Призрак злосчастного венценосца, томившегося двадцать три года в заточении, исчез. Опасение, что он при первом удобном случае вырвется из своего каменного мешка, заявит свои права и при содействии сочувствующих ему людей займет всероссийский престол, миновало. Однако искоренение его следов все же не прекратилось. Писать об Иоанне Антоновиче и его царствовании, о попытке освобождения его не позволялось, печатать его портреты было запрещено, в учебниках по русской истории его имя не упоминалось, даже говорить о нем считалось опасным. И это продолжалось несколько десятилетий.
Но прошли годы, и «император под запретом» приобрел, наконец, право на существование в памяти народной. Истребление документов, в которых упоминалось его имя, было приостановлено. В начале XIX столетия стали появляться исследования о нем, а в 1802 году было издано гравированное генеалогическое древо императора Александра I, на котором рядом с портретами Петра I, Екатерины I и других монархов и монархинь, предшественников Александра I, помещен был портрет Иоанна Антоновича. И эта гравюра беспрепятственно была пущена в обращение. Все же полное всестороннее изучение истории «запрещенного императора» стало возможным лишь в конце XIX столетия, когда одни за другими появлялись исследования о нем историков Соловьева, Семевского, Брикнера, Бильбасова, к которым впоследствии прибавились работы Платонова, Ключевского, Данилевского и др. Они пролили, наконец, свет на печальную судьбу «венценосца четырехсот четырех дней».
Иоанн Антонович перестал быть «императором под запретом». Отдельные эпизоды из истории многострадального царя, носившего это высокое звание лишь в младенчестве, переименовывавшегося то в Григория, то в Гервасия, то в «известного арестанта» и «безымянного колодника», послужили даже сюжетами для романов, драм, повестей для юношества.
С общечеловеческой точки зрения судьба, постигшая Иоанна Антоновича, несомненно, представляется жестокой. И в самом деле, история не знает более несчастного государя, чем Иоанн III. Никакой вины за ним не было, и его несчастье было уготовлено другими людьми, которые еще до рождения будущего страдальца определили, что быть ему венценосцем. Это сознавали и Елизавета Петровна, и Петр III, и Екатерина II. Если все-таки, не довольствуясь лишением его престола, никто из них не решался изменить судьбу страдальца, дать свободу узнику, то это объяснялось как их личными соображениями, — опасением лишиться короны, — так и государственными интересами России, в жертву которым поневоле пришлось отдать свергнутого императора. Тем не менее невольно содрогаешься при мысли, что в лице «императора под запретом» пострадал ни в чем не повинный ребенок, о котором даже императрица Елизавета, свергнувшая его с престола, сказала, что он «не виновен».
Судьба навязала Иоанну Антоновичу непосильную для него ношу — императорскую всероссийскую корону, которую горсть людей незаконно отняла у прямых преемников Петра Великого. И Иоанну Антоновичу пришлось расплатиться своей жизнью за вины других…
«К несчастию рожденный» — так выразилась об Иоанне Антоновиче императрица Екатерина II. В лице этого «к несчастию рожденного» судьба, вопреки всем заветам справедливости, наказала невинного венценосца за вины других.