1

Отсвет утренней зари упал на белую сову и окрасил ее в розовый цвет. Сова недовольно захлопала желтыми глазищами, расправила крылья и бесшумно улетела в чащу. С потревоженной ветки мягко свалился пласт снега.

Несмотря на спокойную тишину заваленной снегами тайги, зима не на шутку встревожена. Вот уже несколько дней, как по тайге бродят неуловимые, смутные запахи, разнося волнующие слухи о скором приходе весны.

Сквозь сплетенные вершины деревьев ласково глянуло весеннее, голубое небо. Зима, прижимаясь к земле, уползала от горячих лучей в чащобу, где притаились лиловые ночные тени.

На припеке из-под осевшего снега показался зеленый, жесткий листок рододендрона. Как будто кустик высунул лапку, желая узнать, достаточно ли тепло наверху и не пора ли ему покинуть свое зимовье. Задремавшую в чаще сову опять потревожили. В яме, под вывороченным корнем упавшей лиственницы, зашевелился снег и послышалось громкое сопенье.

Возмущенная сова даже повернула голову задом наперед, но, сослепу ничего не увидев, на всякий случай решила перебраться повыше.

Сопенье продолжалось. Из сугроба показалась озабоченная медвежья морда отощавшей за зиму медведицы. Она поднялась на задние лапы, со свистом втянула воздух, осмотрелась и заурчала. Вслед за ней из берлоги выкатились два маленьких медвежонка и замерли, испуганно моргая от яркого света. Ведь они не знали, что, кроме парной темноты берлоги и мохнатого брюха матери, существует такой большой, сияющий мир.

Оробело прижавшись друг к другу, они смотрели, как мать каталась по снегу и под ее грузным телом с хрустальным звоном раскалывалась ледяная корочка. Но медведица опять заурчала. Медвежата бросились к ней и с веселым рявканьем устроили кучу-малу. На шум из дупла, выскочила белка. Секунду она наблюдала веселую возню и, развеселясь сама, запустила в медвежью семью вылущенную кедровую шишку.

2

С каждым днем становилось теплее. Деревья расправляли окоченевшие ветки и чувствовали, как к ним приливает, медленно поднимаясь от корней, животворный сок.

Снег остался только в распадках. Обнажившаяся земля днем оттаивала и пахла незнакомыми, тревожными и радостными запахами. Медведица учила детей разыскивать пищу. Прошлогодняя брусника привела медвежат в неописуемый восторг. Ледяные от утренних заморозков темно-красные шарики вкусно оттаивали на шершавых языках. А если посчастливится, то в колючих зарослях еще голого шиповника можно отыскать уцелевшие сморщенные ягоды. Они сладкие, но приходится долго чавкать, чтобы отодрать волосатые зернышки, прилипающие к нёбу и языку.

Как все двойняшки, братья были так похожи, что только материнский глаз мог заметить, что у одного медвежонка лоб пошире, а у другого животик круглее. Несмотря на внешнее сходство, характеры у медвежат были разные. Пузан больше всего любил поесть и интересовался каждым новым предметом только с этой стороны. Лобастый же часами надрывался, стараясь выворотить какой-нибудь пенек ради бескорыстного любопытства — посмотреть, что под ним.

Пузан безучастно глядел на усилия пыхтящего брата, но, как только пенек был выкорчеван, первым спешил залезть в ямку и с аппетитом пожирал гнездившихся там червяков и улиток.

Братья росли и толстели, а медведица оставалась такой же худущей. Непоседы доставляли немало забот. Она до ряби в глазах следила за детьми, стараясь не выпускать их из виду. Временами ей начинало казаться, что вокруг бегают не два медвежонка, а по крайней мере десять.

Медвежата находились в беспрерывном движении. Избыток энергии они щедро расходовали друг с другом. Чаще всего драка начиналась с борьбы. Потом кто-нибудь нарушал правила и начинал кусаться, тогда другой в справедливом негодовании закатывал нарушителю оплеуху, от которой тот вверх тормашками летел на землю.

На душераздирающие вопли спешила медведица и с материнской справедливостью награждала увесистыми шлепками того, кого заставала на ногах. На некоторое время воцарялся порядок. Драчуны хныкали поодиночке. Но стоило матери отвернуться, как за ее спиной сызнова поднималась возня.

