие от строений в Кингз-корт, которые выглядели серыми и ветхими, словно их подтачивала изнутри невидимая болезнь. Марте всегда казалось, что они построены специально для таких бедняков, как она.

— Вон та пристройка сбоку — кабинет моего отца, — сказала Кейт, открывая входную дверь. Узкое здание было выложено из кирпичей, а на окнах красовались зеленые занавески.

— А я и не знала, что ваш отец врач, — удивленно заметила Марта.

— Он врач-подолог, ухаживает за ногами людей. — Кейт вошла в просторную вытянутую комнату, распахнутые окна которой выходили в залитый солнцем сад. — А вот и Дженни. Дженни, знакомьтесь, мои друзья: Марта, Лили и Джорджи Росси. Салат выглядит просто изумительно. А ветчина, наверное, приготовлена из свинины от Уилфрида? — Дженни, добродушная особа лет пятидесяти с небольшим, в белом переднике до лодыжек, кивнула и присела в неглубоком реверансе перед Мартой. — Она такая мягкая и вкусная, — продолжала Кейт. — Сын Дженни, Уилфрид, разводит свиней и ухаживает за ними. Я непременно дам вам с собой кусочек ветчины.

Дженни сообщила, что она идет домой, а посуду уберет утром.

— Приготовьте также белье, которое нужно постирать, мисс. Пока ваша матушка будет отсутствовать, я собираюсь постирать шторы в гостиной. Мой Джон говорит, что завтра будет хороший ветреный денек.

Кейт ойкнула.

— Я совсем забыла — мое кремовое платье испачкано кровью. Его можно будет как-нибудь отстирать?

На лице Дженни появилось встревоженное выражение.

— Надеюсь, с вами не случилось ничего плохого, мисс?

— Эта кровь не моя, а маленького мальчика, который ударился и поранил голову. Я отвезла его в больницу, вот и запачкалась.

— Для того чтобы очистить платье, подойдет перекись водорода. По-моему, в сарае есть немного. Ну, я, пожалуй, пойду, мисс. Очень рада была познакомиться с вами, миссис Росси, и с вами, Лили и Джорджи.

Дженни вновь присела в реверансе и удалилась, а Марта, глядя ей вслед, думала о том, какие же все-таки люди разные. Как это, наверное, здорово, когда кто-нибудь стирает занавески в гостиной в ваше отсутствие! Само наличие занавесок было роскошью, которую не могла позволить себе добрая половина обитателей Кингз-корт. А те, что висели в доме у Росси, были куплены на рынке Грейт-хомер-стрит и уже протерлись чуть ли не до дыр. Но заплатки на занавесках смотрелись бы намного хуже, вот потому они так и висели, становясь все тоньше и тоньше.

После восхитительного угощения Кейт повела гостей в сад. Джорджи вскарабкался на дерево и, похоже, вознамерился остаться там навсегда, сидя на верхушке, похожий на гигантскую птицу, а Лили отыскала одноглазого кота. Марта вспомнила, как Кейт рассказывала ей о том, что у них есть кот по кличке Гораций. Лили уселась на скамейку и принялась гладить его, приговаривая: «Спи, спи», — и почесывая животному спинку.

Кейт сказала, что у нее есть небольшая красная шаль, которая чудесно подойдет к шляпке Марты.

— Давайте вернемся в дом, и я покажу вам ее. Мама связала ее для меня несколько месяцев назад, но я знаю, что никогда не стану ее носить. Шаль кажется мне слишком старомодной.

На Марте шаль смотрелась очень хорошо и вполне подходила к ее шляпке. Они сидели в спальне Кейт. Стены комнаты были выкрашены в кремовый цвет, а на кровати с простым деревянным изголовьем лежало одеяло из разноцветных лоскутков, сшитое матерью девушки. Комната выглядела очень уютной и подходящей для неспешных размышлений и молитв. Марта дала себе клятву, что когда-нибудь и у нее непременно появится такая же спальня.

Она присела на кровать и закрыла глаза. Повсюду царила умиротворяющая тишина, и до нее доносилось лишь щебетанье птиц из сада. Кейт куда-то ушла, Джорджи наверняка еще не слез с дерева, а Лили гладила Горация.

В комнату, шурша юбкой, вернулась Кейт и опустилась рядом с Мартой на одеяло.

— Я подумала, что Лили и Джорджи будут рады получить подарки, — сказала она. Раньше Марта не замечала, какой у девушки красивый голос и как он то поднимается вверх, то падает вниз, подобно колыбельной. — Я нашла для Лили куклу. Ее зовут Лютик, потому что у нее желтое платье. Когда мне ее подарили, я сочла себя слишком взрослой для того, чтобы играть в куклы, — мне уже исполнилось тринадцать лет — поэтому она выглядит почти как новая.

— Какая она славная, — пробормотала Марта. Она никогда в жизни не была пьяна, но сейчас ей казалось, что именно так это и бывает, когда у вас слегка кружится голова, вы ощущаете легкость во всем теле и вам хочется спать.

— А для Джорджи я приготовила металлический паровоз, это единственная подходящая игрушка для мальчика, которая у меня нашлась. С нею я, естественно, тоже не возилась. — Паровоз оказался черным и почти таким же большим, как линейка, которую Лили и Джорджи носили с собой в школу. — Это паровоз системы Стэнли. Если в него, вот сюда, налить воды, а снизу подставить ночной светильник, он будет пыхтеть паром. С ним немножко играл папа.

— Спасибо вам, — пробормотала Марта. — Я уверена, что Джорджи будет в восторге, а Лили очень понравится кукла. Вы очень добры к нам.

— У меня так много всего. — Кейт беспомощно развела руками, словно состоятельность неожиданно превратилась для нее в проклятие. — Так что мне доставляет удовольствие дарить кому-нибудь то, что мне не нужно. — И вдруг, без предупреждения, она обвила шею Марты руками. — Вы не представляете, Марта, как я рада, что мы встретились. Не знаю, что бы я без вас делала.

Марта не сомневалась, что уж как-нибудь Кейт справилась бы. В конце концов, трудно было поверить, что кто-нибудь вроде Кейт Келлауэй мог искренне радоваться тому, что встретил Марту Росси; она решила, что девушка или притворяется, или у нее временное помутнение рассудка.

В поезде, возвращаясь домой, Марта чувствовала себя отвратительно. Вид из окна раскручивался в обратную сторону, и зеленые поля и маленькие церквушки сменялись домами и улицами, которые становились все меньше и уже по мере того, как поезд приближался к Ливерпулю. Настроение у нее упало, и, кажется, в унисон ее мрачным мыслям небо становилось все темнее. Лили и Джорджи притихли. Такое поведение было им не свойственно. Наверное, кукла по имени Лютик и паровоз были вполовину менее желанными, чем одноглазый кот или дерево в саду.

На следующее утро пришло письмо от Джо. Теперь Марта уже знала, что означают буквы на конверте, но послание внутри она прочесть не могла.

В обеденный перерыв она стояла под навесом зоомагазина на Ганновер-стрит, ожидая, когда из здания через дорогу выйдет Кейт. Марта молча протянула ей письмо, и Кейт, беря его, тоже не проронила ни слова. Марту одолевали дурные предчувствия; она боялась, что в письме окажутся плохие новости.

Похоже, Кейт думала так же. Она вскрыла конверт только после того, как они уселись за столик в кафе на Центральном вокзале и заказали себе кофе.

— Джо переводят в Кентербери, а оттуда, боюсь, его отправят за границу, — растерянно сказала Кейт.

— Во Францию, где идет война? — Гул голосов в кафе превратился в неразборчивый шум, который зазвенел у Марты в ушах, щекоча и покалывая. В горле встал ком, и Марта испугалась, что ей станет плохо.

— Он не пишет об этом прямо, но куда еще его могут отправить? — Кейт положила письмо себе на колени. — Вчера вечером вернулись мои родители, — задумчиво протянула она. — Я поговорю об этом с папой, когда приеду домой. Он каждый день от корки до корки читает газету «Манчестер гардиан», так что о войне ему известно абсолютно все. Вы сможете прийти сюда завтра, Марта? Тогда я расскажу вам о том, что узнала.

— Да, но не могли бы вы прямо сейчас написать Джо, чтобы он постарался остаться в своем лагере, если можно. Напишите ему, что его мать попытается вернуть его обратно в Англию.

Во всяком случае, она попробует сделать это, как только будет знать как.

— Хм, — пробормотал тем же вечером мистер Келлауэй, потирая подбородок. Он производил внушительное впечатление: высокий мужчина с копной каштановых волос и очаровательными манерами, сумевший сохранить скромность, несмотря на восхищение и даже обожание, которое выказывали ему его клиенты, по большей части женского пола, чьими ступнями он регулярно занимался. — Думаю, что молоденького и неопытного юношу могут отправить только во Францию, где, как полагают некоторые политики и важные шишки в мундирах, солдатская жизнь не стоит и ломаного гроша. Солдаты там мрут как мухи — британцы, французы, бельгийцы и немцы. Быть может, к тому времени, как Джо пришлет следующее письмо, он уже будет знать, куда его переводят. — На лице мистера Келлауэя отразилась гримаса негодования. — Не исключено, что тогда какой-нибудь идиот, облеченный властью, наконец-то удосужится сказать ему об этом.

— Но что же делать Марте? — спросила его дочь.

— Обратиться в Военное министерство. Или ты можешь написать туда от ее имени. Или же ей следует попасть на прием к кому-нибудь из депутатов парламента. Как знать, вдруг он сможет помочь мальчику вернуться домой.

— Ты не знаешь, кто является депутатом парламента от ее округа? Марта живет в Воксхолле.

— Сразу не скажу. Но я просмотрю свои бумаги и тогда, быть может, что-нибудь найду. — Отец хранил вырезки из газет многолетней давности как раз для таких случаев.

— Тебе не кажется, что наша Кейт слишком озабочена судьбой этой Марты и ее семейства? — спросила в тот же вечер миссис Келлауэй своего супруга.

— Нет, не кажется, любовь моя. — Мистер Келлауэй помахал трубкой. — Наша дочь хочет стать репортером, а этот случай поможет ей набраться опыта. И, ради блага этой Марты, я бы предпочел, чтобы Кейт всерьез занялась ею.

— А тебе известно, что в прошлое воскресенье она приглашала Марту и двух ее детей к нам на ланч? — Миссис Келлауэй не знала, что и думать, когда дочь рассказала ей об этом; правда, Дженни уверяла, что семейство выглядело безупречно опрятным и респектабельным. Ну и почему тогда она так нервничает? Миссис Келлауэй и сама не знала.

— Нет, я об этом не знал, но я рад, что она так поступила, — добродушно отозвался мистер Келлауэй. — У нас и так слишком много продуктов, а у Марты с детьми их, наоборот, недостает.

Иногда чересчур либеральные взгляды мистера Келлауэя внушали его супруге некоторое беспокойство.

— Ну, если ты считаешь, что волноваться не о чем, дорогой, то я спокойна.

И вновь Марта ждала под навесом зоомагазина, когда Кейт вышла из колледжа. Девушка взяла ее под руку.

— Вашим депутатом парламента является майор Норман Браун, член Лейбористской партии, — сообщила Кейт. — Его офис находится на Скотланд-роуд, он принимает избирателей по пятницам с шести часов вечера. Хотите, я схожу с вами?

— Нет, лучше я пойду одна. — В конце концов, она уже взрослая женщина, Джо — ее сын, так что и проблему эту решать предстояло ей.

— Я тоже так думаю. — Кейт ободряюще пожала ей руку. — Пожалуй, так действительно будет лучше. Было бы хорошо, если бы ваш муж пошел с вами.

— Карло ничем не сможет помочь. — Большую часть времени он был пьян, совершенно перестав следить за собой, и иногда Марте казалось, что он потерял дар речи. Она ни разу не разговаривала с ним о Кейт.

В пятницу Марта ушла с работы поздно. Мистер получил большой заказ, и им пришлось срочно шить мешки, чтобы выполнить его. Она обрадовалась, когда он дал ей шесть пенсов сверху, но торопилась домой, чтобы умыться и переодеться в свое новое серое платье. Сегодня Марта собиралась к своему депутату парламента и рассчитывала прийти в его приемную пораньше — Кейт предупредила ее, что там будут другие люди и может образоваться большая очередь. Прибежав к себе домой в Кингз-корт, Марта наскоро привела себя в порядок, надела серое платье и, оставив Лили и Джорджи на хозяйстве, показала им, где лежит хлеб, маргарин и ветчина, которую передала Кейт.

— Угощайтесь, — беззаботно заявила она, водружая на стол банку варенья из крыжовника. — Да, и не забудьте оставить немного своей мамочке. Я умираю от голода.

Приемная депутата парламента располагалась над лавкой кондитера на Скотланд-роуд. В мрачной комнате, украшенной красно-белыми плакатами, вдоль стен на деревянных стульях сидели люди. Марта решила, что это — агитационные плакаты Лейбористской партии, и принялась разглядывать их, уделяя больше внимания отдельным буквам, а не целым словам. Она обнаружила «о», как в «Росси» и «Джо», потом «а», как в слове «Марта», и даже букву «л», как в «Лили», которых в имени дочери, правда, было целых две. В последнее время она старалась подмечать, как произносятся буквы и звуки, и даже начала немного разбираться в том, как они складываются в слова. Марта улыбнулась про себя: пройдет какая-нибудь пара сотен лет, и она сможет сама написать письмо, или даже два.

В комнату вошел мужчина. Глядя на него, Марта решила, что если это и есть мистер Норман Браун, то он ей нравится: около сорока лет, среднего роста, с добрым лицом и мягкими карими глазами. У него была искренняя улыбка. Остановившись рядом с Мартой, мужчина наклонился к ней и поинтересовался:

— Могу я узнать ваше имя?

— Меня зовут Марта Росси, — запинаясь, пробормотала она. — Э-э, миссис Марта Росси. А вы — майор Браун? — Ей стало интересно, почему он обратился к ней первой, несмотря на то, что в комнате было много других людей, пришедших сюда раньше.

— Нет, меня зовут Артур Хансон. Я помощник мистера Брауна. Вы не могли бы на минутку зайти ко мне в кабинет, чтобы я мог выслушать вашу просьбу во всех подробностях и не терять времени потом, когда появится майор Браун? Боюсь, он задерживается. В Палате общин возникли срочные вопросы, требующие немедленного решения. В данный момент майор Браун едет на поезде и скоро будет здесь.

— А не связаны ли эти самые «срочные вопросы» с тем, что он пополняет свой еженедельный запас коньяка «Наполеон»? — произнес кто-то хриплым голосом. — Это ведь его любимый напиток, не так ли?

— Я уверен, что дело абсолютно не в этом, мистер Чепмен, — любезно откликнулся Артур Хансон. — Насколько мне известно, речь идет о налогообложении — когда берут у богатых и отдают бедным. Разве это не то, во что вы верите?

— Я не просто верю в это, приятель, для меня это святое. — Мистер Чепмен был самым худым человеком, которого Марта когда-либо видела в своей жизни. Кожа туго обтягивала его череп, глаза ввалились. Его лицо казалось черным из-за угольной пыли, которая намертво въелась в поры. На нем была поношенная кожаная жилетка и кожаные брюки, загрубевшие от грязи. Без всякого предупреждения он вдруг встал со стула и, откашлявшись, с важным видом обратился к собравшимся в комнате: — Этот алкоголик Браун получает четыре сотни фунтов в год. Он пользуется правом бесплатного проезда по железной дороге — первым классом, разумеется, — пару раз в сезон выступает в парламенте, а в остальное время напивается до бесчувствия.

Отовсюду послышались аплодисменты, и кто-то воскликнул:

— Правильно!

Не обращая внимания на происходящее, Артур Хансон коснулся руки Марты.

— Прошу вас, пройдемте со мной.

Она последовала за ним в соседнюю комнату, столь же убогую и мрачную, как и первая, но меньшего размера.

— Этот мужчина сказал правду? — спросила она.

— Предоставлю вам самой сделать выводы, миссис Росси. — Он улыбнулся. — Итак, с какой целью вы желаете видеть мистера Брауна?

Она объяснила ему, в какую историю попал Джо, как его подкупили, дав ему шиллинг за то, что он вступит в армию.

— Он сказал им, что ему уже восемнадцать, хотя только круглый дурак мог поверить в это! — с жаром воскликнула она. — И вот в понедельник я получила от него письмо, где он пишет, что его отправляют за границу. — Марта вынула из кармана все письма Джо. — Вот его письма. Он взял с собой свидетельство о рождении, но в нем написано, что ему всего четырнадцать лет от роду. — Она постаралась придать своему голосу твердость. — Я хочу, чтобы его уволили из армии и он вернулся домой, мистер Хансон.

Своим аккуратным почерком Артур Хансон записал ее рассказ, поинтересовался, в каком полку служит Джо и не знает ли она его личный армейский номер.

— Пехотная дивизия «Западный Ланкастер», номера его я не знаю. Но это ведь не помешает отправить Джо домой, правда? — с тревогой спросила Марта.

— Я уверен, что его местонахождение можно установить и без номера. — Мистер Хансон ободряюще улыбнулся ей. — И я думаю, что мистер Браун сможет вам помочь. А теперь прошу вас подождать снаружи.

Часы на стене показывали, что Марта прождала уже больше часа, когда в приемной наконец появился майор Браун. Она сразу же отметила, что на нем была очень дорогая одежда. Мистер Браун оказался краснолицым мужчиной среднего роста с невыразительными чертами лица и волосами мышиного цвета. Что до возраста, то ему перевалило за пятьдесят, но шестидесяти еще не было, решила Марта.

— Добрый вечер, сэр. — Артур Хансон взял у парламентария его шляпу-котелок и кожаный портфель. — Как видите, сегодня у нас собралось довольно много народу. Мистер Чепмен был первым. Он пришел два часа назад. Быть может, вы примете его немедленно?

— Посмотрим, — буркнул майор. — В чем дело на этот раз, Чепмен? — Он прошел к себе в кабинет, но вместо того, чтобы последовать за ним, мистер Чепмен, пальцы которого непрестанно барабанили по колену все то время, что Марта провела в приемной, медленно встал и громко произнес:

— Да ты же пьян как сапожник, свинья! Я учуял запах перегара, еще когда ты карабкался по ступенькам!

— Позвоните в полицию, Хансон, — усталым голосом распорядился политик, — и попросите их приехать и забрать этого… этого… человека. — Лицо его исказила гримаса отвращения. — А если мистер Чепмен еще раз переступит порог этого здания, немедленно вызывайте полицию. Кто следующий?

Какой-то мужчина поднялся со своего места, неуверенно, бочком проскользнул в кабинет, и дверь закрылась.

— Пойдемте, мистер Чепмен. — Артур Хансон дружески обнял его за талию и направился к выходу.

Мистер Чепмен расплакался.

— Но кто же поможет мне решить вопрос с арендой? У меня есть право найма этого проклятого дома на целых пятьдесят лет, а эта сволочь пришла и снесла его без спросу.

— Я уже говорил вам, сэр, — попробуйте обратиться к присяжному чиновнику. Это его работа — разбираться в таких вещах, а не мистера Брауна.

— Пожалуй, я так и сделаю, мистер Хансон. Завтра же. Благодарю вас, сэр.

Для члена правительства, в респектабельность которого Марта верила безоговорочно, мистер Браун ругался чересчур много и сильно, намного больше бедного мистера Чепмена. Громкий голос майора отчетливо доносился из кабинета. «Проваливай» и «черт побери» были его любимыми словами.

Марта начала бояться момента, когда подойдет ее очередь, и заподозрила, что мистер Чепмен был прав — парламентарий явно выпил лишнего. В комнате ощущался сладковатый запах; скорее всего, пахло коньяком.

Марта пришла в приемную последней, так что, в конце концов, в очереди, кроме нее, не осталось больше никого. Артур Хансон выглянул из-за двери.

— Вы, случайно, не боитесь, а? — осведомился он.

— Мне очень страшно, — призналась она и мотнула головой в сторону кабинета. — Похоже, он в дурном настроении.

— Так бывает частенько. Сохраняйте спокойствие и изложите ему свое дело. Вам нечего бояться, — мягко произнес Хансон. — В конце концов, правда на вашей стороне, не говоря уже о законах. Молодым людям не разрешается идти в армию до тех пор, пока им не исполнится восемнадцать, равно как и быть отправленными за границу, пока они не станут на год старше.

К тому времени, когда Марта вошла в кабинет майора Брауна, его лицо раскраснелось еще сильнее и покрылось крупными каплями пота. Она присела на стул возле его стола, рассказала о Джо и показала письма сына. Ответ парламентария поверг ее в шок.

— Ради всего святого, женщина! Или ты не знаешь, что идет война? — Он подался вперед, и брызги его слюны долетели до ее лица. — И сейчас настал момент, когда свою лепту в победу должны внести все, включая четырнадцатилетних мальчишек! Ты должна гордиться своим сыном, а не приходить ко мне в слезах и соплях и требовать, чтобы я освободил его от армии. И если у тебя есть другие сыновья, ты должна и их отправить на службу. А теперь проваливай отсюда к чертовой матери. У меня был тяжелый день и… — На его лице застыло какое-то странное выражение, а потом, без дальнейших слов, он повалился лицом вниз на стол, и его стошнило.

Марта схватила драгоценные письма Джо и выскочила из кабинета. Из своей комнаты появился Артур Хансон и попытался успокоить ее, но она гневно оттолкнула его.

— Миссис Росси, — крикнул он ей вслед, — ямогу вам помочь!

Но Марта уже со всех ног бежала прочь. Только оказавшись дома, она перестала плакать.

— Ага, значит, они говорят правду! — заметил отец Кейт несколькими днями позже, когда дочь рассказала ему о том, чем закончилась встреча Марты с депутатом парламента.

— Что ты имеешь в виду, папа?

— То, что парламентские журналисты правы, называя майора Нормана Брауна запойным пьяницей. — Он криво улыбнулся. — Прошу прощения за подобное выражение, но, раз уж ты собираешься стать репортером, тебе придется привыкнуть к нему. Знаешь, что оно означает?

— Догадываюсь. Марта говорит, что майор был пьян как сапожник. От него буквально разило коньяком, а потом его еще и стошнило на стол. Но самое страшное не в этом. После того как Марта рассказала ему о Джо, он велел ей проваливать к чертовой матери.

Отец помрачнел.

— Бедная женщина, как же ей не повезло! Думаю, что теперь ей — или тебе, девочка моя, — следует обратиться в прессу, чтобы предать это дело огласке. И тогда, быть может, вам удастся что-нибудь сделать.

С согласия Марты Кейт решила обратиться в газету «Ланкашир пост». После встречи с майором Норманом Брауном Марта была слишком расстроена, чтобы сопровождать ее, не говоря уже о том, чтобы идти туда одной.

— Вы умнее меня, — дрожащим голосом заявила Марта через несколько дней после того, как Кейт предложила обратиться в прессу. — А я… я просто сижу здесь, как беспомощная клуша, и позволяю людям безнаказанно оскорблять себя.

— Вам нужно было дать этому отвратительному политикану пощечину, — выпалила Кейт. — Ябы так и поступила на вашем месте.

—  Вамбы это сошло с рук, а менябы посадили в тюрьму.

Кейт выбрала «Ланкашир пост», главным образом, потому, что местный офис газеты располагался на Ганновер-стрит, неподалеку от колледжа мисс Барликорнз. Она отправилась туда в четыре часа пополудни, после окончания занятий, надев свой лучший костюм — темно-фиолетовую льняную блузку без рукавов, застегнутый на все пуговицы облегающий пиджак до бедер и прямую юбку в тон, которая почти на три четверти обнажала лодыжку. Довершали ее наряд белые туфельки на высоких каблуках, украшенные бантиками, и белая шляпка без полей.

Кейт вошла в маленькую приемную, все пространство которой занимал письменный стол. За ним сидел юноша, ровесник Джо, с обильно смазанными бриллиантином волосами. Он деловито клеил почтовые марки на груду коричневых конвертов.

— Что это такое у вас? — полюбопытствовала девушка, показывая на миску, стоявшую у локтя юноши. Он сосредоточенно окунал в нее марки.

— В ней лежит мокрая губка. Она смачивает марки, так что мне не нужно облизывать всю эту чертову пропасть языком, — ответил тот с резким лондонским акцентом.

— Это вы здорово придумали, — с уважением заметила Кейт.

— Я тоже так считаю. Ненавижу вкус марок. Мне от них блевать хочется.

Кейт вспомнила, зачем пришла сюда.

— Могу я видеть редактора? У меня есть для него важное сообщение.

— Редактор здесь не бывает; он сидит в головной конторе в Блэкпуле. А тут у нас всего лишь репортер.

— А его я могу видеть? Если я правильно понимаю, это мужчина?

— Ну, вряд ли вы ожидали увидеть здесь женщину, верно? — презрительно ухмыльнулся парнишка. — Присядьте на секундочку. Я сообщу ему, что вы здесь. — Он скрылся за дверью позади своего стола, но через минуту выглянул из-за нее и пригласил Кейт следовать за ним.

По узкой деревянной лестнице они поднялись наверх и оказались в неожиданно большой и светлой комнате, окна которой выходили на магазинчики, тянувшиеся вдоль Парадайз-стрит. Посреди комнаты громоздился огромный письменный стол, на котором совершенно потерялась миниатюрная пишущая машинка — должно быть, портативная, решила Кейт.

— Вот эта молодая леди, мистер Декстер, — развязно сообщил парнишка.

— Благодарю тебя, Герберт, — откликнулся молодой человек, стоявший у окна. Он повернулся к Кейт и одарил ее вежливой, но холодной улыбкой, после чего пожал ей руку. — Меня зовут Клайв Декстер. Прошу вас, присаживайтесь, мисс. — Он жестом указал ей на удобный стул, а сам опустился на такой же по другую сторону стола, раскрыв на коленях блокнот и держа наготове карандаш. — Во-первых, как вас зовут, а во-вторых, — Герберт работает здесь недавно и забыл спросить — какое у вас ко мне дело?

— Вы очень молоды для репортера, — заявила Кейт, слегка разочарованная его видом и возрастом. Перед нею сидел худощавый бледный молодой человек с холодным выражением лица и полными, чувственными губами. Пожалуй, нашлись бы женщины, которым такой контраст показался бы необыкновенно привлекательным, равно как и то, что его каштановые волосы были чуточку длиннее, чем предписывала мода, и слегка вились на концах, касаясь тонкой шеи. На нем были серые брюки, жилет и довольно смелая, в представлении Кейт, темно-синяя рубашка с небрежно повязанным серым галстуком, что, впрочем, лишь добавляло молодому человеку очарования. «Я бы не сказала, что он произвел на меня впечатление», — поспешно одернула себя девушка.

— Кого же вы ожидали увидеть, позвольте узнать? — ледяным тоном осведомился он.

— Кого-нибудь постарше и с большим опытом.

— Мне двадцать один год, и я обладаю некоторым опытом. — Он что-то написал в своем блокноте. — Если вам нужен кто-нибудь другой, советую вам наведаться в нашу головную контору в Блэкпуле или же обратиться в редакцию газеты «Ливерпульское эхо». Она расположена совсем рядом, и там вы найдете множество репортеров самого разного возраста, а некоторые из них и впрямь обладают огромным опытом. Итак, выбор за вами.

— Неужели я была настолько груба?

Мать часто упрекала Кейт в том, что она сначала говорит, а потом думает.

— Чрезмерно.

— А что вы только что записали в своем блокноте?

Репортер опустил взгляд на страницу.

— «Мне не нравится эта молодая леди».

— Простите меня.

— Вы так и не сказали мне, как вас зовут.

— Кейт Келлауэй, мисс.

— Что же, мисс Келлауэй, — продолжил молодой человек все тем же ледяным тоном, что было вполне объяснимо, — вы намерены остаться или отправитесь на поиски репортера, обладающего, на ваш взгляд, лучшей квалификацией для того, чтобы разобраться в вашей истории?

— Я останусь, — пробормотала Кейт.

Он сделал вид, что испытывает облегчение.

— В таком случае, я буду делать записи.

— Я пришла к вам из-за Джо. Джо Росси. Его мать, Марта, моя подруга. — И девушка принялась рассказывать мистеру Декстеру о Джо и о его последнем письме, в котором он пишет, что его отправляют за границу. — Марта хочет, чтобы он остался дома. По этому поводу она ходила на прием к Норману Брауну, депутату парламента от Воксхолла, но он отказался выслушать ее — говоря откровенно, он посоветовал ей «убираться к чертовой матери», — а потом упал на стол в лужу из собственной блевотины.

Клайв Декстер выразительно приподнял бровь, вероятно, шокированный используемой ею лексикой, но Кейт не обратила на это внимания.

— Похоже, этот Браун — неприятный и подлый человек, — заметил он.

— Вы тоже так думаете? Я жалею, что не пошла вместе с Мартой, но она предпочла отправиться к нему на прием одна.

— Я могу поговорить с миссис Росси?

— В этом есть необходимость? — Кейт не была уверена, что Марта в достаточной степени пришла в себя, чтобы отвечать на новые вопросы.

Молодой человек задумчиво уставился на свои записи — его манера стенографировать отличалась изрядной неаккуратностью по сравнению с ее собственной.

— Нет, думаю, можно обойтись. На мой взгляд, эта история заслуживает того, чтобы вылиться в целую статью, а не просто информационное сообщение, так что материала у меня вполне достаточно. У вас есть фотография Джо?

— Да, я принесла ее с собой, но потом я хотела бы получить ее обратно, если не возражаете. — Девушка извлекла из сумочки снимок и протянула его репортеру. — Ну, разве он не красив?

— И даже очень. — И мистер Декстер впервые улыбнулся, но не ей, а невинному лицу Джо. — Не представляю, как можно было принять его за восемнадцатилетнего юношу. — Он вскочил на ноги и оказался на дюйм выше ее, что отметила про себя Кейт. — Хорошо, мисс Келлауэй. Я немедленно засяду за статью. Мистер Хендерсон, редактор, вполне может поместить ее в воскресный номер, когда мы даем больше материала о местных событиях. Да, кстати, оставьте мне свой адрес, пожалуйста.

Кейт встала и без запинки продиктовала ему свой адрес. Она также сообщила, что посещает коммерческий колледж, расположенный напротив, так что может заглянуть к нему практически в любое время, если он оставит для нее записку в секретариате.

— Он находится прямо за дверью. Я учусь там, чтобы стать репортером, как и вы, — хвастливо добавила она. — И уже могу стенографировать со скоростью шестьдесят слов в минуту.

— Уверен, из вас получится замечательный репортер, мисс Келлауэй, — сказал Клайв, и она уловила легкую насмешку в его голосе. — Но мне интересно, как вы намерены добиться успеха, будучи моложе меня и не имея вообще никакого опыта?

Кейт не ответила.

— О, у вас есть телефон! — Она заметила черный аппарат, висящий на стене. — Мой папа заказал себе такой для работы. — Развернувшись на месте, она ткнула пальчиком в фотографию, стоявшую на письменном столе, с которой улыбалась красивая женщина с темными вьющимися волосами, одетая в матросский костюмчик. — А это кто?

— Вы отличаетесь чрезмерным любопытством, мисс Келлауэй. Это мисс Леттис Конуэй, моя невеста.

— Какое необычное имя. Оно пишется так же, как и название овоща?

— Нет, оно пишется через «i», тогда как в названии овоща есть буква «u» [12].

— Понятно. Что ж, до свидания, мистер Декстер. — Кейт протянула репортеру руку. — Рада была познакомиться с вами.

— До свидания, мисс Келлауэй. Знакомство с вами… м-м… обогатило мой жизненный опыт.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Захватив почту, Герберт ушел в половине шестого, но Клайв не двинулся с места. Какая-то частичка его сознания улавливала шум снаружи; это люди в лавчонках и офисах уже запирали двери и желали друг другу спокойной ночи, в то время как он сосредоточенно обдумывал статью для воскресного номера, запретив себе отвлекаться на что-либо еще.

Сидя за столом и вертя в пальцах ручку — он предпочитал писать свои материалы от руки, а уже потом перепечатывать на машинке, — Клайв задумался, глядя на снимок, прислоненный к фотографии Леттис. Джо Росси, подросток четырнадцати лет от роду, готовится к отправке во Францию, чтобы принять участие в самой страшной бойне, какую только знало человечество.

Все страны, принимающие участие в этой войне, считались цивилизованными. Они были родиной великих писателей и композиторов, мыслителей и философов: Вольтера, Раскина [13], Ницше, Диккенса, Вагнера, Марии Кюри, — и список этот можно было продолжать до бесконечности. Тем не менее война разразилась из-за противоречий между другими государствами. По глубокому убеждению Клайва, Великобритании, Франции и Бельгии не было никакого резона ввязываться в эту войну, но тем не менее именно на территории двух последних государств и шла битва, в которой союзники противостояли ненасытной и тщеславной Германии.

Молодой человек старался не давать волю эмоциям в своей статье, не писать о тысячах загубленных невинных жизней — в конце концов, Джон был не первым ребенком, которого отправили на войну умирать, и он явно будет не последним.

Клайв пододвинул к себе пишущую машинку и начал перепечатывать статью начисто, глядя на свои каракули. Он колотил по клавишам двумя указательными пальцами, а большими нажимал на пробел.

Вне всякого сомнения, мисс Келлауэй, учившаяся в заведении, расположенном через дорогу, умела с быстротою молнии печатать всеми своими десятью длинными белыми и невероятно раздражавшими его пальцами. И вообще, в этой девушке его раздражало все: голос, манеры и то, что она говорила, точнее, изрекала.

У Клайва затекла шея; он оторвался от пишущей машинки, откинулся на спинку стула и, закинув руки за голову, принялся вспоминать, как девушка вошла в комнату, внося с собой свежий ветер, как шуршала ее юбка, как Кейт с нарочитой грубостью осматривалась по сторонам, подмечая каждую деталь. Хотелось верить, что больше они никогда не встретятся. Клайв вздохнул и вернулся к статье.

Примерно через полчаса он ее закончил. Медленно перечитав написанное, он сделал несколько поправок и вновь перепечатал то, что у него получилось. Затем он вложил лист бумаги, не сгибая его, в большой конверт с фотографией Джо. Завтра с утра он съездит в Блэкпул и вручит свою статью Эдгару Гендерсону, редактору. Клайв хотел лично убедиться в том, что в воскресном выпуске газеты найдется свободное место. Чем скорее Джо Росси вернется домой, тем лучше.

Клайв пешком отправился на Родни-стрит, где жил вместе с родителями. Его отец, биржевой маклер, гордился тем, что они живут в лучшем районе Ливерпуля. Кроме того, у Декстеров был еще летний домик на острове Мэн и квартира в Лондоне.

Молодой человек был порядком раздосадован, когда, открыв входную дверь, увидел, что по лестнице ему навстречу спускается отец — Клайв всеми силами старался избегать его.

— Как прошел день? — полюбопытствовал Джеффри Декстер.

Клайв знал, что этот вопрос задан отнюдь не из вежливости или интереса. Нет, отец всячески подчеркивал, что не одобряет того, чем занимается его сын и как он проводит отпущенное ему время.

— Не слишком весело и не слишком скучно, — ровным голосом отозвался Клайв.

— Что ж, надеюсь, ты доволен. Мы с твоей матерью отправляемся в гости к Гутри в Принцесс-парк. Их сын получил тяжелое ранение в битве при Артуа во Франции и сейчас лежит в госпитале.

Клайв снял шляпу и повесил ее на рога некогда благородного оленя, голову которого превратили в вешалку для одежды. Нет, ему положительно необходимо как можно скорее уехать из этого дома и подыскать себе отдельное жилье. Он до сих пор не сделал этого только потому, что своим поступком очень расстроил бы мать, поскольку двое других ее детей уже выпорхнули из родительского гнезда.

— И тебе, наверное, хочется, чтобы и я оказался там же, папа? — с издевательской вежливостью осведомился он. — Чтобы я был тяжело ранен и лежал в госпитале?

— А что? Все лучше, чем видеть тебя разодетым и на пижонской работе, — презрительно ответил отец. Он был невысокого роста и походил на боксера, с мощной шеей, широкими плечами и бочковатой грудью. Его дети откровенно радовались тому, что сложением и чертами лица пошли в свою нежную и хрупкую мать.

— Профессия биржевого маклера намного безопаснее профессии репортера, — возразил Клайв. — На фронте тоже есть репортеры, они освещают ход боевых действий, но я сомневаюсь, что там требуются биржевые маклеры. Они все преспокойно сидят по домам, подсчитывая барыши.

Крупное лицо Джеффри опасно покраснело — Клайв был почти уверен, что у отца либо сломался биржевой аппарат, передающий котировки ценных бумаг, либо повысилась кислотность в желудке.

— Что-то я не заметил на фронте тебя, сынок.

Клайв не стал рассказывать отцу о том, что написал во все до единой газеты в этой стране, предлагая себя в качестве военного корреспондента, но отовсюду получил отказ. Ему ответили, что он слишком молод и неопытен, как справедливо заметила сегодня мисс Келлауэй. Газетам требовались закаленные, опытные люди, а не такие юнцы, как он. А отцу он ничего не сказал потому, что Клайву было наплевать, что тот о нем думает.

Джеффри Декстер развернулся и вновь стал подниматься по лестнице, вне всякого сомнения, чтобы не видеть своего сына-труса. Клайв же вошел в большую гостиную и налил себе порцию виски. В который раз он порадовался тому, что его брат Гай изучает физику в Оксфордском университете, обезопасив себя от странных желаний отца видеть родного сына убитым или раненым на войне, чтобы потом иметь возможность похвастаться этим в престижном клубе. После окончания школы Клайв предпочел избрать профессию репортера, вместо того чтобы тратить годы на бесполезное времяпрепровождение в университете. Его сестра Вероника, которой только-только исполнилось четырнадцать, училась в закрытом пансионе для девочек. Она разделяла мнение брата. Вероника твердо решила, что станет актрисой и будет играть на лондонской сцене. Очевидно, и ей предстояло выдержать спор с отцом, когда придет ее время.

В комнату вошла его мать, Беренайс, и нежно поцеловала сына в щеку. На ней было светло-серое шифоновое платье и изящные серьги. Она была полностью готова к встрече с Гутри.

— Привет, милый. Как дела?

Клайв рассказал ей о Джо и о статье, которую написал о нем.

— Завтра утром я сам хочу отвезти ее в Блэкпул и вручить Эдгару Гендерсону.

— Бедный мальчик. В четырнадцать-то лет! Готова держать пари, что его мать вне себя от гнева.

— Да, но все-таки не так на него, как на того малого, который завербовал его в армию — ты не поверишь, но это сержант полиции.

Мать содрогнулась.

— Ужасный человек, должно быть! Кстати, Клайв, сегодня я пила чай с Хестер Гэйнсборо, и она говорит, что скоро начнется призыв на военную службу. И что ты тогда станешь делать, если тебе придетсяпринять участие в этой жуткой войне?

— Я откажусь от этой чести и стану отказником [14]. — Клайв решил все уже давно, как только впервые прозвучало слово «призыв». Он с радостью отравится на рудники или сядет за руль кареты «скорой помощи» в зоне военных действий, как того требовали от отказников. — Ты ведь не будешь возражать?

Мать рассмеялась.

— Мне совершенно все равно, дорогой. Признаюсь, мне льстит мысль о том, что я стала матерью троих детей, каждый из которых может по праву называться «белой вороной»: репортер, начинающая актриса и физик, что бы последнее ни означало. — Она вновь весело рассмеялась. — Хотя мне жаль твоего отца. Впрочем, он всегда может свалить всю вину на меня, сказав, что это я родила ему недостойных отпрысков.

Около восьми часов, вскоре после того, как у Клайва состоялся разговор с матерью в их роскошной резиденции, Марта Росси сидела у окна в своем доме в Кингз-корт, на другом конце Ливерпуля. Лили и Джорджи уже спали. Марта слышала, как жалобно плачет малыш Терезы Мэхоун, а сама она орет на него во весь голос:

— Заткнись, маленький ублюдок!

Со двора доносились и другие звуки. На ступеньках лежали пьяницы, где-то мужчины играли в карты, несколько ребятишек гоняли футбольный мяч, который уже разваливался на части. Но все это заглушал надрывный плач ребенка и пронзительные крики его матери.

Спустя сутки после визита в больницу повязка с головы Томми Мэхоуна куда-то исчезла. К счастью, швы не разошлись, так что когда бинт отыскался, малышу просто вновь замотали им голову. С той поры ребенок плакал, не переставая, — и днем тоже, как сообщили Марте соседки. Хоть бы рана не загноилась. Марта хотела чем-нибудь помочь, но Тереза всегда отличалась вздорным характером, так что она наверняка посоветовала бы Марте убираться к черту. Тереза позволила Кейт командовать собой только потому, что одежда, автомобиль и манеры девушки повергли ее в изумление. А еще потому, что в тот момент она искренне переживала за своего маленького сына. Тереза регулярно устраивала ему трепку, но при всем при этом не желала, чтобы он умер.

«Заботься о своих малышах, Тесс, пока у тебя есть такая возможность, — хотелось сказать Марте. — Пройдет совсем немного времени, они станут взрослыми, и кто знает, какие ужасы будут подстерегать их на жизненном пути».

Сама она никак не могла избавиться от мыслей о Джо. Казалось, прошла целая вечность с того дня, как она получила письмо, в котором он сообщил ей, что его отправляют за границу, хотя на самом деле это было только позавчера.

Нет, сегодня ей не суждено спеть вместе с соседями, решила Марта, когда мужчины, игравшие в карты, отложили их в сторону и затеяли драку. Иногда случались такие вот вечера, чаще всего, хотя и непонятно почему, именно в самый разгар лета, тогда Кингз-корт превращался в опасное для жизни место. Сюда забредали нищие и бездомные в поисках ночлега, а также пьяницы, преступники и карточные шулеры. Здесь они чувствовали себя в своей стихии; полицейские никогда не заглядывали сюда, разве что по вызову. Очевидно, полиция полагала, что люди, живущие тут, не заслуживают защиты, и раз преступники прячутся подальше от стражей порядка, то значит им нет никакого резона беспокоить респектабельных горожан, обитающих на соседних улицах.

Марта вздрогнула от неожиданности, когда входная дверь дома бесшумно отворилась.

— Франк! — с облегчением выдохнула она, когда на пороге появился ее старший сын.

После того как все семейство укладывалось спать, дверь запирали на специальный тяжелый засов. Франк осторожно задвинул его и прижал палец к губам.

— Если меня будут искать, мам, то ты не знаешь, где я.

— Что ты опять натворил? — сердито спросила Марта. — Тебя снова ищет ростовщик, Майло О'Коннор? Он приходил сюда несколько недель назад.

— Я задолжал его матери пару шиллингов, — признался Франк. Он попытался улыбнуться в свойственной ему развязной манере, но улыбка тут же угасла — он явно был напуган до смерти.

— Сколько ты должен ему… ей? — Мэгги О'Коннор слыла жестокой старой стервой. Марта предпочла бы умереть с голоду, чем взять у нее хоть пенни взаймы.

Франк недовольно скривился.

— Всего каких-то пять фунтов.

—  Каких-топять фунтов? — ужаснулась Марта. — Господи, Франк, да откуда же мы возьмем такие огромные деньги?

— Тебе не придется их ниоткуда брать, мам. — Он самодовольно выпятил грудь. — Я сам их достану. Ну, ладно, я пришел сюда не из-за денег.

— А из-за чего?

— Ничего особенного. Я все улажу.

— В самом деле? — Марта встала, чтобы разжечь примус и поставить на огонь чайник. Ей положительно необходимо было выпить чашечку чая, чтобы успокоить нервы. Как будто мало ей тревоги о судьбе Джо, так теперь еще и с Франком проблемы. — Остается только ждать, когда наш Джорджи начнет грабить прохожих в подворотне! — с отчаянием воскликнула она. — У меня такое ощущение, что мои сыновья вознамерились сделать все, чтобы как можно раньше свести мать в могилу. А на что ты потратил деньги, могу ли я спросить? — с сарказмом осведомилась Марта.

Франк сунул руки в карманы и принялся раскачиваться на носках, не поднимая глаз. Он носит хорошие, начищенные до блеска башмаки, отметила про себя Марта.

— На лошадок, мам. И сделал-то всего пару ставок, не больше. Они должны были выиграть, сто процентов, но пришли последними. — Он взглянул матери в лицо. — Прости меня, мам. Я могу пожить у вас несколько дней?

— Ты можешь жить здесь столько, сколько захочешь, и тебе прекрасно это известно. — Ни за что и никогда она не выгонит своих детей за порог. — Но ты должен как можно скорее расплатиться с Мэгги О'Коннор. Если ты попадешься в лапы ее сыночку Майло, то он вынет из тебя душу, а из кишок сделает подтяжки.

— Знаю. Не волнуйся, я что-нибудь придумаю.

— Да уж, пожалуйста, и поскорее, — попросила сына Марта.

Утро выдалось восхитительным. Клайв приехал в Блэкпул очень рано, когда в редакции «Ланкашир пост» было всего несколько сотрудников. Он оставил свою статью о Джо на столе Эдгара Гендерсона и отправился прогуляться вдоль берега.

День еще не вступил в свои права, и с моря налетал свежий, прохладный ветерок. В молочно-голубом небе висел тусклый диск солнца, и поверхность Ирландского моря искрилась расплавленным серебром. Клайв облокотился на перила пирса и несколько раз глубоко, полной грудью, втянул пахнущий солью воздух. В такое утро приятно наслаждаться жизнью!

Он заметил внизу, на пляже, какую-то невзрачную хибарку. Там уже вовсю торговали напитками, чем немедленно воспользовались несколько рыбаков. Клайв спустился вниз и присоединился к ним, попросив чаю, который подали ему в большой, тяжелой кружке и с сахаром, хотя он не заказывал его. Но в результате получилось очень вкусно. Он слушал, как мужчины сравнивают вчерашний улов, обсуждают погоду и состязание рыболовов, которое должно было состояться в воскресенье во Флитвуде. О войне никто не сказал ни слова, за что Клайв был вдвойне благодарен своим случайным сотрапезникам.

Он не торопясь вернулся в редакцию «Ланкашир пост» и обнаружил, что жизнь там уже кипит, как в муравейнике. Эдгар Гендерсон считался прогрессивным и дальновидным человеком, так что добрую половину сотрудников газеты составляли женщины. Одна из них даже работала репортером в службе новостей, хотя в ее обязанности входило освещение лишь сугубо женских тем и вопросов. Клайв подумал о мисс Кейт Келлауэй и не смог сдержать насмешливой улыбки.

Мистер Гендерсон был у себя в кабинете. Он читал статью о Джо и попыхивал ужасно вонючей трубкой. Невысокий и кругленький, с преждевременно поседевшей шевелюрой, он выглядел лет на шестьдесят или около того. Завидев Клайва, мистер Гендерсон жестом предложил ему устраиваться на стуле, но не проронил ни слова. Пять минут спустя редактор оттолкнулся от стола, откинулся на спинку стула и взглянул на Клайва поверх очков в проволочной оправе.

— Хорошо, — сказал мистер Гендерсон. — Не просто хорошо, а отлично. Статья великолепна, она задевает за живое, отчего так и хочется выйти наружу и закричать: «Куда катится этот проклятый мир?» Но я не стану ее печатать, Клайв.

Молодой человек в изумлении уставился на редактора.

— Но почему, если она так хороша, как вы говорите?

— Потому что ты написал в ней правду, а наши читатели не хотят знать ее. Как по-твоему, сколько мальчишек из Ланкашира сейчас сражаются на этой проклятой войне? Тысячи! А сотни уже наверняка погибли или ранены. Неужели ты думаешь, что наши читатели действительно хотят знать о том, что их сыновья, мужья или братья погибли напрасно, что ими пожертвовали ради гнусной лжи? — Редактор покачал головой. — Сомневаюсь. Вот ты, например, Клайв, стал бы читать об этом, если бы твой брат воевал сейчас во Франции? О себе точно могу сказать, что ябы не стал.

— Если бы Гая убили, я бы захотел узнать правду. Я хотел бы узнать, за что он погиб! — с жаром воскликнул Клайв.

— Тогда должен заметить, что ты — исключение.

— По-моему, вы недооцениваете людей. — Подумать только, а он еще считал этого человека дальновидным и прогрессивно мыслящим! Клайв забрал со стола свою статью. — Если не возражаете, сэр, я, пожалуй, пойду.

— Я думал, ты пообедаешь со мной, раз уж оказался здесь.

— Нет, спасибо. — Клайву хотелось побыть одному.

— Я расстроил тебя, Клайв? — Похоже, мысль об этом изрядно позабавила Эдгара. Он, конечно, мог считать войну чудовищным преступлением, но это не мешало ему спокойно спать по ночам.

— Нет, сэр, — солгал молодой человек.

Он попрощался и поехал обратно в Ливерпуль, мрачный, погруженный в невеселые мысли. И замечательная погода ничуть не улучшила его настроения, скорее напротив. Он думал о том, каким чудесным местом мог бы стать мир, если бы страны прекратили выискивать малейшие поводы для войн друг с другом.

Но когда Клайв вернулся к себе в офис, Герберт напомнил, что через полчаса ему следует быть в ратуше, где он должен взять интервью у члена городского совета Седрика Кершоу-Джонса по поводу возражений последнего против строительства кинотеатра в районе Вултон.

Клайв заявил, что помнит об этом, хотя на самом деле благополучно забыл об интервью. Просто он считал Герберта заносчивым и нахальным мальчишкой и не хотел, чтобы тот думал, будто его босс чуть было не подвел солидную газету. В душе Клайв еще раз порадовался тому, что не остался на обед в Блэкпуле с Эдгаром Гендерсоном.

Репортер не был знаком с членом городского совета Седриком Кершоу-Джонсом, но то, что тот говорил, не нравилось молодому человеку. По его глубокому убеждению, любой город в стране только выиграл бы оттого, если бы на каждом углу стояли кинотеатры, а не пивные бары.

Кроме того, сегодня после обеда Клайву предстояло побывать на торжествах по случаю столетнего юбилея одной дамы из Омскирка, у которой насчитывалось более ста пятидесяти ныне живущих потомков. На обе встречи он собирался взять с собой фотоаппарат.

Член городского совета Седрик Кершоу-Джонс оказался редким занудой, как, впрочем, и ожидал Клайв, зато столетняя леди привела его в полный восторг, особенно когда поделилась пикантными воспоминаниями о том, на какие выходки отваживалась в молодости. Она появилась на свет в годы правления короля Георга IV, а назвали ее в честь супруги принца-регента Кэролайн. Леди надела платье из черного шелка и шляпку из белой органди с огромным бантом, завязанным под морщинистым подбородком. Вот уже более пятидесяти лет, как она овдовела. Ее обручальное колечко походило на тоненькую золотую проволоку.

На ее день рождения пожаловала большая часть тех самых ста пятидесяти отпрысков, хотя в небольшой домик с каменными полами и сводчатыми окнами смогли вместиться лишь немногие. Часть гостей разместилась в саду, другая часть отправилась в «Мухомор», местное питейное заведение.

Клайв намеревался задержаться здесь ровно настолько, чтобы успеть побеседовать с Кэролайн, сфотографировать ее и вернуться к себе в офис, но обнаружил, что ему трудно расстаться с фермерами. Это были настоящие сыновья земли. Они говорили с резким ланкаширским акцентом и отзывались о земле так, словно она — живое существо, способное испытывать перепады настроения. Земля грустит, уверяли они, если ей не хватает дождей или достается слишком много солнца.

— Ей не нравится, когда она становится сухой, как пыль, — заметил кто-то из них.

Их жены, вне зависимости от возраста, являли собой распространенный тип полных жизнерадостных матрон с розовыми щеками. Они обсуждали урожай яблок в нынешнем году — похоже, он будет небогатым. А вот клубники уродилось много, но не хватало рабочих рук, чтобы собрать ее, поскольку очень многих мужчин призвали в армию. Оставалось надеяться, что женщины не позволят погибнуть урожаю.

Война была одной из самых популярных тем. Женщины говорили о ней с горечью. Такое впечатление, что у всех были знакомые, потерявшие одного или нескольких родственников. Клайву запомнилась женщина, одетая чуточку лучше других, которая рискнула высказаться откровенно.

— Кто дал им право отнимать у нас наших детей? — спросила она, не обращаясь ни к кому конкретно. — Кем они себя считают, это старичье, надувающее с важным видом свои дряблые щеки? Это все, на что они способны, поскольку ни капли мозгов у них уже не осталось.

Кэролайн, похоже, знала всех присутствующих по именам. Она качала малышей на коленях и гладила их по щекам старческими пальцами, изуродованными артритом. Клайв сфотографировал ее с самым молодым отпрыском, двухмесячным прапраправнуком Уилфридом.

В конце концов Клайв ушел лишь около пяти часов пополудни, да и то подчинившись зову природы, поскольку не мог заставить себя посетить уборную на улице, которая являла собой всего лишь дыру в земле, огороженную выцветшим и ветхим брезентом. От одного только запаха желудок Клайва сжимался.

Он вспомнил, что по дороге в Омскирк ему встретилось по пути здание вокзала. Оставив автомобиль напротив станции, Клайв посетил туалет и уже собирался вернуться к своей машине, как вдруг из дверей вокзала повалила толпа. Очевидно, только что прибыл какой-то поезд.

— Это вы, мистер Декстер? Какая неожиданная встреча! Что вы здесь делаете? — прозвучал у него за спиной голос, который Клайв сразу же узнал. — Вы приехали повидаться со мной?

— Мисс Келлауэй. — Клайв снял шляпу и вежливо поклонился. Неужели она всерьез полагает, что он приехал в такую даль только для того, чтобы встретить ее с поезда, тогда как его офис и ее колледж находятся по соседству в Ливерпуле?

— Я был на дне рождения, — холодным тоном пояснил молодой человек. — Одна замечательная леди из Омскирка отпраздновала свой сотый день рождения, и по долгу службы я взял у нее интервью.

— Это может быть только Кэролайн Уинтерботам. Ее все знают. Сегодня утром моя мать послала ей букет цветов. А вы написали статью о Джо? — с волнением поинтересовалась девушка.

— Да. Если вы соблаговолите зайти ко мне в офис завтра в любое удобное для вас время, я объясню вам, что произошло.

— А прямо сейчас вы не можете это сделать? — Вместо того, чтобы обиженно надуть губки, как поступила бы на ее месте любая женщина, Кейт лишь озабоченно нахмурилась, с тревогой глядя на него.

— Я бы предпочел не делать этого. — У Клайва были для нее дурные новости, а судя по вчерашнему разговору, она восприняла историю с молодым Джо Росси очень близко к сердцу. — Лучше завтра.

— Ох, перестаньте говорить глупости! — презрительно фыркнула Кейт, опять-таки в несвойственной большинству женщин манере. — Или вы ждете, что от ваших известий я хлопнусь в обморок или выкину еще что-нибудь? Если вы действительно так думаете, то можете сообщить мне их в автомобиле, чтобы я не ударилась при падении. — Она распахнула дверцу и решительно взобралась на сиденье.

Клайв стиснул зубы, досчитал про себя до десяти, занял место водителя и рассказал несносной девчонке о том, что произошло сегодня утром, когда он отвез написанную статью в Блэкпул и отдал ее редактору.

— Он наотрез отказался ее печатать. И что теперь делать, я не знаю — разве что отвезти вас домой. Где вы живете?

Она объяснила ему, как проехать к ней домой, и мрачно проговорила:

— Я готова убить вашего редактора.

— Вы не одиноки в этом желании, — сообщил ей Клайв.

До самого ее дома они хранили молчание. На подъездной дорожке мужчина средних лет мыл ветровое стекло точно такого же автомобиля, как у Клайва, модели «Форд-Т». Мисс Келлауэй поблагодарила его за то, что он подвез ее, и вошла в дом. «Вот и все, — решил про себя Клайв, — теперь я свободен».

— Ты сегодня рано, — заметила мать, когда Кейт вошла в комнату.

— Меня подвезли. — Кейт рухнула в кресло и попыталась привести мысли в порядок. Итак, что им с Мартой теперь делать?

— Я тут размышляю, — продолжала ее мать, — кто из наших знакомых в Омскирке мог подвезти тебя домой. Викарий на этой неделе в отпуске. А доктор Дрейпер в это время дня обычно занят в операционной.

— Меня подвез Клайв Декстер, — ответила Кейт. — Ты его не знаешь. Он работает репортером в газете «Ланкашир пост». — Мать выжидательно смотрела на нее, ожидая дальнейших объяснений. Ее поведение начинало действовать Кейт на нервы. Или она полагает, что ее дочь до сих пор не имеет права на личную жизнь? — Вчера я приходила к нему по поводу Джо Росси, — сообщила она. — Джо написал Марте, что их готовят к отправке за границу.

— Куда? — спросила миссис Келлауэй.

— Он не сказал. Думаю, что он и сам не знает.

— А что этот Клайв Декстер делал в Омскирке?

Кейт стиснула зубы.

— Это не имеет ко мне никакого отношения. Он приезжал, чтобы взять интервью у Кэролайн Уинтерботам.

— Я видела ее сегодня утром. — Миссис Келлауэй улыбнулась, словно изумляясь столь невероятному совпадению. — Замечательная старушка. Она с нетерпением ожидала празднества. Этот твой приятель, репортер, хотя бы сфотографировал ее?

— Понятия не имею, мама. — Кейт от всей души понадеялась, что, если она когда-нибудь доживет до ста лет, никто не станет называть ее «замечательной старушкой». Это звучало… слишком снисходительно.

— Я действую тебе на нервы? — поинтересовалась мать.

— С чего ты взяла?

Не дожидаясь ответа, Кейт поднялась к себе наверх, чтобы умыться и предаться мыслям о том, каким жалким и бесполезным человечишкой оказался Клайв Декстер. Наверняка его статья о Джо была безнадежной. Девушка уже пожалела о том, что вообще обратилась к нему с просьбой. Скорее всего, репортер из него никудышный, да и в войне он не разбирался.

Кейт прилегла на кровать, в отчаянии глядя в потолок, но тут снизу донесся голос матери — она сообщала, что обед готов. К своему ужасу, спустившись по лестнице, девушка увидела, что отец распахивает двери столовой перед Клайвом Декстером и собирается представить его матери.

— Он только что высадил Кейт, — произнес папа, — и я заметил, что у него «Форд» той же модели, что и у меня. Ну, мы и разговорились. — Он перевел взгляд на Кейт. — Я полагаю, вы знакомы. Почему же ты не представила его, родная?

— Я как-то не подумала об этом, — едва слышно откликнулась Кейт. Она бросила негодующий взгляд на Клайва, и он ответил ей тем же. Почему-то она была уверена, что после сегодняшнего дня они больше не увидятся.

— Наша Кейт приходила к нему вчера по поводу Джо Росси. — Оказывается, матери тоже не терпелось принять участие в разговоре.

— Да, Клайв говорил мне об этом. — Мистер Келлауэй с довольным видом потер руки. — Я пригласил его на обед, Маргарет. Полагаю, того, что приготовлено, хватит на четверых?

