Глава 33

Ричард Гарнер проснулся по звонку будильника в пять утра. С полчаса он делал зарядку. Затем принял душ, надел брюки хаки, серую хлопчатобумажную тенниску и прошел в кабинет. Под окнами, тридцатью этажами ниже, в янтарном свете и длинных, ранних тенях лежал Центральный парк.

Он включил компьютер. Пока операционная система загружалась, вышел из комнаты и пересек просторный каменный коридор. В кухне поджарил два кусочка пшеничного хлеба и налил апельсинового сока, после чего с тарелкой и стаканом вернулся в кабинет, уселся перед компьютером и кликнул «мышкой». Книга по-прежнему находилась в стадии подготовки. Задумывалась она как исследование государственной деятельности Улисса Симпсона Гранта, и основное внимание автор собирался обратить на различия в управлении войной и страной, но работа пошла в несколько ином направлении. Теперь книга вырисовывалась как более широкое изучение каждого из тех президентов, которые, перед тем как заступить на высшую должность, занимали ответственный военный пост. Анализ плюсов и минусов влияния такого рода опыта на президентские перспективы. Гарнер и сам еще не определился с ответом на вопрос, получаются из генералов хорошие президенты или же нет? На основании имевшихся фактов можно было сделать самые различные выводы, каждый из которых обусловливался временем, местом и политическим климатом, а он еще только начал в этом разбираться. Гарнер надеялся, что его военное прошлое – пусть он и не стал генералом, но в 70-х командовал отрядом «морских котиков» – поможет проникнуть в суть данного вопроса и удержаться от предвзятостей.

Работа требовала полной отдачи.

Именно такая и была нужна ему сейчас.

Чтобы заняла его до самого конца.

Он провел в кабинете утро и всю первую половину дня. По большей части сидел за компьютером, но иногда подходил к окнам, смотрел на парк и город.

В час дня экс-президент сделал небольшой перерыв. Позволил себе бутерброд и баночку «севен-ап». Потом подключил айпод к акустической системе – из колонок на всю резиденцию разлилась музыка – и занялся кое-какими мелочами. Хотя он жил здесь уже два года, какая-то часть его к этому месту так и не приспособилась. Как будто он все еще привыкал к нему. Привыкал жить сам по себе.

Резиденция занимала целый этаж здания, хотя его собственное жилое пространство составляло лишь две его трети. Еще на одной трети разместились жилые и рабочие помещения охранявших его агентов секретной службы. По вечерам он обычно играл с ними в покер.

В четыре часа дня Гарнер закончил уборку. Выключил музыку. Вернулся в кабинет. Открыл тяжелую коробку с пожелтевшими документами, поступившими из архивов Нью-йоркской публичной библиотеки. Эти бумаги отнюдь не предназначались для всеобщего ознакомления. Заполучить их было весьма сложно. Гарнер чувствовал себя немного виноватым из-за привилегии, которую дало ему положение, но не настолько, чтобы лишиться по этой причине сна. Просто библиотеке было гораздо проще прислать все эти материалы, нежели видеть его с охраной в своих стенах всякий раз, когда ему понадобится сверить ту или иную цитату. К тому же его хорошо там знали. В студенческие годы он работал в библиотеке. Быть может, даже сотню раз проходил мимо этой самой коробки.

День выдался ясным и солнечным, но к пяти часам в комнате немного стемнело. Гарнер включил лампу, стоявшую рядом с креслом. Разобрать почерк Джорджа Вашингтона оказалось не так-то и просто.

В четверть шестого из коридора потянуло холодком. На столе зашуршали бумаги. Две или три секунды ушло на то, чтобы понять, что сквозняку взяться неоткуда, просто потому что все окна закрыты.

Какое-то время он просто смотрел на дверь, пытаясь все осмыслить. В коридоре находился заборник системы отопления, вентиляции и кондиционирования. Выходить из заборника воздух не должен, но, может быть, там ведут какие-то профилактические работы. Никакого другого объяснения в голову не приходило.

Так или иначе, но никаких тревожных мыслей по этому поводу не появилось. В последние годы ему приходилось рассматривать и более опасные сценарии развития тех или иных ситуаций.

Экс-президент отложил в сторону листок, который читал. Поднялся – с любопытством, но без боязни. Стоило хлопнуть в ладоши – и менее чем через десять секунд в помещение ворвались бы шестеро вооруженных агентов. За мониторами, получавшими видеосигнал из резиденции, обычно никто не наблюдал, но любой резкий звук выше 85 децибел вызвал бы срабатывание акустической сигнализации, и они моментально примчались бы сюда.

Он пересек комнату и вышел в коридор. Главный вход был все так же закрыт на замок, кухня пуста. Он повернулся к гостиной – и вздрогнул.

Люди.

Трое.

Прямо там.

Гарнер уже собирался закричать, чтобы активировать сигнализацию, когда вдруг узнал одного из незваных гостей. Пэйдж Кэмпбелл.

«Тангенс».

Страх сменился злостью. Он шагнул к ним, мимолетно отметив, что у всех троих влажные волосы и мокрая одежда. С чего бы?

– Простите за вторжение… – начала Пэйдж.

– Убирайтесь, – оборвал ее Гарнер. – Сейчас же. Как бы вы, черт возьми, ни попали сюда…

Пэйдж отступила в сторону, и в пространстве между ней и двумя другими Гарнер увидел, откуда дует ветерок.

Он остановился. Злость улетучилась. Он уже не знал, что думать и как быть. И только смотрел.

Трэвис наблюдал за реакцией Гарнера. То, что тот сначала разозлился, его не удивило. Жена экс-президента умерла из-за того, что работала с «Тангенсом»; ожидать, что он обрадуется им, не стоило.

Теперь, когда Гарнер уставился в недоумении на радужку, Трэвис и Бетани посторонились, чтобы не заслонять обзор.

Гарнер придвинулся ближе. Начал было говорить что-то. Остановился.

«Окно» закрылось перед ним, и он моргнул, озадаченный увиденным.

– Простите, – сказала Бетани. – Сейчас.

Она огляделась, не зная, куда устроить цилиндр, который держала в руках. Указала на узенький столик у ближайшей стены и вопросительно взглянула на Гарнера.

– Можно?

Тот, похоже, даже не понял, о чем его спрашивают. Пару секунд он смотрел на нее, затем вновь перевел взгляд на то место, где только что исчезла радужка.

Бетани приняла молчание за согласие и, опустив цилиндр на стол, подперла его толстой книгой.

Высокие окна на южной стене выходили на Западный центральный парк. Сам парк заполнял левую половину открывавшегося за окнами вида. Правую занимали архитектурные достопримечательности Верхнего Уэст-сайда. Здания здесь заметно различались по возрасту – от нескольких лет до сотни и больше. Стоял чудесный день; неторопливые тучи тянули по городу огромные тени.

Бетани включила цилиндр, радужка появилась вновь, и Трэвис увидел другой Манхэттен. Тот, на который они смотрели последние несколько минут, пока поднимались по руинам дома экс-президента.

Там было то же, что и в большей части округа Колумбия. Весь остров был покрыт густым бореальным лесом, из которого вырастали останки города.

Что отличало Манхэттен от округа Колумбия – даже в большей степени, чем Трэвис мог вообразить, пока не увидел лично, – так это масштабы разрушений. Там шестнадцатиэтажное офисное здание выглядело огромным. Здесь же оно едва доходило бы до щиколоток высившимся повсюду проржавевшим гигантам. Останки небоскребов у Центрального парка образовали массивный визуальный дисплей высотой в восемьсот, а местами и больше, футов. В них, находя, куда бы ни дул, причудливые углы и потаенные дыры, гулял октябрьский ветер. И звучал он как хор из миллиона тростниковых флейт, играющих мягко и тихо в мертвом остове города.

Холодный и туманный, город лежал под синюшными сгустками облачного покрова. Каждый раз, когда ветер вырывался из радужки, он приносил с собой капельки влаги.

Гарнер стоял как вкопанный.

– Больше не закроется, – заверила его Бетани. – Можете подойти ближе. Может выглянуть.

Он посмотрел на нее. Затем обвел взглядом остальных, кивнул и, подойдя к радужке, выглянул. Минуты три молчал, потом закрыл глаза и покачал головой.

– Расскажите мне все.

 

Глава 34

Это заняло чуть больше часа. Они сидели за кофейным столиком и подробно излагали все, что случилось. Все, что им было известно. Все, чего они не знали.

Когда закончили, Гарнер какое-то время молчал.

– Вы должны что-то знать об этом, сэр, – сказала Бетани. – Если уж об «Умбре» известно президенту Кэрри, вы не можете не быть в курсе.

– Я встречался с Айзеком Финном раза два или три, – начал Гарнер. – Каждый раз то были лишь короткие разговоры. Я пытался проникнуться к нему симпатией, учитывая проделанную им работу, но так и не смог. Было в нем что-то… неискреннее. Мне казалось, что эти наши разговоры не просто разговоры, а нечто иное. Своего рода проверка, психологический тест, и мои ответы имеют для него какое-то особенное значение. Примерно так же, как я заметил, Финн разговаривал и с другими. Вот такое у меня сложилось о нем мнение. Но мне там уже недолго оставалось. За последние годы Финн приобрел в Вашингтоне массу друзей. Кэрри – один из них. Вот почему он в «Умбре», чем бы это там ни было. И просто имея высокую категорию доступа, о ней ничего не узнаешь. У меня категория куда выше вашей, но я об «Умбре» даже и не слышал.

Он поднялся со стула. Подошел к окну.

– То, что я могу вам рассказать, я узнал не как президент. Я узнал это в сенатском комитете по разведке, многие годы назад. И Финн там ни при чем. Это связано с его женой… правда, тогда она таковой еще не была. Тогда она только-только окончила Массачусетский технологический институт, и звали ее Одра Нэш.

Какое-то время он молчал, стоя спиной к незваным гостям и, казалось, о чем-то раздумывая. Трэвис проследил за его взглядом. За стеклом на парк опускался вечерний полумрак.

Гарнер опустил руку на стоявший у окна, на декоративном полу орехового дерева, огромный глобус и покрутил его немного. Он часто так делает, подумал Трэвис; скорее всего, это уже стало у него неосознанной привычкой.

– На одно из закрытых заседаний комитета Одра пришла с необычной просьбой. Хотела ознакомиться с кое-какими секретными военными документами, как она пояснила, в рамках подготовки ее докторской диссертации. В качестве ответного жеста предложила засекретить потом уже саму ее диссертацию, ограничив доступ к ней несколькими людьми. Нашими людьми.

– И какова была тема ее докторской? – спросила Пэйдж.

– КНЧ-трансмиссия. Радиопередача на крайне низких частотах. Такая, какой мы пользуемся для связи с подлодками.

– Не самая подходящая тема для специалиста по аэрокосмонавтике, – заметила Пэйдж.

– С ее исследованиями это вполне согласовывалось. Она занималась поиском способов передачи КНЧ-сигналов посредством спутников.

Пэйдж даже рот открыла от изумления.

Бетани удивилась не меньше. Казалось, она вот-вот рассмеется.

– Это просто нелепо! КНЧ-передатчики достигают тридцати с лишним миль в длину. Как можно доставить что-то подобное на орбиту?

– Да и зачем бы это понадобилось? – добавила Пэйдж. – КНЧ и так великолепно функционируют уже лет пятьдесят.

Губы экс-президента – его лицо отражалось в стекле – дрогнули в едва заметной улыбке.

– Тут кроется нечто большее. – Гарнер повернулся наконец к гостям. – Одру не интересовало использование КНЧ для связи с подлодками. Она хотела выяснить, как КНЧ-волны будут воздействовать на людей.

Для трех его слушателей заявление ничего не прояснило.

Гарнер подошел к стоявшему у стола большому креслу, повернул его лицом к кофейному столику и опустился на мягкое сиденье.

– Мы начали работать над КНЧ в пятидесятых, когда стало ясно, что субмаринам предстоит сыграть определяющую роль в «холодной» войне. Передатчики строили в отдаленных местах. Одно из них, хорошо всем известное, находится на Верхнем полуострове в северной части штата Мичиган. О другом, в Северной Канаде, слышали немногие. Нетрудно догадаться, с какими техническими трудностями при строительстве этих чертовых штуковин нам пришлось столкнуться. Только представьте: нужно было получить сигнал, достаточно сильный, чтобы он доходил до любой нашей подлодки в любой точке мира, в сотнях футов ниже уровня моря. Удивительно, что у нас все получилось! Но даже когда передатчики заработали, остались кое-какие проблемы, скажем так, иного рода. Проблемы, связанные со здоровьем тех, кто работал и жил вблизи передатчиков, там, где наблюдалась высокая концентрация сигналов. В паре-тройке случаев имели место когнитивные расстройства, у большинства же служащих просто наблюдались частые смены настроения. Симптомы те же, что и при биполярном расстройстве, вот только с гораздо более серьезными последствиями. Иногда крайне серьезными. Некоторых и вовсе пришлось усмирять, потому что они – иначе и не скажешь – «словили кайф». Именно так они впоследствии описывали свое состояние. Были и такие, у кого случались жесточайшие депрессии. Доходило даже до суицидов, коих было немало.

– Мы и сейчас используем КНЧ, – промолвила Бетани. – Эти проблемы остались?

Гарнер покачал головой:

– Лет за десять с ними удалось справиться. Выявить и изолировать причины. Проблемы вызывали, например, волны определенной длины в достаточно большой, так сказать, дозе. Проблемы создавали определенные расстояния от передатчиков – из-за гармоник. В общем, если и появлялись трудности, то лишь такого рода. Инженеры над ними работали. – Он позволил себе улыбнуться, но улыбка вышла невеселой. – Однако к тому времени некоторые уже размышляли над побочными эффектами, подходя к ним с другой стороны. Ставя целью не устранить их, а усилить. Научиться их контролировать. Использовать по своему усмотрению в качестве оружия.

– Боже, – прошептал Трэвис, внезапно осознав, сколь заманчивым могло показаться кое-кому применение подобной технологии. Танковое сражение или морской бой гораздо проще выиграть, если противник вдруг слетает с катушек.

– И такие системы действительно создавались? – спросила Пэйдж.

– Были попытки. Этим занимались и мы, и англичане, и русские. Рабочие частоты найти не так уж и сложно. Удалось даже повысить эффективность амплитудной модуляции или, к примеру, быстрой осцилляции между волнами. Жуткая штука. Даже у испытуемых, осведомленных о том, что с ними происходит, и подвергавшихся воздействию КНЧ-волн в течение часа, не более, наблюдались крайне тяжелые реакции. Страшное оружие. Однако же две проблемы так и не удалось разрешить: КНЧ-передатчики нельзя было ни переместить, ни перенаправить. – Он кивнул Бетани. – Как вы и сказали, они просто громадные. Это вам не какая-то тарелка, которую можно навести на любую цель. Это прямолинейная антенна в десятки миль длиной. В сущности, вы получаете зону поражения лишь вокруг источника сигнала, так что пока вы не убедите противника выстроиться в нужном месте, такое оружие вам ничем не поможет. Диапазон его использования нас как раз и интересовал. Годах в шестидесятых-семидесятых мы плотно занимались проработкой этого вопроса, пытаясь сделать КНЧ селективными, направленными. Потратили на это с полтриллиона долларов. Уверен, что и другие страны этим занимались. Но в какой-то момент, когда не получаешь результата, приходится прикрывать лавочку. Есть ведь и другие вещи, на которые можно потратить оборонный бюджет.

Посмотрев за окно, он нахмурился и обвел всех троих долгим взглядом.

– В общем, когда в восемьдесят шестом году Одра Нэш пришла к нам и сказала, что у нее есть идея насчет того, как передавать КНЧ-волны при помощи спутников, мы, естественно, не могли оставить это без внимания. Будь кто-то другой – тем более недавний студент, – комитет даже не стал бы собираться. Но за мисс Нэш говорила ее репутация – ее работы уже тогда легли в основу проектирования спутников связи следующего поколения. Она была чертовски умна и разбиралась в данном вопросе как никто другой. Все, чего она хотела от нас, это доступа к результатам всех многолетних исследований КНЧ-волн, исходных данных экспериментов по наведению и фокусированию. Возражений ни у кого не возникло. Во-первых, данные эти были не такими уж и секретными. Всего лишь подробный список того, что не сработало. Тем странам, которые теоретически захотели бы его украсть, не пришлось бы даже стараться: подобные данные, основанные на собственных неудачах, были уже у всех. Во-вторых, мы решили, что у нее может что-то получиться. Повторяю, она была необычайно умна, имела блестящую репутацию и к тому же смотрела на проблему свежим взглядом. Ее концепция определенно отличалась от прочих. Ничего подобного мы еще не опробовали.

– Но как все это могло сработать? – спросила Бетани. – Исходя из одних лишь основ физики, я с уверенностью могу заявить, что передача КНЧ-сигнала при помощи спутника невозможна. Для осуществления контроля за генерируемыми им волнами передатчик должен быть достаточно большим, а КНЧ-волны – просто огромны. Сотни миль в длину.

Гарнер кивнул:

– У нее родилась радикальная идея. Не могу сказать, что я уловил все детали, но в основе лежало следующее. КНЧ-волны возникают естественным путем в земной атмосфере. Их может породить как солнце, так, скажем, и разряд молнии. Происходит это, конечно, хаотически. Одни помехи, никакого сигнала. И если даже удается найти те частоты, что воздействуют на людей, они тонут в этих помехах, и ничего не возникает. Одра Нэш полагала, что спутник, передающий гораздо более короткие волны и с меньшей погрешностью, сможет нейтрализовать некоторые частоты естественных КНЧ-волн в заданном целевом районе. Даст нам возможность самим выбирать, какие волны нейтрализовать… а какие оставить нетронутыми. – Он посмотрел на Бетани. – Так что вы правы. Спутник не может передавать КНЧ-волну, но теоретически он мог бы свести ее на нет там, где она рождается естественным образом, и уничтожить все ненужное. А стало быть, подобными волнами можно воздействовать и на людей. С точным наведением на цель. Каковой могут стать несколько кварталов. Или целый город. Или даже гораздо, гораздо более обширная территория.

Никто не произнес ни слова. Все ждали.

– Одним словом, мы дали ей добро, – сказал Гарнер. – Предоставили доступ ко всему, что имели, и она с головой ушла в работу. Жила ею и дышала. Спустя полгода вновь предстала перед комитетом. С проектом.

– И кто-нибудь претворил его в жизнь? – спросила Пэйдж.

– Нет.

Пэйдж недоуменно посмотрела на него.

– Почему нет?

– Потому что шансов на успех по-прежнему было немного. Даже имея хороший проект, приходится во многом действовать наугад, методом проб и ошибок, отрабатывать детали. Дело это всегда затратное, даже если модифицируешь «Хаммер». Учитывая, что дело касается спутника, можно спокойно добавлять еще пару нулей.

– Полноте, – возразил Трэвис. – Одни только колпаки на бомбардировщиках «Стелс» стоят, наверное, по миллиону за штуку. С каких это пор Пентагон пугают такие мелочи?

Гарнер улыбнулся.

– Есть еще одна причина, еще менее правдоподобная. – Он запнулся, не зная, как лучше выразить свою мысль. – Дело вот в чем. В самом начале, когда все ломали голову, придумывая простейший способ использования этой технологии в военных целях, первостепенную роль играл фактор времени. Сделать раньше других. Это имеет смысл, когда считаешь, что есть некое, совершенно очевидное решение, к которому рано или поздно придут все. Но идея Одры была совсем иного рода. Ясности в ней не было никакой, все сплошной туман, и основывалась она на знаниях, которыми, кроме нее, никто не обладал. Вполне могло случиться, что никто в мире никогда бы до этого и не додумался. Но зато все с радостью скопировали бы наш проект, приступи мы к его воплощению. Знаете ведь, что говорят об атомном джинне, вырвавшемся из бутылки в сорок пятом. Мол, не выпусти мы его – он ни у кого бы и не появился. Я так не думаю. Деление атомного ядра – не какая-то исключительная концепция. А спутниковая программа Одры таковой была. Вот мы и подумали: а стоит ли за нее браться? Стоит ли подталкивать мир в эпоху, определяемую чем-то не вполне ясным? В общем, мы наложили вето. Убрали проект под сукно. Одра все поняла, хотя, уверен, и была разочарована. После этого она над тем проектом уже не работала. Ушла из Гарварда, защитила другую докторскую – по философии, работала волонтером при различных гуманитарных миссиях. Вышла замуж за Финна. Я не слышал о ней вплоть до девяносто пятого года, когда разразился тот небольшой скандал со статьей, которую эти двое попытались опубликовать.

Пэйдж вскинула голову:

– Вы её видели?

Гарнер покачал головой:

– Её пустили в шредер и сожгли, прежде чем она успел разойтись. Хотя я и догадываюсь, о чем шла речь. Да и вы теперь тоже.