Зато когда приходила ночь, маленькая звезда до рассвета глядела в берлогу, любуясь нежно обнявшимися, спящими медвежатами.

3

Тайга ожила. На вербе уселись самые смирные на свете, пушистые, серебристые зайчики. Лиственницы покрылись светло-зеленой нежной щетинкой, на березах, тополях и черемухе из почек вылезли мокрые крохотные листики.

Забурлили таежные речки. В них, когда наступает время метать икру, огромными стаями приходит кета. Она сама вывелась здесь из клейких красных икринок. Потом беззащитные мальки, сбившись в стайки, по течению спустились в Охотское море, а из него в Тихий океан. Но через три года, став красивыми сильными рыбами, кета возвращается на свою родину, чтобы отложить икру и… умереть. Выметав икру, она обессиливает. Бурная река подхватывает полуживую рыбу, несет ее вниз, разбивает о камни, выбрасывает на отмели. Жизнь этой кеты кончилась, но скоро из ее икры серебряными искрами взметнутся мальки следующего поколения.

Во время хода кеты на берегах таежных рек сидят необычные рыбаки. Орудуя когтистой лапой, медведи ловко выуживают рыбу и отбрасывают ее на берег. Потом выкапывают ямки, складывают в них улов и забрасывают рыбу старым листом, веточками и камушками. Солнце припекает, и через день медведи с удовольствием лакомятся тухлятиной собственного приготовления. Свежую рыбу медведи едят неохотно, только с голоду.

Весной, когда сойдет снег, медведи бродят по берегам и в ожидании прихода кеты отыскивают рыбьи костяки — остатки прошлогодней рыбалки. В один погожий денек медвежья семья отправилась на речку. Медведица исследовала прибрежный кустарник, изредка обнюхивая и переворачивая лапой камни.

Пузан и Лобастый молча дрались из-за высохшей рыбьей головы. Течением к берегу принесло большую, черную корягу. Зацепившись за камень, она остановилась неподалеку от драчунов. Любопытные медвежата наперегонки закосолапили к ней. Лобастый первым взгромоздился на корягу и угостил карабкавшегося за ним Пузана хорошим тумаком.

Пузан бултыхнулся в воду. Услышав пронзительный вопль, медведица примчалась на помощь. Вытаскивая Пузана, она нечаянно толкнула корягу, и та, оторвавшись от берега, поплыла.

Сидевший на ней Лобастый заорал. Оставив Пузана на берегу, медведица вплавь пустилась догонять Лобастого. Но коряга, подхваченная сильным течением, стремительно неслась посередине реки и вскоре скрылась за поворотом. Шум воды заглушал крики Лобастого. Отчаявшись его догнать, усталая медведица повернула к берегу, где метался и визжал мокрый Пузан.

Вцепившись в корягу всеми четырьмя лапами, Лобастый оборачивался и вытягивал шею в надежде увидеть подплывающую мать. Но кругом вспенивались холодные волны, коряга поворачивалась, накренялась и не раз окунала Лобастого в крутившуюся пену.

4

В казарму пограничного поста вбежал запыхавшийся солдат:

— Ребята! По реке медвежонок на дереве плывет. Его в море уносит, айда спасать!

Грохоча сапогами, пограничники бросились к выходу. Захватив багор, смеясь и шутя, они побежали на берег.

Моторка направилась наперерез несущейся коряге. Настигнув корягу, солдаты зацепили ее багром, и сразу несколько рук протянулось к медвежонку, но коряга коварно накренилась, и над головой звереныша сомкнулась вода. В лодке ахнули: пропал! Нет, вот он! За кормой вынырнула ушастая головенка. В вытаращенных глазах метался ужас.

Медвежонка втащили в лодку. Лобастый сидел смирно, дрожал и позволял себя гладить. Но, очутившись в казарме и почувствовав под собой твердую почву, он сразу утратил миролюбие. Стал огрызаться и даже замахиваться на людей лапой. Потом удалился под одну из коек и уселся за чьим-то чемоданчиком. Всем, кто пытался заглянуть в его укрытие, медвежонок дерзил на своем медвежьем языке и угрожающе лупил лапами по чемодану.

Заботу о медвежонке взял на себя повар Тюлькин — серьезный сероглазый парень. Выждав, когда медвежонок сам вылезет из-под койки, он забрал его к себе на кухню.