— Конечно, Гилберт. На обед сегодня тушеная баранина, и ее хватит на всех.

— Вы очень любезны. — Клайв поклонился, и Кейт испугалась, что сейчас ее стошнит.

Когда обед был в самом разгаре, Кейт нечаянно стукнула гостя по лодыжке. Поначалу она решила, что не станет извиняться, но потом хорошие манеры все-таки взяли верх.

— Прошу извинить меня, — высокомерно проговорила она.

— Не стоит беспокойства, — ответил Клайв. — Какие пустяки!

А вот с ее отцом он легко нашел общий язык. Они уже успели договориться, что было бы неплохо, если бы Кейт познакомила Клайва с Мартой Росси.

— И тогда, не исключено, вы втроем сможете чем-нибудь помочь Джо, — заключил мистер Келлауэй.

Кейт едва сдерживалась. Марта была ееподругой, и делом Джо она занималась сама. Едва дождавшись пудинга на десерт, девушка сослалась на головную боль и удрала из-за стола.

— Смотри не засни после сытной трапезы, — посоветовала ей мать. — Иначе с утра у тебя будет несварение желудка.

После того как Клайв Декстер откланялся, миссис Келлауэй поднялась в комнату дочери и присела к ней на кровать. Похоже, репортер очаровал ее.

— Симпатичный молодой человек с интересной благородной бледностью, — с энтузиазмом начала она. — Его рассуждения отличаются глубиной, и в войне он тоже разбирается. Словом, он произвел на твоего отца очень благоприятное впечатление. Да, кстати, егоотец — биржевой маклер. Они живут на Родни-стрит, так что родители у него наверняка состоятельные люди. — И она вдруг подмигнула дочери. — Он достойная партия, Кейт.

— Ох, мама, не говори глупостей. — Кейт сделала вид, что зевает. — Я и познакомилась-то с ним только вчера.

«Что же касается его якобы интересной бледности, то у него попросту болезненный вид», — решила она.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

День снова обещал быть жарким. Не успев прийти на работу, Марта уже обливалась потом. Мистер не улыбнулся при ее появлении и не ответил, когда она пожелала ему доброго утра. Но она уже привыкла к перепадам его настроения и не беспокоилась на этот счет. Он молча исчез в глубине своей комнатушки, которую величал «кабинетом».

— Что он там делает? — спросила Марта у Жакетты, но та лишь выразительно пожала плечами в ответ. Вряд ли можно было ожидать большого количества документации в компании, состоящей из двух работниц, которые шили мешки.

Жакетта пожаловалась, что подцепила какую-то непонятную простуду.

— Какую именно? — поинтересовалась Марта.

— Что-то азиатское, восточное, — шмыгнула носом Жакетта.

Марта не поняла, о чем идет речь, но понадеялась, что болезнь Жакетты не заразна. Сев за машинку, она принялась нажимать ногой на педаль, протягивая мешковину под иглой. Марта прострачивала мешки с обеих сторон французскими швами, а потом обметывала верх.

Летом дверь фабрики как правило была распахнута настежь в жалкой попытке впустить в помещение свежий воздух, попадавший внутрь из узкого и темного переулка. Марта изо всех сил давила на педаль, когда голос у нее за спиной произнес:

— Привет, мам.

— Джо! — вскрикнула она и, вскочив на ноги, прижала сына к груди с такой силой, что едва не задушила бедного мальчика в объятиях. — Ох, Джо, сыночек! — Она гладила сына по лицу и покрывала его поцелуями.

— Все в порядке, мам, — смущенно пробормотал он и высвободился из ее объятий. — Успокойся.

Она отпустила его, и кепи Джо упало на землю. Марта подхватила его и тоже поцеловала.

— Как же я рада видеть тебя! — В военной форме он был потрясающе красив. — Тебя надолго отпустили домой? — Сердце у нее замерло в радостной надежде. — Насовсем?

— Боюсь, что нет, мам. Нас отправляют…

Но прежде чем Джо успел договорить, из своего кабинета вышел Мистер, и его раскрасневшееся лицо расплылось в улыбке до ушей.

— Это и есть Джо?! — пробасил он. — Джо Росси?

Марта подтолкнула сына вперед. Она дрожала от радости; наконец-то Джо вернулся к ней, пусть и ненадолго.

— Это наш Джо, Мистер. Он приехал домой повидаться со своей семьей. — Повернувшись к Джо, она сказала: — Помнишь, как Мистер прислал тебе почтовый перевод на три шиллинга и шесть пенсов?

— Благодарю вас, сэр, — вежливо ответил Джо. Марта никогда раньше не слышала, чтобы он кого-нибудь называл сэром. Должно быть, его научили этому в армии.

— Ты храбрый мальчик, — произнес Мистер, обнимая Джо за плечи. — Здесь, на фабрике «Паруса и мешки Акермана», мы все очень гордимся тобой.

— Я подумал, что в обеденный перерыв смогу пригласить маму на чашечку чая, — сказал Джо.

— Можешь считать, что обеденный перерыв уже начался. Угости мать хорошим обедом и хоть десятью чашками чая. — Мистер сунул огромную лапищу в карман и выудил оттуда пригоршню медных и серебряных монет. — Я угощаю, Джо Росси. Обед за мой счет. — Он сунул монеты в руку Джо и стал подталкивать его и Марту к прямоугольнику солнечного света, падавшего на порог.

— Странный парень, — заметил Джо, когда они вышли наружу. Марта получила разрешение вернуться позже, чем обычно. Джо опустил монеты в карман и позвенел ими. — Но славный и приличный. — Он подмигнул матери. — Ну, и куда мы пойдем, мам?

Марта взяла сына под руку.

— Для начала я бы хотела зайти домой и переодеться. У меня есть чудесное новое платье. И я знаю, куда мы пойдем, чтобы выпить по чашке чая и съесть что-нибудь, — в кафе на Центральном вокзале. Там та-ак шикарно!

Сама королева Англии не могла бы вести себя с большим достоинством, чем Марта, когда они сели за столик в кафе на Центральном вокзале. Джо заказал кофе для матери, чай для себя и несколько пирожных для них обоих. Марта надела серое платье, соломенную шляпку с красной лентой и маленькую красную шаль, которую подарила ей Кейт. Женщина была вне себя от радости — напротив сидел ее Джо! — и просто сияла от счастья, а он ловил на себе восторженные взгляды посетителей.

К ним подошел хорошо одетый мужчина.

— У тебя увольнительная, сынок? — спросил он у Джо.

— На сорок восемь часов, — ответил тот.

— Ты воевал во Франции?

— Я еще не был во Франции, но мы отправляемся туда на следующей неделе.

Он уже сказал об этом Марте, но вот уже второй раз она притворилась, что не слышит. Пока Джо здесь, с нею, ей не хотелось думать об этом. Она не желала, чтобы он уехал с воспоминаниями о плачущей матери. Нет, пусть он, покидая Ливерпуль, вспоминает ее смеющееся лицо. А еще Марта надеялась, что Карло придет в себя, узнав, что приехал его сын. По словам Джо, отца уже не было дома, когда он заглянул туда по дороге на фабрику.

— Что ж, удачи тебе, сынок. — Мужчина пожал Джо руку, умудрившись незаметно вложить в нее банкноту в десять шиллингов.

— Господи Иисусе! — воскликнула Марта. — Пожалуй, надо и себе сшить военную форму! — Она никогда не забудет этот день, день своего триумфа.

Они вышли из кафе и, держась за руки, зашагали по Болд-стрит. Марта заметила, что Джо заметно вырос, так что ей приходилось запрокидывать голову, чтобы взглянуть на сына. Она обсуждала с ним платья и туфли в витринах шикарных магазинов и показывала вещи, которые хотела бы приобрести, когда у них появятся деньги.

— В конце концов, — заключила Марта, — не можем же мы вечно оставаться бедняками.

Джо захотел купить ей какое-нибудь золотое украшение на те десять шиллингов, что дал ему мужчина в кафе, сережки, например, или колечко, но Марта отказалась наотрез.

— Ты купишь мне их тогда, когда эта проклятая война закончится и ты вернешься домой целым и невредимым.

Они прошлись взад и вперед по Болд-стрит, и Марта сказала, что ей пора возвращаться на работу. Джо ответил, что заглянет к Джойс в большой универмаг, где она работает.

— Она будет в восторге, — заверила его Марта. Джо наверняка будет принят гораздо теплее, чем она, когда забежала к дочери с письмом от сына. — Держу пари, что Джойс захочет похвастаться тобой перед своими подружками.

Мистер отпустил ее пораньше, и, вернувшись домой, она застала Джо лежащим на кушетке. Лили и Джорджи сидели на нем верхом, а он рассказывал им о своей жизни в армии.

— Мам, наш Джо каждый день принимает душ, — сообщил ей Джорджи. — Я бы тоже так хотел.

— А кормят его три раза в день — три раза! — радостно взвизгнула Лили.

— И ему каждый день дают пудинг на завтрак, — с завистью подхватил Джорджи. — А мы едим пудинг только по воскресеньям.

— Значит, все Росси должны поступить в армию, — пошутила Марта.

Лили принялась подпрыгивать на животе брата.

— Я бы хотела, чтобы ты не уезжал во Францию, Джо. Это же на другой стороне земли.

— Нет, ты ошибаешься, моя дорогая сестричка. Франция находится всего лишь по другую сторону Ла-Манша, — успокоил он ее. — А вот мне быхотелось, чтобы ты перестала вытряхивать из меня душу, прыгая по мне своей костлявой маленькой попкой.

Лили вновь подпрыгнула, и Джо закашлялся. Марта строго приказала дочери немедленно слезть с брата, пока он не задохнулся.

— И ты тоже, Джорджи. Посидите рядом, если вам так хочется.

Через несколько минут явилась Джойс, потрясающе красивая в униформе продавщицы — белой блузке и черной юбке. Марта гадала, почему от дочери пахнет бифштексом и почками, пока та не достала из пакета два больших пирога, которые она купила в мясной лавке Кронера по пути домой.

— Они еще теплые, мам. У тебя есть картофель?

Картофель как раз имелся.

— Но я собиралась подогреть его с морковью, свеклой и тертым сыром. — Все уже было готово и стояло в духовке на противне.

— Ну, в таком случае, можешь подать это все с пирогом.

— Объеденье. — Джорджи погладил себя по животу.

— Давайте оставим немножко для Франка. А вот и он сам.

Франк снова перестал ночевать дома, чем приводил Марту в состояние, близкое к панике, поскольку он никак не мог расплатиться с Мэгги О'Коннор и отдать ей те пять фунтов, которые задолжал. Сейчас он явился разодетый, как на праздник, — в костюме в мелкую белую полоску, который все-таки был ему немного велик. «Чем же он занимается целыми днями?» — в который уже раз подумала про себя Марта. При виде брата у Франка загорелись глаза. Обнявшись, они добрых пять минут шутливо толкали друг друга.

Марта почувствовала, как в горле у нее встал комок. Джойс, конечно, сильно изменилась в последнее время, да и чем занимается Франк, она тоже не имела ни малейшего представления, но все-таки у нее замечательные дети, подумала она. Они славно посидели вместе, вспоминая старые времена, и даже спели, пока Джойс не пришло время возвращаться домой.

Перед самым уходом Джойс сказала, что ее кавалер, Эдвард, хотел бы завтра вечером пригласить их семью в театр, если никто не возражает.

— Это викторианский мюзик-холл, и они дают концерты в помещении «Ротонды» на Скотланд-роуд, — сообщила она. — Эдвард считает, что ему пора познакомиться с членами моей семьи, а теперь, когда Джо дома, для этого представилась просто идеальная возможность.

Все с радостью согласились, и Джойс отвела мать в сторонку.

— Мам, — строго сказала она, — не забудь завтра принять ванну, вымыть волосы и все такое. И надень свое серое платье. Я не хочу, чтобы ты опозорила меня перед Эдвардом. Не забывай, он — младший управляющий. Да, кстати, — добавила Джойс, сделав вид, что спохватилась, — постарайтесь взять с собой и отца, иначе Эдвард может подумать бог знает что.

Марта, в свою очередь, подумала о том, как ей успеть сделать все это, да еще и сходить на работу. Кроме того, ей хотелось повидать Кейт и сообщить ей, что Джо приехал домой. Если бы она подумала об этом раньше, то они вполне могли бы подождать ее у колледжа вместе с Джо, но, увидев сына, Марта слишком обрадовалась, чтобы мыслить связно.

Джойс вдруг выругалась:

— Проклятье! Надо было все-таки сказать Эдварду, что мой отец умер.

— Джойс, родная моя, не говори так даже в шутку! — Марта пришла в ужас.

— Я не шучу, мам. — С этими словами она развернулась и ушла. Джойс почти всегда удавалось шокировать мать.

Лили и Джорджи уже спали, когда домой вернулся их отец, а вот Марта и Джо еще не ложились. Карло покачнулся, едва не упав, и в недоумении уставился на мерцающий газовый рожок. На его лице отразилось смущение, словно он не узнал их и решил, что ошибся квартирой. Он был не брит, а пахло от него так, словно он весь день провалялся на помойке.

— Привет, па, — сказал Джо. Он подошел к отцу и подал ему руку.

— Джо! — В голосе Карло сквозила такая безнадежная усталость и обреченность, что у Марты защемило сердце. Она должна была как-то повлиять на Карло. Не следовало позволять ему так опуститься. Но тут Марта вспомнила, что пыталась остановить его, но Карло больше ничего не интересовало, и ее попытки помочь ему в том числе.

Джо сообщил отцу о том, что завтра они всей семьей идут в театр, поэтому ему необходимо привести себя в порядок.

— Сходи в баню, па, подстригись и побрейся, а заодно отдай свой костюм в чистку.

— Хорошо, Джо, — беспомощно согласился Карло.

— Я с утра загляну в гости к старым приятелям, но оставлю несколько шиллингов на столе, чтобы ты смог заплатить за бритье и все остальное. Договорились, па?

— Ладно, Джо. — Карло покорно кивнул.

Марте казалось, что она совершила настоящий подвиг, сделав все, что требовала от нее Джойс, так что вся семья к половине седьмого уже была готова к походу в театр. Впрочем, Марте ни за что не хватило бы времени, не отпусти ее Мистер пораньше, причем не дожидаясь, пока она сама об этом попросит.

Карло выглядел растерянным. На нем был костюм, который он все-таки отнес в чистку. Младшие дети тоже сумели привести себя в порядок. Лили была в своем ослепительном розовом платьице, а Джорджи в воскресном костюмчике. Марта очень гордилась ими. Франк вообще походил на манекен из витрины магазина модной одежды, а Джо надел военную форму.

Они должны были сесть на поезд на Скотланд-роуд и доехать на нем до «Ротонды», где их ждали Джойс и Эдвард. Весь день Марта пребывала в таком волнении, что у нее не было ни минутки, чтобы подумать об Эдварде, хотя он был первым поклонником ее дочери, с которым семье было дозволено познакомиться. Значит ли это, что у Джойс с Эдвардом серьезные отношения? Марта решила, что скоро она все узнает.

Театр, с темно-красными стенами и лепниной, украшенной золотом, произвел на Марту неизгладимое впечатление. Интересно, подумала она, сколько же стоят эти шторы из ярко-алого бархата, отделанные по краям невероятно аккуратными складками кремового атласа? Она содрогнулась, представив себе, каково это — прострачивать их на швейной машинке!

У семьи Росси были самые лучшие места, пояснила Джойс, третий ряд в партере. Дядя Эдварда был другом управляющего, поэтому билеты достались ему со скидкой.

— Все это благодаря Джо, — сказала Джойс. — Все любят наших солдат, об этом даже песни пишут.

Эдвард оказался довольно милым молодым человеком, но каким-то невзрачным. Марта решила, что относится к нему предвзято, полагая, что он чуточку слишкоммил и вежлив. Действительно, если бы было по-другому, она бы сочла его грубияном. Может, он просто не мог преодолеть застенчивость. К тому же он был далеко не так красив, как Франк и Джо, или Джорджи, который обещал стать очень привлекательным, когда вырастет. Тем не менее Джойс сама выбрала этого молодого человека. Да и он ухаживал отнюдь не за Мартой.

Они едва успели сесть на свои места, как в зале погас свет, поднялся занавес и на сцену кувырком выкатились два молодых человека. Они совершали столь невероятные кульбиты и прыжки, что иногда их тела буквально сплетались воедино. К ним присоединилась пара мужчин, а затем еще одна, пока наконец на сцене не осталось свободного места. Тогда они перестали кувыркаться и начали забираться друг другу на плечи, выстроив башню, которая стала угрожающе раскачиваться. Марта взвизгнула и спряталась за спинку переднего сиденья, боясь, что акробаты упадут прямо на нее. Она потянула за собой и Джорджи, но тот вырвался у нее из рук.

— Мам, они всего лишь притворяются, — произнес он шепотом, но так громко, что его наверняка расслышали в самом дальнем уголке зрительного зала.

Марта села. Откуда он знает? Люди, сидевшие позади нее, смеялись, и она страшно смутилась и растерялась.

Следующим выступал мужчина с танцующей собачкой. Марте стало ужасно жаль ее. Бедное животное так старалось угодить своему дрессировщику, что Марта готова была биться об заклад — он бьет ее и вообще жестоко обращается с нею. Когда их выступление закончилось, Марта решительно отказалась хлопать в ладоши, сцепив пальцы и сложив руки на коленях. Потом, правда, она пожалела и понадеялась, что мужчина не заметил ее поведения, иначе он может выместить зло на бедной собачке.

Затем на сцену вышла женщина, которой, как показалось Марте, исполнилось уже лет восемьдесят, не меньше. Она спела несколько ужасных песен отвратительным голосом. Джорджи, державший в руках театральную программку, заявил, что это оперные арии. Марта решила, что ни за что не пойдет слушать оперу.

Конечно, она никогда не признается в этом Джойс, но театр ей не понравился. Здесь было чересчур шумно, да и сидели они слишком близко к сцене, так что ей казалось, будто семейство Росси тоже участвует в представлении. Марта предпочла бы оказаться где-нибудь сзади, спрятаться на балконе, например.

К зрителям вышел мужчина со скрипкой и стал петь и танцевать одновременно. Марта была уверена, что он улыбается только ей. Его сменил фокусник в высоком цилиндре и черном плаще с красным подбоем. А вот ему обмануть еене удалось, когда он сделал вид, будто распиливает пополам свою симпатичную маленькую ассистентку. Тем не менее, хотя Марта и понимала, что все это понарошку, подсознательно она все время ждала, что из деревянного ящика, в который он засунул бедную девочку, вот-вот брызнет кровь. В общем, понарошку или нет, но смотреть на этот номер ей было неприятно.

Продолжение представления после антракта отнюдь не улучшило ее настроения. Исключением стал лишь грациозный и изящный танец, который исполнили мужчина и женщина в вечерних туалетах. Он вызвал у Марты воспоминания о тех временах, когда у них с Карло еще не было детей и они частенько ходили на танцы в клуб «Рэйнбоу румз» на Скотланд-роуд. Марта взглянула на мужа, сидевшего через несколько кресел от нее, и увидела, что в глазах у него стоят слезы.

Последний номер, в котором выступала затянутая в корсет женщина в изумрудно-зеленом платье и с ярко-рыжими волосами до пояса, конферансье предварил словами:

— А теперь, дамы и господа, гвоздь программы, ярчайшая звезда на нашем небосклоне, единственная и неповторимая Моди МакКри!

Должно быть, женщина пользовалась бешеной популярностью, потому что зрители засвистели и захлопали в ладоши, когда она прошлась по сцене, посылая в зал воздушные поцелуи.

— Дорогие мои, — произнесла она на удивление хриплым голосом, — как же я рада видеть вас.

— Это мы рады видеть тебя, Моди! — выкрикнул в ответ какой-то мужчина.

Моди ответила ему водопадом воздушных поцелуев, а потом замерла, воздев одну руку над собой, а вторую простирая к аудитории, и запела:

Если бы ты был единственным парнем

на всем белом свете…

Зрители тут же подхватили припев, включая Джойс и Эдварда, которые, очевидно, знали слова.

Затем женщина спела «В старой таверне» и «Долог путь до Типперери».

Марте пришлось признать, что Моди и впрямь была звездой. Она сумела увлечь и покорить аудиторию, заставляя ее сопереживать каждому звуку и ноте. И когда она подняла руку, призывая зал к молчанию, зрители затаили дыхание, слушая ее.

— Дамы и господа, сегодня вечером к нам пожаловал особый гость, молодой человек, который вскоре присоединится к нашим храбрым солдатам, сражающимся за нас с вами во Франции. Итак, встречаете… — последовала долгая пауза, — Джо Росси! Прошу любить и жаловать!

И тут лучи прожекторов устремились на Джо. Люди, сидевшие сзади, заставили его подняться, а он лишь растерянно и застенчиво моргал, ослепленный светом рампы, словно боялся, что сцена сейчас разверзнется у него под ногами и поглотит его.

— Джо отправляется во Францию!.. — прокричала Моди МакКри. — Когда ты отправляешься, Джо?

— Послезавтра, — ответил Джо. — В воскресенье.

— В воскресенье. Что ж, мы не хотим потерять тебя, Джо, — запела она, — но мы думаем, что тебе пора в путь. — Песня была известной и популярной; Марта уже слышала ее раньше.

Джо, ееДжо попросили подняться на сцену, пока Моди пела «Парням в хаки достаются лучшие девчонки».

— Леди и джентльмены, — сказала она, закончив петь. Джо стоял рядом с нею. — В фойе нашего театра сидит сержант-вербовщик. Если здесь есть еще молодые люди, такие же, как этот замечательный парень рядом со мной, то сержант запишет ваши имена, и не успеете вы и глазом моргнуть, как отправитесь во Францию сражаться за свою страну. — Обняв Джо за плечи, Моди запела «Пусть не погаснет домашний очаг», и зрители подхватили слова песни, все, не считая Марты, которой не понравилось, что на войну заманивают других мальчишек, используя ее сына. Моди не упомянула о том, что Джо всего четырнадцать лет, и Марта хотела крикнуть об этом, но поняла, что лишь поставит свою семью в неловкое положение, и Джо — в первую очередь.

Наконец представление закончилось. Моди проводили аплодисментами, но она вернулась, и в зале раздались бурные овации. Аудитория требовала еще одной песни, и она спела «Выходи в сад, Мод» в непристойной и провокационной манере, после чего — Марта не поверила своим глазам — сняла с головы огненно-рыжий парик, и оказалось, что это мужчина.

Когда семейство Росси возвращалось домой из театра, с другой стороны к Кингз-корт приближался еще один человек. Артур Хансон, личный помощник Нормана Брауна, депутата парламента от Центрального округа Ливерпуля, понял, что его начальник ни за что не станет связываться со столь непредсказуемым делом, как призыв несовершеннолетних мальчишек на военную службу, и обратился к другому политику, который, как он был уверен, возьмется за это дело.

Сэр Артур Маркхэм, депутат от округа Мэнсфилд в Ноттингеме, поднял в парламенте вопрос о несовершеннолетних солдатах. Артур Хансон рассказал ему о Джо Росси, и парламентарий согласился принять к рассмотрению дело Джо. Но для того чтобы назвать его имя в Палате общин, ему требовалось письменное согласие кого-либо из родителей Джо.

Артур Хансон так и не смог привыкнуть к ужасным условиям, в которых жили многие избиратели его руководителя. Кингз-корт и его жалкие обитатели, включая детей, которые даже в столь поздний час играли во дворе, повергли его в шок. Один малыш, настоящая кроха, с грязной повязкой на голове, выглядел настолько больным, что ему наверняка следовало находиться в больнице.

Найдя дом Росси, Хансон постучал в дверь. Когда ему никто не открыл, он постучал в окно. Не получив ответа, Артур Хансон быстро нацарапал коротенькую записку и просунул ее в щель почтового ящика в двери, и она упала на пол, на груду обрывков бумаги, кусков шпагата, комков пыли и грязи, перьев и даже обломков морских ракушек, которые скопились в общем коридоре дома.

Когда Росси вернулись из театра, то сквозняк от входной двери подхватил записку и унес ее в дальнюю часть дома. На следующее утро она оказалась уже на заднем дворе, где на нее наступали все, кто пользовался уборной, так что уже никто не смог бы прочесть ее, даже если бы наклонился и поднял ее с земли.

Что же касается Джо Росси, то на следующий день грузовик отвез его в другой конец страны, и в воскресенье он отплыл во Францию.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Джо уехал, Франк опять куда-то исчез, и тут к ним пожаловала Джойс и объявила, что Марта так понравилась Эдварду, что он хочет познакомить ее со своими отцом и матерью, и Лили и Джорджи тоже. В воскресенье в четыре часа дня их приглашали в дом его родителей на Спеллоу-лейн на вечерний чай. Джойс заявила командным тоном, что Марта к этому случаю должна купить себе новое платье на рынке на Грейт-хомер-стрит, и онадаст ей для этого денег. Серое, по ее словам, выглядело так, будто прежняя владелица мыла им полы. К шляпке с красной атласной лентой у дочери претензий не было, но Лили, к ее розовому платью, необходим широкий пояс, желательно белый, в розовую полоску или крапинку. И, пожалуйста, ни в коем случае не следует называть Эдварда Эдди. Он этого терпеть не может.

— А у Эдварда есть фамилия? — ледяным тоном осведомилась Марта. Судя по многочисленным указаниям, можно было подумать, что их приглашают на чай к особе королевской крови.

— Разумеется, у него есть фамилия. МакДональд.

Марта не стала спрашивать, принадлежат ли эти МакДональды к католической вере. Говоря откровенно, ей было все равно, хотя как знать, если Джойс и Эдвард решат пожениться, она может и передумать.

Если верить Джойс, то Франк до сих пор был должен Мэгги О'Коннор несколько фунтов, хотя и заплатил ей больше половины долга. Где он взял деньги? Мысль об этом не давала Марте покоя. И причина, по которой он однажды пришел домой, дрожа от страха, как оказалось, не имела никакого отношения к его долгу. Просто он был любовником женщины, муж которой, уличный музыкант, неожиданно вернулся домой и застал Франка в постели со своей женой. Так что скрывался Франк не от ростовщика, а от обманутого супруга.

Марта поинтересовалась, сколько лет этой женщине.

— Около двадцати пяти, — ответила Джойс. — Она очень красивая; во всяком случае, именно так он сказал Эдварду.

Очевидно, Франк решил произвести на Эдварда впечатление своими победами на любовном фронте. Но тот пришел в ужас и рассказал обо всем Джойс, которая, в свою очередь, посвятила в эти подробности мать. Марта же не просто изумилась — «возмутилась» было более подходящим словом, — но Франк был ее сыном, и она решила, что Эдвард повел себя, как болтливая старая дева.

В воскресенье у них побывал отец Лоулесс, но Джо уехал днем раньше, не успев получить пасторского благословения. Марта, обыкновенно ревностная католичка, почувствовала себя уязвленной, когда священник заявил, что из Джо получится хороший солдат.

— Он слишком юн для того, чтобы стать солдатом, отец, — отрезала она.

И тогда святой отец разразился целой тирадой о гордости, самопожертвовании и о том, что сражаться за свою страну — великая честь. Марта едва не вышла из себя, и сдержаться ей стоило огромных усилий. В последнее время она постоянно злилась на кого-нибудь, главным образом, на сержанта Гиллигана, правительство и Карло.

После похода в театр ее супруг вновь вернулся к прежнему существованию, и в понедельник утром, когда Марта отправилась на работу, чувствуя себя бесконечно усталой и совершенно павшей духом, он еще спал. Карло опять зарос щетиной, и Марта заметила, что Джойс не включила отца в число приглашенных на чай к родителям Эдварда. В какой-то степени это ее устраивало, поскольку она сомневалась, что Карло соизволит вновь привести себя в порядок. Как бы там ни было, но тогда им занимался Джо, теперь сын уехал, а Марте хотелось лишь, чтобы ее оставили в покое и она могла бы выплакаться. Но у нее оставались Лили и Джорджи, служившие живым напоминанием о том, что она еще нужна кому-то как мать, если уж не как жена.

В понедельник Марта ждала Кейт под навесом зоомагазина, надеясь вновь увидеть свою подругу и рассказать ей о том, что Джо приезжал домой на побывку. Беленького котенка на витрине больше не было, зато появился целый выводок полосатых котят. Они весело играли друг с другом, и Марта пожалела, что не может купить их всех.

— Но, Марта, вы только представьте себе, что будет, когда они вырастут, — сказала Кейт, когда они встретились и Марта поделилась с ней своими мыслями. — Шесть больших кошек, которые бродят по дому! Да вы шагу не сможете сделать, чтобы не наступить на кого-нибудь из них.

— Пожалуй, вы правы, — вздохнула Марта. К тому же их нужно еще и кормить. Она рассказала Кейт о Джо. — Мне жаль, что вы с ним не увиделись.

— Мне тоже, — искренне ответила Кейт. — Но не расстраивайтесь. Познакомимся в следующий раз.

— Все дело в том, — со слезами в голосе призналась Марта, — что вчера он отплыл во Францию. Так что теперь он уже там. — Она не имела ни малейшего представления о том, как выглядит чужая страна, — Ирландию она заграницей не считала. Интересно, дома во Франции такие же, как у них здесь? Есть ли там дороги, лошади и автомобили, как в Англии?

— Ох, Марта, — Кейт обняла свою подругу за шею. — Мне очень жаль. Но ведь это недоразумение, которое вскоре выяснится, верно? Они же не смогут долго держать его там. Надеюсь, что совсем скоро Джо вернется домой.

Они медленно шли в сторону Центрального вокзала. Столик за дверью, который они привыкли считать своим, был свободен. Марта настояла на том, что на этот раз она заплатит за кофе и пирожные для Кейт. Зрители в театре подарили Джо приличную сумму денег, большую часть которой он оставил матери. Марта до сих пор негодовала, вспоминая, как ее сына использовали для того, чтобы заманить в армию других молодых людей. Она рассказала обо всем этом Кейт, которая тоже пришла в ужас.

— Самое гадкое — то, что мужчина-певец выдавал себя за женщину. Я хочу сказать, что не понимаю, зачем он это делал. — Марта до сих пор не могла преодолеть отвращение, которое испытала в театре. Даже то, чем занимался их Франк, казалось ей не столь отвратительным. — Ладно, — сказала она и поморщилась, — теперь имеет значение лишь то, что наш Джо опять уехал, а я не смогла его остановить, верно?

— Но вы, по крайней мере, пытались это сделать, Марта, — принялась успокаивать ее Кейт. — Вы ходили к мерзкому сержанту полиции и отвратительному политику, так ведь? А репортер из «Ланкашир пост» написал статью, но газета отказалась публиковать ее.

— Я бы хотела прочесть ее, — вырвалось у Марты прежде, чем она подумала о том, что не умеет читать, так что пришлось бы просить об этом Кейт. — Я должна поблагодарить репортера. Как его зовут?

— Клайв Декстер. Я постараюсь завтра привести его с собой.

Клайв оставил в секретариате колледжа записку о том, что хотел бы встретиться, но Кейт и не подумала ответить. Насколько она могла судить, Клайв Декстер оказался безнадежен как репортер и подвел ее и Марту.

Возвращаясь в колледж, Кейт заглянула в офис «Ланкашир пост». Мальчишка в приемной сообщил ей, что его босс наверху и она может подняться к нему.

— Разве вы не должны предупредить его о моем приходе? — недовольно осведомилась Кейт.

— Это же не аудиенция у королевы, мисс. Здесь офис газеты. Босс не откажется принять кого-нибудь, ведь так он может упустить сенсацию или что-нибудь в этом роде.

Громко топая по ступенькам, Кейт поднялась наверх и постучала в дверь. Оттуда донеслось лаконичное:

— Открыто.

— Открыто? — презрительно скривилась она, переступив порог. — Разве в таких случаях не принято отвечать: «Войдите»?

Клайв Декстер сидел за столом и читал экземпляр собственной газеты. На нем были светло-коричневые брюки, жилет в тон и кремовая рубашка. Пиджак висел на спинке стула. Кейт решила, что он, пожалуй, красив, но какой-то пресной красотой.

— Полагаю, люди могут говорить то, что им вздумается, мисс Келлауэй, — невозмутимо откликнулся Клайв. Поднявшись на ноги, он отвесил ей легкий поклон, и девушка неохотно признала, что он выглядит стройным и элегантным. — Счастлив вновь встретиться с вами. — Он иронически улыбнулся. — Вы, как обычно, сама любезность. Как поживают ваши родители? — продолжал он. — Мне показалось, что они исключительно приятные люди.

— Да, они тоже хорошо отзывались о вас. — Кейт коротко рассмеялась. — Моя мать считает, что вы обладаете «интересной бледностью».

Клайв вопросительно поднял брови.

— В самом деле? А я полагал, что бледность является признаком плохого здоровья, например анемии.

— Я придерживаюсь такого же мнения, — живо откликнулась Кейт.

— Тем не менее я чувствую себя превосходно.

— Это свидетельствует лишь о том, что внешность порой обманчива.

— Вы совершенно правы, мисс Келлауэй. А теперь присядьте, прошу вас, если вы намерены остаться, чтобы я мог последовать вашему примеру и дать передышку своим ногам, на тот случай, дабы моя бледность не заинтриговала вас еще более, или менее, как получится. Не знаю, какой вариант я бы предпочел.

Кейт с размаху опустилась на стул возле его стола, пропустив мимо ушей колкости Клайва.

— Вы оставили для меня записку, — напомнила она ему.

— Действительно, и вот вы здесь, наконец, — подчеркнул он. — Как хорошо, что речь не шла о важных вещах.

— В чем же тогда дело? — поинтересовалась девушка.

— Я подумал, что вы захотите забрать фотографию Джо. Мне не хотелось оставлять ее в секретариате колледжа — вдруг она потеряется. Фотография здесь. — Он взял со стола стопку бумаг с прикрепленной к ним фотографией Джо. — Дать вам конверт?

— Да, пожалуйста. А там, внутри — это та статья, которую вы написали? Я могу ее прочесть?

— Как вам будет угодно. — Клайв протянул ей бумаги. — При случае верните мне ее, она понадобится мне для архива. Как знать, вдруг отношение к войне в этой стране изменится. При других обстоятельствах статью даже могут опубликовать.

— Вы не станете возражать, если я прочту ее прямо здесь? Я очень быстро читаю. — Тогда ей не придется лишний раз приходить сюда.

— Как вам будет угодно, — повторил Клайв, пожав плечами. — Я уверен, что вы быстро делаете массу всевозможных вещей. — И он вернулся к прерванному чтению экземпляра «Ланкашир пост», пока Кейт пробежала глазами статью.

Минуту спустя она подняла голову и произнесла жалким голосом:

— Статья великолепна. Вы вложили в нее не только ум, но и душу. Я и представить себе не могла, что она столь хороша. Я решила, что поскольку редактор отверг вашу статью, то она безнадежна. Вы и впрямь так относитесь к войне?

— Разумеется, — отрезал Клайв. — Было бы сущим лицемерием писать то, чего я не думаю на самом деле. Мой редактор счел, что статья или напугает читателей до смерти, или оскорбит их.

— Простите меня, — пролепетала девушка. — Мне очень понравился вот этот отрывок: «…Интересно, а известно ли увешанным орденами генералам, что за них воюют мальчишки? И если известно, то что они об этом думают?» Как по-вашему, они об этом знают?

Лицо Клайва потемнело, глаза вспыхнули недобрым огнем.

— По-моему, знают, но их это не волнует. Люди, которые ведут войны, я имею в виду тех, кто сидит на самом верху и всем заправляет, — сумасшедшие. Какой человек в здравом уме будет составлять планы уничтожения тысяч себе подобных? На нашу страну ведь никто не нападал, не вторгался на ее территорию. Тогда это был бы веский довод, и я наверняка оказался бы в первых рядах добровольцев, которые пошли бы защищать ее. Но этавойна! — И он широким жестом развел руками, демонстрируя полную беспомощность.

Кейт не ответила. Она смотрела на его раскрасневшееся от гнева лицо, чувствуя, как ее отношение к нему меняется на противоположное. Клайв был невероятно красив. Он и вправду поражал глубиной ума, как предсказывала ее мать, и действительно разбирался в войне. Интересно, а согласится ли он вновь прийти к ним на обед — она постарается убедить родителей пригласить его еще раз. Откровенно говоря, Кейт не отказалась бы выйти за него замуж — она хотела бывыйти за него замуж.

И только заметив фотографию в серебряной рамочке, стоявшую на столе, Кейт вдруг вспомнила, что у него есть невеста по имени Леттис.

Ох, проклятье! Она едва не выругалась вслух. Но тут Кейт вспомнила кое-что еще. Она же не рассказала ему последних новостей о Джо. Кейт откашлялась, чтобы привлечь внимание Клайва; он явно унесся мыслями куда-то далеко-далеко.

Клайв взглянул на нее своими темными глазами, и она сказала:

— Я только что виделась с Мартой. Вчера Джо отправили во Францию.

— Это отвратительно, — пробормотал репортер. — Он же совсем мальчишка. — Клайв побарабанил по столу. — Эта Марта… Я могу встретиться с нею?

— Это одна из причин, по которой я пришла сюда, — сообщила Кейт. — Марта хочет лично поблагодарить вас за вашу статью.

— А что толку? — мрачно обронил Клайв, не отрывая взгляда от стола. — Ее ведь даже не напечатали.

— Но вы все равно пытались помочь! Вы старались изо всех сил, и она тоже. — Кейт молитвенным жестом прижала руки к груди, чтобы показать, какое впечатление произвела на нее статья. — Послушайте, приходите завтра в кафе на Центральном вокзале без четверти час, и я познакомлю вас с Мартой.

Клайв Декстер решительно заявил:

— Приду обязательно.

После того как Кейт ушла, Клайв встал и пнул ногой ни в чем не повинный письменный стол. Подойдя к окну, он с размаху врезал ногой по стене, давая выход своему гневу. Это был наилучший способ сбросить напряжение, который он мог придумать в тот момент.

Кейт так и не забрала фотографию Джо. Он вернулся к столу и взял ее в руки. Мальчик выглядел совсем еще юным и невинным, его, наверное, никто не целовал, кроме матери. Будьте вы прокляты, те, кто заправляет страной и этой гнусной войной!

— А ты что думаешь обо всем этом, Летти? — Клайв сел на стул и посмотрел на фотографию своей невесты. — Уж ты-то наверняка получаешь удовольствие от этой чертовой войны, верно? — Она работала в Адмиралтействе [15]в Лондоне и снимала квартиру в Мэйфэр [16]вместе с несколькими девушками-служащими. — Вокруг столько симпатичных молодых офицеров, с которыми можно флиртовать, — сказал он, глядя на ее смеющееся лицо. Скорее всего, каждую ночь она проводит с новым любовником.

Леттис Конуэй приходилась ему дальней родственницей, и Клайв знал ее, что называется, с пеленок. Они всегда были друзьями, но Клайв ни за что не женился бы на Лет-тис, даже если бы за ней давали многомиллионное приданое. Впрочем, Леттис тоже не горела желанием выходить за него замуж. Он казался ей слишком скучным, слишком сдержанным, ужасно танцевал, совершенно не умел веселиться и получать радость от жизни. Клайв, в свою очередь, считал ее слишком шумной и несдержанной. Она совершенно не разбиралась в политике и была слишком беззаботной и острой на язык.

Но помолвка стала для них спасением. Мать Клайва перестала подбирать подходящую невесту своему старшему сыну, а родители Леттис больше не занимались поисками подходящего мужа для дочери — если таковой когда-либо появлялся на горизонте. Кроме того, они не стали возражать против того, чтобы она жила в Лондоне. Как выразилась однажды мать Леттис:

— Если это не волнует тебя, Клайв, дорогуша, то почему это должно беспокоить нас?

В самом деле, почему? Хотя, говоря по правде, Клайв все-таки беспокоился, самую малость. Он восторгался Леттис за то, что она избавилась от своих комплексов, но девушка ступила на скользкую дорожку, и он опасался, как бы она не пострадала. В то же время он искренне радовался тому, что их помолвка фиктивна.

Когда на следующий день Марта и Клайв встретились в кафе на Центральном вокзале, Клайв сразу же ощутил к ней симпатию. Она извинилась за свой внешний вид.

— Это моя рабочая одежда, — с сожалением призналась женщина, разглаживая юбку на коленях красными, обветренными руками. Кожа у нее на пальцах потрескалась оттого, что по несколько часов в день ей приходилось работать с жесткой тканью. Марту сопровождал стойкий запах пыли и мешковины.

Похоже, когда-то она была красавицей, но время оказалось безжалостным к ней. Кожа на лице Марты выглядела увядшей, вокруг глаз и в уголках губ пробежала паутинка глубоких морщинок, хотя былая красота возвращалась к ней, когда Марта улыбалась, что случалось очень часто, если она рассказывала о Джо и других своих детях. Клайв сумел разглядеть, что волосы женщины, почти полностью спрятанные под потрепанной косынкой, закрывавшей уши и завязанной узлом на затылке, были темными. Довольно большие глаза были карими.

Когда мисс Келлауэй представила их друг другу, Клайв вручил Марте маленький букетик роз, украшенных папоротником. Он бы купил ей и большой букет, но опасался, что у нее нет подходящей вазы, тогда как эти розы можно было поставить и в обыкновенный кувшин или банку.

Этот жест произвел на нее впечатление, и она, запинаясь от волнения, поблагодарила его. Клайв подумал, а дарили ли ей цветы раньше, но потом решил, что уж на свадьбе-то у нее наверняка был букет. Она настояла, чтобы он называл ее Мартой, а он заявил, что в таком случае она может звать его Клайвом.

— Не знаю почему, но я уже думал о вас как о Марте, а не как о миссис Росси, — признался он.

— Благодарю вас за то, что написали статью о Джо, — пробормотала она. — Кейт прочтет ее мне как-нибудь на днях.

— Быть может, — предложил он, — вы завтра заглянете ко мне в офис и я прочту ее сам? — От его внимания не укрылось, как Кейт сердито тряхнула головой, и он поспешил скрыть улыбку. — Полагаю, вы не откажетесь составить компанию вашей подруге, мисс Келлауэй?

— Благодарю вас, мистер Декстер. С радостью принимаю ваше приглашение, — ответила девушка в своей высокомерной манере.

Обращаясь к Марте, Клайв сказал:

— Мисс Келлауэй говорила мне, что вы ходили на прием к депутату парламента от Центрального округа Ливерпуля, майору Норману Брауну, и что он не смог вам помочь.

— Абсолютно ничем, — поморщившись, призналась Марта. — Кажется, он полагал, что я должна гордиться тем, что Джо может оказаться во Франции, где идет война. Говоря по правде, майор показался мне не вполне нормальным.

— Он пользуется репутацией законченного пьяницы, — сказал Клайв. — Если вы согласны, то от вашего имени я могу написать в Военное министерство и напомнить им о том, что закон был нарушен, и потребовать, чтобы Джо немедленно отправили домой.

— Я согласна, — торжественно объявила Марта.

— В таком случае я подготовлю обращение сегодня же, — пообещал он.

На следующее утро Клайв отправил Герберта в бар «Капс» на Парадайз-стрит за бутербродами и бутылкой вина.

— Купишь белое сладкое вино, — велел он. — Это для леди. И, пока она будет здесь, оставайся под рукой на тот случай, если она попросит чаю. — В крошечной каморке внизу была плита и необходимые принадлежности для того, чтобы приготовить чай или кофе. — И позаботься о том, чтобы у нас было свежее молоко.

— Слушаюсь, босс, — легко согласился Герберт. — Это связано с той статьей, что вы пишете?

— Если тебе так уж необходимо знать, Герберт, то да, связано, — высокомерно произнес Клайв. — Это называется журналистикой. Сколько тебе лет, кстати? — Он предположил, что Герберт — ровесник Джо. Отец мальчишки работал в типографии «Ланкашир пост», и только благодаря протекции юноша стал помощником Клайва.

— Четырнадцать, босс. На Рождество будет пятнадцать. — Герберт выглядел таким самодовольным, как будто был одним из немногих счастливчиков, доживших до пятнадцати лет.

— А что бы ты сказал, если бы тебя собирались отправить во Францию? Я имею в виду, прямо сейчас?

Юноша скорчил рожицу.

— Мне бы это не понравилось, босс. У нас есть сосед, так вот, он попал во Францию и тут же был убит. Не прошло и пяти минут, как ему прострелили башку, бедняге.

Мальчишка-посыльный имел привычку изъясняться очень живописно. У Клайва сложилось впечатление, что Герберта не удалось бы убедить поступить в армию ни за какие деньги.

Марта и Кейт пришли вместе. В невыносимо самоуверенной мисс Келлауэй Клайву нравилось то, что она всегда исключительно бережно обходилась со своей подругой — усаживала ее первой, подкладывала сахару в чай, брала под руку на прогулке. По крайней мере, снобизм в число ее многочисленных недостатков не входил.

— Если вы с Мартой намерены обращаться друг к другу по имени, то и я, полагаю, должна вести себя аналогичным образом, — с вызовом заявила мисс Келлауэй, как будто боясь, что он станет возражать.

— Это меня вполне устраивает… Кейт, — дружелюбно согласился Клайв.

Он усадил гостей за стол, на котором лежали бутерброды и стояла бутылка вина.

Марта подняла бокал.

— Я только пригублю, иначе вино ударит мне в голову, — заявила она. — Ведь мне сегодня еще работать. Как жаль, что все это, — она обвела рукой офис, включая и угощение на столе, — и моя встреча с Кейт состоялись только потому, что нашего Джо обманом убедили вступить в армию.

— Я бы тоже предпочел, чтобы мы встретились при других обстоятельствах, — согласился Клайв.

— Как и я, — подхватила Кейт. Она тоже попросила налить себе немного вина, поскольку, по ее словам, ей еще предстояло вернуться в колледж.

Для начала Клайв прочел вслух письмо, которое написал в Военное министерство, за ним последовала статья, отвергнутая редакцией «Ланкашир пост». Теперь, слыша себя словно со стороны, Клайв решил, что она получилась у него чересчур несдержанной, слишком злой и язвительной, но он не был готов сменить тональность и сделать ее более терпимой только ради того, чтобы ее напечатали.

Пока он читал, Марта кивала головой, и на глазах у нее выступили слезы. Клайв надеялся, что она не расплачется, потому что он не знал, как вести себя тогда и что говорить. Так что он обрадовался, когда она пригубила вино.

Клайва, когда он начала читать вслух свою статью, не покидало странное ощущение, будто весь мир замер, чтобы выслушать его. Замерло дорожное движение, повсюду выключились станки и машины, люди замолчали, говорил только он один, сообщая всему миру, какая страшная, непоправимая ошибка произошла. Закончив, Клайв представил, как солдаты кладут оружие на землю, как прекращается война и воцаряется мир на все времена.

Но тут его размышления прервало негромкое ржание лошади, запряженной в повозку, и цокот ее копыт по булыжной мостовой. Где-то неподалеку закричал мужчина, засмеялась девушка, а внизу завозился Герберт, громко насвистывая что-то, как локомотив перед отправлением.

Вдобавок зазвонил телефон, отчего Клайв и Кейт вздрогнули, а Марта вообще подпрыгнула на месте, поскольку никогда не слышала подобного звука. По ее словам, она даже не подозревала, что такой аппарат существует.

Но, по крайней мере, никто не плакал. И это было очень хорошо, поскольку Клайв подозревал, что разрыдался бы громче всех.

— Это вряд ли было куплено на рынке! — воскликнула Джойс, заявившись в Кингз-корт в воскресенье после обеда и столкнувшись лицом к лицу с Мартой, одетой в темно-зеленое атласное платье с треугольным вырезом и широким поясом в тон. — Оно выглядит чертовски дорогим.

— Это подарок, — сказала Марта.

— Платье дала Кейт. — Лили погладила блестящий материал, словно прикосновение к платью матери доставляло ей удовольствие. — Оно принадлежало Эвелин, сестре Кейт, которая переехала в Ноттингем. Кейт говорит, что оно немножко старомодное, потому что закрывает лодыжки, но мама не против.

— Нисколько, — подтвердила Марта. У нее еще никогда не было такого шикарного платья. Она даже боялась надевать его. Красную бархатную ленту на ее шляпке пришлось заменить зеленой, и еще Марта надела подержанные полусапожки со скошенными каблуками, которые были ей немножко малы.

Джойс недовольно скривилась.

— А этот пояс тоже дала тебе Кейт? — поинтересовалась она у Лили, щеголявшей в своем кричаще-розовом платьице. Все были готовы к походу в гости к родителям Эдварда на Спеллоу-лейн.

Марта догадалась, что Джойс относится к Кейт с неприязнью, хотя они никогда не встречались. Дочь недолюбливала Кейт за то, что та писала письма Джо вместо нее.

— Это не пояс, а шаль. — Лили развязала пояс и развернула его. Большая квадратная шаль переливалась всеми цветами радуги. Девочка набросила ее на плечи и покрутилась на месте. — Видишь, ее можно носить по-всякому.

— Ах, скажите пожалуйста! — презрительно фыркнула Джойс. Но внезапно все ее недовольство растаяло без следа и она крепко обняла и поцеловала сестренку. — Тебе очень идет, Лил. — Джойс повернулась к Марте. — В этом платье ты выглядишь замечательно, мам. Зеленый тебе к лицу.

— Спасибо, родная. Ну что, все готовы? — спросила Марта, испытывая легкое беспокойство оттого, что сейчас ей предстояло выйти во двор наряженной, как на свадьбу. Люди начнут думать, что у Росси завелись лишние деньги или еще что-нибудь в этом роде.

У миссис МакДональд оказался зычный и оглушительно громкий голос. Так во всяком случае показалось Марте. Кроме того, она обладала привычкой пронзительно вскрикивать, к месту и не к месту.

Поначалу Джорджи даже испугался, когда его представили и миссис МакДональд заверещала от удивления при виде его зубов, которые она сочла неестественно большими для мальчика его возраста.

— Никто не говорил нам ничего подобного, — твердо возразила Марта. Джорджи, дрожа всем телом, прятался у нее за спиной. Новое платье придавало ей уверенности.

— Зубы Джорджи выглядят здоровыми и крепкими, — вмешался мистер МакДональд, явно желая сгладить возникшую неловкость. Он был жизнерадостным невысоким мужчиной с озорными блестящими глазами и густыми закрученными усами. Говорил он очень мало, главным образом потому, что миссис МакДональд никому не давала и рта раскрыть. Хозяйка дома оказалась высокой костлявой женщиной с мутными глазами, прикрытыми тяжелыми веками. У нее было унылое выражение лица и надменный вид.

Их дом типовой застройки был достаточно просторным, но гостиная, в которой они сейчас сидели, была заставлена таким количеством мрачной мебели, что в ней практически не оставалось свободного места. Тяжелые занавески из коричневого велюра были плотно задернуты, не пропуская внутрь солнечный свет. На стенах, оклеенных темными обоями, висело несколько угрюмых картин. На них были изображены животные, убитые или умирающие.

Откровенно говоря, Марта предпочла бы вернуться в Кингз-корт — там, по крайней мере, светило солнце. Кроме того, в этом доме стоял неприятный запах, словно забилась канализация, а от внезапных вскриков миссис МакДональд у Марты разболелась голова.

— Джойс говорила мне, что ваш супруг — контролер в трамвае, — продолжала орать хозяйка, — и не смог прийти сегодня, потому что работает по воскресеньям.

— Да, действительно. — Марта метнула быстрый взгляд на дочь. По крайней мере, Джойс могла бы предупредить ее, что солгала родителям Эдварда.

— Какой ужас! — снова заверещала миссис МакДональд. — Не знаю, что бы я делала, если бы мой Реджинальд работал по воскресеньям. — Она окинула гостей самодовольным взглядом. — В конце концов, это день отдыха.

— Не для всех, — тут же возразила Марта. — Кому-то же надо работать и в больницах, и в гостиницах, и… — Но она более ничего не смогла добавить.

— На паромах, — пришла ей на помощь Лили, — и в поездах, и в ресторанах.

— Полицейские тоже работают по воскресеньям, и еще им приходится ездить в трамваях, — внес свою лепту и Джорджи, стараясь не показывать зубы.

— Некоторым людям приходится ездить в трамваях на службу в церковь, дорогая, — добродушно заметил мистер МакДональд, но в ответ удостоился лишь презрительного взгляда — похоже, его супруга не привыкла уступать в споре.

Разговор не задался. Марта решила, что теперь будет соглашаться со всем, что изрекает миссис МакДональд, какие бы глупости та ни говорила, и молилась про себя, чтобы остаток дня прошел более благополучно.

Ее надеждам, однако, не суждено было сбыться. Миссис МакДональд объявила, что скоро будут подавать на стол.

— Полагаю, все любят требуху с луком.

В комнате воцарилась тишина. Внезапно ее нарушил пронзительный вопль Джорджи, который превзошел визг хозяйки как по продолжительности, так и по громкости. Личико мальчика покраснело, и он вцепился в юбку Марты, крича, что хочет домой.

— Хорошо, родной, — стала успокаивать его Марта. — Хорошо, мы уйдем прямо сейчас. У него приступ, — пояснила она хозяевам.

— Быть может, молодой человек приляжет ненадолго наверху? — любезно предложил мистер МакДональд.

— Нет, благодарю вас. Дома ему станет лучше. Пойдем, сынок. — Марта попробовала взять Джорджи на руки, но он оказался слишком тяжелым. Мальчик потащил ее к двери.

— Я хочу побыстрее уйти отсюда, мам.

— У него часто случаются такие припадки? — поинтересовалась миссис МакДональд.

— Не очень.

Марта принесла извинения за причиненные неудобства, и они откланялись. Лили поддерживала брата под руку.

Как только они завернули за угол и дом МакДональдов скрылся из виду, Джорджи успокоился и перестал кричать.

— Я не смог бы есть требуху, мам, — выдохнул он. — Ни за что на свете.

— Я тоже. — Лили прижала руку к сердцу. — Я бы скорее умерла, чем проглотила хотя бы кусочек требухи. Ты умница, Джорджи, что притворился, будто у тебя приступ.

Несмотря на бедность и постоянное чувство голода, никто из Росси не стал бы есть требуху.

— Очень странный выбор угощения, — с негодованием заметила Марта, — требуха с луком. В старые добрые времена, приглашая гостей, я предлагала им к чаю бутерброды с ветчиной и лепешки с маслом.

— Вас пригласили на вечернее чаепитие! — бушевала Джойс, вернувшись к ним поздно вечером. Она утверждала, что они выставили ее на посмешище, хотя Марта и объяснила дочери, почему они вынуждены были так поступить. — Вечернее чаепитие отличается от полдника. К нему подают мясо или рыбу.

— Прости меня, родная, я и не догадывалась об этом, — спокойно ответила Марта. — Но скажи-ка мне, с каких это пор ты начала есть требуху? И что это за сказки о том, что твой отец работает контролером? — Спокойствие покинуло ее, и она разозлилась. — И где, по мнению этой женщины, мы живем? Я хочу сказать, она что, может в один прекрасный день заявиться сюда, ожидая увидеть, что Кингз-корт — нечто вроде Букингемского дворца?

— Она думает, что мы живем на Джерард-стрит, — заявила Джойс, с размаху опускаясь на кушетку.

— Джойс, все это вранье до добра не доведет.

— Я знаю, мам, — вздохнула дочь. — Но не могу же я открыть правду! Я начинаю жалеть, что не сказала Эдварду сразу, будто я сирота.

— Значит, ты готова отречься от отца и матери, да? Джойс, милая, — нежно произнесла Марта, — если ты не можешь рассказать своему кавалеру всю правду о себе, то тебе лучше перестать с ним встречаться.

Джойс заплакала.

— Не могу, мам. Я люблю его.

Марта погладила дочь по голове.

— В таком случае ему придется смириться с тем, что твой отец такой, какой есть, а тебе — постараться найти общий язык с его матерью. Она неприятная женщина, родная моя. Откровенно говоря, я бы не хотела, чтобы меня, сравнивая с нею, считали хуже ее.

— Ох, мам, миссис МакДональд тебе и в подметки не годится. Она просто старая глупая корова. — Джойс всхлипнула и вытерла нос. — На что только не идут люди ради любви! — Она вздохнула.

— Ты даже не представляешь, насколько ты права, девочка моя.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Жакетте удалось уговорить Мистера отправиться во время отпуска на остров Мэн.

— Он стал совсем другим человеком, — сообщила она Марте. — Думаю, что это все из-за твоего Джо. Он всегда хотел иметь сына, но у нас нет детей.

Марта пришла в восторг, когда Мистер заявил ей, что, пока их не будет, она может отдохнуть недельку и он выплатит ей за это время обычную зарплату.

— Ты, главное, не нервничай и не бойся за Джо, — сказал он и взъерошил ей волосы на затылке. Потом Мистер вручил ей огромный ключ и попросил время от времени заглядывать на фабрику, чтобы проверить, все ли здесь в порядке. — Если нет, вызови полицейских, и они все уладят.

— Чем вы собираетесь заниматься целую неделю? — поинтересовалась Кейт.

— Я хочу научиться читать и писать, — ответила Марта с уверенностью, которой на самом деле не испытывала.

На лице Кейт отразилось смущение.

— Но если мне не нужно будет больше писать письма Джо, то нам незачем будет оставаться друзьями.

— Перестань говорить глупости, девочка моя, — фыркнула Марта. — Мы с тобой подруги, и наша дружба не прекратится, если я научусь писать письма собственному сыну, верно?

Началась последняя неделя школьных каникул. Почти все время Лили и Джорджи проводили, гуляя по Ливерпулю либо сами, либо в компании одноклассников. Они уходили из дома с утра пораньше, прихватив с собой бутылку воды и пару кусков хлеба с маргарином, а потом или отправлялись на пирс Пиэр-хед, или играли на ступенях Сент-Джордж-Холла, или же смотрели на поезда на вокзале Лайм. Когда у Марты оставалось несколько лишних монет, они все вместе садились на паром, идущий через реку в Биркенхед, Сикомб или Нью-Брайтон, и там гуляли.

Поскольку Карло редко выходил из дому до полудня, то самым подходящим местом, где Марта могла бы научиться читать и писать, стала фабрика «Паруса и мешки Акермана», где она оставалась совершенно одна и где никто не мог ей помешать.

Если не считать Кейт, она больше никому не сказала о том, что Мистер и Жакетта уехали. В понедельник Марта ушла из дома в обычное время, взяв с собой «Цветочную азбуку мисс Флауэрс», которую покупали еще для Джойс, когда она пошла в первый класс, и которая теперь принадлежала Лили. В отличие от дочерей Марты, никто из ее сыновей не проявлял особого интереса к учебе, хотя Джо и Франк писали и читали довольно сносно. Что же касается Джорджи, то в этом смысле он был безнадежен. Марта также принесла с собой письма Джо, дешевую тетрадку за полпенни, карандаш и кухонный нож, чтобы затачивать его. Все эти принадлежности она разложила на одном конце длинного стола, подальше от швейных машинок, и принялась за дело.