Трэвис задумался. Если внести новую информацию в контекст того, чем занимались Финн и Одра в 1995-м, после возвращения из Руанды, где сгорели все их надежды, мечты и иллюзии…

– Вот черт! – пробормотал он. – Они хотели испытать эту спутниковую технологию в местах вроде Руанды. Ведь так, да? Это вполне возможно, если знать, как она влияет на людей, и уметь контролировать процесс. Определить в качестве мишени целый регион, подвергнуть минимальному воздействию, такому, которое создает эффект легкого кайфа, эйфории, чего угодно, лишь бы все успокоить до тех пор, пока… что?.. придут какие-нибудь миротворческие силы и возьмут все под свой контроль? Конечно, КНЧ-волны могут подействовать и на миротворцев, но, возможно, при соответствующей предварительной подготовке…

Он умолк, прикидывая возможные последствия подобных действий.

Гарнер кивнул:

– Я тогда пришел к такому же заключению. Один к одному. Уверен, детали того, как это работает, они завуалировали – раскрыть их было бы предательством, – но, да, полагаю, они предлагали нечто очень близкое к тому, о чем вы говорите.

Трэвис снова посмотрел на Пэйдж и Бетани. Думают ли они о том же, что и он? Наверное, да.

– А идея-то не такая уж плохая, – сказал он.

Гарнер опять улыбнулся:

– Да, неплохая. Неплохая, если только все ваши действия направлены на то, чтобы остановить геноцид. Но как долго это могло продолжаться? А потом посмотрите на все с точки зрения правозащитников. Глазами тех, кто отстаивает право на неприкосновенность частной жизни. Мировая супердержава, использующая спутники для воздействия на человеческий разум… Стоит ли удивляться, что отец Одры испугался за свою карьеру, когда услышал о планах дочери? Какой политик захочет, чтобы его имя связывали с чем-то подобным?

– Стало быть, вот как обстоит дело. – Пэйдж обвела взглядом присутствующих, будто удивляясь тому, как легко нашелся ответ. – Это и есть «Умбра». Сейчас, по всей видимости, технология уже существует, и через несколько месяцев с ней что-то пойдет не так. Результат – катастрофа.

Бетани кивнула в знак согласия.

– Мы знаем, что Одра ушла из Гарварда в девяносто пятом и подалась в «Лонгбоу аэроспейс», где занялась спутниками. Каким-то образом эта компания, должно быть, согласилась воплотить в жизнь ее КНЧ-проект и держать работу над ним в тайне. И даже после ее смерти Финну удалось не допустить закрытия программы. Господи… если «Умбра» включится через четыре месяца, значит, спутники уже сейчас на орбите. Десятки спутников, с глобальным покрытием вроде GPS.

– Мне известно кое-что о спутниках «Лонгбоу», – задумчиво произнес Гарнер, – по крайней мере, то, что эта компания представила на обсуждение. Предполагалось, что данная система будет представлять собой низкоорбитальную радиотрансляционную сеть для спутниковых телефонов, которые смогут в девяностых составить конкуренцию сотовому рынку. Говорят, Одра занималась этим проектом в последние два года жизни. В девяносто девятом, когда работа подошла к концу, запуск такой сети представлялся уже нецелесообразным. К тому времени сотовая радиотелефонная связь сделалась столь дешевой, что ни о каком соперничестве со стороны «Лонгбоу» уже и речи быть не могло. Закончилось тем, что мы сохранили финансирование всей этой чертовщины только в целях использования для кое-какого военного телефонного трафика. Сейчас спутники только этому и служат, что, полагаю, имеет смысл лишь в том случае, если их главной целью является нечто совершенно иное.

– Все сходится, – сказала Пэйдж. – Даже долгая – с девяносто девятого года, когда они запустили спутники, – задержка. Финну пришлось изрядно потрудиться на политическом поприще, прежде чем он смог использовать их. Предположим, он хочет продемонстрировать эту технологию в зоне какого-нибудь нынешнего конфликта, к примеру, в Дарфуре. Если все сработает как надо, это станет подтверждением его концепции, и он сможет приступить к ее публичному продвижению уже как политической доктрины. Но для этого ему придется заручиться поддержкой всякого рода влиятельных персон, по крайней мере, сделать так, чтобы они не стояли у него на пути. Он постарается, насколько это вообще возможно, привлечь на свою сторону президента. – Она посмотрела на Гарнера. – Как вы сказали, ни один политик не пожелает иметь с этим ничего общего, особенно на ранней стадии, когда есть лишь непроверенная, пугающая задумка. Стало быть, президент Кэрри пойдет на все, чтобы сохранить дело в тайне. Нападение на наш кортеж – убедительное тому подтверждение. – Она кивнула, мысленно собирая все факты воедино. – Вот и ответ. «Умбра» – это план, согласно которому спутники будут переведены в активный режим, и через пару-тройку месяцев где-то будет проведен пробный запуск. И, похоже, испытание закончится чертовски паршиво. Случится нечто такое, что приведет к непредвиденным последствиям в глобальном масштабе, чем бы, черт возьми, это ни было вызвано. Может быть, критическая потеря контроля, а потом… потом, полагаю, то, что в пятидесятых произошло с инженерами, работавшими над КНЧ-сигналами, произойдет со всем этим проклятым миром. Начинается паника. Какую роль в этом играет Юма, я не знаю. Может быть, на то время этого не будут знать и они сами. Может быть, для них это всего лишь отвлекающий маневр – дать людям хоть какую-то цель, удержать их от бунтов. Быть может, никаких рейсов «Эрика флайтс» никогда и не было.

В комнате воцарилась тишина. Где-то далеко внизу проносились автомобили, но их шум заглушало толстое оконное стекло.

– Я уже почти час – как только выслушал вас – примерно о том же и думаю, – сказал Гарнер. – Такое объяснение представляется очевидным и почти на все проливает свет. Но оно не дает ответа на самый главный вопрос, и в этом-то вся проблема.

Пэйдж промолчала, ожидая продолжения.

– Мне совершенно не понятно, как вообще что-то может пойти не так. Одно дело, если бы мы говорили о бактериологическом оружии, или каком-то вирусе, или даже компьютерном черве – о чем-то таком, что может выйти из-под контроля и породить хаос. Но в случае нарушения работы спутника мы можем просто его отключить. Всего-то и нужно – нажать на несколько клавиш и запустить команду. Проще простого.

– А не может ошибка на борту спутника блокировать прием сигнала? – спросила Пэйдж. В голосе ее прозвучала нотка отчаяния, словно она уже согласилась с Гарнером и лишь перебирала последние возможности.

– Думаю, такое возможно. Но речь идет о десятках спутников. Если и случается сбой, то не у всех же сразу. Как правило, только у одного. И в этом случае мы его сбиваем. Закрепляем противоспутниковую ракету под F-15 и выпускаем на высоте от семидесяти до восьмидесяти тысяч футов. Это нелегко, но мы уже так делали. И сможем повторить, если понадобится. Если до этого дойдет, мы сможем сбить любой из них. Заручиться поддержкой России и Китая, если действовать придется в срочном порядке. Дать им координаты и векторы спутников, спеть пару куплетов «Кумбаи» и начать отстрел, пока не собьем все до последнего. Так и будет. Много времени это не займет. Дни, даже не недели. – Он состроил гримасу, словно извиняясь – что есть, мол, то есть, – и сложил руки на коленях. – Так что я даже представить себе не могу, как вообще этот «Суровый декабрь» может случиться и продлиться с месяц или больше.

– Но все остальное сходится, – заметила Пэйдж. – Найденный нами в пустыне близ Юмы детский блокнот, о котором мы вам говорили. Если бы вы видели его сами… если бы видели, что нарисовал тот мальчик … там на каждой странице – людские страдания, без какой-либо видимой причины…

– Да, остальное сходится, – согласился Гарнер. – И уверен, все крутится вокруг этих спутников. И судя по всему, кто-то где-то сильно облажается. Но, хоть убейте, не вижу, в чем именно.

– А так ли нам нужно это знать? – подал голос Трэвис. – Нам и так уже известно достаточно, чтобы предпринять что-либо против них. При ваших связях, сэр, проблем с этим возникнуть не должно.

Гарнер кивнул:

– Совершенно верно. С этой же минуты, не спеша и все хорошенько обдумав, мы этим и займемся. Начнем с тех, выходить на кого у Финна не было ни малейшей причины. Выясним, кому мы теперь можем доверять. Постараемся заручиться поддержкой как можно большего числа людей – и уж затем только нанесем удар. Если будем осторожными, это должно сработать. Черт возьми, да у нас в запасе еще несколько месяцев!

 

Глава 35

В охранной команде Руди Дайер был человеком новым, с момента зачисления не прошло еще и месяца. Не зеленый юнец – за спиной четыре года службы в отделе иностранных миссий, два в военно-морской обсерватории, – но кое к каким аспектам новой роли он все еще привыкал. Для секретной службы охрана бывшего президента – работа куда более спокойная, чем охрана президента действующего. Напрягала Дайера не работа – другие агенты.

К чему так и не удалось адаптироваться, так это к излишней фамильярности между охранниками и их подопечным – Ричардом Гарнером. Игры в покер представлялись Дайеру некоторым перебором. Конечно, никакие протоколы при этом не нарушались – игравшие агенты всегда в это время были свободны от дежурства, в караульном помещении всегда оставались шесть человек – меньше нельзя, – и все же было в этом нечто такое, чего бы никогда не допустили в Белом доме, будь то в неслужебное время или какое-то еще.

Тем не менее Дайер осваивался. Другой подход к службе, только и всего. Эти люди были самыми профессиональными и дисциплинированными охранниками в мире, и он отлично со всеми ладил. Как ладил и с самим Гарнером. Просто не планировал в ближайшее время садиться за карточный стол.

Часы показывали 18.44. Через выходившие на Уэст-сайд тонированные окна длинными полосками пробивался солнечный свет. Дежурное помещение – на самом деле, целая анфилада комнат – занимало юго-западный квадрант этажа, включая лестницы и выходы к лифтам. На установленный на столе Дайера терминал поступало видео со всех камер системы безопасности, размещенных в резиденции Гарнера, как внутренних, так и внешних. Протокол, однако же, обязывал уважать приватность, вследствие чего тот поток видео, что поступал непосредственно из комнат Гарнера, уходил на отдельную ветку и в обычных обстоятельствах игнорировался.

Каждые четверть часа Дайер просматривал все прочее видео – то, что шло с камер, установленных в коридорах, лифтах, на лестницах и даже на уровне верхнего этажа с внешней стороны здания; следовало учитывать и возможность того, что кому-то может прийти в голову спуститься в резиденцию на канате с крыши.

18.45 – высветилось на часах.

Дайер открыл видеопоток. Пробежался пальцами по нужным клавишам. Ровно на три секунды на каждый из экранов. Коридоры – чисто. Лифты – чисто. Лестницы – чисто.

На третьей внешней камере, которая с восточной стороны фасада смотрела через окна на кабинет Гарнера, он остановился.

В кресле, стоявшем в нескольких футах от окон, сидела молодая женщина. Темные волосы и глаза. Лет тридцать. Весьма привлекательная. Сам Гарнер, находившийся за своим столом, едва попадал в кадр. Выглядит как обычно. Смотрит в окно, куда-то вдаль.

Кто эта женщина?

Дайер предельно уменьшил изображение и, щелкнув «мышкой», открыл журнал регистрации. Никто, даже сам Гарнер, не мог ни войти в резиденцию, ни выйти из нее без регистрации в журнале с проставлением отметки времени.

Сегодня, судя по отсутствию каких-либо учетных записей, посетителей у Гарнера не было.

Как и вчера.

Позавчера Гарнер выходил пообедать с губернатором в Мидтауне и спустя три часа вернулся – один.

Дайер быстро просмотрел записи за последние пять дней. Ничего, лишь регистрация уходов и приходов самого Гарнера.

Он свернул файл в окно и вновь открыл внешний фидер. Женщина по-прежнему сидела в кресле у окна.

Как, черт возьми, она прошла без регистрации?

На ум приходило лишь одно объяснение. Дайеру не хотелось в него верить, но других вариантов просто не существовало.

Он огляделся. Свой стол в этой комнате имел лишь еще один агент. Четверо других располагались в других комнатах люкса, чтобы в экстренном случае ворваться в резиденцию Гарнера с разных сторон.

Напарник Дайера занимался своими делами и на него не смотрел.

Дайер вытащил сотовый, подключил к терминалу и дождался синхронизации. Затем выхватил из видеопотока один-единственный кадр, на котором было отчетливо видно лицо женщины, и переслал на телефон. Отсоединив сотовый от установочного модуля, встал и вышел из комнаты.

Через холл он прошел в ванную и, открыв воду и включив аппарат для сушки рук, набрал знакомый номер. Ответили после второго гудка.

– Грир.

– Это Дайер. Найдется минутка?

– Конечно.

Объяснив ситуацию, Дайер переслал на телефон Грира изображение женщины и поделился своими подозрениями. Гриру происходящее понравилось не больше, чем ему самому.

– Не могу поверить, что такое могло случиться, – произнес он.

– Я бы и сам предпочел другое объяснение, – сказал Дайер. – Есть какие-нибудь догадки?

Грир ответил не сразу.

– Как-то не улавливаю мотива, – проговорил он наконец. – Гарнер – человек одинокий. Если он хочет к себе кого-то пригласить, это его личное дело. Зачем ему понадобилось это скрывать?

– Возможно, это понадобилось ей. Быть может, она опасается за свою репутацию. Или же она – жена какой-нибудь важной шишки.

Ответом ему вновь была тишина.

Затем Грир сказал:

– Если Гарнер попросил этих парней не записывать кого-то в журнал, и они пошли у него на поводу, директор еще до конца недели вздернет их к потолку за яйца.

– Потому-то я тебе и звоню, – сказал Дайер. – Мне мои яйца дороги.

Грир на какое-то время опять умолк. Дайер слышал, как он постукивает по столу карандашом или ручкой. Быстрый, напряженный ритм.

– Вот же дерьмо, – выругался Грир. – Ладно. Переговорю кое с кем из начальства и с парочкой друзей в Верховном суде. Посмотрим, как это можно уладить, были ли прецеденты. И постараюсь выяснить ее личность – может, ее кто-то знает. Я тебе перезвоню.

 

Глава 36

Остаток вечера Гарнер провел за составлением списка имен, выуженных как из компьютерных файлов, так и из бумажных документов. Дойдя почти до сотни, он начал просматривать их, используя компьютер для получения более подробной информации о каждом. Как показалось Трэвису, в большинстве своем это были военные и сотрудники ФБР. Одни имена Гарнер снабжал небольшими пометками, другие просто вычеркивал.

Бетани вызвалась помочь. Гарнер смерил девушку озадаченным взглядом, словно не зная, что бы ей поручить. Ей понадобилось всего секунд тридцать, чтобы убедить его в своей незаменимости, и Гарнер указал помощнице на стоявший рядом стул.

На город спустилась ночь. Поначалу озарившийся отдельными огоньками, горизонт вскоре сверкал уже весь. Трэвис стоял у окон гостиной и смотрел на парк. Внизу, среди лесистого пространства, мягким светом мерцали в темноте пешеходные дорожки.

К нему подошла Пэйдж. Какое-то время они стояли молча.

– Никогда раньше здесь не был, – промолвил Трэвис.

– Красиво, да?

Он кивнул.

– Моя мама жила здесь, когда я была ребенком. Вон в том доме, справа. Кирпичном, с голубой подсветкой на крыше. – Она указала куда-то вдаль и наклонилась вперед, чтобы Трэвис смог проследить за направлением ее руки.

Он ощутил ее прикосновение. Секунду спустя она, похоже, тоже это заметила. Заметила и то, что это заметил он. Ничего не сказала, лишь распрямилась, вновь оказавшись в паре дюймов от него.

А ведь они еще ни разу не оставались наедине с того самого момента, как накануне Пэйдж вышла из радужки в офисе Финна, подумал Трэвис. Всегда были втроем, каждую минуту этих долгих суток, не далее чем на расстоянии вытянутой руки друг от друга. До этого момента.

Молчание начинало давить.

– Получается, ты проводила здесь много времени?

– Да. Приезжала сюда каждое лето. И на День благодарения или Рождество, раз в два года уж точно.

– Должно быть, весело. Зависать здесь ребенком.

Она пожала плечами:

– Мне нравилось. Всегда было чем заняться.

Как разговор с чьей-то свояченицей на выпускной вечеринке. Словно он и не знал, что она любит спать на своей половине кровати обнаженная и предпочитает чье-либо плечо подушке. Слово он и не знал, каковы на вкус мочки ее ушей, помимо всего прочего. Словно ничего из этого никогда и не было.

А может, лучше бы и не было. Последние два года дались бы легче. Он бы лучше высыпался.

Пэйдж отвернулась от окна. Глаза встретились… и она снова уставилась вдаль.

– Очевидно, проблема разрешится гораздо раньше, чем через четыре месяца.

Трэвис кивнул.

– От силы – через несколько недель, – продолжала Пэйдж. – Даже если Финн заручится поддержкой множества влиятельных персон, Гарнер привлечет на свою сторону всех прочих. Чем бы это все ни закончилось, что бы об этом ни говорили в новостях, это будет конец. Уверена, будет задействован и «Тангенс», но раз уж мы трое взяли все на себя… полагаю, теперь с этим покончено.

– Что до меня, то я уж точно выхожу из игры, – сказал Трэвис.

Она вновь взглянула на него.

– Если хочешь, мы можем устроить тебе новую личность – где бы ты ни пожелал жить, кем бы ни захотел стать.

– Что-нибудь вроде того, что было.

– Хорошо.

Какое-то время оба молчали. Просто смотрели на город. Далеко внизу, по противоположному тротуару, шла студенческого возраста пара. Девушка повернулась лицом к парню, взяла его руки в свои, высоко вскинула вверх и весело запрыгала, искренне чему-то радуясь.

– Знаешь, ты мог бы вернуться.

Трэвис ответил не сразу. Он повернулся и вновь встретился с ней взглядом. В ее глазах читалось все недосказанное – приглашение в нечто большее, нежели просто Пограничный город.

– Прости, – проговорил он наконец.

Ее взгляд задержался на нем еще на мгновение. Что бы она ни чувствовала, это было погребено глубоко-глубоко внутри.

– О’кей.

Пэйдж отвернулась от окна. Прошла к большому кожаному креслу и села. Откинулась назад и закрыла глаза.

– Я бы объяснил, если бы мог.

– Я не просила.

– И все-таки.

Она не ответила.

Трэвис направился к дивану. Рюкзак Бетани он опустил на пол. Услышал, как брякнул внутри, среди ружейных патронов, «ЗИГ-Зауэр 220». «Ремингтон» он оставил по ту сторону радужки, на лестнице, двумя этажами ниже. Укрыл от дождя под металлической панелью в нескольких ярдах от лестничной клетки – было бы не слишком разумно входить в гостиную президента с ружьем 12-го калибра в руках.

Он улегся на диван. Устроился поудобнее. Закрыл глаза. Прислушался к доносившимся из соседней комнаты щелчкам клавиш и шуму города.

А что, если сказать ей? Он мог бы сделать это прямо сейчас. У него была даже сама записка – сложенная, лежала в бумажнике. Послание от некой будущей Пэйдж, которое она отправила через Брешь, чтобы оно всплыло в прошлом – в «Тангенсе» еще не знали, как это сделать, но в один прекрасный день у них, судя по всему, это получится. Послание Пэйдж самой себе прибыло позапрошлым летом – с весьма специфической инструкцией: Убей Трэвиса Чейза.

Некий будущий Трэвис просчитал этот шаг. Используя технологию Бреши, создал «Шепот» – конечно же, это было не настоящее его имя – и отправил в еще более дальнее прошлое, в год 1989-й. «Шепот» переупорядочил там все, расчистив площадку для того, чтобы Трэвис – настоящий Трэвис – мог перехватить послание Пэйдж, когда оно придет.

Даже сейчас Трэвису не удавалось все как следует осмыслить. Примерно то же, что наблюдать за змеей, съедающей собственный хвост. Почему будущая Пэйдж не предприняла контрмер? Почему игра не пошла дальше? Возможно ли вообще теперь существование этих будущих версий, его и ее? Разве все уже не пошло другим путем? Вряд ли он когда-либо это поймет.

Но сказать мог бы.

Мог бы прямо сейчас выпрямиться, посмотреть ей в глаза и все рассказать. Мог бы показать ту записку.

И тогда бы почувствовал себя лучше, хотя и не принял бы ее предложение. Что бы она ни ответила, он никогда не вернется в «Тангенс». Об этом нечего и думать, пока он не знает, что такого случилось с другим Трэвисом в оригинальном варианте будущего.

А этого он никогда не узнает.

Трэвис так и остался на месте.

