© Упырь Лихой, 2018
© ИД «Флюид ФриФлай», 2018
* * *
Родители маленького Димы интересуются политикой и ведут интенсивную общественную жизнь. У каждого из них активная гражданская позиция. Но вот беда: мама и папа принадлежат к прямо противоположным лагерям на политическом поле. Очень скоро Дима замечает, что трагически расколота не только его семья…
Книга содержит нецензурную брань.
© Упырь Лихой, 2018
© ИД «Флюид ФриФлай», 2018
* * *
От издателя
Эта книга может вызвать у неподготовленного читателя шок. Поэтому она нуждается в коротком предисловии – чтобы читателя немного подготовить.
Однако прежде чем начать разговор, нам нужно ввести два понятия из теории литературы: свободный косвенный дискурс (термин Е. Падучевой; в этом кратком пересказе мы неизбежно упростим его трактовку) и остранение.
Начнем с первого. У любой истории есть рассказчик, и этот рассказчик никогда не равен автору. Ну, скажем, историю «Лолиты» мы знаем со слов Гумберта Гумберта – именно он от первого лица рассказывает ее нам, и уж конечно, этот рассказчик не Набоков. Историю «Бесов» рассказывает нам Степан Трофимович Верховенский, и, опять же, Достоевский делает все, чтобы мы не перепутали его с этим прекраснодушным и глуповатым стариком. И в том, и в другом случае «я», от которого рассказывается история, – это «я» выдуманного рассказчика, а не реального автора.
Но есть случаи более сложные. Вот, скажем, Анна на следующий день после скачек:
Пускай муж опозорит и выгонит ее, пускай Вронский охладеет к ней и продолжает вести свою независимую жизнь (она опять с желчью и упреком подумала о нем), она не может оставить сына. У ней есть цель жизни. И ей надо действовать, действовать, чтоб обеспечить это положение с сыном, чтобы его не отняли у ней. Даже скорее, как можно скорее надо действовать, пока его не отняли у ней. Надо взять сына и уехать. Вот одно, что ей надо теперь делать…
Кто рассказывает нам все это, чьи мысли разворачиваются перед нами? Это Толстой утверждает, что у Анны есть цель, кому-то доказывает, что ей надо действовать, маниакально повторяет слова, путается в них, перебивает сам себя? Очевидно, нет. Иначе нам пришлось бы признать, что Толстой был не в себе за письменным столом, сочиняя сцену. Ответ может быть только один: несмотря на то, что чисто грамматически про Анну говорится «она», на самом деле мы видим эту сцену изнутри ее сознания, ее глазами, это ее мысли, ее точка зрения. Это и называется свободный косвенный дискурс: когда формально рассказ ведется от третьего лица, но на самом деле рассказчик – сам герой.
Повесть «Толерантная такса» написана именно в этой технике. Формально грамматическое лицо третье, но это не должно вас обмануть. Рассказчик здесь – именно Дима, мальчик, которому в первой части четыре годика, а во второй – двенадцать. И этого рассказчика нельзя, разумеется, путать с автором. Автор выдумал мальчика и от лица этого мальчика ведет рассказ.
Это первое.
А вот и второе: для чего автор так делает? Почему бы не рассказать придуманную историю от нейтрального, так называемого всеведущего рассказчика? Потому что второй ключевой прием, который автор использует, – это остранение. Понятие остранения ввел Шкловский, на примере из того же Толстого. Наташа Ростова в театре:
Люди стали махать руками, и в руках у них было что-то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие-то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что-то металлическое, и все стали на колени и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей…
Казалось бы, достаточно сказать: начался спектакль, артисты исполняли свои роли – ведь все знают, что такое театр, как он устроен, для чего нужен, и так далее. Толстой же рассказывает нам все это глазами человека, который в театре как будто впервые, который ничего про него не слышал и который не понимает, что происходит. Для него все происходящее смотрится странно. Толстой берет простую, всем известную вещь, театр, и делает ее странной, остраняет ее. Для чего? Да как раз для того чтобы заново поставить вопрос о том, что такое театр, как он устроен и для чего нужен (по Толстому – ни для чего).
Автор «Толерантной таксы» использует тот же прием с той же целью. Свободный косвенный дискурс нужен ему, чтобы рассказывать историю с точки зрения маленького мальчика, а точка зрения маленького мальчика – для того чтобы остранить все, что окружает героя, то есть, в сущности, нашу с вами жизнь.
Скажем, любого здорового читателя этой книги передернет от действующих в ней, пусть и на периферии ее сюжета, педофилов. Почему? Да как раз потому что о них говорится от лица мальчика, который, как Наташа в театре, видит только фактическую сторону дела, у которого еще не сформированы социокультурные коды и моральные нормы – соответственно, и осудить он ничего не в состоянии, только удивиться странному. Зачем автор делает это с нами? Да для того чтобы побольнее столкнуть нас со страшной реальностью педофилии, заставить машину нашей морали работать на полных оборотах – потому что, когда она так работает, она требует от нас активного сопротивления злу.
Ну, ужас все-таки в «Толерантной таксе» не главное; в целом перед вами одна из самых смешных книг, написанных на русском языке за последнюю четверть века. Это книга прежде всего сатирическая, причем тотально сатирическая. И читая ее и узнавая, как в зеркале, в ней всю общественную, как сейчас говорят, повестку последних лет, читатель складывается пополам от хохота.
Почему? Все потому же: рассказчик, сообщая нам о произошедших с ним, его родителями, друзьями его родителей, их детьми, а кроме того, и с разными животными событиях, не соблюдает ни наших конвенций, ни нашего речевого этикета, ему неизвестно, что мы заранее согласились считать правильным, а что нет, в чем мы все согласны, а о чем вообще не говорим вслух. А откуда ему все это знать? Ему, ребенку, еще только предстоит встраиваться в эту странную взрослую жизнь, а пока он за ней с любопытством наблюдает, и только.
А жизнь эта в повести сатирически сгущена. Тут и русские марши, и марши несогласных, и скины, и хипстеры, и ЛГБТ, и гомофобы, и сексисты, и феминисты – все это на небольшом пространстве ближайшего жизненного окружения главного героя. На всякий случай отметим: так в жизни не бывает, это тоже литературный прием – прием сгущения, позволяющий в малой литературной форме затронуть большее количество тем, поднять больше проблем.
Мы сказали: сатира. Но жанр сатиры тем и отличается от просто юмора, что ее автор не просто высмеивает – а автор «Толерантной таксы», очевидно, высмеивает всех и вся, – сатирик делает это с определенной моральной позиции. Которая, как мы уже сказали, в «Толерантной таксе» принципиально отсутствует. Не может быть еще моральных принципов у маленького мальчика, но зато у него есть здравый смысл. И именно он, простой здравый смысл, и занимает во внутренней структуре повести то место моральной инстанции, с которого высмеиваются и правые, и левые, и белые, и голубые, и русофобы, и русопяты, и условные «патриоты», и условные «либералы».
Рассказчик «Толерантной таксы» не хочет нас ничему учить, он и не учит. Лучше сказать, что самим своим взглядом на вещи он подает нам пример здравомыслия. Вокруг него все пребывают в перманентной истерике, вызванной политическими, мировоззренческими и культурными противоречиями. Маленький Дима посреди этой бури остается верен только собственному здравому смыслу. Он не вступает в борьбу, не принимает сторону, не осуждает, он только наблюдает, присматривается и остается спокоен.
Остается спокоен в том числе и тогда, когда вокруг него разворачиваются национальные конфликты. То, насколько болезненной может быть эта тема, мы знаем не понаслышке. Видит это и герой «Толерантной таксы». Видит – и бесстрастно фиксирует. И снова – эта бесстрастная объективность нас коробит, а иногда и шокирует (это не говоря о том, что до колик смешит). В механизме и смысле этого эффекта, безусловно, нужно разобраться.
Автор создает вокруг рассказчика гротескную, гиперболизированную реальность. И маленький Дима фиксирует то, что видит, все подряд, ничего не отсеивая, не совершая отбора. Того отбора, который сделали бы мы, читатели, предпочтя чего-то не заметить, о чем-то не упоминать, а что-то для ясности замять.
Вот воспитательница говорит ребятам в детском саду:
– Как вам не стыдно! – покачала головой Марья Петровна. – Во-первых, «чурка» – очень нехорошее, бранное слово. А во-вторых, вы не должны бить приезжих, потому что все люди – братья…
Ее голос – это ведь наш голос, голос разумных взрослых людей. И ее ужас перед неуправляемой толпой детей, которые слыхом не слыхивали о 282-й статье, – это наш ужас перед лицом реальности национальной розни (от которого, от этого ужаса – к добру ли, к худу ли – и была принята пресловутая статья).
Марья Петровна, безусловно, кругом права. Но мы не можем не испытывать некоторой неловкости, глядя на ее беспомощность, на ее неспособность справиться с вверенной ей группой детей. Смех, который рождается у нас при виде этой прекраснодушной, но такой бестолковой воспитательницы, – смех горький. А отсмеявшись, читатель не может не задаться вопросом, почему же Марья Петровна права и бессильна, а национальная ненависть и национальные стереотипы омерзительны и лживы и так тем не менее могущественны. И вот появление этого вопроса и есть, как я ее понимаю, одна из главных задач предлагаемой вниманию читателя повести.
Но только для того чтобы этот вопрос мог быть поставлен, нужно как минимум не закрывать глаза на реальность и не прятать голову в песок. Оттого что Марья Петровна закроет глаза и откажется видеть маленьких Диму, Аслана, Илхома, Гарика и других, они не перестанут существовать и не перестанут обижать друг друга. И именно поэтому «Толерантная такса» не могла бы быть рассказана от ее лица, а только от лица ребенка. Очевидно, что нужно искать способы говорить о проблемах, с которыми сталкивается общество, как бы болезненны они ни были. Таких способов – таких языков, как выразился бы специалист, – может быть много: язык науки, язык публицистики, язык законотворчества и так далее. Один из них – язык художественной литературы.
«Толерантная такса» не социологическое исследование, не экспертное высказывание и не руководство к действию, это произведение искусства, повесть. Искусство никогда не бывает точной копией жизни, оно – отражение в зеркале. В данном случае – в гротескно выпуклом увеличительном стекле. Отражение это одновременно и смешит, и пугает. И тем не менее неча на зеркало пенять, коли рожа крива. Пусть в жизни чуть прямее, чем в зеркале, и все же крива, что уж тут.
Все сказанное было о повести «Толерантная такса», которая открывает эту книгу, но вдумчивый читатель обнаружит, что те же соображения в целом применимы и к другим текстам сборника. Сборника писателя, который пишет под ученым псевдонимом Упырь Лихой уже много лет, но книга которого выходит впервые. И своим выходом доказывает: перед нами сатирик щедринского, пелевинского уровня – горький, злой, наблюдательный, бескомпромиссный; писатель, который внимательно вглядывается в жизнь и не боится замечать ее самые омерзительные черты – и умудряется при этом оставаться гуманистом. Писатель, новых книг которого вы будете теперь ждать с нарастающим нетерпением.
От автора
Ни одним словом в этой книге автор не желал оскорбить чьи-либо национальные и религиозные чувства, убеждения или сексуальные предпочтения. Персонажи книги не выражают политическую позицию самого автора. У автора ее нет, не было и не будет. Дружба народов – это именно то, чего сейчас недостает современному обществу, пусть даже самому толерантному и мультикультурному. Автор надеется, что общество рано или поздно станет менее политизированным и придет к отношениям, основанным на подлинном взаимопонимании, уважении к правам, ценностям, чести и достоинству всех людей. Наши дети имеют право на будущее без ненависти. Эта книга поможет родителям понять, как не надо воспитывать детей.
Толерантная такса
Диме четыре года, как и тебе, дорогой читатель. Ты уже научился читать? Молодец, тогда погнали.
На выходные Дима с мамой едет в гости к тете Вере. Тетя Вера – мамина подруга, она недавно развелась с мужем. У нее есть сын Сережа, которому тоже четыре года, и такса Эдик.
Мама с Димой садятся на метро и едут в Химки. У станции «Речной вокзал» они покупают большой вкусный торт, потому что приезжать без подарка – невежливо. До тети-Вериного дома еще нужно ехать на маршрутке. Маршрутку ведет веселый азербайджанец. Какой-то дядя говорит шоферу: «Слы, останови на углу!» От дяди противно пахнет пивом, и у него на шарфике написано: «Спартак – чемпион».
– ОстановиТЕ, пожалуйста! – говорит мама. – Запомни, Дима, только тупые уроды не уважают людей другой национальности.
– А тупые либерасты вроде тебя сосут у хачей, – говорит дядя, но мама с Димой этого не слышат, потому что уже идут к дому тети Веры.
Тетя Вера живет в красивой блочной пятиэтажке, вокруг дома растут высокие тополя и кусты, а во дворе – детская площадка с горкой и качелями. Там всегда много ребят и есть с кем поиграть. А вот и тетя Вера – они с Сережей выгуливают Эдика.
Тетя Вера целует маму, они очень рады, что встретились. Мама говорит:
– Берите собаку и идите играть, а мы с тетей Верой поговорим о важных делах.
Дима и Сережа бегут с Эдиком на детскую площадку.
А что там за девочка в розовых колготках? Это Света, она гуляет с пекинесом Чапой. Собачья площадка далеко, и Свете лень туда ходить, поэтому Чапа какает в песочнице, пока никто не видит. Света уже учится в школе, ей целых восемь лет, и она очень много знает.
Чапа и Эдик – большие друзья. Чапа нюхает у Эдика под хвостом, а Эдик облизывает Чапину попу. Потом Чапа ставит передние лапы Эдику на спину и начинает дергать хвостиком. Это очень весело, Сережа с Димой смотрят и смеются.
– Света, зачем они так делают? – спрашивает Дима.
– Они пидорасы, – объясняет Света.
– А кто такие пидорасы? – спрашивает Сережа.
– Дурак! Это все знают! – отвечает Света.
– Мама, кто такие пидорасы? – кричит Сережа.
Тетя Вера и мама подбегают к песочнице.
– Как тебе не стыдно, Света? – сердится тетя Вера. – «Пидорас» – это очень плохое и обидное слово!
– Простите, я больше не буду, – говорит Света.
– Надо говорить не «пидорас», а «гей», – добавляет мама. – А еще лучше – человек нетрадиционной сексуальной ориентации. «Пидорас» говорят только тупые уроды и невежи. Ты же не хочешь, чтобы тебя считали невежей?
– Значит, гей – это человек? – спрашивает Дима.
– Конечно, человек, – говорит тетя Вера. – Такой же человек, как и ты. К нему нужно относиться с уважением.
– Например, называть на «вы»?
– Правильно, Дима.
Они идут пить чай с тортом, а Свете торта не дадут, потому что она – гомофоб. Гомофобы – это люди, которым не нравятся геи. Запомни, дорогой читатель: любишь торт – люби и геев.
Пока они пьют чай, тетя Вера рассказывает еще много интересного про геев. Например, геев нужно отличать от педофилов. Педофилы – это незнакомые дяди, которые подходят к вам на улице и пытаются угостить конфеткой. Так они хотят заманить вас в подвал и изнасиловать. Педофилов уважать не нужно. Если дядя хочет угостить вас конфеткой, сразу зовите милиционера, чтобы этого нехорошего дядю посадили в тюрьму. А геи – хорошие. Они угощают конфеткой только тех, кому уже исполнилось 18 лет.
– А все-таки, кто такие геи? – спрашивает Сережа.
– Это мальчики, которым нравятся другие мальчики. Их еще называют «гомосексуалы», – объясняет тетя Вера. – Большинству мальчиков нравятся девочки, таких мальчиков называют «гетеросексуалы». Есть еще мальчики, которым нравятся и девочки, и мальчики, – это называется «бисексуалы».
– А мне не нравится играть с девчонками, – говорит Дима. – С ними скучно.
– Мне тоже, – говорит Сережа. – А еще у Светы Чапа срет в песочницу. Я там вчера копал подземный ход и нашел какашку.
Мама и тетя Вера улыбаются, они рады, что у них такие понятливые дети.
– А давайте посмотрим один хороший мультик про щенка, – предлагает тетя Вера. – Другие собаки не хотели с ним играть, потому что он голубой. (Подарочный компакт-диск с мультфильмом «Голубой щенок» приклеен к обложке с другой стороны, дорогой читатель. Постарайся не порвать книжку, когда будешь его отдирать.)
Диме и Сереже мультик не понравился, потому что в нем отстойные песенки и вообще все нарисовано акварелью, но тетя Вера сказала, что мультик все равно очень хороший, он учит детей быть толерантными. То есть уважать тех, кто не такой, как ты. Например, Эдик уважает Чапу, хотя он сам такса, а Чапа – пекинес. Эдик – толерантная такса.
Потом тетя Вера учит Диму играть в шахматы. Если он будет хорошо играть в шахматы, то вырастет очень-очень умным, совсем как Гарри Каспаров. Через несколько лет Гарри Каспарова обязательно выберут президентом за то, что он умный. А сейчас его не выбрали, потому что в России живет совковое быдло, нация рабов. Если они пьют пиво и смотрят футбол, им наплевать, кто управляет страной. Они алкаши, гомофобы и фашисты.
– А кто такие фашисты? – спрашивает Дима.