Джо всегда начинал свои письма со слов «Дорогая мамочка», а подписывался «Твой любящий сын Джо».

Марта раскрыла тетрадку и вверху первой страницы очень аккуратно написала печатными буквами «Дорогой Джо», а внизу вывела подпись «Твоя любящая мамочка». Теперь все, что ей оставалось, — заполнить середину. У нее появилось такое чувство, будто самое трудное уже позади.

После долгих размышлений она заключила, что если убрать первую букву от слова «dear» [17], то у нее останется «ear» [18]. Это открытие привело Марту в полный восторг, хотя вряд ли могло помочь в написании письма.

Перевернув страницу тетрадки, она написала собственное имя, имена мужа и детей, а потом добавила их фамилию — Росси. Внимательно изучив то, что у нее получилось, и повторив вслух написанное, тщательно проговаривая звуки и расставляя ударения, Марта вернулась к письму и написала: «Очень по тебе скучаю, Джо», — после чего дело застопорилось. Если отнять последнюю букву от имени «Франк» и заменить ее двумя буквами из фамилии «Росси», то получиться «Франсс» [19]. Ей хотелось спросить у Джо, нравится ли ему во Франции, но она не знала как. Однако Марта все равно написала «Франсс» несколько раз подряд, просто чтобы посмотреть, как оно выглядит, это слово.

Откинувшись на спинку стула, Марта устремила взгляд на грубо оструганные деревянные доски над головой. На гигантской полке, занимавшей половину помещения, некогда хранились паруса. Единственным звуком, нарушавшим тишину, были крики чаек на крыше. Их пронзительные вопли гулким эхом отдавались в углах просторного цеха, теперь совершенно пустого. Марта громко откашлялась, и эхо послушно повторило ее кашель. Ей было страшно, но одновременно она ощутила прилив возбуждения оттого, что сидит здесь одна и ей совершенно ничего не нужно делать, кроме как заниматься собой. Ни одна живая душа во всем мире ничего не ждала и не требовала от нее.

Марта направилась в кабинет Мистера, отчего-то ступая на цыпочках. Комнатка была маленькой, без дверей и окон. Вдоль стен тянулись пыльные металлические полки, заваленные старыми газетами, книгами и картонными коробками. Марта прошлась по кабинету, рассматривая все подряд, но, по большей части, все эти вещи ни о чем ей не говорили. На листах белой бумаги, сложенных в стопку, красовалась эмблема «Парусов и мешков Акермана» — она узнала ее, потому что такая же надпись была на входной двери.

На столе лежало несколько карандашей разной длины, книжка в яркой разноцветной обложке, жестянка с табаком, коробок спичек, засохшее яблоко. В углу примостился ржавый поднос с бутылками. На стене висели часы, такие большие, что вполне подошли бы для железнодорожного вокзала. Они отбивали каждые полчаса мелодичным звоном.

Марта опустилась на мягкий стул, из сиденья которого выпирали пружины, и попыталась вытащить пробку из бутылки, чтобы попробовать ее содержимое. Но пробка сидела слишком плотно, а Марте не хотелось прилагать усилия. Вместо этого она понюхала горлышко и чихнула. Как и кашель несколькими минутами раньше, этот звук эхом прокатился по комнате от стены к стене, пока не затих окончательно.

Она взяла лист бумаги и отнесла его на то место, где сидела, затем скопировала надпись «Паруса и мешки Акермана» к себе в тетрадку. Она заметила, что если взять первую букву от слова «мешки» и приставить ее к слову «Акермана», то получится «макермана». Теперь она уже знала, как написать предлог «и», а потому вставила его в текст своего письма Джо. Отныне оно гласило: «Дорогой Джо очень скучаю по тебе Франсс и твоя любящая мамочка».

Марта улыбнулась. Текст выглядел полной бессмыслицей, но к концу недели она твердо намеревалась закончить письмо. К тому же сначала ей придется дождаться весточки от Джо, чтобы знать, куда именно во Францию отправить ему свое письмо.

В азбуке каждой букве соответствовал какой-нибудь цветок. Весь день Марта тщательно перерисовывала буквы к себе в тетрадку, отводя на каждую по целой странице и вписывая подходящее слово вместо цветка. Предлог «и» [20]отправился на первую страницу, а вот слово, которое бы начиналось с буквы «б», она не знала. На странице с буквой «ф» она написала «Франк», на странице с буквой «к» — «Карло», слова «Джо» и «Джойс» уместились на странице с буквой «джей», слово «Лили» перешло на страницу с буквой «л», а на странице, отведенной под букву «м», она написала собственное имя — «Марта». Она сумела разнести по разным страницам начальные буквы названия своей компании — «Паруса и мешки Акермана», а на страницу с буквой «к», по некотором размышлении, добавила имя «Кейт», не забыв поместить слово «Эдвард» на страницу с буквой «е» [21].

Когда она закончила, тетрадка оказалась исписанной почти полностью. Марта несколько раз перелистала ее от начала до конца, испытывая удовлетворение от того, что ее успехи выглядят столь внушительно.

Остаток дня она просидела, глядя куда-то вдаль, пока не пришло время уходить. Марта казалась себе пушинкой, которую способен подхватить и унести малейший порыв ветра.

По дороге она зашла в мясную лавку и купила немного печенки, чтобы приготовить ее с картофелем на ужин.

После того как они поели, она попросила Лили вписать недостающие слова в ее тетрадке с пустыми буквами.

— Что такое «пустые буквы», мам? — засмеялась Лили. — Пустых букв не бывает.

— В таком случае, на пустых страницах, маленькая мисс Всезнайка. — Марте тоже хотелось расхохотаться. — Ну, например, что это за буква?

— Это буква «б», мам. С нее начинается слово «булочка». Давай я нарисую ее тебе, хорошо? И тогда ты всегда будешь знать, как читается эта буква.

— Ну-ка, давай я лучше нарисую бабочку, — предложил Джорджи, — она тоже начинается с буквы «б». — Его маленькое личико озарилось внутренним светом. — Наша Лили любит и умеет писать, а я предпочитаю рисовать, мам.

Страница с буквой «с» тоже была пуста, и Джорджи нарисовал на ней собаку, а Лили написала это слово крупными буквами внизу.

Так они втроем дошли до конца алфавита. Когда осталась последняя буква, «z» [22], с которой начинается слово «зоопарк», Джорджи нарисовал несколько смешных зверюшек, сидящих в клетке. «Он похож на славного маленького художника», — решила Марта.

Лили предложила написать письмо Джо, но Марта настояла на том, что сделает это сама.

— Доченька, мне уже тридцать шесть. Пожалуй, самое время начать писать письма самостоятельно.

— Я всегда буду хранить ее, — прижимая дешевенькую тетрадку к груди, сказала Марта после того, как они закончили. Даже если бы она знала все слова на свете, ей все равно не хватило бы их, чтобы выразить любовь, которую она испытывала к своим детям.

На следующий день Марта дописала еще несколько слов в письме к Джо. А потом, наслаждаясь свободой, она вышла из цеха, заперла дверь фабрики и отправилась к Пиэр-хед. Усевшись на скамью, Марта долго смотрела на искрящуюся водную гладь, по которой изредка пробегали белые барашки. Над нею нависал бескрайний простор ярко-синего неба. В воздухе уже ощущалась прохлада, и Марта пожалела о том, что не захватила с собой шаль.

Начинался сентябрь. В понедельник Лили и Джорджи пойдут в школу. Интересно, где именно во Франции сейчас находится Джо? Хотя название места вряд ли что-нибудь скажет ей, даже если бы она и знала его. А потом Марта стала думать о том, что будет, когда Джо вернется домой.

Готова ли она и дальше мириться с тем, как ведет себя Карло? Что ей остается — ждать, пока он умрет? Или она? Лили и Джорджи заслуживали большего, чем картофель и пару кусочков печенки на ужин. Им нужен просторный и светлый дом, с настоящими спальнями, собственным туалетом и ванной. Им нужно место, где они смогут играть и куда смогут приглашать друзей.

Марта крепко зажмурилась, сжала кулаки и дала себе клятву. Она еще не знала, как этого добиться, но была уверена, что наступит такой день, когда у ее детей будет все, что нужно для счастливой жизни.

Письмо к Джо теперь выглядело следующим образом:

«Мой дорогой Джо

Как тебе живется во Франции

Мистер передает тебе свою любовь

Лили и Джорджи желают тебе того же

Очень скучаю по тебе Джо

Твоя любящая мамочка».

В четверг Марта отправилась на Уильям-Браун-стрит, где зашла в шикарную библиотеку. Со всех сторон ее окружали бесчисленные полки с книгами, в которых были собраны, наверное, миллионы слов. Марта вдыхала запах книг и впитывала исходящее от них волшебство. Как только она научится читать, сразу же запишется в библиотеку и будет брать домой каждую неделю по книге.

Пятница была последним нерабочим днем. Марта специально припасла целых полкроны для того, чтобы съездить в Нью-Брайтон вместе с Лили и Джорджи. Они отплыли на пароме ранним утром, когда над рекой еще висел туман, а солнце с трудом расталкивало лучами хмурые тучи. Возбужденные ребятишки бегали от одного борта парома к другому, и их радостные крики были такими же звонкими, как и вопли чаек, паривших над волнами в поисках пищи.

Когда паром прибыл в Нью-Брайтон, Марта купила три чашки чая на лотке в конце паромной пристани. Они пили чай, глядя на простирающуюся у их ног серебристую водную гладь и огромную башню с великолепными садами, которые им еще предстояло исследовать. Марта подумала об удовольствиях, которые сулил им наступающий день.

— Жаль, что нашего Джо нет с нами, — со вздохом сказал Джорджи.

— Если бы Джо был дома, то сейчас бы он развозил фрукты и овощи для мистера Джонсона, — напомнила ему Лили.

— Значит, вечером мы бы рассказали ему обо всем, что видели, — не сдавался брат.

Последний раз Марта была в башне очень давно. Тогда они с Карло посетили выставку «Дикий Запад» с настоящими ковбоями и индейцами, а потом танцевали фокстрот в большом зале внизу.

Но сейчас, когда туристический сезон подошел к концу, здесь царила тишина. В садах и парках людей было совсем немного, так что Лили и Джорджи безбоязненно носились по дорожкам, приставая к матери с вопросами о том, как называется то или иное экзотическое растение. Увы, она ничем не могла им помочь, разве что показала дерево, отдаленно напоминавшее пальму.

— Какая же я неграмотная и невежественная, — сокрушалась Марта, а потом предложила подняться на лифте на самый верх, откуда был виден остров Мэн. Посещение смотровой площадки стоило целых шесть пенсов, зато дети могли любоваться окрестностями бесплатно.

Но, когда они подошли к подножию башни, Лили прочла внизу объявление, которое гласило, что смотровая площадка закрыта «в целях безопасности».

— Что такого мы могли бы там сделать, мам? — пожелала узнать Лили, но у Марты не было ответа и на этот вопрос.

К полудню небо разъяснилось, солнце выглянуло из-за туч, и стало теплее. Где-то заиграл оркестр, и они отправились на его поиски. Наконец им посчастливилось обнаружить группу музыкантов в красных, расшитых золотыми галунами сюртуках на небольшой эстраде в окружении деревьев и деревянных стульев. Марта с детьми долго сидели там, слушая, как оркестр играет бравурные военные марши.

Во время паузы Марта услышала, как у Джорджи урчит в животе, и решила, что им пора перекусить. Вокруг башни располагалось несколько ресторанов, но все они выглядели дорогими. Пожалуй, стоит подыскать заведение попроще.

— Мне кажется, что картофель с рыбой будет в самый раз, — сказала Марта. Сама же она решила ограничиться чашкой чая и хлебом с маргарином — нет, не с маргарином, а с маслом, настоящим маслом. При одной только мысли об этом у нее потекли слюнки.

Подкрепившись, они отправились на прогулку по берегу моря, чтобы съеденное улеглось в животе. Сняв башмаки и носки, дети подбежали к краю воды — причем Лили пожаловалась, что она «холодная как лед». А Марта стала собирать ракушки и морские камешки, чтобы отвезти их домой и сложить в банку, которую потом можно будет поставить на подоконник как напоминание о чудесном дне, проведенном в Нью-Брайтоне.

Набив карманы, она проследила, чтобы дети вновь обулись, и вернулась с ними к башне, на этот раз со стороны ярмарочной площадки. У Марты остались деньги только на то, чтобы прокатить Лили и Джорджи на игрушечной железной дороге с крутыми подъемами и спусками, купить три рожка мороженого и вернуться на пароме домой.

Они плыли обратно. Джорджи положил голову матери на колени, с другого бока к ней прижималась Лили, и ее согревало драгоценное тепло их маленьких родных тел. Слипающимися от усталости глазами она следила за солнцем, огненный шар которого тускло просвечивал сквозь вечернюю дымку, медленно опускаясь к горизонту, и его отражение дробилось на быстро темнеющей воде.

В Кингз-корт их ждало письмо от Джо. Лили принялась читать его вслух.

«Дорогая мамочка,

здесь, во Франции, все так же, как и у нас, в Англии. Мы высадились на берег в городе под названием Кале, а потом нас на грузовиках отвезли в лагерь, который разбит почти на самой окраине. Когда местные жители видят нас, они кричат «Да здравствуют англичане!». Холмов нет, зато здесь много зелени, и повсюду пасется скот, совсем как в Англии. Коровы и овцы, кстати, тоже такие же, как у нас дома.

В лагере нет настоящих зданий, одни палатки. Мы с ребятами тоже спим в палатке, и здесь есть такие огромные навесы, где мы едим, слушаем мессу и лекции. Даже уборные и те находятся в палатках…»

— Что такое лекция, мам? — спросил Джорджи.

— Не знаю, родной мой.

Лили заявила, что тоже не представляет, о чем идет речь, и стала читать дальше.

«…Здесь, в лагере, собралась одна молодежь, и ходят слухи, что скоро нас отправят домой, потому что мы еще несовершеннолетние и нас вообще не должны были призывать в армию.

Словом, может случиться и так, что я вернусь к вам намного раньше, чем можно было ожидать.

Твой любящий сын Джо».

Когда Лили умолкла, Джорджи испустил радостный вопль.

— Он пишет: «раньше, чем можно было ожидать». Так что совсем скоро наш Джо вернется.

Марта готова была поклясться, что от счастья сердце не помещается у нее в груди. Это письмо стало прекрасным завершением поистине чудесного, благословенного дня.

В понедельник Марта с нетерпением ждала Кейт под навесом зоомагазина и, едва завидев девушку, радостно замахала письмом.

— Оно от нашего Джо, из Франции! — выдохнула она.

Кейт схватила Марту за руки.

— Мне хочется поскорее прочесть его! — Она взяла Марту под руку и потащила за собой. — Но сначала давайте закажем кофе.

Пять минут спустя, сидя за столиком в кафе на Центральном вокзале, Кейт оторвалась от письма.

— Он скоро может вернуться домой, — проговорила она. Ее глаза сияли. — Ох, Марта, это было бы замечательно.

— Мне до сих пор не верится, — пролепетала Марта. — Прошлой ночью я не могла заснуть, думая о Джо. Как только он вернется, я тут же сдеру с него эту военную форму, и не успеет он оглянуться, как я надену на него старую одежду. А если война еще не закончится к тому времени, как ему исполнится восемнадцать, я привяжу его к кушетке, чтобы он и шага не смог ступить за дверь.

— А как же Франк? — напомнила ей Кейт. — Ему ведь уже семнадцать, не так ли? Разве вы не станете возражать, если он пожелает вступить в армию?

— Разумеется, стану, но Франк из тех, кто хорошо знает, что почем в этой жизни. — Ей не хотелось объяснять, чем в данный момент занимается ее старший сын. — Он ни за что не согласится пойти в солдаты за жалкий шиллинг в день, подвергаясь опасности быть раненым или убитым. — Марта содрогнулась при мысли о том, что с ее Джо может случиться что-нибудь из того, о чем она только что говорила. Только не теперь, когда он вот-вот должен вернуться домой.

После ухода Марты не прошло и минуты, как кто-то опустился на ее место за столиком.

— Вы наверняка чем-то очень довольны, мисс Келлауэй, — сказал Клайв Декстер. Он выглядел потрясающе в коричневом твидовом костюме и вязаном галстуке.

— Это из-за того, что Джо возвращается домой, мистер Декстер, — ответила Кейт, стараясь справиться с внезапно нахлынувшим чувством удивления и радости при его неожиданном появлении.

— Рад слышать. — Он улыбнулся, но она заподозрила, что думал молодой человек совсем о другом. Он лишь делал вид, что радуется вместе с нею. Но ведь она же любит его! При виде его красивого бледного лица, лукаво изогнутых губ, прямого носа безупречной формы, находящихся в такой близости от нее, Кейт стало не по себе. В животе у нее возникла сладкая ноющая пустота. Девушка так часто заглядывала в секретариат колледжа в надежде, что Клайв оставил ей записку, что там на нее уже смотрели с недоумением и жалостью. Ни одной записки, кстати, за все время так и не появилось.

— Вы искали меня? — осведомилась Кейт.

Нельзя сказать, что его ответ польстил ее самолюбию.

— В некотором роде. Собственно, я искал Марту. Она уже ушла или вы еще ждете ее?

— Ушла.

— Мне просто стало интересно, возымело ли какой-нибудь эффект мое письмо в Военное министерство.

— Если бы оно принесло хоть какие-нибудь результаты, Марта наверняка сказала бы мне об этом. Между прочим, она получила письмо от Джо. Из Франции.

— И он написал ей, что возвращается домой?

Девушка кивнула, жалея, что Клайв не проявляет к ней и половины того интереса, который вызывали у него Джо и Марта. Кстати, разве они не договорились обращаться друг к другу по имени? Но она ни за что не станет называть его Клайвом, пока он упорно именует ее «мисс Келлауэй».

Молодой человек оживленно потер руки.

— Когда это случится — то есть когда он вернется домой, — я устрою в его честь вечеринку. — Он добродушно взглянул на нее. — Разумеется, вы тоже приглашены, мисс Келлауэй.

— Благодарю вас, мистер Декстер. — Устроить вечеринку в честь Джо и пригласить ее. Как это мило с его стороны! Да если бы не она, он никогда бы не узнал о существовании Джо. И как же ее угораздило влюбиться в такого несносного человека?!

— Чуть не забыл, — продолжал между тем Клайв. — Я должен написать вашим родителям и пригласить их на ужин в самое ближайшее время. Или, скажем, на обед в воскресенье. Все-таки Омскирк находится достаточно далеко, чтобы возвращаться туда в темноте. Особенно если учитывать то, что дни становятся все короче и короче. Вы не заметили?

Кейт кивнула. У противоположной стены кафе, за барной стойкой загорелось несколько газовых ламп, и их ровные язычки отразились в зеркале на стене. Они создавали уют и напоминали о зиме и Рождестве, до которых оставалось совсем недолго. Скоро нужно будет покупать подарки. Обычно Кейт занималась этим с удовольствием, но только не в этом году. Собственно говоря, ей нравились все времена года: зима, на смену которой приходила весна; весна, возвещающая о наступлении восхитительного лета; лето, переходящее в осень; и, наконец, вновь зима, с морозным и чистым воздухом. Кейт обожала снег, новогоднюю елку, украшения и каракулевую шубку и шляпку, доставшиеся ей от матери, в которых она чувствовала себя заморской принцессой.

Но теперь прежние радости потеряли для Кейт всякую привлекательность, и все потому, что она влюбилась в этого отвратительного субъекта, сидящего напротив.

— Раз уж я приглашаю ваших родителей на обед, то, быть может, и вы захотите присоединиться к нам, мисс Келлауэй? — осведомился он. — Если мне не изменяет память, когда я имел честь ужинать в вашем доме, мое присутствие не доставило вам удовольствия. — Он улыбнулся ей всепрощающей улыбкой. — Но я не держу на вас зла. Если у вас возникнет такое желание, считайте себя приглашенной.

— Благодарю вас, мистер Декстер, но в воскресенье я обыкновенно навещаю своих друзей в… в другом месте. Однако я признательна вам за приглашение и ценю вашу любезность.

Иногда она готова была убить себя за несдержанность. Кто, спрашивается, тянул ее за язык?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Когда после встречи с Кейт Марта вернулась на фабрику, то обнаружила, что Мистер и Жакетта добродушно переругиваются. Повысив голос, Жакетта что-то втолковывала мужу на языке, который Марта не понимала, тогда как Мистер неторопливо отвечал ей по-английски.

— Не нервничай, — проговорил он в тот момент, когда Марта вошла в цех. Жакетта что-то неразборчиво пробормотала, сопроводив свои слова пожатием плеч, и Марта заключила, что та произнесла нечто вроде «ты еще пожалеешь об этом!». Сама она часто прибегала к таким выражениям, особенно в разговоре с Франком.

Парочка славно отдохнула на острове Мэн. Жакетта похвасталась Марте, что Мистер прикупил себе тросточку с набалдашником в форме орла, а ей подарил цветастый зонтик от солнца.

— Каждое утро мы гуляли по морскому берегу, — сказала она. — Мистер с тросточкой, а я — в своей лучшей шляпке и с новым зонтиком. Мы выглядели просто шикарно.

— Еще бы, — согласилась Марта. Она представила себе, как столь непохожие друг на друга мужчина и женщина идут под руку, а вслед им летят любопытные взгляды. Она вдруг вспомнила, что Карло порывался съездить на остров Мэн в гости к одному из своих двоюродных братьев, Фредди, который открыл там кафе. Но после злополучного «несчастного случая» муж перестал поддерживать отношения не только с ним, но и с прочими многочисленными родственниками, живущими в Италии.

Марта показала Мистеру письмо Джо, и тот трижды прочел его вслух, причем с каждым разом улыбка его становилась все шире. Такое впечатление, что он волновался о судьбе Джо больше, чем Карло. Вчера Марта оставила письмо на столе, чтобы муж прочел его утром, но тот ни словом не обмолвился о нем, посему она не могла с уверенностью сказать, читал ли он его вообще.

Вечером, вернувшись в Кингз-корт, Марта обнаружила у себя гостя. Лили и Джорджи развлекали Артура Хансона, помощника майора Нормана Брауна, депутата парламента от Центрального округа Ливерпуля.

Когда она вошла, он поднялся и приветствовал ее глубоким поклоном. Марта пришла в смятение, и не только оттого, что предстала перед в ним в замызганной рабочей одежде. Нет, ей было ужасно стыдно, что он своими глазами увидел, в какой жалкой дыре она живет последние десять лет.

— У вас очаровательные дети, миссис Росси, — начал он, прежде чем Марта успела извиниться. — Лили угостила меня чашечкой чая, а Джорджи нарисовал мне несколько картин, которые я завтра же повешу на стене в своем кабинете. — И он сложил несколько листов, вырванных из альбома Джорджи, в свой кожаный портфель.

Марта нерешительно улыбнулась. Мистер Хансон производил впечатление открытого, искреннего человека, да и детям, похоже, новый знакомый пришелся по душе. Ей стало интересно: что он тут делает? Жестом она показала гостю, что он может сесть, и сама опустилась на табуретку.

— Вы получили мою записку, которую я оставил… Когда же это было? — Артур Хансон нахмурился. — Пожалуй, несколько недель назад. Я постучал, но мне никто не открыл, и тогда я опустил ее в почтовый ящик.

— Скорее всего, она потерялась. — Марта почувствовала угрызения совести оттого, что в коридоре стоит такая грязь, но ведь поддерживать чистоту должны были все жильцы, а не только она. Прочие обитатели дома лишь молча пробирались среди кучи мусора, тогда как Марта регулярно, где-то раз в месяц воевала с ним с помощью веника и швабры. Она сообразила, что и открытка, которую посылала ей Кейт, должно быть, затерялась так же, как и записка Артура Хансона.

— Я предполагал нечто подобное. В записке я просил вас дать письменное разрешение сэру Артуру Маркхэму, депутату парламента, выступить от имени Джо на заседании комитета. Он выразил желание заняться этим делом, поскольку близко к сердцу воспринял скандал с несовершеннолетними солдатами.

— Я бы непременно дала согласие, но больше в этом нет необходимости. Видите ли, я получила письмо от Джо: он возвращается домой. — Марта ощутила, как при мысли об этом кровь быстрее побежала у нее по жилам. Она вынула письмо из кармана. — Хотите прочесть?

— Да, пожалуйста. Благодарю вас.

Марта протянула ему письмо и внимательно наблюдала за тем, как Артур Хансон пробежал его глазами. У мистера Хансона было дружелюбное, милое лицо, и судьба ее сына явно была ему небезразлична. Она вспомнила, что еще при первой встрече он произвел на нее исключительно благоприятное впечатление.

— Я слышал об этом лагере молодых новобранцев неподалеку от Кале, — заметил мистер Хансон. — Будем надеяться, что скоро Джо вернется в Англию.

— Я очень жду его, — со счастливым вздохом сообщила Лили.

— Как и все мы, — добавила Марта.

— Джо необычайно повезло, — любезно склонил голову гость, — ведь у него есть такая замечательная семья. Для некоторых людей большое значение имеют деньги, вкусная еда и хорошая одежда, но ничто не может сравниться с теплом домашнего очага, а в этом, я вижу, вы не испытываете недостатка, миссис Росси. — Он встал. — Если когда-нибудь я смогу быть вам полезен, прошу вас, без колебаний обращайтесь ко мне.

Подойдя к двери, он остановился и попрощался:

— Доброй ночи, детвора. Большое спасибо за чай и рисунки.

— Всего доброго, мистер Хансон, — дружно ответили Лили и Джорджи.

Марта проводила его до входной двери.

— Я рад, что Джо возвращается, — проговорил Артур Хансон, стоя на ступеньках. — Положение во Франции, и без того плачевное, становится просто критическим. Похоже, назревает еще одно кровавое сражение. — Он взял Марту за руку и пожал ее. — Здесь Джо будет намного лучше.

С этими словами он ушел. А Марта еще некоторое время постояла на пороге, глядя на играющих во дворе детей. День выдался прохладным, но их матерей это ничуть не беспокоило. Маленький Томми Мэхоун, бинт с головы которого исчез давным-давно, был одет лишь в грязную жилетку, которая была ему чересчур велика. Марта быстро захлопнула дверь, боясь, что столь мрачное зрелище разрушит ее собственное хрупкое счастье. Она перекрестилась и возблагодарила Господа за то, что он возвращает ее сына в семью, которая его так любит и ждет.

Черт возьми, в этой проклятой стране даже темнеет раньше, чем нужно. Сержант Реджи Моулз зябко вздрогнул, протягивая руки к крошечному огню, разведенному на кухне заброшенного фермерского дома. Дров было слишком много, а очаг чересчур мал — нет, наоборот, — очаг оказался слишком велик, а дров явно не хватало, чтобы согреться. Тех жалких щепок, что у него еще оставались, хватит на пару часов, не больше, а за окном было уже слишком темно, чтобы отправляться на поиски новых. Вот завтра, завтра он встанет пораньше…

Реджи вздохнул. Несколько дней назад его поселили в этом доме вместе с полевой радиостанцией, сообщив, что отныне ферма превратилась в узел связи. Чертовы шутники! Телефона в этой дыре не было, а радиосигнал был слабым. Никто не удосужился оставить ему хоть какое-то средство передвижения. Правда, сержант не умел водить машину, но ведь научиться никогда не поздно, не так ли? И что прикажете ему делать, если вдруг кто-нибудь вспомнит, что между Кале и Лоосом [23]есть узел связи, и по рации поступит приказ?

В сарае на дворе валялись два старых велосипеда, но если он уедет, кто останется дежурить возле рации? Впрочем, на велосипеде сержант ездил очень плохо. Стоило ему пару раз крутануть педали, как он выбивался из сил. А что ему делать, если приказы нужно будет доставить в несколько разных мест одновременно? Где-то в направлении Лооса шли бои, а под Кале разбили полевой лагерь, полный мальчишек, ожидающих отправки обратно на родину. Словом, ему нужны были подчиненные, и не только для того, чтобы обслуживать радиостанцию, но и просто для того, чтобы составить ему компанию. Кроме того, сержанту срочно требовалось продовольствие, дрова, чистая смена белья, книги, темный эль, колода карт и черноволосая красотка с грудями, как арбузы, которая благосклонно отнеслась бы к лысеющему кавалеру с «пивным» брюшком.

Он подошел к окну и выглянул наружу. Равнина, равнина, кругом проклятая равнина, плоская, как блин; небо над головой напоминало дырявое, серое и грязное одеяло. Вокруг не было видно ни одного завалящего холмика, лишь неподалеку торчал обугленный остов дерева, да где-то вдали виднелись крыши еще одного фермерского хозяйства. Ни фонарного столба, ни случайного отблеска света в окнах, ни одной живой души во всей округе. Даже луны и той не было. Как только небо над головой потемнеет, Реджи начнет волноваться, не ослеп ли он, поскольку в окошко не будет видно ни зги. То ли дело в Болтоне, где он жил до войны!

— Проклятье! — выругался сержант, но потом гримаса недовольства сменилась довольной ухмылкой. Дома, в Болтоне, у него осталась жена Эмили, и он предпочел бы навсегда поселиться в этом темном, заброшенном, скудно обставленном и промерзшем до скрипа фермерском доме, пусть даже ему никогда не суждено увидеть живого человека, чем вернуться к ней обратно. В конце концов, он и в армию-то поступил только для того, чтобы сбежать от нее куда подальше.

— Джо Росси? Рядовой Джо Росси, ты здесь? — прокричал чей-то голос. — Росси? Рядовой Джо Росси?

— Так точно, капрал. — Голос продолжал выкрикивать его имя, и Джо пришлось орать в ответ до тех пор, пока он и обладатель зычного баса, капрал Гораций Миллер, не столкнулись лицом к лицу. Обед заканчивался, и вокруг царила невообразимая суматоха.

— А, вот ты где, Росси, — с раздражением проворчал капрал, как будто Джо пытался скрыться от него. Капрал был худощавым и невысоким мужчиной с густыми усами и вечно хмурым лицом. — Это правда, что ты зарабатывал на жизнь, развозя овощи и фрукты на велосипеде?

— Ну, не совсем, капрал. — Вряд ли можно было прожить на те жалкие несколько шиллингов в неделю, что он зарабатывал. — Просто у меня была такая работа.

— Разве это не одно и то же?

Джо не собирался дискутировать на эту тему.

— Пожалуй, — согласился он.

— В таком случае, следуй за мной.

— Куда мы идем, капрал?

— Пойдем со мной, сынок, и все узнаешь.

— Вот он, сержант Моулз, — произнес капрал пять минут спустя, когда они протолкались наконец в другой конец медленно пустеющей большой палатки. — Это рядовой Джо Росси. Он умный парень, читает книжки и даже немного разбирается в футболе. За какую команду ты болеешь, сынок?

— «Эвертон», — с гордостью ответил Джо.

— Так ты ливерпулец? — поинтересовался сержант.

— Так точно, сарж [24], — с еще большей гордостью ответил Джо.

— И какие книги ты прочел?

— Несколько рассказов о Шерлоке Холмсе, а сейчас читаю «Записки Пиквикского клуба». — Эту книгу подарил ему мистер Хоутон из Кингз-корт. Джо не стал говорить сержанту, что книга ему не нравилась. В отличие от приключений Шерлока Холмса, здесь почти ничего не происходило. Пока даже никого не убили.

— Славный малый, — одобрительно прогудел сержант Моулз. — Я сам читал эту книгу, но не в твоем возрасте. А тебе сколько лет, кстати?

— Восемнадцать, сарж, — не раздумывая, солгал Джо.

— Попробуй еще раз, сынок, не надо врать старшим по званию. Ты бы не был в этом лагере, если бы тебе уже стукнуло восемнадцать.

— В таком случае, четырнадцать, сарж.

— И когда этих детей отправляют домой? — обратился сержант Моулз к капралу.

— Не могу знать, сержант. Мы ждем приказ из штаба.

— Он вполне может быть передан на узел связи, — сухо ответствовал Моулз. — Ничего, если я позаимствую у тебя этого Джо на пару дней, пока мне не пришлют постоянного напарника? Там, на ферме, есть велосипеды, и он сможет развозить приказы вместо меня.

— Возьмите меня, сарж! — взмолился Джо. В лагере ему было скучно и решительно нечем заняться. Целыми днями новобранцы слушали лекции, как правило, о религии или гигиене. Однажды им рассказывали о том, что следует держаться подальше от вавилонских блудниц, что было чертовски смешно. — А как насчет моего друга, Альби Ллойда? Я не могу уехать и оставить его одного.

— Ты сделаешь так, как тебе прикажут, Росси, — оборвал его капрал, но сержант Моулз небрежно заметил:

— Да пусть и Альби едет с нами, если хочет. Он может помогать убирать в доме, готовить еду и все такое. Говоря по правде, я просто отпетый лентяй, совершенно не умеющий следить за собой. Я буду очень тебе благодарен, если через пару часов ты подготовишь для меня документы этих ребят. Сегодня утром меня подвезли на грузовике интендантской службы, обратно он отправляется примерно около половины четвертого. — Сержант бросил насмешливый взгляд на Джо. — А что касается вас, молодой человек, то вместе со своим приятелем Альби можете укладывать вещи.

Джо нравилось быть посыльным. Ему пришлась по душе безлюдная местность, по которой приходилось колесить на велосипеде. Он испытывал ощущение свободы, какого не знал раньше, как если бы он был один-одинешенек на всем белом свете. Больше всего он любил раннее утро, когда краешек солнца выглядывал из-за горизонта — здесь он виделгоризонт, чего никогда не случалось в Ливерпуле, — на деревьях и живой изгороди блестели капли росы, и в воздухе стоял запах земли и свежести. Наверное, именно так пах только что сотворенный мир, когда еще не было фабрик и они не извергали в небо клубы черного дыма.

Обычно Джо посылали либо в городок со смешным названием Лоос — там шла война, — либо в лагерь, в котором жили они с Альби раньше. Джо редко встречал кого-либо по пути; в основном это были английские или французские военные грузовики. Пассажиры грузовиков и Джо неизменно радовались при встрече и приветствовали друг друга, размахивая руками. Джо слезал с велосипеда и махал им вслед до тех пор, пока грузовик не исчезал из виду.

Время от времени ему попадались одинокие всадники или пара лошадок, запряженных в какой-нибудь сельскохозяйственный агрегат — плуг или что-либо в этом роде. Лошади принадлежали французам, которые в большинстве своем уехали отсюда, оставив после себя опустевшие фермы и дома, что было неудивительно, поскольку немецкие войска находились неподалеку. Но несколько жителей предпочли остаться, чтобы присматривать за своим хозяйством и посевами, опасаясь потерять урожай.

Джо сгорал от нетерпения, предвкушая, как станет рассказывать матери о своей службе посыльным. Он все собирался написать ей, но по ночам они либо играли в карты с сержантом Моулзом и Альби, либо вспоминали мирную жизнь в Ливерпуле и Болтоне, либо разговаривали о футболе. Сержант много рассказывал о мегере-жене по имени Эмили, которая отравила ему существование в Болтоне.

Как только Джо приезжал в пункт назначения, там ждал его теплый прием. Всех солдат здесь объединял дух товарищества, боевое братство, ощущение того, что они вместе оказались в этой мясорубке, и как-то само собой разумелось, что все они лучшие друзья. Обычно кто-нибудь брал Джо под свое крыло, угощая его кружкой чая и чем-нибудь съестным, после чего его провожали обратно на узел связи в деревушку Сент-Омер.

Как-то утром, через две недели после перевода — пара дней, на которые их «позаимствовали», растянулась на две недели, — Джо возвращался назад, и вдруг ему захотелось пить. Причем так сильно, что он решил остановиться у первой попавшейся фермы и попросить напиться, если там есть кто-нибудь живой, естественно. Скорее всего, ферма окажется заброшенной, но в этом случае он напьется из колонки во дворе, вот и все.

Первым ему попался полуразрушенный фермерский дом, позади которого теснились несколько хозяйственных построек. На окнах висели занавески, но на стук Джо никто не отозвался. Как и следовало ожидать, с обратной стороны дома он обнаружил колонку. Джо как раз пил, зачерпнув воду ладонью, когда неподалеку раздался какой-то странный звук, едва слышное жалобное скуление.

Утолив жажду, Джо принялся оглядываться по сторонам в поисках источника странных звуков и, к своему ужасу, обнаружил, что владельцы дома не только бросили свою собаку, но и оставили ее привязанной к столбу у небольшого сарая. Это была колли, но поначалу собака показалась ему грудой белой и золотисто-коричневой шерсти, небрежно брошенной на каменные плиты двора.

Джо опустился рядом с бедным животным на колени.

— Привет, старина, — прошептал он.

Собака с усилием открыла воспаленные и покрасневшие глаза и тихонько заскулила.

— Не бойся, я тебя не брошу. — Джо взял пса на руки — тот оказался легким, как перышко. Он прижался к груди юноши, как ребенок, и благодарно лизнул его в подбородок. — Но как же я повезу тебя с собой? — В самом деле, не может же он сесть на велосипед и поехать с собакой на руках!

Джо перенес бедное животное к колонке и подставил его пасть под струйку воды. Псина принялась жадно лакать воду, пока не обессилела.

— Ладно, давай посмотрим, что тут есть в сарае, — сказал ей Джо.

В сарае остались лишь три стены и полуразрушенная крыша. В углу валялись ржавые вилы, лопаты и грабли, и тут же стояла грубая тачка с одним-единственным деревянным колесом. Как раз то, что надо!

Совершенно очевидно, что собаку придется каким-то образом привязать к тачке, чтобы она не выпала на ходу. А это означало, что ему нужна веревка, причем достаточно длинная, которой хватило бы и на то, чтобы привязать тачку к багажнику велосипеда. И тут Джо заметил бельевой шнур, протянутый через весь двор, он вполне годился для того, что задумал юноша.

Он решил зайти в дом и посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь, что может ему пригодиться. Опустив собаку в тачку, он сказал ей, что пойдет внутрь и поищет одеяла или что-нибудь в этом роде, чтобы ей было удобнее ехать.

— И прихвачу подушку, если она там есть, конечно.

Как и следовало ожидать, задняя дверь дома была заперта. Но Джо, разозлившись на хозяев из-за того, что они бросили бедное животное умирать, изо всех сил рванул дверь на себя, и она послушно распахнулась.

Внутри оказалось неуютно. Здесь царили темнота и грязь, но такие мелочи Джо уже не смущали. Он пошарил на кухне в поисках чего-нибудь, что могло пригодиться им на узле связи, но шкафчики и ящики стола были пусты. Та же картина ждала его и наверху, если не считать пары протертых до дыр одеял, груды старой обуви и грязной одежды.

— Это все, что я смог найти, — сообщил Джо собаке, заворачивая ее в одно из одеял. Свернув второе, он уложил его на дно тачки так, чтобы животному было мягче лежать. Сняв бельевой шнур, Джо несколько раз обмотал им тачку, собаку и одеяло, а свободный конец привязал к багажнику велосипеда.

— Готова? — спросил он.

Собака негромко икнула, и они тронулись в путь.

Сарж и Альби стояли в ожидании у ворот фермерской усадьбы, когда к ним после долгой поездки по ухабистой дороге подкатил Джо со своим пассажиром.

— Где тебя черти носят, парень? — раздраженно спросил сержант Моулз. — Мы уже начали о тебе беспокоиться. Правда, Альби?

Но Альби был слишком занят собакой, а потому пропустил вопрос мимо ушей.

— Думаю, она умерла, — объявил он после беглого осмотра.

— Не может быть!

Джо надеялся, что нелегкая поездка не доконает бедное животное. Он развязал веревки и перенес пса в дом.

— Налей воды в миску и поставь ее на пол, — сказал он Альби. — Посмотрим, сможет ли она напиться.

Собака принялась шумно лакать воду, но потом, обессилев, повалилась обратно на одеяло.

— И что нам теперь делать? — спросил Джо, обращаясь к сержанту Моулзу. — У нас дома никогда не было собаки.

— Давай положим ее у очага и укроем одеялами, — предложил сержант. — Только не слишком близко, и поставим рядом миску с водой, чтобы она могла напиться, если захочет. А вот в эту тарелку раскрошим несколько кусочков хлеба. Хотя, пожалуй, стоило бы положить хлеб прямо в воду, чтобы он размяк. Завтра, будем надеяться, ей станет лучше и она сможет нормально поесть.

— Нам нужно дать ей имя, — заметил Джо. — Мы же не можем звать ее просто «собака».

Альби сидел на полу рядом с псиной и читал «Аве, Мария», чтобы животное поскорее поправилось.

Сержант задумчиво уставился на собаку.

— Это не мальчик, а девочка, и я предлагаю назвать ее Эмили в честь моей жены. Это будет здорово! Я смогу хоть немного отыграться на Эмили, пусть даже она не человек. Ладно-ладно, не волнуйся, я не стану гонять ее без толку, — добавил он, заметив, что Джо с тревогой смотрит на него. — Но, по крайней мере, я буду отдавать ей команды. Этого будет достаточно.

Следующие несколько недель стали лучшими в жизни Джо. Они втроем — вчетвером, если считать Эмили, которая очень быстро поправилась, — прекрасно ладили друг с другом. Тихий и покладистый Альби, которого Джо частенько приходилось защищать как в школе, так и в армии, обрел некоторую уверенность в собственных силах, стал отзывчивее и дружелюбнее. Сержант Моулз, по его собственным словам, был законченным лентяем, так что все обязанности по приготовлению пищи и уборке помещения легли на плечи Альби, который брал Эмили с собой на прогулку по полям. Время от времени Альби садился на второй велосипед и сопровождал Джо в поездках. Поначалу Джо приходилось оставлять его на полпути и подбирать на обратной дороге, но Альби, как и Джо, отличался завидным упрямством, так что вскоре он ездил на велосипеде почти так же быстро, как и его друг.

Джо начал писать письмо матери — она никогда не поверит, когда узнает, как поживает ее сын, — но у него вечно не хватало времени его закончить.

А сержант Моулз полюбил играть с Эмили.

— Апорт! — кричал он, швыряя палку как можно дальше. — Ты моя умница! Ну, неси палку своему хозяину.

Сержант тоже от всей души наслаждался жизнью, но при этом понимал, что такое блаженство не может продлиться долго. В конце концов, шла война, самая страшная из всех, что знало человечество, и было бы неправильно, если бы он или кто-то еще получал от нее удовольствие. Он не знал, обратили на это внимание его мальчишки или нет, но если после наступления ночи подняться на чердак и посмотреть в направлении Лооса, то можно заметить, что небо в той стороне переливалось всеми оттенками багрового цвета и время от времени там вспыхивали оранжевые отблески взрывов. А если открыть окно и прислушаться, то можно было расслышать далекую перестрелку и даже — сержант был в этом уверен — крики и стоны умирающих.

Был обычный сентябрьский день, воскресенье. Было немного холоднее, чем вчера, солнце размытым пятном висело в небе, а воздух, кажется, хрустел на зубах от свежести. На узле связи к этому времени появился телефон. Так что теперь, прежде чем отправлять Джо и Альби с приказами в Лоос, сержант Моулз каждый день звонил в лагерь под Кале, чтобы узнать, не сегодня ли несовершеннолетних мальчишек отправляют обратно в Англию.

— Говорят, что скорее всего, вас повезут домой в следующий уик-энд, — сообщил он утром. Маленькая комнатка на первом этаже превратилась в кабинет. Они перетащили туда стол и кресло, а в очаге теперь все время жарко горел огонь. Возле них лежала Эмили, опустив длинную морду на вытянутые лапы и думая о чем-то своем.

Джо и Альби переглянулись и пожали плечами. Они слишком радовались своему нынешнему существованию, чтобы вспоминать о доме.

После завтрака они отправились в путь — им предстояло доставить несколько распоряжений в Лоос.

— Плохи там дела, — мрачно обронил сержант.

Джо часто слышал звуки канонады, когда бывал в городке, но предпочитал не задумываться об этом.

Сержант подошел к дверям фермерского дома, чтобы проводить их. Своих детей у него не было, и теперь ему нравилось иметь собственную семью.

— Счастливого пути, — прокричал он, когда Джо и Альби сели на велосипеды и покатили прочь. Оба подняли руки и, не оборачиваясь, помахали ему. — Счастливого пути, — крикнул он снова, но они были уже далеко и не могли его слышать. Моулз смотрел им вслед до тех пор, пока они не скрылись из виду, после чего вернулся в дом. Он не обладал излишне живым воображением и впечатлительностью, считая себя приземленным и даже скучным чело веком, но сегодня его не покидало ощущение, что он больше никогда не увидит этих мальчишек.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Примерно в то же время, когда Джо и Альби ехали на велосипедах в Лоос, Кейт проснулась с таким чувством, будто сегодня непременно случится что-нибудь плохое. Она крепко зажмурилась и попыталась представить себе, что же это может быть. И через несколько секунд сообразила: ее родители отправляются в Саутпорт на обед с Клайвом Декстером.

Но, исключительно благодаря собственной глупости, она с ними не ехала.

— Хотелось бы мне знать, почему он не пригласил тебя, дорогая? — как-то утром на прошлой неделе полюбопытствовала ее мать, когда во время завтрака им принесли почту, включая приглашение Клайва. — По-моему, это невежливо с его стороны. Пожалуй, мы откажемся. Но давай сначала спросим твоего отца.

— Он меня приглашал, — вынуждена была признаться Кейт, — но я сказала ему, что буду занята.

Идиотка!

Ее мать нахмурилась, срезая ложечкой верхушку сваренного всмятку яйца.

— А чем именно ты будешь занята в воскресенье после обеда, позволь полюбопытствовать?

— Моделированием одежды, — не растерялась Кейт. Пожалуй, она действительно сделала глупость. — Я решила сшить себе зимнее пальто. Ярко-красное с золотыми пуговицами.

Мать нахмурилась еще сильнее.

— Какой ужас, дорогая. Ты в нем будешь похожа на пугало, как и любой, кто рискнет надеть на себя такой кошмар.

— Спасибо на добром слове, мама. Ты умеешь подбодрить. — Кейт не собиралась шить красное пальто, тем не менее критика задела ее самолюбие.

— Кейт Келлауэй, позвольте заметить вам, что вы — очень странная молодая особа, — с любовью проговорила мать. — Когда я буду писать Клайву о том, что мы принимаем его приглашение, стоит ли мне упомянуть, что ты передумала?

—  Нет! — Девушка воткнула ложечку в яйцо с такой силой, что продырявила скорлупу и весь желток вытек наружу. — Не вздумай. У меня нет ни малейшего желания обедать вместе с Клайвом Декстером.

Но мать, похоже, решила, что пришло время выложить карты на стол.

— Собственно говоря, Кейт, я бы не отказалась от такого зятя, — откровенно призналась она. — Он очень милый молодой человек из хорошей семьи.

Кейт отставила в сторону яйцо и принялась заталкивать в рот кусок хлеба с маслом. Девушка понимала, что ведет себя по-детски.

— Мечтать не вредно, мама. У него уже есть невеста; я говорила тебе об этом. Ее фотография стоит у него на столе в офисе.

— Когда он был здесь, то ни словом не обмолвился о своей невесте, а это значит, что не так уж он к ней и привязан. Кроме того, насколько я понимаю, мужчина остается свободным до тех пор, пока не прошествует с новобрачной под руку по проходу от алтаря.

После этого разговора мать не оставляла попыток убедить ее составить им компанию. Но чем больше она усердствовала, тем решительнее Кейт отказывалась, хотя желание согласиться становилось все сильнее.

Воскресным утром того дня, когда родители собирались на званый обед, она думала о том, как здорово было бы провести в обществе Клайва целых два часа.

В спальню вошла мать и поинтересовалась, собирается ли она вставать.

Кейт спрыгнула с кровати и распахнула дверцы своего гардероба.

— Я хочу навести порядок у себя в комнате. — И она загремела деревянными вешалками.

— И долго ты намерена этим заниматься? А как же красное пальто, которое ты собиралась сшить?

Кейт совсем забыла о пальто.

— Я не смогла найти ткань, которая бы мне понравилась, — солгала она. — Так или иначе, но сегодня я должна выполнить домашнее задание. — Это, по крайней мере, было правдой. Ей предстояло поупражняться в стенографии и попробовать составить несколько деловых писем. Предстоящие занятия навевали на нее невыразимую скуку.

— Знаешь, мне кажется, что сегодня утром ты могла бы сходить в церковь, — заявила вдруг мать.

— Мы никогдане ходим в церковь, — презрительно фыркнула Кейт. В их семье это было не принято. Отец считал себя атеистом, мать — агностиком [25], а кто она сама, Кейт не знала. Кроме того, ни ее, ни сестру даже не крестили в церкви.

Матери понадобилась целая вечность, чтобы одеться подобающим образом. Она дважды меняла наряды, прежде чем осталась довольна своим внешним видом. Какая жалость, что онане может выйти замуж за Клайва Декстера, раздраженно подумала Кейт и тут же устыдилась своих мыслей, потому что такое могло случиться только в том случае, если бы отец, которого она любила всем сердцем, умер.

Когда родители собрались уходить, она приникла к отцу, жалея, что не может извиниться за свои ужасные мысли.

— Будь осторожен! — взмолилась она. Ведь если отец погибнет в результате несчастного случая, то в этом будет ее вина. Ее мать может погибнуть вместе с отцом, и в этом тоже будет виновата она, Кейт.

— С тобой все в порядке, дорогая? Ты ведешь себя очень странно. — Мать приложила ладонь к ее лбу. — Ты вся горишь.

— Откуда тебе знать, Маргарет? — спросил мистер Келлауэй. — Ты же в перчатках.

— Мне не хочется оставлять ее дома одну в таком настроении, — озабоченно заявила мать.

— Я в полном порядке, — храбро отмахнулась Кейт. — И настроение у меня самое обыкновенное.

Когда родители уехали, она упала в кресло и дала волю слезам. Спустя некоторое время девушка выпрямилась, вытерла глаза и решила, что она совершенно никчемная особа, безвольная и бесхарактерная. Половину человечества составляли мужчины. Так что крайне глупо с ее стороны так убиваться из-за одного представителя сильного пола, когда кругом их целые миллионы, причем многие гораздо симпатичнее и умнее Клайва Декстера. Он просто оказался первым интересным субъектом, попавшимся ей на пути, и вряд ли он станет последним. По крайней мере, она надеялась на это.

По какой-то непонятной причине Кейт вдруг ужасно захотелось поговорить с Мартой, но не могла же она заявиться к ней в воскресенье, когда у той почти наверняка собралась вся ее семья, за исключением Джо, разумеется.

Вечером родители Кейт вернулись домой. По словам матери, они чудесно провели время. Отец заявил, что у него состоялся «чрезвычайно интересный разговор с этим твоим молодым человеком». Кейт не стала спрашивать, вспоминал ли о ней Клайв, и отправилась спать в дурном расположении духа, злясь на себя ничуть не меньше, чем утром, когда только открыла глаза.

В это самое воскресенье в доме в Кингз-корт собралось четверо детей Марты. Перед самым ужином в дверь постучала Джойс и первым делом поинтересовалась, дома ли отец.

— Он уже ушел в бар, — сообщил сестре Джорджи, открывший ей дверь.

— В таком случае мы войдем. Я привела с собой Эдварда. Он знает о том, что случилось с нашим отцом, но я не хочу, чтобы они столкнулись лицом к лицу. По крайней мере, в театре он в кои-то веки выглядел почти респектабельно, да еще и был трезв.

Джорджи не понял, что имеет в виду сестра. Что такого необычного происходит с их отцом? У него была куча приятелей, отцы которых первую половину дня валялись в кровати, а вторую половину проводили в барах, влача жалкое существование. Кое-кто из них напивался намного сильнее их отца, а потом принимался смертным боем избивать жену и детей, тогда как его отец и пальцем никого не тронул.

— Франк тоже пришел, — сообщил он.

Джойс недовольно скривилась. Джорджи не понял, что означала ее гримаса. Он страшно гордился Франком, хотя Джо любил больше. Вокруг Франка всегда увивались девчонки. Иногда какая-нибудь девушка останавливала их с Лили на улице и интересовалась:

— Эй, малыши, чем занимается ваш брат Франк?

Поскольку ни Джорджи, ни Лили не имели ни малейшего представления, чем занимается Франк, то просто выдумывали невесть что. В их интерпретации Франк становился то пиратом, то доктором, то учился ездить верхом, то отбывал во Францию, чтобы стать французом, — это была идея Лили, — то покупал большой универмаг на Ганновер-стрит, в котором работала Джойс, то нанимался в цирк канатоходцем. Обычно девчонки уходили, пораженные до глубины души.

Сегодня Франк вырядился в пальто из верблюжьей шерсти с меховым воротником. Он заявил матери, что оно было куплено на рынке Пэдди за полкроны.

Пока Франк снимал пальто, Джорджи стоял рядом и гладил его рукав. Бедный верблюд, думал он.

Джойс предложила устроить небольшое торжество, когда Джо вернется домой.

— Например, вечеринку, хотя это необязательно должна быть настоящая вечеринка, — неестественно напряженным голосом проговорила она. В последнее время Джойс отчаянно старалась избавиться от ливерпульского акцента. — Я хочу сказать, — продолжала она, обводя комнату презрительным взглядом, — не можем же мы пригласить гостей на вечеринку сюда.

Идея о том, чтобы устроить вечеринку у них дома, даже не приходила Марте в голову.

— Нашему Джо очень понравился ужин с картофелем и рыбой, — осторожно сказала она.

— Мне тоже, — задумчиво протянула Джойс. — Так что мы снова можем пойти в театр, а после него где-нибудь поужинать, как в прошлый раз.

— А кто будет за все это платить, родная? — поинтересовалась Марта. — Не могу сказать, что у меня денег куры не клюют. — Она никому не говорила об этом, но уже потихоньку начала копить деньги, чтобы отпраздновать возвращение Джо. К настоящему моменту ей удалось собрать двенадцать шиллингов и шесть пенсов, чего явно недостаточно для торжества, которое задумала Джойс.

— Эдвард заплатит, как, кстати, и в прошлый раз, — важно заявила Джойс. Эдвард скромно изучал носки своих ботинок и молчал. — Эдварду очень понравился наш Джо, — продолжала Джойс, — и поэтому он хочет сделать для него что-нибудь хорошее.

Франк, от всей души презиравший Эдварда, с сарказмом заметил, что вносит в общий котел два фунта, на что Эдвард тут же ответил предложением внести пять.

Марта сердито заявила, что здесь не аукцион. Джо наверняка обрадуется предложению Джойс, а Франк с Эдвардом могут заплатить половину нужной суммы каждый. Она надеялась, что на этот раз в театре больше не будет мужчин, переодетых в женщин. При воспоминании об этом ее всякий раз начинало мутить.

Марта поинтересовалась у Джойс и Эдварда, останутся ли они на ужин, на что Джойс, снисходительно поморщившись, ответила:

— Нет, спасибо, мам, — таким тоном, как будто им предложили отведать блюдо из дохлой кошки. Франк извинился и сказал, что вернется чуть позже.

— Меня ждет ужин в другом месте, — туманно пояснил он.

— А я рада, что мы остались одни, — заявила Марта после того, как старшие дети ушли. — Уж слишком они важничают.

— А что у нас на ужин, мам? — спросила Лили.

— Тушеное мясо с клецками, — отозвалась Марта.

— Обожаю клецки, — заявил Джорджи, с довольным видом потирая животик. — Джо тоже их очень любит. Интересно, а в армии дают клецки?

— Спросишь об этом у Джо, когда он вернется домой, — ласково ответила Марта.

Сегодня утром, перед тем, как уехать из Сент-Омера, Альби приготовил овощное рагу и оставил его в духовке. Это означало, что на кухне пришлось развести огонь, так что в комнате было тепло и уютно. К их возвращению рагу будет готово, и они съедят его с тушеной говядиной.

Тем временем Джо и Альби возвращались из Лооса. Они молча крутили педали; желания разговаривать у них не было. Зрелище, свидетелями которого они стали нынче утром, повергло мальчишек в шок, и они даже не знали, что сказать друг другу.

Разумеется, Джо уже приходилось слышать звуки взрывов, треск ружейной перестрелки, стрекот пулеметного огня, но он никогда всерьез не задумывался о последствиях этих ужасных звуков, как не думал и о том, что они могут привести к тяжелым ранениям и даже смерти. Скорее всего, он просто не хотелдумать об этом; он слышал звуки, но мозг его намеренноотказывался воспринимать их.

Но сегодня утром Джо столкнулся с жестокой реальностью лицом к лицу. Еще на окраине Лооса они поняли, что бой приближается, хотя, когда они прикатили в городок, наступило временное затишье. Десятки раненых лежали прямо на земле, ожидая, когда санитарные машины отвезут их в госпитали. Кое у кого из солдат сквозь марлевые повязки проступила кровь; очевидно, санитары подобрали раненых на поле боя и там же оказали первую помощь. Кое-кто был укрыт одеялом с головой, уже не живой человек, а лишь бренное тело, которое душа покинула, улетев на небеса. Джо надеялся, что Господь примет их с улыбкой, распростертыми объятиями и благословением.

Сегодня раздавались звуки, которых Джо не слышал раньше. Люди стонали, охали, плакали, разговаривали сами с собой. Они выкрикивали чьи-то имена: Джин, Паулина, Эстер, Минни…

— Это ты, голубка моя?

— Где ты, мама?

— Моя нога уже почти не болит, Святая Дева Мария.

— Ты здесь, папа?

Передав полученные по рации распоряжения, Джо захотел остаться и помочь раненым. Он мог бы отвечать, по мере сил и возможностей, на их вопросы, гладить их по головам и поить в ответ на их отчаянные мольбы. Он даже рискнул обратиться к офицеру, который, похоже, был здесь главным:

— Я могу помочь чем-нибудь, сэр?

— Возвращайся лучше в Сент-Омер, сынок, — ответил тот. — Тебя вообще не следовало посылать сюда. До меня доходили слухи, что таких несмышленых мальчишек, как ты, на этой неделе должны отправить в Англию, верно?

— Да, это правда, сэр. Но когда именно, я не знаю.

— Словом, проваливайте отсюда оба, и поживее. Кыш!

Джо было неприятно услышать слово «кыш»; оно совсем не подходило к таким невеселым обстоятельствам. Тем не менее они подчинились и уехали, чему были очень рады, и пожалели о том, что им вообще довелось оказаться в столь мрачном месте.

— Сегодня утром мы бы пошли на мессу в храм Креста Господня, а потом бы уже гуляли по набережной, если бы не эта проклятая армия, — вырвалось у Альби. Он все-таки рискнул нарушить долгое молчание.

— И мы бы встретились с Питом и Берти Слэйтером на Пиэр-хед, — с готовностью подхватил мечты приятеля Джо.

— А потом можно было бы прокатиться на пароме.

— Или заглянуть в кафе «Лев на углу» и выпить чашку чая. Может, мы бы даже встретили там девчонок из «Адельфи». — Девчонки работали горничными; почти все они приехали из Ирландии, у них было всего лишь полдня выходных в неделю, вот они и предавались невинному флирту.

