Прошло всего несколько особенных дней. Таких, когда за старым навсегда закрываются двери, а новое… У каждого оно свое. Кто-то пытается собрать воедино осколки разбитой вдребезги чаши жизни, кто-то переполнен счастьем и ожиданием, кто-то не устает удивляться странным дорогам, по которым иной раз ведет своих подопечных судьба.

По такому делу собрались прекрасному, не каждый день случается. У некоторых вообще раз в жизни. А у иных и ни разу.

У Илюхи сын-первенец родился. Илюха сам, можно сказать, рожал. Вместе с женой. Измучился страшно. Перепсиховал по-черному.

Сначала была почти что ложная тревога. Но врачи все равно в роддоме оставили. Каждую минуту могло по-настоящему начаться, лучше уж под наблюдением профессионалов подождать. Илюха и те, спокойные дни, почти не спал. Ждал, когда позовет жена: приезжай, началось.

Ну а когда уж началось, тут и говорить нечего…

Даже жена пожалела.

– Езжай, – говорит, – отдыхай, в себя приходи. Мы с мальчиком (с мальчиком, только подумать!) поспим, потом к нам бабушка приедет (это теща – бабушка теперь, пусть привыкает!).

Он и махнул на дачу, отдышаться. Друзей позвал, чтоб чувствовалось связующее звено между прошлым и будущим. Все приехали, кого звал. Кто с женами, кто с подругами, кто в одиночку. Костер развели до неба, шашлыки замариновали, картошку приготовили, чтоб в золе запечь. Майские дни долгие. Семь вечера, а еще совершенно ясный день.

Народ собрался непьющий. Вернее, пьющий, но грамотно, не на голодный желудок. Значит, придется немного подождать, пока еда доспеет.

Илюха взахлеб делится нешуточными переживаниями, все никак не верит сам себе, что у них теперь сын, мальчик, что жена совершенно здорова, что сам он не спятил в процессе появления младенца на свет.

– У нее под конец как схватка, она как застонет, и я вместе с ней. На два голоса. Иначе бы плакал, честное слово. А этот – как закричит! У меня аж уши заложило! Красавец мужик! Главное – все при нем! Весь – настоящий! Маленький только, а так – мужик мужиком!

Женщины, у кого дети, смеются:

– А ты думал – кукла родится?

– Да я уж вообще ничего не думал, как чурбачок стал. А как мужик появился, сразу столько мыслей полезло, не пересказать даже. И, главное дело, думаю: неужели мама моя тоже вот так вот мучилась, когда я рождался? Слезы так же у нее по лицу, как меня увидела? Весь свет жалко стало в какой-то миг. Всех людей на земле.

– Ну, мама твоя, положим, мучилась посильнее, – встряла как раз Илюхина мама. – Отцов тогда на роды не допускали, никто из близких присутствовать не мог. Женщина один на один оказывалась со своими муками и страхами.

– Если б только с муками и страхами! А то такое происходило – ни в сказке сказать, ни пером описать. Я сейчас вам одну историю расскажу по горячим следам! Только что все случилось, хожу под впечатлением, – начал Илюхин дядя, младший брат отца, то есть теперь – дедушки. – Тут кто-то уже все знает, но не в деталях. Во всяком случае – слушайте, больше не услышите.

Все почувствовали себя в счастливом безмятежном детстве: пионерлагерь, костер, байки всякие жуткие перед сном – чем страшнее, тем ценнее.

– Мы с соседями по этажу – одна семья. У нас предбанник общий, он нас и сроднил. Как переехали пятнадцать лет назад, так скинулись и заказали стальную дверь. А то просто был широченный коридорище на лестничной клетке с окном, и в конце его, по обеим сторонам, двери в наши квартиры. Мы это дело, естественно, изолировали и получилась у нас пополам с соседями общая прихожая, семнадцать квадратных метров. У нас тогда Женька грудной был, и у них Любочка – на два месяца нашего постарше. Мы сначала наладились их там выгуливать: уложим в коляски, окно нараспашку, кто-то один приглядывает. Вернее, так: кто-то один – это почти всегда была Любина мама, Аня. Двери мы в свои квартиры днем не запирали, зачем, если прихожая заперта почище любого сейфа. Но если Ане отойти от колясок требовалось, она ни за что детей одних не оставит, зовет мою:

– Иди к детям!

