Из забытья меня вернул болезненный удар по ноге, последовавший затем полный злости голос:

- Ты чего тут расселся, чмо! Еще кости раскинул!

Неожиданный переход от приятной неги к жесткой реальности ошеломил меня, я на несколько секунд застыл в оцепенении, пока повторный пинок в голень не вывел меня из ступора. Открываю глаза, вижу в начинающих вечерних сумерках стоящих передо мной троих ребят лет 17-18. Один из них, по-видимому, вожак шайки, наклонился надо мной, от него идет зловоние немытого тела, приторный запах травки, на худощавом лице блестят выпученные глаза обкурившегося наркомана. Он легко поднимает меня с лавки за ворот рубашки, видно, силой его природа не обделила, затем, смотря в упор в мои глаза, продолжает выговаривать, цедя сквозь зубы каждое слово:

- Вам, гопоте татарской, сказано было, сюда не ходить. Сидите у себя в станице, пасите своих алкашей и бичей, телок трахайте. А здесь реальные пацаны окучивают, не чета вам. Тебя, баран, за косяк маленько порежем, будет вашим наука.

Бандит отпустил одну руку, полез ею в карман, по-видимому за ножом. За ту минуту, пока он вел свою "феню", я смог хоть как-то прийти в себя. Что случилось, кто эти люди, разбираться буду потом, сейчас надо спасаться, любым путем. Я чувствовал, что слова главаря не пустая угроза, зарезать человека для него обычное дело. Боец я не ахти, точнее сказать, вообще никакой. Дрался редко, старался миром решать конфликты, в последний раз довелось руками махать в далекой юности, если не детстве. Но все же самые простые приемы знал, воспользовался одним из них, пока бандит ослабил хватку.

Схватил обеими руками его кисть, держащую меня за ворот, отступил на шаг назад, одновременно выкручивая ее на излом. Потянул обидчика за собой, а затем ударил всей ступней в его колено. Он упал от боли, отпустив меня, я тут же развернулся и задал стрекача. Устраивать драку с тремя, пусть и обкуренными, уголовниками, не стал, слишком большой риск напороться на нож. Через минуту бега остановился, не слыша шума от преследователей, и оглянулся. Оба подельника склонились над своим вожаком, все еще лежащим на земле, даже не попытались догнать меня. Скорым шагом покинул сквер и направился в сторону ближайшей остановки. Искать новых приключений мне расхотелось, тем более, что наступала ночь.

После встряски в сквере не сразу обратил внимание, но как-то подсознательно пришло чувство, что вокруг что-то не так. Остановился от беспокойства, стал оглядываться. Да, точно, многое другое - дома, деревья, даже улица не такая, как я привык видеть ее каждый день. От асфальта на проезжей части до рекламных щитов, не вижу знакомых магазинов, кафе, фасады зданий тоже отличаются. Такое впечатление, что вовсе в другом городе, но нет, немало и прежнего, приметные отсюда высотная гостиница, магазин "Юбилейный", ТЮЗ. Не могу понять, что случилось, то ли со мной что-то не так, брежу, то ли в действительности вокруг неизвестным, даже фантастическим образом произошли перемены. Замечаю, что и одежда на мне другая, вместо голубой рубашки и летних брюк - замызганная старая рубашка неопределенного цвета и вздувшееся пузырями на коленях спортивное трико, на ногах разбитые кроссовки, нет моих фирменных туфель.

В голову невольно приходит мысль, навеянная книгами о попаданцах в другие миры, которыми я зачитывался каждый вечер. Может и со мной случилась такая невероятная история, попал в параллельный, отличающийся от нашего? Вроде взрослый человек, у самого уже дети, но все еще в глубине души живет вера в чудеса, и вот сейчас я почти готов был принять самое невообразимое - а вдруг? У первого магазина с зеркальными витринами украдкой, стараясь не привлекать внимание нередких прохожих, пытаюсь разглядеть себя. Хоть небольшое успокоение, вижу в зеркале себя, только намного моложе, где-то около 17 лет.