Альби задумчиво поинтересовался:

— Жалеешь о том, что мы поступили на военную службу, Джо?

Джо кивнул в знак согласия.

— Я даже не думал, что мама так расстроится из-за этого. Но если бы у меня не было отца и матери или братьев и сестер, я бы, пожалуй, не стал возражать и пошел бы в армию. Откровенно говоря, можно было бы и погибнуть; ну, то есть, если бы по мне никто не скучал.

— Я бы скучал по тебе, Джо, — с горячностью заявил Альби.

— И мне бы тебя тоже не хватало, приятель.

Они подъехали к единственному холму на удручающе ровной в остальных местах дороге. Перед ними простирался длинный пологий спуск, за которым начинался подъем. Джо давно мечтал о том, чтобы скатиться вниз с такой скоростью, которая позволила бы ему потом въехать на вершину холма, не крутя при этом педали. Пока что у него ничего не получалось. Он крепче вцепился в руль, изо всех сил налег на педали, заорал «Ура!» и сломя голову ринулся вниз, расставив ноги. Он едва не выпал из седла, когда их обогнал автомобиль, напугав ревом клаксона.

— Господи! — выдохнул Альби, стараясь не отстать от товарища. — Я уже думал, нам конец!

Автомобиль, выкрашенный в темно-зеленый защитный цвет, остановился на самой вершине холма. Когда ребята подъехали к нему, водитель вылез из кабины и остался стоять рядом с распахнутой дверцей, скрестив на груди руки. Они слезли с велосипедов, но солдат хранил молчание.

И тут с заднего сиденья донесся резкий окрик:

— Откройте дверь, капрал! — Водитель повиновался.

Первое, что бросилось в глаза Джо, — пара сапог, начищенных до зеркального блеска, так что он даже разглядел в них свое искаженное отражение. Он увидел, как его размытый двойник выпустил руль велосипеда и отдал честь; за его спиной Альби повторил то же движение.

Обладатель сапог подался вперед. Его форма была безукоризненно выглажена; нигде не было ни единой складки. Латунные пуговицы на кителе сверкали, пряжка ремня пускала солнечные зайчики. Должно быть, сегодня утром его ординарцу пришлось изрядно потрудиться, чтобы явить миру столь безупречный образ офицера до мозга костей. Впрочем, Джо показалось, что этот образ здесь совершенно не к месту, учитывая раненых и убитых солдат, которых они недавно видели.

У офицера было приятное лицо, но черты его были совершенно лишены выражения и казались вырезанными из дерева. Даже когда он заговорил, губы его едва шевельнулись. В его зловещей безжизненности прослеживалось нечто такое, что напугало Джо до полусмерти, намного сильнее, чем если бы офицер был вне себя от бешенства.

— Кто такие? — поинтересовался он холодным, хорошо поставленным командирским голосом, как будто никогда не видел никого похожего на Джо и Альби.

— Рядовой Джозеф Росси, сэр. — Джо второй раз отдал честь.

— Рядовой Альберт Ллойд, сэр. — Голос Альби дрогнул и сорвался.

— И куда это вы оба направляетесь столь неподобающим образом? Вы позорите нашу армию!

— Виноват, сэр, — лихо отрапортовал Джо. До появления автомобиля вокруг не было ни души, так что их поведение не могло вызвать чьего-либо неудовольствия. — Мы с моим товарищем, сэр, только что доставили полученные распоряжения в штаб дивизии, находящийся в Чок-пит. А теперь возвращаемся обратно на узел связи в деревне Сент-Омер на ужин, сэр!

Офицер откинулся на спинку заднего сиденья, выставив на обозрение свои сапоги. Джо разглядывал собственное перевернутое отражение и гадал, сколько гуталина ушло на то, чтобы добиться такого ослепительного блеска. Ему вдруг стало жаль ординарца, которому досталась неблагодарная и бессмысленная работа.

Вновь зазвучал голос, настолько холодный, что по спине Джо пробежали мурашки.

— Я отменяю приказ о вашем откомандировании, солдаты. Вы немедленно вернетесь на командный пункт Чок-пит и найдете там лейтенанта Клифтона. Доложите ему, что капитан Уитли-Невилл прислал вас в его распоряжение. В дивизии не хватает бойцов, способных держать оружие, и там вы принесете армии больше пользы, чем катаясь на велосипедах в зоне военных действий.

— Но, сэр, — запротестовал Альби, — нас отправляют обратно…

— Молчать, рядовой! — Офицер грозно стукнул тросточкой по дверце автомобиля.

Спорить с ним — значит унизить себя, решил Джо и промолчал. Он заметил, что у Альби задрожал подбородок, словно он собирался расплакаться.

— А как быть с их вещами, сэр? — спросил капрал.

— Распорядитесь, чтобы их забрали с узла связи и доставили в Чок-пит, капрал. А теперь будьте любезны закрыть дверь. Нам пора ехать.

Задняя дверца захлопнулась. Капрал взглянул на солдат и едва заметно передернул плечами, словно говоря: «Извините, парни, но я ничего не могу поделать». Он сел за руль, и автомобиль тронулся с места.

— Ублюдок! — со слезами в голосе выругался Джо.

— Чтоб ему провалиться, — со вздохом согласился Альби.

Они развернули велосипеды и покатили туда, откуда только что приехали.

На следующий день сияющая Марта поджидала Кейт под навесом зоомагазина.

— У вас есть новости? — нетерпеливо спросила Кейт. — Джо написал вам?

— Нет, но мы устраиваем праздник в его честь, когда он вернется домой. Правда, это будет не настоящая вечеринка. Мы решили, что снова сходим в «Ротонду», а потом поужинаем где-нибудь. — Глаза у Марты сияли так ярко, что Кейт испугалась, что она может ослепнуть. — И я хотела узнать, не согласитесь ли вы прийти вместе с Клайвом Декстером?

— На меняможете рассчитывать. Насчет мистера Декстера не могу сказать ничего определенного, — с деланной небрежностью ответила Кейт. Она думала о Клайве все выходные дни, отчего у нее не осталось времени на домашнее задание.

— Вы не могли бы пригласить его от моего имени?

— Если хотите. — Она зайдет к нему в офис на обратном пути из колледжа. Или стоит подождать до завтра, когда она сможет надеть что-нибудь более подходящее, чем эти старые жакет и юбка цвета морской волны? Девушка взяла Марту под руку. — Ну что, выпьем кофе с пирожными?

— А что идет сейчас в «Ротонде»? — поинтересовалась Кейт, когда они уселись за свой обычный столик в кафе на Центральном вокзале.

— Какая-то пьеса под названием «Тетка Чарли». Она будет идти две недели. Джо должен вернуться домой еще до того, как она закончится.

— Очень надеюсь на это. Мне всегда хотелось посмотреть «Тетку Чарли». — Кейт решила, что постарается сесть в театре рядом с Клайвом. Если удастся, она сошьет новое платье специально для такого случая.

— Я прямо не нахожу себе места от радости, — призналась Марта. — Странно, но с тех пор, как наш Джо вступил в армию, со мной происходят совершенно необычайные вещи. Я уже второй раз пойду в театр, а кроме того, я познакомилась с чудесными людьми и, в первую очередь, с вами, Кейт. — Она сжала руку девушки. — Не знаю, что бы я без вас делала, девочка моя.

— Ох, Марта, — с чувством воскликнула Кейт, — встреча с вами — лучшее, что случилось в моей жизни!

— Я с удовольствием схожу в театр, — заявил в тот же вечер Клайв Декстер. Кейт не утерпела и не стала ждать следующего дня, чтобы переодеться и предстать перед ним во всем блеске. Когда они встретились, он показался ей таким красивым, что девушка едва не лишилась чувств. — Я хотел бы познакомиться с остальными членами семьи Марты. Давайте составим друг другу компанию. Что вы на это скажете? — Он улыбнулся. — Или подобное предложение для вас оскорбительно? Я совсем забыл о том, какая вы чувствительная особа.

Кейт сделала вид, что возмущена, и заявила, что ее еще никто не оскорблял. Она страшно жалела о том ужасном впечатлении, которое произвела на него при первой встрече.

— Думаю, ради Марты мы не будем ссориться друг с другом, — заявила она.

— Согласен. Но ее присутствие обязательно? Или мы и без нее можем вести себя, как воспитанные люди?

— Вы позволяете себе насмехаться надо мной, мистер Декстер?

— Ни в коем случае, мисс Келлауэй, — легко ответил он и по-отечески улыбнулся ей. — Ваш острый язычок изрядно утомил меня, вот и все. И мне бы не хотелось, чтобы в ответ на мои любезности вы выцарапали мне глаза.

— Я не способна на подобное, — заверила его Кейт.

— Рад слышать, мисс Келлауэй. В таком случае, позвольте заметить, что вы сегодня просто очаровательны. Кроме того, раз уж мы с вами заключили мир, не кажется ли вам, что нам пора называть друг друга просто Клайв и Кейт? В конце концов, я зову ваших родителей по имени, так почему для дочери я должен делать исключение? Если память мне не изменяет, я уже предлагал вам это раньше.

— Действительно, почему бы и нет, мистер Декс… Клайв, — с притворной скромностью согласилась она. — Да, вы и впрямь говорили об этом некоторое время назад.

Ее по-прежнему не покидало чувство, будто он насмехается над нею.

В «Ротонде» состоялась премьера «Тетки Чарли». Через две недели пьесу сняли с репертуара, а Джо все не было. Марта не находила себе места от беспокойства, но понимала, что ей остается только молиться о том, чтобы он как можно скорее вернулся домой.

Однажды в субботу после обеда она повела Лили и Джорджи в кафе на Центральном вокзале, чтобы угостить их кофе с пирожными и посмотреть, что из этого получится. Лили кофе понравился, а Джорджи долго плевался и заявил, что никогда больше не станет пить такую гадость. Затем они зашли на рынок Сент-Джон, где Марта купила Джорджи альбом для рисования, детский маникюрный набор для Лили, которая пожелала иметь такие же красивые ногти, как у Джойс, и словарь для себя.

Джойс сообщила матери, что они с Эдвардом подумывают о том, чтобы на Рождество объявить о своей помолвке, а Франк ночевал дома уже целую неделю. Он не объяснил, что произошло, а Марта не стала спрашивать.

Случилось нечто невероятное. Она даже не подозревала о том, что Карло известно, где находится ее фабрика «Паруса и мешки Акермана». Но, должно быть, он знал об этом, потому что однажды утром в начале октября появился на пороге, осторожно отворив дверь и столь же бережно прикрыв ее за собой. Марта не знала, сколько времени он простоял там, пока Жакетта не подняла голову и не заметила его.

— Да? — сказала она в свойственной ей властной манере.

Марта обернулась и увидела, что она обращается к Карло. Тот держал что-то в руке. Оранжевый конверт. Марта знала, что означает оранжевый конверт. Ошеломленная, не чувствуя под собой ног, она встала из-за стола, подошла к мужу, и он грубо сунул ей конверт, как будто он жег ему руки. Она взяла его, вынула оттуда листок бумаги и уставилась на него. Но шрифт был ей незнаком, и она ничего не могла разобрать.

— Что это? — спросила она, заранее зная ответ, но желая, чтобы муж произнес эти слова вслух. — Что здесь написано?

Его глаза, боже, его глаза! Когда-то живые и лукавые, сейчас они походили на глаза трупа. И смотрели они не на нее, а куда-то мимо. В них не было ничего, никаких чувств. Совершенно ничего.

— Здесь написано, что наш Джо мертв. — Руки Карло бессильно висели вдоль тела, как будто у него не было сил поднять их, и ее вдруг поразил его итальянский акцент. —

Здесь написано: «Пропал без вести и предположительно погиб».

Этой долгой темной ночью Марта не сомкнула глаз. Она не стала рассказывать Лили и Джорджи о смерти брата, потому что не могла заставить себя произнести три простых слова. Наш Джо мертв. Она не верила тому, что в извещении было написано «пропал без вести». Все знали, что если солдат пропал без вести, значит, он погиб.

Наш Джо мертв. Эти слова встали перед ее глазами большими, тяжелыми буквами. Наш Джо мертв. Она представила себе, что они начертаны золотом на надгробной плите белого мрамора или выжжены кровью в ее сердце.

Наш Джо мертв.

Двое ее младших детей мирно спали на полу по обе стороны от нее, не подозревая о страшной боли, которая рвала на куски душу их матери и которая оказалась настолько невыносимой, что ей пришлось впиться зубами в костяшки пальцев, чтобы не закричать в голос.

Поздно ночью вернулся Карло, тихонько пробрался в постель и затрясся всем телом от сдавленных рыданий.

Несмотря на холодность и равнодушие последних десяти лет их семейной жизни, Марта обняла мужа и принялась утешать его, приговаривая:

— Тише, тише! Успокойся, — как если бы он был ребенком, упавшим и ободравшим коленку.

К ее изумлению и негодованию, он вдруг возжелал заняться с нею любовью, причем исполнил супружеский долг в отчужденной и равнодушной манере, без малейшего следа не то что страсти, а даже привязанности, как если бы она была случайной женщиной, с которой он решил скоротать ночь. Когда все закончилось, он отвернулся и негромко захрапел, оставив Марту терзаться болью, еще более сильной, чем та, которую она испытывала раньше.

Но Карло не спал. Он все еще плакал, пусть и молча, про себя. Он слышал, как горько вздохнула Марта, но не мог заставить себя утешить ее. Он чувствовал себя виноватым в смерти сына. Ему следовало сделать больше, сделать самому, а не сваливать все на Марту. И теперь он знал наверняка, что это чувство вины останется с ним навсегда, до последнего дня его жизни. И избавиться от него ему не удастся.

За окнами забрезжил рассвет, и тоненькая полоска света проникла сквозь изношенные занавески, когда Марта поднялась с кровати, набросила на плечи шаль и потихоньку выскользнула из дома во двор. Здесь она упала на колени, воздела руки к небесам и страшно закричала, взывая к Господу и требуя объяснить, почему он забрал у нее сына.

Ее крики прервали заслуженный ночной отдых соседей; они вторгались в сны, превращая их в кошмары; они будили детей, которым спросонья казалось, что за ними пришел домовой, как обещали им отцы и матери, если они не будут их слушаться; они разбудили женщин во дворе, которые распознали душераздирающие крики сестры, лишившейся того, что дороже жизни.

Женщины вставали с постелей, набрасывали на себя одежду и выходили наружу, чтобы присоединиться к своей убитой горем подруге. Они опускались на колени рядом с нею, обнимая ее, пока Марта не оказалась укрыта ковром из дружеских рук.

Среди них не было женщины, на долю которой не выпала бы невосполнимая потеря, которой не пришлось бы пережить настоящую трагедию. Так было всегда, и так будет впредь. Это и называется жизнь. Для того они и пришли в этот мир — терять детей, мужей и надежду.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Марта пребывала в такой ярости, что даже много дней спустя не могла спать по ночам. Она была так зла, что все ее тело буквально клокотало от гнева. Ее преследовали кошмары: ей виделся умирающий сын. На работе она ни с кем не разговаривала, а лишь яростно строчила мешковину на швейной машинке. Мистер и Жакетта хранили молчание.

Возвращаясь домой в понедельник, после того как она получила известие о смерти Джо, Марта зашла в полицейский участок на Роуз-хилл, где сержант Гиллиган вершил суд равно над виновными и невинными, восседая за высоким столом. Он и сейчас сидел там, с важным видом перебирая бумаги.

— Убийца! — плюнула ему в лицо Марта.

Широкая физиономия полисмена покраснела.

— Послушайте, миссис, — начал он, но Марта не собиралась выслушивать слова, готовые слететь с его лживых уст. Она решила, что он покраснел оттого, что знал о смерти Джо и ожидал неприятностей от взбешенной матери погибшего мальчишки.

— Нет, это тыпослушай меня, проклятая жирная свинья! — выкрикнула она. — Это ты виноват в том, что мой сын, мой Джо погиб. Ему было всего четырнадцать лет, и его бы и близко не подпустили к армии, если бы не ты. — Обвиняющим жестом она выбросила руку вперед, ткнув в него пальцем. — Убийца! — крикнула она снова. — Хорош полицейский, нечего сказать! Отправляешь на смерть несмышленых детей!

Должно быть, сержант не отличался долготерпением, потому что тут же взорвался.

— Арестуйте ее! Арестуйте эту женщину! — завизжал он, обращаясь к двум констеблям, которые оказались поблизости. Никто из них не пошевелился. Рожа сержанта побагровела, и он закашлялся, наливаясь вовсе уж нездоровым румянцем и пытаясь восстановить дыхание, которое застряло у него в горле.

— Чтоб ты подавился и издох, — пожелала ему на прощание Марта, после чего развернулась и вышла из участка.

Лили и Джорджи были в слезах, когда она вернулась домой. С того самого момента, как она рассказала им о смерти брата, они плакали навзрыд, не переставая, в отличие от своей матери, которая пребывала в такой ярости, что готова была разорвать окружающий мир на кусочки.

Она обняла детей, прижала их к себе и расцеловала.

— Интересно, придут ли сегодня Франк и Джойс? — пробормотала она.

— Джойс обещала принести картофель с рыбой, мам, — напомнила ей Лили.

— Конечно, родная. Я забыла.

Известие о гибели Джо потрясло всю семью. Карло остался дома на выходные, он даже сидел с ними в одной комнате, глядя куда-то перед собой покрасневшими глазами, в которых была невыносимая боль. Он почти все время молчал, и Марта тоже не разговаривала с ним. Она считала, что, будучи отцом Джо, он должен был сделать что-нибудь, помешать сыну уйти в армию, а не предоставлять возможность разбираться во всем ей, простой и неграмотной женщине. Но при этом Марта и себя чувствовала виноватой в том, что не сумела сделать большего. Например, она могла бы отправить Джо в Ирландию, к родственникам, где он жил бы до тех пор, пока война не закончилась. Она сдалась слишком легко, тогда как должна была сражаться за сына до последнего.

На днях она собиралась наведаться к Артуру Хансону и попросить его узнать, как именно и где погиб Джо. Она должназнать; это нельзя было оставлять просто так. Она тысячу раз представляла себе, как оборвалась и без того слишком короткая жизнь ее сына. Во всяком случае, пока она не узнает всей правды, она не поверит до конца в его смерть.

Пришла Джойс, принесла картофель с рыбой. Позже появился Франк с кулечком мятной карамели. Марта поразилась тому, что она, оказывается, голодна, хотя еда не доставила ей ни малейшего удовольствия. Карло ушел.

— Вчера в газетах писали что-то о всеобщей мобилизации, — заметила Джойс после того, как они поужинали. — Это значит, что правительство намерено призывать мужчин в армию, а не ждать, пока они придут сами.

— Почему призывают только мужчин? — поинтересовалась Лили.

— Потому что женщины не умеют воевать, — пояснил ей Франк. — Во всяком случае, не умеют так, как мужчины.

—  Ябы с радостью пошла на войну, — храбро заявила Лили. — Мне хочется отомстить немецким солдатам за то, что они убили нашего Джо.

— Не думаю, — начала Марта, пытаясь собрать беспорядочные и разбегающиеся мысли воедино. — Не думаю, что в этом виноват какой-нибудь немецкий солдат. Может быть, это тоже какой-нибудь молодой парень, который не хотел оказаться там, может, его даже обманом заманили в армию, как и нашего Джо. Может быть, он тоже убит. Нет, в этом виноваты люди, которые начали эту войну; те, кто скорее всего никогда не был на поле боя. И я готова держать пари, что среди них есть не только немцы.

— Ну, мне все равно хочется убить кого-нибудь, — кровожадно настаивала на своем Лили.

В разговор вмешался Франк.

— Сестренка, если объявили всеобщую мобилизацию, означает ли это, что заберут и меня?

— Это означает, что призовут всех мужчин в возрасте восемнадцати лет и старше, — ответила Джойс. — Как только ты отпразднуешь свой следующий день рождения, жди повестку. Мне известно об этом, потому что Эдварду уже исполнился двадцать один год, так что призовут и его. Мы с ним разговаривали на эту тему прошлой ночью. Как вы легко можете себе представить, он не горит желанием идти на эту войну. Знаешь, мам, — Джойс метнула взгляд на мать, — если Эдварда призовут, то мы поженимся до того, как его заберут в армию.

А Марта тем временем пыталась свыкнуться с мыслью о том, что не успеет она оглянуться, как в армию пойдет еще один ее сын. И она может потерять Франка так же, как потеряла Джо. И тут до нее дошел смысл того, что сказала ей дочь. Джойс говорила о том, что собирается выйти замуж и что Эдварда могут отправить на войну, и что он тоже может погибнуть. Куда катится мир? Неужели мир сошел с ума? Если так пойдет и дальше, то скоро в нем останутся одни только женщины.

— И что мы теперь будем делать? — спросила Кейт.

— А что мы можем?! — в отчаянии выкрикнул Клайв.

Этот разговор состоялся несколько дней назад. Кейт попрощалась с Мартой и прибежала к нему в офис, чтобы сообщить молодому репортеру шокирующие новости.

— Вы знаете, что я писал запрос в Военное министерство. Я получил лишь подтверждение того, что он доставлен по адресу, но никак не ответ на него. Проклятье, почему я не проявил большей настойчивости? — Клайв со злостью стукнул раскрытой ладонью по деревянному подлокотнику кресла. — Теперь до конца жизни я буду упрекать себя за то.

— Здесь нет вашей вины, — мягко возразила Кейт. Она сидела в неудобной позе на самом краешке стула. Ей хотелось вскочить, подбежать к Клайву, прижать его голову к своей груди и ласково погладить. А потом пусть он погладит ее. Она не встречалась с Джо, но его фотография вызывала у Кейт такое чувство, будто они были друзьями. Более того, скорбь Марты оказалась заразительной. У Кейт было тяжело на душе, в горле застрял комок.

— Марта тоже винит во всем себя, — продолжала она. — Я чувствую себя ужасно, но никак не могу придумать, что я могу сделать еще. Мой отец говорит, что вооруженные силы и правительство — бездушные машины, локомотивы, мчащиеся на полном ходу; остановить их невозможно, разве что сами машинисты пожелают нажать на тормоза.

— Это как раз в духе вашего отца, — с вымученной улыбкой согласился Клайв. — Он очень мудрый человек.

— Полагаю, все дети считают своих отцов мудрыми.

— Ну, не знаю, — сухо заметил Клайв. — «Мудрый» — не то слово, которое можно употребить в отношении моего отца.

— Прошу прощения.

Его слова потрясли Кейт. Он выглядел настолько уверенным в себе и своих силах, что ей и в голову не могло прийти, будто в его семье не все гладко. Она попыталась придумать что-нибудь, чтобы подбодрить их обоих.

— Я только что вспомнила о том, что мои родители планируют пригласить вас на обед в воскресенье. То есть, если у вас есть время. — Ее родители не планировали ничего подобного, но она не сомневалась, что сумеет убедить их в обратном. Во всяком случае, мать обеими руками ухватится за это предложение.

Клайв рассеянно взглянул на нее.

— Боюсь, что в воскресенье мне необходимо побывать в Лондоне, мисс Келлауэй… Кейт. Я встречаюсь со своей невестой.

— Мисс Леттис Конуэй, — вздохнула Кейт и тут же пожалела об этом.

— Да, мисс Леттис Конуэй. Я поражен тем, что вы запомнили, как ее зовут.

— У нее очень необычное имя. — К Кейт вернулось самообладание. — Это единственное известное мне женское имя, одновременно служащее названием овоща. Ох! — Она в гневе топнула ногой. — Почему мы говорим о таких вещах, когда Джо погиб?

— Не вижу в своих словах ничего оскорбительного, — резко бросил Клайв. — Это вы все время насмехаетесь и язвите по поводу имени женщины, которую вы никогда не видели и вряд ли увидите.

Кейт вскочила на ноги и принялась расхаживать вокруг своего стула.

— Я так расстроена. Я сама не своя и не отдаю себе отчета в том, что говорю и делаю. Думаю, мне хочется затеять с вами драку, накричать на вас, выдрать у вас клок волос, ударить вас по лодыжке и наступить вам на ногу. — Хотя всего минуту назад ей хотелось утешить его.

— Почему именно мне? — Клайв выглядел скорее уязвленным, чем раздосадованным.

— Потому что вы мужчина, а войны устраивают как раз мужчины.

— И сражаются, и погибают на них тоже мужчины, — напомнил он ей.

— Значит, они должны отказаться от этого. — Кейт едва сдерживалась, чтобы не заорать от злости. — Генералам придется отступить, если они не смогут заставить солдат воевать.

Клайв устало посмотрел на нее.

— Вы говорите о какой-то утопической мечте, которой никогда не суждено сбыться.

— В таком случае, женщины должны отказаться рожать детей, чтобы не было солдат, которые могли бы сражаться.

— Если женщины перестанут рожать детей, миру придет конец.

Кейт остановилась, повернулась к нему и уперлась руками в бока. Он потер глаза, как будто от ее вида у него закружилась голова.

— И что же нам делать? — поинтересовалась она.

Он беспомощно пожал плечами.

— Не знаю, говорите ли вы о Джо или о войне вообще. Но, насколько я понимаю, ни в том ни в другом случае сделать ничего нельзя. Совершенно ничего.

— Если я не ошибаюсь, — заявил тем же вечером Джеффри Декстер своему сыну, — в самое ближайшее время почти наверняка будет объявлена всеобщая мобилизация.

— Я знаю, папа, — небрежно ответил Клайв. — Я читал об этом в «Таймс».

— И что же ты тогда станешь делать, мой храбрый сын? — злорадно ухмыльнулся отец. — Тебе придетсявоевать. У тебя не будет выбора.

— Нет, ты ошибаешься. У меня будет выбор, и я его сделаю. Я откажусь от военной службы и стану отказником, как выражаешься ты и тебе подобные. И таких, как я, очень много, чтоб ты знал. Меня могут отправить в шахту или послать на фронт — работать санитаром в военном госпитале или боевых частях. Я даже могу погибнуть за свою страну; но я не желаю сражаться за нее.

А Марта по-прежнему не могла спать по ночам. Во всем, что случилось, она винила себя, Карло и сержанта Гиллигана. Но ведь были и другие, намного более влиятельные люди, которые дали Джо винтовку, одели его в военную форму, посадили сначала на поезд, а потом — на пароход и отправили во Францию. А там кто-то еще приказал ему прибыть туда, где мужчины убивали друг друга и где в конце концов убили Джо.

Она мысленно перебирала события последних месяцев, вспоминая, как однажды в воскресенье Джо пришел и сообщил ей, что вступил в армию.

— Теперь я солдат, мам, — так, кажется, сказал он тогда.

В тот же день она отправилась к сержанту Гиллигану и устроила ему взбучку. Не успела она выйти из полицейского участка, как Осси Нельсон с Джерард-стрит, который сам стал полицейским, догнал ее и рассказал о том, что сержант вербует мальчишек по просьбе какого-то титулованного господина… Марта напряглась, пытаясь вспомнить, как его зовут. Сэр Стэнли Катбертсон, вот! Брат сержанта работает у него садовником. Сэр Стэнли генерал, важная шишка, вспомнила она, он живет в Рейнфорде. Кажется, туда можно доехать на поезде.

— У этого генерала сын воюет во Франции, — сказал ей Осси. — Разумеется, он офицер.

Марта решила, что в субботу поедет в Рейнфорд, найдет этого генерала Стэнли Катбертсона и побеседует с ним по душам.

Какая-то женщина, ехавшая с ней в одном вагоне, рассказала Марте, где живет генерал.

— Вы не ошибетесь, милочка. У него во дворе торчит флагшток, на котором развевается «Юнион Джек» [26]. Он виден с перекрестка. Просто ступайте в том направлении, и через несколько минут вы наткнетесь на его дом.

Это был внушительный, величественный особняк, раскинувшийся на обширном участке рядом с себе подобными. В саду стояли статуи и росли необыкновенные цветы, красивее которых Марте еще не доводилось видеть. Здесь повсюду шелестели листвой деревья самых разных форм и оттенков, некоторые из них уже оделись в золотистые тона осени. Кругом работали люди: копали землю, стригли траву, мыли окна.

На всех углах дома Катбертсона возвышались башенки, на подъездной аллее стоял автомобиль, а на передней лужайке на ветру полоскалось полотнище флага, о котором ей говорили. Сквозь оконные стекла было видно, как внутри ходит служанка, смахивая метелкой из перьев пыль с мебели. Марта решительно двинулась по дорожке, подошла к высокой арочной двери и потянула за шнурок колокольчика. Изнутри до нее донесся мелодичный перезвон, и дверь распахнулась. На пороге стояла горничная в строгом черно-белом наряде, точная копия той, что орудовала метелкой из перьев. Горничная внимательно оглядела Марту с головы до ног.

— Вход для слуг с той стороны, — процедила она, презрительно оттопырив губу.

— Я не служанка, — высокомерно ответила Марта. Она надела серое платье, шляпку с красной лентой и вполне приличные, пусть и тесные, полусапожки и не понимала, почему ее приняли за прислугу. — Я хочу видеть генерала сэра Стэнли Катбертсона.

— Вам назначено? — столь же высокомерно осведомилась горничная.

— Нет.

— В таком случае вы не сможете увидеть его.

Горничная вознамерилась захлопнуть дверь, но Марта сунула ногу в щель.

— Если вы не проводите меня к нему немедленно, я останусь стоять снаружи и буду дергать за шнур до тех пор, пока вы не впустите меня.

— Я вызову полицию, — пригрозила горничная.

Прежде чем Марта нашлась что ответить, из глубины коридора долетел чей-то голос, очень похожий на детский.

— В чем дело, Полли? Что там происходит?

— Здесь какая-то женщина хочет видеть хозяина, мисс Ровена. Я сказала ей, чтобы она зашла с другой стороны.

— Посетители отца обыкновенно не входят в дом с другой стороны, Полли. Будьте любезны, впустите леди.

Дверь отворилась, и Марта шагнула в мрачный полутемный коридор, бросив тяжелый взгляд на растерянную горничную, которая, скорчив обиженную физиономию, удалилась. Оказалось, что голос принадлежит девушке лет четырнадцати или пятнадцати от роду в простом черном платье и с черной лентой в блестящих светлых волосах. Марта решила, что у девушки траур, и зеркало в коридоре, завешенное черной тканью, лишь укрепило ее в этом предположении.

— Здравствуйте. — Девушка протянула Марте руку. — Меня зовут Ровена Катбертсон. Боюсь, отец не очень хорошо себя чувствует, поэтому никого не принимает. Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Я миссис Росси, Марта Росси. — Она пожала руку девушке. — Нет, не думаю, что вы сможете мне помочь. У меня личное дело к вашему отцу. — Было бы решительно неуместно высказать дочери генерала все то, что она собиралась сказать самому генералу.

Девушка прищурилась.

— Вы случайно не работали у нас нянечкой, когда я была маленькой? Мне кажется, что я вас помню. — На лице у девушки появилась горькая улыбка. — Полагаю, вы пришли, чтобы выразить отцу соболезнования по поводу того, что случилось с Гидеоном. Это очень мило с вашей стороны, но вы можете передать это мне, его дочери. Гидеон был не просто моим братом, а еще и лучшим другом. Я никогда не перестану скорбеть о нем и жалеть, что его нет рядом.

— Мне очень жаль, — запинаясь, пробормотала Марта. Из слов Ровены она поняла, что Гидеон, сын генерала, умер. Интересно, он был единственным сыном у сэра Стэнли Катбертсона или нет? Быть может, Гидеон тоже служил в армии?

— Поминальная служба по Гидеону состоится в первое воскресенье декабря в церкви Святого Луки, что находится рядом с перекрестком Рейнфорд-джанкшен. Нам сказали, что тело его мы не получим — он погиб от разрыва снаряда, и его тело разлетелось на куски, так что похорон не будет. Именно это больше всего и расстроило отца — тот факт, что мы больше никогда не увидим нашего Гидеона, даже мертвым. — Ровена изо всех сил старалась не расплакаться. — Вы приехали поездом? — Марта тупо кивнула в знак согласия. — В таком случае вы легко найдете церковь.

Марта снова кивнула:

— Благодарю вас. — Ровена, похоже не обратила внимания на то, что гостья не произнесла и двух слов.

— Большое вам спасибо за то, что пришли, — печально проговорила девушка. — Я бы предложила вам чашечку чая, но к отцу с минуты на минуту должен прийти доктор. Бедный папа, уже целый год он страдает ужасной болезнью легких, и новости о Гидеоне буквально подкосили его. — Она открыла было дверь, но потом тут же захлопнула ее. — Я только что сообразила, вы ведь наверняка последний раз видели Гидеона еще маленьким. Хотите взглянуть, каким он стал сейчас, по крайней мере, до того, как его разорвал на куски немецкий снаряд? — Не дожидаясь ответа, Ровена удалилась в ближайшую комнату и вышла оттуда с фотографией в серебряной рамочке. На снимке был изображен молодой человек в военной форме, который так походил на повзрослевшего Джо, что теперь уже Марта едва не расплакалась.

— Здесь ему двадцать лет, — с горделивой улыбкой пояснила Ровена. — Ну, разве он не самый красивый молодой человек на свете? Моя мать могла бы им гордиться. Но она умерла после моего рождения — хотя, разумеется, вам об этом известно, не так ли?

— Я скорблю вместе с вами о вашей утрате, — пробормотала Марта, до глубины души тронутая тем, как мужественно Ровена справляется с обрушившимся на нее горем. — Надеюсь, вашему отцу станет лучше. — И это были не просто слова, она действительно так думала.

— О, я тоже очень надеюсь на это! Если папа умрет, то в целом свете у меня не останется ни одного родного человека.

Марта едва ли не бегом проделала обратный путь до Рейнфорд-джанкшен, где села на поезд, идущий в Ливерпуль. То, что генерал Катбертсон потерял сына, ни в коей мере не уменьшало его вины перед Мартой за то, что погиб ее Джо, но сейчас она просто не могла встретиться с ним лицом к лицу и высказать ему все, что думает по этому поводу. По крайней мере, не сейчас, когда он был в трауре и смертельно болен.

Пожалуй, она до конца еще и сама не осознала собственной утраты. Неужели и ее Джо разорвало на куски так же, как и сына генерала? Или же его застрелили? Увидит ли она его когда-нибудь снова или его так и похоронят в безвестной могиле во Франции? И как он мог оказаться в гуще сражения, если сам написал, что ожидает отправки домой? Сможет кто-нибудь ответить ей на эти вопросы? Альби Ллойд тоже не вернулся домой, и никто не знает, жив он или мертв. Марта решила, что обязательно должна узнать, что случилось с Джо, иначе сойдет с ума.

— Вот странность, — удивленно пробормотала однажды утром миссис Келлауэй, вскрывая почту. — От Клайва Декстера пришло письмо, в котором он извиняется за то, что не сможет пообедать с нами в воскресенье. Но я совершенно точно помню, что мы не приглашали его. Не мог же твой отец позвать его на обед, не сказав мне об этом?

Мистер Келлауэй мыл во дворе машину.

— Это я пригласила его, — призналась Кейт. — Как и я, Клайв ужасно расстроился из-за Джо, вот я и пригласила его на ланч, чтобы немножко отвлечь. И заодно отвлечься самой. Но он не смог прийти, потому что едет в Лондон к своей невесте.

— Ох, родная моя. — Миссис Келлауэй помрачнела. — Я так хотела, чтобы у вас все получилось. А с этой девушкой из Лондона у него серьезные отношения?

— Ради всего святого, откуда мне знать об этом, мама? Вряд ли он станет обсуждать со мной свою невесту, верно? Все, что мне известно — это ее ужасное имя, Леттис.

— А мне представляется, что Леттис — милое и свежее имя.

— Вероятно, именно поэтому он на ней женится — ее имя ему нравится больше, чем мое.

Миссис Келлауэй приняла замечание дочери всерьез.

— Вряд ли это действительно так, дорогая. — Она продолжала вчитываться в письмо Клайва. — Во всяком случае, — сказала она спустя несколько мгновений, — похоже, что в следующее воскресенье он свободен и сможет прийти на обед. Я напишу ему, что мы с нетерпением ждем его.

Клайв вновь ехал в Блэкпул, чтобы встретиться с редактором газеты «Ланкашир пост».

— Мне очень жаль, Клайв, но я говорю «нет». — Эдгар Гендерсон отодвинул от себя некролог, написанный Клайвом в память о Джо Росси. — Он слишком эмоционален. И слишком импульсивен; того сорта, который вызывает революции. — Редактор сделал паузу, чтобы затянуться зловонным дымом из своей трубки. — Нет, — повторил он. — На этой неделе, как и на любой другой, мы получили добрый десяток некрологов о людях из нашего района, погибших на войне во Франции. Все они краткие и не содержат велеречивых сентенций о том, как несправедливо, что погиб именно этот человек.

— Я все понимаю, сэр, но именно этотчеловек оказался сущим ребенком. — Клайв с такой силой сжал кулаки, стараясь унять гнев, что ногти впились в ладони. — Во-первых, это нарушение закона. Во-вторых, отправка детей на фронт — не те действия, которыми может гордиться наша страна.

— Согласен, но и наших читателей нечего волновать лишний раз. — По лицу Эдгара можно было заключить, что он устал проявлять разумное долготерпение. — Это ведь не они отправляют мальчишек на фронт. Даже если забыть о том, что на войне убивают их родственников, у каждого из них хватает собственных проблем, чтобы беспокоиться еще и о твоем парнишке. Вот что я тебе скажу, — редактор откинулся на спинку стула и выпустил клуб дыма в потолок, — я помещу его фотографию, такого же размера, что и остальные, а внизу дам сведения о нем, как и о других погибших. Этот вариант тебя устроит?

— Не могли же вы отказать мне в такой малости? — Клайв постарался не выдать горечи, которую сейчас испытывал. — Вы не можете выбирать, чьи некрологи публиковать, а чьи — нет. А возраст Джо вы соизволите указать? Или вы беспокоитесь, что этоможет расстроить уважаемых читателей?

— Разумеется, я укажу его возраст. А если кто-нибудь из читателей пожелает написать в редакцию и выразить свое возмущение этим фактом, я непременно опубликую его письмо.

— О, большое спасибо, сэр, — с издевкой сказал Клайв. — Огромное вам спасибо.

И теперь, несколько дней спустя, когда он направлялся в Лондон на встречу с Леттис Конуэй, своей фиктивной невестой, у него все еще было подавленное настроение. Он поехал на поезде и купил билет в первый класс, чтобы обдумать все без помех. В шесть часов пополудни он встретился с Леттис в ресторане отеля «Ритц», где они должны были поужинать. Оркестр наигрывал мелодию «Peg О' My Heart» [27].

— Ты выглядишь великолепно, — с восхищением произнес Клайв. Он прибыл в Лондон по ее просьбе. Леттис, с гривой непокорных иссиня-черных волос и ярко-красными губами, была вызывающе красива. Ее изумрудно-зеленое шелковое платье удерживали на плечах две узенькие бретельки. В ресторане не было мужчины, который не пожирал бы ее глазами.

— Душка Клайв, — промурлыкала она, соблазнительно проведя язычком по губам. Но он остался равнодушен к ее прелестям.

— Что тебе нужно, Летти? — поинтересовался он. Ее трюки были для него не в новинку.

— Мне нужен муж, — проворковала она. — Шампанского! — выдохнула она, подняв глаза на приблизившегося к их столику сомелье [28].

— Муж? — переспросил Клайв.

Леттис всегда клятвенно уверяла его, что не выйдет замуж до тех пор, пока ей не стукнет хотя бы сорок. «Когда я стану старой и уродливой и больше не смогу веселиться», — говорила она.

— Я беременна, дорогой, — с шутливым надрывом в голосе призналась она. — Залетела и пеку пирог в своей печке, как выражаются в нашем семействе.

— И кто же отец?

Обычно Леттис забавляла Клайва, но сегодня он обнаружил, что она действует ему на нервы.

— Да один лорд, повеса из высшего общества, скучный до невозможности и старый настолько, что годится мне в отцы. — Она небрежно взмахнула безупречной формы белой рукой с длинными пальцами, ногти на которых были такими же алыми, как и ее губы. — Развлекается охотой, рыбалкой и тому подобными глупостями.

— Если он смертельно скучен, то как вышло, что ты с ним связалась? — осведомился Клайв. — Не говоря уже о том, что легла с ним в постель.

— Дорогой мой Клайв, я сама не перестаю удивляться этому недоразумению. Не исключено, что его внушительный банковский счет ослепил меня. — Леттис сухо улыбнулась. — На день рождения он подарил мне норковую шубку.

— Ох, Летти, ты невероятно безответственная особа. — По правде говоря, он был шокирован. Не так должны приходить дети в этот мир, совсем не так. — Ты можешь сделать аборт? — задал он прямой вопрос.

Она вздохнула и перестала изображать из себя роковую женщину.

— Не могу, дорогой. Слишком поздно. Прошло уже четыре месяца, и это может быть опасно. — Леттис вздрогнула всем телом. — К тому же мысль об аборте приводит меня в ужас. Так что, боюсь, мне придется рожать.

— И ты хочешь, чтобы я подыскал тебе мужа?

— Нет, Клайв, любовь моя. Я хочу, чтобы ты и сталмоим мужем.

Он ничего не смог с собой поделать и громко расхохотался. У Леттис, благодарение Господу, достало ума не обидеться, и девушка засмеялась вместе с ним.

— Значит, я отвергнута? — все еще посмеиваясь, полюбопытствовала она.

— Боюсь, что да, Летти. Я всегда буду твоим другом, но мужем не стану никогда, хотя я польщен, конечно, что ты сделала мне предложение. А как насчет того нудного лорда, разве он не хочет жениться на тебе?

— Хочет настолько, что прямо выпрыгивает из штанов, — лаконично отозвалась Леттис. — Он еще не знает о ребенке, но предлагает мне выйти за него замуж примерно раз в неделю. Я как-то была у него в поместье, это неподалеку то ли от Дорсета, то ли от Дарема, не помню в точности.

— А это действительно его ребенок? — спросил Клайв. Он не стал упоминать о том, что Дорсет и Дарем находились в противоположных концах страны.

Леттис поджала свои ярко-алые губы и с сомнением взглянула на него.

— Я почти уверена в этом.

— Но не на сто процентов?

— Нет, конечно, дорогой.

— Ох, Летти! — Клайв посмотрел на ее тщательно и умело накрашенное лицо и вдруг, совершенно неожиданно для себя, подумал о Кейт Келлауэй, красивой и естественной, не прибегающей к женским ухищрениям, вспомнил ее розовые губы и блестящие глаза. Она была прямой и искренней, начисто лишенной томных вздохов, уловок и многозначительных улыбок Леттис. Клайв очень удивился, обнаружив, что ему хочется быть рядом с Кейт, спорить с ней о чем-нибудь действительно важном, например об этой проклятой войне, а не сидеть за столиком фешенебельного ресторана с Леттис, которая всегда думала только о себе.

Только в декабре Марта узнала о том, что Альби Ллойд вернулся домой. К тому времени она пребывала в некоторой растерянности, обнаружив, что ждет ребенка. То, что Господь послал ей ребенка после нескольких минут равнодушных занятий любовью с Карло, казалось ей настоящим чудом. Это мог быть только мальчик, который заменит ей потерянного на войне сына. И сейчас ее беспокоила лишь клятва, данная самой себе в том, что жизнь Лили и Джорджи непременно изменится к лучшему. Но как она сумеет этого добиться с грудным ребенком на руках?

Марта еще ни с кем не говорила об этом. Совсем скоро она, правда, собиралась рассказать обо всем Кейт, которая, несомненно, будет счастлива, но зато Марта терялась в догадках относительно того, как отреагирует на новость Карло. Она боялась, что он лишь мрачно проворчит: «Еще один рот, который надо кормить», — хотя он был не в состоянии прокормить даже себя, не говоря уже об остальных.

Она зашла к Ллойдам после работы. Дул пронизывающий ледяной ветер, и тротуары покрылись корочкой льда. Кое-где витрины лавок уже украшали бумажные гирлянды и игрушки — до Рождества оставалась всего неделя.

Дверь ей отворила миссис Ллойд. К невероятному удивлению Марты, она тепло обняла ее и втащила в дом. Марта вспомнила их последнюю встречу, когда женщина отнеслась к ней с нескрываемой холодностью и грубостью. Тогда ее оставили стоять на ступеньках, а потом захлопнули дверь перед самым носом.

— Миссис Росси! Я так рада, что вы пришли! Какой холодный вечер! — Она потерла руки. — Позвольте предложить вам чашечку чая. Наш Альби сидит в кабинете у зажженного камина. Я уверена, он будет рад поговорить с вами. А вот ни мне, ни Идрису не удается выудить из него ни словечка. Он все время молчит, бедный мальчик, молчит с тех самых пор, как его привезли.

— Он вернулся насовсем, миссис Ллойд? — осведомилась Марта, когда ее пригласили в гостиную. По обе стороны камина, в котором слабо горел огонь, стояли два мягких кресла, а стол с вышитой скатертью был накрыт для чаепития.

— Еще нет, миссис Росси. Военные забирают его к себе после Рождества, чтобы исправить ему лицо. Врач сказал, что несколько недель в домашней обстановке пойдут ему только на пользу. — Глаза женщины наполнились слезами. — Но вся беда в том, что он не хочет разговаривать с нами.

— Я бы хотела расспросить его о нашем Джо, — произнесла Марта.

— Спрашивайте его о чем угодно, миссис Росси. Я всего лишь надеюсь, что вы добьетесь ответа. Я принесу чай, а вы возьмете его с собой в кабинет.

Похоже, Марте дозволялось войти в комнату одной, а это означало, что она сможет свободно поговорить с мальчиком в отсутствие его матери.

В кабинете тоже горел огонь, более яркий и жаркий, чем в гостиной. Закрыв глаза, Альби полулежал на кушетке, оббитой искусственной кожей. Марта сняла с плеч шаль и опустилась на мягкий стул по другую сторону камина.

— Здравствуй, Альби, — звонким голосом произнесла она и внутренне содрогнулась, увидев его лицо. Его сплошь покрывали шрамы и порезы. Одной ноздри не было, а правая бровь была рассечена надвое. Голова у него была замотана бинтами, которые спускались под подбородок и уходили на грудь. — Я Марта Росси. Мама Джо.

Некоторое время, пожалуй, целую минуту юноша не шевелился. А потом, как будто слова Марты проникли в его затуманенное сознание, глаза его медленно открылись и растерянно заморгали. Его взгляд с трудом сосредоточился на ее лице.

— Миссис Росси, — прошептал он. — Мама Джо.

— Правильно, сынок. — Марта протянула руку и потрепала его по колену. — Твоя мама говорит, что ты скоро поправишься.

— Джо умер, — с безнадежным отчаянием сказал Альби.

— Знаю. — Она не могла заставить себя задать ни единого вопроса. Ей казалось, что она докучает бедному парню. Быть может, смерть его друга — это последнее, о чем он хотел бы говорить с ней.

— Мы должны были вернуться домой, я и Джо, — после долгой паузы произнес Альби. Марта заметила, что тыльные стороны его ладоней тоже были сильно изранены, хотя бинтов на них не было.

— Так почему же вы не вернулись, Альби? — прошептала она.

— Тот парень, офицер, капитан, он остановил нас.

Последовала еще одна долгая пауза, прежде чем Марта очень мягко спросила:

— Почему, хороший мой?

— Мы дурачились, спускаясь с холма на велосипедах. Мы доставляли распоряжения. А капитан отправил нас обратно в Лоос. У него еще было такое смешное имя. Потом Джо все время смеялся над ним.

— Как же его звали?

Изуродованные губы юноши дрогнули и сложились в улыбку.

— Не помню, только Джо все время называл его «Невилл-дьявол».

— Невилл-дьявол, — повторила Марта.

— У вас голос, как у Джо, миссис Росси. — Альби попытался сесть на кушетке, и Марта встала, чтобы подложить ему под спину подушку. Кажется, он понемногу приходил в себя.

«Почему они катались на велосипедах? — подумала она. — И куда они доставляли распоряжения?»

— Джо все время звал вас, миссис Росси. «Я хочу увидеть свою маму. Где ты, мама?» — кричал он. А потом повторял: «Альби, Альби». — Юноша заплакал. — Но я не мог подойти к нему, я вообще ничего не видел. Я был тяжело ранен, и Джо спас меня, но потом этот дьявол заставил его вновь вылезти из траншеи и не разрешил ему вернуться в укрытие. Джо сломал ногу и волочил ее за собой. А потом он застрял в грязи, бой все продолжался, и солдаты стреляли друг в друга. Повсюду лежали трупы, и наверху, и в траншеях, везде. Джо кричал долго, до тех пор, пока часы где-то не пробили полночь. Я еще помню, как считал удары. Они все били и били, и я подумал, что они не остановятся. Наверное, тогда Джо и умер. Я молился и молился. Миссис Росси, больше я его не слышал.

Голос Альби поднимался все выше и выше, пока наконец не задрожал и не сорвался. Марта вновь потрепала его по колену.

— Тише, сынок, успокойся, — сказала она. — Тише. Что же теперь поделаешь.

Она гладила его по колену до тех пор, пока мальчик не задремал. Затем она взяла в руки чашку с чаем, к которому так и не притронулась, и отнесла ее в другую комнату, где ее с нетерпением ждала миссис Ллойд. При виде Марты она вскочила на ноги.

— Вам удалось узнать у него что-нибудь? — с тревогой спросила она.

— Он рассказывал мне о Джо. Но вы не волнуйтесь, миссис Ллойд, я уверена, что с Альби все будет в порядке. Воспоминания беспокоят его сильнее ран и ушибов. Не могли бы вы сделать мне одолжение? Как только Альби почувствует себя лучше, попросите его записать все, что случилось в ту ночь, когда он был ранен, а Джо убит. Кто знает, вдруг это поможет ему забыть о пережитом кошмаре.

— Я обязательно сделаю это, миссис Росси. Я постараюсь уговорить его сделать это до Рождества, перед тем, как армия вновь заберет его к себе.

— Ну, что ж, я пойду, пожалуй. Миссис Ллойд, я очень рада, что ваш сын вернулся домой.

— До свидания, миссис Росси. Мне очень жаль, что я не могу сказать того же о Джо.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— А где вы собираетесь провести каникулы, Клайв, дорогой мой? — спросила мать Кейт.

Пришла очередь Клайва приглашать их в ресторан, и они отправились в «Адельфи», самую фешенебельную гостиницу в Ливерпуле. Предполагалось, что ужин будет рождественским, хотя до наступления Рождества оставалось еще несколько дней. Несмотря на то что семейство Келлауэй относилось к среднему классу, их доходы не позволяли им часто посещать такие места. Мистер Келлауэй и Кейт не обращали особого внимания на окружающее великолепие, но миссис Келлауэй не преминула отметить накрахмаленные снежно-белые скатерти ирландского полотна, серебряные столовые приборы и официантов, которые скорее скользили, а не передвигались по залу. Она удовлетворенно вздохнула, наслаждаясь мелодией «Микадо» [29]Гилберта и Салливана в исполнении струнного квартета. В позапрошлом году они вместе с супругом видели знаменитую постановку в Императорском театре.

— Я останусь в Ливерпуле, — ответил Клайв. — Моя семья отправляется в Лондон — у нас там квартира, и родители приглашены на несколько приемов, — но я предпочитаю встречать праздники дома.

— В одиночестве! — изумленно ахнула Кейт. — О, но это же ужасно. Если бы мы не уезжали в Ноттингем к моей сестре, то вы могли бы встретить Рождество с нами.

Клайв с упреком взглянул на девушку.

— Каким бы заманчивым ни выглядело ваше предложение, но пара друзей у меня все-таки найдется. Так что о гордом одиночестве и речи нет. Кроме того, мне надо работать. Не исключено, что я возьму пишущую машинку из офиса и поработаю дома. — Он повернулся к мистеру Келлауэю, в обществе которого он ощущал себя легко и свободно. — У меня такое чувство, что я должен принять участие в этой проклятой войне. Воевать я не собираюсь, но подумываю о том, чтобы поехать во Францию и предложить там свои услуги в качестве водителя кареты «скорой помощи». На Рождество я непременно напишу несколько писем. Посмотрим, что мне ответят.

— Почему бы и нет, молодой человек? — Мистер Келлауэй кивнул в знак одобрения. Если бы они с Маргарет хотели иметь сына, то, пожалуй, именно такого, как Клайв.

— В последнее время меня угнетает сложившееся положение вещей, — продолжал молодой человек, слегка повысив голос. — Во Франции и в Бельгии люди мрут как мухи, тогда как здесь я и такие, как я, наслаждаются домашним уютом и комфортным существованием. — Он с отвращением оглядел роскошную обстановку обеденного зала. — Это неправильно. — Клайв раздраженно стукнул по столу рукояткой ножа, так что пара за соседним столиком взглянула в их сторону и нахмурилась. — Это несправедливо. Как можно весело встречать Рождество, зная, что всего в нескольких милях по ту сторону Ла-Манша тысячами гибнут наши солдаты?

— Но если вы отправитесь туда, вас могут убить! — вскричала Кейт. — Я была бы в отчаянии, если бы вы погибли.

— Кейт, дорогая, успокойся, — строго обратилась к девушке мать. — Мы все были бы в отчаянии, если бы Клайв погиб.

— Что плохого в том, что я даю волю своим чувствам, мама? — спросила девушка. Парочка за соседним столиком уже с откровенным неодобрением разглядывала их. — Я не хочу, чтобы Клайв погиб.

— Я тоже этого не хочу, Кейт, — спокойно сказала миссис Келлауэй, — равно как и твой отец, а также семья Клайва и он сам, но незачем кричать об этом на весь ресторан. — Миссис Келлауэй повернулась к Клайву. — Скажите, ваша невеста разделяет ваше отношение к войне? Не станет ли она возражать, если вы отправитесь во Францию? — Мать Кейт долго ждала удобного случая расспросить Клайва о Леттис Конуэй и теперь не собиралась упускать представившуюся возможность.

— Оставь, Маргарет, — с упреком заметил ее супруг, — право же, это нас не касается.

— Боюсь, несколько недель назад мы с Леттис разорвали нашу помолвку, — коротко ответил Клайв.

— Ох, Клайв, мой дорогой мальчик, мне очень жаль. — Редкое событие могло доставить миссис Келлауэй такую радость, но она даже умудрилась вложить в свой голос сочувствие, которого не испытывала. — Надеюсь, вы не слишком огорчены.

— Маргарет! — вновь подал голос ее супруг.

— Со мной все в полном порядке, благодарю вас, — с любезной улыбкой откликнулся Клайв. — Итак, что будем заказывать на десерт? — осведомился он, когда у столика неслышной тенью возник официант.

— Рождественский пудинг, — быстро проговорила Кейт. — Я люблю рождественские пудинги, рождественские кексы и сладкие пирожки с начинкой из орехов и миндаля — словом, все, что связано с Рождеством.

Клайв и себе заказал пудинг, хотя и без особого желания. Ему казалось, что он должен есть тушеную говядину, как английские войска по ту сторону Ла-Манша. Но даже если он и будет поступать подобным образом, кто узнает об этом и кому от этого станет легче? Только ему самому, а остальным какое до этого дело?

— Марта! Это вы?

Женщина, стоявшая под навесом зоомагазина, обернулась, услышав удивленный голос Клайва.

— Я жду Кейт. Хочу, чтобы она прочла мне кое-что.

Моросил дождь, и Марта выглядела такой понурой и жалкой в своей черной шали, что у Клайва заныло сердце.

— Но колледж Кейт закрылся на рождественские каникулы, — объяснил он. — Он вновь откроется только в январе. Кейт сейчас нет в Ливерпуле; вместе с родителями она уехала к сестре в Ноттингем.

— Разумеется. — Женщина рассеянно пригладила свои влажные волосы. — Она говорила мне об этом, а я забыла.

— Давайте я прочту вам то, что вы принесли.

— Правда? — Лицо Марты просветлело. — Я учусь читать и даже смогла бы прочесть письмо Альби, хотя, собственно, это нельзя назвать письмом, но у него жуткий почерк, и мне почти ничего не удалось разобрать. И еще мне не хотелось бы просить об этом своих детей, пока я не буду знать, о чем там идет речь.

Клайв взял ее за руку.

— Пойдемте ко мне в офис, хорошо? Там тихо, и я попрошу Герби приготовить нам чай. — Герберту полагалось присматривать за конторой в отсутствие Клайва. Клайв пообещал себе, что если несносного мальчишки там не окажется, как случалось регулярно, то он устроит ему хорошенькую взбучку, когда Герберт соизволит вернуться.

— А хозяин придет и накормит этих бедняжек, когда наступит Рождество? — поинтересовалась вдруг Марта.

— Каких бедняжек? — не понял Клайв.

— Щенка и котят на витрине. — Она указала на клетку, в которой резвились котята. Крошечный черный щенок в одиночестве тихонько сидел в уголке.

— Конечно накормит, — убежденно ответил Клайв. — Это же его товарные запасы, не так ли? Рано или поздно он захочет их продать.

— Наверное, вы правы. — Похоже, его ответ заставил Марту чуточку приободриться.

— Итак, что мы имеем? — спросил Клайв, когда они оказались в его офисе. Внизу Герберт готовил чай. Марта отдала Клайву два листа, вырванных из школьной тетради, исписанных детским неуклюжим и неразборчивым почерком. Он не поверил своим глазам, когда увидел грамматические ошибки.

— Это написал Альби, лучший друг нашего Джо. Они были вместе, когда Джо погиб, но Альби не смог связно объяснить, что произошло, когда я попробовала поговорить с ним неделю назад. Его мать согласилась попросить его записать свой рассказ, когда ему станет лучше.

— Вы хотя бы приблизительно знаете, о чем идет речь, Марта? — Пробежав глазами письмо, Клайв зацепился взглядом за несколько фраз, которые привели его в ужас.

Лицо Марты покрывала смертельная бледность, но она храбро кивнула.

— Мне так и не удалось свыкнуться с этой мыслью. Я хочу знать, как умер Джо. Я думала, что после этого я успокоюсь, но стоило мне узнать правду, как стало еще хуже. Я никому не говорила о том, что рассказал мне Альби, — ни мужу, ни Кейт.

Клайв смотрел на первый из двух листочков.

— Здесь написано, что Альби и Джо атаковали противника, когда раздался взрыв. Альби отшвырнуло назад, и после этого он больше не мог видеть. Должно быть, у него наступила временная слепота.

— У него все лицо в синяках и шрамах, — вмешалась Марта, — то есть та его часть, которую видно из-под бинтов.

В это самое мгновение в офис вошел Герберт с подносом в руках, на котором стоял чай и лежал кусочек пирога с красной смородиной.

— Его испекла моя мама, — сказал он. — Это не для вас, босс, а для этой леди.

— Спасибо тебе, сынок. — Марта печально улыбнулась ему, когда он выходил из комнаты.

А Клайв прилагал все силы, чтобы разобрать каракули Альби.

