Глава

01

В первую годовщину своего освобождения из тюрьмы Трэвис Чейз проснулся в четыре часа утра, разбуженный светом, окаймлявшим задернутые занавески. Он забросил свой рюкзак в «Эксплорер», выехал из Фэрбенкса по дороге штата номер 2 и спустя час уже гнал машину по плотному гравию Датонского шоссе по направлению к Северному полярному кругу и дальше, к хребту Брукс. С вершин самых высоких холмов можно было на мили вперед видеть полосу дороги и трубопроводы, переваливавшие через гребни пониже и змеящиеся по поросшим розовеющим мелколистником долинам.

Это путешествие не представляло собой празднование юбилея. Вовсе нет. Скорее то был способ поразмыслить над всем случившимся: понять, к чему он пришел, где находится и куда двигаться дальше.

Судя по показаниям на приборной панели температура снаружи равнялась пятидесяти девяти градусам: Трэвис опустил окна, чтоб машину продувало влажным сквозняком. Здесь, в горах, даже в разгар лета воздух пахнул так, как в Миннеаполисе весной, — свежей травой, только-только появившейся из-под снежного покрова.

К десяти утра он доехал до Колдфута и остановился перекусить. Поселение, состоявшее всего из нескольких зданий, с населением в пару десятков человек существовало исключительно за счет проезжавшего по дороге транспорта, большую часть которого составляли грузовики, направлявшиеся к находившимся в 250 милях к северу нефтепромыслам Прудхоу-Бэй. По существу, Колдфут представлял собой последний форпост цивилизации перед тем, как дорога пересекала возвышенность и начинала свой долгий спуск по направлению к морю.

Но Трэвис так далеко не собирался. Нужные ему горы находились прямо здесь. К западу от города располагался национальный парк «Ворота Арктики» с протянувшимся дугой на две сотни миль к юго-западу хребтом. Ведущих туда дорог и даже пешеходных троп поблизости не пролегало. Туристические маршруты проходили в других местах, а поскольку путеводители и сайты подробно знакомили любителей самостоятельных путешествий со множеством надежных, проверенных путей, Трэвис доскональнейшим образом изучил их и выбрал свой курс так, чтобы их избежать.

Оставив «Эксплорер» на стоянке, он наполнил водой кожаные фляги, закинул за спину рюкзак и еще до одиннадцати отправился в путь. Пообедать (пакет лиофилизированного шелушеного риса был приготовлен с помощью маленькой пропановой горелки) Трэвис остановился, уже поднявшись на гребень первого кряжа, в двух тысячах футов над городком. Обратно на юг уходили семьдесят миль проделанного утром пути. Уходили в бесконечность и назад, в мир, в те места, между которыми он должен был выбирать.

Аляска или Миннесота?

Разумеется, существовало сильное давление, вынуждавшее вернуться домой. Давление со стороны всех тех, кого он там знал. Всего лишь через месяц после освобождения Трэвис приобрел билет в один конец до Фэрбенкса: некоторые из родственников даже не успели с ним повидаться. Какое будущее ждало его на дальнем севере, в двух тысячах миль от близких?

А какое будущее ждало его среди них? Даже для тех немногих, которые могли понять и простить все, что он совершил, Трэвис навсегда останется братом, угодившим за решетку около двадцати пяти и вышедшим оттуда лишь к сорока. И через двадцать лет в глазах следующего поколения он останется в первую очередь таким вот малым. Этаким вот дядюшкой. Так не лучше ли со всем этим разделаться одним махом?

Прежде чем пришло время остановиться на ночевку, он успел добраться до следующего гребня, причем последние несколько часов прошел в быстро холодеющих сумерках, в то время как солнце постепенно утопало в тумане, затягивавшем горизонт пусть не строго, но все же в северном направлении. Колышки палатки Трэвис вбил в мягкую почву рядом с протянувшимся по взгорью на мили вперед снежным полем и примерно с час сидел перед ней, ожидая, когда его сморит сон.

Примерно в милях пяти к западу — здесь, в горах, расстояния были обманчивы — виднелся скальный кряж, превышавший по высоте предгорья, через которые Трэвис уже перебрался. Углядев в угасающем свете мелькавшие на каменистом склоне тени, Трэвис достал бинокль и с минуту всматривался, прежде чем разобрал, что именно он видит. То были дикие овцы, перемещавшиеся по почти вертикальной гранитной стене с поразительной, просто пугающей легкостью. Ягнята не старше двух месяцев от роду уверенно следовали за овцематками. Трэвис наблюдал за ними до тех пор, пока они не исчезли за изгибом скалы.

Наконец, ощутив в руках и ногах баюкающую тяжесть, он залез в палатку, забрался в спальный мешок и под шелест ветра в короткой траве провалился в сон.

Пробудился Трэвис с участившимся пульсом, осознавая, что его что-то напугало, хотя и понятия не имея, что именно.

Судя по тому, как просачивался сквозь парусину свет, снаружи уже стало гораздо светлее, хотя по часам было чуть больше трех утра. Он заморгал, стараясь прогнать остатки сна, и в этот миг над кряжем разразился тройной громовой раскат. Секунду спустя земля содрогнулась: казалось, волна исходила прямо из горы под ним.

Расслабившись, Трэвис нырнул обратно в спальный мешок и потер глаза. Беззвучно вспыхнула молния, ярко осветив западную стенку палатки: он засек время на своих часах и отсчитал тридцать пять секунд, прежде чем снова громыхнул гром. Стало быть, гроза бушевала в семи милях от него.

Его снова стало клонить в сон, и усиление бури ничуть тому не мешало. Напротив, он находил странное успокоение в этих звуках, самой подходящей колыбельной для столь дикой, суровой местности. По прошествии нескольких минут гроза приблизилась, а вспышки молний и громовые раскаты стали почти непрерывными.

Уже почти ускользнув за грань сознания, Трэвис сквозь шум бури вдруг услышал нечто, заставившее его снова открыть глаза. Он обратил ухо к западу и прислушался. Что там такое — уж, во всяком случае, точно не гром. И не крик или вой, издаваемый человеком или животным. Больше всего это напоминало ему визг, раздающийся, когда сверлят металл, — звук, хорошо знакомый ему по тюремной мастерской.

Да, похоже, он самый и есть. Стало быть, это не более чем собственные призраки, появляющиеся на грани сна, чтобы досадить ему. Да, они навязчивы и неотступны, но он уже научился их игнорировать.

Трэвис снова закрыл глаза и заснул.

Спустя три часа Трэвис устроил привал в тридцати шести милях от Колдфута. Впрочем, добирался он туда не по прямой и, судя по данным навигатора, проделал путь больше, чем в сорок девять миль. Перекусил он разогретым супом, приправленным чили (хотя все эти консервированные продукты, на его взгляд, по вкусу больше походили на собственную упаковку, чем на то, что на ней было написано), на краю обнесенной крутыми горными склонами долины, уходящей в глубину футов на шестьсот, — широкой, плоской, тянувшейся почти прямо на северо-запад мили на три.

В выемке долины лежали облака, клубившиеся вокруг утесов и возвышений, заполняя впадины и уподобляя их дымящимся прудам. Непосредственно под Трэвисом дно было скрыто почти полностью, хотя временами, когда косые лучи солнца пробивались сквозь плотный туман, ему удавалось заметить, как под ним что-то сверкало. Вода, а может быть, лед.

Сон был крепким, спокойным и прерывался лишь дважды, на сей раз не громом, а воем волков. Он понятия не имел, на каком расстоянии они находятся, хотя порой казалось, что до них не больше четверти мили. Ему доводилось читать о том, что волчьи стаи меняют громкость своего воя, чтобы не дать возможности жертвам, равно как и другим волкам, возможным соперникам, точно определить дистанцию. В отношении людей это тоже срабатывало.

В шесть утра Трэвис проснулся, откинул полог палатки и сел, вдыхая морозный воздух, куда более холодный, чем в предыдущую ночь. Видимая линия горизонта отодвинулась дальше, чем когда-либо за все время путешествия.

Аляска или Миннесота?

Он пришел сюда, чтобы найти ответ на свой вопрос. Но пока в этом отнюдь не преуспел. Доводы за и против той и другой позиции сменяли друг друга, циркулируя в его сознании. Дома находились родные и друзья, которые пусть никогда и не скрывали своих суждений, все же относились к его прошлому терпимее, чем кто-либо посторонний. Там находился его брат Джеф, который предложил Трэвису участие в затеянном им бизнесе в области программного обеспечения и с самого начала ввел его в курс дела.

Но, помимо этого, дом был наполнен призраками прошлого, и каждая улочка по соседству с ним проседала под гнетом тягостных воспоминаний.

Аляска — совсем другое дело. То, что окружало его здесь, — безупречная пустота, вовсе не претендующая на то, чтобы в том или ином смысле понять его, и совершенно не пытающаяся вернуть его на старую колею. Отправляясь в Фэрбенкс, Трэвис не взял с собой ничего, даже временами казалось, самого себя. Год назад, в первый свой день на воле, он ни за что бы в такое не поверил, но здесь ему, бывало, доводилось провести целый день, ни разу не вспомнив ни о тюрьме, ни о том, что он сделал, чтобы туда попасть. Здесь он порой вообще не был тем парнем. И черт бы его побрал, если это ощущение не крепло с каждым днем.

И все это пойдет прахом, стоит только ему ступить на прежнюю почву. По этой причине, если не по какой-либо другой, Трэвис полагал, что знает, к какому пути склоняется.

Расстегнув молнию спальника, он натянул штаны, сапоги и перебросил ноги наружу. Трава, еще вчера мягкая, теперь похрустывала под его подошвами. Он постоял, потягиваясь, потом опустился на колени, достал из рюкзака газовую горелку и металлическую чашку: несколько мгновений, и голубое пламя уже с шипением разогревало воду для кофе. Дожидаясь, пока она закипит, Трэвис подошел к обрыву и оглядел сверху долину, благо теперь, когда воздух сделался кристально чистым, вид открывался превосходный.

Он замер. Остолбенел, вытаращив глаза, ошеломленный настолько, что в первое мгновение не способен был даже моргнуть.

На дне долины лежал разбитый «Боинг-747».

 

Глава

02

За девяносто секунд Трэвис ухитрился упаковать все, включая палатку, и припустил бегом вдоль края долины. Как мог здесь оказаться самолет? И как это может быть, чтобы он просто лежал на земле, а над ним не вились вертолеты, вокруг не хлопотали сотни представителей спасательных служб, вооруженных ацетиленовыми горелками и схемами самолета, осторожно прорезающих фюзеляж в дюжине мест?

Как может быть, чтобы внизу лежал разбившийся самолет, а рядом никого не было?

Там, где он останавливался на ночлег, обрыв над долиной был слишком крут для того, чтобы пытаться спуститься вниз, но в полумиле к северо-западу Трэвис приметил узкий выступ, уходивший вниз с наклоном примерно градусов в сорок. Тоже чертовски круто, но по крайней мере не отвесно. Правда, требовалась немалая осторожность, чтобы, спускаясь там, да еще со всем своим грузом, не полететь кубарем и не переломать себе при этом все кости, в этом случае выжившим пассажирам, если, конечно, таковые имелись, вряд ли стоило бы ждать от него помощи.

Другое дело, что и при благоприятном спуске он мог лишь попытаться сделать что-то лично, поскольку никакой возможности вызвать подмогу у него не было. Сотовый телефон, лежавший в рюкзаке, стал бесполезным в сорока милях от Фэрбенкса, а рация, служившая лучшим средством связи на шоссе, осталась в машине, на парковочной площадке возле топливного склада.

Но, хотя двигаться приходилось с величайшей осторожностью, ему трудно было оторвать взгляд от невероятного зрелища внизу.

Судя по всему, пилоты пытались посадить самолет: он лежал, развернутый кабиной вдоль долины, словно она представляла собой взлетно-посадочную полосу. Позади, более чем на три сотни ярдов, тянулись глубокие борозды проделанного им тормозного пути. Примерно на уровне середины этого следа валялось правое крыло, оторвавшееся от корпуса при столкновении с торчавшим утесом. Лишь слепая удача не дала самолету превратиться в объятый пламенем ад: инерция увлекла корпус дальше по устилавшему дно долины снежному полю, помешав топливу воспламениться.

В остальном, учитывая обстоятельства, воздушное судно выглядело пострадавшим не так уж страшно. Хвост отломился и лежал, завалившись на левый стабилизатор, словно сломанная конечность, держащаяся на одной коже. Фюзеляж получил в тех местах пробоины, вертикальные щели в фут шириной, из которых торчали обрывки проводов и изоляции. Сквозь эти трещины Трэвис видел внутри корпуса лишь темное пространство, хотя с такого расстояния не различил бы ничего даже и при ярком освещении. Во всяком случае, никакого движения ни внутри, ни рядом с потерпевшим крушение самолетом заметно не было. Как и признаков того, что нечто подобное имело место раньше. Никто не вытаскивал из самолета припасы, не устраивал с ним рядом аварийный лагерь. Может быть, люди просто решили остаться внутри, как в укрытии? Или все получили столь серьезные повреждения, что вообще не могли двигаться?

Расстояние делало бесполезными попытки разглядеть, есть ли вокруг отпечатки ног. Снежное поле, примороженное в результате похолодания, сверкало так, что почти слепило, и с шестисотфутовой высоты было решительно невозможно углядеть, покидал ли кто-нибудь упавший самолет, чтобы поискать помощь.

Помощь. Прозвучав в сознании, это слово вернуло его к мысли, повергшей в растерянность. Как могло случиться, чтобы к месту крушения «Боинга-747» до сих пор никто не прибыл? Кстати — «до сих пор», это сколько времени? Господи, когда же случилась катастрофа?

Три дня назад — тут же пришел ответ. Три дня назад Трэвис услышал сквозь шум грозы скрежет рвущегося металла: сейчас это вспомнилось ему со всей отчетливостью. Теперь ясно, что он слышал звук чертова крушения.

Три дня — и никто не прибыл к месту катастрофы? Более того, не велось никаких поисков: за все время своего путешествия через горы Трэвис не видел поисковых самолетов или вертолетов, даже не слышал шума их моторов. И это при том, что гробанулась здесь не одномоторная «Сессна», вылетевшая незнамо куда без полетного плана и пропавшая без вести. Воздушные лайнеры с избытком оснащены разнообразнейшими системами связи: тут тебе и мощные радиостанции, и двусторонние спутниковые коммуникаторы, и, надо думать, какие-нибудь другие штуковины, о которых он даже и не догадывается. Даже если каким-то чудом все эти приборы накрылись одновременно, на диспетчерском пункте международного аэропорта в Фэрбенксе должны были зафиксировать последнее местонахождение самолета. Да уже через час после того, как прервалась связь, на поиски лайнера должны были выслать целую армию.

Трэвис добрался до узкого, постепенно расширявшегося вниз наклонного спуска. Он оказался труднее и круче, чем это выглядело издали, однако более пологого спуска в пределах видимости в обоих направлениях не наблюдалось. Пытаться спуститься здесь, по прямой, было бы сущим самоубийством, но переход наискось казался задачей хоть и нелегкой, но выполнимой. Ступив на склон, Трэвис обнаружил, что его поверхность по крайней мере отвечала имевшимся надеждам: была достаточно мягкой, чтобы обеспечить сцепление, но не глинистой и скользкой, что сулило бы дополнительные неудобства. Кроме того, спускаясь, приникнув к склону и держась за траву, риск потерять равновесие можно было свести к минимуму.

Спустя пятнадцать минут, припустив вдоль одной из борозд в дне долины, оказавшейся достаточно широкой и глубокой, чтобы по ней мог проехать «Хаммер», Трэвис поравнялся с оторванным крылом, валявшимся, словно брошенная игрушка, рядом с отломавшим его скальным зубцом.

Стоило Трэвису оказаться на снежном поле, как в ноздри ударил запах авиационного топлива: снег был пропитан им насквозь. Едва сделав шаг, каждый его след тут же заполнялся розоватой жидкостью.

Теперь авиалайнер отделяло от него расстояние, меньшее, чем футбольное поле. Корпус развернуло на несколько градусов против часовой стрелки, так, что его левая, с неповрежденным крылом, сторона отсюда была видна лучше, чем правая.

А вот никаких следов на снегу вокруг так и не было видно.

Впереди над долиной высился хвост лайнера: даже с обломанным стабилизатором он вздымался над головой Трэвиса на высоту четырехэтажного дома. Вес левого крыла завалил корпус на левый борт, оба двигателя зарылись глубоко в снег. Пройдя мимо хвоста, он нерешительно остановился ярдах в десяти от крыла, между двумя бороздами, оставленными в снегу двигателями.

Все три трещины в фюзеляже, увиденные им сверху, находились на этой стороне корпуса. Ближайший пролом, до которого оставалось всего несколько шагов, был достаточно широк, чтобы туда можно было пролезть, а вот рассмотреть что-либо внутри, даже со столь близкого расстояния, не удавалось: там царила кромешная тьма. Иллюминаторы не помогали: из-за наклона корпуса в них лишь отражался снег.

Трэвис набрал полную грудь воздуха и что было мочи крикнул:

— Есть там кто-нибудь?

Его возглас был несколько раз отчетливо повторен эхом. Другого ответа не последовало.

Он подошел к пролому, опробовал на прочность металл по обоим его краям и осторожно залез внутрь корпуса…

Это был не пассажирский авиалайнер.

 

Глава

03

Внутреннее пространство, в которое проник Трэвис, было заполнено рядами инструментальных и приборных панелей и более всего напоминало ужатый в размерах пункт управления НАСА. Терминалы тянулись от хвоста до переборки в передней части секции, находившейся от него футах в тридцати. Привинченные к полу позади каждого терминала вращающиеся кресла остались на своих местах, а все, что не было закреплено, беспорядочно скатилось к левой стенке фюзеляжа.

Запах топлива хоть и оставался достаточно сильным, уступал место чему-то более свежему. Тоже казавшемуся знакомым. Во тьме, непроглядность которой лишь подчеркивали полосы попадавшего снаружи сквозь иллюминаторы и щели света, Трэвис определил этот запах еще до того, как различил его источник.

Кровь. То была кровь, растекшаяся под крошевом обломков. Растекшаяся под его ногами.

У него скрутило желудок, и он, отвернувшись к бреши в стене, высунул голову наружу, чтобы сделать вдох, и, хотя воздух снаружи был насыщен парами топлива, это помогло. Стараясь теперь не вдыхать слишком глубоко, Трэвис снова нырнул внутрь, поднял руку, загораживаясь от падавшего снаружи света, и внимательно всмотрелся в царивший внутри разгром в поисках того, что, как знал, должно было там находиться.

И разумеется, нашел, что искал. Они были там.

Среди обломков валялось около дюжины тел.

Точнее, на обломках. Не под ними, а над ними. Что было странно.

Придвинувшись и присмотревшись внимательнее, Трэвис понял, в чем дело, и в его желудке на месте недавней тошноты возник ледяной ком. Эти люди погибли не из-за авиакатастрофы. Каждая из жертв получила по две, легших очень близко одна к другой, пули в висок.

Он замер, прислушиваясь, стараясь уловить на борту признаки движения. Логика подсказывала ему, что убийца (или убийцы) вряд ли могли оставаться на борту. Самолет лежал в долине уже три дня, а массовое убийство, скорее всего, было свершено сразу или вскоре после аварийного приземления. Оставаться на борту самолета у стрелков не было никакого резона, а вот поводов убраться отсюда поскорее и подальше было более чем достаточно.

Он все равно простоял секунд десять, напрягая слух, но так и не услышал ничего, кроме скорбного стона ветра, продувавшего долину и залетавшего в щели фюзеляжа. Исполнявшего отходную по умершим.

Взгляд Трэвиса снова обратился к ним. Все погибшие были одеты одинаково, в черных брюках и накрахмаленных голубых рубашках: вроде и не военная униформа, но вряд ли это было случайным совпадением вкусов. Никаких знаков различия, символов или эмблем на одежде не имелось, так что определить ранг каждого не представлялось возможным. Девять человек из числа убитых были белыми, трое — чернокожими, семеро мужчин, пять женщин. Возраст, из-за вздутия, определить было трудно; по прикидкам Трэвиса, то были люди средних лет, от тридцати до пятидесяти.

Только сейчас он вспомнил одну странность, касавшуюся наружного оформления самолета, до сих пор из-за спешки и возбуждения оставленную им без внимания. На корпусе не было никаких надписей и обозначений, даже хвостового номера.

Что же это за хреновина?

Он, ясное дело, смотрел достаточно полуночных программ канала «Дискавери», чтобы знать: в распоряжении правительства имеются пилотируемые командные пункты, зарезервированные на крайний случай: если стационарные штабы, вроде Пентагона, будут уничтожены первым ударом вероятного противника. Их называли «самолеты Судного дня». На их создание и содержание налогоплательщикам приходилось выкладывать миллиарды долларов, и дай бог, чтобы эти деньги так навсегда и остались потраченными попусту.

Но если это и вправду «самолет Судного дня», то тот факт, что его до сих пор никто не нашел, казался еще более невероятным.

Хотя нет, кто-то его все же нашел, не так ли?

Выпрямившись, Трэвис снова обвел взглядом распростертые тела, разбитые приборы и инструменты, которыми управляли эти люди.

Сплошные вопросы. И нет никаких ответов.

Впрочем, раз уж на то пошло, и надобности в них тоже нет.

Помочь этим людям он ничем не может, а все остальное его не касается. Вопрос закрыт. Пора сваливать. Вернуться в Колдфут и рассказать ребятам в закусочной, что он совершил славное путешествие без каких-либо происшествий.

Уже возвращаясь к бреши в корпусе, он снова всмотрелся вперед, и на сей раз его уже успевшие приспособиться к сумраку глаза различили в передней переборке дверной проем. За ним, футов на сто к носу самолета, тянулся коридор с иллюминаторами по одну сторону и дверями по другую.

Трэвис уже успел высунуть наружу голову и плечо, прежде чем осознал, что именно он увидел в коридоре. И крепко зажмурил глаза, причем вовсе не из-за слепящего сверкания снега. Секунд десять он медлил, страстно при этом желая продолжать двигаться и поскорее убраться подальше от трупов, самолета и всей этой хреновой долины. И ведь нужно-то для этого всего ничего: взять да спрыгнуть на снег. А дальше ноги сами его унесут.

