Я стоял, прижавшись к деду.
Потом услышал, как его обнял еще кто-то. И еще.
Посмотрел я, это папа положил дедушке голову на плечо. Мама взяла деда под руку.
Мы стояли маленькой тесной кучкой, прижавшись к дедушке, и он сказал хриплым голосом:
- Какая тесная у нас семья…
- Тесная! - сказал папа.
- И очень дружная! - сказала мама.
- Ну вот, - проговорил дедушка, - теперь вы знаете мою военную тайну.
Он посмотрел на фотографию над папиным столом. Вздохнул.
- Не сдержал я слова, - сказал он грустно. - Лидушка считала, ворошить прошлое незачем, а я не могу уйти с этой неправдой.
- Папа, - произнес отец, - это неправда - моя правда, слышишь? Ты - мой отец, Антошкин дед, вот и все.
- Ты наш самый любимый человек, - сказал я серьезно.
Мы снова сели. Кто на диван. Кто на стулья.
- А ты помнишь что-нибудь, Сережа? - спросил дедушка.
- Только деревья помню, - ответил отец. - Ветки лезли в глаза, и я протягивал руки.
- Почему же ты пел? - спросил я.
- Не помню, - ответил папа.
- И маму не помнишь? - осторожно спросил дед.
- Нет.
Я разглядывал папу. Вот он, оказывается, какой. Был на войне, хотя и не помнит. И еще… Еще у него убили маму… Я взглянул на маму. Что я стал бы делать без нее?
И тут меня осенило! Ведь дедушка и бабушка стали для папы отцом и матерью вместо убитой мамы. Нет, не так. Они и есть отец и мама.
Папа подсел к дедушке, обнял его за плечи. Посмотрел на него пристально. Сказал:
- Дай-ка я тебя поцелую, старый вояка!
Они сидели, прижавшись друг к другу.
Потом мы ложимся спать. И дед ворочается с боку на бок.
- Орден твой можно мне носить? - спрашиваю я.
- Допустим, можно, - улыбается он. - Будешь?
Я думаю. Орден все-таки дедушкин.
- Нет, - говорю я, - надо самому заработать.
- Правильно думаешь, - отвечает дед. - Этот орден на память обо мне.
- Память будет и без ордена, - говорю я.
- Ого! - улыбается дедушка. - Прорезается характер!
- В тебя! - шепчу я.
Теперь я всегда думаю о нем. В школе, на уроках. На переменах. Если просто иду по улице, опять думаю о дедушке. Вхожу домой - смотрю на него пристально. Обедаю - гляжу на него.
Вот утро. «Газики» пришли. Мама и папа в машины садятся, а мы с дедом в разные стороны расходимся. Я в школу, он проведать Анну Робертовну. Или в магазин. Бутылки блестят в авоське. Дедушка шагает неторопливо, прихрамывает немного.
Я смотрю ему в спину, пристально смотрю. И все думаю. Думаю.
Смогу ли я таким же, как он, стать? Или не смогу?
Вот прошло время, например. Много времени. И я стал старым. Стариком. Таким же, как дедушка.
Внук у меня есть, как я. И вот интересно - что будет этот самый внук думать обо мне?
Ведь, наверное, может же так быть - утром через много лет мы выходим с внуком из дому, он шагает в школу, а я иду в магазин.
И внук останавливается, глядит мне в спину. И что-то думает. Ведь он же будет что-то думать там, соображать. И вот, например, он соображает что-нибудь такое. Старичина ты, простофиля, старый хрен с редькой! Занудина несчастная! Никакого толку от тебя нет! Только и гундосишь - учи уроки, учи уроки! А сам ничего из себя не представляешь! Никакой исторической личности! Вот дед у тебя был - это да! Генерал!
И станет тут мой внук думать не про меня, а про моего дедушку.
Я долго соображаю, как тут быть?
Нет, я, конечно, не против. Пусть мой внук думает про моего дедушку. Ну а про меня все-таки станет он думать? Хорошее что-нибудь?
Я вздыхаю. Неизвестно, конечно, что придет в голову моему внуку через много-много лет. Это ведь, в конце концов, от меня зависит. От того, каким я буду.
Буду хорошим, как мой дед, что-нибудь хорошее и мой внук подумает. Например: «Ну, поплелся, старикашка? Иди, иди! Да осторожнее, не споткнись!» Разве это плохо, если тебе вслед такое прошепчут?