Лиара казалась непривычно спокойной и мирной на фоне стандартных декораций; она даже ни разу не посмотрела в окно на толпу, что так и не разбрелась до конца ещё со вчерашнего дня. Дарнаэл не мог до конца понять, почему их так притягивал к себе замок — но, может быть, казнь была куда более забавным зрелищем, чем ему тогда казалось.

Он опёрся ладонями о подоконник и шумно выдохнул воздух, будто бы пытаясь призвать самого себя к спокойствию. Лиара на троне восседала всё так же царственно, разве что позволила больше не вытягиваться, будто та струна, при каждом постороннем звуке, как вчера, после казни, но Тьеррон не был дома, не был в родной стране и в собственном замке. Трудно расслабиться, если тебя ещё вчера пытались сжечь на кострище.

Там, за окном, вновь шумел народ. Ему жутко хотелось вызвать собственную армию или хотя бы несколько подразделений и прогнать их оттуда, но всё же, трудно совершить это, если ты, по логике вещей, просто пленный мужчина в стране, в которой процветает матриархат.

Толпа пестрила слабостью. Дарнаэл смотрел на них через окно едва ли не с откровенным презрением: нельзя ведь так просто, так быстро сдаваться на волю невидимых божеств и королев. Не так уж и странно, что тут никто не сопротивлялся правлению Лиары и её чокнутой Высшей, если сейчас то тут, то там вспыхивают дикие, бессмысленные драки, а они всё ещё ждут того момента, когда можно будет бросаться друг на друга и казнить каждого неугодного.

— Это что ж надо было делать с народом, чтобы они сейчас вели себя, будто бы загнанная стая, которая жаждет развлечений? — прошипел король, отлично зная, что его всё-таки услышат. Лиара, разумеется, обидится, но ей давно уже пора привыкнуть к тому, что он лгать на пустом месте не может и не умеет.

— Прекрати, — королева выпрямилась, будто бы пытаясь убедить себя в том, что нет смысла дерзить мужчине, которого она сама же не позволила казнить. — Ведь ты знаешь, что мой народ довольно странно ведёт себя — и вёл всегда. Пусть будет так, как есть.

— Словно непонятно, что их странность обусловлена твоим режимом!

Лиара поднялась на ноги. Очевидно, ей сейчас хотелось как минимум схватить мужчину за горло или ударить по лицу, но — приходилось сдерживаться. Они выступали как союзники; королева так привыкла к своей постоянной советнице, что без неё, в гордом одиночестве, не могла справиться с навалившимися государственными делами.

— Это был не только мой режим, — она подошла поближе. Рыжие волосы, непричёсанные — непривычно для королевы, — и закрывавшие половину лица, казалось, впервые радовали её своим хаосом, ведь можно было не смотреть Дарнаэлу в глаза. Лиаре не хотелось признавать это, но она упрямо чувствовала себя виноватой, ещё и до такой степени, что желание убежать усиливалось ежесекундно.

Дарнаэл не думал, что простить её будет настолько трудно. Вчера — когда она переступила через покойную Тэзру, когда обняла его сама, впервые за столько лет, да и ночью, может быть, потому, что поверила в новость, будто их сын всё-таки жив, — Лиара казалась чем-то само собой разумеющимся, привычным и понятным. Она была в его жизни не первый год и не первое десятилетие, и всегда привычно гордая, дерзкая и самоуверенная. Вчера было слишком больно, слишком просто и слишком кроваво; вчера что ей, что ему требовался кто-то, кто мог бы помочь зализать душевные раны. Перед кем не надо было скрывать добрую половину страниц собственной жизни за масками ледяных короля и королевы.

Сегодня, когда он вновь научился думать головой, а Лиара вспомнила о том, что осталась одна, без сумасшедшей советницы и точно такой же матери, всё это превратилось в слишком массивные стены. Дарнаэл знал, что отпустить её очередные преступления, большие и маленькие, будет для него слишком трудно — не просто дело времени, как казалось в далёком и не слишком прошлом.

Даже если речь шла о влиянии Тэзры на неё, Лиара очень часто делала сознательный и самостоятельный выбор, да и отнюдь не в его пользу. И то, что она сейчас нуждалась в нём — это только очередная временная мера.

Лиара хотела сказать что-то ещё — её губы уже распахнулись, кажется, в предвкушении очередной капельки яда, возможно, смертельного для осколков, которые остались от их отношений, — но снаружи что-то слишком громко взорвалось, громыхнуло, будто бы развалилось на кусочки.

Дарнаэл автоматически, по привычке уже потянулся к поясу и одёрнул руку, будто обжёгся — шпаги не было.

Конечно, не осталось и кандалов, которые обычно так сильно сжимали запястья, но ему от того ни на секунду не стало легче. Лиара умела правильно, незаметно отбирать оружие, а сейчас он никак не мог подавить отчаянное, дикое раздражение, вспыхнувшее в груди.

У неё не было прямого выхода из тронного зала на площадь, как в Лэвье, но Дарнаэл устоять так и не смог. Лиара почти дотянулась до его плеча, но он привычно резко, будто бы отмахиваясь от чего-то ядовитого, оттолкнул её пальцы и рванулся к балкону этажом ниже.

Наверное, не следовало этого делать, раз он уж и мог наблюдать за площадью через окно: там бы и оставался.

…Толпа всколыхнулась в очередной раз, когда он распахнул дверь и вылетел, разъярённый, на балкон. Это — не его королевство, но осознание пришло запоздало, когда отступать было уже трусостью.

Кто-то вопил, кричал, и Дарнаэл знал, что над причиной очередной отвратительной ссоры между гражданами Эрроки долго думать не придётся. Матриархат, конечно же. Интересно, кого они сейчас пытаются порвать на кусочки?

Там, внизу, они вновь кипели — обычная пустая человеческая масса, позабывшая о том, каковы настоящие правила нормального, людского поведения. Дарнаэл ненавидел бунты, крики под дворцом и демонстрации, обычно разгонял их спустя две минуты после того, как начиналось что-то подобное, но ведь в его государстве можно было прийти к королю и рассказать ему о том, что о нём действительно думают. Поведать длинную или не очень историю о том, что не устроило в правлении.

