Татьяна Черниговская – доктор биологических наук, доктор филологических наук, профессор СПбГУ, заслуженный деятель науки РФ, заслуженный деятель высшего образования РФ, член Академии наук Норвегии, заведующая лабораторией когнитивных исследований и кафедрой проблем конвергенции естественных и гуманитарных наук СПбГУ.
У меня несколько специальностей: я лингвист, нейрофизиолог и когнитивный психолог. Это не значит, что у меня по этим дисциплинам дипломы, но мы сейчас находимся в такой полосе интеллектуальной истории, когда границы между науками стали по-настоящему размытыми. Мы вернулись на стадию натурфилософии, когда все занимались всем. Поэт Гете, как известно, не только стихи писал на спине рядом лежащей барышни, но занимался зрением, камнями и еще бог знает чем. Чудесное было время.
Конечно, были люди гениальные, типа Леонардо, который мог все, были и менее способные. Чего точно не было, это разделения по цехам. Уже потом из алхимии получилась химия, и все разошлись по своим заводам: химики налево, физики направо. Так прошел фактически весь XX век.
Сейчас неинтересно, какая специальность у человека изначально. Этим интересуются только официальные организации вроде Высшей аттестационной комиссии, которая выдает дипломы, кандидатские и докторские. Раньше, когда меня спрашивали, какая у меня специальность, я совершенно не знала, как ответить. Начни я перечислять сейчас, получился бы внушительный список. Дело не в том, как называется специальность, а в том, что за объект вы изучаете.
Предположим, моя цель – изучать то, как маленький ребенок овладевает родным языком. Если вам кажется, что это легкая задача, вы сильно заблуждаетесь, потому что ребенок – как инопланетянин, который прилетает на нашу планету, вообще ничего про нее не зная. У него есть генетика, которая позволяет ему с этой Землей справиться. Человеческий язык он должен освоить наравне с законами притяжения. Нет генетических предпосылок для овладения конкретным языком, но для овладения языком вообще есть. Мозг человека способен овладеть любым языком Земли.
Многие считают, что ребенок выучивает язык, слушая и запоминая. Это не так: ребенок – все что угодно, но не магнитофон. Если бы он просто запоминал все, что он слышит, ему понадобилось бы лет сто без сна и еды. Между тем каждый здоровый ребенок обучается говорить за два-три года. Это значит, что у нас в мозгу есть устройство, способное выполнить работу, с которой не могут справиться все лингвисты мира, – дешифровать язык, в который ребенок родился.
Ребенок не знает, родился он в армянской, итальянской или русской языковой среде. Для начала ему надо выяснить, что является языком. Вокруг пищат кошки, шумят машины, ругаются родители, гремят сковородки – что из этого язык? Выяснив, что такое язык, он должен дешифровать этот язык и «написать» в мозгу учебник. Хоть такой учебник не имеет ничего общего с привычными для нас пособиями, мозг точно знает, как это делать, потому что любой здоровый ребенок в итоге говорит. В учебнике записываются не столько слова, сколько алгоритмы того, как с этим управляться.
Чтобы этим заниматься, я должна быть детским экспериментальным психологом, лингвистом и нейрофизиологом. Получается, что у тех, кто этим занимается, нет названия специальности. Это проблема, существующая сегодня во всех науках. Птица, которая летает, не знает о том, что есть аэродинамика, биохимия, как составлены крылья. Она просто летает.
Гены и разум
Эпиграфом к этой лекции служат слова знаменитого ученого и философа Клода Леви-Стросса, который говорил: «ХХ век будет веком гуманитарной мысли, или его не будет вообще». Мы находимся в ситуации, чрезвычайно опасной для нашей цивилизации. Должна вам сказать, что я апокалиптически настроена: мы находимся в цивилизационном сломе, об этом в последние годы неоднократно предупреждал Сергей Петрович Капица. Это правда. Мы заигрались. И заигрались вовсе не в ядерное оружие. Это, конечно, тоже, но не это главное. У нас произошел какой-то когнитивный слом. Человечество стало делать что-то не то в смысле оценки происходящего, присваивания большей или меньшей ценности объектам. Разруха, разумеется, в головах, и она у нас присутствует на полную катушку.