Мы ей, бывало, говорим:

– Они спят, и ты иди спи, проснутся, мы ж услышим. Куда они денутся?

Нет, ни в какую.

– От меня не убудет с детьми побыть, – всегда откажется.

Сидит, в плед укутается, книжку читает. Одной рукой за свою коляску держится. Во мать какая! Охраняет!

Очень мы с ними сдружились. Муж у нее, Миша, веселый, заводной, вечно чего-нибудь придумает, закрутит. А она – такая Снежная королева. Только не злая, как та. Такая закрытая. Глаза смотрят внутрь. Пока не увидишь такие глаза, не поймешь, как это. Лишнего слова от нее не дождешься, но это не грузит.

Мы раз с Мишей рассуждали о типах жен.

У меня выстраданная теория есть, что жены бывают трех типов: пильщицы, рубщицы и резчицы.

Пильщицы – это всем понятно и близко: ржавой пилой по макушке – бздым-бздым, сделай то, сделай это, у тех есть, у нас нет.

Рубщицы – это которые чуть что не по ним, в загс бегут разводиться. Рубят сплеча. Такую встретишь – пиши пропало, душу в асфальт утрамбуют, и ты же еще во всем будешь виноват. Замуж причем ухитряются выходить по нескольку раз, ангелицами прикидываются. Но сами при этом бдительно ведут отсчет очков. Как мужик набирает определенное количество штрафных: хрясь!

А резчицы – это вообще приемный покой психбольницы. Они, если что не по ним, чего-то над собой сделать норовят: то вены слегка порежут, то таблеток глотанут, не до смерти, а чтоб припугнуть.

Вот я и говорю Мишке:

– У меня, например, жена классическая пильщица. Лучший вариант из трех возможных!

Он думал-думал:

– Нет, что-то не то в твоей классификации. Моя ни под один тип не подходит. Не пилит, не рубит, не режет.

– Так не бывает, – говорю.

– Ну, ты же сам видишь, как у нас.

Правда. Все у них тихо-мирно, даже удивительно.

– Ну, твоя – аномалия, раз ко всем не подходит.

– Похоже на то.

Дети подросли, и прихожая стала их игровой. Столы им поставили, книжные полки. Игрушки общие. Мы договорились, что главное – к телику не приучать. Говорят, от него внимание у ребенка рассеивается. К учению делается глух. Пусть играют, учатся сами себя развлекать.

Соседи вообще телевизор так и не купили. Мы – не выдержали. Но Женьку нашего к нему не тянуло. Аня с ними на музыку, на фигурное катание, в бассейн. Урабатывали их.

Аня дефектолог, работает с умственно отсталыми. Так их учит, что они читать-писать начинают, адаптируются к жизни вполне. У нее частные уроки. Ходит к тем, чьи родители не сдали своих детей в детдом, несмотря на их неполноценность. Я ее как-то спросил, чем они отличаются от нормальных, если не считать внешнего вида.

– Добрее, – говорит, – любить умеют, на подлость не способны.

Мы еще всегда говорили, что Аня из любого человека сделает. По принципу «не можешь – научим». И заставлять никого не надо. Женьке нашему крупно повезло, я считаю. Без соседей мы б в него столько не вложили.

Ребята наши выросли. Люба и лицом, и характером – в Мишу. Веселая, всех на уши поставит. С ней не заскучаешь. Такие они с матерью своей разные – просто диву даешься. Дело даже не во внешности, а в огне: у дочки все наружу, всех греет, а у Ани огонь внутри. Будто ест ее жгучее что-то.

И вот недавно смотрим мы с моей наш новый телевизор и вдруг видим: Аня наша. Не она, конечно, и даже не женщина, а парень молодой, но сходство такое, что просто жутко делается.

