ольшое ровное поле, покрытое жестким ковром примятой пожелтевшей травы, полукругом обступили уродливо расщепленные с изломанными, безжизненно повисшими ветвями сосны. Иные вырванные с корнем деревья рухнули на землю, примяв под себя мелкую поросль кустарника. Сквозь поредевшие стволы видны голые закопченные стены большого каменного строения, зияющего пустыми глазницами окон. Воздух насыщен густым запахом гари. Кое-где по опушке леса белеют груды дюралевых обломков. Солнце еще низко, но уже изрядно припекает, обещая жаркий июльский день. Все кругом тихо, мертво, пустынно…

Но вот откуда-то из лесу доносится гул автомобильных моторов. Он быстро нарастает, и вскоре к опушке леса одна за другой подходят машины. Лес оживает, наполняется шумным, разноголосым говором. Сбрасывая маскировку с искусно упрятанных в капонирах самолетов, люди в рабочих и летных комбинезонах выкатывают их на поле.

Еще два дня тому назад здесь был враг, шли ожесточенные бои, а сейчас гул артиллерийской канонады глухо слышен издалека, оттуда, куда откатились под ударами советских войск потрепанные гитлеровские дивизии. Сюда же, на место недавних боев, перебазировался наш истребительный авиационный полк.

На аэродроме готовятся к полетам. К боевым машинам один за другим подходят летчики.

— Вот вам, лейтенант, и ваш первый боевой вылет!

Эти слова произнес командир эскадрильи капитан Коломенский. При этом он улыбнулся и покровительственно окинул взглядом плотную и коренастую фигуру своего «напарника» — лейтенанта Лимарева. Молодой летчик недавно прибыл в часть и сделал несколько тренировочных вылетов.

— А знаете, кого мы прикрываем? С этой эскадрильей штурмовиков у нас давняя дружба. Как только мы с ними слетались, потерь у них стало меньше. Прикрываем на совесть!

В это время послышалась знакомая команда «По самолетам», и Коломенский, прервав разговор, строго посмотрел на лейтенанта:

— Итак — внимательно слушать команды, вовремя повторять маневры, не отставать. Поняли? Ну, желаю…

* * *

Коломенский вел эскадрилью двумя группами, причем одна шла с некоторым превышением над другой. Внизу, над самой землей, распластались штурмовики. Уже на подходе к району боев земля встретила их бешеным огнем. Разноцветными облачками вспыхивали разрывы зенитных снарядов. Лимарев летел за Коломенским и, внимательно наблюдая за воздухом, в то же время посматривал на землю.

Там шел бой. По узким лентам дорог, по полям и пашням густой пеленой стлался дым, маленькие, словно игрушечные, копошились танки, из невидимых орудийных стволов часто вырывались бледные и тонкие язычки пламени. Это наступали наши войска. Лимарев перевел взгляд на «илы». Штурмовики шли правым пеленгом с небольшими интервалами. Вслед за ними, распластавшись по земле, бежали широкие тени.

«Жарко им приходится», — подумал Лимарев, наблюдая, как строй штурмовиков все чаще пронизывают пулеметные трассы. Но «илы», не обращая внимания на ураганный огонь, один за другим проносятся вдоль дороги, оставляя за собой почти сплошную завесу дыма от рвущихся бомб. Потом они разворачиваются, пикируют, озаряясь частыми вспышками выстрелов. Когда дым рассеивается, Лимарев видит узкую, светлую полоску, на которой то здесь, то там дымятся подожженные танки и машины. Это «илы» выполняют боевое задание — штурмуют подходящую к району боев танковую колонну.

Внезапно Лимарев вздрагивает. В шлемофоне резко звучат короткие слова Коломенского:

— Справа самолеты! Справа самолеты! Наблюдать за мной!

Стараясь сдержать охватившее его волнение, Лимарев плавно делает правый крен и видит несущиеся навстречу быстро вырастающие в размерах черные точки. Он насчитал их двенадцать. Коломенский начинает набирать высоту. Лимарев тоже плавно тянет ручку на себя, одновременно прибавляя газ. И хотя сердце его учащенно бьется, но во всем теле он ощущает подобранность, а в голове ту ясность, которая, по рассказам летчиков, как правило, посещает их перед боем. Самолет, взревев мотором, взмывает вверх. Тело плотно вжимается в сиденье. Повторяя маневры ведущего, Лимарев с удовлетворением чувствует, как истребитель, точно составляя с ним единое целое, послушно подчиняется малейшему его движению.

…Скоротечен воздушный бой. Он длится минуты, иногда — секунды. Но сколько событий за это короткое время… Вот уже черные точки приняли знакомые очертания вражеских истребителей. Поняв, что путь к штурмовикам отрезан, гитлеровцы решают принять воздушный бой. Они разделяются на группы и в свою очередь спешат набрать высоту.

