Сила Первого принадлежала ему. Бесконечное волшебство плескалось в жилах, рвалось на свободу и замирало бессмысленно долгим потоком — всё это отрицать было невозможно. Тэллавар никогда не чувствовал себя прежде до такой степени безгранично сильным.

Прежде ему что-то всегда мешало, даже мысленно. Что-то в сознании неустанно повторяло, что бессмертных и всесильных не бывает. Но теперь, когда сила самого бога оказалась в нём, можно было не бояться ни потери чар, ни слабости. У Дарнаэла Первого — об этом знали все, — резерв был практически безграничен, а силой наполнялся за считанные секунды. Гартро до сих пор не знал секрета его чар, но, впрочем, какая разница? Самое главное, что сейчас эта бесконечная магическая жила стала им самим, и сила била ключом, будто родниковая вода, вытесняла жалкую, слабую кровь в Тэллаваре, сменяя её на собственное творение. Он сам будто бы сиял изнутри, постепенно познавая всё, что таилось в его могуществе.

Гартро вновь откинулся на мягкую спинку кресле и закрыл глаза. Сознание теперь так легко выскальзывало из тела, что он мог существовать везде — всюду, куда только дотягивалась безграничная сила Дарнаэла Первого. Как тот мог не уничтожить весь этот мир, испытывая в себе столько бесконечной магии?

— Идите ко мне, Змеи мои, — повторил он. Это прозвучало едва-едва слышно — но на самом деле громкий, зычный голос звучал в их сознаниях. Да, сейчас Тэллавара не слышал никто, но там, в высоте, где блуждали древние существа, его магия казалась приказом. Не криком, но таким уверенным, строгим словом, громогласным, будто бы он сейчас прятался среди туч и бесконечно колдовал, даруя свою силу миру.

Да, оно того стоило. Стоило влачиться по землям Элвьенты и Эрроки, чтобы наконец-то получить эту бесконечную, такую огромную, всесильную магию, что сейчас билась под его кожей, не в силах отыскать оттуда выход. Он знал, что волшебство теперь получило слишком много власти над ним, но ещё несколько дней, и Тэллавар обязательно найдёт ключ к собственной власти. Его всесилие и так не знает никаких границ, а пройдёт время, и никто не сможет встать на его пути. Даже многомиллионные армии, не говоря уже о тех жалких отрядах, что есть в Эрроке и Элвьенте.

— Змеи мои! — он позволил себе почти прокричать эту фразу, упиваясь могуществом, но за спиной только недовольно кашлянули.

— Что вы делаете? — королева Марисса скрестила руки на груди. — Мало того, что куда-то подевалась моя волшебница, так тут ещё и происходит самый настоящий цирк!

— Уйди отсюда, — Тэллавар обернулся на неё было, но только стоило понять, кто стоит у него за спиной, как моментально потерял всяческий интерес. Королева была пустой, глупой женщиной, а внешняя её привлекательность казалась Гартро сильно преувеличенной.

Она попыталась было возмутиться, но магия сжала горло женщины так сильно, что она едва-едва могла дышать. Задыхаясь, шипя что-то сквозь стиснутые зубы, Марисса отступила — и выскользнула из шатра, устроенного специально для мага.

— Змеи мои! — повторил он свой привычный, почти равнодушный призыв, запрокидывая голову назад и позволяя чарам окутать его сплошной волной. — Змеи мои, придите же ко мне, дорогие, поскорее…

Они не были его. Он вообще никогда не видел ни одну из них — только какие-то жалкие рисунки зелёных полос, что тянулись за божеством — Эрри или Дарнаэлом, зависимо от того, в какой стране он видел ту картину али фреску. Даже на коврах их ткали, но крайне неудачно, и ничего хорошего с того обычно не получалось. Дарнаэл получался перекошенным и кареглазым, Эрри вообще горбатой, а бедные змеи пропадали с картин.