— Кажется, Джо притащил его обратно в окоп, и они оба туда свалились. У Джо была сильно повреждена нога, или взрывом, или в результате падения в траншею. — Он поднял глаза на Марту, надеясь, что правда не станет для нее слишком горькой. — Альби пишет, что Джо сумел прислонить его к стенке окопа, но тут появился «дьявол» и приказал ему вылезать. — Клайв нахмурился. — По-моему, он имеет в виду Джо, а не себя.

Марта кивнула.

— Верно. «Дьявол» — это офицер, так его называли мальчишки. На самом деле его зовут Невилл.

— Понятно. — Клайв продолжал читать. — Каким-то образом Джо сумел подняться по лестнице, несмотря на раненую ногу. Повсюду была «жуткая грязь», как пишет Альби. — Ему уже приходилось слышать о том, что поле боя превращалось в непролазное болото, этакий ад на земле, и что солдаты ели и спали в грязи, и что их обмундирование никогда не просыхало. Это место не годилось и для взрослого человека, что уж говорить о двух мальчишках четырнадцати лет от роду.

Клайв перевел взгляд на Марту, чтобы посмотреть, как она отреагирует. Ее лицо по-прежнему оставалось смертельно бледным и бесконечно печальным. Он пожалел о том, что рядом нет Кейт, которая могла бы взять женщину за руку и постараться утешить ее.

Читая последние строчки, он ощутил, как кровь стынет у него в жилах, но, очевидно, приукрашивать написанное не было смысла.

— Насколько я могу понять, — продолжал Клайв, откашлявшись, чтобы проглотить комок в горле, — Джо упал неподалеку от траншеи и стал звать вас. «Он звал свою маму, — пишет Альби. — Иногда он выкрикивал и мое имя, но я не мог пошевелиться. Я кричал ему в ответ, но не знаю, слышал ли он меня».

И тогда Марта заплакала.

— С тех пор как Альби рассказал мне об этом, я все время слышу голос Джо: дома, на работе, даже во сне. Я просыпаюсь, а его нигде нет. — Она прижала руки к груди. — У меня разрывается сердце при мысли о том, что он умер, взывая ко мне. — Она понурилась и прошептала: — Эта боль не утихнет никогда. Она останется со мной до самой смерти. — Марта подняла голову и с мольбой взглянула на Клайва. — Почему я не получила никаких известий о том, что они нашли его тело и похоронили? Я хочу сказать, что имею право знать, что случилось с моим сыном, верно?

— Альби полагает, что тело Джо подобрали на следующее утро. «Пришли двое мужчин и унесли его. Они сказали: "Совсем еще мальчишка"». — Клайв со вздохом положил письмо Альби на стол. — Надеюсь, что скоро вы получите официальное извещение, Марта. Они должны были что-то сделать, как-то все организовать и устроить. — Он не знал, что сказать еще. А потом задумался — если бы он вдруг оказался там, на фронте, санитаром, то смог бы помочь Джо или другому такому же парнишке, как Джо?

Марта с трудом поднялась.

— Мне пора возвращаться на работу, — сказала она. — Мистер все утро сам не свой, так что лучше мне не опаздывать.

— Возьмите. — Клайв протянул ей письмо Альби, но Марта остановила его.

— Спасибо, что прочли его для меня, но не могли бы вы оставить его у себя? Не хочу, чтобы кто-нибудь из моих детей нашел его. Я предпочла бы, чтобы они не знали, как погиб их брат. — С трудом переставляя ноги, она направилась к выходу, и Клайв бросился вперед, спеша распахнуть перед нею дверь.

— Желаю вам… — «счастливого Рождества», собирался сказать он, но вместо этого пробормотал: —…успокоиться и прийти в себя. — Поддавшись внезапному порыву, Клайв наклонился и поцеловал ее в щеку. — Да хранит вас Бог, Марта. — Прошло много лет с тех пор, как он перестал верить в Бога.

— И вас тоже, мальчик мой.

Клайв смотрел ей вслед из окна офиса. Когда она скрылась из виду, он вернулся за стол и тут заметил, что Марта даже не притронулась к пирогу, который испекла мать Герберта. Слезы потекли по его щекам. Будь его отец здесь, он бы отрекся от него!

В сочельник к дому Росси доставили две посылки. Первую привезли на автомобиле, в ней оказалась индейка от Кейт, уже поджаренная, а также корзинка со сладостями — пирог, два рождественских пудинга, две дюжины сладких пирожков с начинкой, пакетик порошкообразной смеси для соуса и коробка шоколадных конфет.

Вскоре после полудня во двор, подпрыгивая на ухабах, въехал фургон с надписью «Фредерик и Хьюз», сделанной золотистыми буквами. Из него выгрузили белую картонную коробку. Это была посылка от Клайва Декстера. Внутри лежала тончайшая шаль кремового цвета, большая кукла ростом с годовалого ребенка, игрушечная железная дорога с паровозом, который выпускал дым, и бутылка ирландского виски.

— Должно быть, это тебе. — Марта протянула виски изумленному Карло. Он тут же откупорил бутылку и стал время от времени к ней прикладываться.

А Марта смотрела на дорогие яства и подарки и думала о том, что до конца дней своих предпочла бы ходить в обносках и питаться впроголодь, лишь бы только Джо был жив. И она ничуть не сомневалась в том, что вся ее семья думала так же.

Наступило Рождество, и Марта, Карло и двое их младших детей сели за стол обедать. Карло не собирался никуда уходить. Он даже побрился, надел чистую рубашку и принял участие в разговоре, время от времени вставляя словечко. Он заметил, что индейка восхитительно мягкая, а виски нежное, как сливки.

—  Bella [30]! — пробормотал Карло, поднеся бутылку к свету и глядя на жидкость, мерцавшую, словно расплавленное золото.

Еще с утра он развел огонь в очаге, воспользовавшись древесным углем, специально припасенным для этой цели, и двумя ящиками из-под апельсинов, которые Лили и Джорджи нашли в доках.

Обед был съеден в молчаливой безрадостной обстановке, которую несколько разрядило появление Джойс и Эдварда. Дочь показала обручальное колечко.

— Это чистый бриллиант, — похвасталась Джойс, выставляя левую руку, на которой сверкал острыми лучиками маленький драгоценный камень.

— Поздравляем вас обоих, — тепло сказала Марта. Слава Богу, наконец-то случилось хоть что-то приятное!

Немного погодя явился Франк. Он уже где-то поужинал и, кажется, вознамерился развеселить родственников забавными историями и анекдотами. Он принес с собой несколько игр и колоду карт. Несколько часов подряд старший сын развлекал Лили и Джорджи, пока на глаза ему не попалась игрушечная железная дорога. Он улегся на пол в своем лучшем костюме и, как ребенок, с радостной улыбкой стал наблюдать за локомотивом, бодро тащившим за собой вагоны по игрушечным рельсам. Даже в прежние времена, когда Карло еще работал, они не могли себе позволить такой дорогой игрушки.

— Наш Джо был бы от нее в восторге, — сказал Франк. Он по-прежнему играл с паровозиком, но тут, сообразив, что бары все еще открыты, потащил своего отца пропустить по кружечке пивка.

— Может быть, я еще вернусь, — прокричал он, уходя. — А если нет — увидимся на Новый год!

Джойс одевала и раздевала Лютика, куклу Лили, до тех пор, пока не пришло время уходить. Они с Эдвардом собирались на праздник к девушкам из магазина, которые устраивали вечеринку у себя на съемной квартире.

Марта стояла на пороге и махала им вслед, как вдруг заметила Томми Мэхоуна. Малыш, одетый совершенно неподобающим для декабря образом, сидел на ступеньках дома на другой стороне улицы, в подвале которого и обитало семейство Мэхоунов.

Марта пришла в ярость. Осторожно ступая по обледенелым булыжникам, она перешла через двор и забарабанила в подвальное окно.

— Есть там кто-нибудь? — крикнула она, но ответа не получила.

— Где твои мама и папа? — спросила она у дрожащего от холода малыша. На нем были шортики, поношенная вязаная кофта и резиновые сапоги разного размера.

— Ушли, — невнятно проговорил он.

— Они что, забыли взять тебя с собой?

— Не знаю.

— Свиньи! — выругалась она. Ребенок не протестовал, когда она подхватила его на руки и отнесла к себе домой.

Марта нянчилась с ним почти весь вечер. Она кормила Томми кусочками индейки и шоколадными конфетами, одновременно беспокоясь, что его стошнит, если он съест слишком много. Лили и Джорджи играли в настольную игру и распевали рождественские гимны, споря о том, кто из них поет громче.

Под утро явились Тереза и Дональд Мэхоуны, пьяные в стельку. Они орали друг на друга, а остальные дети понуро тянулись за родителями гуськом. Взбешенная Марта вышла им навстречу с Томми на руках, который, как оказалось, пришел пешком из дома сестры Терезы в Эвертоне, где семейство провело весь день.

— Ну, сейчас я задам этому маленькому паршивцу! — заявила Тереза, грубо выдирая Томми из рук Марты. Малыш заплакал.

— Только не на Рождество, Тереза! — взмолилась Марта.

— Не твое собачье дело, — огрызнулась та и заковыляла вниз по ступенькам, ведущим в подвал.

Марта вернулась домой. Настроение у нее испортилось окончательно, и она молча принялась укладывать Лили и Джорджи спать.

В комнате было тихо. В очаге ярко светились угли, когда Карло вернулся домой в одиночестве — по его словам, Франк отправился в гости к другу. Карло был еще относительно трезв, так что Марта рискнула воспользоваться представившейся возможностью и рассказала ему о том, что ждет ребенка.

Поначалу он был слишком потрясен, чтобы говорить. Она же отстраненно подумала о том, что, побрившись и переодевшись в чистое, он все еще оставался таким же красивым мужчиной, как и прежде.

— И когда ты должна родить? — спросил Карло, немного придя в себя.

— В конце июня или в начале июля. — Она только начала поправляться в талии, и живот был еще незаметен.

— Наверное, Господь посылает его нам вместо нашего Джо, — дрогнувшим голосом пробормотал Карло.

— Я буду рада вновь иметь пятерых детей, но никто и никогда не заменит мне Джо. — В душе Марты образовалась пустота, которую ничто не сможет заполнить, сколько бы еще детей у нее ни появилось.

— Я должен написать маме, — заявил Карло. — Я всегда сообщал ей о том, что мы ждем ребенка, а потом отправлял фотографию. В ответ мама всегда присылала нам подарки, шаль или одеяло, которые связала сама.

— Я помню, — пробормотала Марта, невольно ощутив возбуждение. Она уже не надеялась, что Карло когда-нибудь вновь заведет речь о своей матери, не говоря уже о том, чтобы написать ей письмо. — Мы даже собирались навестить ее, — напомнила она ему, — а потом съездить на остров Мэн к твоему двоюродному брату Фредди.

Огонь в очаге постепенно угасал, багровые огоньки под осыпающимися горками пепла вспыхивали все реже. В комнате заметно похолодало.

— Я скучаю по Италии, — сказал Карло. — Скучаю по ее холмам, и виноградникам, и запахам. Там было так спокойно. — Марта не стала напоминать ему о том, что и здесь, в Ливерпуле, все тоже было спокойно и мирно, пока он не решил ввязаться в драку с ирландцами. Муж зябко повел плечами. — А на юге на Рождество всегда тепло. — Внезапно он закрыл лицо руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону. — Не знаю, смогу ли я вообще сейчас писать на родном языке.

— Ты можешь попробовать, — решила подбодрить его Марта. Он немножко опоздал, лет этак на двадцать, с тоской по родине. Но не исключено, что это был хороший знак: Карло вновь начал испытывать чувства, как и должен нормальный человек, а не какой-нибудь лунатик, идущий по жизни с закрытыми глазами.

— Не помню, когда я в последний раз писал письмо по-английски или по-итальянски.

— Это было, когда у нас родился Джорджи. А вскоре после этого ты повредил руку.

Карло скривился, посмотрев на правое запястье, пожелал ей спокойной ночи и отправился в постель, оставив Марту одну у очага. Она смотрела, как оранжевые угли покрываются серым пеплом, чувствуя, как в комнате становится все холоднее и холоднее.

Где-то вдалеке раздались крики и пение. Она прислушалась, и тут ей показалось, что совсем рядом с их домом происходит какая-то возня: до нее донеслись звуки глухих ударов, приглушенные стоны и угрожающие крики. Марта выглянула в окно и увидела, как ее Франка сбил за землю какой-то здоровяк, раза в два крупнее ее сына.

Марта вскрикнула, схватила кочергу и выскочила наружу. Гигант тем временем поднял Франка в воздух, держа его за лацканы пальто из верблюжьей шерсти, и, похоже, намеревался зашвырнуть его в дальний конец двора. Марта не стала медлить и ударила его сзади по ногам. Тот зарычал и повалился на колени. Франк тем временем сумел освободиться и встал.

— Ступай в дом! — рявкнула на него Марта. — Оставь этого придурка мне.

— Не говори глупостей, мам. Он сделает из тебя отбивную. Ну-ка, дай мне кочергу.

— И не подумаю. Ты просто убьешь его, и все закончится тем, что сержант Гиллиган отправит тебя на виселицу, мальчик мой, а потом и меня, и всех остальных следом, если сможет. — Она вновь замахнулась кочергой, видя, что здоровяк, напавший на ее сына, пошатываясь, поднялся на ноги. — Еще один шаг, и я размозжу твою тупую башку, — пригрозила она.

Пригнув голову и пряча лицо, мужчина, спотыкаясь, кинулся прочь со двора.

Выяснилось, что Франк давным-давно рассчитался со своими долгами, так что он понятия не имел, кому перешел дорогу на этот раз. Сегодня утром он нанес вполне невинный визит своей знакомой, когда вдруг неожиданно домой вернулся ее муж, заподозрил невесть что, и Франку пришлось спешно ретироваться. Кажется, здоровяк был соседом обманутого мужа, боксером на пенсии.

— Нет, ты непременно накличешь на свою голову неприятности, — корила сына Марта, смазывая йодом ссадину на его щеке. Глаз у Франка заплыл, на шее были красные пятна от пальцев. — Если бы я случайно не выглянула в окно, этот негодяй мог запросто прикончить тебя.

Только теперь Марта осознала, что могла потерять еще одного сына. Женщина разрыдалась. Глядя на нее, заплакал и Франк, клятвенно пообещавший больше не грешить.

— Я не шучу, мам. Честно.

Клайв Декстер начал наводить справки о том, как можно попасть на фронт гражданским служащим. Через несколько дней после наступления Рождества он ехал в Лондон, чтобы лично побывать в Военном министерстве, но, миновав Оксфорд, сделал поворот и оказался нос к носу с лошадью, запряженной в повозку, которая преспокойно ехала по встречной полосе. Чтобы избежать столкновения, Клайв направил автомобиль в кювет, в результате чего получил сотрясение мозга и сломал руку в двух местах.

Неделю спустя Кейт навестила его в офисе. Молодой человек пребывал в дурном расположении духа.

— Что вам нужно? — набросился он на девушку, когда та влетела к нему в кабинет. Шишка у Клайва на лбу пожелтела, а рука покоилась в гипсе. Оказалось, что писать или печатать на машинке одной левой необычайно трудно.

— Марта ждет ребенка, — выпалила Кейт. — Она только что рассказала мне об этом.

— Вот и хорошо, — мрачно обронил он.

Глаза девушки засверкали.

— Это ведь замечательные новости, не правда ли?

— Чудесные. — Откровенно говоря, Клайв не видел в этом ничего замечательного.

— Герберт сказал, что вы попали в аварию. Вы выглядите ужасно, — проговорила девушка. — Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно, — произнес он. — Я чувствую себя прекрасно.

Она уселась напротив и одарила его сияющей улыбкой.

— По-моему, вас даже не обрадует, если я пожелаю вам счастливого Нового года.

— Вы правы, я не обрадуюсь. — Клайв показал ей свою руку в гипсе.

— Но зато можно порадоваться за Марту, верно? Это хоть немного отвлечет ее от мыслей о Джо.

— Сомневаюсь, — возразил Клайв. — Рождение не исключает смерти. Как она? — Его искренне интересовало все, что связано с Мартой. — Вы только что виделись с ней?

— Сегодня у меня начались занятия в колледже, так что мы впервые встретились с Мартой после рождественских каникул. А как дела у вас? Хорошо отдохнули, если не считать аварии, естественно?

— Замечательно.

— Сегодня у вас все просто замечательно, не так ли, Клайв?! — возбужденно воскликнула Кейт. Девушка выглядела необычайно привлекательной в бледно-розовом костюме и пушистой шапочке, с нежными щечками, порозовевшими от холода.

— Будь вы хоть чуточку более проницательной, мисс Келлауэй, вы могли бы заключить по моему тону, что, произнося это слово, я имел в виду нечто совершенно противоположное.

— А мне казалось, мы зовем друг друга по имени, мистер Декстер. И я заметила, что тон, которым вы произнесли слово «замечательно», противоречит его смыслу, но воспитание не позволило мне заострить на этом ваше внимание.

Девушка весело захихикала, и Клайв ничуть не удивился бы, если бы она показала ему язык. От ее присутствия у него и впрямь улучшилось настроение. Он сидел и сердито смотрел на нее с добрых полминуты, пока она давилась смехом. Через некоторое время досада во взгляде молодого человека сменилась восхищением. Впрочем, Клайв этого не заметил. Зато перемена не укрылась от внимания Кейт и привела ее в полный восторг.

По мнению Кейт, зима выдалась на редкость скучной. Снега почти не было, а она так его любила! Она любила загребать его резиновыми сапожками, любила лепить снеговиков. Настоящие холода так и не наступили, хотя это стало спасением для таких бедолаг, как Марта, которые не могли позволить себе топить камин большую часть года и вынуждены были греться у маленькой дурацкой печки.

Марта, похоже, немного оправилась от шока, вызванного гибелью Джо. Кейт удивилась этому факту и обрадовалась одновременно. Из Военного министерства пришло письмо, адресованное мистеру и миссис Росси, в котором говорилось, что рядовой Джузеппе Антонио Росси будет похоронен во Франции. Читая письмо, Кейт поначалу решила, что произошла какая-то ошибка, когда увидела полное итальянское имя Джо. Быть может, подтверждение гибели сына и помогло Марте смириться с его потерей. В последнее время она почти не вспоминала о нем. Наверное, голова ее сейчас была занята другим.

Кейт завалила подругу апельсинами. Девушка вычитала в «Паттис пейпер», женском журнале, посвященном вопросам красоты и здоровья, что апельсины не только полезны беременным женщинам, но и защищают их от массы всевозможных болезней.

— Если мой ребенок родится с кожей оранжевого цвета, я скажу вам пару ласковых словечек, юная леди, — добродушно отшутилась Марта, получив очередной пакет с фруктами.

Дни становились теплее и длиннее — вместе с началом войны было введено так называемое «британское летнее время», хотя что это такое, толком не понимал никто. Ездить на поезде на учебу из Омскирка в Ливерпуль стало намного приятнее, поскольку вдоль полотна потянулись заросли пролесков, колокольчиков и крокусов.

Как-то солнечным апрельским днем Кейт вышла на большой перемене из колледжа, надеясь встретиться с Мартой. Вместо подруги она обнаружила ее детей, Лили и Джорджи, которые сидели на ступеньках колледжа. Завидев девушку, они вскочили на ноги, похожие на маленьких беспризорников, хотя и были одеты лучше большинства детей, которых Кейт видела в Кингз-корт.

— Мама ушла, — сообщила ей Лили.

— В Лондон, — добавил Джорджи.

Кейт растерялась.

— Она поехала на поезде?

— Нет, пошла пешком, — ответила Лили. — Сегодня утром она села на паром до Биркенхеда, а оттуда пойдет в Честер.

—  Пешком? — Кейт отказывалась верить своим ушам. — А как же ребенок? — Марта была уже на шестом месяце беременности.

— Наш отец спрашивал ее об этом. Но она ответила, что если станет дожидаться рождения ребенка, то потом уже никуда никогда не пойдет.

— А кто же будет присматривать за вами?

— Папа, — любезно ответила Лили. — Мама сказала, что если он будет плохо смотреть за нами, она изобьет его до полусмерти, когда вернется.

—  Пешком, — вновь повторила Кейт. — В Лондон?Но на это уйдет целая вечность. Это она попросила вас прийти сюда и рассказать мне обо всем?

— Нет. Она сказала, что мы не должны никому говорить об этом, но мы с Джорджи подумали, что вам следует знать.

— Ох! — Кейт была рада тому, что дети верили ей, но тут же задумалась над тем, чего они от нее ждут. Может, стоит догнать Марту и дать ей денег на поезд? — Хотите мороженое? — спросила она. Пока они будут есть, она все хорошенько обдумает.

—  Очень хотим, — хором ответили малыши.

Она отвела их в кофейню Вулворта на Черч-стрит, где продавались разные виды мороженого и прохладительные напитки. Детям она купила по рожку мороженого, а себе — лимонад.

— А зачем ваша мама отправилась пешком в Лондон? — спросила она, удивляясь, почему не задала этот вопрос раньше.

— Из-за нашего Джо, — пояснила Лили. — Она идет в Лондон, чтобы поговорить с премьер-министром.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Сойдя с парома, Марта быстро прошла через весь Биркенхед, с его шумными лавочками и маленькими улочками, застроенными домами, в которых жили в основном рабочие с судостроительных верфей «Каммел Лерд».

Она радостно вздохнула, оказавшись за городом, где воздух больше не пах сажей и дымом, где пели птицы и не было видно ни единой крыши или дымовой трубы. Бледно-желтое апрельское солнце висело почти над самой головой, вызывая в памяти сцены из прежней жизни в Ирландии.

Узкая дорога, которую выбрала Марта, с обеих сторон была обсажена сплошной живой изгородью с редкой листвой, и в переплетении ветвей кое-где виднелись птичьи гнезда. Ей хотелось бы заглянуть туда и увидеть маленьких птенцов или хотя бы россыпь птичьих яиц. «Интересно, который час?» — подумала Марта. Где-то около полудня, решила она.

На ходу она мурлыкала под нос веселую песенку. Сегодня она чувствовала себя не Мартой Росси, а какой-то другой, незнакомой ей женщиной, которая направляется в Лондон на встречу с премьер-министром по имени Герберт Асквит. Она хотела рассказать ему о Джо и спросить, по-прежнему ли его ровесников отправляют умирать во Францию? Артур Хансон говорил ей, что этот вопрос уже неоднократно поднимался в парламенте.

В конце концов Марта дошла до груды гранитных обломков, лежащих на повороте тропинки, по которой с трудом смогла бы проехать повозка или небольшой автомобиль. На одном из камней был вырезан указатель: «Литл Бебингтон, 3 мили». По словам Мистера, Литл Бебингтон была одной из деревушек, лежащих чуть в стороне от главной дороги на Честер, располагавшийся в пятнадцати милях от Биркенхеда. Мистер заказал и оплатил комнату на эту ночь в Честере, а дальше ей придется искать ночлег и платить за него самой. Марта начала экономить деньги еще с Рождества — пенни здесь, пенни там, — заложив чудесное зеленое платье, принадлежавшее сестре Кейт, и, в который раз, свое обручальное кольцо. Учитывая то, что было припасено у нее для вечеринки в честь возвращения Джо домой, сейчас Марта располагала без малого двадцатью пятью шиллингами.

У нее в хозяйственной сумке лежал список мест, в которых она планировала сделать остановку, а также карта Англии, на которой Мистер соединил эти точки лиловыми чернилами. Он предупредил ее о том, что на пути в Лондон ей встретится много, очень много приметных путеводных знаков.

— Ты уверена, что сможешь проходить по пятнадцать миль в день? — спросил он.

— Когда я была маленькой и жила в Ирландии, то каждый день ходила в школу за три мили, — хвастливо ответила Марта, забыв, что иногда подолгу пропускала занятия. — И три мили обратно. Так что пятнадцать миль до Честера за целый день — не так уж и много.

— Но ты же в положении, — возразил он, и его большие карие глаза скользнули по ее животу. Мистер явно смущался и не мог сказать прямо, в каком именно положении она оказалась. — И ты уже не маленькая девочка.

— Но еще и не старуха.

Марта попыталась прикинуть, сколько она уже прошла. На дорожном указателе не было написано расстояние ни до Биркенхеда, ни до Честера.

— Ты видишь меня, Джо? — громко спросила она. — Я делаю это для тебя, мальчик мой. Прости меня за то, что меня не было рядом, когда ты умер и попал на небеса, но сейчас я стараюсь исправить то, что можно. — Марта подавила всхлип и вытерла нос рукавом, взять с собой носовой платок она забыла.

Впереди показалась дряхлая повозка, на которой стояла клетка, битком набитая рассерженно кудахчущими курицами. Возница, крупный мужчина с подбородком, усеянным бородавками, коснулся полей шляпы и приветствовал Марту коротким «Добрый день».

— Добрый день, — столь же кратко ответствовала она. По ее мнению, засовывать куриц в клетку так, что они едва могли дышать, было жестоко. Поэтому неудивительно, что они так сердито кудахтали. Марта встревоженно подумала, что не все птицы доживут до конца поездки.

Она двинулась дальше, делая глубокий вдох и выдыхая воздух с громким стоном:

— Ааах!

Спустя некоторое время Марта сняла шаль, сложила ее и сунула в хозяйственную сумку, ручки которой она удлинила, чтобы ее можно было нести на плече. В сумке лежали полотенце, махровая салфетка, мыло, расческа, пара дамских панталон, список, составленный Мистером, который он написал крупными печатными буквами, и еще пара мелочей. Кошелек покоился в кармане серого платья.

Ей повстречалась еще одна повозка, на этот раз груженная небольшим плугом. Возница разговаривал сам с собой и не обратил на Марту никакого внимания. Она ощутила себя чуточку уязвленной и даже сбавила шаг. Глупо раньше времени выбиваться из сил.

Еще через некоторое время она спросила себя, а не вернулись ли уже из школы Лили и Джорджи. Карло пообещал приготовить им чай. После Рождества, когда она рассказала ему о ребенке, они с Карло стали гораздо лучше ладить друг с другом. Теперь им иногда случалось разговориться, и он перестал бродить по улицам, любуясь некогда созданными им мозаичными фресками, хотя по-прежнему много времени проводил в барах.

— Ты должен найти работу до того, как появится ребенок, — предупредила мужа Марта. — Я не смогу брать малыша с собой на фабрику; Мистер никогда не позволит мне этого, а ты не сможешь ухаживать за ним в одиночку, верно?

— Да, Марта, — согласился он. — Я найду себе какую-нибудь работу. Не волнуйся.

— Если ты этого не сделаешь, мы окажемся в работном доме. — Это была пустая угроза; ни за что на свете она не позволила бы своим детям и близко подойти к этой добровольной тюрьме.

Если верить следующему указателю, до Честера оставалось еще одиннадцать миль.

Одиннадцать! Это означало, что она прошла всего четыре мили, хотя ей казалось, что она преодолела уже восемь или даже десять.

— Проклятье, — пробормотала Марта. Полусапожки начали натирать ей пятки, даже несмотря на то, что она подложила внутрь стельки из оберточной бумаги, а в животе неприятной тяжестью ощущался ребенок. — Проклятье. — Марта пнула носком подвернувшийся камешек, обхватила живот руками и приподняла его.

Теперь она шла уж очень медленно, едва переставляя ноги. Ей было жарко, но после того, как шаль очутилась у нее в сумке, больше снимать с себя было нечего, если не считать соломенной шляпки. Поколебавшись, Марта все-таки сняла ее и сунула в сумку; может, теперь ей станет легче.

— Я делаю это для Джо, — напомнила она себе, расправляя плечи и изо всех сил стараясь выдерживать взятый темп на тот случай, если ее сын сейчас смотрит на нее с небес и видит, что она начинает выбиваться из графика. Она доберется до Честера сегодня, пусть даже ей придется всю ночь ползти на коленях.

У следующего указательного столба она присела передохнуть, жалея, что не догадалась взять с собой бутылку воды и что-нибудь перекусить. Несмотря на прежние клятвы, не было решительно никакойнеобходимости приходить в Честер именно сегодня. В первой же деревушке, которая попадется ей на пути, можно присмотреть ночлег, а до Честера добраться завтра. Следовало, правда, иметь в виду, что до сих пор ни единой деревеньки Марта не встретила. Время от времени она видела лишь отдельные большие особняки, стоявшие вдали от дороги, но это было совсем не то.

Марта уже собиралась с духом, чтобы встать и двинуться дальше, как вдруг услышала цокот копыт, и на тропинке показалась аккуратная двуколка небесно-голубого цвета со сверкающими спицами. Возница, сурового вида женщина в твидовой юбке, жакете из коричневого вельвета и замшевой шляпке с зеленым пером, закричала:

— Тпру, Нобль! — И повозка остановилась.

— С вами все в порядке? — поинтересовалась женщина у Марты, безуспешно пытавшейся оторваться от столбика.

— Да, благодарю вас. Я просто остановилась передохнуть.

— Хотите, я подвезу вас? Куда вы направляетесь?

— В Честер. — Честер требовал меньше объяснений, чем Лондон.

— Я еду в Торнтон-Хит. Правда, через три мили я сверну, но могу довезти вас до поворота, а дальше вы доберетесь до Честера сами. Залезайте, если вас это устраивает.

Это было не совсем то, что она планировала. Она поклялась дойти до Лондона пешком, а не доехать туда на чем-нибудь. Но, пожалуй, она не рассчитала своих сил. Кроме того, Марта была уверена, что Джо не стал бы возражать. Он бы понял, какие чувства она испытывает.

— Благодарю вас. — Марта приложила сверхчеловеческие усилия, чтобы подняться на ноги и забраться в двуколку. Теперь поверх живой изгороди она увидела вдали, у подножия невысоких холмов, деревушку и коров, пасущихся на полях.

Женщина не представилась и не спросила, как зовут Марту, но при этом оказалась весьма разговорчивой. Она ехала в гости к своей невестке, ленивой и никчемной особе, родом из Манчестера, только представьте себе! Она произнесла «Манчестер» с таким отвращением в голосе, словно хотела сказать «Содом и Гоморра».

— Иногда к ней приезжают подружки из Манчестера, и они курят сигареты и пьют шерри. Эти подружки — молодые замужние женщины, как и она сама, и они приезжают к ней на автомобиле. И вот теперь она требует, чтобы мой сын купил автомобильи ей, и у меня возникло ужасное предчувствие, что он готов уступить ей.

Марта подумала, что ей бы тоже хотелось проводить дни за бокалом шерри, но не решилась произнести столь крамольные мысли вслух.

— Когда она вышла замуж за моего сына, то даже не могла испечь буханку хлеба, — презрительно продолжала женщина. — Что же касается варенья, то она полагала, будто оно появляется уже в банках, а не варится в кастрюле.

— У нее есть дети? — спросила Марта. Сила чувств этой женщины пугала ее.

— Пока нет, — мрачно отозвалась ее попутчица. — Когда это случится, мне, пожалуй, придется перебраться к ним и жить вместе с нею и моим сыном. Глупая девчонка не имеет ни малейшего представления о том, как ухаживать за малышом.

— Я полагаю, подобное умение приходит к женщине само собой, — робко заметила Марта, но в ответ услышала уничижительное фырканье.

— У Виктории ничего не происходит само собой. Положительно, она самая беспомощная особа в целом свете.

С этого момента Марта не произнесла более ни слова, опасаясь, что ее вышвырнут из коляски, если она посмеет еще раз выступить в защиту Виктории.

Но вот наконец они подъехали к повороту на Торнтон-Хит. Женщина натянула поводья и снова заорала:

— Тпру, Нобль!

И Марта была вынуждена слезть на землю, рассыпаясь в благодарностях за то, что женщина подвезла ее, и в душе молясь за Викторию.

Небольшой отдых отнюдь не пошел ее ногам на пользу. К своему ужасу, она обнаружила, что способна лишь ковылять с черепашьей скоростью. Каждый следующий шаг давался ей труднее предыдущего. Марта стала молиться, чтобы кто-нибудь снова подвез ее, но движение на дороге нельзя было назвать оживленным. Навстречу ей проехал автомобиль, двигавшийся в противоположном направлении, за ним вскоре проскакал всадник на лошади, приветствовавший Марту жизнерадостным «Добрый день».

— Добрый день, — со слезами в голосе ответила она, но к этому времени всадник и его конь уже не могли ее услышать.

Какой же дурочкой она оказалась! И почему Мистер не проявил должной настойчивости, убеждая ее в том, что пятнадцать миль в день — это слишком много для женщины в ее состоянии? Ступни ног жгло, как огнем, и она просто не могла сделать дальше ни шагу.

«Интересно, как я проведу ночь?» — подумала про себя Марта. Придется заночевать прямо в поле и надеяться, что дождя не будет. Откровенно говоря, она готова была лечь на землю прямо сейчас и забыться тяжелым сном, подложив под голову хозяйственную сумку вместо подушки.

С трудом переставляя одеревеневшие ноги, она двинулась вперед, высматривая просвет в живой изгороди, в который можно было бы протиснуться. Но хотя кусты и стояли голые, ветви их переплелись так тесно, что перебраться через них не было решительно никакой возможности.

— Святая Дева Мария, Матерь Божья, помоги мне, — бормотала Марта.

И Пресвятая Дева услышала ее и отреагировала немедленно. Сзади Марту догнал автомобиль, с ревом промчался мимо и замер в нескольких шагах впереди под визг тормозов.

Из автомобиля выпрыгнул мужчина.

— Марта! — закричал он, обнимая ее, словно она пропала и случайно нашлась после долгих поисков. — Я думал, что уже никогда не найду вас. Ради всего святого, как вам удалось забраться так далеко?

— Меня подвезли. — Марта расплакалась. Она всего пару раз разговаривала с Клайвом Декстером, но он показался ей приятным молодым человеком. И от сознания того, что он искал ее и испытал большое облегчение, когда нашел, она заплакала еще сильнее. — У меня болят ноги, — пролепетала она сквозь слезы, — а ребенок весит, по меньшей мере, тонну.

— Хотите, я отвезу вас домой? — нежно поинтересовался Клайв, провожая ее к автомобилю.

Марта яростно затрясла головой.

—  Нет, конечно. Я ведь иду в Лондон пешком, не так ли? Сегодня я ночую в Честере.

— Ох, Марта! — Он покачал головой, давая понять, что не понимает и не одобряет ее поведения, а потом распахнул заднюю дверцу автомобиля и помог ей забраться внутрь. — Снимите полусапожки, — скомандовал он. — Где вы планируете остановиться в Честере?

— В пансионе под названием «Руно»; Мистер заказал мне там комнату.

— Этому Мистеру придется ответить на пару моих вопросов. Сомневаюсь, что я смог бы пройти расстояние до Честера за один день, а ведь яне жду ребенка!

Пансион «Руно» оказался побеленным известкой зданием, под крышей которого смыкались черные балки. Он приткнулся в самом углу вымощенной булыжником площади. Клайв остановил автомобиль у входа и помог своей пассажирке выбраться наружу.

— Можете не надевать полусапожки, — посоветовал он. — Сейчас мы займемся вашими ногами. — Он быстрым шагом вошел в здание, и Марта последовала за ним. В самом конце длинного и темного коридора высилась конторка, за которой восседала женщина средних лет в черном платье.

Она смотрела, как они приближаются к ней, и на лице ее отразилось хмурое неодобрение при виде хромающей Марты, босой, без шляпки, с выпирающим животом и растрепанными волосами, с хозяйственной сумкой через плечо, в которой лежали ее вещи, вместо элегантного кожаного саквояжа, как у большинства гостей. Марта не сомневалась, что ей указали бы на дверь, несмотря на сделанный Мистером предварительный заказ, если бы к конторке первым не подошел Клайв и не потребовал ключ от комнаты миссис Росси.

— Для миссис Росси заказан номер третий на втором этаже, но это комната на одного человека, — всполошилась женщина, решив, что Клайв может возжелать разделить комнату с новой постоялицей. При мысли об этом Марта покраснела.

— Отдельная комната на одного человека — как раз то, что она рассчитывает получить, — высокомерно подтвердил Клайв. — Будьте любезны, немедленно распорядитесь подать туда горячей воды, полотенце и чай на двоих.

— Стоимость чая не входит в заказ, и за него придется заплатить отдельно, — сообщила ему женщина тоном, который иначе как грубым назвать было нельзя.

— Я сделаю это, когда буду уходить, мадам. Идемте, Марта.

Женщина в неподдельном ужасе всплеснула руками.

— Сэр! Если только вы не мистер Росси, в чем я сомневаюсь, я не могу позволить вам войти в комнату леди.

Клайв не остался в долгу и одарил ее презрительным взглядом.

— Мадам, я имею честь быть врачом миссис Росси и намерен заняться ее лечением в ее комнате. Однако если в этом заведении имеется приемная для гостей, я готов сделать это на публике, если вы настаиваете.

После этого он без дальнейших возражений получил ключ. Взяв Марту под руку, Клайв повел ее наверх.

— Я отвернусь и буду смотреть в окно, а вы пока снимите чулки, — сказал он, когда они оказались в небольшой, но уютной комнатке, выходящей окнами на площадь, и Марта уселась на край узкой кровати.

— Что вы собираетесь делать? — спросила Марта.

— Ничего. Вода предназначена для вас, вы просто попарите в ней ноги. Ну, а я пока приготовлю нам обоим чай, а потом с удовольствием выслушаю вас. Мне все-таки хочется услышать, что вы задумали.

В это мгновение раздался стук в дверь, и в комнату вошли две женщины, пожилая и молоденькая. Первая держала в руках оловянный тазик и полотенце, переброшенное через плечо, вторая внесла поднос с чайным сервизом. Поднос отправился на небольшое бюро у окна, а тазик присоединился к кувшину, уже стоявшему на умывальнике. Женщины присели в неглубоком поклоне и поспешно вышли из комнаты.

К этому времени Марта уже отцепила чулки от несвежих подвязок и, недовольно морщась, рассматривала свои босые ноги — кстати, не только босые, а еще и окровавленные. На каждом пальце красовался лопнувший мозоль, а пятки обеих ног саднили и покраснели.

— Смотрите, что вы наделали! — воскликнул Клайв, неодобрительно глядя на ее израненные ступни. Он взял тазик с водой, подошел к кровати, опустился на колени и медленно поставил в него сначала левую ногу Марты, а потом и правую. — Так лучше?

Марта облегченно вздохнула:

— О да, конечно. — Она чувствовала, как теплая вода смывает усталость. — Почему вы это делаете? Я имею в виду, заботитесь обо мне. Вы ведь меня почти не знаете.

Он поднял голову, по-прежнему не вставая с колен, и взглянул ей в лицо.

— Потому что я восхищаюсь вами, Марта. Вы храбрая и настойчивая женщина. Вы не побоялись накричать на продажного полицейского и дали достойный ответ грязному политику в его берлоге. Вы выучили алфавит, чтобы иметь возможность писать своему сыну и читать его письма. Вы работаете, чтобы содержать своих детей и беспомощного супруга. Вы храбрее и крепче любого из мужчин, которых я знаю.

Марта, смутившись, опустила голову.

— Откуда вы узнали, где меня искать?

— Мне сказала Кейт, а ей рассказали ваши дети.

— Я же просила их никому ничего не говорить!

— И об этом они тоже рассказали Кейт. — Клайв поднялся с колен. — Хотите чаю, пока ваши ступни отмокают в воде?

— Да, с удовольствием.

За спиной у Марты зазвенела посуда.

— Вы пьете чай с сахаром? — поинтересовался Клайв. — Здесь только кусковой сахар.

— Семь кусочков, пожалуйста.

— Семь?!

— Дома мы почти никогда не пьем чай с сахаром, разве что только на Рождество. Так что я побалую себя семью кусочками, если только вам что-нибудь останется, мальчик мой, — поспешно добавила она.

— Здесь много сахара, не переживайте. Тем более что мне хватит и одного кусочка. Вот, держите свой чай. — Он протянул ей чай в чашечке из китайского фарфора и блюдечко. — Я положил туда семь кусочков сахара. Вкус, наверное, будет ужасный.

Марта с шумом сделала глоток.

— Великолепно! — с чувством воскликнула она.

— Когда вы допьете свой чай, мы поговорим о том, как вы намерены дойти до Лондона с такими ногами, — сказал он.

Покидая пансион и расплачиваясь за чай, Клайв распорядился подать Марте ужин в ее комнату. Он вышел на улицу, сел в автомобиль и помчался в Биркенхед, где въехал на паром и стал ждать переправы, нетерпеливо выбивая пальцами дробь по рулевому колесу, пока вновь не оказался в Ливерпуле.

Вернувшись в офис, Клайв заправил чистый лист бумаги в пишущую машинку и яростно заколотил по клавишам. Краем глаза он заметил, что в комнату с опаской заглянул Герберт, чтобы пожелать ему спокойной ночи, а на улице люди стали запирать лавки и конторы, собираясь домой.

Примерно через час Клайв вытащил из машинки отпечатанный текст и перечел его снова. Он уместился на двух страницах.

ДОРОГА МАРТЫ

«…Сегодня женщина по имени Марта отправилась в дорогу. Марта — самая обычная женщина, которая работает на маленькой фабрике по пошиву мешков. До недавнего времени у нее было пятеро детей, а ее среднему сыну, Джо, исполнилось четырнадцать.

Однажды в июне Джо сообщил матери, что поступил в армию. На такой поступок его подбил местный полицейский сержант, дав юноше шиллинг, хотя и знал прекрасно, сколько ему лет на самом деле. Марта немедленно отправилась в полицейский участок, чтобы выразить свое негодование, но все было напрасно. Кроме того, она побывала на приеме у майора Нормана Брауна, депутата парламента от ее округа, который заявил ей, что она должна гордиться тем, что ее сын будет сражаться в самой большой из всех войн, дабы положить им конец.

Вскоре из Военного министерства пришли бумаги Джо. Отныне он стал солдатом пехотной дивизии «Западный Ланкаши», и Марта поняла, что ей не остается ничего иного, кроме как проводить его в путь, о чем она впоследствии горько пожалела.

Четыре месяца спустя Джо погиб, став очередной жертвой в битве при Лоосе. Оказалось, что этот храбрый молодой человек вынес с поля боя своего друга детства Альби (тоже четырнадцатилетнего подростка), который был ранен взрывом и временно ослеп. Джо дотащил его до окопов, при этом получив тяжелое ранение в ногу. Но здесь, несмотря на рану, он получил приказ от офицера вернуться в бой и подчинился. Вскоре его ранили вторично, и эта вторая рана оказалась смертельной. Альби же, оставшись в окопе, вынужден был с ужасом слушать, как его умирающий друг зовет мать и самого Альби на помощь, пока Джо не умолк окончательно.

И хотя Марты не было рядом, чтобы услышать последние слова своего сына, она не могла забыть их. И вот поэтому вчера, будучи на шестом месяце беременности, она отправилась в Лондон. Там она намерена встретиться с премьер-министром, Гербертом Асквитом, и умолять его не отправлять больше на войну четырнадцатилетних мальчишек, чтобы они, подобно ее Джо, не погибали там.

Сегодня ваш покорный слуга, репортер, пишущий эти строки, встретил Марту в нескольких милях от ее первого пункта назначения — Честера. Ступни у нее кровоточили, она измучилась и устала, но эта изумительная женщина твердо намерена пройти свой путь до конца.

Я буду сопровождать Марту в дороге и подвозить ее на своей машине, когда она больше не сможет идти. Мои отчеты будут ежедневно публиковаться в газете до тех пор, пока Марта не придет в Лондон и ее путь не завершится.

В этой стране живут тысячи женщин, подобных Марте; женщин, потерявших своих сыновей или мужей в этой ужасной войне, войне, которая не имеет смысла и ведется по колено в грязи в чужой стране. Эта война вызвана тщеславием и жаждой власти и не имеет ничего общего со справедливостью и свободой. Это война, в которой детей обманом посылают на смерть за жалкий шиллинг. Это война, которой не должно было быть и которая должна прекратиться немедленно.

Следует подчеркнуть, что вышеизложенное представляет собой исключительно взгляды автора статьи, но никак не газеты, в которой она опубликована.»

Клайв выбежал из офиса и прыгнул за руль своей машины вот уже третий раз за день. Но теперь пунктом его назначения стал Блэкпул, и он мчался туда с тем же отчаянным безрассудством, что и несколькими часами ранее.

Гранки газеты «Ланкашир пост» обычно попадали в типографию не раньше десяти часов вечера. Эдгар Гендерсон буквально рвал на себе волосы, когда Клайв ворвался к нему в кабинет и швырнул на стол статью о Марте.

— Прочтите это, — потребовал он. — Если вы откажетесь опубликовать мой очерк, тогда я тотчас же напишу заявление об уходе и отнесу статью в другую газету. Я решил, что мне хочется работать на газету, которой есть что сказать на серьезные темы.

— Да ты наглец! — брызжа слюной от негодования, завопил редактор.

— Я написал чертовски хорошую статью, которая потребует продолжения и растянется на неделю, не меньше. — Клайв подтолкнул листки по столу, и они оказались перед самым носом редактора. — Вы будете ее читать или нет?

— Я прочту ее, — процедил сквозь зубы Эдгар Гендерсон. — А ты пока почитай вот это. Это протокол вчерашнего заседания муниципального совета Блэкпула. И орфография, и грамматика сего опуса сводят меня с ума. Похоже, в школах вообще перестали учить чему-либо, не то что в мое время!

Клайв схватил карандаш и устроился по другую сторону стола. На самом деле репортер допустил всего две ошибки — пропустил букву «р» в слове «распространять» и неправильно написал местоимение «свой». Редактор тем временем в полном молчании читал его собственную статью.

В конце концов очерк Клайва полетел на стол.

— Ладно, я помещу его в номер, — неохотно проворчал Эдгар Гендерсон.

— Это будет нечто вроде дневника, — пустился в объяснения Клайв. — Вы согласны публиковать мои отчеты каждый день, пока Марта не дойдет до Лондона?

— Полагаю, мы просто обязаны будем закончить то, что начали. Надеюсь, эта Марта думает так же.

— Марта никого и никогда не подведет, — пообещал Клайв.

— Кстати, как именно ты намерен освещать ее «путь», когда она окажется поблизости от Лондона? — неприязненно поинтересовался Эдгар Гендерсон. — Кто будет писать отчеты и пересылать их сюда? Если мне не изменяет память, тыпока еще ливерпульский репортер «Ланкашир пост». Вот, например, сколько репортажей из нашего города ты подготовил сегодня?

Клайв кивнул на свою статью.

—  Вот столько, — ответил он. — Люди, которые не являются читателями «Ланкашир пост», начнут покупать нашу газету, чтобы быть в курсе событий, происходящих с Мартой. Так что тираж может существенно вырасти.

— Или, наоборот, уменьшиться в несколько раз, — проворчал редактор. — Я отправлю кого-нибудь в Ливерпуль, чтобы заменить тебя на следующие несколько дней или как там получится. По-моему, сынок, ты недооцениваешь пыл, с которым люди в этой стране поддерживают войну.

Клайв с трудом подавил гнев, грозивший задушить его.

— Когда-то, быть может, так оно и было. Но с тех пор слишком много молодых людей погибли без цели и смысла, чтобы поддержка осталась столь же мощной, как прежде. И разве вы не знаете, сколько людей выступают противэтой войны? Только не говорите мне, что никогда не слышали о Международной Женской Лиге, о Независимой лейбористской партии, Братстве Отказников, Содружестве Примирения, Союзе Демократического Контроля! Если хотите, могу назвать вам еще несколько организаций.

Клайв помолчал, ожидая ответа, но так и не получил его. Справедливо полагая, что ясно выразил свою точку зрения, молодой человек отправился домой.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

— Она ушла, — неприветливо ответила на следующее утро женщина за конторкой в пансионе «Руно», когда Клайв осведомился насчет миссис Росси. Это оказалась та самая дама, которая так грубо обошлась с ними накануне.

— Ушла?

Он же просил Марту, чтобы она непременно дождалась его, точнее, предложилдождаться, чтобы они вдвоем выработали дальнейшую стратегию, проверили список мест, в которых Марта намеревалась останавливаться на ночлег, и просчитать количество миль между ними.

— Как она себя чувствовала? — спросил Клайв.

— Я не сочла возможным поинтересоваться у нее об этом. Это меня нисколько не интересует. — И, презрительно дернув плечом, женщина отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

— Знаете, меня тоже не интересует, почему вы столь грубы, поэтому я не стану спрашивать вас об этом. Откровенно говоря, мне на это наплевать. — Клайв одарил женщину полным нескрываемого презрения взглядом. — Когда-нибудь вы с гордостью станете рассказывать о том, что миссис Марта Росси ночевала под крышей этого пансиона. — Сегодня утром он купил пару экземпляров «Ланкашир пост», в которой его статья о Марте разместилась на третьей странице. — Позвольте пожелать вам всего доброго, мадам. Надеюсь, мы с вами больше никогда не встретимся.

Он оставил ее сидеть с открытым ртом и уже собрался выйти наружу, когда другая женщина — пожилая, та самая, что приносила вчера воду в комнату Марты, — схватила его за руку.

— Я слышала, как вы справлялись о женщине со второго этажа с больными ногами, — сказала она. — Сегодня утром она интересовалась, далеко ли до Уэйвертона. Я ответила ей, что это пять или шесть миль, и она немедленно отправилась в путь.

Клайв поблагодарил ее и поехал в указанном направлении.

Покинув пределы Честера, он свернул на поросшую травой обочину и затормозил, но мотор глушить не стал. Его беспокоило, что Марта не осознает всей трудности своего решения дойти до Лондона пешком. Такими темпами ей понадобится, по меньшей мере, неделя, чтобы пройти графство Чешир. А ведь ей предстоит пересечь Шропшир, Вустершир, часть Глостершира, Оксфордшир, Букингемшир и Миддлсекс. Откровенно говоря, весь путь может занять у нее несколько месяцев. Тем не менее разубеждать ее Клайв не хотел — это было не его дело; если муж и дети Марты отпустили ее, кто он такой, чтобы возражать?

Итак, что же ему делать теперь? Ехать вперед, пока он ее не догонит, и подвезти до Уэйвертона на автомобиле? С таким же успехом он может довезти ее до самого Лондона. И они прибудут в столицу еще до конца дня. Но Клайв знал, что Марта хотела совсем иного. Она совершала поступок, символический жест ради Джо и других мальчишек, недопустимо рано ставших солдатами.

Отпустив тормоза, он вновь вырулил на дорогу. Он поедет медленно и, как только заметит Марту впереди, будет следовать за ней на безопасном расстоянии, одновременно следя за тем, как она себя чувствует — хромает, ковыляет или волочит ноги. Не исключено, кстати, что она будет идти быстрым шагом, хотя он сильно сомневался в этом, учитывая, в каком состоянии пребывали ее ступни еще вчера вечером.

Он не спеша доехал до Уэйвертона. Никаких следов Марты. Остановившись, Клайв принялся изучать карту в поисках следующей деревушки, в которой она должна остановиться. Халтон-Хит. Он вновь сорвался с места, на этот раз быстрее, и приехал в Халтон-Хит, так и не повстречав Марту по дороге.

— Проклятье! — выругался Клайв. Ему пришло в голову, что она могла потерять сознание и свалиться в кювет, а он проехал мимо, не заметив. Или, хуже того, кто-нибудь мог подвезти ее, и теперь она оказалась вообще неизвестно где.

Клайв остановился перед небольшой гостиницей из красно-коричневого кирпича с поросшей мхом крышей. Снаружи стояли столики, и клиентов обслуживала официантка лет шестидесяти в белоснежном чепчике и фартуке. Висящая над входом вывеска извещала, что заведение именуется «Коза и сапог» — необычное название для местечка, желающего выглядеть популярным и привлекательным. Часы на руке Клайва показывали час пополудни. Молодой человек устал, его мучили голод и жажда. Припарковавшись у стены здания, он направился к свободному столику, за который и уселся в ожидании, когда его обслужат.

Вскоре к нему подошла официантка. Вблизи на ее лице обнаружились многочисленные морщины, зато улыбка у нее была чудесная. Клайв попросил кружку темного эля, поинтересовавшись, подают ли здесь легкую закуску.

— Конечно, сэр; у нас имеются хрустящие булочки с сыром и пикулями, ветчиной и горчицей, а также говядина под соусом с хреном.

— В таком случае, булочку с ветчиной, пожалуйста.

Официантка уже повернулась, чтобы уйти, когда Клайв поинтересовался вдогонку:

— Кстати, здесь сегодня не проходила одна женщина? Она одета в серое платье с черной шалью, и еще… — Ему не хотелось прямо говорить, что она беременна, но, к счастью, он вспомнил подходящее французское слово. — Она enceinte [31], — наконец выговорил он.

— Что ж, сэр, если под последним вы имеете в виду, что она ждет ребенка, тогда женщина, подходящая под это описание, в эту самую минуту отдыхает наверху. Она прибыла на повозке с элем примерно полчаса назад. Бедняжка, она буквально валилась с ног от усталости. Я немедленно уложила ее в постель.

— Я могу ее увидеть? — с тревогой поинтересовался Клайв.

— Конечно, можете, сэр, — сердечно откликнулась официантка. — Это наверху. Я подам вам булочку и эль, когда вы сойдете вниз.

— Благодарю вас.

Клайв вошел в коридор гостиницы и взобрался по лестнице, которая свернула направо. Он постучал в перекосившуюся дверь, и изнутри донесся слабый голос Марты:

— Кто там?

Клайв открыл дверь.

— Это я, — сказал он. — Я уже думал, что потерял вас. Официантка рассказала мне, что вы прибыли в ужасном состоянии.

— Такими темпами, — негодующе фыркнула Марта, — я не доберусь до Лондона и к Рождеству.

Клайв кивнул.

— Вы правы, Марта. Ну и что мы будем делать?

— Не знаю. — Она, похоже, была готова вот-вот расплакаться. — Даже если забыть о Джо, что подумают Лили и Джорджи, если я вернусь, едва успев уйти? Они скажут, что их мать неудачница, совсем как отец. Получится, что я их подведу, как и Джо.

— Но вы поставили перед собой невыполнимую задачу, — возразил Клайв. — Что же до Лили и Джорджи, то они, я уверен, будут безумно рады заполучить свою мать обратно. Хотите, я могу отвезти вас в Лондон прямо сейчас? — предложил он. Если она согласится, он выставит себя полным дураком перед Эдгаром Гендерсоном, который вовсе не горел желанием публиковать целую серию статей. Он, что вполне объяснимо, будет зол как черт, если все предприятие лопнет, не продержавшись и сорока восьми часов.

Марта нахмурилась и сердито поджала губы.

— Нет, я так не хочу. Я ни за что не вернусь домой, сейчас, во всяком случае.

Клайв ощутил облегчение, смешанное со стыдом. Ведь пока Марта будет в пути, он сможет описать в очерках ее историю.

— Как ваши ноги сегодня? — просил он.

— По правде говоря, просто ужасно.

— Хотите, снова попарим их в теплой воде?

— Кем вы себя считаете — Марией Магдаленой?

Клайв постарался скрыть улыбку и пропустил ее слова мимо ушей.

— Вам нужны новые полусапожки. Позвольте, я отвезу вас куда-нибудь, и мы купим вам обувь, — предложил он.

— Куда это? — подозрительно осведомилась Марта. — Я ни за что не вернусь обратно в Ливерпуль.

— В Нантвич; это всего десять или двенадцать миль отсюда.

— И мы не будем возвращаться?

— Нет, Марта, мы поедем вперед, — терпеливо ответил Клайв.

Она неохотно согласилась, но при одном непременном условии: когда-нибудь она непременно вернет ему все, до последнего пенни, за полусапожки и все остальное, что он ей купит.

— Мне бы не хотелось, чтобы меня считали попрошайкой.

— Убежден, что никто не сможет упрекнуть вас в этом, — заверил он ее.

Шел уже пятый час, когда он вернулся к себе в офис в Ливерпуле, где, кстати, не наблюдалось репортера, которого Эдгар обещал прислать ему на смену.

— Он отправился на поиски сенсаций, — в своей обычной развязной манере сообщил Клайву Герберт. — Он забавный старикашка, ему уже лет сорок, так что он вам и в подметки не годится, босс.

— Где он сейчас? — осведомился Клайв.

— В околотке.

Клайв вопросительно приподнял брови.

— В околотке?

— В полицейском участке, босс. — Герберт ухмыльнулся. — Наш старичок тоже не знает значения этого слова. Короче, какой-то идиот попытался грабануть банк с игрушечным пистолетом.

Клайву стоило немалых усилий взять себя в руки, дабы не нанести Герберту физического вреда, хотя желание сделать это возникало все чаще, отметил он про себя.

— Что еще случилось?

Молодой наглец стал зачитывать перечень интересных, по его мнению, событий, который он составил специально для босса. Впрочем, большую часть собранной информации он передал в редакцию газеты в Блэкпуле, чтобы там разобрались с нею, но кое-что попытался выяснить сам, сделав несколько телефонных звонков.

— Ах да, к вам заходила эта симпатичная цыпочка Кейт Келлауэй. Я сказал ей, что не знаю, когда вы вернетесь.

— Спасибо, Герберт. — Клайв хлопнул мальчишку по плечу. — Ты справился очень хорошо. — Ему стало интересно, как отреагирует Кейт, если узнает, что ее обозвали «симпатичной цыпочкой», хотя, следует признать, описание вполне соответствовало действительности. Он набрал номер редакции «Ланкашир пост» и попросил к телефону редактора.

— Как там поживает наша Марта? — сразу же поинтересовался Эдгар Гендерсон. Его дружеский тон изрядно удивил и позабавил Клайва.

— Неплохо, сэр, — осторожно ответил он.

— Вот какая штука, сынок. Сегодня утром мне позвонили из «Манчестер гардиан». — Редактор попытался сделать вид, что в этом нет ничего необычного и что к нему чуть ли не каждый день обращаются представители одной из самых уважаемых газет страны. — Они прочли твою статью и выразили желание освещать путешествие Марты вместе с нами. Завтра они напечатают твою статью и отчет о сегодняшнем дне, чтобы дальше наши газеты продолжили одновременную публикацию материалов. Неплохое начало, Клайв; твоя статья появится в «Манчестер гардиан», а тебе всего-то двадцать один год. — Редактор сделал паузу, переводя дух. — Еще один вопрос: ты сможешь к вечеру достать нам фото этой Марты, чтобы оно появилось в завтрашнем номере? Я передам его в «Гардиан» по фототелеграфу.

— Приложу все силы, сэр, — пообещал Клайв. Как только он допишет сегодняшний отчет, он немедленно отправится в Кингз-корт и попробует раздобыть фотографию. По крайней мере, у них дома должен быть свадебный снимок Марты.

— Кстати, как далеко забралась наша героиня сегодня?

— В Нантвич. Завтра она направляется в местечко под названием Дрейтон в Шропшире.