Наш сериал новый крутят, и он – главный герой. И все как у Ани: глаза, нос, губы, даже стрижка (у Ани стрижка под мальчика), даже то, как плечами пожимает, интонации. Моя, конечно, кричит им в дверь:

– Идите скорей сюда, тут Аню показывают! Бегите!

Они примчались.

И Аня увидела «себя».

Я впервые наблюдал, чтоб человек стал весь белый. А потом она рухнула без сознания. И все.

Ну, мы перепугались! У меня жена хоть и врач, но она вообще перепсиховала больше всех.

– Это мы виноваты! Это мы виноваты! Ей бегать нельзя! Она запыхалась! Вегетососудистая дистония!

Что она, стометровку, что ль, бегала? Несколько шагов – от двери к двери.

Привели ее в чувство. Уложили на диван. Телевизор выключили.

– Включите, – шепчет.

Смотрит, не отрываясь.

– Как его фамилия? – спрашивает.

А мы еще и фамилии его не знаем. Парень молодой, это, может, его первая роль.

– Подожди, – говорю. – В Интернете посмотрим, как его звать.

И тут она начала плакать нечеловечески. Я даже не представлял, что такие слезы бывают – как град.

– Я так и знала! Я каждый день сны про него видела! Я так и знала!

Миша унес ее домой, уложил. Потом зовет нас:

– Аня все равно не уснет, хочет все рассказать, чтоб вы тоже послушали.

Двадцать с небольшим лет назад приехала семнадцатилетняя Аня в Москву из провинции поступать в университет. Поступила. Поселилась в общежитии. Влюбился в нее аспирант, москвич.

Тогда чтоб просто так с кем-то зажить, поступком считалось скверным. Он сделал ей предложение. В провинции вообще рано принято было замуж выходить, там в двадцать лет девушка не замужем – уже перестарок. Ну, она радостно пошла замуж. Тут же забеременела. Учиться не бросила, старалась изо всех сил. Весеннюю сессию сдала досрочно – и в роддом. Роды в срок, почти точно как в карте написали. Тогда УЗИ не всем делали, как сейчас, а по блату, как-то надо было этого добиваться. А ей не хотелось заранее ничего узнавать. Она и так чувствовала, что у нее мальчик родится. Схватки были очень болезненные. Она совсем ведь еще девчонка была. Никто к ней не подходил. Она кричала, звала. Потом уже в самый последний момент подхватили, перетащили на кресло, она уже сознание теряла от ужаса и боли. Ни одного слова человеческого, ни сочувствия ниоткуда. Только иногда кричали ей в дверь:

– Не ори, работать мешаешь!

Когда родился ребенок, она услышала его крик, успокоилась, попросила показать, ей ответили:

– Когда надо будет, покажем, сначала врач должен осмотреть.

Она не осмелилась потребовать. Девчонка совсем. Приучили слушаться старших, не перечить никому.

И тут ей сделали укол, она отключилась и пришла в себя уже в палате. Там было много недавно родивших женщин, человек десять. Спрашивают у нее:

– Кто у тебя?

Она уверенно отвечала:

– Мальчик.

Все ее соседки родили на день-два раньше, всем приносили кормить. Только ей и еще одной женщине не приносили. У той женщины было кесарево и вообще не было молока. Она лежала с заклеенным пластырем животом, но чувствовала себя лучше всех, наверное потому, думала Аня, что во время родов не мучилась, как все. Она, та женщина, все расспрашивала Аню про нее, про ее семью, про мужа, сестер-братьев, родителей. Аня с ней вежливо разговаривала. Про себя женщина сказала только, что муж у нее дипломат, живут они сейчас на другом континенте, а сюда она прилетела несколько месяцев назад: наблюдаться и рожать. Она, мол, своим врачам больше доверяет. Это была, по Аниным меркам, взрослая женщина, ей, наверное, было около тридцати.

Надо же! И только сейчас первый ребенок!

Раньше не получалось. Зато – мальчик! Здоровенький, четыре килограмма.

Приходят врач с акушеркой. Рассказывают всем об их новорожденных детях. Этой женщине, Анастасии, тоже докладывают про ее мальчика, хвалят, что образцовый ребенок.