Просто лежал и прислушивался к ее дыханию. Вспоминал, как оно звучит, когда она совсем рядом.

– Хочешь услышать настоящую причину, почему я против запечатывания Бреши? – спросила Пэйдж.

Трэвис открыл глаза и посмотрел на нее. Она все еще сидела с закрытыми глазами.

– Да.

– Каждое утро я просыпаюсь и думаю: а вдруг сегодня наконец случится что-то хорошее? Что-то по-настоящему хорошее, такое, с помощью чего мы могли бы помочь всему миру. Почему бы этому не случиться? Мы видели много такого, что могло бы причинить миру вред. Хорошего же было совсем немного. Вот, к примеру, «Медик». В любом пункте первой помощи с ним творили бы чудеса, но он только один. Да и как объяснишь его происхождение? Так всегда бывает с чем-то хорошим. Ты когда-нибудь слышал о Покерном чипе?

– Нет.

– Он ярко-красный, размером с четвертак. Не уникальный, но очень редкий – в обращении их всего пять штук. Берешь такой и закрепляешь на коже при помощи едва заметных усиков. Сперва было страшно, поэтому мы протестировали их на животных. Мы не сразу поняли, что их функция – замедлять старение. Замедляют процесс примерно на треть и действуют на всё – жуков, мышей, крыс; так что, я думаю, если бы пять человек пожелали, они бы могли носить их постоянно, круглосуточно и пережить всех своих друзей. Мило, правда?

Пэйдж открыла глаза и встретилась с ним взглядом.

– Я должна верить, что когда-нибудь что-то хорошее случится уже в мировом масштабе. Что-то такое, из-за чего мы откроем шампанское и расплачемся. Что-то такое, что станет поворотным моментом в истории. Вот эта надежда и придает мне сил.

Какое-то время оба молчали, но это молчание было уже не таким неловким, как раньше.

Пэйдж посмотрела на свои руки, лежавшие на коленях.

– Понимаю, есть что-то такое, о чем ты действительно не можешь мне рассказать. Понимаю и то, что это никак не связано с твоими чувствами ко мне. Потому что я знаю, что ты ко мне чувствуешь. Вчера утром, когда я вышла из офиса Финна на балку и увидела тебя, стоящего там, это меня нисколько не удивило. Я на это не надеялась – но когда тебя увидела, то и не удивилась, как будто так и должно быть. Так что я знаю. И понимаю… даже если и не понимаю. Это способность, которую давным-давно выработала во мне Брешь. Принимать не принимая. Я принимаю все, чем бы это ни было, даже если и не хочу, чтобы оно было.

Пэйдж вновь посмотрела на него, и он выдержал ее взгляд.

– Спасибо.

– Не за что.

Она выдавила из себя что-то вроде улыбки. Он попытался ответить тем же. И снова уставился в потолок.

Трэвис услышал, как Пэйдж встала, подошла, забралась на диван, втиснулась между ним и спинкой. Ни один из них не сказал ни слова. В следующее мгновение они уже лежали, прижавшись друг к другу, и ее губы целовали его лоб. Теплая, мягкая, ранимая и живая, она дышала ему в шею, обняв его крепко-крепко.

Он совершенно утратил чувство времени. Мог бы лежать, прижавшись к ней, часами, и не замечать этого. Мучительное ощущение, когда знаешь: эти жалкие минуты – все, что у вас есть. И, по его ощущениям, они уже заканчивались.

Он думал о ее словах, сказанных чуть раньше, о том, как она увидела его в офисном здании. А ведь он мог и не оказаться там. Опоздай хотя бы на минуту – и всего этого бы не было. Даже не на минуту. Они с Бетани открыли радужку секунд через десять после того, как Финн открыл свою. Перестрелка – если это можно так назвать – закончилась бы вдвое хуже, не сложись все именно так. Без этого фактора внезапности Пэйдж оказалась бы в центре перекрестного огня без всякого прикрытия. Шансов выжить у нее бы практически не было.

Он поцеловал ее шею. Прижал к себе еще сильнее. Постарался не думать о том, как все могло пойти. Всякое случается. Иногда даже хорошее.

Он закрыл глаза и вдохнул запах ее волос.

А через пять секунд открыл глаза.

В голову пришла мысль. Воспоминание. Ясное и четкое. Пришло и не уходило. О чем-то, что случилось сразу после того, как Финн открыл радужку в своем офисе. Из нее появилась Пэйдж, но не сразу. Сначала сам Финн подошел к отверстию и выглянул наружу – Трэвис оставался за гранью его периферического зрения. Потом тот парень приказал Пэйдж выйти на балку. Эту часть Трэвис помнил отчетливо. Но было и что-то еще. Что-то перед этим. Что-то такое, что Финн прошептал в самом начале, спустя пару секунд после того, как шагнул к радужке. Трэвис услышал, потому что стоял рядом. Тогда это как-то ускользнуло от его внимания – ему и так было, на чем сосредоточиться, – да и прозвучало как что-то неважное.

Теперь он пытался это вспомнить, так как что-то подсказывало – это все-таки важно.

Что же сказал Финн?

Он задумался.

Прошло несколько секунд.

Он вспомнил.

– Черт возьми.

Пэйдж зашевелилась в его объятиях, отвела голову назад, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Что? – сказала она.

Трэвис ответил не сразу. Прогонял в уме события последних двух дней, оценивая их заново, с точки зрения сегодняшнего дня. Он словно смотрел сцену, в которой разбивается бокал, только в обратной перемотке. Когда каждый осколок летит, кувыркаясь вверх, и встает на свое место за счет некой гравитационной силы. С той самой секунды, когда они в первый раз заглянули в радужку, у них возникло неверное представление обо всем, что они видели. Главную ошибку они допустили в самом начале, и все строившиеся на ней выводы были неверными.

– В чем дело?

Он моргнул. Посмотрел на Пэйдж.

– Я тебе покажу.

Трэвис нехотя отстранился от нее и поднялся на ноги. Подождал, пока она встанет, после чего они вышли из гостиной и по коридору прошли в кабинет.

Папки с документами стопками лежали по всей комнате – на столе, кофейном столике, стульях, полу, – согласно некоей импровизированной десятичной системе Дьюи.

– Мы сузили круг до пяти человек, которым можем доверять на все сто, – сообщил Гарнер. – Я разослал и-мейлы и созвал совещание по безопасной селекторной ли…

Подняв глаза и увидев выражение лица Трэвиса, он остановился на полуслове.

Вслед за ним посмотрела на Трэвиса и Бетани. Оба молчали, ожидая, когда он выскажется.

Но Трэвис ничего не сказал. Вместо этого прошел между сваленными в кучи документами к стоявшему у окна гигантскому глобусу, опустился рядом с ним на корточки и вертел до тех пор, пока перед ним не появились Соединенные Штаты.

– Куда они могли направиться? – пробормотал он, скорее для себя, чем для других. – Где самое лучшее для этого место?

Остальные переглянулись.

Трэвис крутанул глобус немного вверх, так, чтобы тот представил им Южную Америку.

– Кто-нибудь знает район столь же засушливый, что и Юма? – спросил он. – Может, где-нибудь в Центральной или Южной Америке?

– Я знаю одно место, по сравнению с которым Юма покажется вам Сиэтлом, – усмехнулся Гарнер. – НАСА испытывает там марсоходы. Когда я был президентом, им каждый год требовались дополнительные средства для проведения исследований в том районе.

Трэвис ждал, пока он закончит.

– Пустыня Атакама, – сказал Гарнер. – Северное побережье Чили. Если верить письменным источникам, там на огромных территориях никогда в истории не выпадало осадков. Эти места биологически стерильны – там нет ни растений, ни животных, ни даже бактерий.

Трэвис наклонился поближе к глобусу. На нем были обозначены лишь три чилийских города. Самым крупным из них была столица, Сантьяго. На нее он едва обратил внимание, будучи не в силах оторвать взгляд от одного из двух других.

Последний осколок разбившегося бокала встал на место.

– Невероятно, – пробормотал Трэвис.

Но прежде чем он успел сказать больше, лежавшие в комнате бумаги зашелестели и встрепенулись. Из коридора ворвался холодный ветерок.

 

Глава 37

Они не успели и глазом моргнуть, как все уже кончилось. В дверях вдруг появились трое, и у каждого в руке пистолет с глушителем. Никто не произнес и слова – в этом не было необходимости.

Вооруженные люди жестами приказали им выйти из комнаты и отступили от двери. Первым прошел Гарнер, а через пару секунд все уже стояли в гостиной.

Всего стрелков было шесть, и оружие у всех было одинаковое: «Беретта 92F» с глушителем, почти вдвое увеличивавшим длину ствола, и тонким светодиодным фонариком. На шее у каждого висел на длинном ремешке прибор ночного видения, идентичный тем, что люди Финна носили в Юме.

Сам Финн тоже был здесь. С обоими цилиндрами в руках. За спиной у него висело еще открытое «окно». Из черного, как сажа, Нью-Йорка дул с той стороны сырой октябрьский ветер. Потом радужка закрылась, и ветер стих.

Рюкзак Бетани, в котором остался «ЗИГ-Зауэр», все еще лежал у дивана. Трэвис на него не смотрел, но мысленно уже смерил расстояние. О том, чтобы попытаться воспользоваться им сейчас, нечего было и думать. Сто лет ушло бы только на то, чтобы добраться до рюкзака, и еще столько же, чтобы расстегнуть «молнию». За это время каждый из находившихся в комнате успел бы застрелить его с полдюжины раз.

Финн указал на голую пустую стену.

– Туда. Все четверо.

Они заколебались, но лишь на секунду. Кроме как подчиниться, ничего другого не оставалось. Геометрия ситуации была такая, какая была. Они отошли к стене. Стали лицом к комнате, напротив выстроившихся полукругом вооруженных стрелков.

– Мне нужно, чтобы вы все поняли: то, что я скажу, – не пустая угроза, – продолжал Финн. – Дадите повод открыть огонь, и мы убьем всех четверых. Мы можем это сделать и уйти. Вам понятно?

Никто не ответил, даже не кивнул.

Финн пожал плечами, приняв молчание за согласие. Потом положил цилиндры на сиденье кожаного кресла, вышел в холл и исчез в кабинете. Секунд через двадцать они услышали, как щелкает клавиатура. Трэвис припомнил, что, когда они выходили из комнаты, на экране была открыта страница почты, и все пароли уже введены. Финн получил полный доступ ко всей информации.

Они услышали, как он негромко выругался. Еще через пару секунд Финн вернулся с беспроводным телефоном, лежавшим на компьютерном столе, и посмотрел на Гарнера.

– В посланном вами и-мейле упоминается мое имя.

– Неужели?

Какое-то время Финн смотрел на экс-президента, потом отвернулся и уставился в никуда. Просчитывает возможные осложнения, понял Трэвис. Судя по всему, не все складывалось так, как ему хотелось бы. Финн посмотрел на часы.

– Совещание начнется через шесть минут, – сказал он и снова посмотрел на Гарнера. – Вы сообщите всем, что отзываете разосланное сообщение, что ситуация разрешилась и беспокоиться не о чем.

Гарнер не ответил.

Прошло пять секунд.

– Вам понятно? – спросил Финн.

– Если вы думаете, что я сделаю это только потому, что вы так сказали, то у вас не все в порядке с головой, – усмехнулся экс-президент. – Можете нас расстрелять. Давайте. Те пять человек, которых я пригласил для разговора, а также их секретари сочтут весьма подозрительным тот факт, что меня убили за несколько минут до начала конференции. И упоминание в письме вашего имени тоже не останется без внимания.

Финн снова задумался. Прикрыл глаза. Как будто разыгрывал мысленно шахматную партию, просчитывал ходы, свои и противника. Потом кивнул.

– Что ж, справедливо.

Он посмотрел на телефон Гарнера и набрал какой-то номер. Поднес телефон к уху. Подождал. И когда на другом конце ответили, сказал:

– Мы здесь.

Описывая ситуацию с селекторным совещанием, Финн вышел в холл.

– Нет, деталей в и-мейле нет, но есть имена. Твое и мое. Это плохо.

Он понизил голос, и дальнейшее Трэвис не разобрал.

До начала конференции, судя по настенным часам, оставалось четыре минуты.

Финн снова вернулся в гостиную и посмотрел на Гарнера. Телефон в опущенной руке еще не погас.

– Он на громкой связи. – Финн поднес телефон к губам. – Говорите.

Мужчина на другом конце деликатно откашлялся, и Трэвис узнал его, еще не услышав голос.

– Президент Гарнер.

– Президент Кэрри.

Кэрри устало вздохнул.

– Рич, что ты делаешь? Чего добиваешься?

– Я хотел бы услышать твой ответ на этот вопрос.

– Это заняло бы больше времени, чем у нас есть. Почему бы тебе не воспользоваться советом старого друга и не сыграть вместе с нами? Скажи всем, что дал ложную тревогу и что теперь все в порядке. В любом случае у тебя только один этот ход.

– Насчет этого не знаю. Я лучше просто постою, и пусть себе часы тикают. Минуту, другую. Если не отвечу, у людей возникнут вопросы, кто-то поднимет шум. Не думаю, что тебе и твоим людям нужны проблемы, если вы хотите сохранять свой секрет еще четыре месяца.

Трэвис заметил, что в глазах Финна при этих словах Гарнера что-то мелькнуло. Усмешка? Мелькнуло и пропало.

– Твоя проблема вот в чем, – заговорил Кэрри. – С этого момента ты будешь делать все, чтобы создать свою базу поддержки против нас. Для достижения успеха ты должен убедить рационально мыслящих людей в чем-то таком, во что ни один рационально мыслящий человек без доказательств не поверит. Будь у тебя цилиндр, тогда дело другое. Ты мог бы показать людям, что там, на другой стороне. Но этот козырь ты потерял. Так кто же тебе поверит? Тот факт, что ты бывший президент, большого веса не имеет, потому что тебе, помимо многих других, возражают президент нынешний и весь его кабинет.

Наблюдая за Гарнером, Трэвис видел, как тает в его глазах решимость, как вытесняет ее что-то темное.

– Все кончено, Рич, – продолжал Кэрри. – Остается только признать это как свершившийся факт. И чем скорее, тем лучше – во всяком случае для тебя. Согласишься сотрудничать – мы будем только рады оставить тебя в покое. Шум в прессе не в наших интересах.

Гарнер взглянул на Пэйдж, потом на Бетани и Трэвиса.

– А что будет с остальными? – спросил он. – И не надо морочить мне голову, Уолтер. Меня ты не проведешь.

– Знаю. – Кэрри помолчал. – Ладно, будь по-твоему. Они умрут. Их доставят на армейскую базу Рокпорт на Лонг-Айленде, как следует допросят, а потом каждый получит пулю в висок. Похоже на правду? В этой части без вариантов. И ты им не поможешь. Лучше подумай о себе. Так что давай, выходи на связь и сделай все правильно. Я отключаюсь, чтобы не мешать.

В трубке щелкнуло. Наступила тишина.

Финн нажал кнопку и протянул телефон Гарнеру.

До начала конференции оставалось тридцать секунд. Трэвис не сомневался, что остальные уже на связи и ждут.

Гарнер не взял телефон, но еще раз прошел взглядом по стоящим у стены, медленно, задерживая его на каждом по несколько секунд. Потом опустил голову. Трэвис видел, как глаза его метнулись через комнату к ногам шестерых стрелков. Он как будто оценивал ситуацию и положение противника. Но зачем? Трэвис сделал то же самое. Все шестеро оставались начеку, но немного расслабились и за последние две минуты даже опустили оружие. Впрочем, на то, чтобы взять цели на мушку, у них ушло бы не более четверти секунды, так что какую практическую пользу из всего этого можно было бы извлечь, Трэвис не понял. Может быть, Гарнер всего лишь убеждал себя, что положение безвыходное и сделать что-либо невозможно даже при желании. Наверное, так. Вот он уже сложил руки перед собой и уставился на них безнадежно, как человек принявший решение. Взял у Финна телефон.

– Держите на громкой связи, – предупредил тот.

Гарнер покорно кивнул.

– Сэр, не надо, – сказала Пэйдж. – Не делайте этого.

Но Гарнер уже не смотрел на нее – он набирал номер.

– Мистер президент… – Голос ее дрогнул. Трэвис знал, дело не в страхе. Дело в разочаровании. Пэйдж знала Гарнера довольно давно и теперь не могла поверить тому, что видит. Или не хотела.

Звонки прекратились, и пошла запись. Гарнера попросили ввести некий бридж-код. Он ввел. Тональный сигнал… серия щелчков… Трэвис понял: тот же записанный голос сообщает другим, что экс-президент на связи.

Выкатившаяся слезинка проделала долгий путь по щеке Пэйдж.

Линия наконец открылась, и из трубки донеслось сразу несколько голосов. Люди здоровались, спрашивали, все ли на месте.

– Джентльмены, – сказал Гарнер.

Голоса смолкли.

По-прежнему избегая встречаться взглядом с Пэйдж, он вздохнул и медленно выдохнул.

– Джентльмены, похоже, я понапрасну вас побеспокоил. У меня только что состоялась продолжительная беседа с президентом Кэрри. Теперь я уверен: он полностью контролирует то, что я намеревался обсудить с вами. Беспокоиться не о чем. Извините, но это всё.

Он выключил телефон. Опустил голову.

Победа не обрадовала Финна, но облегчение принесла. В выражении его лица даже промелькнуло что-то вроде сочувствия к экс-президенту.

– Вы – реалист. Всегда им были. И вам нечего стыдиться. Вы просто понимаете свои возможности, вот и всё.

Он забрал телефон. Гарнер ничего не сказал, но через секунду посмотрел на Пэйдж.

– Вы, наверное, хотите отвесить мне пощечину…

– Не соблазняйте.

– Думаю, стоит. Вам станет легче. И мне тоже.

Секунду она только смотрела на него и не видела в его лице ничего, кроме жалости. Жалости не столько к ним троим, сколько к себе самому.

А потом ударила. Сильно, открытой ладонью. Такой пощечины Трэвис еще не видел. И звук получился громкий, звонкий и резкий, словно щелчок хлыста. Он отскочил эхом от окон, каменного пола и противоположной стены. Голова у Гарнера дернулась, а сам он, чтобы удержать равновесие, сделал шаг в сторону.

И улыбнулся Пэйдж разбитыми в кровь губами.

Странная то была улыбка. Как будто он отпустил шутку, которую никто пока не понял. А потом Гарнер повернулся к Финну, и улыбку словно прихватило морозцем.

Пару секунд тот недоуменно смотрел на него, но недоумение вдруг сменилось испугом.

– Я понимаю свои возможности лучше, чем вы, – сказал Гарнер.

Произнеси он еще одно слово, его никто бы не расслышал из-за грохота распахнувшейся в холле двери, вслед за чем в комнату вошли двое мужчин в черных костюмах с «МР5» на изготовку. Одновременно похожие звуки долетели откуда-то еще, возвестив о прибытии двух других команд.

Теперь Трэвис понял, почему Гарнер присматривался к стрелкам. Они были готовы вскинуть свои «беретты» в ответ на малейшее движение любого из четырех пленников, но внезапное появление агентов секретной службы застало их врасплох.

Все шестеро – не говоря уже о Финне – отреагировали мгновенно, повернувшись на звук распахнувшихся дверей. С того места, где вытянулась дугой шестерка, холл оставался вне поля зрения. А вот пленники видели его прекрасно: стена, вдоль которой они стояли, была продолжением стены холла.

Люди Финна точно знали, кто идет, и теперь каждому из них предстояло выбрать один из трех вариантов действий: убить пленников, укрыться или свалить отсюда к чертовой матери. Положение осложнялось тем, что на выработку правильного решения у них оставалось до смешного мало времени, буквально считаные доли секунды. По крайней мере, один из шестерых – тот, что стоял ближе других к Трэвису, – предпочел первый вариант. Агенты секретной службы уже вбегали в холл, когда он шагнул к четверке и поднял «беретту».

В этот момент Трэвис и бросился на него, воспользовавшись тем, что оба оказались в идеальном для рукопашной схватки положении. За те мгновения, что противник поднимал оружие на уровень груди, он преодолел разделявшее их расстояние – около пяти футов, – выбросил левую руку, ухватился за глушитель, рванул пистолет вниз и в сторону и одновременно врезал правой в горло. Этого оказалось достаточно. Стрелок рефлекторно выпустил «беретту», а Трэвис, схватив пистолет, пролетел мимо него и даже за строй его товарищей, не пытаясь ни остановиться, ни даже устоять на ногах.

Прежде чем окончательно потерять равновесие, он успел сделать еще один шаг и, уже падая, завершил разворот.

За мгновение до приземления Трэвис перебросил пистолет из левой руки в правую и поймал на мушку одного из чужаков. Угол возвышения при этом был близок к 45 градусам, и если бы он промахнулся, пуля ушла бы в потолок.