Сергей Петрович Капица – 1928–2012 – Российский ученый-физик, популяризатор и журналист. В последние годы жизни занимался проблемами роста народонаселения и внес вклад в разработку теории демографического перехода.
Вопрос, который меня интересует: что играет большую роль в нашем становлении – природа или культура. Однажды я принимала участие в программе «Школа злословия» и там сцепилась с Дуней Смирновой. На следующий день в газете я увидела коллаж: кадр из этой передачи – сижу я, напротив Дуня Смирнова, и у нас над головами такие два пузыря. Я в этом пузыре говорю: «Глупость передается по наследству». А она отвечает: «Бедный мой сын». Я пришла в восторг от ее ответа, а пишущим в газете показалось, что она неправильно поняла. Татьяна Толстая поняла блестяще: она сравнила гены с кухонным комбайном. Стоит он у вас дома, но, чтобы заработал, надо включить его в сеть, положить туда продукты и нажать кнопку. Если что-то из этого не сделать, и ждать нечего. Если прибор плохой, будет плохое блюдо. Если прибора нет, не будет вообще никакого блюда. Но если есть очень хороший прибор, этого все равно недостаточно. Так и с генами. Для того чтобы все получилось максимально хорошо, надо чтобы хорошие гены попали в хорошую ситуацию. Например, в хорошее образование.
Некоторые спрашивают, зачем вообще знать, как работает мозг. То, как вы воспринимаете мир, то, как вы его оцениваете, как вы поступаете, зависит от одного агента, и этот агент – мозг. Что он вам разрешит, то вы и узнаете о мозге. Поэтому не вредно знать, как он функционирует.
В целом мы познаем мир с помощью сенсорных систем: ушей, глаз, кожи, обоняния, вестибулярного аппарата, которые представляют собой окна и двери в мозг. Тем не менее у нас нет оснований считать, что получаемая с их помощью информация соответствует действительности. У дельфинов диапазон слуха один, а у нас другой – значит, мы слышим мир не таким, как они. Мы не воспринимаем поляризованный свет, а насекомые воспринимают. Этот список можно продолжать долго.
«С наукой надо быть очень аккуратным. Наука занимается анализом, берет хорошую вещь и режет ее на части. Загвоздка в том, что при таком анализе самое главное зачастую пропадает».Татьяна Черниговская
То есть, во-первых, у нас ограничен вход в этот мозг, а во-вторых, сам этот мозг вносит коррективы. Самый великий, на мой взгляд, философ нашей планеты Иммануил Кант говорил, что то или иное соображение справедливо только для сознания человека. Господь позволил нам видеть такой мир, и это не значит, что нет другого. Поэтому наши знания о мозге, о наших сенсорных системах – принципиально важная вещь. Нужны же нам хоть какие-то ориентиры.
Знания о мозге могут дать нам возможность иначе организовать образование. Мы могли бы перейти от образования, которое наполняет нас фактами, к образованию понимания, как советовал Капица. Некоторое время назад проходил мировой съезд нейронаук, в котором участвовало девятнадцать тысяч человек. Длина стендов с информацией, если их поставить в линию, составила бы двадцать четыре километра. И это всего лишь один съезд по одной области знаний. Что делать со всей этой информацией?
Мы не можем держать детей в школе восемнадцать лет и вытаскивать их оттуда, когда они почти состарились. Возможно, стоит учить другим вещам: как извлекать информацию, как учиться. В школе я очень мучилась, когда учила бином Ньютона, и хоть бы раз в жизни потом на него наткнулась. Зачем я должна знать таблицу логарифмов, когда ее можно найти за три секунды? Даже когда не было компьютеров, я могла взять с полки книжку. Знания оказались не нужны. Учить стоит другим вещам: как контролировать память, внимание, быть в когнитивной форме. Мы окружены огромными объемами информации, которую надо правильно классифицировать и упаковывать – говоря по-научному, составлять антологии.
