78

14 февраля 2018 года

Среда

— Магнус, прекрати! — окликнула Саша кота. Тот упрямо муркнул и продолжил попытки взобраться по прозрачной кухонной шторке наверх. Кажется, возмущение хозяйки его совсем не останавливало.

— Паршивец… — покачал головой Игорь, поднимаясь из-за стола. — Даже позавтракать свободно не дашь! Ну что ты там увидел? Кошку с пятном в виде сердца?

Хотя, разумеется, за кошками Магнус лазил в другие места и вёл себя совсем иначе, Ольшанский шутки ради выглянул в окно — и обмер.

У подъезда топтался какой-то мужчина. Конечно, зрение Ольшанского было не стопроцентным, хотя очки не требовались, и он не мог дать стопроцентную гарантию, но в силуэте незнакомца отчётливо просматривался Сашин отец.

Если сейчас Александра его увидит, то весь прогресс последних дней по возвращению её в нормальное состояние будет уничтожен. Саша вновь станет прежней — бледной, испуганной, затравленной и молчаливой.

Воспитатель проклятый!

— Нам уже выезжать пора, — как ни в чём ни бывало протянул Игорь. — Я пойду, прогрею машину…

— Зачем её прогревать? — удивилась Саша, оглянувшись на мужа. — У нас же никогда с этим не было особенных проблем…

— А ты хочешь мёрзнуть или заглохнуть по дороге? — Игорь поставил кота на стол, хотя обычно был против лазаний Магнуса среди кастрюль и тарелок, и буквально выбежал из кухни. — Да и Регина сегодня клятвенно обещала пораньше приняться за своё дурное дело — проводить ревизию…

— Ещё есть минут пятнадцать! И я совсем не готова!

Игорь, спешно натягивающий на себя свитер, обернулся на жену. В теплом домашнем халате, всколоченная, она и вправду выглядела совсем не спешащей на работу девушкой.

— Я тебя внизу подожду, — Ольшанский широко улыбнулся и получил в ответ раздражённое бабушкино хмыканье с дивана — Ева Алексеевна, как это водилось, не поверила в чужие хитрости, но решила не выдавать свои сомнения вслух, очевидно, поняла: произошло что-то плохое. — Можешь не спешить, всё нормально.

Игорь заставил себя медленно застёгивать пуговицы пальто и первые два лестничных пролёта прошёл достаточно спокойно, чтобы потом буквально помчаться вниз и широко распахнуть подъездную дверь, с такой силой, что спавший на чужом коврике на первом этаже местный кот подпрыгнул и вздыбил шерсть.

И вправду, у подъезда стоял Владимир Владимирович собственной персоной, как и обычно, выглядевший то ли злым, то ли растерянным. Игорь не верил ни единому его состоянию — но подавить вскипевший в душе гнев оказалось для него удивительно сложной задачей.

— Что вы здесь делаете? — не собираясь тратить время на приветствие, спросил он. — Мало было предыдущего явления?

— Здравствуй, Игорь, — Владимир Владимирович повернулся к зятю, демонстрируя вящее равнодушие, только запихнул руки в карманы и притворился недоумевающим. — Я пришёл к Саше. Хочу поговорить с ней о случившемся.

— Нечего с ней разговаривать, — покачал головой Ольшанский. — Вон отсюда. Вы уже достаточно в прошлый раз пообщались.

— Моя дочь — самостоятельная взрослая женщина, пусть сама принимает решение.

— Чтобы в очередной раз была доведена до исступления? — Игорь сделал шаг навстречу, и теперь они стояли вплотную друг к другу. — Вон отсюда. Иначе…

— Иначе что?

Игорю хотелось схватить мужчину за воротник, встряхнуть изо всех сил, а потом толкнуть в какой-нибудь сугроб, чтобы увидеть, как он будет отплёвываться от снега и пытаться выбраться оттуда. Хотелось вытрясти из него мольбы о прощении, а потом прогнать куда подальше. Или заставить наконец-то раскаяться, но не принять извинения. Но Саша… Саша всё равно станет свидетельницей всего этого.