И тетя Вера рассказывает про трех очень злых президентов – Гитлера, Сталина и Муссолини. Фашизм – это когда государство контролирует все сферы жизни общества, подавляет инакомыслие, культивирует консервативные, националистические идеи, вождизм, неприятие принципов либеральной демократии и тотальную систему идеологического контроля, целью которого провозглашается развитие и приумножение нации, сплочение народа под единым идеологическим строем.
Тетя Вера очень умная, недавно она защитила кандидатскую диссертацию по философии. Она очень хорошо все объяснила про фашизм, только Дима половину слов все равно не понял.
Вот и день прошел. Пора на горшок и спать. У тети Веры в доме есть большой раскладной диван и Сережина кроватка, места на всех хватит. Дима будет спать с Сережей, а мама – с тетей Верой.
Мальчики пожелали мамам спокойной ночи и легли под одеяло, но сон к ним не шел, потому что на улице было еще совсем светло.
Мама за стенкой сказала:
– Не надо, дети услышат.
– Они все равно пока не понимают, – ответила тетя Вера.
И они еще долго болтали про то, какая сволочь Сережин папа, а потом что-то делали вдвоем. Сережа хотел пойти посмотреть, но Дима его не пустил, потому что подглядывать – некрасиво.
– А хочешь, я тебе покажу писю? – предложил Сережа.
– У меня своя есть, – ответил Дима.
– Дай потрогать, – попросил Сережа.
Но Дима не дал. Баба Валя вчера говорила, что если мальчик трогает писю, у него на ладошках вырастает шерсть.
На следующий день Дима и Сережа долго гуляли с толерантной таксой Эдиком. Эдик снова играл с Чапой и с еще одной собачкой – карликовым пуделем. Было очень весело, а вечером Дима с мамой поехали домой.
Папа как раз пил пиво и смотрел футбол. Он посадил Диму к себе на колени и сказал, что наши выигрывают со счетом 3: 0.
– Папа, а это правда, что те, кто смотрит футбол, – тупое быдло и фашисты? – спросил Дима.
Папа почему-то очень разозлился и выключил телевизор, а потом спросил, что еще интересного Дима узнал в гостях. А Дима рассказал папе про геев, гомофобов, Сережину писю и толерантную таксу.
Тогда папа ушел на кухню к маме, затопал ногами и заорал, что тетя Вера – тупая лесбийская сука и он не позволит возить ребенка к этой бляди и ее ебанутому сынку.
– Не матерись при ребенке! – велела мама.
И папа спросил:
– Что, пизду лизать при ребенке можно, а материться нельзя?
– А что такое пизда? – спросил Дима.
Мама хотела заткнуть папе рот, но папа послал ее на хуй и все очень толково объяснил. У теть есть половой орган, который называется нехорошим матерным словом «пизда». Когда правильные дяди занимаются с тетями любовью, они засовывают туда мужскую писю, которая называется неприличным словом «хуй». И через девять месяцев у них рождаются детки. Но есть неправильные дяди – сраные пидоры и толерасты, которые сосут и долбят друг друга в очко, то есть попу, и потом болеют СПИДом. Еще они пьют мочу, жрут говно и ходят на марши несогласных. А есть неправильные тети, такие как тетя Вера, которой он скоро набьет ее поганую морду, хоть она и женщина.
Баба Валя услышала, что говорит папа, и закричала, что такую скотину, как он, нельзя подпускать к ребенку. И папа сказал, что пусть она выкатывается из его квартиры и воспитывает свою дочечку-лесбиянку, а сыном он займется сам. Тогда мама собрала вещи и уехала обратно к тете Вере, бабушка уехала к себе в Мытищи, а папа остался без сладкого.
Зато теперь Диму и папу не заставляют каждый день хлебать противный суп, потому что они едят в «Макдональдсе».
Оставайся белым, сын!
На эти выходные Дима едет в гости к бабе Вале. Баба Валя – это папина теща. Она теперь живет в Мытищах, потому что они с папой не коррелируют. А папа поехал к тете Вере, чтобы поговорить с ней как мужик с мужиком.
Рано утром баба Валя забирает Диму, и они едут на настоящем поезде. Вот здорово! Если ты живешь в Мытищах, можно кататься на поезде хоть каждый день.
У бабы Вали во дворе тоже есть детская площадка, и там играет много детей. Дима хотел с ними подружиться, но бабушка запретила: сначала надо съесть суп и котлеты с макаронами. Наконец-то Дима будет есть нормальный суп с капустой, а не бигмак с кока-колой. Весь прошлый месяц папа с Димой ели в «Макдональдсе», поэтому у Димы начался понос, а папа растолстел на целых пять килограммов. Сосед дядя Витя увидел папу с обедом «Хэппи Мил» и сказал: «Ты еще в чебуречную на Казанском вокзале сходи». А папа ему ответил: «Сходи в баню». Потому что нельзя говорить неприличные слова при ребенке.
Дима съел весь суп, а не вылил в унитаз, как обычно. Баба Валя обрадовалась и разрешила погулять. Во дворе как раз играли четыре мальчика. Дима с ними сразу познакомился. Их звали Руслан, Мехман, Аббас и Реваз. Руслан и Мехман приехали из Баку, а Реваз – из Ткварчели. Только Аббас ниоткуда не приехал, потому что он татарин и всегда здесь жил.
Дима играл с ними в прятки, в догонялки и в индейцев. Было очень весело, только Диме разбили нос.
Баба Валя намазала Диме нос зеленкой и запретила дружить с этими хулиганами. И все выходные она водила его по улице за руку. У бабы Вали нет дивиди-проигрывателя, и компьютера у нее тоже нет. У нее есть только радио, старый телевизор и много отстойных книжек. Она неинтересная бабушка. Дима с ней больше не коррелирует, как папа.
А вот и понедельник. Дима вылил щи в унитаз и отдал котлету с макаронами кошке Марианне. Пора домой!
У Димы сильно чешется голова.
– Баба Валя, а что это такое зеленое ползет у меня по лбу?
– Это мышка-грязнушка, она кусает мальчиков, которые не умываются.
Но бабушка наврала, дорогой читатель. Никакая это не мышка. Это вошь.
Бабушке очень стыдно. Она берет ножницы и остригает Диме волосы, а потом бреет то, что осталось, женским станком «Венус». У бабушки в кладовке хранится керосин. Баба Валя мажет Димину голову керосином и надевает сверху полиэтиленовый пакет. Мышка-грязнушка ненавидит керосин. Эта мышка – просто дура, потому что керосин очень вкусно пахнет.
– Ну что, Дима, ты видел, как убежала мышка-грязнушка? – спрашивает баба Валя.
Но на самом деле Дима видел никакую не мышку, а обычные глюки.
Дима теперь лысый. Бабе Вале снова стыдно. Что же делать? Она идет с Димой в магазин и покупает красивую шапочку. На шапочке полоски всех цветов радуги. Тетя-продавщица говорит, что она очень модная.
А вот и папа.
– Смотри, папа, у меня новая шапочка!
Но папе что-то не нравится.
– Валентина Ивановна, вы не охуели – ребенку пидорские шапки покупать?
Кстати, папа приехал не один, а с мамой, она ждет в машине.
– Мама, почему папе шапочка не нравится? – спрашивает Дима.
– Конечно, не нравится! – говорит мама. – Такие шапочки носят только наркоманы.
– Сами вы наркоманы, – обижается бабушка. – При чем тут шапочка?
Даже бабушкам известно, что наркоманы носят никакие не шапочки, а шприцы, от которых можно заразиться гепатитом и СПИДом.
– Мой сын не будет это носить! Немедленно сними! – злится мама.
Дима плачет, ему жалко шапочку. Но раз мама сказала, надо снять.
– Изверги вы, а не родители! Как же он, с голой головой? – бабушка тоже плачет.
– Не нойте, Валентина Ивановна, я ему другую куплю, – говорит папа.
И Дима с папой и мамой едут в большой-пребольшой магазин. Мама сразу бежит покупать себе сумочку и туфли. Как ты думаешь, дорогой читатель, тетя Вера подарила бы маме новые туфли? Конечно, нет.
Дима рассказывает папе, как нюхал керосин в пакете и играл в индейцев с мальчиками, которых звали Руслан, Мехман, Аббас и Реваз.
– Все понятно, – говорит папа. У Димы очень умный папа, он всегда все понимает. – Запомни, сын! Не играй с Мехманом, он вшивый. Этот Мехман еще маленький, а уже помогает своему папе продавать наркотики и оружие. Каждый мальчик должен жить там, где он родился. Мы с тобой родились в Москве, поэтому живем в Москве. А эти мальчики – черные и родились в Мухосранске. Так что твой Мехман-токсикоман может валить обратно в Таджикистан вместе со своим папой. Москва – не резиновая.
И папа рассказал Диме про настоящих арийцев. Арийцы – это раса белых людей, они высокие и голубоглазые. Некоторые арийцы бреют голову, чтобы в драке их не схватили за волосы. Таких арийцев называют скинхедами. Они хотят, чтобы везде был порядок и все народы хорошо жили у себя дома, а не перлись к нам и не отнимали наши рабочие места. Они слушают правильную музыку в стиле «Oi!», ходят в качалку, пьют пиво и смотрят футбол, как папа. Они никогда не принимают наркотики. Арийцы – самые умные, сильные и смелые.
– Хочешь быть настоящим арийцем, Дима?
– Конечно, хочу!
– Оставайся белым, сын!
Папа купил Диме новые джинсы, подтяжки и красивые черные ботинки на толстой подошве. Такими ботинками хорошо пинаться. В них много-много дырочек и белые шнурки. Папа сказал маме, что это помогает развивать мелкую моторику.
Завтра у Сережи день рожденья. Дима поедет в гости и подарит Сереже полосатую шапочку. А потом они будут играть в арийцев.
Интеллигентный город
Папа Димы болеет за «Спартак». А за какую команду болеешь ты, дорогой читатель? Ни за какую? Это ахтунг. Спроси любую тетю Веру, и она тебе скажет, что геи не интересуются командными видами спорта. Правда, некоторые геи делают вид, что их интересует счет. Пиздеж, пиздеж, пиздеж. На самом деле они даже не знают, в какой форме наши и где наши ворота. Спорим, что и ты не знаешь?
А Дима знает, в какой форме наши. Недавно папа купил ему красивую красную футболку и спортивные трусы. Дима сейчас сидит в поезде вместе с мамой и папой, они едут в очень культурный город, где много музеев, рек и каналов.
А вот и вокзал. Сейчас утро, но уже очень жарко.
– Дима, сними куртку! – говорит мама. – А что это тут написано? «Лукойл»?
А что у Димы на спине? Титов, номер 9! Папа гордится Димой: сын теперь настоящий фанат.
Какой-то дядя спрашивает:
– Мужик, ты совсем оборзел? Че у тебя пацан в мясном прикиде ходит?
А папа отвечает:
– Утя че, какие-то проблемы?
Дядя покрутил пальцем у виска и отстал, потому что папа большой и сильный.
У мамы дела, а папа с Димой могут пока погулять, сходить в Эрмитаж. Папа ведет Диму на большую площадь со столбом посередине. Вокруг столба лежит что-то коричневое, это лошадиные какашки. А рядом стоит автобус, от него тоже пахнет какашками. Вот здорово, можно какать прямо в автобусе!
На площади две большие очереди – одна в музей, другая в автобус. Папа спрашивает:
– Ты куда больше хочешь, в автобус или в музей?
Они стояли сначала в очереди в автобус, потом в музей, потом снова в автобус, а потом папа сказал, что ссал, срал и клал на этот Эрмитаж.
Папа с Димой хотели поесть в «Макдоналдсе», но там тоже была очередь. Тогда папа купил два чебурека, и они пошли искать садик. В одном садике тусовались какие-то девочки в розовых колготках, и папа сказал, что это на самом деле мальчики, а точнее – сраные эмопиды. Когда Дима вырастет, он не будет дружить с эмо, потому что они лохи. В другом садике вообще никто не тусовался. Вокруг стояло много автобусов для туристов, и папа сказал, что это не садик, а газенваген.
Потом какая-то тетенька пригласила их на увлекательную прогулку по рекам и каналам Петербурга. Диме очень хотелось покататься на катере, но папа узнал цену и не пригласился.
Следующий садик был заперт на замок, чтобы туристы не топтали газон. Потом они дошли до садика, где стоял памятник какой-то толстой тетеньке в пышной юбке. Тетенька на памятнике была не одна, вокруг нее сидели важные дяди в чулках и париках. Папа плюхнулся на скамейку под сиреневым кустом и начал есть чебурек. К нему подсел какой-то мужчина в белых штанах и сказал, что недалеко отсюда у него есть трехкомнатная квартира, где он живет совсем один. Тогда папа выбросил чебурек в урну, очень крепко взял Диму за руку и ушел оттуда. На этого папу не угодишь.
Наконец папа нашел очень хороший садик – с большим прудом, в котором плавали уточки.
Какой-то мальчик стоит у самой воды и кормит уточек булкой. На мальчике красивая синяя футболка. Как ты думаешь, дорогой читатель, что на ней написано? Правильно, Зырянов, номер 18.
– Столкни его в воду, – говорит папа.
Но Диме не очень хочется это делать, потому что мальчик выше и сильнее.
У мальчика кончилась булка. Он повернулся, увидел Диму и сказал:
– На банке тушенки ромбиком знак, здесь похоронен московский «Спартак».
«Бить будет», – подумал Дима.
А мальчик понял, что Дима испугался:
– Не сцы, я тебя бить не буду. Потому что я живу в интеллигентном городе, а не в большой деревне, как ты. И вообще, ты еще мелкий и тупой.
– Я не тупой, – говорит Дима.
– А ты знаешь, что такое офсайд? – спрашивает мальчик.
– А ты-то сам знаешь?
– Знаю. Но тебе не скажу.
Вот какой умный этот мальчик, он все знает.
– А ты знаешь, из какой команды в «Спартак» пришел Быстров? – спрашивает мальчик.
– Дурак! Это все знают, – отвечает Дима.
– Ну, если все знают, так скажи.
Дима молчит.
– Владимир Быстров пришел в вашу мясную лавку из нашего питерского «Зенита». «Зенит» – чемпион, понял?
– Это «Газпром» – чемпион, – говорит папа. – Заплатил и выиграл раз в сто лет.
– А давай поиграем! – говорит Дима.
– Давай, – говорит умный мальчик. – Только мне нечем, я мячик с собой не взял.
Тогда Дима нашел в урне банку из-под пепси-колы, и они долго пинали банку.
А когда настало время уходить, папа дал умному мальчику по шее – чтоб не выебывался.
Футбол и бейсбол
Вчера у Димы был день рожденья. Ему исполнилось целых пять лет! Завидуешь, дорогой читатель? Ничего, у тебя тоже будет день рожденья, и тебе тоже подарят много полезного. Например, бейсбольную биту. Это ведь так здорово – играть в бейсбол.
Папа говорит, что на самом деле бейсбол – вовсе не американская игра, а русская, и называется «лапта». В нее играли еще древние русичи, а вшивые пиндосы с наших все слизали. Дедушка в детстве все время играл в лапту и папу тоже научил, а теперь папа будет учить Диму. Правда, мама говорит, что лапта – вовсе не русская национальная игра, потому что аналогичные игры есть у европейцев и у многих народов Кавказа, и в Средние века она пришла в Европу из Индии. Мама очень умная, но в лапту все равно играть не умеет.
Дима с мамой и папой поужинал, помыл свою тарелку, ложку и кружку, почистил зубы и сходил на горшок. Пора спать.
А папе пора смотреть футбол. Папа даже хотел поехать на чемпионат, но мама ему не позволила, потому что это дорого. Мама сказала, что если он такой идиот и потратит все деньги на какой-то говенный матч «Россия – Голландия», она снова уйдет к тете Вере.
А папа теперь после каждого матча ходит на улицу пить пиво, кричать и бить бутылки.
– Сделай потише! – говорит мама.
– И так заснет, – отвечает папа. – Всегда засыпал, а тут вдруг не заснет?
И Дима действительно очень хорошо заснул. А потом испанцы забили нашим гол, папа вскочил и заорал: «Лохи!» И Дима проснулся. А мама отругала папу за то, что ведет себя как подросток.
Дима узнал, что испанцы забили нашим гол, и ему стало очень страшно, а потом нашим забили еще гол, и Дима заплакал. А потом нашим забили третий гол, и папа сказал:
– Все, не могу больше на это смотреть.
А мама накапала Диме валерьянки.
Дима снова лег в кровать, но никак не мог заснуть, потому что на улице какие-то дяди орали и били бутылки. Потом где-то зазвучало приятное трынь-брынь на гитаре, и кто-то запел тихим голосом на иностранном языке.
Папа высунулся в окно и заорал:
– Слы, мудак! Выключи свое латинское говно, ребенок заснуть не может!
А там кто-то сделал погромче. И папа снова высунулся в окно:
– Слы, блять, хосе игнасио сраный, вырубай свою шарманку!
А из дома напротив кто-то крикнул:
– Соси, быдло фанатское!
Мама пришла с кухни и сказала:
– Вот видишь, Дима, футбол – это не повод для национальной гордости. Голландцы нашим проиграли, но у них хорошие дороги, большие пенсии и высокий уровень жизни. А испанцы у наших выиграли, но у них как была безработица, так и осталась.
