Писатель Ли Юй и его творчество в истории китайской литературы и культуры – явление весьма необычное, в известной мере – уникальное. Это объясняется, однако, вовсе не количеством написанного и каким-то особенным его разнообразием. Многие литераторы той же поры (XVII век), например знаменитый прозаик и драматург Фэн Мэнлун или выдающийся новеллист Пу Сунлин, написали нисколько не меньше Ли Юя, а может быть, даже и больше. Отличие Ли Юя в другом – в большой самобытности и оригинальности его литературного таланта. «Он создает особый мир», – писал о нем один из современников. Едва ли не на всех его произведениях лежит печать яркой творческой индивидуальности, крупной личности, обладающей своеобразным талантом и оригинальными мыслями. В каждом из жанров литературы (в прозе, драматургии, а также в эссеистике) он оставил свой след, выделяясь среди других литераторов того времени, что и определило дальнейшую судьбу его творчества, впрочем, не всегда благополучную и далеко не однозначную.

Оригинальность жизненных концепций Ли Юя и, в частности, своеобразие его литературного творчества и эстетических воззрений принесли писателю не только хвалебную известность, но и сомнительную славу «необузданного таланта». За ним утвердилась репутация некоего оригинала – человека весьма талантливого, но не вполне серьезного (с точки зрения ортодоксальной морали) и даже безнравственного. Вплоть до XX века в Китае выходили под его именем книги довольно фривольного содержания (вроде «Тайного искусства сотворения радости Ли Ливэна»), которые к писателю, впрочем, не имели никакого отношения. Этот стереотип, несправедливый, но устойчивый, начал разрушаться лишь в последние годы, когда в Китае и в других странах исследователи-литературоведы глубже познакомились с творчеством Ли Юя, которое длительное время в полном объеме было мало кому известно и почти недоступно.

Современники чаще звали литератора Старцем Ли в бамбуковой шляпе – Ли Ливэном, как он сам себя называл. Ли Юй жил в XVII веке – в эпоху трагических потрясений. Он родился в 1611 году, а умер в 1679 (или в 1680) году. Первая половина его жизни, достаточно спокойная и благополучная, приходится на последние годы китайской империи Мин, а вторую ее половину писателю суждено было жить уже в иную эпоху иноземной (маньчжурской) династии Цин. Своеобразный водораздел этого страшного для страны столетия приходится на 1644 год – печально знаменитый год цзяшэнь, который писатель в своих произведениях называет «годом Смены треножника». Установление новой власти со всеми драматическими последствиями для судеб страны сказалось на жизни тысяч и тысяч людей. Для множества современников (в их числе был и Ли Юй) в одночасье рухнул привычный порядок бытия, а вместе с ним материальное благополучие, жизненные удобства, перспективы карьеры. Ли Юй родился и рос в обеспеченной семье аптекаря-торговца (писатель в молодости даже получил ученую степень сюцая и пытался сдавать на более высокую степень цзюйжэня – «вознесенного мужа»), однако «Смена треножника» перевернула всю его жизнь. Родные места (уезд Ланьей и город Цзиньхуа, где он жил и сдавал экзамены) оказались в эпицентре трагических событий. Сгорел дом, пропало небольшое поместье, Ли Юй фактически лишился средств к существованию. Может быть, в эти годы под впечатлением обрушившихся на него невзгод он и взял себе псевдоним (один из многих) «Разжалованного в простолюдины». В ту пору лихолетья Ли Юю пришлось скрываться в горах или прятаться у друзей, постоянно менять пристанище. Но пришло время, когда он вернулся в родные края. С помощью друзей ему удалось приобрести небольшой дом («тростниковую хижину» возле «могильных руин», как писал он в стихах), купить землю с холмом, который он назвал горою (и садом) Ишань (в переводе означает примерно: «Его Тамошняя гора»). Дальше мы увидим, что для Ли Юя «гора», «сад» или «дом» означали гораздо больше, чем обычные места, где живет, гуляет, отдыхает или работает человек, – это некое убежище от житейских невзгод, пристанище, в коем тот черпает спокойствие и творческое вдохновение.

