роизошло это в декабре 1942 года в то время, когда войска Воронежского и Юго-Западного фронтов вели наступление на тормосинскую группировку противника. Перед ними была поставлена задача разгромить эту группировку и тем самым ликвидировать всякую возможность освобождения окруженных немецко-фашистских войск под Сталинградом.

Вьюжной морозной ночью Н-ская танковая бригада подходила к станице Верхне-Чирской. Есть ли в станице противник? Этот вопрос беспокоил командира бригады, и он решил выслать разведку. Выбор пал на экипаж «тридцатьчетверки», которой командовал лейтенант Гавриил Калинин.

В бригаду Калинин прибыл совсем недавно прямо из училища, но полковник назначил его не случайно. Молодой офицер во время прорыва обороны противника действовал дерзко, но в то же время разумно и осмотрительно, молодого задора у него хоть отбавляй — такой с задачей справится.

И вот, оставив уже далеко позади колонну, боевая машина с бортовым номером «26», вздымая снежную пыль, мчится по дороге, неся на покрытой толстым слоем изморози броне отделение автоматчиков. Верхний башенный люк открыт, и лейтенант Калинин стоит, высунувшись по пояс, держась за крышку, которая прикрывает его словно щит. В левую щеку злой порывистый ветер бьет колючими снежинками, и Калинин чувствует, как она быстро деревенеет. Он часто трет щеку рукавицей и, защищаясь ею, зорко смотрит вперед, туда, где вот-вот должны показаться дома станицы. Но, кроме узкой дороги, причудливо переметенной сугробами, ничего не видно. Впереди, всего в нескольких метрах, словно танк и не двигается, стоит плотная стена, сотканная из беснующихся в воздухе снежинок, да стелется по земле, будто клок развевающейся по ветру марли, поземка.

— Ну и погодка! — вслух произносит Калинин, глядя на съежившихся, тесно прильнувших к башне пехотинцев.

— Что, что, товарищ лейтенант? — раздается снизу голос механика-водителя старшего сержанта Романенко.

Калинин слегка вздрагивает от неожиданности. Он забыл, что слова его через танковое переговорное устройство слышны всем членам экипажа: и Романенко, и командиру орудия сержанту Фомину, и радисту-пулеметчику младшему сержанту Аляеву.

— Погодка, говорю, — громче повторяет Калинин и добавляет: — Ведите машину тише, Романенко, а то и сбиться немудрено…

— Есть, товарищ лейтенант, — отвечает Романенко и в свою очередь спрашивает: — Как там наша «армия», не померзла?

Калинин не отвечает, но его тоже беспокоит состояние десанта, приданного ему в разведку, и он, напрягая голос, кричит:

— Семенов! Се-ме-е-нов! Как там у вас? Живы?

Большая, в туго завязанной шапке-ушанке голова поворачивается в его сторону.

— Нормально! — отзывается старший сержант Семенов — командир отделения автоматчиков.

Калинин успокаивается. Но ненадолго. Почему до сих пор нет станицы? Он приподнимает рукав полушубка, смотрит на часы. «По времени уже пора…» Лейтенанту вспоминается напутствие командира бригады: «Смотрите в оба. Ваша задача выяснить, есть ли противник в станице. И все. Доложите по радио. Мы в это время будем на подходе. Ну а если… всякое, ведь бывает… тогда действуйте по обстановке, самостоятельно. Для этого и придаю вам отделение автоматчиков».

…Свистит, воет на разные голоса ветер, Поеживаясь от холода, Калинин с трудом преодолевает желание спуститься в башню. Слезящимися от ветра и снега глазами он следит за дорогой, которую занесло так, что лишь чутьем можно угадать направление движения.

Ага, вот дорога повернула влево. Романенко слегка притормозил, разворачивая машину. Теперь ветер неистово дует прямо в лицо, но это лишь радует Калинина: ветер будет относить назад гул мотора и скрежет гусениц. Сейчас должна быть окраина станицы. Калинин на минуту опускается в башню и, подсвечивая фонариком, смотрит на планшет. Двумя длинными рядами на добрый километр тянутся дома станицы, разделенные широкой, прямой улицей. Лейтенант снова высовывается и еле успевает схватиться за крышку люка, чтобы удержаться на ногах от сильного толчка. Машина остановилась.