Ане – ни слова. Даже не смотрят в ее сторону, глаза отводят. Вот с этого самого момента жизнь ее и стала походить на дурной сон.

Она зовет:

– Доктор, что мой ребенок?

Несколько раз пришлось повторять, чтоб услышали. Наконец врач воздуху набрала и решилась:

– У вас девочка. Проблемная. С болезнью Дауна. Олигофрен.

Вся палата уставилась на Аню. Она не поняла ничего. Ни слова.

Какая девочка? Какая Дауна? У нее мальчик! Мальчик! Принесите мне моего ребенка! Пожалуйста, принесите!

Опять укол, сон. Проснулась с мыслью, что она в гробу, что нет ее на белом свете.

Грудь распирает, молоко пришло. Ей велят сцеживаться, а она ничего не может, совсем без сил. Тогда стали ей давать мальчика женщины Анастасии. У той все равно молока ни капли. Приносят Ане ребенка, и она успокаивается.

Она думает: «Вот мой мальчик».

Анастасия садится рядом, наверное, чтоб Аня помнила, кто тут мать. Ане все равно. Главное, ей так хорошо от этого мальчика, она наглядеться на него не может. Но при этом ей хочется взглянуть на с в о ю девочку. А ей не дают.

Пару дней подряд акушерка отзывает ее в коридор (вроде как деликатничает, чтоб не при всех) и уговаривает отказаться от ребенка. Все равно, мол, не жилец.

Дауны – это такие слабоумные, страшненькие такие, узкоглазые, круглолицые. Генетический порок.

– Пьющая? – спрашивает акушерка.

Издевалась, гадина. Молодость Анина и чистота покою, видно, не давали.

– Что вы! – пугается Аня.

– Ну, муж пьющий.

– Нет! Нет!

Аня на все уговоры твердит:

– Мне не важно, какой ребенок, я его все равно заберу, он все равно мой.

Не отказывалась ни в какую.

Тогда через четыре дня после родов ей объявили, что девочка ее скончалась.

Тело ребенка не отдали, как Аня ни молила.

Две недели она вскармливала мальчика чужой женщины. Потом и ее, и мать с сыном выписали. Целый месяц после этого к Ане приезжала домработница Анастасии за сцеженным молоком. Потом Анастасия с сыном улетели к мужу. Аня больше никому была не нужна.

У нее за это время рухнула вся жизнь.

Ей, когда из роддома выписывали, дали справку для женской консультации. Там было написано, что у нее произошел выкидыш поздний.

– Как же выкидыш? – не поняла Аня. – Ребенок же родился в срок.

– Да это мы тебе одолжение делаем, ради мужа, чтоб муж не бросил, спасибо нам скажи.

– А почему он должен бросить меня?

– Потому что ты дауна родила, вот почему.

Аня, конечно, все рассказала мужу. Они вместе пошли в консультацию, там очень удивлялись и справке, и всему остальному.

Но роды вел профессор Тищенко, известная фамилия в их кругах. Им все восхищались – авторитет!

Аня помнила всю жизнь две фамилии: врача и женщины Анастасии. Ужасом звучали они для нее. Хотела забыть и не смогла.

С мужем бы все ничего, но однажды Аня услышала, как свекровь тихо, осторожно говорила свекру:

– У нас в роду даунов не было, все нормальные, здоровые. Вот, подобрал неизвестно кого из общежития, вот и получил!

Тогда она все поняла и пожалела их. Они внуков хотели понянчить, в чем их вина? Скорее всего, это из-за нее больной ребенок получился. Убедила себя в своей вине. Собралась и переехала в общежитие.

Вскоре после развода муж опять женился. Родился у них здоровый мальчик, не олигофрен.

Аня теперь была на сто процентов уверена, что тогда беда произошла из-за нее. Она решила больше не выходить замуж, не рожать детей. Перевелась с биофака университета в педагогический на дефектологию. Решила посвятить себя несчастным детям.