Но это была страна Лиары. Страна, в которой так просто никогда не бывает ничего. Страна, в которой порядки давно уже уничтожили самые благие намерения королевы, а теперь продолжают тянуть весь мир вниз.

Он не вникал в суть спора. Не знал, выйдет ли Лиара, или, как и в прошлый раз, останется на своём троне и пошлёт Тэзру, которой больше нет. Но Дарнаэл понимал, что, будь его королева плохой или хорошей, она никогда в жизни не сможет справиться с этой толпой одна. Она устала, забыла, как это на самом деле происходит, а самое главное, запуталась в бесконечных правилах несуществующего волшебства.

— Молчать!

Дарнаэлу часто приходилось говорить с армией — при всех её размерах, — и выкрикнуть это действительно громко оказалось не так уж и громко. Но он, наверное, забыл о том, как это — когда на тебя, будто бы на сумасшедшего, смотрит вся эта толпа.

Его народ поднимал на короля совершенно другие взгляды. Нельзя сказать, что всегда покорные, но они знали, что этот человек умеет ими править.

Прошло вот уже пятнадцать, кажется, лет с того момента, как он столкнулся с непонимающей, затихнувшей от неожиданности, бездумной человеческой массой. С тех пор, как недисциплинированная, потерянная в собственном эгоизме толпа соизволила поднять на него свои взгляды и ответить на его слова.

Эти были точно такими же. С дрожащими от раздражения руками, с плотно сжатыми руками — море возомнивших себя властительницами женщин, — и десятки среди сотен королев, десятки слабых, загнанных кроликов-мужчин, которых окружили всё тигрицы и тигрицы.

Домашние коты в рыжих пятнистых шкурах.

Они не послушаются, разумеется. Кто он такой, чтобы руководить этой толпой: ведь именно так сейчас думает каждый из тех, что стоят там, внизу, и ещё и всё так же отчаянно пытаются сделать вид, будто бы они властны и способны на многое.

Тут должна была стоять Лиара. Дарнаэл знал, что выпусти он её перед своим войском, результат был бы таким же.

Людям всегда нужно что-то доказывать.

Не тянуться за шпагой. Не пытаться нащупать отсутствующий револьвер. Он вышел сюда с пустыми руками, но как победитель — и должен выдержать линию.

Он, в конце концов, король огромного государства, и завоевал бы и это, дай ему кто ещё несколько свободных лет и чуть меньше проблем с любимой женщиной и детьми.

Дарнаэл сделал ещё один шаг вперёд, почти что подступая к краю балкона, и сжал ладонями перила, будто бы тот подоконник, о который опирался всего минут десять назад.

Взгляды — пустые или преисполненные ненависти, — говорили о многом. Ему не надо было слишком стараться, чтобы прочесть это. Да, сейчас его запястья не сковывали браслеты, сдерживающие магию. Да, он мог колдовать — если б умел делать это так, как надо, а не разве что растил иногда вазоны в любимом дворце или во время сражения. Но это не отменяло реакции народа, его пустой, слепой ненависти к нему или, может быть, ко всему мужскому роду.

Женщины — потому что им хотелось быть такими, как их королева. А мужчины… Всего лишь, наверное, потому, что им хотелось доказательства, будто ничего не могло сложиться иначе. Они ведь сделали так, как надо, так, как позволяли обстоятельства, тогда почему кто-то смеет повышать на них голос?

Дарнаэл прищурился — ненависть, клокотавшая в душе, постепенно утихала и перетекала на кончики пальцев: явный признак того, что магия вот-вот окажется на свободе. Он терпеть не мог колдовать, а больше всего потому, что это каждый раз случалось бесконтрольно, но народ не впечатлить парочкой деревьев.

— Расходитесь, — проронил он. — Продолжения представления не будет. Вы могли бы не ночевать всю ночь здесь на площади, будто жалкие бездомные.

Остановить. Огорошить. Прогнать.

Это куда лучше действовало с его народом: там куда меньше диких кошек, возомнивших себя львами. Кого угодно, конечно, можно подчинить, но лучше б это было сделать проще.

Толпа всколыхнулась и вновь закричала. О недавних жертвах позабыли, и Дарнаэл осознал, что совершил огромную глупость, когда сделал первый шаг в сторону этого балкона. Лиара, может быть, и не самая лучшая королева, но она сумела натаскать своих псов.

Они растерзают его только потому, что не столкнулись с достаточным количеством крови и крика на площади.

Падения Тэзры было мало.

— Расходитесь! — повторил он громче, выпрямляясь, отчаянно пытаясь затянуть волшебство обратно. Никаких чар. Никакой крови. Нельзя допустить, чтобы всё повторилось и пошло по кругу, в конце концов, он не имеет никакого права устраивать кровавую резню.

Особенно если стоит один напротив целой толпы.

Они, казалось, вновь подались вперёд, а потом волной откатились назад. Дарнаэл не успел проронить ни единого слова, удивиться, даже мысленно, уже осознавая, что это подчинение не ему, не его приказу.

Тонкие женские пальцы сжали плечо — почти невесомо, но, впрочем, трудно было не заметить Её Величество в отражении страхов её же народа.

Она всё так же стояла рядом с ним, будто бы подтверждая, что просто поддержала чужое решение. Что это не она приказала им немедленно разойтись, разбрестись по уголкам родного государства или города.

Кррэа — не лучший город для проявления характера, так когда-то говорила его мать.

И почему ему по жизни так не везёт на представительниц женского пола?

— Ты сделал большую глупость, — шепнула Лиара, глядя в спины собственного народа. — И ты об этом знаешь, только всё равно никогда не признаешься.

— Ты могла бы позволить им сделать то, что они желают. Совершить всё-таки казнь. Чем не повод избавиться от меня? — холодно уточнил Дарнаэл.

Он так и не повернулся к ней. Со стороны, наверное, это выглядело как очередное заклание несчастной нации, бедных, пострадавших от своей королевы, а теперь и от её избранника, эрроканцев. Сколько сумасшедших королев им ещё придётся пережить, прежде чем эту страну наконец-то возглавит кто-нибудь нормальный?

Они всё так же стояли плечом к плечу. Возможно, кто-то мог подумать, что это потому, будто они союзники, но Дарнаэлу меньше всего на свете сейчас хотелось смотреть ей в глаза. Их теперь разделяло слишком многое, и коротким, пусть даже и честным «я тебя люблю» это исправить будет слишком трудно.