Обстоятельства, при которых состоялось их знакомство, остались тайной. Известно только, что медвежонок вышел из кухни, облизываясь и шлепая себя по животу лапой, а у Тюлькина был забинтован палец.

Потапка, так назвали пограничники Лобастого, быстро освоился в новой обстановке. С точки зрения своих диких сородичей, Потапка покрыл позором репутацию дикого зверя, научившись служить за кусочек сахару и громко мурлыкать, когда его чесали за ухом. Это мурлыканье с удивительно звонкой ноткой возмущало старую кошку Машку. Она шипела, делала из себя верблюдика и норовила запустить когтистую пятерню в доверчивый медвежий нос. Это приучило Потапку при появлении Машки предусмотрительно закрывать нос обеими лапами.

Спал Потапка в казарме, за печкой на мешке, набитом сеном. Спал беспокойно. И во сне медвежонка одолевали дневные заботы. Его лапы то дергались, пытаясь бежать, то просяще вытягивались, выклянчивая что-то. Обиженное хныканье сменялось довольным урчаньем. Пограничники любовались спящим приемышем и вполголоса разгадывали его бурные сновидения.

Однажды Потапка пропал. Осмотрели кухню, двор, заглянули во все закоулки — медвежонка не было. Вдруг кто-то обратил внимание на ведро, из которого торчал мех. В ведре, скрючившись, сладко спал медвежонок. Его перенесли на сенничек, а ведро повесили на гвоздь.

Глубокой ночью страшный грохот поднял солдат на ноги. По полу каталось ведро, а из него торчали Потапкины задние лапы. Упрямый медвежонок ухитрился как-то по стене добраться до висящего ведра и примоститься в нем спать, но подвел гвоздь: не выдержал тяжести и погнулся.

Тюлькин приучил медвежонка есть в положенное время. Утром, в обед и вечером Потапка первым являлся в столовую. Постепенно медвежонок перешел на самообслуживание. Дежурный подавал ему только суп. За вторым и третьим блюдом Потапка подходил сам, держа миску в передних лапах. Он никогда не просил добавки ни первого, ни второго, но, получив компот или кисель, тут же вылакивал свою порцию и протягивал миску за прибавкой.

Медвежонок очень скоро научился понимать значение фанерных, посылочных ящичков. Пока солдаты выкладывали домашние гостинцы, Потапкин нос нетерпеливо елозил по краю стола, усердно принюхиваясь к чудесным вещам. Если посылка приходила из колхоза. Потапку угощали сушеными фруктами, сдобными домашними лепешками, медом, салом и жареными подсолнухами. Из городских посылок с Потапкой делились охотничьими сосисками, сыром, халвой, колбасой и конфетами. Потапкин пир прерывал Тюлькин.

— Вы, что же, обкормить его хотите? — сурово обращался он к смущенным товарищам. — Он уже икает.

От проглоченных наспех лакомств Потапку одолевала жестокая икота. Тюлькин тащил Потапку за лапу на кухню отпаивать водой. Медвежонок упирался, тянул свободную лапу к сочувствующим солдатам, но Тюлькин был неумолим. И забавная пара — высокий ладный паренек и ковыляющий на задних лапах медвежонок скрывались за кухонной дверью.

Днем Тюлькин забирал Потапку к себе на кухню, чтобы непоседливый медвежонок не мешал отдыхать солдатам после ночного дежурства. Но когда Потапка научился открывать духовой ящик и шарить лапой в кастрюлях, вход на кухню был ему строго воспрещен.

Самовольно просунувшийся в дверь медвежий нос имел неприятное столкновение с шумовкой. Кстати, это был единственный случай, когда нос сам поплатился за свое любопытство. Обычно за него расплачивалась совсем другая часть Потапкиного тела.

Как только Тюлькин приступал к исполнению своих служебных обязанностей и в белом колпаке, куртке закрывался в кухне, Потап садился у двери. Черный, шершавый нос дергался налево и направо, улавливая чарующие запахи из дверных щелей. Потап шумно вздыхал, давая понять Тюлькину, что если он ему понадобится, то за ним не надо ходить далеко.