Трэвис выстрелил. И не промахнулся. Пуля попала в основание черепа и прошла навылет.

В тот же миг он больно ударился задницей об пол и уронил правую руку.

Все уже пришло в движение. Ситуация менялась слишком быстро, и Трэвис не мог отследить маневры каждого, но видел, как Пэйдж и Бетани бегут к нему, пригнувшись, спеша убраться из зоны поражения, открывавшейся между стрелками и агентами в холле. Он слышал шаги как вторых, так и первых, оставшихся где-то у него за спиной. Стрелки рассыпались – теперь они уже видели агентов. Кто-то второпях наткнулся на кожаное кресло, и лежавшие на нем цилиндры свалились и раскатились в разные стороны. Но не в сторону Трэвиса.

Чейз снова поднял «беретту», высматривая цель, и вдруг понял, что делает и как это выглядит со стороны. Он держал в руке оружие, находясь в одной комнате с экс-президентом. В комнате, которую вот-вот наводнят агенты секретной службы.

Не самый лучший вариант, чтобы остаться в живых.

Трэвис отбросил пистолет в сторону, и тот, ударившись о ковер, улетел за диван. Мгновением позже Пэйдж и Бетани упали на пол рядом с ним, и тут загремели выстрелы.

 

Глава 38

В первые же секунды Трэвису стало ясно: шансы не в их пользу. Финн и его люди отступили в соседние комнаты и заняли оборонительные позиции, оставив Гарнера одного там, где он и стоял. Агенты секретной службы уже окружали его, подавляя огнем активность противника, но воздерживаясь от наступательных действий.

Не атакуя.

В их обязанности это не входило.

Им нужно было вытащить отсюда Гарнера, и Трэвис понимал, что эту задачу они решат в ближайшие пятнадцать, в крайнем случае двадцать секунд. Возьмут Гарнера в кольцо, выведут в холл и оттуда в коридор. Потом, наверное, эвакуируют из здания. Будут прикрывать отступление огнем. Но не более того. Повлиять на них, отдать им другой приказ не сможет даже Гарнер. В такой ситуации его и слушать никто не станет.

И следовательно, уже через полминуты они трое останутся без всякого прикрытия один на один с людьми Финна, которые понесли лишь минимальные потери.

Трэвис лежал на полу лицом вниз, вытянув руки. Пэйдж и Бетани, рядом, копировали его позу.

Он повернул голову и увидел двух агентов. Те продвигались вдоль стены гостиной, стреляя короткими очередями.

Прочие события происходили вне его поля зрения. Он даже не знал, ведут ли огонь люди Финна – приглушенные выстрелы пистолетов тонули в общем шуме.

Рядом зашевелилась Пэйдж. Их взгляды встретились, и Трэвис понял, что она понимает ситуацию так же. Пэйдж отвела глаза в сторону, и он, проследив за направлением ее взгляда, увидел один из цилиндров.

Тот лежал под кофейным столиком, футах в десяти от него.

Трэвис поискал глазами другой, но не нашел. Возможно, он был где-то ближе к позиции Финна. Значит, о нем лучше забыть.

Трэвис снова посмотрел на ближайший цилиндр. Если добраться до него и открыть «окно», об остальном можно не беспокоиться. Стальные конструкции здесь были рассчитаны не на бетон и не на арматурные стержни, а на черный пол и, даже сильно проржавев, сохраняли прочность. Где бы ни открылась радужка, под ногами в любом случае будет надежная опора.

Все, что ему нужно сейчас, это две секунды.

Пэйдж уже поняла, о чем он думает.

– Нет! – прошептала она. – Агенты решат, что ты пытаешься взять оружие.

Трэвис вытянул шею и повернул голову. Охрана уже окружила Гарнера плотным живым кольцом. Два или три агента схватили его за руки и повели в направлении холла. Экс-президент кричал им что-то, но, как и следовало ожидать, в этой суматохе его никто не слушал. Еще десять секунд, и они уйдут. Пока же агенты все еще постреливали по дверям, за которыми скрылись люди Финна.

Один из агентов присматривал за Трэвисом, Пэйдж и Бетани, и хотя его «МР5» смотрела в сторону соседней комнаты, он мог легко повернуть ствол туда, откуда, по его мнению, исходила бы угроза.

Трэвис не прошел бы и половины пути до цилиндра.

Еще пять секунд, и они достигнут выхода из холла, и он окажется вне поля их зрения.

Трэвис бросил взгляд на двери. Финн и его команда где-то там. И конечно, сам Финн сейчас ведет такую же калькуляцию: рассчитывает, сколько времени понадобится Трэвису, чтобы достичь цилиндра после ухода охраны и открыть «окно».

Дело решат секунды. Какое-то время у него будет. Вопрос в том, хватит этого времени или нет. Все просто.

Последние футы до выхода в коридор агенты пробежали, чуть ли не волоча с собой Гарнера.

И вот их уже нет.

Теперь главное – быстрота. Трэвис подтянул ноги, оттолкнулся и прыгнул. Стрельба прекратилась, и в комнатах повисла тишина. Охрана уносила ноги – их ждал длинный коридор, и они, конечно, мчались по нему что есть мочи. Еще секунду их шаги оставались единственным звуком. Потом послышались другие, ближе.

Трэвис ударился о кофейный столик обеими руками. Отбросил в сторону, словно тот ничего и не весил, хотя был сделан из орехового дерева.

Финн и его подручные приближались.

Трэвис схватил цилиндр, бросил на плечо, повернулся и направил в сторону Пэйдж и Бетани. Нажал первую кнопку – и сразу же третью.

Радужка открылась в нескольких дюймах от пола. На другой стороне их ждала темная, беспросветная ночь; лишь полоски дождя поблескивали серебром в протекающем из кабинета свете. Проекционный луч набирал силу, заряжая «окно». Сколько времени на это требовалось? Трэвис так и не удосужился до сих пор провести подсчет. Раньше ему казалось, что на это нужно несколько секунд. Теперь как будто больше.

Шаги приближались. Они определенно доносились из гостиной. Трэвис не стал оглядываться – что бы он ни увидел, делу уже не поможешь.

Пэйдж поднялась на четвереньки и бросилась в луч. Но не к «окну». Пролетев через полосу света, она упала, перекатилась и схватила рюкзак Бетани. Потом повернулась к радужке и с силой швырнула рюкзак в темноту. Трэвис услышал, как где-то там звякнули патроны и пистолет.

В то же мгновение луч наконец исчез. Осталась только радужка.

Пэйдж махнула Бетани – вперед, но та и сама знала, что делать. Гибкая и ловкая, она приподнялась над полом и одним рассчитанным движением проскользнула в «окно», даже не коснувшись края.

Пэйдж нырнула следом, и Трэвис, схватив цилиндр правой рукой, мягко бросил его по навесной траектории. Весь расчет строился на том, что она обернется и успеет поймать прибор. Ничего другого ему не оставалось. Судя по шагам, его время истекло.

Едва оказавшись на другой стороне, Пэйдж повернулась на колене и вздрогнула – цилиндр летел ей в лицо, и она едва успела вскинуть руки, чтобы поймать его. Получилось. Она машинально прижала цилиндр к себе и тут же о нем забыла.

Два подручных Финна уже были там. В десяти футах от Трэвиса. Промелькнули за перевернутым креслом, исчезли и вновь появились. С оружием на изготовку.

Трэвис тоже поднимался. Но безоружный. «Беретта» лежала где-то под диваном, рядом, однако достать пистолет он не успевал. И поэтому воспользовался кофейным столиком. Схватил его и поднял над головой.

Сюрприз. Финн замер от неожиданности. Один из его стрелков вскинул руки. Другой не сделал ничего, и край столика врезался ему в нос. Брызнула кровь.

Что было дальше, Пэйдж не увидела – Трэвис нырнул к «окну», и она едва успела посторониться. Он влетел головой вперед, приземлился на предплечья, развернулся и подтянул ноги.

Пэйдж лишь теперь поняла, что опасность не миновала. Скорее наоборот. Они лежали в темноте, перед «окном», не имея возможности для быстрого маневра. Финн и его люди отставали на считаные секунды. До закрытия радужки оставалось слишком много времени.

Пэйдж уже видела чьи-то ноги. Кто-то обходил стулья. Кто-то приближался. Им даже не нужно было заглядывать в «окно», чтобы отыскать цель. Достаточно просто просунуть в радужку пистолет и стрелять наугад – не промахнешься.

«ЗИГ-Зауэр».

Где, черт возьми, рюкзак? Бросая его, Пэйдж думала только о том, чтобы побыстрее убраться из комнаты. Она обернулась, пытаясь угадать, где он может быть.

Но искать не пришлось. Пистолет уже был рядом. В тонких, но решительно сжатых пальцах. И дуло смотрело в радужку.

Бетани выстрелила.

Пуля угодила в коленную чашечку шагах в пяти от «окна». Кто-то вскрикнул. Перед радужкой мелькнуло падающее тело. Финн? Нет. Раненый еще держал пистолет, но уже никуда не целился. Бетани выстрелила еще раз и попала ему в переносицу. Противник рухнул на ковер. Вторая пара ног замерла на месте и метнулась в сторону. Третья пуля прошла мимо и врезалась в пуленепробиваемое окно на дальней стене.

Трэвис успел подняться и уже протягивал руку Пэйдж. Бетани тоже выпрямлялась, но по-прежнему целилась в «окно».

Через десять секунд они перебрались на более безопасную позицию, сбоку и в нескольких ярдах от «окна». Радужка висела в темноте, подсвечиваемая отраженным дождем мерцанием.

Бетани опустила пистолет. В «окне» никто не появился.

Следующая минута показалась вечностью. Потом радужка свернулась; остались только дождь, холод и тьма мертвого города.

 

Глава 39

Сориентироваться помог дождь. С шелестом проходя ржавые прутья стальных конструкций, он плотно, гулко стучал по чему-то другому, находящемуся ближе.

Металлическая лестница.

Как и в офисном здании в Вашингтоне, тяжелые проступи ступенек пережили десятилетия небрежения. Они уже спускались по таким сегодня.

Трэвис поднялся:

– Пошли.

Несколько раз они останавливались, уточняя направление по шуму дождя. Шли осторожно, при каждом шаге прощупывая опору, прежде чем перенести на нее вес. Кроме лестничного колодца, здесь могло встретиться и кое-что еще. Например, шахта лифта.

Трэвис провел перед собой рукой и наткнулся на что-то твердое. Что-то уходящее вверх. Судя по протяженности, перила. Крепкие.

Через тридцать секунд они спустились на два этажа. Трэвис сошел с площадки. Где-то здесь он оставил дробовик. Память не подвела. «Ремингтон» стоял под прочной металлической панелью. Сухой.

Трэвис вернулся на лестницу.

– Дай мне рюкзак.

В темноте что-то зашуршало. Бетани сунула ему в руки рюкзак. «ЗИГ-Зауэр» она держала в руке, цилиндр несла Пэйдж, так что в рюкзаке не было ничего, кроме патронов.

– Что собираешься делать?

– Поднимусь. А вы продолжайте спускаться.

– Ну уж нет. Или ты идешь с нами, или мы идем с тобой.

– Второй цилиндр у Финна. Другого пути из здания у них нет. Первый этаж, скорее всего, блокировали через полсекунды после того, как ты отвесила оплеуху Гарнеру. Путь наверх тоже перекрыт. Финн со своей командой в западне. Единственный выход для него – через радужку. Подумай сама. И не забудь, что ему по-прежнему важно захватить или убить нас. Что он станет делать?

Пэйдж помолчала:

– Он даст нам немного времени, несколько минут. Чтобы мы ушли. Потом сам придет сюда, зная, что нас уже нет поблизости, что мы не ждем их на входе.

– Вот именно, – кивнул Трэвис. – Как только они пройдут горловину, преимущество перейдет к ним. Заметила те штуки у них на шее? Они могут видеть в темноте, а мы – нет. Если нагрянут сюда в ближайшие две минуты, мы и спуститься не успеем. К тому же Финн прекрасно понимает, что воспользоваться цилиндром прямо сейчас мы не можем, поскольку выход из здания блокирован. Нас тут же схватят и посадят, а дальше решать будет президент Кэрри. Что так, что эдак, результат один – нас уничтожат. Единственный шанс – остаться здесь, в руинах, и уйти подальше от этого места. Но для этого нужно, чтобы кто-то остался и прикрыл отход. И этим кем-то буду я. Все, решено.

Он забросил за спину рюкзак, ощутив приятную тяжесть коробок.

– С другой стороны, не все так плохо. Есть шанс покончить с этим прямо сейчас.

– Тогда останемся все, – сказала Бетани.

– Нет. Мы не можем рисковать цилиндром. Кэрри все правильно сказал. Никто в это не поверит, если сам не заглянет в будущее. Цилиндр нужен Гарнеру. Сейчас он ценнее, чем жизнь любого из нас.

Все молчали. Трэвис слушал шум дождя, зная, что они согласятся с его планом. Против желания, но согласятся.

– Где мы встретимся? – спросила Пэйдж.

– Ступайте на юг, к Центральному парку. Постарайтесь отойти как можно дальше. В темноте тяжело, но вы уж постарайтесь. Услышите выстрелы. А потом, будем надеяться, услышите и меня. Я вас позову.

И снова секунды растянулись в минуты. Трэвис ощутил прикосновение. Пэйдж погладила его по лицу. Вместо прощального взгляда.

– Мы будем там. – Она убрала руку, и Трэвис услышал удаляющиеся шаги – женщины продолжили спуск. Он подождал немного и начал подниматься.

Добравшись до верхней площадки, Чейз опустился на колено. Место подходящее, не хуже других, да еще и дающее по меньшей мере одно стратегическое преимущество: при необходимости он мог укрыться от ответного огня, спустившись на несколько ступенек.

Оценивая шансы, Трэвис приходил к выводу, что они не так уж и плохи. На расстоянии в дюжину ярдов дробовик накроет все «окно», и каждого, кто попытается пройти на эту сторону, разнесет в клочья.

С самого начала у Финна было семь человек. Двое убиты. Может, больше. Трэвис сбросил с плеча рюкзак, поставил справа от себя и расстегнул. Развернул пошире, чтобы не возиться потом.

Четыре патрона в магазине, один в стволе. Он нащупал патронник, мысленно отрабатывая последовательность движений в темноте. Ничего трудного. Ему ведь и при свете дня доводилось делать это практически не глядя.

Трэвис огляделся. Если радужка откроется, он засечет ее сразу же, даже периферийным зрением. Пропустить это так же невозможно, как и не заметить включенный фонарик.

Приклад в плечо.

Готов.

Финн стоял у открытой двери в апартаменты, прислушиваясь к звукам из коридора. До лестницы было футов двадцать. Охрана Гарнера выбрала, конечно, именно этот маршрут – не толпиться же у лифта.

Он ждал других шагов. Не удаляющихся, а приближающихся.

Ничего.

А кого ждать? Секретная служба, конечно, пошумела, но те, что на лестнице, будут сидеть тихо, как мыши.

Финн вернулся в гостиную. У него осталось пять человек. Причем у одного сломан нос и сильно повреждено лицо. На ногах держится, но ориентируется плохо.

Снаружи к зданию уже стягивалась полиция. Вой сирен слышался даже здесь, на тридцатом этаже. Вдалеке мигали огни подлетающего вертолета.

Финн наклонился и поднял откатившийся в угол цилиндр.

Ситуация складывалась непростая.

С другой стороны, мисс Кэмпбелл и ее друзья, должно быть, уже катились вниз по лестнице со всей возможной для себя скоростью.

Если только они не решили остаться и драться.

Финн неторопливо огляделся. Прошелся взглядом по комнате. Представил, как будут выглядеть апартаменты через семьдесят лет – железобетонный скелет, сырой, холодный, черный. Там и спрятаться негде. Если те, другие, ждут их там, где они расположатся?

Он остановился. Посмотрел через холл туда, где начинался ведущий к лестничному колодцу коридор.

А почему бы и нет? Вполне разумно. По-другому, пожалуй, и не получится.

Финн снова осмотрелся. Но теперь он видел уже не здание-скелет – через открытые двери взгляд ушел в дальний конец резиденции.

Самое удаленное от лестницы место.

Именно туда Финн и направился, сделав знак своим людям следовать за ним. Через пятнадцать секунд они вошли в гостиную, обставленную плетеной мебелью и выкрашенную в ярко-желтый цвет. Плотные портьеры были раздвинуты.

Финн надел инфракрасные очки, поднял цилиндр. Положил палец на кнопку…

И, подумав, убрал. Иногда очевидное замечаешь не сразу.

– Завесьте шторы. И погасите свет.

Трэвис ждал. Под дождем насквозь промокла рубашка. Температура упала градусов до пятнадцати-шестнадцати, но сырость и ветер не добавляли комфорта.

Он продолжал всматриваться в темноту. Сколько прошло времени? Три минуты? Четыре? Не меньше. Пэйдж и Бетани, наверное, уже прошли бо́льшую часть пути.

Трэвис повернул голову. Какой-то звук. Далекий. Резкий. Неровный. Едва различимый за дождем. Как вой волков под Вашингтоном, но выше, пронзительнее. Может, койоты? Или просто ветер играет в балках?

Спускаясь по лестнице, Пэйдж не забывала считать этажи. Апартаменты Гарнера располагались на тридцатом. Они прошли уже двадцать три.

Спуск оказался труднее, чем предполагалось. Скользкие от дождя ступеньки, ненадежные перила. Пэйдж пыталась вспомнить, как выглядела лестница в дневном свете, когда они поднимались по ней. Ничего особенного вроде просевших площадок она не видела – если бы видела, наверняка не забыла, – но ее не оставляло чувство, что что-то не так. Тогда, при подъеме, она заметила что-то, но не придала этому значения. Теперь, в темноте, это что-то могло оказаться важным.

Трэвис заставил себя не отвлекаться на пронзительный звук, хотя что-то в нем внушало смутное беспокойство.

Теперь он слышал кое-что еще. Поначалу как будто тихий-тихий барабанный бой. Это можно было бы объяснить усилением дождя, но на своей коже он никакого изменения не ощутил.

Потом звук немного усилился, и Трэвис узнал его.

А узнав, понял: у него большие неприятности.

Когда это случилось, Пэйдж спускалась на пятый этаж. Сделав последний шаг, она вспомнила, о чем думала последние минуты и почему это важно – не из-за темноты, а из-за дождя.

Охапка придавленных прутиком кленовых листьев. Мокрые, скрученные, они выглядели совершенно безобидными в дневном свете. Перешагнул и забыл.

Теперь, примятые и мокрые, они могли быть скользкими, словно смазанные маслом.

Нащупав ступеньку, она перенесла весь свой вес на опорную ногу, и в этот самый момент подошва скользнула по листьям.

Падая, Пэйдж машинально выбросила вперед руки – при альтернативном варианте она могла запросто раскроить череп, ударившись о стальные ступени, – и, лишь приземлившись на пятую точку, поняла, что наделала.

– Пэйдж? – окликнула ее Бетани.

Она уже бросилась вперед, с лестницы – в темноту и неизвестность пятого этажа, следуя за звуком катящего по металлу металла.

Цилиндр.

Он убегал от нее.

Во тьму. К краю.

Барабанящий звук был звуком рубящих воздух вертолетных винтов. Пронзительный вой издавали полицейские сирены.

Резко, не отнимая от плеча «ремингтон», Трэвис повернулся на звук. Слишком поздно. Невидимая рука схватила в темноте ствол и с силой дернула его вверх, и тут же что-то – вероятно, глушитель – ударило его в висок. Он упал вниз лицом на решетчатый металлический настил и лишь усилием воли удержался в сознании.

Пэйдж устремилась вперед на четвереньках – подниматься было некогда. Все визуальные ориентиры исчезли, остались только стальная решетка под ней и убегающий металлический звук где-то в темноте.

Она летела за ним наугад.

И догнала.

Все прочее было неважно.

Он был уже совсем близко – фут-другой, не больше.

И тут звук пропал.

Как будто кто-то аккуратно снял с пластинки иглу.

Пэйдж все поняла, и паника мгновенно разбежалась по нервам. Она едва успела остановиться, вцепившись пальцами в решетку.

Выброшенная вперед рука схватила пустоту за краем здания, на высоте пятого этажа.

Воздух с шумом вырвался из легких. Секунду или две она не сознавала ничего, кроме того, что инерция неумолимо увлекает ее туда, за край.

Но потом другая рука попала на стальной прут, и пальцы намертво сомкнулись на нем. Плечо рвануло так, что захрустели сухожилия. Ноги вылетели вперед, скользя по мокрому металлу.

И все же она остановилась. Вцепившись в прут. Растянувшись на боку. Чувствуя под грудью жесткий край балки.

Секундой позже внизу, пролетев пятьдесят футов, взорвался цилиндр.

