За тот месяц, что выпал до отъезда князя с дружиной в поход по своим землям, Варяжко сумел во многом наверстать позабытые им навыки не только в обращении с оружием, но и в общем строе — как пешем, так и конном, с другими дружинниками, взаимной страховке и помощи. Научился обращаться с конем — ухаживать за ним, надевать сбрую, держаться в седле. Первая встреча с вороным произошла после разговора с Тихомиром. Тот в минуту отдыха после учебного боя спросил, всматриваясь в глаза Варяжко: — Ты и Велеса позабыл?

В первую минуту не понял вопроса — причем тут скотий бог? На его недоуменный взгляд дружок пояснил: — Это же твой конь! Нам в прошлом году отловили из табуна стригунков, ты и выбрал черныша, дал ему такое имя.

— И где он сейчас?

— В конюшне, конечно, на заднем дворе. Если хочешь, то пойдем туда, проведаем — ты Велеса, а я своего Серко. Они рядом, в соседних стойлах.

В длинном, с широкими воротами, бревенчатом строении по обе стороны от прохода стояли более сотни коней в огороженных между собой жердями стойлах. Гнедые, каурые, вороные — самой разной масти, но, что сразу бросилось в глаза, какие-то мелкие. Высотой в холке чуть выше пояса, самые крупные — по грудь взрослому мужу. Только несколько коней отличались от других большими размерами, более привычными для Варяжко-Мезенцева. В прошлой жизни ему доводилось несколько раз поездить на лошадях — в деревне у деда, когда в детстве приезжал к нему в гости с отцом, а уже взрослым — на кавалерийских во время службы в пограничном округе.

Хотя и знал, с какой стороны подходить к коню, но все же с опаской вошел в стойло к своему вороному — на него указал Тихомир. Бочком, стараясь держаться подальше от копыт и хвоста — вдруг коняшка с задиристым норовом, может и лягнуть, — проследовал вглубь к изголовью. Вороной заметил хозяина — повернул голову, насколько позволяла привязь, всхрапнул и тихо заржал, оскалив крупные зубы. Варяжко погладил со всей лаской шелковистую кожу на шее, почесал между ушами, проговаривая мягким голосом, стараясь передать свою приязнь, как к другу:

— Соскучился по мне, Велес, а я и забыл про тебя — уж извини. Теперь каждый вечер буду навещать. Совсем скоро, как только наставник разрешит, поедем с тобой в чистое поле — набегаешься в волю.

Конь как будто понимал речь — смотрел на него огромными умными глазами, прядал ушами, время от времени кивал головой в знак согласия. В свои два с небольшим года — совсем еще юном по лошадиным меркам возрасте, обещал стать добрым скакуном. Насколько разбирался Варяжко в конской стати, все в вороном говорило о том — сухие длинные ноги, широкая грудь, большие ноздри. Пока еще не набрал массы и полной силы, но уже сейчас смотрелся красиво — голова, шея, корпус гармонировали между собой, создавали отрадное общее впечатление. Особенно это было заметно в сравнении с другими конями того же возраста — тот же Серко Тихомира все еще выглядел нескладным стригунком.

Перед первой выездкой друг помог надеть упряжь и оседлать коня. Велес не стоял спокойно, закидывал голову, когда вставляли удила — отвык, по-видимому, от узды. Пришлось Варяжко успокаивать и уговаривать вороного, так с грехом пополам справился с ним, с запозданием присоединился к остальным отрокам. Проехали нескорым шагом через город, миновали Софийские ворота. Сразу за посадом помчались галопом напрямую по чистому полю, убранному от хлеба, а не по тракту, идущему по кружному пути. Варяжко не сразу приноровился к смене аллюра, отбил себе некоторое место, только потом догадался чуть привстать с седла, перекладывать вес на стремена, плотно прижав коленями бока.

В поле, вернее, на полигоне — огражденном частоколом участке с полосой для забега, всякими препятствиями — от рва до барьеров, ветками для рубки мечом, — отроков ждали трое наставники, среди них и Борислав. Каждый занялся своими подопечными, раздавая им задания — от начальных уроков до джигитовки и учебных боев на конях. Отроки постарше учились на всем скаку поворачиваться в седле или стоять на нем, поднимать с земли шапку, стрелять из лука, срезать ветки. Младшие же, а вместе с ними и Варяжко, постигали азы — от посадки в седле до управления поводьями и шенкелем. Подстегивать вороного шпорами или плетью отказался — отговорился, что и без причинения боли тот не отстанет от других.