5

На таежных полянках засинела созревшая голубика. Солдаты отправились за ягодами, и, конечно, Потапка увязался с ними. Он крался по кустам, подстерегая удобный момент, чтобы опрокинуть чью-нибудь банку и съесть ягоды. Вначале он честно, по-медвежьи обсасывал ветки, синие от крупных ягод, но вместе с ягодами в пасть набивались листики, а это было совсем невкусно. Под кустом он наткнулся на ведро, полное душистой голубики. Обкрадывание банок и кружек сразу же показалось ему зряшным занятием. То ли дело ведро ягод!

Увидя, что медвежонок засунул в ведро голову, солдаты решили его проучить и попрятались в кусты. Подобрав все до последней ягодки, медвежонок плутовато огляделся. Что такое? А где же люди? Он был один.

Кругом шумела тайга. Она протягивала к нему широкие ветви и звала: малышшш… малышшш. Обещала надежно спрятать его в своей чащобе. Она подослала маленькую пичужку. Покачиваясь на ветке, она уговаривала медвежонка: беги… беги-и! А высоченные лиственницы гудели: в тайгу-у… в тайгу-у…

Но Потапка не понимал языка тайги. Ему был нужен только голос человека, а люди ушли, может быть, навсегда. И подавленный одиночеством, маленький, брошенный медвежонок горько заплакал.

Тюлькин не выдержал. Подбежав к Потапке, он обнял его и с материнской заботой прихлопнул ладонью комаров, присосавшихся к медвежьему носу.

…В другой раз пограничники взяли Потапку в поселковый магазин. Там Потапка познакомился с замечательным человеком — заведующим магазином. Он угостил Потапку сахаром и пустой бочкой из-под яблочного повидла. При прощании хорошее впечатление было несколько испорчено, потому что заведующий отнял у медвежонка крышку от бочки повидла. Медвежонок собирался ее унести.

Возвращался Потапка в веселой компании поселковых ребятишек. Ох и каялись же потом солдаты, что показали медвежонку дорогу в поселок. Потапка стал самостоятельно посещать магазин и, освоившись, уже не ждал, когда его угостят, а, к негодованию зазевавшегося завмага, усердно угощался сам.

Вылазки Потапки в поселок становились похожи на разбойничьи набеги. Однажды Потапкин нос привел его к дому, перед которым на летней печке шипела сковорода с оладьями. Потап обожал это кушанье! Воспользовавшись отсутствием хозяйки, он быстренько цапнул со сковородки пузырящийся масленый оладышек. Непрожаренное тесто плотно прилипло к ладошке. Медвежонок заорал, тряхнул лапой, чтобы сбросить лепешку, и приложился к раскаленной трубе. Запахло паленой шерстью. Рассвирепев, медвежонок встал на дыбы и начал пинать печку. С грохотом покатилась железная труба, из бесформенной груды кирпичей взвился удушливый чад горящего масла. Из дома, ругаясь и размахивая здоровой палкой, бежала хозяйка. Потапка благоразумно не стал ее дожидаться.

Старожилы поселка, наверно, до сих пор помнят набег Потапки на пекарню. Ранним утром, удрав с заставы, Потапка слонялся по спящему поселку. Странный запах привлек его внимание. Следуя указаниям носа, медвежонок очутился у раскрытого окна пекарни и, не теряя времени, залез в помещение. В длинном деревянном корыте кто-то пыхтел. Зацепившись лапами за край, Потапка подтянулся и только хотел заглянуть в корыто, как оно предательски перевернулось и, обдав медвежонка тестом, погребло под собой. После панической возни из-под корыта вылез большой колобок на четырех лапах. В слепом ужасе, поскольку глаза залепило тестом, колобок вскарабкался на мешки с мукой и, с трудом протерев глаза, чихнул. Взвился столб белой пыли. Это становилось интересным. Медвежонок хлопнул по мешку лапой. Мучное облако поплыло к потолку. Потапка затанцевал по мешкам. Он блаженствовал, подняв в пекарне мучную пургу.

В комнатке, расположенной через узкий коридор, два пекаря, услышав подозрительный шум, вооружились кочергой и лопатой для угля и с грозным окриком: кто здесь? — ворвались в пекарню. В душном белом мраке Потапка перепутал окна и, бросившись в закрытое, вместе с рамой вылетел на улицу.

Так уж заведено у людей, — ничто с такой быстротой не собирает толпу, как звон разбитых стекол. На этот сигнал бедствия или скандала к пекарне отовсюду бежали полуодетые люди. Несчастный, обкатанный в тесте, обвалянный в муке, медвежонок делал отчаянные попытки прорваться сквозь хохочущее окружение.