Судя по стихам и письмам к друзьям, Ли Юй в те годы влачил довольно жалкое существование, что послужило одной из причин его переезда в Ханчжоу – крупный торговый и культурный центр возле прекрасного озера Сиху. Здесь Ли Юй сформировался как профессиональный литератор. «Я продаю стихи, дабы прокормить родных», – писал он. В Ханчжоу он опубликовал первый сборник повестей («Безмолвные пьесы») и некоторые драмы. В конце пятидесятых годов переехал в Нанкин (Цзиньлин – Золотой холм, как он часто называет город в своих стихах и эпистолах). Бывшая столица династии Мин к тому времени, хотя и утратила несколько былое великолепие, однако не потеряла культурного значения. В Нанкине проживало множество известных литераторов, художников, ученых. Среди них такие знаменитые личности, как художник Чэнь Хуншоу, поэты У Вэйе и Ван Шичжэнь; со многими Ли Юй был знаком. Известный литератор Юй Хуай даже, писал комментарии к некоторым сочинениям писателя. В Нанкине, особенно в городских кварталах близ реки Циньхуайхэ, воспетой многими художниками, процветали книжные лавки, мастерские живописцев и ремесленников, действовали литературные общества и художественные салоны. Неудивительно, что город неудержимо притягивал литературную и артистическую публику, своеобразную богему – «фэн люжэнь» («ветротекучих», или людей «ветра-потока»). Ли Юй принадлежал к этой артистической среде и был в ней знаменит, причем не только как литератор или деятель театра, но и как предприимчивый коммерсант-издатель, а также большой любитель жизненных удовольствий и оригинал. Современник писал: «Литераторы Поднебесной считают его мастером-наставником, поэты из Петушиного леса – своей путеводной звездой».

В Нанкине Ли Юй закончил собрание пьес, а также цикл повестей «Двенадцать башен», которые начал писать еще в Ханчжоу. Здесь же он основал театральную труппу, почти целиком состоящую из членов его семьи: жены и наложниц, а также челядинов-актеров. С этой труппой-семьей разъезжал по городам и весям. В письмах и стихах он говорил, что с домочадцами исколесил «две части Поднебесной из трех». Труппа выступала, как правило, в знатных домах богатых чиновников – его знакомых, которым Ли Юй оказывал услуги и которые ценили его театральный талант, художественный вкус и жизненный опыт. В дальние края, однако, Ли Юя гнала вовсе не страсть к путешествиям, но необходимость зарабатывать деньги на жизнь семьи и труппы. В письмах он сетовал, что ему приходится кормить чуть ли не «тридцать – сорок ртов».

В 1669 году Ли Юй основал в Нанкине издательское дело – знаменитую печатню «Сад с горчичное зерно» (это название связано с наименованием небольшого поместья Ли Юя), из которой выходила разнообразная литературная и художественная продукция. В этой печатне, в частности, была издана знаменитая антология живописи – «Каталог живописи из Сада с горчичное зерно» – своего рода пособие для художников. «Горчичное зерно» – образ чего-то очень маленького, почти незаметного. Но в то же время в этой крохотной оболочке может таиться нечто крупное, даже грандиозное. В «горчичном зернышке», как говорили буддисты, может скрываться даже гора Сюймэйшань, то есть в нем заключена как бы вся вселенная. «Сад с горчичное зерно» – это тот микрокосм Ли Юя, где он общался с Природой. Он писал в стихах: «В дождь любуюсь струей водопада, при ясном небе – смотрю на луну. Утром внемлю пению птиц, ночью слушаю песен прекрасные звуки».