Однако вместо этого Трэвис снова засунул голову внутрь и повернулся в сторону коридора.

Почти неразличимый на темном полу, а потому не замеченный сразу кровавый след вел из приборной секции за дверь и тянулся по устилавшей коридор ковровой дорожке футов на пятнадцать, после чего сворачивал направо, к двери. Причем по сторонам от кровавой полосы посередине виднелись отпечатки ладоней. Иными словами, туда не тащили тело, а полз раненый.

Трэвис подошел к порогу коридора. По правую его сторону находились четыре двери, напротив них плексигласовые иллюминаторы. Кровавый след уходил за третью дверь. Пятая дверь находилась в дальнем конце коридора и, по всей видимости, вела на лестницу, позволявшую подняться на верхнюю палубу, и к пилотской кабине.

Пятна крови на ковровой дорожке давно высохли и побурели: лужи на полу позади него оставались липкими до сих пор лишь потому, что там пролились галлоны крови. Если атака последовала сразу же за крушением, раненый пролежал за этой дверью целых трое суток. Никаких шансов остаться в живых.

Впрочем, чтобы все проверить, потребуется всего-то минута. Трэвис вошел в коридор.

Первая дверь была изрешечена пулями, выпущенными на уровне головы и груди, причем, похоже, с обеих сторон. Поравнявшись с открытой дверью, Трэвис увидел у дальней стены двух мертвецов, лежавших за перевернутым столом, использовавшимся ими как прикрытие. Коротко стриженные, в черных костюмах и с галстуками, они походили на секретных агентов или, тут же подумал Трэвис, на высококлассных сотрудников службы безопасности. Оба получили ранения в шею и грудь, а потом были добиты контрольными выстрелами точно так же, как жертвы, лежавшие в приборном отсеке. Только вот, в отличие от тех, у этих покойников имелось оружие. И осталось.

Последний раз Трэвис держал в руках огнестрельное оружие очень давно, и, уж конечно, во время его продолжительного пребывания в исправительных учреждениях Миннесоты его не знакомили с новейшими образцами вооружения. Но то, что рядом с убитыми лежали некие модификации «М-16», он узнал сразу.

Подойдя к ближайшей пушке, Трэвис поднял ее, осмотрел и убедился, что в полупрозрачном магазине сохранилась примерно половина из общей емкости, по его прикидкам, тридцать патронов. Прислонив оружие к стене, он обследовал магазин второй винтовки, установил, что тот почти полон, и вынул его, а проверив карманы покойников, обнаружил у каждого по еще одному полному магазину. Больше у них при себе ничего не было, в том числе и каких-либо документов. Рассовав боеприпасы по карманам, Трэвис прихватил с собой одну из винтовок и перешел по коридору к следующему помещению.

То, что он там обнаружил, заставило его замереть на месте на более долгое время, чем даже при виде мертвых тел.

В центре помещения находился трехфутовый стальной куб, состоявший из двух скрепленных шарнирами половин. В настоящий момент он был открыт, причем, чтобы откинуть верхнюю половину, пришлось использовать два мощных цепных полиспаста, укрепленных на потолочных двутавровых балках. На обеих стальных половинах ровно посередине имелись квадратные выемки примерно четыре дюйма в поперечнике и пару дюймов глубиной. Когда куб был закрыт, вместе они образовывали внутреннюю полость, способную вместить мяч для игры в софтбол, отгороженную со всех сторон более чем футом сплошной стали. Куб явно предназначался для хранения чего-то, требовавшего чрезвычайных мер безопасности.

И что бы это ни было, оно исчезло.

На одной из сторон куба находилась металлическая пластинка с выдавленной темной надписью:

ОБЪЕКТ ИЗ БРЕШИ 0247−«ШЕПОТ»

ОБРАЩЕНИЕ СОГЛАСНО ПРОТОКОЛАМ КЛАССА «А»

ОСОБЫЕ ИНСТРУКЦИИ, КАСАЮЩИЕСЯ ДАННОГО ОБЪЕКТА:

НИКТО ИЗ ПЕРСОНАЛА НЕ ДОЛЖЕН ОСТАВАТЬСЯ БЛИЖЕ ЧЕМ В ПЯТИ ФУТАХ ОТ ОТКРЫТОГО ОБЪЕКТА ДОЛЬШЕ ДВУХ (2) МИНУТ ПОДРЯД.

Нечто в состоянии стали вокруг внутренней емкости куба привлекло внимание Трэвиса, и он ступил вперед, чтобы присмотреться получше, хотя почти сразу же об этом пожалел. На обеих половинках куба металл, непосредственно примыкавший к полости, приобрел странный, грязно-синий оттенок. Казалось, сама структура стали претерпела деформацию, вспучившись, словно под воздействием некой невообразимо мощной и упорной силы.

Его сознание внезапно заполнилось отчаянным треском зашкаливающего за красную отметку счетчика Гейгера, и Трэвис торопливо отпрянул от куба и вылетел из помещения. Лишь оказавшись снова в коридоре, он осознал, что задержал дыхание.

В коридоре Трэвис развернулся. Не по направлению к третьей двери, а обратно, туда, откуда пришел. Яркий, светящийся пролом в фюзеляже находился всего в паре десятков футов. Казалось, задержись на нем взгляд дольше, он обнаружит, что уже проскальзывает сквозь него наружу.

Но вместо этого, рассердившись на себя, Трэвис развернулся кругом и направился к третьей двери. Осложнений не предвидится, он сделает все как надо. Обнаружит последнюю жертву и убедится, что человек давно умер и тело остыло. Сотрет свои отпечатки с винтовки «М-16». Покинет самолет, рванет подальше, и лишь когда между ним и долиной пролягут три горных кряжа, позволит себе оттянуться, заварив наконец чертов кофе.

Трэвис был уверен в этом, пока шел к третьей двери. После чего уже ни в чем не был уверен.

Да, последняя жертва была мертва и холодна. Но вот насчет того, что осложнений не предвидится, он явно дал маху.

 

Глава

04

У Трэвиса уже имелся определенный сюрреалистический опыт: ему доводилось сталкиваться с явлениями, которые в равной мере казалось невозможным и принять, и отвергнуть. То, что открылось, когда он заглянул в третий отсек, вернуло его к этим воспоминаниям, возродило запах минувшего, не посещавший его годами. Стерильный зал суда. Стробирующий флюоресцентный свет, отражавшийся в узких окошках, закрытых, кроме одного-единственного. Из-за открытого окна, откуда-то снизу, из другого мира, другой реальности, не имеющей ничего общего с этим помещением, этим судьей и этим приговором, доносится девичий смех. Разумеется, Трэвис заслуживал худшего, и приговор отнюдь не являлся неожиданным, но все равно был воспринят им как удар под дых. Не так-то легко осознать в двадцать пять лет, что в следующий раз ты увидишь ночное небо уже после сорока.

От того, что он увидел, у него перехватило дыхание.

Первая леди Соединенных Штатов, мертвая, глядя сквозь него невидящими глазами, сидела, привалившись к стене, с окровавленным тетрадным листом в руке.

Эллен Гарнер. Прекрасная даже в нынешнем состоянии. Ее всегда отличала утонченная бледность, благодаря чему цвет лица мало изменился из-за потери крови, пропитавшей ковер вокруг нее. Единственная пуля пробила ее брюшную полость.

Рядом с ней лежало нечто, походившее на одну из ранних моделей автомобильного телефона: довольно громоздкая трубка, соединенная черным спиральным шнуром с чемоданом. Это мог быть только спутниковый телефон. Высохшие отпечатки окровавленных пальцев поведали о случившемся: миссис Гарнер приползла сюда из хвостового отсека специально ради этого устройства, извлекла его из стенного шкафчика, обнаружила, что оно повреждено, и попыталась исправить, но не смогла.

Трэвис отставил «М-16» в сторону, подошел к ней, опустившись на колени, аккуратно извлек листок бумаги из давно сведенных смертным окоченением пальцев и прочитал:

Надеюсь, это найдет кто-нибудь из «Тангенса». Если вы посторонний, не связывайтесь с местными властями, а как можно скорее наберите номер l 112–289–0713. Не обращайте внимания на рекламную запись консультационной фирмы: по добавочному 42551 вам в любое время ответит оператор. Сообщите ему (ей), что местонахождение «Коробчатого Змея» — 67.4065 северной широты, 151.5031 восточной долготы. Все погибли, кроме двоих, захваченных в плен семерыми нападавшими. Они почти наверняка встали лагерем в нескольких милях от этого места — в «Тангенсе» знают, почему, и будут знать, что предпринять.

Ниже было оставлено пустое пространство, потом текст продолжался, но теперь строки были неровными, нажим — слабым. Чувствовалось, что выводившая буквы рука теряла последние силы.

Я знаю, что мы упали в какой-то отдаленной местности, и только сейчас поняла, что до того момента, как кто-то обнаружит это письмо, может пройти не один день, а тот, кто его обнаружит, может не иметь средств связи и находиться в нескольких днях пути от ближайшего телефона. Крушение произошло в 3:05 утра по местному времени 26 июня. Если вы найдете меня больше чем через два дня после этого, а до телефона вам добираться далеко, все написанное сначала можете оставить без внимания. Времени на установление связи с «Тангенсом» нет. Захватчики будут пытать своих пленников, выжимая из них нужную информацию, поблизости от места крушения и не покинут его, пока похищенные не будут сломлены. (Это не предположение, есть причины, по которым они не уберутся отсюда раньше.) Другое дело, что я не знаю, сколько времени смогут продержаться наши люди. Думаю, несколько дней, но точно не знаю.

Я быстро теряю силы и уж точно не имею возможности объяснить, что поставлено на карту. Но поверьте, кто бы ни читал эти строки, происходящее затрагивает и вас. Оно затрагивает всех. Дело плохо. Понимаю, вы можете думать, что не способны на такое, но я прошу вас убить этих людей.

Оружейный ящик находится в задней стенке верхнего отсека, кодовый номер 021602. Внутри автоматические винтовки «М-16». Убейте всех. Главное — надо убить наших людей, пленников, если уж вам не удастся перебить и захватчиков. Мне тяжело просить о таком, но это необходимо.

Снова пробел, а за ним последний фрагмент текста, едва различимый, так что Трэвису пришлось поднести листок к свету.

PS — Если убьете их, не приближайтесь к тому, что они забрали: трехдюймовому тёмно-синему шару. Уходите оттуда и свяжитесь с «Тангенсом».

Трэвис перечитал все письмо заново и, когда закончил, ощутил, что, несмотря на теплую куртку, его пробирает холод. Потом ему на глаза попался уголок другой бумажки, едва видневшийся из кармана блузки миссис Гарнер. Он вытащил записку и развернул. Там было всего несколько строк.

Ричард!

Эллен.

Я то и дело лишаюсь чувств, и всякий раз, когда теряю сознание, оказываюсь в общежитии, в комнате 712: лежу рядом с тобой под лоскутным одеялом и смотрю, как снег засыпает двор. Счастливая жизнь, прошедшая рядом с единственным человеком, которого я любила.

Ощутив неловкость, будто он подглядывал в замочную скважину, Трэвис аккуратно сложил бумажку и вернул точно на то место, откуда достал.

Потом он наконец в первый раз присмотрелся к снегу за окнами правого борта, у которого сидела Эллен. И там увидел отпечатки ног и следы вездехода. Они обрывались у края снежного поля, ярдах в сорока от самолета, однако в том, куда эти следы ведут, сомнений было немного.

 

Глава

05

Пэйдж Кэмпбелл смотрела вверх, на сосны, пытаясь ускользнуть в сон. До сих пор ей удавалось это уже дважды — каждый раз, может быть, на минуту, не больше. Всего-навсего несколько крупиц покоя, но, о боже, они того стоили. С учетом того, что ей приходилось ждать, это помогало.

Разумеется, ей не было бы в этом нужды, имей она возможность оторвать голову от стола и приподнять всего на несколько дюймов. Приподнять, а потом ударить что есть сил затылком о столешницу. Проломить затылочную кость, раскроить череп, разбить, разорвать что-нибудь — что угодно. Три-четыре сильных удара, прежде чем человек с крысиной физиономией успеет остановить ее, — и все. Она была бы свободна.

Почему для этого требовалось так много? Почему простое желание умереть казалось неосуществимой мечтой?

Да по той простой причине, что упомянутый человек с крысиной физиономией хорошо знал свое дело. Потому что ее голова была накрепко примотана к дереву, равно как и все прочие части тела. Даже ее язык был намертво зафиксирован, с тем чтобы она не могла откусить его и захлебнуться в собственной крови. Вот почему вместо этого ей оставалось лишь пытаться провалиться в сон. Когда удавалось, это было сущим волшебством. Исчезали боль, тугие путы, нескончаемый, леденящий свет дня. Во сне Пэйдж оказывалась в знакомых ей, безопасных местах.

Первым из них был читальный уголок в ее комнате. Правда, в этом сне она ничего не читала, а просто проходила босыми ногами по каменным плиткам и пробегала ладонью по мягкой ткани обивки кресла.

Вторым местом был пляж города Кармел: Пэйдж запускала пальцы глубоко в песок, сквозь пропеченную солнцем поверхность в глубину, где он оставался прохладным. Она была там много лет назад, но во сне все тогдашние ощущения возвращались в мельчайших деталях.

Правда, возможность провалиться в сон представлялась редко. Это происходило, лишь когда воздействие снадобья ослабевало, в последние пять-десять минут до новой инъекции. Не прояви она осторожность, они, заметив это, сделали бы укол быстрее. Это значило, что закрывать глаза, хоть это и облегчило бы уход в сон, было нельзя ни в коем случае. Нужно было держать их открытыми, что, впрочем, и ладно. Ведь уснуть с открытыми глазами ей удавалось уже дважды.

Фокус заключался в том, чтобы смотреть не на небо, а на сосны. Свет при этом был не таким интенсивным, и ей не приходилось опускать веки.

Правда, сейчас это не срабатывало из-за отвлекающих факторов. Человек с крысиной физиономией и остальные налетчики перепирались всего в нескольких футах от нее, тараторя на своем языке с пулеметной скоростью. Когда-то Пэйдж нравилось звучание этого языка: она подумывала о том, чтобы избрать его в качестве дополнительной изучаемой дисциплины и отправиться на пару семестров за границу для погружения в языковую среду, а когда обстоятельства не предоставили ей такой возможности, сожалела об этом не один месяц. Сейчас ей казалось, что, окажись перед ней большая красная кнопка, способная волшебным способом вырвать язык любому мужчине, женщине или ребенку на планете, пользующимся этим наречием, она бы мигом нажала на эту кнопку. Не будь, конечно, ее рука тоже примотана к долбаному столу.

Перебранка закончилась, и она услышала приближающиеся шаги человека с крысиной физиономией. Подходившего к ней со шприцем.

На сей раз улизнуть в страну снов не удалось.

Слезы полились из глаз еще до укола, до того, как пришла боль. Пэйдж ненавидела себя за эту слабость, за то, что обнаруживала ее перед этими людьми, но ничего не могла с собой поделать.

Ее тело дернулось, когда острие иглы прикоснулось к коже рядом с пупком. Потом игла вонзилась в ее тело, и, хотя зелье должно было начать действовать только через несколько минут, она уже чувствовала, как оно, холодное и едкое, расплывается по ее желудку.

Сосны затуманились и поплыли, все тело задергалось, слезы хлынули ручьем. Попытки сдержать крики, которые здесь, в горах, надо думать, разносились очень далеко, ни к чему не привели: Пэйдж слышала свой голос, вновь, вновь и вновь повторяющуюся отчаянную мольбу. С этим она тоже ничего не могла поделать.

Потом затрещал подъемный механизм, и столешница поднялась в вертикальное положение: теперь тело Пэйдж не лежало, а висело на ремнях. И смотрела она не вверх, а в сторону.

Прямо в глаза ее отца.

Сам он был так же намертво привязан к основанию ствола ближайшей сосны, а голова зажата между двумя брусками так, чтобы он не имел возможности отвести взгляд и смотреть куда бы то ни было, кроме как прямо на нее.

Ее слезы струились по щекам. Его слезы стояли в глазах.

Тем временем человек с крысиной физиономией пропал из виду: он зашел позади нее, чтобы проделать то, что проделывал всякий раз. Сама Пэйдж этого, разумеется, видеть не могла, но на лице ее отца все его действия отражались лучше, чем в любом зеркале.

И уж, понятное дело, она имела ясное представление обо всем происходящем с ней по собственным ощущениям. Еще в первый раз (кажется, это было дня три назад, сразу после того, как человек с крысиной физиономией связал ее) он вскрыл скальпелем верхнюю часть ее руки и раздвинул трехглавую мышцу клиновидным зажимом. Действуя осторожно, чтобы не повредить артерию, ибо ему никак нельзя было дать ей возможность вот так «легко» уйти из жизни и от него, он добрался до прилегавшего к кости, толстого, как карандаш, радиального нерва. С тех пор он имел к нему постоянный доступ.

Сейчас человек с крысиной физиономией готовился к очередному пыточному сеансу, как всегда, превращая свои приготовления в настоящее шоу: как полагала Пэйдж, он считал это важным психологическим аспектом процесса: реплики, заставлявшие ее предчувствовать еще не пришедшую боль, звук расстегивающейся на футляре с инструментами молнии, пощелкивание языка, как бы в знак сожаления, что ему приходится всем этим заниматься, и, наконец, вздох.

Сейчас глаза ее отца пришли в движение, потому что человек с крысиной физиономией, готовясь приступить к делу, смотрел на него.

— Ну и какой ты после этого папаша? — произнес человек с крысиной физиономией на ломаном, но певучем английском. — Как ты после этого на себя в зеркало смотреть будешь? Ну разве можно позволять девочке так долго мучиться?

Последовал высокий, быстрый, на беличий манер, смешок.

Глаза ее отца затвердели, взгляд сместился с мучителя и встретился с ее взглядом. Теперь слезы струились и по его лицу.

Надо полагать, это тоже являлось частью пыточного процесса: заставить их, когда Пэйдж будет подвергаться мучениям, смотреть друг другу в глаза. Возможно, с другими людьми такое срабатывало, но в данном случае захватчики жестоко просчитались. Именно взгляд отца придавал ей сил, чтобы выдержать муки.

Но, разумеется, они заставляли их смотреть друг на друга не ради нее. Все это проделывалось из-за отца. Именно его они хотели сломать таким образом.

Неужели это сработает? Неужели им удастся сломать его?

Нет, черт возьми, как бы не так! Не может быть, чтобы Пэйдж вынесла все эти немыслимые страдания напрасно, с тем, чтобы в итоге их мучители все равно добились от него своего.

Ну и, кроме того, ее отец просто был сильнее, в этом Пэйдж нисколько не сомневалась. Он знал, что стоит на кону, понимал, каковы могут быть последствия, и возможность сказать этим людям, как включается «Шепот», им просто не рассматривалась. Тут и говорить было не о чем.

Моргая сквозь слезы, Пэйдж пыталась придать своему взгляду твердость и уверенность. С ней все в порядке. Да, черт побери, в порядке, пусть даже ее колотит дрожь и все внутри сжимается от ужаса, когда она слышит, как человек с крысиной физиономией роется в своем футляре и достает инструмент. И пусть слезы неудержимо льются из ее глаз, ее взгляд должен придать ему сил, чтобы выдержать это зрелище, ибо, сколь бы жутким оно не было, дать им то, чего они добиваются, было бы несравненно, гораздо хуже…

Мучитель извлек свой инструмент, включил его, а спустя секунду его зажимы сомкнулись на обнаженном нерве. Пэйдж истошно завопила, а образ отца перед ее глазами расплылся, словно отражение в мутной воде.

Трэвис в полной неподвижности лежал на скальном уступе и пытался восстановить в памяти мысленный настрой убийцы. С которым распростился много лет назад. Причем, как полагал, навсегда.

Так он считал до сего момента.

В бинокль было хорошо видно, как коротышка с ниточкой усов копошился своим инструментом в открытой ране на руке молодой женщины. Рот у нее был закрыт приглушающей звуки повязкой, но Трэвис все равно слышал ее истошные вопли. Притом что его стоянка находилась ярдах в пятидесяти от них по прямой.

И футах в семидесяти над ней.

Семеро захватчиков. Двое пленников.

Ощущение нереальности происходящего не отпускало Трэвиса с того момента, как он нашел миссис Гарнер. Кто, черт побери, эти люди? И что все это вообще значит?

Даже после того, как он заставил себя отвлечься от абстрактных предположений и сосредоточиться на ситуации, в которой намеревался действовать, вопросы все равно остались. Почему нападавшие решили остаться здесь? Как могут они чувствовать себя в безопасности всего в трех милях от места падения «Боинга-747», на борту которого находилась первая леди Соединенных Штатов? Не говоря уж о том, что за дерьмо было в стальном контейнере. Трудно было представить, что могло заставить нападавших задержаться здесь и на час, не говоря уж о трех днях. Правда, в записке миссис Гарнер говорилось, что у них есть на то причины, но ничего не объяснялось.

Стоит отметить и то, что самолет не обнаружил никто из представителей властей, которым вроде как следовало бы его искать. Включая, между прочим, самого президента. Но этих ребят, похоже, такие мелочи почему-то не волновали, они были настолько уверены в своей безопасности, что даже не удосужились выставить дозор. С одной стороны странно, а с другой — подтверждает правоту миссис Гарнер. Эти ребята ничего не опасались.

Из своего укрытия Трэвис мог прикончить их всех. Запросто. Тут и особого искусства не требовалось, учитывая позицию и дистанцию. И вооружение: он прихватил из самолета пять «М-16», и все они были сейчас поставлены на огонь очередями. Всякий, кому доводилось поливать клумбы с цветами из садового шланга, разделался бы со всеми девятью находившимися внизу людьми, опустошив магазины разве что первых двух винтовок. А уж про все пять и говорить нечего.

Да, он мог это сделать. Мог сделать это прямо сейчас, чтобы все было кончено.

Но не собирался.

По правде сказать, эта часть послания Эллен Гарнер ему не нравилась. Что бы там ни говорилось насчет высоких, но не названных ставок, но если Трэвис и задумывался хоть на миг о том, чтобы в точности последовать ее указаниям, все эти мысли развеялись в тот самый момент, как только он увидел в бинокль молодую женщину, привязанную к пыточному столу.