Претензии пришлось принимать командиру заставы, а отмывать Потапку взялся Тюлькин. Это было нелегкое дело, тесто успело засохнуть, а добровольно отмокать в пожарной бочке Потапка не желал.

6

На заставе кололи свинью. Услышав визг, Потапка заторопился. От запаха крови в безобидном ласковом звереныше проснулся клыкастый инстинкт. Обдирая когтями дверь, в сарай ломился кровожадный громила.

— Ах, ты так? — разозлился Тюлькин. Он разделывал тушу. — Смотри-ка, недавно от мамки, а туда же, крови захотел! Ну, я тебя сейчас выучу!

Дверь приоткрылась, и навстречу ринувшемуся в сарай Потапке медленно выдвинулась бледная свиная голова с закрытыми глазами. Потапка глянул, попятился, и через мгновение глупый медвежонок без оглядки улепетывал от страшного сарая.

Прошло много времени, когда этот случай напомнил о себе самым неожиданным образом. По узенькой улочке поселка навстречу Потапке рысцой трусила чья-то свинья. Поматывая головой, она негромко нахрюкивала свиную песенку.

Передние лапы Потапки остановились мгновенно, а задние не успели и опередили хозяина, заставив его шлепнуться на спину. Заметив Потапку, свинья завизжала и шарахнулась в сторону. Потапка же вообразил, что страшный зверь покушается на его жизнь. Он в ужасе вертелся на спине, пока ему не удалось выйти из «штопора» и встать на лапы.

На заставу с докладом о происшествии примчались дети. Из их невообразимого галдежа Тюлькин понял одно: Потап в беде, — и побежал на выручку. Потапка сидел на крыше, обнимая трубу, как единственного друга.

И только безграничное доверие к Тюлькину заставило медвежонка расстаться со своим «высоким» положением.

7

В небе зазвенел прощальный крик отлетающих птиц. Пожелтевшую тайгу застилали серые осенние дожди. Потапка шлепал по лужам, и брызги грязи кляксами застывали на его мохнатых штанах. Спасая выскобленный пол, дежурный выпроводил Потапку в коридор, чтобы медвежонок немного обсох.

Потапка обиделся и ушел на улицу. Свет из окон казармы освещал лужи, на которых вспучивались и лопались грязные пузыри. Не выдержав одиночества, медвежонок влез на завалинку и, заглядывая в окно, без злого умысла уперся в стекло лапой. Раздался звон. В казарму посыпались осколки. Медвежонок удивился и шлепнул лапой по другой раме. Дзинь-нь! В следующее окно Потапка трахнул обеими лапами сразу и, не задерживаясь, поспешил дальше.

Разбуянившегося медвежонка утихомирили с большим трудом. Вытертый половой тряпкой и ею же отшлепанный, он долго хныкал за печкой, стараясь вызвать сочувствие. Но резкий ветер, свистевший в выбитые и занавешенные одеялами окна, в тот вечер сильно охладил чувства пограничников к своему воспитаннику.

…Верхушки дальних сопок покрылись снегом. Иней на голых кустах и желтой траве задерживался до полудня. Грязь на дворе потрескалась от заморозков. Потапка потерянно мотался из казармы во двор, со двора в казарму. Солдаты беспокоились:

— Заболел, что ли, наш Потап?

— Может, простыл?

Непривычно белое утро заглянуло в окна. Первый снег ровным слоем лег на землю. Потапка не явился к завтраку. Обыскав все закоулки, Тюлькин нашел Потапку в заброшенном погребе. Медвежонок лежал на старых рогожах: непоседу одолела зимняя спячка.

— Потап? — позвал Тюлькин.

Медвежонок поморгал сонными глазами, помурлыкал и снова закрыл нос лапами. Его завалили сеном и на всякий случай положили рядом связку вяленой рыбы.

Начались снегопады. Снег, казалось, сваливался на землю сразу сугробами.

Потапка спал. Он не слышал, как плясали и выли над погребом дикие пурги и поземки. Не видел, как в лютые морозные ночи поднимались ввысь зыбкие столбы зеленого северного сияния. Медвежонок спал. Но вот издалека донеслось прерывистое дыхание весенних ветров, и зима, оставляя на кустарниках клочья грязноватого снега, повернула в просторы Ледовитого океана. Весенний ветер проник в погреб и защекотал медвежий нос.

