Заложив руки за спину, Ленин прохаживался перед покоями фараона вдоль тяжелых портьер, украшенных прелюбопытными пикантными сценами из жизни Исиды. Сквозь плотную фактуру ткани просачивался заунывный звук, не поддающийся точной идентификации.

Сначала Ленин этого звука не замечал, прикидывая, какие именно уступки выторговать у Хуфу взамен на согласие сотрудничать. Но вскоре тоскливые ноты ввинтились в самую глубину черепной коробки и стали мешать думать. Присев на корточки, он протянул руку, чтобы поддеть портьеру снизу — и тут за спиной раздался жуткий грохот. Нарисованные двери распахнулись и в помещение въехала грубо сбитая повозка на выщербленных каменных колесах, которую с натугой толкали перед собой трое здоровенных черных охранников. Наклонив к полу буйволиные шеи, они даже не заметили сконфуженного вождя мирового пролетариата, восседающего в позе орла.

Портьера распахнулась сама собой, обнажив интригующую картину. У бамбукового шеста, воодруженного посреди фараонских покоев, сладострастно извивалась высокая тощая женщина в бинтах, которая из всех дамских достоинств могла похвастать лишь длинной, как у жирафы, шеей, увенчанной неприятно маленькой бритой головкой. Узкий таз ее со скрипом и треском ходил ходуном, выписывая затейливые вензеля. Рядом стояла вторая мумия женского пола и аккомпанировала танцовщице на длинной тростниковой дудке.

Бесцеремонное вторжение не остановило артисток. Музыкантша повела дудкой вверх, издав ноту особой пронзительности и одновременно ухватила длиношеюю подругу за край бинта на высохшей ляжке. Фальшиво изобразив визгом смущение и поиграв шеей, словно цапля, заглатывающая лягушку, танцовщица начала кружиться с нарастающим ускорением, кокетливо открывая свои окаменелые прелести. Вот показался бурый изрытый живот, затем обнажилась ребристая, как радиатор, грудная клетка и две небольшие твердые кочки — очевидно, сами груди.

Тот, кому все это безобразие предназначалось, в сторону тружениц шеста и не глядел. Расположившись по-домашнему за причудливо изогнутым столиком, Хуфу отхлебывал из дымящейся чаши и благодушно почитывал газетку, напечатанную на бумаге похабнейшего розового цвета. Охранники сдернули с повозки ткань, под которой оказались сильно потрепанные картонные коробки с надписью «Xerox», и с явным облегчением повалились на прохладные плиты.

— Лис и Рыжий возвратили давний долг, о Светозарный! — уткнувшись носом в пол, сообщил один из них. — С процентами.

— Хорошо. Оставьте и идите. Все уходите! — скомандовал Хуфу, отодвигая чашу. — А ты, Ич, отчего жмешься в стороне, подобно пугливому зайцу? Приблизься.

Ленин деликатно выждал, пока обе женские мумии, подхватив с пола груды бинтов, пробегут мимо, и выступил из складок съехавшей вбок портьеры.

— Если мы планируем работать сообща, товарищ Хуфу, — с упреком сказал он, — так уж будьте любезны, избавьте меня от формальностей, вроде прозябания в приемной.

Оставив его слова без внимания, фараон осторожно выпрямил тощие ноги и направил их к повозке, столь нелепой среди пышного золоченого убранства камеры. Первая же картонная крышка легко поддалась, показав нутро, туго набитое зелеными банкнотами. Опять доллары! Почему не рубли, не франки, не марки, в конце концов?

— Я хочу тебе кое-что рассказать, Ич! — сказал Хуфу. Он помолчал, подтянул к себе одну из денежных пачек, помял в забинтованных ладонях. — Операция «Птах» затягивается, но поиски будут продолжаться, пока не увенчаются успехом. Однако меня беспокоит ничтожное количество помощников, на которых я могу положиться. Те из них, кто послушны любым указаниям, глупы — а значит не способны ничего организовать. Те, кто умны, используют свой ум, чтобы воровать…

— А где же ваши товарищи фараоны? — воспользовался моментом Ильич. — Давно хотел спросить, почему их не видно среди участников съезда? Ведь не один вы подверглись бальзамированию среди представителей многочисленных царских династий Египта.

— Я их выдал, — неприятным голосом сказал Хуфу, пожевав сизо-коричневыми губами.

