Надумали усыновить Варяжко и принять в род куницы из племени словен. В давние времена прием в род через усыновление новых людей применялся часто ради выживания — чем крупнее он, тем сильнее. На протяжении последнего века ситуация постепенно менялась, родственные связи слабели, уступали клановым и территориальным интересам, как, например, в Новгороде. Здесь образовалась общность людей больше клановая — купцов, ремесленников, чем племенная. Но прежние традиции все же сохранились, так что Велимудр решил прибегнуть к давней процедуре усыновления, довольно редкой сейчас. В последние годы он избирался старейшиной своего рода, так что его слово среди сородичей значило многое. Но формально все же принимало вече, так что, оговорив между собой будущие планы, посадник с тысяцким предстали пред созванным на следующий день сходом родовой общины.

Вече проходило на родовом капище в окружении богов. Велимудр объяснил мужам причину схода, а потом представил соискателя на родство, не жалея хвалебных слов о его достоинствах и заслугах. Правда, о них люди знали и без того, слишком приметная для новгородцев личность — молодой тысяцкий. После выступил Варяжко, как подобает новообращенному — воздал славу роду и его людям, пообещал блюсти родовые традиции и правила, а после отвечал на расспросы будущих сородичей. Едва ли не первым задали вопрос о его прежнем роде-племени, сказал то, что знал сам, не выдумывая какие-либо подробности:

— Отец мой из варягов, служил в дружине Святослава, погиб в бою с хазарами под Хорицей вместе с князем. Мать из полян, умерла вскоре после отца при родах. С малых лет рос в дружине, а там не различают роду-племени, так что буду отныне словеном рода куницы, если примите меня.

Спрашивали еще о семье, детях, о вере отцов — не предал ли своих богов ради христианского лже-бога, о помощи нуждающимся родичам, почитании старших и заботе о младших. Отвечал кратко, без лишнего празднословия, но, по-видимому, потравил вопрошающим — новых вопросов не последовало. Когда же перешли к голосованию — никто не крикнул против. После перешли к обряду усыновления, в круг вышла пожилая супружеская чета — их Велимудр уговорил стать приемными родителями. Старая женщина подала Варяжко женскую рубашку с небольшим пятном крови — она символизировала его рождение. 'Новорожденный' с поклоном принял ее, в свою очередь одарил родителей мехами, в завершение церемонии преподнес требы богам — Роду и Макоши в благословении своей судьбы.

Вхождение в род обошлось накладно, как по деньгам — отдал в общинный фонд десяток гривнов, так и с разными новыми обязанностями и хлопотами — от участия в собраниях и всяких обрядах до опеки над сиротами и семьями, потерявшими кормильца. Но без поддержки рода нельзя было рассчитывать на серьезное влияние в городе, то, что до сих пор он неплохо продвигался по службе — объяснялось личной симпатией руководства города, прежде всего главы совета Росслава. С его уходом Варяжко терял основную опору, положение в ранге одного из самых важных мужей становилось весьма шатким — в любой момент могли заменить на посту тысяцкого. Тем более, что оборону Новгородских земель он наладил, с основными ворогами разобрался, так что особой нужды именно в нем не имелось.

Почти месяц связка Велимудр-Варяжко вела активную пиар-компанию, если выражаться понятием из далекого будущего. Обрабатывали племенную знать, глав влиятельных кланов, работали над созданием имиджа заботливых отцов города у простого люда. Немалую помощь им оказал Росслав — он уже не скрывал своего намерения уйти из власти и недвусмысленно давал всем понять, кого он видит своим преемником. Конкуренцию им составили другие влиятельные мужи, особенно на место посадника, охотников на пост главы совета находилось гораздо меньше — далеко не каждый решался идти против мнения уходящего, но все еще значимого в народе Росслава. В предвыборной компании конкуренты не чурались нечестных приемов — оговоров, надуманных обвинений, компромата. Тут и вылезла порочная связь Варяжко с Радмилой — недруги сумели перетянуть на свою сторону Мировида, тот во всеуслышание обвинил молодого соперника в совращении своей жены.