Они столько лет пытались уничтожить друг друга, чтобы сейчас осознать бесполезность этой затеи! Может быть, даже жестоко было вот так просто брать и рушить устоявшиеся планы — стоило, пожалуй, позволить всё-таки Лиаре себя убить и править дальше, так, как она привыкла.

Ему надо будет научиться проигрывать когда-нибудь в недалёком будущем.

— Пойдём, — тихо прошептала она. — Я не хочу стоять тут и разговаривать с тобой на глазах у моего народа.

— Они всё равно уходят.

Лиара покачала головой. Может быть, её пугала отнюдь не публичность и не то, что их могли услышать; чужие восклицания обычно разлетаются со скоростью ветра, а перемены подняли добрую бурю, да ещё и отнюдь не в стакане воды.

Дарнаэл знал, почему она не хочет быть на глазах у кого-либо. Они все пытаются продемонстрировать своё гадкое, бесполезное сочувствие, все, как один, бормочут что-то за её спиной, отчаянно пытаясь то ли высказать соболезнования, то ли продемонстрировать, что всё так же сильно, как и прежде, не одобряют.

Лиара укрылась в тронном зале до того, как он оторвал ладони от балконных перил и ушёл за нею. Она боялась своего народа, и не потому, что они могли её растерзать.

Они знали.

Пусть даже и не та толпа, которая стояла там, внизу, но сколько людей умудрилось услышать громкие крики Тэзры? А сколько придворных всё-таки сумело сложить два и два, чтобы сделать правильные выводы.

Их сын мёртв.

И королеву должны были бы поздравить с этим успешным избавлением, а Лиара боялась: то ли того, что сама это услышит, то ли того, что об этом узнают люди, то ли ответа самого Дарнаэла, будто б он мог удивиться.

Да, Шэйран был их сыном. Да, то, что должно бы обратиться для Лиары самым прекрасным праздником, стало для неё горем.

Всё равно это не было правдой.

Она бессильно коснулась кулона на шее и зажмурилась, вновь замирая посреди тронного зала. Мраморный пол должен был бы распространять звуки слишком хорошо; она привыкла, что никто не может подойти к ней со спины. Привыкла, что всегда защищена, всегда уверена в том, что творит, всегда умеет сражаться.

Всесильная королева Лиара не может допустить своё поражение.

Дарнаэл обнял её за плечи — хотелось, на самом деле, оттолкнуть, отойти, спрятаться от собственных мыслей куда-то, но он не мог. Не получалось.

Сколько они не пытались прежде сломать друг друга, всё это было таким бессмысленным и безрезультатным. А теперь, когда у неё почти получилось, она даже не могла достаточно насладиться собственной победой и продемонстрировать ему собственную радость.

Пальцы, казалось, против его собственной воли нащупали кулон.

Светлый. Без единой капельки крови.

— Всё хорошо? — Лиара боялась опустить глаза. Она устала, наверное, быть смелой, но это давно уже не имело значения.

Королевы не сдаются.

— Да, — рвано ответил Дарнаэл, касаясь губами её виска. — Всё хорошо. Я ведь говорил тебе вчера, что всё изменится.

— Мы вчера не только говорили, — она наощупь поймала его ладонь и сжала её в своих тонких, хрупких пальцах.

О боги, он уже забыл о том времени, когда его Лиара ещё умела быть слабой.

Дарнаэл отпустил кулон и посмотрел на свою раскрытую ладонь — капля крови скатилась по пальцам и упала на пол, прямо на испещрённый волшебными линиями мрамор.

Но Лиаре это бы всё равно не помогло.

Ещё мгновение назад кулон был действительно белым. И Дарнаэл знал, что не имеет права ничего ей говорить. Даже если он ненавидел её ещё вчера — даже если это действительно было ненавистью, — они ничего не смогут сделать.

— Лиа, — его голос прозвучал слишком тихо, — ведь ты знаешь, что они все сейчас думают. Знаешь, что сейчас нельзя говорить правду.

Она скосила взгляд на кулон.

— Знаю.

Она видела кровавую каплю на белом фоне — но, казалось, не хотела до конца мириться с её смыслом. Да, опасность приближалась. но ведь это не означало смерть. И Лиаре впервые в жизни не хотелось быть тонким мудрым политиком. Просто слабая женщина. Слабая. Действительно. Наконец-то.

Она повернулась к нему и уткнулась носом в плечо — в простую тёмную рубашку, в которой не осталось ни капли королевского следа. Может быть, он нарочно пытался скрыть то, кем являлся, тут, в Эрроке, но Лиара так устала от бесконечной войны с человеком, которого любила, что могла просто подчиниться.

— Это всё равно так глупо, — выдохнула наконец-то она. — Будто бы моему народу есть дело до твоего сына.

— Мне когда-то казалось, что им нет дела и до меня, — отозвался совсем тихо Дарнаэл. — Но ведь мы ошибались, правда?

«Твоего» резануло по ушам почти незаметно, и она подняла на него взгляд своих привычно пылающих глаз, отбросила медную прядь с лица и мягко — как в далёкой юности, — улыбнулась.

— Я б тебя не казнила, — наконец-то выдавила она из себя фразу, которую пыталась произнести вот уже сколько дней. — Ни за что.

Дарнаэл кивнул.

— Я знаю.

Но это была ложь, впрочем.

* * *

Лиаре жутко хотелось позабыть о том, что она должна была думать — искать новые решения для старых проблем, разбираться с тем, что свалилось на неё сейчас. Она даже не могла подыскать достойную причину того, что оставила Дарнаэла в живых, а ведь должна была. Оправдать — вот главная цель всего этого.

Дарнаэл, впрочем, казался умиротворённым — почти. Она редко видела его спящим, ни разу за последние несколько лет — Дар умудрялся проснуться первым и умчаться куда-то. Он, казалось, не хотел показывать ей свою слабость, или, может быть, знал, когда она готова вонзить кинжал ему в грудь.

Может быть, времена сейчас отступили на задний план.

Она должна придумать причину. Она должна сказать что-то подданным. Она должна понять, почему Тэзра так просто предала всё доброе, что в ней ещё было, ради прихоти — и ради власти, которую так мечтала получить.

