…Широко распахнутые двери усыпальницы будто бы приглашали войти. В ушах гремело — Тэравальд уже представлял себе то, что увидит внутри. Мысли спутались в сплошной бесконечный клубок, и полуэльф только содрогнулся, стараясь не думать о том, что он натворит. Что упустил. Он был ответственен за свою страну, но оставил столицу без правителя. Он был ответственен за наследника волшебства этой треклятой Религии, а теперь, кажется, сможет разве что помолиться над его костями.

Любое ранение в усыпальницах Дарнаэла Первого становится смертельным. Магия Первого вытягивает из человека все силы; царапина может заставить несчастного истечь кровью, удар ножом в живот гарантировано смертелен, как и любое мало-мальски опасное боевое заклинание.

Тэравальд знал, что смысла спешить уже не было. Он опоздал, наверное, на добрый день.

…Никто никогда не бывал в усыпальницах Первого — по крайней мере, так все думали. Но эльфы не глупы, эльфы не полагаются на сказки. Они заходили туда раз в сотню лет, чтобы убрать лишнее, поклониться к костям первого человека с даром настолько могущественным, что он до сих пор жил в крови людей и в бесконечной границе между Элвьентой и другими странами. Дарнаэл Первый сделал то, что не смог совершить никто из их братии — но он забирал всё, что должны ему люди.

Чужеродная магия, чужеродная кровь — всё это Граница впитывала с невообразимой лёгкостью. Ни один человек из тех, кто вошёл в усыпальницу, не вышел оттуда живым. Только эльфы могли пересекать эту границу. Они приходили сюда, поклонялись ему, а после отплывали обратно, пересекали моря к высоким стенам Ньевы, чтобы передать капельку сохранённого волшебства в храм.

Религия верила в то, что однажды найдётся тот, кто сможет превзойти даже самого Первого силой своей. Но Тэравальд не мог верить в пророчества. Тэравальд был эльфом лишь на одну восьмую, и его острые уши — это единственное, что осталось ему от способностей и умений Древнего Народа. Если Шэйран переступил порог этих усыпальниц, ему больше никогда не вернуться обратно. Ему больше никогда не дышать, никогда не смотреть на этот мир глазами живого человека. Граница стоила слишком многого людям.

…Запутанные коридоры Са уже однажды миновал. Когда он только клялся Учителю в том, что будет верой и правдой служить Религии, его провели сюда — поклониться мёртвому Дарнаэлу Первому в закрытом саркофаге.

И он видел пыль, в которую превратились человеческие кости в углах этого отвратительного места.

Он не знал, сколько времени для этого надо, поэтому с опаской переступал порог. Дверь была распахнута — путь оказался свободным до самого конца, будто бы некому было остановить нерадивого полуэльфа на пути к его окончательному провалу. Тэру всё казалось, что он сделает ещё несколько шагов, и все панели поползут обратно, его закроет тут окончательно, и он больше никогда не окажется на свободе.

Но нет. Он всё ещё был жив, его всё ещё не покарали Боги за все ошибки, которые умудрился парень совершить за своё служение Религии.

…Он миновал последний дверной проём и замер. Он ждал увидеть что угодно — но, казалось, отнюдь не кинжал и лужу крови вокруг всё такого же, как и раньше, молодого, красивого, только слишком бледного Шэйрана.

Тэравальд едва вынудил себя сделать несколько шагов — и рухнул на колени прямо в кровь, дрожащими руками сжимая голову. Если б тут лежали кости, ему, наверное, было бы в сотню раз легче — чем обескровленное тело парня, которому жить ещё лет восемьдесят, а то и сто, учитывая силу его волшебства.

Он закрыл глаза. Смотреть на это было невыносимо — перед глазами клокотала кровь, и даже не надо было представлять себе масштаб поражений…

Что-то осыпалось на пол.

Тэравальд ошалело смотрел, как мелкие рубины ударялись о пол с тихим перезвоном — а после наконец-то перевёл взгляд на Шэйрана.