Их редко рисовали. Очевидно, потому, что все мастера предпочитали сосредоточиться на самом божестве, детально прорисовать, прочертить его лицо, фигуру, сделать взгляд таким добрым, мягким и в тот же момент повелительственным. У кого-то получалось хорошо, у кого-то — не очень, но это совершенно не интересовало сейчас Тэллавара.

Он услышал шипение краем уха и наконец-то открыл глаза вновь, самодовольно взирая на трёх пресмыкающихся в траве — он настоял на том, чтобы в его шатре никто не смел её вытаптывать и чем-то покрывать. Просто натянули ткань над головой, дабы спрятать божество от солнца, и всё — ему этого было вполне достаточно.

Змеи были действительно абсолютно разными, как он и предполагал. Одна — жёлтая, длинная — казалась ему похожей на эльфийку. Кобра, только точную породу Тэллавар не мог назвать — она теперь стояла перед ним, раздувая свой капюшон, балансировала на хвосте, а шипение казалось похожим на музыку.

Вторая была тускло-кирпичной, и этот вид Гартро вспомнить никак не мог. А третья — чёрная гадюка, ядовитая, очевидно. На фоне первой змеи они обе казались отвратительными, но верности в них было куда больше.

— Милые, — прошептал он. — Как хорошо, что вы пришли…

Он мог бы приказать им стать вновь всё теми же женщинами, в телах которых змеи проводили свою основную жизнь. Но нет — сейчас он только приказал им держаться под его огромной мантией, чтобы выбраться из-под чёрной ткани тогда, когда будет нужно.

— Как хорошо, что вы со мной, — улыбнулся он. — Что действительно готовы служить мне верой и правдой и убить каждого, кто только встанет на моём пути, правда?

Ему показалось, что согласно и покорно зашипела только одна змея, вторая. Кобра всё так же сердито крутилась вокруг его ног, собиралась даже сомкнуть на его щиколотке свои клыки, но не решилась. Недовольство, пылающее в ней, было для Гартро чем-то забавным — в конце концов, разве змея действительно могла причинить вред тому, кто теперь пылал подчиняющей её силой?

Он провёл ладонью по воздуху, и из пустоты появилась огромная, подробная карта. Достаточно было лишь нескольких взмахов и щелчков по неощутимой поверхности, как она приблизилась к нему, наконец-то демонстрируя местность, где находилась сейчас армия Торрессы.

Как хорошо всё-таки, что им удалось миновать на кораблях горы и теперь выйти совсем-совсем близко к долинам. Эта тонкая элвьентская коса оказалась совсем пустой — но маленькие деревушки тянулись вдоль бывшего кордона.

Гартро кивнул сам себе, указывая на самую ближнюю точку — несколько домиков, постоялый двор для путешественников, всё ещё не прикрытая вывеска таверны — «тут был Его Величество», будто бы присутствие Дарнаэла — повод для гордости.

— Сюда, — он посмотрел на своих змей, — мы и ударим.

* * *

До деревни и ходу-то было всего несколько часов, а что армия до неё доселе не добралась — так то всё от лени. Они выдвигались, впрочем, всей мощью — растянулись длинным хвостом, подтягиваясь к огромным долинам, что тянулись от Эрроканских Гор и заканчивались где-то у элвьентских лесов. Там удобно проводить бои, там — Тэллавар надеялся, — он проведёт успешную кампанию по захвату чужих территорий, но сначала ему надо было получить свою молодость, свою силу… А потом всё остальное. Магии Дарнаэла Первого достаточно, чтобы существовать, но он ведь хочет жить полноценной жизнью. Когда-то давно он был довольно привлекательным мужчиной, нет разве? А почему сейчас должен замирать в этом бесконечном круговороте пустоты и равнодушия? Почему ни одна женщина не влечёт его к себе, почему всё вокруг кажется опостылевшим и надоедливым? Всё это — возраст, но даже с ним можно бороться, когда в тебе течёт божественное волшебство.