Вспышка бело-голубого света. Как взрыв звезды. Ослепительная, резанувшая по глазам. Вырвавшая из темноты деревья у самого основания здания и треснувшие, приподнятые плиты Центрального парка, лежащие поперек обнаженных корней. Она увидела расколовшуюся оболочку цилиндра, его разломанную внутреннюю структуру, хрупкие пластины чужой технологии – все это валялось на мокрой земле. От некоторых компонентов оторвались странные светящиеся сферы. В тех, что побольше, Пэйдж увидела искривленную, как в рыбьем глазу, современную улицу. Выгнутые полицейские машины с включенными мигалками. Тридцатиэтажное здание с десятками ярко освещенных окон. Образы появились, задержались на мгновение и исчезли. Остались только куски разбившегося корпуса, вогнутые внутренние поверхности которых мерцали в ночи. Потом и они потемнели, сливаясь с мраком.

Трэвис понял.

Лежа лицом вниз на ребристом металле, он увидел вспышку далеко внизу и понял, что случилось. Больше он не видел ничего, потому что кто-то пнул его в голову, и все отключилось.

 

Глава 40

Он то приходил в себя, то отключался, пребывая по большей части в небытии. Голова раскалывалась от боли.

Он лежал на тонком колючем коврике. Под ним что-то громыхало. Когда в голове немного прояснилось, он догадался, что это карданный вал.

Он открыл глаза и понял, что лежит на полу внедорожника. Задние сиденья убрали, и там получилось что-то вроде багажного отсека. Ехали по городу. Вверху мелькали фасады зданий – стальные, каменные, кирпичные.

Впереди разговаривали. Финн и еще по крайней мере двое. Потом послышался знакомый треск… Финн сказал кому-то в другом автомобиле – или автомобилях – свернуть на 495-ю. Примерно через минуту прочие виды заслонил потолок туннеля. Они выехали из города. Шорох колес зазвучал эхом в тесном, замкнутом пространстве.

До него долетали лишь обрывки разговоров Финна с другими. Складывая кусочки, можно было понять, что случилось. Пока он был без сознания, его эвакуировали из дома Гарнера и перенесли в безопасное место, за пару кварталов от резиденции экс-президента, а потом переправили в настоящее. В частный гараж. Пэйдж и Бетани они не взяли. К тому времени, когда люди Финна спустились на первый этаж, женщины уже давно скрылись.

По шоссе ехали долго. Трэвис даже не пытался отслеживать маршрут.

Финн набрал номер. Он не стал включать громкую связь, но двигатель работал ровно и негромко, и Трэвис услышал четыре гудка до включения голосовой почты.

– Одра, это я, – сказал Финн. – Здесь все закончено. Прошло неплохо. Буду на месте примерно через восемь часов. Позвоню, когда поднимемся.

Он положил трубку.

Трэвис обдумал услышанное. Одра. Жива. Ничего удивительного. Он и сам мог бы догадаться, если бы поразмыслил как следует с учетом того, что понял в доме Гарнера.

Через какое-то время кортеж свернул с шоссе, проехал еще немного и после нескольких поворотов остановился. Передняя дверца открылась и закрылась. Мотор продолжал работать. Кто-то обошел машину. Заднее окно открылось, и Трэвис услышал рев набирающих силу реактивных двигателей.

Финн наклонился к окну и посмотрел на него. Под мышкой он держал цилиндр. Глубоко в глазах пряталось беспокойство.

– Больше всего мне не по себе от того, что произойдет с вами через час. Я бы хотел этого избежать, но такой вариант невозможен. Слишком многое поставлено на карту. Мне нужно знать, что вам известно и с кем еще вы разговаривали. Так что, пожалуйста, не отказывайтесь от сотрудничества. Расскажите все людям, которые будут вас допрашивать. Они сумеют отличить правду ото лжи. Не запирайтесь, и тогда все кончится быстро.

Финн еще на секунду задержал взгляд.

– Мне очень жаль, – сказал он с чувством, после чего закрыл окно, хлопнул дважды по крыше и ушел.

 

Глава 41

За пятьдесят секунд до первых выстрелов по автоколонне Трэвис думал о Пэйдж и Бетани. Последний час он вообще только о них и думал. Представлял, как они пытаются найти убежище в сплошной темноте развалин. Представлял их смятение, когда с верхних этажей здания не донеслось никакой стрельбы. Представлял их теперешний страх, постепенное, как погружение в холод и мрак этой октябрьской ночи, осознание ситуации.

Машина замедлила ход и в конце концов остановилась. Чуть ранее кортеж съехал с автострады. Теперь он двигался по темной сельской местности, притормаживая там, где, на глухих перекрестках, стояли, как полагал Трэвис, знаки ограничения скорости. Отсутствие огней снаружи свидетельствовало о том, что они далеко от населенных пунктов.

Машина вновь начала разгоняться.

Трэвис думал о Пэйдж, вспоминал ее прикосновения. Ее тревогу за него. Что она думает о нем сейчас?

Секунд через тридцать автомобиль снова сбавил скорость. Приближаемся к пункту назначения, решил Трэвис.

В тот момент, когда внедорожник окончательно остановился, где-то впереди раздались непонятные звуки.

Словно кто-то держал игральную карту под спицами крутящегося велосипедного колеса.

События разворачивались у Гарнера на глазах. Все заняло пятнадцать секунд, за которые он убедился, что каждый из приставленных к нему агентов секретной службы знает свое дело на «отлично».

Буквально из ниоткуда возникнув на пути у кортежа, шестеро из них изрешетили окна приближающихся автомобилей из малошумных карабинов «М4». Внезапно потеряв управление, головной внедорожник по инерции проехал несколько ярдов и скатился в небольшую канаву.

Еще пятнадцать секунд у «морских котиков» ушло на то, чтобы убедиться, что неприятель полностью уничтожен – где с помощью дополнительной пули, где даже двух.

– Чисто, сэр, – крикнул Гарнеру один из парней, Дайер.

Гарнер вышел из укрытия – росших вдоль дороги деревьев. Он и сам был вооружен «М4» – предосторожность на тот случай, если бы события приняли неблагоприятный оборот, хотя его люди и настояли на том, чтобы он не принимал участия в атаке на колонну. Учитывая то, о чем он их попросил, пришлось уступить.

Двое из агентов открыли заднюю дверь последнего кроссовера. Жестом подозвали к себе Гарнера. Подойдя, он увидел Трэвиса Чейза – со связанными руками, тот лежал на полу и услышал, как другие докладывают, что в остальных машинах заложников нет.

Наклонившись, один из агентов перерезал ножом пластиковые стяжки на лодыжках и запястьях Трэвиса.

Стоя позади, Гарнер всматривался в темноту, на уходившую к северу двухполосную дорогу. Примерно в миле от них мерцали огни главных ворот Рокпорта. Тамошняя охрана не могла слышать приглушенных выстрелов, но оставаться здесь дольше необходимого было неблагоразумно. Две машины Гарнера и его людей стояли у обочины на поперечной дороге, в сотне ярдов отсюда.

Распрямившись, Чейз растирал затекшие руки.

– Пэйдж и Бетани, они мертвы? – спросил Гарнер.

Чейз покачал головой:

– Нет, если успеем вовремя.

Пока они шли к машинам, Трэвис в общих чертах описал Гарнеру ситуацию. Экс-президент тихо выругался, когда услышал, в каком положении оказались Пэйдж и Бетани.

У автомобилей, двух черных «Краун-викторий», Гарнер указал Трэвису на заднюю дверь головной машины, обошел ее и плюхнулся на соседнее сиденье.

– Как вам удалось убедить этих парней пойти на такое? – спросил Трэвис.

– Я сказал им правду.

– И они поверили?

Гарнер кивнул:

– Двое из них, в начале карьеры, служили в подразделениях «Тангенса». К тому же это им было легче проглотить, чем необъяснимое появление полудюжины вооруженных людей в моей резиденции.

Спустя десять секунд они покинули место нападения на максимально разрешенной скорости.

– Где теперь Финн? – спросил Гарнер.

– В самолете. Направляется туда, куда можно добраться за восемь часов.

– За восемь часов из Нью-Йорка можно долететь много куда, – сказал Гарнер. – В Центральную Европу, на север Африки, в Бразилию…

– Это все не то. Он направляется туда, куда направлялись все рейсы из Юмы.

– «Эрика флайтс».

– Мыслите верно, – сказал Трэвис, – но неправильно произносите. Как и все мы.

Трэвис кивком указал на сотовый, закрепленный у Гарнера на поясе.

– Найдите какой-нибудь картографический веб-сайт. Взгляните на север Чили.

Включив телефон, Гарнер открыл страничку с картой мира от компании «Меркатор». Он увеличивал изображение до тех пор, пока северная часть Чили не заполнила весь экран. Самым значительным городом на картинке оказалось некое прибрежное местечко под названием Арика. К западу от него расстилался Тихий океан, к востоку – пустыня Атакама.

– «Арика флайтс», – пробормотал Гарнер.

Трэвис кивнул.

– В Юме мы не видели, как это пишется. В записи же это звучит немного неразборчиво – потому-то мы и ошиблись.

– Стало быть, в том случае, если что-то пошло не так, все должны были собраться в Юме, откуда избранные вылетели в эту самую Арику, в Чили.

– С уверенностью можно говорить лишь о месте сбора и перелете. Сколько людей они перебросят в Арику, сказать сложно. Сотни рейсов, около недели времени – так можно переправить десятки тысяч. Возможно, даже больше. Или меньше. Относительно этих деталей мы можем лишь строить предположения.

– Так насчет чего же я ошибался?

– Насчет того, что и все мы, с самого начала.

Гарнер ждал.

– Мы спрашивали себя, с того самого момента, как увидели лежащий в руинах округ Колумбия, какая глобальная катастрофа могла вызвать такие разрушения. Увидев Юму, мы задавались таким же вопросом: что за кризис мог заставить людей – миллионы людей – покинуть свои дома и собраться в месте, где не всем, возможно, удастся выжить.

– Я и сейчас ставлю перед собой эти вопросы, – признался Гарнер.

– И ставили бы еще долгое время, – сказал Трэвис, – потому что ответов на них не существует. Спрашивать нужно о другом.

– О чем же?

Трэвис ответил не сразу. Какое-то время он смотрел в окно, на проносящиеся мимо темные леса. В нескольких милях впереди мерцали размытые огни базы.

– Подумайте, что нам известно об Айзеке Финне, – сказал он наконец. – Мы знаем, что когда-то он был практически святым. Едва достигнув совершеннолетия, подвергал себя всевозможным опасностям, от многого отказывался, пытаясь хоть как-то уменьшить масштабы людских страданий. Мы знаем, мыслит парень нестандартно. Он ушел из Корпуса мира, организовал собственную группу и бросил на борьбу все ресурсы, которые смог привлечь. Даже такие, как психологический профайлинг населения. И все в попытке искоренить худших и собрать вместе лучших. Тех, кто отличался добротой, заботой о других, неприятием насилия. Нам известно, что все его усилия никакого конкретного результата не дали, и к тому времени, как началась резня в Руанде, он понял, что с него хватит, и из игры вышел. Или же только сделал вид, что вышел.

– Ничто из этого не противоречит той теории, с которой все мы согласились чуть раньше, – заметил Гарнер. – Что Финн и его жена предложили использовать основанные на КНЧ системы для восстановления порядка в зонах конфликтов – по крайней мере, до тех пор, пока миротворцам не удастся их стабилизировать. И что Финн все еще работает над реализацией этой цели. И я согласен, да, это чертовски нестандатно.

– Так и есть, – сказал Трэвис, – но я полагаю, что в действительности он хочет гораздо большего, и на гораздо более долгую перспективу. И занимается этим не один. Они по-прежнему работают вместе.

– Они?

Трэвис кивнул:

– Одра имитировала свою смерть. Я слышал, как Финн оставлял ей голосовое сообщение, перед тем как сесть на самолет.

Впервые за все время на лице Гарнера отобразилось искреннее изумление. Теперь он больше походил на человека, готового выслушать собеседника.

– Вы сами, сэр, говорили, что предположение о каком-нибудь сбое у спутников в данном случае не работает. Мы бы отключили их или же просто сбили. Нет ни единого шанса на то, что они могут выйти из-под контроля и оказывать на людей пагубное воздействие на протяжении целого месяца.

– Верно. Значит, вы поняли, что пойдет не так?

– Ничего не пойдет не так. Мы с самого же начала ступили на не тот путь, выискивая несуществующую ошибку.

– Как-то не улавливаю вашу мысль, – сказал Гарнер.

Трэвис посмотрел на него:

– Когда вчера Финн в своем офисе открыл цилиндр, я находился по ту сторону возникшего прохода. Вне его поля зрения, но достаточно близко, чтобы расслышать его слова. Стоя у радужки, он посмотрел на лежащий в руинах Вашингтон и сказал: «Господи, работает».

– Имея в виду цилиндр.

– Так подумал и я. Но я ошибался. Мне следовало все понять по тому, как он это произнес. В его голосе не было удивления. Скорее в нем прозвучало некое благоговение. Даже гордость. Такой тон был бы у Орвила Райта, доставь вы его в час пик в аэропорт Ла Гуардиа.

Трэвис отвернулся и посмотрел на приглушенные огни появившихся за окном предместий.

– Глобальная катастрофа не была ошибкой в плане Финна, – сказал он. – Это и был его план. Его истинная цель.

 

Глава 42

Какое-то время они оба молчали.

– Не могу сказать, что понимаю его мотивацию, – наконец нарушил тишину Трэвис. – Как и мотивацию любого человека, который отправляется в зону конфликта, чтобы попытаться как-то помочь людям. Мне, наверное, никогда не постичь ход его мыслей. Но, полагаю, это тот случай, когда человек полностью разочаровался. Потерял всякую надежду. Думаю, для каждого из тех, кто этим занимается, рано или поздно наступает момент, когда действительно осознаешь масштаб проблемы и то, что ты не всесилен. Возможно, я заблуждаюсь, но могу поспорить, что лучше сравнить с трещиной в бетоне, чем с последней каплей. В случае с Финном, если я прав насчет всего остального, для него это было даже чем-то большим. Думаю, он потерял надежду в нечто гораздо большее, чем просто в Руанду. Думаю, уезжая оттуда, он видел перед собой картину всего человеческого общества. Быть может, ему даже хотелось как-то перезагрузить этот мир, покончить с ним и запустить заново. Возможно, он был не единственным, кого посещали подобные мысли, но Финна от других отличало то, что рядом с ним был тот единственный человек на земле, кому это по силам.

Что-то изменилось в выражении лица Гарнера. Трэвис увидел, что он пытается как следует все осмыслить.

– О, боже… – прошептал экс-президент.

– Финн отнюдь не глупец, – сказал Трэвис. – Как и Одра. Еще до того, как они передали статью в «Индепендент», они, должно быть, знали, что использование КНЧ-спутников для наведения порядка в зонах конфликтов станет политически заразительным примером. Но сомневаюсь, что это была их главная цель. Полагаю, та статья должна была взбудоражить общество, заставить людей обсуждать эту тему, особенно власть имущих, людей, потенциально способных заинтересоваться подобной технологией. Главное было – ввести мяч в игру, вынудить кого-нибудь действительно построить КНЧ-спутник, потому что это был критически важный пункт их истинного плана. Когда же статью отклонили, а отец Одры наложил на нее вето, они, должно быть, решили, что нужно действовать самим. У Одры имелось множество причин, чтобы оставить Гарвард и пойти работать в «Лонгбоу аэроспейс». Вернуться к прежнему проекту, обзавестись связями в промышленной среде, в то время как Финн заводит полезные знакомства среди политиков, и тому подобное. И в какой-то момент она выбила из них согласие на производство нужных ей спутников, которые в документах проходили как обычные спутники связи. Думаю, она и смерть свою фальсифицировала, чтобы ее роль в работе над проектом осталась скрытой. За эти годы ей многое предстояло сделать, и отвечать на вопросы касательно этой программы ей совсем не улыбалось.

Гарнер по-прежнему пребывал в раздумье, пытаясь, как ранее, в резиденции, Трэвис, сопоставить факты. Но сходилось не всё. Покачав головой, он посмотрел на Трэвиса и жестом предложил продолжать.

– Вы говорили, что КНЧ начали использовать в пятидесятых, и это спровоцировало волну суицидов и приступов эйфории.

Гарнер кивнул.

– И в течение следующих нескольких лет, когда правительства попытались использовать КНЧ-технологию в качестве оружия, они сосредоточились на достижении заданной реакции и способах изменения ее интенсивности.

– Да.

– Значит, глобальная сеть обладающих подобным потенциалом спутников может разбить весь мир на зоны, в которых будет происходить что угодно – от суицидов до танцев на улицах. Все, что пожелают контролеры.

– Думаю, да.

– Хорошо. Считайте, это работает. Вы можете использовать эту технологию, чтобы пасти людей, как стадо. Поголовно, в одно и то же время.

Гарнер насупился, словно и соглашаясь с Трэвисом, но в то же время не понимая, к чему тот клонит.

– Взгляните на это глазами любого постороннего, – сказал Трэвис. – На что это будет похоже в местах приема таких сигналов? Сегодня все обстоит прекрасно, но вот завтра вы просыпаетесь и чувствуете, что вам лень даже пошевелиться. Вам и валяться не хочется, но и от мысли о том, что нужно вставать, тоже становится тошно. Вы даже не знаете почему, но все так и есть. И то и другое угнетает, и вы не видите на горизонте ничего такого, что могло бы вас порадовать. Ничего такого, что заставило бы двигаться дальше. И вот вы лежите, думая об этом, и вас начинает охватывать страх. Вы понимаете, что у вас серьезная проблема, и, возможно, следует ее с кем-то обсудить. И чем раньше, тем лучше, потому что вы не знаете, что можете с собой сделать, если все это затянется. А теперь представьте, что по истечении пары часов вы осознаете, что все это случилось не только с вами. Что это происходит везде, с каждым, сразу со всеми. Попытайтесь себе это вообразить. Подумайте о всеобщей реакции. Люди вроде как и понимают, что что-то происходит, но не имеют ни малейшего представления о том, что именно. Ничего более необычного ни с кем никогда и не случалось. Это, конечно же, будет в новостях, но как они это прокомментируют? Что скажут? Что, черт возьми, вообще кто-либо сможет сказать, разве что задастся вопросом: «Что же с нами происходит? И как это поправить?».

При мысли о том, что такое возможно, Гарнеру стало не по себе. Глядя куда-то вдаль, он видел собственный вариант такого дня, вариант, при котором жизнь в городах полностью замирает.

– Представьте, что на следующий день станет еще хуже, – продолжал Трэвис. – И так будет повторяться изо дня в день. До тех пор, пока вы будете готовы покончить с этим. Вам даже не будет никакого дела до того, чем же все это было вызвано. Никому не будет до этого дела. Важно будет только одно – как же мне плохо. Газеты назовут это «Суровым декабрем». Это все, что у них будет. Одно лишь название. И по-прежнему – никакой реальной информации. Пройдет еще один день, и все станет лишь еще хуже, и вот тогда, когда вы уже задумаетесь над тем, как бы вам лучше уйти из жизни, позвонит друг и спросит, смотрите ли вы новости. Вы включите телевизор и – вот оно. Единственное место, где ничего подобного не произошло. Юма, штат Аризона. Никто, конечно, не знает почему. Впрочем, никого это и не заботит. Главное – все это правда. Это видно даже по поступающим оттуда видеорепортажам. Вы видите людей, прибывающих туда из других мест, и уже по их жестам и мимике понимаете, что им не о чем больше печалиться. Более того – все они пребывают в эйфории.

Несмотря на то что в салоне было темно, Трэвису показалось, что Гарнер побледнел.

– Вспомните первоначальный план Финна для зон конфликтов. Составить профиль на каждого. Искоренить плохое. Сохранить хорошее. Людей с подходящими для миролюбивого общества качествами. Думаю, даже когда он решил, что проблема носит глобальный характер, решение представлялось ему именно таким. Разве что в большем масштабе. В мировом масштабе.

Гарнер еще раз взглянул на телефон, на так и не свернутую карту северной части Чили. Проведя пальцем по сенсорному экрану, он чуть перетащил карту вниз, так, чтобы иметь перед глазами еще и часть территории Соединенных Штатов. Мысленно прочертил несколько линий, изображающих дороги, ведущие к Юме через всю Америку. Затем еще одну – от Юмы к Арике.

– Хотите сказать, он хочет уничтожить весь мир, за исключением нескольких десятков тысяч человек, – заговорил Гарнер, – а затем использовать их в Арике как некий семенной материал, с которого можно было бы все начать с чистого листа?