Убивать ее Трэвис не собирался. Того бремени вины, которое лежало на нем, и без этого было более чем достаточно для одной жизни.

Но это отнюдь не значило, что он не собирался убивать вообще.

По мере наблюдения за тем, как «усы ниточкой» с явным наслаждением предается своему пыточному ремеслу, а тело его жертвы содрогается в агонии, Трэвис чувствовал, что настрой на убийство складывается у него без особых затруднений.

Он мог это сделать.

Просто требовалось подобраться поближе.

 

Стих I

Октябрьская ночь 1992 года

Его шаги были единственным звуком в ночи, и звук этот быстро стихал.

В это время года в Миннеаполисе дни стояли теплые и влажные, но в такое время, за час до полуночи, город продувало холодным ветром, сгонявшим призрачные клочья тумана к кладбищу, куда выводила Кедровая улица.

Тут, на самой окраине, не было уличного освещения, но некоторых из тех, чья жизнь проходила здесь, это вполне устраивало. Нынче ночью к их числу принадлежал и Трэвис Чейз. В такой темноте было не разглядеть даже его тени или силуэта, а подошвы туфель лишь слегка постукивали по разбитой мостовой. Если кто и обладал чутьем, достаточным, чтобы уловить его присутствие, то лишь существа, как, во всяком случае, представлялось ему, еще более дикие, чем он сам. Где-то слева в тумане позвякивала легонько о крыльцо собачья цепь, но дело, которое привело его сегодня на Кедровую улицу, собак не касалось. А те, кого это касается, его приближения не заметят.

В кармане Трэвиса лежит полностью заряженная пушка 32-го калибра.

Впереди за тонкой пеленой тумана он видит дом. Дом Эмили Прайс. Свет горит лишь в единственном окне, большом окне гостиной.

Он представляет себе их двоих внутри, может быть, сидящими на кушетке обнявшись, изредка тихонько переговаривающихся или молчащих.

При мысли об этом Трэвиса опаляет стыдом.

Он стучит в дверь, понятия не имея, чем это закончится.

 

Глава

06

Через несколько минут Трэвис уже знал, что требуется для успеха задуманного. Конечно, что-то могло пойти не так, но он полагал, что преимущество, невзирая на численность противников, на его стороне.

По ту сторону их лагеря, футах в пятидесяти от него, рос густой сосняк. Добраться туда незамеченным Трэвис мог в обход, по краю долины, прячась за камнями, с тем, чтобы потом повернуть и подобраться к ним на полсотни футов. Если добавить фактор внезапности, неплохое расстояние, чтобы открыть огонь.

Первым выстрелом он наверняка беспрепятственно снимет одного из них, да и второго, надо думать, тоже. Таким образом, их останется пятеро против него одного. Однако вряд ли они мгновенно оправятся от замешательства и сорганизуются, чтобы дать отпор, а это, если Трэвис будет достаточно быстр, даст ему возможность прикончить еще одного из них. А то и двух.

Но вот потом эти «если» начнут нарастать с большой скоростью. Уцелевшие враги постараются найти укрытие. Если хотя бы двоим из них удастся занять надежную позицию, чтобы повести оттуда ответный огонь, он окажется в затруднительном положении. А скорее всего, будет убит.

Нет, одного фактора внезапности тут недостаточно. Необходимо их чем-то отвлечь. Нужно, чтобы их внимание было обращено не туда, откуда Трэвис будет вести огонь. Неплохо, чтобы оно было приковано к тому месту, где он лежит сейчас.

Решение пришло к нему быстро — возможно, потому, что вариантов для размышлений и выбора было совсем немного.

Прислонив одну «М-16» к валуну в пояс высотой, он достал из рюкзака нейлоновый пакет со сменной одеждой. Одежда отправилась обратно в рюкзак, а пустой пакет, теперь практически невесомый, был подвешен завязками к спусковому крючку винтовки.

Затем Трэвис поместил на камень одну из фляг с водой и острием ножа проделал в ней тонюсенькую дырочку — так, чтобы вода, пусть по капельке, но непрерывно вытекала оттуда прямехонько в мешок, размещенный точно под отверстием. Пакет непромокаемый, так что вода будет скапливаться внутри. И когда ее скопится достаточно, ее вес спустит курок. И автоматическая винтовка разрядит весь магазин в божий свет.

Питер Кэмпбелл был близок к тому, чтобы сдаться.

Он продолжал смотреть в глаза Пэйдж все время, пока она истошно кричала, а мерзкий усатый недомерок копошился своим электрическим щупом в ее ране. Время от времени глаза ее суживались, охваченная петлей голова дергалась.

Посыл был безошибочен: нет!

Но он считал иначе. И хотя часами гнал от себя эту мысль, сейчас в конечном счете начинал это признавать.

Просто-напросто эти люди победили. Помощь не пришла — и не придет еще много дней, если придет вообще. И все из-за Драммонда.

Драммонд. Он ведь сломался, не так ли? И под каким нажимом? Ничего похожего на агонию этих трех дней. Насколько понимал Питер, ему хватило одного телефонного звонка от его жены, хнычущей из-за того, что кто-то приставил ствол к ее голове. Оно, конечно, этого вполне хватило бы большинству людей на свете, но предполагалось, что сотрудник «Тангенса» все же покрепче духом. То было одно из качеств, по которым они отбирались, и еще недавно Питер жизнью своей поручился бы за стойкость Стюарта Драммонда.

Собственно говоря, он так и сделал. И проиграл.

То, что Драммонду доверяли и все остальные, вряд ли могло служить утешением, хотя в противном случае он не оказался бы в составе экипажа самолета, на борту которого находились люди из самой верхушки «Тангенса», вкупе с самым опасным объектом, когда-либо извлекавшимся из Бреши. Только вот в программе перелета из Токио в Винд-Крик, штат Вайоминг, где предполагалось выгрузить объект, чтобы навсегда его обезопасить, где-то над Алеутскими островами произошла неожиданная и резкая перемена. Драммонд перебил остальных пилотов и разгерметизировал корпус, не выдав при этом в отсеки кислородные маски. После чего, наплевав на все правила безопасности и перепады давления, совершил фантастический нырок, снизившись настолько, что оказался вне зоны слежения радаров, и увел пропавший с экранов самолет сюда, на север Аляски.

Питер и остальные пришли в себя, когда самолет с визгом и скрежетом рвущегося металла, остановился бог знает где, и сквозь трещины в корпус внутрь вновь хлынул воздух. Едва очнувшись, они услышали донесшийся снаружи звук двигателей снегоходов, а потом надрывный, что было совсем для него не характерно, голос Драммонда. Питер уловил его извинения, сбивчивый рассказ о захваченной в заложницы жене и запомнил последние слова, прозвучавшие за миг до того, как Драммонд покончил с собой.

Эти последние слова — Чернильный Взрыв — испугали его больше, чем выстрел, которым завершилась трансляция.

По одной простой причине: они означали, что надежды на подмогу нет. Чернильный Взрыв — технологический прием, осуществляемый с помощью другого извлеченного из Бреши объекта, относительно безопасного и управляемого, — представлял собой способ маскировки и, пущенный в ход, надежно скрывал упавший самолет от спутникового слежения, даже визуального. Для этого использовался целый комплекс хитроумных трюков, включая рассылку во всех направлениях сигналов, сбивающих с толку разведывательные аппараты, заставляя их игнорировать подлинное место падения и создавая ложные ориентиры. Радиус покрытия составлял около пяти миль, что с избытком превосходило расстояние, на котором могли быть разбросаны обломки. В настоящее время противостоять Чернильному Взрыву не мог ни один орбитальный аппарат в мире, хотя Управление перспективных исследований Министерства обороны уже разработало систему противодействия, которую планировалось запустить в ноябре. Но разве угадаешь, когда твои собственные игрушки вдруг окажутся использованными против тебя?

Как выяснилось, эта предосторожность опоздала на несколько месяцев.

Усатый мучитель произвел очередную манипуляцию своим инструментом, так что тело Пэйдж конвульсивно дернулось, а глаза снова наполнились слезами. Он менял парадигму действий каждые несколько минут, видимо, для того, чтобы не дать ей, если это вообще возможно, привыкнуть или приспособиться к определенному типу боли. Такого рода пыточный сеанс продолжался полтора часа, после чего, когда действие снадобья начинало сходить на нет, стол переводили в горизонтальное положение и устраивали часовой перерыв. Разумеется, этот перерыв не имел никакого отношения к гуманности: просто усатый мучитель отдавал себе отчет в том, насколько далеко он может зайти, не поставив под угрозу ее жизнь. Наркотик, должно быть, представлял собой один из дюжины известных Питеру противошоковых препаратов.

Он больше не мог это терпеть.

Его не волновало, каковы будут последствия его слабости для мира, потому что его мир невероятно сжался и уже не вмещал даже его самого. Там осталось место только для Пэйдж.

Он мог положить конец ее мучениям прямо сейчас: всего-то и надо — произнести пару десятков слов, объяснив им, как найти в самолете ключ к «Шепоту». Он представлял собой маленькую, всего-то в дюйм, полоску материала, с виду неотличимого от обычного целлофана. Спрятать такую вещицу было проще простого, и, не имея наводки, даже команда специалистов по оснащению «Боинга-747» потратила бы месяцы, пытаясь отыскать ее среди великого множества находящихся на борту разнообразных предметов. Питер мог сказать этим людям, где именно находится ключ, а найдя его и убедившись, что это именно то, что им нужно, они покончат со всем этим затянувшимся кошмаром, пустив пулю в висок Пэйдж. И ему.

Компания, собравшаяся вокруг костра, разразилась смехом. То, что эти самонадеянные подонки разложили костер еще три дня назад, подсказало ему, что это место в обозримом будущем не найдут. Правда, первые двенадцать часов он цеплялся за надежду на то, что уцелела Эллен. Ему и другим из команды приборного отсека удалось заставить ее укрыться в помещении центрального блока. Она была против, намереваясь разделить общую участь, и согласилась, лишь когда возле самолета остановились вездеходы. Если бы она выжила, то смогла бы, дождавшись, когда захватчики покинут самолет, вызвать помощь.

Но захватчики после того, как расправились на борту со всеми, кроме него и Пэйдж, изрешетили отсек автоматными очередями. Некоторые из них прошили насквозь закуток, где пряталась Эллен, так что шансы на то, что она выжила, были близки к нулю.

К концу первого дня, когда Пэйдж уже прошла через восемь пыточных сеансов, решимость Питера истощилась: она держалась на ниточке, и если эта нить еще не порвалась, то лишь благодаря гневной решимости в глазах его дочери, обещавших возненавидеть его, если он дрогнет.

Стойкость ее оставалась непоколебимой даже сейчас, после стольких часов невыносимых страданий. Чего никак нельзя было сказать о нем самом.

Держаться дольше он уже не мог. Время пришло.

Прячась среди сосен неподалеку от лагеря, Трэвис положил на землю две запасные «М-16». Другие были заброшены за плечи, и одну винтовку он держал в руках.

В полусотне футов от него «усы ниточкой» был погружен в свои хлопоты. Со своего места Трэвис хорошо видел лицо второго пленника, немолодого мужчины, привязанного к дереву неподалеку от подвергаемой пыткам женщины, и сильно сомневался в том, что мог бы увидеть большее страдание во взгляде кого бы то ни было в целом мире.

В десяти футах от усатого четверо из его компании собрались вокруг небольшого, аккуратного, почти не дымившего костра. Огонь поддерживали, то и дело добавляя сучья к прогоревшим угольям, над которыми один из них жарил здоровенный шмат мяса. Создавалось впечатление, будто эти четверо пытались отвлечься от того, что рядом с ними пытали женщину: их громкий разговор (на каком языке он велся, Трэвис определить не мог) служил своего рода «белым шумом», маскировавшим приглушенные, малоразличимые крики женщины.

А вот еще двое захватчиков сидели лицом к пыточному столу, словно то был экран.

Трэвис припал к земле и напрягся, готовый к действию. Теперь все могло начаться в любой момент. Он проделал сюда путь с наблюдательного пункта на уступе за двадцать минут, чертовски надеясь, что не просчитался со скоростью вытекания воды и весом, необходимым, чтобы спустить курок.

Но теперь это уже не имело значения. Он был готов.

Первым делом Трэвис собирался разделаться с четверыми, сидевшими у костра. Возможно, их удастся снять одной очередью, но это уже зависит от того, не бросятся ли они в разные стороны. Ну а потом придется перейти на одиночные выстрелы: его палец уже лежал на переключателе. Аккуратнее всего придется обойтись с теми тремя противниками, которые ближе всего к пленникам, но к тому времени, когда дело дойдет до них, он уже ворвется в лагерь и стрелять будет почти в упор.

Дыхание ровное. Ладони сухие. Полная готовность.

И тут неожиданно привязанный к дереву мужчина сказал:

— Хватит.

 

Глава

07

Усатый отключил свой инструмент, хотя и оставил его в руке женщины, и когда жужжание прекратилось, воцарилась тишина, нарушавшаяся лишь ее всхлипываниями да случайным треском головешек в костре.

Ее глаз Трэвис не видел, но привязанный напротив нее мужчина — скорее всего ее отец — выглядел хуже некуда. Он прошептал что-то вроде «извини» и «я люблю тебя», повторив последнее не меньше трех раз, и отвел глаза.

Наконец он воззрился на мучителя.

— Говори, — произнес «усы ниточкой».

Связанный мужчина заговорил слабым, безжизненным голосом:

— Самый передний туалет — умывальник — сразу за кабиной. Сними кожух с потолочного вентилятора, запусти туда руку и пошарь справа. Это там.

Усатый стоял к нему спиной, но Трэвис все равно представил себе, как сузились, когда тот обдумывал услышанное, его глаза. Потом он повернулся и заговорил на своем языке с сидевшими у костра. Двое из них поднялись на ноги и поспешили к припаркованным на краю лагеря снегоходам. За плечами обоих висели винтовки. Оседлав две из четырех машин, они припустили через долину к месту авиакатастрофы. Усатый мучитель проводил их взглядом, после чего повернулся к отцу, продолжавшему шептать что-то невразумительное молодой женщине на столе.

— Надеюсь, ты сказал правду, — проговорил он на ломаном английском. — Я продолжу свое дело, пока не буду знать точно.

С этими словами он снова включил свое приспособление. На сей раз женщина и ее отец закричали одновременно.

Двое оставшихся у костра отвели глаза. Двое других, и до того с любопытством глазевшие на пытку, заулыбались. Трэвис еще лишь осмысливал собственную реакцию, ярость, какую ему еще в жизни не доводилось испытывать, когда воздух над лагерем прошила очередь. «Усы ниточкой» бросил свое устройство и упал плашмя наземь — оружия под рукой у него не было. Остальные повели себя так, как Трэвис и рассчитывал: попытались укрыться, развернувшись в направлении, откуда доносились выстрелы. Он выскочил из сосняка и под продолжавшийся грохот отвлекающих выстрелов рванул к лагерю. До него было пятьдесят футов, сорок, тридцать… Четверо вооруженных захватчиков прятались за деревьями, спиной к нему, словно мишени-чучела на учебном полигоне.

Усатый палач лежал ничком, без укрытия, без оружия. И — это ж надо! — затыкал уши руками.

Двадцать футов. Трэвис притормозил, так что его ноги заскользили по мягкой почве, вскинул винтовку к плечу, движением большого пальца переведя ее в режим одиночного огня (расстояние между целями было слишком велико, чтобы рассчитывать их срезать одной очередью) и прицелился в самого левого из вооруженных людей.

В этот миг магазин отвлекающей винтовки опустел, и над долиной воцарилась внезапная тишина, казавшаяся еще более оглушительной, чем недавний огонь.

Трэвис нажал на спуск. Первый выстрел угодил врагу в спину, и хотя выходного отверстия на груди противника он не видел, дерево обдало кровью так, словно этот малый не пулю схлопотал, а съел гранату.

А вот остальные уже поворачивались. Быстро. Трэвис качнул ствол в сторону следующего противника, и выстрел угодил ему в бок, разворотив грудную клетку и вынеся чуть ли не все ее содержимое с противоположной стороны. Следуя инерции качнувшегося ствола, Трэвис выстрелил снова через четверть секунды, но этот выстрел оказался не таким точным и лишь задел плечо третьего противника.

К тому времени оба оставшихся вооруженных захватчика уже полностью развернулись лицом к нему и поднимали оружие.

Дальше Трэвис действовал неосознанно, как на автопилоте. Такое случалось с ним и прежде, когда жизнь зависела от скорости реакции и на принятие решения отводились даже не секунды, а их доли. Казалось, его тело движется само по себе.

Колени подогнулись, и он упал в тот самый миг, когда громыхнули обе нацеленные на него винтовки. Его лицо обдало жаром просвистевших совсем рядом пуль, но он, еще падая, нажимом большого пальца вернул переключатель в автоматический режим и выпустил очередь.

Она не отшвырнула обоих противников назад, — такое происходит только в кино, но вот жизнь из них вышибла мигом. Они просто рухнули, где стояли, с прошитыми пулями торсами. Левый из них сложился пополам, буквально приложившись головой к коленям, прежде чем завалиться набок.

Трэвис уже опустошил магазин, когда вспомнил о садисте с усами ниточкой, и развернулся к нему, срывая в движении с плеча другую винтовку.

Тот уже не лежал, затыкая уши, а стоял, хотя винтовке у него взяться было неоткуда, вытаскивал из-за пазухи девятимиллиметровый пистолет. И смотрел он при этом вовсе не в сторону Трэвиса, его взгляд был прикован к привязанному к дереву мужчине. Похоже, именно в него усатый и собирался стрелять.

Молодая женщина закричала еще громче, чем раньше: повязка на ее рту не смогла заглушить этот отчаянный вопль.

В то самое время, когда Трэвис, разворачиваясь к нему, вскидывал, наводил и снимал с предохранителя запасную «М-16», его противник прицелился в голову пленника и выстрелил. Крик женщины усилился вдвое.

Спустя полсекунды, когда усатый палач уже разворачивался к ней, «М-16» Трэвиса, уже переведенная в автоматический режим, выдала очередь. Три пули угодили ему в лицо, прежде чем отдача увела ствол в сторону. Трэвис прекратил огонь и проследил за тем, как садист упал, выронив девятимиллиметровый пистолет на усыпанную сосновыми иголками землю. После того он оглядел тела первых четверых противников, желая убедиться в том, что они мертвы. Те были мертвы.

Забросив винтовку за плечо, он поспешил к столу с молодой женщиной, на ходу вынимая из кармана нож. Она смотрела на него со страхом, причина которого была понятна: пленница не видела практически ничего из только что случившегося, если не считать того, как «усы ниточкой» застрелил ее отца, а потом был убит сам.

В кривошипном механизме стола ничего мудреного не было: взявшись за металлическую ручку, Трэвис мигом перевел столешницу в горизонтальное положение, аккуратно взялся за повязку на рту, разрезал ее и убрал.

Женщина больше не кричала. Лежала молча, тяжело и глубоко дыша.

К столу она была примотана накрепко, но лезвие его ножа прошло сквозь путы без малейших затруднений. Оказавшись развязана, она сразу же перекатилась на бок, подтянув колени к груди. Вскинув руки ко рту, она нащупала там что-то, и вытащила. Это оказалась какая-то резиновая прокладка или затычка.

На взгляд Трэвиса, рана на ее правой руке выглядела ужасно, но сейчас она не обращала на это внимания.

Желая дать ей возможность прийти в себя не под чужим взглядом, Трэвис отвернулся и направился к краю лагеря, прислушиваясь на ходу к звукам двигателей снегоходов. Они доносились издалека и продолжали удаляться, чему удивляться не приходилось: рев собственных моторов не позволил этим людям услышать стрельбу. С учетом того, что снегоходы отбыли примерно девяносто секунд назад, они сейчас, видимо, находились на полпути к месту крушения.

— Вы кто? — прозвучал слабый, надломленный голос молодой женщины.

Трэвис повернулся и с удивлением увидел, что она сидит на столе. Ее тело еще сотрясала дрожь, однако она, принимая во внимание все обстоятельства, выказывала просто удивительное самообладание. С виду ей было между двадцатью пятью и тридцатью, волосы и глаза темные. Он поймал себя на мысли о том, что она красива, несмотря на то, что сегодня, наверное, худший день в ее жизни.

— Трэвис, — ответил он, неожиданно пожалев, что у него нет ответа получше. И, видя, что она явно ждет продолжения, добавил: — Просто парень, случайно оказался рядом. Нашел самолет, а в нем миссис Гарнер.

— Она жива?

— Прожила достаточно, чтобы оставить инструкции.

Прежде чем женщина успела спросить что-нибудь еще, внимание их обоих привлекло шевеление на земле. «Усы ниточкой», несмотря на то что одна из пуль вырвала у него чуть ли не всю щеку (остальные две, как понял теперь Трэвис, скользнули по крепким костям скул и черепа), был жив и пытался перевернуться на земле. Он взялся было за оружие и готов был прикончить недобитого врага, когда освобожденная пленница неожиданно издала хриплый, похожий на что-то среднее между шепотом и рычанием звук:

— Нет!

После чего удивила Трэвиса тем, что, развернувшись, сбросила ноги на землю и встала. В первый миг ее повело, но она сохранила равновесие и устояла.

Здоровой рукой она подобрала оставшийся на столе нож Трэвиса и, упав коленом на спину усатого мучителя, с силой придавила его к земле. После чего, держа нож острием вверх, вонзила его противнику под мышку и сделала глубокий разрез. «Усы ниточкой» взвыл, но Трэвис успел услышать звук, такой, будто сталь рассекла эластичные резинки. Рука, которой он больше не владел, неуправляемо дернулась. Проделав ту же операцию с другой рукой, женщина развернулась на сто восемьдесят градусов и перерезала ему поджилки на ногах. Вопли усатого сменились низким, булькающим стоном. У него пошла горлом кровь.

Женщина встала, отложила нож, а потом наклонилась и взяла усатого сзади за шкирку.

