Еще в детстве Жора Ковтунов, Горка, как его звали в семье, мечтал стать военным. Он не раз видел, как выезжали на учения артиллеристы. Подымая тучи пыли, лошади увлекали по дороге тяжелые зеленые пушки. Впереди скакал командир с шашкой и кобурой. Красноармейцы, тоже с шашками, сидели верхом на конях, тащивших орудия, и вскоре все исчезали за горизонтом. А потом оттуда целый день слышны были глухие раскатистые звуки выстрелов.

Каждый раз, заслышав гулкий топот копыт или звонкую песню, которую пели красноармейцы, Горка выбегал на дорогу и с завистью провожал их взглядом до тех пор, пока не скрывалась вдали последняя упряжка. Он решил про себя, что непременно будет вот таким же, перетянутым ремнями командиром. Ему даже приснилось однажды, что он, уже совсем взрослый, едет на коне впереди целого полка, а на него смотрят завистливо и указывают пальцами школьные товарищи.

В то время Горка Ковтунов был двенадцатилетним вихрастым и худеньким мальчиком, учеником пятого класса. Вместе со своим закадычным другом Павлушкой Башлаевым они часто уединялись в глубине станционного двора и мечтали о том, как вместе поступят в военную школу, окончат ее и поедут служить на границу. И оба, высчитывая на пальцах, сколько лет еще нужно ждать, досадовали на то, что время идет так медленно.

Однажды они надумали смастерить пушку. Идея эта пришла в голову Горке и так увлекла обоих, что уже на следующий день они приступили к ее осуществлению. Для ствола пушки была приспособлена медная труба, сплющенная и залитая свинцом с одного конца. Хуже обстояло с изготовлением пороха. Бертолетовой соли удалось достать очень мало. Поэтому добавили серу; ее мальчишки терпеливо счищали со спичечных головок, израсходовав с полсотни коробков.

Наконец все было готово, «пушка» заряжена рублеными гвоздями, мелкими кусками проволоки и металлическими шариками. На стене сарая, выходившей на огороды, в качестве мишени прибили большой лист фанеры. Нельзя сказать, что момент был выбран неблагоприятный: и отца и матери не было дома, а тетка, возившаяся где-то по хозяйству, в счет не шла: с ней всегда можно было договориться. В жарком споре о том, кому поджигать, верх взял Горка. Павлушка согласился быть наводчиком.

Выстрел превзошел все ожидания. Его оглушительный грохот, эхом раскатившийся по станционному поселку, заставил «артиллеристов» присесть от страха и запоздало зажать уши ладонями. В стену сарая короткой барабанной дробью хлестнула «картечь», в клочья изодрала фанеру и расщепила почерневшие от дождей и времени доски. И в тот же момент из сарая с истошным визгом «Уби-и-или!» на четвереньках рванулась насмерть перепуганная тетка, волоча за собой ведро с высыпающимся из него углем. К счастью, толстая стена сарая не была пробита и тетка не пострадала, но испуг был настолько велик, что уговорить ее ничего не рассказывать отцу не удалось…

После этого случая прозвище «артиллерист» прочно закрепилось за Горкой Ковтуновым и дома, и в школе. И кто знает, может быть, это окончательно и утвердило его в решении стать командиром-артиллеристом, связать свою жизнь с армией. Во всяком случае, Горка не переставал думать об этом на протяжении всей учебы в школе.

Школа… Сколько хороших, светлых воспоминаний связано с ней! Станция Чиили, Ташкентской железной дороги. Светлое просторное здание с большими, высокими классами. Знойные, солнечные дни, даже весной, когда нужно готовиться к годовым экзаменам. В такое время Горка Ковтунов забирался куда-нибудь в тень и терпеливо повторял пройденный материал, решал задачи, заучивал правила и законы химии и физики. Способный и усидчивый, он учился легко, из класса в класс переходил с отличными оценками. Но конечно же, его влекли и игры, особенно в войну, налеты на бахчу, прогулки в горы. Само собой как-то сложилось, что организатором самых интересных затей являлся он, Горка Ковтунов. Собрав «отряд», он держал «военный совет» с ближайшими дружками: Хасаном Тукманбетовым, Борисом Славинским, Павликом Башлаевым и Яшей Киселевым. Выработав план действий и выбрав для его осуществления самое жаркое время дня, когда сторож бахчи старый Юлдаш Абдурахманов дремал, разморенный жарой, у своего шалаша, устроенного из стеблей подсолнечника, ребята приступали к «боевым действиям». Скрытно подобравшись к сторожу на близкое расстояние, они по сигналу Ковтунова вскакивали на ноги и, потрясая деревянными мечами и пиками, луками и дротиками, устремлялись вперед, к шалашу, оглашая окрестности неистовыми криками. И пока одни «атаковали», другие уносили пару здоровенных продолговатых ярко-желтых дынь да полосатый темно-зеленый арбуз.