Варяжко отвечал на выпады противников компроматом на них, подключил к поиску нужной информации помощников, проработал с ними меры противодействия как в боевой операции. Да и счел оправданным привлечь своих воинов — они стали в народе главными агитаторами за своего командующего. Планомерная и массовая работа среди будущих избирателей и влиятельных лиц города постепенно меняла отношение людей к молодому мужу, от начального недоумения и пренебрежения — вроде молод-зелен еще, до более уважительного — смотри, как за него стоит народ! Самой болезненной для Варяжко стала ситуация с Радмилой. Понимал, что связь с ней может поломать его планы, дает недругам отличный повод обвинить в нарушении одной из самых важных заповедей — святости семейных уз. И не оправдание, что подобный грех нередкий в семьях — не подобает столь важному мужу преступать законы людские!

О том же повел речь его прямой начальник, вызвав средь бела дня к себе в управу. Едва переступил порог, как тот стал отчитывать возмущенно:

— Что ты творишь, Варяжко, как ты мог допустить такого! Вроде зрелый муж, должен понимать, а ума лишился!

Чуть поостыв, объяснил свой гнев:

— На тебя пожаловался Мировид из купцов уважаемых, уличает в блуде с его женой. Нам сейчас только этого не хватало, недругам на радость! За тебя хлопочут знатные люди, дело складывается к нужному, а ты тут пускаешь все старания насмарку! Вот что, Варяжко, завтра сюда придет купец, надо сладить с ним по доброму — отдашь виру за непотребство и дашь зарок не допускать того более. Все понятно? Иди уж и подумай — головой, а не другим местом, как исправить дело и не упустить выгоду.

Отказаться от Радмилы и мысли не допускал — знал, что не удержится, рано или поздно все равно сойдется с ней. Продумывал разные варианты выхода из трудного положения, но потом все же пришел к решению согласиться с прямым указом Велимудра. Только пообещал себе при первой же возможности вернуть зазнобу, но притом не нарушая напрямую данный зарок. С таким помыслом пришел на следующий день в управу, там застал купца, сидевшего в приемной палате посадника в ожидания суда. Пожелал тому здравия, но разговоры вести не стал, так и сидели оба молча, пока их не вызвали к Велимудру. Суд не затянулся, Варяжко признал вину и дал слово не блудить более с женой ябедника, а посадник приговорил выплатить виру в одну гривну. Тут же, из рук в руки, передал названную сумму, после стороны заявили о примирении.

В сухий (марте) 985 года глава города и всей Новгородской земли Росслав на созванном им вече объявил об уходе на покой и напутствовал в прощальной речи:

— Уж десять лет вы доверяли мне править на благо нашего славного города. Многое довелось пережить, но мы выстояли, стали намного сильнее. Теперь с нами обширные земли с их людом, нам за них отвечать. Уверен, что народ новгородский справится с принятым почином, а Новгородская земля прирастет богатством и мощью во крат, никакие вороги не помешают в том. Дозвольте мне, мужи уважаемые, поручиться за того, в ком я уверен и кто сможет достойно вести народ — Велимудра. Немало лет он вел дела города посадником, теперь настало время ему сменить меня — лучшего и пожелать не могу.

Попросившие слова новгородцы высказали должное уважение Росславу, а после стали предлагать самых уважаемых мужей на его место. Всего притязавших на самый важный пост оказалось трое вместе с Велимудром, но уже при первом голосовании всем стало понятно преимущество посадника — его сторонники явно перекричали других кандидатов. Ведший вече старейшина объявил об избрании главы совета и передал тому бразды ведения городского схода. В первом на новом посту слове Велимудр высказал благодарность новгородским мужам за оказанную ему честь, заверил в своих стараниях на благо Новгородской земли, а после перешел к самому сложному и непредсказуемому на этом вече делу— выбору нового посадника:

— Коль избрали меня главой совета, то предстоит нам решать — кто будет посадником. Мне с ним работать, посему дозвольте сказать, мужи новгородские, кого же вижу на сем важном месте. Муж вам известный, о заслугах его нет надобности пересказывать — то Варяжко, славный наш тысяцкий! Хоть и молод еще годами, но делами своими доказал важность городу. Мне довелось с ним многое испытать, так что могу поручиться за него, как за себя.