Прошло несколько лет. Она немного успокоилась, но ночами ей снился и снился ее мальчик. Она работала над собой, занималась самовнушением. Днем – помогало. Но сны не отпускали. Как-то подруги по биофаку позвали ее на встречу Нового года в университет. У них шел последний студенческий год, когда еще вместе соберутся?

Она пошла. Там и познакомилась с Мишей, пятикурсником с журфака. Привязался к ней, проходу не давал. Все шутил, ни слова всерьез. Она и не собиралась «дружить», «встречаться». Сказала ему, что никому не верит и чтоб не терял даром время.

– Правильно! – обрадовался Миша. – Никому верить нельзя! Особенно мне! Ни-ни!

Все у него было смехом-смехом. Поневоле улыбнешься. Так он ее заговорил-уговорил, что пошли они однажды, вроде бы даже и шутя, и подали заявление в загс.

Единственно, Аня его очень строго предупредила:

– Детей у нас не будет!

– Да ни за что! – пылко подтвердил Миша. – Зачем нам эта головная боль?

Мишка, конечно, гений. Никогда ни на чем не настаивает. Как есть, так есть. И все получается по-его в итоге.

Все-таки она забеременела.

Когда поняла, впала в панику, ее стал терзать страх, что опять все повторится, как тогда. Она даже записалась на аборт. Втайне от мужа. А он догадался по ряду мелких деталей, что что-то не то. Поговорили серьезно. Она согласилась рожать, но иногда, вынашивая ребенка, спрашивала Мишу:

– А вдруг у нас родится даун? Что тогда?

Он был уверен, что это у нее из-за профессии: насмотрелась на всякие отклонения, теперь самой страшно. Поэтому на все вопросы о предполагаемом рождении дауна твердо отвечал одно:

– И дауна вырастим! Будет у нас даун – всем даунам даун! Чемпион. Гордость народная.

Усмеял ее, уговорил.

В консультации она тоже твердила о своих страхах. Ей предложили сделать специальный анализ по новой методике, с его помощью можно было довольно рано определить генетические отклонения и в случае необходимости вмешаться. Но Миша сказал:

– Никаких анализов. Ребенок мой. Пусть будет, каким будет.

Родилась у них Люба. Ненаглядный ребенок. Анина жизнь переменилась. Но в снах мальчик продолжал ее звать и не давал ей покоя.

И вот сегодня она его увидела.

И все-все вдруг окончательно поняла.

– Я, – говорит, – сейчас вам фамилию его назову и дату рождения. Вы же знаете, что артиста этого видела я в первый раз.

Называет фамилию – точно. Грушин. Мы ж в Интернете посмотрели, кто главный герой сериала этого. Дату рождения лезем снова в Интернет смотреть – точно.

Ну что тут скажешь!

У нас у всех шок.

Моя призывает ехать немедленно. Куда, что – не важно.

– Едем! – командует.

Ну, понятное дело, ехать-то можно. Главное, мест много, куда хочется съездить и нарубить кое-кому по мордасам.

И в роддом не мешает.

И по адресу этой самой Анастасии, который найти – плевое дело.

И, главное, увидеть мальчика.

Аня же, совершенно успокоенная, говорит, что ей надо подумать, что утро вечера мудренее и что она будет спать. Впервые за столько лет она уверена, что уснет спокойно и без сновидений. Глаза у нее и правда буквально слипаются, как у маленького ребенка, который старается бодрствовать, но сон пересиливает.

Мы ее оставляем в покое, а сами заваливаемся к нам и разрабатываем план действий.

Миша – главред журнала. Ему найти восходящую звезду ради интервью – плевое дело. Еще большая честь для новой звезды. Привалим все вместе, далее – по ходу пьесы. Это раз.

Два: моя жена работает в горздраве. Она найдет способ разобраться с тем роддомом, где все это обтяпали. А я буду на подхвате.

Все данные мальчика тут же из актерского агентства Мише переслали на е-мейл. Рост, вес, адрес, телефон и все такое прочее.

Позвонили ему домой, время интервью назначить. Подошла домработница, долго выясняла, кто и зачем звонит. Потом трубку взяла сама «мать», та самая, Анастасия.