Чем нам грозит наш мозг?
В мире растет количество людей с психическими и неврологическими заболеваниями. Представьте себе ситуацию, когда количество психически неадекватных людей превысит количество адекватных. Теоретически это возможно. В США каждый второй человек страдает от депрессии. Это не значит, что у нас депрессии нет, просто в США лучше ведется статистика. По суицидам первое место в мире у нас. Раньше не было и речи о том, чтобы болезнь Альцгеймера искать и находить у человека, которому сорок или даже тридцать лет, а сейчас это возможно. Болезнь Альцгеймера и болезнь Паркинсона – это умирание нейронов. Называется это нейродегенеративными заболеваниями. Нейроны просто погибают вместе с той памятью, которая в них есть. Очень важно научиться рано обнаруживать эти вещи. Сегодня наука говорит о том, что первые признаки Альцгеймера можно обнаружить за четыре-пять лет до того, как синдром на самом деле появится, но для этого человек должен пройти специальные тесты.
Вы можете мне справедливо ответить, что проверяться надо на все болезни. Это не совсем так. Первый геном был расшифрован у нобелевского лауреата Джеймса Уотсона, и стоило это много миллионов долларов. Сейчас генетика развивается очень быстро, и ожидается, что цена расшифровки личного генома вот-вот опустится до примерно тысячи долларов или евро. Если при расшифровке индивидуального генома оказывается, что у человека есть предпосылки к развитию синдрома Альцгеймера, он может регулярно ходить и проверяться. Если у дамы есть наследственная предрасположенность к онкологии молочной железы, к примеру, раз в три месяца она должна ходить проверяться. Если обнаружить опасность вовремя, болезнь можно отодвинуть на годы. Это не пустяки. Конечно, если оценивать это социально, для государства это очень дорого. Но представьте себе, что люди с когнитивными нарушениями – с нарушениями памяти, неустойчивой психикой – служат диспетчерами в аэропортах, обслуживают атомные станции или отвечают за пуск ракет. В таких случаях вопрос о ранней оценке потенциальной опасности встает особенно остро. Кроме того, такие знания влияют на структурированность и организацию всего общества. Потому что общество – это очень сложная система, а такими системами занимается отдельная наука, которую в Москве принято называть синергетикой.
Джеймс Дьюи Уотсон – р. 1928 – Американский биолог, лауреат Нобелевской премии 1962 г. за открытие структуры ДНК. В знак признания экстраординарных заслуг Уотсона перед биологией именно его геном был первым подвергнут расшифровке в рамках проекта «Геном человека».
Еще один вопрос, заслуживающий внимания, касается когнитивных алгоритмов принятия решений. Когда Каспаров еще не был политиком, а играл в шахматы, он, как известно, проиграл суперкомпьютеру Deep Blue, и человечество испытало шок. Я, кстати, не понимала, почему они так разволновались. Вы же не испытываете шок, когда в крупном порту видите огромный кран, который поднимает два вагона. Мы не можем поднять эти вагоны, но почему-то не расстраиваемся.
Гарри Каспаров – р. 1963 – Шахматист, 13-й в истории шахмат чемпион мира (с 1985 года). Гарри Каспаров трижды проводил матчи с созданным корпорацией IBM суперкомпьютером Deep Blue. В 1987 и 1996 году компьютер потерпел поражение от человека и лишь в 1997-м одержал победу в матче из шести партий.
Когда Каспаров отошел от шока, стали разбирать эту партию и успокоились: компьютер натаскан на конкретного игрока. Он знал каждый шаг Каспарова, который тот когда-либо делал. К тому же память машины несравнима ни с какой человеческой памятью, и достать необходимую информацию из этой памяти куда легче. Игру в шахматы, тем не менее, мы проиграли компьютерам навсегда, потому что это комбинаторика, а компьютеры справляются с этим с огромной скоростью. Вот в нарды – нет. В нардах есть кости – вероятность, риск. Кроме того, там есть истерические решения: «Да провались оно все, я вот так пойду!» Вопрос о принятии решений – отдельная серьезная история.