У меня не осталось сомнений - я в другом мире! Во многом подобном моему прежнему, но все же отличающемуся. Вспоминаю слова бандита в сквере, поминающего татар, но во мне ничего татарского нет. А потом дошло, он имел в виду наш микрорайон, Татарку, где я жил с родителями до переезда в собственную кооперативную квартиру. Ее мне дали в институте в прошлом году как семейному сотруднику с двумя детьми. А станица - это соседний с нами микрорайон Малая станица. Думаю, мне надо возвращаться в родительский дом, вряд ли в этом мире есть мой новый.

Проверил карманы, что же у меня есть полезного. Кроме 2 рублей и мелочи, нашел связку ключей, по-видимому, от дома, несвежий носовой платок и упаковку презервативов. Сигарет не оказалось, я в своем мире до поступления в институт тоже не курил. Как подумал о них, тут же захотелось затянуться, но переборол себя, постараюсь обойтись без курения в новом мире, коль мне предстоит жить в нем.

Удивился себе, я уже примирился с фактом своего переселения. Нет сожаления о прошлой жизни, щемящей сердце боли от потери самых близких мне людей, как, казалось, должно быть, только легкая грусть по оставшейся на той стороне жене и детям. Даже в командировках я испытывал больше беспокойства о родных, считал каждый день до возвращения к ним. Да и о себе самом, что же там случилось с моим прежним телом, какая беда, коль мое сознание здесь, особо не расстраивался. Наверное, произошло раздвоение души, одна половина попала сюда как с чистого листа, без печали о прошлом, а вторая осталась в родном обличье, продолжает жить как прежде. Не буду попусту гадать, надо ехать домой, у меня теперь новая жизнь.

Пока добирался в полупустом автобусе, все раздумывал о происшедшем и увиденном, сравнивал с прежним. Здешний мир даже с первого взгляда заметно отличается от привычного мне. Можно сказать, более неустроенный и жестокий, у нас представить было нельзя, что средь бела дня, да и ночью, можно напасть на кого-то, угрожать и тем более применить смертельное оружие. Случались разборки с драками, но без такой немотивированной агрессивности, да и с наркоманами держали под контролем, милиция не давала спуска хулиганам. Люди спокойно гуляли по ночным улицам, не боясь нападения и других угроз своей жизни. Мне придется как можно скорее свыкнуться с принятыми здесь нравами, пусть и не перенять, но приспособиться к ним. Понимаю, что мое добродушие может доставить немало проблем, ломать свою природу будет трудно. Но иного выбора не вижу, мне придется тоже стать жестким, в определенной мере, но не ожесточиться, уважения к себе терять нельзя.

Прислушался к себе, попытался найти какие-нибудь отголоски мыслей и эмоций прежнего хозяина этого тела, но напрасно, только собственные ощущения. Не беда, положусь полностью на себя, думаю, найду выход из создавшейся ситуации своими силами, без чьих-либо подсказок, только вначале надо собрать максимум информации от окружающих, но не подставляя себя. Раздумываю, как же объяснить другим незнание самых простых вещей, как и перемены в моем поведении. Можно сослаться на потерю памяти, но инстинкты и подсознательные действия ведь ею не оправдаешь, а они будут отличаться, уверен в этом. Походка или манера держать себя, привычки, язык, да и многое другое , что сразу выдадут меня, совершенно чужого для всех. Так и не нашел подходящего решения, махнул рукой, пусть будет так, как получится, а там посмотрим, что можно предпринять.

