Вавилония, 2390 г. до н. э.

Это — история о ссоре, случившейся очень давно. Там, где ныне простираются пустыни Ирака, в ту пору зеленели луга Месопотамии. Столицы двух соседствующих царств, Аккада и Элама, лежали на расстоянии всего лишь фарлонга друг от друга. Правда, этот фарлонг занимала вода — река Евфрат. И эти два царства испокон веков воевали между собой. Но, поскольку оба были могучими державами, ни одному из них не удавалось одержать победу.

В то время, о котором я пишу, жили два замечательных дипломата — Саргон и Мураби. Один — в одном царстве, второй — в другом. Каждый, занимая пост советника при своем монархе, убеждал правителя в достоинствах мирного существования. Вражда утихла, наступила тридцатилетняя эпоха процветания. Однако жителям обоих царств было строжайше запрещено переплывать реку. Исключение составляли только эти два дипломата. До самой своей старости они продолжали вести переговоры, способствуя укреплению мира. В итоге им удалось устроить брак только что коронованных молодых преемников — царя Аккада и царицы Элама.

Утро на следующий день после царской свадьбы для Саргона наступило рано. Сразу же после полуночи его разбудили и сказали, что его вызывает царь. Быстро преодолев шесть лестничных маршей, Саргон вошел в монаршую опочивальню. Царь лежал на кровати — его голова покоилась на трех подушках — и сердито кричал. Царица, как ни странно, отсутствовала.

— Да, да, тупорылый болван! — заорал царь. — Можешь не искать под кроватью. Ее здесь нет. Царица Элама бросила меня. Вижу, ты ухмыляешься?

Конечно, Саргон не ухмылялся. Он был расстроен не меньше царя, возможно, даже сильнее.

— Это дело надо замять, — сказал царь. — Не хватало еще, чтоб толпа смеялась надо мной и сплетничала о том, что происходит в царской спальне. Скажи, что она вернулась, дабы забрать свои вещи. И у меня к тебе еще одно поручение.

Саргон слушал вполуха. Он оглядывал большую опочивальню, пытаясь понять, чем была вызвана размолвка. Чем обидел царь свою молодую жену? Чем она обидела его? Что послужило причиной бурной ссоры сразу же после свадьбы? Судя по вороху одежды на стуле, царь, очевидно, был полностью раздет. Царица тоже — по крайней мере, частично — была раздета, о чем свидетельствовала сандалия, оставленная в спешке. Так что же было потом…

Раздумья Саргона прервал крик царя:

— Повтори! О чем я тебя только что попросил?

— Вы хотите, мой повелитель, чтобы я отомстил царице за ее неблагоразумие, — ответил Саргон, умевший одновременно слушать и думать. — Вы хотите, чтобы я придумал, как это можно сделать. Желательно к рассвету.

— Ладно. Значит, ты все-таки слушал меня, Саргон. Я не должен в тебе сомневаться, — сказал царь уже более спокойным тоном. — Иди и приступай немедленно. И еще: пришли ко мне наложницу. Нет, лучше двух…

— Он — самая настоящая свинья. В чистом виде, — сказала царица, когда она и ее питомец (осиротевший козленок) наконец-то остались наедине с Мураби.

— Что же он сделал, госпожа? — спросил Мураби, как и Саргон, жутко расстроенный ссорой молодоженов.

— Он…

Царицу прервал грохот, раздавшийся за окном: на газон упало что-то тяжелое. Они сбежали по лестнице вниз. На траве валялись пучки соломы и среди них осколки метательного снаряда — полого деревянного шара.

— Что это значит, Мураби? — спросила царица, на мгновение выпуская из рук своего ненаглядного козленка. — Это знамение богов?

— Нет, госпожа, — ответил Мураби, осматривая место падения снаряда. — Думаю, это послание от земного источника.

— Из Аккада? — уточнила царица. Издалека донесся тихий, но пронзительный гул. — Как они этот сделали? И почему?

— Как? С помощью большой катапульты, — ответил Мураби, поднимая с травы какое-то насекомое. — А почему? Очевидно, из-за того, что минувшей ночью у вас с царем возникли какие-то трудности.

— Ну и свинья! — воскликнула царица. — Причем глупая свинья. Думает, я испугаюсь какого-то снаряда из соломы и дерева!

