Осенью 1973 года Ленин со стыдом понял, что зря подозревал Кобу в провокациях покушение повторилось. Дело было 1 сентября, что было ясно даже без календаря — большую часть посетителей мавзолея составляли нарядно одетые школьники и учителя с букетами лохматых астр. Охрана расслабленно зевала по сторонам — и вовсе не обратила внимания на человека с пухлым портфелем в руках. А вот скучающий Ильич сразу насторожился, увидев, как бегают его глаза, как блестят от пота крупный нос и широкий лоб под низко надвинутой шляпой. Но что он мог сделать?

Поравнявшись с саркофагом, человек сунул руку в портфель и, видимо, на что-то нажал или соединил. Раздался страшнейшей силы взрыв. Людскую реку возле Ильича приподняло в воздух и разметало по залу. Крики и стоны поднимались к потолку, эхом отражались от гранитных стен. Обезумевшие от ужаса посетители топтали тела упавших и погибших. Ворвавшаяся милиция передавила для порядка еще немного народу, прежде чем рассортировала всех на живых и мертвых, на здоровых и раненых, на свидетелей и посторонних.

Ильич жадно наблюдал за этой суматохой. На этот раз милиции удалось подвести итоги лишь через несколько часов. Погибло три человека — сам террорист и следовавшая за ним вплотную супружеская пара из Астрахани. Ранено четверо детей. Несмотря на то, что основная сила взрывной волны пришлась на саркофаг, бронированный гроб остался неповрежден. «Это потому что он святой, истинно святой!» — с негодованием вспоминал Ильич заполошные вопли какой-то дуры бабки.

Все, что удалось найти под ногами толпы и идентифицировать как останки террориста, — это одна рука и часть головы. Обрывки документов указывали на то, что их обладатель отсидел 10 лет за уголовное преступление и на днях освободился из тюрьмы. Однако какой личный счет имел бывший зэка к вождю мирового пролетариата, осталось загадкой.

Ильич ждал репрессий, но они не последовали. Охрана лишь стала следить, чтобы все, кто входил в мавзолей, не держали в руках никаких увесистых предметов — вот и весь резонанс покушения. Видимо, опять встрял товарищ Зиновьев и не дал широким массам излить народный гнев, как это уже было однажды после убийства Володарского, — возмущался Ленин.

А нескончаемый людской поток двигался мимо вождя из ниоткуда в никуда, выплескивая на тело в саркофаге реплики уже совсем непонятного содержания:

«…так плотно на дефиците сидит, что даже за хлебом в магазин с заднего крыльца ходит…»

«…по сравнению с 1913 годом добыча угля у нас увеличилась может не на один, но на 0,8 процентов уж точно…»

«…нехилые шузы чувак толкал, а у моей герлы мани кончились…»

«…дочь замуж выдавал, так из Эрмитажа посуду взял — ему можно, он ведь Романов…»

Если ссылка на 1913 год Ильича только обескуражила (он долго пытался вспомнить, что же такого особенного случилось в 1913 году, но на ум так ничего и не пришло), то фраза про Эрмитаж привела в полнейший шок. Как? В Питере опять Романовы?!! Разве большевики не ликвидировали всех в Ипатьевском подвале? Куда смотрит ЦК?! Все террористы мира сочтут большевиков тряпками.

Руководство страны к саркофагу наведывалось исправно, речи произносило гладкие, но столь невразумительные, что ответа на свои вопросы Ильич не находил. Одутловатые физиономии функционеров с каждым годом вызывали в нем все большее отвращение. «Все-таки я выгляжу лучше», — самодовольно думал Ленин, разглядывая свое многоликое отражение в начищенных орденах наиболее обрюзглого партийца — с воловьими глазами и нечесаными бровями.

Этот человек дряхлел стремительней всех и, навалившись на саркофаг, норовил прикорнуть даже во время собственной речи. Однажды, протянув к Ильичу дрожащую морщинистую руку, с чувством выговорил: «Дарахой таварыщч Леонид Ильич!». «Вот дурака поставили, — раздражаясь, думал Ленин. — Имя мое не в состоянии запомнить». Когда вся компания старцев окружала его саркофаг, он с беспокойством думал, выдержит ли бронированное стекло, если они рассыпятся над ним разом.

Персонал лаборатории говорил исключительно о материальном. Хотя по лицам было видно — никто не голодает. О том же болтала и текущая мимо гроба равнодушная толпа. От нечего делать Ильич как-то подсчитал, что за день до него 243 раза донеслось слово «колбаса» и только 2 раза — слово «социализм», да и то в возмутительно неподобающем аккомпанементе. Однажды Ильичу показалось, что в череде посетителей мелькнуло постаревшее лицо младшего Збарского — он глядел на саркофаг с грустноватой теплотой, словно на комод из родительского дома. Впрочем, Ильич мог и обознаться.