Пальцы скользнули по его щеке — осторожно, чтобы не разбудить. Во сне Дарнаэл не казался беззащитным, как, может быть, ей хотелось бы думать; но так он не смотрел на неё этим особым осуждающим взглядом, к чему она уже почти привыкла. Так Лиара не видела его пронизывающих насквозь синих глаз, не должна была отворачиваться в сторону и мечтать раствориться в пустоте. Ей не было так дурно, в конце концов, и она могла унять собственную совесть.

Тэзра так ловко всё это стирала. Так просто убирала барьеры — почти щелчком пальцев, — так умело лишала её способности сопротивляться тому, что она сама называла здравым смыслом. Это было так просто, так банально — подчиняться коротким советам её драгоценной помощницы и верной последовательницы, что была готова сотворить всё, что только прикажет королева.

— У тебя слишком громкие мысли, — хрипловато прошептал Дарнаэл. — Даже я, плохой, мягко говоря, телепат, прекрасно их слышу.

Лиара содрогнулась. Она устала — и ей так хотелось чувствовать себя защищённой и не видеть в мужчине рядом вечного врага. Хотелось, чтобы всё наконец-то сошло на нет, это бездумное соперничество, которое приливами и отливами кружилось вокруг их жизни.

— Когда-нибудь, — вздохнула она, — я перестану считать тебя врагом, может быть.

— Возможно, — согласился без капли смеха в голосе Дарнаэл. — Мы поговорим об этом с тобой после, когда всё станет чуточку проще, так ведь?

Им надо было возвращаться в свою страну. Точнее — ему, ведь Лиара и так была дома, и так должна была править в полную силу, а не прятаться с мужчиной по углам, лишь бы только не взвалить на себя лишнюю дозу ответственности.

Вчера были последние сводки — и Лиара не знала, как Дарнаэлу удалось уснуть. Как он ещё мог целовать её, когда там правил кто-то другой?

— Удивительно, что мы всё ещё не воюем, — прошептал Дарнаэл, казалось, почти что в шутку. — Но нам надо отыскать нашу дочь, а потом думать о троне. И… — он коснулся кулона — Лиара так и не сняла его, пусть и испачкала кровью уже второе платье. — Ты знаешь.

— А Элвьента?

Он молчал. Он знал, конечно же, не до конца о том, что там происходит, но страна осталась бесправной. Пустой. Бесконечно длинной и преисполненной ужаса. Элвьента — это хаос, по крайней мере, Лиара была уверена в этом.

Но Дарнаэл умел расставлять правильные приоритеты.

Он почти ответил ей — но что-то громыхнуло под дверью, и Лиара быстро перевела на неё взгляд. Она содрогнулась — вполне заметно, — и вновь повернулась к мужчине, но всё же, продолжать разговор сил не хватало.

— А ещё мы должны выжечь всё, что осталось от твоей Тэзры в Эрроке, — выдохнул Дарнаэл. — Иначе больше вместе борьбы нам искать не следует.

Лиаре хотелось сказать, что она останется верна своим идеалам, так или иначе. Что обязательно вернётся к прежней политике, как только с их детьми всё станет нормально. Но этого дня хватило, чтобы понять: она больше не может.

Впервые за долгое время она была с ним действительно согласна.

* * *

Мизель отшатнулась от двери, будто бы на неё только что пролили целое ведро холодной воды. Руки дрожали — от волнения, пожалуй, и она так отчаянно пыталась унять сбившееся дыхание, что шума наделала, наверное, ещё больше, чем вообще могла себе позволить.

Казнь обернулась её персональным адом.

Девушка зажмурилась. Могла ли она подумать, что король Элвьенты останется жив после всего того, что подготовила для него Тэзра? Могла ли надеяться на то, что он промолчит, когда узнает её — ведь, в конце концов, слишком мал шанс того, что Дарнаэл попросту не запомнил ведьму, помогавшую Высшей.

Тэзра обещала не только благодарение богини. Она клялась, что послушание, повиновение и исполнение всех приказов обернутся для Мизель дорогой славы, возможностью получить больше, быстрее, раньше. Но если б только Кредэуа тогда могла предположить, что королева простит своему пленнику убийство даже самой Тэзры!

Но всё это удивляло только позавчера, когда Её Величество не приказала продолжить казнь. Тогда, когда вера в её святость у половины государства рассыпалась пеплом.

Королева, предавшая свои идеалы. Королева, подарившая шанс тем, кто всё ещё не сломлен. Королева, решившая показать, что всё можно лишить и миром, с кровавыми пятнами на белом традиционном платье, сияющими глазами и решительностью, которой могла бы позавидовать каждая.

Мизель тогда смотрела на неё почти с восторгом. Лиара боролась за своё, как и каждая обыкновенная и не очень женщина, но Лиара ещё и умудрилась в этом сражении победить. Разумеется, это заслуживало поклонения. Разумеется, Мизель была готова благодарить небеса за то, что их королева правит ими. Разумеется, весь её восторг рассыпался уже на следующий день, когда она поняла, каковыми могут быть последствия.

Но они будут искать. Рано или поздно, Дарнаэл Второй припомнит и Тэзру, и всё, что она — они, — сделали.

Надо было уходить. Быстро — и чем дальше, тем лучше. Конечно, Мизель хотелось убедить себя в том, что королева не будет слишком уж присматриваться к своим былым и нынешним соратницам, но надежда не заставляла её становиться глупой — иначе она давно уже была бы мертва, наверное.

…Девушка остановилась уже у выхода из замка. Просто так бежать — это подписаться в каждом из совершённых и несовершённых преступлений.

Вновь собирались тучи. Толпа разошлась вчера, но сегодня уже новые — по другому поводу, — медленно сползались ко дворцу, и Мизель знала, что выходить в приметно светлом нельзя. Во-первых, она испортит платье, а во-вторых, её обязательно узнают как ведьму, подойдут и будут что-то требовать.

Жалкие мужчины!

Она не знала ни одного достойного — и не узнает, наверное. Все они — либо слишком слабы, либо слишком бедны, и даже пресловутый Высший, с которым Тэзра так старательно подписывала тайные соглашения, ничем ей не помог в страшный миг.

