Он обернулся, и в диком взгляде почти что мелькала растерянность. В какой-то миг могло даже показаться, что всесильный, всемогущий Тэллавар Гартро — таковым он считал себя, — испугался.

Он обернулся и зарычал — буквально издал громкий, утробный рык. Казалось, боли в нём было больше, чем во всём том, что Гартро творил прежде — и отчаянья, такого пьянящего и скользкого.

Его больше не волновал мальчишка за спиной. Он видел своего вечного, заклятого врага — такого спокойного, такого непременно равнодушного Дарнаэла Первого, что его никогда не трогала Тэллаварова ненависть.

На Эрри, замершую у берёзы, он даже не посмотрел. Воспоминания о ней были смутными; Тэллаварова вечность распласталась перед ним, будто бы тонкий поток сознания, и он не мог серьёзно задумываться о том, что случилось тогда. Не мог вспоминать о боли минувших лет, наверное, по одной простой и глупой причине — его вечность начиналась всего пять сотен лет назад, когда зародилась великая Элвьента.

Когда король Дарнаэл отобрал силу, что причиталась Тэллавару по праву, распорядился ею так, как сам того желал, растоптав все мечты самонадеянного молодого мага, лучшего ученика покойного Высшего.

— Ты, — осклабился он. — Опять ты.

— Каждый раз — я, — кивнул Дарнаэл. — Сколько б лет ни прошло.

— И ты ещё смеешь появляться у меня на глазах? — Гартро расправил плечи, позволяя уверенности, свойственной только дикой юности, вспыхнуть в нём. — Ты всё ещё надеешься на то, что теперь я позволю тебе, бездарному, уйти просто так? Да я даже рад, — он усмехнулся, — что мальчишка выжил, что в нём есть сила. Мировое господство подождёт.

— Верно, — Первый улыбнулся так легко и лучезарно, словно никто ему только что и не угрожал, — ведь основной твоей целью было отомстить тому, кто всё у тебя украл, а не получить страну, правда, Тэллавар? А ведь это ты украл у меня магию, и при этом пытаешься сделать вид, будто бы я сам в твоём проступке повинен…

— Украл магию? Я вернул то, что полагалось мне по праву, — возразил он. — Я хочу, чтобы эта магия была безраздельно моя, не потому, что я эгоистичен и глуп. Я мечтаю об этом по одной только причине — я действительно заслуживаю на волшебство!

Дарнаэл только устало кивнул. Можно было подумать, что всё это его больше и не волновало, не беспокоило. Улыбка на его губах не померкла — и спокойствие поражало не только Гартро, а и наблюдавшего за ними Шэйрана.

— Отойди, Рэй, — бог склонил голову набок. — Это не твоя битва. Когда всё закончится, может быть, тебе придётся вступить в права на неё. Но не сейчас.

— Ты теперь повелеваешь и этим мальчишкой? — фыркнул Гартро. — И его учишь быть таким, как ты? Неужели думаешь, что твои лицемерные речи позволят мне остановиться? Ты отобрал у меня всё! Я — я! — должен был стать самым могущественным магом своего времени, а что получил взамен? Разве мне дали хотя бы маленький шанс наконец-то утвердиться, заполучить свою силу? Возглавить войско или какую-то страну? Почему всегда всё лучшее доставалось тебе? Ты даже врагов не имел — ты привнёс их в жизнь своих внуков, правнуков, протащил через пять веков — но сам не пострадал!

Тэллавар будто и запутался в том, что хотел сказать. И злоба его — боль, скопившаяся за столько лет, — сорвалась пламенем с рук.

Шэйран лишь подался вперёд, но воспользоваться своим даром он не успел — огненная сфера ударила Дарнаэла в грудь.

Тот удивлённо отступил на шаг, возвёл глаза к небу — вот-вот обратится пеплом и воскреснет через много лет. Вскрикнула от ужаса и чего-то ещё у него за спиной Эрри, но тоже не сделала ещё ни единого шага вперёд, вероятно, просто не успела.

Тэллавару хотелось расхохотаться — но он сдержал клокотавший на устах смех, может быть, решил не выпускать его на свободу до лучших времён, позволить своему безумию немного настояться, а потом уже раскрыться так, как он бы того сам возжелал. Вспыхнуть пламенным, ярким цветком…

Дарнаэл пошатнулся, будто бы вот-вот рухнет на колени, а после выпрямился, вытянул руку, удивлённо так, почти несмело.