Едва новый глава завершил речь, попросил слово кривичский старейшина Стоян — вечный оппонент Велимудра. Не раз эти солидные мужи спорили между собой на советах до белого каления, иногда доходило до брани — уж насколько бывший посадник отличался терпением, но и он не выдерживал, вступал в перепалку с разошедшимся старейшиной. И именно Стоян выдвигался на пост главы, а сейчас, по-видимому, решил отыграться за поражение, выступив против ставленника извечного соперника:

— Может быть, тысяцкий и угоден тебе, Велимудр, как верный пес, но того ли мы ждем от посадника? Он должен служить городу, а не кому-либо, даже столь важному мужу, как ты. И как мы можем довериться этому пришлому челу — без роду-племени, не пришей собаке хвост — сейчас он здесь, а завтра его нет! А забыл, как твой Варяжко в угоду княжескому посаднику пытал людей новгородских, посмевших поднять смуту против князя! Не согласен с призванием этого ухаря-молодца в посадники, ему и тысяцким слишком много чести. Есть другие мужи, более достойные, кровь от крови нашего племени, в верности которых сомнения нет.

Вступился за Варяжко старейшина словен Доброслав:

— Что ты прицепился к парню, Стоян — все тебе не ладно в нем! Добрый муж — не чета многим, пользы от него не счесть. А то, что Варяжко без роду-племени — то напраслина, он из нашего племени, рода куницы. В том заверяю народ новгородский — свой он и верность делом доказал. В службе же князю не вижу зазорного и не пытал людей, а оберегал от напрасной крови, что пролилась бы, подними те бунт. И кого же ты видишь более достойным, чем же он сослужили Новгороду? Уж не про Мировея ли толкуешь, своего зятя? А где он был, когда вороги шли на город? Здоровый, как вол, а на лавке отлеживался да по кабакам шастал, пока мужи другие шли оборонять город! Или Рогнеда, кума, метишь в посадника? Так от него ничего путного мы не видели — поставили старостой улицы и то не справился, а что уж о городе говорить!

Пошла перепалка между старейшинами, в нее ввязались другие мужи, вспоминая прежние обиды и жалобы, пока не вмешался Велимудр и не потребовал прекратить склоки. Брали еще слово главы кланов и гнезд, предлагали своих людей, всего же к концу дебатов набралось почти десяток кандидатов. Когда же перешли к голосованию, от поднявшегося шума уши закладывало — люди старались превзойти криком за своего человека. Понадобилось трижды проводить голосование отбором наиболее громких претендентов, пока не остались двое — Варяжко и Гостемил, один из самых богатых купцов Новгорода, за них кричали примерно равно. Окончательный выбор принял Велимудр — своей волей признал победителем именно Варяжко, а на возгласы несогласных ответил:

— Вы что, будете день-деньской кричать, пока глотку не надорвете? Ясно же всем, что Варяжко не уступает, так что считаю — народ не против и быть посему.

Люди устали от столь бурного вече, не захотели вновь затевать голосование — причем с очевидным тем же результатом, дружным возгласом угомонили недовольных: — Хватит бузить, согласны с Велимудром!

Уже гораздо спокойнее решили с тысяцким, хватило одного голосования — избрали Любима, за него высказался глава совета как наиболее достойного из воинских командиров. Та кропотливая и хорошо спланированная работа, которую провели Велимудр с Варяжко и их люди, принесла щедрые плоды — все ключевые посты остались за ними, несмотря на противоборство влиятельных мужей из племенной знати и части кланов. Предчувствовали еще немало от них заморочек и хлопот, но победа в самом важном деле отодвинула в сторону будущие заботы. Сейчас же их сердца переполняли радость и гордость — за себя и своих соратников, сумевших справиться с трудной задачей.