Очень важная вещь – подготовка интеллектуальных и социальных элит, которые соответствуют уровню развития цивилизации и новому статусу науки. Особенно серьезен вопрос о том, какой должна быть элита, которую общество хочет для себя вырастить. Скажем, в XVII веке нужно было владеть мечом и хорошо скакать на лошади. А что нужно уметь в XXI веке, чтобы элита обслуживала общество адекватно той страшной сложности и тому дикому многообразию факторов, в которых мы сейчас живем?
Похоже, нас расстраивает, что наш мозг взял слишком большую волю. Не то чтобы он раньше этой воли не имел, естественно, но мы об этом не знали, а сейчас у нас есть доказанные научные сведения, которые дают основания считать, что большую часть интеллектуальной работы мозг совершает, даже не сообщая нам об этом. Если мы так запрограммированы, теряется личность. Если мозг просто поселился в нашем черепе, не ясно, кто кому хозяин. Он сам отвечает за то, что делает. А то, что мы якобы приняли решение, – иллюзия. В таком случае сознание не делает ничего.
Есть люди, которые занимаются этим постоянно, а я столкнулась случайно. Как-то поздно вечером я наткнулась на статью, зачем-то стала ее читать. Статья описывала эксперимент, где люди должны были принимать какое-то решение и нажимать, скажем, красную или зеленую кнопочку. Правильность решения отмечалась загоранием той или иной лампочки. Параллельно с этим приборы фиксировали, что происходит в мозгу этого человека. В статье говорилось, что мозг принимал решение за тридцать секунд до того, как человек нажимал на кнопку. Сначала я решила, что это опечатка, потому что это огромное время – в мозгу совершенно другие скорости. Я позвонила норвежскому коллеге, который работал в лаборатории, связанной с экспериментом. Оказалось, никакой опечатки не было. Потом я писала другому автору в США, но в итоге оказалось, что это правда. Мозг уже принял решение, но потом чего-то ждет, и неизвестно, при чем тут я. А потом он мне разрешает нажать на кнопочку. Оказывается, мозг вообще все делает сам, но иногда нам об этом сообщает. И когда он нам все-таки сообщает, одновременно посылает сигнал: ты только не волнуйся, ты все это сам решил.
Передо мной встал вопрос: а кто, собственно, мы такие и что мы вообще делаем? Надо сказать, я сильно расстроилась. Психологи, специалисты по этой теме, попытались меня утешить: мол, так происходит, когда речь идет о мелочах, а когда перед нами встают специальные проблемы – выходить замуж, не выходить, – это решаем мы сами. Не могу сказать, что это меня успокоило.
Ваш внутренний кот
Раньше были в ходу такие картинки, где мозг расписывался как лоскутное одеяло: вот дружеская любовь и нежные отношения между барышнями, вот пение, чтение, пилочка для ногтей – все в мозгу имело свой адрес. Разумеется, больше ничего этого нет. Когда мы начинаем думать, как нам изучать мозг, на ум приходит то, что пережила физика в начале 1920 – 1930-х годов – когда появилась квантовая физика. Там была завлекательная история про кота Шредингера. В квантовом мире отсутствует категория причинности: нет ни того, что было раньше, ни того, что было позже. В этом мире один и тот же объект может находиться одновременно в двух точках. Фокус не в том, что частица так быстро носится, что вы не замечаете передвижения. Напротив, она нигде не носится, а одновременно находится и в точке «А», и в точке «Б».
Представьте кота, сидящего в ящике. Там есть устройство, которое при открытии ящика с 50 %-ной вероятностью разбивает банку со смертельным для кота ядом. Пока ящик закрыт, нет способа узнать, жив кот или мертв. В квантовых терминах в такой ситуации говорят, что кот и жив, и мертв одновременно. Когда же открываешь ящик, кот или жив, или мертв.
