Ладьи с княжеским войском шли к берегу — часть горящие, а остальные поддержать их при высадке огнем своих лучников. Им навстречу летели множество стрел — уже не зажигательных, а с тонким острием, пробивающим кольчугу. Вели стрельбу лучники ополчения под прикрытием щитов, которые удерживали стоящие рядом вои, к ним присоединились стрелки на валу. Под почти сплошным смертоносным ливнем корабли один за другим приставали к обрывистому правому берегу. Неся немалые потери, войско спешно высадилось с них, прикрываясь щитами, а потом поднялось на кручу. Каждый шаг давался новыми жертвами, пока занявшие верх воины не отогнали противника подальше от места причаливания.

Огонь с холмов и Городища не дал возможности княжескому войску спокойно собраться для атаки — наспех, сразу после высадки, его воины пошли вперед. Большая часть стала подниматься на склоны, пытаясь опрокинуть оборону на валу, центр же с дружиной наступал там, где и предполагал Варяжко — между холмами. Первые ряды закрылись ростовыми щитами, так и шли плотным строем, шаг за шагом. Бойцы новгородской дружины открыли огонь из луков, но больше попадали в щиты, только изредка в открывшиеся ненароком ноги и руки наступавших. И тут большую подмогу им оказали ямы-ловушки — строй княжеской дружины разрушился из-за них, попавшие в них воины не могли защитить идущих позади. Те же не успевали обойти одну яму и снова сомкнуть линию, как сами попадали в следующую.

Потеряв четверть воинов, вражеская дружина подступила к вагенбургу и встала, не зная, как преодолеть такую преграду. Сменившие луки на копья новгородцы не давали противнику возможности приблизиться и перескочить через нее, а обойти по склону не позволили выкопанный ров и вал за ним. Решающую роль в таком противостоянии сыграла сотня, засевшая в засаде — бойцы выскочили из-под земли в своих странных нарядах и ударили в спину обескураженного врага. Поднявшаяся сутолока, даже паника в задних рядах заставила обернуться передние и тут по команде Варяжко его бойцы пошли в атаку. В нескольких местах откинули борт, вои перескочили его и сходу вклинились в растерявшийся строй неприятеля.

Под ударом с двух сторон противник сжался, его воины мешали друг другу, пытаясь дать отпор наседавшим новгородцам. Но все же как-то сумели прийти в себя и выстроиться, заняли круговую оборону. Дальше бой шел в почти равной борьбе, но постепенно превосходство в силах сказалось — ряды княжеской дружины редели быстрее, чем у новгородской. Меньше, чем через час, пал ее последний воин — воины Варяжко перерезали всех. На других участках сражения складывалась подобная картина — пришедшее войско терпело поражение от почти вдвое большего ополчения, нигде не добившись какого-либо серьезного успеха. Только в стане Ярополка с его знаменем еще шел бой — он сам с мечом стоял рядом со своими последними воинами, пока не упал от удара палицы по шлему.

После сражения, предав огню тела своих павших и сбросив в воды Волхова неприятеля, ополчение направилось в Новгород — праздновать великую победу. Вело за собой немалую толпу захваченных в плен воев из княжеского войска — их, в отличие от дружины, не стали вырезать, намеревались получить за них выкуп или продать в холопы. В плен попал сам князь — его везли на отдельной повозке под большой охраной, защищая прежде всего от гнева своих людей. Судьбу Ярополка должны были решать старейшины Новгорода и других городов, пришедших со своим ополчением. В обозе везли трофеи — оружие и снаряжение побежденных, добычу еще составили ладьи — больше полусотни, сохранившихся от огня.

Варяжко шел впереди своей дружины. Велимудр фактически признал его командиром, не вмешивался в дела лучшего отряда новгородского ополчения. Да и бойцы приняли юношу, едва достигшему восемнадцати лет, своим вожаком, сменили первое недоверие на подобающее почитание. Уверились в его ратном искусстве и разумности командования, теперь все — от безусых юнцов до зрелых мужей, шли за ним без тени сомнения. Сам Варяжко задумался над будущим — связывать ли его с воинской службой или перейти к более мирным делам. Сейчас, когда ничто не угрожало Новгороду, надобность в постоянном войске и его службе отпала, так что он мог вернуться к своим проектам, прерванным на время. Но предполагал, даже чувствовал, что скоро многое может измениться и вновь надо готовить оружие.