С первого дня, как принял дела от прежнего посадника, Варяжко досконально разбирался с городским хозяйством, вникал в каждую мелочь — от структуры управы и обязанностей служивых мужей до последней бумажки и грамоты. Пересчитывал доходы от сборов в казну и суммы расходов, слушал отчеты подчиненных людей. Объезжал городские районы и кварталы, разговаривал со старшинами и жителями. Когда же проанализировал полученную информацию, принялся составлять план переустройства всех городских служб. В черновую продумал его проект, потом обсудил с помощниками — их он взял с собой из прежнего штаба. И уже через две недели после вступления в должность представил совету господ — так теперь назывался высший орган власти Новгорода, развернутую, с подробным раскладом затрат и выгод, программу будущих дел.

Господа — самые важные люди города, слушали нового посадника внимательно. Кто-то с заметным интересом, пытаясь, по-видимому, разобраться в сказанном, сделать для себя какие-то выводы. У других Варяжко видел на лице изрядную долю скепсиса, недоверия, третьи — а их оказалось большинство, явно оказались не готовы к серьезным переменам, смотрели на него с каким-то замешательством, недоумением. Именно для них разъяснял буквально на пальцах — на конкретных, понятных каждому, примерах. После доклада, длившегося добрый час, посыпались вопросы, в основном по новой системе обложения податью — не подворной, как принято было до сих пор, а подушной, при том с особой ставкой для каждого сословия. Кто и как будет назначать размер подати, проводить перепись душ, собирать недоимки и еще много других.

Варяжко вновь пришлось повторять уже сказанное ранее, разве что с новыми объяснениями, пока каждому из слушавших мужей стала понятна его задумка. Выгоду они почуяли сразу — так можно собрать гораздо больше, чем прежде. Для них не составляли тайны уловки отцов семейств, не отделявших взрослых детей после женитьбы — так и жили в одном дворе большой семьей, уплачивая одну подать на всех. Больше споров вызвали перемены в городской управе с разделением служб по ведомству — торговому, ремесленному, фискальному, хозяйственному, где каждый из служивых мужей отвечал за порученное ему дело. Не обошлось без препирательств с наведением порядка в городе — от поддержания чистоты до планировки города по пожарными и санитарным нормам, с переносом части домов из плотно застроенных кварталов на свободное место.

Вызвали большой интерес новые проекты — строительство наплавного моста через Волхов, торговых и складских строений для приезжих купцов, гостевого двора. Каждый из них сулил неплохие доходы в будущем, но представлялись накладным, так что ломали головы, чем же заняться в первую очередь. В целом предложения Варяжко совет посчитал весомыми, только с окончательным решением отставил на неделю — мужам нужно время спокойно, не спеша, обдумать, там дальше видно будет. Удивительно, но даже завзятые злопыхатели-оппоненты не стали с ходу идти против, похоже, им тоже надо осмыслить услышанное. Подытожил совет Велимудр:

— Светлая у тебя голова, Варяжко, за столь малое время такое придумал — голову сломаешь, пока разберешься! Ты уж нас не торопи — мы не такие быстрые, но уже сейчас могу сказать — дело нужное затеял, теперь надо продумать его как следует,

На повторном совете шуму и споров случилось предостаточно — прошлись придирчиво по каждой, казалось бы мелкой и незначительной, детали проектов, выискивали какие-то огрехи и просчеты. Что-то из замечаний действительно имело резон, а чаще впустую, из-за зловредности части мужей. Им удалось посеять сомнения среди других господ, почти половину предложенных дел оставили на неопределенное будущее — с тем же наплавным мостом и переносом домов из опасных зон. Но самые важные — среди них подушную подать и реформу управы, удалось отстоять, совет дал добро молодому посаднику на их реализацию и нужные для того средства.

Первым делом Варяжко взялся за перетряску штатного состава управы — убрал тех мужей, от которых не видел пользы. Выдержал давление господ, хлопотавших за своих родичей, разругался с кем-то из них, но не пошел на поводу. Даже с Любомиром пришлось объясняться, когда он также поступил с людьми из своего рода. В качестве компромисса с ним пришлось взять других родичей — тех, кто потолковее, взамен уволенных. Взял на службу кого-то из бывших воинов, даже увечных, на кого мог положиться, других мужей, с кем ему приходилось вестись, чьи деловые качества считал подходящими для предстоящей работы. Распределил старых и новых сотрудников по созданным отделам, назначил в них старших, объяснил каждому его обязанности и полномочия.