Родительский дом я нашел сразу, он на том же месте, что и прежний. Добротный пятистенок, выстроенный еще дедом, с крепким срубом, высокими стенами, фундаментом и чердаком. Перед дощатыми воротами два дерева - дуб и карагач, которые я облазил с детства, едва научившись ходить. Калитка рядом с воротами закрыта, я привычно просовываю руку сбоку через штакетник, убираю щеколду и вхожу во двор. Ко мне бросается крупная собака, прижимается к ноге. Я не успеваю напугаться, руки сами обнимают и гладят ее, хотя не узнаю, у нас прежде такой не было. После поднимаюсь на крыльцо, открываю дверь, она не заперта. Уже в сенях слышу голос матери, захожу в комнату и вижу родителей, отец за столом, мама у плиты с половником, наливает суп в чашку.

Едва завидев меня, мама тут же указывает:

- Сережа, мой руки, садись кушать.

Мать у меня боевая, любит командовать. Даже отец, крупный, на голову выше мамы, ростом я в него, основательный мужик в самом расцвете сил, зачастую уступает, стараясь ей не перечить. Но если уж закусит удила, то между ними разгорается нешуточная перепалка, доходящая иногда до драки. Чаще по инициативе мамы, может сгоряча огреть скалкой или чем ни попадя под руку. Сейчас она опять заведенная, выговаривает папе, он, оказывается, пропил сегодня зарплату, принес домой едва ли половину. Приглядываюсь к отцу - точно, пьяный, даже сидя покачивается. Вид у него жалкий, кажется, даже ростом стал намного меньше, весь скрутился. Я не узнаю обычно уверенного в себе и серьезного в прежней жизни родителя, он здесь совершенно иной, лицо как у завзятого алкоголика - опухшее, красное, синюшный нос, глубокие морщины на лбу и под глазами, старящие его.

Отец сидит молча, опустив голову. Видно, чувствует вину и жалеет о своей слабости, но не может ее перебороть. Мама наконец замолкает, садится с нами кушать. После вспоминает обо мне и принимается отчитывать уже меня.

- Сережа, я тебе русским языком велела сидеть вечером дома! Опять умотал к дружкам своим колобродить? Мне сегодня участковый сказал, если не перестанешь водиться с ними и хулиганить, то посадит тебя в кутузку на трое суток, чтоб неповадно было! Вот зачем вчера ошмонали пьяного Кирея и куда дели его деньги? А если так с твоим отцом поступят, алкашом несчастным? О, Господи, за что мне такое наказание, муж алкаш, сын бандит, тюрьма по нему уже плачет! Школу кое-как закончил, на одни тройки, работать не хочешь, что же с тобой будет?!

Да, интересные тут дела, не только с отцом иначе, но и я сам, вернее, мой предшественник, тоже не лучше, та еще оторва! Надо срочно менять картину, да и есть оправдание изменению своего поведения, можно сказать, взялся за ум. Смотрю матери в глаза и заявляю:

- Мама, обещаю, теперь все будет по другому. Завтра же пойду с папой на его работу, попрошу принять меня, заодно присмотрю за ним. И буду учиться, подготовлюсь на вечернее!

За столом настала полная тишина, мама уставилась на меня не верящими глазами, отец тоже, подняв свою забубенную голову. Через минуту мама пришла в себя, с недоверием переспросила:

- Пойдешь работать? Будешь учиться?

После моего подтверждения, все еще сомневаясь, перекрестилась со словами:

- Господи, благодарю тебя! Услышал ты мои молитвы, наставил на путь истинный мою кровиночку!

Прежде я не замечал у матери такой набожности, наверное, домашние неурядицы повлияли. После она обратилась ко мне:

- Сереженька, только прошу, не поменяй свое слово, даже если дружки пристанут к тебе. И не водись с ними больше, до добра они тебя не доведут!

Успокаиваю мать:

- Да, мама, я знаю. И не бойся, слово мое твердое, что сказал, то и будет.

На такой ноте закончился столь важный для меня разговор, изменивший многое в нашей семье.

