В безбрежном океане

К Канарским островам. – Курс на запад! – Полярная звезда меняет положение. – Три недели по «морским лугам». – Тоска по суше. – Горечь разочарования. – «Земля! Земля!»

На заре 3 августа 1492 года флотилия Колумба подняла якоря. Подхваченные волною отлива, каравеллы заскользили со спущенными парусами по реке Рио-Тинто к океану. На берегу плакали жены и дети моряков, из ближайшего монастыря доносилось пение монахов, служивших мессу. Никто не верил, что отплывающие вернутся целыми и невредимыми – столь далеким, таинственным и опасным казался предстоящий путь.

Сохранилось лишь несколько документов, повествующих о первой экспедиции Колумба за океан. К сожалению, дневник, написанный рукой Колумба, и судовые журналы исчезли бесследно. Остались лишь короткие отрывки и изложение дневника, составленное в середине XVI века епископом Бартоломе Лас Касасом – видным испанским историком-гуманистом и писателем.

По свидетельству этих источников, каравеллы Колумба, дождавшись попутного ветра, подняли паруса и понеслись по хорошо знакомому, привычному и не столь далекому пути – к Канарским островам. Сильный попутный ветер благоприятствовал путешествию.

Но 6 августа невдалеке от Канарского архипелага «Пинта» подала сигнал бедствия. «Сломан руль», – доложил капитан Мартин Алонсо Пинсон. Адмирал заподозрил, что руль повредил владелец судна Кинтеро вместе со своим помощником. Они, мол, испугавшись опасностей дальнего пути, хотели покинуть экспедицию и от Канарских островов вернуться домой: они вообще не желали идти в это плавание и перед выходом, как сказано в дневнике, «эти люди строили козни и ковы».

Это краткое замечание выразительно иллюстрирует одну из черт характера адмирала – недоверчивость, подозрительность. Естественно, что такое отношение к спутникам не сулило добра и нечего было надеяться на взаимопонимание адмирала и команды. Мореходы вскоре обнаружили, что Колумб не слишком опытный командир, к тому же несправедлив, эгоистичен и вспыльчив. Он не сумел найти нужного дружеского подхода, подобрать ключ к сердцам простых, суровых моряков и в своих записях редко говорил о них доброе слово.

«Пинта» дала также течь, и трюмы начали наполняться водой. Пинсон, по определению адмирала, человек сильный духом и разумом, приказал закрепить сломанный руль канатами, и каравелла тихим ходом продолжала путь. На следующий день руль сломался снова, но флотилия успела уже добраться до главного города архипелага – порта Лас-Пальмас. Нанять другое судно взамен «Пинты» не удалось: местных судовладельцев не соблазняли никакие посулы. Наконец Колумб с трудом уговорил кузнецов приделать «Пинте» новый руль, а сам тем временем с двумя другими каравеллами отправился к западному острову архипелага Гомере и пополнил там запасы воды, дров и провианта: закупили хлеба, сыру, насолили и навялили мяса.

Ремонт «Пинты» продолжался целый месяц, и только 6 сентября флотилия снова вышла в океан.

В этот день Колумб отметил в дневнике, что ему стало известно о приближении трех португальских каравелл к Канарским островам с целью захватить его флотилию и таким образом расстроить задуманную экспедицию. Это, писал Колумб, объясняется, должно быть, завистью, которую испытывает король Португалии при мысли, что он упустил адмирала. И лишь темная безлунная ночь помогла флотилии Колумба избежать нежелательной встречи.

В течение трех дней на горизонте еще маячил последний клочок Старого Света – горы острова Ферро и дымящаяся вершина вулкана Тенериф. Затем исчезли и они. Вокруг судов расстилался теперь лишь один безбрежный океан.

Колумб приказал капитанам держать курс прямо на запад, не отклоняясь ни к северу, ни к югу, и равняться по флагману, чтобы каравеллы не потеряли друг друга из виду. Если все же случится беда и один из кораблей отстанет от флотилии, он должен по-прежнему идти на запад, а через семьсот лиг лечь в дрейф и ожидать остальные каравеллы: таково по карте Тосканелли было расстояние от Канарских островов до Сипанго.

Каравеллы подавали друг другу сигналы: днем – дымом, ночью – огнями и орудийными выстрелами, а приказы адмирала выслушивались на небольшом расстоянии.

Моряки не надеялись больше увидеть сушу и вернуться на родину в Испанию. Колумб понимал, что, по мере продвижения вперед, тревога их будет возрастать. И чтобы люди не впали в отчаяние, он решил, как о том свидетельствует запись в его дневнике, отмечать в корабельном журнале и объявлять экипажу приуменьшенные данные о пройденных расстояниях, а действительные – заносить в свой личный журнал.

Этот маневр адмирала не сыграл большой роли: братья Пинсоны на своих кораблях также вычисляли пройденное расстояние и записывали данные в судовой журнал, да и на самой «Санта-Марии» было немало бывалых моряков.

К тому же познания Колумба в навигации были довольно посредственны, и он нередко так ошибался в расчетах, что его «приуменьшенные» данные были ближе к истине, чем «правильные». А нередко результаты его расчетов были просто смехотворными, особенно при определении географической широты.

В первые недели плавания дул устойчивый восточный пассат, и каравеллы, как огромные белокрылые птицы, без устали летели на запад. Идти было легко и привольно, погода стояла прекрасная.

О хорошей погоде свидетельствуют восторженные записи в дневнике Колумба. 16 сентября адмирал отметил, что в этот день удерживалась удивительно мягкая и приятная погода, точно «как в Андалусии в апреле». Прелесть утренних часов доставляла ему огромное наслаждение и, казалось, не хватает лишь соловьиного пения. Море было гладким, как река.

Паруса почти не приходилось переставлять, и матросы могли вволю отдохнуть и выспаться.

И все же в те времена дальние морские плавания отнюдь не были похожи на увеселительные прогулки. Мореходы долгие недели, а то и месяцы жили без элементарных удобств, спали одетые, в бури зачастую мокрые с головы до ног, в невероятной тесноте на ящиках и бочках в трюме и в палубных надстройках, подстилая под себя одежду. Подвесные койки, похожие на гамаки, появились на кораблях в XVI веке, В экспедиции же Колумба постелью пользовались лишь капитаны, шкиперы, штурманы и сопровождавшие флотилию должностные лица.

Пищу готовили на примитивном очаге, сооруженном на палубе в деревянном ящике, наполненном песком и прикрытом от ветра. В шторм же, когда ветер задувал пламя, а через палубу перекатывались волны, о горячей пище нечего было и думать.

Еда была очень однообразной: сухари, вяленое мясо, растительное масло, бобы и горох. Моряки в дальних плаваниях из-за отсутствия витаминов часто болели цингой, или скорбутом.

13 сентября, находясь в двухстах лигах от Канарских островов, Колумб впервые обратил внимание на странное явление: игла компаса отклонилась от обычного направления. В этот день она стала показывать прямо на север, на Полярную звезду, то есть легла точно по географическому меридиану. В последующие дни северный конец иглы еще больше отклонился к западу. Колумб несколько дней скрывал это таинственное явление, чтобы не тревожить команду. Но рулевые заметили, что с компасом происходит неладное.

Вскоре весь экипаж узнал, что главный навигационный прибор перестал повиноваться законам природы. Начался ропот: говорили, что флотилия, потеряв возможность определять направление, заблудилась в океанских просторах. Но адмирал заверил возбужденных людей, что корабли вошли в новое пространство, где действуют иные законы природы, и сама Полярная звезда изменила своё положение.

Тревогу вызвало еще одно необычное явление: с 16 сентября моряки стали замечать в океане большие пучки зеленой травы. Судя по внешнему виду, она, казалось, совсем недавно была смыта со скалистых берегов и принесена сюда с запада. Все решили, что поблизости находится какой-то остров. Но при измерении глубины лот не достигал дна.

Это было огромное Саргассово море в субтропической полосе западной части Атлантического океана – единственное на свете море без берегов, площадью в несколько миллионов квадратных километров, сплошь покрытое плавучими водорослями.

В течение трех недель флотилия Колумба шла по этим «морским лугам» на запад, и моряков страшила мысль, что суда застрянут в зеленых путах и морские чудовища увлекут их на дно.

Иногда наступало затишье, паруса бессильно повисали на реях, и каравеллы едва скользили вперед. В мертвой тишине становилось слышно, как стебли водорослей трутся о борт корабля. Вскоре, однако, путешественники убедились, что водоросли не мешают ходу кораблей.

Мореходов утомило это однообразное плавание с попутным ветром, без каких-либо развлечений и перемен. Тупая апатия сменялась напряженным ожиданием. Страх охватывал их при взгляде на безбрежную водную пустыню, над которой лишь изредка пролетали буревестник или чайка.

Наконец сильный северо-восточный пассат утих, и к великой радости команды подул переменный ветер. На море началось волнение, временами шел сильный дождь. Работа оживилась.

Колумб тоже был рад, так как знал, что экипажи не верят в возвращение на родину из-за отсутствия в этих широтах западных ветров.

Но Испания оставалась где-то далеко за горизонтом, в невообразимой дали. Теперь всех обуревала жажда увидеть землю – все равно какую – далекий материк или один из легендарных океанских островов – лишь бы только землю! Люди ждали, что берег вот-вот вынырнет из-за горизонта, и жадно искали признаки его приближения. И все, что говорило о близости земли, отмечалось в дневнике. То на севере показалось большое облако, то птицы пролетели на запад, то попался пучок зеленой травы, то краба поймали. Это были верные приметы, а земля все не появлялась. Не раз уже с мачты раздавался ликующий крик «земля!», но моряки опять и опять убеждались, что их ввели в заблуждение груды облаков.

Так, однажды вечером с «Пинты» вдруг донёсся крик: вдали показался берег! Матросы забрались на мачты и реи и действительно увидели в лучах заходящего солнца темную полоску. Колумб бросился на колени и возблагодарил господа бога, а затем приказал матросам петь славу святой деве Марии и только потом идти к острову. Но никакого острова не оказалось – это снова была груда облаков.

Людей охватили страх и отчаяние. Еще никогда они так долго не находились вдали от суши. Их угнетало однообразие жизни и полное безделие, если не считать вахт. Лишь изредка они ловили рыбу или спокойно купались в теплых водах океана. На кораблях давно уже не звенели песни, не ходила ходуном палуба под ногами плясунов. Тоска и безразличие перерастали в озлобление и ненависть друг к другу и к адмиралу – этому фанатику чужестранцу.

Каравеллы Христофора Колумба в океане.

Ночи напролет подобно изваянию стоял он на носу каравеллы, устремив горящий взор на запад, прислушиваясь, не ревут ли впереди волны, разбиваясь о скалы. Он вглядывался во тьму, стараясь различить при свете звезд темную полоску берега…

Не случайно Колумб писал в дневнике, что он приучает себя обходиться ночью без сна. Команда боялась адмирала, который, подобно привидению, день и ночь бродил по кораблю.

Куда ведет их этот проклятый генуэзец? Что видит он вдали за горизонтом? Надо повернуть назад, на родину, пока еще не поздно, пока не съедены сухари и не выпита пресная вода.

О настроении команды в изложении дневника говорится: «Люди теперь уже не могли больше терпеть, жалуясь на долгое плавание, но адмирал ободрял их как нельзя лучше, вселив в них добрые надежды на большие выгоды в будущем». Колумб горячо убеждал усталых моряков, рисуя перед ними заманчивые картины дальних стран, почерпнутые им из книг Марко Поло. Стоит ли теперь жаловаться, когда мы уже почти у цели, и надо продолжать путь до тех пор, пока Индия, с помощью господа, не будет найдена.

Такие записи свидетельствуют о недовольстве команды, уставшей от дальнего пути. Но адмиралу обычно удавалось успокоить и убедить встревоженных людей.

Существует немало версий об угрозе бунта на кораблях Колумба. Лас Касас, относившийся к Колумбу с симпатией, сообщает, что мятежные матросы все чаще обсуждали план возвращения домой. Они говорили, что было бы безумием и даже самоубийством рисковать своей жизнью во имя осуществления сумасбродных замыслов какого-то чужеземца, готового принять смерть, лишь бы стать большим господином. Генуэзец обманул команду и потому его надо выбросить за борт, а дома объявить, что он сам свалился в море. И так, по словам Лас Касаса, они говорили день и ночь; к этому причастны были Пинсоны, капитаны и старейшины всех трех команд, ибо остальные моряки были уроженцами и жителями Палоса и Могера.

Лас Касас подчеркивает, что адмирал, угадав настроение команды, вел себя с большим мужеством и выдержкой и не отступился от своих замыслов.

Эрнандо – сын великого мореплавателя, не скупившийся в биографии своего отца на вымысел, рассказывает, что команда сговорилась ночью, когда адмирал захмелеет от света звезд, сбросить его в море.

Однако сам адмирал в своих заметках ни словом не обмолвился о бунте. Ведь если бы команда взбунтовалась, он не преминул бы описать свои заслуги в подавлении волнений, похвастаться своей решимостью и волей. Но в дневнике упоминаются лишь ропот и тревога, малодушие и подавленность, а отнюдь не беспорядки и не вооруженный бунт. К тому же «Санта-Мария» была не одна в океане, рядом шли две другие каравеллы с командами, преданными королю.

Имеются сведения, что в начале октября матросы и офицеры настойчиво требовали лечь на другой курс, так как Колумб не изменял своего приказа держать прямо на запад. Наконец и он стал сомневаться в своей правоте: семьсот лиг – расстояние до острова Сипанго – были давно пройдены, но земля так и не показывалась.

И вот 7 октября Колумб решил изменить курс и повернул на юго-запад: над кораблем с севера на юго-запад пролетало множество птиц и можно было полагать, что они ищут ночлега на суше или же бегут от суровой северной зимы. Это был добрый знак, вселявший надежду.

Пассат дул все сильнее, море под порывами ветра заволновалось, и каравеллы на всех парусах полетели навстречу неведомой земле. Теперь о ее появлении говорило уже множество примет: в лунные ночи флотилию обгоняли стаи перелетных птиц, мимо проплывали зеленый тростник, сучья деревьев, покрытые листьями и цветами, а однажды волны принесли ветку шиповника, усеянную плодами, и деревянную доску, обтесанную рукой человека. Все эти признаки воодушевляли и успокаивали людей.

В четверг 11 октября после захода солнца и вечерней молитвы адмирал обратился к экипажам всех трех кораблей с краткой речью. Он возблагодарил господа за милости, которые тот ниспослал им в путешествии: дал тихое море, добрые и приятные ветры, спокойную погоду и уберег от бурь и волнений. Адмирал просил людей этой ночью особенно зорко стоять на вахте, ибо земля может показаться в любую минуту. И тот, кто первым увидит землю, помимо королевской награды, получит от него лично шелковый камзол. А католические короли Испании Фернандо и Изабелла обещали такому счастливцу ежегодную пожизненную пенсию в десять тысяч мараведи.

Той ночью на кораблях никто не сомкнул глаз. Люди пристально всматривались в непроглядную тьму. Давно уже погасли отблески заката на горизонте, а луна еще не взошла на небосклон.

Около десяти часов вечера Колумб и один из матросов почти одновременно заметили далеко в море какой-то свет, но он был так слаб, что Колумб попросил королевского контролера и других офицеров пристально всмотреться в темную морскую даль. И, действительно, они увидели нечто похожее на огонек восковой свечи, то подымавшийся, то опускавшийся во мгле.

Был ли то мираж, вызванный разгоряченной фантазией и напряжением всех чувств, или свет, излучаемый микроскопическими обитателями тропических морей, а может быть просто отблеск фонаря идущей впереди «Пинты» – кто знает? Но только это не было землей. Колумб и сам заколебался и не велел подавать сигнал.

Прошло еще четыре часа. Корабли, перегоняя друг друга, все также неслись по бурному океану, освещенному взошедшей уже луной. И тут, наконец, испанцы увидели далекий берег. Раньше всех его заметили на быстроходной «Пинте», шедшей впереди всех.

Это произошло 12 октября 1492 года в два часа пополуночи. Матрос Родриго де Триана, увидев белевший в свете луны песчаный мыс, закричал; «Земля! Земля!».

Капитан Мартин Пинсон приказал выстрелить из пушки и замедлил ход. Подоспевший на «Санта-Марии» Колумб крикнул Пинсону, что ему за это открытие полагается пять тысяч мараведи.

Впоследствии Родриго де Триана потребовал обещанного вознаграждения, но так никогда и не получил его – не досталось ему ни шелкового камзола, ни пенсии. Колумб утверждал, что он сам еще с вечера заметил свет на берегу, хотя в то время каравеллы находились на расстоянии пятидесяти-шестидесяти миль от песчаного мыса. Адмирал выторговал королевскую пенсию себе, владельцы севильских боен аккуратно выплачивали ее до самой его смерти.

Адмирал не хотел делить славу ни с кем из своих подчиненных. Он всюду хотел быть первым и первым увидеть свет на берегу.

Этот постыдный эпизод свидетельствует о необузданном честолюбии первооткрывателя Америки, о его жадности и отсутствии великодушия.

Ведь Колумб той же ночью стал вице-королем вновь открытой земли и должен был получать огромные доходы. Для нищего же матроса эта пенсия составила бы целое состояние. Братья Пинсоны тоже были оскорблены такой несправедливостью. А обиженный матрос впоследствии покинул родину, переселился в Африку и даже принял мусульманство.

Адмирал моря-океана Колумб на корабле (по старинной гравюре).