Тэзра выторговывала заклинания — Мизель знала только об этом. Она не вникала в подробности, только иногда приносила то, что просила женщина; у неё не было выбора, конечно же, даже если бы Мизель и не хотела этого делать.

Но ей было всё равно, сколько людей ради торжества чар должны погибнуть. Не слишком велика жертва; иногда следует отдавать ненужные долги божеству, требующему должную жертву.

И, разумеется, Мизель хотелось верить, что Эрри их слышит. Теперь, когда Тэзра погибла, после всех своих попыток выйти на первый план и отстранить Лиару, девушке казалось, что либо жертвы оказались недостаточными, либо на самом деле великая богиня хотела куда больше мира, чем крови.

Либо её не существовало.

Мизель тряхнула головой — светлые кудри упали на плечи. Конечно, можно было заплести косу и облачиться в что-то тёмное, ведь пропала принцесса, и все они должны соблюдать траур, но если даже королева позволяет себе развлекаться с каким-то мужчиной, то почему Мизель должна ковать себя в кандалы невидимой боли?

Особенно если боль для неё чужеродная, далёкая, потерявшая всякую значимость среди перипетий собственной жизни.

Люди не расходились. Тут было слишком много мужчин, как заметила она — может быть, удачно для кого-то. Они то ли приветствовали Дарнаэла, то ли стремились спросить у него, как это возможно — убить Высшую и оказаться не на виселице, а в постели у королевы, или где он сейчас был.

Мизель закусила губу. Пусть бы делал, что угодно: но ей бы так хотелось не быть посредником торга Тэзры! Ведь проклятая ведьма сумела получить множество полезных заклинаний, а своей псевдоученице не оставила и крошек со стола, а всё от извечной жадности и желания заполучить больше, больше, больше.

— Ведьма! — закричал кто-то ей в спину, но девушка даже не обернулась. Она ведь не бежит со дворца, в конце концов, а просто идёт по своим делам в более тихое и менее переполненное магией Лиары место.

— Скоро вас всех перевесят! — завопил второй, и Мизель обернулась, оскорблённо зажигая пламенный сгусток на правой ладони.

— Моя королева защитит меня, — выдохнула она и сжала пальцы, заставив огонь осыпаться невидимыми осколками на землю. В конце концов, она сильная — и не поддастся на провокацию.

— От кого, от себя самой? — дикий гогот — какая жалкая кучка бездумных идиотов!

Рано или поздно, её догонят.

Тэзра оставляла магические петли. Но действуют ли они после её смерти? Все эти заклинания, которые она так щедро поливала слабой мужской кровью? Мизель знала, что должна проверить, и если всё успело пасть, то у неё нет выбора, кроме как бежать. Ей будет не за чем скрываться. Все стены разрушатся.

Но, может быть, часть ловушек ещё сохранилась. Мизель знала, что после смерти иногда они вмещают дар покойного: вдруг тут получилось точно так же? Достаточно только отыскать повод покинуть столицу и скрыться за одной из невидимых преград, и тогда её вряд ли кто-то поймает.

Она направилась дальше, игнорируя капли дождя, что превращали прекрасное белое платье в некое подобие тряпки. Надо было проверить хоть что-то. Самое сильное. То, что повергло больше всего жертв.

…Мизель едва не упала.

Конечно — они ведь не долили в заклинание последнюю каплю крови. Каплю крови, которая должна была принадлежать магу-мужчине, тому, кто способен на сопротивление. Дарнаэлу, очевидно — наверное, Тэзра собиралась взять его пепел или порезать где-нибудь, но заклинание она до конца так и не довела — ибо не успела.

Но ведь если волшебство не сработало, то там огромное количество следов, которые совсем-совсем скоро станут видимыми. И не пройдёт и нескольких мгновений, как её персональный мир развалится на мелкие кусочки и рухнет.

Она ведь вкладывала в те чары собственные силы. Она должна была помочь Тэзре в её деяниях и стать Высшей если не по силе, то хотя бы по статусу, обойдя всякие лишние преграды. Резерв всегда можно подтянуть, а Мизель была сильна — пусть и не так, как чёртова Лэгаррэ.

Теперь всё пропало. Её казнят — и правильно сделают, если судить из логики тех, кто должен был пострадать. Особенно Лиары.

И стереть ничего она не сможет. Знакомых-магов с сильной кровью у неё нет, а ловить короля или того же Тэллавара и требовать отдать капельки алой жидкости — это слишком глупо и бессмысленно. Разумеется, на это не пойдёт ни один адекватный человек, пока не узнает, зачем нужна его кровь.

Ну, конечно же, она не сможет ничего украсть. Потому что королева спрячет Дарнаэла за семью замками, да и кто такая Мизель, чтобы тягаться с Высшими без могучего покровителя?

— Эй, ведьма!

Мизель опять не оглянулась. Она даже не услышала крика в спину, наверное.

Если Тэзра не успела завершить не только одно заклинание, то почему она была так слаба в то утро, когда пала от обыкновенной стрелы? Высшую не так уж и просто убить, все прекрасно это знают. Да, Дарнаэл рискнул и победил, но ведь что-то подкосило её до такой степени, что стрела выполнила своё предназначение!

Ей не было куда уходить. Мизель давно уже забыла о местах, откуда она родом, и дома её никто не ждёт.

Но…

Вспомнилась Грета. Грета, самая верная последовательница Богини — она ведь сотни раз говорила, куда отправляется.

— Ведьма!

Их было много. Мизель не успела сосчитать, но — больше пяти, наверное. Она пробежалась взглядом по этому сборищу, недовольно, раздражённо скривилась и вскинула руку, запоздало понимая, что не успеет. Она, наверное, должна была отреагировать чуточку раньше, ведь любая магия может опоздать, но теперь жалеть было слишком поздно.

Мизель почувствовала, как шпага коснулась её шеи — чужая, очевидно, это даже не эрроканец, если он так смел с ведьмой, — и тут же осыпалась пеплом на землю.

— Вон отсюда! — рвано, резко выдохнул кто-то за спиной мужчин.

Голос был женским, но злым и властным. Мизель, впрочем, не пришлось ждать того момента, когда они бросятся в рассыпную, чтобы узнать владелицу этого высказывания. Монику она слышала не впервые — пусть ни разу до сих пор не видела её в ярости.