Вот в этот самый период Ленин и приохотился от скуки дразнить мух. Их в мавзолее было немного, они прилетали к саркофагу со стороны правительственной комнаты, где подъедались в дни праздников. Особенно Ильичу импонировала одна из них, с деликатной узкой талией, блестящим антрацитовым брюшком и шаловливыми лапками. Когда она застывала напротив ленинского носа, глядя куда-то в неопределенность своими выпуклыми близорукими глазами, у Ленина теплело в душе. За женскую скрытность и кокетство Ильич прозвал эту муху Шансоньеткой.

День, когда прихлопнули Шансоньетку, Ильич запомнил надолго. Убийца — заведующий лаборатории по фамилии Мордашов… или это был уже Усков? нет, Ускова тоже уже сняли и, кажется, это был Дебов, — явился в мавзолей взвинченный и посоветовал сотрудникам готовиться к худшему. «Что-что, финансирование нам отменили, вот что!» — зло бросил он на ходу персоналу. «Да кто отменил?» — растерянно спросил один из ассистентов. «Ельцин, кто ж еще!» — пожал плечами второй.

Ельцина Ильич уже знал. Он ввалился в мавзолей как-то ночью, подпираемый мощными плечами охраны — осипший, пьяный, с расстегнутой ширинкой — ну в точности крепко поддавший ямщик. Все вырывался из рук своих помощников и пытался открыть крышку саркофага, крича, что желает выпить с Лениным на брудершафт. Но в итоге самостоятельно употребил целый штоф водки с надписью «Беспохмельная», при этом нес какую-то ахинею, «шта, понимашь, Вовка, просрали ведь эти падлы страну!», бранил некоего Зюганова, который «вот у меня где, понимашь», и приплясывал, дирижируя бутылкой. Его насилу увели… В общем, Ельцин показался Ильичу типичнейшим вредителем — таких он в свое время иронично предлагал вешать на вонючих веревках, чтоб раз и навсегда остановить распространение истерики.

Лаборантки рыдали, профессора пили капли, но — обошлось. Правда, в мавзолее случились некоторые изменения. Караул возле тела исчез. Ну так необходимость в нем и без того отпала: некогда полноводная людская река давно превратилась в до неприличия скудную струйку. На стене около двери в лабораторию приколотили табличку «Коммерческое предприятие „Ритуал“». А в мавзолей — причем все больше по ночам — стали являться личности с такой наружностью, что Ильич не без раскаяния вспомнил собственные слова, что партия — не пансион для благородных девиц и иной мерзавец может быть для нее именно тем и полезен, что он мерзавец.

«На баррикаде взломщик-рецидивист необходимее Плеханова» — ах как он аплодировал когда-то этой богдановской фразе. Но теперь, наблюдая через полоску век за очередным ночным посетителем, отворившим дверь в лабораторию хамским пинком, Ильич признал, что предпочел бы Плеханова.

— Сюда, сюда, пожалуйста! — послышался голос дежурного лаборанта, причем голос этот приближался. Ленин понял, что мерзкого посетителя ведут зачем-то к саркофагу. — Вот, можете взглянуть на этот объект. Ваш будет точно такой же.

— За базар отвечаешь, лепила? — сипло спросил его собеседник, приникнув своей гнусною рожей вплотную к стеклу и разглядывая вождя мирового пролетариата внимательно, как солдат — вошь. — У нашего ведь башку из волыны насквозь пробили, кулак сунуть можно.

— Ничего страшного, — журчал лаборант. — Опытный персонал, замечательные разработки… Будет как при жизни, даже лучше. Мы таких людей бальзамировали — Георгия Димитрова, лидера болгарских коммунистов, Чойбалсана и Сухэ-Батора лидеров социалистической Монголии, Клемента Готвальда, президента Чехословакии, Агостиньо Нето, лидера Анголы. Не хотите посмотреть каталог?

— Что ты мне коммунягами тычешь? — и рожа бесстыже выругалась. — Коля Шайба с самим Сильвестром работал и должен выглядеть так, чтоб пацанам перед другими бригадами не западло было.

— Двенадцать тысяч долларов в неделю, — быстро проговорил лаборант. — Четыре месяца работы, предоплата пятьдесят процентов.

— Не проблема!

И, послюнявив палец с гигантским перстнем-печаткой, соратник Коли Шайбы отсчитал разноцветные банкноты прямо на прозрачную крышку саркофага. Ильич, обмирая, понял, что в страну вернулся нэп.

Зато персонал лаборатории повеселел и перестал делать в присутствии тела мрачные прогнозы. Так что Ленин, проведя в уме несколько диспутов насчет уступок мировому капиталу, в конце концов убедил самого себя, что эту временную меру вполне целесообразно иногда повторять.

Ну а после того как лаборатория получила миллион от правительства Северной Кореи за бальзамирование какого-то тамошнего начальника с незапоминаемым именем, Ильич и вовсе перестал занимать мозг лишними рассуждениями и вернулся к обычному безмятежному состоянию.

«Старею, наверное», — однажды подумал он.