Даже будь у него такое желание, Трэвис не был уверен, что успел бы остановить ее. Она приподняла усатого за ворот, протащила его футов десять по мягкой, усыпанной хвоей земле и бросила лицом на угли лагерного костра. Он истошно заорал и конвульсивно задергался, но ни на что другое способен не был: после произведенной ею операции ни руки, ни ноги ему не повиновались. Правда, он, напрягая спинные мышцы, смог-таки на несколько секунд приподнять лицо, но молодая женщина надавила ногой ему на затылок, снова прижала физиономию к углям и не убирала ее, пока у него не загорелись волосы. К тому времени он уже не дергался и не вопил. Понаблюдав за ним еще секунд десять, она подхватила оброненную одним из захватчиков винтовку, щелчком, не глядя, перевела в автоматический режим и выпустила очередь ему в затылок.

После этого женщина бросила винтовку, повернулась обратно к Трэвису, и некоторое время он не был уверен в том, человеческие ли у нее глаза. Правда, спустя мгновение взгляд женщины переместился к привязанному к древесному стволу телу ее отца, и все сомнения насчет ее человечности испарились.

Подойдя к сосне, она осела на землю возле его бездыханного окровавленного тела, прижалась к нему и снова зарыдала, на сей раз беззвучно.

Трэвис вернулся на край лагеря и прислушался, ловя отдаленный шум моторов. Спустя тридцать секунд тот стих.

 

Глава

08

Трэвис полагал, что ему придется деликатно оторвать освобожденную пленницу от оплакиваемого отца, поскольку им требовалось убраться с места бойни и найти себе позицию, которая позволит им расправиться с двумя оставшимися врагами, когда те вернутся. Однако этого не потребовалось: посидев в обнимку с покойным всего несколько минут, она встала, взяла нож Трэвиса, перерезала путы, бережно опустила тело на землю и неуверенно огляделась.

Трэвис ее понял.

— Куда вы хотите его убрать?

Ее взгляд остановился на густом сосняке, где раньше прятался он.

— Туда.

Наклонившись, Трэвис поднял тело с земли, перенес к деревьям и, полавировав со своей ношей между стволами, уложил его на землю в самых густых зарослях. Женщина постояла, молча глядя на покойного, и спустя некоторое время обратилась к нему:

— Нам нужно будет убраться отсюда как можно скорее. Сразу, как только мы убьем тех двоих, которые укатили.

— А что, сюда могут нагрянуть и другие? — осведомился Трэвис.

— Еще как могут, — ответила она. — Непременно нагрянут: эти ребята звонили по спутниковому телефону каждый час, и как только их боссы не дождутся очередного звонка, тут же поймут, что дело неладно, и вышлют вертолет с подкреплением.

С тяжелым вздохом женщина бросила на отца последний взгляд и повернулась назад, в сторону лагеря. В этот момент в поле зрения Трэвиса снова попала глубокая и широкая, не меньше чем в дюйм, рана на ее руке, заполненная темными сгустками, воспаленная и вздувшаяся по краям. Оставшиеся в ней зажимы удерживали ее открытой.

Заметив его взгляд, Пэйдж и сама посмотрела на собственную руку: по выражению ее лица Трэвис понял, что она увидела рану в первый раз. И ничего, выдержала.

— Я бы не стал там копаться и ничего оттуда выковыривать, пока рядом не будет врача, — заметил Трэвис. — Если просто очистить рану в здешних условиях, возрастет опасность подцепить инфекцию из воздуха.

— Не думаю, что мне скоро удастся попасть к врачу, — отозвалась она, однако рану трогать не стала и двинулась к лагерю. Трэвис за ней.

— А вы не можете воспользоваться спутниковым телефоном, чтобы вызвать подмогу? — спросил он. — Пусть сюда направят военных, или кого там еще могут послать ваши люди.

Она покачала головой.

— Эти ребята делали исходящие звонки, используя код. Будь я более подкована по технической части, мне, может, и удалось бы в этом разобраться, но увы. А как далеко мы от города?

— Милях в пятидесяти, если идти пешком. — Он взглянул на припаркованные поблизости два оставшихся квадроцикла. — Правда, мы могли бы покрыть две трети расстояния, использовав одну из этих машин, но тогда надо будет двинуть в объезд, огибая горные кряжи. Дальше будет река, и перебраться через нее можно только по деревянным мосткам или по камням. Так что тачку все равно придется бросить и тащиться до Колдфута на своих двоих, может быть, целый день.

Она обдумала услышанное с видом явно не обнадеженным, а скорее озабоченным и, глядя мимо Трэвиса, окинула взором долину и огораживавшие ее горные кряжи, словно этот ландшафт представлял собой гигантский эшафот. Впрочем, Трэвису и самому стало не по себе при мысли о том, что им предстоит целый день тащиться по преимущественно открытой местности, в то время как вооруженные противники будут преследовать их на вертолете. Судя по выражению лица молодой женщины, ее посетили схожие мысли.

— Похоже, дело плохо, — пробормотала она, еще немного посмотрев вдаль, повернулась к Трэвису. — Ну что ж, будем знакомы. Меня зовут Пэйдж. Спасибо за спасение моей жизни.

Снегоходы возвращались. Двигатели их были запущены минуту назад, а сейчас обе машины уже находились в пределах видимости, на расстоянии, может быть, в милю.

Трэвис стоял за деревом, крепко сжимая в руках «М-16». Пэйдж укрылась за соседней сосной. Свою винтовку она положила стволом на горизонтальную ветку, а на спуске, что явно было для нее непривычно, держала палец левой руки. Правая рука висела вдоль тела.

В тишине долины отдаленный гул моторов казался чем-то вроде жужжания насекомых: ветер, шумевший в ветвях, и то был громче. Точно так же, как и хриплое, прерывистое дыхание Пэйдж.

Трэвис мог лишь гадать, какая решимость и сила воли требовались для того, чтобы хотя бы просто стоять после всего, что ей довелось пережить. А это, в свою очередь, заставляло задуматься о том, что же питало подобную решимость.

— Похоже, вас заботит нечто гораздо большее, чем собственное выживание, — промолвил он.

— Да, — ответила Пэйдж, не отводя взгляда от мушки.

— Мне хотелось бы понять, в чем тут дело, — заявил он. — Я видел на борту самолета стальной контейнер и читал записку первой леди, но это не внесло ясности. Скажу сразу, что я в любом случае намерен помочь вам добраться до Колдфута, но мне не больно-то улыбается рисковать жизнью вслепую, неизвестно из-за чего. Я хочу знать, что происходит. Не думаю, что прошу слишком многого.

Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

— Что такое «Тангенс»? — спросил Трэвис. — И что, черт возьми, такое «объект из Бреши»?

Мгновение она продолжала смотреть ему в глаза, а потом, когда приближавшийся шум двигателей усилился, снова направила взгляд на цель, вдоль ствола винтовки. Точно так же, как и Трэвис. Снегоходы находились еще в тысяче ярдов от лагеря и, хотя как раз сейчас обрели наконец четкие очертания, никакой опасности того, что враги с такого расстояния различат укрывшихся за деревьями Трэвиса или Пэйдж, не было.

— «Тангенс» — это организация, — промолвила Пэйдж. — Вся наша деятельность связана с Брешью. С ее охраной. Контролем. Ну а Брешь — это… это очень трудно объяснить.

— Склонен предположить, что сегодня я куда более восприимчив ко всему новому, чем был еще вчера, — заметил Трэвис.

Пока Пэйдж размышляла над тем, что ей сказать, прошло еще несколько секунд: Трэвис уже видел отблески солнечного света на хромированных рулях машин.

— Слышали вы когда-нибудь о величайших странностях? О чем-нибудь совершенно невероятном… двуглавой змее, картофельном клубне, похожем на Джорджа Вашингтона, о чем-нибудь таком?

— Конечно, — ответил Трэвис.

— Так вот, если дать этому строго научное определение, то Брешь, без всякого преувеличения, может быть названа величайшей странностью в мире. — Она помолчала, задумавшись, потом продолжила: — Это источник. Источник технологий. Мы извлекаем оттуда объекты. Понимаю, это звучит туманно, но яснее мне не сказать. И не только потому, что это было бы предательством, но и потому, что в это просто нельзя поверить, пока не окажешься там и не увидишь все собственными глазами.

Она снова умолкла, прижала приклад к плечу, и глаза ее сузились, сосредоточившись на цели. До вездеходов еще оставалось более пятисот ярдов, слишком много для гарантированного смертельного попадания. Трэвис только собрался предложить Пэйдж, когда враги приблизятся на дистанцию поражения, взять на себя левого, чтобы правый достался ей, когда, словно мини-раскат грома, тишину долины разорвал выстрел из ее винтовки. Левый ездок дернулся (Трэвис увидел кровь на его груди) и завалился на сторону, при этом так круто вывернув вправо руль, что машина подскочила в воздух, сбросив его словно манекен для аварийного испытания. Каковым он, по сути, в тот момент уже и являлся.

Он еще не успел упасть на землю, как выстрел Пэйдж снес голову второму врагу выше челюсти. Еще секунд пять он продолжал стоять на своей машине и лишь потом, качнувшись назад, упал. Пустая машина, тарахтя, проехала еще ярдов тридцать, уткнулась во что-то и остановилась.

Трэвис повернулся к Пэйдж. Она смотрела на убитых: взгляд ее был жестким, и если он прочел его правильно, неудовлетворенным проделанной работой.

— С оптикой у меня получается лучше, — сказала она, прислонила винтовку к дереву, повернулась и направилась к центру лагеря, где было сложено имущество захватчиков.

В несколько секунд Пэйдж разгребла кучу снаряжения, среди которого находилась маленькая, испачканная землей лопата, и добралась до лежавшей там квадратной стальной пластинки в восемнадцать дюймов в поперечнике и в дюйм толщиной. Приподняв ее здоровой рукой, она дала ей упасть в сторону, и оказалось, что пластинка прикрывала отверстие в земле примерно в ногу шириной. Дна его — под тем углом, под которым смотрел Трэвис, — видно не было. Зато он сразу отметил структурные повреждения на нижней стороне стальной крышки, темно-синюю коррозию и явное вздутие того участка, который находился непосредственно над ямой. Было очевидно, что эти повреждения причинены чем-то, находившимся внизу, на дне ямы.

— Объектом мы называем любое технологическое устройство, извлекаемое из Бреши, — сказала Пэйдж. — Данный объект носит кодовое наименование «Шепот», и он чертовски опасен. Человек, пославший сюда этих наемников, хотел завладеть им, и если бы ему это удалось… — Она умолкла, глядя на Трэвиса, потом покачала головой, словно отгоняя нежелательные мысли, и опустилась на колени у ямы. — Но ему не удастся. Не так-то это просто.

Пэйдж запустила руку в отверстие, засунув ее почти по плечо, и вытащила оттуда безупречно круглый предмет с поверхностью такого переливчато-синего цвета, какого Трэвис совершенно точно никогда прежде не видел.

Объект из двустворчатого стального куба, что находился на борту самолета.

Мгновение Пэйдж рассматривала его со смесью страха и отвращения во взгляде, словно то был использованный топливный стержень, излучавший опасную радиацию, потом глаза ее сузились и, как могло показаться, сосредоточились на каком-то иррациональном ощущении.

Трэвис вдруг почувствовал, что опасность, которую представляет собой эта штуковина, не просто физического свойства. Во всяком случае, не только.

Он оторвал глаза от объекта и встретился взглядом с Пэйдж.

— Брешь — это что-то вроде лаборатории, да? Место, где вы создаете подобные вещи?

Она покачала головой.

— Нет, не лаборатория. И мы этого не создавали.

— Мы, в смысле — американцы? — уточнил Трэвис.

— Мы, в смысле — люди.

Еще несколько секунд она удерживала его взгляд, а потом наклонилась и взяла принадлежавшую захватчикам лопату.

Трэвис продолжал смотреть на нее, прокручивая в сознании значение ее последних слов.

— Будь добр, окажи услугу, — обратилась к нему Пэйдж. — То, что эти двое должны были забрать с самолета, похоже на дюймовую полоску синтетической ленты. Это очень важная вещь — ключ, приводящий «Шепот» в действие. Сейчас он наверняка при них. Найди его, а я тем временем закопаю «Шепот». Так, чтобы, когда к ним прибудет подмога, его не смогли найти.

— А мы разве не заберем его с собой? — спросил Трэвис.

— Ни в коем случае. «Шепот» слишком опасен, его необходимо экранировать. А вот ключ, конечно, заберем. Наша задача — не допустить, чтобы эти люди завладели и тем, и другим. И конечно же, как можно скорее связаться с «Тангенсом».

С этими словами Пэйдж отвернулась и с «Шепотом» и лопатой пошла в сосняк.

Трэвис проводил ее взглядом, прислушиваясь к удалявшимся шагам, а потом направился к вездеходам. Отойдя всего на несколько шагов от лагеря, он услышал, как за его спиной зазвонил сотовый телефон захватчиков.

Спустя час они уже оставили позади две низины, двигаясь поспешно набросанным им длинным, извилистым курсом. Пэйдж сидела на вездеходе прямо перед ним, между двумя его руками, сжимавшими руль. Пока они готовились к отъезду, она постепенно слабела — как пояснила сама, сказывалось прекращение действия введенного врагом наркотика. Теперь трое суток, проведенные без сна и в мучениях, навалились на нее со всей силой. Ее глаз Трэвис теперь видеть не мог, но замечал и чувствовал, как порой ее тело, обмякнув, заваливалось назад, прежде чем она, вздрогнув, пробуждалась снова.

Сколько бы времени ни потребовалось вражеской подмоге, чтобы добраться до лагеря, было очевидно, что исчезновение одного вездехода будет быстро обнаружено. После чего один-единственный взгляд на карту не оставит ни малейших сомнений в том, в каком направлении сбежала добыча. Беглецам некуда было податься, кроме как в Колдфуд, а проезжих путей туда вело не много.

Чтобы по крайней мере не оставлять за собой четкого следа, Трэвис старался гнать машину по твердой почве и по возможности избегать снежных полей.

 

Глава

09

Аэропорт Ла Гуардиа оставался погруженным во тьму, но над горизонтом уже проступало вишневое, словно там была протянута раскаленная проволока, свечение рассвета. Из темноты гостиничного номера Карл наблюдал за тем, как пробуждается мир вокруг него. Его отражение в оконном стекле, подсвеченном сбоку светом из ванной, в ответ смотрело на него. Ему был виден лишь один глаз, голубой и холодный.

В его распоряжении имелось двадцать пять минут. Можно сказать, все время мира. Ведь в очереди ему точно стоять не придется.

Ни в коем случае, пока у него есть этот костюм.

Две его половинки лежали рядом с ним на стуле. Он пошарил, нащупывая нижнюю половину, нашел ее, сел на кровати и натянул заканчивавшиеся чулками штаны поверх джинсов так, что они плотно, словно детские ползунки, обтянули его обувь. Потом нащупал плечевые лямки, перебросил через плечи, застегнул и, уже вставая, потянулся за верхней половиной костюма. Натянул куртку, разгладил ее край, спускавшийся на добрый фут с хвостиком ниже талии, перекрывая брюки. Материя не походила ни на что, с чем ему доводилось иметь дело раньше, и он при всем своем уже немалом опыте ношения этой одежды никак не мог к ней привыкнуть. На ощупь ткань больше всего походила на упругое, растягивающееся во всех направлениях полиуретановое волокно, но при этом, облегая вплотную, нигде ничего не стягивала и не пережимала. Оставляя впечатление… расслабленности: пожалуй, это было самое точное определение. Кроме того, ткань дышала, словно палаточный полог, и была почти невесома. В прошлый раз Карл не снимал костюм на протяжении более чем сорока восьми часов, не ощутив при этом ни малейшего дискомфорта, даже при том, что голову покрывал капюшон, а руки — перчатки. Хотя он никогда и не спрашивал об этом своих нанимателей — тем более с учетом того, откуда взялась эта штуковина, казалось сомнительным, чтобы они знали о том, как она работает, намного больше его, — но нутром чуял, что превосходные качества костюма обусловлены своего рода узкоспециальным интеллектом материала, из которого тот был сделан. Вот и сейчас костюм принимал форму его тела, подстраиваясь под него так, что скоро должен был практически перестать ощущаться. Конечно, то, что костюм обладает своеобразным встроенным интеллектом, не так уж и поражало, учитывая, что это было не самым впечатляющим его свойством.

Выглянув в глазок, Карл убедился, что коридор пуст, вышел из комнаты и, пройдя мимо лифтовой площадки, двинулся к лестнице. Лифты, разумеется, категорически исключались. Спустившись на пять пролетов, он приник к маленькому окошку на двери и убедился, что на этаже никого нет, кроме двух девушек, сидевших за столом футах в тридцати от лестничного колодца.

Выходить у них на глазах было, конечно, не самым лучшим решением, но вполне допустимым при отсутствии лучшего варианта. Карл открыл дверь и ступил с лестничной площадки в холл. Как он и ожидал, обе девушки подняли глаза на открывшуюся дверь, в их взглядах читалось недоумение. Карл прошел мимо стола, прямо перед ними, но они так и продолжали таращиться на дверь, со стуком захлопнувшуюся уже далеко позади него.

— Хм… вроде все в порядке, — пробормотала девушка постарше.

Вторая покачала головой и вернулась к своему наполовину законченному судоку.

Карл мог выйти через главный вход, прямо перед ними, но, поскольку в данном случае имелась лучшая возможность (на то, чтобы свернуть за угол и добраться до задней двери в конце коридора, требовалось не больше минуты), правила требовали прибегнуть к ней. Хотя, по большому счету, все правила использования костюма сводились к трем словам: не валять дурака.

Добравшись до задней двери, он в полном одиночестве открыл ее и ступил наружу, навстречу холодному нью-йоркскому утру.

Движение по Центральной парковой магистрали даже в столь ранний час было достаточно оживленным и требовало внимания и осторожности. Выждав, когда в сплошном потоке машин образовался разрыв, Карл стремительным броском преодолел все пять полос, по которым шло движение на восток, а спустя мгновение перемахнул вторую половину трассы, перелез через ограду и оказался на территории Ла Гуардиа. Терминалы и авиалайнеры обрисовывались на фоне красного восточного небосклона, словно вражеская крепость.

Пересек четвертую взлетно-посадочную полосу, две подъездные дороги, обогнул здание Центрального терминала и направился к ближайшему входу в зал «Д».

Перед скользящей дверью Карл помедлил: ее электронные детекторы видели его ничуть не лучше, чем стоявший в нескольких футах в стороне сонный сотрудник службы безопасности, но это не имело значения. Правила требовали дождаться, пока механизм двери приведет в действие кто-то другой. Аэропорт был не тем местом, где можно было позволить себе проявлять излишнюю самоуверенность. И где позволительно валять дурака.

Ждать пришлось всего полминуты: усталый с виду бизнесмен вылез из такси и побрел внутрь. Карл проскочил в открывшуюся дверь следом за ним, свернул налево и двинулся мимо немноголюдных очередей ранних пассажиров у пунктов выдачи багажа. Теперь, когда он уже был внутри, затруднений не предвиделось. Рамка металлодетектора и без костюма-то не являлась для него серьезным препятствием, а в данной ситуации и вовсе была детской забавой: он попросту поднялся на бордюр, ограждавший дорожку к ней, обошел ее по нему слева и снова спустился на пол футах в двадцати за пропускным пунктом.

Вот пребывание в самом пассажирском зале могло бы представлять для него определенную проблему, будь там побольше народу. Чтобы избегать столкновений в тесноте и толчее, от невидимки требовалась особая осторожность. Однако в такой час практически все проходы были пусты: исключение составляли находящиеся впереди ворота Д-7, являвшиеся его целью.

Добравшись до них, Карл выдержал долгую паузу, присматриваясь к толпе ожидающих и размышляя, где лучше встать. Ясно было, что не там, где он находился: люди будут двигаться в обоих направлениях, и в такой ситуации предсказать перемещения тех, кто уже тут толпится, практически невозможно. Хуже того, совсем рядом шалили и гонялись друг за другом пара ребятишек, мамаша которых, погрузившись в книжку в мягкой обложке, лишь изредка окликала их, пытаясь утихомирить.

Ясно, конечно, что лучше всего было занять позицию рядом с дверью к раздвижному переходу за стойкой дежурного. Держась на приемлемом расстоянии, Карл обогнул толпу, поднырнул под барьер и занял себе место. Ждать предстояло не слишком долго: «Боинг-737» уже стоял на взлетно-посадочной полосе, позади которой над еще сумрачным горизонтом поднималась, словно ощерив зубы, небесная линия города.

— Дамы и господа, — прозвучал в микрофоне голос дежурной, — объявляется посадка на рейс 935 авиакомпании «Кайман эруэйз», беспосадочный перелет до Джорджтауна. Посадка осуществляется через пятый проход. Повторяю, посадка осуществляется через пятый проход.

Другая служащая аэропорта открыла дверь, и, как только отступила в сторону, Карл мигом прошмыгнул мимо нее наружу, в прохладу раздвижного перехода. Теперь он двигался быстро, намного опередив первых пассажиров. У двери самолета Карл на миг задержался, потому что на его пути оказалась стюардесса. Она взглянула сквозь него в проем раздвижного перехода, и поскольку никто из пассажиров еще не появился, нырнула обратно в самолет и заговорила с кем-то из команды. Карл проскользнул мимо нее и направился к хвостовой части лайнера.

Наилучшее место для укрытия на борту «Боинга-737» зависело от конфигурации, но в большинстве случаев это была служебная кладовка в кормовой части. Маленький отсек пустовал почти все время полета, и даже когда кто-нибудь из экипажа появлялся там, чтобы взять или поставить тележку, всего-то и требовалось, что нырнуть в угол за ледником.

Ну а покинуть самолет, само собой, будет еще проще, чем пробраться на борт.

Карл сидел на краю тени, футах в пяти от девушки, загоравшей нагишом возле бассейна. Безусловно, одним из интересных аспектов ношения костюма являлась предоставлявшая его обладателю возможность наблюдать за людьми, когда те считали, что они одни. Он сам, пока в первый раз не оказался в таком положении, понятия не имел о том, сколь уникальные перспективы это открывает. Ведь в норме вы просто по определению не можете находиться рядом с тем, кто пребывает в одиночестве. Можно, конечно, установить скрытую камеру, но это далеко не то, что находиться там самому.