— Ты должна быть осторожнее, — Лэгаррэ прищёлкнула пальцами, будто бы показывая, что магия всегда под рукой. — Сейчас в столице крайне беспокойно, к тому же, после смерти госпожи Тэзры многие верят в то, что порядки поменяются абсолютно.

— А что, не так? — фыркнула Мизель. — Неужели Её Величество оставит всё так, как и было?

— Максимум немножко либерализирует систему, — голос Моники звучал почему-то устало. Она подошла поближе к сокурснице и будто бы почти выдохнула какое-то короткое предложение, но вовремя умолкла. Было видно, что и у неё есть свои секреты, но впервые в жизни Мизель заместо зависти испытала некое странное, дикое чувство. Ведь это может быть полезным, разве нет? Особенно если Мон тоже хочет покинуть их распрекрасное государство — тогда можно будет объединиться и убраться отсюда вместе.

— Ай, ты наивна, — выдохнула она.

Уходить одной слишком опасно. Мизель об этом отлично знала. Если она потеряет бдительность, то какой-то очередной мститель с лёгкостью уничтожит её — разве сегодняшний день не стал тому таким ярким и прекрасным подтверждением?

— Почему же? Или ты знаешь что-то, чего не знаю я? — Мон склонила голову набок и посмотрела на бывшую сокурсницу.

— Зачем ей оставлять прежний режим, если она сейчас утешает чужеземного короля?

— Ну, не такой уж он и чужеземный… — тихо пробормотала себе под нос Моника. — Но… Стой, почему утешает? Вроде же жив-здоров.

— А, Тэзра говорила, Высший Маг Эрроки, Тэллавар, уничтожил-таки его сына. Я не уверена насчёт деталей, но… Мон?

Она не ответила. Казалось, на мгновение её лицо исказила гримаса боли, а после Моника опёрлась о стену и просто закрыла глаза, пытаясь отгородиться от всего мира.

— Мон?

— Ты знаешь, кто его сын? — хрипловато, едва-едва слышно проговорила Моника. — И… Ведь он не похож на человека, потерявшего своего ребёнка.

Она словно пыталась убедить себя в том, что всё будет хорошо. Что она ничего не потеряла. И никого.

Но Мизель не была настолько слепа.

Она знала, что, как нормальная подруга, попыталась бы сейчас успокоить, утешить Монику, убедить её в том, что всё будет хорошо. А как настоящая ученица Тэзры, она должна была выспросить о том, кто на самом деле сын Дарнаэла Второго, мало ли, вдруг это может как-то помочь ей в будущем. Но Мизель была слишком уставшей и слишком напуганной, чтобы вникать в эти лишние подробности чужой жизни.

Бежать — вот единственная мысль, которую она сейчас могла и вправду допустить в собственное сознание. Умчаться отсюда как можно скорее, чтобы больше никогда в глаза не видеть ни королеву, ни Дарнаэла Второго, ни этот город.

Кррэа — прекрасная столица прекрасного государства. Но Мизель не была готова променять на эти красоты собственную мелочную, ничего не значащую в масштабах страны жизнь.

— Слушай, Мон, — Мизель выпрямилась, осмотрелась в последний раз, надеясь на то, что к ним не направляется очередная кучка слишком воинственно настроенных селян, — ты не желаешь покинуть этот проклятый город и отправиться куда-то в далёкие края?

Моника, казалось, её даже не услышала.

Она поднялась на ноги, будто бы выкованная из железа, скрученная какими-то болтами, и медленно, едва-едва ступая, направилась куда-то в противоположную от дворца сторону. Её бледность вновь отступила, тёмные глаза больше не наполнялись слезами, а губы не дрожали, но всё же, казалось, девушка вот-вот потеряет сознание.

Их больше не трогали — ведьма, в конце концов, в любом случае опасный противник. И Мизель хотелось оставить Лэгаррэ тут, но она не смогла вынудить себя уйти. Мон может быть полезна. Она всегда была в фаворитках королевы, она знает, как покинуть эту дурацкую страну, в конце концов — почему-то Кредэуа казалось, что бывшая сокурсница — единственный ключ от всей этой бесконечной загадки.

— Да что такое? — не сдержавшись, слишком громко, как на свою хрупкую внешность, воскликнула Мизель. — Куда тебя несёт?

— Там… Королева сказала… — Мон остановилась — будто бы не понимала, где она находится, и только теперь попыталась нащупать тонкую нить собственной реальности, обновлённой или, напротив, испорченной. — Она говорила, надо осмотреть границы города, не случилось ли что.

— Мне идти с тобой?

Мизель тоже шла туда — разве что с другой целью, но сейчас это не имело значения. Она попыталась натянуть на свои губы улыбку, поправила причёску, подняла голову — дождь уже прекращался, а белое платье всегда можно восстановить волшебством, — и направилась за Моникой гордой поступью, будто бы пытаясь продемонстрировать ей, насколько она способна держаться.

Но ей ведь не дорог некий чужеземный принц, о котором ничего не известно, и она не будет рыдать о нём ночью в подушку. Моника — будет, это уже видно, но такие глупости, как чужие слёзы, уже давно не волновали Мизель.

Ей надо спастись.

…Они пробирались вдвоём сквозь сплошную серость, старательно переступая через лужи, чтобы не превратить обувь в полнейшее безобразие. Становилось теплее — лето всё-таки, вопреки тому, что Кррэа — далеко не южная столица. Моника, впрочем, не любила солнце, поэтому надеялась на то, что тучи так и останутся на небесах и прикроют её от жарких лучей.

В слишком ярком свете она выглядела крайне глупо.

Они обходили столицу по кругу. Жестокое задание для хрупких девушек, но оно прекрасно вписывалось в концепцию матриархата. Наверное, Мизель не сказала бы и слова поперёк, если б только королева сейчас не ворковала в постели с посторонним мужчиной, которого собиралась казнить.

— Как думаешь, будет бунт? — Кредэуа наконец-то догнала свою сокурсницу — Моника шла не в пример быстрее, — и теперь скосила на неё взгляд, будто бы пытаясь пронзить им, понять, что таится на душе у слишком грустной девушки.