Он стоял слишком близко к пылающему дому. Языки пламени тянулись к нему, пытались лизнуть кожу, но не дотягивались, словно разбивались о могучие щиты. У ног вились змеи, но Тэллавар их не боялся. Тихое шипение отгоняло солдат и простолюдинов; тут, среди бесконечного огня и чужой человеческой боли он испытывал удовольствие, упивался первыми признаками собственной власти.

Им всем было до ужаса страшно. Народ не просто боялся — народ мечтал куда-то убежать, вопил и кричал от боли. Никто — в этом Гартро был уверен, — не выжил, маленькая деревушка сметена с пути, но… Разве ж это не игра? Разве не короткая, дикая мелодия разрывает их сердца и заставляет бросаться в огонь?

Солдаты — звери. Он швырял отряд за отрядом на эти три двора, наблюдал, как они в экстазе плясали на чужом пламени и на человеческих костях. И знал, что это победа.

— Простите, но разве эта деревушка — такая уж важная, чтобы наши воины тратили столько времени и сил на её сожжение? — послышался недовольный вопрос у него за спиной. Королева Марисса — в своём извечном чёрном платье, траурном донельзя, с прячущимся за её спиной сыном, гордая и непобедимая. Что бы она могла значить, не останься тут Гартро? Разве в ней самой есть хоть капелька силы, способной привести эту женщину и её войско к победе? Разумеется, ничего нет. Она жалкая, никому не нужная… Просто — женщина, такое короткое и немного игривое отчего-то слово.

Она могла показаться ему красивой. Возбуждающей. Но Тэллавар никак не мог победить собственный отвратительный, надоедливый возраст, от которого постепенно становилось дурно. За что ему это бесконечное недовольство, эта жалкая пародия на собственную жизнь? Молодость! Он так устал находиться в этом старом, жалком теле!..

— Мы победили, — развёл руками он. — Мы победили, Ваше Величество. Празднуйте. Эта война — вот, что сделано в вашу честь.

— Это не война, это фарс! — возмутилась Марисса. — Мы выжгли не столицу, а просто таверну, на вывеске которой написано короткое «Тут был Его Величество»! Да мне всё равно, что там написано — мне нужно злато Лэвье, мне нужна настоящая победа.

Тэллавар скривился. Змеи утихли под его ногами, и он лишь перевёл на Бонье пристальный взгляд.

Марисса отшатнулась. Казалось, её пугало уже то, как Гартро будто бы не замечал её, словно представлял, как она рассыпается на мелкие кусочки и обращается в элементарную пыль.

— Уйди, пока мне не пришлось пользоваться своими методами, — прошептал Тэллавар ей на ухо, останавливаясь совсем-совсем близко, и подтверждением его слов стало гулкое шипение змей под ногами. Они будто бы так и рвались выглянуть из-под его длинной мантии и укусить ненавистную божеству королеву. Разумеется, ещё рано. Совсем рано.

Она гордо вскинула голову — но шаг был пугливым, и о Бонье королева уже даже не вспоминала. Действительно, зачем думать о сыне, когда на кону стоит своя собственная жизнь? Что за глупость…

Тэллавар же вперился взглядом в несчастного экс-посла. Казалось, он собирался испить его силы, впитать в себя всё до последней капли, но удержался — от Бонье ему нужна была лишь жажда. Жажда жизни, победы, денег, богатства… Чего угодно. Пятисотлетний старик просто не способен желать женщину, в конце концов. Он так устал от всего этого, устал от того, что вынужден отодвигать собственное будущее на задний план…

У него была красота, у него была молодая магия и молодая любовь. У всего этого не хватало только одного ингредиента.

— Ты обещал мне, Бонье, отдать собственную жажду жизни, когда я наконец-то выиграю битву для вас.