Старый Юлдаш очень сердился, он гневно тряс длинной редкой бородой, ругался вперемешку и по-русски и по-казахски, даже угрожал старым одноствольным ружьем. Но потом, видя, что ребята ограничиваются скромными трофеями, привык к ним и стал сам зазывать их на угощение, а организатора набегов прозвал «командыром».

После окончания девятого класса Ковтунова назначили пионервожатым. Почти все лето он провел в лагерях, расположенных в суровом, живописном горном ущелье. Читал запоем. Особенно его интересовали книги о путешествиях и открытиях, о военных походах и сражениях. Мечта стать военным не покидала его и теперь, хотя отец часто говорил ему:

— Посмотри на себя: рост — два вершка от горшка, худой как щепка. Чуть ноги промочишь — насморк, кашель… Ну куда тебе в военную школу? Разве туда берут таких?

Но сын твердо стоял на своем и отвечал:

— Суворов в детстве тоже такой был. А потом закалился, на охапке сена спал, плащом укрывался — и ничего. Вот и я так…

С завидной настойчивостью и упорством Горка Ковтунов делал по утрам гимнастику, обтирался холодной водой, часто ходил в туристские походы.

Отец только пожимал плечами, удивляясь: откуда в этом хилом на вид мальчугане столько упорства? Но про себя радовался успехам сына и всячески поощрял их. Выходец из бедной крестьянской семьи, Никита Семенович Ковтунов с превеликим трудом сумел закончить три класса церковноприходской школы, батрачил в деревне, а затем до самой революции был путевым обходчиком. Он-то хорошо знал, что значит остаться недоучкой. Как же было ему не радоваться отличным отметкам, которые приносил сын из школы? Не радоваться великому праву учиться, которое дала сыну Советская власть?

Советская власть! Он и тысячи, сотни тысяч таких, как он, утверждали ее и отстаивали с оружием в руках. После гражданской войны Никита Ковтунов возвратился в родную деревню, был председателем сельского Совета, боролся с местным кулачеством и бандитами. Потом закончил курсы железнодорожных служащих и был командирован в Казахстан, на станцию Чиили, Ташкентской железной дороги.

Никита Семенович был человеком строгим, даже суровым, но справедливым. Отличался он также большим трудолюбием и аккуратностью. И не в малой степени отличные оценки сына были заслугой отца, с которого Горка старался во всем брать пример.

Как-то во время одной из летних прогулок в степь с Хасаном Тукманбетовым и Павликом Башлаевым Горка Ковтунов обнаружил заброшенный колодец. Как и большинство колодцев в Средней Азии, он был без сруба; песчаные края, когда-то обмазанные глиной, осыпались, и, как друзья ни пытались подобраться поближе и заглянуть внутрь, это им не удавалось. Но у них была довольно длинная веревка, которую они всегда брали с собой. Кроме того, не в их характере было отступать, и, чтобы до конца обследовать колодец (а может быть, в нем есть вода?), ребята решили спуститься с помощью веревки.

Предложение Горки спустить его не вызвало особых возражений: он был легче других. Мальчик обвязался веревкой под мышками, проверил крепость узла, подполз к колодцу и лег на живот. Хасан и Павлик стали медленно опускать его. Упираясь ногами в стенку, а руками держась за веревку, Горка опустился уже метра на три, когда его ноги уперлись во что-то твердое. Ощупав уступ ногами, Горка встал на него и дважды слегка дернул веревку, что означало: приостановить спуск. Глаза постепенно свыклись с полумраком, и мальчик рассмотрел, что стоит на обломке какой-то доски, на вершок выдавшейся из стенки. По стенке с легким шуршанием струился песок, и по его звуку юноша понял, что колодец неглубок.