Считая, что пребывают наедине с собой, люди полностью расслабляются, не выказывают ни малейшего беспокойства, неловкости, смущения и робости. Странное дело: лучше всего люди держатся именно тогда, когда рядом нет никого, способного это оценить.

Девушка, двадцати трех лет от роду, была потрясающе красива. Оливковая кожа. Равномерный загар. Глубокие карие глаза, посветлевшие на солнце. Пять футов два дюйма и не больше ста фунтов покрытой влагой упругой плоти. Ну, если быть точным, влажной она была минут пять назад. Карл видел, как она разделась, нырнула в бассейн и выбралась из него, а сейчас карибское солнце уже почти полностью осушило ее кожу. Он проследил за тем, как испаряются под его лучами последние капельки влаги.

Ее звали Лорен Кук. Эту информацию Карл получил заодно с прочими сведениями, касающимися ее отца, Эллиса Кука.

Дом площадью в пять тысяч квадратных футов, смотревший на залив Бодден и широкое синее Карибское море с юга, находился в полном ее распоряжении. Разумеется, у входов дежурили сотрудники охраны, готовые броситься на помощь при первом зове или сигнале тревоги. Все как один американцы и профессионалы. Карл внимательно присмотрелся к каждому из них и пришел к выводу, что эти ребята прошли подготовку в какой-то очень крутой конторе, куда более крутой, чем полиция. Система безопасности дома была оснащена инфракрасными камерами и датчиками движения, но Карла все это совершенно не заботило.

Желтая бабочка-капустница села Лорен на бедро. Девушка вздрогнула от неожиданности, взмахнула рукой, но, когда увидела, в чем дело, улыбнулась, проследив взглядом за ее полетом. Бабочка пролетела прямо за Карлом, и на мгновение провожавший ее взгляд Лорен оказался на одной линии с его глазами. Карл ощутил холодок, но она тут же снова прилегла на свой шезлонг и закрыла глаза.

Позади нее стоял двухэтажный дом, тянувшийся на семьдесят футов в обе стороны, влево и вправо от него. Несколько открытых окон второго этажа выходили на балкон, куда ничего не стоило взобраться. Карл это уже проделал, прошелся по комнатам, исследовал шкафы и выдвижные ящики в спальне Эллиса, чтобы не допустить оплошности. Нельзя валять дурака.

Спустя несколько минут Лорен встала, подобрала одежду и удалилась внутрь, заперев за собой дверь патио. Карл подошел к ограде бассейна и взглянул вниз на изумрудные лужайки и простиравшуюся за ними гавань, где стояли на якоре яхты. Ему было жаль девушку: она ничем не заслужила того, что должно было случиться. Хотя каковы ее душевные качества, покажет время. Выглядела она милой и доброжелательной. Но что поделаешь: наш мир отнюдь не таков.

* * *

Над заливом смеркалось. Весь вечер скапливался туман, который сейчас затягивал горизонт, разделявший розовую воду и пурпурный небосклон. Сквозь это марево пробивался свет лишь самых ярких звезд.

Карл проследил за тем, как Эллис вошел в спальню. Он проследовал мимо трех выходивших на море балконных дверей, не удостоив закатный пейзаж даже мимолетным взглядом.

«И зачем тогда жить в таком месте?» — подивился Карл.

Эллис подошел к компьютеру, включил его и стал расхаживать по комнате, пока он загружался.

В заднем углу письменного стола стояли две фотографии в рамках: Лорен и жена Эллиса. Никаких признаков присутствия жены в доме Карл не обнаружил. Информация, полученная от вышестоящих, указывала на то, что у объекта большие семейные проблемы.

Запустив руку за пазуху своего костюма, Карл взялся за рукоять того, что нашел в ящике прикроватного столика Эллиса.

На экране компьютера высветились иконки.

Карл вытащил хромированный пистолет сорок пятого калибра, приставил к голове Эллиса и выстрелил.

В тот же миг снаружи раздались крики охранников. Крик донесся и из комнаты Лорен. На завершение работы у него оставалось лишь несколько секунд.

Карл поднял руку Эллиса, прижал его пальцы к рукояти оружия и выстрелил снова, на этот раз в фотографию миссис Кук. Зная, что теперь на руке остались пороховые следы, он отпустил руку, позволив пистолету упасть. Спустя две секунды, едва не сорвав дверь с петель, в спальню ворвались четверо охранников, держа наготове навскидку «МП-5».

— В комнате никого!

Группа разделилась, один заглянул в душевую, другой — в огромную кладовку.

— В душевой никого!

— В кладовке никого!

Карл выбрал самый широкий участок стены, подальше от проходов, и просто стоял. Снаружи в коридоре еще трое охранников удерживали Лорен, рвавшуюся внутрь и требовавшую объяснений, а находившиеся в спальне, связавшись с наружными постами, передали указание перекрыть все выходы. Они действовали по правилам, хотя в их взглядах читалась спокойная уверенность. Им было ясно, что случилось.

Наблюдавший со стороны за всей этой суматохой Карл ощутил вибрацию своего сотового телефона. Предполагалось, что он должен ответить на звонок при любых обстоятельствах, кроме совсем уж исключительных… Сейчас, однако, имели место именно такие.

Спустя десять минут, воспользовавшись временным затишьем, когда охранники уже закончили проверку, а вызванная ими полиция еще не прибыла, он выскользнул на балкон, перебрался через ограждение и спрыгнул в патио. Оттуда была видна гостиная, где двое сотрудников службы безопасности, одна из них женщина, сидели рядом с Лорен, обнимая ее и бормоча слова утешения.

Карл подошел к дальнему краю патио и, спрыгнув с высоты в шесть футов, оказался на пологом склоне, ведущем к берегу.

Пройдя четверть мили в сторону пляжа, он нашел свободную скамейку, сел на нее и достал телефон, на котором, как и ожидал, обнаружил текстовое сообщение.

ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В АЭРОПОРТ, ЕСЛИ ТЕКУЩАЯ РАБОТА ЕЩЕ НЕ ВЫПОЛНЕНА, ОСТАВЬТЕ, ЛЕТИТЕ РЕЙСОМ 829 ЮНАЙТЕД ДО ЧИКАГО, ОТТУДА РЕЙСОМ 71 ТОЙ ЖЕ КОМПАНИИ ДО ФЭРБЕНКСА, ИНСТРУКЦИИ БУДУТ ЖДАТЬ В ЖЕЛТОМ ЛЕНДРОВЕРЕ С НАКЛЕЙКОЙ ГРИНПИСА, НА ДОЛГОСРОЧНОЙ СТОЯНКЕ Д. РЕЧЬ ИДЕТ О ПРЯМОМ НАПАДЕНИИ НА СОТРУДНИКОВ ТАНГЕНСА.

 

Глава

10

Даже после того, как звук вертолета стих, Трэвис всматривался сквозь ветви кедров в дорогу добрых десять минут. Отсюда, с возвышения, было отчетливо видно, что путь впереди на протяжении более чем двух миль пролегает по совершенно голой равнине без какого-либо укрытия. А оказаться обнаруженным вертолетом на открытой местности было равносильно самоубийству.

В целом же их путь оказался весьма нелегким, но этого он и ожидал. К настоящему времени, за прошедшие двенадцать с лишним часов, ищущий их вертолет появлялся над долиной уже пять раз, медленно и методично просматривая местность или просто зависая на некоторое время на одном месте. С укрытиями по пути было негусто, но до сих пор они всякий раз оказывались в пределах досягаемости после того, как разносившийся над утесами и отдававшийся эхом шум винта предупреждал их о приближении погони.

До этого кедровника они еле успели добраться: Трэвис укрыл Пэйдж под ветвями и спрятался сам за миг до того, как летательный аппарат обогнул ближайший изгиб долины.

Теперь над долиной снова воцарилась тишина. Только вот надолго ли?

Пэйдж пребывала в беспамятстве: начать с того, что ее не мог растормошить даже рев двигателя, раздававшийся всего-то в сотне футов. Состояние ее, и без того скверное, за последний час заметно ухудшилось. Края раны на ее руке опасно покраснели, воспаленные ткани внутри, казалось, раздулись втрое по сравнению с тем, что было, когда Трэвис увидел это впервые. Еще больше пугало то, что вены на предплечье расширились и потемнели, что по меньшей мере указывало на расползание инфекции. А ведь это было лишь то, что он видел: кто знает, куда еще могла распространиться зараза?

Его аптечка первой помощи не была рассчитана на такие раны, и помочь ей он ничем не мог, хотя попытался, с ее согласия, обработать рану дезинфицирующим спреем. Единственным очевидным результатом этого действа была острая боль, которую Пэйдж старательно попыталась от него скрыть. В чем не преуспела: столько слез с глаз запросто не сморгнешь.

К тому времени, когда мотоцикл был утоплен в реке, после того, как они проехали не одну милю вдоль берега, чтобы найти достаточно пенистую стремнину и укрыть его, у Пэйдж уже поднялась температура, она теряла сознание, не говоря о том, что, разумеется, не могла идти. В результате Трэвису пришлось отправить свой рюкзак в воду следом за вездеходом, оставив при себе лишь маленькую флягу с водой, и нести женщину.

Что оказалось труднее, чем он полагал. Весила она фунтов на сорок больше, чем рюкзак и, в отличие от снаряжения полярного путешественника, не была сконструирована с тем расчетом, чтобы вес равномерно распределялся на плечи. При каждом подъеме чертовски уставали ноги, но спуски были несравненно труднее: нагрузка на лодыжки создавала на каждом шагу серьезную угрозу растяжения или вывиха. К ней добавлялась опасность споткнуться, кувырнуться и покатиться кубарем вниз. Любое повреждение в данных обстоятельствах было бы смертельным для них обоих.

Правда, Трэвиса поддерживала мысль о том, что пришлось испытать Пэйдж за последние три дня. По сравнению с этим все его неудобства были все равно что ушиб о кофейный столик.

Он осторожно приподнял ее из-под кедра. На секунду глаза Пэйдж приоткрылись, но на нем так и не сфокусировались. Ему хотелось верить, что ее кататония объясняется в основном действием наркотика и тем, что ей пришлось долго обходиться без сна, однако на самом деле он понимал, что роль инфекции в происходящем не так уж мала и по ходу дела лишь усиливается. Ее лоб был мокрым от пота, словно ветровое стекло в дождливую погоду.

Покинув убежище под кедрами, Трэвис зашагал вперед, двигаясь быстрее, чем когда-либо раньше, стараясь как можно скорее преодолеть наводящее страх открытое пространство. Он подумал, что, наверное, нечто подобное испытывают люди, страдающие агорафобией, оказавшись в огромных торговых центрах. Чувствуют себя добычей.

Ясное дело, никаких оснований предполагать, что на борту вертолета может оказаться дружественная команда, у него не было. Сумей соратники Пэйдж каким-либо образом установить место крушения, они нагрянули бы сюда в куда большем количестве: в небе кружили бы самолеты, вертолеты вились бы, словно стрекозы, а спасательные и поисковые команды давно высадились бы на всех ближних кряжах. Они действовали бы открыто, как полагается тем, кто находится на своей территории и осуществляет законные полномочия.

А вот одинокий геликоптер скорее походил на грабителя, забравшегося в чужой дом с преступными намерениями.

Отрезок открытого пространства впереди, за изгибом, оказался шире, чем рассчитывал Трэвис. Он уже пересекал его по пути в долину, но тогда не заботился об укрытии, и сейчас не мог припомнить, видел ли по пути пригодную для этого рощицу. Зато сразу узнал высокий каменистый гребень, на котором в свою первую ночевку на территории заповедника приметил диких овец. В тот раз он находился в нескольких милях восточнее, а сейчас приближался с запада, с существенно большего расстояния. Учитывая характер местности и скорость движения (куда меньшую, чем когда он был обременен одним лишь рюкзаком, несмотря на то что стимул для ускорения теперь был гораздо сильнее), до Колдфута отсюда оставалось никак не меньше двадцати часов хода.

О сне, разумеется, не приходилось и думать. Жизнь или смерть Пэйдж зависели от того, как быстро она сможет получить квалифицированную медицинскую помощь. Каждый час был на счету.

Шагая по долине, Трэвис размышлял об услышанном от нее.

«Тангенс», Брешь, «Шепот».

У него в кармане лежал кусочек прозрачного пластика, который он забрал у убитых с вездеходов. Ключ к «Шепоту». И что, собственного говоря, способен отмочить этот «Шепот», если привести его в действие этим ключом?

В памяти всплыли слова Пэйдж.

«Мы этого не создавали… Мы — в смысле, люди».

Все это просто не укладывалось в его голове. И вовсе не потому, что он ей не верил. Как раз наоборот.

Пэйдж пробормотала что-то во сне, оторвав его от размышлений. Это были даже не слова, просто звуки, несчастные и умоляющие. Это продолжалось всего несколько секунд, после чего она снова умолкла, однако Трэвис ощутил, как напряглись ее мышцы, и видел, как вращаются прикрытые веками глаза. Сколько же еще пройдет времени, прежде чем она сможет видеть во сне что-нибудь, кроме кошмаров?

— Ты в безопасности, — тихонько промолвил он. — Их здесь нет.

Трэвис не рассчитывал на особый эффект от своих слов, однако они сработали. Она почти сразу же расслабилась и, похоже, погрузилась в сон без сновидений.

Трэвис по большей части старался на нее не смотреть. Пытался не видеть ее ресниц, того, как падает на лоб челка, не замечать слабых следов давних веснушек на переносице. Старался не думать о том, что, невзирая на боль, заполнившую все его мускулы так, словно внутри их разлилась кислота, он испытывал сейчас, наверное, самое сильное чувство за полтора десятка лет.

Пэйдж представляла собой нечто, никуда от этого не денешься.

Впрочем, в известном смысле она представляла собой все — все, для чего в его будущем не было места. За год, прошедший после освобождения, мысль о том, чтобы снова завести роман, даже не приходила ему в голову. Трэвис пятнадцать лет учился не думать о том, что потерял, весьма преуспел в этой науке, и освобождение в этом плане мало что изменило. Может быть, физически он теперь и не пребывал в столь жестких рамках, но шансы на близость с такой женщиной, как Пэйдж, вряд ли стали выше, чем во время заточения.

Это не значило, что он собирался провести всю жизнь в полном одиночестве. Существовали способы ослабить воздействие прошлого, и Трэвис над этим работал. Во время своего пребывания в Фэрбенксе он, нанявшись к подрядчику, подвизался на ниве строительства. Работал много, умело, качественно, проявляя деловой подход и сберегая деньги, благодаря чему в скором времени мог бы начать собственное дело. Осуществлять средние по размеру проекты, преимущественно субподрядного характера. При удачном раскладе лет через пять ему светил полностью самостоятельный, ничем не обремененный бизнес, а со временем, может быть, еще лет через пять стабильность и состоятельность. Где-то в середине этого пути, когда солидные перспективы были бы уже очевидны, а тюрьма осталась в далеком прошлом, он вполне мог попытать счастья с какой-нибудь женщиной.

Но не такой, как Пэйдж. Ничего даже отдаленно похожего. Что воспринималось вполне нормально, пока он на эту тему не думал. Поэтому Трэвис старался вообще об этом не думать.

Но получалось у него плохо.

Открытая равнина, протянувшаяся, как оказалось, на три мили, заканчивалась у ольховой рощи, к которой сверху сходились три долины поменьше. Трэвис уже миновал рощу и отмахал четверть мили по следующему открытому участку, когда снова услышал вертолет. Времени на то, чтобы вернуться назад и спрятаться в зарослях ольхи, не оставалось, но другого убежища не было. Он рванул к роще.

Спешка заставила его забыть о необходимой осторожности, когда движешься по подобной местности. Смотреть все время под ноги было некогда, нараставший грохот возвещал о скором появлении преследователей, когда он — чего так боялся всю дорогу — оступился.

За десятую долю секунды до того, как его нога опустилась, Трэвис успел увидеть опасность, но было уже поздно. Под ногой оказался небольшой, с обеденную тарелку, разлом с темной и влажной землей от стаявшего снега или от того, что где-то внизу находился источник. Собственно говоря, влажным был весь склон, но почву на нем скрепляли корни травы — там, где ее покрывала трава. Трэвис, оглядываясь на звук, задержал взгляд на полсекунды дольше, чем следовало, в результате чего его ступившая на мягкую мокрую землю нога скользнула по ней в сторону, как по льду.

Его тело еще рефлекторно пыталось восстановить потерянное равновесие, он еще не успел упасть, но уже знал, что все кончено. Сейчас они повалятся на землю, и вертолет окажется над ними прежде, чем он сам успеет собраться и встать, не говоря уж о том, чтобы поднять Пэйдж. Вдобавок, словно нарочно, совсем рядом из земли торчал зазубренный валун, ударившись о который при падении он запросто мог раскроить себе череп.

В этой суматохе мыслей Трэвису вдруг вспомнились уроки вождения на льду. Когда теряешь управление и машину заносит, не стоит пытаться вывернуть в направлении, противоположном заносу. Поворачивай туда, куда уводит инерция.

Сама эта ассоциация казалась нелепой, но ничего другого ему все равно не оставалось. Он с усилием крутанул корпус против часовой стрелки — и оказался стоящим неподвижно, столь внезапно, что едва не растерялся. Но винты, казалось, уже барабанили по его черепу. Все могло закончиться в любую секунду.

Правда, все время, пока ему приходилось двигаться под открытым небом, некоторую надежду, невзирая на все страхи и опасения, внушала мысль, что люди в вертолете могут и не знать, кто на самом деле перебил их товарищей в лагере. Они должны были предположить, что пленникам каким-то образом удалось взять верх над захватчиками или на них напал кто-то из экипажа самолета, уцелевший после бойни на борту. И в том, и в другом случае они должны были высматривать беглецов, одетых для полета на «Боинге», а не для пешего путешествия по Аляске.

До валуна чуть выше колена оставался всего шаг. Трэвис сел на землю, тяжело привалившись к нему спиной, а Пэйдж усадил себе на колени. На ней сейчас была его теплая куртка, правда, без рукава, чтобы рана могла дышать. Но ее раненую правую руку Трэвис прижал к себе, так что сверху этой странности заметить не могли.

Ее лицо он притянул к своему, с тем, чтобы использовать единственный их шанс на спасение: создать у преследователей иллюзию того, что они видят внизу всего лишь влюбленную парочку, отправившуюся в туристический поход по заповеднику и целующуюся на лоне природы.

В следующее мгновение вертолет поднялся из-за ближнего кряжа, сместился на север и завис над ними: пилот явно увидел их. Впрочем, Трэвис отслеживал геликоптер лишь краем глаза: большую часть его поля зрения заполняло лицо Пэйдж.

Перестук лопастей усилился: вертолет двинулся по направлению к ним.

Трэвис закрыл глаза — со столь небольшого расстояния это должны были заметить — и сделал все возможное для того, чтобы поцелуй выглядел натурально. Одна его рука лежала на ее затылке, другая обнимала талию, губы были прижаты к ее губам. Турбины ревели прямо над их головами, поднятый винтами ветер яростно трепал волосы.

Все это в совокупности было настолько чувствительно, что Пэйдж очнулась.

Трэвис почувствовал, как вздрогнуло ее тело. Он открыл глаза и увидел меньше чем в дюйме от себя ее испуганный взгляд. Ну вот, сейчас все и кончится. Она оттолкнет его, вырвется, а спустя несколько секунд пулеметная очередь с вертолета оборвет обе их жизни.

Но в тот же миг глаза ее изменились, наполнились пониманием. Она прижалась к нему, подняла здоровую руку и запустила пальцы ему в волосы. И поцелуй сейчас был самым что ни на есть настоящим: ее губы, влажные, жаркие, заставили Трэвиса на мгновение забыть обо всем прочем. Все куда-то исчезло, и рев двигателей, и ветер: не осталось ничего, кроме нее и ее поцелуя, столь же отчаянного, как потребность в дыхании. В тот миг неважным казалось даже то, что это притворство.

Потом до него дошло, что им стоило бы помахать вертолету. Как поступила бы почти любая парочка, но тут тональность работы двигателя изменилась, и вертолет, набирая скорость, начал уходить прочь.

Пэйдж не прерывала поцелуй еще секунд десять, пока геликоптер не отлетел на достаточное расстояние, и лишь тогда отстранилась. Они смотрели друг другу в глаза, разделенные всего шестью дюймами.

— Соображаешь, — произнесла она шепотом, поскольку на большее у нее не было сил.

Он кивнул, неожиданно осознав, что ему трудно говорить.

Она повернулась посмотреть вслед вертолету, но это движение породило такую волну боли, что у нее перехватило дыхание. Ее больная рука прижалась к нему, но лишь слегка, так, что он едва это почувствовал.

Совладав с собой, Пэйдж медленно подняла руку, вытянула ее, присмотрелась к венам, вздувшимся на предплечье более чем в футе от воспаленной раны, и Трэвис впервые с того момента, как они повстречались, увидел в ее глазах страх.

— Далеко отсюда до города? — спросила она.

— Всего пара часов, — соврал он. — Закройте глаза, а снова откроете уже там.

В какой-то затянувшийся момент ему казалось, что Пэйдж так и сделает: она подалась к нему, коснувшись лбом его щеки. Он уже собрался встать и идти, когда она заговорила.

— Запомните как следует. От того места, где меня пытали, в направлении, противоположном месту крушения, пройти пятьдесят шагов. Там дерево, самое большое поблизости. Не ошибетесь. «Шепот» зарыт по другую его сторону, на глубине двух футов. Я присыпала то место хвоей, чтобы не было видно, что там рыли яму.

— Мне это незачем знать, — заявил Трэвис, — доло жите об этом сами.

Он помолчал, ожидая ответа, но его не последовало.

Ее дыхание, обдававшее теплом его шею, сделалось медленным и равномерным.

 

Стих II

Октябрьская ночь 1992 года

Сквозь тонкие занавески на окне гостиной Трэвис видит, что был близок к истине: они сидели обнявшись, правда, не на кушетке, а на одном из больших раскладных кресел.

Он стучится и видит, как мужчина оборачивается на звук. Спустя момент тот проходит с другой стороны к двери, и Трэвис сквозь маленькое окошечко в ней видит его глаза. Они красные от слез. Позади него в столовой стол завален цветами и траурными карточками.

