Анри думала, источник их отпустил. Перестал хватать за руки, перестал останавливать и больше не жаждал впиться своими отвратительными зубами в горло и сделать несколько глотков свежей, вкусной для него крови. Она хотела верить в то, что всё закончилось, когда останавливалась, а после всё оборачивалось по кругу.

И потом, когда они устали бежать, тени окружили их полукругом. Анри сама не ожидала, что потянется к его руке; Кэор сжал осторожно её пальцы, словно пытаясь успокоить, и пусть удавалось плохо, девушка знала: они не отступятся. Слишком поздно для того, чтобы оказаться по другую сторону этих вечных граней.

— Я никогда не думала, — наконец-то промолвила она, — что всё закончится вот так. Мама говорила мне, что воин всегда погибает на поле боя, а не так, как я — ничтожно и глупо.

Тени стояли полукругом. Знакомые — все они будто искали своё отражение в их памяти, а потом возвращались сюда, отчаянно пытаясь захватить открывшуюся реальность, забраться в неё своими грязными лапами, всё истоптать, что только можно, разрушить, разбить.

— А тебе никогда не хотелось умереть уже пожилой женщиной, в окружении родных — дети, внуки, правнуки?

Со стороны Кэора этот вопрос казался необычным, и девушка промолчала. Ей, конечно, многого хотелось; но когда в стране теней уже не можешь сражаться, наступает момент, когда надо просто отпустить прошлое. Любовью и чувственностью себе не поможешь; тени подступали ближе и ближе, и за таинственным кругом поляны их было так много, что отступать больше некуда.

Сандриэтте не хотелось смотреть на непобедимую, миллионную армию, что окружила их. Ей хотелось расслабиться и позабыть о прошлом, чтобы и жизнь, ускользающая из рук столь неуловимо и быстро, больше не казалась столь горькой.

— Магический источник, — выдохнул Кэор, — просто хочет жертв. Зачем ему битва? Зачем сражение, если можно просто взять своё?

Они смотрели на небо, но видели вместо него хрустальные, сводчатые потолки и безграничные океаны. За руки держались только для того, чтобы не потеряться среди теней, и лежали на холодной, нереальной земле, пока кожу щекотали мягкие травы. Не было больше реальности, и замёрзнуть было нереально, но иней бывших мертвецов постепенно растекался по одеждам и сковывал их невидимыми цепями.

* * *

Они опускали мечи. Они склонялись на колени перед властью, которую им не познать. И вражеское сознание покидало их мысли, стоило только столкнуться с его взглядом. Они все оборачивались на холм посреди долины, на буйствующую зелень вокруг и статуями застывали.

Вот он — ключ. Одно рабство можно вытеснить только другим; кровь, сделавшая зелёную траву красной, не смоется под каплями дождя, только новое преступление заставит её впитаться в землю.

Они все ошибались, когда думали, будто сила спрятана. Сила уже была в чужих руках, сила затихла, а теперь взорвалась и пульсировала во вражеских, укравших её пальцах. Та, древняя, могучая, она вытеснила разум из умов каждого на поле боя и толкала их вперёд, окровавленных, изрубленных.

…Они даже не заметили, когда им подменили идола. Только приказание в сознании постепенно сменилось мягкой, настойчивой просьбой, и ворованная сила уступила хозяину.

* * *

Магический источник требовал плату. Кэор видел, как шаг вперёд сделали тени, и жить больше не хотелось, дышать больше не хотелось, только Марта тянула к нему свои руки.

Анри тоже кого-то видела. Для каждого тени казались одним и тем же. Они видели ключи в сводчатых потолках, видели, как искажалось, изгибалось причудливо будущее, и хорошо, что повлиять на него не могли — да и зачем? Будущее — вещь страшная, дикая, схватишь — не удержишь.

Магическому источнику осталось совсем немного крови и боли. Просто подойти немного ближе и получить наконец-то ту жертву, на которую он надеялся.

И если тени их поглотят — они знали, — Магический Источник наконец-то получит то, о чём столько времени желал.

— Он будто подсказывает нам ответы, — промолвила наконец-то Анри. — Пытается сказать, что делать потом. Что они или мы должны…

— Но кому передать? — хмыкнул Кэор.

Сводчатые потолки вновь вспыхнули, обратились новым видением.

* * *

Они пронзили его лучами чар. Магия прорезала его насквозь, оставила тонкие следы-шрамы на коже и впиталась, так и не вырвавшись наружу.

Тогда он поднялся и нанёс им сокрушительные удары, за эту казнь, за боль, причинённую так откровенно и с таким удовольствием.

Они ударили в спину. Магия была сильна, могуча, и она оставила на его коже длинные тонкие линии, словно кто-то отрубил крылья. А потом все порезы и удары пропали, и он вновь стоял напротив, всесильный и наполненный их предательством.

И он ответил на этот удар, и первые, вторые, сотые ряды рухнули подчинённо на колени. И в этой реальности победа вновь оказалась за ним.

Они мечами его рубили, пытаясь победить, и наносили кровавые, бесконечные удары, а он только впитывал в себя ненависть от каждого движения, от каждого маленького шажка, и этой болью полнилось его тело.

А после он взял огненные стрелы и лук, выстрелил лишь однажды всеми двадцатью, в двадцать отражений в зеркалах перелившись, и они лежали кругом, пронзённые насквозь, и догорали под адским жаром августовского солнца.

Они вызывали его на дуэли и стреляли, уничтожали, испепеляли, а он всякий раз крутил колесо и получал право первого удара, незамедлительного и праведного.