А папа сказал:
– Травокуры твои голландцы.
Дима уже хотел спросить, что такое травокуры, но хосе игнасио снова прибавил звук.
– Что за идиот? – спросила мама.
Она тоже высунулась в окно и заорала:
– Нельзя после одиннадцати шуметь! Я милицию вызову!
– Вызывай! – крикнул хосе игнасио.
И мама вызвала милицию, а папа с Димой стали ждать.
Через час пришел пожилой дядя в милицейской форме и крикнул:
– Ребятки, нельзя ли потише? Тут на вас жалоба поступила.
Хосе игнасио выключил шарманку, а когда дядя ушел, снова включил, еще громче, чем было. А мама засунула себе в уши ватные тампоны «тампакс-мини» и легла спать.
Незнакомые дяди запели на улице:
– Оле-оле-оле-оле! Россия, вперед!
– Идиоты, – сказал папа.
А хосе игнасио тоже это услышал и врубил музыку на полную громкость. И заорал в микрофон:
– Русское быдло, соси испанский хуй!
Папа сказал:
– Димон! Месть – это блюдо, которое надо подавать холодным. – И пошел в душ.
Он помылся, оделся и повязал лицо спартаковским шарфиком, хотя на улице было тепло.
– Куда ты идешь, папа? – спросил Дима.
– Играть в бейсбол, сынок.
– А можно я с тобой?
– Ладно, учись.
Папа с Димой взяли биты и отправились в дом напротив. Они быстро нашли квартиру хосе игнасио и позвонили в дверь, но никто не отозвался.
– Он глухой, что ли? – спросил папа.
– Не знаю, – ответил Дима.
А потом дверь сама открылась и вышел низенький тощий дядя с сигаретой и в наушниках.
Папа дал ему битой по лбу, а потом выключил музыкальный центр, оторвал шнур и начал бить по корпусу, пока весь не раздолбал. И выкинул в окно колонки.
Низенький дядя приложил ко лбу пепельницу и сказал:
– Я милицию вызову.
А папа ответил:
– Вызывай, Пуйоль-хуйоль.
Но дядя так никого и не вызвал.
Грязный извращенец
Диминого папу пораньше отпустили с работы, он забрал Диму из детсада, и они пошли гулять. А ты любишь гулять с папой, дорогой читатель? Нет? А Дима любит. Папа никогда не ходит примерять платья и туфли и не заставляет стоять в очереди, как мама. Он не встречается с тетей Верой и не запрещает пить холодный лимонад, от которого болит горло. Папа – хороший.
Сначала папа купил Диме мороженого, а потом они нашли очень хорошую детскую площадку с качелями. Дима тут же влез на них и начал качаться, а папа отправился в соседний магазин за пивом, потому что он большой и на качелях не помещается.
Пока папы не было, на площадку пришла какая-то жирная тетенька с тремя противными детьми. Они встали рядом и смотрели открыв рот. Им тоже хотелось покачаться, но Дима не слезал.
– Не будь эгоистом, мальчик, ты уже целый час тут качаешься, – сказала тетенька.
У тетеньки были замечательные черно-желтые волосы и синие тени на веках. Тетенька была одета в розовую кофточку и белые штанишки до колен, чтобы попа и сиськи казались еще больше. Диме это очень понравилось. Если бы мама так одевалась, она была бы красивая, как принцесса.
Дима загляделся на тетенькины волосы, а в это время один из тетенькиных детей ударил Диму сзади палкой по ногам. Дима свалился, и тетенькины дети тут же стали драться, потому что каждый хотел покачаться первым.
А вот и папа с пивом. Он подбежал к Диме и спросил, почему у него вся морда разбита.
Но Дима ничего не ответил, потому что плакал.
– Надо смазать йодом, – сказал папа.
– Не хочу йодом! Он щиплет!
И Дима побежал от папы, потому что йод – это очень больно, а папа догнал его и взял на руки.
– А куда это вы ребенка тащите? – спросила тетенька.
Она тяжело дышала и обливалась потом, потому что все это время бежала за ними.
– Не ваше дело, – ответил папа.
– Нет, мое, – сказала тетенька. – Потому что я женщина и мать.
– А я мужчина и отец, – сказал папа. – Так что иди на хуй, овца, тебя не вызывали.
Тогда тетенька дала ему по морде сумочкой и сказала:
– А вы еще докажите, что отец. Я вас тут не видела!
В это время подбежали другие тетеньки и начали спрашивать:
– Почему ты плачешь, мальчик?
– Он мне палкой дал по ногам, и я упал с качелей, – объяснил Дима.
И какая-то старушка начала рассказывать, как в Новгороде одна тетенька запихала девочку между перил, девочка упала с третьего этажа и ушибла голову. Это тетенька нарочно сделала, чтобы все выглядело как несчастный случай. И теперь эту тетеньку судят за то, что она хотела убить ребенка.
Папа сказал:
– Бабуля, у вас что, проблемы с головой? Меня тут вообще не было, когда он упал.
– Да вы его не слушайте, он педофил, – сказала тетенька в розовой кофточке. – Приставал к мальчику на детской площадке. Хорошо, я вовремя заметила, а то бы завел куда-нибудь и изнасиловал.
– Он не педофил. Он мой папа, – сказал Дима.
– А разве папа не может быть педофилом? – спросила тетенька. – Это называется насилие в семье. А ты на этого мужчину даже не похож. Просто у тебя нет папы, и ты видишь папу в каждом мужчине, а мужики этим пользуются.
Папа сказал, что бесполезно что-то объяснять дуре, а тетенька начала вызывать по мобильному милицию.
– Пойдем отсюда, – сказал папа.
Но тетенька встала на дыбы, зашипела и выставила длинные розовые когти:
– Отойди от ребенка, извращенец!
Тогда папа сказал, что стыдно драться с бабой. И они ждали, когда приедет милиция.
А пока они ждали, тетенька рассказывала Диме, как злые дяди-педофилы заманивают маленьких мальчиков в лес, вставляют им в попу большую красную палку, а потом режут мальчиков на кусочки и съедают. Злые дяди так делают, потому что не могут другим способом получить сексуальное удовлетворение.
Пришел молодой дядя в милицейской форме, и папа показал ему штамп в паспорте.
– Как тебя зовут, мальчик? – спросил милиционер.
– Дима.
– Все свободны.
А тетенька еще долго возмущалась, что милиция плохо работает. Менты наели жирные морды, берут взятки и хватают невиновных, а убийцы и педофилы разгуливают на свободе.
Как мужик с мужиком
Как ты помнишь, дорогой читатель, папа недавно купил Диме классные ботинки с белыми шнурками. Дима теперь страдает. Во-первых, они натирают ноги. Во-вторых, в них неудобно бегать. В-третьих, шнурки все время путаются. В общем, пользы от них – никакой. Дима даже поругался с папой. Пусть сам такие носит.
Папа сходил на кухню за пивом, посадил Диму к себе на колени и спросил:
– Ты знаешь, Димон, что у тебя на ногах?
– Боты…
– Неправильно. В ботах только суки ходят. Ну, кошелки там, тещи всякие. А мы с тобой ходим в берцах. Берцы – это голенища высокие, потому и ботинки так названы. Их и солдаты носят, и ОМОН, и вайтпа, и сраные раши, и панки вонючие, и готы-пидоры. Даже твоя мама ходила в берцах, когда мы с ней познакомились. А знаешь почему? Во-первых, берцами хорошо пинаться. Берцы носят все, кто любит махачи. Во-вторых, в них зимой не холодно. Ну а в-третьих – они охуенно смотрятся на ноге. Мама, например, носила их с коротеньким розовым платьицем, чтобы ноги было виднее.
Конечно, берцы берцам рознь. Реальные пацаны покупают мартинсы и гриндера, кто победнее – в армейских магазинах закупаются, а клованы всякие типа готов берут китайскую хуйню. Опять же, и шнурки имеют значение. Раши, например, ходят в красных. Если увидишь кого-то в красных шнурках – сразу в пятак. Я тебе купил белые, но чисто в виде бонуса. Белые, сын, еще заслужить надо. Их носит тот, кто замочил нацмена. Это быдло всякое считает, что можно просто так забрить башку и вдеть белые шнурки. Ну, трады еще белые шнурки иногда вдевают, потому что слушают ска, но вообще это не приветствуется, за такое свои же могут дать по роже.
Короче, берцы, сынок, – очень полезная вещь.
Дима все равно не понял, какую пользу приносят берцы. И папа рассказал ему очень странную историю.
Помнишь, как я к тете Вере ездил? В общем, слушай. Тебя я к теще отправил, к бабе Вале то есть. Сам собрался как на парад: надел джинсы «Фред Перри», мартинсы и последнюю чистую футболку. Приехал, в дверь позвонил – никого. Ну а погода была хорошая, я решил подождать. Смотрю – на скамейке у подъезда сидит мужик моего возраста, тоже в берцах и бритый. В одной руке пиво держит, в другой – сигарету и поводок. А на другом конце поводка припизженная такса.
Я вспомнил, что у той коровы тоже вроде такса была. Спрашиваю:
– Это не Верино животное, случайно?
А он:
– Точно. Вера уехала с малым и еще с какой-то бабой, а меня оставила за этой тварью приглядывать.
– А когда вернется, не в курсе?
– Может, сегодня, может, завтра. Может, на неделе.
Короче, облом.
Ебучая такса мою ногу передними лапами обхватила и засопела, а мужик ее так за поводок дернул, будто повесить хотел.
Говорит:
– Я этого пидора ушастого скоро придушу. Невозможно с ним гулять, ко всем кобелям клеится. Иду с ним вчера, навстречу – какая-то девочка с пекинесом. До сих пор перед ребенком стыдно.
Я ему:
– Каков поп, таков и приход. Чего от собаки ждать, когда у нее хозяйка лесбиянка?
Ну и рассказал мужику, как твоя мама нас бросила.
Он:
– Да быть такого не может. Ты молодой, красивый, а Верка – уебище лесное. Налево ходил, что ли?
А я твоей маме в жизни не изменял, даже когда на Новый год Аня-менеджер нажралась водки и плясала на столе без трусов.
Сказал ему это, а он:
– Вот блядина какая… Бедный мальчик.
Я психанул:
– Сам ты бедный мальчик, мне уже двадцать три.
Он:
– Да мне столько же. Кстати, меня зовут Максим.
Руки пожали по-нашему, вена в вену, и, знаешь, такое чувство появилось, будто мы всю жизнь знакомы. У баб ладошки мелкие, потные и холодные, а это чисто на ощупь приятно, ладонь широкая и теплая. И глаза его мне понравились – добрый такой, открытый взгляд.
Он спрашивает:
– Это что у тебя, настоящие мартинсы?
– Ага, в прошлом году в Англию ездил, там и брал.
– Респект.
У него у самого армейские берцы были, но тоже очень хорошие. И шнурки черные – скромный, значит. Максим этот приехал из Воронежа на несколько дней, они с тетей Верой познакомились на каком-то форуме в интернете. Я еще подумал: раз встречается с таким мужиком, значит, не все потеряно. Из нее еще можно сделать достойного члена общества.
Говорю:
– Ну, ладно, я поехал.
А он:
– Может, лучше выпьем за знакомство?
Я начинаю прикидывать, где в этих Химках можно выпить, пожрать и не отравиться. А Максим:
– Чего деньги тратить, я и сам приготовлю.
Я, конечно, обрадовался:
– Во! Тема!
Сходили в магазин, купили пива, сколько могли унести, мяса, картошки и еще разной поебени. Пришли в Веркину хавиру, и он действительно сделал очень вкусно пожрать. Сказал, что пару лет жил с другим мужиком, поэтому готовить умеет.
Я такой голодный был, что прямо в сковородку на плите вилкой полез. Даже пошутил: типа, если ко мне жена не вернется, можешь у меня пожить. Потому что реально заебал фастфуд, а жена с тещей – хуже фастфуда.
Он улыбается:
– Не вопрос. Могу еще пол мыть, белье стирать, за дитем приглядывать.
А я уже как следует выпил в процессе и начал эту тему развивать. Танька готовить не умеет, в квартире не убирается – все хозяйство на теще. Ребенку голову черт знает чем забивает. Секса у меня с ней уже полгода нет: то на марш убежит, то у нее месячные, то спать хочет, то не может при ребенке. Русских всех рабами и быдлом называет. Чурку обидеть не моги. Русские вообще сдохнуть должны, чтобы азерам всяким, таджикам и китайцам в России лучше жилось.
Еще хуйню всякую несет про общего врага, либерализм, демократический строй и прочие огээфы. Я, походу, не на Каспарове женился и в «Другую Россию» не вступал. А главное, хуй проссышь, кто у Татьяны общий враг – Путин или мы с Димоном.
Вот, Танька говорит, она борется за свободные демократические выборы. Типа, если у всех кандидатов будут равные шансы, народ кинется за либерастов голосовать. Я ее спрашиваю: а ты уверена, что народ за таких голосовать захочет? И знаешь, что она отвечает? Ее не интересует мнение быдла. Вот мнение пидоров ее интересует. И лесбиянок всяких. Я бы этих пидоров и лесбиянок первым делом в газенваген отправил, чтоб нормальным людям жить не мешали. Лежишь в постели с женой, а она тебе про гей-парад втирает. Типа, сексизм и гомофобию – на свалку. Так ваще импотентом станешь.
Макс меня обнял, по плечу похлопал:
– Не бери в голову, братуха.
– А как тут в голову не брать, когда тебе все мозги проебали?
Он говорит:
– Меня тоже этими гей-парадами задрали. Сколько раз им доказывал, что на парады бегать – только гомофобов дразнить. Ну, добьетесь вы гей-парада. Может, даже однополые браки разрешат. А толку? Я хочу не сраной толерантности, а чтоб меня реально уважали. Чтоб мужик-натурал меня любил, а не боялся.
– Не понял? Ты пидор, что ли?
– Не, – говорит, – я этих пидоров ненавижу. Женоподобные твари. Приперлись в прошлом году на марш, всю оппозицию опозорили.
Я ему тогда рассказал, как с ремонтной бригадой тусил, героев Плевны по ночам ходили пиздить.
Он спрашивает:
– Что, приятно пиздить пидоров?
– А ты-то сам как думаешь?
Он вдруг, ни с того ни с сего:
– Ты топ?
– Нет, – говорю, – до топа еще не дослужился. Но, может, скоро начальником отдела стану.
– А я боттом.
Я не подрубил, что такое боттом. Это у них в Воронеже простой манагер, наверное.
Он спрашивает:
– Ролевые игры любишь?
А я и правда раньше на ролевухи ездил. Там всегда много телок тусовалось. Правда, были еще всякие эльфы-недоноски, мы по ним стреляли из пневматики.
Я и отвечаю:
– Любил, пока не женился.
И тут он хуйню понес. Начал мне втирать, что сам из антифы и бонов ненавидит, а я – русское быдло, раб кремляди, гомофоб и сволочь фашистская. Так что я его могу избить прямо сейчас.
Я, конечно, удивился – сидели, пиво пили, и вдруг на тебе. Нет чтобы цивильно следующего марша дождаться и дать себя отпиздить. Не терпится ему. И вообще, меня от пива нехило развезло. Я даже футболку снял, она от пота вся мокрая стала.
Смотрю, он тоже футболку снимает.
Просит:
– Надень свои мартинсы, пожалуйста.
Я:
– Зачем это?
Он:
– Я их тебе вылижу.
А что, – говорю, – это мысль. Приятно видеть, что раши свое место знают.
Ну и надел, мне жалко, что ли? А он уже весь дрожит от нетерпения. На колени рухнул, ногу мою обхватил – и давай лизать. Так и впивается. Я прямо сквозь кожу его язык почувствовал.
Говорю:
– Дай я помою сначала, на них же типа бациллы всякие.
А он уже второй вылизывает, подошву, где самая грязь.
Такса тоже сунулась лизать, хоть в антифа и не состояла. Максим на нее как зарычит! Мне даже не по себе стало.
А он, значит, подбирается к джинсам.
Я ему:
– Не надо, они два месяца не стираны.
Он:
– Да, мой фюрер! – И снова мартинсы лижет. Послушный, хуле. Если вся антифа такая будет, я только за.
Спрашиваю:
– Ну, кто из нас раб и русское быдло?
Он:
– Я, мой фюрер! Я твой раб и быдло.
Я:
– Повтори.
И он повторяет.
А я ему:
– Скажи, что ты ссаное чмо и пидор сортирный.
И он говорит:
– Да, я ссаное чмо и пидор сортирный. И ты можешь на меня нассать.
Я смутился немного, все-таки квартира чужая. Неудобно этой тете Вере на пол ссать, хоть она и ОГФ.
Отвечаю:
– Нет, это для другого раза отложим. Я тебя где-нибудь на помойке обоссу.
Макс обрадовался. Сказал, на помойке даже интереснее. А я ему ногу на спину поставил. Чтобы не отвлекался. Он задышал тяжело и снова лизать начал, а мне так хорошо стало, не передать. Когда я два года назад руку рэперу сломал, и то так приятно не было. Стою, балдею.
И тут мне что-то бабах по затылку!
Оборачиваюсь, а там твоя мама с тетей Верой и с малым. Это мне твоя мама врезала сумочкой. Тетя Вера сразу таксу в охапку схватила и орет ребенку:
– Иди с Эдиком погуляй!