Сжавшиеся вокруг драгоценного камня мёртвые пальцы никак не хотели разжиматься — и Тэр дрожащими руками потянулся к рубину. Он должен вернуть всё на место, чтобы печати усыпальницы остались на местах.

Но заместо ледяных пальцев мертвеца он почувствовал странный жар — и моментально одёрнул руку, будто б обжёгся. Камень, казалось, горел огнём, пытаясь проплавить пальцы наследного принца Элвьенты.

А после Рэй распахнул глаза и шумно вдохнул воздух.

Трупа в усыпальнице не было.

Ни Шэйрана, ни Дарнаэла первого.

Крышка саркофага, расколотая на две части, валялась в стороне, а в гробу смешались кровь и мелкая россыпь рубинов.

Тэравальду уже не надо было жмуриться и отворачиваться от мёртвого тела. Он облегчённо выдохнул, только сейчас осознав, что испугался не только смерти несчастного Тьеррона, а и того, во что его превратит Учитель, узнав о том, что всё провалилось. У них нет ещё пяти веков, чтобы дождаться следующего могущественного мага — в лучшем случае!

А у Тэра нет их тем более, потому что не факт, что ему бы позволили пережить следующую после совершённой ошибки ночь.

Но Шэйран казался живым. На самом деле, или это играли в его теле отголоски магии — Са нынче не мог заставить себя проверить это. Он слишком испугался и слишком быстро выдохнул с облегчением, чтобы рискнуть что-нибудь сделать сейчас. К тому же, эльфийской крови мало для того, чтобы быть нормальным колдуном. Жаль, что он не способен чаровать так, как положено ему по статусу. жаль, что никогда не будет таким служителем Религии, каким должен быть.

…Казалось, ему не то что глаза открыть — дышать было трудно. Кровь клокотала на губах — жизнь то ли возвращалась, то ли окончательно выливалась из Шэйрана. Ран уже больше не было видно, кровь стекалась к рубиновым камням и превращалась в драгоценную крошку, пыль вокруг раненного.

— Эй, — негромко позвал Тэравальд, словно это могло помочь умирающему. — Эй, Высочество, ты не желаешь проснуться?

Рэй пробормотал что-то в ответ — совсем невнятно, едва слышно, будто бы пытаясь как-нибудь выдавить из себя те оставшиеся капельки жизни, что не позволяли ему спокойно отойти в мир иной. Его дыхание стало слишком уж хриплым, и парень силился подняться, но не мог — пальцы то и дело скользили по острым камешкам.

Тэравальд не мог думать о том, что он обрадовался слишком много. Религию нельзя предавать, и если его Мастер приказал привести молодого Тьеррона немедленно в храм, значит, задание надо выполнить. Са даже не мог представить, зачем одарённый мальчишка может понадобиться там, в каменных стенах места, где теплится последний очаг Религии, но нарушить приказ он не мог.

И так опоздали настолько, что догонять время стало уже слишком поздно.

— Шэйран, — вновь позвал парня полуэльф, встряхивая его совсем уже грубо и нетерпеливо, словно не осознавая, что человеку может быть больно. — Надо встать. Надо уходить отсюда.

Юноша поднял голову. Синие глаза были передёрнуты какой-то странной поволокой, но Тэравальд не мог заострять на этом внимание. Раненным нельзя находиться в усыпальнице Дарнаэла Первого, даже если тут и косточки от старого короля не осталось. Тэравальд чувствовал опасность — его сила, и так не слишком большая, постепенно вытекала их тела, и хотелось закричать Шэйрану, чтобы тот прекратил смотреть в пустоту равнодушным взглядом, немедленно поднялся и ушёл отсюда.

Рубины осыпались мелким красным песком. Принц опустил глаза и рассматривал всё это с таким выражением лица, будто бы каждый день мог наблюдать за тем, как неведомая сила перетирает в пыль драгоценные камни. Но Тэравальд не позволял обмануть себе каким-то магическим штучкам. Он знал, чем это закончится. Знал, что ничего хорошего из этого уж точно не получится.

— Пойдём, — повторил он — сухо, строго, отрывисто, так, как сказал бы Мастер.