После сигнала с «Пинты» флотилия убрала паруса и легла в дрейф до утра; ночью можно было сесть у берега на мель или наткнуться на коралловые рифы. Матросы, радостные, взволнованные, стали приводить себя в порядок – брили бороды, чистили одежду. Наконец-то, после тридцати пяти дней пути адмирал привел их к земле великого хана!

Что же ожидает их здесь, на чужом берегу? Все надеялись увидеть на рассвете, как в первых лучах утреннего солнца заиграют золотые крыши пагод, как проступят силуэты деревьев, благоухающих корицей и перцем, как из мрака вынырнут величественные мраморные дворцы, порт и груженые дорогими товарами суда, стоящие на якорях с золотыми и серебряными цепями. Они надеялись увидеть побережье, по которому медленно ступают слоны, покрытые шелковыми, шитыми золотом попонами с золотыми башенками на спине. Золота здесь хватит для всех, все смогут разбогатеть…

Людям казалось, что они уже ощущают аромат пряностей, смешанный с соленым морским ветром. На сей раз это был не мираж, впереди действительно лежала земля, но то была не Индия, не Катай, не Сипанго, а лишь один из многочисленных островков Багамского архипелага.

 

Багамские острова и Куба

Первые шаги европейцев по американской земле. – Нагие островитяне и «посланцы небес». – Индия и «индейцы». – «Как легко будет заставить их работать на нас!» – 28 октября 1492 года – день открытия Кубы. – Самая благодатная земля в мире. – Делегация к великому хану. – В страну золота Бабек. – Исчезновение «Пинты». – На восток вдоль северного побережья Ориенте. – Гаити.

На рассвете 12 октября 1492 года перед испанцами открылся низкий песчаный берег, на котором зеленели деревья и заросли кустарника. Матросы поставили паруса, и корабли, обогнув остров с юга, пристали к подветренному западному берегу.

Багамский архипелаг состоит из тысячи больших островов, островков и рифов, и теперь, спустя более чем четыре столетия, невозможно точно указать, какой из них был открыт первым. Коренные жители – индейцы – называли его Гуанахани. Возможно, что это был остров Ватлинг.

За причудливыми деревьями блестела тихая гладь озера, но нигде не было видно ни мраморных пагод с золочеными крышами, ни гавани, ни слонов, ни кораблей.

В зарослях мелькали голые тела туземцев, в ужасе следивших за вынырнувшими из моря неведомыми чудовищами с большими белыми крыльями.

Колумб облачился в блестящий панцирь, набросил поверх пурпурную мантию – торжественное одеяние кастильского адмирала, – и, взяв с собою офицеров королевского нотариуса и контролера, сел в шлюпку и направился к берегу. За ними следовали шлюпки с капитанами и офицерами двух других кораблей, вооруженными шпагами, пиками, большими луками-арбалетами и тогдашним огнестрельным оружием – аркебузами и мушкетами.

Высоко держа развевающееся знамя Кастилии, Христофор Колумб ступил на берег.

На побережье Нового Света (по старинной гравюре).

Все опустились на колени и возблагодарили господа, ниспославшего им свое милосердие, дозволившего достичь острова. Со слезами на глазах они обнимали обретенную землю. Затем, как отмечено в дневнике, адмирал поднялся с колен и нарек остров именем Сан-Сальвадор.

Трудно представить себе более возвышенный миг в жизни первооткрывателя, чем тот, когда он впервые сходит на берег новой, никому не известной земли! Но еще труднее представить ту кровавую, полную трагизма страницу истории, которую открыл Колумб в эту самую счастливую минуту своей жизни.

Высоко подняв знамя, адмирал призвал королевского нотариуса и контролера засвидетельствовать, что он, дон Христофор Колумб, от имени короля и королевы объявил этот остров испанским владением и сделал шпагой отметки на деревьях, как это было принято в те времена при посещении земель, населенных язычниками. Нотариус немедля составил соответствующий акт.

Вскоре на берегу собралась большая толпа островитян. Любопытство заставило их забыть недавний страх перед плавучими рощами с высокими деревьями, усеянными белыми и цветными листьями, вынырнувшими, на рассвете из морской пучины. От этих рощ отделилось несколько лодок с сидевшими в них невиданными людьми, облаченными в яркие, твердые одеяния, сверкавшие под лучами солнца. Бледные лица чужеземцев были украшены пучками белого, рыжего или черного хлопка многие из моряков отпустили бороды, краснокожие бород не имели и никогда прежде не видели их). Все вызывало удивление туземцев: и пучки ярких перьев на шлемах, и знамена, похожие на крылья больших птиц, и блестящие острые палки у пояса – шпаги. Нагие дети природы нерешительно приближались к чужестранцам, неся им свои дары и пытаясь понять их язык и жесты.

Эту первую встречу с народом чужой земли адмирал описал так:

«Поскольку они держали себя дружественно по отношению к нам и поскольку я сознавал, что лучше обратить их в нашу святую веру любовью, а не силой, я дал им красные колпаки и стеклянные четки, что вешают на шею, и много других малоценных предметов, которые доставили им большое удовольствие. И они так хорошо отнеслись к нам, что это казалось чудом. Они вплавь переправлялись к лодкам, где мы находились, и приносили нам попугаев, и хлопковую пряжу в мотках, и дротики, и много других вещей и обменивали все это на другие предметы, которые мы им давали, как, например, на маленькие стеклянные четки и погремушки. С большой охотой они отдавали все, что у них было.

Но мне показалось, что эти люди бедны и нуждаются во всем. Все они ходят нагие, в чем мать родила… И все люди, которых я видел, были еще молоды, никто из них не имел более тридцати лет, и сложены они были хорошо, и тела и лица у них были очень красивые, а волосы грубые, совсем как конские, и короткие. Волосы зачесывают они вниз на брови, и только небольшая часть волос, и притом длинных, никогда не подстригаемых, забрасывается назад».

Богослужение на берегу (по старинной гравюре).

Цветом кожи они напоминали Колумбу гуанчей – коренных жителей Канарских островов: они были не черны, не белы и не слишком темны; их тела или только лица были разрисованы красной или черной краской. Они не носили и не знали железного оружия: когда испанцы показали им свои шпаги, они схватились за лезвия и порезались.

На другое утро каноэ-челноки индейцев, выдолбленные из цельного ствола дерева, окружили каравеллы. Некоторые каноэ вмещали по сорок-пятьдесят человек, но были и совсем маленькие, с одним гребцом. Туземцы ловко орудовали веслами, похожими на лопаты, которыми сажают в печъ хлеб.

Адмирал захотел поближе осмотреть открытую им землю. Это был большой, равнинный остров; местами рос густой лес, среди деревьев летали разноцветные попугаи.

Испанцы прошли на шлюпках вдоль берега острова и увидели несколько селений. Их жители громкими криками призывали своих соплеменников: «Идите, смотрите – вот посланцы небес, несите им пищу и питье!»

Могли ли подумать эти простодушные, гостеприимные люди, что так называемые посланцы небес через несколько лет будут охотиться за ними как за дикими зверями по всему архипелагу; станут увозить их в испанские колонии, что их превратят в рабов и заставят нырять в море за жемчугом и надрываться на непосильной работе на золотых и медных рудниках, где эти несчастные быстро перемрут? И к 1520 году на Багамском архипелаге не осталось ни одного индейца. Острова опустели. Мертвые и покинутые лежали они посреди океана и никто уже не мог указать, где впервые сошел на берег первооткрыватель Америки Христофор Колумб.

Но пока что индейцы ни на этом, ни на других островах не подозревали ничего дурного. Они оказывали пришельцам почет и уважение, преклонялись перед ними, даже обожествляли их. Ведь древние легенды всех индейских племен, от Антильских островов до Мексики и Перу, предвещали, что когда-нибудь с Востока придут божественные существа – сыны солнца, которые принесут с собой радость и счастье. Простодушным островитянам казалось, что древняя легенда наконец-то стала действительностью и сыны богов приплыли к ним на солнечных кораблях.

«И они благодарили бога, бросаясь на землю, воздевали руки к небу и призывали нас к себе», – записано в дневнике Колумба.

Но адмирала больше всего интересовало золото: «Я же был внимателен к ним и упорно дознавался, имеют ли эти люди золото. Я видел, что у некоторых кусочки золота воткнуты в отверстия, которые они для этой цели проделывают в носу. И, объясняясь знаками, я дознался, что, плывя на юг, я встречу в тех местах одного короля, у которого есть большие золотые сосуды, и король этот имеет очень много золота».

Для индейцев золото не имело реальной ценности.

Считая, очевидно, этот металл волшебным, так как он не менялся с течением времени, они носили кусочки золота в носу, губах и ушах для защиты от злых духов. Индейцы охотно, без всякого сожаления меняли золото на всякие безделушки, даже на осколки стекла и черепки глиняной посуды. Зато, испанцы в поисках драгоценного металла заглядывали в нищие хижины, жадно хватались за любой, даже самый маленький кусочек благородного металла. Но золота здесь было мало.

Из рассказов индейцев можно было понять, что оно попадает сюда издалека, его добывают на каком-то большом острове, И адмирал решил отправиться дальше на юго-запад. Оставаться у этих нищих людей не имело больше никакого смысла. Колумба интересовали также и пряности, но ни на Сан-Сальвадоре, ни на других близлежащих островах их не было и в помине.

Туземцы говорили, что дальше к югу есть еще острова и среди них большой остров Куба, где много желтого металла.

Представления Колумба о географии были такие же путаные, как и в начале путешествия. Он ни на миг не усомнился в том, что его каравеллы достигли именно Индии, то есть Восточной Азии, и что Сипанго и страна великого хана – Катай находятся где-то рядом. Вот почему он назвал обитателей острова «индейцами» (indios) – жителями Индии. Это название как своеобразный памятник ошибке Колумба сохранилось до наших дней. Впоследствии острова Карибского моря стали называть Вест-Индией, или Западной Индией, а настоящую Индию – Ост-Индией, или Восточной Индией.

Захватив силой нескольких индейцев, чтобы они служили ему в качестве проводников, Колумб стал продвигаться между островами Багамского архипелага дальше на юг. Нельзя отказать ему в известной наблюдательности, которая ярко проявлялась при описаниях природы:

«Тут много озер и вокруг них чудесные рощи. И как все другие острова, этот остров весь зеленый, и травы здесь как в Андалусии в апреле, и поют в лесах птицы, и человеку, который сюда попал, не захочется уж покинуть эти места. Затмевая солнце, летали здесь стаи попугаев, и было, кроме того, на диво много других птиц, самых разнообразных и во всем отличных от наших.

…Рыбы здесь настолько отличаются от наших рыб, что кажется это чудом. Иные похожи на петухов и имеют тончайшую расцветку – тут и синие, и желтые, и красные, и все иные тона, другие же расцвечены на много ладов… Тварей я не видел здесь никаких, если не считать попугаев и ящериц. Корабельный мальчик говорил мне, будто он видел большую змею. Ни овец, ни коз, ни других животных я не видел…».

По свидетельству Колумба, на одном из островков испанцы пронзили пиками змею семи пядей в длину с короткими лапами. Очевидно это была игуана – большая ящерица, мясо которой у островитян считалось деликатесом.

Первое время индейцы, завидев корабли, в панике покидали свои убогие жилища. Тогда испанцы задержали одного туземца, одарили его разными побрякушками, угостили вином и патокой и отпустили на все четыре стороны, чтобы он понес к своим соплеменникам весть о добрых чужестранцах.

Наблюдая робких, миролюбивых островитян, вооруженных лишь короткими деревянными дротиками с костяными наконечниками, богобоязненный, но воинственный католик Колумб решил, что их легко будет обратить в христианскую веру и заставить работать на испанцев, иными словами, крестить и превратить в рабов. Отношение Колумба к индейцам с самого начала было двуличным и вероломным: он превозносил их нрав, добродушие и красоту, но в то же время считал их своей и королевской собственностью.

Однако голые, нищие островитяне ничуть не соответствовали тем представлениям, которые сложились у Колумба при чтении удивительных историй Марко Поло и фантастических рассказов Мандевиля. Ведь Марко Поло ни словом не обмолвился об островах, где под сенью роскошных цветущих деревьев и кустов живут голые, нищие люди.

Адмирал как поэт воспевал открытую им землю, прекрасную, как рай, но в то же время смотрел на нее глазами алчного купца, прикидывая, как бы получить побольше барышей.

Колумб открыл еще несколько небольших островов и все объявил испанским владением, назвав их именами святой девы Марии и кастильских королей. Они ничем не отличались от Сан-Сальвадора – это были такие же равнинные острова, поросшие тропическим лесом и населенные такими же миролюбивыми племенами.

«Эти острова очень зеленые и плодородные, воздух здесь приятен… Желаю продолжать путь и обойти эти земли и проникнуть на многие острова, чтобы найти золото. И так как пленники знаками объяснили, что тут носят золотые браслеты на руках и ногах… то я уверен, что с помощью господа нашего найду золото там, где оно родится», – пишет Колумб.

После двухнедельных скитаний среди бесчисленных мелких островов и рифов Багамского архипелага Колумб 28 октября 1492 года подошел к острову Куба, к его северо-восточному побережью (теперешняя провинция Ориенте) и вошел в устье полноводной реки, которая текла по широкой долине, окаймленной прекрасными горными хребтами. Он назвал эту землю Хуана, по имени наследника испанского престола. После смерти принца острову присвоили имя Фернандино, но в конце концов испанцы стали употреблять старинное индейское название Куба.

Остров был действительно прекрасен. В изложении дневника Колумба ему посвящено немало восторженных слов.

Адмиралу казалось, что он никогда не видел такой красивой земли. Повсюду росли роскошные зеленые леса. Деревья цвели и плодоносили, и цветы и плоды были в великом множестве и разнообразии. Сладкозвучно пели птицы. И там и тут возвышались пальмы с большими листьями, не похожие ни на гвинейские, ни на кастильские.

Колумб не переставал восхищаться красотами тропической природы. Каждый новый островок, каждая бухта, устье реки, берег и гора казались ему прекраснее предыдущих.

«…Он смотрел на роскошный мир тропической природы, как нежный отец в прозрачные глаза своего ребенка», – с восхищением отмечает немецкий историк географических открытий О. Пешель, начисто забывая, какие бедствия этот «нежный отец» принес открытой им стране.

Берега Кубы были изрезаны многочисленными хорошо защищенными, тихими бухтами и устьями глубоких рек. Море было так спокойно, что казалось, оно никогда не волнуется: трава на побережье росла почти до самой воды, чего никогда не бывает на землях, омываемых бурными морями.

Спокойствие прозрачных голубых вод казалось Колумбу вечным: ему не довелось еще увидеть страшные ураганы, циклоны, свирепствующие в этих морях: они вырывают деревья с корнями, вызывают разрушительные наводнения, топят корабли и гонят на равнины морские волны.

Кубинские реки были совсем непохожи на африканские. В Африке текут могучие потоки мутной воды, унося с собой гниющие растения, здесь же реки были глубокие, чистые и прозрачные. В них водилось немало жемчужных, моллюсков и больших черепах.

По жестам индейцев Колумб понял, что земля эта очень велика и ее нельзя обойти на корабле даже за двадцать дней. Тогда он решил, что уже миновал Сипанго и достиг берегов Катая. «Несомненно, что если эта земля – материк, – писал он, – то я нахожусь перед Саито и Кисаем (южными городами Китая)». Куба, по его мнению, была одним из полуостровов провинции Манзи на океанском побережье Азии. Но где же города, где пагоды с золочеными крышами, бронзовые пушки, знатные вельможи в тканых золотом одеждах, где золото и пряности?

Каравеллы испанцев шли вдоль северного берега Кубы, останавливаясь в бухтах и устьях рек, где виднелись индейские селения.

В те времена Кубу населяли три племени индейцев которыми правили касики-вожди и бехики-жрецы, знахари или шаманы. Два племени вели кочевой образ жизни, занимались охотой и рыболовством. Они пользовались грубыми орудиями труда из неотесанного камня, дерева, больших морских раковин и рыбьих костей. Третье племя – таины достигло более высокого уровня развития и занималось земледелием. Поля возделывали всем селением, сообща. Таины выращивали кукурузу, маниок, бобы, земляной орех, тыкву, перец, сладкий картофель, различные фрукты и табак.

Однако щедрая природа острова не была еще так богата, как сегодня. Здесь не зеленели бескрайние заросли сахарного тростника – главного богатства Антильских островов, не было ни банановых плантаций, ни рощ кофейного дерева, ни кокосовых пальм.

Рыболовством и охотой занимались мужчины, а женщины работали в поле. Таины умели делать глиняную посуду, прекрасно резали по дереву, изготовляли из больших раковин орудия труда, плели сети, ткали из хлопка и волокон дерева сейба прекрасные ткани, строили тростниковые или бамбуковые хижины. Испанцы находили у них глиняные статуэтки и маски. В хижинах туземцев жили собаки, не умеющие лаять, и прирученные лесные птицы, но нигде не было домашних животных.

Об островитянах – о гостеприимных, простодушных и доверчивых людях – Колумб отзывался так: «Эти люди покорны и боязливы. Как я уже говорил, они нагие, без оружия и без закона. Земли эти весьма изобильны, здесь во множестве растут „mames“ – плоды, подобные моркови, имеющие вкус каштанов, есть фасоль и бобы, но значительно отличающиеся от наших кастильских, встречается много хлопка. Хлопок, однако, тут не сеют. Он растет в диком виде на пустырях и имеет высокие стебли. Я думаю, что собирать хлопок можно здесь в течение всего года… Тут имеется такое множество разных плодов, что нет возможности описать их. И из всего этого можно извлечь пользу… Здесь сеют „ахе“ – растеньице с корневищами, как у морковки. „Ахе“ приготовляют, как хлеб: размалывают корни, затем замешивают муку и выпекают ее».