— Это не битва — побоище, — покачал головой посол. — В конце концов, мы говорили и вовсе о войне, а не об уничтожении какой-то жалкой деревушки.

— Отдай то, что обещал — и мы ещё выиграем.

— Сначала победа, — хмыкнул он, и в серых глазах даже мелькнуло что-то схожее с осознанностью ситуации.

Тэллавар чувствовал, как в его сердце вскипает злоба. Он не мог забрать это силой — только добровольная жертва имела смысл. Только обмен, сделка, и это правило он нарушить никак не мог, иначе давно бы уже собрал то, что ему было нужно. Он столько лет готовился, собирал всё по крупицам, а теперь какой-то недолугий мальчишка надеялся ему помешать, встать на его пути и не отдать то, что нужно! Сколько отчаянной наивности в этом его поступке, сколько глупости и пустоты в каждом взгляде…

— Ну что ж, — Гартро выпрямился. — Я найду, у кого это забрать. Но ты пожалеешь, что отказался быть добровольцем.

Он знал, что когда доведёт войну до конца, эти люди просто встанут против него. Отдать для Бонье что-либо — нет! Он не согласится! Тэллавар чувствовал, что мешающие ему пешки были о себе слишком высокого мнения.

И он не мог больше продвигаться дальше в этом старом, износившемся теле. У всего есть свой срок, и даже всемогущие чары Дарнаэла Первого, отобранные у наследника его дара, не вечны. Гартро знал, что должен наконец-то стать молодым, должен вернуть себе физическую силу, иначе — истлеет то, в чём содержится его дух.

Он вновь повернулся к пылающей таверне и приподнял свою мантию.

Змеи, шипя, выползли на чёрный грунт, моментально пачкаясь в ещё тёплом пепле.

— Ну что, черти, — он улыбнулся им почти ласково — это было единственное проявление чувств, на которое мужчина оказался способен. — Сегодня вы наконец-то выполните своё предназначение. И уберёте моих врагов с моего же пути…

* * *

Ночь казалась особенно тёплой, мягкой и приятной. Подступал уже потихоньку конец лета, и теперь жару вытесняло то редкое чувство предосеннего уюта. Природа ещё не собиралась засыпать и отдавать свои плоды, а темнота наполнялась приятными запахами каких-то неведомых цветов, что их никогда не отыскать весной.

Мариссе было откровенно жарко. Она хотела ещё раз отыскать Тэллавара и высказать ему всё, что думает о подобном стиле ведения военных кампаний, но сейчас замерла на полпути — внезапно нахлынувшее тепло окутало её такой тугой, глухой волной, что она забыла о том, куда шла.

Стало нехорошо. Женщина пошатнулась, приподняла юбки и попыталась вслушаться в темноту — но только какой-то странный шелест, затмеваемый треском костров, пробивался сквозь чьё-то тихое пение. Какофония звуков — шум войска за спиной, — отступила на задний план. Марисса всё пыталась поймать этот неизвестный источник звука.

Трава под ногами дёрнулась — но королева списала это на ветер и собственные юбки. Давно пора переодеться в походную одежду…

Она шагнула в сторону и только тогда поняла, что ей напоминает этот странный шепоток.

Змеи.

Мысль рассекла сознание каким-то диким, невообразимым выстрелом. Она рванулась вперёд. словно желая защититься от напасти, но в последнее мгновение почувствовала два маленьких укола острых, ядовитых клыков.

Боль разлилась по телу практически мгновенно. Она и не пыталась уже оставаться на ногах — грузно упала на траву. Перед глазами вспыхивали дикие образы из прошлого — она словно смотрела в трусливые глаза ненавистного Галатье и смеялась.

Яд бурлил в крови. Ещё никогда Марисса не ощущала ничего настолько дикого и сильного — она вытянулась на зелёном ковре и захохотала, чувствуя, как змеиная отрава парализует её тело. Но смех всё никак не утихал — он клокотал в груди королевы, рвался на свободу, как предсмертный завет всему тому, что она хотела бы уберечь.

