Он сам говорил о себе:

– От волос у меня осталась только расческа. – И добавлял: – Впрочем, лысина – лучшее средство от седины. Вижу очень плохо. Как писал Лесков, одним глазом ничего не вижу, другим вижу пустяки. Сплю в очках, чтобы лучше видеть сны. Ростом, пожалуй, рискнул бы соперничать только с Наполеоном, да и то с уверенностью, что проиграю. Зубы держу в стакане с водой, но они всё равно не растут…

У него действительно был лишь один зуб, и однажды художник Игин ласково сказал ему:

– У Эмильчика зуб на зуб не попадает!

В ответ Игин немедленно получил стихотворный экспромт под заголовком «Скалозуб, или Челюсть за пазухой»:

Что скрывать, красотой Эмиль Яковлевич не блистал, но человека более обаятельного мне редко приходилось встречать.

Кроткий любил повторять: «Смотрят все, видят немногие». Перефразируя его мысль, можно сказать: «Слушают всё, слышат немногие». А он слышал. Слышал все смешное и реагировал по-снайперски, без промаха.

Эмиль Кроткий появлялся в компании, и вместе с ним приходили остроты, доброта, шутки. Всегда шутка и редко злая насмешка. Шутки Кроткого были только его шутки, и потому их ждали, с веселой надеждой взирая на маленького беззубого человечка, всегда тщательно, но старомодно одетого. Белоснежная открахмаленная сорочка, жилет, темный галстук, воротнички заколоты позолоченной булавкой с шариками по краям, в манжетах крупные запонки.

Вот он входит в комнату, церемонно целует руку хозяйке, вручает небольшой торт или букет цветов – всё уважительно, неторопливо. Он не повышает голоса, не жестикулирует, но сразу становится центром внимания. Какую бы увлекательную беседу ни вели гости до его появления, забывается всё – пришел Эмиль Кроткий!

– Что-то вас давно не было видно, Эмиль Яковлевич?

– Ездил за город к друзьям. Друзья постарели, жены их стали блондинками.

– Видели ли вы новый фильм, Эмиль Яковлевич?

– Да, да! Пушкин сказал бы: иные мне нужны картины! Искусство не зеркало, оно не должно отражать всё без разбора…

– А книгу Н. вы читали?

– Нет, – виновато признается Кроткий. – Он, правда, давно считается известным писателем, но почему-то никто об этом не знает. Впрочем, хороший писатель опасается быть непонятым, плохой боится, что его поймут… А знаете, недавно одна милая дама призналась, что она прочла замечательную книгу «Хижина дяди Тома Сойера».

Молоденькая женщина хвастается:

– У меня два поклонника, уж и не знаю, кому отдать предпочтение. Один очень красивый, но беспартийный, другой не так красив, но недавно вступил в партию!

– Зачем же выбирать? – смеется Эмиль Яковлевич и что-то быстро пишет на клочке бумаги. – Разрешите огласить? – И, получив разрешение, читает:

– Слышали, Эмиль Яковлевич, наша Верочка-то ведет себя, как Анна Каренина, бросила вызов обществу Весь дачный поселок гудит!

– Да, да, – морщится Кроткий, который не любит светских сплетен. – Но, к сожалению, герой-то ведет себя не как Вронский, а как Фру-Фру! Дачные романы не для толстых журналов, они не имеют продолжения. Да и толстому журналу не мешает иметь тонкий вкус.

– Эмиль Яковлевич, а в театрах вы совсем не бываете?

– Нет, почему же? Недавно знакомый драматург пригласил меня на премьеру, но это была не пьеса, а оскорбление в четырех действиях! Я сказал ему об этом, но он решил, что это моя очередная шутка.

– А как вы думаете, Эмиль Яковлевич, что сейчас носят? – кокетливо спрашивает молодая женщина, явно случайно попавшая в сегодняшнюю компанию.

У Кроткого на лице недоумение – в модах он совсем не разбирается. Однако ответ звучит немедленно:

– Носят на руках Вознесенского!

– А Евтушенко? – смеется кто-то.

– Евтушенко, как губная помада, на устах у всех женщин. Хороший поэт, только молод еще, ищет не рифму, а правду.