Выбор для Варяжко решился следующим днем после сражения. Старейшины пригласили его, как и других командиров, в детинец на совет. После здравиц и поздравлений воинству перешли к насущным делам. С добычей определились быстро — все захваченное добро отдали пришедшему на помощь Новгороду ополчению. Больше суждений и споров вызвали судьба князя и устройство отношений городов с Киевом.

Горячие головы взывали уничтожить Ярополка, как и зависимость от княжеской власти, жить же каждому племени как прежде — в полной воле. Другие признавали нужду в объединении — иначе придут чужеземные вороги и поработят порознь, да и между племенами вновь возникнут кровавые распри, а удержать от них некому. Только предложили убрать Ярополка и призвать Владимира — прежний князь вознамерится отомстить своим обидчикам, придет вновь с войной, как наберется сил.

Взял слово и Варяжко. Поддержал сторонников княжеской власти, но предостерег от призвания Владимира. Он оказался единственным, кто высказался за сохранении Ярополку жизни и киевского престола:

— Новгород, как и земли словен, кривичей, чуди, заслуживают своей воли, но не переча общим нуждам Руси. Можем заключить с Киевом договор — платить ему дань, выставлять войско на защиту, но делами здешними править самим. Ярополк обжегся с нами, знает нашу силу, не раз подумает, прежде чем нарушить уговор. А для того, чтобы постоять за себя, можно держать свою дружину из тех денег, что прежде отдавали на княжескую — ту же тысячу гривен. Владимир же, уверен, не смирится с такими вольностями, захочет подмять нас, как и всю Русь. Это нынче, пока у него нет дружины, дает посулы с какими-то льготами и свободами, а когда придет к власти — вряд ли устоит, чтобы не нарушить слово.

Собравшиеся на совете мужи не прервали Варяжко, но и не поддержали. Когда же пришло время принять решение, постановили — Ярополка держать под замком и призвать Владимира на княжение, пусть он сам распорядится с братом. Дружина своя остается, будет кормится с той доли дани, что прежде отдавали за княжью — о том особо оговориться с новым князем, как и с другими вольностями. Варяжко не стал выступать против, понимая, что не сможет помешать воле старейшин, но когда его спросили о службе в дружине, отказался — Владимиру он не помощник. Те особо не настаивали, видя твердость в юном муже, отпустили его с миром, может быть, тая недовольство.

Первую неделю просидел дома безвылазно — отдыхал после трехмесячной службы и вымотавшего за это время напряжения. Отдавался любви с Милавой, играл с растущей на глазах дочерью и Ладой, наводил порядок во дворе. Только потом окунулся с головой в новое дело — изобретение простейших механических часов с маятником. До сих пор время измерялось по солнечным часам, да и они на Руси не были в ходу — определяли на глазок, по положению солнца на небосводе. Но в каких-то случаях требовалось более точное знание времени — в воинском деле, на производстве, торговле или мореплавании, так что производство часов сулило неплохие перспективы.

Общую конструкцию и маятниковый механизм представлял неплохо — в доме родителей висели на стене ходики с кукушкой. Они исправно отбивали каждый час, пока юный исследователь не полез выяснить — куда же прячется кукушка. Поломку так и не устранили — нужной детали на старинную модель у часовых мастеров не оказалось. Но с тех пор хорошо усвоил внутренности механизма — не раз пытался разобраться с ним. Примерно в таком виде и предполагал сделать свои часы — с гирями и маятником, а по возможности — с той же кукушкой, если справится с ней. Теперь старался вспомнить каждую деталь — маятник, анкер, храповик, циферблат со стрелками, их размеры, форму, размещение в корпусе. Рисовал, просчитывал, подправлял, пока не получилось что-то, похожее на прежние часы.

После принялся переделывать под возможности местных мастеров по металлу. О них имел ясное представление — немало намаялся, пока доводил до ума свою первую пилораму. По сравнению с ней часы получились сложнее, да и детали тоньше и аккуратнее, так что пришлось упрощать, многое менять. Отказался с большим сожалением от той же кукушки и механизма боя, да и от минутной стрелки, но намеревался вернуться к ним после отработки первых образцов. К исходу месяца от начала работ проект часов был готов, Варяжко передал чертежи Миромиру — с этим мастером сработался лучше, чем с другими. Правда, как и с первой работой, перестраховался, заказал тому изготовление отдельных деталей — сборку и отладку оставил на себя, в собственной мастерской, которую он обустроил в одном из сараев во дворе.