Сегодня она увидит свою Марту.

…Две змеи — кирпичная и чёрная — медленно отползли от покойницы, оставляя в траве кривой след, что будет уничтожен первым же порывом ветра.

* * *

Бонье открыл глаза, отчаянно пытаясь понять, что происходит. Он уже почти уснул — довольно крепко, как ему самому показалось, — как вдруг громкое шипение вернуло его в этот мир, выдернув из приятной, манящей грезы.

И вовремя.

Над ним сейчас высилась — точнее, свисала с какого-то маленького уступа, — огромная змея. Кобра, кажется, хотя Бонье понимал в змеях куда меньше, чем в иностранной политике, а и в ней он был далеко не гением.

Змея что-то прошипела, но интонации — если у них вообще бывают интонации, конечно, — были вопросительными. Парень вжался в свою постель, точнее, в то, что на сей раз исполняло её жалкую роль, и смотрел на неё теперь, будто бы кобра могла пожалеть и уползти.

Шипение повторилось — а после она отшатнулась, словно что-то поняла, и в воздухе вспыхнуло жёлтым.

…Теперь напротив него сидела молодая эльфийка со светлыми волосами — больше ничего, кроме её острых ушей и ладной фигуры, Бонье рассмотреть не смог. Ему сейчас было слишком страшно.

Она дрожала — пусть и была одета в странный наряд, похожий на кожу змеи. Повернулась, словно пыталась что-то понять, а после издала тихое, злобное шипение.

На мгновение девушка замерла, словно прислушивалась к чему-то, определяя, как звучит её голос, а после недовольно вздохнула и уже по-человечески сказала:

— Надо бежать.

— Что?

Взгляд Бонье был не просто испуганным и ошеломлённым. Нет, сказать, что он шокирован — это слишком мягко. Его руки дрожали, и он так и не смог заставить себя выбраться из своего ложа.

— Ты спишь одетым? Замечательно, — она сдёрнула с него тонкое одеяло. — Нам пора, скорее.

— Зачем?

Она усмехнулась.

— Меня зовут Нэмиара. Я — эльфийка и божественная змея. И Тэллавар приказал мне тебя убить, — она вздохнула. — Но он не есть мой бог, вопреки тому, что чары очень знакомы.

Он моргнул. Всё это походило на глупую, неудавшуюся шутку, и слишком уж сильно Бонье хотелось, чтобы это не было правдой.

Но эльфийка продолжала смотреть на него — в темноте казалось, что её глаза светятся чем-то жёлтым. Она сжимала зубы — вероятно, что-то болело, — а дыхание оказалось тяжёлым и сбивчивым, словно девушка бежала откуда-то или, может быть, просто не могла наполнить грудь воздухом.

Она с трудом поднялась и сделала несколько шагов.

— Пойдём со мной, — прошептала она. — Пойдём, и я тебя спасу. Мы сможем остаться живы, ты и я. Там, далеко отсюда. Пойдём.

В её голосе теперь слышались гипнотические нотки, и Бонье отчаянно отрицал возможность всего этого. Нет, ему снится. Вероятно, и эта красавица тоже — лишь выдумка, какая-то тень, его глупое отражение, совсем-совсем маленькое и страшное. Что за жизнь? Казалось, и сердце сжималось от боли, и реальность ссыпалась на него откуда-то с небес, но…

— Это сон? — спросил он совсем неуверенно, но с надеждой.

— Да, — устало выдохнула змея. — Это сон. Если ты пойдёшь со мной, то тебе больше никогда не будут сниться кошмары.

Тогда он наконец-то оторвался от неудобного ложа и медленно, будто бы не понимая, что надо спешить, двинулся за нею.

Всё будет хорошо. И кошмары никогда больше не посетят его среди ночи, не испугают и не сдавят горло своими отвратительными клещами.