— Бунт? — неуверенно переспросила Лэгаррэ, а после отвернулась и больше ничего не говорила, словно смысл слов в очередной раз рассыпался в прах и скрылся от неё в пелене невидимого, холодного, липкого тумана.

Она не казалась уставшей. Напротив, скользила ладонью по стене-ограждению, пытаясь определить, нет ли каких-то помех, всматривалась в каждую щель. Мизель могла только представить себе, что её сокурсница устроит у врат — ведь то и вовсе слишком ненадёжная часть.

— Королева, — голос Мон прозвучал глухо, будто бы она плакала, хотя Кредэуа так и не увидела ни одной слезинки на её щеках, — сказала, что чувствует, будто кто-то приближается с этой стороны. Мы должны быть внимательны.

— Заклинание?

Моника в очередной раз не ответила. Обычно она не играла в бездумные тайны, тем более от своих союзников, которым так уверенно и упрямо притворялась Мизель, но сегодня внезапно разбудила в себе молчаливую тень.

Она приблизилась к высоким вратам с особой осторожностью — и отшатнулась, словно ощутив что-то страшное.

Мизель хотелось рассмеяться — дипломированная волшебница ведь, а пугается какого-то слабого магического влияния, — но после она и сама почувствовала это.

Боль, крик, страх.

Холод.

Там, за стеной, прятался настоящий кошмар — но Моника упрямо тянулась к засовам, открывая их, один за другим, и Мизель знала, что она не успеет, да и не сможет помешать — ведь не вызубривала, в отличие от Лэгаррэ, заклинаний, которые бы сдерживали врагов. И не знала, на что именно запираются врата.

Дерево не поддавалось. Ладони скользили по отполированной, влажной от дождя поверхности, но Мон не сдавалась, пусть так и не дождалась, пожалуй, желанной поддержки. Но Мизель могла думать только о том, чтобы вовремя вырваться — туда, на свободу, — или убежать в глубину.

Вот только заместо неизвестных врагов там стоял уставший, полумёртвый, с холодной, будто у мёртвого, аурой Антонио.

* * *

Лиара не разводила огонь в камине вот уже несколько лет. Излишество, вытесненное магией — так говорила она, когда слуги предлагали свою помощь, и только смеялась, когда Дарнаэл предлагал всё же данным излишеством воспользоваться.

Но сегодня магия не согревала. Её не было и вовсе — казалось, ледяная вода до сих пор скользила по её коже, старательно смывая всю силу, и стоило закрыть глаза, как Лиара падала в бесконечный водоворот и захлёбывалась встречными волнами.

Она содрогнулась и зябко повела плечами. Всё равно, что лето — пришлось натягивать шаль и пытаться избавляться от ощущения слишком уж скорой смерти, что так и нависало над головой, тянуло к ней свои гадкие лапы.

Дарнаэл бросил последний колышек в огонь и поднялся. Его так сильно не трясло, но бледность оставалась — обычно король Элвьенты казался куда более здоровым, чем в это мгновение, и Лиара была готова поклясться, что дело не в том, что он переживает за их детей или за свою державу.

Сколько б Дар не пытался продемонстрировать, что это просто её личное глупое суеверие, она прекрасно знала: он тоже ощущал могильную, мёртвую ауру Антонио Карра.

Человека, мать которого он убил.

Лиаре хотелось бы вычеркнуть из памяти его громкий, преисполненный боли крик, хотелось забыть о том, как бедный мальчишка рухнул на колени, отчаянно пытаясь расшибить себе голову о каменный пол. Но у неё не получалось; картина всё так же раз за разом появлялась перед глазами, а она не могла заставить себя пожалеть о том, что тогда так просто переступила через покойную Тэзру и всю эпоху, которую она унесла за собой.

— В конце концов, его мать ненавидела его же самого, — голос Дарнаэла прозвучал резко, пусть и до этого тишину прерывало тихое потрескивание дров в камине. — Рано или поздно, если б у неё всё удачно сложилось, она бы избавилась от своего ребёнка, как от лишнего пятна на карьере, и ты об этом знаешь.

— Не ищи себе оправданий.

— Я не оправдываюсь. Но это не заставит меня пожалеть о том, что случилось. Будь у неё хоть десяток рыдающих сыновей, которые тянулись бы к своим отсутствующим шпагам, дабы перерезать мне горло за убийство своей матери, я всё равно бы повторил точно то же, — Дарнаэл смотрел на пламя неотрывно, и Лиаре хотелось не замечать, как зелёные полосы вились по мёртвому дереву. Она знала, что волшебство короля вот-вот вырвется на свободу, пусть оно и не было таким могучим, как у неё самой, и знала, что это может закончиться большими неприятностями, но не демонстрировала своё беспокойство. — И ты знаешь, что не потому, что она угрожала мне смертью.

Лиара знала. Тьеррон — тот Тьеррон, которого она знала, — мог позволить отрубить себе голову, если б заслужил на это. Но он никому и ни за что не простил бы то, что натворила Тэзра.

Она могла бы продолжать пытать его, могла бы сжечь его на костре — плевать. Но если речь уж заходила о его государстве, а уж тем более о детях, Дарнаэл не остановится. И Лиаре иногда становилось страшно — каково оно, получить соперника в виде самого могущественного короля континента?

Можно было сотни лет превозносить матриархат, вот только это не отменяло факта, что огромная Элвьента с лёгкостью поглотила уже множество держав, и если б не магическая мощь Эрроки, была б уже единым независимым государством континента.

Лиара ещё раз попыталась укутаться в шаль и перевела взгляд за окно. Она знала, что не может убежать от своих обязанностей в тёмную ночь, но смотреть на звёзды и верить было куда проще, чем сражаться со здравым смыслом.

Дарнаэл, казалось, почти перестал её ненавидеть. Тонкая нить сопротивления всё ещё висела между ними, но когда мужчина положил руку на плечо Лиары, она успокоено выдохнула и откинулась назад, позволяя обнять себя. Это было единственное, чем он мог помочь — единственное, чего она и вправду от него хотела. Ведь насколько проще жить, когда знаешь, что тебе есть на кого опереться, нет разве?