Против пары Коломенского четыре самолета. Два идут навстречу, два заходят сбоку. Лимарев слышит голос Коломенского, его приказ — одним звеном прикрыть штурмовиков, а остальными атаковать противника. Слева командир третьего звена уже врезался в боевой порядок двух немецких звеньев и, расчленив его, ведет бой на виражах.

Лимарев, сдвинув на лоб очки, зорко смотрит вперед. Головная пара истребителей несется навстречу Коломенскому. Но, не подходя на дистанцию действительного огня, фашисты отказываются от лобовой атаки и взмывают вверх. Их маневр повторяет Коломенский, вместе с ним Лимарев. Внезапно Коломенский делает крутой разворот, выравнивается. Мотор его машины словно загорается от частых вспышек выстрелов. «Фокке-вульф» входит в штопор. Коломенский снова делает разворот и идет навстречу второму гитлеровцу.

В это время сверху сваливается третий истребитель. Он пытается зайти в хвост Коломенскому. Лимарев прекрасно понимает это и, прибавляя газ, идет на выручку. «Главное — прикрыть хвост, — вспоминает он наказ своего ведущего. — Успею ли?»

Враг все ближе. Лимарев, затаив дыхание, ловит его в прицел, сжав зубы, нажимает и тотчас же отпускает гашетку. Видит, как из пушек «фокке-вульфа» лихорадочно забились, заметались огоньки выстрелов, поплыли в глазах желтыми ослепительными кругами.

Лейтенант дает вторую короткую очередь. Он ничего не видит и не слышит, момент атаки целиком поглотил все его внимание и приковал его к самолету противника. Ага, трассы идут чуть ниже мотора вражеского истребителя. Еще очередь… И вот мгновенье, только одно мгновенье — и трасса бьет в мотор. Кажется, там блеснуло пламя… или это только кажется? Трасса снова уходит в сторону, но мимоходом прочерчивает плоскость. В следующую секунду «фокке-вульф» отваливает, и Лимарев, не в силах сдержать радостного возгласа, посылает прямо по кабине фашиста заключительную очередь. Враг уходит, оставляя за собой дымный след. Облегченно вздыхая, Лимарев меняет занемевшую на рукоятке управления руку. Осматривается. Самолет Коломенского снова набирает высоту, и только теперь Лимарев слышит в шлемофоне его скупую похвалу:

— Молодец, Алексей! Молодец!

И впервые, после того как расстался с капитаном на аэродроме, Лимарев улыбается. Чтобы не отстать, он резко прибавляет газ и… вдруг с ужасом замечает, что, недавно послушный малейшему движению рулей, истребитель неумолимо клюет носом и начинает беспорядочно падать.

«Вот тебе и молодец», — с горечью подумал Лимарев, предпринимая отчаянные, но безрезультатные попытки выровнять машину. Кабина быстро наполнялась дымом.

Нужно прыгать. Лимарев рванул аварийную рукоятку, и встречный поток воздуха легко, словно лист бумаги, сорвал фонарь. Лейтенант, с силой отталкиваясь от бортов кабины, вывалился из самолета. Резкий рывок дал знать, что парашют раскрылся.

Коломенский три раза обошел вокруг Лимарева. Один раз он был так близко, что Лимарев рассмотрел даже лицо, и ему показалось, что капитан ободряюще кивает ему головой. Вскоре Коломенский ушел. Несколько мгновений Лимарев жадно следил за удаляющимся истребителем, потом нехотя оторвал взгляд, посмотрел вниз. Там, в стороне от дороги, поднимался столб густого черного дыма — горел его самолет. К нему от шоссе сбегались солдаты. Другая группа со всех ног спешила туда, где должен был приземлиться летчик.

«Не стреляют. Хотят взять живым…» Лимарев посмотрел на свою правую руку, стиснувшую рукоятку пистолета, и поймал себя на том, что никак не может вспомнить, когда успел его вытащить из кобуры.

Земля была уже в каких-нибудь двухстах метрах. Ветром Лимарева сносило от дороги к лесу. Это хорошо. В нескольких десятках метров от земли он резко подтянул стропы. Немцы разгадали маневр, когда его отнесло от них метров на сорок. Еще в воздухе он отстегнул парашют и, едва коснувшись земли ногами, не чувствуя боли от удара, вскочил и бросился к лесу. Сзади захлопали выстрелы, но Лимарев, не обращая на них внимания, бежал изо всех сил. Цель была уже совсем близко, когда слева, откуда ни возьмись, наперерез ему выскочило три солдата.