После формирования всех служб управы приступил к реализации принятых советом задач, начал с проведения переписи всего новгородского населения. Уполномоченные им мужи управы за десять дней обошли все новгородские дворы, записали проживающих там жильцов, включая и детей, их сословную принадлежность. Сложностей им выпало предостаточно — никогда прежде подобного не проводили, так что неизвестная затея властей вызвала у людей недоумение и опасение — чем она им обернется, не худом ли? Кто-то воспротивился и не запускал переписчиков во двор — пришлось прибегнуть к помощи городской стражи, другие пытались скрыть кого-то из домочадцев. Не редко никого из взрослых мужей дома не заставали, а бабы отказывались отвечать без хозяина.

Так что не раз приходилось повторно обходить проблемные дворы, но все же худо-бедно справились, подсчитали хотя бы приблизительно новгородское население. И уж из этой информации, вывели сумму подати на каждую семью и общий сбор по городу — по нему выходило едва ли вдвое более, чем с прежней податью. Но, как в присказке, гладко было лишь на бумаге, когда же огласили людям о новом исчислении подати, а квартальные старшины дали расклад каждой семье о причитающейся с нее суммы, поднялась буза на весь город. Недовольные возросшим налогом новгородцы вышли на улицы и торговую площадь, потребовали ответа от власти за грабительские поборы и их отмену. Недовольством народа воспользовались недруги нынешнего руководства, науськивали толпу против посадника и его людей.

В тот же день, пока ситуация в городе еще не вышла из-под контроля, Варяжко и его команда созвали вече, Многотысячная толпа бурлила на площади, одни возмущались нововведением, другие, наоборот, заступались, споры доходили до ругани и даже стычки. Когда же на степень взошел Варяжко, шум поднялся еще больше, самые крикливые вопили: — Долой посадника! Не будет по твоему, последнюю рубаху отнимаешь!

Варяжко стоял над толпой и ждал, пока крикуны уймутся. Когда шум немного стих, заговорил громко, на всю площадь:

— Собрал вас, люди новгородские из-за новой подати. Хочу, чтобы подать была справедливой, за каждого мужа. Разве справедливо, когда Ждан — показал рукой на стоящего перед трибуной мужа в испачканном мукой переднике, — платит подать в двадцать кун, а у него во дворе пять душ, среди них он один кормилец, остальные бабского племени, а его сосед Невзор, у которого пятнадцать душ, семеро из них мужского рода, платит столько же? Или купец Рознег, у которого хоромы немалые и лавка богатая — разве он не должен платить больше, чем кузнец или сапожник? А вот кто-то из вас так не считает, смуту наводит, хочет оставить все по старому. Вот скажите теперь, люди добрые, как платить — как прежде, по неправде, или по новому, по числу кормильцев?

Выдержал паузу, пока примолкшие люди раздумывали над его словами, потом продолжил:

— А те подати, что соберем сверх прошлого, пустим на ваши же нужды. В управе мы открыли службу благоустройства, она займется наведением чистоты и порядка. Наймет уборщиков мести улицы, возчиков для вывоза мусора. Будем еще возить воду к вам во дворы, поставим каланчу и дозорных следить за пожарами. Так же поможем семьям, у кого дети малые — на каждого из них до семи лет бесплатно каждый месяц выдадим осьмину хлеба, раз в год одежду и обувь. Так что последнюю рубаху мы у кого не отнимаем, но зато будет по справедливости. Теперь думайте, мужи новгородские, стоит ли идти на поводу у горлопанов и бузотеров или дать им острастки?