В последние года жизни Ли Юй много ездил по стране, а в 1678 году, вернувшись на родину, принял решение обосноваться в Ханчжоу, который очень любил. Недалеко от озера Сиху, на склонах горы Юньцзюйшань (Обитель облаков) он построил дом, разбил небольшой сад, который назвал Садом-террасой (или Ступенчатым садом). В 1679 году он умер и был похоронен на южном склоне горы Девяти светил. Несколько десятилетий спустя могила Озерного старца в бамбуковой шляпе еще существовала. Во всяком случае, даже в начале XIX века об этом последнем пристанище литератора писал один из почитателей его таланта (некий Чжао Куанфу), но потом она затерялась среди окрестных могильных холмов.

В китайской литературе имя Ли Юя связывается прежде всего с драматургией, и в первую очередь с циклом «Десять пьес Старца в бамбуковой шляпе». Его перу принадлежат, вероятно, и другие произведения этого жанра, но их авторство не подтверждено. Особенностью пьес Ли Юя является их жизненная наполненность, которая, в частности, подчеркивается обилием бытовых комических ситуаций (юмор, ситуативный и словесный, – одна из особенностей творческой манеры писателя). Во многих пьесах Ли Юй выступает как искусный мастер плести сюжетную вязь и создавать динамичную интригу. Это видно, скажем, в пьесе «Ошибка с воздушным змеем», где фабула строится на комической запутанности знакомств нескольких героев. Весьма замысловат сюжет известной пьесы «По воле небес» («Найхэтянь»), изобилующей фарсовыми ситуациями. Художественные достоинства пьес снискала Ли Юю известность в сценическом мире Китая. Интересно, что драмы Ли Юя, как и его рассуждения о театральном искусстве, примерно в это же время (то есть в конце XVII – начале XVIII века) стали известны за пределами Китая – в соседней Японии.

Ли Юй называл себя «старым рабом театра», вкладывая в это понятие глубокий смысл. Он был не только почитателем и ценителем этой области культуры (многие современники звали его шиланом – театральным мастером), но и участвовал в создании теории театра. Свои знания в области драматургии и театра он изложил в первой части книги «Случайное пристанище для праздных дум», которая в полном виде увидела свет в 1671 году. Три первых цзюаня (тома) этого интереснейшего сочинения целиком посвящены театру и драматургии. Два цзюаня (под названием «Цыцюй» – «Драма») отражают специфику драмы, а третий цзюань (он имеет характерное название «Шэнжун» – «Звуки и образы») посвящен сценическому искусству. В частности, Ли Юй подробно пишет об особенностях актерского мастерства: каким должен быть актер, как он (или она) должен держаться в жизни и на сцене, как одеваться, носить украшения, совершать свой туалет. В книге содержатся советы для драматурга и актера едва ли не на все случаи жизни, это – своего рода практическая энциклопедия театрального искусства.

Поэтическое наследие Ли Юя не слишком велико, но весьма интересно, прежде всего своей теснейшей связью с эпохой и жизнью самого художника. Наиболее ярко оно представлено в книге «И цзя янь» – «Слово одного», в полном виде вышедшей в свет лишь спустя несколько десятилетий после смерти Ли Юя. Его поэтическое творчество в большой мере автобиографично. Он пишет о скитаниях в смутную пору («Семью потерял, где скрыться от дыма и пламени войн? Притулился у вас, господин, – обманом попал к мудрецу»), о запустении в стране («Куда взгляд ни падет – всюду одни пустыри. Из груди исторгается стон!»). Он вспоминает о друзьях, которых почти не осталось («Из былых знакомых у меня лишь ручей да луна»), часто сетует на бесприютность и бедность («Надо рты накормить, только вот что печально – даже зернышка нет!»). Есть стихи более оптимистические по содержанию. Он, например, с удовольствием вспоминает о своих встречах с друзьями, о путешествиях, о радостях бытия: «Дверь открыл: над зеленью вод вижу мостик, что к дальнему полю ведет. Близ моего очага прозрачный струится ручей, по бамбуковой трубке бежит ключевая вода».