Шэйран поднялся — ему, вероятно, требовалась помощь, но страх только усиливался. Сначала он только-только проявлялся, немного позвякивал невидимыми бубенчиками в глубине души, а теперь уже бил в колокола, ужасом обрушивался на сердце помпой крови, и Тэравальд желал только одного — поскорее убежать.

Полуэльф больше не мог ждать. Он, будто бы надеясь на то, что сейчас Шэйран оживёт и заставит себя идти дальше, бросился к выходу — и в тот момент за спиной загремели рубины.

Не осталось времени оборачиваться назад. Незащищённую кожу жгли драгоценные камни — они ссыпались отовсюду, а после иллюзией осыпались вниз. Они текли кровавыми реками, и Тэравальд мог только со всех сил лететь к выходу, пока кровавая кислота касалась ступней и стремительно поднималась к горлу.

…А когда он выскочил на улицу, когда волна рубинового океана осталась за спиной и захлебнулась собственной силой, неспособная покинуть границы усыпальницы Дарнаэла Первого, Са осознал, что Рэй остался там — заживо погребённый в кипящей лаве сияющей красноты.

Он пошатнулся. Трудно было понять, каких мыслей оказалось больше: о том, насколько страшно, только ожив, вновь истлеть заживо там, внутри, о том, что сделает с нем Религия?

Тэравальд не успел театрально рухнуть на колени — он не мог стоять и хватать ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Он просто смотрел в сторону кипящей красной жидкости и не понимал, как это могло случиться так быстро. Дарнаэл Первый не давал шанса наследнику собственного рода — если магия Шэйрана осталась запертой там, то Дарнаэл Первый не давал шанса ничему. Ни Храму, ни Религии, ни Мастеру, ни этой проклятой стране.

В какой-то момент Са стало даже наплевать на то, что ждало его самого. Разумеется, ничего хорошего, но сие не имело значения — только не в эту секунду. Только не в то мгновение, когда живая могила всё ещё извергала осколки своих призраков.

— Боги! — ему казалось, что он выкрикнул это слишком громко, но на самом деле слова оказались тише шёпота. — Боги, вы видите, что делает ваш проклятый мир? А вы, вы не желаете сгореть? А вы вообще есть? Вы способны доказать собственное существование?

Полуэльф зажмурился. Сейчас на него польётся дождь из таких же рубинов — или градом огней прожжёт насквозь. Сейчас за сказанное под его ногами расступится земля, и он провалится в глубокую пропасть, к центру всего этого мира, чтобы вечно гореть и воскресать, получить-таки достойное наказание за то, что натворил за всё это время. За недосмотры, за промедление, за смерти, которые боги сеяли не его руками, но без его возражений.

— Они не слышат.

Голос был поразительно знакомым, и Тэравальду подумалось, что он уже по ту сторону реальности, смотрит призраком на такие же самые души. Либо среди упокоенных эльфов, что больше не могут вернуться в свою жизнь, но продолжают смотреть на неё со стороны.

Ему было страшно открывать глаза. За тонкой завесой ресниц пряталась правда, и ему хотелось спрятаться от неё, умчаться подальше и никогда не слышать ни единого слова обо всём, что только окружало сплошными волнами кошмаров.

— Даже если ты сейчас выколешь себе глаза, это тоже не поможет, — голос звучал слабо, устало, вымученно. Можно было подумать, что человек едва дышит — но разве мёртвые могут умирать и дальше? Или боги придумали куда больше мучений, чем рассказывал Мастер?

Тэравальд не мог решиться. Но даже сквозь слабость можно было почувствовать лёгкое издевательство — словно кто-то пытался поддеть его. Перед глазами почему-то упрямо появлялся Дарнаэл Второй — когда заглядывал в библиотеку после длинного рабочего дня и в очередной раз издевался над глупой ленью своего подчинённого, даже не зная, что перед ним не пустой сплетник и дамский угодник.

Перед ним — бестолковый и бездарный служитель Религии.

Он всё же не удержался. Открыл глаза — и вновь, уже по своей стандартной, наверное, привычке, отшатнулся, сглотнул, отчаянно пытаясь дышать.