Сама быстренько камеру достала и снимает. Типа, нравится ей, настоящий артхаус. Про какой-то фут-фетиш пиздеть начала, сроду о таком не слышал.
Макс не заметил даже, что они вернулись. В ногу мне вцепился и лижет, а мама твоя смотрит разинув рот, как дура.
И вдруг ее прорывает:
– ПИДОР ВОНЮЧИЙ, ОТОЙДИ ОТ МОЕГО МУЖА!
А Макс – не вставая с колен:
– Что, завидуешь?
Я говорю:
– Чо ты взъелась? Как пизду лизать – она первая, а как берцы – так сразу ахтунг?
И тут твоя мама принялась орать. Она где-то полчаса орала. Сначала – что пидоры позорят оппозицию перед лицом общего врага. Типа, когда вы стоите у стенки с завязанными глазами и чувствуете запах оружейной смазки, а на вас направлены винтовки ебаной кремляди, вам не до анального секса. Потом начала втирать, что пидорам насрать на общие интересы. Они их подменяют своими, шкурными. И вообще, гомосексуализм – это психическая болезнь, так что в «Другой России» пидоров быть не должно.
Тетя Вера говорит:
– Так-так… Что за гомофобские настроения? Один взрослый человек лижет другому боты по взаимному согласию. Не член сосет, заметь. Что в этом плохого? Или мы теперь ненавидим всех, кто не такой, как мы?
Танька аж покраснела от злости:
– Кто это не такой, как мы? Он всю жизнь гомофобом был!
А я так, спокойно:
– Кто это гомофоб? Я толерантен. Сексизм и гомофобию – на свалку.
Тут твоя мама за руку меня схватила – и тащит. Я машину вести не мог, потому что сильно нажратый был, так она за руль села, и ничего, доехали – правда, без переднего бампера и правой фары…
Папа допил пиво и замолчал. Диме стало очень жаль папу – такой он был грустный.
– Пап, ты чего?
– Ничего, сын. В жизни каждого мужчины бывает момент, когда он понимает, что делал что-то неправильно. И чем скорее ты это осознаешь, тем меньше времени будет упущено.
Дима честно признался, что ничего не понял. А папа погладил его по бритой голове и сказал:
– Вырастешь – поймешь.
И тут, дорогой читатель, зазвонил телефон. Мама на кухне хотела взять трубку, но папа отобрал:
– Это меня, – и долго с кем-то трепался про ремонт, а потом повеселел, переоделся и начал зашнуровывать ботинки.
– Ты куда это собрался? – спросила мама.
А папа покраснел и ответил:
– На помойку. Мусор выносить.
Папа и постмодернизм
Любишь ли ты читать, дорогой читатель? Что, серьезно? И Димина мама тоже любит, поэтому она очень умная, а папа глупый. Мама весь вечер сидит за компьютером, а папа моет пол, выносит мусор и играет с Димой. Папа мог бы поиграть и с мамой, но мама говорит, что у них с папой когнитивный диссонанс.
Раньше папа читал Диме перед сном хорошие книжки – про советского мальчика по имени Дениско, про Маугли, про Винни-Пуха, про Карлсона и про немецкую девочку, с которой детям не разрешали водиться. Диме это нравилось намного больше, чем отстойный голубой щенок, которого любит мама.
Но две недели назад с папой что-то случилось. Он, как обычно, забрал Диму из садика, привел домой и сказал:
– Займись чем-нибудь.
Потом папа взял какую-то толстую книжку и начал читать про себя, а Дима пускал в ванной кораблики и залил соседей. Папа испугался, быстренько все вытер, а когда позвонили в дверь, притворился, что никого нет дома.
Дима долго просил папу поиграть с ним, но папа сказал, что Дима ему мешает. Тогда Дима попросил читать не про себя, а вслух, как все нормальные люди, но папа ответил, что это книжка для взрослых и Дима все равно ничего не поймет. Диме пришлось смотреть отстойную передачу «Спокойной ночи, малыши», «Дом-2» и фильм с тремя голыми дядями в берцах, который папа забыл в плеере.
И так всю неделю. Папа сидел на диване с книжкой, переворачивал страницы и тихо матерился.
– Что, хорошая книжка? – спрашивал Дима.
– Говно, – отвечал папа. – «Винни-Пух» лучше.
– А зачем читаешь? – удивлялся Дима.
Папа долго стеснялся, но потом все-таки объяснил: когда мама узнает, что он читал Джойса, она обосрется.
– А про что это? – спросил Дима.
– Да про херню всякую. Я сам еще не понял. Походу, у этого Джойса не все в порядке с головой.
А Дима решил, что у папы у самого не в порядке с головой. Дима очень обиделся и нарисовал сумасшедшего папу на обоях в коридоре, но папа снова ничего не заметил.
В полночь мама выключила компьютер, пошла в туалет и увидела на обоях человечка с большой красной палкой.
– Ты почему не следишь за ребенком, скотина? – строго спросила мама, но папа не услышал, потому что спал мордой на книжке. Тогда мама начала колотить папу книжкой по голове, а Диме сказала, что мужика можно обучать только таким способом.
Папа проснулся и спросил:
– Что, уже и почитать нельзя?
А мама ответила:
– Ты глуп.
Папа обиделся и ушел ночевать к дяде Максиму. Дядя Максим очень умный, он недавно приехал из Воронежа и снял квартиру в соседнем доме. Папа пожаловался ему на маму, а дядя Максим сказал, что Джойс – это позавчерашний день и для понимания современной культуры нужно осилить какого-то там Лиотара или Бодрийяра.
Папа вернулся с новой книжкой, улегся на диван и начал читать, чтобы стать умным. Быть умным очень полезно, дорогой читатель. Если ты умный, то можно работать одними мозгами, а если не очень умный, надо напрягать и другие части тела.
– Вынеси мусор, – велела мама.
Но папа не услышал.
Тогда мама принесла пылесос и сказала:
– Надо сделать уборку.
Но папа снова не услышал.
– Совсем сдурел? – спросила мама.
А папа ответил:
– Оптимизация рабочих характеристик системы, ее эффективность становятся критериями ее легитимности, где социальная справедливость понимается как научная истина. Применение этого критерия ко всем нашим играм сопряжено со своего рода террором, мягким или жестким: «Будьте операциональными, тэ е будьте взаимосоразмерными или убирайтесь».
– Щас ты сам уберешься, – сказала мама и врезала папе трубой от пылесоса.
Папа приложил к левому глазу холодную бутылку, заглянул в книжку и ответил:
– Что же касается информатизации общества, то теперь мы видим, как она влияет на эту проблематику. Она может стать «желанным» инструментом контроля и регуляции системы на ходу, простирающимся вплоть до контроля самого знания, и управляться исключительно принципом перформативности. Но тогда она неизбежно приведет к террору. Она может также служить группам, обсуждающим метапрескрипции, и дать информацию, которой чаще всего не хватает лицам, принимающим решения, чтобы принять его со знанием дела. Линия, которой нужно следовать, чтобы заставить свернуть в этом последнем направлении, в принципе, очень проста: нужно, чтобы доступ к носителям памяти и банкам данных стал свободным. Языковые игры станут тогда играми с исчерпывающей на данный момент информацией. Но это будут игры не с нулевым итогом, а потому дискуссии не рискуют навсегда остановиться на позиции минимального равновесия, исчерпав все ставки. Ибо сами ставки тогда будут формироваться через знания (информацию, если угодно), а запас знаний, также как и запас языка возможных высказываний, неисчерпаем. Политика, в которой будут равно уважаться стремление к справедливости и стремление к неизвестному, обретает свои очертания.
Вот какой молодец Димин папа! Правда, он так ничего и не понял про языковые игры, но дядя Максим ему потом все объяснил в очень доступной форме.
А еще папа нашел в интернете какую-то неинтересную игру, в которой надо было подбирать циферки, фигурки и слова. Папа немножко поиграл и набрал 170 баллов. Мама тоже сыграла, но у нее получилось только 50. Тогда мама сказала, что все эти тесты – забава для дебилов и пустая трата времени, а папа весь вечер ходил очень веселый.
Дима решил, что папа стал совсем сумасшедший, и пошел чистить зубы перед сном. Чистить зубы очень важно, дорогой читатель. Если не чистить зубы, можно попасть в клинику «Добрый стоматолог», где их вырвут добрыми щипцами и вставят добрую металлокерамику. Так вот, Дима чистил зубы и вдруг почувствовал сильную мужскую руку на своем плече.
– Хочешь, я тебе почитаю? – спросил папа.
– Конечно, хочу! – обрадовался Дима, сунул папе «Винни-Пуха» и залез под одеяло.
Папа прочитал, как у ослика Иа-Иа был день рожденья, а потом сказал, что этот самый ослик мудак, потому что считает Пуха и Пятачка тупыми, но не стесняется пользоваться их услугами. А Пух – настоящий друг, потому что взял к себе жить Пятачка, когда Пятачок стал бомжом. И вообще, медвед в этой книжке – самый правильный мужик.
Мама в соседней комнате услышала про медведа и крикнула:
– Запомни, сын, Медвед – это безвольная марионетка правящей шайки.
А папа очень тихо ответил:
– Будьте операциональными или идите на хуй.
Конец критического дискурса
Сегодня четвертое ноября, дорогой читатель. Ты знаешь, что бывает четвертого ноября? Это такой праздник, когда настоящие арийцы все вместе ходят на демонстрацию, пьют пиво и бьют черных. Праздник так и называется – «День народного единства». Конечно, пить пиво можно и одному, но черных лучше бить вместе, дорогой читатель. Без единения тут никак.
Папа с друзьями долго готовился к этому дню – посылал какие-то письма в мэрию, печатал на работе листовки, рисовал плакаты, сидел в интернете и ходил в магазин за пивом. Дима тоже готовился изо всех сил, теперь он знает приемы самбо и песенку «Россия – для русских, Москва – для москвичей». Папа проснулся рано утром, помылся, побрил голову и разбудил Диму. Дима тоже пошел мыться, но не успел, потому что в ванну залезла мама. Мама вообще не просыпалась, потому что еще не ложилась.
– Иди немытый, а то опоздаем, – сказал папа Диме.
– Куда это ты опоздаешь? – крикнула мама.
– Да так. Никуда, просто погулять идем, – ответил папа ненатуральным голосом.
– Можешь не возвращаться, – предложила мама.
Ведь это очень здорово, дорогой читатель, когда можно не возвращаться. Но Димин папа так не считает. Папа поддерживает семейные ценности, потому что он настоящий ариец.
Мама поцеловала его и сказала, что раз сегодня день какого-то там единства, совсем не нужно пить пиво, орать песни и бить кому-то морды. Лучше культурно сходить на очень интересную выставку.
– Чо еще за выставка? – спросил папа.
И мама дала ему буклетик, на котором было написано:
ХУЙ, ИЛИ КОНЕЦ КРИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
Арт-мастерская Дмитрия Тер-Иваняна
Папа прочитал буклетик и сказал:
– Я, походу, и так знаю, что хуй – это конец. Стыдно ребенку концы показывать.
А мама быстренько послала папу на хуй и объяснила Диме, что если просто так говорить «хуй» – это некультурно, а когда хуй становится предметом искусства, его и показать не стыдно.
– А я уже видел писю, – похвастался Дима. – Мне Сережа показывал. А потом мы с ребятами в садике смотрели, у кого пися больше, и я победил.
Вот какой молодец этот Дима!
Папа покраснел от гордости и сказал:
– Весь в меня.
Мама хотела что-то добавить, но передумала.
– А может, все вместе пойдем на марш? – как бы невзначай предложил папа. – Классно оттянемся. Ну, там, пива выпьем, побазарим с камрадами. У меня еще лишний плакатик под кроватью остался. Ты ведь любишь всякую хуйню на палках носить?
– Не зли меня, – тихо сказала мама, и ее рука сама собой потянулась к трубе от пылесоса.
Тогда папа очень быстро проскочил в туалет, заперся там и крикнул:
– А на вечер у нас запланирована теплая дружеская встреча с чебуреками! Ты ведь любишь чебуреков?
А мама заорала:
– Выходи, свинья! – и начала пинать дверь.
– Мама, ты не любишь чебуреки? – спросил Дима. Но его никто не услышал.
Через полчаса мама перестала ругать папу, он вылез из туалета, и они всей семьей поехали на выставку. Ты любишь выставки, дорогой читатель? И Димин папа тоже не любит. Он даже сделал вид, что не может завести машину.
– Я сама, – сказала мама и начала отбирать ключи. Папа испугался и довез маму с Димой до большого серого дома со стеклянными дверями. На ступеньках сидели какие-то дяденьки с папиросами и громко смеялись. Наверное, им очень понравилась выставка. Папа принюхался и сказал:
– Вы идите, а я тут с мужиками побазарю.
Мама ответила:
– Не зли меня.
И они пошли дальше.
Внутри оказалось очень просторно и красиво, на первом этаже было большое кафе, а у лестницы – автомат с мороженым. В этот автомат надо сунуть деньги, потом нажать на кнопочку и подождать. Он страшно завоет и выдаст вафельный рожок или кому что нравится.
– Папа, дай пятьдесят рублей, – попросил Дима.
– Нам бесплатно, – сказала мама и потащила их дальше.
Они поднялись на третий этаж и долго искали выставку.
А что там за тетенька с молотком? Это же тетя Вера! Она прибивает стрелочки с надписью: «На ХУЙ – это туда».
– Ого! Концептуально, – говорит мама.
– А что такое концептуально? – спрашивает Дима.
– Это когда в произведении содержится некий мессидж, – объясняет тетя Вера. – И мы переосмысляем затертые до дыр клише.
Тетя Вера большой специалист по всяким дырам и клише. Ее хлебом не корми – дай клише потереть.
Папа покраснел и сказал:
– Ну, понятно. В общих чертах. Где конец, там и клише.
И они пошли по стрелочкам туда – там оказался большой зал с белыми фанерными стенками, на которых большими розовыми буквами были написаны разные слова. А на самой главной стенке была нарисована огромная розовая пися в виде буквы S.
Папа осмотрел букву-писю, хмыкнул и сказал:
– Впечатляет.
Стоявшая рядом тетенька улыбнулась.
Это была очень красивая тетенька, дорогой читатель. Стройная, черноглазая, с длинными черными локонами. Если бы ты увидел эту тетеньку, ты бы обязательно влюбился. Папа и Дима уставились на тетеньку и больше не обращали внимания ни на какие розовые писи. Дима понял, что ему тоже нужно что-то сказать, и добавил:
– Концептуально!
– Ах ты, моя рыбка! – умилилась тетенька и расцеловала Диму. – Как тебя зовут?
– Дима.
– Меня тоже, – обрадовалась тетенька. – Вот видишь, Вера, я говорил, что такой концепт понятен даже ребенку! Это не вторичный по сути своей поп-арт или концептуализм в ущербном понимании постмодернистов. Язык моей живописи настолько универсален, что сродни некой первичной знаковой системе, некому праязыку, который могут свободно интерпретировать любые реципиенты независимо от пола, возраста, социального статуса и эээ… ориентации.
– Отчего же, – вмешалась мама, – тендерный фактор играет решающую роль в интерпретации вашей живописи. Как и социокультурная составляющая.
– Умничка, – сказала черноглазая тетя и похлопала маму по плечу. – Но все же есть некие универсальные концепты, на которых критический дискурс кончается, поскольку они вне субъективной интерпретации и вне вообще какой бы то ни было интерпретации. Это как черный квадрат, как вещь в себе, как… – тетя замялась.
– Как хуй, – подсказал папа.
– Как хуй?! – переспросила тощая тетенька с диким взглядом. – Как хуй?!!! Что есть ваш жалкий писюн в сравнении с Большим Языком? Как ваш стручок может претендовать на Универсум?
– Леночка, успокойтесь, – сказала тетя Вера и попыталась увести сумасшедшую тетеньку.
Но тетенька не унималась. Сначала она говорила про какой-то тендерный террор, потом сняла туфлю, начала стучать каблуком по большой розовой писе и закричала:
– Вы, господа, – пидорасы!
Тогда мама сказала, что это старо, сняла обе туфли и кинула в тощую тетеньку, а тощая тетенька взяла розовую тележку из супермаркета, которая стояла рядом с писей для красоты, и побежала в атаку на маму. Мама упала, и тощая тетенька сказала, задыхаясь:
– Критический дискурс вечен, а вы – говно!
Мама высморкала красную соплю и пнула тощую тетеньку между ног. Прибежало еще несколько тетенек, они тоже поснимали туфли и начали ими кидаться, а тетя Вера влезла на табуретку, взмахнула молотком и воскликнула:
– Уведите детей!
И папа увел детей, а заодно и красивую черноглазую тетеньку.
– Папа, дай пятьдесят рублей, – попросил Дима.
Но папа сказал, что у него нет мелочи. Тогда тетенька протянула папе полтинник и спросила:
– Вам правда понравилось?
– Конечно, – ответил папа. – Такого даже на Русском марше не увидишь.
– А по-моему, хуйня, – задумчиво сказала тетенька. – Но вы приходите в следующий раз, у нас запланирована акция «Юный безбожник». Будем иконы рубить.
Папа сказал, что придет обязательно, а Дима сунул в щель пятьдесят рублей, достал мороженое и начал его лизать.