Миша представился. Она очень по-светски с ним потолковала. Журнал его хвалила. Даже не удивилась, что главный редактор (сам!) об интервью договаривается. А как же! Она ж рождена, чтоб сказку сделать былью. Алиса в Стране чудес.

Парня дома не было, он на съемках допоздна. Посоветовала звонить на его мобильный, с ним и уговориться, а уж она дома все организует, примет и обласкает. Так и пообещала. Отыскали мальчишку, договорились об интервью через пару дней. Очень дома не хотел встречаться. Он уже съезжать собрался – взрослый, самостоятельный. Но раз мать пригласила, отказаться не смог, воспитанный.

На следующий день моя жена развернула бурную деятельность. Послала своего человека в архив, проверить по бумагам, как и что проходило в роддоме. Там все оказалось без сучка без задоринки: мадам Анастасия числилась у них на сохранении два месяца перед родами. До этого, с ее слов (так и записано), наблюдалась за границей, при посольстве. Аня вообще вроде бы и не рожать поступала, а тоже как бы на сохранение, но не «сохранила». Выкидыш. Ни слова нигде ни про какую девочку-олигофрена умершую. Формально прицепиться не к чему.

Конечно, можно уговорить мальчика сделать анализ крови, все тогда станет ясно. Но он может и не захотеть. И так травма для него страшная. Он уж совсем ни в чем не виноват.

Что же делать?

Попробовали мы мыслить логически. Если эта воровка решилась на кражу чужого ребенка, значит, сама родить не могла. Надо поискать в ее прошлом. Девичью фамилию найти, где жила до замужества. Если наблюдалась по месту жительства, то хоть что-то да прояснится.

Мы очень торопились. Хотели к интервью иметь реальные факты, чтоб мразюгу к стене припереть.

Помогли нам кое-какие добрые люди. Узнали и девичью фамилию, и адрес ее прежний.

И, представьте, в районной женской консультации, в архиве, как миленькая хранится ее карта. И там – выписка больничная вклеена, из которой следует, что за месяц до замужества была у Анастасии операция, после которой она забеременеть не смогла бы ни при каких условиях по техническим женским причинам: сделала аборт в домашних условиях, перфорировали ей матку, заразу занесли, потом больница, хирургическое вмешательство «по жизненным показаниям».

Вот так вот.

И – интересное дело – через месяц после операции – замуж. Моя жена объясняет, что случай вполне типичный. Было, вероятно, у девушки два кадра на примете: одного любила, другого пасла как выгодную партию. От любимого забеременела, а тут, видимо, престижный кавалер решился сделать предложение. Может, позвонил из Америки, может, в отпуск приехал.

Ему могли запросто в посольстве его сказать:

– Пора тебе, милый друг, жениться, мы неженатых долго не держим.

Естественно, он сделал выбор в пользу остаться в Штатах. Ну и позвал замуж эту свою вялотекущую подругу, вроде знакомы давно и так далее. Она, конечно, радостно согласилась. Надо было только устранить маленькое препятствие, по-быстрому и тихо. У многих вполне получалось без трагических последствий, а у этой – вон что вышло.

Жила она поживала с мужем, вполне довольная новыми условиями, но потом он мог ребенка захотеть. Это ж как бывает – у всех есть, а у нас нет, непорядок. Тем более если любви не было, а только взаимный интерес, ребенок требуется, чтоб сцементировать и поддержать имидж семьи.

Кстати, вполне вероятно, что муж вообще не в курсе того, что она совершила. Она могла симулировать беременность, а потом улетела в Москву «на сохранение». С кем-то у нее тут была договоренность. И лежала она себе «на сохранении» в ожидании подходящего случая. Как охотник, окопалась в засаде, добычу высматривала. Тут ведь что нужно было, чтоб совпало: чтоб девочка пришла рожать неопытная, безропотная, да чтоб при этом ребенок был «чистый» – не от алкоголиков с неизвестно каким анамнезом, а с заранее понятной хорошей наследственностью.

Вот в какие сети попалась наша Аня.