Наука сегодня ушла от той ситуации, когда в одном месте происходят события, а в другом сидят ученые, которые за событиями наблюдают. Раньше это были разные миры. В квантовой физике вы находитесь там же, где событие. Ящик надо открыть, а пока вы его не открыли, ничего нет. Решающая роль здесь – у наблюдателя. Он участник событий.
Нас утешали, что квантовая физика описывает микромир, что к нам это отношения никакого не имеет. Напротив! Это имеет отношение к сознанию, про которое мы ничего не знаем, имеет отношение к исследованию мозга. Потому что, вообще говоря, идея, что мы должны изучать мозг при помощи самого мозга, безумна. Даже если я изучаю ваш мозг, а вы – мой, это ничего не меняет, потому что мы оба – люди. Даже если изучать мозг кота: когда он сидит и нагло смотрит в мою тарелку с бифштексом, в глазах у него очень много всего написано, но нет никакого способа узнать, как он думает и о чем. Если поместить кота в компьютерный томограф, его мозг будет у меня как на ладони, но мыслей его это узнать не поможет. Какая мысль появляется у комара, когда ты по нему вот-вот врежешь?
Великий Кант говорил, что рассудок не черпает свои законы из природы, а приписывает их ей. То есть законы природы не содержатся в ней, а мы изо всех сил стараемся их в природе найти. Просто у нас такая голова, которая умеет складывать внешний мир в формочки. Когда я особенно негодую, я начинаю сомневаться, что мы должны верить математике. Может быть, математика – это просто язык, которым умеет оперировать наш мозг. Галилей, правда, говорил, что Создатель написал книгу природы языком математики. Так это или нет, есть о чем подумать долгими зимними вечерами.
Модель психического
До сих пор не ясно, в чем уникальность человека и есть ли она вообще. Ясно, что чем-то мы отличаемся от других существ на планете, но в качестве или количестве дело – большой вопрос. Умеем ли мы что-то, чего другие существа не умеют совсем, или умеем то же, что и остальные, только лучше?
Периодически всплывает вопрос о существовании особенного человеческого гена – гена языка, чтения, мышления. Года два-три назад Капица пригласил нас с Анохиным на передачу: позвонил возбужденный и сказал, что в Калифорнии якобы открыли ген мышления. Оказалось, естественно, что никакого гена мышления не открыли, потому что его быть не может. Никогда не будут открыты и гены речи или памяти. Такие сложные вещи не могут обеспечиваться одним геном. Скорее есть некий небольшой ответственный участок, который притягивает огромную нейронную сеть. Такие системы сегодня принято называть хабами.
Есть одна метафора, к сожалению, не моего авторства, сравнивающая сознание с ветром. Ее смысл в том, что нельзя увидеть сам ветер, но можно увидеть результаты его деятельности: снесенные крыши, волны. Искать сознание бесполезно. Если бы пришла фея и предложила показать в мозге сознание, скажи я только, как оно должно выглядеть, – я бы ничего не смогла сказать. Память, внимание, ассоциации – да, но все это не сознание.
Жулику Фрейду я предпочитаю Юнга с Адлером, но стоит отдать ему должное: он открыл такую вещь, как подсознание. Подсознание – очень серьезный игрок на когнитивном поле. Это огромный, мощный кипящий котел, который влияет на наше поведение в духе того, что мы сказали про нарды: «Провались оно все, я так решу». Не стоит думать, что мы играем в эту игру только по правилам: в жизни все не так, как в учебнике. Одна моя приятельница рассказывала, как она впала в неистовство, пришла домой и смела все со стола на кухне, после чего взяла сумку и запустила в стену. Никакого вразумительного объяснения своему поступку она предложить не смогла. Но семья пришла в чувство…
Зигмунд Фрейд – 1856–1939 – Австрийский психолог и психиатр, основоположник психоанализа. Теория Фрейда базируется на приоритете бессознательного в формировании поведения личности. К теории Фрейда возводят представления об определяющей роли сексуальности в развитии психики.
Карл Густав Юнг – 1875–1961 – Швейцарский психолог и психиатр, основатель направления аналитической психологии.