Ли Юй был личностью известной во всем Южноречье (большой район вокруг Нанкина), о нем пишут многие современники, в том числе и весьма известные, такие как поэт У Мэйцунь, драматург Ю Тун (друг Ли Юя) и другие. У поэта У Мэйцуня есть стихотворение, посвященное Старцу в бамбуковой шляпе, в котором подмечены черты духовного облика Ли Юя: «На Западный склон переехал. Как отшельник живет средь лиан. Проносятся месяцы, годы… Их словно не видит шилан…» В глазах современника этот «раб театра» словно не знает счет времени, он живет праздной жизнью, свободный от мирских пут, как некий отшельник-эпикуреец, вроде тех «бессмертных из Бамбуковой рощи», о которых сам Ли Юй писал в своих произведениях.

Современники воспринимали писателя как оригинала из круга «фэнлю», склонного к неожиданным, подчас необъяснимым поступкам. В эпоху Ли Юя таких людей нередко звали также «ижэнь» – чудаками. Оригинальность поступков и мыслей была как бы их привычкой и второй натурой. В ней проявлялся их своеобразный характер, неординарный талант, часто отмеченный чертами откровенного эпатажа. Многие представители этой «культурной богемы» не просто удивляли, но и шокировали современников своим поведением. Например, художник Чжу Да, павший в это же время, годами не раскрывал рта, а другой знаменитый художник – Ши Тао прикидывался слепцом. Некоторые из них приняли постриг (как. например, литератор Дун Юэ – автор «Дополнения к Путешествию на Запад»), другие старались проявить свою «странность» в эксцентричных и замысловатых именах и прозваниях («Старый безумец из Восточного Лу» и т. п.). Тот же Ши Тао называл себя Монахом Горькая тыква или Слепым изваянием, а Ли Юй стал Разжалованным в простолюдины и Гостем-дровосеком. Подобное «оригинальничанье» не просто дань моде или традициям, но и жизненная позиция, в которой проявлялось неприятие сложившихся стереотипов жизни, попытка творчески одаренных людей утвердить свою индивидуальность.

Духовный мир Ли Юя всесторонне отражен в его прозаическом творчестве, раньше мало привлекавшем внимание исследователей. Правда, многое в нем требует уточнения (например, проблема авторства некоторых произведений). Проза Ли Юя включает в себя три цикла повестей и два романа, авторство которых вызывает споры. Наиболее ранний цикл – «Безмолвные пьесы» (всего их двенадцать). Написанные, в общем, в традиционном ключе (по своему сюжету это главным образом любовные и бытовые произведения с оттенком авантюрности), они были опубликованы в пятидесятых годах XVII века. Впоследствии Ли Юй на основе этого цикла выпустил другой сборник, фактически с теми же произведениями, но под другими наименованиями. В полном виде (восемнадцать повестей) он сохранился лишь в Японии. Сюжеты многих повестей тесно соприкасаются с содержанием пьес Ли Юя, например сюжет известного произведения «Рыба камбала», и эта связь разных жанров уже заложена в самом названии сборника («Безмолвные пьесы»). Она проявляется также в художественной структуре произведений, в характере развития действия, в специфике героев, в особой «театральной» фразеологии, которая в обилии встречается в прозаическом тексте. Влияние драматургии ощущается также и в романах (например, в романе о Вэйяне), где действие происходит как бы на сцене невидимого театра.

Цикл «Двенадцать башен», появившийся несколько позже, ознаменовал новый этап в творчестве Ли Юя – прозаика, охарактеризованный значительно более высоким уровнем художественного мастерства. Этот цикл, большая часть которого представлена в данном сборнике, писатель создал в пору творческой зрелости. В своих произведениях он развивает лучшие традиции жанра повести, ярко проявившиеся ранее в знаменитых собраниях Фэн Мэнлуна и Лин Мэнчу. Не случайно цикл Ли Юя имеет и другое название, очень близкое наименованиям сборников Фэна: «Слово знаменитое, мир пробуждающее». Действительно, повести Ли Юя воспроизводят стиль предшествующей прозы: сказовый характер повествования, особенность композиции, слог, однако в них можно заметить и нечто новое – черты авторского художественного видения, яркого индивидуального стиля. Его повести – это уже не те старые «хуабэнь» («основы рассказа» – подстрочники для сказителя), которые ведут свое начало от Сунского сказа, отличаются они и от «подражательных хуабэнь», популярных в эпоху Мин.