Колумб рассказывает дальше, что после сбора урожая побеги этого растения пересаживают в другое место и из них вырастают по четыре-пять корневищ толщиной с человеческую ногу.

В те времена четыре пятых кубинской земли были покрыты густыми тропическими лесами, и весь этот остров можно было обойти под сенью пальм.

В лесах порхали громадные, похожие на цветы, бабочки; мелькали, переливаясь всеми цветами радуги, насекомые, не уступавшие в красоте великолепным цветам с дурманящим запахом. А цветов здесь было множество, но особенно выделялись своей прелестью орхидеи. В зарослях без устали стрекотали сверчки и цикады.

В устье реки Хибары Колумб приказал бросить якорь и оставался там двенадцать дней. Индейцы, убедившись, что белые не делают им зла, окружили на своих челнах корабли, и вскоре завязалась оживленная меновая торговля.

В ответ на настойчивые расспросы чужеземцев о золоте индейцы утверждали, будто этот металл в больших количествах имеется в глубине острова – на Кубанакане. Колумб решил, что это описанная Марко Поло столица хана Кубилая, и отправил туда двух послов – переводчика Луиса де Тореса, владевшего арабским и еврейским языками, и одного из моряков, которому довелось побывать в Гвинее у негритянских вождей. Послам дали с собой письмо испанских государей и дары для великого хана, а также стеклянные побрякушки и пестрые лоскуты материи для обмена по дороге на пищу. Посланцев сопровождали двое индейцев.

Можно ли представить более злую иронию судьбы: великий мореплаватель искал на Кубе путь к городу, находившемуся совсем на другом конце света, и хотел попасть к хану монголов, династия которого свыше ста лет назад была свергнута и изгнана из Китая.

Там, где теперь расположен город Ольгино, посланцы увидели селение из пятидесяти хижин, крытых пальмовыми листьями. Индейцы встречали их как пришельцев с неба. Вождь устроил в их честь пир, туземцы целовали им руки и ноги и приносили всякие дары. Испанцы были восхищены сердечным приемом, но Торес в тревоге обнаружил, что никто из этих краснокожих не владеет арабским языком и никто не слыхал о богатых городах с каменными домами, в которых живут купцы и могущественные правители.

Индейцы потчевали чужеземцев кассавой – хлебом из муки маниоки, – испанцы уже отведали его на островках Багамского архипелага, – и испеченными в золе костра ароматными мучнистыми плодами, которые они выкапывали из земли. Так европейцы познакомились с картофелем.

Однако ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней, ни пряностей послы не нашли. Они тщетно показывали индейцам перец, гвоздику и корицу – таких растений островитяне на своей земле не видели.

Возвращаясь к кораблям в сопровождении большой толпы индейцев, испанцы обратили внимание на их странное поведение: многие туземцы складывали в трубочку сухие листья какого-то растения, зажигали их с одного конца, а затем с наслаждением «пили по своему обычаю дым». Эти огромные сигары островитяне называли табако. На каждом привале они зажигали по одной такой сигаре, затягиваясь ею по очереди три-четыре раза, и выпускали дым через ноздри. Знатные люди – касики «пили дым» из полой трубки, толщиной с мизинец – каовы. Один конец трубки с двумя дырочками они вкладывали в ноздри, второй же держали над кучкой горящего табака. Это было первое знакомство европейцев с табаком.

Моряки, очевидно, тоже пробовали табак, и адмирал им этого не запрещал, хотя видел, что они быстро одурманиваются непривычным крепким дымом. Он только заметил в своем дневнике, что не понимает, какая польза от этих тлеющих головней.

Испанцы даже не подозревали, как скоро эти «тлеющие головни» распространятся по всему свету, несмотря на строгие запреты и даже проклятие церкви, какие огромные барыши они принесут торговцам и какой вред – человеческому здоровью.

Путь Колумба у берегов Кубы и Эспаньолы в 1492-1493 гг.

Дождавшись возвращения послов, испанцы еще несколько дней потратили, чтобы закончить починку каравеллы, а затем двинулись дальше вдоль берега Кубы на северо-запад, пока не достигли ряда мелких островов и коралловых рифов, которые адмирал назвал «Садами Короля».

Колумб решил, что попал, очевидно, в самую бедную часть Катая и повернул обратно на восток. Из невразумительных жестов и объяснений индейцев он сделал вывод, что там есть золото и пряности: «Он показал индейцам корицу и перец. Они узнали и то и другое, и знаками дали понять, что неподалеку от этих мест по дороге на юго-восток имеется много подобных растений. Показал им также адмирал золото и жемчуг, и старики ответили ему, что в местности, которая называется Бохио, золота не счесть; там золотые украшения носят в ушах, на ногах, на руках, на шее и в той стороне есть и жемчуг. Он узнал также, что там имеются большие корабли и богатые товары, а земля эта лежит на юго-восток, а еще дальше живут одноглазые люди и люди с собачьими мордами, которые едят человеческое мясо… и называются „каннибалами“… „И индейцы проявляли страх перед ними… Они лишались дара речи, опасаясь, что их съедят, и утверждали, что каннибалы – люди, хорошо вооруженные“».

Адмирал думал, что индейцы говорят неправду и что каннибалы, которые будто бы брали индейцев в плен, это жители страны великого хана.

Другие индейцы называли страну на Востоке Бабек – или Квисей и утверждали, что она сказочно богата.

Насколько можно было судить по их жестам, жители этой страны собирали золото прямо по побережью в ночное время при свете факелов, а затем молотками сколачивали его в бруски. Слово Квисей напомнило Колумбу Кинсей – известный город Китая. Надежда вновь окрылила моряков, и они поспешили на восток.

Адмирал заботился и о будущих проводниках веры христовой. Он приказал схватить нескольких индейцев, чтобы потом отвезти их в Испанию и обучить испанскому языку. Они познакомятся с этой страной, усвоят ее обычаи и веру и, вернувшись, станут переводчиками и проводниками веры христовой. А пока что эти туземцы должны были показывать путь к другим островам. Колумб расхваливал в своем дневнике индейцев, говорил, что они смирные люди, не ведающие, что такое зло, убийство и кража, безоружные и такие боязливые, что любой из испанцев может обратить в бегство сотни туземцев.

12 ноября каравеллы Колумба отправились на поиски таинственного острова, богатого золотом.

Испанцы увезли с собой на «Санта-Марии» нескольких индейцев, которые из любопытства поднялись на корабль, – шестерых мужчин, семерых женщин и троих детей.

Задержав женщин с детьми, Колумб заметил в своем дневнике: «Я поступил так, зная, что индейцы будут лучше себя чувствовать в Испании, имея с собой женщин из своей земли… Они скорее почувствуют охоту выполнять то, что от них потребуют; и, кроме того, эти женщины быстро научат испанцев своему языку, единому на всех островах Индии».

Духовные лица, по мнению Колумба, смогут овладеть языком индейцев, и будут лучше проповедовать учение Христа.

«Молю бога, – писал Колумб католическим королям, – чтобы ваши высочества приложили старания, чтобы ввести в лоно церкви столь великие народы и обратить их в нашу веру, а также уничтожить всех, кто не пожелает поклоняться отцу, сыну и святому духу». И когда это будет совершено, Испания, по мнению Колумба, превратится в богатейшую страну в мире, ибо на этих островах золота – несметное количество.

Колумб без устали твердит о массивных золотых браслетах, которые индейцы носят на шее, руках и ногах, о драгоценных камнях и жемчуге, а также о благовонных смолах и пряностях, которые принесут огромные барыши. Он считает также, что здесь можно собирать много хлопка и продавать его в городах великого хана.

Все помыслы Колумба заняты золотом, это его проклятие, мания и надежда. Слишком долго пришлось ему терпеть нужду и вымаливать у сильных мира сего, как милостыню, средства для осуществления своих замыслов. И вот, наконец, пришло и его время вкусить от щедрот золотого тельца. Повсюду ему мерещился этот блестящий металл. Колумб велел все обменивать только на золото: бусы, зеркальца, глиняные черепки, красные колпаки и погремушки. И этими безделушками испанцы вскоре буквально заполонили Антильские острова. Погремушки вызывали у бесхитростных островитян восторг и очень скоро стали мерой их порабощения, так как погремушками начали измерять количество золота, добытого рабами.

Золото было необходимо адмиралу, чтобы заткнуть рот недоброжелателям, которые так яростно возражали против его проекта, поразить и опозорить своих врагов. Золото всех заставит признать его заслуги.

Золотом покроет он издержки экспедиции, при помощи золота докажет королю и королеве, что они дарили своей милостью достойного; золотом пополнит он оскудевшую королевскую казну.

Окрыленные надеждой, испанцы медленно шли на юго-восток вдоль берегов теперешней провинции Кубы Ориенте. Здесь их застигла первая сильная буря. Колумб отдал каравеллам приказ следовать за флагманом и стал искать укрытия в какой-нибудь бухте. Быстроходная «Пинта» была далеко впереди, когда адмирал вдруг без всякого предупреждения, не произведя даже обычного в таких случаях выстрела из пушки, изменил курс и повернул назад, решив из-за неблагоприятной погоды временно прекратить поиски острова Бохио, или Бабека. Очевидно, на «Пинте» не разглядели сигнальных огней «Санта-Марии», и Мартин Алонсо Пинсон продолжал следовать прежним курсом на восток.

На следующее утро обнаружилось, что «Пинта» исчезла. Ее капитан не раз высказывал недовольство и даже возмущался действиями сурового, высокомерного чужестранца, его медлительностью и затянувшимся пребыванием у островов Багамского архипелага и Кубы. Возможно, что он решил действовать самостоятельно и отправился на поиски богатого острова.

Адмирал, осудив в своем дневнике алчность капитана «Пинты», ограничился лишь кратким замечанием, что Пинсон отделился от флотилии, не по причине дурной погоды, а по своей прихоти. Он, мол, и до того доставлял Колумбу немало хлопот и забот.

Но Эрнандо Колумб – сын великого мореплавателя в биографии своего отца оценивает этот случайный эпизод как измену и предательство Пинсона, отважного и умелого мореплавателя, вложившего в экспедицию значительно большие средства, чем сам Колумб, он изображает как дезертира и коварного соперника отца. Он утверждает, что Пинсон якобы стремился первым ступить на сказочно богатый остров, первым возвратиться в Испанию с золотым грузом и в случае гибели Колумба воспользоваться всеми предназначавшимися тому благами и привилегиями.

Действия же самого Колумба после мнимого дезертирства Пинсона кажутся нелогичными: он отнюдь не спешил нагнать беглеца, отправившегося в страну золота, а в течение почти двух недель продолжал идти вдоль берегов Кубы, заходя чуть ли не в каждую бухту. Правда, у этого изобилующего рифами побережья, где дули переменные ветры – бризы, он чувствовал себя неуверенно и не хотел рисковать, боясь посадить суда на мель.

«Санта-Мария» и «Нинья» осторожно шли на восток вдоль прекрасных берегов Ориенте. Высокие горные хребты, подступавшие к самому морю, и реки, текущие между ними, создавали большие удобные бухты, в которых, по словам Колумба, могли бы уместиться все корабли Испании. Окинув внимательным взглядом окрестные горы, адмирал заметил на склонах великолепный лес с огромными соснами, пригодными для постройки кораблей. Из них, – писал Колумб, – выйдут мачты и палубные доски для самых больших кораблей Испании. Адмирал заметил здесь также дубы и нашел реку, на которой можно было без труда установить пилу, работающую от водяного колеса.

5 декабря Колумб достиг восточной оконечности Кубы – мыса Маиси, который он назвал мысом Альфы и Омеги (Начало и Конец), приняв его за крайнюю точку Азиатского материка, где, по его мнению, кончается Восток и начинается Запад.

Отсюда адмирал заметил на юго-востоке гористую землю и уже на следующий день достиг нового большого острова, который индейцы называли Гаити, Здесь подымались высокие горы, покрытые чудесным лесом; здесь простирались обширные плодородные долины и текли полноводные реки. Ночью весь остров сверкал огнями костров – новая земля была густо населена.

Рыба, пойманная матросами, походила на испанскую, с гор дул свежий ветер, принося прохладу, слышалось пение соловья – все напоминало морякам далекую родину. Вот почему Колумб назвал этот остров Эспаньолой – маленькой Испанией и торжественно присоединил его к владениям королей Кастилии и Арагона.

 

Эспаньола – маленькая Испания

Живописный плодородный остров. – Пугливые, но радушные туземцы. – «И они годны на то, чтобы ими повелевать…» – Алчные, ненасытные испанцы. – Гибель «Санта-Марии». – Основание форта Навидад. – Белые боги говорят на языке пушек. – Встреча с «Пинтой». – Золотая река и сирены. – Первое вооруженное столкновение.

Обе каравеллы, беспрерывно измеряя глубину, медленно и осторожно продвигались вдоль берега Эспаньолы. Они огибали мысы и заходили в многочисленные бухты. Колумб был очарован красотой острова. На живописных берегах зеленели рощи, ветви деревьев ломились под тяжестью плодов, и адмиралу казалось уже, что среди них немало различных пряностей.

Никакими словами нельзя было выразить прелесть Эспаньолы.

«Страна эта довольно прохладная и настолько хорошая, что не хватает слов для ее описания… – писал Колумб. – Во всей Кастилии не найдется такого уголка, который по красоте и приветливости мог бы сравниться с этой страной. И вся Эспаньола… сплошь возделана, как долина Кордовы…».

Местные жители казались еще более робкими и пугливыми, чем на других островах, и в панике убегали в лесные заросли, лишь только испанцы показывались на берегу.

Колумб применил уже испытанный метод: он велел изловить нескольких индейцев, одарить их и отпустить обратно на берег.

Матросы высадились на берег и вскоре привели на судно пленницу – красивую обнаженную девушку, уши и нос которой украшали массивные золотые подвески. Это была обнадеживающая находка: значит на острове есть золото! Туземку щедро одарили бусами, серьгами, кусками пестрой материи, и она не захотела покидать корабль и расставаться с гостеприимными пришельцами. С большим трудом удалось высадить ее на берег, Колумб правильно рассчитал, что подарки и добрые вести, которые молодая женщина доставит своим соплеменникам, развеют их страх, островитяне станут приходить к кораблям, и испанцы смогут узнать, чем богат этот прекрасный, плодородный, густо населенный остров. К тому же с индейцами следовало установить хорошие отношения: хотя они и были слабо вооружены, но, напав большой толпой, могли уничтожить горстку чужеземцев.

Радушная встреча на Эспаньоле (по старинной гравюре).

Вскоре матросы обнаружили большое селение, около тысячи хижин, где жило несколько тысяч индейцев. При приближении испанцев они все покинули свои жилища и скрылись в лесу. Один из индейцев, привезенных Колумбом с Кубы, бросился за ними и стал всячески расхваливать белых богов, которые раздают красивые вещи. Тогда островитяне стали робко приближаться к испанцам, в знак смирения сложив руки на голове.

Постепенно от страха не осталось и следа, и туземцы стали приносить белым людям дары. Испанцы были восхищены их радушием и красотой. Возвратилась в деревню и недавняя пленница – соплеменники почтительно несли ее на плечах. Оказалось, что это дочь их вождя. Отношения индейцев с испанцами стали еще сердечнее.

И все-таки испанцы были разочарованы: на этом острове тоже не было больших, богатых городов, и люди, нищие и голые, питались плодами, кореньями, рыбой и дичью.

Каравеллы Колумба отправились дальше на восток вдоль северного берега Эспаньолы. 16 декабря во время сильной бури мореплаватели встретили посреди одного из заливов маленькое каноэ с одиноким гребцом. Испанцы были поражены ловкостью и отвагой индейца. Его вместе с суденышком подняли на борт «Санта-Марии» и, богато одарив, отпустили вблизи его родного селения. Вскоре на берегу собралось около пятисот туземцев вместе с их вождем касиком, которого испанцы называли королем.

Многие индейцы подплывали на своих челнах к кораблям, бросившим у берега якоря, но, по словам Колумба, не привозили с собой решительно ничего, если не считать воткнутых в нос и уши зерен чистейшего золота, которое они охотно отдавали морякам.

Колумб приказал принимать гостей с почетом, потому что это, мол, самые лучшие и самые смирные люди на свете.

«Нет у них оружия, и они наги и не изобретательны в военных делах и так трусливы, что тысяча индейцев не отваживается лицом к лицу встретиться с тремя испанцами. И они годны на то, чтобы над ними повелевать и принуждать их работать, сеять и делать все, что будет необходимо».

Посетил корабль и местный касик – юноша двадцати одного года – со своими советниками-старейшинами племени. Адмирал оказал молодому вождю должные почести, усадил за стол и угостил кастильскими кушаньями и напитками, но юноша едва прикасался к угощению, передавая его своим спутникам. Все это он делал с удивительным достоинством, без единого лишнего слова. Индейцы почтительно и без промедления выполняли все его приказания.

На прощанье касик подарил Колумбу две плитки золота и пояс, а он в свою очередь дал гостю кусок сукна, янтарные бусы, красные башмаки и флакон благовонной воды.