Спал я в той же комнате, что и раньше, только один, без старшего брата, Коли, он сейчас в армии, осенью должен вернуться. Было такое чувство, что я вернулся домой после долгого отъезда, пусть мама и папа не совсем такие, как мне помнится, я люблю их, как и они меня. Обещаю себе, не только матери, я сделаю все возможное, но помогу родителям справиться с выпавшими бедами. С этой мыслью заснул, а утром встал, не разлеживаясь в постели лишнюю минуту, как только мама разбудила меня:

- Вставай, Сереженька, тебе с папой на работу!

Быстро собрался, сходил во двор, а затем позавтракал с отцом, он больше пил рассол, снимая похмелье после вчерашнего загула. Насколько мне стало ясно, такое состояние у него хроническое, каждый вечер после работы принимает горячительное с собутыльниками. Хорошо еще, что не дошел до запоев и прогулов, иначе выгнали бы с работы, а так пока еще держат. Мастер он неплохой, столяр пятого разряда в ДОКе, дерево-обрабатывающем комбинате. После завтрака мама собрала нам тормозок с обедом, отдала мне в пакете мои документы - паспорт, приписное, школьный аттестат. Взял еще с собой рабочую одежду, после пошли на остановку автобуса, ехать нам через полгорода.

В ДОКе мы с отцом сразу зашли в отдел кадров, он обратился к сидящей у перегородки женщине средних лет просительным тоном:

- Людочка, вот привел к нам своего младшего. Оформь его, будь добра, в наш цех, будет у меня учеником. Он закончил школу только что, восемнадцати еще нет.

Кадровичка внимательно посмотрела на меня а потом ответила отцу:

- Ладно, Витя, оформлю, может, ради сына возьмешься за ум, перестанешь пить. Мне Катю жаль, сколько ей мук доставил, ирод ты бессовестный! Только смотри, не порти сына, а то и его приучишь к зелью проклятому!

- Да что ты говоришь, Людочка, разве я пожелаю сыну такую беду? Сам мучаюсь, но ему ни в жисть, грамма не дам! - отец со всего маха стукнул себя в грудь, от испытываемых чувств он даже побледнел.

- Это ты пока трезвый, так говоришь, а как шары зальешь, весь ум в стакан уходит! Ладно, оставляй сына, буду оформлять его.

Отец суетливо рассыпался в благодарности, потом сказал мне, выходя из кабинета:

- Оформишься, сразу иди ко мне.

Я пробыл в кадрах с полчаса, потом носился по кабинетам и к начальнику сборочного цеха, прошел инструктаж, уже к десяти часам приступил к работе у отца. Он собирал из заготовок окна и двери, проемы для крупнопанельных домов, подгонял, выравнивал, а потом сдавал на отделку в соседний участок. Работа шла полным ходом, по цеху шел гул от станков, кранов, погрузочной техники, криков рабочих. Прежде мне не приходилось иметь дело с промышленной деревообработкой, да и с производством также, можно сказать обо мне, кабинетный работник. Но я настроился научиться делу и помочь родителям, так что с полным усердием приступил к своей первой службе в новом мире. Сначала на подхвате у отца, носил ему заготовки, отвозил на тележке готовые блоки, а к концу дня сам выполнял самые простые сборочные операции. Отец даже похвалил, у меня для начинающего столяра получилось неплохо.

Как несовершеннолетний я мог завершить работу на час раньше, но, несмотря на усталость - вымотался за этот день, остался до общего окончания смены. Вместе с отцом убрались на участке, после приняли душ, переоделись в чистое и вышли за ворота комбината. Здесь нас, вернее, отца ждали двое, судя по их испитым лицам, его собутыльники. Один из них покрупнее, выше нас с отцом, второй поменьше, сухой, жилистый, с наколками на руках. Отец поздоровался с ними за руку, назвал им меня, а потом сказал, что сегодня не может остаться, надо идти домой с сыном. У алкашей и без того красные лица еще больше побагровели, тот, что повыше, заговорил, запинаясь от возмущения:

- Он, что, сос-сунок, с-сам не мож-жет дойти? Ты ему еще ти-и-тьку дай! Все, Ви-и-тька, хватит дур-рью маяться, по-о-шли к Ваньке на ха-ату, у него сейчас баб-бы нету, ум-мо-тала. Возьмем у Маньки бра-а-жки, а то тру-у-бы горят!