Откуда-то сверху свалился горящий кусок фанеры с розовыми буквами и т. Д.
– И все-таки критический дискурс вечен, – вздохнула тетенька и пошла вызывать охрану.
Новый мальчик
Дима любит ходить в садик, потому что там у него много друзей. Ведь это так здорово, когда у тебя много друзей, дорогой читатель! Дима играет в интересные игры с Колей Раагом, Котэ Мамардашвили, Гариком Мовсесяном, Соней Гельман и Илхомом Хакимжановым. Про остальных ребят я писать не буду, потому что у них очень трудные фамилии.
Вот и сегодня утром Дима пришел в садик очень довольный, снял бомбер и берцы и понес их в свой шкафчик. Но в шкафчике уже стояли чьи-то рваные кроссовки, от которых невкусно пахло. Дима взял их за шнурки и спросил:
– Это чье?
– Нэ трожь, русский свинья, – ответил какой-то незнакомый мальчик и плюнул Диме под ноги.
Дима очень удивился и решил, что он – иностранец, потому что у мальчика были голубые глаза и русые волосы. Дима тоже захотел в него плюнуть, но мальчик убежал.
После завтрака Марья Петровна громко сказала:
– Ребята, у нас в группе появился новый мальчик. Его зовут Аслан, он приехал из… эээ… с гор. Давайте все вместе его поприветствуем!
– Привет, Ослан, – поздоровался Дима. – Можешь унести свои кроссовки обратно в горы.
– Пащол на хуй, – дружелюбно ответил мальчик.
– Как тебе не стыдно, Дима! – Марья Петровна покачала головой. – Мы должны вести себя культурно с гостями столицы. Сейчас же пожми Аслану руку и скажи, что больше так не будешь.
– А у меня рука в какащке, – шепнул Аслан. – Можешь аблизать.
– Я его не буду брать за руку, она в какашке, – сказал Дима.
– Тогда стой в углу, – ответила Марья Петровна. – А мы поприветствуем нашего гостя из… эээ… с гор.
И вся группа сказала хором:
– Здра-ствуй, О-слан.
Аслан показал всей группе средний палец, но Марья Петровна ничего не заметила.
Потом они всей группой рисовали медведя. Только Дима не рисовал, потому что стоял в углу, и Аслан тоже не рисовал. Он сказал, что это не мужское дело.
– А какое же дело – мужское? – спросил Котэ.
– Защищать свой родына от русский свинья, – гордо ответил Аслан.
И дети рисовали медведя, а Аслан ходил по комнате и всех толкал.
– Аслан, веди себя культурно, – попросила Марья Петровна.
Тогда Аслан сел рядом с Соней Гельман и культурно спросил:
– Слющи, у тэбя ебырь ест?
А Соня ответила, что по-кавказски не понимает.
Потом ребята дорисовали медведя и пошли на прогулку. Дима и Котэ построили замок в песочнице, а Аслан его поломал и начал кидаться песком. Потом он сделал подножку Илхому, дал Коле камнем по голове, начал бегать и задирать юбки девочкам. Но Марья Петровна ничего не заметила, потому что говорила с кем-то по телефону.
Тогда Гарик Мовсесян поймал Аслана за воротник и крикнул:
– Бей чурку!
И вся группа накинулась на Аслана с совками, ведерками и формочками. Аслан кусался, пинался и плевался, а девочки громко визжали. Даже Марья Петровна что-то услышала и убрала телефон в сумочку.
– Что это вы делаете? – спросила Марья Петровна.
– Чурку бьем, – ответил Илхом.
– Как вам не стыдно! – покачала головой Марья Петровна. – Во-первых, «чурка» – очень нехорошее, бранное слово. А во-вторых, вы не должны бить приезжих, потому что все люди – братья.
– А почему это все люди братья? – удивился Илхом.
– Патамущта мой папа твой мама эбал! – крикнул Аслан и убежал.
Дима очень проголодался, пока бил чурку. Когда же обед? А вот и нянечка с большим мусорным баком, в котором варят суп. Суп – это параша, дорогой читатель. Особенно в детском саду. Дима не ест суп, поэтому он сбегал в туалет и все вылил, а потом попросил второе. На второе была сосиска с макаронами, Дима быстренько ее съел и начал ждать, когда ему нальют компот. А где же Аслан? Его нигде не видно. Как ты думаешь, что делает Аслан, дорогой читатель? Правильно, застегивает штанишки у ведра с компотом. Нянечка приносит ведро и разливает компот по стаканам.
– Пей, русский свинья, – говорит Аслан. – Я туда ссал.
– Не ври, чурка, – отвечает Котэ Мамардашвили. – Ты же сам его пить будешь.
– Я уже пил, – улыбается Аслан. – Я на кухня пил.
А что делает Соня Гельман? Она уже пьет. Эх ты, Соня.
– Ребята, почему вы не пьете компот? – спрашивает Марья Петровна.
– Ослан туда пописал, – объясняет Дима. – Там теперь заразно.
– Глупости какие, никто туда не писал! – злится Марья Петровна. – Аслан совсем не заразный. А вы себя ведете как настоящие фашисты. Стыдно быть фашистами, ребята!
И Марья Петровна выпила целых три стакана, чтобы доказать, что она не фашистка. Компот почему-то был соленым, но Марья Петровна не обратила на это внимания.
– А теперь, дети, мы будем играть в одну интересную игру, – громко сказала она. – Те, кто выпьет компот, будут доблестными бойцами Красной армии, а остальные – злыми, вонючими фашистами.
Но дети все равно не стали пить компот. А Соня Гельман сбегала в туалет, потошнилась и сказала, что тоже хочет быть фашисткой.
– Злые дети! – воскликнула Марья Петровна, расплакалась и ушла курить.
И тогда Гарик запел:
Котэ стукнул Аслана поварешкой и подхватил:
А потом вся группа взялась за руки и начала петь:
Они так здорово пели, что нянечка им даже похлопала. Только Аслану почему-то не понравилось. Он плюнул в остатки компота и крикнул:
– Я скажу мой папа, он вас убьет! – А потом убежал, как обычно. Очень быстро бегает этот Аслан.
На следующее утро Димин папа встал пораньше, приготовил завтрак и разбудил сына. Но Дима сказал, что ни в какой садик не пойдет, потому что там противный мальчик Ослан, который ругается матом на русских и писает в компот.
– А ты ему в пятак! – сказал папа. – И он больше не будет ругаться.
Дима пошел в садик и дал Аслану в пятак. Аслан тоже дал Диме в пятак и снова пописал в компот, а Марья Петровна снова ничего не заметила.
Через несколько дней Димин папа вместе с другими папами дождался папу Аслана и вежливо спросил:
– Чо твой пацан руки распускает? Если ты гость столицы, то и веди себя как гость.
Папа Аслана ответил:
– Слищь, гопник, я тебя эбал, когда жопа памоэщь.
Папа Димы не растерялся и сказал:
– Слышь, чебурек, по твоей жопе рельса плачет, захлопни уже калорезку, бери своего щенка и вали в свой чуркистан, гавнина ты смердящая и хуй дрисный.
Папа Илхома откашлялся и добавил:
– Вот-вот, Россия – для русских.
А доктор Мамардашвили поправил очки на горбатом носу и произнес:
– В Бобруйск, животное!
Папа Аслана плюнул доктору Мамардашвили на ботинок и сказал:
– Я тэбя рот эбал, Гоги ачкарик, береги ачко, ано у тэбя гавно нэ дэржит.
Доктор Мамардашвили блеснул очками и ответил:
– Слы, афца немытая, вали в свой кишлак и лизни залупу вонючего барана. Сюда тебе кагбе вход заказан.
– Я друзэй приведу и разбэрусь с вами за щэст минут, – пообещал папа Аслана, покраснел и убежал.
А папа Гарика сказал, поигрывая битой:
– Истеричка…
Потом они все вместе хотели пойти за пивом, но вспомнили, что надо забрать из садика детей.
После этого Аслан куда-то пропал на три дня, а потом снова пришел, но с ним никто не хотел играть и разговаривать.
Марья Петровна это заметила и сказала:
– Стыдно, ребята. Вы себя ведете так, будто Аслан не такой, как все. А на самом деле он обычный мальчик, как вы и я.
Аслан ужасно разозлился, топнул ногой и закричал:
– Савсэм дура, да? Я нэ такой, как вы! Я лучще!
Он расстегнул штанишки и показал обыкновенную писю, только очень грязную и без шкурки на конце.
– Подумаешь, у моего братика тоже такая, – фыркнула Соня.
А Илхом опустил глаза, потому что он очень скромный.
Ты спросишь, дорогой читатель, что же сделала Марья Петровна? Она привела трех важных тетенек – логопеда, невропатолога и детского психиатра. Тетеньки показывали Аслану интересные картинки и задавали всякие вопросы, а потом Марья Петровна сказала, что Аслана пригласили в специальный садик для особо одаренных детей.
И Аслан ушел очень довольный. Но Дима ему почему-то не завидует.
Освободите маму!
Ты включаешь телевизор, дорогой читатель? И я тоже. Но вообще телевизор – очень полезная вещь. Папа с Димой смотрят по телевизору футбол, хоккей и всякие интересные передачи о спорте, едят чипсы и пьют пиво. Папа любит «Клинское», а Дима – безалкогольное. Запомни, дорогой читатель! Если ты ребенок до 18 лет, тебе нельзя пива. Димина бабушка говорит, что дети, которые пьют пиво, умирают от цирроза печени. Один раз Дима перепутал банки, а потом очень испугался и попросил папу вызвать врача, но папа почему-то никого не вызвал, а просто сказал:
– Закуси.
Дима закусил и не умер, только утром сильно болела голова.
Вот и сегодня папа с Димой смотрели хоккей и пили пиво. Потом начались новости и папа ушел на кухню за следующей бутылкой, а Дима увидел в телевизоре маму. Она что-то кричала и размахивала маленьким ножичком, и ее хватали за руки дяденьки в серой форме, а потом в телевизор залезла тетя Вера и тоже что-то крикнула, но Дима ничего не понял.
Когда папа вернулся со следующим пивом, по телевизору уже показывали рекламу прокладок.
– А я видел маму, – похвастался Дима.
– Я тоже, – ответил папа. – Не слепой, походу.
– Я в телевизоре видел! – обиделся Дима.
– Дыхни, – попросил папа.
Дима еще больше обиделся, а потом кто-то позвонил в дверь, но папа долго не открывал, потому что у мамы есть ключи. Тогда кто-то начал пинать дверь, папа встал с дивана, заглянул в глазок и впустил дяденьку с бритой головой.
– Таньку повязали, – сказал дяденька-скинхед.
Папа схватил дяденьку за плечи, посмотрел ему в глаза страшным взглядом, совсем как Терминатор в фильме, и рявкнул:
– Врешь!
– Это правда, – ответил дяденька. – В новостях должны показать.
И тут папа зарычал и завыл, как настоящее дикое животное, схватил Диму и начал кружиться с ним по прихожей, потом несколько раз подбросил до потолка, поставил на пол и начал кружиться с дяденькой, а Дима на всякий случай отбежал в сторонку, чтобы не зашибли берцами.
Дима понял, что случилось что-то очень радостное и важное, как первый запуск космического корабля или победа «Спартака» в кубке УЕФА. Он подождал, пока папа успокоится, и спросил:
– Вы – дядя Максим?
Дяденька-скинхед потупился и спросил, с чего Дима так решил, а папа сказал:
– Он уже все знает.
Вот видишь, дорогой читатель, уроки толерантности не прошли для Димы даром. Они пригодятся и тебе, если твой папа познакомится с ахтунгом.
Папа, Дима и дядя Максим пошли в большой магазин, купили много пива и вкусной еды, а когда куранты пробили двенадцать, спустились вниз, воткнули в снег ракеты и устроили салют, как на Новый год, и это было очень весело и здорово. Соседи кричали с балконов, что вызовут милицию, а папа целовался с дядей Максимом и слал всех на хуй.
Утром дядя Максим приготовил Диме завтрак и отвел его в садик, а папа позвонил на работу и сказал, что у него болит голова и температура под сорок. Потом папе позвонила тетя Вера и спросила:
– Тебя не волнует, что твоя жена в милиции?
Папа ответил, что его это волнует непадеццки, и выключил телефон.
Как ты думаешь, дорогой читатель, чем сейчас занимается Дима? Правильно, он вместе с другими детьми вырезает медведя, чтобы сделать аппликацию. У Димы получился очень красивый медведь, он наклеил медведя на ватман, а Соня Гельман написала сверху большими буквами:
СИЛЬНАЯ РАСИЯ ЕДИННАЯ РАСИЯ!!!!!
Очень умная девочка эта Соня. Дима уже решил на ней жениться, когда вырастет.
А вот и Марья Петровна. Пока дети вырезали медведя, она ходила на улицу покурить.
– Собирайся, Дима, за тобой пришла мама с братиком и собачкой, – говорит она.
– Ее что, уже выпустили? – удивился Дима.
Ты, конечно, понял, дорогой читатель, что никакая это не мама, а тетя Вера с маленьким Сережей и толерантной таксой Эдиком.
– Скорее! – воскликнула тетя Вера. – Нам дорога каждая минута!
Она схватила Диминого медведя, перевернула и написала на другой стороне:
ОСВОБОДИТЕ МАМУ!
Потом Дима одевался и обувался, а тетя Вера стояла рядом, помахивала медведем, чтобы побыстрее высох, и говорила:
– Потом зашнуруешь.
Они поймали такси и приехали к большому серому дому с решетками на окнах. Там уже собралось много всяких дяденек и тетенек, а чуть подальше стояли какие-то автобусы, из которых тянулись длинные черные кишки. Тетя Вера объяснила, что это с телевидения. Она развернула Димин плакат и сказала:
– Держи.
– А сколько надо держать? – спросил Дима.
– Пока маму не выпустят, – улыбнулась тетя Вера.
– А ее скоро выпустят? – спросил Дима.
Тетя Вера потрепала его по щеке, подбежала к автобусу и привела тетеньку с микрофоном и дяденьку с камерой на плече. Телевизионная тетенька повернулась к Диме спиной и закричала:
– Сейчас мы находимся рядом с отделением милиции, где находится задержанный вчера депутат Национальной ассамблеи Татьяна Корчажная! Татьяна – мать двоих маленьких детей, и сейчас она на седьмом месяце беременности! Пребывание в камере предварительного заключения негативно сказывается на ее здоровье! И здоровье ее будущего ребенка! Друзья и соратники Татьяны Корчажной устроили митинг в ее поддержку! Они взывают к милосердию правоохранительных органов и надеются, что Татьяна в ближайшее время будет отпущена на свободу! Татьяне инкриминируется участие в несанкционированном шествии и нападение на сотрудника милиции с холодным оружием! Но ее близкие и друзья утверждают, что Татьяна по профессии врач, хирург! И скальпель она носит с собой постоянно, как рабочий инструмент!
Дима подергал тетеньку за пальто и сообщил, что мама на самом деле никакой не хирург, а логопед. Но тетенька с телевидения подставила микрофон тете Вере и начала задавать вопросы, а потом велела дяденьке с камерой:
– Возьми этих детей крупным планом.
Дима обиделся, что его никто не слушает, и заплакал. Дяденька присел на корточки и сказал:
– Мальчик, держи плакатик ровно.
Дима еще больше обиделся и перевернул плакатик медведем вперед, потому что так красивее.
Потом телевидение уехало, а Дима остался у большого серого дома с плакатиком в руках и с толерантной таксой Эдиком.
Но где же тетя Вера, дорогой читатель? Она с Сережей сидит в «Кофехаузе», пьет кофе и ест мороженое. Ей стоять с плакатиком не обязательно, ведь ее маму в милицию никто не забирал.
– А давай принесем мороженого Диме! – говорит Сережа.
Очень добрый мальчик этот Сережа. Когда на улице дует ветер и падает снег, нужно как следует подкрепиться мороженым.
Сережа принес Диме мороженого в стаканчике, но Дима не смог поесть, потому что замерзли пальцы. Тогда Сережа покормил его сам – вот что значит настоящий друг!
А где же тетя Вера? Она уже уехала. Ее пригласили на какую-то передачу, а Сережа с Эдиком поедут домой сами. Эдик найдет дорогу по запаху.
– Эдик, домой! – командует Сережа. – Ищи Химки!
Но Эдик не знает, где Химки. Он не милицейская ищейка, а толерантная такса.
– Будем стоять, пока маму не выпустят, – предложил Дима.
Они очень долго стояли и ждали, а снег все падал и падал, и тетеньки и дяденьки с плакатами уходили по одному, чтобы никто не заметил. Потом на улице стало темно и зажглись фонари, а Эдик завыл на луну, как настоящая бездомная собака.
– А если ее выпустят через три года? – спросил Сережа и заплакал.
– Больше трех суток держать не будем, – ответил какой-то дяденька с забинтованной рукой.
Дима сразу понял, что это очень важный дяденька: на нем были серая меховая шапка с кокардой, берцы и пальто с погонами.
– Хотите, я отвезу вас домой? – ласково спросил дяденька.
– Вы бойлавер! – догадался Сережа.
Но дяденька не знал, кто такие бойлаверы. Он заметил Димин плакатик и поцокал языком:
– Какой красивый медведь!