Испанцы выменяли у туземцев не слишком много золота, но индейцы знаками показали, что желтого металла много на ближнем острове Тортуге и также на острове Банеке, или Бабеке, до которого отсюда всего лишь два дня пути на восток. По словам индейцев, один из островов сплошь золотой, а на других золота так много, что его собирают, просеивают через сито, а потом плавят и выделывают слитки и разные вещицы.

Золото – этот идол испанцев – манило к себе Колумба, толкало на поиски фантастического острова. Каравеллы шли к нему, а он, если верить указаниям индейцев, не только не приближался, но оказывался все дальше и дальше.

Повсюду на берегах заливов и бухт испанцы наталкивались на большие селения. Толпы индейцев приносили белым пришельцам дары и делали это, по свидетельству Колумба, с таким удовольствием и радостью, что ему это казалось чудом. Невозможно было поверить, что есть на свете люди с таким добрым сердцем, такие щедрые.

22 декабря Колумба посетила депутация от другого касика – Гуаканагари, властвовавшего над большей частью острова, и пригласила адмирала пройти еще к востоку, поближе к резиденции касика, расположенной на самом берегу.

Неблагоприятная погода и сильный встречный ветер задержали адмирала до 24 декабря, и лишь тогда при полном штиле каравеллы медленно двинулись на восток.

25 декабря около 11 часов вечера Колумб пошел отдохнуть, доверив рулевому управление кораблем. Стояло полное безветрие, и уснувшее море казалось глубоким, без отмелей. Рулевой, воспользовавшись отсутствием адмирала, передал штурвал юнге и задремал. Вся команда корабля, захмелев после рождественского ужина, спала крепким сном.

Вскоре «Санта-Марию» стало относить течением в сторону, корабль наткнулся на коралловый риф и сел на мель. Удар не был сильным, никто даже не проснулся. Все же юнга почувствовал, что судно не слушается руля, с криком бросился будить адмирала и команду.

На мели сидел только нос корабля, поэтому адмирал приказал шкиперу Хуану де ла Косу – старому опытному моряку, взять группу матросов, отвезти на шлюпке якорь и забросить его со стороны кормы, подальше от корабля: тогда, намотав канат на брашпиль, может быть удалось бы стащить судно с мели.

Но матросы не выполнили приказа и бросились за помощью на «Нинью», лежавшую в дрейфе в полулиге от флагманского корабля.

Капитан Ниньи Винсенте Яньес Пинсон, узнав о бедствии, отправил матросов назад и поспешил со своей командой на помощь.

Однако волны и отлив уже прочно посадили «Санта-Марию» на мель. Твердый коралловый риф пропорол днище корабля, и трюм наполнился водою. Матросы срубили мачту, чтобы облегчить корабль, но это не помогло. Адмирал приказал покинуть тонущее судно и перебраться на Нинью.

На следующее утро испанцы с помощью островитян еще раз попытались снять судно с мели, но каравелла уже наполнилась водой. Туземцы помогли белым перевезти на берег корабельное имущество, оружие, продовольствие и товары для меновой торговли. Все эти вещи индейцы сложили в хижины и так ревностно охраняли их, что не пропала ни одна мелочь. Касик Гуаканагари сделал все, чтобы облегчить Колумбу эти тяжелые часы, и обещал ему всяческую помощь. «… В целом свете не найдется ни лучших людей, ни лучшей земли, – писал Колумб. – Они любят своих ближних, как самих себя, и нет во всем мире языка более приятного и нежного, и, на устах у них всегда улыбка». Но в то же время адмирал решил, что было бы неплохо показать этим добрым людям силу испанского оружия. Он велел принести лук и стрелы, и один из матросов выстрелил в цель. Лук привел касика в изумление, ибо это оружие было ему незнакомо.

Потом Колумб приказал дать залп из пушек. При звуке выстрелов индейцы в ужасе попадали на землю. Они были поражены силой этого оружия.

Пока адмирал беседовал с касиком, подошло каноэ из дальнего селения. Индейцы привезли золотые плитки для обмена на погремушки. Один индеец дал за погремушку четыре золотых плитки величиной с ладонь каждая. Индейцы обещали привезти еще желтого металла. Гуаканагари, увидев, как обрадовался адмирал, сказал, что он может доставить золота – сколько адмирал пожелает. В горах Сибао – в глубине острова его великое множество! Один индеец этого племени рассказал Колумбу, что Гуака-нагари велел отлить из золота статую адмирала в полный рост и доставить ее сюда через десять дней. Это известие несказанно обрадовало Колумба и утешило его в несчастье.

В своих записках убитый горем Колумб всячески поносил погибшее судно, которое якобы было тяжелым и непригодным для экспедиции. Он писал, что палосские корабельщики не выполнили своего обещания королю и не подготовили корабль надлежащим образом. Адмирал обвинял также шкипера де ла Коса в трусости и нарушении дисциплины. Он считал, что шкипер был в сговоре с братьями Пинсон, и взваливал на него всю вину за случившееся.

Излив в дневнике гнев на своих спутников, адмирал постарался снять с себя всю ответственность за катастрофу, истинной причиной которой был рождественский ужин.

Экспедиция оказалась в незавидном положении. На единственной оставшейся каравелле невозможно было перевезти на родину всех моряков. Но адмирал был твердо уверен, что его ведет воля провидения и усматривал в этом несчастье знамение божие: здесь надо заложить город и оставить экипаж «Санта-Марии». Касик хотел того же. Он надеялся, что могущественные посланцы небес, обладающие чудесным оружием, оставшись у него в стране, защитят ее от набегов воинственных карибов.

Среди матросов нашлось немало желающих остаться на Эспаньоле: они видели, что здесь много золота, и надеялись быстро разбогатеть.

Колумб приказал построить на берегу укрепленный лагерь – форт с башнями и окопать его рвом. На постройку пошли части корпуса «Санта-Марии». Колумб назвал укрепленный лагерь Навидад. В крепости установили пушки, в пороховом погребе спрятали оружие и боеприпасы. Гарнизону оставили большую часть продовольствия с расчетом на целый год и привезенные из Испании семена хлебных злаков, товары для меновой торговли и шлюпку для рейдов вдоль побережья.

Оставшимся в форте Навидад тридцати девяти испанцам было поручено искать на Эспаньоле золотоносные руды, исследовать остров, поддерживать дружеские отношения с индейцами, не обижать их и воздерживаться от насильственных действий. Гарнизон форта был обеспечен всем необходимым, чтобы дождаться прибытия кораблей из Испании.

Адмирал надеялся, что оставшиеся моряки добудут целые горы золота. Согласно его приказу, драгоценный металл следовало тщательно хранить, чтобы в случае нападения он не попал в руки островитян.

Строительство форта (по старинной гравюре).

27 декабря индейцы сообщили Колумбу, что видели у берегов острова исчезнувшую «Пинту». Один из матросов в сопровождении туземцев отправился на каноэ к капитану Мартину Алонсо Пинсону с дружеским письмом Колумба. Адмирал приглашал «Пинту» прибыть в форт Навидад. Но посланцы не нашли каравеллы. Позже выяснилось, что они слишком рано повернули обратно – «Пинта» стояла на якоре в устье реки за следующим мысом.

2 января 1493 года Колумб торжественно простился с гарнизоном форта и с гостеприимными индейцами.

Перед расставанием ему, очевидно, захотелось поднять престиж испанцев, несколько пошатнувшийся после гибели «Санта-Марии». Надо было показать островитянам, какими таинственными силами повелевают белые люди, чтобы дружески настроенные к ним индейцы прониклись также и страхом.

Адмирал приказал зарядить пушки и дать залп по остаткам корпуса «Санта-Марии». Индейцы с ужасом взирали, как огромные каменные ядра, пробив обшивку корабля, падают далеко в море. Затем адмирал велел провести маневры. В этой военной игре участвовали матросы, вооруженные шпагами, пиками, щитами, луками и ружьями. Загремели выстрелы, засвистели пули, раздался звон шпаг, ударявшихся о броню.

Шум битвы поверг простодушных островитян в неописуемый ужас, но в то же время вселил в них уверенность, что в стране поселились могущественные люди, способные защитить их от набегов других племен.

Дождавшись попутного ветра, испанцы 4 января подняли якорь и двинулись на восток вдоль северного побережья Эепаньолы.

На третий день один из матросов заметил с вершины мачты «Пинту». Вскоре она подошла к «Нинье», и капитан, явившись к Колумбу, начал оправдываться, заверяя его, что отдалился не по своей воле.

Адмирал принял объяснение с благосклонной улыбкой, но в дневнике записал, что старший Пинсон проявлял в отношении к нему гордыню и бесстыдство, и что он, Колумб, вынужден был скрывать свои чувства, чтоб не дать сатане помешать благополучному завершению экспедиции.

Колумб подозревал Пинсона в том, что он наменял у туземцев много золота и присвоил его себе, а часть роздал своим матросам. Кроме того, адмирал обвинял капитана в пленении четырех индейцев с Эспаньолы. Колумб приказал немедленно одеть их и отпустить на свободу, ибо, как он писал в дневнике, на этом острове все мужчины и женщины принадлежат их высочествам.

Колумб, по его собственному признанию, намеревался пройти вдоль всего берега Эспаньолы, но не смог осуществить намеченного: люди, которых он назначил капитанами, и другие, следовавшие примеру Пинсонов, невзирая на честь, оказанную им адмиралом, были обуреваемы гордыней и жадностью и считали, что все должно принадлежать им одним. Они не подчинялись распоряжениям адмирала и говорили о нем неподобающее и недостойное.

И все это, жаловался адмирал, он должен был терпеть не говоря ни слова, чтобы благополучно завершить свое плавание. Он вынужден был скрывать свои чувства, потому что имел дело с людьми распущенными.

Мартин Пинсон, в свою очередь, сомневался в том, что открытый испанцами остров – Сипанго: золота здесь было мало, о богатых городах – ни слуху ни духу, лишь толпы голых туземцев бродят вокруг. К тому же капитан утверждал, что ни один испанец в форте Навидад не останется в живых, ни один не дождется прибытия кораблей из Испании и оружие и продовольствие оставлены там напрасно. Пинсон требовал также, чтобы каравеллы немедленно отправились на родину: оба корабля обветшали, их обшивка изъедена червями, и вода просачивается в трюмы. Матросам все время приходилось конопатить щели и откачивать воду.

Колумб отмечал, что команды могут уповать лишь на господа бога.

Однако он все еще не хотел покидать Эспаньолу; к тому же его прельщали рассказы индейцев и о других богатых землях – островах Кариб, Матинино, населенном женщинами-амазонками, и Ямайи. Поэтому, несмотря на ропот команды, адмирал еще несколько дней шел вдоль берегов Эспаньолы. Испанцы открыли здесь реку, песок которой, как им показалось, содержал много золотых зерен. Однако это было не золото, а пирит. Но Колумб, обрадованный находкой, назвал реку Рио-дель-Оро.

Недалеко от этой реки адмирал увидел в море трех сирен, высунувшихся из воды; но они, по его словам, были не так красивы, как о них говорят, и их лица были больше похожи на мужские.

Эта запись Колумба не вызывает удивления: о женщинах с рыбьими хвостами – сиренах и русалках – рассказывали и древние греки, и северные народы, и даже через сто лет после Колумба о них всерьез писал английский мореплаватель и путешественник Генри Гудсон.

Очевидно, «сирены», которых увидел Колумб, были ламантинами – морскими коровами, которые в те времена в больших количествах водились у берегов Антильского архипелага.

Моряки видели также огромных черепах величиной со щит, выползавших из моря откладывать в прибрежном песке яйца.

13 января матросы, сошедшие на берег, встретили длинноволосых, воинственно настроенных индейцев, вооруженных луками и дубинками из тяжелого, твердого, как железо, дерева. Туземцы пытались напасть на белых пришельцев, и испанцы пустили в ход свои шпаги и арбалеты. Оставив двоих раненых, индейцы обратились в бегство. То была первая вооруженная стычка белых с краснокожими. Адмирал заметил по поводу этого столкновения, что с одной стороны это его печалит, а с другой – радует: теперь туземцы будут бояться христиан и не станут на них нападать. Он добавил также, что не плохо бы захватить несколько таких воинственных индейцев в плен. Дня через два испанцы задержали четырех пришедших на корабль юношей, чтобы увезти их с собой в Кастилию.

Ропот и протесты матросов заставили, наконец, адмирала покинуть берега Эспаньолы.

 

Возвращение и триумф

Домой с попутным ветром. – На краю гибели. – Невзгоды у Азорских островов. – Во власти бурь вплоть до берегов Португалии. – Визит к Жуану II. – Возвращение в Палос. – Волнующее послание. – Триумф в Барселоне. – В лучах славы. – Тордесильясское соглашение от 7 июля 1494 года – первый «раздел мира».

16 января 1493 года Эспаньола скрылась, наконец, за горизонтом. Колумб взял курс не на северо-восток, а прямо на север, считая, что там ветер будет попутным.

Неизвестно, имел ли он действительно какие-то данные об океанских ветрах, или же руководствовался чутьем и гениальной догадкой, но курс оказался удачным: вскоре каравеллы вышли из пояса северо-восточных пассатов, которые помешали бы им вернуться домой, и попали в район попутных западных ветров.

Итак, вторично пройдя таинственные морские луга, каравеллы при попутном ветре неделю за неделей шли по спокойному океану на восток. Испанцы надеялись вскоре увидеть родные берега.

Лишь одному Колумбу было известно, как далеко еще до Испании. По его словам, он и на обратном пути умышленно неточно указывал пройденный путь, чтобы ввести в заблуждение моряков, отмечающих курс на карте, и остаться хозяином дороги в Индию. Он хотел, чтобы никто не знал верного пути и чтобы никто не был уверен, что избранный маршрут приведет его в Индию.

12 февраля поднялась страшная буря, продолжавшаяся очень долго. Матросы убрали почти все паруса, чтобы яростные порывы ветра не опрокинули корабли. На «Пинте» треснула бизань-мачта, и буря грозила совсем свалить ее.

По поводу этой мачты Колумб в своем дневнике сурово упрекнул капитана судна Мартина Алонсо Пинсона: если бы капитан «Пинты» потратил на поиски надежной мачты в Индии, где было так много пригодного леса, столько же труда, сколько израсходовал, покинув адмирала в надежде наполнить свой корабль золотом, то он, несомненно, смог бы поставить на каравелле крепкую мачту.

Но и сам Колумб был не безгрешен: он не позаботился о балласте для «Ниньи», груз которой значительно уменьшился, так как запасы провианта, воды и вина подходили к концу. Легкое суденышко поднялось высоко над водой, и в бурю любой порыв ветра мог его опрокинуть.

Четыре дня мореплаватели боролись за свою жизнь. Ни на миг не отходили они от насосов. Каравелла скрипела и трещала под ударами волн. Рулевой напрягал все силы, чтобы горы воды не обрушивались на борт корабля – гибель была бы неминуема.

В ночь с 13 на 14 февраля каравеллы потеряли друг друга из виду и больше не встретились до самого возвращения в Испанию. Команду «Ниньи» после исчезновения «Пинты» охватило отчаяние. Закаленные моряки, казалось, потеряли всякую надежду на спасение и пытались горячими молитвами успокоить яростную стихию.

Адмирал в отчаянии приказал бросить жребий, чтобы выбрать человека, который, если им удастся спастись, будет обязан по возвращении в Кастилию совершить паломничество в храм святой Марии Гваделупской и в знак благодарности поставить перед ее образом восковую свечу весом в пять фунтов. Он отсчитал столько горошин, сколько людей было на корабле, и на одной из них ножом вырезал крест, затем высыпал горошины в колпак. Колумб тянул первым и вынул помеченную горошину. Потом бросили жребий, кому совершить паломничество в другие монастыри. Один жребий пал на матроса, другой – снова на Колумба. Теперь он вздохнул с облегчением – в душе затеплилась надежда, что бог избрал его своим орудием и не даст погибнуть в безбрежном океане.

Затем Колумб и его люди дали торжественный обет по прибытии на землю босиком в одних рубахах направиться крестным ходом в ближайшую церковь и исповедаться в грехах. Помимо общего обета, каждый из них принял на себя еще и свой личный обет.

Океан продолжал неистово бушевать. Через палубу между носовой и кормовой надстройками с диким ревом перекатывались валы. Они смыли очаг в океан. Моряки вынуждены были питаться сухарями и сыром, запивая их глотком вина, чтобы совсем не обессилеть.

Колумбу не давала покоя мысль о том, что он может погибнуть и тогда никто не узнает о его великих открытиях и все его труды пропадут даром.

При свете тусклого фонаря он изложил на листе пергамента все самое важное, что увидел в заокеанских странах и, обернув пергамент провощенной тканью, запечатал его. К этому посланию, адресованному Изабелле и Фернандо, Колумб приложил записку, в которой обещал тысячу дукатов человеку, который доставит сверток по назначению, не вскрывая его. Так Колумб пытался уберечь от чужих глаз свою великую тайну. Затем он покрыл пакет воском, положил его в бочонок и бросил в океан. Но тут же он решил, что поторопился, и приготовил второй такой же бочонок с посланием, поставив его непривязанным на корму, чтобы он всплыл в момент крушения судна.

Однако старания адмирала оказались напрасными – бочонок с его посланием так никогда и не был обнаружен, но в руки доверчивых коллекционеров и по сей день попадают подделки якобы извлеченного из океана подлинного судового журнала Колумба.