Ли Юй был большим мастером рассказа, умевшим как в устной беседе, так и на письме увлечь слушателя и читателя. Современники отмечали «удивительность и новизну», свойственную его письму. Сам же он подчеркивал, что стремится «обновить слух и зрение» современников. Элемент «интересной беседы» писатель вводит в прозу и пьесы, благодаря чему сюжет произведений делается более динамичным, а действие – занимательным. «Интересность» историй усиливается юмором, который в произведениях этого литератора принимает самые разные оттенки: от легкой иронии до сарказма. Современники нередко писали и о его «грубой шутливости». Ли Юй не чурается в своих произведениях фривольностей и эротизма, которые обычно носят у него черты утонченной чувственности.

Ли Юй написал два небольших романа, хотя авторство обоих полностью не доказано (до сих пор не найдены авторские рукописи или экземпляры с авторскими замечаниями). Это – «Повествование о круговых письменах» («Хуэйвэньчжу-ань») и «Подстилка из плоти» («Жоупутуань»). Они написаны в разной манере и как бы «разным слогом»: первый в традиционном романтическом ключе (роман о верной любви), а второй в манере бытового нравоописательного рассказа, который восходит к знаменитому роману конца XVI века «Цзинь, Пин, Мэй». Наиболее интересен второй роман, так как именно в нем выражены некоторые характерные тенденции эпохи и мироощущение самого автора.

В XVII веке китайское общество переживало не только большие потрясения, но и весьма интенсивное и динамичное развитие. Особенностью того времени была, в частности, широкая демократизация жизни в связи с расцветом китайского города и ростом городского населения (торговцев, ремесленников). Новые вкусы и привычки, общественные и личные пристрастия и эстетические требования этих вновь рождающихся городских слоев сказывались на общем состоянии культуры и литературы. Не случайно широкую популярность приобрели «демократические жанры»: повесть и роман, народные песни и повестушки. В жанрах и стилях литературы происходили значительные трансформации, что, например, проявилось в «заземленности» сюжетов, упрощенности ситуаций, травестийности героев, относительной простоте литературного языка и в «грубости слога». В литературе получили распространение черты гедонизма и чувственности, что, вообще говоря, было свойственно атмосфере эпохи. Эти тенденции были характерны для среды аристократии, торгового сословия, а также для самого императорского двора. В литературе же, отражая тенденции жизни и нравов, появились такие произведения, как «Повествование о глупой старухе», «Жизнеописание господина Желанного», упомянутые, кстати, в публикуемом в этом сборнике впервые на русском языке романе «Полуночник Вэйян, или Подстилка из плоти».

Сюжет этого произведения довольно прост, даже банален. Он развивается как авантюрное приключение любвеобильного студента Вэйяна (своего рода китайского Дон-Жуана). Отвергнув благие советы отшельника Одинокого утеса, Вэйян встал на путь любовных удовольствий и плотских утех, дабы познать (как говорит герой) смысл жизни. Однако постижение земных радостей оборачивается для героя самым плачевным образом, а его отнюдь не благие устремления терпят крах. Разочарованный в жизни, он вспоминает пророческие слова достойного инока и «меняет колею». Однако его «прозрение» достигается слишком высокой ценой – самооскоплением. Впоследствии свой «брег спасения» он находит в монашестве. Грехопадение и прозрение героя отражены в двух авторских названиях романа: одно («Подстилка из плоти» – здесь под словом «подстилка» имеется в виду молитвенная циновка монаха) намекает на путь плотских утех, по которому долгое время следовал герой (первая часть романа), а второе («Просветление, пришедшее с прозрением» – «Цзюэхоучань») намекает на то откровение («прозрение»), которое снизошло на Вэйяна в конце его жизненного пути. В китайском тексте «просветление» и «прозрение» соответственно выражены многозначительными словами «чань» (буддийское просветление) и «цзюэ» – «пробуждение и осознание». Кстати, некоторые прозаические произведения Ли Юй подписывал псевдонимом Прозревший праведник.