На раскрытой ладони засиял маленький огонёк.

Гартро ошалело покачал головой. Вновь вскинул руки, посылая вспышку магии — то ли тоже огонь, то ли уже молнию, — и язычок пламени на руке у Дарнаэла вспыхнул маленьким костром, угасая.

— Ты не сможешь, — покачал головой Дарнаэл. — Сколько бы ты ни колдовал, ты не сможешь меня убить. Только не тем, что украл у меня.

Тэллавар отступил на шаг, бормоча слова древних проклятий. Казалось, он не слышал ни единого предупреждения из уст своего заклятого врага, не думал о том, что должно было его остановить. Он всё призывал магию, украденную несколько недель назад, поливал градом Первого — и каждый раз отходил всё дальше и дальше.

Последнее заклинание, могучее, наполненное древней силой, прервалось на середине — он будто бы уже понял, что ничего не получится. И что шанса у него на победу тоже нет.

— Ты не сможешь, — повторил Тьеррон.

— Ты воруешь у меня даже право на месть, — Тэллавар как-то разочарованно, спокойно опустился на колени, запуская пальцы в траву, и закрыл глаза. — Ты даже не даёшь мне ударить тебя. Хотя бы раз… Хотя бы раз…

Он засмеялся, дико, так, как хохочут сумасшедшие. Не смотрел ни на небеса, ни на Дарнаэла — казалось, ослеп на мгновение. Сжал свои светлые, напоминающие сейчас солому волосы, пытаясь вырвать их, и завопил.

— Да будь ты проклят!

Бог только подошёл ближе. В синих, чуть раскосых глазах эльфа не было почему-то ни злобы, ни боли, ни отчаянного желания мести. Может быть, он хотел когда-то растерзать Тэллавара и превратить его в пыль, но сегодня всё это в один миг потеряло значение.

— Ну же! — Гартро раскрыл свои до безумия светлые, мутные глаза. — Давай! Давай, убей меня. Накажи. Заставь пожалеть о том, что я наделал!

Дарнаэл вскинул руку. Уже вновь вызвал заклинание — теперь у него хватало волшебства. Он вернул почти всё, что было в Тэллаваре — какие-то осколки чар ещё бились в груди вора, но этого слишком мало, чтобы действительно колдовать.

Он мог убить его — так, как только пожелал бы.

Но вместо того, чтобы нанести решающий удар, опустил руку, погасил пламя заклинания, пылавшее на ладони, покачал головой.

— Ты будешь жить.

— Убей меня! — Тэллавар перешёл с крика на хриплый шепот. Он смотрел ему прямо в глаза, поднялся уже на ноги. — Ты не хочешь, чтобы твой враг стоял на коленях, когда ты будешь наносить ему решающий удар? Не нужно! Давай! Я буду защищаться — это всё равно ничего не изменит! — он схватил Дарнаэла за воротник его рубашки. — Убей меня. Сражайся, заклятый враг, если ты всё ещё хочешь победить. Ты ж меня ненавидишь!

— Я тебя не ненавижу, — возразил Первый.

— Ненавидишь! Как ты можешь не ненавидеть, не презирать меня за всё то, что я совершил? Сколько я загубил чужих жизней?

Он ошалело оглянулся, осматривая зелёный эрроканский сад.

— Знаешь, какая она была красивая? Будто бы вся эта зелень ранней весной! Она так сияла, так светилась счастьем — и дочурка у неё была просто прелестная…

Дарнаэл не ответил.

— Знаешь, как я выпивал её красоту? Огромными, большими глотками — она отдавала мне это, надеясь на сделку, но я-то прекрасно понимал, что просто избавлюсь от неё, когда она мне надоест. Я закупорил её молодость в маленьком флаконе, чтобы выпить, когда мне будет нужно.

Глаза его теперь пылали — будто бы в них отражалось пламя чужих костров.

— А потом я вкусил любовь её дочери. Хватался руками за её сердце, вырывал его, вытаскивал всё доброе и способное на чувства. Лишал её шанса на счастье — она хотела магии, хотела мести… я давал им просто огрызки вместо желанного могущества, и всё ради того, чтобы испить то, что надо было мне!