15 февраля буря поутихла, и измученные мореплаватели увидели при свете восходящего солнца землю на горизонте. Их обуяла радость появилась надежда на спасение. Колумб безошибочно определил, что это – один из островов Азорского архипелага, владение Португалии. Но ветер переменился, и лишь на третий день «Нинья» снова подошла к острову, хотя католические короли строго-настрого наказали Колумбу, во избежание конфликта, не заходить ни в один португальский порт и не посещать португальских колоний.

17 февраля, после захода солнца, испанцы попытались стать на якорь, но волны оборвали цепь, отнесли судно в море и «Нинье» пришлось всю ночь лавировать поблизости от берега. Наутро Колумб отправил на берег шлюпку, и мореходы узнали, что адмирал не ошибся и корабль действительно находится у Санта-Марии – одного из островов Азорского архипелага. Жители острова указали морякам гавань, куда могла бы зайти каравелла. Они говорили, что никогда еще не видели такой сильной бури, и удивлялись, как испанцы спаслись от гибели.

Выполняя обет, данный в страшные минуты, половина команды в одеждах паломников сошла на берег и направилась к ближайшей церкви. Но Колумб тщетно дожидался их возвращения: губернатор острова, заподозрив испанцев в незаконном посещении Западной Африки, приказал их задержать.

Колумб почувствовал неладное. Он велел поднять паруса и повел свой корабль вдоль берега по направлению к церкви. Вскоре он заметил на берегу всадников. Они спешились, сели в лодки и с оружием в руках поплыли к «Нинье».

Среди португальцев был и губернатор острова. Колумб хотел любезным обращением завлечь его на корабль, чтобы взять в плен как заложника, а губернатор, в свою очередь, старался заманить Колумба на берег. Адмирал заявил губернатору, что тот не имеет права задерживать его людей на берегу; ведь оба соседних государства живут в мире и португальцы повсюду пользуются гостеприимством испанцев. Он показал королевские указы, которыми ему были присвоены титулы адмирала моря-океана и вице-короля.

На это губернатор ответил, что здесь никто не боится кастильских королей и потребовал, чтобы испанцы ввели свой корабль в гавань и сдались в плен.

Тогда Колумб погрозился обстрелять город из пушек и захватить заложников. Он снялся с якоря и стал лавировать между островами. У него возникли опасения, что за время его отсутствия между Испанией и Португалией началась война. Но тут губернатор, убедившись, что испанцы не посещали берегов Африки, отпустил пленников и снабдил корабль свежим провиантом.

Освобожденные моряки рассказали адмиралу, что, если бы португальцам удалось его захватить, они бы уже ни за что не выпустили его: так поступить велел губернатору португальский король.

24 февраля Колумб покинул Азорские острова и взял курс на Испанию. По дороге «Нинью» опять застала жестокая буря. Резкие, внезапные порывы ветра изорвали паруса, и корабль оказался в большой опасности. Команда снова бросила жребий, кому по возвращении надо будет совершить в одной рубахе паломничество в монастырь близь Палоса, и жребий пал на самого Колумба. Все дали торжественный обет провести первый субботний день в Кастилии в строгом посте – на хлебе и воде.

«Затем, – сказано в дневнике, – шли с голыми мачтами при сильной буре и волнах, готовых с обеих сторон поглотить корабль… Все думали, что ждет их гибель в волнах… Ветер же, казалось, поднимал каравеллу в воздух. Вода взметалась к небу, молнии сверкали со всех сторон».

Буря гнала корабль на скалы у берегов Португалии и, так как в ночной тьме нельзя было разглядеть ни одной бухты, Колумб приказал поднять малый нижний парус и, смело маневрируя, сумел вывести каравеллу в открытое море.

4 марта при первых лучах солнца Колумб увидел знакомый берег и вошел в устье реки Тежу, надеясь в Лиссабоне починить судно. Местные моряки рассказали ему, что никогда еще в зимнюю пору не бывало здесь таких бурь и что погибло двадцать пять кораблей, шедших из Фландрии.

Посещение Португалии не сулило испанцам ничего хорошего: ведь король Жуан II дважды отверг предложение Колумба послать экспедицию за океан. Государь мог из мести задержать корабль или приказать своим людям расправиться с мореплавателями. Все же Колумб не мог удержаться от искушения рассказать этому жестокому правителю об открытых им чудесных странах.

Едва испанцы стали на якорь во внешней гавани Лиссабона, как к «Нинье» подошла лодка. Приплывшие на ней капитан стоявшего рядом военного корабля и старший офицер Бартоломеу Диаш, недавно вернувшийся с мыса Доброй Надежды, потребовали от Колумба отчета о маршруте каравеллы. Колумб отказался выполнить это требование и предъявил письма королей Испании. Вскоре раздались звуки барабанов, литавр и труб: это португальские моряки явились на «Нинью» с визитом вежливости. Корабль Колумба вызвал всеобщий интерес. «Нинью» в течение нескольких дней окружало множество португальских лодок. Любопытные поднимались на борт и расспрашивали матросов.

Между тем, Колумб отослал королю Жуану II письмо с просьбой разрешить ему зайти в Лиссабон: он, дескать, опасается, что в безлюдном месте ему причинят вред разбойники, которые могут подумать, что на корабле есть много золота, и желал, чтобы король знал, что он пришел не из Гвинеи, а из Индии.

Король проявил свою милость и приказал безвозмездно обеспечить испанцев всем необходимым, а также пригласил Колумба ко двору. Адмирал принял это приглашение. Король Португалии, затаив в сердце досаду, приветливо выслушал Колумба, но высказал опасение, что открытые адмиралом земли находятся в районах, закрепленных папой римским за Португалией. Придворные советовали королю задержать Колумба или затеять ссору и разделаться с ним. Но король отверг эти предложения.

15 марта каравелла Колумба «Нинья», отсутствовавшая семь месяцев и двенадцать дней, вошла в Палосскую гавань. Жители Палоса восторженно приветствовали мореплавателей, гибель которых они давно уже оплакивали. Радость их возросла еще больше, когда через несколько часов в порт вошла «Пинта». Эта каравелла наперекор бурям достигла северной провинции Испании – Галисии и ни разу не сбилась с курса, не вошла ни в один из португальских портов.

Мартин Алонсо Пинсон отправил из Галисии письмо в резиденцию короля – Барселону, уведомляя его о своем возвращении, и просил разрешения прибыть ко двору, чтобы доложить государю о результатах плавания. Фернандо и Изабелла отклонили эту просьбу и приказали «Пинте» отправиться в Палос и там ожидать прибытия адмирала.

Неизвестно, хотел ли Мартин Пинсон опередить Колумба и присвоить себе честь и славу первооткрывателя новых земель, или он считал, что во время ужасной бури второй корабль погиб и напрасно ожидать его возвращения.

Мартин Пинсон был гораздо старше Колумба, и трудности путешествия сломили этого закаленного человека. Дни и ночи без сна и почти без пищи простаивал он у штурвала и вернулся в Палос тяжелобольным. Матросы на руках перенесли своего капитана на берег. Вскоре этот замечательный моряк скончался.

Винсенте Яньес Пинсон и близкие друзья этой семьи остались в Палосе, а Колумб, чья слава затмила теперь славу всех знаменитых мореплавателей, отправился в сопровождении части экипажа и индейцев в Севилью, откуда началось его триумфальное шествие в Барселону.

Еще из Лиссабона адмирал сообщил испанскому двору о своем возвращении. Он послал своему другу и покровителю Сантанхелю и королевскому казначею Санчесу письмо с первыми сильно приукрашенными сведениями об открытых им землях, их природе и богатствах. Особенно многообещающими были его рассказы о золоте и пряностях. Он не скупился на опрометчивые посулы, которые потом не смог осуществить.

«Эспаньола – чудо, – писал Колумб, – тут цепи горные и кручи, и долины, и земли тучные, пригодные для обработки и засева, для разведения скота любого рода, для городских и сельских построек.

Морские гавани здесь такие, что, не видя их, нельзя и поверить, что подобные могут существовать, равным образом, как и реки – многочисленные и щирокие, с вкусной водой, причем большая часть этих рек несет золото.

Деревья, плоды и травы отличаются от тех, что имеются на острове Хуана. На этом острове много пряностей, а также залежи золота и других металлов».

В своем письме адмирал рассказал также об индейцах, описал выгоды меновой торговли на берегах островов, радушие и доверчивость островитян. Но тут же Колумб дал волю своей фантазии и сообщил об амазонках, будто бы населяющих остров Матинино, на котором нет ни одного мужчины. Амазонки, по его словам, не выполняют никаких женских работ, зато имеют луки и стрелы и прикрывают свое тело в бою бронзовыми щитами. В средние века ходило немало легенд об амазонках, о них писали даже в книгах. Еще в XVI веке испанцы продолжали искать такую страну в Южной Америке, в бассейне огромной реки, которую потому и назвали Амазонкой.

«На другом острове, – писал далее Колумб, – который, как меня уверяли, еще больше Эспаньолы, живут безволосые люди. На острове том золота без счета…».

«Таким образом, из одного лишь того, что было выполнено во время этого столь недолгого путешествия, их высочества могут убедиться, что я дам им столько золота, сколько им нужно, если их высочества окажут мне самую малую помощь; кроме того, пряностей и хлопка – сколько соизволят их высочества повелеть, равно как и благовонную смолу, сколько они прикажут отправить… Я дам также алоэ и рабов, сколько будет угодно и сколько мне повелят отправить, и будут эти рабы из числа язычников.

Я уверен также, что нашел ревень, корицу и тысячи других ценных предметов, которые будут открыты оставленными мною там людьми…».

Весть о сказочно богатых землях с быстротой молнии облетела Испанию. Это краткое письмо вызвало невиданный эффект во всей Южной Европе и пробудило огромный интерес к заморским экспедициям. С 1493 по 1500 год оно издавалось десятки раз на каталонском, латинском, французском и немецком языках.

Ответ католических королей на свое послание Колумб получил уже в Севилье. Королевская чета, прельщенная золотом, величала его адмиралом моря-океана, вице-королем и губернатором открытых в Индии островов и приказывала ему немедленно начать подготовку к новой экспедиции.

Что же привез с собою адмирал из заморских стран, о чем мог он доложить государям?

Золотые слитки, пестрых попугаев, удивительных рыб, чучела невиданных животных, семена, плоды и коренья чужеземных растений, хлопок, туземное оружие и полдюжины индейцев – немногих, оставшихся в живых после тяжелого морского пути. Все это, несомненно, возбуждало любопытство. Люди толпами валили поглазеть на заморские чудеса, и молва о сокровищах Индии из уст в уста разносилась по всей стране.

Правда, Колумб вместе с золотом привез из-за океана и настоящие сокровища, гораздо более полезные, чем желтый металл – кукурузу и картофель, но вначале никто не обратил на них внимания и не сумел по достоинству оценить их. Говорят, будто скромный мешочек с кукурузными зернами долго валялся на портовом складе вместе с другими привезенными из-за моря вещами. Но прошло время, и молва об этом чудесном растении пронеслась по всей стране. Моряки рассказывали, что этот индейский хлеб стоит на поле стеной и дает огромный урожай, что из кукурузы пекут лепешки, варят кашу и похлебку, готовят различные яства и даже делают напитки.

Слухи эти побудили испанских крестьян посеять чудесные зерна, и так через несколько лет кукуруза распространилась по Испании, а оттуда перекочевала в Италию, Грецию, Турцию, Болгарию и Венгрию.

Картофель не так быстро завоевал признание европейцев. О привезенных Колумбом клубнях забыли и лишь в 1536 году уже другие испанские завоеватели принесли из Южной Америки весть о вкусных мучнистых клубнях.

Какие же еще культурные и лекарственные растения (помимо картофеля, кукурузы и ранее упомянутого табака) пришли из Америки и распространились впоследствии по всему миру? Помидоры, подсолнух, тыква, различные сорта бобов, ваниль, земляной орех, дерево какао, каучуконос гевея, красное дерево – его древесина очень ценится как материал для изготовления мебели; цинхона, из которой добывают средство против малярии – хинин; кусты кока – из них получают кокаин; ананасы и многие декоративные растения: георгины, бегонии, фуксии, опунции, кальцеолярии, орхидеи. Привезли и домашнюю птицу – индюка.

Америка же, в свою очередь, унаследовала от Европы все сорта хлебных злаков, распространенных по Старому Свету: пшеницу, рожь, ячмень, овес, горох, рис, а также домашних животных – лошадь, корову, овцу, козу, свинью, осла. В Америку отправились также сахарный тростник, виноград, цитрусовые, кофе, которое обрело там свою подлинную родину, кокосовая пальма и другие тропические и субтропические растения.

Но тогда никто еще не мог предположить, какой грандиозный обмен состоится между двумя частями света. Золото! Вот что казалось самой драгоценной из заморских находок Колумба.

В середине апреля адмирал отправился в столицу Каталонии Барселону на прием к королю. В те времена в Испании из-за плохих дорог не пользовались каретами. Поэтому адмирал нанял много лошадей и мулов. Впереди процессии ехали верхом вооруженные матросы, прокладывая путь сквозь толпы народа.

За ними следовали экзотические обитатели заморских стран – индейцы с ярко раскрашенными лицами и телами, в живописных головных уборах из перьев, с пестрыми повязками на бедрах и цветными накидками на плечах. В их носы и уши были продеты золотые кольца, на шеях сверкали золотые цепи и подвески, на руках – роскошные браслеты. Некоторые матросы несли копья и весла, украшенные орнаментами островитян, у других сидели на плечах зеленые, желтые и красные попугаи, чьи резкие крики слышались даже сквозь громкие ликующие возгласы восхищенной толпы.

Перед Колумбом в корзинах несли чужеземные растения и ветви деревьев, которые Колумб принимал за пряности, чучела птиц, зверей, рыб, огромные раковины и камни, переливающиеся всеми цветами радуги. Четырнадцать мулов под строгой охраной везли тяжелые сундуки. Можно было подумать, что в них скрываются несметные богатства.

Сам Колумб, облаченный в сверкающие доспехи, ехал верхом на белом коне в сопровождении своих сыновей и блестящей свиты рыцарей. Балконы и крыши домов, улицы и площади были запружены народом.

Лишь только в столицу прискакали гонцы с известием о приближении процессии, знатные гранды, придворные, богатые купцы выехали навстречу, В церквах зазвонили колокола. С балконов свешивались роскошные ковры, в окнах развевались флаги и яркие платки, играла музыка, звучали восторженные крики.

Фернандо и Изабелла, принц Хуан и весь цвет испанской знати Кастилии и Арагона встретили адмирала стоя. Колумб преклонил перед королями колено и облобызал им руки. Ему разрешили сесть рядом со всемогущими государями. Такая честь оказывалась немногим.

Седой, загоревший под тропическим солнцем адмирал и вице-королъ Индии торжествующе смотрел на всю эту блистательную знать – герцогов, архиепископов, рыцарей, на роскошных дам, которые стояли вокруг, сгорая от нетерпения услышать рассказ о заморских странах.

Как завороженные, внимали они громкому голосу Колумба, повествовавшего о своем чудесном путешествии, о несметных богатствах далеких азиатских стран – государства великого хана и острова Сипанго, названного им Эспаньолой, о золоте и пряностях, которыми можно будет нагрузить целые корабли. Великий мореплаватель с умилением говорил о простодушных островитянах, готовых перейти в христианскую веру.

По знаку адмирала появились индейцы, матросы внесли корзины, и Колумб стал вынимать из них различные растения и плоды: бататы – сладкий картофель, коренья маниока, индейский хлеб – кукурузу, бобы, хлопок, благовонные смолы, алоэ, тыкву, бананы. Показал он и чучела диковинных животных – американской собаки, кролика, ящериц, различных рыб и птиц. Но главным было золото. Колумб рассыпал перед изумленными зрителями золотой песок, разложил слитки, обручи, браслеты, маски, серьги, ожерелья. Сам король и королева подержали в руках тяжелые золотые изделия.

Да, это был триумф!

В этот час Колумб мог получить все, что бы он ни пожелал – блестящие титулы, замки, награды, пожизненную пенсию, мог остаться в Испании и возложить на других заботу о колонизации открытых им земель. Но он был в самом расцвете сил, энергия его была огромна и он хотел лично наблюдать, как будут заселяться эти земли, хотел сам искать за океаном новые острова, о которых ему рассказывали индейцы. Поэтому Колумб без Промедления начал готовиться к новой экспедиции.

Изабелла и Фернандо благоволили к адмиралу, осыпали его милостями. Они произвели его братьев и сына Диего в дворянство. Колумбу было разрешено ездить верхом рядом с королем. За королевским столом ему оказывались такие же почести, как самым знатным грандам, несмотря на то, что был он когда-то безвестным чужестранцем без роду и племени. Ему пожаловали дворянский герб с геральдическими знаками: по белому фону золотом был изображен дворец кастильского короля, на синем фоне лев Леона, золотые острова среди морских волн и пять золотых якорей – знак адмирала. Герб был украшен девизом: «Новый Свет для Кастилии и Леона дал Колумб».

Герб вице-короля Индии и адмирала моря-океана Колумба.

Знатнейшие гранды умоляли его взять их с собой в новую экспедицию, народ встречал адмирала овациями и чествовал как героя.

Будущее казалось Колумбу блестящим: оно сулило славу, честь и богатство и не было омрачено еще ни единым облачком неудач…

Он выполнит божественную миссию, прольет свет веры христовой на богатые страны Востока, и миллионы язычников, благодаря ему, обретут вечное блаженство.