Она не знала, что ребенка ей обязаны были показать сразу, как родился. Что она должна была сама подтвердить пол новорожденного, чтоб потом не было претензий.

У нее были права, но она о них понятия не имела и для защиты себя ей просто не хватило опыта.

Каждого хоть раз в жизни да обворуют. Кошелек стырят, так потом знаешь, как его положить, чтоб не облегчать задачу ворью.

Это и есть опыт, когда представляешь, что может случиться, если не побережешься. Когда опыта нет – ты самая удобная жертва.

К моменту встречи с Аниным сыном у нас были неопровержимые доказательства против Анастасии.

Аня вдруг стала очень бояться за мальчика. Вот материнское сердце какое!

Ей не хотелось рушить его мир. Если он близок с теми, кого считает матерью и отцом, для него это станет таким ударом, после которого не всякий взрослый и социально надежный человек сможет оправиться без последствий. Она твердила, что сама во всем виновата. Да, у нее украли ребенка. И сердце ее чувствовало и знало это. Но почему же она молчала? Почему не велела мужу позвонить в милицию? Прямо и настойчиво сказать о своих подозрениях. Потребовать провести экспертизу. Ведь муж-то несмышленышем не был. Но все повели себя как несчастные животные, обреченные на убой. Их ведут, они предчувствуют, упираются, но идут же в конце концов. Вот и она. У нее ребенка отняли, а она молчит. Только смотрит во все глаза. И молчит. Характер такой, что ли, был. Или слишком научили старших уважать. На той, что украла, лежит вина. Но и на ней, она нам все повторяла, вина не меньшая. И как объяснить мальчику, где она была все эти годы? Чего ждала?

Однако она не могла отказаться от желания увидеть его вблизи, просто за руку взять, в глаза заглянуть. Решили так: придем за интервью. И честно потом Мишин журнал напечатает это интервью. Будем фотографировать, на видео писать. Никаких разговоров на волнующую нас тему. Произойдет что-то само по себе, тогда – да. Аня будет с нами как ассистент, моя супруга тоже. Она, кстати, исходя из горького опыта, прихватила с собой средства первой медицинской помощи.

Аня пошла в парикмахерскую, чтобы прическу сделать точно как в сериале у мальчика. Фото его взяла.

Парикмахерша тут же:

– Так вы его мама! Я сразу узнала, как вы вошли. Мы вашего мальчика просто обожаем, ни одну серию не пропускаем! Ах, какая же вы, должно быть, счастливая с таким сыном!

Подстригла – один в один.

В назначенный час звоним в дверь. Открывает чинная домработница:

– Проходите, пожалуйста.

Взглянула на Аню и говорит:

– Ой!

И Аня на нее смотрит – глаз не сводит. Перед ней та самая домработница, что приезжала к ней за сцеженным грудным молоком. Столько лет прошло, а вот встретились и с первого взгляда безошибочно друг друга узнали. Правда, у Ани еще и сходство с сыном феноменальное, как тут не узнать.

Мы проходим в гостиную. Там восседает Анастасия. Стол накрыт по полной программе. Она щебечет, что сын вот-вот будет, в пробке застрял, но буквально с минуты на минуту… И тут – Аня возникает в поле ее зрения.

Страшно видеть, когда человек все понимает без слов.

Вроде все молчали – и не молчали.

Тишина, а все слова – в воздухе, как пули трассирующие, высвечиваются.

– Марья Степанна! – произносит наконец решительно Анастасия. – Вызовите немедленно милицию.

– Да-да, – подтверждает Миша, – вызовите, Марь Степанна, скорее милицию.

Марья Степановна почему-то никакую милицию не вызывает, а стоит и смотрит, как окаменелая.

И тут в комнату входит парень. Впопыхах, очень смущенный опозданием.

«Мать» ему истошно вопит:

– Уходи! Беги отсюда! Это аферисты! Убегай!

Он растерялся. Мы, кстати, тоже. Проходят доли секунд, а кажется, что вечность.

Взгляд его падает на Аню, и становится понятно, что никуда он не убежит.

Как он на нее смотрел!

И она!