Альфред Адлер – 1870–1937 – Австрийский психолог и философ, создатель теории индивидуальной психологии. Выводит на первое место целенаправленные стремления личности. К работам Адлера восходят понятия «комплекса неполноценности» и «компенсации».
Примерно 75–50 тысяч лет назад произошел внезапный когнитивный взрыв. Это доказывается разными данными. Возможно, произошла какая-то мутация или серии «удачных» мутаций – причину мы пока не знаем. Во всяком случае, есть свидетельства серьезного роста интеллекта. Появились возможности планирования многоэтапных операций. Изготовление орудий труда требовало выполнения комплекса сложных действий: обтесать, обколоть, потом обжечь, потом еще раз обтесать. Чтобы все это продумать, да еще и не забыть, передать другим поколениям, нужен серьезный мозг. Все это говорит о том, что была какая-то знаковая система, какой-то вариант языка.
Главный игрок на мозговом поле – нейрон. Нейроны соединяются друг с другом, передают информацию из одной части мозга в другую. Они находятся в некоторой субстанции, которая носит название «глия» – от слова, которое означает «клей». Долгое время думали, что это какая-то вспомогательная субстанция, которая держит нейроны, чтобы они «не висели в воздухе». Считалось, что глия также выполняет изоляционную функцию. Я вообще не знала, что это такое, но как-то наткнулась на книгу, посвященную этому. Обнаружилось, что глии в десять раз больше, чем нейронов, что она имеет собственную память и очень сложные функции. Если глия испорчена, человек будет иметь неприятности с интеллектом, памятью, вниманием и так далее.
Реальная нейронная сеть очень запутанна. Там есть стволовые клетки, которые прорастают сквозь нейроны, и все это происходит в глии. Совершенно непонятно, как информация может течь по такой сети, настолько она сложна. У нас в голове триллион нейронов. Количество связей в этой сети еще больше, потому что нейроны представляют собой кусты, которые разными частями крепятся к другим таким кустам. Если учитывать глию, число связей будет совершенно астрономическое.
Суперкомпьютеры обогнали нас навсегда, этот вопрос решен. Скорости, с которыми работают современные суперкомпьютеры, исчисляются триллионами операций в секунду, их мощность удваивается каждые три месяца. Это несопоставимо более серьезные скорости, нежели скорость проведения информации по реальным нейронным сетям в мозгу.
С другой стороны, о компьютере у нас в голове мы, похоже, вообще ничего не знаем. Возможно, он пользуется другим типом математики, про который мы тоже ничего не знаем. Из суперкомпьютеров пока не получается ни Моцартов, ни Шекспиров. При их огромной скорости обработки информации пока незаметно, чтобы они что-нибудь породили. У нас в мозгу много компьютеров, которые действуют параллельно. Это очень сложная система, использующая алгоритмы, о которых мы пока ничего не знаем. Если мы соединим все имеющиеся на планете компьютеры, включая интернет, возможно, мы получим один человеческий мозг. Мы еще очень далеки от того, чтобы узнать, как это происходит.
Если вытянуть все нейронные нити в одну линию, ее длина составит 2,8 миллиона километров – это семь расстояний до Луны. Нейронные сети растут с огромной скоростью, до тридцати миллионов нейронов в час.
Одним из самых крупных открытий XX века считается открытие зеркальных нейронов. Их открыл итальянский нейробиолог Джакомо Риццолатти. Зеркальные нейроны – это такие системы в мозгу, которые включаются не тогда, когда вы сами что-то делаете, а когда вы наблюдаете за тем, что делают другие. Они считаются основой возникновения человеческого языка и коммуникаций, потому что это основа имитации. Если эти системы сломаны, мы получаем детей-аутистов или взрослых с шизофренией.
Джакомо Риццолатти – р. 1937 – Итальянский нейробиолог, родился в Киеве. В начале 1990-х годов проводил в Пармском университете опыты на макаках, приведшие к открытию зеркальных нейронов – клеток мозга, возбуждавшихся при наблюдении за деятельностью экспериментатора. Многие нейробиологи считают открытие Риццолатти важнейшим событием нейробиологии ХХ века, дающим ключ к решению проблем возникновения языка, эмпатии, социальности, а также развития психических заболеваний.