Потапка чихнул и проснулся.

— Потап, ты ли это? — удивился Тюлькин, критически разглядывая большого, тощего медведя в дверях кухни.

Потапка внимательно взглянул на Тюлькина и ласково заурчал. Он вспомнил, как надо просить есть, но сейчас ласковое мурлыканье звучало страшновато. А когда, развеселившись, Потап добродушно толкнул Тюлькина, тот едва удержался на ногах.

Теперь Потап все чаще уходил в тайгу. Как он там гулял, чем развлекался, никто не знал. По ободранной коре деревьев было видно, что медведь поднимался во весь рост и чистил когти.

Он так же ласкался к людям, по-прежнему любил возиться, но Тюлькина, внимательно наблюдавшего за медведем, тревожило зеленое пламя, вспыхивавшее в медвежьих глазах во время борьбы. Тюлькин боялся, что придет час, когда Потапа придется убить. Могучий зверь, сам того не желая, мог натворить больших бед. И когда однажды Потап не вернулся из тайги, Тюлькин, несмотря на горечь разлуки, облегченно вздохнул. Казарма загрустила. Первое время солдаты надеялись на возвращение медведя. Но чем ярче светило солнце, чем зеленее становилось кругом, тем больше тускнела надежда увидеть Потапку.

8

В двух километрах от заставы чудесная долина. Там из скалистого обрыва выбивается горячий источник и образует небольшой ручей. Окруженная тайгой долина заросла шиповником. Случайно прорвавшийся ветер, покружившись, падает без сил на землю, одурманенный запахом розовых цветов. Вода источника обладает целительной силой, и поселковая больница поставила у ручья палатку для ревматиков.

В ней жил старик — главный бухгалтер из районного промхоза. Старика мучил ревматизм, и ему редко удавалось спокойно поспать. В одну из ночей его разбудил толчок в щеку. Зная, что в палатке он один, старик удивленно открыл глаза. В полумраке белой ночи он увидел, как кто-то на четвереньках пошел от его кровати. Кому пришло в голову так глупо шутить? — подумал он, неприязненно вглядываясь в незнакомца, и похолодел от ужаса. Незнакомец оказался здоровенным бурым медведем. Медведь подошел к столу и поднялся во весь рост. Покрываясь гусиной кожей, главбух смотрел, как страшный гость вылизывал банку сгущенного молока. Покончив с нею, медведь посопел над столом и, не найдя больше ничего, заслуживающего внимания, спокойно направился к выходу.

Забыв про ломоту в коленных суставах, старик перекрыл рекорды прославленных бегунов и влетел на заставу.

— Скорее! Скорей! — задыхаясь, прохрипел он. — Медведь на Горячем ключе!

Старика отпоили водой и, успокоив, заставили рассказать все, как было. Когда главбух в своем рассказе дошел до банки сгущенного молока, пограничники весело переглянулись:

— Да это же наш Потапка!

— Он, больше некому!

— Может, домой хотел наведаться?

Тюлькин и еще один солдат бросились к Горячему ключу. Им так хотелось хоть повидать Потапку.

Грузное медвежье тело проложило широкий след по цветущей заросли шиповника от палатки до опушки тайги. Лиственницы, обступившие долину, играли солнечными зайчиками, качая и подбрасывая их на хвойных лапах. Но чем дальше шли в глубь чащобы, тем угрюмее сдвигались почти сросшиеся мохнатые вершины. Впереди, меж стволов, зазеленела таежная болотина. Бледно-розовые цветочки брусники украшали замшелые пни. На светло-зеленом мху виднелись глубокие вмятины, оставленные медвежьими лапами. Тюлькин тихо присвистнул и передвинул фуражку с затылка на лоб. На мху явственно отпечатались следы не одного, а двух медведей. Потапка нашел себе подругу.

Улыбнувшись друг другу, пограничники повернули обратно. Когда они вышли на поляну, вслед по вершинам прошумел ветерок. Словно тайга, затаив дыхание, следила за людьми и только после их ухода облегченно вздохнула. И снова дремучее царство хвои, мхов и буреломных трущоб погрузилось в теплый покой летнего полдня. Только тихо колыхалась шелковинка порванной паутины да на болоте, там, где навсегда разошлись дороги человека и зверя, в свежие следы от сапог медленно набиралась рыжая вода.