С опытными образцами провозился до самой весны. Не раз и не два пришлось начинать все заново, в головоломных муках искать пути обхода возникающих на каждом шагу трудностей. Иногда впадал в отчаяние, клял себя, что взялся за недостижимое дело, а потом снова продолжал — упрямство и самоуважение не позволили бросить его на полпути. От начального проекта осталась только принципиальная схема, конечная же конструкция вышла далеко не схожей с той, из памяти. Можно ее было назвать топорной, грубой, но она работала, час за часом! Варяжко долго сидел на лавке в мастерской и смотрел на произведение своего ума и рук, доставшееся с таким трудом. Усталость и радость переполняли душу, то, что чувствовал сейчас, можно было назвать счастьем — ни в одном из прошлых дел такого не испытывал.

Производство и продажу часов оставил за собой — не стал отдавать на сторону секрет своего изобретения. Выкупил в ремесленном квартале у вдовы кузнеца подходящую мастерскую, нанял толковых помощников из учеников и подмастерьев, сам работал с окончательной сборкой и настройкой. Первую партию из пяти часов отдал за полцены знакомым купцам из числа самых уважаемых — тому же Велимудру. От тех пришли другие купцы, а также состоятельные ремесленники — тоже захотели обзавестись диковинкой. К лету у Варяжко набрались заказы как от новгородских покупателей, так и на продажу в другие города, даже с Готланда — заморским купцам также приглянулся товар.

В последующих изделиях Варяжко ввел и минутную стрелку, и кукушку — все-таки добился этих немаловажных новшеств в уже выпускаемую продукцию. Они вначале шли как опции, по дополнительному заказу, а потом уже вошли в основную комплектацию — большинство клиентов захотели часы именно с ними, хотя цена выросла почти на половину. По-видимому, зрелище выскакивающей каждые полчаса из окошечка разукрашенной птички и своим кукованием отсчитывающей время тешило их не меньше, чем детей — шли на лишние траты без особой жалости, по крайней мере, не подавали виду. Производство постепенно расширялось, мастерская каждый день выпускала по два десятка часов, заказывали же в разы больше. Варяжко даже организовал поточную линию — каждый из работников выполнял свою операцию и передавал дальше.

Тем временем в городе происходили важные события — весной 980 года в Новгород прибыл Владимир с варяжской дружиной. Минувшей осенью старейшины направили к нему посланцев, позвали на правление взамен Ярополка. Тот согласился на высказанные ему условия, но попросил денег на найм варягов — идти самому без войска не решился. И вот теперь пришел на драккарах, ведя за собой не такую уж большую дружину, с тремястами норманнов — по-видимому, рассчитывал на подкрепление в Новгороде. На собранном старейшинами вече поклялся в заботе о городе, сохранении за ним особых прав. После уговорил народ дать ему воев, чтобы занять стол киевский, если вдруг там учинят ему препоны. Надолго не задержался, получил под руку дружину новгородскую, прихватил еще Ярополка и вышел походом в Киев.

Из дошедших в Новгород слухов Варяжко узнал, что народ киевский признал Владимира своим князем после публичного, на вече, отречения Ярополка. Возможно, два брата заключили между собой уговор — в обмен на жизнь и какую-то свободу тот сам отказался от киевского престола, присягнул с народом в верности новому князю, после отправился княжить в далекий Тмутаракань, практически в ссылку. Сам Владимир спешно принялся набирать дружину — частью из варягов, пришедших с ним из-за моря, переманил кого-то из новгородской дружины, принял воев и отроков. Каких-либо поползновений на утверждение своей власти в других городах и землях не предпринимал, по-видимому, оставил на скорое будущее.

На удивление себе Варяжко спокойно воспринял вокняжение Владимира. Понимал, что сейчас не в его силах хоть как-то помешать тому, а переживать — только попусту растрачивать себя, свои нервы и душевные силы. Не сказать, что смирился с произошедшим, чувствовал, что еще придет его время встать против будущего тирана. То, как поступил Владимир со своим братом, поразило Варяжко — ожидал, что тот не преминет расправиться под благим предлогом. Пусть Ярополк сейчас в ссылке, но впоследствии мог принести немало хлопот нынешнему князю одним только своим существованием, как имеющий по старшинству большее право на престол. Если будет смута на Руси, то недовольные могут воспользоваться таким поводом. Уж Владимир должен был знать о том, тем удивительнее представлялся его поступок. Единственно, что хоть как-то могло объяснить — он пока не имел опоры, сильной дружины, поостерегся вызвать лишнее недовольство народа убийством Ярополка.