— Что случилось, Романенко? — опрашивает Калинин.

— Обыкновенное дело… — виновато произносит механик-водитель, — ничего ж не видно, товарищ лейтенант.

Танк почти уткнулся в высокий плетень. За плетнем, чуть дальше темнеет строение.

— Выключить мотор! — командует Калинин и напряженно вслушивается в наступившую тишину. Но нет, ничего не слышно, кроме воя ветра.

Как только машина остановилась, автоматчики спрыгнули на землю и, размахивая руками, стали приплясывать, чтобы согреться.

— Семенов! — позвал Калинин и, когда старший сержант подбежал к нему, приказал:

— Ну-ка в эту хату, опросите, есть ли немцы в станице. Если на кого нарветесь — дайте знать выстрелом.

Семенов кивнул головой и отошел от танка к своим автоматчикам. Вскоре три фигуры легко перемахнули через плетень и скрылись в ночной темноте. На всякий случай Фомин навел пушку на дом. Аляев замер у пулемета. Трое автоматчиков поудобнее пристроились за броней. Потянулись минуты томительного ожидания. «Пять, семь, девять…» — поглядывая на часы, про себя отмечал Калинин. «А что, если фашисты в доме и автоматчики нарвутся на них? Или их нет? Тогда надо двигаться дальше и обязательно обнаружить врага, выяснить его силы».

Калинин перебрал в уме кажущиеся ему возможными варианты действий. Лучше всего проскочить по улице и открыть стрельбу. Тогда противник обязательно обнаружит себя. Потом укрыться за домами, передать условный сигнал по радио…

— Идут! — произнес чей-то голос сзади. Калинин стал всматриваться в темноту. Три фигуры бесшумно скользнули от плетня и подошли к машине.

— Тут старик один, товарищ лейтенант! Говорит, днем вроде никого не было. А больше ничего не знает… — начал Семенов. — Ну мы — во второй дом, там одни бабы. Те, известное дело, разговорчивее. Говорят, к вечеру пришло много машин с солдатами, пушки небольшие, с длинными стволами… противотанковые, значит. Могли, говорят, и остановиться на ночь. Станица, мол, большая…

— Так! — произнес Калинин и задумался. В молчаливом ожидании его обступили автоматчики. На каждом лице Калинин читал немой возрос: что будем делать? Но лейтенант пока молчал, сосредоточенно думая. Теперь прежнее решение ему казалось неприемлемым. Поднять стрельбу, посеять панику и уйти? Но тогда может уйти и противник? Нет, если он есть в станице, то надо задержать гитлеровцев, не выпустить их до тех пор, пока не подойдет бригада! Но ведь тогда не миновать схватки, могут быть потери. Имеет ли он право рисковать людьми? Да и что сможет сделать один танк, если фашистов в станице много? Калинин обвел взглядом автоматчиков, танкистов, вылезших из машины. И в каждой паре глаз он увидел не только ожидание приказа командира, но и доверие. Это окончательно укрепило Калинина в его решении…

Через несколько минут «тридцатьчетверка» ворвалась на широкую станичную улицу. Тускло поблескивали обледеневшие стекла в окнах домов. Ни в одном из них не было света. Все словно вымерло. «Неужели в станице никого нет?» — подумал лейтенант. Но что это темнеет впереди, на обочине дороги? Машины? Их уже заметил и старший сержант Семенов. Подобравшись к люку, он доложил об этом Калинину. Действительно, у деревянного забора стоят шесть крытых брезентом машин-тягачей с прицепленными к ним противотанковыми пушками. Значит, гитлеровцы в станице есть! Калинин весь преобразился. «Расстрелять из орудия?» — пришла в голову мысль, но тотчас же он отбросил ее и, наклонившись к Семенову, приказал автоматчикам спешиться.