— Лава, — выдохнул Тэравальд.

Шэйран опёрся спиной о внешнюю стену усыпальницы. До его плеча долетали алые брызги, но он словно не замечал, как таяла вокруг кипящая жидкость.

— Где? — удивился парень. Он всё ещё зажимал одной рукой рану на груди, и сквозь пальцы на землю падали капельки крови, такие же, как и лава.

— Ты призрак? — ошалело моргая, прошептал Са.

— Да нет вроде, — Шэйран закашлялся — вполне реалистично, если учитывать, что мёртвые уж точно не болеют. — Меня как бы не добили.

— Лава, — обезумело повторил Тэравальд, но Шэйран будто бы не понимал, о чём речь.

В его понимании никакой лавы не было. Рубиновые потоки превратились в пустоту; ни единого следа, ни единого ожога, только рана под сердцем. Или в сердце.

Рэй больше ничего не сказал. Тэравальду и вовсе хотелось бы услышать, как человек — обыкновенный человек, — умудрился выжить в кипящей лаве, вырывающейся сейчас на свободу, но задавать такие вопросы казалось полубезумием. Он должен благодарить богов уже за то, что Шэйран стоял перед ним — вполне живой и не смертельно раненный. Остальное — детали, на которые не следует обращать внимание, пока они не доберутся до места предназначения.

Принц устало оторвался от стены, осмотрел лес, будто бы ждал увидеть в нём что-то необычное, перевёл взгляд на город. Он собирался возвращаться — Тэравальд знал, что просто так удержать наследника престола на цепи не получится.

Синие глаза Шэйрана, впрочем, всё ещё казались отвратительно пустыми. Словно он за слабой улыбкой прятал усталость тысячелетнего эльфа, который давно уже возненавидел собственное бессмертие, до того сильно, что мечтал только об одном — скорее отыскать своё пристанище там, где никто и никогда его не найдёт. Там, где одиночество послужит ему лучшей смертью на свете.

— Зачем ты сюда пришёл? — наконец-то спросил Рэй. Он, казалось, искал в мыслях или в душе нечто неизвестное ему, но найти так и не смог — вечно путался, сбивался, не знал, что и делать со странными ощущениями живого, реального мира.

Тем, кто побывал за гранью, всегда слишком трудно привыкнуть к миру заново. Особенно если, так или иначе, никто не желает оставить даже и десяти минут на отдых и восстановление, когда напряжение становится слишком сильным.

Дороги его жизни давно уже разошлись в разные стороны. Ему стоило бы, по-доброму, умереть там, от руки Тэллавара, но этого отчего-то не случилось. Напротив, Рэй чувствовал только странную боль в области сердца, и та отступала, затихала, пряталась в уголках сознания, чтобы выбраться на свободу совсем-совсем скоро. Наверное, умереть было бы проще всего; тогда удалось бы забыть и о собственной глупости, и о своих неудачах.

Тэравальд поднял на него свои по-эльфийски раскосые глаза, странного, неопределённого цвета, словно волшебство действовало и на них, и покачал головой.

— Нам надо на Ньевидд.

Рэй ничего не ответил. Он, как и все на континенте, знал об эльфийском острове, знал о легендах, что несколько сотен лет назад пугали всех, но, равно как и большинство людей, не верил в них. Эльфы были, Тэравальд тому подтверждение, но это не означало, что они способны на то, о чём поётся в сказках.

Но он не мог возразить. Сказать «нет» означало подписаться под принятием собственного решения, а Рэй даже думать нормально не мог. Кровь бурлила в жилах, словно рвалась на свободу, и ему было трудно дышать. Перед глазами всё ещё стояла чья-то тень и рубиновый песок, сыпавшийся потоком на рану.

— Зачем? — наконец-то спросил он.

— Потому что Храм ждёт тебя, — послушно отозвался Тэравальд. — А я призван защищать тебя и доправить в целости и сохранности.

— Плохо же у тебя получается, — усмехнулся Шэйран.

Но он не мог отказаться.