Он чувствовал себя победителем, кругами хотя вокруг Дарнаэла. Казалось, бог должен был уже давно броситься на него, давно одним только заклинанием прервать жизнь — но он молчал, сжимая губы в тонкую линию — словно все произнесённые врагом слова не имели никакого значения.

— А жажду жизни, жажду битвы я отобрал у молодой любовницы твоего тезки. Знаешь, она тоже пылала чужим — а, какой вкус был у этой Зэльды! Я довольствовался её силой, тем, что пылало в её груди, довольствовался желанием победить, зная, что однажды у меня будет большее.

Он зажмурился, в упоении вспоминая те сладостные секунды.

— Я смешал всё это воедино. Я превратил это в одно целое, сделал своим, впитал — я смог стать молодым. Я вернул себе вечность. Сколько людей там погибло только потому, что мне этого захотелось, Тьеррон? Скольких я убил одной только улыбкой, одной силой мысли?

Синие глаза эльфа сверкнули как-то зло.

— Ты ещё не хочешь меня убить? А помнишь, как я упивался силой, сворованной у мальчишки? У этого, — он ткнул пальцем в Рэя, — парня, которому было ещё жить и жить! Мне хотелось терзать его тело, рвать на куски — мне хотелось получить его. Занять его место, вытеснить всё то, что осталось от его личности, лишь бы только поселиться и намертво закрепиться… Навсегда!

Мужчина кровожадно улыбнулся, словно в этом был какой-то смысл — во всём том, что он только что произнёс в приступе собственного безумия.

— Как же замечательно всё, что происходит, правда, Первый? — усмехнулся он. — Как прекрасно стоять и слушать! Ну? Ты не хочешь убить меня после того, как я вонзил в его юную плоть кинжал, как отобрал жизнь, невинную и чистую, все надежды разрушил? Неужели после этого ты всё ещё пытаешься меня пожалеть? Отпустить? Неужели ты меня не ненавидишь?! Ненавидишь, я вижу. Вижу!

Дарнаэл вздохнул, так устало, будто бы только что с его плеч свалилась огромная ноша. И улыбнулся, так искренне и чисто, что оставалось только поражаться — откуда в нём было столько сил на прощение, на свободу и на жизнь.

Однажды он выковал этот мир из чистой ненависти — и сделал его преисполненным любви, чувств, истины. И столько лет воскресал, столько лет оставлял единственную любимую женщину, чтобы у них всех была жизнь. Долгая, счастливая.

Тэллавар пытался это разрушить — неужели он его не убьёт?

— Я не ненавижу тебя, — тихо промолвил он. — Я тебя прощаю.

— Ты не можешь…

— Могу, Тэл, — усталость в голосе сменилась уверенностью и силой. — Могу.

— Нет, — возразил Тэллавар. — За такое не прощают. За такое убивают — и ты меня убьёшь. Убьёшь сейчас же, стоит мне только повернуться спиной…

— Отнюдь, — возразил он. — Прощаю. Ты свободен, Гартро. Ты можешь идти, куда захочешь.

— Но?! Давай. Давай, заяви, что я должен сделать для того, чтобы уйти! — Тэллавар протянул руки, схватил его за плечи, встряхнул с силой. — Говори!

Дарнаэл оставался всё таким же. Не скривился от отвращения, даже не отбросил в сторону его руки, а спокойно улыбнулся и мягко покачал головой.

— Будь свободен, Тэллавар Гартро.

Маг содрогнулся — словно только что кто-то нанёс ему решающий удар, — отступил, зажмурился и с громким, тяжёлым вздохом осел на землю. Тело его, казалось, билось в судорогах — он выдыхал всю ту черноту, которую собрал за долгие годы.

Дарнаэл подошёл ближе, положил ладонь ему на плечо, заглянул в мутные глаза — так искренне, так спокойно.

— Я мог бы вонзить тебе в сердце кинжал, — прошептал он, — чтобы убить тебя. Чтобы отомстить. Мог бы позволить тебе и дальше бороться против меня, возвращаться раз за разом и всё рушить. Но я не держу на тебя зла. Даже если ты пожелаешь вновь возродиться и уничтожить то, что мне дорого — у тебя ничего не получится. Мы больше не заклятые враги.

— Враги, — просипел Тэллавар.