— Фомин, пушку развернуть назад! — скомандовал Калинин. — Аляев! Пулемет к бою! Романенко — давить машины!

В следующее мгновение ветер разнес перестук пулеметной очереди и «тридцатьчетверка» с ходу врезалась в колонну. Треск, скрежет, первая машина, словно резиновый мяч, отскочила в сторону, другая — повалилась набок, танк приподнялся, взбираясь на станину орудия, сломал ее, потом развернулся, ударил следующую в борт, перевернул. Взревел мотор. Романенко затормозил одну гусеницу, и «тридцатьчетверка» сделала полный оборот вокруг своей оси, расшвыривая в стороны остальные машины.

— Хорошо! — одобрительно кричит Калинин. — Вперед!

Только теперь гитлеровцы всполошились.

Сзади вспыхнула ракета, другая, в окнах появился желтый свет. В соседнем дворе раздалась автоматная очередь, затем из домов начали выскакивать полуодетые солдаты, послышалось тарахтенье заводимых моторов. Все вокруг наполнилось шумом и громкими криками.

А танк тем временем, снова подобрав автоматчиков, достиг противоположной окраины станицы и укрылся за небольшим домом, с заколоченными досками окнами. Калинин остановил машину с таким расчетом, чтобы просматривалась станичная улица.

— Аляев! Передайте по радио: в станице гитлеровцы. Состав уточняю… — приказал Калинин и стал всматриваться в темноту. Оттуда по-прежнему слышались крики, доносился гул моторов. Вспыхнули одна за другой ракеты, протарахтели автоматные очереди. В ярком, мерцающем свете Калинин увидел силуэты суетящихся солдат. Они устанавливали два орудия — одно по правую сторону дороги, другое — по левую.

— Ну, как там у вас, Аляев? — нетерпеливо опросил Калинин.

После минутного молчания раздался тревожный голос радиста:

— Не отвечают, товарищ лейтенант!

Калинин про себя выругался и тотчас же пригнулся, укрываясь за крышкой люка. Сливаясь с резким звуком выстрела, взвизгнул коротко снаряд и разорвался позади, в овраге. Осколки второго хлестнули то броне.

«Значит, заметили», — решил Калинин и в следующее мгновение уже отдавал приказания.

…Маневрируя, танк с коротких остановок вел огонь. Фомин выжидал, когда вспыхнет ракета, и в ее свете, старался поймать в прицел правое орудие и сделать выстрел. Но времени не хватало, и он дважды промахнулся. На помощь пришли автоматчики. Разбившись попарно, они подобрались огородами поближе к орудиям и стали вести огонь то расчетам. Потом подожгли стог сена и пламя ярко осветило улицу, орудия, автомашины.

— Молодцы! — услышал Калинин голос Фомина. — Теперь как на ладони.

Несколькими выстрелами он расправился с орудиями и перенес огонь по автомашинам, которые теперь стали разворачиваться и уходить назад.

— Фомин, не увлекайся, береги снаряды, — предупредил Калинин и увидел приближающуюся к машине фигуру.

Это был Семенов. Он медленно подошел, поддерживая левой рукой правую.

— Что, ранен? — опросил Калинин.

Но Семенов, не отвечая на вопрос, заговорил:

— Я пробрался вперед, товарищ лейтенант, там пехота, с батальон, наверное. Есть минометы, противотанковые орудия… И самоходка одна. Видно, неисправная была, что ли. Сейчас возятся с ней, спешат.

— Так. — Калинин посмотрел та Семенова, спросил — Перевязку сделали? Оставайтесь пока здесь.

В шлемофоне послышался голос Аляева:

— Товарищ лейтенант, двадцатый, говорите!

Двадцатый! Наконец-то! Калинин сразу почувствовал облегчение: его вызывал командир бригады.

Доложив обстановку и свое решение, он услышал в ответ:

— Хорошо! Свою задачу вы выполнили. Возвращайтесь.

— Назад дорога отрезана, — торопливо проговорил Калинин, — а по целине не пройти, сугробы…

Несколько секунд молчания, потом снова голос командира бригады.