— Отличная работа, Клайв, старина; продолжай в том же духе. — В трубке послышался звук, напоминающий тиканье часов — это редактор постукивал карандашом по зубам, что он проделывал крайне редко, только когда размышлял об открывающихся перспективах. — Чуть не забыл, теперь ты можешь не возвращаться каждый вечер в офис. Вы с репортером из «Гардиан», его зовут Алекс Скотт, можете писать отчеты по очереди. Он будет отправлять их в Манчестер, а они оттуда перешлют их нам. Устраивает тебя такой вариант?

— Да, сэр. Благодарю вас. — Клайву не понравилось, что у него отобрали пальму первенства, но спорить было бесполезно. Чем дальше от офисов «Ланкашир пост» он будет находиться, тем труднее ему будет передавать свои отчеты, ведь в отличие от «Гардиан», у них не было корреспондентских пунктов, разбросанных по всей стране.

Эдгар Гендерсон положил трубку. Клайв пододвинул к себе пишущую машинку и вверху страницы напечатал: «Дорога Марты. День второй». Руки молодого человека замерли над клавишами, и он принялся обдумывать, как описать сегодняшний день Марты. Вдруг, к своему ужасу, он понял, что не знает, о чем писать. Ведь ничего особенного не произошло. Он и догнал-то Марту только к обеду, после чего всего лишь отвез ее в Нантвич и купил ей пару дорогих кожаных сапожек, которые, как она уверяла, пришлись ей впору, да еще бинт, йод, вату и маникюрные ножницы, чтобы было чем резать бинт.

Клайв хотел поселить Марту в приличной гостинице, но она настояла на том, чтобы найти «что-нибудь подешевле», дабы она могла расплатиться за комнату сама, поскольку, дескать, денег у нее достаточно. Он высадил ее возле обшарпанной ночлежки, которая даже снаружи выглядела грязной.

Клайв похолодел, пальцы, замершие на клавишах, задрожали. «Не смей раскисать, — сказал он себе. — Ты репортер. Если не знаешь, о чем писать, — придумай».

«…Вчера утром в небе ярко светил бледно-лимонный диск солнца, когда Марта с молитвой на устах и легкостью в сердце покинула Честер. Она спала крепко и без сновидений, так что чувствовала себя отдохнувшей и посвежевшей. Приближаясь к живописной деревушке Уэйвертон, своему следующему пункту назначения, она думала о своем погибшем сыне Джо и маленьких детях, которых оставила дома на попечение отца-инвалида.

Постепенно ее походка утратила легкость, а шаг замедлился. Все-таки ей уже исполнилось тридцать семь, да еще и под сердцем она носила шестого ребенка. Мужественная женщина, Марта обладала пылким сердцем, но плоть, как известно, слаба. И когда рядом остановилась повозка и возница предложил подвезти ее, Марте ничего не оставалось, как согласиться.

Ваш покорный слуга встретился с нею в Халтон-Хит и там вдруг заметил, что ноги ее покрыты кровоточащими мозолями — к вчерашним ранам Марты добавились новые. Я отвез ее в Нантвич, где она выбрала себе обувь, более подходящую для завтрашнего путешествия в Дрейтон.

Я оставил ее в обветшалом пансионе, в котором она пожелала остановиться.

— Доброй ночи, Марта, — прошептал я, уходя. — Приятных вам сновидений.

Продолжение следует.»

Клайв перечитывал законченную статью. На его взгляд, она получилась чересчур сентиментальной и слащавой, а журналистику такого рода он искренне презирал и даже ненавидел. Эдгару статья понравится, но Клайв беспокоился, не пожалеют ли в «Гардиан», прочтя его опус, что решили печатать отчеты о путешествии Марты. И тут он вспомнил, что ему предстоит еще съездить в Кингз-корт, где он рассчитывал раздобыть фотографию Марты.

К своему невероятному удивлению, Клайв застал там Кейт, играющую в карты с младшими детьми Марты, которых, как оказалось, зовут Лили и Джорджи. Ребятишки выглядели бледными и худенькими — они явно недоедали, а вот одежда на них была теплой, пусть даже и не слишком чистой. Знакомясь, они чинно пожали ему руку. Комната, в которой они сидели, казалась голой и унылой.

— Привет, Клайв. — Кейт, похоже, была очень рада его видеть, как, впрочем, и он ее. — Я заглянула к ним, чтобы проверить, нормально ли они питаются. Карло, муж Марты, управляется просто замечательно. Сейчас он отлучился ненадолго, чтобы выпить кружку пива. Когда он вернется, я пойду домой. Вы видели Марту? — поинтересовалась она. Лили и Джорджи в тревоге уставились на него, ожидая ответа.

— Да, видел, с ней все в порядке, — ответил Клайв, не будучи полностью уверенным, правда это или ложь. — Собственно говоря, о вашей матери пишут две газеты, «Ланкашир пост» и «Манчестер гардиан». И я приехал, — продолжал он, — чтобы попросить у вас ее фотографию, например свадебную, на которой она с вашим отцом.

— У нас есть свадебная фотография, и мама на ней выглядит замечательно, — торжественно провозгласила Лили. — И папа тоже ничего. Она лежит в ящике буфета. — Девочка вскочила на ноги. — Я сейчас принесу ее.

Какой же Марта была красавицей в молодости! Клайв поднес фотографию к свету. Какая у нее чудесная улыбка; она совершенно, до неузнаваемости, преображала лицо женщины. И пожалуй, дело не в том, что Марта постарела; нет, сейчас в ней заметны усталость и разочарование, а еще боль потерь. Этой утратой является не только Джо, но еще и несбывшиеся надежды и мечтания, которые, должно быть, переполняли ее в день свадьбы. Однако ничто не могло сломить эту женщину, ее волю к жизни и стремление сражаться за свою семью.

— Ваш папа был очень красив в молодости, — заметила Кейт.

— Он и сейчас красивый, когда надевает свой выходной костюм, — заверила ее Лили.

— И побреется, — добавил Джорджи, — и пострижется, и почистит зубы.

Интересно, подумал Клайв, а сохранил ли Карло свою жгучую кудрявую шевелюру? Он машинально пригладил ладонью собственные прямые волосы; его не покидало беспокойство, что когда-нибудь он облысеет, как и его отец.

Клайв отказался от чая, сославшись на необходимость съездить в Блэкпул, чтобы отвезти в редакцию фотографию Марты.

Кейт проводила его до двери.

— Можно мне как-нибудь съездить с вами в Блэкпул? — робко спросила она. — Мне так хочется побывать в редакции настоящей газеты. В конце концов, — с важностью добавила она, — я ведь скоро тоже буду репортером.

— С радостью приглашаю. — Клайв жалел, что девушка не может поехать с ним прямо сейчас. Ему не помешала бы веселая компания по пути в Блэкпул и обратно. А по возвращении в Ливерпуль он мог бы отвезти ее куда-нибудь поужинать, например, в тот же «Адельфи».

Увы, его мечтам не суждено было сбыться.

— До встречи, детвора, — крикнул он на прощание.

— До свидания, мистер Декстер, — прокричали они в ответ.

Марта, с трудом переставляя ноги, устало тащилась в местечко под названием Дрейтон в графстве, о котором она никогда не слышала. Она даже не знала, что Англия разделена на области, которые именуются графствами, до тех пор пока Мистер не просветил ее на этот счет. Как бы то ни было, графство, в которое она направлялась, носило название Шропшир, а то, пределы которого она должна была покинуть, — Чешир.

Откровенно говоря, Марта уже была сыта по горло своими странствиями. Ноги отказывались служить ей, несмотря на то, что на ней были новые полусапожки, и уже не было момента, когда бы ходьба не причиняла ей мучительной боли. Кроме того, ее мучил голод; в пансионе, где она остановилась на ночь, ей предложили на завтрак миску какого-то варева, отдаленно напоминавшего овсяную кашу, но имеющего ужасный вкус.

Марта уже успела отказаться сесть на телегу угольщика, который предложил подвезти ее, потому что бедная лошадка и так еле тащила повозку, груженную двумя дюжинами мешков с углем. Ей не хотелось взваливать на несчастное животное дополнительную нагрузку.

«Когда же приедет Клайв?» — думала она. Или, быть может, ей стоит повалиться на камень, растечься по нему, как желе, и просто ждать его появления? Но это было бы нехорошо, неправильно. Тогда она не приложила бы никаких усилий, чтобы добраться до Лондона, во всем положившись на Клайва. К тому же она не имела ни малейшего понятия, почему этот славный молодой человек взялся помогать ей.

Навстречу ей ехал автомобиль, размерами превосходивший тот, что был у Клайва. Когда он приблизился, Марта разглядела, что за рулем сидит женщина. Она очень удивилась, когда автомобиль остановился, женщина открыла дверцу и крикнула:

— Вы Марта?

— Да, — запинаясь, пробормотала она.

— В таком случае, дорогая, залезайте сюда и я домчу вас до Дрейтона. — И женщина приглашающим жестом похлопала по сиденью рядом с собой. Она была очень старой, с испещренной множеством морщин кожей и ласточкиным гнездом серебряных волос.

— Откуда вы знаете, кто я такая и куда иду?

— Я прочла о вас в газете, дорогая. Сегодня утренний выпуск «Манчестер гардиан» поместил вашу фотографию. Так вы едете или нет? Если вы откажетесь, мои сестры будут очень разочарованы. Да, кстати, меня зовут Имоджен Каннигем.

— Здравствуйте. — Марта с трудом забралась в автомобиль. — Мы едем не в ту сторону, — заметила она.

Имоджен расхохоталась.

— Вообще-то автомобиль способен разворачиваться и ехать в противоположном направлении. — Она так и сделала, с такой силой крутанув рулевое колесо, что шины протестующе завизжали и машина едва не опрокинулась.

Через несколько мгновений они уже катили по направлению к Дрейтону.

— А сколько у вас сестер? — поинтересовалась Марта.

— Три родные и несколько сотен названых, с которыми меня связывает не кровное, а идейное родство, — громогласно заявила Имоджен. — Я состою в Международной Женской Лиге, в ее отделении в Шропшире, так что все мы — сестры. Вы слышали о нас?

— Нет, — прошептала Марта, ужасаясь собственному невежеству. — А что вы делаете?

— Ну, во-первых, выступаем против войны, — своим оглушительным басом проревела Имоджен. — Мы требуем право голоса для женщин, поддерживаем трейд-юнионы [32], кое-кто из нас является членом Лейбористской партии. Среди нас имеется парочка анархистов, а миссис Бейла Уиттэкер даже исповедует буддизм. А вы кто, Марта?

— Я католичка, — робко ответила Марта. Интересно, католическое вероисповедание считается достаточно шикарным, чтобы принадлежать к Международной Женской Лиге? — Этого достаточно?

— Этого более чем достаточно, дорогая, — прокричала Имоджен. — А теперь держитесь покрепче, и я домчу вас до Дрейтона в мгновение ока. — Она нажала на клаксон, хотя дорога была совершенно пуста, и машина помчалась еще быстрее.

Перепуганная Марта обеими руками вцепилась в сиденье и крепко зажмурилась. Открыла глаза она только тогда, когда они прибыли в Дрейтон.

Автомобиль затормозил у небольшого домика из желтого кирпича, стоявшего посреди участка, сплошь заросшего деревьями. Впоследствии Марта узнала, что это называется «фруктовый сад». Для начала ее представили родным сестрам Имоджен: Абигаль, которая оказалась еще старше Имоджен и передвигалась на костылях, Присцилле, что-то готовившей на кухне, и Джозефине, самой молодой в семействе, лет около шестидесяти, одетой в самое воздушное, расшитое невероятным количеством кружев и оборок платье, которое когда-либо доводилось видеть Марте на взрослой женщине. Джозефина то и дело обмахивалась веером и принимала жеманные позы, позволяя сестрам обращаться с ней, как с настоящей леди.

В крошечной гостиной теснились и прочие дамы. Здесь была миссис Такая-то из Манчестера и миссис Этакая из местечка Модли-Маркет, куда Марте еще предстояло попасть позже. Она настолько растерялась, что после того, как к ним присоединилось еще несколько женщин, перестала запоминать их имена и принимать участие в разговоре, чтобы не сойти с ума.

Ей предложили чай в красивой чашке из китайского фарфора и тарелку с крошечными треугольными бутербродами. Но едва Марта успела поднести один из них ко рту, как ей задали какой-то вопрос, так что она была вынуждена проглотить бутерброд, не успев его разжевать. Он застрял у нее в горле, и ей пришлось срочно запить его чаем. В результате Марта так и не поняла, с чем же был бутерброд.

Как здорово было бы прилечь где-нибудь, думала она. В пансионе, где она спала прошлой ночью, матрас оказался настолько жестким и комковатым, что она практически не сомкнула глаз.

И тут Имоджен поднялась на ноги, постучала ложечкой по своей чашке и провозгласила, что сейчас Марта скажет собравшимся несколько слов.

— Она расскажет нам, для чего идет в Лондон. Что подвигло вас на этот шаг, дорогая?

Если бы знать, что означает это странное слово — «подвигло»! Святая Дева Мария, Матерь Божья, да что же им сказать-то? Имоджен нетерпеливо смотрела на нее. Превозмогая страх, Марта встала. Ее била крупная дрожь. О Господи, теперь ей срочно захотелось в туалет.

— Нашему Джо было всего четырнадцать. Но жирный полицейский дал ему шиллинг и уговорил вступить в армию. Это было неправильно. Нечестно. Потом Джо послали во Францию, и это тоже было неправильно. Понимаете, — Марта закашлялась от волнения, — обычно мальчишек в возрасте до восемнадцати лет не берут в армию, а за границу их можно отправлять только после девятнадцати. — Она проглотила комок в горле. — Они пообещали, что отправят нашего Джо домой, но он так и не вернулся, и это стало самой большой несправедливостью. Ему позволили умереть, хотя он просто мальчишка, который всего год назад окончил школу. У него еще не начал ломаться голос, а щеки оставались почти такими же гладкими и нежными, как у ребенка. Он был недостаточно взрослым даже для того, чтобы ходить в бар, так почему же другому солдату позволили убить его? Нет, я не виню в этом какого-нибудь солдата, — рассудительно заметила она. — Быть может, он сам был таким же мальчишкой и его тоже убили. И у него наверняка есть мать и отец, такие, как я и мой Карло. И сестры, и братья, которые запомнят его молодым, даже когда сами состарятся. Пройдет время, и, кто знает, они могут забыть, что у них был брат, и он исчезнет даже из их памяти. Разумеется, с Джо такого никогда не случится.

И вот, думая о том, что произошло, и рассказывая об этом вслух, Марта вдруг ощутила, как в груди у нее поднимается гнев.

— Это неправильно, не так ли? — обратилась она к женщинам, как будто они могли ответить ей. — Все неправильно! — выкрикнула она. — Война — это неправильно. Почему мы, женщины, должны рожать детей, а потом позволять этим… этим пьяницам, — Марта подумала о майоре Нормане Брауне, депутате парламента, — или какому-нибудь жирному полисмену забирать их у нас, чтобы затем они погибали безо всякой на то причины? — Она остановилась. — Пожалуйста, кто-нибудь, покажите мне, где здесь туалет? — Если она немедленно не побежит туда, то обмочится прямо на глазах у всего шропширского отделения Международной Женской Лиги.

Хотя Клайв не был любителем заложить за воротник, он чувствовал, что сейчас ему не помешает глоток чего-нибудь покрепче. Виски, например, или бренди. Неразбавленного. Кроме того, ему срочно нужен был телефон, чтобы связаться с Эдгаром Гендерсоном.

Клайв как раз проезжал Честер и вспомнил о пансионе «Руно», в котором имелись и телефон, и выпивка. Молодой человек прибыл туда весь в поту; сердце гулко билось у него в груди, как, впрочем, весь сегодняшний день.

Его любимой мадам не оказалось за стойкой пансиона, что Клайв с радостью заметил, перешагнув порог. Он прямиком направился в бар, где заказал двойное виски, а потом, со стаканом в руке, вышел в фойе, где стояла телефонная будка. Вынув из кармана пригоршню мелочи, он набрал «О», а потом попросил оператора соединить его с редакцией «Ланкашир пост» в Блэкпуле.

— Могу я поговорить с мистером Гендерсоном? — спросил Клайв, когда его соединили с редакцией. — Скажите ему, что звонит Клайв Декстер.

Телефон — это все-таки маленькое чудо, думал он, вслушиваясь в гул голосов и стрекот печатных машинок на другом конце линии, за много миль от него.

— Слушаю, Клайв, — раздался наконец голос редактора.

— Я сделал все, что мог, — выдохнул в телефонную трубку Клайв. — Я исколесил сегодня весь Шропшир, но, прошу простить меня, сэр, нигде не смог отыскать Марту. Я был в Нантвиче, я был в Дрейтоне, но нигде ее не обнаружил. Я вернулся в Честер и не знаю, что делать дальше. — Он вытер мокрый лоб и стал ждать, что сейчас разразится буря.

— Не расстраивайся, сынок, — небрежно ответил Эдгар Гендерсон. — Парень из «Манчестер гардиан» все устроил. Марта провела утро в Дрейтоне в местном отделении Международной Женской Лиги, а после обеда ее отвезли в местечко Модли. Там на шахте работает группа отказников. Алекс говорит, что твоя Марта произнесла парочку весьма впечатляющих речей.

Марта произносила речи? Репортер из «Манчестер гардиан» все устроил? Что, черт возьми, происходит?

— Кто-нибудь мог бы предупредить меня об этом, — с горечью заметил Клайв. — Я кружил по окрестностям часов восемь, не меньше. — Он скорчил рожу телефонной трубке. — И что же, это означает, что отныне «Дорога Марты» переходит к Алексу Скотту?

Мистер Гендерсон рассмеялся.

— Нет, конечно, Клайв, хотя он написал славную маленькую статейку о ней для завтрашнего номера. Кстати, на ночь она остановилась у викария в Коулторпе. Вероятно, его дом расположен где-то неподалеку от тамошней церкви, так что ты легко найдешь его. Алекс ждет тебя, — добавил он таким тоном, словно этот Алекс Скотт делал Клайву страшное одолжение.

— Спасибо, — коротко сказал Клайв и со звоном бросил трубку на рычаг.

Он решил, что с таким же успехом может переночевать здесь, в «Руно», а с утра пораньше прибыть в Коулторп. Если ему повезет, он застанет Марту до того, как она отправится дальше. А этот Алекс Скотт, скорее всего, будет ее сопровождать.

Заказав комнату, Клайв попросил постирать ему рубашку и выгладить костюм. В бар он вернулся, кипя от гнева и досады. Судя по названию Коулторп [33], здесь, в Шропшире, имеются угольные шахты. Если так, емуоб этом ничего не известно. И если бы кто-нибудь спросил его об этом, он бы сказал, что Коулторп расположен где-то на севере.

Клайв был взбешен не только оттого, что его вывели из игры, но и из-за собственного невежества.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

За окном едва забрезжил рассвет, когда ребенок так сильно ударил Марту ножкой, что она проснулась. Она погладила живот, чтобы успокоить малыша, и подумала о том, как славно было бы выпить сейчас чашечку чая. Дома по утрам, не успев встать с постели, она шла на кухню, чтобы приготовить себе чай. Даже разведенная в кипятке чайная пыль, оставшаяся на дне металлической баночки, быстро приводила ее в чувство.

Но тут Марта вспомнила, где находится, застонала и зарылась лицом в мягкую пуховую подушку.

Она у викария!В доме, принадлежащем протестантскому священнику Полю Хьюзу и его супруге Фло. Марта чувствовала себя так, будто совершила смертный грех. Ведь она ночевалапод этой крышей и даже возносила здесь молитвы. Пожалуй, в следующий раз на исповеди она обязательно покается в этом, просто так, на всякий случай. А вдруг это и впрямь смертный грех? Но ведь и викарий, и его супруга оказались очень милыми людьми. Они сразу же попросили, чтобы Марта звала их по именам, что далось ей ужасно трудно. В конце концов, викарий — то же самое, что и католический священник, а она не могла себе представить, что называет отца Лоулесса по имени, величая его Биллом или Джеком, или еще как-нибудь. Что же касается наличия у святого отца супруги… нет, об этом лучше не думать!

Марта с трудом выбралась из-под одеяла и раздвинула темно-зеленые шторы на окне. На горизонте появились первые проблески водянистого, размытого света, и она задумалась, в котором часу встают обычно Поль и Фло.

Наверняка очень поздно, мрачно решила Марта. Она оделась и присела на краешек кровати, готовясь провести в одиночестве и скуке несколько томительных часов, как вдруг воспрянула духом, заслышав внизу шум воды, льющейся из крана. Спустившись по лестнице, Марта обнаружила на кухне Фло, которая как раз собиралась поставить чайник на огонь.

— Доброе утро, Марта, — жизнерадостно приветствовала ее женщина. — Поль пошел подоить корову и покормить кур. — Она была ровесницей Марты, подтянутой и аккуратной, ее темные волосы были заколоты на затылке черепаховым гребнем. Фло насыпала заварку в красивый фарфоровый чайник, разрисованный синими узорами в китайском стиле. — Я смотрю, вы тоже не любительница поспать, верно? Сама я привыкла вставать с первыми лучами солнца. Но вчера у вас был ужасно трудный день. Так что, наверное, вы могли бы поваляться в постели и подольше.

— Все это так, но много ходить мне не пришлось, — возразила Марта. — Я знаю, что все равно не смогу пройти столько, сколько бы мне хотелось, учитывая мое состояние, но этот мальчишка Алекс провез нас вчера миль сто, не меньше. — Откровенно говоря, этот «мальчишка Алекс» пришелся ей по душе, хотя Клайва она любила неизмеримо сильнее.

— От Дрейтона до Модли-Маркет всего двадцать пять миль, дорогая.

— А мне показалось, что все сто.

Фло, наверное, решила, что лучше с гостьей не спорить.

— Хотите чаю? — предложила она.

— Очень хочу. Я с утра решительно ни на что не способна, пока не выпью чашечку. — Марта присела за большой деревянный стол и обвела комнату взглядом. Интересно, как бы она себя чувствовала, будь у нее такая кухня с теплым мозаичным полом, где на стенах в ряд развешаны начищенные латунные кастрюли и сковородки, а в сосновом буфете теснятся красивые тарелки, пусть даже из разных сервизов? В очаге на черной решетке как раз разгорелся огонь; с одной стороны камина висела медная грелка, а с другой — мехи для раздувания пламени. Рядом стояла проволочная корзина с поленьями. На подоконнике пристроилась красивая ваза с колокольчиками.

Но зато у Поля и Фло не было детей, а Марта предпочла бы иметь кучу детворы, чем вот такую роскошную кухню. Говоря по правде, она не представляла себе жизни без своих сорванцов.

— Вы пьете чай с сахаром, Марта? — поинтересовалась Фло.

— Одну ложечку, пожалуйста. — Ей не хотелось просить больше.

— А как насчет чего-нибудь перекусить?

— О, мне вполне хватит гренки.

— Ни один гость не покидает этот дом без плотного завтрака, — строго заявила Фло. — Как только Поль подоит Клару — это наша корова — и соберет яйца, я приготовлю вам омлет с хлебом и маслом.

— Не представляю, каково это — собирать яйца от своих несушек, — вслух изумилась Марта, — и пить молоко от собственной коровы.

— Разве у вас в Ливерпуле нет сада и огорода?

— Нет, только двор.

— Я дам вам с собой бутылку свежего молока, — пообещала Фло. — Оно пойдет на пользу и вам, и ребенку. Вы будете ждать этого милого молодого человека, мистера Скотта, чтобы он отвез вас в… куда, кстати, вы направляетесь дальше?

— В Вулвергемптон [34]. — Марта никогда не слышала о городе с таким названием.

— Ах да, правильно. Сегодня у вас встреча с членами Независимой лейбористкой партии, не так ли? — Поль и Фло участвовали в движении в защиту мира, и из-за этого у Поля возникли трения с церковными властями.

— Да, наверное, — туманно ответила Марта.

Вчера у нее состоялась встреча с Имоджен Каннигем и Международной Женской Лигой, а в самом Модли-Маркет Марта познакомилась с группой славных молодых людей, объявивших себя отказниками, которых отправили сюда работать на угольных шахтах.

Как выяснилось, для того, чтобы отказаться от воинской службы, требовалось немалое мужество. Люди плевали вслед отказникам, а полицейские норовили упрятать за решетку или угостить ударом исподтишка. Женщины дарили им белые перья, хотя в этом Марта не видела ничего дурного. Она была изумлена до глубины души, узнав, что этим невероятно храбрым и умным людям может быть интересно то, что хотят сказать такие, как она.

— Пожалуй, я не стану ждать мистера Скотта, — сказала она. — Лучше я уйду сразу после завтрака и пойду пешком, если не возражаете.

— Разумеется, я ничуть не возражаю, Марта, — мягко ответила Фло. — В конце концов, вы идете ради Господа нашего.

— Да нет, — ответила Марта. — Я иду ради нашего Джо.

Полю пришлось посидеть над картой, чтобы решить, по какой дороге Марте лучше всего идти в Вулвергемптон.

— Наверное, вот по этой, которая идет через Бонингдейл, — решил он наконец. — Однако я бы все-таки посоветовал вам дождаться репортера, Марта. Он-то будет знать наверняка, в какую сторону вам идти.

Но Марта заупрямилась. Она поблагодарила хозяев за то, что они дали ей возможность переночевать в их доме, а они поцеловали ее на прощание и пожелали удачи.

Было только восемь часов утра, но в небе уже ярко сияло солнце. Марта спросила себя, а будет ли ей и дальше везти с погодой и сумеет ли она добраться до Лондона, не намокнув под дождем? Воздух все еще был прохладным, и Марта плотнее закуталась в шаль, так чтобы та закрывала не только плечи, но и шею. Дорога на Бонингдейл являла собой, в сущности, широкую тропинку и не более того, и живая изгородь из кустарников по обе стороны сверкала и переливалась каплями росы, которые со звонким шлепаньем падали в канаву.

Вероятно, сытный завтрак придал Марте сил, и она быстро зашагала вперед, хотя и знала, что скоро ее ноги устанут, появится боль в спине и будет казаться, что ребенок в животе весит целую тонну.

Она надеялась, что Клайв появится раньше Алекса. Алекс был ослепительно красив: блондин с ярко-зелеными глазами и очаровательными манерами. Клайв, пожалуй, не уступал ему в красоте, но она была какой-то неброской, что ли. Кроме того, Клайв отличался внимательностью, преданностью и заботливостью, и Марта, не раздумывая, доверила бы ему свою жизнь.

Сзади послышался стук копыт и скрип колес — ее догоняла какая-то телега. Марта обернулась и увидела, что ею управляет полный и крепкий хорошо одетый мужчина в круглой фетровой шляпе.

Телега замедлила ход, и возница осведомился:

— Вы и есть Марта Росси?

— Да, это я.

Марта испытывала странное чувство оттого, что о ней написали в газетах. Вчера, например, газетчики поместили вместе со статьей их с Карло свадебную фотографию. Один экземпляр газеты лежал в сумочке Марты; она собиралась показать ее Карло и детям, когда вернется домой.

— Ага, так знайте, что я думаю о таких потаскухах-суфражистках [35], как вы.

Мужчина схватил ведро, стоявшее у него в ногах, и опрокинул его на Марту. Та пригнулась и попыталась уклониться, но недостаточно быстро, и его содержимое намочило ее с головы до ног. Марта пронзительно вскрикнула, возница щелкнул хлыстом, и лошадь быстро ускакала, увозя телегу прочь.

Это всего лишь вода! Правда, ледяная! Но хотя ледяная вода в такое прохладное утро — плохо само по себе, все-таки поначалу Марта испугалась, что жидкость может оказаться кое-чем похуже, и поэтому испытала огромное облегчение.

Она отряхнулась, сняла шаль и выкрутила ее, а потом подобрала упавшую на землю шляпку. И вновь упрямо зашагала по дороге, надеясь, что быстрая ходьба поможет ей поскорее высохнуть.

— Пожалуйста, Господи, не дай мне простудиться! — взмолилась она. Если она заболеет, ребенку тоже придется плохо, да и ее поход в Лондон изрядно осложнится. Марта представила, как ее вносят в дом на Даунинг-стрит [36]на носилках.

— Марта! Ради всего святого, что случилось? Вы промокли до нитки!

— Клайв! — Шагая по тропинке, она так увлеклась своими мыслями, что не расслышала, как он догнал ее на своем автомобиле. — Боже, как же я рада вас видеть! Какой-то ужасный старый негодяй вылил на меня ведро воды. Он назвал меня «суфражисткой» или как-то в этом роде.

Клайв помог Марте сесть на пассажирское сиденье.

— Полагаю, сейчас нам лучше вернуться к викарию, там о вас позаботятся, — сказал он, с силой захлопывая дверцу. Он развернул автомобиль и покатил в ту сторону, откуда она только что пришла.

Двадцать минут спустя Марта сидела перед очагом на кухне викария, завернувшись в шерстяной халат Фло, с кружкой горячего молока в руках, в то время как ее одежда сохла на вешалке у огня. Фло пошла навестить молодую женщину, которая должна была родить через несколько дней, а Поль отправился по своим делам в церковь.

— Вы не можете оставаться одна, — заявил Клайв. Он сидел за столом рядом с Мартой. — Вам нужен телохранитель, который будет неотлучно находиться при вас.

Марта рассмеялась, хотя ей хотелось плакать. Страшно представить, что было бы, не появись Клайв так вовремя… или если бы в ведре у мужчины оказалась не вода. Но как он мог так поступить с беременной женщиной?! Она могла запросто лишиться чувств от неожиданности или испуга, точнее, так могла бы сделать любая другая женщина на ее месте.

— Как вы себя чувствуете? — озабоченно поинтересовался Клайв.

— Мне хочется убить этого негодяя своими руками, — ответила она. Марта отнюдь не ощущала в себе всепрощения или милосердия. — Вы знаете, что женщины не могут голосовать на выборах? — спросила она Клайва.

— Да, Марта, знаю. А кто сказал вам об этом?

— Фло, причем только что. Когда я рассказала ей о том, что мужчина, который окатил меня водой из ведра, обозвал меня суфражисткой, она объяснила мне, что значит это слово. Я так поняла, что до начала войны суфражистки устраивали поджоги, разбивали окна, и все ради того, чтобы женщинам предоставили право голоса. Была даже одна женщина по имени Эмили [37]— фамилию ее я не запомнила, — которая намеренно бросилась под копыта лошади и погибла в День ежегодных скачек в Эпсоме. — Марта умолкла, глядя на огонь, и отпила еще глоток горячего молока. — Я думаю, это было глупо, — задумчиво продолжала она. — То есть иметь право голоса важно, конечно, но все-таки жизнь важнее. Впрочем, — заключила она, — большинство суфражисток отказались от публичных выступлений до окончания войны. Правда, к Фло это не относится. Но я не виню ее, — со вздохом добавила Марта.

Тут кто-то постучал в дверь, и Клайв пошел открывать. Стоявший на пороге молодой человек выглядел так, словно сошел со страниц одного из тех романов, в которых в последней главе ослепительный герой-любовник подхватывает героиню на руки и увозит с собой. На молодом человеке был модный твидовый костюм, кожаная кепка и краги.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался он, прикоснувшись к своей кепке. — Я приехал за Мартой.

— Вы, должно быть, Алекс Скотт, — столь же вежливо откликнулся Клайв. Хотя молодой человек не понравился ему с первого взгляда, наживать в его лице врага было бы глупо. — Меня зовут Клайв Декстер, я репортер «Ланкашир пост». Рад знакомству с вами. — Он никак не ожидал, что репортер «Гардиан» одевается столь модно, да еще и выглядит не старше его самого.

Кроме того, Алекс Скотт оказался хорошим актером или же и вправду был невероятно рад встрече. Он с неподдельным энтузиазмом встряхнул руку Клайва.

— Так вот благодаря кому все началось! Это вы замечательно придумали — написать серию репортажей о Марте и ее путешествии в Лондон. Надеюсь, вы не будете возражать против того, что моя газета вмешалась в ваше предприятие. Так получилось.

Клайв пробормотал нечто невразумительное, что, по всей видимости, должно было означать, что он ничуть не возражает, хотя на самом деле он испытывал прямо противоположные чувства. Но все, что ни делается, — к лучшему.

— Так Марта привлечет к себе намного больше внимания, — заметил он.

— А где она сама, кстати? — Алекс заглянул Клайву через плечо, словно ожидал, что Марта прячется у него за спиной.

— У нас тут кое-что произошло. — Клайв вышел наружу, чтобы Марта не могла их услышать. — Какой-то негодяй окатил ее водой из ведра, так что она промокла до нитки. Сейчас она сушит одежду.

Симпатичное лицо Алекса исказилось гримасой отвращения.

— Может, догнать этого урода и переломать ему ноги? — проговорил он. Похоже, предложение было сделано всерьез.

— К сожалению, я при этом не присутствовал. — Клайв тоже был вне себя от гнева, но совершенно по другому поводу. Он полагал, что негодяй, напавший на Марту, заслуживал куда большего, нежели переломанных ног, но ему и в голову не приходило претворить свои намерения в жизнь. В конце концов, именно так начинались войны, — с желания людей поквитаться друг с другом. — Быть может, вы войдете? Как я уже говорил, Марта сидит у огня, пытаясь согреться.

— И мне можно войти?

— Разумеется.

Алекс приветствовал Марту так, словно они были лучшими друзьями. Клайв невольно ощутил укол ревности. Репортер из «Гардин» был из тех людей, которые способны подружиться с кем угодно. Марта удостоилась пылких объятий и поцелуев в обе щеки, хотя и изрядно смутилась при этом.

Вернулась Фло, супруга викария, и на ее щеках тоже заиграл предательский румянец, когда ей пожали руку с пылом, который граничил со страстностью.

— Как мило с вашей стороны, что вы не оставили Марту без внимания, — сказал Алекс.

— Что вы! Это мы должны быть благодарны, — откликнулась Фло.

Только через час платье Марты высохло настолько, что его можно было надеть. Мужчины вышли во двор, чтобы не мешать.

— В каком автомобиле она поедет — в вашем или моем? — спросил Алекс.

— В моем, если не возражаете, а вы можете ехать следом за нами. — Клайв хотел узнать у Марты последние новости и расспросить, как она провела вчерашний день. — У вас есть с собой экземпляр вашей газеты? — Он выехал из Честера слишком рано и не успел купить свежий номер.

Алекс протянул ему последний номер «Манчестер гардиан», и Клайв принялся читать его, пока они ожидали появления Марты. Стиль Алекса оказался еще более вычурным, чем его собственный. Марта удостоилась таких эпитетов, как «исключительно мужественная женщина», «Жанна д'Арк наших дней», «Сильвия Панкхерст [38]рабочего класса», обладавшая «той же невероятной способностью воспламенять сердца своими вдохновенными речами».

— Очень хорошо, — заметил Клайв, дочитав статью до конца.

— Должен предупредить вас, — сказал Алекс, — что я организовал прием в честь Марты, который состоится в Вулвергемптоне, когда она туда доберется. Там ее будет ждать один из наших фотографов.

— Прием? — недоуменно переспросил Клайв.

— Те, кто протестует против войны, члены Независимой лейбористской партии и другие группы будут ждать ее возле ратуши. Репортаж об этом появится в завтрашнем номере. — Алекс задумчиво пожевал губу. — На этот счет у меня есть одна идея.

Направляясь по дороге в Бонингдейл во второй раз, Марта высматривала место, где ее облили водой, но земля к этому времени уже высохла, и она так и не вспомнила, где именно это произошло.

Клайв уверенно вел машину, никуда не торопясь, и вскоре они оставили позади Шропшир и въехали на территорию Стаффордшира. Здесь он остановился в какой-то деревушке и предложил перекусить. На перекрестке стояла дюжина домиков, в одном из которых, старинной постройки, разместилась гостиница «Слиппер-инн».

Клайв с Мартой только-только уселись за столик, как к ним присоединился Алекс, ехавший следом. Они заказали пирог с мясом и почками и картофельное пюре, за ними последовали пудинг с изюмом и сладкий крем. После этого Марте принесли чай, а мужчины взяли себе по кружке темного эля.

Марта пригубила чай, а потом вдруг отставила чашку и негромко проговорила:

— Так не годится. Я питаюсь лучше, чем мой муж и дети, которых я оставила дома. Я получаю удовольствиеот жизни. Но ведь я отправилась в путь не за тем, чтобы наслаждаться и развлекаться. Я отправилась в путь ради Джо, так что ноги у меня должны болеть, а спина — ныть. Я должна страдать, как страдал он, мой бедный мальчик, а не сидеть здесь, подобно принцессе, набивая живот изысканными яствами. — Марта шмыгнула носом, смахивая с глаз слезы. — Все, начиная с этого момента я ем одни бутерброды.

— Они вряд ли пойдут на пользу вашему ребенку, Марта, — рассудительно заметил Клайв. — И что сказал бы Джо, если бы узнал, что вы сознательно морите себя голодом, вынашивая его маленького братика или сестричку?

— Братика, — произнесла Марта. — Я ношу под сердцем мальчика. — Она вновь шмыгнула носом. — Ох, я не знаю, что мне делать. Все так запуталось.

Алекс ласково обнял ее за плечи, и Клайв тут же пожалел, что не догадался сделать это раньше.

— Не расстраивайтесь, старушка, — попытался он ее утешить. — Как говорится, нет худа без добра.

Марта резко ткнула его локтем под ребра.

— Не смейте называть меня старушкой, — ледяным тоном заявила она. — Я недостаточно стара даже для того, чтобы быть вашей матерью. Что же касается пословицы, то, по-моему, вы говорите совершеннейшую ерунду. Иногда бывают дни, когда не случается ничего хорошего.

— Что ж, не стану с вами спорить, Марта, — сказал Алекс. Он убрал руку, потер ушибленное место, сообщил ей, что она — мудрая женщина, и пообещал больше никогда не вести себя с нею покровительственно.

— Что значит «вести себя покровительственно»? — спросила Марта у Клайва, когда они вновь покатили в Вулвергемптон.

День выдался чудесный, было свежо и прохладно. Погода была замечательной с тех самых пор, как Марта покинула Биркенхед. Иногда ей казалось, что с того момента прошло уже несколько месяцев, а не несколько жалких дней.

— Э-э… относиться свысока. — Клайв знал, что означает это выражение, но не мог его объяснить. — Разговаривать с кем-нибудь так, словно он — несмышленый ребенок.

— Нет, я больше не позволю ему вести себя так со мной, этому Алексу, — твердо заявила Марта. — А вы относились ко мне свысока?

— Надеюсь, что нет. А если и относился, то прошу простить Меня.

— Теперь я буду следить за тем, чтобы никто не вел себя покровительственно.

После этого она погрузилась в молчание и не проронила ни слова до тех пор, пока они не миновали указатель, извещавший, что до Вулвергемптона осталось 3 мили. Автомобиль начал замедлять ход.

— Почему мы останавливаемся? — поинтересовалась Марта.

— Боюсь, что у нас закончился бензин, — мрачно сообщил ей Клайв. — Я еще утром заметил, что бак почти пуст, но после того, как мы уехали от викария из Коулторпа, мы не встретили по пути ни одного гаража. Мне следовало подумать об этом раньше.

— Что ж, в таком случае мы подождем, когда нас догонит его светлость.

— Но Алекс уехал от викария раньше нас, и сейчас он уже должен быть в Вулвергемптоне. Мы договорились встретиться с ним у ратуши.

«Интересно, почему Марта назвала Алекса "его светлостью"», — подумал про себя Клайв.

— И что же дальше? — Марта, похоже, ничуть не беспокоилась.

— Мы можем проторчать здесь целую вечность. — Он повернул голову. — Хотя вон, кажется, кто-то едет. Я попрошу, чтобы вас подвезли.

— В этом нет необходимости, — запротестовала Марта. Но Клайв уже выпрыгнул из машины и обеими руками замахал приближающейся двуколке, запряженной маленькой лошадкой. Управляла повозкой шикарно одетая дама в бархатном бордовом костюме и шляпке в тон.

— Я могу чем-нибудь помочь? — осведомилась она, натянув поводья и заставив пони остановиться.

— У меня кончился бензин, — пояснил Клайв, — а моей пассажирке необходимо попасть в ратушу Вулвергемптона. Она будет вам чрезвычайно признательна, если вы подвезете ее.

— Не нужно меня подвозить, — прозвучал сердитый голос из автомобиля, но Клайв предпочел не обращать внимания на эти слова.

— К самой ратуше я не еду, — сказала женщина, — но могу высадить вашу пассажирку где-нибудь поблизости.

Клайв распахнул дверцу автомобиля и помог Марте выбраться наружу. Она хмуро взглянула на него и с трудом вскарабкалась в двуколку.

— Пожалуй, я расскажу Алексу о затруднительном положении, в котором вы оказались. Он что-нибудь придумает, — недовольно проворчала она.

— Буду очень вам благодарен, Марта. Спасибо.

— Поверните направо, затем налево и еще раз налево, и вы окажетесь перед ратушей, — проговорила женщина, остановив двуколку через полчаса в каком-то тихом переулке. Во время короткой поездки они не обменялись ни словом.

Марта вежливо поблагодарила и двинулась дальше пешком. Она все еще сердилась на Клайва, хотя сама не понимала, за что. Она в точности следовала полученным указаниям и вскоре оказалась перед величественным зданием с дорическими колоннами у входа, перед которым собралась небольшая толпа. При ее приближении люди начали аплодировать, и Марта поняла, что они приветствуют ее. Они, толкаясь, пробирались к ней, хлопали ее по плечам, пожимали руки и говорили, что они рады видеть ее и что своим походом она делает большое дело.

— Я в восторге! — воскликнула какая-то женщина, обняв Марту и расцеловав ее в обе щеки.

Кто-то сунул ей в руки букет нарциссов, и Марта вдруг обнаружила, что стоит на ступеньках у вычурного входа в ратушу, а перед нею на площади колышется толпа. Воцарилась тишина, и люди с ожиданием смотрели на нее. К своему ужасу, Марта поняла, что они ждут ее выступления.

Но что она могла им сказать? Это было еще хуже, чем вчера, когда ей пришлось разговаривать всего с несколькими женщинами, а не с половиной населения Вулвергемптона, как сейчас.

Марта откашлялась, сглотнула и начала:

— Благодарю вас за то, что пришли меня встретить.

— Это вам спасибо за то, что пришли к нам, — выкрикнул кто-то из толпы.

Марта вновь прочистила горло.

— Я против войны, — продолжала она, и ответом ей послужил громкий одобрительный рев. — И против того, чтобы таких мальчишек, как мой Джо, заставляли участвовать в ней. — Вновь раздались приветственные крики, и Марта сообразила, что толпа будет с восторгом встречать каждое ее слово, потому что здесь собрались хорошие люди, которые относились к проклятой войне, уносившей жизни мальчишек, так же, как и она. Наверняка здесь были родственники — жены, матери и отцы, братья и сестры — тех, кто сражался или уже погиб на фронте.

Каким-то образом Марте удалось закончить свою речь. Она охрипла оттого, что ей пришлось кричать. Она еще раз поблагодарила людей за то, что они пришли встретить ее, и толпа начала редеть. Со всех сторон к Марте вновь потянулись руки, словно собравшиеся хотели дотронуться до нее. В конце концов рядом с нею остался только один человек.

— Чертовски хорошее выступление, Марта, — сказал Алекс Скотт.

Она встрепенулась, совсем забыв о том, что Клайв застрял неизвестно где с пустым бензобаком.

— Все в порядке, — успокоил ее Алекс, когда она рассказала ему о беде, приключившейся с Клайвом. — Он приехал несколько минут назад и отправился заказать для нас номера в гостинице.

— Где же он взял бензин?

— Он не сказал.

Алекс предложил ей руку, и она облокотилась на нее. Могла ли она когда-нибудь представить себе, что в поездке по стране ее будут сопровождать два самых красивых во всей Англии молодых человека? Наверняка сотни девушек отдали бы что угодно за то, чтобы оказаться на ее месте.

— Гостиница вон там. Это недалеко, — сказал Алекс.

Гостиница оказалась большой и почти такой же шикарной, как и ратуша. Клайв ждал их в фойе. Стены были оклеены обоями с золотистой каймой, а на полу лежал ковер с потрясающим узором, скорее всего, индийский или персидский. Марта вспомнила о том, что когда-то и у них в гостиной на Джерард-стрит лежал персидский ковер. Она купила его в лавке подержанных вещей за целых десять шиллингов. Тогда это казалось ей жутко экстравагантным.

Завидев их, Клайв вскочил на ноги.

— Я заказал чай, — сказал он. — И попросил меню.

— Ужасно хочу чашечку чая.

Хотя было ли такое время, когда бы она ее не хотела? Марта повалилась в серое плюшевое кресло. После событий сегодняшнего дня с неожиданным финалом у нее от возбуждения кружилась голова.

— Вы держались просто замечательно, Марта. — Алекс выглядел очень довольным. — Вы заслуживаете не только чашечки чая. Как насчет шампанского?

— Шампанское! — Марта не то что ни разу не пробовала шампанское, она и слова-то такого не произносила до сих пор. — Ох, даже не знаю, — неуверенно протянула она.

— Думаю, Марта предпочитает чай, — пробормотал Клайв.

— Да, пожалуй. — Марта вдруг вспомнила, что она наговорила ему сегодня утром насчет того, что она отправилась в путь не для того, чтобы развлекаться, а потому, что у нее есть цель. — Чай, пожалуйста, — сказала она. И пусть они не думают, эти двое, что она намерена закатить шикарный обед. Ей хватит одного супа. Она решила проявить смирение. Кроме того, суп пойдет на пользу ее ребенку, о котором она иногда забывала, если не шла слишком быстро или слишком долго.

И вдруг в противоположном конце зала Марта заприметила модно одетую женщину, лицо которой показалось ей смутно знакомым.

— Кто это? — спросила она, кивая в ту сторону.

Ей ответил Алекс:

— А, это миссис Кавано. Она член местного отделения Международной Женской Лиги.

Марта смотрела на нее и никак не могла вспомнить, где видела ее раньше. Скорее всего, вчера, в доме у Имоджен Каннигем. Хотя нет, это было совсем недавно. И тут она заметила, что Клайв явно чувствует себя не в своей тарелке. И на нее снизошло озарение.

— Это та самая женщина, которая привезла меня сюда на своей двуколке! — Марта с негодованием уставилась на Клайва. — Означает ли это, что на самом деле бензин не закончился? — По какой-то неведомой ей причине он устроил так, чтобы эта женщина подвезла ее.

Клайв повернулся к Алексу и сказал:

— Ну, что я тебе говорил, несчастный ты идиот? Видишь, что ты наделал.

— А что такого я наделал? — Алекс выглядел заинтригованным, и только. Но потом он спохватился. — О Господи! — Он поморщился и опустил голову. — Вот идиот, я совсем забыл!

О чем это он забыл? И вообще, что здесь происходит? Подали чай, но Марта не обратила на это внимания. Почему Клайв сделал вид, будто у него кончился бензин, и подстроил так, чтобы эта женщина подвезла ее, но не к самой ратуше, а высадила в нескольких кварталах поодаль? Понадобилось несколько мгновений, чтобы все стало на свои места.

— Вы хотели, чтобы я пришла к ратуше пешком, верно? — набросилась она на своих спутников. — Вы хотели, чтобы все думали, будто я прошла пешком весь путь от Коултауна?

—  Коулторпа, — поправил ее Алекс.

— Это нечестно. Это жалкий обман. — Ее… Марта не могла подобрать подходящего слова… использовали. — Вы просто двое грязных обманщиков, и из-за вас я выгляжу такой же. — Марта вскочила на ноги, вновь позабыв о ребенке, покачнулась и едва не упала. — Я отправляюсь на поиски подходящего ночлега. Здесь я не останусь.

— Марта! — Клайв схватил ее за руку. — Уже темнеет. Останьтесь здесь хотя бы на одну ночь. Прошу вас. Вы наверняка устали, а за все платит газета Алекса.

— Не имеет значения, кто и за что платит. Сегодня я останусь, — с неохотой согласилась она, слишком усталая, чтобы бродить по улицам в поисках дешевой гостиницы. Но завтра она снова возьмет ситуацию под контроль, и пусть Клайв и Алекс радуются, что она пока не решила пешком отправиться в Лондон и у них есть возможность заниматься тем, что они задумали.

Посыльный в униформе проводил Марту в номер на втором этаже. Ее хозяйственную сумку он нес с такой осторожностью, словно это был эксклюзивный и дорогой саквояж. Она дала ему полпенни за труды.

Оставшись одна в роскошной комнате, Марта легла на кровать, мрачно размышляя о том, что случилось сегодня. На душе у нее было тягостно, и ей очень хотелось хорошенько оттаскать двух молодых джентльменов за уши. Примерно через час к ней зашел официант с тарелкой, на которой лежали тонко нарезанные ломтики холодной говядины, консервированные луковицы, хлеб и масло. Кроме того, он принес бисквиты и чай. Она съела все, за исключением бисквитов, и выпила чаю. Затем Марта извлекла из сумки составленный Мистером список, чтобы уточнить, где она будет завтра. В городе под названием Бирмингем, выяснила она, хотя, пребывая под опекой Клайва и Алекса, она запросто могла оказаться совершенно в другом месте, например на Северном полюсе.

Марта уже собиралась выйти в коридор, чтобы поискать туалет, как вдруг в углу комнаты заметила приоткрытую дверь. Распахнув ее, Марта обнаружила, что в ее распоряжении имеется собственная ванная, отделанная роскошной черной плиткой, со сверкающими серебром кранами.

Воспользовавшись туалетом, она вымыла руки в раковине и вытерла их белым пушистым полотенцем, которых здесь было несколько, а потом принялась изучать свое отражение в зеркале.

— Святая Дева Мария, Матерь Божья! — прошептала Марта. Должно быть, именно это имеют в виду люди, когда говорят: «Краше в гроб кладут». В ее лице не было ни кровинки, под глазами набрякли мешки, уголки губ безвольно поникли, а волосы выглядели так, словно ее несколько раз подряд протащили сквозь живую изгородь спиной вперед.

Глядя на флакон с солью для ванны, Марта представила себе, как бы это было здорово — высыпать ее в ванну, полную горячей воды, и понежиться в ней часок. Но это будет неправильно. Нечестно. Она здесь не для того, чтобы получать удовольствие.

Но потом, чуть погодя, когда она немножко отдохнет, она все-таки хорошенько умоется в ванной. А сейчас, наверное, от нее смердит, как от дохлого кролика.

Но «немножко отдохнуть» Марте не удалось. Откровенно говоря, этой ночью ей вообще не пришлось сомкнуть глаз. Она даже не успела прилечь, как в дверь постучали, точнее, громко забарабанили, и чей-то хриплый голос прокричал:

— Откройте дверь, миссис Росси. Откройте немедленно!

— Кто там? — дрожащим голосом спросила она, садясь на постели.

— Полиция. Открывайте! — ответил другой голос, такой же хриплый.

Марта поняла, что выбора у нее нет. Она открыла дверь, и в комнату ввалились полицейские. Двое здоровенных лбов с мышиными усиками и отвратительным запахом изо рта подхватили ее под руки и выволокли сначала из номера, а потом и из гостиницы.

На улице они втолкнули ее в фургон, запряженный парой лошадей. Один из копов влез с нею внутрь, а другой поднялся на козлы.

— Что такого я сделала? — обратилась Марта с вопросом к полисмену, сидевшему рядом с нею.

— Всего лишь нарушили закон, миссис, — злобно оскалился тот. Боже, как же она ненавидела этих тупых копов! — Вы нарушили закон о защите королевства, так это называется. Ваши последние действия можно рассматривать как нарушение общественного спокойствия. Более того, во время войны иностранцам запрещается отъезжать от дома на расстояние более пяти миль.

— Иностранцам! Я ирландка, а Ирландия является частью Британской империи. — Несмотря на свое невежество, это она знает.

— Разберемся, — с угрозой ответил полисмен, словно мог передвинуть Ирландию по своему желанию.

Когда они подъехали к участку, Марту вновь безо всяких церемоний, не обращая внимания на ее состояние, выволокли из фургона и втолкнули в маленькую комнатку, в которой находились лишь стол и две лавки по обе стороны от него. Ее усадили за стол и потребовали объяснить, почему она пустилась в путешествие через всю страну, произнося провокационные речи во время каждой остановки.

Марта не ответила. Ей не хотелось упоминать дорогое имя Джо перед этими грубиянами, что неизбежно случилось бы, пожелай она все объяснить. Может быть, это было глупо, но она не испытывала страха перед копами, ведь она не сделала ничего дурного. Эта парочка здоровенных негодяев не сумела напугать ее, они лишь разозлили ее.

После допроса, который продолжался около часа и изобиловал оскорблениями, полицейские оставили Марту одну, но вскоре вернулись и сообщили, что она задержана и ей предстоит провести ночь в участке.

— А завтра, — заявили они, — мы приведем врача, который устроит вам гинекологический осмотр на предмет наличия у вас ВЗ.

— ВЗ? — удивленно переспросила Марта.

— Венерических заболеваний, миссис.

—  Что? — вскричала она. — Вы хотите сказать, что я больна гонореей?

Негодяи только ухмыльнулись в ответ и, схватив ее под руки, отвели в холодную камеру с деревянными нарами вместо кровати, на которых лежала лишь комковатая сырая подушка, жесткая, как железо.

— Спокойной ночи, — злорадно фыркнул один из полисменов.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

— Если вы пришли осмотреть меня, то напрасно, — заявила Марта врачу, когда он пожаловал к ней на следующее утро. Она с вызовом тряхнула головой и опустила ноги на пол с так называемой кровати, на которой просидела всю ночь, так и не сомкнув глаз. Врач оказался высоким гладко выбритым мужчиной в костюме в мелкую полоску, безукоризненно отутюженном так, что о стрелки брюк можно было порезаться, и галстуке в горошек. Марта решила, что он врач, потому что в руках он держал черный кожаный саквояж.

Мужчина снял шляпу и холодно улыбнулся.

— Мне бы и в голову не пришло осматривать беременную женщину на предмет венерических заболеваний; это может повредить ребенку. Я просто подожду здесь несколько минут, а потом сообщу сержанту, что никакой инфекции у вас нет. Тогда они отпустят вас, и вы сможете и дальше заниматься тем же, чем и до задержания.

— Благодарю вас, — растерянно ответила Марта. Она никак не могла решить, врач на ее стороне или нет? Его слова внушили ей некоторое спокойствие, чего нельзя было сказать о недружелюбном выражении его лица.

Он метнул на нее презрительный взгляд, и Марта поняла, что ни о каком сочувствии не может быть и речи.

— Мне не нужна ваша благодарность, миссис Росси. Я вовсе не делаю вам одолжение. Будь я рядовым членом общества, я бы хорошенько всыпал вам, но не в том смысле, который подразумевает полиция.

Его слова не на шутку обидели Марту.

— А за что это мне нужно хорошенько всыпать? — поинтересовалась она.

— Эта страна находится в состоянии войны, — сообщил ей врач таким тоном, как будто она не знала этого. — И она не нуждается в том, чтобы такие, как вы, на всех углах трубили, что это страшное зло и что все делается из рук вон плохо. У меня сын сражается во Франции за эту страну, а вы, миссис Росси, не желаете помочь ни ему, ни кому-либо еще.

— Сколько лет вашему сыну, доктор?

— Двадцать два, — его голос дрогнул.

Она сразу же пожалела его.

— Ну, а моему, тому самому, который погиб, было всего четырнадцать.

— Мне очень жаль. То, что случилось, просто ужасно, но ведь из-за этого незачем поднимать такой шум. Вы могли бы решить этот вопрос, не придавая его ненужной огласке.

— Почему вы решили, будто я не пыталась этого сделать? — вспылила Марта. — Для начала я пошла к полицейским, затем была на приеме у идиота политика, который накачался бренди по самую макушку и заявил мне, что мне повезло, раз мой Джо отправился на фронт. Потом один газетчик написал в Военное ведомство, но там никак не отреагировали. Всем было наплевать, — ровным голосом произнесла она. — Никому не было до этого дела. Ведь мой Джо был всего лишь парнишкой из бедной рабочей семьи, о котором никто и слышать не хотел. — Она метнула на врача испепеляющий взгляд.

Тот отвернулся и вышел из камеры, не сказав больше ни слова. Не прошло и нескольких секунд, как к ней явился один из вчерашних полицейских, жирный здоровяк, и сказал ей, что она может убираться. Дверь камеры оставалась открытой, и до слуха Марты донесся чей-то крик — нет, кричали два человека, причем во весь голос, и все это сопровождалось страшным шумом.

Оказалось, что это Клайв и Алекс устроили скандал в коридоре участка. Они кричали и стучали кулаками по стойке дежурного.

— Где она?! — завопил Клайв и с размаху врезал ногой по стойке.

— Что вы сделали с миссис Росси?! — в ярости Алекс не уступал коллеге.

Третий молодой человек спокойно стоял за их спинами.

— Я здесь, — негромко сказала Марта и едва не упала, когда Клайв и Алекс бросились к ней, чтобы обнять.

Третий молодой человек оказался местным адвокатом, который прибыл в участок, чтобы выяснить, за что именно арестовали Марту и сколько еще ее будут держать под стражей.

За стойкой стоял другой полицейский, не тот, что вчера, а симпатичный молоденький констебль, который вытащил откуда-то журнал и предложил Марте расписаться в том, что она выходит отсюда.

— Я не прописывалась у вас, поэтому и выписываться не собираюсь, — гневно бросила ему Марта.

— Я не виню вас, миссис, — отозвался констебль. — На вашем месте я бы тоже не выписывался.

Когда они вернулись в гостиницу и вошли в уютное фойе, Клайв рассказал Марте, как поднялся утром к ней в комнату, чтобы разбудить ее, но ответа не получил. Он попросил горничную открыть дверь, но девушка никого не обнаружила.

— И вот тогда я запаниковал, — признался он. Но из разговора с ночным портье выяснилось, что незадолго до полуночи Марту увели двое полицейских.

— Он сказал, что они вели себя грубо. Это действительно так?

— Ну, вежливостью они не отличались, — сказала Марта. Не было решительно никакой необходимости обращаться с ней так грубо.

— Они применили к вам неправомерное силовое воздействие? — осведомился адвокат.

Марта поморщилась, вспоминая события минувшей ночи.

— Пожалуй, что да. Тем более что я не оказывала сопротивления, в моем-то положении. — Она зевнула, чувствуя себя уставшей до предела. — Какой сегодня день? — спросила она. — Где мы находимся? Я ничего не помню. — Если бы ей ответили, что они оказались в Тимбукту, она бы не удивилась.

— Сегодня суббота, и мы находимся в Вулвергемптоне, — сообщил ей Клайв. — Это в Стаффордшире, — добавил он, зная, что Марта интересуется такими вещами. — Сегодня после обеда мы поедем в Бирмингем, а завтра, в воскресенье, устроим день отдыха, как написано в Библии. Следующей нашей остановкой станет Уорик [39].