И они трупами падали к его ногам, не успев вкусить и нотки честной борьбы, а потом задыхались в жутких требованиях, которым не было конца и края, с того света.

Они проклинали его, сыпали в спину страшными словами, и он хохотал им в лицо, и чёрные молнии поражали его тело насквозь, но не могли убить.

И вокруг него лежали горы их дымных трупов, и он улыбался, слезами холодными смывая тяжесть греха со своей души.

Они его простили.

И он пал перед ними на колени.

* * *

— Когда-то давно, — промолвила вдруг Анри, и странные картины в воздухе перед глазами растворялись, оставляя только полулик седого незнакомца. Или не незнакомца, она сейчас не была способна узнать даже родную мать, — я думала, что она меня любит. Мама. А теперь мне кажется, что я лишь средство достижения того, что у неё не получилось изначально.

— Когда-то давно мне казалось, что я беру в жёны любимую женщину, что родит мне детей, и мы будем жить в маленьком домике на берегу моря в Дарне. Мы будем смотреть оттуда на прекрасные волны и радоваться жизни. Она будет ждать меня с войны, будет обнимать меня, когда я переступаю порог собственного дома, и будет целовать на ночь детей в макушку и желать им хороших снов, — голос Кэора звучал так сухо и так равнодушно, будто бы не мечта его сейчас звучала, а самый жуткий кошмар на свете. — Но этого всё равно никогда бы не случилось.

— Ничего уже не случится, — ответила Анри. — В конце концов, мы тут умрём, рано или поздно, и что дальше? Мы станем тенями, как и они?

— Да, пожалуй.

— А я бы хотела смотреть по вечерам на морские волны. Я люблю море, — Анри закрыла глаза. — Разве море можно не любить?

— Марта его никогда не любила. В море можно утонуть, море не дарило ей денег и не утоляло её похоть, значит, море было ей попросту незачем.

— Зато море дарует свободу.

— Больше свободы, чем от своей жадности, в жизни не сыскать.

Анри рассмеялась. Прозвучало странно и хрипло, будто бы не осталось ничего, что держало бы её в этом мире, и тени вдруг стали ярче.

Магический источник должен был рухнуть, когда тени сделают ещё один глоток. Не следовало никому говорить ей об этом, она просто знала, что так будет. Просто знала, что их жизни, отобранные этим местом, всё заполнят и заставят эту первозданную магию обрушиться на мир и смести его.

Как он творился? По крупицам из огромного океана собирался континент, разрастались страны, и мир рвался куда-то вперёд, а теперь так просто возьмёт и рухнет. Некому его удержать, некому остановить всё то, что творится вокруг, есть только те, кто будет плакать на задворках реальности.

— А я хотела бы жить у моря в маленьком домике и иногда смотреть на большой дарнийский дворец, — прошептала Анри. — Хотела бы целовать своих детей в макушку, чтобы никогда не снились им кошмары. И воевала бы плечом к плечу со своим мужем, чтобы от начала и до конца — всегда вместе.

Он ничего не спрашивал. Это было и так понятно.

И всё же, его любовь, казалось Анри, несчастнее. Он Марту давно простил, и она тянула к нему руки только потому, что так приказано. Потому, что выхода другого как бы и нет — и не будет, наверное. А Марта… Марта — то прошлое.

Ей повезло больше. Она любила — если любила, — прекрасного человека.

Но Дарнаэл — это пламя. Вечное, пылающее с такой силой, что не зажечься невозможно.

И те, кого он выбирал, были ему под стать. И они тоже горели изнутри.

С ним она могла разве что снаружи — и пепелищем жалких иллюзий рухнуть к ногам человека, что всегда пытался заменить ей родителей.

Она не ему должна была прощать.

Она матери своей должна была прощать.

— В одно мгновение, — она сжала холодное лезвие, выкованное из травы и мыслей, — надо прощать. Но, Первый, как же мне не хочется своей смертью стать последней каплей возрождения этого ада!

Кэор ничего не ответил. Ему и не надо было — они думали в унисон. Они действовали в унисон сегодня.

Анри хотелось сказать, что она и о той ночи не жалела.

Что она хотела бы с ним жить в домике у моря, целовать в макушку их — его, — детей, чтобы им по ночам кошмары не снились, и петь тихую колыбельную младшему, чтобы уснул поскорее. А утром — на поле боя, плечом к плечу, и не имеет значения, на войну ли, во дворец или в ещё один мирный день.

А ему хотелось сказать, что глаза её — чище, чем у Марты. И что она — как то, чего ему хотелось. Куда им пламя, куда им предательство, куда им вверх — им и на земле хорошо было бы.

Вдвоём.

Если не жить, то умирать.

И думали они тоже — одинаково. Защитить. Если не себя — никогда не себя, — то тех, кто там. Кто жив ещё. Кто имеет право на счастье.

Кто позволит миру жить дальше.

И лезвия, холодные, стальные, непонятно откуда — но ведь они воины, верно? — появились в ладонях, попробуй вспомни, что они такое, но убить — возможно.

— Ты же знаешь, — они стояли друг напротив друга, и губы Кэора шевелились едва заметно, когда он выдыхал это короткое признание, — что это для всеобщего блага. Чтобы им — не достаться.

— Прощаю, — согласно кивнула она.

Сверкнуло серебро, и в один голос, с тихим хрипом, он выдохнул «прощаю» тоже.

И в тот момент сводчатый, небесный потолок раскололся на части и осыпался пеплом к их ногам, и только разочарованным эхом посреди океана взвыл Магический Источник.