— Тогда держитесь, Калинин. Я уже подхожу к станице и с ходу буду атаковать. Слышите? Держитесь. И будьте на связи.

— Есть, держаться! — громко ответил Калинин. — Романенко, заводи!

Заработал мотор. Но когда механик-водитель стал уже трогать с места, мотор вдруг заглох.

— В чем дело, Романенко? — спросил Калинин, чувствуя, как тревожно начинает биться сердце. — Этого еще не хватало!

— Сейчас, — отозвался Романенко после паузы. — Шестеренка сцепления не выходит… Сейчас я ее ломиком…

Между тем, в свете догорающей скирды показался силуэт самоходки. За ней мелькали темные фигуры пехотинцев…

— Скорее, Романенко, скорее! — торопил Калинин механика, вылезавшего с ломиком в руках из люка. Калинин хорошо понимал, что лишенный маневра танк станет легкой мишенью. Правда, у него было и преимущество сделать первый выстрел с места, но за самоходкой следует еще и пехота…

С минуту лейтенант Калинин лихорадочно обдумывал создавшееся положение, прислушиваясь к лязганью гусениц и гулу мотора приближающейся самоходки, нетерпеливо поглядывая на Романенко, все еще возившегося со сцеплением. Потом, словно очнувшись, приказал Фомину подпустить самоходку поближе.

— Огонь открывай самостоятельно! — приказал он. — И чтобы с первого выстрела…

— Семенов! — позвал затем Калинин. — Как себя чувствуете? Хорошо? Тогда вот что. Давайте к своим автоматчикам, где они у вас, в огородах, что ли? И постарайтесь задержать пехоту, отрезать ее от самоходки. Огонь откроете после орудийного выстрела.

Семенов молча нырнул в белую пелену снега, и его коренастая фигура словно растворилась в ней. Калинин посмотрел вдоль улицы. Но как он ни напрягал зрение, ничего не было видно. Скирда догорела, и только но усилившемуся гулу мотора Калинин определил, что самоходка уже близко. Фомин приник к прицелу и сгорбившись застыл в ожидании. Романенко полез в люк, на свое место. Но Калинин даже не услышал его короткого доклада: «Все в порядке, товарищ лейтенант», потому что в этот момент совсем близко, метрах в пятидесяти, не больше, как определил лейтенант, показалась самоходка. Тотчас же «тридцатьчетверка» содрогнулась от выстрела, и в блеске пламени Калинин увидел облако дыма, мгновенно окутавшее вражескую самоходку. Следующий выстрел Фомина почти слился с выстрелом самоходки. Ее снаряд ударил в дом, рядом с «тридцатьчетверкой».

Калинин нырнул в башню и по содроганию корпуса понял, что Романенко завел наконец мотор.

— Все, товарищ лейтенант, — повернувшись к Калинину, доложил Фомин и виновато добавил: — С первого не получилось, зато вторым прямо в башню.

Калинин ничего не ответил. Он снова смотрел вперед. Вражеская самоходка курилась дымом. Порывистый, переменчивый ветер доносил частую дробь автоматных очередей, взрывы гранат. Значит, там ведут бой автоматчики. Неравный бой. Им надо помочь.

— Вперед! — скомандовал Калинин и, едва машина тронулась с места, увидел, как на улицу около самоходки густой толпой хлынула вражеская пехота. Не раздумывая больше, Калинин направил «тридцатьчетверку» прямо навстречу этой толпе. Бешено застучал пулемет Аляева, машина вздрогнула — это Романенко переключал передачу, и на полной скорости устремилась вперед. Фашисты сначала остановились, потом, будто по команде, рванулись вперед, но, не выдержав, повернули, побежали, рассыпаясь в стороны, завязая в сугробах.

А «тридцатьчетверка» с бортовым номером «26», разя пулеметным огнем врага, мчалась по широкой станичной улице, запруженной брошенными машинами и орудиями, мчалась к западной окраине станицы, откуда уже доносились частые орудийные выстрелы.

Это в бой вступила танковая бригада.