Потому он заставил себя успокоиться и протянул почти спокойным голосом:

— За обман, конечно, не сажают, и за отвратительные человеческие качества тоже. Но, хотя я понятия не имею, какой вы в работе, одних уже угроз и шантажа в сторону тех несчастных покупателей квартиры, намерения продать чужое и прочего букета, думаю, вполне хватит. Даже если за это вас не посадят, репутация благонадёжного человека будет разрушена раз и навсегда. Саша говорила, вы занимаетесь бизнесом? А ещё, — Игорь откровенно мухлевал, но слова как-то сами по себе вырывались на свободу, — можно отыскать тех людей, которые у моего подъезда устраивали концерт по заявкам с попыткой избиения. Думаете, они откажутся назвать нужное имя за сотню долларов? У меня есть больше. И я это устрою. А ещё, Саша говорила, что врачебное свидетельство так и не выбросила. Оно вам надо?

— Я всё равно увижу дочь.

— И она всё равно вас не простит, — покачал головой Игорь. — Никогда. Потому что столько беды, сколько вы ей принесли, не может выдержать ни один здравый человек. А Саша — не последняя дура, и в вас она не нуждается. Потому убирайтесь отсюда, и желательно навсегда.

Владимир Владимирович хотел возразить, но в самый последний момент просто досадливо махнул рукой, отмахнулся и ушёл.

Игорь проводил его взглядом. Он не знал, что именно подействовало — угрозы или понимание бессмысленности всех действий, — но был счастлив, что хотя бы сегодня Саша была свободна от неприятной обязанности общаться с собственным отцом.

Он, с трудом пробираясь сквозь снежные завалы, сел-таки в машину, завёл её, включил печку — надо же было убедить Сашу в том, что он тут уже давно, — и едва сдержался, чтобы не удариться лбом о руль. Больно, опасно и бесполезно. Дурные мысли всё равно никуда не денутся.

— Что-то случилось?

Игорь и не заметил, когда Саша успела сесть в авто, только вздрогнул в ответ на хлопок закрывающейся двери.

— Всё хорошо, — отозвался он. — Машина просто заводиться не хотела. Эти холода сведут нас в гроб, всех вместе…

— Да? — Саша усмехнулась. — Не переживай так. Это всего лишь техника. Даже если и дорогая. Куда менее ценна, чем человеческое здоровье.

— Да, — кивнул Игорь. — Ты совершенно права. Двигатель стоит куда дешевле, чем новое сердце.

77

15 февраля 2018 года

Четверг

Неприятный, пиликающий звук всколыхнул тишину. Игорь и Саша переглянулись — это были явно не их мобильные, а вот Ева Алексеевна могла так и не поменять стандартный звук вызова.

— Ба, тебе звонят, — окликнул её Ольшанский. — Принести телефон?

— Он со мной, — отозвалась Ева Алексеевна с кухни. — Идите ужинать!

Ольшанский нехотя оторвался от монитора и отозвался:

— Да, сейчас.

Бабушка готовила вкусно. Саша, в принципе, тоже, но у неё не было свободного времени — девушка слишком много работала, чтобы иметь возможность творить какие-то невероятные блюда. Ева Алексеевна смеялась, что сама в молодости позволяла мужу перебиваться бутербродами и картофельным пюре с каким-нибудь наскоро приготовленным мясом, а теперь, когда засела дома, сама может радовать родных.

— Пойдём, — он коснулся Сашиной руки. — Бабушка зовёт есть.

Александра вскинула голову, с трудом отрываясь от работы, потом рассеянно кивнула и всё-таки встала. Есть хотелось не то чтобы сильно — но из кухни настолько приятно пахло, что можно было и прерваться минут на двадцать-тридцать.