Напрягая зрение, он увидел дно, а на дне то, что мгновенно сковало его тело леденящим страхом. Там, внизу, неистово метались змеи, извивались, свертывались спиралями и прыгали вверх, пытаясь достать до него. Горка судорожно задергал веревку и вдруг услышал треск. Трухлявая, прогнившая доска от неосторожного движения подломилась, и он на мгновение повис на веревке в каких-нибудь трех метрах от ужасного соседства. На одно мгновение — потому что в следующее он, молниеносно перехватывая руками веревку и упираясь ногами в стенку, до крови прикусив губу, чтобы из груди не вырвался дикий крик и не испугал Хасана и Павлика, выскочил на поверхность. Но даже и этого момента было достаточно для того, чтобы одна из змей достала до него и, скользнув по телу, почти одновременно вырвалась из своей темницы.

Увидя его помертвевшее, серое лицо и быстро уползающую змею, ребята перепугались не меньше, чем Ковтунов. Они думали, что гадюка укусила товарища. Но, к счастью, этого не случилось. Долго отлеживался Горка, чувствуя нестерпимую боль во всем теле, не в силах пошевелить ни рукой ни ногой. Нервное потрясение оказалось настолько сильным, что юноша ходил сам не свой, ночами ему снились кошмары. Впрочем, вскоре это прошло. Зато пережитый случай словно переломил что-то в характере Горки Ковтунова — он понял, что необходимо научиться силой воли подавлять в себе страх, чем бы он ни был вызван.

Пришла осень. Начались занятия в школе. Ученики делились впечатлениями о том, кто как провел лето, где побывал, что делал. Горка Ковтунов стал героем дня. Его то и дело просили рассказать о приключении в заброшенном колодце. Уступая просьбам товарищей, Горка рассказывал и каждый раз, сам того не замечая, прибавлял к рассказу какую-нибудь новую деталь, придуманную им для красного словца. Спохватывался он уже тогда, когда замечал на лицах слушателей недоверчивые улыбки. «Что же это я привирать стал?» — осудил себя Ковтунов, но тут же решил, что беды в этом большой нет, что приукрасить не зазорно, да и делается это для интереса слушателей.

Однажды во время большой перемены зашел разговор о стилях в плавании. Горка высказал по этому поводу мнение, вычитанное в одном спортивном журнале, и выдал за свое.

— Да ты сам-то плавать умеешь? — спросил кто-то.

— Вот еще. Конечно, — не задумываясь, ответил Ковтунов и… осекся. Но слово, как говорится, не воробей, вылетело— не поймаешь. Плавать он не умел. На том бы дело, вероятно, и кончилось, так как поблизости ни реки, ни пруда не было, да случилось так, что старшие классы выехали в один из соседних районов в колхоз на уборку хлопка, где был небольшой искусственный водоем. После работы ребята пошли купаться и, конечно, увлекли с собой Ковтунова. Видя, что тот не раздевается, кто-то подтрунил:

— Да ты, наверное, плавать не умеешь? А еще говорил о стилях!

— Нет, умею! — вызывающе бросил Горка.

— Не умеешь!

— Умею, — твердил Ковтунов свое.

— Докажи.

Упрямо сжав губы, Горка медленно разделся, вразвалочку подошел к невысокому обрывчику и… ринулся в воду. Водоем был неширок, и Горка таки перемахнул его стилем, отдаленно напоминающим кроль, так как голова его то и дело уходила под воду, а руки неистово били по воде, подымая каскады брызг. При этом он, наверное, показал рекордное время. Выкарабкавшись на противоположный берег, изрядно наглотавшись воды, он еще нашел в себе силы с равнодушным видом поплескаться у берега, но с тех пор дал зарок: никогда не хвастать.

Учился он по-прежнему хорошо. Особенно по географии, истории, русскому и литературе. Правда, одно время у Ковтунова не ладилось с математикой. Когда дело зашло слишком далеко и он получил на контрольной двойку, его вызвал учитель математики Сергей Алексеевич Сникин. Сняв очки и тщательно протирая стекла носовым платком, он долго укоризненно смотрел на Ковтунова, а затем сказал:

— Вот вы, Ковтунов, хотите, как я слышал, стать военным, артиллеристом. Что ж, похвально! Да-с! А знаете ли вы, что вся артиллерийская наука зиждется на математике, и в частности на тригонометрии, к коей вы не проявляете должной любви?

Сергей Алексеевич, как, наверное, и все математики, был немногословен, но он затронул самую слабую струнку Ковтунова. С тех пор дела выправились. На выпускных экзаменах Ковтунов и по этой дисциплине получил пятерку.