В последующие дни, если не мешало ненастье, так и занимались — с утра верховая подготовка, после обеда уже в пешем строе. Кроме уроков с оружием ученики проходили рукопашные схватки — и здесь прежние навыки Мезенцева скоро дали знать. Он на довольно хорошем уровне владел приемами самбо, теперь решил применить их здесь, хотя бы самые простые. Сначала отрабатывал сам, без напарника, пока не почувствовал, что новое тело четко выполняет нужные движения. После опробовал уже на друзьях броски, подсечки, болевые приемы, удивляя тех — откуда он их взял и когда успел так ловко ими пользоваться. Отговорился — сами пришли в голову, решил испытать на них. Тихомир и Мировид увлеклись столь полезной придумкой, напросились учиться, так что тренировки шли с толком для всех троих.

На одном из занятий отроков по рукопашному бою Варяжко применил свое умение в схватке с более рослым и сильным противником. Тот сразу пошел на сближение, попытался поймать за пояс, а потом в привычной манере по-медвежьи заломить. Варяжко поддался, как только соперник прижал его к себе и стал прогибать спину, сам потянул за собой и, падая назад, подбросил того ногой. Бросок через себя получился как нужно — противник перелетел над ним и грохнулся на спину всем немалым своим весом. Тут же сам перевернулся и взял руку на болевой. Правда, в том нужды не оказалось — соперник лежал в прострации, не понимая, что же произошло.

Нашлись еще желающие сразиться с прытким отроком. Один из них — насколько понял Варяжко, признанный ранее победитель подобных схваток, учел неудачу предшественника. Держался на солидной дистанции, время от времени выбрасывал свой увесистый кулак, стараясь попасть в шею и грудь. То, что он предпринимал, было характерным приемом среди дружинников — не удар, а толчок, чтобы вывести противника из равновесия, а потом свалить его. Варяжко отбивал руку в сторону, подныривал под нее, а когда соперник не утерпел и пошел вперед, пытаясь достать увертливого отрока, сам поймал того — перехватил руку в предплечье и провел классическую "мельницу". Противник беспомощно взлетел, его ноги по большой амплитуде описали круг, а затем упал спиной на посыпанную опилками площадку.

Убедительная победа Варяжко над двумя самыми сильными борцами уняла прыть остальных отроков — никто уже не напрашивался на поединок с ним. Необычный способ рукопашного боя заинтересовал одного из наставников, принялся расспрашивать о нем. Ответил ему примерно также, как и друзьям: — Увидел во сне, как можно хитро одолеть противника, даже сильнее себя. Вот и спробовал — сначала с дружками, а сейчас с другими отроками.

Тот посмотрел неверящими глазами — по-видимому, объяснение Варяжко не убедило его, покачал головой, а после произнес с сомнением: — Наверное, тебя опекает Перун, явил милость свою и ниспослал чудные видения, — но больше не стал допекать расспросами.

В ноябре или, как его здесь называли — грудень, по свежевыпавшему снегу князь с большей частью дружины, а с нею и отроками, отправился в полюдье — собирать дань с земель русских. Всего вышли в путь около двухсот воинов — все верхом, кто-то одвуконь, с ними обоз из примерно столько же саней. Поход предстоял долгий — до самой весны, так было заведено каждый год еще со времен князя Рюрика, прадеда нынешнего, когда только образовалось государство русское. Начали обход с западных земель — древлян и дреговичей, останавливались в крупных поселениях и городах, куда свозили с окрестных мест подать. Размер дани прежде назначался по произволу князя. После смерти Игоря Рюриковича от руки древлян за непомерные поборы его вдова, княгиня Ольга, установила твердую ставку или урок — с каждого двора по шкурке черной куницы.

С той поры местный люд заранее готовил добро — мед, хлеб, меха, ткани и одежду на нужную сумму и привозил к месту сбора — погосту, тем самым намного облегчив князю и дружине хлопотное дело. Пока тиуны принимали дань, князь вершил суд, разбирался со спорами и жалобами, наказывал провинившихся наместников и посадников. Примерно так вел дела Ярополк — Варяжко мог оценить его воочию, находясь рядом. Так случилось, что в походе князь приблизил к себе отрока, велел тому не отходить без особого указа. Варяжко терялся в догадках о подобном внимании к себе, сам он не предпринимал ничего, что могло бы привлечь его. Но противиться не стал — держался за спиной князя, стараясь быть незаметным, но готовый подойти или подъехать ближе по первому зову.