— Все верно, госпожа, солома и дерево — безобидные материалы, но они образуют лишь оболочку шара. А ведь есть еще его содержимое. И так ли уж оно безобидно? Вот в чем вопрос.

Кивнув на свой кулак, Мураби чуть разжал ладонь, показывая царице, кого он поймал. Это был сверчок. Мураби вновь стиснул кулак. Отдаленный шум нарастал.

В деревянном шаре находились пять тысяч сверчков. При столкновении с землей шар расщепился на мелкие кусочки, и сверчки, выбравшись на волю, рассыпались по окрестным садам. Самцы выкопали для себя маленькие норки в земле, потом сели возле своих убежищ и стали трещать крыльями, потирая одно о другое. Пронзительный стрекот даже одного сверчка слышен на удалении двадцати ярдов. Воистину, хор пяти тысяч этих мерзких насекомых заставил царицу и Мураби заткнуть уши и бежать в дом.

Сверчки стрекотали без умолку целый день, и Мураби в конце концов постиг дьявольский смысл проделки аккадцев: стрекот — брачная песня самцов, призывающих самок, и продолжается он до тех пор, пока каждый самец не найдет свою самку. А все пойманные сверчки были самцы.

В ту ночь Мураби подняли с постели рано. Он пришел в опочивальню царицы. Бурый козленок мирно спал в ногах ее кровати, но сама царица бодрствовала. Ей приходилось перекрикивать хор насекомых.

— Мураби, — кричала она, надевая сандалии, — это сущее безобразие. Я приказываю тебе привести в готовность нашу армию. Перемирие между Эламом и Аккадом закончено. До рассвета мы должны вторгнуться на их территорию!

— Госпожа, — успокаивающе заговорил Мураби, — вторжение — замечательная идея. И это будет абсолютно справедливо. Но, может, до того как я объявлю тревогу, вы все-таки позволите предложить вам альтернативный вариант?

— Хорошо, у тебя одна минута, — сказала царица, внимательно разглядывая свои коричневые сандалии.

— Так вот, госпожа, — начал Мураби. — Последний раз мы воевали с Аккадом тридцать четыре года назад, но за это время армию мы не распускали. Напротив, жадные до боевых действий военные умы, чтобы не захиреть от безделья, разрабатывали новые способы нападения.

— Продолжай, — сказала царица. Решив, что коричневые сандалии не совсем подходят для сражения, она содрала их с ног.

— Так вот, это делалось втайне, вдалеке от столицы и любопытных глаз Аккада. Испытания обычно проводились в Джедде. Многочисленные способы атаки с дальних расстояний…

— Ближе к делу, Мураби, твое время вышло.

— Достаточно сказать, госпожа, что мы создали катапульту наподобие той, что сегодня утром была использована против нас. Мы убедились, что аккадцы умеют пускать снаряды в определенный сад, находящийся от них на расстоянии четырехсот ярдов. Мы тоже на это способны.

— Но чем же это лучше, чем вторжение?

— Госпожа, преимущество такой атаки заключается в том, что она не является нарушением условий мирного договора. Если никто из наших солдат не переправится через реку, значит, договор не нарушен и нет обострения конфликта. Во-вторых, это позволит вам нанести удар непосредственно по самому царю. Зачем же начинать войну, если вы не держите зла на его невинный народ?

— Так ты говоришь, — заключила царица, рассматривая ногти на ногах, — что я могу в отместку тоже послать им сверчков?

— Да.

— Вздор!

— Ну…

— А если наслать на них других насекомых? Например… — Впервые за весь день глаза царицы заблестели. — Саранчу!

— Саранчу? Это несколько неожиданно. Хотя у нас есть в запасе несколько тысяч особей. Что до того, чтобы послать их… пожалуй. Если обложить их соломой, они должны пережить перелет.

— Тогда действуй, Мураби, и проследи, чтоб все это были голодные твари, — сказала царица, вновь запрыгивая в постель. Она сунула в уши затычки и крикнула: — И отмени мой приказ о вторжении.