С самим Варяжко происходило невообразимое прежде — пустился в распутство. То ли виной тому стала его неуемная душа, томимая наступившим к лету покоем, то ли мужское начало не выдержало вынужденного воздержания — Милава ходила на сносях со вторым дитем, но повел себя, как тот мартовский кот. Вновь сошелся с Любавой, пока ее муж находился в отъезде — каждую ночь чуть ли не открытую ходил к ней в ее покои, а не таясь, как прежде, в бане. Похаживал к молодой еще вдовушке, Всеславе, у которой купил мастерскую — тоже оказалась горячей в любовных сношениях, стосковавшись за год вдовства по мужской ласке. Она жила рядом, так что забегал к ней едва ли не каждый день на обед и после работы, занимался любовью на глазах ее трех малых детей.

Но и двух довольно страстных женщин оказалось мало — увлекся юной девушкой, только вошедшей в возраст на выданье. Увидел ее на улице, когда возвращался домой после утех со Всеславой. Тоненькая, как тростинка, не похожая на статных девиц, кои встречались немало, она привлекла его взор невиданной прежде красотой — ангельской, сказал бы, если уверовал в небесных созданий. Тонкие черты лица, в своей гармонии они создавали удивительную картину, созданную лучшим художником — матушкой-природой. На какое-то время встал, как вкопанный, не имея сил отвести глаза, так и смотрел на девушку, пока она не удалилась скорым шагом, почти убегая, от назойливого внимания незнакомого юноши.

Пошел следом за ней, держась на удалении, старался не пугать излишне и без того встревоженную красавицу — она оглядывалась время от времени, а потом все ускоряла шаг. Так прошел за девушкой обратно мимо детинца, перешел по мостику через ручей на Неревскую сторону, пока она не забежала в одну из изб, оглянувшись в дверях на него. Долго не раздумывал, вошел вслед за беглянкой. В вечернем полусумраке увидел сидевшую за столом семью — мужа и жену, ораву детей, девушки среди них не оказалось. Они трапезничали, оглянулись на скрип открывающейся двери и уставились на вошедшего юношу удивленными глазами.

Варяжко первым приветствовал хозяев: — Мир вашему дому, люди добрые! — после ответного от хозяина: — Гой еси, добрый молодец, — продолжил: — Не серчайте, если пришел некстати. Но есть у меня к вам забота, выслушайте ее.

Хозяева переглянулись между собой, после муж высказал: — Говори, молодец, с чем ты пришел?

Сказал прямо, не ходя вокруг да около: — Увидел я девицу неописуемой красы, глаз не мог оторвать, так и пришел за ней к вам. Худого ей не желаю, хотел бы свидеться с ней. Если не буду ей противен и слюбимся, то возьму ее второй женой. Обо мне можете узнать у уважаемых людей — зовут меня Варяжко, живу в Словенском гнезде.

Хозяин прищурился, всматриваясь внимательно, а потом, узнав, проговорил с каким-то изумлением, как-будто не верил своим глазам: — Варяжко, это ты водил новгородскую дружину против Ярополка?

— Да, я. А как тебя зовут, добрый хозяин?

— Вторак я, гончар. А жена моя — Ждана. Много доброго говорили о тебе люди — сметлив и разумен не по годам, вои признали тебя вожаком, а такое многого стоит! С таким молодцем породниться для нас в радость. Дочь же наша — Румяна, только поспела на выданье — ей исполнилось шестнадцать. Она здесь, вот схоронилась за печью — видать, смутил ты ее, парень

После позвал: — Выходи, дочь, не бойся — добрый молодец пришел к тебе, а не тать.

Девушка вышла робко из-за печи и встала, потупив глаза. Бледное лицо зарумянилось, как бы оправдывая ее имя, вся стройная фигурка замерла в напряжении, только дрожащие руки беспокойно теребили длинную косу. Не проронила ни слова, Варяжко пришлось самому начать с ней разговор:

— Будь здрава, Румяна. Прости, что потревожил твой покой. Но как увидел тебя, твою красоту несравненную, то не мог пройти мимо, душа потянула вслед за тобой. Позволишь ли ты видеться, при отце-матери? Ничего зазорного не мыслю, клянусь в том Мокошью!