«A-а, дьявол!» — выругался он про себя и, далеко выбрасывая вперед руку, почти не целясь, выпустил всю обойму. Один упал, широко раскинув руки, другой шарахнулся в сторону, но третий, увернувшись от пули, бросился на него и схватил за горло. Падая, Лимарев увлек за собой врага и, на какую-то долю секунды оказавшись сверху, изо всей силы ударил пистолетом по голове. Тот сразу обмяк и разжал пальцы. Лимарев, подхватив его автомат, хотел было снова броситься к лесу, но передумал, лег на землю и, прикрываясь трупом, как бруствером, изготовился для стрельбы. Преследовавшие его фашисты разделились на две группы, пытаясь окружить, отрезать от леса. Этого нельзя допустить. Несколько коротких очередей по группе, обходящей справа, заставили ее залечь. Лимарев перевел взгляд налево. Еще очередь. И еще. Потом быстро вскочил на ноги и сделал короткий рывок к лесу. Тотчас вслед ему раздались автоматные очереди, вокруг засвистели пули. Лимарев снова упал и стал отстреливаться. Гитлеровцы теперь были уже совсем близко: когда он перебегал, они тоже продвинулись вперед. Лимарев осторожно приподнял голову.

Пули ткнулись справа и слева в землю, взметнув облачка пыли. И только одна пронзительно взвизгнула над самой головой.

«Стреляют мимо! Ждут, когда я израсходую весь магазин! Нужно быть экономнее».

Но когда несколько солдат, послушные чьему-то картавому окрику, поднялись, Лимарев, не в силах сдержаться, снова дал очередь, заставляя их лечь. Затем оглянулся. Еще две — три перебежки — и лес спасет его от дальнейшего преследования. Но патронов осталось мало, а враг близко. Удастся ли? Или его успеют отрезать от леса? Только теперь Лимарев вспомнил о второй обойме к пистолету и быстро перезарядил его. Еще восемь пуль!

И вдруг знакомый нарастающий гул моторов заставил Лимарева насторожиться. Подняв глаза, он вскрикнул от радости. Совсем близко, на бреющем полете, стреляя из пулеметов и пушек, плотным строем шли «илы». Внизу, на их широких крыльях, отчетливо были видны красные пятиконечные звезды. Снаряды и пули взметали землю совсем рядом, наполняя воздух оглушающим шумом и треском.

Гитлеровцы, только что державшие его в таком напряжении, теперь трусливо разбегались в стороны, падали и, распластавшись на земле, втянув голову в плечи и прикрываясь руками, неподвижно лежали, не обращая на него никакого внимания.

— Родные мои! Друзья! — захлебываясь от радости, выкрикивает Лимарев, устремив взгляд в небо. — Так их! Так! Бей, круши! Ага-а! Побежали? — И, забыв, что он на земле и опасность для него еще не миновала, чувствуя какую-то незримую связь с летчиками, лейтенант снова припадает к автомату и выпускает последние пули по мечущимся в панике фашистам. Потом он вскакивает на ноги и устремляется к опушке леса. Теперь уже никто не стреляет ему вслед. Гул штурмовиков и дробный грохот очередей надежно вдавили вражеских солдат в землю. Лимарев пробегает еще несколько метров, и вот наконец перед ним вырастает зеленая стена леса.

На опушке он на минуту оглядывается, смотрит вверх, туда, откуда еще несется грозный гул моторов; переводя дыхание, кричит:

— Спасибо… друзья… Выручили… Спасибо! — и, раздвигая руками ветки, не замечая, как они хлещут его по лицу, быстро идет в глубь леса, где густой ельник и толстые стволы сосен надежно укрывают его от преследователей.

* * *

Лейтенанту Алексею Лимареву не пришлось ни долго отсиживаться в лесу, ни переходить линию фронта. Уже на следующий день он встретился со стремительно наступавшей пехотой, а к вечеру попутная полуторка доставила его в штаб полка.

В кабинете командира полка сидел широколицый, скуластый человек в летном комбинезоне и сосредоточенно смотрел в разложенную на коленях карту. Когда Лимарев докладывал, он поднялся и пристально посмотрел на лейтенанта.

— А вот, кстати, и ваш спаситель, — показал рукой на незнакомца подполковник, — командир эскадрильи штурмового полка капитан Сулейманов.

Лимарев быстро сделал несколько шагов навстречу капитану, но потом остановился, устремив вопросительный взгляд на командира полка. Подполковник ободряюще улыбнулся, махнул рукой:

— Обнимайтесь, чего уж там!

Лимарев долго обеими руками жал руку Сулейманова, не в силах ничего сказать от волнения.

— Здорово вы их… на бреющем! — наконец пробормотал он невнятно. — Если бы вы не оказались случайно…

— Зачем случайно? — перебил его капитан. — Ваш командир…

— Коломенский? — подсказал Лимарев.

— …Да, Коломенский… Это он навел по радио. Боезапас у нас еще оставался, ну а парашют — хороший ориентир, я сразу увидел его. Остальное было не так уж трудно. Немцы штурмовиков, как огня, боятся. Только пройти на бреющем — разбегаются, как мыши…

Командир полка подошел к летчикам и, положив им руки на плечи, легонько подтолкнул к двери:

— Ну, ну, идите поговорите, как следует… друзья. А о вылете с вами потом, товарищ Сулейманов…

Когда они вышли, Лимарев увидел Коломенского. Капитан, высокий, худощавый, с несвойственной ему быстротой шел навстречу, а за ним, еле поспевая, бежали летчики эскадрильи.