Ярополк не раз затевал с ним разговоры — расспрашивал о службе, тренировках, жизни в княжеском дворе, даже о вере, сам рассказывал свои истории. Варяжко отвечал осторожно, только по существу, не распространяясь о своих мыслях и суждениях. Так, в принципе, он держался и с другими, стараясь не показать свое иное происхождение, да и возраст. Но, похоже, в чем-то непроизвольно себя выдавал, может быть, более степенным и продуманным поведением, без юношеской порывистости. Воины постарше стали относиться к нему не так, как к другим отрокам, а как-то уважительнее, без снисходительного тона. Да и отроки с ним вели как со взрослым, а не своим ровесником, хотя Варяжко не чурался их, не отказывался от предлагаемых ими забав.

О князе у Варяжко складывалось неоднозначное мнение. Умный, с развитым здравомыслием, в то же время в нем все еще оставалась детская наивность, доверчивость — она в прошлой истории погубила его, когда пошел на поводу предателя Блуда. В трудных вопросах следовал наставлениям старших, сомневаясь в себе, осторожничал с крутыми мерами, да и казался недостаточно твердым в обращении с окружающими. Варяжко отчетливо представлял, что Ярополк вряд ли выстоит в будущем противоборстве с более решительным братом, Владимиром, даже не будь предательства и подлого убийства. Но жалел нынешнего князя, да и лишний раз утверждался в мысли, что тот будет если не лучшим, то и не худшим выбором для Руси, при должной помощи ему.

Вольным или невольным советчиком Варяжко стал в ходе разбирательства в одном из поселений древлян вроде несложного дела — приезжий купец потребовал от местной общины возмещения стоимости украденного у него товара. Ночью неизвестные грабители напали на холопа, охранявшего повозку купца, оглушили и связали его, после унесли все добро. Не зная, кого подозревать, гость решил обратиться с иском на всю общину — мол, наверняка люди ваши, так что платите за учиненный ущерб. Княжеский посадник отказал тому: — Ищи сам злодеев, найдешь — с них и стребуешь. Может быть, ты сам и умыкнул, а сейчас напраслину наводишь.

Негоциант не смирился, прознав о приезде князя, решился искать правды у него. Ярополк выслушал доводы истца и ответчика — старосты общины, надолго призадумался. Варяжко понимал затруднение молодого правителя — решение должно быть разумным и понятным всем, а тут неизвестно, чью сторону принять. Да и срок немалый прошел с той ночи, пойди, найди тех грабителей! У отрока зародилась мысль, вернее, предположение, как разобраться с этим делом, шепнул Ярополку едва слышно: — Княже, можно сыск учинить недолгий, пока мы здесь. А там ясно станет, за кем правда.

Тот кивнул чуть заметно, а потом во всеуслышание объявил: — Тяжба непростая, нужно время, чтобы рассудить толком. Приступим к ней через два дня, пока же поведаете все, что знаете, моим доглядчикам.

Обернувшись к Варяжко, велел тому: — Займись с ними, потом расскажешь.

Ярополк продолжил суд с другими тяжущимися, отрок же направился к купцу и старосте, озадаченно смотрящим на него. Но не перечили слову князя, отошли в сторону по знаку юноши. Здесь Варяжко подробно расспросил купца, что у него украли, в чем уложено, кто может подтвердить сказанное им. У старосты выяснил, были ли подобные случаи раньше, кто из местных грешит воровством, охраняются ли товары приезжих купцов. Как и ожидал, тот ничего по сути не прояснил, отговаривался, что в общине никто на подобное злодейство не способен. С охраной товаров местная власть не побеспокоилась, даже на торгах — посчитала заботой самих торговцев.

Какого-либо опыта детектива прежний Мезенцева не имел, но нынешний Варяжко не без основания полагал, что грабители оставили какой-то след, зацепку для внимательного глаза и живого ума. Искать его наобум не пытался — нет никакой гарантии успеха, да и просто времени не хватит обходить всех возможных исполнителей грабежа. На помощь местных также не рассчитывал — в замкнутых общинах процветала круговая порука. Решил растревожить здешний люд, а потом ловить на живца. Исходил из уверенности, что грабители или их подельники сейчас в городке, как только почувствуют опасность, обязательно отреагируют.