Стоял, замерев, ожидая ответа, а девушка все молчала. Через долгое время едва слышно промолвила: — Приходи…

С того дня Варяжко каждый вечер навещал ненаглядную, говорил ей ласковые слова, расспрашивал, рассказал немного о себе, Милаве и дочери. В первое время Румяна стеснялась его, вела себя отчужденно — приходилось тянуть из нее каждое слово, не улыбалась шуткам и смешным историям. Только через пару дней осмелела — сама принялась рассказывать о происшедшем с ней, своих мыслях и переживаниях. Поражала своей наивностью — в ней все еще сохранялось детство, слушала его, как доброго сказочника, верила его небылицам, как малое дите. Тем дороже ему становилась — ее незамутненная душа притягивала, как чистый родник в безводной пустыне.

А ее целомудренность представлялась чудом — в это время, когда телесные утехи не были редкостью среди юных девиц, Румяна как-будто не подозревала о них. Даже Милава, насколько скромной не казалась в начале их отношений, по сравнению с ней выглядела распутницей. Когда Варяжко впервые прикоснулся к ее тонкой руке, она посмотрела на него недоуменно, а потом залилась краской. Правда, не отдернула, но и не подала какого-либо знака поощрения. Постепенно приручал к себе, не торопил девушку своими ласками — мужское томление снимал со Всеславой, связь с которой не прерывал и после встречи с Румяной.

Спустя две недели свидания с девушкой проходили не только в избе, на глазах отца и матери — с их согласия водил ее на гуляния, катал на лодке, купался с ней в тихом затоне Волховца. Здесь, на безлюдном песчаном берегу, впервые овладел Румяной. Она не сразу решилась обнажиться перед купанием, как обычно поступали другие девушки даже при парнях, только после уговора сняла сорочку и бросилась в воду. Варяжко не отстал надолго — снял штаны и также нагишом пустился за ней. Купались долго, до озноба. Плыли наперегонки — юноша едва поспевал за юркой Румяной, в догонялки под водой. Тут уж Варяжко дал волю рукам — хватал девушку за самые сокровенные места, а та вовсе не сопротивлялась. А когда вышли из воды — оба возбужденные, у Румяны ходила ходуном ее небольшая грудь, — без слов сошлись в любовной близости.

Теперь каждый вечер отправлялись в свой потаенный уголок и отдавались друг другу самозабвенно. В девушке проснулась женская чувственность — отвечала на ласки неумело, но страстно, сама старалась вести любовную игру, с каждым разом все более изощренную. А дома, при родителях, ластилась к нему, нисколько не стесняясь, а те поражались, не узнавая прежде тихую дочь. Как-то отец девушки высказался им обоим, когда они вернулись с речки:

— Вижу, у вас между собой сладилось. Мы с матерью думаем — пора уж о свадьбе позаботиться, отдать нашу кровиночку замуж. Что вы скажете, молодые?

Молодые согласились — причин отказывать ни у Варяжко, ни, тем более, у Румяны не нашлось. Девушка уже сама хотела заговорить о свадьбе, но не решалась — юноша видел в ее вопрошающем взгляде ожидание особых слов, важных для нее. Иногда в его объятиях уходила в мыслях куда-то, похоже, в свои мечты — ее лицо светилось надеждой и радостью. Сам он не торопил любимую — дал ей возможность свыкнуться с ним и будущей совместной жизни. Теперь же, когда родители девушки без обиняков задали значимый для нее вопрос — она вся потянулась к нему, прижалась доверчиво, отдавая себя его воле.

Переговоры с родителями невесты о вено и свадьбе не затянулись — Варяжко согласился с их условиями, не торгуясь. Да те и не заламывали цену — запросили гривну с небольшим, понимали, что их худенькая дочь явно проигрывает гораздо более статным сверстницам. По сути, Румяне выпало нечаянное счастье — никто из парней прежде особо не прельщался ею и не высказывал желания взять в жены, несмотря на ее красоту. Каждому было понятно, что доброй хозяйки из тщедушной девушки не выйдет, да и родить вряд ли сможет. Так что родители согласились бы отдать дочь задаром, без всякого выкупа, радовались ее удаче — жених то завидный! И не важно, что будет у него второй, младшей женой — парень не из голытьбы, сможет прокормить и ее.