Противная мелодия повторилась. Мобильный лежал на столе, и бабушка только щёлкала по кнопке отключения звука — не сбивала вызов, но и не поднимала трубку.

Игорь вообще удивлялся, как легко Ева Алексеевна привыкала к современным технологиям: её легко можно было застать за компьютером или со смартфоном в руках, не то что маму. Преподаватель и учёный — особенно в симбиозе, — это, наверное, диагноз, а бабушке всегда нравилось осваивать что-то новое. Но сейчас новомодная техника играла против неё — на экране слишком хорошо читалось имя, которое женщина предпочла бы скрыть.

— Ты не берёшь трубку, — отметил Игорь, занимая своё привычное место за столом. — Вы поссорились?

— А ты считаешь, что повода у меня не было? — усмехнувшись, переспросила Ева Алексеевна. — И регулярно звонишь своему отцу, чтобы спросить у него, как дела?

Поняв, о чём шла речь, Саша моментально зарделась. Любые упоминания о романе Николая Андреевича и её матери вгоняли девушку в краску, заставляли смущаться и чувствовать себя виноватой. Она как-то даже призналась мужу, что считает себя повинной в том, что в семье её мужа был посеян раздор. Сначала ссора с Лерой, с Надеждой Петровной, потом — то, как повела себя её мать…

— Нет, — признался Игорь. — Я вообще с ним как-то не очень контактирую. Но…

Александра уткнулась взглядом в тарелку, делая вид, что котлеты — поджаристые, красивые и приятно пахнущие, а главное, напрочь лишённые чеснока и, разумеется, эвкалипта, — это всё, что интересует её в жизни.

— Не смущайся, дорогая, — Ева Алексеевна накрыла девичью ладонь своей рукой на несколько секунд, словно и Саша была ей родной внучкой. — Дети не должны отвечать за то, что натворили их родители.

— Но ведь нельзя так! — не выдержала Александра. — То, что мы с ними почти не общаемся — это же отвратительно! Это ваш сын, это наши родители. Вдруг случилось что-то серьёзное, а мы… — она вполне осознанно причисляла и себя к этому списку. — А мы даже трубки не возьмём.

Игорь промолчал. Он знал, что Саша с трудом говорила с матерью, сквозь сжатые зубы, что она сбивала все вызовы отца, когда тот пытался дозвониться. И каждый раз потом корила себя за это.

Ева Алексеевна тоже не могла этого не заметить. Она покачала головой и тихо произнесла:

— Каждый человек сам выбирает свой путь. Если он не может действовать честными способами, не следует ждать от окружающих одобрения.

— Но ведь мы — одна семья! — выпалила Саша, а после прикусила язык, словно поняв, как дико это могло прозвучать. — Надо хотя бы попытаться с ними поговорить…

— Надо, — согласился Игорь. — Только совсем не хочется.

Взгляд бабушки и Саши в ответ на общую для них всех правду был отчасти осуждающим. Ольшанский только усмехнулся и пожал плечами, показывая, что не горит желанием выяснять отношения.

— Кушайте, — голос Евы Алексеевны вывел всех из ступора. — А то скоро сможете за метлой спрятаться…

И Игорь, и Саша подчинились. Еда и вправду оказалась очень вкусной, да вот аппетита не было — словно звонок был ядом, посеявшим сомнения в сердцах каждого из присутствующих. О нём не хотелось вспоминать и думать, но короткое "так нельзя" теперь, наверное, было готово грызть каждого.

Да, Игорь чувствовал себя виноватым. Его это раздражало, он ненавидел это ощущение, но ничего не мог с собой поделать.

Они и были виноваты. Каждый по-своему. И, к сожалению, все это понимали.

Единственным человеком, до которого не доходила мера собственной вины, был Сашин отец. И он был тем самым исключением, к которому никому — ни его дочери, ни зятю, — больше не хотелось возвращаться. Всё, на что мог надеяться Игорь — это чтобы Владимир Владимирович никогда больше не постучался в их жизнь.