Они как будто друг друга боялись и тянулись один к другому.

Вот – жизнь! У меня все силы ушли просто видеть это. А они…

Он спрашивает тихо:

– Вы моя мама?

Она чуть только кивнула.

– Почему только сейчас? – он ей шепчет.

– Прости меня, – отвечает Аня. – Я все тебе расскажу.

– Вы мне все время снились, – мальчик ей говорит.

– Ты мне тоже. Но я себе не верила. Старалась не верить.

Тут взвыла Анастасия:

– Вон из моего дома! Вон!

Я так понял, что муж ее вернуться должен был, она при нем не хотела, надеялась и тут как-то выкрутиться. Мальчишка так и так отделяться собрался, мужа теперь сохранять надо любой ценой.

Мальчик смотрел на женщину, что его вырастила, потом на Аню. Смотрел и молчал. Шок у него был огромный. Потом говорит:

– Не огорчайся. Я сейчас тоже уйду. Но я вернусь. Нам надо поговорить. Я понять хочу.

Ну, и мы, конечно, убрались в два счета. Аня с сыном за руку.

Сели в машину. Аня говорит:

– Подождите, я папе его должна позвонить немедленно.

Набирает по памяти номер. Подходит ее бывшая свекровь, Аня только поздоровалась, а та:

– Анечка! Анечка! Ты смотришь фильм такой-то?

– Да.

– Аня, нам кажется, что мальчик, который там снимается, твой сын. Ваш с Сашей, а? Мы не могли тебя найти! Ты фамилию сменила?

– Да.

– Мы твои фотографии достали, сличили. Случайностей здесь быть не может.

– Он рядом со мной, – говорит Аня.

– Прости меня, окаянную! – стонет старая женщина.

– Мы к вам едем сейчас же.

В общем, хорошо, что моя жена была при медикаментах: очень востребованными оказались.

Мне удивительно было, что Анин мальчик так сразу к ней пошел. Всю жизнь прожил в семье, с отцом-матерью, как сам считал, а одного мига оказалось достаточно, чтоб ложь рассыпалась.

Конечно, их счастье в необыкновенном сходстве. А сколько таких, что никогда не найдут друг друга?

Мы уговаривали Аню в суд подать, посадить эту Анастасию. Она отказалась. Не хочу быть, говорит, как она. Жизнь же сама все рассудила. И не надо ее мужу говорить, ничего не надо. Не надо еще несчастных. По крайней мере, не через меня. Мы есть друг у друга. Мы нашлись. Что еще надо?

Она с мужа слово взяла, что все останется как есть. И мы обещали тоже. Хотя я не уверен, что это справедливо.

Хотя, может, она и права. Я столько не перестрадал, как Аня. Ей виднее.

И вот еще удивительная вещь. Аня после рождения Любочки постоянно ходила в храм, молилась за своих. И каждый раз просила Богородицу помочь избавиться от мучающих ее снов. Незадолго до встречи с сыном она, молясь, услышала внутри себя слово:

– Скоро.

Это слово перебивало молитву.

Аня повторяла молитву вновь и вновь, и каждый раз звучало «Скоро».

Она думала, что это искушение. Оказалось же, что в этот день мальчик ее крестился. Он жил, чувствуя все время, что очень важного про себя самого не знает. Он тоже молил о помощи. Они как будто в дремучем лесу шли друг к другу, и ведь нашлись – вот чудо!

Рассказчик перевел дух. Собравшаяся компания тоже.

Тишину осторожно нарушила Илюхина мама:

– Шашлыки готовы!

– Ну наконец-то! Соловьев баснями не кормят, да и я уже обессилел рассказывать.

Соловьи пели, тревожили души, как и положено в мае.

Илюха поднялся со своей чурочки у костерка:

– Я – знаете чего – я в роддом поеду, вы гуляйте тут без меня.

– Напугал я тебя, а? – спросил дядя.

– Береженого и Бог бережет! Да я просто по мужику своему соскучился. Увидимся!

– Эй! Передай мужику там: «С днем рож-день-я! С днем рож-день-я!»

Праздник только начинался.