Колумб дал торжественный обет – на доходы, которые он получит от колонии, нанять и вооружить пятьдесят тысяч пеших и четыре тысячи конных воинов и отправить их в крестовый поход в Палестину для освобождения гроба господня.

Фернандо и Изабелла тоже усматривали в великих открытиях милость провидения, которой они удостоились за изгнание с Пиренейского полуострова неверных – мавров и евреев. Поэтому главной целью новой экспедиции объявлялось распространение веры христовой в заокеанских странах. И Колумб охотно взял на себя миссию апостола.

Однако немало было и завистников и недоброжелателей. До нас дошел рассказ, правда, не слишком достоверный, о знаменитом колумбовом яйце. Во время торжественного обеда, устроенного в честь адмирала, один из придворных после многочисленных тостов заявил, что если бы господь бог не избрал своим орудием Колумба, то в Испании – стране закаленных мореходов, нашелся бы и другой человек, способный совершить такой же подвиг.

Колумб вместо ответа взял с блюда яйцо, положил его на стол и предложил знатным грандам поставить его вертикально, не прибегая к помощи соли, хлеба или каких-нибудь других предметов.

Яйцо переходило из рук в руки, но никому не удавалось заставить его стоять на гладком столе. Тогда Колумб легонько стукнул яйцом о стол и отвел руку – яйцо стояло!

– Так это же совсем просто! – воскликнул один вельможа, но тут же смущенно замолчал, и все гости поняли, что когда дело сделано, оно кажется простым и потому надо по достоинству оценить того, кто совершил его первым.

На самом деле этот рассказ более раннего происхождения. В начале XV века в эпоху Ренессанса известный архитектор Брунеллески с помощью такого трюка убедил своих противников в том, что его проект эллиптического купола Флорентийского собора осуществим.

Вскоре после торжественного приема состоялось крещение индейцев. Их крестными стали испанские монархи и принц Хуан. Индейцев нарекли христианскими именами. Почти все они возвратились на родину в качестве переводчиков.

Весть об открытии Колумбом морского пути в Индию встревожила португальцев. Им казалось, что испанцы попали в те земли, которые были предоставлены Португалии римскими папами еще в середине XV века.

Права Португалии на эти земли признавала и Испания. Теперь между обеими морскими державами возник спор, который можно было разрешить либо при помощи вооруженных сил, либо мирным путем при посредничестве главы католической церкви папы римского. В те времена папы за приличную мзду или пожертвование в пользу церкви щедро раздавали епархии, троны, провинции, части света и даже право на вечную жизнь и отпущение грехов.

На папском престоле восседал тогда Александр VI Борджиа, испанец по происхождению, занявший этот высокий пост не без помощи Фернандо и Изабеллы. По свидетельствам современников это был настоящий дьявол в человеческом обличье, убийца и развратник.

Через два месяца после возвращения Колумба – 3 мая 1493 года – он издал буллу, в которой предоставлял Испании все права на вновь открытые на Западе земли, если только они не принадлежат уже какому-либо христианскому государю, то есть такие же права, какие были предоставлены Португалии на Востоке. На следующий день папа новой буллой попытался точнее определить права испанских государей. Он даровал им на вечные времена «все острова и материки, найденные, и те, которые будут найдены, открытые и те, которые будут открыты к западу и к югу от линии, проведенной и установленной от арктического полюса, то есть севера – до антарктического полюса, то есть юга, невзирая на то, имеются ли в виду уже найденные материки и острова или те, что будут найдены по направлению к Индии, или по направлению к иной какой-либо стороне; названная линия должна отстоять на расстоянии ста лиг к западу и к югу от любого из островов, обычно называемых Азорскими и Зеленого Мыса».

На основе этого весьма неясного папского решения Испания и Португалия вступили в переговоры, закончившиеся 7 июня 1494 года договором в Тордесильясе. Португальцы не верили, что Колумб действительно достиг Азии и поэтому не настаивали на отказе испанцев от заокеанских плаваний. Обе стороны согласились перенести «папский меридиан» – демаркационную линию – дальше к западу, на расстояние трехсот семидесяти лиг от островов Зеленого Мыса.

Португальцы стремились обеспечить себе морские пути в Африку и уже тогда, по-видимому, знали, что на пути к мысу Доброй Надежды им придется сильно отклоняться к западу, чтобы избегать встречных ветров.

Установление демаркационной линии не было разделом мира между Испанией и Португалией. Оно предусматривало лишь право Испании на открытия в западном направлении, а Португалии – в восточном. Обе договаривающиеся стороны обязались не посылать корабли за установленную линию, не совершать там открытий и завоеваний и не вести там торговли. Все это касалось лишь Атлантического океана. Никому и в голову не приходило, что мореплаватели, отправляясь на запад и на восток, могут встретиться где-то на другом конце земного шара и что там может возникнуть конфликт из-за открытых ими земель. Интересы испанцев и португальцев действительно скрестились в Тихом океане после кругосветного путешествия Магеллана (в 1519-1522 годах).

Тордесильясский договор мог сохранять силу лишь до тех пор, пока превосходство Испании и Португалии в Новом Свете, а также в Азии и Африке было бесспорным. Но французский король, едва узнав о папском решении и договоре между обеими странами, воскликнул: «Солнце светит для меня так же, как и для других, и я хотел бы видеть тот пункт адамова завещания, который лишает меня моей доли мирового наследства!». Англия тоже заявила, что папа не имеет права по своей прихоти «раздавать и отнимать королевства», и послала свои корабли за океан.

 

Вторично через Атлантику

Вторая экспедиция Колумба – колонизаторское предприятие. – Открытие Малых Антильских островов. – Отважные карибы. – Гибель форта Навидад. – Основание города Изабелла. – Лишения и невзгоды. – В горы Сибао за золотом. – Грандиозный план работорговли. – Первый бунт. – В плодородной Королевской долине. – С хитростью и коварством против индейцев.

Слава Колумба была так велика, что снарядить вторую экспедицию оказалось гораздо легче, чем первую. Тысячи жаждали поскорее пересечь океан. В Кадисском порту царило оживление. Сюда привозили закупленное зерно, здесь его размалывали, пекли и сушили морские сухари. В огромных дубовых бочках хранилось приготовленное на дорогу вино – столь любимое испанцами, а также запасы солонины.

Сотни людей оснащали целую флотилию кораблей, готовили ее к плаванию.

Снаряжение экспедиции король поручил севильскому архиепископу Хуану де Фонсеке, будущему председателю Совета по делам Индии. Этот исключительно энергичный человек разбирался в кораблях, пушках и в оружии лучше, нежели в святом писании. Он сумел в наикратчайший срок обеспечить экспедицию всем необходимым, закупить зерно, оружие, вина, растительное масло и уксус, мясо, хлеб и бобы, нанять корабли и экипажи, раздобыть деньги.

В стране, разоренной войной, не так легко было найти средства для второй экспедиции. Государи заняли огромную сумму. Кроме того, на экспедицию пошли деньги, вырученные от продажи имущества изгнанных из страны евреев. В течение чуть ли не тридцати лет влияние Фонсеки на все дела, связанные с новыми испанскими колониями, было очень велико. Он ведал финансами, снаряжением судов, подготовкой экспедиций, назначением и увольнением должностных лиц. Он пользовался полным доверием королевской четы и его полномочия были почти неограниченны. Современники отзывались об этом энергичном и верном слуге государей как о неподкупном, но грубом и властном человеке, который не терпел никаких возражений и требовал беспрекословного повиновения.

При подготовке второй экспедиции Колумбу пришлось с ним близко столкнуться, и вскоре между ними стали возникать споры по самым незначительным поводам. Однако авторитет и слава Колумба были так велики, что по приказу королей Фонсеке во всем и повсюду приходилось уступать Колумбу. Говорят, что Фонсека не забыл этого оскорбления и всячески мстил Колумбу. Наконец, он оклеветал своего соперника и добился, чтобы великого мореплавателя заковали в кандалы.

Ни один корабль, ни один человек не имел права отправиться во вновь открытые земли без разрешения государей, адмирала или Фонсеки. Особенно строгим этот запрет был по отношению к иноверцам.

Между тем не было отбоя от добровольцев. Словно безумие охватило людей. Некоторые, получив отказ, в отчаянии даже кончали самоубийством. Все грезили о богатой заокеанской стране и каждый – от капитана до юнги – мечтал вернуться оттуда с мешком золота.

До той поры ни одна европейская страна не могла снарядить и отправить в океан такую большую эскадру – семнадцать кораблей с полутора или даже с двумя тысячами моряков, воинов и колонистов, снабдив их шестимесячным запасом провианта, семенами хлебных злаков и овощных культур, домашним скотом, оружием, боеприпасами, орудиями труда – словом, всем необходимым для основания заокеанской колонии.

Адмирал поднял свой флаг на самом большом корабле флотилии, «Марии Таланте». Вторично пересекала океан «Нинья», быстроходная каравелла, много испытавшая на своем веку.

Первой и главной задачей экспедиции, согласно королевским инструкциям, было обучить индейцев святой вере, обращаясь с ними по возможности хорошо и дружественно. Надо заметить, что в то время каждое государство, стремившееся к захвату новых земель, лицемерно объявляло своей целью крещение язычников, хотя на самом деле заботилось об этом меньше всего.

Во-вторых, адмирал должен был основать на Эспаньоле колонию и организовать меновую торговлю, а, в-третьих, – обследовать Кубу и выяснить, действительно ли она является частью Азиатского материка и ведет ли от нее путь к богатым городам Китая.

Во второй экспедиции приняли участие Диего Колумб – брат адмирала, Алонсо Охеда – ловкий и предприимчивый авантюрист, который сам потом возглавлял экспедиции и сделал ряд важных открытий, Хуан Понсе де Леон, открывший спустя несколько лет во время поисков источника «вечной молодости» Флориду и Гольфстрим, Хуан де ла Коса – первый составитель карты Западной Индии, Диего Веласкес – будущий завоеватель Кубы и многие другие знатные рыцари, крупные чиновники, придворные и офицеры.

Собрались в дальний путь и лучшие мореходы Испании. Только члены многочисленной семьи Пинсонов, оскорбленные несправедливостью и неблагодарностью адмирала, не нанялись на сей раз на его корабли.

С флотилией Колумба отправились и охваченные жаждой золота и славы сотни нищих идальго, не имевшие ни земли, ни имущества, ни определенных занятий – настоящие авантюристы. Воины королевского кавалерийского полка, надеясь на златые горы за океаном, продали в Кадисе своих чистокровных скакунов и купили вместо них старых кляч, а вырученные таким образом деньги прокутили перед отъездом в портовых кабачках. Это были первые конкистадоры, завоеватели – толпа бродяг и авантюристов, за которой вскоре последовали целые армии таких же искателей приключений.

За океан отправилось и свыше тысячи земледельцев и мастеровых – плотников, каменщиков, кузнецов, портных, сапожников, ткачей.

25 сентября 1493 года флотилия, разукрашенная флагами, подняла паруса и вышла из Кадиса по направлению к Канарским островам. Там испанцы починили корабли, в которых открылась течь, пополнили запас продовольствия, воды и дров. Там же они приобрели огромных собак, специально выдрессированных для охоты за людьми, погрузили телят, коз, овец и свиней, домашнюю птицу, саженцы апельсиновых и лимонных деревьев и сахарный тростник. Эта экспедиция положила начало широкому обмену культурными растениями и животными между Новым и Старым Светом. Обитателям Южной Америки, как выяснилось впоследствии, были известны только лама – вьючное животное и викунья, дававшая тонкорунную шерсть.

От второй заокеанской экспедиции тоже не сохранилось ни вахтенных журналов, ни дневников Колумба. Однако ряд интересных сведений о ней можно почерпнуть из большого письма лекаря флотилии Чанки, а также из книг священника Бернальдеса и историка Лас Касаса.

7 октября эскадра вышла в океан, взяв курс почти на десять градусов южнее, чем в первый раз. Колумб хотел сперва добраться кратчайшим путем до заселенных карибами-каннибалами островов к юго-востоку от Эспаньолы.

Паруса, обгоняя друг друга, словно белые птицы, уносились к горизонту. Только вечером каравеллы приближались к флагманскому кораблю, чтобы выслушать приказания адмирала.

Путешествие проходило спокойно и благополучно, если не считать нескольких безветренных дней в самом начале и одного шторма, во время которого порывом ветра сорвало несколько парусов, а на реях загорелись таинственные огоньки – их теперь называют огнями Эльма. «По милости божией наступила благоприятная погода, – писал Чанка, – такая, которая никогда еще не сопутствовала кораблям в столь долгом плавании. Так что, покинув Иерро 13 октября, мы уже спустя двадцать дней имели возможность увидеть землю, и мы бы заметили ее на тринадцатый или четырнадцатый день, если бы флагманское судно шло так же быстро, как и все прочие; ожидая его, прочие корабли не раз убавляли паруса и замедляли свой ход».

Курс был выбран очень удачно, при попутном пассате корабли пересекли океан на две недели быстрее, чем в первый раз.

С тех пор испанцы, отправляясь к новым землям, всегда пользовались этим маршрутом, получившим прозвище «дамский путь».

На третий день, 3 ноября, незадолго до рассвета, штурман флагманского корабля возвестил громким голосом: «Слава всевышнему! Впереди земля!» Велико было ликование и необычны крики и возгласы. И как было не радоваться морякам: они были утомлены неудобствами жизни на корабле и непрерывным выкачиванием воды.

У горизонта показалась большая гористая земля, покрытая роскошным тропическим лесом. 3 ноября 1493 года было воскресеньем, и Колумб назвал вновь открытый остров Доминикой.

«На этом острове, – писал Чанка, – были удивительно густые леса. На одних деревьях росли плоды, другие были в цвету… Некоторые, наименее искушенные из нас, пытались их отведать; но стоило им только для пробы взять эти плоды на язык, как лица их опухали, их охватывал жар и одолевала боль, и, казалось, впадали они в бешенство». Так испанцы познакомились с деревом, ядовитые плоды которого служили карибам для отравления наконечников стрел. Мореплаватели обнаружили здесь также могучее дерево сейбу, дающее довольно тонкое, похожее на шерсть волокно.

От Доминики испанская флотилия направилась на север и открыла другой остров – поменьше, который был назван Мария Таланте. Здесь испанцы впервые познакомились с ананасами – чудесными плодами, которые потом стали разводить и в других странах тропического пояса. За вновь открытыми землями в лазурных водах океана протянулась на север целая гряда – Малые Антильские острова. Самый большой из них Колумб назвал Гваделупой. Здесь флотилия провела несколько дней.

Со склонов высоких гор струились бесчисленные потоки. На расстоянии трех лиг от вершины испанцы обнаружили водопад. Мощный, словно бык, он низвергался с такой высоты, что, казалось, он падает с неба. Никакое зрелище в мире не могло сравниться по красоте с этим водопадом.

На островах жили воинственные племена карибов. Они показались испанцам более развитыми, нежели другие индейские племена. Дома их были добротные, утварь изготовлена с большой сноровкой, хлопчатобумажные ткани не уступали кастильским.

Карибы носили длинные волосы, а борода у них, как и у других индейцев, не росла. Тело и лицо они разрисовывали разноцветными орнаментами и татуировали.

Так европейцы изображали каннибалов (по старинной гравюре).

Карибы сильно отличались от индейцев Кубы и Гаити. Это были не те робкие и послушные туземцы, которые приняли испанцев за посланцев небес и падали перед ними ниц, воздевая руки к небу. Обитатели вновь открытых островов были сильными, отважными и не знали жалости к побежденному врагу. Они нередко совершали набеги на другие острова, населенные мирными племенами, грабили и увозили с собою пленных.

У карибов, по определению Чанки, были «скотские» нравы – они были людоедами. Испанцы якобы находили в покинутых хижинах обглоданные человеческие кости, а в горшках – куски вареного человеческого мяса, и потому пришли к выводу, что, очевидно, карибы, вооружившись луками и стрелами, совершают на своих каноэ набеги на острова, населенные миролюбивыми племенами араваков, уводят пленных и потом их съедают.

Слово «кариб», дошедшее до наших дней в названии Карибского моря, испанцы неправильно произносили как «каннибал», и оно стало для европейцев синонимом слова «людоед». Однако сведения о кровожадности и людоедских наклонностях карибов были, очевидно, преувеличены. Похоже, что испанцы умышленно обвиняли эти воинственные племена в людоедстве, чтобы оправдать их безжалостное истребление и продажу в рабство.

Для поимки хотя бы одного взрослого кариба адмирал снарядил и отправил в лес группу моряков во главе с капитаном. Но моряки заблудились в непроходимых джунглях и несколько дней плутали по дремучим лесам. Все уже считали их погибшими, думали, что их съели людоеды. Было решено продолжать плавание. Но когда корабли готовы были сняться с якоря, на берег, еле волоча ноги, вышли смертельно уставшие моряки.

Чанка в своем письме отмечает, что в этой группе были опытные штурманы, которые могли бы по звездам дойти до самой Испании. Поэтому непонятно, как они могли заблудиться на таком небольшом пространстве. Капитан и его спутники вернулись в изодранной одежде, исцарапанные и израненные до такой степени, что на них жалко было смотреть.

Флотилия двинулась дальше на северо-запад и открыла на своем пути еще много островов. На острове Санта-Крус испанцы захватили несколько женщин и детей, но, возвращаясь на лодке к флотилии, столкнулись с Карибскими каноэ.