Она зажмурилась. Совсем-совсем скоро это закончится, и они смогут нормально существовать. Уничтожат глупые предрассудки, расколотят на мелкие кусочки надоедливый старый мир, верно? Так она думала в юности, когда заместо родного дяди, которого ненавидела едва ли не сильнее, чем её оскорблённая матушка, узрела молодого незнакомца.

Человека, перевернувшего всю свою жизнь.

Лиара не знала, любила ли она его все эти двадцать три — или двадцать четыре? — года. Но что-то, будь то верность или любовь, или, может быть, банальная уверенность в том, что она не встретит никого лучше, заставляло её оставаться его и только его все эти годы. Вопреки тому, сколько они ругались, расходились, как сильно ненавидели друг друга.

Даже правя разными державами, оставаясь номинально врагами, они любили друг друга. И сейчас она через это не могла переступить.

И сколько б Лиара не касалась тем матриархата, сколько б ни говорила родному сыну о том, что с него никогда не получится ничего толкового, в глубине души она прекрасно знала, что врала. Сильная женщина тоже мечтает иметь человека, на которого она может опереться.

Королева не была исключением.

И именно потому сейчас, наверное, она не жалела о смерти Тэзры. Это была последняя цепь — она сковывала её по рукам и ногам, не позволяла не то чтобы жить как хочется — не позволяла спокойно и свободно дышать, принимать решения, которые хотела бы принять Лиара.

Любить — и этого тоже не позволяла, пусть и не могла никак помешать.

Лиара вывернулась из горячих — даже слишком, — рук Дарнаэла и подошла к огню поближе. Могильный холод того, что осталось от Антонио — это тоже творение его матери. И если королева просто не остановила свою советницу, то она же в свою очередь не думала ни о каких границах.

— Ты же понимаешь, — промолвил Дарнаэл, — что это не может так продолжаться. Наши страны в состоянии войны, достаточно кому-то повести армию на границу…

— И она расширится. Знаю.

— Откуда в твоей Тэзре столько сил даже после смерти?

Лиаре не хотелось объяснять. Дарнаэл был сильным воином и довольно могущественным магом, но он не учился этому. Колдовать тогда, когда придётся, использовать то, что получается — он не влезал в теорию, потому что всякий раз мог вытащить шпагу из ножен и перерезать своему противнику горло до того прекрасного мгновения, когда он дочитает длинную, даже порой бесконечную мантру.

Но она знала. Тэзра долгое время казалась странной, и Лиара списывала пятна на её платье на грязь только благодаря собственной слепоте, пусть зрение на деле у неё и было отменным. Кровавые жертвы — вот что это было. Кровавые жертвы, от которых нельзя отречься, от которых не избавишься просто так.

— Ведь ей помогали, — промолвила Лиара. — Ты видел кого-то? Кто-то участвовал в том, чтобы… — она запнулась.

— Да говори уже, — отмахнулся Дарнаэл. — Я ж не двадцатилетняя барышня и не посол Торрессы, чтобы бояться правды. «Пытки». Славное слово, правда?

Лиара промолчала. Ей не хотелось признаваться в собственном стыде, в своём глупом, дурацком поражении, что едва ли не стоило ему жизни.

— Я не помню, — продолжил Дарнаэл. — Представляешь, я был занят тем, что пытался вытолкать твою сумасшедшую ведьму из своей головы.

Он всё ещё мог смеяться над тем, что было. Лиара не знала, как на это реагировать — ведь Дар вышел победителем из их смертельного боя. Дар выстрелил в спину. Дар уничтожил ту, что держала в страхе добрую половину страны — даже против воли королевы, пусть Лиара столько лет и вправду разделяла идеалы своей советницы.

Ей никогда не удавалось относиться к чужой жизни так легко, и она не знала, как убийца может так просто смотреть в глаза ребёнку убиенного.

Но у Дара получалось.

У неё — нет. Вся семья становилась жертвой — либо никто. А Антонио не мог вызывать у него тёплые чувства — как его племянник Кэор, скажем, — с такой могильной аурой. Ведь Дарнаэл чувствовал. Знал. Но он всегда куда больше думал о человеке, чем о том, каким от него повеет ветром на следующий день.

— Ты ведь пытался связаться со своими, да? — она отчаянно желала изменить тему, но Дар только коротко кивнул.

Лиара всё ещё соблюдала дистанцию. Всё ещё ждала, когда он начнёт мстить или, может быть, попытается перевернуть её жизнь в очередной раз.

— Я не уверен, что хоть что-то сможет миновать твою дурацкую стену, — отмахнулся он. — Сначала надо разрушить границу, и ты это прекрасно понимаешь.

— Без границы возможна война, — возразила Лиара.

— А с границей она наступит ещё быстрее, — Дар зажмурился. — Отправь туда магов. Пусть они хотя бы что-то сделают, если это будет в их силах. В конце концов, там остались люди.

— Они мертвы.

Королева повернулась к нему, будто бы ища подтверждения собственных слов, но Дарнаэл только равнодушно покачал головой. Он не верил в то, что его друг, его племянник, девушка, которую он принимал почти за дочь — боги, сколько детей у этого человека вместо двух положенных?! — погибли. Он этого не чувствовал.

— Нет, и ты знаешь об этом. Магия Тэзры могла многое натворить, но я думаю, что с этим всё равно придётся разбираться.

— Мне нужен каждый опытный маг!

— Так отправь тех, кто тебе не нужен, — повёл плечами Дарнаэл. — Ты ведь можешь.

Она могла.

— Сокурсницы нашего сына подойдут, — продолжил он. — Вполне. Ты всё равно боишься посмотреть им в глаза. Сказала б ребёнку, что он жив, и успокоилась бы, совестливая ты моя.

— А если… — Лиара потянулась к кулону. — Не думаю, что дело в этом. Моника воспитана на правильных идеалах.

— Ай! — махнул рукой Дарнаэл. — Тебя вообще Далла растила во всей строгости.

— И я верна матриархату, — королева вновь повернулась к огню, будто бы ища в нём защиту посреди лета.

— Да-да, конечно, — хмыкнул Дар. — В следующий раз повторишь эту фразу при подписании очередного мирного договора, — он скривился. — Отправь девушек к границе, может, справятся. И скажи, что он жив.

И Дарнаэл прекрасно знал: второй пункт этого короткого уговора она никогда не исполнит.