На рассвете сверчки наконец-то перестали верещать и начали рассеиваться. А вот для царя Аккада утро началось не столь радостно. Его разбудил грохот чего-то упавшего сквозь ветви его яблони. К тому времени, когда он подоспел на место происшествия, стая саранчи из восьми тысяч особей уже жадно пожирала зелень. Через час все вокруг стало коричневым. С десяток слуг яростно давили вредителей, но саранча улетела только тогда, когда вся пища была съедена. От этого у царя так сильно разболелась голова, что ему пришлось снова лечь в постель.

С кровати он кричал своему советнику:

— Черт побери, Саргон! Ты обязан был это предвидеть. Мы должны были быть готовы к ответному удару. Мы могли бы утопить саранчу, если б не дали ей разлететься при падении снаряда.

— Простите, мой повелитель, но мы понятия не имели, что у эламцев есть такое же орудие дальнего действия, как и у нас.

— Что ж, теперь ты это знаешь! — воскликнул царь. Он лежал на кровати, его голова, как всегда покоилась на трех подушках. — Что до этой дуры… Скажи мне на милость, это ж каким извращенным умом должна обладать жена? Я отправил своей сбежавшей супруге несколько безобидных сверчков, а она отплатила мне тем, что наслала на меня целую стаю прожорливой саранчи! Это несопоставимо! Придется в отместку послать ей что-нибудь еще. И на этот раз не сверчков и даже не саранчу. Я ей покажу!

Царь жестом велел Саргону приблизиться к нему и затем шепотом сказал, каких тварей нужно поместить в следующий снаряд.

— Только не ядовитых, мой повелитель, прошу вас, — взмолился Саргон.

В замке царицы было время дневной трапезы, когда туда упал очередной снаряд, влетевший в окно кухни на первом этаже, где как раз готовили обед. Среди снующих туда-сюда поваров и слуг неожиданно стали ползать змеи. К счастью, неядовитые, благодаря вмешательству Саргона. Тем не менее они посеяли панику. Поднялся жуткий крик. Кто-то полез на столы, многие бросились прочь из кухни. Разгоняя толпу, змеи хлынули в столовую и расползлись по всему замку. Когда одна гадина проникла в покои царицы, та обезглавила ее мечом. Потом повернулась к Мураби:

— Свинья! Тогда ты пошли моему тупорылому муженьку…

Она зашептала ему на ухо.

— Госпожа, — взмолился Мураби, — только не зараженных, прошу вас!

В сумерках воины Элама доказали, что тоже способны наносить удары с поразительной точностью. Снаряд, начиненный шестьюдесятью крысами, разнес вдребезги боковое окно на четвертом этаже замка. По настоянию Мураби это были здоровые крысы, которых перед запуском тщательно выкупали. Тем не менее они посеяли хаос в замке. Разбежавшись по всем этажам здания, бесстрашные твари рыскали по полутемным комнатам, глодали ткани и даже перевернули царскую сахарницу.

Третий день ссоры был отмечен новыми актами агрессии с обеих враждующих сторон, но попытки не увенчались успехом. Скорпионы, которых наслал Аккад, разбились при ударе снаряда о землю. Осы Элама вылетели в ближайшее окно и вернулись в свои гнезда. Мухи, лягушки и блохи не нанесли большого вреда. Расстроенные неудачами монархи пытались придумать более изощренную месть.

— Саргон, — обратился с подушек к своему советнику царь, — а может, обойтись без катапульты и использовать птиц? Наверняка их можно как-то заставить полететь в Элам и что-нибудь там натворить.

— Что, например? — спросил усталый Саргон.

— Ну… не знаю, — ответил царь. — Что-нибудь! А еще можно натравить на Элам летучих мышей. Ночью. Пусть что-нибудь попортят!

У царицы были более конкретные идеи.

— В саду моего мужа, в том, что от него осталось, — она коварно улыбнулась, поглаживая своего козлика, — есть пруд, и в нем плавают три пурпурные рыбки. Муж ими очень гордится. Ты, Мураби, должен запустить в этот пруд более крупных рыб, чтобы они пожрали его рыбок. Ясно?

Вероятно, указание царицы не привело в восторг Мураби.

— Ты против? — игриво спросила она. — Что ж, тогда снова запустим крыс.

Мураби по-прежнему не выражал энтузиазма.

— Ладно, зануда, что ты сам предлагаешь? — спросила царица.

— Я думаю, — сказал Мураби, — что нам с вами пора сесть в лодку.