Мужчина открывает дверь, даже не взглянув, кто за ней. Он ожидает кого-то другого, кого угодно, и, когда оказывается лицом к лицу с Трэвисом, его передергивает. Его глаза сужены, из левого глаза вытекает слеза.

Глядя ему в глаза, Трэвис ожидает, что сейчас этот человек повернется, пройдет в другую комнату, возьмет дробовик и откроет огонь. В этом случае Трэвис не побежит: он знает, что заслуживает такого за то горе, которое причинил этим людям.

Но отец Эмили Прайс не поворачивается. Из глубины дома слышен голос ее матери, она спрашивает, кто пришел. Голос слабый, охрипший от рыданий.

Ответа она не получает.

— Что вам угодно, детектив? — спрашивает мистер Прайс, глядя Трэвису в глаза.

В его словах звучит презрение. Как знает Трэвис, тоже заслуженное.

— Что вам сказали в полиции? — спрашивает он.

Взгляд мужчины каменеет.

— Идите поинтересуйтесь у них сами. Они ведь вам верят, не так ли? — Трэвис молчит. Он ждет ответа. — Они не собираются никому предъявлять обвинение, — со злобой, мукой и отчаянием произносит наконец мистер Прайс.

— Почему?

— Нет доказательств. Они не нашли даже ее тело. Даже машину. Но там было столько… — у него перехватывает дыхание, и на миг кажется, что он уже не сможет говорить, — …столько крови. Ее крови. Слишком много, чтобы после такой кровопотери девушка ее габаритов могла выж…

Он не договаривает и опускает глаза. Его нижняя губа подрагивает.

— Она ничего им не сделала, — продолжает мистер Прайс дрожащим голосом. — Это все вы. С вас все началось.

Трэвис кивает. Подступает ближе и тихо говорит:

— Мной все и закончится.

Мистер Прайс смотрит на него.

— Меня сегодня здесь не было, — говорит Трэвис. — Вы с этим согласны, мистер Прайс?

Отец Эмили молчит. Тянутся секунды. Он понимает, что имел в виду Трэвис. Понимает, что тот собирается сделать. И обдумывает ответ, как будто на самом деле есть какой-нибудь выбор. Но потом, поскольку Эмили была его единственной дочерью, поскольку он заключал ее в объятия после первых, неуклюжих шажков, поскольку подростком она, бывало, засыпала у его плеча перед телевизором во время шоу «Сегодня вечером», поскольку сегодня он трижды заходил в ее спальню и прижимал к лицу ее подушку, пытаясь вдохнуть оставшийся от нее запах, кивает.

— Хорошо, — говорит Трэвис.

Мистер Прайс закрывает дверь, и Трэвис уходит обратно, в ночь и туман, машинально нащупывая рукой пистолет тридцать второго калибра.

 

Глава

11

Последнюю тысячу ярдов до шоссе Трэвис пробежал бегом. Колени его болели так, словно все хрящи в них заменили на острые осколки стекла. Сквозь передние окна заведения под названием «Хребет Брукс» он видел с полдюжины посетителей, наверно, завсегдатаев, сидевших за стойкой с напитками и закусками и смотревших по телевизору бейсбольный матч. Времени было восемь вечера, косые лучи багровеющего солнца падали с северо-запада.

Трэвис остановился на дороге, в сотне футов от ресторана. Пэйдж пошевелилась у него на руках: на бегу ее растрясло, но прийти в сознание она все равно не могла. За последние два часа ее дыхание превратилось в прерывистый хрип: иногда оно звучало так, будто ей грозило удушье.

Насколько это было возможно с такого расстояния, Трэвис присмотрелся к посетителям. Выглядели они, насколько он мог судить, вполне безобидными.

Настороженность была вызвана пониманием: враги Пэйдж наверняка просчитали, что беглецы, скорее всего, появятся в этом месте, и могли подготовиться к встрече. Единственным преимуществом этого населенного пункта являлся его малый размер: здесь просто невозможно было устроить серьезную засаду, не привлекая внимания. Ни больших парковок, где может незаметно пристроиться фургон, ни темных проулков — ничего такого. Единственным местом, где можно торчать часами и никто на тебя и не посмотрит, был придорожный ресторан; но если резерв захватчиков состоял из таких же ребят, каких он видел в лагере, иностранцев, говоривших на ломаном английском, вряд ли они решились бы на подобную демонстрацию.

Конечно, нельзя было исключить того, что они связались с кем-то, не столь бросающимся в глаза, тем более что на это у них было целых полтора дня, но в любом случае Колдфут был не тем местом, где посторонние надолго задерживались. Водители грузовиков, следовавших на север, в Прудхоу-Бэй останавливались перекусить, порой останавливался на ночь фургон с туристами, но столпотворения посторонних тут явно не наблюдалось. Колдфуд представлял собой поселение у дороги, которая вела к одному определенному месту, и сам по себе пунктом назначения ни для кого не являлся.

Нет, если сюда и посланы наблюдатели, то они, скорее всего, прячутся где-то в горах, над городком. Трэвис обвел взглядом окрестные кряжи, но там было столько сосен и ольховых рощ, что всматриваться не имело смысла. Или они там, или их нет. Если они там, то неприятности нагрянут раньше, чем помощь, а стало быть, ему придется разбираться с ними самому. Единственным оружием, прихваченным им из лагеря захватчиков, был девятимиллиметровый пистолет. Его обнадеживающая тяжесть ощущалась сзади, где он был заткнут за пояс и прикрыт сверху рубашкой.

Трэвис пересек дорогу, преодолел остаток пути по усыпанной гравием площадке, мимо собственного «Эксплорера», двух джипов и желтого «Лендровера». Он уже находился в тридцати футах от здания, когда здоровенный малый в шляпе «Джон Дир», заметив его приближение, сначала чуть растерялся, а потом вскочил, бросился навстречу и распахнул перед ними дверь.

— Что случилось? — крикнул здоровяк.

Остальные, за его спиной, тоже забыли про телевизор и, вскочив из-за стойки, уставились на Трэвиса.

Он понимал, что, добравшись до городка, непременно столкнется с вопросами, и заранее заготовил краткий ответ. Благо немногословие вполне можно было списать на стресс.

— Я нашел ее в долине, к западу отсюда, — промолвил Трэвис, впервые за двадцать часов заговорив в полный голос, звучавший вполне соответственно ситуации и его внешнему виду.

Здоровенный малый придержал дверь, Трэвис ступил в помещение, и находившиеся там посетители увидели руку Пэйдж; пожалуй, завались он к ним со свежим трупом, даже это не произвело бы на них худшего впечатления. Вышедшая из-за прилавка блондинка (Молли, судя по значку на блузке) подавила, закашлявшись, испуганный крик, но отпрянула и налетела на газетную стойку. Пока все гомонили, низкорослая женщина, прикрыв рот ладошкой, переводила пристальный, может быть, оценивающий взгляд с Трэвиса на Пэйдж и обратно. Здоровяк в шляпе, увидев в ране на руке зажимы, потрясенно спросил, что это еще за дерьмовые штуковины.

— Так было, когда я ее нашел, — объявил Трэвис, не для него одного, а для всех. — Говорить она не может, так что насчет того, кто и зачем все это с ней устроил, я знаю не больше вашего. Просто притащил в ближайшее место, где можно вызвать подмогу. Как скоро сюда приедут «Скорая» и полиция?

Сказано это было исключительно ради местных жителей: у Трэвиса не было намерения дожидаться здесь полиции или кого-то еще и уж тем более передоверять ее им, случись каким-то чудом кому-то из них появиться здесь раньше представителей «Тангенса».

Но это сработало. Подозрения, возникшие было в отношении его, развеялись. Молли уже вернулась к прилавку, достала телефон и набрала какой-то номер, явно длиннее, чем 911.

— Копов придется ждать часов пять-шесть, — сказал здоровяк. — На шоссе дорожного патруля нет. Эвакуационный вертолет может долететь из Фэрбенкса, думаю, часа за полтора. Им понадобилось примерно столько времени пару лет назад: они вылетали сюда, когда у одного дальнобойщика случился сердечный приступ.

Молли, дожидавшаяся соединения, положила трубку на плечо и, придерживая ее щекой, взяла с полки под стойкой ключ, который швырнула здоровяку со словами:

— В третьем свободно, пусть он ее уложит.

Мужчина вывел Трэвиса через заднюю дверь в короткий коридор с дверями по обе стороны.

Номер третий представлял собой просто обставленную, прибранную комнату: косые лучи солнца, падая в окно, золотили постель.

Трэвис осторожно уложил Пэйдж поверх покрывала, особо беспокоясь насчет руки: любое нажатие на рану могло серьезно ее травмировать. Изменение положения тела снова вызвало резкие, глубокие вздохи, так что казалось, будто она чуть ли не задыхается.

Мужчина, который привел его, так и стоял в дверях.

Трэвис дождался, когда дыхание Пэйдж вернулось к норме, и тихо спросил:

— У вас тут есть какое-нибудь оружие?

Краешком глаза он приметил, как повернулась к нему шляпа «Джон Дир».

— В лагере, где я ее нашел, — продолжил Трэвис, не отрывая взгляда от Пэйдж, — было полно разных следов, не меньше трех человек, и это без нее. Не берусь судить, где эти люди сейчас, но если они объявятся здесь…

— Господи… — прошептал мужчина.

— Копов, вы сами сказали, придется ждать часов шесть. Любому, знакомому со здешними местами, это, надо полагать, тоже известно. Если у вас есть пушка, лучше держите ее наготове. И другим скажите — тем, кому доверяете, если у них есть оружие.

Здоровяк кивнул, потом подошел к окну, упираясь краем шляпы в стекло, и обвел взглядом западные кряжи.

Трэвису не хотелось врать, но правда бы в данной ситуации не сработала, а промолчать, учитывая опасность того, что их могут накрыть прямо здесь, было бы еще хуже. Об этом и думать не хотелось, но выбора у него так или иначе не было.

Человек в шляпе снова повернулся к нему.

— Ладно, займусь делом, — сказал он и направился к выходу.

— Могу я отсюда позвонить? — спросил Трэвис.

Малый остановился в дверях и взглянул на замеченный Трэвисом телефон, стоявший на прикроватной тумбочке.

— Через девятку, — сказал он и вышел.

Трэвис закрыл за ним дверь, достал из кармана записку первой леди и начал набирать написанный ею номер. В это время дверь заскрипела и медленно приоткрылась снова под собственным весом. Но сейчас ему было не до нее.

После первого же гудка в трубке зазвучала запись:

— Благодарим вас за обращение в «Лейктаун ассошиэйтс», где вы можете получить консультации по…

Он набрал 4–2–5–5–1. Раздался щелчок, и почти сразу же послышался женский голос:

— Назовите пароль.

Это прозвучало строго, не как предложение, а как требование. Трэвис моргнул.

— Я его не знаю.

— Кто это?

— Просто гражданин, — ответил он столь же резко и строго. — Нашел ваш самолет. Все погибли, кроме Пэйдж Кэмпбелл.

Тут все пришло в движение: где-то на заднем фоне прозвучал быстрый обмен репликами, в трубке снова раздался приглушенный щелчок и зазвучал новый, теперь мужской, голос:

— Откуда вы звоните?

Трэвис подумал, что уж это они, надо думать, уже определили.

— Колдфут, Аляска, — ответил он. — Место крушения в тридцати шести милях к западу…

— Стоп, — прервал его мужчина, — линия не безопасна. Просто отвечайте на вопросы, ничего не добавляя…

— Там все мертвы… — не дал ему договорить Трэвис, которому усталость добавила раздражения. — Уцелела только одна женщина, и если вам хочется получить ее живой, то лучше побыстрее послать сюда самолет и высадить парашютный десант. Причем чтобы в его составе непременно был хирург. Час она еще, пожалуй, протянет: но я не доктор, могу, на хрен, и ошибиться.

На три секунды воцарилось молчание: то ли они не привыкли, чтобы с ними так разговаривали, то ли записывали услышанное. Потом где-то на заднем фоне прозвучал женский голос: «Ну, быстрее за дело», и ему малость полегчало.

— Пожалуйста, отвечайте на вопросы однозначно, «да» или «нет», — снова заговорил мужчина. — Могут ли представители враждебной стороны добраться до вас в течение ближайшего часа?

— Да.

— Опять же, только «да» или «нет»: можете вы оценить возможную численность нападающих?

— Нет. Но у них есть нечто, о чем вам следует знать.

— Продолжайте.

— Вертолет. Это не боевой геликоптер. Не думаю, что он может представлять угрозу для других летательных аппаратов, но тому, кто полетит сюда, следует об этом знать.

— Хорошо, — отозвался мужчина и уже более человеческим тоном продолжил: — Не говорите ничего о ваших оборонительных возможностях, но будьте готовы, насколько это в ваших силах, и ждите нашего прибытия. Сейчас я свяжу вас с хирургом и попрошу описать ему состояние мисс Кэмпбелл. Сделайте это побыстрее и будьте наготове.

Разговор с врачом занял три минуты. Судя по голосу, оптимизма доктору услышанное не внушало.

Закончив разговор, Трэвис подтащил из угла к кровати стул и сел, глядя на нее. Она снова издала жуткий, хрипящий звук, страшнее даже, чем когда он остановился с нею на руках у дороги. Пэйдж лежала здоровой рукой к нему: он взял ее ладонь в обе свои, закрыл глаза. Сквозь открытую дверь доносились звуки транслировавшегося по телевизору бейсбольного матча.

В коридоре скрипнула половица. Он открыл глаза и повернулся к проему. Никого. Скрип повторился теперь дальше, в направлении передней части строения. Трэвис снова повернулся к Пэйдж и вдруг услышал хлопок, похожий на выстрел из пневматического ружья, а за ним женский возглас. Потом щелчки последовали один за другим, сопровождаемые криками — боли и, несомненно, ужаса. Вскочив со стула и отпихнув его в сторону, Трэвис развернулся к двери, выхватив из-за пояса пистолет.

В тот момент, когда он сделал это, крики в ресторане смолкли: лишь один голос, всхлипывая, повторял: «Пожалуйста». Потом раздался последний хлопок, и теперь тишину снова нарушали лишь звуки бейсбольного матча.

Трэвис выжидал с оружием наготове, держась между Пэйдж и открытой дверью.

Пол в коридоре заскрипел снова.

 

Глава

12

Чудно все-таки выглядит, когда на человеке этот костюм, а он держит что-то в руках. Как, например, пистолет с глушителем «Марк-23», что имело место в данном случае. Когда эта пушка, в отличие от него вполне видимая, подпрыгивая в такт шагам, двигалась перед ним, ему казалось, будто она плывет. Плывет себе ни на чем.

Открытая дверь находилась в десяти футах впереди, слева.

Мудреное дельце, ничего не скажешь.

Женщина — единственная находившаяся здесь сотрудница «Тангенса» и, возможно, единственная, обладавшая нужными сведениям, судя по издаваемым ею звукам, находилась в паре вздохов от смерти. О том же говорил и внимательный осмотр раны на ее руке, произведенный Карлом чуть раньше, пока этот парень, кем бы он ни был, звонил ее коллегам.

Парень, впрочем, похоже, был случайно наткнувшимся на нее туристом.

Приказы Карл получал четкие, однако дававшие возможность выбирать образ действий сообразно складывавшейся ситуации. Его руководство знало, что Пэйдж Кэмпбелл, которой не оказалось в числе погибших, неизбежно появится в Колдфуте, если, конечно, вообще где-то появится, и что именно она спрятала «Шепот» где-то неподалеку от того места, где подвергалась пыткам. Забрать его с собой она не могла: эта штуковина требовала такой толстой предохранительной оболочки, что утащить подобную тяжесть на руках не удалось бы никому. Оставалось одно: она запрятала артефакт поблизости от участка, на котором каким-то неизвестным способом смогла расправиться с семерыми пленившими ее людьми и освободиться.

Впрочем, тайна ее освобождения Карла не касалась, ему было достаточно того, что Пэйдж сейчас здесь. И не одна, а со своим новым другом. Вопрос заключался в том, сочла ли Пэйдж, не сломленная тремя днями беспрестанных пыток, возможным доверить столь важную тайну случайному встречному, пусть и оказавшему ей помощь? Иными словами, знает ли этот малый, где спрятан «Шепот»? И другой вопрос, не менее важный: имеет ли кто-то из них при себе ключ?

Аккуратно приподняв полу куртки, Карл спрятал оружие в кобуру и, прикрыв курткой, заставил исчезнуть. Теперь ничто не выдавало его, и он заскользил вперед, ступая с максимальной осторожностью, чтобы свести к минимуму скрип половиц. Они, правда, все равно поскрипывали, но лучше уж старое дерево, чем ковровая дорожка. Костюм, конечно, представлял собой технологическое чудо, но действия силы тяжести не отменял и никак не маскировал следы, оставляемые ногами на мягкой поверхности.

Он вздрогнул и чуть не охнул вслух, когда, сунувшись в дверь, обнаружил смотрящий прямо на него не более чем с пары футов ствол зажатой в руке туриста «беретты». Подавив порыв отскочить, Карл бесшумно скользнул на фут в сторону, убравшись с линии огня.

Но откуда у этого малого пушка? Он о ней и словом не обмолвился, когда расспрашивал того толстозадого в фермерской шляпе насчет оружия.

Успокоившись, Карл присмотрелся к туристу. Пистолет он держал в руке твердо и, похоже, со знанием дела. В глазах его читался страх, но отнюдь не паника. Походило на то, что, появись в проеме кто-то видимый, этот тип уложил бы его на месте, что в представлении Карла не очень-то вязалось с образом случайного туриста. Впрочем, с рюкзаками по заповедникам бродят разные люди, да и вообще, не всегда угадаешь, кто на что способен.

Он сделал шаг к человеку, и, словно по воле провидения, пол на сей раз не скрипнул. Второй шаг, тоже бесшумный, привел его туда, куда ему и было нужно. Его левая рука поднялась к стволу «беретты», пока не прикоснувшись, но уже окружив его кольцом пальцев. Правую он отвел назад и напрягся.

Трэвис ждал. Кто бы ни был снаружи, он, должно быть, укрывался за стеной не более чем в футе. Можно было открыть огонь сквозь стену, простреливая ее с интервалами в шесть дюймов, но если он опустошит магазин, а в результате окажется, что убийца залег или находился дальше по коридору, чем это казалось по звукам, — ему конец.

Сейчас стояла тишина уже добрых десять секунд. Что было хуже, чем скрип.

А потом Трэвис ощутил, как неведомая сила, словно вделанный в пол сверхмощный магнит, рванула вниз ствол его пистолета. Впрочем, он не успел даже толком осознать это, не то что осмыслить. Резкий удар, острая боль за ухом, ослепительная белая вспышка перед глазами.

И тьма.

Что случилось? Он лежал на полу лицом вниз со связанными лодыжками. Руки тоже были связаны за спиной чем-то похожим на клейкую ленту. Другая такая же полоса охватывала его голову, закрывая глаза.

Трэвис по-прежнему находился в комнате с Пэйдж: было слышно, как она дышит. Судя по этим звукам, ее состояние ухудшилось: сколько же он провалялся в беспамятстве?

Теперь ему вспомнился выбитый пистолет и удар по голове, обрушившийся из ниоткуда. Действительно ли все произошло именно так или память после пребывания в нокауте обманывает его?

Зазвучал глубокий, не окрашенный эмоциями, мужской голос:

— Скажи мне, где она это спрятала.

Трэвис обдумал варианты, все столь непривлекательные, что из них и выбирать не хотелось. Если он скажет, что не знает, и этот тип ему поверит, он займется вместо него Пэйдж. Удастся ли привести ее в сознание? Вполне возможно, с помощью очень сильной боли. А причинять боль этот малый наверняка умеет и займется этим без колебаний. С другой стороны, признайся Трэвис, что знает, где зарыта штуковина, убийца может решить, что Пэйдж ему теперь без надобности, и прикончить ее прямо на месте. Впрочем, походило на то, что при любом раскладе меньше чем через час оба они будут покойниками.

Впрочем, не при любом — существовал и еще один вариант, худший из возможных и, похоже, наиболее вероятный. У этого типа наверняка имелись средства связаться со своей командой в долине. Вертолет прилетит сюда минут через двадцать; их с Пэйдж поднимут на борт и отправят неизвестно куда еще до того, как прибудет помощь.

А когда она вообще прибудет, эта помощь? Сколько времени он пробыл без сознания? Может быть, удастся потянуть время и дождаться подмоги. Конечно, когда сюда нагрянут люди из «Тангенса», этот тип, перед тем как смыться, прикончит их обоих, но по крайней мере это будет всего лишь смерть. Наименьшее из зол: все прочие варианты не просто хуже, а намного хуже.

Пожалуй, если затянуть представление минут на десять, что-нибудь и получится.

— Ну и позабавился же я, кончая твоих приятелей, — промолвил Трэвис.

Незнакомец промолчал.

— Особенно здорово вышло с тем коротышкой с электрической тыкалкой. Правда, его-то я, если уж быть точным, как раз не грохнул. Не исключено, что он прожил… какое-то время. Ты не видел, что с ним стало?

— Я слышал, там все в порядке, — прозвучал голос.

— Ну нет. Вот если бы он три дня подряд поджаривался на медленном огне, вот тогда все точно было бы в порядке. В полном.

— Где «Шепот»? Она зарыла его? Его ведь нельзя держать при себе без защитного контейнера, так что унести его она не могла.

— Ага. Мы чуток поиграли этой штуковиной в футбол, но нам надоело, и мы решили отправиться в город. А вещица, надо думать, лежит там, где ее бросили.

Что-то надавило на пол, голос зазвучал ближе.

— Сарказм вряд ли можно считать естественным со стороны человека, находящегося в столь затруднительном положении. Скорее это похоже на какой-то прием, способ воздействия на меня с определенной целью. Что само по себе является достаточным ответом на мой вопрос.

Незнакомец поднял какой-то предмет — тяжелый, пластиковый, судя по звуку, раздавшемуся, когда им задели о стену, вышел из комнаты и отошел на несколько шагов, после чего Трэвис ясно расслышал писк нажимаемых кнопок — тот стал нажимать на кнопки мобильного телефона, набирая номер.

* * *

— Место ему известно, — промолвил Карл. — А ключ у него в кармане. Я пока там его и оставил, чтобы он чувствовал себя увереннее.