Эмиль Кроткий начал печататься еще до революции. Его сатирические стихи и эпиграммы публиковались в знаменитом «Сатириконе». В те далекие годы вышла в свет одна из первых поэтических книг Ильи Эренбурга, на нее откликнулся восторженной статьей критик Инбер, первый муж поэтессы Веры Инбер. Эмиль Яковлевич, который придерживался иного мнения об этих стихах, напечатал довольно злую эпиграмму на Инбера. Прошло много лет, Инбер давно эмигрировал, Вера Инбер стала женой другого человека с фамилией Чайка. Однако обиду, нанесенную ее первому мужу, запомнила. Однажды она пришла в редакцию на какое-то совещание и в коридоре увидела стенгазету, где были помещены стихи Кроткого. Крупными буквами, карандашом она наискось написала на них:

А когда после заседания все вышли в коридор, то рядом со строчкой Веры Инбер увидели четверостишие Эмиля Кроткого:

Про одного из своих зазнавшихся друзей Кроткий грустно сказал:

– Вышел в люди и не вернулся!

А про дельца от литературы:

– К таким лицам больше всего идет пощечина!

Эмиль Кроткий дружил с Александром Безыменским. Сохранилась их обширная переписка в стихах – блеск остроумия и выдумки. Письмами Безыменского я не располагаю, а послания Эмиля Кроткого у меня сохранились. Некоторые из них занимают по нескольку страниц. Но я приведу лишь два коротеньких стихотворения.

Безыменский прислал Кроткому свою драму «Выстрел». Кроткий благодарит:

Но вот Безыменский посылает Кроткому поэму «Трагедийная ночь». Кроткий в ответ отправляет открытку:

К чести Безыменского надо сказать, что он не обижался. Он мог и сам жестоко подшутить над собой.

В начале тридцатых годов Эмиля Кроткого постигла участь многих: он был арестован и сослан в Красноярский край. Я несколько раз пыталась расспросить его, чем были вызваны гонения. Но он отмахивался:

– Ничего особенного, просто сделал неосторожный шаг в три тысячи километров!

А когда, отбыв срок, Кроткий перед войной приехал в Москву и встретился с Николаем Эрдманом, тоже возвратившимся из мест не столь отдаленных, друзья обнялись, и Эмиль Яковлевич, лукаво усмехнувшись, сказал:

– Хорошо посидели!

Вероятно, опасаясь сделать еще один неосторожный шаг в тысячи километров, Эмиль Кроткий усердно посещал все писательские собрания, впрочем, никогда на них не выступал. Томился, скучал, но честно досиживал до конца. На одном из таких собраний выступала ученая дама. Доклад был скучный, вялый. Эмиль Яковлевич посылает записку своей приятельнице Людмиле Давидович:

К друзьям Эмиль Яковлевич был бесконечно добр и заботлив. Сколько раз, снимая утром телефонную трубку, я слышала его голос:

– На улице мороз, одевайтесь теплее!

Если кто-либо из друзей заболевал, Эмиль Кроткий первым приезжал его навестить – ни дождь, ни метель не могли остановить этого уже совсем немолодого человека.

Помню, как, находясь в Крыму, я в одном из писем пожаловалась Кроткому на дурное расположение духа. Через несколько дней я получила от него сразу 12 (двенадцать!) писем. Кроткий писал их целый день, через каждый час. Последнее письмо было написано в 11 часов вечера:

«Заканчиваю день тем, чем начал его, – письмом к Вам. Как настроение? Не ухудшилось ли от моих писем? Радуйтесь солнцу и морю и иногда вспоминайте, что ведь и это не навсегда!»

С годами я всё чаще вспоминаю об этом…

Читатели старшего поколения хорошо помнят басни, стихотворные фельетоны, подписи к карикатурам, часто появлявшиеся в послевоенные годы на страницах журналов «Крокодил» и «Огонек». Но, пожалуй, самая интересная книга Кроткого – «Отрывки из ненаписанного», в которой уже после смерти писателя друзья постарались вспомнить его афоризмы, а также использовали материалы, сохранившиеся в его архиве и архивах его друзей. Вышла эта книга почти тридцать лет назад и давно уже стала библиографической редкостью.

Если, по выражению Эмиля Кроткого, «у рака всё будущее позади», то у настоящего писателя (а именно таким и был Эмиль Кроткий) и его книг будущее даже после смерти впереди. Потому, я думаю, давно пришла пора переиздать книгу Эмиля Кроткого, она доставит читателям много радости.

В последний раз я видела Кроткого за несколько часов до того, как его увезли в больницу. Навсегда увезли. Он лежал в узкой и длинной комнате в Дегтярном переулке, маленький и беспомощный, но, как всегда, приветливый и улыбающийся. У него очень болело сердце, а врач, как всегда, запаздывал. Мне вспомнились слова Кроткого:

Врач и вправду не помог, и через несколько дней Эмиля Яковлевича не стало. На его похоронах внимание многих привлекал большой венок, на белой ленте которого золотыми буквами было написано:

«Незабвенному Эмилю Яковлевичу от всех соседей по квартире».

Венок от коммуналки! Где еще такое увидишь?..