Раннее утро. Сельское кладбище. Могила Андрея. Черная мраморная плита. Его портрет. Когда подошел — вздрогнул. Как живой. Вспоминаю. Фотографировались перед вручением дипломов. Каким он стал через десять лет — теперь не узнаю. А в моей памяти он остался таким же, как на фотографии. Судьба. Поди, скажи, что ее нет. Жил так, как будто знал, что срок недолог. Очень русский характер. Типично русский. Добрый, но взбалмошный. Чистый и грешный. Удалой и расчетливый. Стремление вверх, падение вниз. Андрей. Его слова на прощание, когда уже полоса отчуждения легла между нами: «Ты много думаешь о жизни. Надо меньше о ней думать. Надо жить». И он жил. На всю катушку. Торопился. Будто знал, что не успеет. Будто знал. Удар ножа — нить оборвана. Вечный покой. Пусть земля будет тебе пухом, мой друг. И прости меня. Твою глупость принял за предательство. И не простил тогда. Прости меня сейчас. Если можешь… С тревогой смотрю на небо. Утренние тучки, обнадежив, словно испарились. Опять будет пекло. А мне, чтобы завтра попасть в Плавск, необходимо сегодня пройти километров тридцать. Возвращаться в Арсеньево нет смысла — тогда все сорок набежит. Да еще по шоссейке придется идти. Решено: пусть сегодня будет необычный день. Иду прямиком. Через поля. Ровно на восток. Свобода — это право на выбор. Иду, — куда хочу, иду, — сколько хочу. Понравилось место, приглянулось деревце — остановлюсь. Никто не скажет: быстрей, опоздаешь. Сегодня другой выбор — завтра до обеда попасть в Плавск. Это не прихоть. Чувствую, хотя не знаю, почему именно так чувствую, что если не успею до обеда не застану тех, кого хочу увидеть. На карте — несколько сантиметров, белый цвет с капелькой зеленого. Передо мной — поле без края. Хотя край есть, и я спешу туда. Азарт гонки. Только на восток. Деревни, овраги, нивы, речушки, опять деревни, нивы… Калейдоскоп названий, лиц. Пьяный мужик, бьющий себя в грудь: «Я моряк! Мне здесь тесно. Тесно! Возьми меня с собой, друг!» — это Сычевка. Словно сошедшая с картины Пуссена — Дубрава. Теленок с прекрасными глазами, доверчивый и одинокий — Железница. Здесь же — кавказский малыш на трехколесном велосипеде: «Меня зовут Вова». Здесь же — пустые дома, злая собака, старуха, долго смотревшая мне вслед.

Не знаю, когда ко мне впервые пришло это чувство. Сколько себя помню, живу с ним. Горечь: сколько в мире городов, деревень, где я никогда, никогда не буду. Сколько лиц, которых я никогда не увижу. Какое страшное слово. Вот сейчас я его преодолеваю. Мы уже встретились. Мы пересеклись. С бывшим матросом из Сычевки я сказал, что ему не поможет путешествие, когда в груди тесно. С удивительно тихой и трогательно задумчивой Дубравой — я подремал под ее кудрявыми деревьями. С теленком — я говорил ему что-то глупое, нежное, а он лизал мне руку своим шершавым языком. С этим мальчуганом, старухой. И уже нет этого безысходного никогда.

И еще одно, грозное, перед чем я бессилен, всегда жило во мне. В детстве я уходил на окраину своего маленького городка и часами смотрел на полоску леса на дальнем горизонте. Меня что-то тянуло туда, манило. Будто там — настоящее, а здесь — временное. Там — небесное, здесь — земное. И однажды я ушел. К тому лесу. Шел долго, шел в какой-то полупьяной радости. Когда пришел, увидел обыкновенный лес, обыкновенное поле. И — новый горизонт. Еще одна полоска другого, дальнего леса. И вот так с тех пор — всю жизнь. Почти весь год я нормальный, обыкновенный человек. Живу. Радуюсь и плачу. Мечтаю быть лучше — и грешу. Но раз в году эти две силы — горечь (Александр Грин называл это зовом несбывшегося) и сладкая тоска по небу, по горизонту, что вдали — заставляют меня бросать все, и я ухожу, не в силах противостоять им.

Сегодня был удивительный закат. Я входил в Юсупово. Не буду рассказывать, как приютили меня в общежитии, как всю ночь за стеной пили, пели, танцевали, любили. Уже утром я об этом забуду. А вот закат забыть невозможно. Огромный огненный шар садился за край земли, туда, где я был утром. Я устало брел вверх по бесконечному склону и думал о том, что сил у меня больше нет. Под ногами, как всегда справа что-то пискнуло. Трясогузка. Моя старая знакомая. Огненный шар за спиной покатился вниз. Восток был темен, запад пылал. Сразу же подул ветерок. С каждым дуновением в меня вливались новые силы. Впереди показалось Юсупово.