И вот он в военном училище. Вместе с ним Павлик Башлаев, и Борис Славинский, и Хасан Тукманбетов. Наконец-то сбылась заветная мечта юноши: он станет командиром Советской Армии.

Первое время Ковтунов никак не мог привыкнуть к дисциплине. Подъем, отбой, построение — все вызывало в нем внутренний протест, хотя он, конечно, понимал, что все это необходимо, что без этого нельзя. Но прошел год, и то, что делалось раньше по принуждению, неохотно, стало привычкой, необходимостью, выполнялось легко и просто, как будто само собой.

Изрядно доставалось курсантам на тактических занятиях. Попробуй побегай да поползай на животе по полю с тяжелым ранцем за плечами, да еще с парой катушек телефонного кабеля в руках или с чем-нибудь из шанцевого инструмента. А длительные переходы в дождь и в слякоть, когда насквозь промокшая шинель казалась пудовой ношей…

Но и к этому привык Ковтунов. Он научился метко стрелять из винтовки и пулемета, бросать гранаты, ходить в атаку, работать в составе орудийного расчета и еще многому другому. И постепенно привычка к четкому, размеренному ритму военной жизни перешла в любовь. Ковтунов полюбил и военные предметы, интересные, увлекательные тактические и артиллерийские задачи, требовавшие от курсантов быстроты мышления и строгой логики.

Но больше всего ему нравилась артиллерийско-стрелковая подготовка, эта важнейшая для командира-артиллериста дисциплина. Любовь к этому предмету с особенной силой проявилась у Ковтунова после одного случая. Еще на первом курсе на полигоне, близ лагерей, курсанты смотрели артиллерийскую стрельбу. Ее демонстрировал мастер меткого огня командир батареи старший лейтенант Зеленский. Стрельба продолжалась всего несколько минут, и все это время Ковтунов почти не отрывался от бинокля.

…Первый снаряд разорвался правее цели, второй дал чистый недолет. Потом перелет. Вилка. Наконец огонь всей батареей, начавшийся дружным залпом. В районе цели все заволокло бурым дымом, вверх вместе с комьями земли легко, словно спички, взлетели бревна. И когда дым рассеялся, на месте «вражеского» наблюдательного пункта зияла черным зевом дымящаяся яма.

Отгремел последний залп, а Ковтунов все еще не мог опомниться. Перед глазами беззвучно вспыхивали огоньки разрывов, взлетали столбы дыма, перемешанного с землей. В ушах звучали спокойные, неторопливые слова команд старшего лейтенанта, виделись его точные, уверенные движения у приборов.

«И как это он быстро и точно все рассчитывает, — с завистью подумал Ковтунов. — Шутка сказать, почти все без записей. Вот бы научиться так!»

Жадно ловил Ковтунов каждое слово старшего преподавателя, разбиравшего стрельбу. «Помните, товарищи, чтобы хорошо, по-снайперски стрелять, офицер-артиллерист должен упорно тренироваться в подготовке исходных данных, ежедневно стрелять на миниатюр-полигоне. В этом артиллерист подобен музыканту или спортсмену— без ежедневных тренировок он не сможет стать мастером своего дела».

После этого случая Ковтунов налег на артиллерийско-стрелковую подготовку. Каждый день он старался решить несколько задач, кроме тех, которые давались как обязательные, настойчиво тренировал память, учился производить арифметические расчеты в уме. Через два месяца никто из курсантов уже не мог соревноваться с ним в быстроте и точности подготовки исходных данных.

Шло время. Один за другим мелькали дни, до краев заполненные напряженной учебой. И только иногда, по вечерам да в выходные дни, Ковтунов, Славинский и Тукманбетов собирались вместе, сидели в парке, вспоминали школьные годы и домашних, читали книги, ходили в кино или просто бродили по улицам большого города.

…Быстро пролетели три года. Училище, как и среднюю школу, Георгий Ковтунов закончил на «отлично» и попросился в Закавказский военный округ. Туда и послали его командиром взвода в артиллерийский полк стрелковой дивизии. Готовясь к отъезду, Ковтунов с удивлением подумал, что вот он с таким нетерпением ждал этого момента — окончания училища, а пришло время расстаться с ним — жалко! Впрочем, так всегда бывает в жизни.

Павлик Башлаев, Хасан Тукманбетов и Борис Славинский получили назначения в другие округа.