Позвал на помощь друзей, вместе с ними отправился на торг. Здесь взобрался на лобное место — дощатый помост, возвышающийся над торговой площадью. Во весь голос произнес заклич — таким порядком объявляли принародно о случившейся татьбе:

— Люди добрые, слушайте веление князя Ярополка Святославича. В вашем городе против купеческого гостя совершили зло — тати ночью напали на обоз с его товаром, едва не погубили приставленного холопа, а после обнесли подчистую. Тому, кто знает, о случившемся и донесет князю, будет немалая милость и награда. Мне же князь поручил вести сыск виновных, так что не пеняйте — могу прийти во двор с дружиной и учинить обыск пропавшего добра, если посчитаю в том резон.

Под взглядами притихнувшей толпы Варяжко сошел неспешно вниз и отправился обратно к погосту, друзья по обе стороны от него — как в сопровождении. Вернулся к князю, тот уже закончил суд и говорил о чем-то с посадником. Вскоре освободился и подозвал к себе отрока, в нетерпении встречая вопросом: — Что ты задумал, Варяжко, какую хитрость?

Рассказал Ярополку о своем плане и закличе. Князь слушал с сомнением, но все же согласился, вздохнув: — Пусть будет по твоему, все равно другого нет, да и ничего не теряем. Только народ будоражим, но то на пользу нам — пусть знает, что печемся о правде.

Поздней ночью Варяжко с пятью самыми сильными и умелыми отроками отправился кругом на другой конец города и здесь, на выездной дороге, устроил засаду. Дежурили до самого рассвета посменно, но никого так и не дождались, вернулись ни с чем. Отоспались до позднего утра, после тем же составом пошли по дворам — учинять обещанный обыск. Смотрели в комнатах, подвале, дворовых строениях, протыкали копьями скирды в сеновалах, зерно в амбарах, но безуспешно. Варяжко и не рассчитывал, что найдет искомое, поиски носили больше демонстративный характер, преследовали другую цель — заставить грабителей засуетиться, пойти на вынужденные шаги.

Вторую ночь провели также в секрете. Она уже подходила к концу, к Варяжко все чаще приходила мысль, что он ошибся, просчитался, когда в предрассветной мгле услышал тихий скрип полозьев, а потом увидел лошадь, впряженную в груженные сани, и двух седоков. Отроки замерли под деревьями, стоявшими вдоль дороги, пропустили ночных гостей, а когда сани удалились на видимое расстояние, по команде своего вожака пошли следом. Где-то через полчаса свернули с дороги в лес, еще через десяток минут сани остановились на небольшой поляне. Ребята скрытно приблизились и расположились вокруг, с мечами наизготовку.

Тати — Варяжко не сомневался, что это именно они, — заступами расчистили снег на небольшом клочке, убрали слой земли на нем, а потом, поддев острием, открыли люк. Один из них спустился в проем, а второй, дождавшись тихого окрика, стал подавать груз с саней. По отмашке вожака отроки бросились вперед, скрутили замершего от неожиданности грабителя. Второго, затаившегося в схроне, пришлось вытаскивать силком, пару раз огрев того плашмя мечом. Варяжко тут же устроили им допрос — не обошлось без зуботычин, после отправил гонца к князю с наказом слать сюда воинов и обоз за грузом. По словам пойманных татей у них в этих краях образовалась целая шайка, промышлявшая на дорогах и в селениях, надо было срочно изловить всех. А в тайном складе набралось ценных вещей немало — не на одни сани.

Наступивший день выпал в хлопотах для дружины — отловили почти два десятка разбойников, схоронившихся в городе и ближайших деревнях, разыскали еще несколько тайников, вывозили из них награбленное добро. Князь сам проводил допросы, после вызвал посадника и волостелей округи, устроил им разнос — под их носом уже год бесчинствовали грабители, а те ни сном, ни духом не ведали о них. Пришлось всем задержаться в городке на пару дней больше, чем рассчитывал князь, но дело того стоило — вычистили разбойное гнездо, да и добра набрали почти столько же, сколько подати. А уж к Варяжко уважение и Ярополка, и дружинников выросло кратно, среди отроков же получил признание вожаком, даже от тех, кто косился на него от какой-то обиды.