«Видя, что бежать им не удастся, – писал Чанка, – карибы с большой отвагой натянули свои луки, причем женщины не отставали от мужчин. Я говорю „с большой отвагой“, потому что их было всего шестеро – четверо мужчин и две женщины – против двадцати пяти наших. Они ранили двух моряков, одного два раза в грудь, другого – стрелою в бок, и поразили бы своими стрелами большую часть наших людей, не будь у последних кожаных и деревянных щитов, и не подойди наша лодка вплотную к каноэ и не опрокинь его. Но даже и после того, как каноэ опрокинулось, они пустились вплавь и вброд – в этом месте было мелко, – и пришлось немало потрудиться, чтобы захватить карибов, так как они продолжали стрелять из луков. Несмотря на все это, удалось взять только одного из них, смертельно ранив его ударом копья. Раненого доставили на корабль».

Испанцы увидели, что здесь живет народ, умеющий бесстрашно сражаться и постоять за свою свободу. Впредь они высаживались на берег только хорошо вооруженные. Колонизаторы долгие годы не трогали эти племена и не строили здесь никаких поселений.

Еще дальше на север уходила вереница островов, названных Колумбом Виргинскими. Для их осмотра адмирал направил малые суда. Затем флотилия вышла к большому острову, который индейцы называли Борикен. Позднее (с XVI века) он был переименован в Пуэрто-Рико. Этот остров принадлежит уже к группе Больших Антильских островов. Все острова были очень красивы и плодородны, но Борикен казался лучше других.

24 ноября испанская флотилия подошла к восточной оконечности Эспаньолы; Колумб и его спутники надеялись вскоре увидеться с оставленными на острове колонистами.

Рассматривая берега Эспаньолы, Чанка отметил, что здесь, очевидно, никогда не бывает морозов и даже в зимнее время растут буйные зеленые травы, а в птичьих гнездах имеются птенцы. Хищных зверей испанцы не встречали, если не считать собак с короткой, жесткой шерстью, не умеющих лаять. По деревьям лазали зверьки величиной с кролика, очевидно, агути, мясо которых очень вкусно. На острове было много небольших змей. Водились там и ящерицы, которые для индейцев представляют такое же лакомство, как для испанцев фазаны. Однажды испанцы наткнулись на огромную ящерицу, толщиной с теленка и длиной с копье. Ее попытались пронзить копьем, нанесли много ударов, но, благодаря плотной, толстой коже, ящерица осталась невредимой и нырнула в море. По-видимому, это был крокодил, которого испанцы видели впервые.

Не доходя до форта Навидад, матросы сошли на берег и случайно обнаружили в песке четыре разложившиеся трупа. Один был с черной бородой, значит труп европейца.

Мореплавателей охватило предчувствие беды. Ночью корабли подошли к форту и стали на якорь. Но на их световые сигналы и пушечные выстрелы никто не отозвался. Индейцы тоже не показывались.

Лишь около полуночи к флотилии подошла пирога с несколькими индейцами. Они привезли подарки от касика Гуаканагари, но на вопросы о судьбе колонистов отвечали уклончиво. Насколько можно было понять, часть испанцев погибла от болезней, часть была убита во время междоусобной распри, остальные ушли вглубь острова на поиски золота. А на касика недавно совершил нападение соседний король Каонабо, сжег селение и ранил самого вождя.

С наступлением утра обнаружилось, что на берегу нет ни форта, ни людей. Лишь груды пепла, трупы и обрывки одежды свидетельствовали о трагедии, которая здесь произошла. Несколько индейцев, появившихся вдали, при виде белых стремглав убежали в лес.

Колумб приказал перерыть всю территорию форта и расчистить засыпанный колодец, надеясь найти там золото, которое по его наставлению колонисты должны были хорошо прятать. Но золота нигде не удалось обнаружить.

Что же произошло на острове за время отсутствия Колумба? Оставшиеся на Эспаньоле колонисты совсем потеряли рассудок, С первых же дней они повели себя как банда грабителей и рыскали по острову, отбирая у туземцев продовольствие. Они требовали, чтобы индейцы прислуживали им, носили их на носилках. При малейшем непослушании испанцы жестоко расправлялись с туземцами, так как считали их своей собственностью, глупым, хотя и добрым скотом, с которым все дозволено. Они забирали у индейцев жен, хлеб, золотые украшения.

Испанские конкистадоры с оружием того времени – шпагами, пиками, секирами, арбалетами и мушкетами (по старинному рисунку).

Наконец грабители столкнулись в глубинной части острова с касиком Каонабо. Этот вождь был отважнее и решительнее дружественно расположенного к испанцам Гуаканагари. Каонабо понемногу отучил своих людей слепо повиноваться силе. Рассказывают, что он, желая доказать соплеменникам, что испанцы отнюдь не бессмертные посланцы небес, подверг колонизаторов особому испытанию. Каждого испанца обслуживало по нескольку островитян. В их обязанности входило также переносить своих господ и повелителей через реку. Как-то однажды после большого дождя река сильно разлилась, но один из испанцев все же потребовал, чтобы его перенесли на другой берег. Касик приказал носильщикам проверить, может ли вода причинить вред сыну неба. На середине реки индейцы опустили белого бога под воду и держали его там до тех пор, пока он не перестал двигаться.

Тело они перенесли на берег, где собрались все жители селения, положили его на землю, уселись вокруг и стали ждать, не воскреснет ли мертвец. Через три дня, когда труп стал разлагаться, они убедились, что сын неба такой же смертный, как они сами. Этот случай рассеял страх индейцев перед белыми, и весть о нем передавалась из племени в племя.

Тогда люди Каонабо набрались смелости и сперва перебили тех испанцев, которые грабили их владения, а потом напали на форт Навидад, Форт обороняли всего лишь десять человек. Остальные в то время находились в грабительских походах. После падения форта Каонабо уничтожил одного за другим всех оставшихся испанцев. Это был скорый и справедливый суд, в котором, несомненно, участвовал и Гуаканагари со своими людьми.

Итак, добрым отношениям с индейскими племенами пришел конец. Испанцам это казалось невероятным: ведь Колумб без конца твердил, будто туземцы робки, миролюбивы и не имеют никакого оружия.

Испанцы подозревали во враждебных действиях и Гуаканагари, считая, что он только прикинулся раненым. В хижинах индейцев его племени нашли дорогие ткани и другие предметы, которые островитяне не могли приобрести путем обмена. Однако прямых улик не было, и Колумб воздержался от поисков и наказания виновных.

Адмирал посетил раненого вождя. Лекарь снял повязку с бедра Гуаканагари, но не обнаружил никакой раны. Касик, правда, утверждал, что получил удар по ноге камнем, но нетрудно было заметить, что он лжет. Адмирал все же решил пока не вершить расправы, чтоб не обострять отношений с индейцами. Он выразил касику сочувствие, любезно поговорил с ним, даже помог больному подняться и пригласил к себе на корабль, где устроил празднество в честь гостей. Чтобы снова поразить и запугать бесхитростных туземцев, как в тот раз стрельбою из пушек, испанцы показали Гуаканагари пятьдесят лошадей, привезенных с собою.

Касик пришел в ужас. Он покрылся холодным потом и дрожал всем телом: таких чудовищ ему не доводилось видеть. Особенно его поразило то, что испанцы ездят на них верхом.

Многие из спутников Колумба советовали ему взять Гуаканагари в плен как заложника, но адмирал колебался. Касик же, почуяв опасность, покинул селение и больше не показывался на глаза испанцам.

Однажды ночью индианки, схваченные на острове Борикен и других островах, вплавь добрались до берега и скрылись, очевидно, при помощи индейцев с Эспаньолы. Когда же адмирал потребовал выдачи беглянок, все индейцы покинули селение. Видно, они совсем потеряли доверие к пришельцам.

И вот на этом враждебном испанцам острове предстояло основать колонию. Вице-король выбрал для нее новое место у хорошо защищенной бухты на северном берегу Эспаньолы, к востоку от разрушенного форта Навидад. Небольшое расстояние в тридцать лиг до места будущей колонии при сильном встречном ветре и против течения испанцы преодолели лишь за несколько недель, измучившись гораздо больше, чем за весь долгий переход через океан.

Приступили к разгрузке кораблей. Колонистам роздали лопаты, топоры, и они начали рубить деревья, рыть каналы, чтобы подвести к колонии речную воду, возводить торговые склады, дом для вице-короля и церковь, строить жилые дома – глиняные и тростниковые хижины. В честь королевы Колумб назвал новый город Изабеллой.

Сначала работа спорилась. Но вскоре идальго, купцы, офицеры и чиновники стали отлынивать – они ведь переплывали океан ради золота, а не ради труда! Они ненавидели тяжелый физический труд, считали его унизительным. Не для этого они рисковали жизнью, чтобы теперь гнуть спину как последние рабы.

Постепенно на работу стало выходить не более восьмисот человек, остальные слонялись без дела, устраивали попойки и драки.

Среди колонистов стали распространяться тропические болезни – желтая лихорадка и малярия. Заболел лихорадкой и сам Колумб. Приступы повторялись часто и лишали его энергии. Он вынужден был лежать в постели, а не заниматься делами. Вскоре уже болела добрая половина переселенцев, и на кладбище появлялись все новые и новые могилы. Из-за тропической жары и сырости испортилась часть продуктов, и колонистам грозил голод.

Ослабевший от болезни и впавший в отчаяние адмирал решил отправить на родину часть колонистов на разгруженных кораблях и таким образом решить вопрос с продовольствием, а здесь оставить лишь пять каравелл и пятьсот человек. Но как доложить государям о несчастьях, постигших Эспаньолу – о гибели гарнизона форта Навидад, о голоде и болезнях? Ведь в Испании ждут прихода судов с золотом и пряностями, которые он пообещал перед отплытием. К тому же на снаряжение экспедиции затрачены огромные средства.

Чтобы хоть как-то исправить положение, адмирал отправил на разведку в горы Сибао хорошо вооруженный отряд под командованием Алонсо Охеды. Отряд вскоре вернулся с добрыми вестями: в долине одной из рек он обнаружил золотой песок и крупные самородки золота. Охеда с восторгом рассказывал о фонтанах золотого песка, которые начинали бить из скалы, лишь только в нее вонзали лом.

В письме Чанки сообщается, что капитан, побывавший в Сибао, нашел золото в столь многих местах, что это невозможно выразить словами. Золото было найдено более чем в пятидесяти ручьях и реках, немало его нашли и на суше. Во всей этой области, как говорил капитан, где захочешь, там и найдешь золото. «Таким образом, – продолжает Чанка, – нет сомнения в том, что государи Кастилии отныне могут считать себя самыми богатыми монархами на свете, потому что до сих пор люди ничего подобного не видывали и не читали».

Колумб воспользовался этой вестью, для того чтобы снова посулить Фернандо и Изабелле златые горы на Эспаньоле. В феврале 1494 года он отправил обратно в Испанию двенадцать кораблей под командой капитана флагманского корабля Антонио Тореса.

Сестра Тореса была кормилицей наследного принца Хуана, и для капитана не составляло труда попросить аудиенцию у Фернандо и Изабеллы. Поэтому Колумб дал Торесу с собой отчет, содержание которого тот должен был устно изложить королевской чете. В этом так называемом «Мемориале Тореса» вице-король сообщал, что нашел чрезвычайно богатые залежи золота, а также признаки всевозможных пряностей. За сообщением о найденном золоте следовали оправдания: люди, мол, болеют, работы по промывке золота очень тяжелы, нет ни дорог, ни вьючных животных, оттого он пока не посылает золота. Европейцы никак не могут привыкнуть к здешней пище, поэтому необходимо привезти провиант из Испании. Колония еще не в силах сама себя обеспечить. Особенно велика нужда в вине. Бочки были плохие и большая часть вина вытекла по дороге.

Адмирал напоминал, что нужны также земледельческие орудия, зерно, сухари, мясо, сахар, мед, изюм, лекарства для больных, ослы и ослицы. Особенно необходимы верховые лошади – для походов против индейцев. И здесь, мол, не обошлось без жульничества – на судна погрузили гораздо худших лошадей, чем те, которых ему показывали. Еще Колумб просил прислать обувь, рубахи, кожи, льняные ткани, пятьдесят бочек патоки, сто аркебуз, сто нагрудных лат для защиты от отравленных стрел, сто ящиков с боеприпасами. Он писал также, что нужны люди, честные трудолюбивые люди – каменщики, мастера горного дела, промывщики золота.

Фернандо и Изабелла признали эти требования справедливыми и приказали послать на Эспаньолу зерно, скот и все остальное, за исключением одежды и обуви.

Издержки экспедиции Колумб предложил покрыть путем продажи индейцев в рабство. Эта памятная записка – тяжелое обвинение против адмирала, разоблачающая его как инициатора работорговли, ханжу и лицемера:

«…Передайте их высочествам, что забота о благе для душ каннибалов и жителей Эспаньолы привела к мысли, что чем больше их доставят в Кастилию, тем лучше будет для них.

А людьми этими их высочества могут располагать следующим образом: видя, сколь необходим здесь рогатый и вьючный скот для содержания тех, кто будет здесь селиться, и для блага всех этих островов, их высочества соблаговолят дать разрешение и право достаточному числу каравелл приходить сюда ежегодно и привозить скот, продовольствие и все прочее необходимое для заселения края и обработки полей, и все это по умеренным ценам, за счет тех, кто будет доставлять эти товары.

Оплату же всего этого можно производить рабами из числа каннибалов, людей жестоких и вполне подходящих для этой цели, хорошо сложенных и весьма смышленых. Мы уверены, что стоит только вывести их из этого состояния бесчеловечности, и они могут стать наилучшими рабами, перестанут же они быть бесчеловечными, как только окажутся вне пределов своей страны».

Колумб подчеркнул, что индейцы, проданные в рабство, примут крещение, и таким образом их души будут спасены от геенны огненной. Колония, не истратив ни единого мараведи, будет снабжена всем необходимым, казна получит значительную прибыль, а мирные островитяне избавятся от опасного соседства с воинственными людоедами. План, как говорится, был всесторонне продуман.

Рабство и работорговля вскоре стали настоящим проклятьем для новых земель и привели к полному уничтожению туземцев. Ни один историк, прославляющий великого мореплавателя, не в силах оправдать его жестокий, бессмысленный проект, который не только не принес Испании больших барышей, но и подорвал экономику только что открытых земель. Разграбленные острова, лишившись своего населения, на долгие годы потеряли какое-либо экономическое значение.

Плохо обстояло дело и с меновой торговлей на Эспаньоле: островитяне не испытывали особой нужды в европейских товарах, а запасы золота у них были невелики. Колонистам не оставалось ничего другого, как самим приняться за добычу золота, и потому Колумб просил, чтобы ему прислали из ртутных рудников Испании специалистов горного дела.

Это была первая большая неудача Колумба при колонизации Эспаньолы.

Иллюзии поселенцев, оставшихся на острове, развеялись очень быстро: Эспаньола больше не казалась им страной, где золото можно черпать пригоршнями. Среди конкистадоров начался ропот. Недовольные во всем винили вице-короля: это он – чужестранец завлек их за океан, в страну, где золота нет и в помине, где их подстерегают голод, нужда, болезни; это он приказал урезать рацион и принуждал колонистов к тяжелому труду.

Тайно назревал мятеж – недовольные колонисты решили захватить пять оставшихся каравелл и отправиться на них с жалобой к королю. Но Колумб раскрыл заговор, арестовал вожаков и, заковав их в кандалы, посадил под замок на один из кораблей, чтобы потом отправить на суд в Испанию. Некоторых заговорщиков он велел наказать плетьми. Это еще более усилило ненависть колонистов к Колумбу. Адмирал из предосторожности вынужден был хранить все оружие и боеприпасы на флагманском корабле, которым командовал его младший брат Диего.

Через месяц после отъезда Тореса – 12 марта 1494 года – Колумб, оставив своим наместником Диего, отправился вглубь острова на разведку. Несколько сот человек – пехотинцев и всадников выступили из Изабеллы в боевом снаряжении, под звуки труб и барабанов и, перевалив через гряду гор, вскоре оказались в обширной долине. Эта долина была так прекрасна, зелена и ярка, что Колумб назвал ее Королевской. Здесь испанцы основали форт св. Фомы и оставили гарнизон. Остальные воины отправились в горы на поиски золота. В этом двадцатидевятидневном походе они натерпелись лишений: страдали от непогоды, плохого питания и скверной воды; но жажда золота гнала их вперед, делала сильными, здоровыми, способными на все.

Вернувшись в Изабеллу 29 марта, Колумб застал там прежнюю тяжелую картину – больных, голодных, ропщущих людей.

Лихорадка косила испанских рыцарей, поэтому Колумб решил предпринять еще несколько походов в горы; воздух там был сухой и здоровый, и в плодородной Королевской долине легче было добыть продовольствие, хотя индейцы все чаще оказывали сопротивление белым пришельцам, которые уже не могли обойтись без насилия и разбоя.

Для полного покорения Эспаньолы и установления в ней мира и порядка адмирал учредил особый Совет по управлению островом во главе с Диего, а рыцарю Педро Маргариту с отрядом в четыреста воинов приказал отправиться в поход и усмирить мятежных индейцев.

В своих инструкциях Маргариту Колумб, правда, обязал его заботиться о том, чтобы индейцам не причиняли зла, не брали у них ничего против их желания. Но тут же рядом он добавлял:

«И так как на пути, которым я шел в Сибао, случалось, что индейцы похищали у нас кое-что, и я наказывал их, должны и вы, если окажется, что один из них что-нибудь украдет, покарать провинившегося, отрубив ему нос и уши, потому что именно эти части тела невозможно скрыть. Таким образом можно будет обезопасить меновой торг со всеми обитателями этого острова, другие же индейцы поймут, что подобное наказание ждет всякого, кто что-либо похитит, и что к добрым людям приказано относиться хорошо, а дурных людей наказывать».