Авантюрный сюжет, представляющий собой цепь любовных приключений Вэйяна, далеко не исчерпывает содержание этого весьма емкого по мысли произведения. В занимательном действии скрывается глубокая идея о смысле, цели и предназначении человека в жизни. Этими мыслями часто наполняются монологи и диалоги героев романа, нередко принимающие форму своеобразных философских диспутов. С одним из подобных споров о смысле бытия читатель сталкивается уже в первых главах, где старый отшельник старается раскрыть перед юношей смысл достойных деяний, а его собеседник, отвергая благие советы, пытается доказать, что смысл бытия заключен в познании человеком радостей жизни. Этот диспут, по существу, продолжается до самого конца романа. В общем он отражает те споры, которые происходили в китайском обществе той поры, – споры между идеей конфуцианской добродетели или буддийской аскезы и жизнеутверждающей силой бытия. В романе всесильная идея воздания за поступки побеждает, а сам герой под ударами судьбы вынужден признаться в своих прегрешениях и раскаяться. Надо сказать, что в рамках буддийской идеи Инь – Го (Причины – Следствия) и «Колеса судеб» развивалось множество сюжетов в литературных памятниках того времени, и едва ли не в большинстве идея всесильной Кармы одерживает победу.

Суровый финал произведений (как в нашем романе) в общем предопределен. Но тогда почему же столь прельстительны картины изображенного бытия – все эти любовные приключения, бесконечные утехи «за спальным пологом» и непрестанные наслаждения? Почему автор с явным удовольствием, даже с неким упоением живописует картины карнального бытия? В романе об этом говорится устами автора и комментатора: дабы наглядно показать «мерзость блудодейства», то есть ту страшную опасность, которая таится в страстях человеческих. Но человек, осознавший эту опасность, способен исцелиться («повернугь главу») и прозреть. Автор в первой главе пишет, что, показывая «радости за спальным пологом», он надеется излечить людей от «темных страстей», как искусный врачеватель лечит больного лечебной иглой. Однако в авторских рассуждениях звучит и чисто прагматическая мысль: «Если бы автор написал эту книгу как-то иначе, ее никто не стал бы читать и она, наподобие оливы, оставила бы во рту горький привкус». Между тем автор желал, чтобы его произведение напомнило бы читателю «сладкий финик».

И все же главное, что побудило автора написать свое сочинение именно в таком ключе, – это желание показать жизнь такой, какова она есть в действительности, без прикрас и украшательства – жизнь в кипении ее страстей. Отсюда черты фривольности и откровенного натурализма, которые шокировали тогдашних пуристов. Вполне возможно, это был своеобразный вызов тем нравоучителям-ортодоксам, которые в своих сочинениях намеренно уходили от реальной жизни. Автор продолжал традицию изображения нравов, которая восходила к его недалекому предшественнику – анонимному автору романа «Цзинь, Пин, Мэй», хотя два этих произведения похожи далеко не во всем.

Читатель может обратить внимание на то, что автор, рассуждая о жизни и поисках в ней «правильных путей», часто говорит о Яншэн – правилах поддержания жизни, об Инь и Ян (мужская и женская силы природы), о «первозданном духе» и т. д. Иначе говоря, в романе затрагиваются проблемы философии и религии, медицины, волшбы и пр. Все они возникли в романе не случайно, ибо волновали общество того времени. Например, в главе, повествующей о встрече героя с лекарем-ведуном, тот излагает юноше теорию о взаимоотношении светлых и темных сил (Инь – Ян), способах сохранения «первозданного духа» – «юаньци». Подобные рассуждения можно видеть в разных местах этого и других произведений Ли Юя. Они отражают важную сторону миросозерцания литератора – его «философию и практику жизни».