С купцом, чья тяжба, собственно, послужила причиной расследования, князь распорядился рассчитаться полностью за счет общины. Ему еще выплатили штраф за причиненные хлопоты, так что тот остался доволен совершенным судом. От него Варяжко получил мзду — шубу заячью, хотя и не напрашивался на благодарность. Ярополк также не оставил любимого отрока без подарка, наградил конем статным из Византии — таким могли похвалиться не все бояре. Некоторым из них пришлись не по нраву почести, оказанные юному герою, посчитали их непомерными. Явным недругом стал воевода Блуд, он даже не пытался скрыть неприязнь к отроку — не отвечал на поклон при встрече, делал вид, что в упор не видит его.

Покровительство князя в какой-то мере спасало Варяжко от козней воеводы, но далеко не всегда. Тот причинял немало зла — по сути, Блуд командовал дружиной, ему подчинялись даже бояре, что уж говорить о бесправном отроке. Не чурался пакостить даже в мелком руками своего подручного — десятника Мстивоя, под чье подчинение на время похода отдал Варяжко. Тот сам точил зубы на удачливого отрока, допекал всеми доступными мерами — отправлял на самые грязные работы, лишний раз ставил на часах, на привалах, пока остальные отдыхали, давал какие-то поручения или принуждал прислуживать старшим дружинникам.

Варяжко терпел притеснения молча, не жаловался о них никому, даже друзьям. Исполнял назначенные ему работы и задания безропотно, сам же таил зло на своих недругов, дожидался удобного случая поквитаться с ними. Наушничать князю против того же воеводы не стал, но не упускал возможности подсказать о промахах, посеять сомнение в разумности его советов. Однажды дошло до прямой стычки между отроком и ближним боярином, когда Блуд предложил князю переправиться через быструю речку Любка по броду, сделав изрядный крюк. Побоялся, что неокрепший еще лед не выдержит тяжести груженных саней. Ярополк уже было согласился с осторожным воеводой, когда Варяжко попросил слова и высказал свое предложение: — Разреши, княже, проверить переправу здесь — может быть, прочности ее хватит.

В бытность командиром мотострелкового подразделения Мезенцеву не раз приходилось форсировать реки по льду, так что необходимую его толщину для различного груза знал назубок, как и правила безопасной переправы. Сейчас же Варяжко, пользуясь прошлой памятью, предположил, что при нынешнем морозе — около десяти градусов, река уже должна схватиться, поэтому рискнул перечить многоопытному воеводе. И Ярополк, и Блуд в первую минуту опешили от такой прыти юнца, после боярин весь побагровел, чуть не выкрикнул охрипшим от возмущения голосом: — Ты, сопляк! Тебе еще титьку мамкину сосать, а не влезать в разговор мужей.

Потом, обернувшись к Ярополку, продолжил: — Княже, так что, дать команду дружине выдвигаться к Ирпеню?

— Погоди, Блуд, — высказался с некоторым сомнением тот, — может быть, и в самом деле попробовать перейти здесь? Терять столько дней на обход не хочется.

— Да что ты слушаешь щегла, княже! Откуда ему знать, если ни разу зимой не ходил с нами.

— Не убудет, если потеряем полдня, — уже раздражаясь, ответил Ярополк, — зато можем выиграть седмицу. Все, решено. Спробуй, Варяжко — дал указание отроку, после махнул рукой, отпуская его.

Варяжко позвал тех отроков, с которыми устраивал засаду, вместе с ними отправился из погоста к речке, прихватив пешни. Выбрал место на берегу для удобного спуска обоза, после наметил на льду лунки через каждые двадцать метров. Справились быстро, уже через полчаса часа замерил глубину льда по всей ширине реки. Она составила примерно пятнадцать-двадцать сантиметров, вполне достаточную для переправы. Проверил еще — нет ли на пути скрытой полыньи и нетвердого льда, с помутнением, после велел отрокам расчистить ее от снега и поставить вешки в лунках. Сам, не медля больше, вернулся к князю с вестью — переправляться можно. Тот все же осторожничал — вначале пустил вдоль вешек одни сани с впряженной лошадью, но без груза, затем с полной нагрузкой, а потом и весь обоз, за ним дружину.