Если в храме ответят на его вопросы, если вопросы вообще к тому времени появятся… То он обязан быть там и узнать всё, что будет возможно.

После таких травм не выживают. Если и выживают, то вряд ли могут шевелиться. А у него — только странная царапина на груди.

И чужие болотистые мутные глаза, передёрнутые плёнкой возраста и ненависти.

— Там тебе помогут, — вздохнул Тэравальд. — Храм знает всё. Храм знает, как творился этот мир.

Шэйран зажмурился. Его мало волновало то, как творился их мир. Ему надо было знать, что случится потом. Что сделает Тэравальд. Зачем всё это вообще началось. И если в храме ему способны ответить на эти вопросы, то он должен туда прийти. Даже если это займёт слишком много времени — куда спешить, если ты и так едва не умер?

* * *

Тэравальд никогда не думал, что всю дорогу от Дарны до Ньевидда можно промолчать. Четыре дня пути — на конях, потом на чаровничьей лодке, которая проплывает ранним утром туда и назад, — когда надо было мчаться или просто ничего не делать. Ни единого слова. Ни единого звука, словно Шэйран вот так за раз взял и онемел. Ни единого вопроса, хотя Тэравальд чувствовал их тяжесть на его сердце.

Са казалось, что причина в пережитом кошмаре, хотя он не мог гарантировать, что принц помнил всё случившееся. А, может быть, беда только в том, что он на мгновение заглянул за границу смерти. Ведь там, пожалуй, все самые страшные кошмары континента.

Но, впрочем, он понимал, что виноват сам. Сначала Шэйран спрашивал. Спрашивал, зачем они отправляются в храм. Зачем там нужно его присутствие.

Но что мог сказать Тэравальд? Попросить разве что поколдовать, хотя и так было видно, что принц не потерял свою силу.

Са не знал? Знал. Но признаться себе в том, зачем он ведёт его туда, в средоточие Религии, было трудно. Рухнула граница, но Тэравальд молчал — о том, что Дарнаэл Второй, скорее всего, уже мёртв, о том, что страна осталась без правителя, Шэйрану знать не стоило. Не сейчас. Если он вздумает повернуть назад, то эльфу не станет силы завернуть его обратно. Если он вздумает убежать, то никакая чаровничья лодка не заставит молодого наследника волшебства Дарнаэла Первого усидеть на месте.

Соврать Тэравальд не мог. Сказать правду — правду, о которой догадывался, — тоже не мог. Религии нужно его волшебство, религии нужен тот, кто сможет вобрать в себя мощь Первого, чтобы предать его силы этому миру. Чтобы наконец-то восстановить баланс, без которого, наверное, ничто не может существовать. Элвьента слишком сильна, Эррока медленно скатывается в пропасть — и если это не остановить, разве не рухнет то, к чему они так привыкли?

Сказать, что он волочил Шэйрана на жертвенный алтарь, где от него останется только пустая, бездарная… неживая оболочка, он боялся.

Впереди показались очертания острова. Тэравальду на мгновение показалось, что у него посветлело на душе — он ведь столько лет не видел родные земли… Но родные ли? Его родня долгое время не имела права переступать волшебные границы, открытые, казалось бы, для всех желающих. Тэр не понимал, почему именно его избрали для того, чтобы служить Религии, но если так решил Мастер, то причины у него были.

От зелени рябило в глазах. Лодчонка, казалось, стала плыть ещё быстрее, стремительно приближаясь к берегу.

Шэйран впервые за последние несколько дней смотрел с интересом. Он ещё не видел великолепный храм, только береговую линию, но сияние дивных растений не могло не привлекать взгляд. Прекрасные цветы, отражающие солнечные лучи, словно хрустальные, стали ещё красивее, чем помнил Тэр — либо в его памяти стёрлось всё это безумное великолепие, — но из этого букета можно было сделать корону для самой привередливой королевы.

Солнце не жарило, светило мягко, просто согревало. Вода казалась едва-едва тёплой — но к ней было приятно прикасаться. Даже море переставало быть солёным, когда швыряло свои волны на берега острова Ньевидд, рассыпаясь о белые пески и зелёные травы.