– Хотите, подарю? – ответил Дима и покраснел от гордости, потому что это и правда был очень хороший медведь.
– Хочу! – обрадовался дяденька. – Я его в кабинете повешу.
Дяденька пригласил Диму с Сережей к себе в кабинет и налил чаю, а пока они пили чай, всем показывал плакатик с медведем. Дяденьки и тетеньки в форме улыбались, а Дима так согрелся, что уже мог сам держать кружку.
– А почему у вас рука забинтована? – спросил Сережа.
Дяденька сильно смутился и рассказал, как на него напал один депутат Национальной ассамблеи.
– А вы не сердитесь на маму? – спросил Дима.
– Конечно, не сержусь, – ответил дяденька. – Работа такая.
Он посадил их в свою машину и отвез домой.
Дверь открыл пьяный папа с баночкой корвалола. Дима сразу понял, что папа сильно волновался. Папа очень долго благодарил дяденьку-милиционера за то, что нашел детей и собаку. Запомни, дорогой читатель, если ты оказался один в большом городе и не помнишь, где твой дом, спроси милиционера, он тебе обязательно поможет.
– Хорошие у вас пацаны, – сказал на прощание дяденька. – Ну что, ребята, подрастете – пойдете в милицию работать?
– Конечно, пойдем! – хором ответили Дима и Сережа.
Дядя Максим приготовил ужин, а папа сбегал в магазин и купил большой вкусный торт со взбитыми сливками. Торта на всех хватило, даже Эдику дали кусочек, и папа съел немного, хоть и не любит сладкого.
– А ты разве толерантный? – удивился Дима.
– Что значит «толерантный»? – поморщился папа. – Толерантность – это когда к лекарствам или наркоте всякой привыкаешь и нужна большая доза. Или когда иммунитета нет. Я что, наркоман какой-то?
Дядя Максим тронул его за плечо и попросил:
– Можно я тебя перебью?
– Валяй, ахтунг, – разрешил папа.
– Толерантный – значит терпимый, – объяснил дядя Максим. – Конечно, ты не обязан терпеть, когда тебя… гм… унижают. Это значит, что тебе просто все равно, как живут другие люди. Ты не обязан думать, как они, а они не обязаны думать, как ты. Вы можете друг друга не любить, но у вас нормальные отношения.
В Москве полночь. Пора спать, дорогой читатель. Толерантная такса Эдик устроилась в прихожей на маминой дубленке, папа с дядей Максимом пошли в гостиную обсуждать нормальные отношения, а Дима с Сережей легли в кроватку, но по традиции долго не могли заснуть.
– Что значит «вы можете друг друга не любить»? – спросил за стенкой папа.
– Извини, я не это имел в виду, – ответил дядя Максим. – Кстати, что ты будешь делать, когда она выйдет?
– Понятия не имею, – прошептал папа. – Все то же самое, что и сейчас. Тебе разве плохо?
– Да нет, нормально, – очень тихо ответил дядя Максим. – Только давай при детях без СМ.
Сережа решил посмотреть, чем они там занимаются, но Дима его не пустил, потому что это ахтунг. Сережа очень хотел узнать, что такое ахтунг, но спорить не стал, потому что Дима – его друг.
Он решил, что Дима, наверное, скучает по маме. Ему тоже стало очень грустно без мамы, он крепко обнял Диму и сказал:
– Ты не бойся. Хороших людей просто так в милиции держать не будут. Твоя мама ведь хорошая?
– Не знаю, – ответил Дима.
– А дядя-милиционер хороший?
– Я думаю, все люди хорошие, – объяснил Дима. – Просто у них работа такая.
А ты как думаешь, дорогой читатель? Интуиция подсказывает тебе, что на самом деле все козлы? Если так, будь толерантен и береги нервы.
Рыжая сука госдепа
Диме двенадцать лет, как и тебе, дорогой читатель. Как и ты, он белый цисгендерный православный гетеросексуал и состоит в организации «Народный собор».
Папа Димы – ватник, как и ты, дорогой читатель, а мама Димы – правозащитница Татьяна Корчажная. Дима живет в Москве с папой, мамой и папиным другом дядей Максимом. У Димы тоже есть друг – хипстер Сережа. Хипстер Сережа носит красную шляпу, клетчатый пиджак и короткие штаны, а его мама тетя Вера – правозащитница и РСП. У тети Веры есть такса Эдик. Эдик – толерантная такса, он может и с кобелем, и с сукой.
Прошло два месяца с тех пор, как Крым вернулся в состав Российской Федерации. Папа с дядей Максимом тогда пили водку и шампанское, а мама сказала, что объявляет голодовку. Сегодня у Диминой мамы день рожденья. Мама ушла на митинг, а Дима с папой и дядей Максимом съели весь торт. Невежливым людям торт не нужен. Диме подарили футболку «Вежливые люди» с бурятским вежливым солдатом и крымским котиком. Дима давно просил родителей купить ему такого кота, но мама загадочно улыбалась и говорила, что у них уже есть подарок для Димы. Надо только подождать, пока его чипируют.
Чипирование – это страшная вещь, дорогой читатель. Димина бабушка Валентина Ивановна считает, что его придумал Антихрист. С помощью чипов он может получить контроль над людьми во всей стране и безнаказанно проводить геноцид пенсионеров. Дима сказал, что никакие чипы ему не нужны, а мама ответила: «Ты дурак».
Дима весь вечер играл в ГТА 5, а папа с дядей Максимом сидели на форуме «Политика: Украина – что будет с русскими?»
Внезапно дверь отворилась и вошли мама с тетей Верой. У мамы было загадочное выражение лица, как будто она недавно поела, а тетя Вера держала в руках коробку с надписью «Мультиварка Мулинекс». Дядя Максим сразу сказал, что это бесполезный девайс, и мама не уважает его труд на кухне, а мама сказала: «Заткнись». Тетя Вера поставила коробку на диван в гостиной и достала оттуда маленького рыжего щенка. Щенок мелко трясся и скулил, поджав хвостик.
Дима понял, что это кидалово. Он мечтал о громадном британском кошаке, с которым можно спать и греться, когда продажные чиновники экономят на отоплении.
Дима сказал:
– Унесите эту крысу.
Все знают, что русские патриоты предпочитают кошаков. На папином форуме все русские патриоты сидят с котами на аватарках.
– Ну, мне пора, – засуетилась тетя Вера. – Вот вам документы на собачку, это родословная, это ветпаспорт.
– Сколько стоила собачка? – мрачно спросил папа.
– Не твоего ума дело, – ответила мама. – Это элитная собачка, от победителей выставок. Вера еще скинула десять штук, а так она стоила все сорок.
Тетя Вера в это время уже выбегала из подъезда. Папа пытался отдать ей щенка, но РСП заблокировала двери в машине и сигналила на весь двор, чтобы он слез с капота. Тогда папа сунул щенка ей под колеса, а тетя Вера газанула на нейтралке, чтобы папа понял: она не шутит.
Дядя Максим тоже выбежал во двор и вцепился в папу, а мама пила чай, пока никто не видит. Дима играл в ГТА и представлял, как продаст собачку на «авито», а потом купит британского кота и новый иксбокс.
Папа вернулся злой и грязный и сказал, что ебал таких подруг, а псина стоит не больше десятки, но мама не поверила. Все либералы очень честные и никогда не обманывают друг друга.
Щенок надул большую лужу на ковер в гостиной и отправился грабить мусорное ведро.
– Я купила собаку, чтобы ребенок развивался, – сказала мама. – Он все время проводит за компьютером, боюсь, что он станет аутистом, как ты.
Папа сильно покраснел и выбил кулаком кусок штукатурки из стены, но не сказал ни слова, а дядя Максим обхватил его за плечи и увел в другую комнату.
– Вот об этом я и говорила, – кивнула мама и ушла сидеть в фейсбуке. Фейсбук – это такая социальная сеть, дорогой читатель. Там сидят либерасты, прихвостни Госдепа США и враги России. Они распространяют вредные для российского общества идеи и постят картинки с котиками. У Димы тоже есть аккаунт в социальной сети, называется «ВКонтакте». Там сидят русские патриоты, они носят теплую одежду на вате, распространяют патриотические идеи и постят картинки с котиками.
– Юго-Восток скоро будет с нами, – говорил в соседней комнате папа. – Я боюсь одного, как бы это не вылилось в третью мировую.
– Россия их не поддержит, – отвечал дядя Максим. – Будь реалистом, у нас нет денег даже на Крым.
– Но это отвлечет внимание всего мира от Крыма, – говорил папа. – Так даже лучше, нас никто не обвинит в агрессии на Украине.
– Наша страна – агрессор! – крикнула мама из другой комнаты. – Россия – как вонючий алкаш, который отжал у маленького мальчика сотовый телефон, чтобы выменять на бутылку водки!
– Главный агрессор – США! – крикнул папа. – Это их спецслужбы спровоцировали перестрелку на Майдане! Пока эти дебилы морозили свои жопы, Нуланд уже назначала министров нового правительства!
– Дебил – это ты! – крикнула мама. – Ты дебил и агрессор, и такие, как ты, приведут к развалу страну!
– А такие, как ты, хотят продать страну по частям! – крикнул папа. – Такие, как ты, визжат, защищая целостность Украины, но забывают, кто развалил СССР!
– Уродливую гадину и тюрьму народов на одной шестой части суши! – крикнула мама.
– Вспомни, кто истребил коренные народы США! – крикнул папа. – Вспомни, кто жег русских в Одессе!
– Вспомни, кто сделал твой компьютер! – крикнула мама. – Дима, скажи папе, что он тупая жертва ватного агитпропа!
– Дима, скажи маме, что она жидобандеровка и фашистка! – крикнул папа.
– Заебали оба! – крикнул дядя Максим.
Дима запер дверь, очень громко включил музыку и сделал копипасту объявления на авито: «Продам планового щенка гладкошерстной таксы. Документы РКФ, клейма, прививки по возрасту. Подробности по телефону». Он назначил цену 25 000 р., чтобы купили побыстрее. Этого хватит на иксбокс и недорогого кота. В комнату постучался дядя Максим, он предлагал поесть, а Дима ответил:
– Отвали, мне от вас ничего не надо.
Недавно Дима врезал в свою дверь замок, пока никого не было дома. Теперь он без всякой причины запирается от всех, и это сильно беспокоит маму. Мама даже хотела отвести Диму к психологу, но Дима заперся и играл в ГТА 5. Он играл целый день, а пакет с дерьмом незаметно уронил из окна. Мама швыряла в дверь разные тяжелые предметы и угрожала расхуячить все топором, а папа орал, что дверь вместе с установкой стоила 25 штук. Тогда мама пошла к психологу с папой, и что было дальше – неизвестно.
Дима занял три тысячи рублей у Сони Гельман и купил биотуалет на 10 литров, а его друг Аслан совсем бесплатно привез электроплитку на две конфорки, электрочайник и холодильник «Норд». Еще Аслан пообещал сделать у Димы звукоизоляцию. Аслан – реальный пацан. Дима знает его еще по детсаду, где Аслан ссал в компот. Тогда Дима не понимал, что Аслан таким образом выражает протест против ксенофобии и давления образовательной системы. Теперь Дима часто посещает ресторан папы Аслана. Все это уже было, дорогой читатель, но сражаться с системой никогда не поздно. Еще Дима после школы ходит к Аслану домой и моется в его джакузи. Если у тебя есть джакузи, почему не пригласить друга?
Аслан предложил Диме переехать к нему насовсем и принять ислам, но Дима отказался. Тогда Аслан сказал, что Аллах все равно любит Диму и Дима навсегда будет ему братом. Аслан уважает Димину веру, но живут они в разных квартирах.
– Дима, открой дверь! – крикнула мама.
Дима ничего не ответил.
– Это все из-за вас, – сказала мама. – Ребенок выражает свое молчаливое несогласие с агрессией армии РФ в Украине.
– Он не хочет общаться с врагами России, – ответил папа. – Ему просто стыдно, что его мать – истеричка с замашками Гитлера.
– Есть мнение, что ребенок там дрочит, – сказал дядя Максим.
И это тоже было неправдой, потому что у Аслана есть большой телевизор, который ловит вайфай.
Мама сказала, что папа очень скоро узнает, кто из них Гитлер, и будет горько плакать, завидуя жертвам концлагерей. И если Дима не выйдет через пять минут, она выбросит собачку из окна.
Перед Димой встала очень серьезная дилемма, дорогой читатель. С одной стороны иксбокс и новый кот, с другой – его личная свобода от либерастов и ватников.
– Я уже выбрасываю собачку из окна! – крикнула мама.
– Выбрасывай! – крикнул папа. – Содержание одной тупорылой псины обходится в 120 тысяч рублей в год! На эти деньги можно накормить целую кучу больных детей!
– Так иди и накорми! – крикнула мама.
– И пойду! – Папа кинулся к своему ноутбуку и достал кредитку. – Я уже перечисляю деньги голодающим детям Донбасса! Между прочим, это могли быть твои новые сапожки.
И папа отправил ополченцам тысячу рублей.
Мама буркнула, что для сапог сейчас не сезон, и поставила таксу на пол. Такса навалила большую вонючую кучу и забилась под диван.
– Чего смотришь, убирай, – скомандовал папа, и дядя Максим принес бумажные полотенца.
Такса плакала под диваном.
– Бедная собачка, – сказал дядя Максим. – Как ее хотя бы зовут?
– Что? – спросила мама. – Там все написано.
Дядя Максим открыл собачкин паспорт и показал папе.
– А что, она похожа. Рыжая и тупая, – папа непроизвольно улыбнулся. Он старался делать каменное лицо, как один из тех суровых мужиков, которым сосут под столом, но мама все равно заметила, что он рад. – Димон, это не просто собака, это госдеповская сука! Ну, вкурил? За такую собаку сорок тыщ не жалко!
Папа отмотал бумажное полотенце и сам вынес собачью кучу в туалет.
– Что ж ты выносишь говно за госдеповской сукой? – спросила мама.
А папа уже искал в интернете поводок для Дженнифер Псаки.
Настал вечер. Пора выгуливать таксу и спать. Дима все еще играет в ГТА 5, а папа и дядя Максим ходят по двору с таксой на рулетке.
– Пидорская шавка, – сплевывают соседи.
– Не пидорская, а охотничья, – огрызается папа. – А шавка – мамаша твоя… Псаки, Псаки, ко мне!
– Псака – милая собака, Псака – рыжая кусака! – воркует дядя Максим.
– Что ни собака, то ссака и срака, – кивают глухие бабушки на скамейке. – Однако Таня молодец, щенок полезен для ребенка. У них одни компьютеры на уме.
А что же делает мама? Она прячет новые туфли за двадцать тысяч рублей и сумочку в тон. Ведь если ты либерал и оппозиционер, это не значит, что надо ходить в обносках, а ватникам деньги не нужны: они их пропьют или подарят сепаратистам.
Псака – немецкая собака
Папа и дядя Максим сошли с ума. Они спят с Дженнифер Псаки и называют ее дочей. Дима это не одобряет: он играет по ночам в ГТА 5, а днем берет еду в ресторане у папы Аслана и приносит домой, пока никого нет. Дженнифер Псаки грызет папины берцы и писает на пол, а мама сидит в интернете.
Сегодня папа и дядя Максим сходили в магазин «Здоровый малыш» и купили для Псаки одноразовые пеленки. Папа расстелил пеленку в коридоре, Псаки присела на нее и пописала.
– Псака – умная собака, – похвалил ее дядя Максим.
– Чистоплотность у немцев в крови, – сказала на это мама. – Таксы – немецкие собаки и потому любят порядок. А русские собаки гадят где попало.
– Где попало гадят только «гусские», – сказал папа. – А у настоящих русских везде порядок, и в сортирах, и в головах.
– У русских борзых? – спросила мама.
Дима зацепил шампур с шашлыком за спираль электроплитки, надел наушники и очень громко включил музыку.
– Димон, вырубай эту парашу! – заорал папа.
Но Дима не вырубил парашу, а поставил государственный гимн РФ.
– Вырубай парашу немедленно! – завизжала мама.
Такса Дженнифер Псаки завыла страшным голосом, а дядя Максим демонически заржал.
А кто там стучит костылем в стальную дверь? Это соседка Циля Иосифовна, ветеран ВОВ. Наверное, ей не нравится текст гимна в последней редакции.
– Даже собаки против кровавого режима, – довольно сказала мама. – Псаки – честная немецкая собака, ей ненавистен имперский бред Михалковых.
– Мы не за это воевали! – соседка ворвалась в квартиру и встала посреди гостиной, подняв костыль и потрясая левой рукой, как статуя Родины-Матери.
– Димон, вырубай шарманку, по ушам ездит, – устало сказал папа. Дима не расслышал, но все равно выключил гимн РФ, потому что заболели уши.
Дядя Максим успокаивал соседку, а папа что-то искал на ютубе.
Дима услышал негромкую мелодичную музыку Гайдна. Такса напряглась, завиляла хвостом и одобрительно гавкнула. Мужской хор исполнял национальный гимн ФРГ. Дженнифер Псаки встала на задние лапки, оперлась передними о папины колени и подняла уши топориком.
– Ну вот, – торжествующе кивнула мама. – Даже собака понимает, что такое европейские ценности и свобода слова.
