Чтоб лихорадкою и яростью священной

Зажечь сердца у всех смиренных

И надменных,

Кому лишь удалось,

Открыв закон миров, в себе увидеть ось

Вселенной.

Господень дух вчера еще был духом сёл.

Враждебный опыту и мятежу, все клятвы

Он рабски блюл. Он пал, и по нему прошел

Горящий воз снопов, как символ новой жатвы.

На обреченное погибели село

Со всех сторон летят разрухи ветры злые,

А город издали последнее тепло

Старается извлечь из этой агонии.

Где золотилась рожь, маховики стучат.

По крыше церкви дым драконом вьется черным,

Мы движемся вперед, и солнечный закат

Уже не кажется причастьем чудотворным.

Проснутся ль некогда поля, исцелены

От ужасов, безумств и зол средневековья,

Садами светлыми, сосудами весны,

До края полными цветущего здоровья?

В подмогу взяв себе и подъяремный скот,

И ветер, и дожди, и солнца дар нетленный,

Построят ли они свой новый мир - оплот,

Спасающий людей от городского плена?

Иль станут, навсегда былых богов изгнав,

Они последними подобиями рая,

Куда в полдневный час придет мечтать конклав

Усталых мудрецов, дремоту поборая?

Покуда ж, к прошлому сжигая все мосты,

Жизнь стала радостью безумно-дерзновенной.

Что долг и что права? Лишь зыбкие мечты

Твои, о молодость, наследница вселенной!

224

АНРИ ДЕ РЕНЬЕ

222. ЭПИТАФИЯ

Я умер. Я навек смежил глаза свои.

Вчерашний Прокл и ваш насельник, Клазомены,

Сегодня - только тень, всего лишь пепел тленный,

Без дома, родины, без близких, без семьи.

Ужель настал черед испить и мне струи

Летейских вод? Но кровь уж покидает вены.

Цветок Ионии, в пятнадцать лет надменный

Узнав расцвет, увял средь вешней колеи.

Прощай, мой город! В путь я отправляюсь темный,

Из всех своих богатств одной лишь драхмой скромной

Запасшись, чтоб внести за переправу мзду,

Довольный, что и там в сверкающем металле

Я оттиск лебедя прекрасного найду,

Недостающего реке людской печали.

223. ПЛЕННЫЙ ШАХ

Я - шах, но все мои владенья в этом мире -

Листок, где нарисован я.

Они, как видите, увы, едва ли шире

Намного, чем ладонь моя.

Я, любовавшийся денницей золотою

С террас двухсот моих дворцов,

Куда бы я ни шел, влачивший за собою

Толпу угодливых льстецов,

Отныне обречен томиться в заточенье,

Замкнут навеки в книжный лист,

Где рамкой окружил мое изображенье

Иранский миниатюрист.