Тэравальд даже не выбрался, а вылетел на землю, бросился к травам, упал на колени перед первым попавшимся цветком и, наклонившись, осторожно вдохнул его аромат. Казалось, он вновь мог нормально жить. Пропали сомнения, пропал страх, даже алогичности собственных поступков он тоже больше не чувствовал. Религия гласит, что надо следовать по пути, который начертали Боги. Если кому-то судилось умереть, то почему нет? Разве один не должен погибнуть ради того, чтобы выжили миллионы?

…Когда Са поднялся с колен и перевёл взгляд на своего спутника, тот не проявлял ни малейшего восторга. Да, возможно, ему нравились местные пейзажи, на губах застыла едва-едва заметная улыбка, но она была скорее равнодушной, чем искренней. Для него Ньевидд оказался просто красивым местом, а не чем-то необыкновенным, великолепным, чудесным. От осознания этого Тэравальд едва не взвыл — он не понимал, откуда в человечестве столько отчаянного, глупого и бессмысленного равнодушия. Всё это давно сплелось в тугой клубок смеха и боли, и воздух Ньевидда казался Са целебным — но он не стал таковым для Шэйрана.

Тэравальд вздохнул. Он мог терпеть молчание тогда, но не сейчас, не тогда, когда цель была так близко. Выполнить своё предназначение — это всё, о чём он мечтал долгие дни, и теперь стоило только протянуть руку за наградой. С эльфийского острова против воли эльфов никто не уйдёт. Никто не сможет скрыться, даже если это сто раз наследник магии Дарнаэла Первого.

Боги наблюдают за ними. Если они говорят, что смерть способна спасти государство, то смерть способна спасти государство. Чья б она ни была.

Он вновь зажмурился и вдохнул воздух. Прекрасный, сладкий, способный дарить облегчение. Тэравальд прежде никогда не верил в глупые рассказы о том, насколько это прелестно — единение с природой, способность слиться с нею в одно целое, ведь он был только на какую-то жалкую долю эльф.

Дышать.

Прежде такого с ним никогда не было. Прекрасный мир, прекрасная жизнь — и он чувствовал, как с плеч буквально ссыпается проклятый груз. После этого вечера больше ни о чём не надо будет думать. Как только взойдёт луна, наступит его покой.

Тэравальд открыл глаза, обернулся, собираясь что-то промолвить — и замер.

Шэйрана нигде не было.

* * *

Вероятно, в Тэравальде осталось слишком много эльфийского, если он мог часами стоять и любоваться на прелести природы, но Шэйран никак не мог заставить себя разделить его восторги. Он не то чтобы испытывал разочарование от того, что вообще ступил на эти земли, но… Ему нужны были ответы на его вопросы, и не имело значения то, кто будет говорить, хоть сами боги, в которых Рэй никогда и не верил.

Впереди маячил храм. За сиянием цветов его можно было и не заметить — обыкновенное, почти человеческое здание — единственное, с высокими, воистину эльфийскими и вызывающими ассоциацию с длинными ушами, шпилями. Ни одного стражника, ни одного жреца вокруг, словно они все вымерли, а остался только бестолковый Тэравальд.

Шэйран остановился на пороге. Он никогда не верил в то, что религия способна на что-то серьёзное. От богини Эрри не было никакого толку — что она там вещала в своих древних книгах, что цитировала ежедневно мама? Всевластие женщин? А Дарнаэл Первый? Разве не точно такой же человек, как и остальные, пусть и с достаточно сильным волшебством? И Шэйран не видел ничего чрезвычайного в том, что происходило с ним за долгое время.

До того момента, пока не побывал за границей смерти. Почти, разумеется. Действительно мёртвого вряд ли что-то воскресит.

Тэравальд трещал всю дорогу — он рассказывал о религии столько, что Рэю хотелось заткнуть уши. Говорил, что храм существует вот уже пять тысяч лет, что он куда древнее, чем Эрри, уж тем более, чем Дарнаэл Первый…

И вправду, вблизи было видно — здание сияло от магии. Волшебство сдерживало крошившиеся стены, волшебство выстраивало их заново, и только эльфийские шпили оставались нетронутыми, цельными, будто бы за их стойкость отвечало что-то совсем другое.