Трэвис кивнул:

– Мы можем откинуть в сторону все наши домыслы и предположения; того, что мы уже знаем, вполне достаточно. Нам известно, что КНЧ могут быть использованы для массового перемещения людей в любом заданном направлении. С их помощью вы можете освободить город вроде Арики от коренных жителей. Переселить в их собственную версию Юмы, чуть выше или ниже по побережью. Вы можете убить их, как только они окажутся там. Увеличивать интенсивность сигнала до тех пор, пока депрессия станет невыносимой. Уничтожить весь остальной мир, все то, что находится за пределами Соединенных Штатов. И даже в Штатах – мы собственными глазами видели, как это происходит. Все съезжаются в Юму, доверху набив машины самым, по их мнению, необходимым. Они уже слышали что-то об организованных оттуда рейсах и счастливы, что смогут попасть на один из них, но чего они хотят больше всего, так это просто добраться до Юмы. Потому что там их боль уйдет.

На какое-то время в салоне воцарилась тишина. Они проезжали через пригород. Далеко впереди, где дорогу пересекала автострада 495, Трэвис увидел мост.

– Но как Финн будет выбирать, кого оставить в живых? – спросил Гарнер. – Неужели он займется этим прямо на месте, в Юме, сразу же по прибытии туда людей?

Трэвис покачал головой:

– Он мог позаботиться об этом заранее, многие годы назад. Вероятно, ему даже пришлось поступить так. Ему нужны люди, обладающие специфическими знаниями – ученые, торговцы, врачи, – по крайней мере хоть сколько-то. Остальных поможет выявить профайлинг. Людей могли годами изучать, даже не ставя их об этом в известность. Финн, несомненно, постарался подобрать себе хороших соседей. Этот процесс, вероятно, уже завершен.

Гарнер все еще пытался осмыслить услышанное. Трэвис видел, что он все понимает, но пока еще не может с этим смириться.

– Как только эти люди окажутся там, – сказал Гарнер, – в Арике… сколько бы их там ни было – десять, пятьдесят тысяч – им много чего понадобится для обеспечения жизнедеятельности. С водоснабжением, уверен, проблем не возникнет; по крайней мере сейчас их там нет. То же касается и ирригационного земледелия. Но как насчет властных структур? Как насчет промышленных товаров, которые мы принимаем как нечто само собой разумеющееся? Повседневных вещей, которые со временем приходят в негодность. Одежды, к примеру.

– Можно использовать солнечную энергию, – сказал Трэвис. – Арика для этого – самое подходящее место на земле. И все солнечные панели в мире – в вашем распоряжении. Всё в вашем распоряжении. По крайней мере до тех пор, пока не начало портиться. Но в таких местах, как Лас-Вегас и Лос-Анджелес, нужные вещи сохранятся дольше. Туда можно посылать грузовые самолеты и забирать то, что потребуется. Хватит на десятки лет. Только, по-моему, это будет не нужно.

– Почему?

– Потому что для этого есть Юма. Подумайте сами. Все машины, в которые люди погрузили самое необходимое. Одежда, посуда, компьютеры, электроника. Все собрано в одном месте, где будет сохраняться вечно. Переселенцы в Арике смогут годами летать туда, как на склад. Забирать там и переправлять в Атакаму. Для небольшого населения запасов хватит на тысячу лет.

Трэвис посмотрел на Гарнера – как тот переварит услышанное. Бывший президент закрыл глаза. Потер ладонью. Тяжело вздохнул.

– Как еще объяснить Юму? – спросил Трэвис. – Как еще объяснить это все?

Гарнер открыл глаза. Посмотрел на пробегающие за окном дома.

– Как только такое возможно? Столько жизней… Как может человек согласиться на такое?

– Неужели так уж трудно поверить? Эта концепция уже внедрена в нашу культуру. Похожие истории мы рассказываем детишкам в воскресной школе. И в этих историях такие дела творят отнюдь не плохие парни.

– Господи, нельзя же все понимать буквально.

– Нет, нельзя. Но задайте себе вопрос: как такие истории вообще стали популярны? Разве в них нет чего-то, что на каком-то подсознательном уровне взывает к нашим чувствам? Посмотрите на мир, на все, что в нем происходит. Эти ненавидят тех из-за чего-то, случившегося многие века назад. Прошли века, а люди страдают до сих пор. Не хочу сказать, что согласен, но понять привлекательность такой идеи могу. Очистить все и начать заново. А ведь я не видел и десятой части тех ужасов, свидетелем которых стал Айзек Финн.

– Но Кэрри… И остальные. Я просто не понимаю. Культурные, образованные люди. Им доверили управлять. Теперь они все часть чего-то… объективно дурного. Часть зла.

– Примеров хватает, далеко ходить не надо, – сказал Трэвис. – Даже в нашей современной истории.

Гарнер повернулся и посмотрел на него. Поежился, словно от холодка. Он понял наконец и согласился.

Водитель притормозил.

– Подъезжаем, сэр. В город?

– Не думаю. Остановите на минутку.

Водитель съехал на обочину в сотне ярдов от первого въезда на автомагистраль. Машина сопровождения сделала то же самое.

Гарнер снова достал сотовый, но номер набирать не стал. Посмотрел на Трэвиса.

– Уверены, что Финн летит в Арику?

– А куда еще ему деться, с цилиндром? Здесь, по его мнению, все прихвачено. Он хочет посмотреть, что там, на другой стороне. Полюбоваться результатом. Увидеть свою сбывшуюся мечту.

Несколько секунд Гарнер раздумывал, потом откинул крышку и набрал номер. Пока шел набор, переключился на громкую связь.

– Кому вы звоните? – спросил Трэвис.

– Одному знакомому генерал-лейтенанту. Командует резервом ВВС.

– Вы ему доверяете?

– Он, бывало, отчитывал меня за пропущенные уроки, но теперь все в порядке.

На линии щелкнуло, и мужской голос произнес:

– Это Гарнер.

– Так оно и есть, – подтвердил экс-президент.

– Рич, ты как? – спросил другой голос.

– Все хорошо, Скотт, но мне нужна услуга.

– Говори.

– Я на Лонг-Айленде, к востоку от армейского склада в Рокпорте. База ВВС Уиллистон где-то здесь?

– Милях в двадцати к востоку.

Гарнер взглянул на водителя и кивнул. Тот включил передачу и выехал на шоссе.

– Меня надо подбросить, – сказал Гарнер. – Меня и семерых друзей. В Уиллистоне есть что-то побыстрее?

– Тебе нужен транспорт?

– Мне нужно побыстрее. Все равно что.

– У них есть авиакрыло «Страйк иглз». Сделают мах два и даже не вспотеют. На один самолет один пассажир, если обойтись одним пилотом.

– Драться не придется. Нам только надо выиграть гонку. И вот что, Скотт, пусть это будет между нами. Знают только те, кто летит. Убери оттуда лишних.

– Что, черт возьми, происходит?

– Ничего хорошего. Никакой связи по основным каналам. Найди что-нибудь безопасное. И ни в коем случае не пользуйся спутниками «Лонгбоу». Есть причины не доверять им.

– А ими сегодня и не воспользуешься, – сказал Скотт. – Подыщу другой вариант.

– Почему не воспользуешься? – спросил Гарнер настороженно.

– Причины я и сам не знаю. Что-то странное. Вся группировка, сорок восемь спутников, перешла в режим ожидания. Никто не может получить доступ.

Гарнер повернулся к Трэвису. Лицо его в свете фонарей как будто заледенело.

– Черт возьми…

 

Глава 43

Взлетели уже через полчаса. «F-15Е», в котором находился Трэвис, поднялся в воздух третьим. Шасси оторвались от бетонной полосы, и секундой позже он уже чувствовал себя так, словно лежит на спине и весит фунтов пятьсот. Перед ним, справа налево, располагались четыре зеленых дисплея, показывавших визуальную информацию и числа, в большинстве своем ему непонятные. Пожалуй, лишь один показатель был ясен – высота. И этот показатель быстро возрастал.

Истребитель выровнялся на высоте в тридцать тысяч футов. Трэвис посмотрел влево-вправо и увидел пробегающую внизу береговую линию Лонг-Айленда. Длинная ленточка света растянулась до яркого разлива Нью-Йорка, свернула и исчезла в туманной летней темноте.

Впереди пламенели огни двух первых истребителей. Секундой позже они догнали их и пристроились сбоку. В течение трех последующих минут остальные пять самолетов присоединились к боевому порядку, и тут же Трэвиса снова придавило к спинке кресла – они набирали скорость. Все восемь истребителей выходили на максимальную крейсерскую скорость, втрое превышавшую скорость любого частного самолета, на котором мог улететь Финн. Трэвис уже все рассчитал. Даже если Финн стартовал на полтора часа раньше, они опередят его почти на четыре часа. Трэвис даже пожалел, что целых пятнадцать лет не платил налогов.

Давление прекратилось – истребитель вышел на заданную скорость. Трэвис снова посмотрел на береговую линию, которая уже уходила назад. Глядя на Манхэттен, он думал о Пэйдж и Бетани, притаившихся в его сумрачных руинах. Осталась ли у них хотя бы ниточка надежды?

Внизу не было ничего, кроме черной пустоты Атлантики. Усталость брала свое. Он закрыл глаза – вроде бы на пару минут, – а очнулся под вой двигателей, уровень мощности которых то падал, то резко подскакивал. Впереди и чуть вверху, за мерцающей инструментальной панелью, виднелся массивный корпус четырехмоторного авиазаправщика с телескопической топливозаправочной штангой.

Наклонившись чуть в сторону, Трэвис увидел на рычаге руку пилота, твердую, но напряженную.

– Сколько раз надо сделать такое, чтобы привыкнуть? – поинтересовался он.

– Скажу, если долетим.

Сарказма Трэвис не услышал и решил больше не отвлекать пилота расспросами.

К Арике подлетели за полчаса до рассвета. Сверху город выглядел широким полумесяцем света, обнимающим внутренний изгиб моря. Никакого ощущения пустыни Трэвис не испытал – ландшафт под темно-красным небом был черным и бесформенным.

Истребители приземлились, выгрузили пассажиров и уже через несколько минут улетели.

Гостей встречали сотрудники службы безопасности аэропорта и представители местной и центральной чилийской полиции. Пока Гарнер разговаривал с ними наедине, Трэвис с агентами сидел в сторонке и наблюдал за излагающим свое дело экс-президентом. Ситуация была непростая – прилететь в другую страну, попросить разрешения лично задержать пассажира прибывающего частного самолета да еще сохранить все происходящее в тайне. Кому еще, кроме бывшего американского президента, удалось бы провернуть такое?

Они сидели в зале ожидания, выходившем окнами на площадку перед ангаром. Ждали. Гарнер позвонил брату и получил последнюю информацию с орбитальных и наземных станций слежения, наблюдавших за самолетом Финна. Полет шел по расписанию.

Из зала аэропорта Трэвис видел город в одном направлении и пустыню в другом. Место было красивое. В предрассветном сумраке город четко проступал на фоне розовеющего океана. Уличные фонари еще горели, но их свет смягчал новый, только-только нарождающийся день. Ближе к южному краю городской береговой линии из земли выступала громадная каменная формация, формой напоминающая корпус судна и высотой не меньше чем в четыреста футов.

Дальше лежала пустыня. Пустое место к югу и востоку от города, окруженное с обеих сторон невысокими холмами. Город заканчивался, и дальше не было ничего. Ни кустика.

Взошло солнце, и небо поголубело. Куда ни посмотри – ни облачка. Да и бывают ли они здесь?

Самолет Финна уже приближался. Две минуты. Трэвис стоял в полутемной котельной, за дверью, выходившей к ангару.

Служба безопасности аэропорта снабдила его «НК МР7». Агенты секретной службы также имели на вооружении этот пистолет-пулемет. Было оружие и у Гарнера, но охранники настояли на том, что участия в операции он принимать не будет. Ему это не понравилось, но выражать недовольство он не стал. Трэвис предположил, что он и поддался на уговоры только потому, что никаких особенных действий не предполагалось. Судя по полученной информации, Финн путешествовал один. И даже если с ним была какая-то охрана, легкий самолет бизнес-класса не смог бы вместить команду достаточно мощную, чтобы противостоять ожидающим его силам. Кроме Трэвиса и агентов в аэропорту скрытно находились несколько десятков вооруженных полицейских, как местных, так и федеральных. Гарнеру удалось убедить их, что Айзек Финн не тот человек, которого они хотели бы принимать на своей земле.

– Девяносто секунд, – сообщил голос по интеркому.

Трэвис взглянул на Гарнера:

– Полицейские в курсе, что им занимаемся мы?

Экс-президент кивнул:

– Они предпочли бы, чтобы их люди вообще не вмешивались в это дело, а только продемонстрировали свое присутствие. Легче сделать вид, что ничего и не случилось.

– Мне лишь надо, чтобы никто не стрелял в самолет, пока там цилиндр. Это все равно что открывать огонь по Пэйдж и Бетани.

Гарнер кивнул:

– Никакой стрельбы быть не должно. Пусть только откроет дверцу и выйдет из самолета, тогда и выступайте. Финн ничего такого не ждет. Что он может сделать?

Трэвис не ответил. Не хотел расслабляться. Он не в первый уже раз приник к щелке в двери, через которую видел большую часть аэродрома и полосу в небе, по которой должен был спускаться самолет Финна.

Долго ждать не пришлось. Сначала в небе что-то блеснуло, а потом прорисовалась и отчетливая форма – фюзеляж с двигателями по бокам.

Глядя через щель, Трэвис видел стоявшие в отдалении грузовички технической службы, которым, после того как Финн выйдет из самолета, надлежало выехать и блокировать полосу.

Самолет приближался с каждой секундой. Через полминуты он уже выпустил шасси.

Колеса с негромким взвизгом коснулись бетона. Корпус опустился на носовое шасси. Включилась реверсивная тяга, и самолет сначала замедлил бег по полосе, а потом и остановился в сорока ярдах от котельной, за дверью которой стоял Трэвис.

Первая машина техслужбы тронулась с места. Остальные после непродолжительной паузы неуверенно тронулись за ней.

– Черт, – пробормотал Трэвис. – Рано же.

За спиной у него раздраженно выдохнул Гарнер.

И тут самолет сделал именно то, чего и ожидал Трэвис: он начал разворачиваться. Скорее всего, пилот всего лишь хотел оказать любезность пассажиру: дверца самолета находилась со стороны, противоположной зданию аэропорта.

Но на середине маневра самолет вдруг остановился. Трэвис уже видел пилотов и понял по выражению их лиц, что они заметили машины техслужбы.

Пилоты переглянулись, что-то сказали друг другу.

– Черт, – выругался Трэвис.

Он представил сидящего в салоне Финна – как тот вскинул голову, услышав, что говорят пилоты, и уже складывает два и два.

Какое-то время, довольно долго, ничего не происходило. Пилоты переговаривались, то и дело поглядывая на выехавшие на полосу машины. Взлететь, даже если Финн и обращался к ним с такой просьбой, они уже не могли – самолет просто не набрал бы нужную скорость на имевшемся в его распоряжении отрезке.

С того момента, как самолет остановился, не закончив поворот, прошло около минуты. Или даже больше.

Потом оба пилота вдруг обернулись и вздрогнули, а в следующее мгновение сорвали наушники и выскочили из кресел. И почти сразу же по потолку кабины поползли змейки дыма.

– Какого черта? Он что, хочет покончить с собой? – забеспокоился Гарнер.

И тут Трэвис понял.

– Вот же дерьмо…

Секундой позже дверь открылась – не без активной помощи пилотов, которые поспешно покинули самолет.

Трэвис толкнул дверь котельной и помчался к нему через поле. Пилоты, увидев в руке незнакомца оружие, на мгновение остолбенели, а потом рванули влево – подальше и от человека с «МР7», и от самолета.

Между тем изнутри уже вырывались клубы густого черного дыма. Дверца полностью открылась, и трап коснулся земли.

Трэвис пронесся последние ярды и взлетел по ступенькам.

Все позади кабины уже горело. На полу валялись битые бутылки. Первыми, похоже, загорелись облитые алкоголем кожаные кресла. Дым сгущался с каждой секундой.

Финна в салоне не было, но Трэвис и не ожидал застать его там.

Зато была радужка, висевшая в воздухе у задней стены салона, футах в десяти-двенадцати от двери. Дым застилал проход, но солнце сияло там так же ярко, как и в современной Арике.

Финн ушел.

Давно ли открылась радужка?

Если беглец включил прибор сразу после того, как самолет остановился, не закончив разворот, «окно» могло закрыться в любую секунду.

И что будет с тем, кто на момент закрытия пройдет только наполовину? Что-то подсказывало Трэвису – устройства безопасности, как в дверцах лифта, здесь нет.

Он рванулся вперед. Через огонь. В дым. Выбросил руки и нырнул.

Пролетев в круг, Трэвис вынырнул под ярким солнцем. Края радужки резко свернулись внутрь, его ударило по голени, и в следующее мгновение он уже был на другой стороне. В целости и сохранности. Земля ринулась ему навстречу – не асфальтобетон, как в настоящем, но брусчатка. Держа в правой руке пистолет-пулемет, Трэвис выставил левую, чтобы смягчить падение. Ударился он сильно, и тут же сжался и перекатился на плечо. Получилось не слишком грациозно, но довольно эффективно, и в результате он оказался на спине. «МР7» стукнулся о камень, но не выстрелил. Сжав его покрепче, Трэвис привстал, уже отыскивая взглядом Финна.

Но ничего не увидел. Все вокруг заволокло черным дымом, прорвавшимся из только что закрывшейся радужки. Тут и там, в разных направлениях и на расстоянии в десять-двадцать футов, за дымом проступали невысокие, по пояс, напоминающие коробки формы.

Трэвис шагнул в сторону, и нога зацепила что-то маленькое, металлическое. Рассмотреть предмет он не успел – тот отлетел куда-то, – но по звуку понял: патрон. Под ногами валялись еще два. Трэвис наклонился и подобрал их. Тридцать восьмой калибр. Он представил, как Финн в спешке последних секунд на этом самом месте засовывает патроны в барабан револьвера.

Трэвис еще раз огляделся. Уже внимательнее. Никаких признаков Финна. Но дым уже начал рассеиваться, и он смог рассмотреть похожие на коробки штуки. Бетонные. С открытым верхом. Заполненные наполовину пылью. Они напоминали цветочницы, но только в них ничего не росло.

Задерживаться на открытом пространстве было опасно. Трэвис выбрал наугад одну из цветочниц и рванул к ней, держа наготове пистолет-пулемет – а вдруг Финн там.

Никого. И ничего дальше – только открытое место. Он пригнулся, прошел вдоль бетонной стенки до другого угла. Выглянул. Тоже никого.

Оставалась еще одна стена. Дым уже почти рассеялся. В такой игре в кошки-мышки, если игроков двое, все зависит от удачи. Команда в три-четыре человека могла использовать какие-то тактические приемы, прикрывая тыл, но в противостоянии один на один победителя определял случай. Финн может быть за следующим углом. Или его там нет. Если он там, то смотрит либо в одну сторону, либо в другую. Все просто.

Трэвис шагнул за угол.

Финн был там, стоял, пригнувшись, футах в пяти и целился в грудь Трэвису.

Секунды три противники не шевелились.

Цилиндр лежал у ног Финна, на безопасном расстоянии, в стороне от линии огня. Трэвис увидел его краем глаза, не прерывая зрительного контакта.

Ситуация складывалась непростая. Он мог просто выстрелить и, возможно, решить проблему. Но и риск был велик – даже получив пулю в голову, Финн мог чисто рефлекторно спустить курок и, скорее всего, попасть в цель. Трэвис, наверно, бы рискнул, но на кону стояла не только его жизнь.

– Со мной в Нью-Йорке были две женщины. Они и сейчас там. Застряли в руинах. – Он указал взглядом на цилиндр. – Мне нужно их вернуть. Без него я отсюда не уйду.

Рука Финна не дрогнула.

– Этому не бывать. Если вы возьмете цилиндр, Гарнер все еще сможет меня остановить.

– Гарнер уже это делает. Ему известно о «Лонгбоу». О том, что вы активировали спутники. Сейчас он занимается организацией полицейского рейда на все объекты их корпоративной собственности. Думаю, они и Одру возьмут.

Финн определенно забеспокоился, но в его реакции, как показалось Трэвису, чего-то не хватало. Он как будто уже смирился, пусть и неохотно, с неизбежным, но вовсе не удивился.

– Все кончено, – добавил Трэвис. – После того как Пэйдж ударила Гарнера прошлой ночью, у вас не было никаких шансов.

Финн покачал головой. Подхватив свободной рукой цилиндр, он отступил на пару футов и поднялся в полный рост. Револьвер по-прежнему смотрел Трэвису в грудь.

Трэвис тоже выпрямился. Дым почти рассеялся, и солнце начало припекать шею. Видимость улучшилась. Он будто стоял в редком тумане, пронизанном отовсюду солнечным светом. Место, где он находился, то, где в настоящем был аэропорт, напоминало плазу – брусчатка и бетонные коробки. Все, что лежало дальше, в радиусе за сорок футов, оставалось скрытым дымкой.