– Я бы не торопился с выводами, – сказал папа и поставил «Песню Хорста Весселя». Собака залаяла и заплясала на задних лапках.
– Все предельно очевидно, – сказал папа, теребя Псакины уши. – Псака – фашистская кусака.
– Ты же ненавидишь якобы фашистов, – съязвила мама. – Для тебя фашист – любой, кто не одобряет политику Путина, аннексию Крыма и регулярную армию РФ на территории Украины.
– Не на территории, а в территории, – пробурчал папа. – И не Украины, а Вукраины.
– Она гавкает, потому что стыдится нацистского прошлого, – объяснила мама.
– Нет, она стыдится, что нацисты проиграли, – встрял дядя Максим.
– Стыд и позор! – крикнула соседка. Еще она сказала, что дядя Максим хуже нацистов, которые заставляли немецких овчарок рвать еврейских детей.
Дядя Максим страшно обиделся и объяснил, что он не евробандеровский фашик, а честный коммунист, и все, чего он хочет – это восстановление границ СССР после гуманитарной катастрофы 91-го года.
Циля Иосифовна пожала ему руку и извинилась, а папа поставил гимн ГДР.
Дженнифер Псаки визжала от счастья и валялась на спине, молотя хвостом громче барабанов.
– Псака – ватная собака, Псака – умная кусака, – приговаривал папа и чесал таксе брюшко, а Циля Иосифовна роняла слезы на клавиатуру, вспоминая советские времена.
Ты спросишь, дорогой читатель, почему Дженнифер Псаки так горячо одобряет немецкие гимны и презирает российский? Связано ли это с тем, что Германия – главный союзник США в борьбе с российским влиянием на мировой арене? Кто знает, кто знает… Но Диме это параллельно, он играет в ГТА 5 и ест шашлык.
Сережа 404
Дима пошел в школу. Ты удивлен, дорогой читатель? Да, он отлично учится, несмотря на ГТА. А все потому, что его друг Сережа помогает ему делать уроки онлайн. И вот сегодня Дима, как обычно, собрался в школу. Сегодня теплый майский день, недавно прошел дождь, и повсюду валяются почки тополя бальзамического, а на лужах пенка из желтой пыльцы. Дженнифер Псаки очень просилась погулять, но таксам в человеческую школу нельзя. Для псак есть притравочные станции, где псаки раскапывают норы и достают оттуда лису и барсука. Ты спросишь, дорогой читатель, за что Псаки натравливают на лису и барсука и нравится ли это лисе и барсуку? Почему лиса и барсук должны страдать, когда Псаки получает профит? Так вот, дорогой читатель, мнение лисы и барсука никого не волнует. Это отсталые животные, которые только и умеют, что сидеть в своей норе. Еще они разносят бешенство и не признают демократические ценности.
Дима сел за заднюю парту, чтобы как следует выспаться на первом уроке, и положил перед собой открытый учебник и тетрадь с домашкой по алгебре. Классную работу можно потом списать у Сони Гельман. Дима не заметил, что Аслан сегодня какой-то грустный, а Соня Гельман не поздоровалась. Илхом, который обычно спал за задней партой рядом с Димой, демонстративно пересел за первую, хотя там Надежда Леонидовна могла его заметить и даже вызвать к доске. Даже эстонец Коля Paar не подошел со своим обычным «дай списать». Все любят списывать у Димы, потому что Сережа еще в начале года прорешал весь учебник. Сережа очень умный, он идет на золотую медаль.
Дима проснулся в начале второго урока, впереди сидели десятиклассники и обсуждали рассказ «Дама с собачкой».
– Мальчик за задней партой, что ты можешь сказать о психологизме чеховского рассказа? – спросила незнакомая учительница.
– Ничего, – Дима зевнул.
– Если бы ты не спал на уроках, – ехидно сказала незнакомая учительница, – ты бы знал, что психология героя Чехова спрятана внутрь. Настоящие чувства, душевные движения в рассказах скрываются за банальными фразами и только изредка прорываются в жесте, взгляде или интонации.
– Буду знать, – ответил Дима.
– Ты хотя бы читал «Даму с собачкой»? – закричала незнакомая учительница.
– Не читал, но у меня есть собачка, – ответил Дима. – Ее зовут Дженнифер Псаки.
– Вон из класса! – Лицо незнакомой учительницы опасно покраснело. Все ненавидят Дженнифер Псаки, особенно учителя русского языка и литературы. Этой госдеповской суке ничего не стоит сорвать урок.
Пока старшеклассники ржали, Дима собрал рюкзак и вышел из класса. У шестого «А», как оказалось, тоже был урок литературы, и там тоже обсуждали Чехова, только не дам и собачек, а толстого и тонкого. Дима удивился такому совпадению и хотел уже сесть на свое место, но учительница Марья Иванна спросила:
– Корчажный, почему опоздал? Звонок не для тебя?
– Я был в туалете, – соврал Дима. Туалет, дорогой читатель, – это последний островок свободы в тоталитарной системе. Там дети курят и макают врагов в унитаз. Там надо спускать воду ногой, потому что старшеклассники ссут на ручку сливного бачка.
– Живот болит? – спросила Марья Иванна. – Если понос, так сиди дома, а то всех тут перезаражаешь.
– У него попа болит! – крикнула Соня Гельман, а остальные дети нехорошо засмеялись.
– Спасибо, я здесь посижу, – сказал Дима и пошел за заднюю парту, пиная выставленные в проход ноги.
Дети отодвигались, как будто он и правда заразный. Дима подсел к своему другу Аслану, но Аслан почему-то вскочил и пересел за первую парту, что для него было равносильно самоубийству.
– Эй, чо меня не разбудили? – громким шепотом спросил Дима. – И я не понял, чо за наезды?
Но никто не ответил.
На перемене Дима подошел к Соне Гельман, а Соня ударила его портфелем по голове, разревелась и убежала в туалет для девочек. Все мальчики шарахались от Димы, а Илхом плевал в него шариками из жеваной бумаги и говорил, что Дима голимый кунте. Аслан сидел на подоконнике в рекреации и смотрел на Диму грустными-грустными глазами. Дима хотел поговорить с Асланом, но тот зачем-то выбежал на улицу, прямо в сменных школьных кедах. Очень быстро бегает этот Аслан. Дима нагнал его в подворотне и схватил за лямку рюкзака.
– Отвали! – крикнул Аслан, и Дима услышал рыдания в его голосе. – Я думал, ты мне друг, а ты… – и Аслан сказал что-то на непонятном языке.
– Вы чо, больные все? – крикнул Дима. И где-то вдалеке заскулила собака.
– Это ты больной! – Аслан высморкался в пальцы и достал смартфон. – На, смотри!
Дима увидел страницу приложения «ВКонтакте». Ты помнишь, дорогой читатель, что Сережа – хипстер? Так вот, он снимает кино. Все хипстеры делают это. Вот и Сережа снял документальный фильм о себе, но почему-то очень долго говорил про Милонова и Мизулину. Дима сразу догадался, что спонсором Сережиного фильма была тетя Вера, потому что Сережа читал по бумажке, а тетя Вера его поправляла. Потом Сережа рассказал своими словами, как любит друга Диму и как подарил ему щеночка от своей таксы. Еще Сережа сказал, что у его друга Димы – два папы, которые состоят в многолетних отношениях, которым может позавидовать любой натурал. «И теперь я чувствую, что в нем есть частичка меня», – закончил свою телегу Сережа, и вокруг его головы нарисовалась жирная шестицветная радуга.
– Ты не можешь быть мой друг, когда в тебе частичка пидораса! – воскликнул Аслан.
Ты уже понял, дорогой читатель, что Диму оклеветали. Во-первых, у Димы вовсе не два папы, у него есть нормальные мама и папа, а с дядей Максимом папа просто спит в одной кровати, потому что дядя Максим – иногородний, а снимать квартиру в Москве очень дорого. И мама совсем не против дяди Максима, а наоборот, разрешает ему помогать по хозяйству. Димин папа презирает пидорасов и даже бил пидорасов вместе с Тесаком, а еще папа стегает плеткой дядю Максима, чтобы отучить от вредных привычек. Поэтому дядя Максим такой хороший. Ради папы он даже забыл свои либеральные бредни. Зато Сережа – настоящий пидорас!
Аслан тоже все понял. Он живет в России уже семь лет и знает, что если тебя оскорбил пидорас, то ты зашкварен. И если ты хочешь снова стать нормальным пацаном, выход только один: убить пидораса!
После урока химии несколько ребят из шестого «А» собрались недалеко от метро «Речной вокзал», чтобы помочь Диме. Дима притащил на поводке Дженнифер Псаки.
– Какая красивая собачка, – умилялась Соня Гельман, сидя на корточках. – Не жалко отдавать?
А Дженнифер Псаки прыгала и пыталась вылизать Соне лицо.
– Это не мужская собака, – сказал Илхом. – Вот алабай – мужская собака.
– А спорим, кавказская овчарка твоего алабая отымеет? – возразил Аслан.
Диме стало обидно за Псаки, ведь она охотничья собака, а не какой-то пидорский чихухуй. Но он согласился, что кавказская овчарка круче.
А вот и хипстер Сережа. Он думает, что поедет на занятия по классу флейты. И, как и все либералы, он неправ.
Коля Paar отобрал у Сережи флейту и сломал об колено, а Илхом сказал:
– Играй на кожаной флейте, пидорас.
Соня Гельман сказала, что у Димы есть девушка, а Сережу надо оштрафовать за пропаганду нетрадиционных отношений.
Дима швырнул Сереже таксу и сказал:
– Забирай свою частичку себя и засунь ее себе в жопу.
И только Сережа ничего не сказал, потому что лежал мордой вниз и ел землю под кустами, где выгуливают собак.
Потом ребята забили Сереже в попу пивную бутылку и пошли в «Макдоналдс». Только Сережа не пошел, потому что он дырявый, и Дженнифер Псаки не пошла, потому что собакам нельзя в «Макдоналдс».
Псаки ждала у мусорных баков и плакала от голода, потому что у нее короткие лапки, а Сережа плакал дома в туалете.
Поплакав, Сережа вытер глаза и попу и написал в «контакте», что собирается покончить с собой, а его бывшему должно быть стыдно. Но Диме не стыдно.
Наступил вечер. Пора делать уроки и играть в ГТА. Дима запер дверь и слушает, как его ругает мама. Мама называет его гомофобным ублюдком, и дядя Максим с ней согласен.
– У пацана не было выбора, – оправдывается папа.
У Дженнифер Псаки понос: она съела на улице какую-то гадость. Папа вытирает Псакину сраку старой футболкой от Дольче и Габбана и бормочет:
– Если ты спишь с мужиком – это не повод говорить ребенку, что такие отношения нормальны. Жизнь имеет естественное течение, и есть вещи, которые не должны меняться. Ребенок рождается от отца и матери. Зачатие – это акт любви между мужчиной и женщиной, а не толкание говна. Очень скоро психиатры могут столкнуться с последствиями ваших пидорских экспериментов.
– Ватники настолько ограниченные, что отрицают самих себя, – кивает мама. – Ты ватник 404.
А вот и Сережа вышел в «контакт».
– Домашку сделал? – спрашивает Дима.
Сережа немного поломался, сказав, что не делает уроки для фашистов, и послал Диме сканы страниц. Если ты решил все задачи еще в сентябре, зачем строить из себя целку?
Ты спросишь, дорогой читатель, почему Сережа не дал Диме все сразу, а каждый раз присылал понемногу? Хипстеры – странный народ, простым умам их не понять.
Тетя Вера сказала Сереже, что он идиот и из-за таких, как он, российские ЛГБТ вечно будут прогибаться перед кровавым режимом.
Утром весь класс списал у Димы домашку по алгебре, а Сережа так и не покончил с собой. Он решил жить в этой стране вопреки всему, вывесил селфи в «контакте» и написал, что его избили неизвестные.
Псаки и другие собаки
Дима выгуливает Дженнифер Псаки, потому что папа перехватил его после школы. Собака очень полезна для тех, кто все время сидит за компьютером. А вот и Аслан со своим папой. В руках у Аслана прочный поводок, а на другом конце поводка – щенок кавказской овчарки. Папа Аслана очень доволен, что сын не играет в ГТА и попросил купить щенка.
Перед Димой встает очень серьезная проблема, дорогой читатель: если он поздоровается с папой Аслана, его папа все узнает, а если не поздоровается, будет невежливо брать еду из ресторана.
– Р-р-р! Гав-гав! – говорит Дженнифер Псаки и кидается на щенка кавказской овчарки. Щенок убегает, уронив Аслана.
– Стой, пидорас, я с тобой разберусь за шесть минут! – кричит папа Аслана и бежит за щенком.
– Вот что значит русский дух, – говорит папа.
– Кавказец – тоже хорошая собака, – обижается Аслан, вытирая коленки. – Если его дрессировать.
– То-то и оно, дрессировать, – торжествует папа. – Ничо-ничо, и не таких дрессировали. Тут главное – хорошо его кормить и приучать беспрекословно выполнять команды. Если как следует вложился в кавказца, это будет самый преданный пес. А начнет дурить – придуши его ошейником.
– Зачем душить? – удивляется Аслан.
– Чтобы уважал, – учит папа. – Только не бери строжак, а то поранишь собаку.
Аслан идет искать своего щенка, а Дима с папой продолжают выгуливать Псаки. Псаки облаяла ротвейлера, двух питбулей, колли и пуделя, поиграла с чихуа-хуа и наложила большую кучу на детской площадке. Там все равно никого не было, кроме мамаши с коляской.
– Как вам не стыдно! – заорала мамаша. – Тут дети гуляют, могут вляпаться!
– Он у тебя еще не ходит, – вежливо ответил папа. – Не гони пургу.
– А вы знаете, что в собачьем дерьме глисты? – спросила мамаша.
– У некоторых в мозгах глисты, – вежливо ответил папа.
– А у некоторых во рту дерьмо, – вежливо ответила мамаша и укатила свою коляску, чтобы не мешать Псаки.
– Овуляшки находятся в состоянии послеродовой депрессии, – объясняет папа. – Когда они наезжают на незнакомых людей, у них повышается самооценка.
– То есть ты помог этой тетке? – не верит Дима.
– Помогать бабам – долг любого мужчины, – говорит папа.
А вот еще одна такса, она тоже какает у песочницы.
– Обама, Обама! – кричит моложавый пенсионер с седыми усами, в темных очках и камуфляже.
Обама – черный кобелек. Он лижет мордочку Псаки и нюхает у нее под хвостом.
– Жених растет, – одобряет папа.
Обама и Псаки бегают друг за другом, запутываются своими рулетками и связывают тросами ноги пенсионера.
– Тупые америкосы, – ругается дедушка, распутывая собак. – Ничего, будет осень – повезем на притравочную станцию, там вас уму-разуму научат.
Папа записывает номер телефона дедушки и расспрашивает о притравочной станции, потом они переходят к обсуждению украинского кризиса. Дима скучает по ГТА.
До начала каникул осталось всего ничего. Пора готовиться к контрольной и играть в ГТА. Дима заперся у себя в комнате, а мама на кухне разговаривает с папой.
– Нашел пацана для нашей Дженни, – папа показывает фото на айфоне.
– Ты дебил, – отвечает мама. – Ты понятия не имеешь о вязках и племенной работе. Хочешь действовать по принципу «давай собачка займется сексом вон с тем симпатичным кобельком?» А ты знаешь, что сперва нужно досконально изучить родословную кобеля и фенотип своей суки?
Папа ответил, что за эти годы достаточно изучил фенотип своей суки, а дядя Максим сказал, что папа мизогин и не имеет права оскорблять Таню.
Дима не выдержал, отпер дверь и спросил, кто такие мизогины. И мама объяснила, что мизогины – это отвратительное невоспитанное мужло, которое ненавидит независимых, успешных женщин и винит их во всех своих бедах. Также мизогины ненавидят слабых и покорных патриархалок, считая их недолюдьми. Женщина, которая дала мизогину, – шлюха, а которая не дала, – стерва. Но далеко не все мужло – мизогины. Некоторые особи, такие как дядя Максим, помогают женщинам в их нелегкой борьбе за свои права и избавляют женщин от сексуального рабства.
Папа сказал, что извиняется за свое мизогинство.
– Мизогинию, – ледяным тоном поправила мама. – И кстати, черные кобели до вязок не допускаются, потому что черный окрас без подпалин – брак породы.
Папа сильно огорчен. Он думал, будет круто, если Дженнифер Псаки родит щенков от Барака Обамы.
– И что, Обаме нельзя трахаться с Псаки только потому, что он черный? – спрашивает папа.
– Ты идиот, это был бы международный скандал! – возмущается мама.
А Барак Обама в соседнем доме грызет свой чаппи и слушает ворчание пенсионера.
Псаки в Крыму
«Лада ларгус» – длинная машина и стоит копейки. Папа покупает ее, чтобы поддержать российского производителя.
– Конечно, я мог бы взять минивэн, – говорит папа дяде Максиму, – и два года во всем себе отказывать, кормя пиндосов или японскую фашню.
– Или немцев, с одобрения которых убивают русских в Донбассе, – соглашается дядя Максим.
Дима и Псаки шляются по автосалону, а мама обнюхивает «Ладу ларгус» со всех сторон.