Тэравальд говорил, что храм Религии пережил сотворение континента — он слабо верил в то, что такое вообще возможно, что существовали боги, которые действительно были в силах сделать всё это, но сейчас, при виде громадного строения, находившегося за границами Ньевы, чувствовал, что, возможно, зря реагировал так остро. Может быть, не стоило ненавидеть каждого жреца только за то, что он воспевал свою веру, даже если та не была до конца правдивой.

А ему ведь понадобилось просто посмотреть на храм.

Никто не возник рядом, когда он переступил порог здания. Волшебство всколыхнулось и куда-то спряталось — Шэйран был уверен, что не вызовет ни единой искорки, но сейчас даже это не заставило его повернуть обратно. Храм — преисполненный силы изнутри, — будто бы втягивал его в бесконечный простор глупой, несуществующей, как казалось прежде, Религии.

Рэй поднял голову на огромную, древнюю фреску — и замер.

Он видел их. Богов.

За спиной послышалось чьё-то сдавленное восклицание. Подоспел, наверное, Тэравальд, краем глаза Рэй заметил странный алтарь с грубыми, страшными кандалами — но даже это не смогло его отвлечь. Даже грубое касание к плечу, сердце, едва не выскочившее из груди — словно его вновь проткнули кинжалом, — они все были незначительными.

Совсем не величественно улыбающиеся, мужчина и женщина — острые эльфийские уши, широко распахнутые глаза. Его рука на её талии, её россыпь каштановых волос, длинных — не так, как сейчас. Смешливые синие глаза.

Боги.

Дарнаэл Первый — только эльф, — и Сэя. Его, чёрт возьми, мачеха, будь она хоть сто раз богиня Эрри — весёлая, счастливая, без хитрости в глазах, с этими странными острыми ушами и волосами чуть длиннее, в странной одежде — и он, и она. Дух эпохи, чёрт возьми. Фреска пятитысячелетней давности.

…Но когда Рэй обернулся, спрашивать или отвечать самому себе на вопросы было уже поздно. Он понял, кто верховный жрец, разумеется, и кинжал — острый, длинный, — в его руках не предвещал ничего хорошего.

Тэравальд, казалось, не знал, куда отводить глаза.

Шэйрану объяснять уже и не требовалось. Алтарь. Кинжал. Эльфы. Ну, почему же он не удивлён, спрашивается?

Магия не отзывалась. Она засела где-то в закоулках собственного тела и стремилась спрятаться ещё дальше, лишь бы только никто её не трогал. Он был бессилен. Ничего не мог сделать. Не имел ни единого шанса защититься.

Он смотрел на длинное лезвие, словно пытался его загипнотизировать, ждал короткого и ясного «мне жаль», которое придётся встретить с должным равнодушием, но вместо этого услышал только стук шагов за спиной.

— Боюсь, — равнодушный, не наполненный эмоциями мужской голос звучал на удивление уверенно, — с жертвоприношением придётся повременить.

Эльф с кинжалом посмотрел на него — не удивлённо, спокойно и равнодушно. Шэйран тоже обернулся на странного, в длинном балахоне с капюшоном, скрывающим лицо, мужчину. Служитель Религии был точно в таком же, разве что только не прятал острые уши за слоями ткани, да и толку? Свидетели тут всё равно ничего не расскажут.

— Никто не имеет права перечить Мастеру, — холодно промолвил он. — Ты, брат, будешь наказан за то, что посмел нарушить святость ритуала.

— Ты ошибаешься дважды, — холодность голоса промчалась морозом по стенах. — Первое — уничтожение драгоценной силы в храме не есть святым ритуалом. А второе… — тонкие длинные пальцы коснулись ткани балахона, — никто, кроме меня, не имеет права перечить Мастеру.

На губах у мужчины появилась издевательская, кривая улыбка. Ярко сияли синие глаза.

От портрета Дарнаэла Первого его отличали разве что острые эльфийские уши.