Финн прищурился. Он по-прежнему не спускал глаз с Трэвиса, но, похоже, уже просчитывал в уме какие-то варианты. Искал выход. Возможность реализовать свои планы. Еще шаг назад. Теперь их разделяло девять-десять футов. Риск попасть под случайную пулю уменьшался. Трэвис продолжал целиться в голову.

– Мне очень жаль ваших друзей, – сказал Финн. – Серьезно. Но я не могу позволить вам забрать эту штуку.

Еще шаг назад. На что он рассчитывает? Отбежать подальше, открыть «окно» и вернуться в настоящее, в Арику? А потом позвонить и предупредить Одру?

Чтобы выстрелить, к спусковому крючку «МР7» следовало приложить усилие в четыре унции. Трэвис добавил две.

Финн отступил.

И тут налетел ветер.

Раньше он кружил возле расставленных по плазе «цветочниц», но теперь, словно удвоив силу, ударил в спину. Не прошло и пяти секунд, как от дыма не осталось и клочка.

Финн шумно вздохнул.

У Трэвиса глаза полезли на лоб.

Они словно перенеслись в Мидтаун, на Манхэттен. Та Арика, что была в настоящем, исчезла, а на ее месте выросли строения из бетона, стекла и стали, причем некоторые достигали высоты семидесятиэтажного и даже более небоскреба. Внизу пролегли широкие авеню со светофорами и четко проведенными белыми линиями. Ближайшая улица растянулась более чем на милю вдоль побережья, и вся она была плотно застроена высотками.

Никаких руин. Сияющие стеклянные фасады выглядели так, словно их вымыли только вчера. Безукоризненно чистые тротуары. Аккуратно припаркованные машины моделей 2011-го и более ранних лет. По периметру плазы – деревянные скамейки, сверкающие под солнцем свежей зеленой краской.

Но при этом никакого движения. За парковками – пустынные улицы. За окнами – пустые помещения. Все светофоры выключены. Покрышки автомобилей уже начали крошиться. Величественная, прекрасная, безупречно чистая и… заброшенная Арика. Насколько давно опустел город, определить было невозможно.

– Получилось, – выдохнул Финн и, продолжая держать Трэвиса под прицелом, огляделся. – Те, кто выжил, создали вот это. Сумели.

– Да, у них получилось. Но только на время. И что толку? Теперь они все мертвы.

– Мертвы или нет, мы этого не знаем. Мы не знаем, что здесь случилось.

– Ничего хорошего.

Финн посмотрел на него. В глазах его мелькнула новая надежда.

– Достаточно и того, что это вообще сработало. А если поискать несколько часов, то, возможно, удастся и узнать, что именно произошло. Выяснить, в чем проблема и как ее решить.

– Даже если бы здесь кипела жизнь, оно не стоило бы того, чтобы ради этого убивать весь мир.

– Мир сам себя убьет. Раньше или позже. Так пусть выживут хотя бы некоторые.

– Друг друга нам не убедить. Хотите остаться – пожалуйста. Но цилиндр я забираю. Мне нужно в Нью-Йорк, к друзьям.

– Нет, – покачал головой Финн. – Мне и вправду очень жаль, но вы не вернетесь. Да и времени у вас нет. Посмотрите.

Он повернул цилиндр так, чтобы Трэвис увидел тыльную его сторону. Нескольких секунд хватило, чтобы увидеть, о чем речь.

Вдоль задней части корпуса пролегла линия светящихся голубых огоньков размером со стирашку и с промежутком примерно в сантиметр. Неяркие, слегка расплывчатые, они находились под черной поверхностью корпуса и занимали чуть более трети его длины.

– Появились прошлой ночью, – продолжал Финн. – Сразу после того, как ваши друзья разбили другой цилиндр. Сначала занимали всю длину, но постепенно исчезают. Как будто идет какой-то отсчет. Должно быть те, кто их создал, не хотели, чтобы кто-то пользовался одним без другого. Думаю, когда погаснет последний, эта штука станет бесполезным хламом.

Трэвис уже считал. Второй цилиндр разбился около девяти часов назад. Если за это время погасло около двух третей, значит, у него осталось часов пять.

Пять часов, чтобы вернуться в Нью-Йорк и найти Пэйдж и Бетани.

Время в полете… время на поиски… время на непредвиденные обстоятельства – в жизни случается всякое…

Пять часов.

Хватит ли их?

– Даже не думайте, вы только время зря тратите, – сказал Финн. – Я вам его не отдам. Тем более теперь, после того, что я здесь увидел. – Он отступил еще на шаг. – Мне очень жаль.

– Мне тоже, – сказал Трэвис, нажимая на спусковой крючок.

И ничего не случилось.

 

Глава 44

«МР7» даже не щелкнул. Но ведь Трэвис сам зарядил его и послал патрон в патронник. Когда он чуть раньше прижал спусковой крючок, механизм просто заело.

Он нажал сильнее.

Ничего.

Трэвис внимательно посмотрел на «МР7». В том месте, где оружие ударилось о брусчатку, по металлу будто прошла волна.

Он поднял голову и взглянул на Финна.

Тот уже понял. Понял без слов – язык тела Трэвиса сказал ему все.

Финн прищурился и сделал два шага вперед. Пистолет немного дрожал в руке, но держал он его твердо и решительно.

– Положите оружие на землю. Потом повернитесь и опуститесь на колени.

Трэвис горько усмехнулся:

– С какой стати? Собираетесь стрелять – стреляйте.

Финн не стал подходить ближе, но перевел дыхание. Револьвер больше не дрожал.

– Надеюсь, вы ничего не почувствуете, – сказал он, и Трэвис увидел, как напряглось запястье.

В следующее мгновение его голова раскололась, как будто в черепе взорвался мини-заряд. Долей секунды позже над плазой громыхнул выстрел. Трэвис невольно вздрогнул и повернулся на звук.

Из-за стоящей ярдах в тридцати цветочницы выступила фигура в белом.

Боковым зрением Трэвис заметил, как Финн свалился на землю. Револьвер вывалился из пальцев, упал почти бесшумно на брусчатку, но не выстрелил. Выскользнувший из-под руки цилиндр мягко скатился на живот, как будто последним импульсом тела было защитить прибор.

Не спуская глаз со стрелка, Трэвис выронил «МР7» и поднял руки.

Некоторое время незнакомец оставался на месте, держа оружие на изготовку, но не целясь, а просто оценивая ситуацию. Лица видно не было; тело скрывала белая одежда с капюшоном, дополненным сетчатым экраном впереди. Весь костюм создавался, похоже, с таким расчетом, чтобы отражать солнечный свет и пропускать воздух. Скорее всего, такой дизайн отражал климатические особенности места.

Незнакомец постоял еще немного, потом повесил винтовку на плечо, вышел из-за бетонной коробки и неторопливой, размеренной походкой направился к Трэвису.

Тот только смотрел. Тело его как будто онемело. Он ничего не чувствовал, даже страха.

Незнакомец приближался. Двадцать ярдов. Десять. Он остановился на расстоянии вытянутой руки. Сквозь блестящую на солнце защитную сетку проступал овал лица. Впрочем, внимание Трэвиса уже привлекло кое-что другое: ярко-красный диск, едва выступающий из-под рукава на запястье незнакомца. Небольшой, размером с четвертак, он как-то удерживался на коже. Присмотревшись, Трэвис увидел то, что подтвердило его догадку: диск с рукой соединяли почти микроскопические усики.

Он снова посмотрел незнакомцу в лицо и узнал его за полсекунды до того, как человек в белом поднял капюшон.

Те же, такие знакомые, глаза – большие, карие, внимательные, – но все остальное постаревшее лет на двадцать-тридцать.

– Трэвис.

Он сглотнул и наконец обрел голос:

– Пэйдж.

 

Глава 45

Следующие минут пять оба молчали. Волны бились о берег, и эхо раскатывалось по глубоким каньонам.

Где-то на теле Пэйдж щелкнуло радио, и голос произнес что-то неразборчивое. Она опустила руку к талии, достала из складок одежды компактное устройство и нажала кнопку.

– Пропустила. Повтори.

Мужской голос почти утонул в электрических разрядах.

– Я спросил, во что ты стреляла.

– Объясню, когда увидимся. За меня не беспокойся.

– Ты выяснила, откуда шел дым?

– Не совсем. Подожди, пока я вернусь.

– Будь осторожна.

Мужчина отключился, и Пэйдж убрала радио. К этому моменту Трэвис понял, что узнал голос, даже не различая тона. Ритм и модуляции были слишком хорошо ему знакомы.

Пэйдж сделала еще шаг, подняла руку и нежно коснулась его лица. Провела большим пальцем по щеке.

Он увидел в ее глазах смущение вперемежку с каким-то хрупким пониманием и подумал, что знает, в чем дело. Пэйдж – другая Пэйдж – описала ему это прошлым вечером в гостиной Гарнера. Принимать, не принимая. Брешь научила ее этому.

Трэвис мог бы задать тысячу вопросов. И столько же он видел в ее глазах вместе с отражением его собственных.

Как она попала сюда? Определенно не рейсом из Юмы. Она никогда бы не приняла в этом участия, какие бы КНЧ-волны на нее ни действовали. Она не оставила бы всех тех людей умирать.

Должно быть, Пэйдж прибыла сюда позднее, уже после окончания «Сурового декабря». Если кто-то и сумел пережить «Умбру», не уезжая в Юму, то это персонал «Тангенса» в Пограничном городе, со всеми их экзотическими ресурсами. И, несомненно, Бетани была права: Пэйдж нашла его до наступления конца света. Нашла и сохранила ему жизнь.

Все эти мысли пронеслись у него в голове секунды, может быть, за три и ушли – их отодвинуло то единственное, о чем он мог думать сейчас.

Цилиндр.

Голубые огоньки на корпусе.

И время – истекающее, как кровь из пробитой артерии.

Каждая минута, проведенная им здесь, могла стать роковой для Пэйдж и Бетани в Нью-Йорке.

Палец на его щеке дрогнул. Он поднял руку и бережно сжал ее запястье.

– Мне нужно идти. Прямо сейчас. Извини, но объяснить ничего не могу.

Она покачала головой – не извиняйся – и убрала руку от его лица.

– Иди.

Он задержал взгляд еще на секунду, потом повернулся и подбежал к Финну. Поднял цилиндр и нацелил на ту гильзу, возле которой выпал из радужки. Теперь дым от горящего самолета скроет его возвращение в настоящее.

Положил палец на кнопку…

– Подожди.

Трэвис обернулся. Пэйдж стояла рядом.

– Не могу. У меня слишком мало времени…

– Тебе нужно услышать кое-что. – Она положила руку ему на плечо. – Это важнее всего остального, что бы ты ни делал.

– Если я опоздаю даже на тридцать секунд, умрут люди. И среди них ты.

Внешне она никак не отреагировала на страшную новость.

– Это необходимый риск. Послушай меня. В тридцать секунд я, может быть, не уложусь, но постараюсь побыстрее.

Такой серьезной он ее никогда не видел. Серьезной и даже испуганной.

Трэвис убрал палец с кнопки и повернулся к ней.

– Я знаю о сообщении, которое послала через Брешь. И знаю, что ты создал и отправил «Шепот».

Трэвис едва не выронил цилиндр.

– Ты рассказал мне все, – продолжала Пэйдж. – Другой ты рассказал мне все. Тот, с которым я только что разговаривала по радио. Ты объяснил это в тот день, когда мы запечатали Брешь.

Трэвис только смотрел на нее изумленно. Ему и в голову не приходил сценарий, при котором он мог узнать, как Пэйдж отреагирует на новость, которую он старательно скрывал от нее.

Она как будто прочла вопрос в его глазах.

– Я приняла это лучше, чем ты ожидал.

Ответ такой же сюрреалистический, как и тот факт, что он нашел ее здесь. Трэвис покачал головой.

– Как такое возможно? Я создал «Шепот». Все те люди в Цюрихе погибли из-за меня. И в Пограничном городе тоже. Твои друзья…

– Я перенесла это легче, потому что понимала то, чего не понимал ты. То, что касалось Бреши. Я знала, чего стоит отправка такого сообщения. Задолго до того, как у нас появилась возможность сделать это, «Тангенс» уже знал, что это за процесс. Доктор Фэган рассчитала все. Не хуже тех ученых, что работали над проектом «Манхэттен» и рассчитали все параметры атомной бомбы. Машина, которая доставит что-либо в Брешь – Фэган называла ее инжектором, – будет нестабильна до такой степени, что ее сочтут бесполезной. Тому, кто попытается управлять этой машиной, нужно будет расположиться непосредственно перед Брешью и оставаться там до самого конца, руководя процессом. Никакой автоматики, только вручную. Оператору нужно быть там. У Бреши.

– Это неважно, – сказал Трэвис. – В оригинальной, основной линии времени, еще до того, как что-то изменилось, другая ты пришла к выводу, что меня необходимо уничтожить. Она отправила в прошлое сообщение. И другой я послал туда же «Шепот» для того, чтобы перехватить это сообщение и спасти собственную шкуру. Он мог бы установить для «Шепота» четкие параметры, установить ограничения – например, никого не убивать, – но ничего подобного не сделал. Ему было наплевать на всех, кроме себя самого, то есть меня.

– «Шепот» был компьютером, дополненным технологиями Бреши. Он был непредсказуем. Скорее всего, тот, другой, Трэвис даже не представлял, с какой жестокостью «Шепот» станет делать свою работу.

– Это в лучшем случае догадка, которая никак его – меня – не оправдывает. Я послал это чудовище в прошлое, руководствуясь эгоизмом, заботясь только о себе. Вот и все.

– Ошибаешься. Дело вовсе не в эгоизме.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что тому, кто посылает что-то в прошлое, нужно находиться с этой штуковиной перед Брешью и оставаться там до завершения инжекции. Сам акт инжекции сопровождается крайне бурной, гиперинтенсивной реакцией. Температура в приемной камере в определенный момент превышает две тысячи градусов и держится на этом уровне на протяжении полутора минут. Понимаешь, о чем я? Чтобы отправить сообщение через Брешь, тебе придется умереть.

Трэвис молчал. Все, что он хотел сказать, улетело, испарилось. Остались только ее слова и то, что стояло за ними.

– Должно быть я – та, которая отправила то сообщение, – действительно считала это важным и даже необходимым. Она пожертвовала собой. Но и ты, противодействуя ее ходу, тоже отдал свою жизнь. Объяснить это эгоизмом невозможно. В том, что делала я, как и в том, что делал ты, было что-то другое, что-то важное, о чем я тогда не знала. Возможно, с моей точки зрения, это представлялось злом, но ты владел другой информацией и понимал ситуацию лучше. Может быть, ты просто не мог поделиться этой информацией со мной. Может быть, все было вот настолько плохо. Очень плохо, но необходимо.

Трэвис опустил глаза. Задержал взгляд на цилиндре. Голубые огоньки… ступеньки лестницы, ведущей к виселице.

– Я говорю тебе это, потому что это важно. Ты должен вернуться в «Тангенс». Тебе нужно быть там. Та, другая версия тебя, владевшая более точной и глубокой информацией, умерла ради того, чтобы ты попал туда.

– Тогда почему он не проинструктировал «Шепот» рассказать мне все?

– У меня было время подумать об этом, целых семьдесят лет. Полагаю, что если бы «Шепот» рассказал обо всем, что тебе придется однажды сделать, ты бы отказался. Ты, будущий, вычислил это намного легче.

Сказанное ею словно завихрилось, словно тот дым от самолета.

– А нельзя просто запечатать Брешь? – спросил Трэвис. – У вас ведь получилось.

Пэйдж качнула головой:

– Нет. Господи, чуть не забыла. Ни в коем случае не запечатывайте Брешь.

– Но ведь получилось же. Прошло семьдесят три года, а пломба держится.

– Печать удержалась, но закончилось все плохо. В лучшем случае скопившиеся в туннеле объекты со временем будут просто раздавлены. В некоторых случаях при разрушении высвобождается энергия, которая так или иначе поступает в мир. Объемы этой энергии огромны. Есть радиация. Есть энергии, которые мы не в состоянии даже идентифицировать. Эффект ощущается до сих пор. Даже здесь.

Трэвис еще раз оглядел пустой город, и только теперь до него стало доходить…

– Да, – кивнула Пэйдж. – Это место почти мертвое из-за того, что Брешь запечатана. Возможно, то же самое происходит – если уже не произошло – по всему свету. Не запечатывайте Брешь.

Краем глаза Трэвис зафиксировал какое-то движение. Он посмотрел на цилиндр. Один из голубых огоньков просто погас.

– Господи…

– Возвращайся в «Тангенс», – повторила Пэйдж. – Я не знаю, что случится, но, когда это произойдет, тебе нужно быть там. Возможно, это даже важнее, чем мы сейчас представляем. Иди.

Чейз кивнул, направил цилиндр в пустоту и нажал третью кнопку. Из радужки вырвались клубы черного дыма.

У него еще оставалось несколько секунд. Он повернулся к Пэйдж. Посмотрел в ее глаза.

Она была прекрасна.

И всегда будет такой.

Он знал это уже в тот день, когда впервые ее встретил.

Доведется ли ему когда-нибудь снова увидеть ее в этом возрасте? В их собственном времени, что бы там ни произошло, есть ли у них шанс состариться вместе?

Отражения в ее глазах проступили четче. Она моргнула, сдерживая слезы.

Проекционный луч исчез. Трэвис повернулся, подбежал к «окну» и шагнул прямо в дым.

Сирены. Голоса. Крики. Голубые и красные огоньки в дыму. Он задержал дыхание, рванул сквозь черную завесу и вырвался из нее на свежий воздух у останков самолета. Пожарные бригады заливали огонь водой и пеной. Трэвис не стал задерживаться. По периметру этой сцены, главным образом у терминала, собрались зрители. Чейз нашел среди них Гарнера и помчался к нему.

 

Глава 46

Пэйдж сложила сосновые ветки поближе к костру. Хорошо бы поскорее высохли. Поддерживать огонь было нелегко, здесь все промокло.

Ночь обернулась сущим кошмаром. Из дома Гарнера они сразу направились на юг – в кромешной темноте, через густой лес, по развороченному бетону. Первые пятнадцать минут Пэйдж говорила себе, что все еще может закончиться хорошо. Что они вот-вот услышат вдалеке выстрелы, а потом их окликнет Трэвис, и когда они встретятся, у него будет с собой другой цилиндр.

Конечно, она хотела слишком многого, и в результате они не получили ничего.

По прошествии часа, продолжая двигаться в прежнем направлении, они перестали обнадеживать и поддерживать друг друга. Они вообще перестали разговаривать. Ни та ни другая не знали, что сказать.

Время от времени они проходили в темноте мимо каких-то мест, где дождь как будто бил по глубокой воде. Они не представляли, что это может быть, но сама мысль о том, чем грозит неосторожный шаг, наводила ужас. Они сильно вымокли под дождем, но деревья все же служили хоть какой-то защитой. Упасть в стоячую воду и промокнуть до нитки, не имея возможности ни обсушиться, ни согреться, грозило бы серьезными последствиями.

Наконец остановились. Остановились, не зная даже, далеко ли ушли и удержались ли на выбранном маршруте. Нащупав низкие сучья крепкой сосны, вскарабкались футов на десять-двенадцать и устроились в густом переплетении ветвей.

Потом долго лежали в темноте, пытаясь уснуть. Неподалеку, а иногда и буквально под ними, пробегали какие-то животные. Может быть, всего лишь лани. Может быть…

Пэйдж уснула и через какое-то время проснулась. Город все еще прятался в темноте, дождь не перестал. Рядом плакала Бетани. Плакала, стараясь не всхлипывать и не шмыгать носом. Не получалось. Ее била дрожь, перехватывало дыхание. Звуков, в которых смешались бы такой ужас и одиночество, Пэйдж еще не слышала. Она притянула Бетани к себе и крепко обняла. Вроде бы помогло.

Когда они проснулись позже, уже наступило утро. Дождь прекратился, но хмурое, стылое небо словно давило на руины.

Едва спустившись, Пэйдж поняла, куда они попали, – в юго-западный угол парка. Поняла, отчего возникло то ощущение глубокой воды. Находившуюся неподалеку станцию метро «Коламбус-серкл» затопило так, что уровень воды лишь немного не достигал уровня улицы. Затопили не дожди – таким был естественный уровень грунтовых вод на острове в отсутствие насосов, благодаря которым туннели оставались сухими.

Днем им удалось найти сухое дерево, чудом сохранившееся под уцелевшим каменным навесом. Его поломали на кусочки для растопки и сложили горкой на сухой бетонной плите у спуска в метро. Пэйдж нашла острый камень и с его помощью разобрала один патрон к «ЗИГ-Зауэру». Потом рассыпала тонким слоем порох, положила капсюль и ударила по нему камнем. Порох вспыхнул, пара веточек закурились, мелькнул огонек, но дальше дело не пошло.