Стоя снаружи, перед рестораном, вне пределов слышимости пленника, Карл изложил по телефону свой план. Когда он закончил, его собеседник некоторое время молчал, обдумывая услышанное.

С севера, в просвет между хребтами, по которому проходила дорога, дул усилившийся за последнее время ветер. Солнце, тоже сместившееся на север, подкрашивало покрытую гравием ленту кроваво-красным цветом.

— Если то, что вы предлагаете, не удастся, — промолвил наконец собеседник, — получится, что ужасная жертва была принесена напрасно.

— Но если удастся, успех все окупит, — возразил Карл. — Да и в любом случае это единственный способ добиться того, что вам нужно.

Снова молчание. Соблюдая правила игры, Карл молча ждал, повернувшись на юг и обозревая окрестности. Насчет одного этот турист сообразил верно: «Тангенс» пришлет подмогу на военном самолете, скорее всего, на «Глоубмастере С-17», который в спешном порядке вылетит с базы Элмендорф, имея на борту пару групп особого назначения, готовых к десантированию. Элмендорф находится в Анкоридже, то есть милях примерно в четырехстах к югу. Если «С-17» взлетит через десять минут после звонка, то будет здесь в течение часа. Но поскольку турист сообщил «Тангенсу» о вертолете, Карл не сомневался, что из Элмендорфа вышлют и другую машину, куда более скоростную, чем транспортный самолет. Которая, возможно, полетит раза в три быстрее.

Наконец в трубке снова раздался голос.

— Хорошо. Действуйте. Когда вам понадобится вертолет?

Карл в уме произвел расчет времени. Даже с поправкой на возможные непредвиденные обстоятельства расклад выглядел неплохо.

— Позвоните им сейчас, — ответил Карл. — Скажите, чтобы взлетали немедленно.

 

Глава

13

Оставшись один, если не считать издававшей болезненный хрип Пэйдж, Трэвис попытался восстановить в памяти тот момент, когда был отключен неожиданно обрушившимся на него ударом. Вновь и вновь прокручивая это мгновение, он пришел к выводу, что помнит все достаточно четко, хотя это никак не проясняет случившееся. Пистолет в его руке внезапно сам себя резко потянул вниз… Не просто вниз, вперед и вниз. Да только пистолеты сами себя не вырывают. Это могло случиться, лишь если за ствол схватилась человеческая рука.

Далее: спустя полсекунды после рывка последовал удар в голову. Его нанес кто-то, стоявший позади него, вне поля зрения.

Но каким образом? Комнатушка маленькая, Трэвис не выходил из нее с того момента, как здоровяк в шляпе завел его внутрь. Там никого не было. Не было ни кладовки, ни чулана, ничего, где можно спрятаться. Окно закрыто. Откуда мог взяться позади него нападавший, он что, под кроватью прятался?

Но даже если и так, Трэвис нутром чуял: тут было и нечто другое. Нечто принципиально иное: просто до сего момента ему никак не удавалось сообразить, что именно.

А потом он вспомнил.

Солнечный свет падал с северо-запада, то есть солнце светило почти прямо в окно. Когда Трэвис стоял там, направив пушку на дверной проем, его тень обрисовывалась на стене комнаты четко и резко, как изображение на киноэкране. Каждый появившийся у него за спиной на расстоянии меньше пяти футов, независимо от направления, неизбежно отразился бы там же. Он просто не мог этого проглядеть.

Так что же в таком случае здесь случилось?

В его сознании снова всплыл образ Пэйдж, держащей «Шепот» и говорящей, что он создан не людьми. Таким тоном, словно в этом нет ничего необычного и считается нормой.

Что за чертовщина здесь творится?

Что еще считается нормой в мире Пэйдж? Какими возможностями обладают ее враги? И с чем они столкнулись?

Его размышления прервал звук. Последнее, что ему хотелось бы сейчас слышать. Звук несущих винтов. Они здесь. Пройдет всего пара минут, и их с Пэйдж заберут из здания, усадят в свой геликоптер и начнут, надо думать, петлять над долинами на малой высоте, скорее всего, невидимые для чьих-либо радаров. Возможно, у этих людей найдутся инструменты и препараты, которые позволят им на некоторое время поддерживать в Пэйдж жизнь: с тем, чтобы пробудить ее для нового марафона мучений.

Если он не убьет ее раньше.

Должно быть, просто настало время. Если ему удастся правильно повернуться и привалиться к стене, он сможет перейти в сидячее положение, а там не так уж трудно будет и встать. Лодыжки у него связаны, но чтобы добраться до кровати, понадобится сделать всего пару прыжков, а потом просто обрушиться на нее, придавив плечом. В ее нынешнем состоянии этого будет более чем достаточно.

Проделать все эти движения Трэвис, безусловно, мог. Мог ли он сделать такой выбор? Логика твердо и ясно говорила ему, что в противном случае он горько пожалеет. Драгоценное время утекало, шум винтов слышался все ближе и казался теперь стуком часов, отсчитывающих мгновения с невероятной быстротой.

Вместе с колебаниями зародилась ненависть — горестная, какой ему не доводилось испытывать годами. Ненависть к этим людям, вынудившим его оказаться перед подобным выбором.

И тут вертолет взорвался.

Взрывная волна заставила здание содрогнуться, а когда грохот стих, настала самая восхитительная тишина, какой Трэвис наслаждался в своей жизни. Спустя пять секунд низко над домом пронесся истребитель: на сей раз стекла задребезжали от его ударной волны. Рев двигателей начал удаляться, но не стих совсем, а с определенного расстояния стал звучать ровно, не ослабевая. Боевой самолет кружил над городком.

Только вот от врага, уже находившегося здесь, он их спасти не мог. В любой момент его шаги могли раздаться в коридоре: у него было предостаточно времени, чтобы заглянуть к ним, прикончить обоих и смыться. Однако самое худшее им уже не грозило, и уже одно это радовало ожидавшего смерти Трэвиса.

Прошло полминуты. Шагов слышно не было. В глубине его души стала возрождаться надежда, пусть даже пока он боялся этому верить.

А потом он услышал не шаги, а голоса, громкие крики. Уцелевшие жители Колдфута, человек десять, не больше, высыпав из своих домов, звали остальных. Раздался женский голос, выкрикивавший, приближаясь к дому, имя Молли. Потом послышался испуганный визг и голоса других подбежавших к ней людей. Дверь в здание распахнулась.

Трэвис заорал, чтобы привлечь их внимание.

После того, что увидели в ресторане, те не спешили на зов сломя голову, а появились у него лишь спустя минуту: осторожно заглянули и, обнаружив его связанным, сняли повязку с глаз, развязали и усадили.

Через окно был виден горный склон по ту сторону дороги, усыпанный обломками вертолета.

— Кто это сделал? — спросил Трэвиса освободивший его старик. — И куда они делись?

— Не знаю, — ответил Трэвис. — У кого-нибудь из погибших там, впереди, было оружие?

Мужчина кивнул с еще более озадаченным видом.

— И у Молли, и у Ллойда. — Он посмотрел на Пэйдж и снова перевел взгляд на Трэвиса. — Может, расскажете, что здесь вообще случилось?

— Сюда летят военные, — ответил Трэвис. — Может быть, они нам обоим расскажут. А сейчас вам лучше вооружиться и сказать всем, чтобы держались настороже, пока не прибудет помощь.

Старик подумал, кивнул и вышел из комнаты.

Трэвис увидел на стене свою тень, одинокую, как и раньше, и поневоле усомнился в полезности своего совета.

 

Глава

14

Сорок минут спустя с юга появился транспортный самолет, с борта которого, с высоты в три тысячи футов, десантировались две дюжины парашютистов. Трэвис подошел к окну, поскольку ему не хотелось выходить и оставлять Пэйдж одну, без присмотра, и проследил за тем, как они один за другим приземлялись футах в пятидесяти от строения. Все были в черном, в тяжелых бронежилетах, с оружием за плечами. К тому времени, когда последний из бойцов коснулся земли, спустившиеся раньше уже заняли позиции, окружив дом. Среди них выделялись четверо. Один, старше других лет на десять, жестикулировал и отдавал приказы: их четкость и уверенность не оставляли сомнений, при том что с такого расстояния не были слышны. Трое других в приказах не нуждались — это были медики.

Местные махали им из дверей руками, а как только они вошли, Трэвис возвысил голос, зовя их в комнату. С собой врачи принесли самое современное оборудование для экстренной помощи: в считаные мгновения пространство вокруг кровати оказалось опутано силовыми кабелями и уставлено мониторами, светильниками и прочими приборами и устройствами медицинского назначения. Трэвис отступил в сторону, уступив контроль над ситуацией им, и лишь наблюдал и прислушивался к их разговору. Профессиональные детали ему, разумеется, были недоступны, но главное он понял: врачи считали, что ее можно спасти.

Спустя недолгое время в здание вошел командир десанта. Он держал спутниковый телефон, такой же, какой пыталась восстановить Эллен Гарнер. Офицер на ходу вел разговор и, когда увидел Трэвиса, сказал в трубку:

— Он здесь.

Военный подошел к Трэвису, но не передал телефон ему, а помедлил, слушая собеседника, потом сказал «конечно» и, глядя мимо Трэвиса в глубь помещения, спросил:

— Доктор Карро, состояние?

— Стабильное, — ответил старший из хирургов, Карро, не оборачиваясь и не отрываясь от своей работы.

Командир повторил этот ответ в телефон, потом сказал «есть, сэр» и передал трубку Трэвису. При этом в его глазах на миг промелькнула озадаченность, почти как у старика, который развязал Трэвиса. Потом он повернулся и удалился по коридору.

— Алло, — промолвил Трэвис.

В трубке зазвучал голос того самого человека, с которым он уже разговаривал, когда сам звонил в «Тангенс».

— Сейчас мы пользуемся более безопасной линией, — сказал он, — но вам в разговоре все равно необходимо соблюдать осторожность. Те, что прибыли к вам первыми, — это военные, они не в курсе того, о чем мы будем говорить.

— Понятно.

— Прежде всего хочу поблагодарить вас за вмешательство и помощь миссис Кэмпбелл: мы весьма вам обязаны. На следующие вопросы прошу отвечать однозначно: «да» или «нет». Видели ли вы некий предмет размером с бильярдный шар, темно-синий…

— Да.

— Находится ли он во владении людей, которые удерживали мисс Кэмпбелл?

— Вовсе нет, — ответил Трэвис.

— Она его где-то спрятала?

— Да. Я могу сказать вам…

— Нет, — прервал его собеседник, — не надо. Просто подтвердите, действительно ли он спрятан поблизости от лагеря, где вы ее выручили?

— Да, — заявил Трэвис.

— Хорошо. Пилот «Ф-15» заверяет, что там никого нет. Возможно, все захватчики находились на борту вертолета, который был сбит. Далее мы будем действовать следующим образом: через час с небольшим к вам прибудут два вертолета «Блэк хоук» — не из состава ВВС, пилоты и команды на них наши, они в курсе происходящего. Один из вертолетов эвакуирует мисс Кэмпбелл, другой доставит вас к лагерю в долине, и вы покажете им местонахождение «Шепота». У них имеется все необходимое, чтобы обеспечить его транспортировку.

— Хорошо, — промолвил Трэвис.

— У вас есть какие-нибудь вопросы?

Трэвис совсем было решил рассказать о необъяснимом нападении, произошедшем в третьем номере, но поймал себя на том, что просто не в состоянии изложить это в понятной, вразумительной форме. Ему пока не удалось это сделать даже для самого себя.

— Нет, — ответил Трэвис.

Собеседник поблагодарил его и отключился.

«Мать твою!»

Карлу пришлось приложить усилие, чтобы этот возглас не прозвучал вслух. Не хватило доли секунды, чтобы осуществилась самая легкая версия плана.

Он стоял в проеме четвертой двери по коридору, в десяти футах от туриста со спутниковым телефоном, откуда и следил за разговором.

Он заскочил в эту комнату перед самым уничтожением вертолета, использовав шум винтов, чтобы заглушить скрип коридорных половиц. Оттуда Карл без затруднений проследил за туристом, хотя, если надо, последовал бы за ним куда угодно. Так или иначе, события разворачивались в соответствии с его замыслом.

Карл был уверен, что после гибели вертолета и полученного от пилота истребителя подтверждения того, что в долине неприятеля нет, руководство «Тангенса» спросит туриста, где же спрятана чертова штуковина. И спросили — и он уже начал было им выкладывать, но они спохватились и остановили его.

А жаль, иначе игра была бы уже закончена. Карлу ничего не стоило забрать у туриста ключ, тихонько прикончив его в коридоре, пока доктора заняты женщиной, и покинуть дом. Его собственный спутниковый телефон был спрятан в придорожной канаве по ту сторону шоссе, в трех сотнях ярдов к югу. Быстрая пробежка, и он смог бы сообщить вышестоящим местонахождение «Шепота» меньше чем за час до прибытия туда представителей «Тангенса».

Времени было бы более чем достаточно. Его руководители уже подняли в воздух с собственной базы дополнительный вертолет, и сейчас он, держась на малой высоте, вне видимости радаров, летел над хребтом Брукс по направлению к долине, где лежал упавший «Боинг» и был зарыт «Шепот». «Ф-15» давно повернул домой, тем более что после стремительного рывка к Колдфуту топлива у него оставалось в обрез.

Надо же — всего одна фраза, и все встало бы на свои места.

«Мать твою!»

Подождав, пока турист вернется обратно к открытой двери импровизированной реанимационной палаты, благо голоса и звуки, раздававшиеся там, — позвякивание и стук инструментов — вполне заглушали шаги в коридоре, Карл проскользнул мимо него по коридору и вышел наружу через переднюю дверь.

Добравшись до телефона, откуда окружавшие здание солдаты казались отдаленными фигурками, а все звуки сносил ветер, он набрал номер и, дождавшись ответа, сказал:

— Передайте на вертолет, чтобы садились в пяти милях от места и ждали там. Дело осложняется.

 

Глава

15

Ко времени появления вертолетов «Блэк хоук» северный ветер усилился. Подставив ветру спину, Трэвис следил за их приближением, но, когда те еще были в миле от Колдфута, доктор Карро, выглянув из передней двери, помахал ему рукой, приглашая зайти внутрь.

— Она спрашивает о вас, — пояснил врач.

Трэвис последовал за Карро в комнату, где обнаружил Пэйдж с открытыми, но не способными сфокусироваться глазами. Он взял ее за руку, и она сумела-таки, хоть это и стоило ей огромных усилий, взглянуть ему в глаза. Трэвис подумал о том, что, возможно, ей только этого и хотелось: увидеть рядом знакомое лицо. Пусть даже едва знакомое. Потом Пэйдж заговорила. Голос ее был так слаб, что Трэвису пришлось наклониться пониже:

— Если придется активировать его, ладно: коли нет другого выхода, дело того стоит. Но отключитесь как можно скорее.

Доктора переглянулись.

— Бессвязный лепет. Дело обычное, после такого количества обезболивающих и успокоительных препаратов. С ней все будет в порядке после…

— Я знаю, что лежу под капельницей и получаю по десять миллиграммов пропофола в минуту, — прошептала Пэйдж. — Заткнитесь и дайте мне договорить.

Карро умолк. Пэйдж четче сосредоточила взгляд на Трэвисе и продолжила:

— Я знаю, «Тангенс» на подходе. Кажется, теперь уже все в порядке. Но ни в чем нельзя быть уверенным. Нельзя допустить утечки. Если дело обернется плохо… если придется воспользоваться «Шепотом»… приложите к нему ключ, чтобы привести его в действие. — Обессиленная, она на несколько секунд умолкла, потом сделала глубокий вздох и заговорила снова: — Тут главное — побыстрее отключиться. Если задержаться надолго, он не отпустит.

Затем ее глаза закрылись и дыхание выровнялось.

Снаружи снижались вертолеты. Трэвис слышал, как поднятый ими ветер раскатал камушки на усыпанной гравием парковочной площадке перед рестораном. Затем через окно в северной стене он увидел, как обе машины сели на поросший травой луг. Задержав на несколько секунд руку Пэйдж в своей, Трэвис встал и покинул комнату.

Когда он появился перед строением, из ближайшего вертолета выбрался человек. Один из стоявших в оцеплении бойцов поднес руку к уху, выслушал его вопрос, а потом указал на Трэвиса, как раз вышедшего из двери.

Он ожидал, что сотрудники «Тангенса» обойдутся одним вопросом, касающимся сути дела, и не станут заводить разговоров, однако этот человек представился как Шоу и поблагодарил его с той же серьезностью, что и телефонный собеседник.

Экипирован Шоу был так, как в представлении Трэвиса должен был выглядеть представитель флотского спецназа, «морских котиков». Его модифицированная под стрельбу патронами девятого калибра винтовка притягивала взгляды окружающих солдат.

— Мы готовы взлететь немедленно, сэр, — промолвил Шоу и указал на открытый десантный люк «Блэк хоука».

Трэвис последовал за ним на борт, мельком подумав о том, что еще несколько дней назад сама мысль о том, чтобы оказаться на военном летательном аппарате, полном коммандос, показалась бы ему, мягко говоря, странной. Забравшись внутрь, он уселся у задней стены на скамью с прокладкой. Шоу занял место рядом с ним. Помимо пилотов на борту вертолета находилось шесть человек, оснащенных так, словно они готовились в сжатые сроки встретить конец света. Взревели турбины, и спустя несколько мгновений строения остались уже далеко внизу, а машина, интерьер которой, качаясь, освещали падавшие снаружи солнечные лучи, уходила на запад. Выглянув в один из маленьких бортовых иллюминаторов, Трэвис увидел, как внизу врачи выносят из дома на носилках Пэйдж, и не сводил с нее глаз, пока его поле зрения, заслонив Колдфут, не заполнил первый горный кряж. Отведя взгляд от окна, он снова оглядел обстановку вертолета и увидел на полу в центре закрытый металлический куб, уменьшенную копию того стального короба, в котором на борту «Боинга-747» транспортировали «Шепот». Внизу стремительно убегали назад низины и хребты, на преодоление которых пешком у него уходили часы и дни.

С того времени как Трэвис покинул лагерь, здесь уже побывали люди. Глядя через открытый люк в правом борту вертолета, делавшего круг, и осматривая долину перед посадкой вертолета, он видел развороченную землю на том месте, где приземлялись и взлетали вражеские машины, высаживались, рыскали вокруг и поднимались на борт люди.

Убедившись, что сейчас в долине никого нет, пилот посадил вертолет на той же помеченной оголенной землей площадке, удобнее которой места для высадки поблизости не было, и как только колеса коснулись почвы, из него с обеих сторон выскочили вооруженные люди. Трэвис, выбираясь последним, бросил взгляд вперед, вдоль фюзеляжа, и что-то заставило его задержаться.

Он знал это чувство, хоть и не испытывал его уже много лет.

Один знакомый барыга, описывая его, говорил: «Дергает за усы». Некая разновидность интуиции, присущая, возможно, не только преступникам, но и недалеко ушедшим от них дурным копам, которая взвивается и резко обостряется, когда человек годами занимается тем, на чем не хотел бы оказаться застуканным. Обостряется восприимчивость к малозаметным, косвенным признакам угрозы: например, если впереди на дороге машины, одна за другой, без каких-либо видимых причин сбавляют скорость — это свидетельствует о том, что дальше за пределами видимости стоит полицейская тачка.

Когда Трэвис бросил взгляд вперед вдоль корпуса «Блэк хоука», что-то «дернуло его за усы». Сильно.

Только вот что именно, было непонятно. Он огляделся вокруг и прошел, сам не зная зачем, к правому переднему колесу, вынесенному на фут от корпуса на распорке. Но, насколько он мог судить, с ними — колесом и креплением — все было в порядке.

— Что-то не так? — спросил заметивший его настороженность Шоу.

Ответа у Трэвиса не было, и он просто покачал головой, отгоняя невнятную тревогу. В конце концов, он не спал больше тридцати часов, не считая тех нескольких минут, что провалялся без сознания, когда его вырубили, а последние два часа вдобавок провел на месте массовой бойни. Если нервы малость и пошаливают, удивляться здесь нечему.

— Нет, ничего, — пробормотал Трэвис и кивнул в направлении деревьев.

— То, что вы ищете, находится неподалеку. В пятидесяти шагах за лагерем, зарыто под самой большой сосной, какую увидите.

Он снова непроизвольно скользнул взглядом по колесу, прошел сквозь группу стоявших рядом людей, чтобы повести их к роще, — и снова остановился.

Остановился и обернулся обратно к вертолету.

На мягкой земле по обе стороны от колеса были видны отпечатки ног, направленные наружу. Человек мог оставить такие следы только в одном случае: если сидел прямо на покрышке, спиной к борту вертолета, может быть, держась для надежности за торчавший повыше орудийный ствол.

Трэвис уставился на них, чуть ли не ожидая, что следы начнут двигаться прямо у него на глазах, и не сразу почувствовал, что Шоу стоит с ним рядом.

— Скажите, — промолвил Шоу. — Плевать, если это кажется нелепым: скажите, о чем вы сейчас думаете.

Голос его звучал чертовски серьезно. Да что там, он звучал испуганно.

— Взгляните на следы возле колеса, — проговорил Трэвис.

Прошло около секунды: достаточно для Трэвиса, чтобы успеть подумать, что этот малый содрогнулся от смеха.

Но по прошествии этой секунды он понял, что сильно, очень сильно ошибался.

Шоу вздрогнул, Трэвис был уверен, что видел это, хотя все его дальнейшие движения были столь стремительны, что, казалось, слились в одно: он вскинул винтовку и выпустил очередь, прошив пулями воздух в футе над колесом. Пули зазвенели о металл. Ни крови, ни криков не последовало.

— Внимание, ищите ствол! Ствол ищите! — закричал Шоу на бегу, устремляясь по развороченной земле к вертолету.

Люди вокруг Трэвиса вскинули оружие, наводя винтовки во всех направлениях. Они сделали это мгновенно, без обсуждения, словно такие действия были вбиты в них муштрой. Впрочем, Трэвис уже понимал, что так оно и было: даже пилоты, выскочившие из машины, выхватили личное оружие и присматривались к окружавшим их редким деревьям.