Второй подхватил за ним:

- Витек, ты че, в самом деле, корешей не уважаешь? Баб и салаг слушаешь? Ты мужик и мы мужики, на остальных нам наср...ть! Не выеб...ся, примем маненько, сразу будет нормалек!

Отец как-то растерянно обернулся к мне, видно, что принятый за день настрой потихоньку покидает его, он уже почти готов пойти с собутыльниками. Решил вмешаться в "содержательный" разговор старших, попробовать отпугнуть алкашей. Спокойным тоном выговариваю отцу:

- Хочешь, папа, иди с ними, если мы ничто для тебя не значим. Но знай, я сейчас пойду к своим дружкам, с ними приду на вашу хату, порежем на кусочки этих бухариков, а после подожжем, никто ничего не докажет, от вас только косточки останутся. А если поймают и пойду в тюрягу, то все равно, когда выйду - буду давить вас, алкашей, как гниду, за погубленную жизнь мамы. А теперь, папа, решай, с кем ты.

Первый алкаш вскинулся:

- Ты что сказал, салага, пугать нас надумал? Да я тебя сейчас, своими руками задушу!

У него от злости даже заикание пропало, полез руками к моему горлу. Одной рукой отвел их в сторону, другой рукой ребром ладони со всей силой ударил по шее, в область яремной вены, затем стопой по колену. Алкаш упал, задергался, а затем затих, потерял сознание. Этот прием мне показал Серега Обыскалов, до института служил в десанте. Меня он привлек тем, что обходился без риска случайного убийства жертвы, как другие, только выводил на время из строя. Отец и второй собутыльник застыли, выпученными глазами смотря на меня, а потом на лежащего подельника. Видя не подающее признаков жизни тело своего кореша, алкаш наклонился к нему, потрогал, а потом завопил:

- Сука, ты Петьку замочил! - и бросился с кулаками на меня.

Его остановил отец, обхватив за плечи:

- Да жив Петька, вон, смотри, шевелится!

Тот вновь посмотрел на своего начинающего барахтаться собрата, стал помогать ему стать. После, когда пострадавший более-менее пришел в себя, посмотрел с ненавистью на меня и проговорил:

- Гаденыш, не жить тебе больше.

Как и раньше, спокойным тоном отвечаю:

- Если не отстанете от отца, зарежу обоих!

Петька сиплым после удушья голосом проговорил:

- Ванька, хрен с ним, ты видишь, он псих, убьет ни за понюх. Пошли отсюда.

Так они вдвоем, поддерживая друг друга, ушли, не оглядываясь на нас. Отец долго смотрел за ними, пока не скрылись за углом, а потом спросил меня:

- Ты что, Сережка, и в самом деле убил бы их?

Уже без прежнего напряжения отвечаю:

- Не знаю, папа. Но если нужда заставит, то все возможно, за вас с мамой никакую мразь не пожалею.

Отец только покачал головой, так молча добрались до дома. Матери не было, не вернулась еще со своей кондитерской фабрики. Через час отец отошел, стал говорить со мной на нейтральные темы, но в его голосе все еще проскальзывали настороженные нотки, чувствуется, я его тоже напугал немало. Маме мы по молчаливому согласию не стали рассказывать о стычке с алкашами, только о моей новой работе. Отец похвалил ей меня, руки на месте и растут как надо. Маму еще обрадовало, что отец пришел трезвый, я заметил в ее смотрящих на меня повеселевших глазах признательность, она весь вечер ходила, даже летела как на крыльях, смеялась, и у всех нас осталось чувство праздника в нашей семье, тоже улыбались, разделяли радость мамы.