Удача улыбнулась на третьем патроне – из оставшихся четырех. Теперь оставалось только найти достаточно сухого дерева для поддержания огня. Сбором топлива занимались почти весь день. И почти не разговаривали.

Далеко впереди из послеполуденной дымки поднимался Нью-Йорк. Самолет – на этот раз «F-15D» вместо «F-15E», что никак не отразилось на максимальной скорости, – начал снижение и в какой-то момент выскочил на 1655 миль в час.

Истребитель был приписан к военно-воздушной базе во Флориде и вылетел оттуда в Арику через пять минут после возвращения Трэвиса через радужку. Выбор базы определялся не только тем, что Майами ближе к Арике, чем Нью-Йорк – три тысячи миль вместо четырех, – но и тем, что именно здесь нашелся двухместный «F-15».

Трэвис и Гарнер сделали все от них зависящее, чтобы ускорить процесс: выделенный по их просьбе «Пайпер Шайенн», самая быстрая из базировавшихся в Арике машин, доставил Трэвиса на север, чтобы сократить путь «фантому». Теоретически «Пайпер» мог пролететь около шестисот миль за то время, пока «F-15» преодолевал две тысячи четыреста, благодаря чему обратный путь сократился бы на тысячу двести миль, и Трэвис прибыл бы на Манхэттен на сорок минут раньше запланированного. Но на практике это было невозможно, поскольку в шестистах милях к северу от Арики не было ничего, кроме джунглей. Оптимальным вариантом стал международный аэропорт Алехандро Веласко Астете в перуанском Куско – в трехстах пятидесяти милях от Арики. Приземлившись там, Трэвис ждал «F-15». Выигрыш во времени составил примерно двадцать минут. Теперь на счету была каждая секунда.

Времени для расчетов хватило с избытком. Наблюдая за исчезновением голубых огоньков, Трэвис отмечал интервалы по таймеру. После исчезновения предыдущего последующий мигал двадцать восемь минут и одиннадцать секунд. Определив интервал, он смог вычислить точное время прекращения работы цилиндра. При условии, разумеется, что Финн не ошибся в своем предположении. А он, похоже, не ошибся. Разговаривая с Гарнером и его братом, Трэвис еще раз отрепетировал всю последовательность действий наспех составленного плана. Отсчет пойдет с того момента, когда колеса «фантома» коснутся взлетно-посадочной полосы аэропорта Ла Гуардиа.

На бумаге все получалось. По крайней мере могло получиться. Если только все пойдет, как надо. Особенно в конце.

Нью-Йорк был уже ясно виден.

На цилиндре оставалось шесть минут.

Слишком мало. Трэвис сжимал цилиндр потными руками.

Самолет повернул к аэропорту, и Манхэттен соскользнул влево. Трэвиса бросило вперед, но пристяжные ремни удержали его в кресле. Он нисколько не сомневался, что обычно «F-15» заходит на посадку с другой скоростью. Внизу прорисовались взлетно-посадочные полосы Ла Гуардии. Трэвис провел воображаемую линию от аэропорта к Центральному парку и попытался высчитать расстояние. Миль пять-шесть. По дороге – вдвое больше. Да и кто знает, сколько займет проезд. Он не стал гадать, потому что плохо знал город, но понимал: за шесть минут ему никак не успеть.

Поэтому от автомобиля пришлось отказаться.

«F-15» вышел на глиссаду в полумиле от поля, когда Трэвис увидел ожидающий его вертолет. Машина стояла не на «фартуке», а прямо на поле, примерно в том месте, где и должен был остановиться истребитель. Большой, грузный «Си стэллион». Восемьдесят футов в длину, двадцать пять в высоту и ширину. Шесть могучих лопастей. Максимальная скорость – около двухсот миль в час. Расстояние от Ла Гуардии до Центрального парка может пройти меньше чем за две минуты.

«F-15» снизился еще на несколько десятков ярдов и наконец коснулся земли.

– Прокачу быстро и тормозну в конце, – сказал пилот. – Выиграем несколько секунд.

– Они мне пригодятся.

У цилиндра оставалось четыре минуты и пятнадцать секунд.

– Держись.

Держаться было особенно не за что. Трэвис увидел перед собой две металлические стойки, на вид довольно прочные, и вцепился в них обеими руками. Секундой позже пристяжные ремни сдавили грудь.

Вертолет стоял впереди. Хвостовой трап был опущен, внизу, рядом с ним, стоял человек в форме. Громадные лопасти уже начали вращаться. Гигантская машина как будто приподнялась на амортизаторах, готовая оторваться от земли.

Истребитель замер в двадцати ярдах от вертолета. Двигатели выключились моментально. Судя по всему, обычной процедурой летчик пренебрег. Фонарь кабины поднялся и открылся. Трэвис встал, прижал к груди цилиндр и, ухватившись за край кабины свободной рукой, перенес себя на другую сторону. От фонаря до земли – больше десяти футов. Его ботинки висели в трех футах над полосой. Он разжал пальцы…

Приземление получилось жесткое. Трэвис выпрямился и побежал к вертолету. По его часам оставалось три минуты и пятьдесят секунд.

Они сидели у костра, ели яблоки – Бетани нашла их в южном конце парка. Все, что висело ниже примерно восьми футов, досталось кому-то из других здешних обитателей; все, что было выше, осталось нетронутым.

Длинные иголки белой сосны корчились в язычках пламени.

– Середина октября, – сказала Пэйдж. – По ночам будет подмораживать. Если хотим выжить, надо двигаться южнее.

– А мы хотим?

Пэйдж посмотрела на подругу.

– Извини, – вздохнула Бетани. – Не хочу нагонять тоску, но… какой смысл? Если я правильно помню школьный курс биологии, мы – тупиковая ветвь эволюции, разве нет? Или ты хочешь состариться здесь? Дожить до ста лет?

Пэйдж отвела глаза и постаралась придумать ответ. Она сама, проснувшись ночью, задавала себе тот же вопрос.

«Си стэллион» пролетел над Ист-ривер на высоте двухсот футов, взяв чуть севернее длинного и узкого острова, вытянувшегося параллельно береговой линии Манхэттена. Секундой позже вертолет уже несся над Верхним Ист-Сайдом, аккуратно, по длинной дуге, обходя самые высокие здания.

Две минуты и тридцать секунд.

Трэвис стоял у дверцы в передней части машины, перед кабиной экипажа, состоявшего из двух человек, первого и второго пилотов. Больше в вертолете никого не было. За спиной у Трэвиса находился просторный, напоминающий пещеру отсек. Вдоль боковых стен шли скамейки из стального тюбинга и брезента. Сами стены служили, по сути, конструктивными ребрами фюзеляжа и внешней металлической обшивки. Повсюду проходили гидравлические линии и провода. Свет, резкий и холодный, давали флуоресцентные панели на потолке.

– Приказ у нас чертовски специфический, – прокричал второй пилот, перекрывая шум лопастей и приводящих их в движение турбин. – Если не считать повторенного раз десять указания «шевелить задницей», я понял следующее. Совершить посадку на самом большом пятачке у южного края парка. Смотреть вперед и две минуты не обращать на тебя никакого внимания.

– Все так, – подтвердил Трэвис.

– Но что потом? Что нам, черт возьми, делать потом?

– Делайте что хотите. Меня уже не будет.

Пилот задержал взгляд, возможно, полагая, что это шутка и продолжение следует. Не дождавшись, он покачал головой, пробормотал что-то себе под нос и отвернулся.

Следуя с той же скоростью, вертолет пролетел по диагонали над Пятой авеню и начал снижаться. Трэвис уже видел впереди пятачок, о котором упомянул пилот. Оставшуюся часть маршрута прошли за несколько секунд.

– А теперь держись! – крикнул пилот.

Прижав цилиндр левой, Трэвис ухватился правой за дверцу. Пилот потянул рычаг на себя, но машина отозвалась не сразу. Потом появившиеся за ветровым стеклом парк и линия горизонта качнулись и ушли вниз – вертолет заложил крутой вираж и резко наклонился. У Трэвиса засосало под ложечкой. За окнами мелькнуло голубое небо. Массивный хвост развернулся, и когда Чейз снова увидел парк, тот вращался, как школьный двор, если смотреть на него с карусели. Внизу, спеша убраться из-под падающей на них махины, в панике разбегались люди.

Перед самым касанием он бросил взгляд на часы. Одна минута и сорок секунд.

Пэйдж все еще раздумывала над вопросом Бетани, когда откуда-то пришел звук. Тяжелая басовая вибрация тряхнула деревья, словно целая батарея концертных усилителей выдохнула залпом, заполнив пространство грозным гулом. А еще в этом звуке был некий ритм. Некий циклический пульс. Как у рубящих воздух лопастей вертолета.

Бетани вздрогнула и повернулась, не вставая, отыскивая взглядом источник шума. Но зафиксировать его, привязать к какой-то точке было невозможно. Рассеиваясь в воздухе, он как будто шел отовсюду и был везде.

А потом они услышали далекий крик.

Кричал человек.

Трэвис.

Он звал их.

Торопил.

Трэвис отбежал от радужки – не потому что знал, в каком направлении идти, а чтобы шум двигателей не мешал слушать. Оглянувшись, он увидел через «окно» мерцающий интерьер «Си стэллиона». На этой стороне радужку окружали массивные сосны и лиственные деревья, выросшие на месте голого когда-то «пятачка».

Он остановился ярдах в пятидесяти к югу и снова крикнул.

Прислушался.

Ничего.

Да если бы что-то и было, он все равно бы ничего не разобрал из-за шума лопастей. Ему даже не пришло в голову сказать пилотам, чтобы выключили этот чертов двигатель. Не подумал. Упустил из виду. Столько всего навалилось… Теперь времени уже не было.

Трэвис посмотрел на часы.

Осталось пятьдесят секунд.

Он снова закричал.

И через секунду услышал ответ. Далеко… справа. Прижав к себе цилиндр, Трэвис помчался на звук. Голоса доносились издалека. Может быть, шансов уже нет. Даже если они бегут к нему. Он отогнал эту мысль как бесполезную.

Не думать – бежать.

Но за первой мыслью последовала другая, еще менее приятная: он мог ошибиться в расчетах. Например, на десять секунд. Да, он считал очень внимательно, очень аккуратно, а когда приходилось округлять, отнимал, а не прибавлял. Может быть, у него в запасе еще несколько неучтенных секунд. Или, наоборот, их у него меньше.

Трэвис взглянул на цилиндр. Последний голубой огонек бесстрастно взирал на него.

Он кричал и кричал. И теперь слышал их яснее.

Ближе.

Но лишь чуть ближе.

Тридцать секунд.

Трэвис прибавил. Мышцы горели, словно их обожгло кислотой.

Он прислушался и услышал не только голоса, но и треск ломающихся веток. Они ближе, чем он думал! Намного ближе. Время еще есть!

Трэвис прорвался через сплетение ветвей двух стоящих плотно сосен и увидел…

Не Пэйдж и Бетани – белохвостых оленей.

Тридцать или сорок животных неслись через лес, спугнутые звуком, которого никогда прежде не слышали, – человеческим голосом. Они пронеслись мимо, по диагонали, едва не сбив его с ног. Каждое по двести фунтов весом и мчащееся со скоростью тридцать миль в час. Словно громыхающий по рельсам поезд.

– Чтоб вас! – крикнул он. Ближайший олень шарахнулся в сторону, лишь на мгновение нарушив строй.

Стадо пронеслось, и Трэвис снова рванул вперед.

И снова голос Пэйдж. Но такой безнадежно далекий и слабый…

Он посмотрел на часы.

Десять секунд.

Трэвис остановился. Посмотрел на голубой огонек.

Еще там, в Арике, он решил, что будет делать, если дело закончится вот так. Если время выйдет и он не сумеет спасти Пэйдж и Бетани. Если останется только вернуться через радужку.

Собственно, никакого выбора и не было. Ни тогда, ни сейчас.

Трэвис разжал пальцы, и цилиндр упал на мягкую землю, откатился на несколько дюймов и остановился, уставившись на него голубым глазком.

Трэвис сел и положил руки на колени.

Пять секунд.

Пэйдж бежала что есть сил. Бетани держалась рядом. Они ныряли под сучья, отталкивали ветки, перепрыгивали через ямки.

Пэйдж даже не думала о том, из-за чего такая спешка. Мыслей не было вообще. Был только восторг. Дикая, животная радость. Она не помнила, чтобы когда-либо испытывала такой взрыв эмоций.

Пэйдж бежала.

И ей было не важно, зачем и почему.

Ноль.

Время вышло.

Голубой огонек еще не погас.

Ничего удивительно. Оценка с завышением погрешностей, так это, кажется, называется. Огонек погаснет через несколько секунд.

Шум. Топот ног. Треск веток. Пэйдж и Бетани еще далеко. В любом случае они опоздают. Может быть, на минуту. Он услышал голос Пэйдж. Она звала его. Он не ответил. Зачем? Кричать сейчас – то же, что и лгать. Они и сами его найдут. И тогда он все объяснит.

Мысль осенила его через пять секунд после точки «зеро».

Нет, не осенила. Огрела дубинкой по голове. Невероятно! Как же он не подумал об этом раньше?!

Трэвис бросился к цилиндру, направил в никуда и положил палец на первую кнопку. Нажал. Радужка развернулась в воздухе, и он увидел высушенные солнцем листья и редкие кустики, услышал вой вертолетных двигателей. Он нажал третью кнопку. И конус света сделался ярче.

Последний огонек временной шкалы еще светился. В одном Трэвис не сомневался: если цилиндр отключится раньше, радужка погаснет вместе с ним.

Проекционный луч светился ярче, интенсивнее, заряжая «окно» перехода.

Секунды растягивались как обнаженные нервы.

Потом луч исчез, и огонек на временной шкале тоже исчез. Если между двумя этими событиями и был какой-то промежуток, Трэвис его не заметил.

Он посмотрел на радужку.

Она держалась.

«Окно» было открыто.

Там, на другой стороне, их ждал Центральный парк.

Цилиндр в его руках зашипел и завибрировал. Откуда-то из-под корпуса выползли тонкие усики дыма. Словно щупальца, дымки обвили три кнопки. Цилиндр умер.

Трэвис вскочил и закричал так сильно, что горло вспыхнуло от боли.

Последние полминуты Пэйдж не слышала Трэвиса. Теперь услышала снова. Он был ближе, и на этом расстоянии она распознала в его крике то, что ускользало от нее прежде, – панику.

Он звал их. Кричал, чтобы они поспешили.

Пэйдж думала, что и так уже бежит изо всех сил, но его голос как будто подстегнул ее. И Бетани тоже.

А Трэвис кричал и кричал, не останавливаясь, давая им ориентир.

Теперь он даже не смотрел на часы. Это было уже не важно. Или успеют, или нет. Хуже всего было то, что он не мог побежать им навстречу, помочь сократить расстояние. Оставалось только стоять и кричать.

Пэйдж увидела его. Впереди. Ярдов пятьдесят. Увидела висящую рядом с ним раскрытую радужку.

И еще увидела лежащий на траве цилиндр, от которого поднимались тонкие ниточки дыма.

Она поняла. Поняла, не понимая.

Поняла, что надо шевелиться, наподдать. А еще подогнать Бетани.

– Ныряй! – крикнула Пэйдж. – Не задерживайся!

Бетани кивнула.

Они пролетели последние ярды, и Бетани прыгнула в «окно», как дети прыгают в хула-хуп. Пэйдж последовала за ней, за порог мира с отфильтрованным солнечным светом, шумом машин и завыванием какой-то мощной турбины. Она ударилась о землю под кустиком и посмотрела вверх. Широкое, залитое солнцем пространство парка за краем зеленой кроны могло быть только Овечьим лугом, и ничем другим. Это пространство окружали сотни людей, а в середине его – ну просто невероятно! – стоял «Си стэллион» ВВС США. Пэйдж еще не успела осознать этот факт, как у ее ног на землю грохнулся Трэвис. Она посмотрела на него, но увидела только, что он смотрит куда-то за ее плечо.

Но к тому времени, когда Пэйдж, проследив за его взглядом, оглянулась, там не было уже ничего, кроме зеленого кустика и голубого неба. Радужка уже исчезла.

 

Глава 47

Последнюю информацию по всей ситуации Трэвис получил через четыре дня. По телефону, от самого Гарнера. Получил на борту «Боинга-757» авиакомпании «Юнайтед эрлайнс», на подлете к аэропорту Кахулуи.

Рейды прошли по всем объектам «Лонгбоу аэроспейс». К тому моменту, когда Трэвис приземлился с умирающим цилиндром в Центральном парке, операция уже началась. Санкцию дали несколько чиновников среднего звена из аппарата Министерства юстиции, пользовавшихся полным доверием экс-президента. Улики не заставили себя ждать: аппаратное и программное управление странными и вызвавшими немалое удивление инструментами, находящимися на орбитальных спутниках «Лонгбоу». Информация тут же попала в руки людей, известных своей неподкупностью, так что помешать ее распространению не мог даже президент Кэрри.

До широкой публики подлинная история дошла в лучшем случае как слух. Другого Трэвис и не ожидал. Но и заместившая ее версия недалеко отклонялась от истины: согласно ей, «Лонгбоу» вывела на орбиту оружейную платформу, нарушив тем самым ряд договоров и положений международного права. Они сделали это, не имея разрешения и даже без ведома правительства, хотя многие члены кабинета и оказались замешанными в скандал. Люди начали давать показания. Сваливать вину друг на друга. Называть имена, в том числе и Одры Финн. Миссис Финн задержали в самом начале операции, и средства массовой информации уже отдали дань этой громкой истории. Пикантности добавляла и такая деталь, как сфальсифицированная смерть Одры. Власти изъявили желание допросить ее мужа, но его нигде не могли найти.

Что касается президента Кэрри, то он оказался в стороне как от «Лонгбоу», так и от ведущегося в отношении компании расследования. Тем не менее сотни влиятельных людей в Вашингтоне, не входивших в ближайшее окружение Финна, узнали во всех подробностях о той роли, которую сыграл Кэрри в последних событиях. Эти люди, занимавшие должности на всех уровнях в Министерстве юстиции и даже ЦРУ, сумели оценить всю опасность того, что едва не произошло. Все они видели в Кэрри человека, вознамерившегося ни более ни менее как убить их детей. Не самое лучшее положение для президента. И он тоже это понимал.

На третий день расследования – то есть вчера – Кэрри подал в отставку. К тому времени случившееся уже не сравнивали с Уотергейтом. Здесь было кое-что похуже и помасштабнее. Примеру президента последовала вся администрация. Знатоки и толкователи конституции на всех новостных каналах заговорили о произошедшем в терминах логистики. Кто же теперь власть? И как избрать этого человека? В конце концов Конгресс нашел временное решение, поддержанное подавляющим большинством его членов: призвать Ричарда Гарнера и, может быть, даже дать ему возможность доработать до конца текущего срока, а в 2012-м провести очередные президентские выборы. Возражений не последовало, и за два часа до объявления посадки на рейс на Мауи, Гарнера привели к присяге.

Оставалось только уладить вопрос со спутниками. Имеющегося на борту топлива вполне хватало, чтобы перевести их на так называемую орбиту захоронения, где они были бы безобидны. Тем не менее едва ли не все, чье мнение в данном вопросе имело значение, проголосовали за иной вариант: столкнуть опасные игрушки в атмосферу, и пусть они сгорят там дотла.

– У вас, на Мауи, будет возможность полюбоваться чудесным зрелищем, – добавил Гарнер. – Первые спутники войдут в атмосферу через пару часов между Гавайями и Маршалловыми островами. Примерно половина должна там же и сгореть. В следующие двадцать четыре часа уйдут все.

– Буду иметь в виду, – сказал Трэвис. – У меня и местечко есть на примете.

– Зарезервировано для Роба Пуллмана?

– В последний раз.

– Позволю дать совет: не жадничай, комнаты с таким видом слишком много для одного. – Он усмехнулся. – Впрочем, кто я такой, чтобы указывать людям, что делать?

Они попрощались и закончили разговор.

В Кахулуи Трэвис взял напрокат машину, выехал на шоссе 30 и повернул на юг, объезжая по широкой дуге западную половину острова. Слева, в разбросанном свете вечернего солнца пылал Тихий океан. Миновав украшавшие берег отели и богатые жилые кварталы, он свернул с шоссе налево и через четверть мили подкатил к отелю «Хаятт Ридженси Мауи». Вышел. Дорожка привела его к пляжу.

Трэвис остановился там, где каменные плиты встречались с песком.

Он увидел Пэйдж не сразу. Она сидела на полотенце, лицом к океану, и его еще не заметила.

Трэвис достал бумажник, вытащил сложенный листок, который хранил больше двух лет, и ступил на песок.