Были еще крики и споры, но уже без того накала, как вначале. Люди отвели душу, а потом угомонились — вече не поддержало смутьянов, приняло сторону посадника. А для Варяжко и его людей происшедшие события стали уроком — надо лучше продумывать свои шаги и не доводить до взрывного конфликта. Хотя на этот раз и закончилось благополучно, но все же искушать судьбу не следует. Дальше уже более спокойно занялись другими заботами, управа постепенно втянулась в новый ритм работы, без особых сбоев и проволочек. Да и у самого Варяжко стало свободнее со временем, не оставался с утра до позднего вечера на службе, как происходило до сих пор со дня избрания посадником.

Варяжко заматерел — иной раз, глядя в посеребряное зеркало, не узнавал себя. Ушла юношеская легкость, стал дороднее, солиднее. Да и выглядел старше — на все тридцать, а ведь ему нет и четверти века! Особенно старила окладистая борода, иногда приходила мысль сбрить ее, но передумывал — положение обязывает! Окружающие люди принимали его с уважением как к зрелому мужу, без еще недавнего снисхождения к юному возрасту. Домочадцы тоже менялись — жены налились женской статью, даже Румяна заметно пополнела. А дети росли на глазах — Лане, старшей дочери, исполнилось семь лет, а вытянулась почти вровень с Румяной. Да и Нежана с Деяном стали самостоятельнее, носятся как угорелые за старшей сестрой. В колыбельке растет еще одна дочь, Видана, ей уже скоро годик — Милава исправно, каждые два года, рожала следующее дитя.

Вместе с покоем вернулось и прежнее вожделение к Радмиле. В горячке нахлынувших дел оно не то что забылось, а как-то усмирилось, не довлело так властно, до умопомрачения. Сейчас вновь задумался над тем, как ее вернуть, но не давая повод обвинению в блуде и измене своему слову. После немалых раздумий пришел к мысли выкупить любовницу у мужа — подобная сделка иногда совершалась по нужде. Но брать Радмилу в жены не хотел — кроме плотской тяги, других чувств к ней не испытывал, собирался взять наложницей и поселить в купленном для нее доме. С таким намерением отправился к купцу Мировиду, застал его за столом ужинающим вместе с двумя женами и чадами. Принял приглашение к столу, после застолья перешел с ним в гостиную.

Разговор не заладился сразу, на прямое, без экивоков, предложение Варяжко продать ему жену, купец возмущенно отказал:

— Ни в жисть! Она не скотина, а я не нищета какая, сам могу купить кого хочу! Хотя ты теперь важный муж, но и на тебя найду управу, так что уходи подобру-поздорову.

Ответил Варяжко самым благожелательным тоном, только его потемневшие от злости глаза не сулили ничего подобного:

— Ты не спеши, Мировид, с ответом. Я к тебе добром, зла не желаю, но судьба может обернуться по разному — может торговля порушиться или товар сгорит, тать на пути подстережет и жизни лишит. Да мало ли что случается, от всего не убережешься. А так добрые люди помогут и все обойдется.

После почти не завуалированной угрозы влиятельного соперника, померявшись с ним взглядом, купец поддался:

— И что хочет добрый человек, за какую мзду?

— Две гривны, как за доброго коня!

— Всего две гривны? Да за холопа больше нужно отдать! Пять! Такая горячая баба меньше не стоит!

— Три! Поистрепалась за годы, товар не в лучшем виде.

— Четыре! Баба в самом соку, а ты поистрепалась!

— Даю три с половиной, больше ни гроша!

— Ладно, согласен. Цени мою доброту — от себя отрываю!

Вот так, после недолгого торга, Варяжко честно обзавелся наложницей для телесных утех. Купил для нее небольшой, но справный дом у реки, там и зажил, пока не утешил страсть после долгого перерыва. Сама Радмила к перемене хозяина ее тела отнеслась довольно смиренно, отрабатывала усердно к обоюдной радости. После чередовал — одну ночь в своих хоромах, другую у наложницы, отдавая дань сердцу — с Румяной, и плоти — с Радмилой. И странно, душа не разрывалась между ними, даже находила гармонию в таком разнообразии. А те довольствовались подобным раскладом, по крайней мере открыто не высказывались против. Люди же вокруг судачили о личной жизни посадника, впрочем не осуждая его — подумаешь, эка невидаль, зато все довольны!