Мураби с царицей (и ее козленком) переплыли реку Евфрат. На другом берегу их встретили Саргон и царь. Козленка оставили бегать во дворе, а сами, все четверо, сели пить вино в замке. Атмосферу неловкого молчания в конце концов разрядил царь, сказав, что он желает удалиться в свои покои, дабы спокойно поговорить с супругой.

Саргон и Мураби возражать не стали, но, на почтительном расстоянии следуя за четой, преодолели шесть лестничных пролетов. Когда дверь в опочивальню закрылась, два старых дипломата приникли к деревянной панели.

— Надеюсь, — пробормотал Саргон, — мы теперь узнаем, что стало причиной этой глупой ссоры.

Царь Аккада запрыгнул на свою кровать, сел и по своему обыкновению положил голову на гору из трех подушек. Царица Элама осталась стоять.

— Я не намерена жаловаться по поводу сверчков и змей, — быстро заговорила она, переходя сразу к делу. — И не стану слушать твоих жалоб по поводу саранчи и крыс. Я хочу одного: чтобы ты извинился за свое поведение во время нашей первой брачной ночи.

— И не подумаю.

— В таком случае, полагаю, я приехала зря. Всего хорошего! — Царица повернулась, собираясь уйти.

— Не спеши, — властно сказал царь и уже более примирительным тоном продолжал: — Ммм… моя милая, чудная жена, извиняться я не буду, но готов предложить выход из создавшегося положения.

— Говори.

— Видишь ли, дело в том, что прежде я ни с кем не делил эту постель.

За дверью Мураби вскинул брови, удивленно глядя на Саргона.

— Наложницы не в счет, — шепнул ему Саргон.

— Наш спор в ту первую ночь возник по небывалому поводу. На этой кровати я сплю с того самого дня, как меня отняли от груди матери. Это, — продолжал царь, показывая на легкое постельное покрывало, — одеяло, которым я всегда укрываюсь. А это, — большим пальцем он ткнул на подушки, — три моих подушки. Почему именно три — не знаю. Этого уже никто не помнит. И в нашу первую брачную ночь все было бы здорово, если б ты не потребовала, чтобы я уступил тебе две подушки, а сам довольствовался бы одной. Неужели ты не понимаешь, что тогда я оказался бы в более низком положении, чем ты? В собственной постели! Я! Царь! Но теперь я понимаю, что ты почувствовала то же самое, когда я решил оставить себе две подушки, а тебе дать только одну. С какой стати ты, царица, должна терпеть, чтобы кто-то смотрел на тебя свысока? Неудивительно, что ты возмутилась и в гневе бросилась вон из замка.

— Верно, — подтвердила царица. — И что же из этого следует?

— А то, — заявил царь, одним махом спрыгивая с кровати, — что теперь я намерен поступить так, как должен был поступить в нашу брачную ночь.

Царь Аккада схватил одну из своих огромных пуховых подушек и швырнул ее в окно.

— Значит, теперь у каждого из нас всего по одной подушке! — выпалила царица Элама.

Два старых дипломата, Саргон и Мураби, на цыпочках отошли от двери. Боясь взглянуть друг на друга, они зажали ладонями рты и стали спускаться вниз. Наконец, на третьей лестничной площадке, их едва сдерживаемый смех прорвался наружу. Согнувшись в три погибели, они хохотали до тех пор, пока хохот не перерос в вой. Потом они обнялись. По щекам мудрецов текли слезы. Все еще смеясь, они торопливо сбежали вниз, но, едва вышли во двор, их веселье как рукой сняло. Взорам дипломатов предстало ужасное зрелище. На земле лежала большая пуховая подушка, из-под которой торчала пара мохнатых ножек, принадлежавших козленку царицы. Козленок не шевелился. Он был мертв.

На мгновение Саргон и Мураби застыли на месте, погруженные в молчаливые раздумья.

— Что ж, могло быть и хуже, — наконец произнес Саргон, криво улыбаясь. — Если мой царь хоть на что-нибудь пригоден, она не вспомнит про несчастного козленка до самого рассвета…

— Да, полагаю, эту проблему мы сможем решить, — отозвался Мураби, поднимая бездыханное тельце. — Созываем солдат и приступаем к работе. В нашем распоряжении семь часов на то, чтобы отыскать в одном из двух царств точно такого же козленка.