Особое место в учении Ли Юя о человеке и окружающем его мире занимает Небо, выступающее в образе Природы. Небо (у писателя оно часто называется Творцом Всего Сущего – некий Творец-Демиург) и все созданное им в этом мире, то есть Природа, окружающая человека, – есть высшая ценность нашей жизни, поэтому литератор подчеркивает исключительную важность содеянного Небом-Природой. Человек не должен грубо вмешиваться в естественные законы Неба и Природы, не только их не искажать, но и не исправлять, потому что лучше того, что есть в Природе, быть не может. Человек может лишь как-то их дополнять, но только так, чтобы подчеркнуть естественную красоту окружающего мира. Вот почему в своем сочинении Ли Юй огромное внимание уделяет деревьям и травам, животным и птицам. «Творец Всего Сущего рождает цветы и птиц, дабы чаровать человека», – пишет Ли Юй. Мы видим у него антропоморфное отношение к растительному и животному миру. Не только животные, но даже букашки и растения у него «очеловечены», поэтому они способны чувствовать и даже думать, а сам человек, если он, конечно, способен понять этот одухотворенный мир, может почерпнуть «истинную радость» бытия. Восторг писателя перед Природой-Творцом с замечательной силой раскрывается в таких его словах: «Когда я сажаю цветы, соперничающие друг с другом своим изяществом, или наблюдаю за птицами, показывающими свое певческое мастерство, я всякий раз обращаюсь со словами благодарности к Природе за то, что она сотворила. Подобно верному почитателю Будды, как добрый муж или достойная старица, я готов поставить на ее алтарь все напитки и яства. По ночам я ложусь спать лишь после того, как уснут цветы, а утром встаю до пения птиц. Я боюсь одного: вдруг ускользнет от меня какой-нибудь звук или цвет. Я испытываю боль при виде увядшего цветка или одряхлевшей птахи. Мне кажется, что я что-то потерял».

Неудивительно, что Ли Юй всю свою жизнь посвятил (кроме театра и литературы) искусству, в частности садовому искусству, и очень гордился тем, что своими руками создал заповедный мирок – Холм Ишань, или Ступенчатый сад. В эссе он подробно пишет, как и какие деревья надобно сажать в определенное время года, как украсить сад искусственной горкой, изгородью, увитой пышными цветами, или проложить красивые дорожки, выложенные камешками с голубиное яйцо. В единении с Природой Ли Юй не только находил душевный покой, но и черпал творческие силы. Он жил так, как сказал о себе его современник, замечательный художник-отшельник Ши Тао: «Я могу писать пейзаж лишь в том случае, если я разговариваю с горами». Горы, воды, леса – словом, вся окрестная природа, как и сама жизнь, была для Ли Юя источником внутренней радости и творческого вдохновения. В «Случайном пристанище…» часто говорится о «сотворении радости» (радость от сна, от сидения, стояния, радость в пути и т. д.), о «праздном» состоянии духа. Писатель вкладывал в это понятие особый смысл. «Праздность» для него была состоянием некоей внутренней гармонии («умиротворенности души») и духовной раскованности, которая порождала чувство радости душевной. Это своего рода Far niente, о котором когда-то писал Пушкин, – состояние «сладкой неги и свободы», являвшееся основой для творческого озарения.

В последние годы творчество Ли Юя, сама его незаурядная личность, привлекают растущее внимание как в Китае, так и за рубежом. В родных местах писателя (город Ланьей) открыт мемориальный музей, устраиваются конференции и семинары, посвященные его творчеству. В Китае и других странах выходят книги, многочисленные статьи о Ли Юе, делаются переводы его произведений (в основном прозы).

Д. Воскресенский