Дома Варяжко рассказал Милаве о скорой женитьбе. Та восприняла новость спокойно, принялась расспрашивать о невесте. После недавних родов — родила снова девочку, без прежних мук, — отдавалась материнскому счастью и к похождениям мужа на стороне отнеслась снисходительно. Знала о его связях с женщинами, но сцен ревности не устраивала. Варяжко подозревал, что она даже довольна тем — муж не пристает к ней с телесными утехами, ублажает плоть с другими молодицами. После вторых родов располнела, подстать дородным соседкам-купчихам, нисколько уже не напоминала прежнюю порывистую девушку. Да и страсти в постели давно не проявляла, отдавалась больше по надобности супруга.

Предложила привести Румяну в гости, а когда та, оробевшая под оценивающим взором старшей жены, сидела тихо, как мышь под веником, боясь слова лишнего сказать — привечала ее по-матерински. Правда, когда Варяжко вернулся, проводив девушку до дома, сказала осуждающе: — Что же ты такую худущую в жены выбрал? Она же и родить не сможет — помрет!

Варяжко знал о такой опасности — в близости с девушкой не забывал о предосторожности, берег ее от беременности. В это время на Руси еще не знали о кесаревом сечении, да и без антибиотиков оно все равно не помогло бы выжить роженице. Но отказаться от любимой не мог и не хотел — сердцем прикипел, душа же трепетала от обладания ненаглядной. Да и надеялся на лучший исход — несмотря на худобу, таз у Румяны все же был достаточно широким, чтобы дитя могло появиться естественным путем. Проверять такое, конечно, не собирался, но и заранее не отчаивался, случись вдруг такое. О том он как бы невзначай говорил с Румяной перед свадьбой — та всплакнула, но согласилась обойтись без своего дитя.

Свадьбу провели в конце лета в хоромах Варяжко. После обряда в доме невесты с благословением родителей направились со всей родней в капище детинца. Здесь семейный союз молодых освятил среброволосый волхва, призвав в молитве покровительство богини судьбы Макоши. Прежде Варяжко особо не знался с языческими жрецами, хотя и не избегал их. Приписываемым им чудесам не верил, усмехался в душе над наивной верой людей в богов и их служителей. Но и не отказывал в житейской мудрости волхвов — они знали многое о живой природе, подмечали то, что не видели другие, а потом выдавали поражающие воображение своей прозорливостью советы и наказы.

После освящения виновники торжества и многочисленные гости, заполнившие битком горницу, пировали за праздничным столом, говорили речи, дарили и принимали подарки, так и просидели в довольстве до вечерней зари. Жены Варяжко сидели по обе стороны от него, он обнял обеих, а те прижались к нему на утеху гостям, высказавшим молодому мужу недвусмысленные пожелания — как справиться со своими молодицами. Кто-то из них, разгорячившись хмельным, тут же за столом показал пример тому — поднял дебелую соседку, задрал ей сорочку и приступил к совокуплению под одобрительные крики других. С оргией, шутками и смехом довели свадьбу до завершения, а потом разошлись, довольные собой и хозяевами.

Семейная жизнь с юной женой сложилась сразу. Румяна послушно исполняла указания старшей, приняла на себя большую часть домашних хлопот. Оказалась еще той чистюлей — не давала пылинке упасть, неустанно мыла и убиралась, скребла и чистила. Готовила тоже не плохо, особенно удавались ей курниг — пирог с курицей и козули — печенные из теста фигурки животных, тут она давала волю своей выдумке. Много нянчилась с младшей дочерью Милавы — Нежаной, когда та не спала, игралась с Ланой — тешила душу с чужими детьми, коль судьба отказала ей в своих. Варяжко видел в ее глазах тоску, когда она прижимала к груди дитя, иногда даже проступали слезы. Обнимал Румяну, утешая без слов, так и сидели рядышком, прижавшись друг к другу, пока она не успокаивалась.

В семейных заботах, работе в мастерской встретил осень. Казалось, все нужное для счастья есть — живи и радуйся. Но незаметно пришло какое-то беспокойство, сменившееся тревогой — предчувствием новой беды. Вроде ничто вокруг не могло ее вызвать, но оно росло, пока однажды не услышал новость — в Новгород прибыл посадник от Владимира. За минувший год в городе установилась собственная власть — вече выбрало своего посадника, им стал Велимудр, назначенные им мужи правили в гнездах, у тех под рукой стояли старшины кварталов. В избранном на вече суде разбирались споры горожан, дружина следила за порядком, городские мытари собирали подати и пошлину. И вот в налаженный порядок вмешалась новая сила — Владимир решился проявить свою власть в вольном городе. В малой или большей мере — новгородцы еще не знали, но многие, как и Варяжко, чувствовали недоброе в самом скором времени.