— Я готова устроить день отдыха прямо сейчас. Прошлой ночью в полицейском участке я не спала ни минутки. — Марта потянулась и снова зевнула, и Клайв предложил ей немедленно отправиться в постель и постараться хорошенько выспаться.

— А я найду управляющего и скажу ему, что комната остается за вами.

Марта с нежностью смотрела на его удаляющуюся фигуру, вспоминая, что вчера вечером была очень зла на него, и на Алекса тоже. Но она была тронута и поражена тем, с какой страстью и гневом оба требовали ее освобождения сегодня утром в полицейском участке. Какие славные молодые люди. Она тихонько вздохнула. Когда правительство объявит всеобщую мобилизацию, скорее всего, их призовут. Она будет молиться и надеяться, что они уцелеют в этом аду.

Оказавшись в постели, Марта вдруг подумала, что глухие удары, доносящиеся из соседних комнат, каким-то странным образом убаюкивают ее. Она представила себе, как горничные вытирают пыль и взбивают постели, подметают ковры и меняют белье.

Сон быстро сморил ее. Проснувшись, Марта никак не могла сообразить, сколько же она проспала. Но настроение у нее было мрачное и подавленное. Только теперь она в полной мере осознала, что именно произошло прошлой ночью, и ей хотелось плакать при воспоминании о том, как грубо вели себя полицейские и как они ничуть не боялись навредить ее ребенку. Хотя сейчас было уже глупо пугаться того, что ее могут запереть в маленькой и холодной камере с решетками на окне, но от одной только мысли об этом Марте хотелось кричать во весь голос.

Какой ужасный мир! Марта не хотела быть его частью. И еще она сыта по горло тем, что не знает, где находится и куда ее везут. Время потеряло для нее смысл, дни сливались в сплошную череду, отчего в голове царила жуткая неразбериха. «Господи, сделай так, чтобы моя жизнь снова стала спокойной, мирной и размеренной!» — взмолилась Марта.

Она очень беспокоилась о Лили и Джорджи. Заботится ли о них Карло? Марта даже соскучилась по мужу, который давно жил своей жизнью, но по-прежнему оставался ее супругом. И еще она скучала по Кейт. Мысли о Кейт заставили ее вспомнить о своей одежде, и Марта пожалела, что у нее нет еще одного платья и запасных панталон.

Если бы она была уверена, что ее оставят в покое надолго, то, пожалуй, выплакалась бы, зарывшись лицом в подушку. Но очень хорошо, что она не поддалась искушению, потому что в следующий миг раздался стук в дверь и Клайв негромко поинтересовался:

— Вы не спите, Марта?

— Нет, не сплю, — вздохнула она.

— Мы как раз собираемся перекусить, а потом поедем в Бирмингем, — напомнил он ей. — Вы не голодны?

Марта вдруг поняла, что умирает с голоду.

— Я спущусь к вам через минуту, — пообещала она.

«…До недавних пор, как уже говорилось выше, Марта Росси была самой обыкновенной женщиной, но наступили необычные времена, и Марта тоже стала весьма необычной.

Наша страна воюет. Почему, за что? Это трудно объяснить словами. В поисках ответа на вопрос, ради чего погиб на чужбине ее четырнадцатилетний сын Джо, Марта направляется в Лондон. Иногда пешком, иногда нет — она пребывает на шестом месяце беременности и ожидает шестого ребенка, так что долго идти ей не под силу, но она надеется, что наш премьер-министр сумеет ответить на ее вопрос.

Наши читатели, как и автор этих строк, всегда считали эту страну — нашустрану — свободной; мы полагали, что обладаем некоторыми правами, которые обрели не сразу, а на протяжении нескольких веков, пока человек не научился различать, что справедливо, а что совершенно неприемлемо в цивилизованном обществе.

Прошлой ночью Марта узнала, насколько жестокими могут быть те, кто якобы стоит на страже интересов нашего общества. Ее грубо вывели из гостиницы в Вулвергемптоне, где она остановилась, и препроводили в полицейский участок, и там представители органов правопорядка сообщили ей, что ее поход в Лондон нарушает закон о защите королевства. На всю ночь Марту заперли в камере, не обеспечив постельным бельем и теплым питьем, и пообещали, что утром ее осмотрит врач на предмет выявления заболеваний, которые наша газета предпочла бы не называть, поскольку это является злым и преднамеренным оскорблением чести и достоинства этой добропорядочной женщины.»

Клайв читал статью вслух. Алекс слушал и время от времени одобрительно кивал. Они писали ее вместе.

— Звучит неплохо, — заявил молодой адвокат, которого звали Сэмюэль Рутс. Для него день оказался намного интереснее, чем можно было ожидать, когда сегодня утром его пригласили в полицейский участок. — Вы уже закончили?

— Почти, — ответил Алекс. — Как только статья будет готова, я по телефону передам ее в офис.

— Я должен обязательно купить завтрашнюю газету. Как, вы сказали, она называется — «Манчестер гардиан»?

— Да, но завтра вы ее не купите, потому что завтра воскресенье, а в этот день наша газета не выходит. Следующий номер появится только в понедельник, и в нем будет помещена фотография Марты на ступеньках ратуши в Вулвергемптоне.

— А зачем вы останавливаетесь в Бирмингеме, — поинтересовался Сэмюэль, — если завтра вечером можете быть уже в Лондоне?

— Видите ли, наша дорогая Марта несет слово истины, верно? — откликнулся Алекс. — И чем больше остановок мы сделаем, тем больше людей ее услышат.

Должно быть, она до сих пор спит. Наступило утро нового дня, и Марта сунула голову под подушку, стараясь прогнать сон, пусть даже такой приятный. Ей показалось, будто Лили и Джорджи зовут ее, стучат в дверь, хотя такого просто не могло быть. Она слишком устала для того, чтобы проснуться. Сегодня же воскресенье, с трудом вспомнила Марта. Она в Бирмингеме, и предполагалось, что сегодня у нее будет день отдыха, и именно так она и намерена поступить, то есть отдохнуть.

Но стук и голоса за дверью не умолкали.

— Мам, — кричала Лили, — просыпайся!

Марта послушно проснулась и протерла глаза. Она услышала, как Джорджи сказал:

— Если она сейчас не проснется, мы опоздаем на завтрак.

— Господи Иисусе, святая Мария и Иосиф! — Марта спрыгнула с постели и распахнула дверь. На пороге приплясывала Лили в своем умопомрачительном розовом платьице и Джорджи.

— Мамочка! — Они бросились к ней, и Марта едва не задушила малышей в объятиях.

— Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали? Отец тоже приехал? Кто вас привез? — осыпала она их вопросами и поцелуями. С той поры, как она покинула Ливерпуль, не прошло и недели, но ей казалось, что она не видела своих детей уже много месяцев. Такое впечатление, что Лили даже успела подрасти за это время.

— Папа тоже здесь. Он внизу, разговаривает с Клайвом. А Кейт ждет снаружи.

— Где снаружи? — Марта устремилась к окну, но Лили остановила ее.

— Она в коридоре, мам.

— Кейт!

Марта выскочила в коридор и столкнулась с Кейт.

— Я подумала, что сначала вы захотите увидеться с детьми, — сказала девушка.

— Ну, — выдохнула Марта, — если это не сюрприз, тогда я не знаю, что еще можно назвать сюрпризом. Вы приехали на твоей машине?

— Да. Нас привез мой отец. Он решил навестить старого друга. — Кейт расплылась в своей знаменитой улыбке до ушей. Женщины обнялись, и Кейт протянула подруге небольшой чемоданчик. — Я тут привезла кое-что.

Девушка вошла в комнату и раскрыла чемоданчик на кровати.

— Мы с Лили подумали, что вам понадобится новое платье. Мы купили его на рынке на Грейт-хомер-стрит, верно, дорогая?

— Это я его выбрала, мам, я. — Лили выхватила из чемоданчика цветастое платье и протянула его матери.

— Оно просто чудесное, родная моя. — Стоя перед зеркалом, Марта приложила платье к себе. Вырез на груди и манжеты были украшены пышными оборками; сшитое из плотной хлопковой ткани, оно было достаточно теплым, чтобы его можно было носить весной и осенью. В поясе оно выглядело достаточно свободным, чтобы не стеснять движений и не давить на ребенка. Несколько мгновений Марта изучала ярлык на спине, читая его по буквам. «Виелла» [40]! Еще полгода назад она не смогла бы разобрать, что там написано. — Спасибо, большое спасибо! — И Марта воспользовалась предлогом, чтобы вновь всех расцеловать.

— Ты должна будешь поцеловать и Франка, когда вернешься домой, — заявила Лили. — Он купил тебе духи в таком красивом флакончике!

— А Джойс передала тебе розовую шляпку, — подхватил Джорджи, — хотя мне она напоминает миску для пудинга.

— Там, в чемоданчике, лежат еще кое-какие вещи, — сказала Кейт, — а также духи, нижнее белье и шляпка. Вы можете разобрать их попозже. Кстати, чемоданчик оставьте себе; я купила его для вас. Раз уж вы теперь путешествуете по большей части на автомобиле, не имеет значения, сколько у вас багажа.

— Откуда ты знаешь, что я путешествую на автомобиле? — поинтересовалась Марта.

— Я ведь читаю статьи Клайва и Алекса, — сказала Кейт. — Если только вы не похожи на Тарзана и не прыгаете с дерева на дерево, вам ни за что не пройти пешком расстояние, которое вы каждый день преодолеваете. Мои отец с матерью тоже читают статьи о вас, как и многие мои знакомые. — Девушка взяла Марту под руку. — Вы стали очень популярной в Ливерпуле, Марта. Я горжусь тем, что могу называть вас своей подругой.

— Мам, — Джорджи прыгал на кровати, взлетая чуть ли не к самому потолку. — Клайв сказал, что если мы не спустимся к десяти часам, то останемся без завтрака. А после завтрака мы можем сходить на мессу.

— Вы ступайте вниз, а я пока переоденусь. Встретимся через минуту.

Марта весело напевала себе под нос, надевая чудесное чистое белье, новенькие фильдеперсовые чулки и цветастое платье, которое не нужно было штопать. Она умылась, причесалась, побрызгала духами за ушами и почувствовала себя будто заново родившейся.

Карло ничуть не походил на мужчину, к которому она привыкла за последние годы. Кто-то, скорее всего он сам, привел в порядок костюм, отутюжил рубашку, прогладил галстук и до блеска начистил ботинки. Глядя на мужа, Марта ощутила прилив гордости. Из нагрудного кармашка торчал кончик белоснежного платка. Позже выяснилось, что стиркой его вещей занималась Джойс, а Карло надраил башмаки до зеркального блеска и купил себе новый носовой платок.

Марта застенчиво поцеловала мужа в щеку.

— Очень рада видеть тебя, дорогой, — негромко проговорила она.

— И я тоже, cara. — Карие глаза мужа улыбались ей. В это мгновение Марта поняла, что в их отношениях вновь появилась капелька прежней близости, хотя для того, чтобы возродить их брак, потребуется гораздо больше, чем одна улыбка.

Алекс шумно потер руки.

— Если мы сейчас же не позавтракаем, — заявил он, — я упаду в обморок от слабости.

— Я тоже, — горячо поддержал его Джорджи.

Вся семья отправилась на мессу в потрясающе красивый римско-католический собор Святого Чэда [41]. Кейт напросилась с ними «за компанию» и клятвенно пообещала, что не сделает и шагу без коленопреклонения.

— Я чувствую себя очистившейся, — провозгласила она, когда они вышли из собора и на улице неподалеку застали Клайва и Алекса, двух взрослых мужчин, играющих в футбол деревяшкой.

Клайв предложил отправиться в парк Кэннон-Хилл, где можно было покататься на лодке по озеру и послушать оркестр, который часто выступает там по воскресеньям.

Это предложение привело детей в восторг, и они запрыгали от радости. Хотя Марта предпочла бы вернуться в собор, преклонить колени где-нибудь в задних рядах и спокойно побеседовать с Господом, она понимала, что было бы нечестно оставить без внимания людей, которые приехали в такую даль только для того, чтобы повидаться с нею. Сидя на скамье, она смотрела, как репортеры играют в догонялки и футбол, используя вместо мяча все ту же деревяшку.

Примерно через полчаса все отправились на озеро кататься на лодке, за исключением Карло, который подошел и сел рядом с нею. Они заговорили о прошлом и о будущем.

— Я начну новую жизнь, — пообещал он. Его английский был безупречен, хотя в нем все еще слышался слабый итальянский акцент, несмотря на годы, проведенные в Англии. — Как только ты вернешься домой, то сразу же скажешь Мистеру, что больше не будешь ходить к нему на фабрику, а я найду себе работу.

— Какую именно? — спросила Марта.

— Завод по производству боеприпасов на другом берегу объявил набор мужчин и женщин, — ответил он. — Говорят, там платят сумасшедшие деньги.

— Но как же твоя рука, родной мой? — Вены и сухожилия на запястье Карло сильно пострадали в пьяной драке. Врач в больнице сказал, что он потерял много крови и вообще чудом остался жив. С тех пор кисть Карло утратила чувствительность. Марта взяла мужа за руку и нежно погладила поврежденное запястье. По собственному опыту она знала, что для работы на фабрике нужны две руки.

— Они непременно найдут для меня какое-нибудь занятие.

Она взглянула ему в лицо и увидела, что он улыбается ей, горько и нежно.

— Прости меня, — прошептал Карло, и она поняла, что он извиняется за все те годы, во время которых он забыл о том, что он — муж и отец.

Марта осторожно положила его изуродованную руку ему на колено. Она была рада, что Карло просит прощения, но, опять же, этого было мало. Более того, ей не нравилась сама идея о том, что ее муж будет работать на заводе по производству боеприпасов, выпускающем ружья и патроны, которыми молодые люди будут убивать на войне своих сверстников. Но, как гласит старая поговорка, «нищим выбирать не приходится».

Спустя некоторое время вернулись дети в сопровождении Алекса. Кейт и Клайв куда-то исчезли. Алекс выглядел сегодня сногсшибательно в сером спортивном пиджаке в белую полоску и летних серых брюках. Марта с изумлением узнала, что ему отказали в приеме на военную службу из-за астмы, которой он переболел в детстве. Молодой человек спросил у нее, можно ли дать детям денег на мороженое. Лили и Джорджи выразительно хмурились, словно намекая, что она должна отказаться.

Но Марта ни за что на свете не посмела бы отказать ему. Он дал каждому из малышей по трехпенсовой монетке и, после того как они радостно умчались, плюхнулся рядом с нею на скамью, заявив, что безумно устал. После небольшой паузы Алекс спросил у нее, дружат ли Кейт с Клайвом.

— Не в том смысле, какой вы имеете в виду, — ответила Марта. — Он не ухаживает за ней.

— Их нет уже очень давно, — с отчаянной тоской в голосе заметил он и поелозил ногами по траве. — Она очень красивая. Я говорю о Кейт.

— Она замечательная девушка, — согласилась Марта.

— Я бы и сам не отказался поболтать с нею до того, как она уедет.

— Уверена, у вас для этого еще будет масса времени, — попыталась успокоить его Марта, думая о том, как это, должно быть, здорово, когда двое таких симпатичных молодых людей, как Алекс и Клайв, ухаживают за тобой! Кстати, в свое время на Марту тоже заглядывались мужчины, но единственный человек, которого она по-настоящему любила, сидел сейчас рядом с нею, и это тоже было здорово.

Вернулся мистер Келлауэй, который провел весь день в обществе своего старого друга. У Марты едва не разорвалось сердце, когда пришла пора прощаться с Карло и детьми и, разумеется, с лучшей подругой Кейт. Марта махала вслед удаляющемуся автомобилю до тех пор, пока у нее не заболела рука, а Лили и Джорджи махали ей в ответ, глядя в заднее стекло машины.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Кейт высадила Карло и детей в Кингз-корт, думая о том, какое все-таки это неприятное место. Марта заслуживала большего. Трезвый, Карло производил приятное впечатление, а вымывшись и побрившись, оказался весьма привлекательным мужчиной. Судя по довольно-таки нечеткой свадебной фотографии, помещенной вчера в «Ланкашир пост», они с Мартой были красивой парой.

Что касается Алекса, то он был потрясающе красив. Однако же Кейт он нравился гораздо меньше серьезного и умного Клайва, который мог быть чертовски обаятельным, когда хотел. Во время прогулки по парку в Бирмингеме Клайв спросил у нее, может ли он пригласить ее на ужин, когда путешествие Марты завершится и он вернется в Ливерпуль. Естественно, Кейт ответила согласием. Но потом, позже, Алекс тоже пригласил ее на ужин. Хотя Кейт и не собиралась этого делать, но она приняла и его предложение и теперь чувствовала себя настоящей сиреной.

В гостинице в Бирмингеме Клайв и Алекс поселились в одном номере. Оба сидели на своих кроватях, обсуждая планы на следующую неделю. Завтра, в понедельник, в их газетах появится не только фотография Марты на ступеньках ратуши в Вулвергемптоне, но и совместная статья о злоключениях, которые ей довелось пережить в полиции. Утром у них будет достаточно времени, чтобы купить свежие номера обеих газет перед тем, как отправиться в Уорик.

— Нам, пожалуй, следовало показать Марте эту статью, — сказал Клайв и поморщился. — Она получилась очень личной. Мы должны были поинтересоваться мнением Марты, прежде чем передавать материал в печать. Но все дело в том, что она могла бы запретить публикацию. Что бы мы делали тогда?

— Я тоже думал об этом. — Алекс наморщил нос, показывая, что пребывает в затруднении. — Мы манипулируем ею, а это нечестно.

— Марта знает обо всем. Она сама сказала об этом несколько дней назад, когда мы остановились в одной из гостиниц. Как называлось то место? Не помните? По большей части, я не ориентируюсь в здешних краях.

— Это было вскоре после того, как мы уехали из Коулторпа, — немного подумав, сказал Алекс, — но до того, как Марта расстроилась, что ест нормальную пищу. Она еще рассердилась на меня, когда я назвал ее старушкой. В ту ночь она просто вышла из себя, ведь мы обманом заставили ее подойти к ратуше и собравшиеся подумали, будто она пришла туда пешком.

— Правильно, — кивнул Клайв. — Помнится, это была ваша идея, а не моя, — сухо добавил он.

— Именно так, — согласился Алекс. — Но вскоре после этого она попала в лапы к негодяям-полицейским. И с тех пор сама не своя.

Молодые люди помолчали.

— Мы с вами тоже не ангелы, — заключил Алекс. — Быть может, это оттого, что мы репортеры и главное для нас — материал для статьи.

Клайв поднял кружку с какао, которую заказал в ресторане.

— За материал для статьи! — провозгласил он шутливый тост.

— За материал! — отсалютовал в ответ Алекс. Вновь воцарилось недолгое молчание, после чего он продолжил: — Полагаю, для Марты можно сделать исключение. Давайте прекратим манипулировать ею.

— Согласен. — Клайв вновь приподнял свою кружку. — Кроме того, на мой взгляд, пора перестать затягивать путешествие. Предлагаю пропустить Уорик.

— Прошу прощения, старина, но мы не можем этого сделать. Завтра в ее честь там будет устроен прием. Но вот что я вам скажу… — Алекс слез с кровати и подошел к столу, чтобы взглянуть на карту. — После приема давайте-ка поедем прямиком в Оксфорд, где Марта сможет хорошенько отдохнуть, а на следующий день отправимся в Лондон. Она устала и измучилась, так что, по-моему, с нее хватит странствий и речей. — Он вновь забрался под одеяло. — Что скажете?

— Голосую обеими руками «за».

Статьи начинали повторяться, как и речи Марты. Кроме того, она действительно устала.

— Давайте так и сделаем.

— Кейт тоже согласна.

Клайв нахмурился. Он даже не подозревал, что Кейт и Алекс успели поговорить.

— Вот как?

Алекс кивнул.

— Совершенно верно. Не возражаете, если я выключу лампу?

— Валяйте.

— Спокойной ночи, старик, — весело проговорил Алекс.

— Спокойной ночи, — ответил без особой радости Клайв.

Через пять минут он допил свое какао, и оба молодых человека с чистой совестью заснули.

Едва сойдя вниз, Беренайс Декстер попросила экономку послать кого-нибудь купить для нее свежий номер «Манчестер гардиан».

— Но с минуты на минуту разносчик принесет «Таймс», — напомнила ей экономка.

— Я знаю, миссис… э-э… но, видите ли, сейчас мне нужен номер «Манчестер гардиан», — пояснила Беренайс. Она вела себя со слугами неизменно вежливо, никогда не выходила из себя, но не могла запомнить их имен, вне зависимости от того, сколько они у нее проработали.

Она вплыла в столовую в своем кораллово-розовом утреннем платье и шлепанцах, налила себе крошечную чашечку кофе и присела за стол в ожидании, пока ей принесут газету.

Когда перед нею оказался свежий номер «Манчестер гардиан», Беренайс нетерпеливо раскрыла его на третьей странице и нашла то, что искала. Статья называлась «Дорога Марты», а под заголовком мелким шрифтом было набрано: «Клайв Декстер и Алекс Скотт».

Она оперлась подбородком на скрещенные руки и удовлетворенно вздохнула. Но настроение у нее упало, когда она прочла статью о злоключениях Марты в полицейском участке, написанную сыном и тем самым репортером. Тем не менее она была счастлива видеть фамилию сына в одной из самых уважаемых газет страны. Двое других ее детей как раз приехали домой на пасхальные каникулы. Она непременно покажет статью Гаю, как только он проснется, а потом и Веронике, когда та вернется из Северного Уэльса, где она сейчас гостит у друзей. Они тоже будут очень рады.

В столовую вошел ее супруг, Джеффри, проворчал что-то неразборчивое и направился прямиком к столу для закусок, на котором был сервирован плотный завтрак. Он заправил салфетку себе за воротник, отчего та стала похожа на детский слюнявчик, — ужасная привычка представителя рабочего класса, подумала Беренайс, — и набросился на еду с такой яростью, словно это был противник, которого следовало уничтожить.

— Что это вы читаете? — полюбопытствовал он спустя некоторое время.

— Газету, дорогой.

— Вот как! Обычно вы предпочитаете забивать голову дурацкими журналами мод.

— Вы имеете в виду «Вог»? Джеффри, но он совсем не дурацкий, — заверила мужа Беренайс. — В нем встречаются серьезные и разумные статьи, которые понравились бы даже вам. — А еще ей нравилось читать «Панч» [42]. Журнал буквально сочился едким юмором и традиционно содержал много политической сатиры и карикатур. Джеффри не знал, что она читает его. Беренайс обнаружила, что ей намного легче жить с мужем, пока он считает ее никчемной дурочкой. — Сегодня, однако, — продолжала она, — я читаю газету, в которой опубликована статья нашего дорогого Клайва. — Она знала, что ее слова вызовут у него раздражение. Супруг полагал, что, будучи его женой, она должна во всем следовать его примеру и всячески выказывать недовольство их старшему сыну.

— «Ланкашир пост»? — пренебрежительно хмыкнул он. — Это газетенка местного пошиба, которая печатает столь банальные и скучные материалы, что ее не стоит и читать. Какие сногсшибательные новости она приготовила для своих читателей сегодня утром? У какого бедняги задымил камин или украли колесо от велосипеда?

— Я читаю отнюдь не «Пост», а «Манчестер гардиан», — сообщила мужу Беренайс. — Клайв и еще один молодой человек стали авторами серии репортажей, которые вызвали большой интерес по всей стране. — Последнее утверждение она выдумала, хотя это вполне могло быть правдой.

Джеффри нахмурился. Желток яйца, которое он намеревался съесть, капнул ему на салфетку, отчего та стала еще больше похожей на детский слюнявчик.

— Откуда вы знали, что статья появится в сегодняшнем номере? — негодующе фыркнул он.

— Вы могли этого не заметить, но Клайва вот уже неделю нет дома. Все это время он очень медленно продвигается к Лондону вместе с одной леди по имени Марта Росси, настоящей героиней, и каждый вечер звонит мне, чтобы рассказать, как у него идут дела. — Она встала, оставив газету раскрытой на третьей странице. — Вы сами можете прочесть статью, только не выбрасывайте ее. Мне бы хотелось, чтобы Гай с Вероникой тоже взглянули на нее. Я уверена, что они будут гордиться Клайвом так же, как и я.

Она вышла из комнаты. Джеффри быстро завершил процесс поглощения пищи, после чего взял газету в руки и прочел очередной репортаж из серии «Дорога Марты».

Недурная идея, решил он немного погодя, превратить статью в нечто вроде дневника. Каким бы ярым сторонником войны он ни являлся, все-таки отправлять четырнадцатилетних мальчишек на фронт — это уже чересчур. Следовало признать, что поступок этой женщины, Марты, привел его в восхищение. Что до полиции, то с них следовало содрать шкуру живьем.

С улицы донесся троекратный гудок автомобиля. Сигналил Томас, слуга, выполнявший всю тяжелую работу по дому, а также обязанности шофера. Джеффри надел шляпу, подхватил портфель, сунул под мышку «Таймс» и вышел наружу.

Садясь в свой «даймлер», он попросил Томаса остановиться у ближайшего газетного киоска и купить свежий номер «Манчестер гардиан». Сегодня вечером он покажет статью в клубе. Наконец-то Клайв предоставил своему отцу повод похвастаться им.

Примерно в это же самое время Клайв и Марта выехали по направлению к Уорику. С утра над головой нависло серо-свинцовое небо и резко похолодало. Марта куталась в черную шаль, чтобы не замерзнуть.

Алекс выехал раньше, чтобы заказать для них номера в гостинице, которую им порекомендовали. Последний репортаж из цикла «Дорога Марты» сообщал, где она будет сегодня, и каким-то сверхъестественным образом ему удалось договориться с членами нескольких антивоенных обществ о том, что они встретят Марту, когда она прибудет в Уорик.

Марта выглядела на снимке очень впечатляюще. Она стояла на ступенях ратуши Вулвергемптона, вскинув руку вверх, словно призывая на бой. Ее приключения в полицейском участке были поданы так, словно ей грозила смертная казнь за измену. Клайв надеялся, что репортаж о том, как с Мартой обошлись полицейские, вызовет волну праведного гнева у читателей. Сам он, во всяком случае, был в бешенстве. Несколько экземпляров газеты он вложил в боковое отделение своего саквояжа, а затем спрятал его в багажник автомобиля. Он покажет Марте статью, как только она попросит его об этом.

Первые несколько миль они вообще не разговаривали. Клайв заподозрил, что Марта вновь переживает разлуку с семьей, с которой она провела весь вчерашний день. Муж и дети отправились домой, и она уезжает от них все дальше и дальше.

Чтобы растопить лед, Клайв стал расспрашивать ее о муже, о том, чем он занимается, хотя прекрасно знал, что за последние десять лет Карло и палец о палец не ударил. Об этом Клайву рассказывала Кейт. По ее словам, он был жалким неудачником и неряхой, проводившим целые дни в пьяном угаре, предоставив Марте содержать и себя, и детей.

Но Марта совершенно по-другому описала происшедший с Карло несчастный случай, после которого он утратил возможность работать. Так что у Клайва появился лишний повод еще сильнее уважать Марту, в том числе и за то, что она готова была до конца защищать своего никчемного — опять же, по мнению Кейт, — супруга. Верность всегда вызывала у Клайва восхищение.

— Карло собирается найти себе работу на одном из заводов по производству боеприпасов, — продолжала свой рассказ Марта. — Он говорит, что там платят просто сумасшедшие деньги. Будет здорово, если у нас вновь появится свой маленький домик! — Она искоса взглянула на Клайва. — Знаете, а ведь у нас когда-то был свой дом. Мы не всегда жили в Кингз-корт. У нас был чайный сервиз и смена постельного белья.

— Будем надеяться, что вскоре все это появится у вас снова, Марта. — Он всем сердцем хотел, чтобы его слова оказались пророческими.

— Я тоже на это надеюсь. — Но ее голосу недоставало уверенности. — Ой, а это что такое?

Они находились в сельской глуши и только что проехали чудесную старинную деревушку под названием Ноул. Прямо впереди, у ворот какого-то явно старинного, хотя и невидимого с дороги особняка стоял седовласый мужчина, держа в руках картонку, на которой крупными буквами было написано: «Миссис Росси, пожалуйста, остановитесь».

Клайв послушно нажал на тормоза, вылез из автомобиля и подошел к старику.

— Здравствуйте.

— Миссис Марта Росси? — осведомился тот. Он выглядел таким же древним, как и деревушка, его колени странным образом вывернулись внутрь. Лицо старика было похоже на высохшую морщинистую маску.

— Да, вон там, в машине, сидит миссис Росси, — подтвердил Клайв.

— Мы надеялись, что вы поедете этой дорогой, сэр. — А вот голос у старика оказался на удивление молодым. — Ее светлость непременно хотела поговорить с миссис Росси.

— О чем? — с подозрением поинтересовался Клайв. — И кто такая «ее светлость»? — Он не желал, чтобы Марта подверглась новым физическим оскорблениям.

— Ее светлость, леди Керри, является наследницей графа Уорика. Она хотела бы поблагодарить миссис Росси за то, что та отправилась в путь, а также выразить ей свое сочувствие по поводу того, как с ней обошлись в полиции и как поступил с нею человек с ведром воды. — Склонившись в легком поклоне, старик, похоже, испытал нешуточные трудности, выпрямляясь. — Меня зовут Уолтер Батлер [43], сэр, и, пожалуй, неудивительно, что я в конце концов стал дворецким лорда Керри, когда был еще совсем молодым.

— Леди Керри выйдет сюда, чтобы повидаться с миссис Росси, или же нам следует подняться к ней? — быстро спросил Клайв, опасаясь, что если Уолтера Батлера не остановить, то он еще долго будет рассказывать им историю своей жизни.

— Ее светлость приближается к столетнему юбилею, и она уже много лет лишена возможности передвигаться самостоятельно. Если вы будете так любезны» сэр, что поставите свой автомобиль на подъездную аллею, я отведу вас к ней.

Подъездная дорожка оказалась короткой и обрывалась у входа в роскошный особняк, по обеим сторонам которого тянулся узкий парк, находящийся в запустении. Он сплошь зарос сорняками и травой. Некогда элегантный бельведер рассыпался в прах, а из фонтана, почерневшего от старости, медленно сочилась вода вместо того, чтобы радостной сверкающей струей устремляться ввысь.

По словам Уолтера, некогда семейству Керри принадлежали пятьдесят акров земли, но «присяжные распродают ее понемножку, чтобы ее светлость могла содержать оставшуюся часть имения. Теперь земли на продажу не осталось вовсе, и одному Богу известно, что будет с ее светлостью, когда придется продать и дом».

Леди Габриэлла Керри всматривалась в лицо Марты. Ее голубые глаза выцвели от старости, и взгляд блуждал, словно она почти ничего не видела. На ее лице не было ни морщинки. Бледная, восковая кожа была так туго натянута на скулах, что казалась прозрачной.

— Вы очень храбрая женщина, дорогая моя, — прошептала ее светлость, — раз отважились отправиться пешком в Лондон только для того, чтобы доказать свою правоту.

— Храбрая? — Марта тоже говорила шепотом. — Нет, отнюдь. Говоря по правде, я очень глупа и, скорее всего, просто выставляю себя на посмешище. Меня можно назвать какой угодно, только не храброй. Кроме того, мне почти не приходится идти пешком. По большей части меня везут на автомобиле.

— Нет-нет, вы очень храбрая, дорогая моя. Я восхищаюсь вами. — Миледи лежала на софе, укрытая покрывалом из темно-зеленого бархата с густой золотой бахромой. Материал был старым и изношенным, а бахрома осыпалась и потускнела. Комната выглядела вполне под стать своей хозяйке, с ветхой мебелью, прохудившимися портьерами на окнах и зеркалами, отчаянно нуждавшимися в амальгамировании [44]. В канделябрах, покрытых паутиной, недоставало украшений, а узор на ковре практически не просматривался. Словом, окружающая обстановка выглядела еще более старой, чем сама миледи.

— Когда вы должны родить? — прошелестела она. — В газете написано, что вы ждете ребенка. В мое время ни одна женщина не могла даже помыслить о том, чтобы сообщить в газетах о своем положении. И как только беременность становилась заметной, мы оставались дома, запертые в четырех стенах.

— Где-то в конце июня, — ответила Марта.

— Прежде чем вы уйдете, Уолтер вручит вам подарок для ребенка. — Взгляд миледи устремился на дворецкого. — Принесите мне серебряную крестильную ложечку из бюро в кабинете его светлости, — распорядилась она. — И один из тех шотландских набивных пледов, которые мы с его светлостью привезли из Эдинбурга после нашей серебряной свадьбы. Он явно пригодится миссис Росси в автомобиле. — Миледи протянула Марте руку, но ее пожатие было слабым и безжизненным. — Уолтер прочитал мне вашу историю. Вы задали перца этим ужасным полицейским!

Марта взглянула на Клайва. Тот ответил:

— Миссис Росси высказала им все, что она о них думает. — Ему явно не терпелось поскорее удрать отсюда, однако Марта не имела ни малейшего желания уходить, пока старая леди не скажет ей все, что хотела.

Но ее светлость заснула. Нежная голубая кожа век оказалась ярче цвета ее глаз. Дыхание миледи было легким, как взмах крыльев бабочки.

— Следует ли мне разбудить ее, чтобы поблагодарить? — спросила Марта Уолтера, который как раз вернулся в комнату.

— Будет лучше, если вы не станете тревожить ее, миссис Росси, — посоветовал дворецкий. — Миледи спит очень мало, так что каждая минута отдыха поистине бесценна.

— Надеюсь, она не сочтет меня невоспитанной, если я уйду.

— К тому времени как ее светлость проснется, она может вообще забыть, что вы здесь были. Не исключено, что чуть позже сегодня или к концу недели она вспомнит об этом, но ее светлость совершенно определенно не заметит, что вы забыли… попрощаться.

Они вышли из особняка через холл. По обе стороны от гигантской входной двери высились полуголые мраморные женщины.

— Ее светлость хотела поговорить со мной о чем-то конкретном? — обратилась Марта с вопросом к Уолтеру. Голос ее жутковатым эхом прокатился под высокими сводами помещения.

— О Женской Прогрессивной партии, — ответил Уолтер.

Клайв с любопытством взглянул на старика.

— Никогда о ней не слышал, — признался он.

— Эту партию создали ее светлость с друзьями и поддерживали на протяжении сорока лет, — с гордостью заявил Уолтер. — Одно время партия насчитывала сотни членов, но потом здоровье миледи пошатнулось, к тому же в это время о себе уже заявили суфражистки… Однако именно леди Керри первой выдвинула требование предоставить женщинам право голоса, причем задолго до суфражисток.

— Очень интересно.

Клайв под руку вывел Марту через переднюю дверь и направился к автомобилю, а Уолтер вручил ей набивной шотландский плед и маленькую коробочку, обтянутую бархатом.

Марта поблагодарила его, поцеловала на прощание, и они уехали.

Как только они оказались за воротами, она потребовала, чтобы Клайв остановил машину.

— Вы забыли что-нибудь? — удивленно поинтересовался он.

— Нет, я хочу положить этот плед в шкаф позади.

— Какой шкаф позади, о чем вы говорите? — Клайв недоумевал все сильнее.

— В задней части автомобиля, глупый вы мальчишка, там, где лежат чемоданы. — Марта даже покачала головой, поражаясь его тупости.

— Вы имеете в виду багажник?

— Может быть, и так.

— Да, пожалуй, именно так, — процедил Клайв. — Но почему я обязательно должен остановиться, Марта?

— Чтобы я могла положить туда плед. Он весь изъеден молью. Вот, посмотрите, тут кругом личинки. Нам ведь не нужна моль в машине, верно?

— Просто возьмите и выбросьте его в окно.

— Чтобы Уолтер подобрал его? Это было бы крайне грубо с моей стороны, Клайв, — рассудительно возразила она.

Он затормозил и стал ждать, пока Марта уложит плед в багажник.

— Что будем делать, если здесь заведется моль? — поинтересовался он у Марты, когда она вернулась в салон.

— Купим в Уорике нафталиновые шарики.

— Ух! — Клайв вытер лоб. — Рад слышать. Ваши слова доставили мне несказанное облегчение.

Алекс поджидал их там, где и обещал, в фойе гостиницы «Лебедь», расположенной в самом центре Уорика, очередном старинном городке с массой великолепных зданий.

Не успели Клайв с Мартой войти в гостиницу, как сияющий Алекс увлек их назад на улицу.

— Вы не представляете, — возбужденно заговорил он, — но «Таймс», «Мэйл», «Лондон ивнинг стандард» и несколько местных изданий заинтересовались нашим репортажем «Дорога Марты». — И он пылко расцеловал Марту в обе щеки. — В зале собраний «Сильверсмит», он сразу за углом, вас ждут репортеры, чтобы задать несколько вопросов, и с ними еще несколько человек.

Когда Марта перешагнула порог, в зале раздались приветственные крики и аплодисменты. Впервые в жизни она покраснела, оказавшись в окружении людей, которым, казалось, только и надо было, что коснуться ее или послать ей воздушный поцелуй, как поступали те, кто не мог пробраться к ней вплотную. Ее подхватили и понесли к небольшой сцене в дальнем конце зала; собравшиеся вдруг умолкли, ожидая, когда она заговорит.

Марта откашлялась.

— Надеюсь, вы не думаете, что в такую даль я добралась пешком, — начала она наконец. — Мне не по душе мысль о том, что приходится обманывать честных людей. В самом начале я действительно была уверена, что смогу дойти до самого Лондона, но тогда я не понимала, как это далеко. Не успела я пройти и пару миль, как ноги отказались держать меня. Я сидела на камне неподалеку от Ливерпуля, когда появился Клайв на своем автомобиле и подвез меня до Честера. И с тех пор Клайв постоянно оказывается рядом в нужный момент…

Вопреки обыкновению Клайв, всегда предпочитавший оставаться в тени, вспрыгнул на сцену и обнял Марту.

Все присутствующие засмеялись и радостно захлопали в ладоши.

— Вы одна на миллион, — крикнул кто-то. Марта ощутила, как атмосфера постепенно накаляется.

— У меня сын сражается во Франции! — гневно выкрикнула какая-то женщина. — От всего сердца благодарю вас, миссис Росси, за то, что вы делаете, привлекая внимание правительства к бойне, которая там разыгралась.

— Неужели вы полагаете, что правительству ничего не известно? — подала голос другая женщина. — Марта дает им понять, что и мы, широкая общественность, знаем, что происходит, что мы не тупые идиоты, которыми они нас считают. Что у нас тоже есть мозги.

— И получше, чем у них, — добавил какой-то мужчина.

— Каково это, Марта, провести ночь в тюрьме в Вулвергемптоне?

— Это было ужасно! — Марта содрогнулась.

— Что вы скажете премьер-министру, когда доберетесь до Лондона?

— Не знаю, — призналась она. — Я еще не думала об этом. Придется подождать и посмотреть, какие чувства я буду испытывать в тот момент.

Она гордилась собой и наслаждалась вниманием, восхищением и яркими вспышками, означавшими, что ее фотографируют. Она радовалась только что обретенной способности не теряться перед лицом толпы. И вдруг Марта поняла, что совершенно забыла о своем дорогом, любимом сыне, которого ей так не хватает. Откровенно говоря, она не вспоминала Джо вот уже целый день. Вместо этого она сидела в машине Клайва, восторгаясь старинными домами, или навещала пожилую женщину, которую именовали «ее светлостью». А теперь красовалась перед собравшимися, купаясь в лучах славы.

Нет, так не годится. И Марта поступила так, как подсказывало ей сердце, — она упала на колени и разрыдалась. Вокруг засверкали вспышки — ее фотографировали вновь и вновь. Толпа дружно вздохнула, и кое-кто из собравшихся заплакал вместе с нею.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

На следующее утро, еще до рассвета, Марта потихоньку вышла из гостиницы в Уорике и зашагала по дороге к Оксфорду. Небо над головой переливалось всеми оттенками красного, но Марта, в своем нынешнем состоянии, никак не могла решить, хорошо это или плохо.

После некоторых раздумий она решила, что такое небо предвещает дурную погоду, поскольку красный цвет выглядел зловеще. Марта упорно смотрела себе под ноги, а когда все-таки подняла глаза, то увидела, что небо стало темно-серым, и только на горизонте была алая полоска. Там, несомненно, вставало солнце, хотя Марта сомневалась, что оно сумеет пробиться сквозь такую серую пелену. Запели птицы, но как-то неуверенно и робко, словно были измучены и испуганы так же, как и она.

Марта чувствовала себя несчастной и жалкой. Завтра она будет в Лондоне, и это страшило ее больше всего на свете. Зачем она вообще отправилась в путь? Сейчас ей хотелось только одного — вновь оказаться в Кингз-корт, где Лили и Джорджи скоро начнут собираться в школу. Сама она отправилась бы на работу на фабрику «Паруса и мешки Акермана», Карло храпел бы в постели, а Лондон оставался бы городом, о котором она знала лишь понаслышке.

Но ведь такойКарло ей не нужен, верно? Если бы она не поручила ему присматривать за детьми, он бы по-прежнему бродил по Ливерпулю, каждый вечер напиваясь до беспамятства. Или нет? В последнее время он, похоже, все-таки пытался начать новую жизнь.

Ребенок, сердясь на то, что его безжалостно разбудили в такую рань, затеял грубую игру в футбол у нее в животе, а чемодан оттягивал руку, и его ручка больно впивалась в ладонь. Хозяйственную сумку, которую Марта взяла с собой из дому, носить было легче, хотя бы потому, что ее можно было перебросить через плечо, когда она становилась чересчур тяжелой. Но теперь у нее было в два раза больше одежды, чем в начале пути, и обновки просто не влезли бы в старую сумку. Ноги болели, и прошлой ночью Марта вновь не сомкнула глаз.

— Проклятье! — обругала она живую изгородь, деревья и утомленных птиц. Дома, выстроившиеся вдоль дороги в начале пути, постепенно остались позади, так что она даже не заметила этого.

Мимо промчался автомобиль и остановился в нескольких футах впереди. Из него вышел Клайв. С непроницаемым лицом он обошел автомобиль и распахнул дверцу со стороны пассажирского сиденья. Когда Марта подошла к нему, он взял у нее из рук чемодан и сунул его в «шкаф» в задней части машины, пока она взбиралась на сиденье. Никто из них не проронил ни слова.

Они проехали несколько миль, прежде чем Клайв заговорил.

— Теперь с вами все в порядке? — Он явно видел, что Марта чувствует себя не в своей тарелке.

— Что заставляет вас думать, будто я была нев порядке? — сердито проворчала она.

— Полагаю, именно поэтому вы встали до рассвета, проигнорировали завтрак и отправились в путь в гордом одиночестве, не сказав об этом ни единой живой душе. И я даже готов был предположить, что вы провели еще одну ночь в полицейском участке.

— Это не смешно, — огрызнулась она.

— А я и не шучу. Я действительно подумал, что с вами что-то случилось. Кстати, мне говорили, что вчера вечером кто-то бросил кирпич в окно полицейского участка в Вулвергемптоне. — Клайв коротко рассмеялся. — На нем было написано: «Это за Марту».

— И это тоже не смешно, — фыркнула она. — Что же касается прошлойночи, то она была ужасной, учитывая, что я грохнулась на колени в общественном месте, в зале для собраний, выставив себя на посмешище. Я заставила людей плакать, хотя мне никогда не хотелось, чтобы из-за меня плакали или били стекла.

— Марта, — строго проговорил Клайв, — когда я увидел фотографию Джо, мне самомузахотелось расплакаться. Вы идете в Лондон не только ради себя самой, а и ради тех мужчин и женщин, которые тоже ненавидят эту проклятую войну, но у которых недостает времени, или мужества, или возможностей, или силы воли, чтобы пройти этот путь самим. Вы, конечно, можете сомневаться, что делаете это и для них тоже, зато они в этом уверены. — Его голос смягчился. — Вами восхищаются все, включая меня. — Она бы смутилась, если бы он рассказал ей, насколько сильно привязался к ней.

Марта обдумала его слова и, должно быть, решила, что он говорит правду, поскольку вместо ответа лишь поинтересовалась, куда подевался Алекс.

— Он еще в гостинице, доедает завтрак за всех нас, обжора.

— А вы что же, помчались за мной на голодный желудок?

— У меня маковой росинки во рту не было, — скорбно ответил Клайв.

— Мне жаль, что я ушла ни свет ни заря. — Она рассеянно покачала головой. — Я всего лишь решила, что пришло время хоть что-нибудь сделать самой. Мне порядком надоело подчиняться.

— Ну и как, вы избавились от этого ощущения?

Марта фыркнула и скривилась.

— Не думаю, что это имеет какое-либо значение. Я была бы рада вновь оказаться дома. — И она погрузилась в задумчивое молчание.

Клайв не стал говорить ей о том, что дома ее ждут большие перемены. Репортеры одной из газет выяснили, что под псевдонимом «Мистер» скрывается Дариуш Бэйг, которого за совершение нескольких преступлений разыскивала полиция Персии, страны, где он родился. Клайв не имел к этому расследованию никакого отношения. Но нашелся ушлый репортер, который счел нужным покопаться в прошлом Мистера, и теперь несколько газет подняли из-за этого шум, надеясь опорочить Марту. Отнюдь не все средства массовой информации одобрительно относились к тому, что она делает. Кое-кто из репортеров решил воспользоваться тем фактом, что ее босс оказался преступником, и очернить репутацию самой Марты. Но пока что она даже не подозревала об этом. Судя по тому, что она рассказывала о Мистере, он казался хорошим человеком. А теперь его, скорее всего, депортируют из страны. Хотя с точки зрения закона все выглядело безупречно, моральная сторона дела оставляла желать лучшего.

Клайв взглянул на отрешенное лицо Марты, съежившейся на сиденье.

— Хотите, я развернусь и отвезу вас обратно в Ливерпуль прямо сейчас? — предложил он, заранее зная, что она откажется.

Она мгновенно выпрямилась и расправила плечи.

— Не говорите глупостей, — исполненным невыразимого презрения голосом произнесла Марта. — Можно подумать, я могу отступить и вернуться назад! Мы ведь завтра будем в Лондоне, верно?

Клайв кивнул.

— Думаю, к концу недели все завершится.

— А Оксфорд, какой он? — спросила Марта.

Клайв ответил, что не имеет ни малейшего представления.

— Мне не приходилось бывать ранее в этих местах, через которые мы проехали, за исключением Честера. Так что я здесь впервые, так же как и вы.

Он подумал о том, как было бы здорово вновь оказаться здесь после того, как закончится война, да еще вместе с Кейт, если она, конечно, согласится поехать с ним. Мысли молодого человека приняли другое направление. Согласится ли Кейт выйти за него замуж, родить ему детей и прожить с ним до конца своих дней?

— Может быть, остановимся и перекусим? — предложил Клайв, когда впереди показалась старая гостиница — бывший постоялый двор.

— Да, пожалуйста, Клайв. Мой желудок думает, что мне перерезали горло, и я умираю, так хочу выпить чашечку чая.

Они еще не успели позавтракать, как показался Алекс, заметивший припаркованный автомобиль Клайва. Он заказал себе оладьи и принялся напевать «Когда-нибудь» [45], ожидая заказ.

— Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела, — напомнила ему старую пословицу Марта.

— Я уже съел целых три завтрака, — похвастался Алекс.

— В таком случае вас стошнит еще до чая.

В Оксфорде они провели мирный и спокойный день. В утренней статье не было ни слова о том, где остановится Марта, там всего лишь упоминалось, что она немного отдохнет, прежде чем отправиться к заключительной цели своего путешествия — в Лондон.

Отель оказался не таким роскошным, как те, в которых они останавливались раньше. Марта не выказала ни малейшего желания любоваться достопримечательностями, но сказала, что не откажется посмотреть город как-нибудь в другой раз.

— Хотя, скорее всего, такой возможности у меня не будет. Когда война закончится, я бы хотела съездить во Францию на могилу нашего Джо. Я принесу ему самый большой букет, какой только смогу найти. И после этого я больше никогда не покину пределы Ливерпуля.

После ужина они вернулись в пустое фойе, и Алекс принес Марте стакан портвейна с лимоном.

— Что будет завтра? — поинтересовалась она у Клайва.

— Я отвезу вас на Даунинг-стрит, где вы постучите в двери дома под номером десять, — вновь сообщил он ей.

— Вот так просто? — Марта пришла в ужас, и лицо ее побелело.

— Да. — Он не стал говорить ей, что пункт ее назначения и время прибытия, «Даунинг-стрит, 10, в полдень», были упомянуты в очередном репортаже из цикла «Дорога Марты», который они с Алексом написали сегодня днем. Алекс уже передал текст по телефону в редакцию «Гардиан» в Манчестере, а оттуда статья отправилась к Эдгару Гендерсону в «Ланкашир пост». Вместо одной фотографии репортаж будет сопровождаться целой серией снимков, сделанных за все время путешествия.

— А что я скажу, когда кто-нибудь откроет дверь дома номер десять? — Марта сосредоточенно грызла ноготь большого пальца. Похоже, она не собиралась одним глотком осушать половину стакана горячего портвейна с лимоном, но это вышло случайно, и теперь она закашлялась.

— Скажете им, зачем вы пришли. — Клайв наклонился к ней и взял ее за руку. Он чувствовал, что она вся дрожит. — Что вам нужно повидаться с премьер-министром.

— Я забыла, как его зовут.

Алекс пожал ей другую руку.

— Герберт Асквит. Он производит впечатление славного парня.

— Производит впечатление славного парня, — эхом откликнулась Марта. — А что, если он велит мне убираться прочь?

Молодые люди переглянулись и заулыбались. Затем Клайв пожал плечами и сказал:

— Полагаю, есть вероятность, что у него не найдется для вас времени, собственно, его вообще может не оказаться на месте. Но вы можете оставить ему письмо, в котором расскажете о Джо и о том, что премьер-министр должен принять все меры для того, чтобы четырнадцатилетним мальчишкам не разрешали вступать в армию, не говоря уже о том, чтобы отправлять их на фронт.

Марта неуверенно кивнула.

— Хорошо, сегодня я выучу слова наизусть перед тем, как лечь спать. А лучше пойду-ка я лягу прямо сейчас. — Она встала и погладила по щеке сначала Алекса, потом Клайва. — Да хранит вас Господь, мои дорогие мальчишки, — негромко произнесла она. — Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня за последнюю неделю.

И она ушла. Дверь за ней закрылась, и Клайв смахнул с ресниц непрошеную слезу.

— Ты несносен, Клайв Декстер, — прерывающимся голосом пробормотал Алекс. — Все из-за тебя! Я готов расплакаться, как ребенок.

Молодые люди вполне могли расчувствоваться и пролить слезинку-другую, но в это самое мгновение входная дверь распахнулась и чей-то голос прокричал:

— Ни за что на свете я не могла пропустить триумф Марты в Лондоне! Папа узнал из газет, где вы остановились, и сразу же забронировал номер и для меня. Я приехала на поезде. А где же Марта?

— Кейт! — Клайв откинулся на спинку кресла, чтобы не упасть от изумления. — Ради всего святого, что вы здесь делаете?

— Я только что объяснила вам. — Кейт звонко рассмеялась при виде удивления, написанного у него на лице. — Я не могла пропустить великий день Марты. Так где же она?

— Пошла спать, — сдавленным голосом ответил Клайв.

— В таком случае я загляну к ней, чтобы пожелать спокойной ночи.

— Не нужно. — Алекс вскочил со своего места и загородил ей дорогу. — Марте действительно нужно хорошенько отдохнуть перед завтрашним днем.

Кейт, похоже, растерялась.

— Но я ненадолго, — запротестовала она.

— Она, наверное, уже спит, — вмешался Клайв.

— Ну, хорошо. — Кейт пожала плечами и села. — Пока я ехала на поезде, я набросала пару строк. Полагаю, последний репортаж о «Дороге Марты» мы можем написать втроем.

—  Нет!— одновременно вскричали Клайв и Алекс.

— Почему нет? — голос девушки дрожал от ярости.

— Потому что это нашаработа, и нам за нее платят. — До чего же несносная девица, с раздражением подумал Клайв.

— Правильно. — Алекс кивнул головой в знак согласия.

Кейт окинула обоих негодующим взглядом, выхватила из сумочки блокнот в ярко-красной обложке и принялась что-то торопливо писать в нем.

Мужчины некоторое время с подозрением смотрели на нее, а потом Алекс деланно зевнул и заявил:

— Пожалуй, и мне пора баиньки.

— Я тоже пойду лягу. Но сначала закажу чашку какао. Хотите что-нибудь выпить, Кейт?

— Да, пожалуйста, Клайв. — Она продолжала что-то быстро писать и ответила, не поднимая головы. — Чашку горячего молока, если можно.

— Я попрошу, чтобы ее принесли вам в номер.

— Благодарю вас. Спокойной ночи.

— Женщины, — многозначительно проговорил Клайв, когда они с Алексом поднимались наверх. — Никогда их не пойму.

— Я тоже, старик, я тоже.

На следующее утро Кейт позволила убедить себя, хотя и с большой неохотой, что в Лондон ее отвезет Алекс. Клайв хотел, чтобы сегодня Марта сама составила мнение о происходящем, без громогласных заявлений Кейт по любому поводу.

После долгой поездки в Лондон, во время которой Марта практически не раскрывала рта, она вдруг пробудилась к жизни, едва они въехали в столицу, серую и величественную. Повсюду кипела жизнь, отплевываясь дымом. В дорожном движении забавно сочетались признаки старого и нового: ручные тележки, запряженные лошадьми повозки, омнибусы с открытым верхом и автомобили последней марки. Казалось, путешественники угодили в самое сердце деловой суеты.

— Что это? — то и дело восторженно вскрикивала Марта, тыча пальцем в какое-нибудь грандиозное здание. По большей части Клайв не знал, что ответить. Его знакомство с Лондоном ограничивалось Южным Кенсингтоном, где находилась квартира Декстеров, и Уэст-Эндом, где они бродили по магазинам и обедали в любимых ресторанах его родителей. Он также знал, как выглядит Букингемский дворец, Тауэр и Трафальгарская площадь… и все.

Но это не имело особого значения, потому что Марта и не ждала от него ответа, успевая переключиться на следующую достопримечательность.

— А что это? Чья это статуя? Кто здесь живет?

— В Ливерпуле тоже есть несколько прекрасных зданий неподалеку от пристани Пиэр-хед, — напомнил ей Клайв, уязвленный тем, что она настолько увлечена Лондоном, хотя всю жизнь прожила в великолепном городе, пусть и не столице. — Например, Сент-Джордж-Холл, одно из самых знаменитых зданий в Европе.

— В самом деле? — Марта, похоже, удивилась. — Пожалуй, я схожу туда и рассмотрю его повнимательнее, когда вернусь домой.

«А она сегодня выглядит очень привлекательно», — решил Клайв, глядя на ее коричневое цветастое платье, привезенное Кейт, розовые перчатки и маленькую розовую шляпку с вуалью. Утром в Оксфорде Марте пришлось выдержать настоящую битву с Алексом, который хотел, чтобы она надела старое серое платье и шаль.

— Я не стану встречаться с премьер-министром, одетая как бродяжка! — с жаром вскричала Марта.

— Однако дома вы ходите именно так, — взывал Алекс к голосу ее рассудка.

— Но ведь я сейчас не дома, верно? Я еду в Лондон. Или вы думаете, что у меня нет ни стыда, ни совести и что я не могу надеть свой лучший наряд ради такого важного события, как встреча с этим чертовым премьер-министром? Кроме того, на рынке на Грейт-хомер-стрит это платье стоит всего пару шиллингов.

— Но я хочу, чтобы премьер-министр считал вас бедной представительницей рабочего класса, — взмолился Алекс. Похоже, он уже смирился с тем, что проиграет спор, в который ввязался.

—  Я и естьбедная представительница рабочего класса, — с гордостью заявила Марта, — но от мистера Асквита мне нужно лишь, чтобы он прекратил отправлять в свою проклятую армию четырнадцатилетних мальчишек. И ему совершенно наплевать, будет на мне старая шаль или славная розовая шляпка.

Район Даунинг-стрит и прилегающие к ней улочки оказались забиты толпами людей, среди которых то и дело мелькали мундиры полицейских. Клайв не нашел места для парковки, и ему пришлось оставить автомобиль на Парламент-сквер, где они с Мартой и вышли из машины.

— Должно быть, на Даунинг-стрит что-то происходит, — заметил он. — Какая-нибудь демонстрация, наверное. Так что последний отрезок пути нам придется пройти пешком. — Он взял ее под руку. — Нервничаете?

— Я напугана до полусмерти.

— Ну, идемте. — И Клайв подставил ей руку.

Когда они подошли ближе к демонстрантам, он сразу понял, что здесь царит безрадостная, тревожная атмосфера. Почти никто не улыбался. Мужчин оказалось всего несколько человек, большинство из них были вооружены фотоаппаратами. Здесь преобладали женщины, они держали в руках плакаты с написанными на них мужскими именами: Сирил, Микки, Губерт, Чарли, Фрэнсис…

Совсем рядом с ними какая-то женщина ахнула:

— Марта!

— Она здесь! — закричала другая.

Клайв обругал себя последними словами за то, что не сообразил сразу — эти женщины пришли сюда ради Марты. Но он и подумать не мог, что их окажется так много. Внезапно их оторвали друг от друга и Марта быстро растворилась в толпе одетых в траур женщин. Время от времени среди голов и плакатов мелькала ее розовая шляпка. Клайв с удовлетворением отметил, что Марта оказалась единственной женщиной, не надевшей черное.

— Марта здесь.

Он слышал, как окружающие повторяют эти слова снова и снова.

— Иди сюда!

— Пойдем с нами, дорогая!

У нее же нет плаката! Очевидно, эти имена принадлежали мужчинам, сыновьям, братьям и отцам, дорогим и любимым, которые погибли или были ранены в этой отвратительной войне, а у Марты не оказалось с собой плаката с именем Джо, чтобы отнести его на Даунинг-стрит.

Теперь Клайв уже совершенно не представлял, в какой стороне ее искать, и не знал, куда подевались Алекс и Кейт. Он чувствовал себя совершенно одиноким и покинутым, несмотря на то, что оказался в самой гуще толпы, хотя его постепенно выталкивали на обочину, и несмотря на то, что это емупришла в голову идея описать путешествие Марты в Лондон. Ничего бы этого не случилось, если бы не он.

— Ага, вот ты где, старик. Я потерял Кейт. — Это был Алекс, выглядевший таким счастливым, что рядом с ним Клайв еще острее ощутил свое одиночество и печаль. Ну почему он не может выглядеть так же?

Но сейчас судьба Кейт его ничуть не занимала.

— У Марты нет плаката с именем Джо. — Клайв едва не плакал от отчаяния и необъяснимой ярости.

— Уже есть, я приготовил его заранее. Эй, смотри, Клайв, вон она, во главе процессии. Они вот-вот свернут на Даунинг-стрит.

— Премьер-министр там, не знаешь?

— Он едет сюда. Будет здесь примерно через час или около того, но станет ли он разговаривать с Мартой, это еще вопрос.