Наличие зеркальных нейронов позволяет нам иметь такое свойство, которое по-английски называется Theory of Mind, – в русском языке пока нет полноценного эквивалента. Это свойство можно описать как способность человека строить модель сознания или психического состояния «Другого». Оно составляет основу нашего восприятия искусства.
Допустим, я иду на важный разговор. Если я не совсем дура, я должна знать, с кем я буду говорить, о чем, в хорошем ли он состоянии, что он про меня думает на данный момент. Выходит, я должна переместиться в эту ситуацию и посмотреть на себя с другой стороны. Это и есть Theory of Mind. Считается, что, когда маленькие дети начинают врать, это очень хороший когнитивный показатель. Совсем маленькие дети считают, что все знания – общее достояние. Примерно в четыре года до ребенка доходит, что он может знать что-то, чего не знают остальные. Что лежит у него в кармане, знает только он и больше никто.
Свободны ли мы?
Иногда мне кажется, что обусловленность нашего поведения мозгом достаточно оскорбительна. У моего петербургского коллеги профессора Аллахвердова много экспериментов, которые показывают, что даже сложные арифметические задачи решаются часто без участия сознания. На мое возмущение он отвечает, что сознание все же иногда появляется «для проверки». Может, мы вовсе не участники истории, а просто жилище для мозга – а он там решает, что хочет. В ответ – все то же утешение: когда вопрос о женитьбе, то тут мы, конечно, решаем сами…
Виктор Михайлович Аллахвердов – р. 1946 – Российский психолог, профессор СПбГУ. Автор концепции психологики, постулирующей, что сознание есть аппарат для построения гипотез об окружающем мире, их проверки и принятия решений.
Ясно, что вопрос свободы воли требует большого, серьезного разговора. Скажем, в буддизме взгляды на свободу воли совершенно другие, похожие скорее на что-то из мира квантовой физики.
Известный космолог Роджер Пенроуз говорит, что сознание – это квантовые скачки. Пусть квантовые скачки, но мне-то от этого не легче. Есть люди, которые вообще говорят, что сознанием обладает все живое. То есть если я режу ножом огурец, то ему, бедняге, горестно. Мы должны ответить на очень серьезный вопрос – что считать сознанием.
Роджер Пенроуз – р. 1931 – Английский математик и физик, профессор Оксфордского университета, автор теории твисторов. Является автором нескольких популярно-философских книг по теории сознания, где, в частности, доказывает, что сознание не может быть результатом алгоритмизированной деятельности и в его основе не может лежать вычислимый физический процесс. Отсюда следует знаменитый вывод Пенроуза о связи сознания и феномена редукции волновой функции в квантовой механике.
Сознание – это противоположность отсутствию сознания, например, состоянию комы? Или сознание – это когда я не сплю? Но во сне происходит главная работа по упаковке, упорядочению мозга. Если это происходит без сознания, получается, что даже порядок в мозгу наводится без нашего участия! Противопоставлять сознание подсознанию – еще один сюжет. Если сознание определять как рефлексию – «я знаю, что я знаю», – выходит вообще другая история. Тогда, конечно, у огурца нет рефлексии. А комар, которого вы вот-вот прихлопнете газетой, не размышляет об устройстве Вселенной.
Роботы с более сильным, чем у нас, интеллектом – уже свершившийся факт. Чего пока нет, это роботов с сознанием. Как только появится робот, у которого есть сознание своего Я, нам конец. Если у робота будет свое Я, у него будут свои цели, мотивы, планы. Мы в эти планы, я вас уверяю, входить не будем. Чтобы от нас избавиться, ему достаточно будет немножко поднять на планете температуру, чтобы растаяли льды и изменились течения – и все будет под водой, спокойно и тихо. Или немного подкрутить саранче хромосомы, чтобы ее было в восемьсот миллионов раз больше, чтобы она просто все съела, и нам конец. Я, конечно, фантазирую, но общий вектор не путаю.