В это время из форта св. Фомы прибыл гонец с вестью, что касик Каонабо готовится к нападению на гарнизон. Колумб дал в инструкции подробные указания Маргариту, как лучше справиться с касиком: Каонабо надо вызвать на переговоры, пообещать ему мир и дружбу, подарить одежду (голого труднее будет задержать) и захватить в плен вместе с его братьями.

«Только, смотрите, чтобы при этом соблюдалась правда и справедливость», – лицемерно восклицает Колумб.

Однако Маргариту не удалось заманить касика в ловушку. Это сделал другой коварный конкистадор – Охеда. Он прикинулся другом и предложил Каонабо мир, известив, что везет ему в дар большой колокол, который своим громким звоном давно уже привлек внимание касика. Заманив Каонабо на переговоры, Охеда уговорил его надеть на себя наручники и ножные оковы, утверждая, что в Кастилии такие украшения носят лишь знатные люди. Закованного в цепи касика испанцы быстро усадили на лошадь и поскакали с ним в Изабеллу. Там Каонабо был брошен в подвал адмиральского дома и потом отправлен в Испанию.

 

На берегах Кубы И Ямайки

У подножья гор Сьерра-Маэстра. – Столкновение на Ямайке. – Архипелаг «Сад Королевы». – Чудесные бухты и заливы Кубы. – Пинос [36]Остров Сосен.
– будущее пиратское гнездо. – Присяга, продиктованная фанатиком. – В борьбе со встречными ветрами и течениями.

В конце апреля 1494 года вице-король Индии, оставив в Изабелле гарнизон под командованием Диего, вышел в море во главе маленькой флотилии из трех небольших каравелл, среди которых была и «Нинья», и направился на запад – искать континентальную Индию. Однако эта экспедиция больше походила на бегство от невзгод и несчастий, постигших колонию, и на попытку путем новых блестящих открытий сгладить неблагоприятное впечатление, произведенное в Испании известиями с Эспаньолы.

29 апреля Колумб достиг Кубы у мыса Альфы и Омеги (мыс Маиси) и водрузил там большой крест в знак того, что эта земля на вечные времена принадлежит государям Испании.

Испанцы по-прежнему не сомневались, что находятся у берегов материка Азии, и потому полагали, что от мыса Альфы и Омеги можно пройти по суше до мыса Сан-Висенте в Португалии. И только в 1508 году, когда испанский моряк Окампо обогнул на своих каравеллах Кубу, стало ясно, что это лишь один из островов Антильского архипелага.

От мыса Маиси каравеллы Колумба пошли вдоль юго-восточного берега Кубы дальше на запад. Перед восхищенными взорами мореплавателей предстали спускавшиеся к самой воде горные хребты Сьерра-Маэстра, поросшие роскошными лесами, лазурное море, чудесные, тихие, хорошо защищенные от бурь бухты и заливы. Зеленая, цветущая земля источала сладостный аромат. Каравеллы Колумба зашли в обширную бухту Гуантанамо (адмирал назвал ее Пуэрто Гранде – Большая Гавань), где в XX веке современные пираты – империалисты США – устроили свое разбойничье гнездо – военную базу. Корабли зашли также в красивую бухту, окруженную скалистыми холмами, у подножья которых через двадцать лет после экспедиции Колумба завоеватель Кубы Диего Веласкес основал город Сантьяго де Куба – первую столицу острова.

На Кубе отношения испанцев с туземцами носили дружественный характер, и Колумб следил за тем, чтобы теперь моряки не испортили эти отношения неосторожными действиями. Весть о добрых чужеземцах, которые приносят чудесные дары, снова распространилась по побережью, и островитяне гостеприимно встречали испанцев. На своих каноэ они подплывали к каравеллам и привозили хлеб, рыбу, плоды. Индейцы приглашали посланцев небес на берег и радушно угощали их. Испанцы обратили внимание, что островитяне употребляют в пищу игуан и крокодилов.

Игуану испанцы принимали за змею, покрытую твердой чешуей и шипами, и к тому же считали ее ядовитой. Лишь много позже выяснилось, что на Кубе вообще нет ядовитых пресмыкающихся.

Однако золота на этих берегах испанцы не обнаружили. Поэтому адмирал, узнав от индейцев, что где-то неподалеку, чуть южнее, расположен богатый золотом остров, изменил курс и через несколько дней подошел к Ямайке.

На этом прекрасном острове перед испанцами предстали высокие горы и широкие низменности с благодатными, густо населенными речными долинами.

Индейские пироги (по старинной гравюре).

Навстречу кораблям вышло не менее семидесяти больших каноэ, сделанных из цельного дерева, с красиво украшенными изогнутыми концами. Но сидевшие в них туземцы были настроены враждебно и держали оружие наготове.

На другой день, когда каравеллы вошли в большую бухту и бросили якоря, на берегу собралась огромная толпа индейцев. Их обнаженные тела были разрисованы черными орнаментами, а на головы надеты большие султаны из перьев. Индейцы оглашали воздух свирепыми криками и бросали дротики, не долетавшие, однако, до кораблей.

Испанцам необходимо было пополнить запасы воды и дров, а также починить корабли. Поэтому они, невзирая на враждебный прием, спустили на воду лодки, но туземцы осыпали их градом стрел.

Тогда Колумб приказал выстрелить в индейцев из пушек и арбалетов. Несколько туземцев были убиты и многие ранены. Испанцы напустили на островитян свирепых собак, которые, так же как и лошади, наводили на них ужас и причиняли большой урон, ибо, как с гордостью отмечает летописец, против индейцев один пес стоит десяти человек. После этого страшного знакомства с собаками индейцы сочли за благо прекратить сопротивление. К кораблям из ближайшей округи подошло огромное количество каноэ, теперь индейцы были тихи и покорны. Они привезли съестные припасы и все прочее, чем владели, и охотно отдавали все привезенное испанцам за любую вещь, какая им только ни предлагалась.

Не найдя на Ямайке золота, Христофор Колумб снова подошел к побережью Кубы – к мысу, названному им мысом Креста: он упорно разыскивал здесь южную провинцию Китая Манзи.

Испанцы неоднократно высаживались на берег. Но то они попадали в непроходимые болота, поросшие тростником, то перед ними сплошной зеленой стеной вставал лес, сквозь который невозможно было пробраться.

Однажды, сойдя на берег, чтобы водрузить там крест и отслужить мессу, Колумб повстречал седого, почтенного касика и долго разговаривал с ним.

Колумб с удивлением узнал, что у индейцев земля точно так же, как солнце, воздух и вода, является общим достоянием и что они очень умеренны в своих нуждах. Живут они словно в золотом веке, не роют рвов вокруг своих владений и жилищ, не возводят валов; их сады доступны каждому; в их стране не ведают законов, не знают ни книг, ни судей, ни истории, ни письменности. Будучи по натуре справедливыми, они считают неразумным всякого, кто угнетает или обижает других.

Как передает Лас Касас, старец поведал Колумбу, что островитяне испытывают страх перед ним, но предупредил, чтобы он не тешил себя тщеславными мыслями, ибо он так же смертен, как и все прочие люди, и пусть не делает никому зла, ибо, по верованиям индейцев, человека на том свете ожидает справедливая расплата за все его деяния – либо светлое царствие небесное, либо темное подземелье.

Адмирал подивился такой мудрости старца и ответил, что он, Колумб, явился в эту страну, чтобы творить добро и защищать индейцев от всего дурного. Затем он рассказал касику об Испании, ее городах и людях, об обычаях и богатстве, о пище и празднествах.

Старец сказал, что он охотно отправился бы с Колумбом в Испанию, чтобы своими глазами увидеть все эти чудеса, но здесь останутся его жена и сыновья, которые будут горько оплакивать его отъезд.

Вскоре после этого корабль Колумба посетил еще один касик с женой, дочерьми, сыновьями и братьями. Их голые тела были увешаны медными и золотыми украшениями, ожерельями из разноцветных камней, полосами хлопчатобумажной ткани и плюмажами из перьев. Они привезли испанцам дары.

Касик попросил разрешения остаться с семьей на корабле: он, дескать, решил покинуть свою землю, отдать ее адмиралу и отправиться к великим и могущественным владыкам, о которых слышал от индейца-переводчика так много чудесного, что хочет увидеть все своими глазами.

Адмирал все же пожалел касика и его семью, хорошо зная, что их ожидает во время далекого и тяжелого пути, и пообещал взять его с собой в другой раз, когда снова посетит эти места.

Море у берега было мелким, там часто бушевали грозы с сильными ливнями, обычные здесь в летнее время. Днища кораблей не раз скребли по дну, задевая подводные рифы – ежеминутно они могли сесть на мель.

Чем дальше плыли испанцы, тем чаще попадались на их пути мелкие низменные острова, покрытые пышными лесами. Лишь некоторые из них были заселены. Островов встречалось так много, что невозможно было дать имя каждому. Поэтому испанцы нарекли весь архипелаг «Садом Королевы». Так его называют и по сей день.

Блуждая по этому лабиринту, Колумб все чаще вспоминал рассказы Марко Поло о Тысяче Пряных островов, виденных им у берегов Азии, и лелеял надежду вскоре подойти к одному из портов Китая, или же к так называемому золотому Херсонесу – Малаккскому полуострову. А уж оттуда откроется прямая дорога в Индийский океан, к Аравийскому полуострову и Египту. Может быть, даже удастся возвратиться в Испанию вокруг Африки, посрамив португальцев, или, что еще лучше, завернуть по дороге в Красное море, совершить паломничество в Иерусалим, а оттуда вернуться в Испанию на каком-нибудь судне. Так мечтал этот фантазер, ничуть не подозревая, как далек он от азиатского берега…

На островах «Сада Королевы» водились фламинго – розовая птица, похожая на журавля, теперь уже почти истребленная, журавли, попугаи, вороны, пеликаны и другие птицы. Испанцы встречали там и собак.

Путь Колумба вдоль берегов Эспаньолы, Кубы и Ямайки в 1493-1494 гг.

Попадались крупные черепахи величиной с колесо или щит. Близ одного из островов испанцы видели интересных рыбок, которых индейцы называли «ревесо». Рыбки были чуть побольше сардин, на брюшке у них имелось твердое утолщение, которым они присасывались к любому предмету, и тогда их ни за что нельзя было оторвать – хоть режь на куски. Индейцы использовали их для ловли черепах и акул.

Вот что писал об этом Бернальдес: «Рыбную ловлю индейцы называют охотой, потому что охотятся они с помощью одних рыб за другими, а гончих рыб спускают в воду, привязывая к их хвостам бечевки. Рыбы же эти величиной с угря, и пасть у них очень широкая с множеством присосков, как у каракатиц, они очень дерзкие, как наши хорьки. Когда их бросают в воду, они сразу же присасываются к любой рыбе, а затем уже не отпускают ее, и можно оторвать этих рыб от их жертвы, только вытащив их из воды, а будучи в воде, они выпускают добычу только мертвые».

В южных морях эти рыбы-присоски и по сей день используются для рыбной ловли.

Колумб плыл по лабиринту островов двадцать пять дней, постепенно продвигаясь на запад вдоль горной цепи Тринидад с высокими скалистыми хребтами и глубокими темными ущельями.

В бухте Кочинос испанцы обнаружили бьющие со дна мощные ключи пресной воды. Вода была такая холодная и вкусная, что лучшей не найти на всем белом свете. Сойдя на берег, моряки улеглись на травке у ручьев, наслаждаясь ароматом цветов. Берег был прекрасен: со всех сторон доносилось чудесное пение бесчисленных птиц; тень пальм покрывала благоухающую землю, и были эти пальмы так высоки и стройны, что даже глазам не верилось.

Каравеллы заходили также в большую, открытую бухту Батабано (на севере от этой бухты, на противоположном берегу острова впоследствии был основан город Гавана). Здесь испанцы заметили странное явление: вода в море внезапно стала белой, как молоко, и густой, как жидкость для дубления кож. А затем появились полосы, черные, как чернила. Эти изменения цвета воды привели моряков в смятение: им никогда не приходилось видеть ничего подобного, и потому они испытывали невероятный ужас. Однако это явление, смущавшее не одного моряка и в дальнейшем, объясняется весьма просто: волны на мелях вздымают со дна белый ил, а затем черный песок.

От неглубокой бухты Батабано Колумб повернул к югу. Там он открыл большой остров (самый крупный из тысячи шестисот островов Кубинского архипелага, не считая, конечно, самой Кубы) и присвоил ему имя Евангелист. Но это название не сохранилось, и остров стали называть Пинос, ибо там в давние времена росли могучие, стройные сосны – настоящий мачтовый лес.

Прошло время, и на острове Пинос обосновались пираты. Дольше столетия служил он им надежным прибежищем. Отсюда пираты совершали набеги на испанские колонии, нападали на караваны судов и таким образом подрывали могущество Испании на море. На Пиносе и других более мелких островах они чинили свои корабли, охотились и занимались рыболовством, чтобы пополнить запасы провианта; здесь они отдыхали и пировали, здесь спасались от преследователей.

Возле этого острова было столько черепах, что путешественникам казалось, будто море кишмя кишит ими. Суда шли вперед, со всех сторон окруженные черепахами. Порой попадались такие крупные экземпляры, что и моряки опасались столкновения с ними.

Индейцы высоко ценили вкусное мясо этих морских животных и яйца, которые они откладывали в ямки, вырытые в прибрежном песке.

К сожалению, Колумб так и не дошел до западной оконечности Кубы, иначе бы он убедился, что это остров, а не полуостров Азиатского материка. Может быть он тогда пересек бы Мексиканский залив и пристал бы к богатым берегам, где золото имеется в изобилии.

Но идти дальше было уже невозможно. Суда прохудились и стали понемногу наполняться водой, запасы провианта подходили к концу. Терпение матросов иссякло, и они стали требовать возвращения на Эспаньолу.

Плачевные результаты экспедиции приводили Колумба в ужас: на этих берегах не было ни золота, ни пряностей. Никакой надежды на богатство!

И все же адмирал не сомневался, что каравеллы находятся у побережья Азии. Королевский нотариус привел к присяге восемьдесят человек – экипажи всех трех каравелл – и они поклялись в том, что действительно достигли берегов Азии и, в случае необходимости, могли бы вернуться в Испанию по суше. В присяге были, между прочим, и такие слова: «…Клянусь своей честью, что мне до сих пор никогда не доводилось ни слышать о таком острове, ни видеть такой остров, берега которого тянулись бы с запада на восток на протяжении целых трехсот тридцати пяти морских миль, ибо это невозможно. И вот я вижу, что эта земля простирается так далеко, как мною упомянуто, на юго-запад, и у меня нет сомнения в том, что это суша, а не остров, и что если поплыть дальше вдоль этого берега, можно в короткий срок достичь земли, где торгуют мудрые народы, которым ведом весь мир».

Моряки дали торжественную клятву никогда не отказываться от этой присяги. За ее нарушение офицер должен был бы уплатить штраф в десять тысяч мараведи, а матрос – получить сто ударов плетью и лишиться языка.

Изнуренные тропическим зноем, голодом и невзгодами моряки выполнили волю фанатика и подписали этот необычный документ.

Один из современников Колумба насмешливо заметил по поводу этой присяги: для того, чтобы убедиться, что Куба – остров, адмиралу достаточно было послать на верхушку мачты одного из своих людей.

Вынужденная присяга никого не убедила, наоборот, она вызвала еще больше сомнений. Надо сказать, что уже на карте де ла Косы, изданной в 1500 году, Куба была обозначена как остров.

Три недели каравеллы Колумба, борясь со шквалами и ливнями, шли на юго-восток, с великим трудом преодолевали они встречные ветры и течения Карибского моря. Запасы продовольствия иссякли. Матросы, истомленные тяжелым трудом у насосов, получали в день только по фунту прелых сухарей и по кружке вина.

Наконец измученные моряки добрались до мыса Креста. Здесь испанцы несколько дней отдыхали, а затем попытались взять курс на Эспаньолу, однако встречный ветер заставил их повернуть на юг.

Колумб еще раз подошел к берегам Ямайки, которую он называл зеленой, прекрасной и счастливой страной. За кораблями следовали бесчисленные каноэ. По свидетельству очевидцев, индейцы охотно служили морякам, приносили им еду, словно это были их родные братья.

Обогнув западный и южный берега Ямайки, Колумб 20 августа достиг, наконец, Эспаньолы. Здесь он задержался еще не сорок дней, исследуя южное побережье острова, и 29 сентября, после пятимесячного плавания, вернулся в Изабеллу. Адмирал был тяжело болен – бессонные ночи, которые он провел в лабиринте мелких островов, грозных рифов и мелей, зной, сырой, нездоровый воздух и скудное питание подорвали его здоровье. Матросы перенесли великого мореплавателя на берег.

За эти пять тяжелых месяцев Колумб не только показал большое мастерство вождения кораблей, но и сделал очень много: исследовал обширные побережья, где впоследствии были основаны богатые испанские колонии, открыл Ямайку – чудесный, плодородный остров, захваченный потом английскими колонизаторами. Однако цель этой экспедиции – найти страну великого хана, получить доступ к ее золоту, алмазам и пряностям – не была достигнута.