На Даунинг-стрит Марта стояла на тротуаре прямо напротив дома номер десять, а позади нее плотными рядами выстроились другие женщины. Еще несколько сотен демонстрантов вынуждены были остановиться на соседних улочках, поскольку сюда полиция не допустила их из соображений безопасности. На противоположном тротуаре сгрудились фоторепортеры, крича:

— Посмотрите сюда, Марта! Чуточку развернитесь вправо, милочка.

Женщины запели «Вперед, солдаты Христа». Это был протестантский гимн, слов которого Марта не знала, за ним последовала «Храните тепло домашнего очага», военная песня, а здесь было не место для военных песен.

А вдруг ее Джо слышал эту песню в свою последнюю ночь на войне, когда лежал в грязи и плакал, призывая свою мать, в ночь своей смерти? Алекс сделал для нее флажок на палке. На полотнище было написано: «Джо Росси, герой, погиб во Франции, возраст — 14 лет».

Сейчас женщины пели уже другую песню, но Марта не слышала их. Она думала о Джо, и мысли эти были настолько осязаемыми, что она сумела вообразить, будто он стоит перед нею и улыбается. Фигура сына получилась полупрозрачной, так что Марта могла видеть сквозь нее. Она протянула руку и коснулась его призрачного лица, губ, подбородка, волос. Она чувствовала его запах, ощущала его дыхание на своей коже. Марта даже обняла бы его, если бы в это самое мгновение он не растаял, хотя она по-прежнему ощущала его присутствие.

Дверь дома под номером десять отворилась, и оттуда вышел какой-то мужчина. Его приветствовали нестройные выкрики, хотя он никак не мог оказаться премьер-министром Гербертом Асквитом, внешность которого прошлой ночью описали Марте Клайв и Алекс. Этот человек обладал привлекательной, но скромной наружностью, у него были светло-каштановые волосы и приятная улыбка.

Но ведь она его знает! Марта ничуть не удивилась, когда мужчина подошел к ней, взял ее руки в свои, наклонился и тепло поцеловал их.

— Марта, — заговорил он, — я потрясен вашей храбростью и настойчивостью. Я горжусь тем, что могу называть себя вашим другом. — Это был Артур Хансон, помощник Нормана Брауна, депутата парламента от Центрального округа Ливерпуля. — Когда премьер-министр узнал о том, что мы знакомы, то пригласил меня сюда, чтобы я мог приветствовать вас на Даунинг-стрит.

— Здравствуйте, хороший мой. — Марту переполняли чувства, и она просто не могла говорить, особенно учитывая то, что рядом с нею стоял Джо и еще много-много людей, ловивших каждое ее слово.

Артур крепче сжал ее ладони.

— Премьер-министр возвращается сюда из своей летней резиденции в Чекерс-корт. Быть может, мы пройдем внутрь? Когда он прибудет, то захочет поговорить с вами наедине.

Марта уже собиралась принять его приглашение, но потом передумала.

— Нет, — решительно отказалась она. — Если не возражаете, я не стану входить в дом. Я не единственная, кто потерял родных и близких на этой Богом проклятой войне; таких здесь большинство. Мне не нужно какое-то особое обхождение. Если премьер-министр хочет поговорить со мной, ему придется сделать это в присутствии всех остальных.

Артур Хансон улыбнулся.

— Мне следовало догадаться, что вы ответите именно так, Марта. — Он отвесил ей поклон. — Посмотрим, что я смогу для вас сделать.

— Ты правильно поступила, мам, — сказал Джо, по-прежнему стоявший рядом.

Ни Клайв, ни Алекс не знали о том, что происходит на Даунинг-стрит. Они были слишком далеко оттуда. Но заметка, опубликованная в тот же день в газете «Ивнинг стандард», гласила о том, что когда автомобиль премьер-министра подъехал к дому под номером десять, Герберт Асквит вышел оттуда и подошел к Марте, чтобы пожать ей руку. Они разговаривали примерно две с половиной минуты, затем последовали рукопожатия с еще несколькими демонстрантами, и политик направился к дверям своего дома, приветственно помахивая рукой. Он исчез внутри, и собравшиеся запели «Священный град».

Клайв и Алекс слышали их пение. Молодые люди стояли на Парламент-сквер, облокотившись на перила, неподалеку от того места, где был припаркован автомобиль Клайва. Оба думали о том, сколько еще им придется ждать Марту. Толпа пока что расходиться не собиралась.

— Пойду поищу ее, — предложил Алекс. — На тот случай, если мы разминемся, давай заранее договоримся о встрече, а потом напишем заключительный репортаж из серии «Дорога Марты». Что скажешь?

— Может быть, в Бирмингеме? — Клайв думал о том, как непривычно звучит песня, когда ее поют одни только женщины. — Он примерно на полпути между Ливерпулем и Манчестером. Давай встретимся в той гостинице, где мы уже останавливались.

— Отличная мысль, старина!

Клайв поморщился, когда Алекс тяжелой рукой похлопал его по плечу.

— Договоримся так: если появится Марта, ты отвезешь ее домой. Если я вернусь, а тебя уже не будет, я пойму, что ты нашел ее. А вот если я разыщу ее первым, то вернусь вместе с нею сюда, чтобы не возникло путаницы. Да, то же самое касается Кейт.

— Согласен, — пробормотал Клайв, окончательно сбитый с толку.

Он оставался на месте еще примерно полчаса, все острее ощущая собственное одиночество, и потому испытал огромное облегчение, завидев, что к нему, хромая, приближается порядком растрепанная Марта.

— Мне оттоптали все ноги, — пожаловалась она. — Люди хотят, чтобы после того как у меня родится ребенок, я произносила речи, где только можно и где нельзя. Я могу забраться на заднее сиденье и прилечь? — взмолилась она.

— Разумеется, Марта. — Клайв распахнул дверцу. — Что вы сказали премьер-министру?

— То, что и собиралась. Вот только я не запомнила, что он ответил. — Она села в машину. — Он был очень мил, но Джо все время вмешивался в разговор.

— Джо? — Клайв почувствовал, как по спине у него пробежал холодок.

— Дерзкий мальчишка, — с деланной суровостью сказала Марта. — Он все время отпускал грубые замечания. Знаете что, Клайв? Я едва не присела в реверансе перед мистером Асквитом. Но если бы я сделала это, то потом ненавидела бы себя всю жизнь.

Клайв обернулся и взглянул ей в лицо. Щеки Марты раскраснелись, в глазах появился нездоровый блеск.

— Как вы себя чувствуете? — обеспокоенно поинтересовался он, жалея, что рядом нет Кейт, которая могла бы позаботиться о своей подруге.

— Совершенно разбитой, если хотите знать. — Марта рассмеялась, и в ее смехе послышались истерические нотки. — Мне кажется, будто кто-то завел мою голову механическим ключом. И если она слетит с плеч, вы будете знать почему.

Марта повалилась боком на сиденье, и ее шляпка упала на пол. Клайв нагнулся, чтобы поднять ее, а потом положил сзади. Его терзало беспокойство. Он плохо разбирался в том, как нужно ухаживать за беременными женщинами, но твердо знал, что они должны в меру отдыхать. Ему было всего семь, когда его мать родила Веронику, и судя по тому, что он помнил, с тех пор она только и делала, что отдыхала. Хотя следовало учесть, что Марта слеплена из другого теста.

Клайв завел мотор и покатил в сторону Бирмингема.

ДОРОГА МАРТЫ, ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ

«…Вчера случилось нечто замечательное. Самая обыкновенная женщина разговаривала с главным политиком этой страны. Они беседовали на равных, как, собственно, и должно быть, потому что обычные люди нередко преподают так называемым «сливкам общества» уроки хорошего тона. Читатели, следившие за нашими репортажами из серии «Дорога Марты», знают о том, что ее муж инвалид и что она воспитала пятерых детей, одновременно работая полный день на фабрике по пошиву мешков. Но потом ее сына, четырнадцатилетнего Джо, обманом убедили поступить в армию, причем сделал это человек, который руководствовался корыстными побуждениями, и мальчик трагически погиб в бою.

Марта не смирилась с его смертью. Она пыталась жаловаться, но ее не стали слушать. Не желая сдаваться, Марта, пребывая на шестом месяце беременности, отправилась пешком в Лондон, дабы лично изложить свое дело сильным мира сего и настоять на том, чтобы несовершеннолетних мальчишек не отправляли умирать на войну.

Мы искренне убеждены, что она и впрямь дошла бы пешком до самого Лондона, если бы ей не пришли на помощь. Марте рассказали о том, что ее сын, умирая в грязи на поле боя, звал ее, свою мать, и она хотела воздать ему должное.

Говорят, что в мире не было бы войн, если бы им правили женщины. Мы полагаем, что это не совсем верно. Есть женщины, жестокостью не уступающие мужчинам. Но большинство представительниц прекрасного пола, к счастью, очень похожи на Марту: они не хотят, чтобы их дети воевали. Не желают, чтобы они стали пушечным мясом и погибли за страну, которая не давала им есть досыта и не позволяла получить хорошее образование. За страну, которая не предоставит им достойной работы, когда они повзрослеют, и не обеспечит медицинский уход, если им случится заболеть.

И сейчас мы хотим, чтобы вы поприветствовали героиню, самую храбрую из всех женщин, которых мы знаем, — Марту Росси.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ!»

Алекс рассмеялся, дочитав до конца аккуратно написанную Клайвом статью.

— Ты стал феминистом, старина?

— Может быть, — ответил Клайв.

— Статья получилась блестящей. Она великолепна! Я восхищен.

— Хочешь что-нибудь поправить?

В конце концов, под нею будет стоять и его фамилия.

— Нет, меня вполне устраивает то, что есть, — поспешил уверить Клайва Алекс. — Вот разве что «мы» можно заменить на «я». За такую статью ты заслуживаешь самых добрых слов. А я ведь ничем тебе не помог.

Клайв не счел нужным скрывать свое негодование.

— Мне бы и в голову не пришло поступить так. Мы занимались этим делом вдвоем.

— Ты славный малый, Декстер. — Алекс хлопнул Клайва по плечу с не меньшей силой и воодушевлением, чем накануне в Лондоне, после чего с шумом потер руки. — В этом заведении подают что-нибудь съедобное? Как там выразилась на этот счет Марта? «Мой желудок думает, что у меня перерезано горло»?

— Сейчас принесу меню. — И Клайв поспешно удалился.

Они сидели в фойе гостиницы в Бирмингеме, в которой уже останавливались ранее. Вскоре после того, как сюда приехали Клайв с Мартой, Алекс привез Кейт. Марта заявила, что вздремнет с полчасика, а Клайв с Алексом любезничали с Кейт, стараясь загладить свою невольную грубость. К тому времени когда они собрались уезжать, она их простила.

На обратном пути в Ливерпуль Кейт перебралась в машину Клайва. Алекс отправился в Манчестер, чтобы передать в типографию последний репортаж о приключениях Марты, который должен был увидеть свет в завтрашнем номере газеты.

Не высаживая Кейт, Клайв сначала отвез Марту в Кингз-корт, где Карло и четверо детей с нетерпением ждали ее возвращения. Они нежно расцеловали ее и проводили в дом.

— Ну, что ж, с этимпокончено, — с удовлетворенным вздохом заявил Клайв. — А мы можем отметить удачное завершение столь важного дела. Что вы скажете насчет ужина в «Адельфи»?

— Уже одиннадцать вечера, — напомнила ему Кейт.

— В самом деле?

Он и впрямь не заметил, что уже поздно. День подошел к концу, но Клайв еще не был готов смириться с этим.

Должно быть, Кейт догадалась, какие чувства он испытывает, или сама чувствовала то же самое.

— Вы можете отвезти меня домой, — предложила она, — и мы что-нибудь поедим — устроим этакое полуночное пиршество. На ночь вы можете остаться в комнате для гостей. Моя мама будет очень рада.

Клайв сдал назад, чтобы выехать из Кингз-корт. Какая замечательная идея!

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Долгое путешествие отняло у Марты последние силы. Их хватило лишь на то, чтобы с трудом подняться с постели и собрать Лили и Джорджи в школу. Ни за что на свете она не смогла бы сейчас дойти до фабрики «Паруса и мешки Акермана». Франк отправился на Бэксил-стрит, чтобы извиниться от имени матери, но, вернувшись, сообщил, что дверь фабрики заперта на большой висячий замок.

Кейт настояла на том, чтобы вызвать доктора, который обнаружил у пациентки крайнюю степень переутомления и прописал ей постельный режим на ближайшие две недели.

— Вам нужно восстановить силы, — добавил он. — Железо подойдет лучше всего. Советую вам принимать его в жидкой форме, а не в таблетках.

— Хорошо, доктор. — Марте пришлась по душе идея провести в постели целых две недели, но на что семья будет жить без ее зарплаты?

— Не вздумай, — решительно заявила мать Кейт своей дочери, — предлагать ей деньги. Я знаю, что мы можем себе это позволить, но пришло время Карло показать, чего он на самом деле стоит. Ради Бога, покупай Марте лекарства, а заодно следи, чтобы они с детьми не умерли с голоду, но и только.

Впрочем, Франк первым доказал, на что он способен. Он нашел себе работу в рыбной лавке на рынке Сент-Джон. Возвращаясь домой, он посещал общественную баню, чтобы хорошенько помыться, но от него все равно исходил отчетливый, хотя и слабый, запах рыбы. Теперь, после объявления всеобщей мобилизации, Франк, которому скоро должно было исполниться восемнадцать, ожидал повестки, хотя и без большой охоты. В отличие от младшего брата, перспектива стать солдатом его не прельщала.

Жених Джойс, Эдвард, которому исполнился уже двадцать один год, тоже ждал призыва со дня на день, и парочка планировала пожениться, как только Марта родит.

— Чтобы ты могла надеть на нашу свадьбу красивое платье, мам, — сказала Джойс. — Но если Эдварда призовут раньше, то мы обвенчаемся по срочному разрешению, или как там оно называется.

К этому времени Карло уже отчаялся найти работу. Он готов был умереть от стыда, когда в газетах его именовали «инвалидом», вновь и вновь напоминая о том, что именно его жена на протяжении стольких лет содержала всю семью. Но скажите, что может сделать мужчина, у которого действует только одна рука? Вторая мертвым грузом висела вдоль тела, вызывая негодование Карло. Он предпочел бы вообще обойтись без нее.

В конце концов он нашел место уборщика на вокзале Лайм. Он толкал перед собой тележку с чистящими средствами, управляясь со щетками здоровой рукой. Хотя он ненавидел эту работу, она оказалась совсем не такой сложной, как он ожидал, и Карло с чувством гордости приносил по пятницам домой зарплату и вручал ее Марте, оставляя несколько шиллингов себе. Он все еще выпивал кружку-другую пива по вечерам, хотя и старался окончательно бросить пить.

Карло иногда задумывался над тем, а не наблюдал ли за ним все это время кто-нибудь с небес и, согласившись на работу уборщика, не показал ли он, что готов нести свою ношу? Он чувствовал, что доказал всему миру, что он — мужчина, готовый наконец-то содержать свою семью и отвечать за нее. Через месяц после того, как он начал работать уборщиком на вокзале, совершенно неожиданно ему пришло приглашение на собеседование на оружейный завод на другом берегу реки, где, как ему рассказывали, зарплаты были огромными.

— Это похоже на чудо, — заявил Карло Марте, вернувшись домой после собеседования. — Меня берут делопроизводителем, я буду проверять накладные.

— Что такое накладные? — спросила Марта. Ее муж, казалось, помолодел на добрых десять лет с тех пор, как вышел из дому сегодня утром. Она не могла припомнить, когда в последний раз видела его в таком радостном возбуждении.

— Счета, — коротко ответил он. — Когда ты продаешь что-либо или выполняешь для других какую-либо работу, то потом выставляешь им счет, чтобы этот человек мог заплатить тебе. А я хорошо пишу левой рукой. Марта, представляешь, — продолжал он приглушенным голосом, — за это мне будут платить три фунта и десять шиллингов в неделю!

— Черт побери! — завопила Марта, едва не лишившись чувств от радости.

Это означало, что ребенок Марты появился на свет не в Кингз-корт, чего она очень боялась, а в симпатичном доме типовой застройки с тремя спальнями на Глоуб-стрит, в Бутле, и роды принимала настоящая акушерка. Домик с фантастически низкой арендной платой подыскал Клайв, который тайком приобрел его за двадцать пять фунтов, как раз для семейства Росси. Его отец обнаружил некоторые, доселе скрытые, достоинства своей натуры, и это он помог Карло устроиться на работу на оружейный завод.

Марта с восторгом занялась покупкой мебели, пусть даже подержанной. Лили получила в полное распоряжение самую маленькую спальню, Франк с Джорджи делили комнату побольше, хотя теперь, когда мать счастливо занималась благоустройством своего нового дома, а отец был целыми днями на работе, Франк снова вернулся к прежнему образу жизни. Иногда он пропадал по нескольку дней кряду. Марта не расспрашивала его, чем он занимается. В любую минуту его могли призвать в армию, и тогда ей останется только молиться за него.

— Ой, какая прелестная малышка! — ахнула Кейт, с восторгом глядя на девочку со светло-русыми волосами, мирно спящую на руках у Марты. — Карло говорил, что вы намерены назвать ее Джозефиной.

— Да, Джозефиной, но мы будем звать ее Джо. — Марта подняла глаза и посмотрела на свою подругу. — Видишь, теперь я вновь могу произносить имя Джо с улыбкой. Хотя я и подумать не могла, что когда-нибудь это случится.

От имени газеты «Ланкашир пост» Клайв, который все еще работал в ней, пригласил фотографа в домик на Глоуб-стрит, чтобы сфотографировать Марту и ребенка.

— Пусть снимков будет несколько, — посоветовал он ему. — Один — с мужем, и еще один — с детьми. Да, кстати, теперь у них есть кошка, точнее, котенок. Сфотографируйте и его тоже, если можно.

Эдгар Гендерсон, редактор «Ланкашир пост», решил, что общее семейное фото получилось наиболее удачным. Оно было опубликовано в газете на следующий день и перепечатано ведущими газетами страны, которые следили за репортажами из цикла «Дорога Марты». На снимке Марта сидела с Джо на руках, Карло стоял у нее за спиной, а Джойс и Франк — по бокам. Лили и Джорджи присели на корточки у ног матери, а Тарзан, пушистый черный котенок, лежал впереди всего семейства.

В прекрасный солнечный июльский день, когда от запаха моря воздух в городе буквально искрился свежестью, Клайв привез Марте газеты, напечатавшие ее фотографию. Она чистила на кухне картошку, а Джо мирно спала в корзине для белья на столе в гостиной. Вытерев руки о фартук, Марта налила воды в чайник. Клайв еще никогда не видел ее такой счастливой, но в глазах у нее светилась легкая грусть, заметить которую мог только тот, кто знал историю ее жизни. Он боялся, что эта грусть не исчезнет уже никогда.

— Нет, вы только посмотрите сюда, — сказала она, драматическим жестом обводя комнату.

— Куда, Марта? — послушно спросил Клайв. Очевидно, она вновь решила показать ему, какой чудесный у них домик, что проделывала регулярно.

— Раковина, настоящая раковина, с сушильными досками с обеих сторон. — Марта отступила на шаг и принялась созерцать раковину с видом знатока, любующегося великолепным произведением искусства. — И шкаф с тремя полками, газовый обогреватель и вешалка для одежды. Когда мы жили в Кингз-корт, мне так ее не хватало.

— А где вы берете горячу воду? — Клайв забыл поинтересоваться этим, когда покупал дом.

— Вода нагревается на кухонной плите. Кипяток для чая я грею на огне в камине. А вон там стоит духовой шкаф. Прямо сейчас в нем томится тушеная баранина, которую я подам к ужину. — Она лукаво взглянула на него. — Надо быть мужчиной, чтобы совершенно не разбираться в таких вещах.

Они перешли в гостиную, где Марта взглянула на Джо и повесила чайник на крюк в камине, показывая Клайву, как он покачивается над огнем.

— Люди стали присылать деньги после того, как увидели вашу фотографию, — начал Клайв, когда они уселись. — И еще подарки для малышки, и для Лили и Джорджи тоже.

— Все-таки как много хороших людей на свете! — со слезами в голосе воскликнула Марта. — Подарки я с удовольствием приму, но деньги передайте на благотворительность, как и раньше.

После того как ее путешествие завершилось, ей прислали больше ста фунтов, но Марта наотрез отказалась взять хоть пенни.

— Иначе получится, будто мне платят за смерть Джо, — упорствовала она. — Наверняка в Англии найдутся тысячи семей, которым эти средства нужнее, чем нам.

— И просьбы об интервью продолжают поступать, — напомнил ей Клайв.

— Пожалуйста, напишите в газете, что у нас все в порядке, — попросила она его, — поблагодарите всех за подарки. — Марта уставилась на огонь. — Сегодня утром пришло письмо, — помолчав, сказала она. — Оно было адресовано в Кингз-корт, но кто-то принес его сюда. Хотите прочесть?

«Дорогая миссис Росси,

Вы не знаете меня — я понял это, когда нашел письмо Джо, которое он начал писать вам, чтобы рассказать о своей жизни во Франции, но так и не окончил его (письмо забрали военные, иначе я переслал бы его вам).

Меня зовут Реджи Моулз, я сержант. С вашим сыном мы познакомились в Кале, где он жил в лагере вместе с другими несовершеннолетними мальчишками, ожидая отправки обратно на родину. Поскольку он оказался очень смышленым юношей, да еще умел читать и писать, его откомандировали ко мне в центр связи в Сент-Омер. Джо настоял на том, чтобы взять с собой своего приятеля Альби.

На тот случай, если вам интересно, как жил Джо до того, как погиб, уверяю вас, что мальчишки замечательно проводили время. Альби оказался хорошим кашеваром, а ваш Джо целыми днями колесил по окрестностям на велосипеде, развозя приказы и сообщения, пока Альби на кухне готовил нам ужин. Иногда Джо брал Альби с собой, что и случилось в тот день, когда на них наткнулся капитан Уитли-Невилл. Через двое суток Джо погиб, а Альби получил тяжелое ранение.

Мне не следует так говорить, миссис Росси, но с тех пор, как это случилось, не проходит и ночи, чтобы я не молился о том, чтобы этот капитан умер страшной смертью. Он не имел никакого права посылать мальчишек в окопы.

Еще я хочу рассказать вам об Эмили, собаке, которую Джо спас от неминуемой гибели. Сейчас она уже совсем здорова, и мы с ней стали лучшими друзьями. Если мне не позволят взять ее с собой на родину, я, пожалуй, предпочту остаться во Франции. Мы с этой псиной твердо решили не расставаться.

Что ж, пора заканчивать это письмо. Я могу лишь добавить, что был счастлив познакомиться с вашим замечательным сыном. Он заслуживает медали за то, что спас Альби.

Остаюсь ваш, в печали и надежде, что эта жестокая война скоро закончится,

Реджинальд Моулз.»

Побывав в гостях у Марты, Клайв отправился на Док-роуд, битком забитую экипажами. Там можно было встретить моряков со всего мира с цветом кожи от снежно-белого до угольно-черного. До Клайва долетали обрывки слов, которых он никогда не слышал. В ноздри ему лезли незнакомые запахи, в глаза бросались невиданные зрелища: например, три девочки-китаянки, сидящие в тележке, которую везла за собой женщина на велосипеде. Мимо прогарцевала белая лошадь, увешанная гирляндами из бумажных цветов; за нею проследовал экипаж с высокой трубой, из которой клубами валил дым. Клайв понятия не имел, что это за агрегат и как он называется.

Однако же ему была известна судьба капитана Уитли-Невилла, о котором упомянул сержант Моулз в своем письме к Марте.

В последнее время Клайв стал регулярно читать «Манчестер гардиан», чтобы не выпускать из виду своего приятеля Алекса Скотта. Однажды на глаза Клайву попалась заметка, сообщавшая о смерти боевого офицера, но не на поле боя, а дома, во время отпуска в городке Абингдон в графстве Оксфорд. Внимание Клайва привлекла, в первую очередь, фамилия офицера — Уитли-Невилл. И Клайв вспомнил, что Альби именовал его «дьяволом».

Алекс вызвался провести расследование и спустя некоторое время сообщил, что капитан, принимавший участие в сражении при Лоосе, покончил с собой, но по указанию Военного министерства газетам было запрещено называть истинную причину смерти.

Клайв до сих пор не решил, стоит ли рассказывать Марте правду. Вероятно, совершить самоубийство капитана подтолкнули решения, которые он принял во время боя, и творившийся вокруг него кровавый кошмар. Не исключено, что он считал себя лично ответственным за смерть молодого Джо Росси.

Вздохнув, Клайв вновь подумал о том, почему посреди этого уголка Ливерпуля, в котором жизнь бьет ключом, его опять терзают тоска и уныние. Он не мог избавиться от них с тех самых пор, как вернулся вместе с Мартой из Лондона. Ему чего-то недоставало; его жизнь была лишена цели и смысла. В то время как тысячи молодых людей погибали во Франции, он ничем не мог им помочь.

Но ведь он обязан хоть что-нибудьдля них сделать. Обязанвнести свою лепту. Потому что когда эта проклятая война закончится, а он даже не попытается принять в ней участие, он будет терзаться угрызениями совести до конца своих дней. У Клайва не было желания убивать кого-либо, даже немцев, но ведь существовали и другие способы оказать посильную помощь.

Клайв решил, что по возвращении в офис сразу же напишет в Военное министерство, как и собирался сделать на Рождество, до того как сломал руку, и уведомит о том, что он сознательно отказывается от военной службы, но желает принести пользу на фронте в ином качестве. Он сомневался, что пройдет медкомиссию, если его призовут, потому что сломанная рука так до конца и не зажила. Временами боль становилась нестерпимой, и Клайв понимал, что не сможет носить оружие, не говоря уже о том, чтобы стрелять из него.

Вместо этого он хотел помогать раненым, а не увеличивать их число. А отслужив, он женится на Кейт — если, конечно, она согласится выйти за него замуж.

Кейт написала статью о путешествии Марты и отправила ее в Лондон, где ее напечатал какой-то журнал левого толка с небольшим тиражом. В качестве гонорара ей заплатили полгинеи. Но лучше бы ее статью не публиковали, потому что Кейт вбила себе в голову, что теперь ее с распростертыми объятиями примут на работу в любую газету, чего, однако, не случилось, несмотря на прилагаемые ею усилия.

Она закончила обучение в колледже, и родители отпраздновали это торжественное событие ужином в ресторане, пригласив на него Клайва. Они встретились в Саутпорте в своем любимом отеле, не таком роскошном, как «Адельфи», конечно, но тоже весьма приличном.

— В штате «Ланкашир пост» есть женщины? — требовательно спросила Кейт у Клайва.

— Есть, и довольно много, но они не работают репортерами, за исключением Маргарет Хамбл, которая ведет колонку рукоделия по субботам. Полагаю, ее можно назвать скорее редактором этой рубрики, нежели репортером.

Кейт пренебрежительно фыркнула и скривилась.

— Я не желаю писать о вязании. Я хочу писать о войне, об убийствах и о преступлениях, совершенных в пылу страсти.

— Кейт! — воскликнула ее мать, шокированная то ли словами, то ли выражением лица дочери, то ли и тем и другим.

— Что «Кейт»? — с вызовом ответила девушка. — Почему я не могу работать так же, как Клайв или Алекс?

— Потому что ты другая, Кейт, — возразила мать. — Ты девушка, а они мужчины.

— Я женщина, а не девушка, — подчеркнула Кейт, скривившись еще сильнее.

Тут даже ее деликатный отец нашел нужным вмешаться.

— Кейт, дорогая, женщина или девушка, какое это имеет значение? Кем бы ты ни была, ты ведешь себя не так, как подобает леди.

Кейт всегда прислушивалась к мнению отца.

— Все равно, это нечестно, — мрачно заявила она. — Держу пари, даже если бы я написала во все газеты страны, ни в одной из них мне не предложили бы работу репортера. Но я придумала, — лицо девушки просветлело, — теперь я буду подписываться мужским псевдонимом.

— Они поймут, что ты не мужчина, когда ты явишься на собеседование.

— В таком случае, папа, я докажу им, что я ничем не хуже мужчины.

— А кто такой Алекс? — полюбопытствовала миссис Келлауэй. — Ты уже неоднократно упоминала это имя.

— Вы всегда можете выйти замуж, — сказал Клайв.

— Выйти замуж! — Кейт пришла в ярость. — Неужели вы полагаете, что лучше выйти замуж, чем стать репортером? Почему бы вамне жениться и не уступить мне свое место?

Клайв пожал плечами.

— Хорошо, если хотите.

—  Что? — Она в изумлении уставилась на него.

— Что вы хотите сказать этим, Клайв? — мягко поинтересовалась мать Кейт.

— Я хочу сказать, что в конце следующей недели отплываю во Францию, — пояснил Клайв. — Я подал заявление об уходе редактору «Ланкашир пост» и спросил, не возьмет ли он Кейт на мое место. Он согласился принять ее с испытательным сроком.

Кейт умудрилась надеть на лицо маску смирения, удовлетворения и беспокойства одновременно. Мистер Келлауэй нахмурился.

— Только не говори мне, что ты поступил в армию, сынок.

— Нет, я зарегистрировался в качестве отказника и еду туда санитаром.

Миссис Келлауэй накрыла ладонью запястье Клайва.

— Вы замечательный молодой человек, Клайв, — охрипшим от волнения голосом произнесла она. — Когда вы говорили, что собираетесь жениться, вы имели в виду кого-то конкретно?

— Разумеется, я имел в виду Кейт.

Мать Кейт повернулась к дочери.

— А ты что скажешь, дорогая?

— Отвечу согласием, наверное.

— Ты могла бы проявить больше энтузиазма, — заметил ее отец.

— Но ведь он сделал предложение не мне, а всем присутствующим.

— Я имел в виду только тебя, Кейт, — улыбнулся Клайв, — а не твою мать или отца. Давай встретимся на следующей неделе и выберем обручальное кольцо. Что скажешь?

Кейт пожала плечами.

— Ну, хорошо.

Мистер Келлауэй подозвал официанта.

— Не знаю, что здесь происходит, выходит наша дочь замуж или нет, но я чувствую, что необходимо заказать бутылку шампанского. Когда ее принесут, быть может, кто-нибудь подскажет мне, за что мы выпьем.

— Ты счастлива, дорогая? — поинтересовалась миссис Келлауэй, когда они возвращались в автомобиле в Омскирк.

— Конечно, мама.

— По твоему виду этого не скажешь.

— Может, завтра я буду выглядеть счастливее, чем сегодня. Пока что я просто ошеломлена, если хочешь знать.

Счастлива ли она? Кейт была на седьмом небеот счастья. В понедельник она встретится с Клайвом, и он купит ей колечко и скажет, что любит ее. Мать, словно угадав мысли дочери, заговорила о кольце.

— Сколько бриллиантов ты бы хотела, дорогая? — спросила она. — Три или пять? Или ты предпочла бы солитер [46]?

— Я еще не знаю, чего хочу.

Нет, неправда. Кейт знала, что хочет побыть одна и поразмыслить о том, что она выходит замуж за Клайва, где они будут жить, сколько у них будет детей и на кого они будут похожи.

Вскоре Кейт уже лежала в постели и обдумывала фасон свадебного платья, но сама не заметила, как заснула.

Клайв, как сомнамбула, бродил по полю, усеянному телами англичан, французов, немцев. Большинство из них были уже мертвы. Они лежали там, где настигла их смерть, свернувшись калачиком или распростершись, будто распятые. У некоторых отсутствовала рука или нога, иногда и то, и другое, а иногда и голова. Он чувствовал запах крови. Время от времени раздавался стон, означавший, что солдат еще жив, и Клайв опускался на колено, сжимал руку раненого и шептал:

— Помощь уже идет. Держись, старина.

И вдруг из ночной темноты — или это был пороховой дым, или туман? — прозвучал голос:

—  Декстер, где ты?

Но Клайв не обратил на него внимания.

Раздался приглушенный кашель, лежавшая на земле голова мотнулась из стороны в сторону, и Клайв поспешил на звук. Это был юноша с бледным лицом, совсем еще мальчик, слишком молодой, чтобы оказаться здесь.

— Джо! — прошептал Клайв. — А я думал, ты погиб. Твоя мать считает тебя мертвым. — Он бережно провел ладонью по лицу юноши, и его глаза закрылись навсегда. В глубине души Клайв понимал, что это не Джо, а всего лишь каприз его измученного сознания. Джо Росси уже год как был мертв.

Клайв отвернулся, и его стошнило. Искушение, которое уже одолевало его раньше, — взять пистолет и выстрелить себе в висок — вернулось с новой силой. Он предпочел бы такой конец, чем стать частью мира, в котором закат встречает ковер из невинных мертвых тел, устилающих землю. За один только первый день этой битвы при Сомме британцы потеряли двадцать тысяч человек, и еще несколько десятков тысяч пропали без вести или получили тяжелые ранения.

О боже, какая чудовищная несправедливость! Женщины, которых он никогда не узнает, уже стали вдовами, а дети лишились отцов. Мертвая зыбь взбудораженного мира будет разбегаться все дальше, забирая братьев и сестер, дедушек и бабушек, дядей и тетей, пока не останется никого, кто не потерял бы родных и близких, и к этому времени земля покраснеет от крови.

Господи, что же это за мир, в котором Смерть ходит по полям, собирая кровавую жатву?!

— Декстер, ты еще здесь?

— Клайв, старина.

Клайв коснулся щеки юноши и с трудом поднялся на ноги — грязь не отпускала его, словно хотела удержать, оставить здесь навсегда. Клайв стоял над трупом и пытался представить себе, что он — отец этого мальчика. И только тогда он заметил, что солдат одет в немецкую форму.

В груди Клайва поднялась волна тяжелого гнева и комком застряла в горле. Он задыхался. Как они смеют? Как, черт их всех побери, они смеют, эти выскочки, проклятые, тупые, невежественные ничтожества, начинать войны одним лишь росчерком пера и полагать, что человеческая жизнь ничего не стоит?

Если он женится на Кейт и у них будут дети, и среди них окажется мальчик, тогда егоможет ждать такая же судьба.

— Господи, — пробормотал Клайв. — Боже Всемогущий.

Пуля ударила его в грудь, и Клайв медленно и грациозно повалился на землю. У него уже не было времени понять, то ли это ошиблись свои, приняв его за врага, то ли немецкий солдат унес с собой последнюю жертву.

В голове путались беспорядочные, горячечные мысли. Вот он играет в карты с братом, раскачивает сестру на качелях, спорит с отцом, сидит на коленях у матери, когда та читает ему сказку, покупает Кейт кольцо и целует ее в губы.

Но когда пришло время сделать последний вдох и додумать последнюю мысль, Клайв вдруг увидел женщину в черной шали, целеустремленно шагавшую к нему по грязи. Он протянул к ней руку.

— Марта! — крикнул он. — Я здесь.

ЭПИЛОГ

Рождество

1940 год

— Ой, а я надеялась, что вы выйдете замуж за Клайва, — разочарованно воскликнула Бетти. — Судя по вашим словам, он был таким милым.

— Он действительнобыл очень милым и хорошим человеком, — уверила девушку Кейт. — И еще он был очень храбрым, ведь именно поэтому он отправился во Францию. — Она взглянула на свои часы. Почти полдень, а от Марты по-прежнему ни слуху ни духу.

— Вы очень огорчились, когда его убили?

— Я думала, что у меня сердце разорвется от горя.

Она уже начала шить свадебное платье, когда узнала о смерти Клайва. Тогда Кейт было всего восемнадцать, с нею еще не случалось трагедий, и ей казалось, что жизнь закончилась. Обручальное кольцо, которое подарил ей Клайв, она по-прежнему носила на среднем пальце правой руки.

— А что случилось… о, там было так много персонажей. — Девочка задумчиво приложила палец к подбородку. — Что случилось с остальными детьми Марты?

Кейт поерзала в кресле. Она так долго сидела, что у нее затекли ноги. В комнате теплее не стало, но она привыкла к холоду. Она вспомнила, что час назад собиралась разжечь камин. Пожалуй, она разожжет его через минуту, — но и это она уже тоже обещала себе.

— Джойс вышла замуж за Эдварда, который был ранен на войне. — Горчичный газ обжег ему легкие, и они переехали в более благоприятный климат, поскольку воздух Ливерпуля печально известен своей вечной сыростью. — Сейчас у них трое детей, — сообщила Кейт Бетти, — и маленькая гостиница на острове Мэн. Я несколько раз ездила туда в отпуск.

— Франк тоже показался мне очень милым, этакий шалопай, совсем не похожий на Джо.

Кейт расхохоталась.

— Да, тут ты права. Франк был — и остается — в некотором роде шалопаем. Он прошел всю войну, не получив ни царапины, а потом стал работать в гараже. Сейчас у него своя мастерская.

— Он женат?

— Нет. — Кейт не стала объяснять, что жене Франк предпочитает череду подружек, меняя их каждую неделю. Вокруг него вертелись несколько мальчишек, величавших его «дядя Франк». — Отвечаю на твой следующий вопрос, — продолжала она, — Лили тоже не вышла замуж. Сначала она училась, потом сама стала учительницей, а сейчас живет в Мэгалле [47]. Хотя, когда мы разговаривали последний раз, Лили подумывала о том, чтобы оставить на несколько лет профессию учительницы и приобрести какую-нибудь военную специальность.

Кто там следующий? Джорджи!

— Джорджи, — сказала Кейт, — вырос славным молодым человеком. Сейчас он вполне успешный художник и работает в рекламном бизнесе. Он женат, у него двое детей, и он живет в Лондоне. — Поскольку Джорджи исполнилось всего тридцать четыре года, Марта с ужасом ожидала, что и его вот-вот призовут в армию. — А Джо, девочка, сейчас находится в Лондоне вместе с моей дочерью Люси. Они учатся на медсестер.

— Какая интересная у других людей жизнь! — Бетти в отчаянии закатила глаза. — А моя собственная скучна, как прошлогодний снег. Со мной никогда не происходит ничего необычного.

— Держу пари, что и мне в четырнадцать собственная жизнь казалась скучной. — Впрочем, Кейт уже не помнила, какой тогда была ее жизнь, поэтому не огорчилась. — Есть еще один человек, спросить о котором ты забыла, — заметила она. — Это Карло, муж Марты. Он умер от пневмонии в тысяча девятьсот тридцатом. Ему было всего-то пятьдесят с небольшим. — Все случилось так внезапно. Все были потрясены, но больше всех Джо. Она ведь не знала, что отец не работал целых десять лет и сидел на шее у собственной жены.

На крыльце послышались шаги, и входная дверь открылась. Кейт вышла в коридор, ожидая увидеть Марту, но это оказалась всего лишь Этель Дэниэлс, соседка. Закончив уборку, она, похоже, пришла за своей внучкой.

— Рискну предположить, что она надоела вам хуже горькой редьки.

Кейт улыбнулась.

— Ничуть не бывало. Напротив, у нас состоялся очень интересный разговор.

— Нет, правда, бабушка, — принялась уверять женщину Бетти. — Мы говорили о Первой мировой войне. Когда я опять пойду в школу, то поищу в библиотеке книгу о ней.

Этель покачала головой.

— Эта юная леди вечно сидит, уткнувшись носом в книжку, — пожаловалась она, но при этом в лице и голосе пожилой женщины можно было заметить нескрываемую гордость. — Вам следовало бы разжечь огонь, Кейт. Хотите, я помогу вам?

— Нет, конечно! — ужаснулась Кейт. — Я и сама прекрасно с этим справлюсь. А вы ступайте домой, Этель, и отдохните. Вы выглядите усталой. А я, пожалуй, приготовлю себе чашечку чая.

— Вы уверены? — Этель закусила губу, и на ее лице отразилось сомнение.

«Должно быть, я произвожу впечатление полной неумехи», — подумала Кейт.

— Вполне, — упрямо ответила она.

— В таком случае, девочка моя, если вам что-нибудь понадобится, немедленно обращайтесь ко мне. Сегодня я весь день буду дома.

Кейт пообещала, что обратится к ней, если в этом возникнет необходимость, и гости ушли, причем Бетти гораздо неохотнее, чем ее бабушка. Скорее всего, девочка рассчитывала послушать другие истории о давно прошедших временах — историю Марты, например. Двадцать четыре года назад имя Марты Росси было у всех на слуху, но с тех пор она старалась не привлекать к себе ненужного внимания.

Кейт вышла во двор и даже сумела набрать в сарае немножко угля, половина которого, в сущности, являла собой лишь пыль. Оттуда же она прихватила несколько поленьев и старую газету, после чего отнесла все это на кухню. В шкафчике под раковиной обнаружилась последняя таблетка сухого спирта для растопки. «Пожалуй, не стоит разжигать огонь до прихода Марты, — сказала себе Кейт, — ведь я опять все испорчу и только загублю таблетку». Разжигать огонь она не умела, как, впрочем, и справляться с большинством дел по дому.

«Хотя репортером я была неплохим», — подумала Кейт, опускаясь на колени у холодного камина. Она заняла место Клайва, но за то недолгое время, что она проработала репортером в «Ланкашир пост», ей не пришлось иметь дела ни с убийством, ни с другим тяжким преступлением на почве страсти, как она надеялась. А теперь она иногда писала короткие статейки о войне глазами гражданского населения. Кейт обещала себе, что непременно вернется в серьезную журналистику, как только дети станут взрослыми, но потом совершенно неожиданно вдруг родился Гарри, и ее планы в очередной раз пришлось отложить. Впрочем, она ничего не имела против. Она не променяла бы Гарри на самый сенсационный репортаж.

Раскрыв газету, Кейт свернула несколько страниц в трубочку, потом скомкала их и сложила горкой на решетку. Она осторожно накрыла их тонкими щепками, а потом щипцами выложила сверху угольные брикеты — она терпеть не могла брать уголь голыми руками, а потом отмывать их от черноты. Таблетку сухого спирта она сунула куда-то в середину. До войны огонь всегда разводил муж. Но с тех пор, как его забрали в армию, ей пришлось многому научиться. Он, Питер и Люси уехали почти одновременно, и Кейт не знала, сумеет ли она привыкнуть когда-нибудь к опустевшему дому.

Выпрямившись, Кейт потерла ноющую спину. «Старею», — подумала она, и едва не подпрыгнула до потолка, почувствовав, как что-то коснулось ее ноги.

— Тарзан! — воскликнула она, опустив глаза. — Где ты пропадал?

Тарзан Третий был огромным любвеобильным полосатым котярой. Во время воздушных налетов он обыкновенно спал на кровати Марты.

— Неужели все это время ты пролежал наверху в одиночестве? — Кейт подхватила его на руки и готова была поклясться, что он намеренно обнял ее лапками за шею и поцеловал. — Тебя следовало бы назвать Ромео, — сказала она.

Сообщив коту, что она собирается приготовить себе чай, она отнесла его на кухню и заглянула в кладовку. Кот моментально спрыгнул с ее рук, завидев на нижней полке молоко.

Кейт налила ему немножко молока в блюдечко, поставила его на пол в углу, и он принялся шумно лакать. Наверное, кот умирал от голода и жажды. Но она не собиралась трогать драгоценный кусочек ветчины, блестевший на тарелке, или наполовину съеденную баночку сардин. Кейт дала коту кусочек хлеба и пообещала, что хозяйка накормит его как следует, как только вернется домой.

В жестянке еще оставался чай, правда, совсем немного. Кейт пожалела, что не взяла чай с собой из дому, но потом вспомнила, что и у нее чая не было. Она налила воды в чайник, зажгла горелку на плите и поставила его на огонь.

Пока она ждала, кто-то заколотил молотком в дверь, выстукивая мотив «чижика-пыжика».

— Алекс! — воскликнула Кейт, бегом устремляясь к двери. — Алекс!

Он стоял на пороге, сорокасемилетний и такой же красивый, как всегда. Она втащила его в коридор, где он подхватил ее на руки и, целуя, отнес в гостиную.

— Меня подвезли, — пояснил он, когда они перестали наконец целоваться, но по-прежнему не размыкали объятий. — Кто-то из наших повез груз в Манчестер, а оттуда меня подбросили сюда.

— Надолго тебя отпустили? — Как было бы чудесно, если бы он ответил «навсегда».

Алекс поморщился.

— На четыре дня. Но, по-моему, это все равно лучше, чем ничего.

— Это значит, что ты будешь дома на Рождество и в День подарков. Ничего, и четыре дня очень хорошо. Хотя «навсегда» было бы намного лучше. — Кейт всматривалась в лицо мужа. — Я тебе не говорила, что при первой нашей встрече мне показалось, что из тебя выйдет превосходная модель? Ну, ты понимаешь, из тех, чьи фотографии появляются в модных журналах, рекламирующих вечерние костюмы. Ты бы потрясающе выглядел в плаще и цилиндре, опираясь на тросточку с золотым набалдашником.

— И курил бы длинную сигарету в серебряном мундштуке! Ты рассказывала мне об этом раз десять, не меньше. — Он вновь прижал ее к себе. — А когда явпервые встретил тебя, то подумал: «Вот молодая женщина, на которой я хочу жениться». Но потом я понял, что та же самая мысль посетила Клайва, и решил, что у меня нет ни единого шанса.

— Бедный Клайв, — прошептала Кейт.

Она часто гадала, а были бы они счастливы с Клайвом, если бы поженились? И как странно вышло, что каким-то сверхъестественным образом свою любовь к нему она легко и просто перенесла на Алекса, который был его лучшим другом.

— Как ты узнал, что я здесь? — спросила она.

Он опустился в кресло Марты и притянул жену к себе на колени.

— Гарри оставил на столе записку, в которой сообщил, что ты у Марты. Очевидно, ты говорила ему, что я могу вернуться домой. Так что, на всякий случай, он решил написать мне, где тебя искать. В записке также было сказано, что он уехал на обед к бабушке. Кстати, слово «обед» он написал через «а».

— В обоих случаях оно произносится одинаково, как бы ты ни написал его.

— Знаю.

У входной двери вновь наметилась какая-то активность. Дверь опять отворилась. На этот раз на пороге стояла Марта. Она задержалась в прихожей, чтобы повесить пальто на крючок.

— Почему это в моей кухне полно дыма? — спросила она, входя в гостиную.

— Проклятье! — Кейт едва не свалилась с коленей мужа. — Я как раз собиралась приготовить чай, когда появился Алекс.

— Тогда первая чашка — мне, если не возражаете, — сказала Марта. Остановившись посреди комнаты, она критическим взором окинула камин. — Алекс, дорогой, не мог бы ты поднести спичку к этому безобразно сложенному костру и заодно подтолкнуть таблетку поглубже в дрова? Возьми кочергу. Растопка должна лежать под бумагой и дровами, а не сверху. Твоя жена положительно не способна сделать что-либо правильно, даже испечь кекс, не говоря уже о том, чтобы разжечь огонь.

Алекс принялся возиться с камином, а Кейт тем временем приготовила чай.

— Ради всего святого, где вы пропадали? — поинтересовалась она, когда они все втроем с чашками в руках уселись у камина, с нетерпением ожидая, когда в нем разгорится пламя. Тарзан, накормленный хлебом, разлегся на коленях у Марты, явно довольный тем, что хозяйка наконец вернулась.

В своем простом коричневом платье с ниткой янтарных бус на шее Марта выглядела сегодня очень нарядной. Кейт совсем недавно рассказала Бетти о своей первой встрече с ней, и, вероятно, поэтому ей было трудно узнать в сидевшей перед ней женщине ту Марту, которую она впервые увидела двадцать один год назад, в старой шерстяной шали и поношенном платье до пят. В то время у Марты были длинные каштановые волосы, которые выглядели неопрятными; сейчас, когда ей исполнилось шестьдесят, они были коротко подстрижены, а каштановый цвет почти сплошь сменился сединой.

— Я была на рождественской вечеринке, — пояснила Марта, — в доме у Артура Хансона в Сефтон-парке. — Десять лет назад, когда Норман Браун умер от цирроза печени, его помощник Артур Хансон был избран вместо него депутатом парламента от Центрального округа Ливерпуля. — Бомбили так сильно, что домой не ушел никто; мы спустились в подвал и принялись во весь голос распевать рождественские гимны, чтобы заглушить грохот взрывов. А сегодня утром я помогла Артуру убрать после того, как все разошлись.

— Что-то вы стали часто видеться с Артуром Хансоном, — заметила Кейт.

— Я работаю на него, разве не так? — сварливо парировала Марта, словно Кейт позволила себе бестактно намекнуть на что-то.

Кейт лишь улыбнулась в ответ. Самостоятельно научившись читать, через несколько лет Марта овладела и машинописью, после чего стала внештатным секретарем Артура Хансона.

— Ладно, Марта, теперь, когда вы дома, мы с Алексом поедем к себе. Быть может, мы успеем вернуться до прихода моей матери и Гарри, который будет в восторге, обнаружив отца дома.

Марта встала, ласково расцеловала обоих и ущипнула Кейт за щеку.

— Спасибо, что беспокоишься обо мне, — сказала она. — Было здорово, вернувшись домой, застать у себя гостей, пусть даже они и вознамерились сжечь мой последний чайник.

— Постарайтесь найти время и заглянуть к нам на Рождество, ладно? — попросила Кейт. — Или мы сами можем прийти к вам.

— Что-нибудь придумаем, — пообещала Марта и принялась легонько подталкивать их к выходу. — Ступайте домой к Гарри и вашей матери, — сказала она.

После того как Алекс и Кейт ушли, в доме воцарилась гнетущая тишина, но ведь так бывало почти всегда, когда ее покидали гости. У Марты была всего пара знакомых, и она всегда с нетерпением ожидала их ухода.

Она вздохнула и отправилась на кухню, где попыталась выжать из чайника еще одну чашечку чая. Ей это почти удалось, но, сделав глоток, Марта обнаружила, что он давно остыл. Она вскипятила немного воды и долила ее в чашку.

— Как у тебя дела сегодня? — спросила Марта, вернувшись в гостиную.

Она взяла с буфета фотографию Джо и поставила ее на стол рядом с креслом, в которое собиралась присесть. Она разговаривала с Джо чаще, чем с остальными детьми. В ее сердце он так и остался четырнадцатилетним мальчишкой, в то время как другие становились старше. Джойс уже отпраздновала сорок второй день рождения; Франк был на год моложе.

— Ни за что не угадаешь, что со мной сегодня случилось, родной. — Марта помолчала для пущего эффекта. — Я получила предложение руки и сердца! — Она всматривалась в юное лицо Джо. — Ну, что ты об этом думаешь?

Тарзан вспрыгнул ей на колени, и она почесала у него за ушами.

— Подожди секунду, я сейчас дам тебе что-нибудь поесть, — пообещала она коту.

— Ты собираешься ответить согласием? — поинтересовался Джо.

— Не знаю, родной мой, не знаю.

У нее было пятеро внуков, которых она практически не видела; Франк и Лили жили неподалеку, но оба были заняты, и хорошо, если она встречалась с ними раз в неделю. Джо уехала в Лондон вместе с Люси, дочерью Кейт, где девочки учились на медсестер. Марта гордилась своими детьми — но, боже, как же она скучала по ним!

«Наверное, я появилась на свет только ради того, чтобы быть женой и матерью, — думала она. — Быть может, я не чувствовала бы себя такой одинокой, если бы Карло был рядом. На выходные мы могли бы ездить в Нью-Брайтон или еще куда-нибудь». Ей было странно и непривычно ходить на мессу одной. Как, впрочем, и заниматься домашними делами без того, чтобы за ней по пятам не ходили ребятишки.

— Так все-таки что ты ответишь на предложение выйти замуж? — напомнил ей Джо.

Действительно, что она собирается ответить?

Раздумывая над этим, Марта вдруг испытала жгучее желание выпить еще чашечку чая, но сдержалась. «Ограничить потребление чая — не такая уж большая жертва, — решила Марта, — когда наши парни из торгового флота платят за него своей жизнью, доставляя его из Индии, Китая или еще откуда-нибудь».

— Это Артур Хансон сделал мне предложение, родной.

Он не сказал, что любит ее, и не спросил, любит ли она его. Они нравились друг другу, им было хорошо вдвоем, они стали добрыми друзьями. Он не пытался поцеловать ее — интересно, что бы она сделала, если бы он все-таки предпринял такую попытку?

Но будет ли она, Марта Росси, до тридцати семи лет не умевшая читать, подходящей партией для депутата парламента, который жил в Сефтон-парке, самом, пожалуй, фешенебельном квартале Ливерпуля?

«Ну а почему бы и нет?» — спросила она скорее себя, чем Джо.

Почему бы и нет? Она — та самая женщина, которая пешком проделала путь из Ливерпуля в Лондон, будучи уже далеко не молодой и к тому же беременной.

Не совсем так, поправила она себя. Большую часть пути ее везли на автомобиле, а остаток она ковыляла на своих двоих. Но она пыталась. Она вложила всю душу в это предприятие, хотя у нее ничего бы не вышло, если бы не Клайв.

Проклятье! Стоило Марте вспомнить о Клайве, как она начинала плакать. Джо и Клайв, двое замечательных молодых людей, жертвы и мученики. Какая жестокая судьба выпала им обоим! Сразу же после окончания войны Марта с Карло отправились во Францию, чтобы побывать на могиле Джо. Они обнаружили клочок земли с крестом, на котором значились его имя и возраст: «Джузеппе Антонио Росси, 14 лет». Если она немедленно не займется чем-нибудь, то разрыдается.

Пожалуй, она становится сентиментальной! Лучше вместо чая она выпьет рюмку шерри. Невелика разница. В конце концов, Рождество уже почти наступило. К тому же пришло время и ей что-нибудь сделать для фронта: стать наблюдателем на посту оповещения о воздушной тревоге, например, или вступить в Женскую добровольную службу, выйти замуж за Артура и взять в руки управление его домом и офисом.

Впрочем, решение она примет завтра. Утро вечера мудренее.

ПРИМЕЧАНИЕ

При написании этого романа были использованы следующие книги:

Норман Лонгмэйт. Как мы жили в те времена. — «Эрроу Букс».

Джон Джексон. Рядовой номер 12768. — «Темпус Паблишинг Лтд».

«Гардиан. Рассказы о Первой мировой».

Ричард ван Эмден. Солдаты-мальчишки Великой войны. — «Хедлайн».

Сэр Артур Маркхэм, депутат парламента, упомянутый в романе, существовал на самом деле. Он неоднократно пытался покончить с практикой призыва в действующую армию несовершеннолетних юношей. После объявления всеобщей мобилизации в 1916 году и введения нормы, согласно которой будущие солдаты обязаны были предъявлять свидетельство о рождении, мальчишек в конце концов перестали отправлять на фронт.

notes

Примечания

1

Шропшир — графство в Англии. ( Здесь и далее примеч. перев., если не указано иное.)

2

Бутль (Бутл) — пригород Ливерпуля.

3

Женская добровольная служба — во время Второй мировой войны участвовала в противовоздушной обороне; в мирное время оказывала помощь населению в случае стихийных бедствий. Была создана в Великобритании в 1938 году, а в 1966 году переименована в Женскую королевскую добровольную службу.

4

Маленькая Италия — район в Нью-Йорке, традиционное место проживания американцев итальянского происхождения. По аналогии так стали называть итальянские кварталы и в других городах.

5

Ciao — чао, привет ( итал.)

6

Mio cara — моя дорогая ( итал.)

7

«Долог путь до Типперери» (It's a long way to Tipperary) — маршевая песня британской армии, написанная в 1912 году.

8

Бригада мальчиков — добровольная военизированная организация религиозного характера, основанная в 1883 году.

9

Уиган — город в северо-западной Англии.

10

Пресвитерий — дом католического священника при церкви.

11

Панджам — город в Индии.

12

По-английски имя девушки пишется «Lettice», а название овоща — «lettuce» — салат-латук, хотя произносятся они одинаково.

13

Джон Раскин (1819–1900) — великий английский поэт и драматург.

14

Отказник — здесь: человек, отказывающийся от военной службы по политическим или религиозным убеждениям.

15

Адмиралтейство — Военно-морское министерство Великобритании.

16

Мэйфэр — фешенебельный район Лондона.

17

Dear — дорогой, дорогая ( англ.)

18

Ear — ухо ( англ.)

19

Искаженное написание слова «France» — Франция ( англ.)

20

По-английски предлог «и» пишется как «and», при этом буква «а» — первая буква английского алфавита.

21

Эдвард (Edward) — начинается по-английски с буквы «Е».

22

«Z» — последняя буква английского алфавита. С нее начинается слово «zoo» — зоопарк.

23

Лоос — городок в Северной Франции, пригород Лилля.

24

Сарж — сокращ. от «сержант».

25

Агностик — человек, который считает невозможным познание истины в вопросах существования Бога, но не исключает существования божественных сущностей.

26

«Юнион Джек» — государственный флаг Великобритании.

27

Популярная песня, написанная в 1913 году.

28

Сомелье — работник ресторана, ответственный за приобретение и хранение вин и предоставление их клиенту.

29

«Микадо» — комедийная опера в двух действиях. Впервые поставлена 14 марта 1885 года на сцене театра «Савой» в Лондоне.

30

Bella — красота, прелесть ( итал.)

31

Enceinte — в интересном положении ( фр.)

32

Трейд-юнион — название профсоюзов в Великобритании.

33

От англ. coal — каменный уголь.

34

Вулвергемптон — город в Англии, расположенный на северо-западе графства Уэст-Мидлендс.

35

Суфражистки (от англ. suffrage— избирательное право) — участницы движения за предоставление женщинам избирательных прав. Также суфражистки выступали против дискриминации женщин в политической и экономической жизни. В отличие от других участников движения за права женщин, они считали возможным вести борьбу, применяя радикальные меры.

36

На Даунинг-стрит, 10, в Лондоне располагается резиденция премьер-министра Великобритании.

37

Имеется в виду суфражистка Эмили Уайлдинг Дэвидсон, 14 июня 1913 года бросившаяся под карету короля Великобритании. ( Примеч. ред.)

38

Сильвия Панкхерст (1882–1960) — британская суфражистка и коммунистка.

39

Уорик — город в Англии, административный центр графства Уоркшир.

40

Виелла (англ. viyella) — материал из шерсти и хлопка, впервые соткан в 1893 году в Англии. Создатели назвали его «первой всемирно известной тканью».

41

Святой Чэд — кельтский епископ, сыгравший огромную роль в объединении Церкви в 664 г. Его святые мощи пребывают в соборе его имени в Бирмингеме, в Англии.

42

«Панч» (Punch) — австралийский журнал, впервые вышел в Мельбурне в 1855 г.

43

От англ. butler — дворецкий.

44

Амальгамирование — восстановление или нанесение покрытия из серебряной амальгамы в старинных зеркалах.

45

«Когда-нибудь» (Some of These Days) — популярная песня, написанная в 1910 году.

46

Солитер — здесь: крупный бриллиант, вставленный в оправу без других камней.

47

Мэгалл — небольшой городок в округе Мерсисайд, к северу от Ливерпуля.