«То, как вы воспринимаете мир, то, как вы его оцениваете, как вы поступаете, зависит от одного агента, и этот агент – мозг. Что он вам разрешит, то вы и узнаете о мозге».Татьяна Черниговская
Срастание людей с компьютерами уже произошло. Искусственные органы, вживление в голову чипов, увеличивающих память, внимание, скорости, – дело завтрашнего дня. Встанут вопросы, в том числе и юридические, о том, как сравнивать людей с чипами и без них. В отличие от научных фантастов я говорю всерьез: я не уверена, что мы сможем с этим психологически справиться. Если сейчас я знаю, что задачу решаю я, что считаю я плохо, в будущем станет совсем непонятно, где кончается Я и начинается приборчик в моей голове. В статье Where Is My Mind? американский философ Джерри Фодор в шутку описывает пылесос с искусственным интеллектом. Когда пылесос проголодается, он подъезжает к розетке, встает боком, ест и идет дальше. Значит, рассуждает автор, у него есть ментальная репрезентация. Ученый открывает (!) пылесос, но никакой ментальной репрезентации там не видит, только кошачью шерсть и прочий мусор.
Джерри Алан Фодор – р. 1935 – Американский философ, психолог и лингвист, автор концепций модулярности сознания и «языка мысли».
Эта лекция не случайно посвящена нейроэтике. Предположим, мы делаем снимок мозга серьезного преступника, который уже сидит в тюрьме. Потом нейроученые сравнивают с этой картинкой снимки мозга свободного человека и говорят: этот человек – потенциальный серийный убийца, у него такой мозг. В любом приличном обществе действует презумпция невиновности. Что же делать с этим человеком: ждать, пока он убьет кучу народу, или сразу сажать в клетку? А что если он уедет в Индию, сядет под манговое дерево и лет восемьдесят будет там медитировать? Я задавала этот вопрос юристам, и они не готовы на него ответить.
В Америке уже не только в фильмах, но и в серьезных научных журналах все чаще фигурирует такая фраза: It’s not me, it’s my brain. Фраза используется для оправдания своих поступков: «Это сделал не я, а мой мозг, не виноват же я, что он у меня такой плохой». Примечательно, что используется не слово «сознание», а слово «мозг», обозначающее конкретный физический объект. Если человек не виноват, что родился уродом, наказывайте его мозг. Нетрудно догадаться, что эта история не исчерпана.
Создается сложная ситуация. Тот же инструмент, что позволит нам «выключить» в геноме человека гены, вызывающие болезнь Альцгеймера или рак молочной железы, может быть использован для создания не чувствующих боли солдат, у которых нет угрызений совести. Не лучший пример, потому что сейчас и техника все может делать сама, но идея ясна.
С наукой надо быть очень аккуратным. Наука занимается анализом, берет хорошую вещь и режет ее на части. Загвоздка в том, что при таком анализе самое главное зачастую пропадает. Наши знания о том, как функционирует мозг, несильно вырастут, если мы его, как капусту, нашинкуем во всех деталях. Самое важное находится не там.
Общество сегодня совершенно не осознало себя единой семьей. Планета покрыта страшным хламом. Человечество ведет себя так, как будто у него есть другое место жительства. Меня не удивляет, когда дикие, неразвитые люди, загадив один дом, переезжают в другой, но нам переехать некуда. Об этом все говорят, но на жизнь это абсолютно никак не влияет. Между прочим, это касается каждого, а уж то, что наших детей, – и разговора нет. Общество мало учитывает полученные наукой знания. Так, новые знания не участвуют в организации образования: вместо того чтобы на самом деле изменить и лучше использовать человеческие интеллектуальные ресурсы, вводят простой вариант ЕГЭ. В результате общество не готово к глобальной оценке социальных и природных явлений.
Нужно ясно осознать, что мы находимся в ситуации опасности для цивилизации. Не только потому, что какой-нибудь придурок может нажать кнопку и все взорвать. Опасность у нас в головах: мы не то делаем!