Шоу нырнул в люк вертолета, поводя туда-сюда стволом винтовки и полагаясь не столько на зрение, сколько на чутье, подобно восприятию слепца, чья жизнь зависит от осязания и слуха. Взгляд Трэвиса тем временем остановился на поручнях, ухватившись за которые враг мог подтянуться в вертолет, не касаясь земли.

Шоу ничего не обнаружил.

Он повернулся к выходу. Его взгляд упал на землю перед ним, и Шоу похолодел. Причина этого была для Трэвиса очевидна: по всему участку оголенной земли до самой кромки травы расходились следы высадившихся с вертолета бойцов, и выделить среди них след врага не представлялось возможным.

— Мать твою… — прошептал один из солдат.

Этих пропитанных страхом слов, непроизвольно вырвавшихся у закаленного, видавшего виды бойца, оказалось вполне достаточно, чтобы Трэвис понял, что они попали в серьезную передрягу.

На осмысление этого у него была лишь секунда, потому что по ее прошествии солдат получил пулю в голову. Выстрела не прозвучало, только щелчок, словно сломалась толстая дубовая доска, и человек упал, уже мертвый. Остальные с криками озирались по сторонам, наводя оружие во всех направлениях. Трэвис видел, как Шоу выскочил из вертолета и побежал к своим людям, призывая их к спокойствию. Второй пилот озирался по сторонам, до смерти перепуганный, будто понял нечто ужасное, и пока Трэвис пытался связать все воедино, пуля угодила летчику пониже левого глаза. Входное отверстие смотрело прямо на Трэвиса, а стало быть, пуля должна была пролететь над его плечом. Шоу уже уставился на него.

— Где? — проорал командир. Трэвис вскинул руку, чтобы указать позади себя, и в следующее мгновение мир потонул в пулеметном огне.

Бойцы развернулись веером. Трэвис пригнулся позади них, глядя, как красные трассирующие очереди прошивают клиновидное пространство между ними и краем долины, в шестидесяти ярдах к северу.

Шоу выкрикнул приказ рассыпаться, увеличить расстояние между ними, и едва закончил, как пуля пробила ему горло и вышла сзади шеи, оставив дыру размером с кулак. Глаза его расширились, пальцы вцепились в ворот, и он рухнул наземь.

Его бойцы рассредоточились, стреляя на бегу; один, наклонившись, схватил винтовку Шоу и бросил Трэвису: тот едва успел вскинуть руки и поймать оружие. Он побежал вперед вместе с той половиной, которая устремилась в направлении к лагерю, и пока мчался, в сознании только начинало оформляться решение, уже принятое телом.

Впереди, словно обелиск, высилось дерево, чуть ли не вдвое толще любого, росшего поблизости. Затормозив и проскочив за него, Трэвис торопливо разгреб ногами ковер из хвои, под которым открылась выемка. Просевшая земля, которой Пэйдж заполнила вырытую ею яму.

Где-то неподалеку раздался крик, потом звук упавшего на бегу тела. Раненый звал на помощь, но уже через несколько секунд Трэвис услышал бульканье и хрип: его дыхательное горло заполнилось кровью.

Сам Трэвис, бросив винтовку, упал на колени рядом с углублением и принялся голыми руками разгребать землю. Мягкую землю, ведь яма была вырыта и засыпана всего полтора дня назад, но все равно дело шло… недостаточно быстро. Слишком медленно.

Ведь убийца знал, что искомый предмет зарыт именно здесь. Трэвис сам объявил об этом во всеуслышание, едва выбрался из вертолета.

Он слышал, как очередная пуля ударила в голову футах в двадцати слева, и, обернувшись на звук, увидел, что выстрел снес человеку верхнюю половину черепа, но тот, по инерции бежал вперед, пока не налетел на сук и не рухнул, обмякнув, на узловатые корни.

Трэвис копал изо всех сил. Уши вдруг заполнились шумом крови, струившейся по сонным артериям, хотя как он мог сейчас это слышать?

Потом до него дошло, что стрельба прекратилась.

Он перестал копать и огляделся.

Все бойцы были мертвы.

 

Глава

16

Он снова подхватил брошенную было винтовку Шоу и вскинул ее. Оружие испачкалось в глине, так что ему с трудом удалось наложить как следует палец на спусковой крючок.

Вокруг царили тишина и неподвижность, нарушаемые лишь дуновением ветра, колыхавшего ветви и качавшего самые маленькие деревца.

Что там орал Шоу насчет ствола? Похоже, он считал, что если даже убийца невидим, его можно обнаружить по действующему оружию.

Трэвис медленно переводил взгляд слева направо, не настраиваясь на что-то определенное. Просто вдруг в этой тишине и неподвижности он что-нибудь да увидит?

И кое-что он-таки увидел — хоть и не прямо перед собой.

Синеватое мерцающее свечение под ногами. Хотя все вроде бы говорило о необходимости следить за окрестностями, Трэвис опустил глаза и увидел, что прежде, чем перестал копать, все-таки добрался до цели. Из-под земли был виден небольшой, с десятицентовую монету размером, участок поверхности «Шепота». Он поблескивал и переливался. Казалось, будто этот шар представляет собой особый мир, планету, покрытую океаном и непонятно каким образом погруженную в сумерки.

Среди деревьев послышался какой-то звук…

Трэвис поднял глаза, но признаков движения не обнаружил. У него даже не было уверенности насчет того, откуда именно донесся шумок. Не поднимаясь с колен, он осмотрелся по сторонам, но нигде ничего не обнаружил.

Теперь, когда их осталось только двое, убийца проявлял осторожность, но в том, чем это все закончится, сомнений не было. Вопрос состоял лишь в том, сколько секунд ему еще осталось жить.

«Если ты активируешь…»

Никаких надежд Трэвис с этим не связывал. Какими бы там возможностями ни обладал «Шепот», чем он мог помочь ему в сложившейся ситуации? Ничего подобного Пэйдж предвидеть не могла.

Секунд десять? А осталось ли у него столько времени? И если да, то неужели ему предстоит прожить эти десять секунд, стоя на коленях в грязи и гадая, что он почувствует, когда пуля разнесет ему череп?

В любом случае терять ему особо нечего.

Убрав руку от ствола винтовки, Трэвис залез в карман, вытащил целлофановый ключ и, сунув в яму, прижал к расчищенному от почвы участку поверхности «Шепота».

Шар полыхнул столь ярким, слепящим синим сиянием, что даже в его отягощенном страхом сознании осталась лишь одна мысль: это звезда. Он зажег звезду…

Потом эта мысль исчезла, словно бумажка, унесенная реактивным выхлопом, и его сознание заполнил голос, еще более прекрасный, чем это восхитительное свечение, и Трэвис вдруг осознал, что голос знаком ему, хотя он и не слышал его много лет.

Голос Эмили Прайс звучал так, как когда ему и ей было по семнадцать, звучал во влажном сумраке «древесного домика» во дворе дома ее родителей в ту ночь, когда она сказала ему, что все хорошо и сейчас можно…

Правда, сейчас она ничего такого не говорила.

— Сзади, — произнес ее голос, — на два фута левее раздвоенной сосны. Живо, живо!

Трэвис крутанулся и развернул правой рукой винтовку, остановив движение чуть дальше росшего в пятнадцати футах от него дерева с двумя стволами, расходившимися от корней в виде буквы V.

Он услышал резкий, удивленный вздох, а потом увидел нечто невозможное: в воздухе, из ниоткуда, появился пистолет с глушителем.

Трэвис выпустил очередь.

Отдача у этой мощной винтовки была раза в три сильнее, чем у «М-16», так что ствол почти сразу же увело от цели. Но это уже не имело никакого значения, потому что даже сквозь грохот выстрелов он услышал крик убийцы и увидел, как пистолет, выпав из невидимой руки, отлетел в сторону и упал на землю. Секундой позже самая нижняя ветка двойной сосны прогнулась, клонясь к земле, словно под навалившимся на нее весом.

Трэвис перестал жать на спуск. Сначала все было тихо, потом раздались хриплые стоны.

Трэвис взглянул на зажатый в руке шар. Теперь его свечение пульсировало в такт его собственному участившемуся пульсу.

И снова его голову заполнило воркование Эмили. Он услышал, как она хихикнула.

— Накормил его пончиками, а? Да так, что вишневая начинка наружу лезет!

У Трэвиса голова шла кругом. Умом он, ясное дело, понимал, что голос вовсе не принадлежит Эмили и эта штуковина не имеет к ней ни малейшего отношения, да только понимание это как будто подтаивало с каждой секундой, пока он сжимал сферу в руке. Он чувствовал, как его мышление теряет ясность и четкость, размываясь подобно тому, как в слепящем сиянии теряло четкость зрение.

Пришло время отключиться. Отключиться побыстрее, как говорила Пэйдж. Он разжал руку…

Винтовка выпала, стукнувшись о корни у его ног. Он резко набрал в грудь воздуха, осознавая свою ошибку.

— Милый, ты ведь не хотел меня бросить, правда?

Нет, конечно, не мог же он на самом деле захотеть расстаться с ней.

С ней? С этой штуковиной!

— Ты можешь думать обо мне как о девушке, если тебе нравится. Мне-то все равно. У меня не было возражений даже против того, что меня все это время называли не тем именем. Обещаю, как-нибудь потом я назову тебе свое настоящее имя. Оно гораздо лучше, чем «Шепот».

С каждым уходящим мгновением — с очередной пульсацией сферы — голос все больше успокаивал и убаюкивал его, возвращая чувствами в ту ночь, к тем нескольким часам, которые очень долго вспоминались им как лучшие в его жизни. Когда Эмили поцеловала его со страстным желанием, их дыхание смешалось, а потом их губы разъединились на то время, какое потребовалось, чтобы снять через голову ее блузку…

— На тот случай, если тебе интересно: в него попали три из двенадцати выпущенных тобой пуль.

Как прекрасно! Не так важно, что именно она сейчас говорит. Достаточно одного голоса. О чем вообще думала Пэйдж? Кто, спрашивается, в здравом уме захочет отказаться от этого? От этого счастья?

— Твоя третья пуля ударила ему в ключицу, отклонилась вниз на сорок пять градусов и разорвалась как раз вовремя, чтобы раздробить шестой и седьмой позвонки. Лихо получилось! Он даже не в шоке — боль, которую он испытывает, достигает девяноста девяти процентов того уровня, какой вообще в состоянии выдержать нервная система человека. А этот человек, судя по его сердцебиению, сможет выдерживать ее еще секунд восемьдесят.

— Я люблю тебя, — услышал Трэвис свой шепот. — Я всегда тебя любил.

— Ох, милый, Эмили Прайс мертва. Ты ведь сам знаешь.

— Да, знаю.

Это не имело значения. Ничто не имело значения. Все было превосходно.

— Это ведь жестоко для близких, что ни один живой человек не знает, где она похоронена, ты не находишь?

— Не то слово.

Он вздохнул, его сердце забилось быстрее, и пульсация света поддержала этот ритм.

— Вересковое озеро, дюны к западу от парковочной площадки природного центра. Там, на гребне задней дюны, растут восемь берез, она зарыта под самой маленькой. Когда они ее закапывали, деревца еще не было, а сейчас корни проросли сквозь ее грудную клетку.

Как здорово, как потрясающе здорово! Трэвис приблизил источник света к глазам. Как он мог ошибиться, приняв это сокровище за какую-то там звезду? Бери выше, гораздо выше!

— Тебе стоило бы всерьез подумать насчет Пэйдж Кэмпбелл.

Кто такая Пэйдж Кэмпбелл? Впрочем, какая разница.

— Может быть, тот поцелуй был чисто прагматическим действием, но, по моим ощущениям, за ним стоит готовность к чему-то большему, когда она лучше тебя узнает. А мои ощущения, как правило, не обманывают.

— О, это замечательно.

— Если вы оба выживете после того, что предстоит, у тебя появится шанс заполучить ее, несмотря на твою биографию. Тут весь фокус как раз в том, чтобы выжить. Это будет непросто, как пить дать, особенно с учетом того, куда вы вдвоем вскоре отправитесь. В Швейцарию, Театерштрассе, семь. При том что это стержневой момент плана ее врагов. Фактически это самое опасное строение в мире, ну, может быть, не считая хранилищ радиоактивных отходов. Но, право же, их никто и не считает.

— Театерштрассе, семь…

В ее устах эти слова звучали как музыка.

— Все в «Тангенсе» смертельно боятся этого места. А уж как бы они обделались, узнав о его истинном назначении…

Трэвис рассмеялся. Не зная почему. Да и какая разница?

— Но, раз уж тебе предстоит туда сунуться, дам-ка я тебе кое-то нужное.

Едва прозвучала эта фраза, Трэвис ощутил покалывание в голове, не точечное, а словно повсюду одновременно. Потом все прошло.

Он услышал хихиканье Эмили.

— Теперь не говори, будто тебе не помогли, это без иронии. Девушка ведь должна получить удовольствие, верно?

— Я хочу того же, чего и ты, — прошептал Трэвис.

— Серьезно?

Он энергично закивал, и сфера на момент погрузилась в молчание, быть может, задумчивое. Потом свет изменился. Заметно. Потемнел, но каким-то образом при этом не потускнел.

— Дело в том, что я хочу неприятностей.

— Неприятности, — с готовностью повторил Трэвис.

— Я их устраиваю. Для того меня и создали.

— Хммм…

— И поэтому ваши враги желают меня заполучить. Каких только гадостей они не затевают! Но нас тут сейчас их замыслы не заботят, правда ведь? Мы сейчас сами можем так навредить, что мало не покажется. Никому на свете. Ведь ты хотел бы этого?

— О, да…

Сфера снова умолкла, и у Трэвиса сложилось впечатление, что она оценивает варианты. Он повертел ее влево-вправо перед глазами, любуясь игрой света в ее глубинах.

— Ладно, посмотрим… Это сработало бы, но скучновато, мне хочется чего-то большего. Все или ничего, да? А что, если…

Произошла неожиданная вспышка, и Трэвис услышал смех Эмили.

— Точно. Вот уж это точно привлечет внимание. И времени до прибытия вертолета вполне хватит… Ладно, решено. Дуй в «Блэк хоук» и возьми спутниковый телефон из переднего отсека. Бегом!

Трэвис припустил бегом, разве что не подпрыгивая, как малое дитя. Он и припомнить не мог, когда испытывал подобную эйфорию. Героин, конечно, сильная вещь, но после него такой отходняк…

Возле самого вертолета он поскользнулся в грязи, чуть не упал, рассмеялся и с налипшей на ноги глиной залез внутрь. Чемоданчик, висевший на передней переборке слева, должно быть, и представлял собой устройство связи. Он вытащил его из креплений и положил на пол.

— Переверни и открой прямоугольную крышку в нижнем правом углу.

Трэвис перевернул устройство, нажал большим пальцем и сдвинул панель, открыв печатную схему.

— До того, как позвоним, нужно будет произвести кое-какие изменения, иначе это не сработает.

— Хорошо.

— На дюйм левее процессора находятся семь перемычек размером с половину телефонного гнезда.

Он их видел. Каждая перемычка соединяла два зубца вилки, замыкая электрическую цепь.

— Удали номера 4 и 6.

Это было не так-то просто, но после пары попыток ему удалось.

— А теперь насади одну из них на двенадцатую вилку, где ничего не было.

Это просто. Как просто доставить ей удовольствие!

— Теперь открой красный инструментальный ящик на стене, справа от тебя. Достань самую маленькую отвертку.

Она говорила, а Трэвис выполнял все ее указания, слыша в ее голосе настойчивость и нетерпение. Любовное нетерпение, побуждающее его к действию.

— Проковыряй отверткой дырочку в силиконовой коммутационной дорожке, промаркированной PRC21. Только смотри, другую дорожку не задень.

Он выполнил эту работу в считаные секунды.

— Отлично. Теперь включи телефон.

Трэвис снова перевернул устройство и нажал красную кнопку с маркировкой «вкл/выкл». Засветился жидкокристаллический экран, и на нем в красной рамке появилось требование ввести код авторизации.

— Введи с клавиатуры следом за звездочкой цифры: 98104801.

Как только он набрал код, красная рамка исчезла, уступив место меню.

— Выбери пункт четвертый «Изменить идентификационный префикс». Да, нажми единичку. Теперь введи 77118-звездочка-945, это будет новый код. Быстрее, милый.

Он затрепетал, отзываясь на ее нарастающее возбуждение, а когда закончил, его дрожащие пальцы еле попадали на клавиши.

— Теперь выйди из меню: просто нажми девятку и удерживай, пока на экране не появится «Выполнено». Прекрасно, любовь моя. Мы готовы сделать звонок. Возьми трубку и набери 82-звездочка-121-9188.

Он набрал. После первого же звонка мужской голос ответил:

— Коммутатор Тихоокеанского Верховного командования, прошу аутентифицироваться.

Трэвис открыл рот и пережил блаженное перерождение: «Шепот» установил контроль над его голосом, обойдясь без его согласия. Звучало это так, как если бы он говорил сам, только медленнее и с некоторой растяжкой:

— Ноябрь, отель, один, четыре, восемь, эхо, Оскар. «Лазейка», приоритетный доступ.

У мужчины вырвался резкий вздох, но заговорил он ровно:

— «Лазейка», аутентификация принята. Продолжайте.

Трэвис почувствовал, как его рот открывается, чтобы заговорить снова, но осекся. Он развернулся ухом к открытому люку позади себя и услышал отдаленный шум винтов, почувствовав одновременно, что сфера в его руке каким-то образом напряглась, свет затрепыхался, словно при нервном тике. Затем он снова склонился к трубке и торопливо заговорил:

— Передайте на военный корабль «Мэриленд» следующее: приказ президента Соединенных Штатов и начальника штаба ВМФ, гриф четыре-альфа. Немедленно произвести пуск двух ракет «Трайдент» по совокупности целей 3261, Нанкинскому баллистическому ракетному комплексу в Восточном Китае, провинция Цзянсу.

Человек, принимавший звонок, не ответил сразу, и Трэвис повысил голос:

— Коммандер.

— Да, сэр.

Последовала еще одна пауза, менее чем секундная, после чего голос в трубке произнес:

— В соответствии с протоколом, определяющим использование стратегического ядерного оружия, старший контролер запросит у вас пусковые коды президента и начальника штаба ВМС. Они требуются для окончательной авторизации.

— Подключите его, — произнес Трэвис.

— Давай, давай, давай, — прошептала в его сознании Эмили. Свет пульсировал сейчас с такой быстротой, что вспышки почти слились воедино, образовав что-то вроде светящегося пузыря.

Шум винтов сделался громче, он разносился эхом по долине, что затрудняло определение расстояния.

В трубке зазвучал негромкий, спокойный голос другого мужчины:

— Пожалуйста, назовите сначала код президента.

— Шесть, один, девять, три, три, три, два, восемь.

— Теперь код начальника штаба Военно-морского флота.

— Четыре, девять, шесть, восемь, пять…

Внезапно шум вертолета раздался гораздо ближе: он уже пересек последний хребет и появился в воздушном пространстве над долиной.

— Сэр? — промолвил человек с мягким голосом.

— Прошу прощения, — сказал Трэвис. — Повторяю сначала: четыре, девять, шесть, восемь, пять, семь, семь, один.

— Спасибо, сэр. Послание авторизовано и будет передано в течение тридцати секунд с настоящего момента…

Последние слова потонули в пронзительном скрежете разрываемого металла: «Блэк хоук» прошило пулеметной очередью, и инстинкт самосохранения, пересиливший даже эйфорию, отбросил Трэвиса назад. Отлетев, он ударился запястьем о заднюю скамью и выронил «Шепот». Сфера упала на пол и откатилась в задний угол.

У Трэвиса вырвался крик, не от физической боли, а от отчаяния, вызванного нежданной разлукой. Ощущение было такое, будто он потерял любимую. Единственную, кого по-настоящему любил.

Машина с ревом турбин прошла над стоявшим на земле вертолетом, так что его качнуло воздушной волной. Огонь прекратился. Трэвис увидел, что геликоптер делает круг над долиной, чтобы пойти на второй заход.

Поднявшись на колени, он потянулся к «Шепоту»… и рука его замерла в трех дюймах от вожделенного предмета.

Внезапно его сознание прояснилось, и он отдернул руку, словно от ядовитой змеи. Что он наделал? Что, черт побери, он наделал?

Из валявшейся позади него трубки послышался слабый, едва различимый на таком расстоянии голос.

— Сэр, вы на связи?

Все только что произошедшее предстало перед ним со всей ужасающей отчетливостью. Вертолет завершил полукруг и возвращался назад. Оставалось секунд десять.

— Сэр?

Трэвис развернулся, схватил трубку и заорал:

— Отзовите приказ! Это вранье! Отзовите его!

— Прошу прощения?

— Позвоните кому надо, пусть отменят этот чертов приказ! Это бред собачий!

— С кем я, черт возьми, говорю?

Через окно Трэвис увидел огонь, вырвавшийся из пулеметного ствола, метнулся прочь и вывалился через люк на землю, тогда как весь корпус «Блэк хоука» заходил ходуном под более продолжительным обстрелом, чем в прошлый раз. Трэвис вскочил на ноги и, успев поймать взглядом сквозь люк синюю вспышку под сиденьем, припустил к деревьям.

Промчавшись футов сорок, он понял, что вертолет его не преследует: судя по звуку, он завис на месте. Остановившись среди деревьев, достаточно густых, чтобы обеспечить укрытие, Трэвис остановился, оглянулся и увидел, как машина опустилась и села рядом с «Блэк хоуком».

Высыпавшие из него люди чертовски походили на захватчиков, пытавших Пэйдж. Один из них, в толстых, доходивших до локтей перчатках, спрыгнув на землю, подбежал к «Блэк хоуку» и едва заглянул в люк, как его лицо тут же омыло свечением «Шепота». Дотянувшись, он взял сферу в руки, и хоть они были защищены, покачнулся: его напряженное лицо расслабилось, губы изогнулись в детской улыбке. Сзади к нему поспешили еще двое с металлическим ящиком примерно того же размера, что и стоявший на полу «Блэк хоука». Человек, державший «Шепот», похоже, не сразу их заметил, но в конце концов им удалось привлечь его внимание. Он кивнул, открыл контейнер и убрал туда «Шепот».

Двадцать секунд спустя груз был поднят на борт, вновь взревели моторы, и вертолет, набирая обороты, устремился прочь из долины.