— Кому?

— Смертным. Ибо они не желали признавать очевидное — что восстановленное царство египетское должен возглавить именно я. Мной был начертан план, как вернуть освященное Ра мироустройство и распространить его на весь свет. Мое правление было самым благодатным и разумным из всех правлений от Раннего до Среднего царства. Наконец, главное: моя пирамида выше всех пирамид. Разве это не указывает прямо, кто из фараонов достоин взять бразды управления в свои руки? А они, словно глупые попугаи, твердили, что тоже являются сыновьями и дочерьми бога и требовали разделения власти. Но власть нельзя разделить. Как нельзя разделить само Солнце.

— И где ваши товарищи теперь?

— В музеях. Смертным, называющим себя археологами, было по моему указанию выдано точное местонахождение мумий фараонов и они сразу побежали их раскапывать. Теперь бунтовщики лежат в хранилищах музеев, мастерских реставраторов. Я запретил их ба покидать тела, милостиво позволив десятиминутную прогулку раз в день вокруг саркофага. Шаг в сторону — и их тела распотрошат во имя каких-нибудь исследований, мнимые цели которых внушат смертным мои жрецы. Если сыны и дочери бога в конце концов признают, что не являются равными мне, то им найдется применение в новом царстве. Если нет, имена их затеряются в веках.

— Таким образом, бунт фараонов был подавлен в самом зародыше, но оставил вас, товарищ Хуфу, без соратников, — удовлетворенно заключил Ильич.

— И оттого я так нуждаюсь в верных помощниках, которым благоволит сам Ра, — подтвердил Хуфу. — Ты умен и лишен корысти, и у тебя пять ах. Значит тебе нужна власть, одна только власть и никакие богатства не заменят ее. Я могу ее дать — в разумных пределах. Хоть Небмаатра и предостерегает меня…

— Наплюйте ему в харю! — посоветовал Ленин. — Это обычное казенное пустословие, свойственное держимордам. В нем максимум беззастенчивости и минимум логики.

— Небмаатра не склонен к пустословию, он предан мне, как кошка, — возразил фараон. — Просто он осторожен и бдителен. Людей у меня мало, но все они проверены на верность. Прежде было много недовольных. Оказавшись в загробном мире, кое-кто из рядов знати вообразил, что теперь можно позволить себе то, что на что они не решались при жизни — открыто высказывать недовольство деяниями фараона. У них даже вошла в обиход поговорка «Дальше пирамиды не пошлют».

— И что вы с ними сделали? — с живым любопытством спросил Ленин.

— А что бы ты сделал с ними, Ич?

— Политических противников надо стирать в порошок!

— Что ни говори, пять ах — это пять ах, — похвалил Хуфу. — Я так и поступил. После того, как мне донесли о тысячах недовольных, которые подтачивают мою власть, подобно термитам, замыслив немыслимое, мною было велено распустить слухи в мире живых, что мумии, перемолотые в пыль, — панацея от всех болезней. Едва весть о чудо-порошке пронеслась по свету, аптекари со всего света завалили Египет заказами. Они жаждали получить прах мумий, чтобы лечить с его помощью переломы и раны, нарывы и мигрени, чуму и геморрой, и эту как ее, — Хуфу раздраженно пощелкал пальцами, припоминая название, — когда лотос не поднимается…

— Импотенцию, — подсказал Ильич название недуга, с которым был знаком не понаслышке.

— И вот, пока мои враги в загробном мире плели интриги и вынашивали замыслы, к их телам в Долине царей направились феллахи с лопатами, кирками и мотыгами. Всех неугодных мне откопали, погрузили на пароходы и увезли прочь: в Европу и Америку. Тела их истолкли и изготовили порошки, мази, бальзамы. Праха было в таком избытке, что его добавляли в корм скоту. И теперь не будет преувеличением сказать, что всех противников я либо размазал, либо съел с потрохами, либо скормил свиньям. И, знаешь, Ич, я на этом неплохо заработал.

Пошарив в нише, забитой ветхими папирусными свитками вперемешку с газетами, Хуфу достал порядком пожелтевший листок настоящей бумаги и торжествующе протянул Ильичу. Это оказался рекламный листок на немецком, датированный 1903 годом. «Хотите сохранить свое здоровье и красоту? — бегло перевел Ленин. — Нет ничего проще. Фармацевтическая компания Германии F.Merck предлагает НАСТОЯЩИЕ ЕГИПЕТСКИЕ МУМИИ по цене 17,5 МАРОК ЗА КИЛОГРАММ!!!».