Еще не раз Варяжко выступал на совете у князя против слова воеводы и почти всегда оказывался прав. Только дважды у Ярополка оставались сомнения, но и тогда он принял сторону отрока, показав тем самым — кому больше доверяет. Воевода же отыгрывался неприкрытой войной против младшего дружинника — придирался по любому поводу, доходил до оскорблений, провоцируя на прямое неподчинение. Варяжко терпел до последнего, молча сносил унижения, выполнял даже нелепые приказы, но однажды не выдержал. После разноса за якобы неподобающий вид Блуд попытался стегнуть плетью. Инстинктивно, почти не задумываясь, отрок перехватил ее и рывком вырвал кнут из рук воеводы. Но когда тот набросился с кулаками, от вспыхнувшей ярости буквально на секунду потерял контроль над собой.

Поднырнул под идущий в голову кулак, поймал на плечо провалившийся корпус врага, а потом, поднимаясь, по широкой амплитуде бросил его через себя. Блуд взлетел вверх ногами, через мгновение со всего маху грохнулся об стылую землю. В последний момент Варяжко на остатке здравомыслия успел удержать того за руку и не дать разбиться головой, но все равно, удар получился чувствительным для грузного воеводы. Лежал без движения, казалось даже не дышал, только открытые глаза с бессмысленным выражением выдавали, что душа еще не покинула его. Варяжко и собравшиеся вокруг дружинники застыли ошеломленно — отрок от пришедшего в прояснившуюся голову отчаяния, воины же от происшедшего на их глазах тягчайшего воинского проступка — нападения на командира.

Все отчетливо понимали, что в случившемся немалая вина самого воеводы. Бить позволялось только холопов, для вольного человека, а тем более, воина, такое принималось, как кровная обида. Но и оставлять безнаказанным отрока, посмевшим пойти против старшего, тоже не могли. По приказу одного из бояр, находившимся во дворе посадника — именно здесь произошла стычка, гридни скрутили руки Варяжко и повели в холодную. Он не сопротивлялся, все еще не мог отойти от мыслей о содеянном. Знал, что должен был стерпеть все — даже побои, мог потом пожаловаться с полным правом князю. А теперь ему грозило гораздо худшее — от изгнания из дружины до продажи в рабство или смертной казни. Наказание выносил князь, но даже при всем желании он не мог пойти против своей опоры — верной дружины.

Суд над отроком состоялся следующим утром. Двое гридней с мечами наперевес вывели Варяжко из подвала и препроводили в парадную палату хором посадника. Здесь он увидел сидевшего во главе стола князя и бояр, рассевшихся вдоль стен на лавках. Воеводы среди них не оказалось — по-видимому, еще не отошел от полученной травмы. Призвали на суд еще гридней — наставника Борислава и видоков — свидетелей случившегося проступка, они стояли у входа, по сторонам от замершего отрока. Первым высказался Ярополк, его нахмуренное лицо явно подтверждало тревоги юноши:

— Бояре, созвал я вас по случившемуся вчера худу. Отрок Варяжко учинил нападение на воеводу, нанес тому телесный недуг. Видоки здесь, можете расспросить их — как все происходило.

Не успел князь закончить речь, как один из бояр с заметной в голосе злобой тут же промолвил:

— Что их спрашивать, княже, и так вестимо о сим злодеянии. Нельзя давать спуску, иначе другие, особенно отроки, почувствуют послабление. В дружине же начнется разлад и смута, если не будет в ней порядка. Предлагаю отдать сего лиходея в холопы, за выкуп.

— Не суди сгоряча, Веремей, — остановил того другой боярин, — наказание надо принять должное, а не без разбора. Так что говорите, видоки, что же там произошло.

После, когда видоки ответили на все вопросы, еще по слову князя выступил наставник провинившегося отрока, бояре принялись решать судьбу того. Голоса разделились примерно поровну — часть согласилась с предложением Ладислава ограничиться изгнанием, другие же настаивали отдать в холопы. Последнее слово осталось за князем:

— Провинность отрока бесспорная. Но все же, думаю, надо учесть, что прежде он принес немало доброго. Да и наговора на него не имелось, служил честно и достойно. Посему повелеваю: из дружины изгнать, но волю и заслуженное им добро оставить.