— Нет. Врагами можно быть только взаимно. Ненавидеть друг друга до последнего взгляда, до последнего вздоха. Но я не хочу тебя ненавидеть. И презирать я тебя тоже не хочу. И забывать — нет. Ты просто урок из прошлого, Тэллавар. Мне не за что ненавидеть тебя — ведь ты сколькому научил меня на этом длинном, многовековом пути.

Плечи Гартро опустились. Его тело била крупная дрожь — и, казалось, он не мог больше удержать в себе всё то, что украл.

Глаза поблекли — в них больше не было того пламени. Медленно, под лучами закатного солнца, выгорали волосы, становясь седыми, такими тонкими, белыми — коснёшься, и ничего не будет.

Его лицо покрылось морщинами. Задрожали руки. Сгорбилась спина. Губы его стали тонкими, словно не способными больше раскрыться, а ноги едва-едва держали.

Тонкими нитками дыма в небо взмыло всё то, что он украл. Чужая любовь, чужая боль, усталость, всё то, что однажды он большими глотками выпил из невинных людей. Всё то, что своровал.

— Верни мне то, что ты отнял у меня, — прохрипел он старым, изменённым до неузнаваемости голосом. — Ты не имеешь права так поступить.

— Я не могу, — покачал головой Дар. — Этот мир строится на ненависти. Твой стержень растаял — значит, она была не твоя.

— Я вернусь. Я отомщу, — по щекам Тэллавара катились крупные, будто бы чернильные слёзы. — Я обязательно заставлю тебя пожалеть о том, что ты сделал.

— Пускай.

Но они оба знали, что ничего больше не будет. Всё закончилось — не было больше никакого Тэллавара Гартро, не было того мужчины, что держал в страхе столько дней огромную страну.

Дарнаэл не сдвинулся с места, когда тот попытался рвануться к нему — не шевельнулся, чтобы помочь подняться.

Старик не мог выпрямиться. Не мог идти быстро. Он, сгорбленный, уставший, разбитый, медленно побрёл в сторону выхода из дворцового сада.

— И ты его просто так отпустишь? — ошеломлённо спросил Рэй, казалось бы, только-только обретя голос. — Не попытаешься убить, не…

— Он просто старый человек. Не думаю, что способен навредить кому-то.

— Напомню, он навредил довольно большому количеству людей, когда был всего на пару месяцев моложе.

— В нём больше ничего нет, — возразил Дарнаэл. — Пусть уходит. Пусть будет свободен. Зачем останавливать его? Он заслужил покой.

— Не понимаю.

— Поймёшь.

Шэйран обернулся, глядя вслед сгорбленному мужчине, что едва-едва ступал по травянистой земле. В каждом шаге его было слишком много боли, и, наверное, милосерднее было бы всё-таки убить — но…

И неправильно, наверное. Ему тогда будет за что вернуться. За что отомстить. А так — впереди только свобода, пусть короткая, пусть грустная и не дарящая ему ни капельки облегчения. Может быть, он станет упиваться этой свободой, будет делать огромные глотки, наслаждаясь тем, что наконец-то отпустило, наконец-то перед ним открылся огромный простор той несказанной, неожиданной воли.

— Он не протянет и несколько дней, — наконец-то прошептал Рэй.

— Я ставлю на пару лет, — покачал головой Дарнаэл. — Он довольно сильный — может быть, к концу жизни даже станет немного счастливым.

— Не станет. И ты знаешь об этом.

— Не хочу верить, — ответил мужчина. — Если б я знал… Если б был на сто процентов уверен — смог ли бы я простить его? Если б знал, что после этого он всё потеряет — оказались ли бы мои слова искренними?

— Так значит, ты не знал?

— Конечно же, нет, — усмехнулся Дарнаэл. — И когда ты будешь отпускать, ты тоже не будешь знать, король.

— Я не король.

— Не спорь, Рэй. Рано или поздно ты им станешь. Думаешь, после всего этого государство захочет подчиняться кому-то другому?

Шэйрану хотелось сказать, что они никогда не предадут отца. Никогда не пожелают выступить против него, чтобы примкнуть к новому повелителю, к тому, кто на сей раз покажется достойным — или нет, — занять его священное место.

Но в тот же миг он отлично понимал, что Дарнаэл Второй и сам больше не захочет оставаться на троне. И, возможно, будет несказанно прав.

Нельзя оборачиваться назад — с этим кровавым солнцем гасла огромная эпоха.

А завтра с первыми лучами оживёт новая.

И каждый из них рано или поздно должен будет это принять.