Ильич припомнил цены 1903 года. Получалось действительно немало.

— За килограмм, — повторил фараон, тыча пальцем, увенчанным золотым напалечником, в цену на бумажке. — А их вывозили десятками тонн!

Ленин с трудом подавил приступ зависти. Он завидовал не сорванному фараоном кушу — отнюдь! Деньги для него всегда были не больше, чем средство для достижения цели. Но вот гениальность замысла и сухая рациональность исполнения действительно вызывали восторг. Подумать только — провести чужими руками грандиозную чистку рядов, расправиться одним махом со всей оппозицией, да еще пополнить благодаря этому госказну. У фараона определенно было чему поучитья.

— Я готов взять на себя определенные участки работы, — твердо сказал Ленин. — Но для этого, товарищ Хуфу, вам придется ввести меня в курс дела поподробней.

— Спрашивай, Ич. Я для этого и позвал тебя сюда.

— Вот, скажем, ваше влияние в мире живых… Как далеко оно распространяется и каким способом поддерживается?

Хуфу открыл зачем-то вторую коробку на повозке, затем третью — в них тоже оказались пачки с долларами, но все они почему-то не удовлетворили его. Лишь в пятой коробке он обнаружил нужное и, с хрустом содрав ленту, опоясывающую стопку, выудил небольшую купюру с надписью «one dollar».

— Глупцы думают, что достаточно иметь много денег, и ты уже силен, — сказал он, протягивая бумажку Ильичу с таким величественным видом, словно предлагал ему ни в чем себе не отказывать. — Что сила денег в самих деньгах, потому что на них можно купить все или почти все, от еды до людей. Но это глупость. Сила моей власти не просто в деньгах, а именно в этих деньгах. А сила этих денег — в их тайне. Вот скажи мне, что ты видишь на бумажке перед собой?

Ильич повертел доллар в руках, но ничего примечательного не увидел. Ну пирамида, потом что-то на латыни, но мелко — надо напрягать зрение, чтобы разглядеть.

— Что ты видишь, Ич? — повторил фараон.

Ленин, которого уже начинала бесить манера Хуфу задавать идиотские вопросы, чтобы потом на них умно отвечать, выразительно промолчал.

— Ты видишь вечную пирамиду, — с ампломбом заключил фараон. — А над ней всевидящее око Гора. Вот оно! — он ткнул пальцем в парящий над пирамидой в облаке света глаз, заключенный в треугольник.

— И что же?

— Это мой глаз, — пояснил фараон, нежно смотря на рисунок. — Через него я могу видеть все, что происходит в мире живых. Стоит смертному взять в руки такую бумажку, и мне уже известно, где он находится, чем занят и что замышляет. Чем больше таких бумажек вращается по свету, тем шире моя картина мира. Тем больше у меня информации, а информация — это власть. Поэтому я потратил много времени, чтобы человечество на подсознательном уровне привыкло, что мой глаз сопровождает его всюду, что без этого глаза ему плохо, что чем больше этих глаз у каждого, тем лучше…

— Но ведь доллар — всего лишь одна из валют капиталистов, — удивился Ленин. — Как же можно с его помощью контролировать всех живых?

— Информация — это власть, — с удовольствием повторил Хуфу, — а твоя информация, Ич, устарела. Доллар давно покинул пределы государства, в котором был рожден, и это не валюта капиталистов. Это моя валюта! С ее помощью я сегодня глазаст настолько, что на планете нет места, куда бы я не мог заглянуть. Одно время, правда, были заминки с твоей страной, наблюдать за которой не давал Железный Занавес. Но он пал — и теперь я могу видеть самые затаенные его уголки. Были трудности и с Азией, однако они тоже разрешены по воле Ра. Теперь долларов на востоке так много, что я даже подумывал сделать око Гора более привычным для азиатов — раскосым. Однако через него было плохо видно и от этой мысли пришлось отказаться.

Ильич с его богатым воображением живо представил мириады фараоновских глаз, пристально буравящих пространство, и ему стало не по себе. Возможности главы Страны Советов были не в пример скромнее. Он открыл рот, чтобы задать еще один архиважный вопрос, но не успел…