– Гигантомания русских мне непонятна, – изрекает наконец мама. – Зачем тебе это семиместное уебище? Все еще фапаешь на свои имперские амбиции?
Дядя Максим купил у папы джип и будет менять коробку, потому что снова потекли сальники, и папа сказал, что устал ебаться с этой машиной. На оставшиеся деньги они купят «матиз» для мамы. Вот сколько можно сэкономить в Москве, если живешь у друзей! Делать покупки надо заранее, потому что к новому 2015 году доллар уже будет стоить 100 рублей и пора валить из этой страны, – так сказала маме тетя Вера.
– Подумай, сколько всего можно нагрузить в эту «ладу», когда я буду помогать тебе валить из этой страны, – уговаривает папа. – Подумай, сколько жертв кровавого режима я смогу вывозить за один раз.
– Я гражданин этой страны, так что сама буду решать, когда и как мне валить! – злится мама.
Недавно папа, папа Аслана и дядя Максим пытались вступить в ополчение ДНР. Папу не взяли, потому что он когда-то давно откосил от армии, хотя и умеет обращаться со многими видами стрелкового оружия. Папу Аслана не взяли из-за лишнего веса, а вовсе не потому, что он кавказец. А дядя Максим не захотел ехать в ДНР без папы.
«Будем поддерживать Крым рублем», – сказал папа, а папа Аслана купил билеты в Сочи, потому что это тоже очень патриотично.
Аслан попросил купить билет и для Димы. Папа Аслана позвонил Диминой маме и пообещал присматривать за Димой на отдыхе. Димина мама сильно разозлилась и ответила, что ее сын не поедет в город фюрерской олимпиады. Диме стало стыдно за маму, и он даже извинился перед папой Аслана. Папа Аслан сказал, что все понимает, и Диме незачем извиняться. Мать – самый близкий человек для ребенка, и ее надо уважать несмотря ни на что.
Диме стало грустно, потому что он понял: мама никогда не была для него близким человеком, она всегда орала на него и на папу и заставляла делать глупые вещи: например, ходить на митинги, слушать там скучных людей и раздавать листовки, а потом убегать от полиции непонятно зачем. Но мама все равно лучше тети Веры. Сережа очень любит свою маму, а Дима свою – не очень. Вчера Дима не стал запираться у себя в комнате, а поговорил о маме с папой.
Папа сказал, что теперь точно не пойдет в ополчение ДНР, потому что не на кого будет оставить сына. И Псаки тоже против российского вмешательства во внутренние дела Украины.
– Зачем ты вообще живешь с мамой? – внезапно спросил Дима.
Папа очень удивился такой постановке вопроса. Он православный гетеросексуал, у которого есть жена и сын, а его дружба с дядей Максимом – одно баловство. И если над тобой совершили обряд венчания, ты не имеешь права бросать жену.
На самом деле, дорогой читатель, мама, папа и дядя Максим занимаются сексом втроем: папа наказывает дядю Максима, а мама наказывает за это папу. Но Дима в это время играет в ГТА и ничего не знает о нетрадиционных отношениях. Поди разбери, что они там кричат.
Но мы отвлеклись…
– Ты точно купишь мне «матиз»? – спрашивает мама.
– Честное пионерское, – отвечает папа. – Слово ватника!
Мама бурчит, что слово ватника ничего не значит, но соглашается на покупку «ларгуса». Папа и дядя Максим очень рады. Пока они возятся с документами, Дима покупает молоко в кофейном автомате и угощает Псаки. Она уже наделала две лужи в автосалоне, под «приорой» и «грантой», и лучше вывести ее до того, как продавцы это заметят.
И вот они все садятся в «ларгус».
– Запах новой машины, – жмурится дядя Максим, сидя рядом с папой. Мама заняла места посередине, а Псаки уже пописала на заднее сиденье, и Дима вытирает мочу специальными салфетками для салона.
– Подвеска жесткая, – морщится мама, когда колесо попадает на крышку люка. – Ты так вытрясешь последние мозги.
– Ничего, не бароны, – откликается папа. – Зато она лучше держит дорогу.
– Жестко в «ларгусе» – сядьте в «матиз», – загадочно говорит дядя Максим. И они едут за «матизом» для мамы.
Дима просыпается от того, что мама орет на папу.
– Димон, гони сюда свой сральник, – папа стучится в Димину дверь.
«Это еще зачем?» – думает Дима, писая в биотуалет.
– Давай-давай, его выливать еще! – торопит папа.
Дядя Максим во дворе грузит в «ладу» палатку и рюкзаки, папа выливает биотуалет на газоне под окнами, чтобы удобрить почву, и они с дядей Максимом привязывают туалет к багажным дугам «ларгуса».
– Любому нормальному человеку должно быть стыдно ехать в Крым, который присоединился к нам под дулами автоматов! – кричит мама с балкона.
– Так мы тебя и не берем! – кричит папа снизу.
– Мы не за это воевали с фашистами и крымскими татарами! – кричит Циля Иосифовна из окна своей кухни.
Мама возмущенно рассказывает обо всем по телефону тете Вере, а Дима собирает вещи. Мама уезжает куда-то на «матизе» и возвращается на тети-Вериной машине с тетей Верой и Сережей, у Сережи большой рюкзак и сумка с ноутбуком. Дело в том, что тетя Вера собирается ехать в Гаагу, и ей совершенно не с кем оставить Сережу, а мамин «матиз» в обмен на Сережу постоит в тети-Верином гараже. Когда у тебя гараж в Москве, это очень удобно, дорогой читатель. Некоторые в них и живут. Можно даже построить двухэтажный гараж, сделать там душ, туалет и кухню.
– Вот мы и встретились, – говорит Сережа.
А что же делает Аслан? У Аслана депрессия: Сережа написал на его стене в «контакте», что едет с другом в Крым. Аслан так расстроился, что даже забыл обозвать Сережу дырявым. Он просто удалил свою страничку и пошел купаться, потому что на море был сильный шторм. Еще Сережа написал на стене Сони Гельман, что она никому не нужная дура. Соня позвонила Диме и потребовала назад свои три тысячи с процентами, и Димин папа перевел четыре тысячи на кредитку Сониного папы. Сонин папа долго извинялся за дочь, но папа Димы ответил, что все в порядке. С такой девушкой сын не пропадет.
Дима пообещал на своей стене, что утопит Сережу в Черном море, и они поехали.
А как же мама? Она тоже едет в Крым, чтобы требовать его возвращения Украине и защищать права коренных народностей. Например, крымских татар.
Навигатор прокладывает путь через Орел, Курск и Харьков. Что за дурак! Папа исправляет маршрут: они поедут через Тулу, Воронеж, Ростов-на-Дону, заедут искупаться в Ейск, а оттуда уже недалеко до Керченской переправы. С учетом пробок поездка займет 1 день, 21 час, 22 минуты. Всего ничего!
Папа непривычным жестом включает первую скорость и…
– Стой! – кричит дядя Максим. – Самое главное забыли!
Папа шарит в карманах, бежит в дом и возвращается с георгиевской ленточкой.
– Типичная логика колорадов, – ворчит мама. – Сунь свою полосатую дрянь в бензобак, если это самое главное.
Папа привязывает ленточку к зеркалу заднего вида. Поехали!
Циля Иосифовна машет им вслед.
Дженнифер Псаки одели в подгузник, ей очень стыдно и неудобно. Она трясется и взвизгивает каждый раз, когда «ларгус» переезжает лежачего полицейского или попадает колесом в выбоину.
– Успокойте собаку! – нервно говорит мама.
Дима уже скормил Псаки пакет чипсов, а Сережа отдал ей пачку сосисок вместе с упаковкой. Собачку тошнит целлофаном.
– Сколько еще ехать? – спрашивает мама.
– Ебаный пидор! – кричит папа. – Если у тя «инфинити», можно ехать как мудак?!
– Соси у Тольятти! – кричит дядя Максим.
Запомни, дорогой читатель, если у тебя есть «лексус», «инфинити», БМВ или другая буржуйская машина, можно ехать как мудак. Но легче протащить джип на эвакуатор, чем стать патриотом.
Дима уже посадил аккумулятор папиного телефона, а мама и дядя Максим ему свои не дали.
– Есть чо посмотреть? – спрашивает Дима Сережу.
Сережа занят: он читает Кортасара. Дима достает Сережин планшет. Что же там внутри? У Сережи три карты памяти на 32 гигабайта. На них Ким Ки Дук, Райнер Вернер Фассбиндер, несколько фильмов Анджея Жулавски, Дэвида Линча и Белы Тарра. Все, что нужно хипстеру! А еще там всякие неизвестные поцы вроде Киеси Куросавы, Ёсисигэ Ёсиды, Синдзи Аоямы и Хироюки Танаки. Дима что-то слышал про Дэвида Линча: там убили школьницу, а она оказалась шлюхой и наркоманкой, которую трахал весь город. Так ей, в общем, и надо.
– А есть че-нить лайтовое? – спрашивает Дима. – Мультики, например?
У Сережи есть все.
– Только предупреждаю, это сёнэн-ай, – говорит Сережа. – Ты не поймешь.
– Че это я не пойму, – обижается Дима и открывает папку «Красавцы-старшеклассники на страже Земли во имя любви». – Так, я не понял! Это о чем?
– Ну, в общих чертах это про то, как один мальчик тискает вомбата, а другой мальчик ревнует своего бывшего друга, который предал его ради какого-то быдлана и вонючего карри из соседнего ресторана, – отвечает Сережа.
– Че за вомбат? – спрашивает Дима.
– Ну, он такой толстый, розовый и брутальный, – поясняет Сережа, – а этот мелкий блондин его тискает, потому что любит обнимашки.
– Дальше можешь не объяснять, – говорит Дима.
– На самом деле это не вомбат, а пришелец из далекой галактики, который прилетел спасти мальчиков от позорного реалити-шоу, в котором они участвовали без их согласия. Так вот, его бывший друг с новым другом ходят в баню, и там они сидят голые в фуро и треплются про японскую еду, а потом…
– Не надо спойлерить, я потом посмотрю, – вмешивается мама.
– Если не нравится сёнэн-ай, можно посмотреть юри, – предлагает Сережа.
– Мне параллельно, что там делает этот Юрий, – отвечает Дима. – Но пусть он это делает у себя дома, а не выставляет свою ориентацию напоказ.
И правильно, Дима, потому что юри – это расовые японские мультики про школьниц-лесбиянок, у которых из-под клетчатых юбочек торчат белые панцу. Как, ты не знаешь, что такое панцу? Это просто-напросто трусы, чтобы их нюхать и фапать.
– Надо что-нибудь попроще, – говорит Сережа. – У меня есть кино твоего интеллектуального уровня. Называется «Трусонюх».
Дима делает фейспалм.
– Это крутая комедия, – доказывает Сережа. – Кино для настоящих быдланов! Там один парень получает суперсилу, когда надевает на лицо женские панцу.
– Спасибо, я потом посмотрю! – кричит папа.
– А хочешь короткометражку? – спрашивает Сережа. – Там всего-то 23 минуты.
И Сережа открывает файл под названием «Прора». Дима смотрит. На экране гуляют два парнишки: один шлюховатого вида блондин, другой – хипстер-брюнет в шляпке. Сережа объясняет, что Прора – это заброшенный курорт, построенный нацистами. То есть классический образец безликой архитектуры Третьего рейха. Сейчас большинство зданий пустует, но одно уже успели переделать под молодежную гостиницу. «Может, и мы туда съездим», – смущенно добавляет Сережа.
– Ну, ваще я интересуюсь историей Третьего рейха, – одобряет Дима.
А тем временем шлюховатый блондин начинает сосать у брюнета-хипстера. Брюнет за это хуячит блондина в битое стекло. И правильно: то гуляли как нормальные пацаны, а то полез со своими пидорскими играми. И в конце фильма блонд с порезанной ногой сидит на пирсе, щурится на закатное солнце и смотрит, как уходит другой парень. И еще лыбится: типа врешь, не уйдешь.
– Ну как, ты все понял? – с надеждой спрашивает Сережа.
– А ты-то все понял? – спрашивает Дима.
– Я все очень хорошо понял, а вот понял ли ты? – спрашивает Сережа.
– Короче, если ты ко мне полезешь, будешь ходить с порезанной ногой, – обещает Дима. – Это любому пидору понятно.
– Вот, бери пример с Сережи, – советует мама. – Он не валяет дурака, как ты, а постоянно учится.
– А я еще читаю журнал «Сеанс», – хвастается Сережа. И он не врет. Вот уже шесть лет Сережа сидит на одном кинофоруме. Там он обсуждает с другими такими же мальчиками интеллектуальное кино под видом старого еврея. Иногда Сережа заглядывает на форум «Политика, Украина: что будет с русскими?» Там он называет сторонников ДНР дикарями и проповедует либеральные ценности, а когда его посылают в Гейропу, бегает жаловаться маме. У Сережи очень разносторонние интересы.
– Хуясе, умный, – говорит папа дяде Максиму. – Прямо как наш Абрам Кацнельсон.
Сережа делает вид, будто ничего не понял.
На прошлой неделе дядя Максим обещал вычислить его по айпи и отпиздить, и он не шутил, потому что работает программистом в ГУВД. Они с папой решили, что старый еврей – это тетя Вера, а бить женщин стыдно, тем более лесбиянок и феминисток.
У мамы разрядился айпад, и дядя Максим подключил его к прикуривателю. Маме скучно.
– Дай, я поведу, – предлагает мама. Сейчас очередь дяди Максима, но он не хочет прослыть шовинистским быдлом и предлагает посадить Танечку за руль.
– Ебаное мужло! – кричит мама, обгоняя дорогие машины. – Не насосал, а своровал!
Папа просит маму поменяться с дядей Максимом, чтобы дети не выучили плохие слова.
А вот и машина ДПС, она едет следом за «ларгусом», включив мигалку.
Молодой майор просит маму показать водительское удостоверение и пройти с ним в машину.
– Я знаю свои права и никуда не пойду, – говорит мама. – Составляйте протокол.
– А вы знаете, что в пределах населенного пункта нельзя набирать скорость выше 60 км/ч? – спрашивает молодой майор.
– А вы знаете, что я – Татьяна Корчажная, депутат Законодательного собрания Москвы прошлого созыва, член Координационного совета оппозиции и председатель Исполнительного комитета Национальной партии феминизма? – спрашивает мама.
– Я даже не знаю, что это такое, – отвечает майор, – но в следующий раз, пожалуйста, не превышайте.
И он отпустил маму без протокола. Вот как выгодно быть политиком!
– А мы пойдем смотреть на тульский кремль? – спрашивает Сережа.
Но тульский кремль уже очень далеко.
Дженнифер Псаки накакала в подгузник и плачет. Мама останавливает машину, папа и дядя Максим выходят, кладут собаку на капот и меняют ей подгузник. Дядя Максим обтирает попу Псаки влажными детскими салфетками и воркует: «Лежать, доча, лежать!»
– Смотри, – говорит Дима Сереже. – Это твое будущее. Пидорасня мечтает о нормальной семье и потому заводит эрзац-детей в виде кошек и собак.
– Вообще-то, у меня есть настоящий, – обижается папа.
Но Диму это не волнует.
– Ну и что, – спорит Сережа. – Когда собака вырастет, она не сдаст тебя в психушку, чтобы отобрать квартиру. Животные намного лучше некоторых людей!
– Ну и еби собаку, – отвечает Дима. – И кстати, я хотел остаться дома, а ваш Крым мне нах не всрался.
Вот какой неблагодарный мальчик этот Дима, ему плевать на подарок, который сделан всему российскому народу! Так ему и сказал дядя Максим. Дима не понял, шутит он или нет. Дядя Максим объяснил, что не одобряет политику правящей партии, но быть несогласным с ней – значит предать интересы Родины. И так же думает китайский режиссер Чжан Имоу, который великолепно отобразил идею давления конфуцианской системы на личность и индивидуальность в фильме «Проклятье золотого цветка». Если любишь Россию и русских парней, не надо все время отстаивать свои права, как оголтелые западные геи, которым сделать каминг-аут – все равно что отсосать на заправке. Русский парень не обязан тебя любить насильно, только терпением, трудом и постоянной разъяснительной работой можно сделать из него европейского человека.
Папа на это возразил, что один его кореш-скинхед попросил себя отпиздить, потом пошел в полицию и заявил, что его избили гомофобы. В полиции приняли заявление, посмеялись и забыли. Но кореш все ходил и ходил туда, требуя найти виновных, и аккуратно подшивал все бумажки, а сейчас он настоящий европейский человек, живет в Германии на хорошее пособие, пользуется всеми положенными социальными программами и даже вышел замуж за другого бона. Конечно, не взаправду, а для гражданства.
– Так мы и поверили, – улыбнулась мама.
Все сели в машину и отправились дальше, а Сережа достал из сумочки чупа-чупс и начал его облизывать, выразительно поглядывая на друга детства.
Внезапно Дима прямо на ходу распахнул дверь и закричал:
– Заебали со своими пидорами и крымнашем!
Псаки залилась демоническим лаем и вылетела в кювет, дядя Максим резко затормозил, а Сережа проглотил чупа-чупс.
Дима не растерялся, засунул руку Сереже в горло и вытащил конфету за палочку. Сережа терпел, потому что умеет подавлять рвотный рефлекс.
Мама подняла с полу айпад и пообещала, что никаких геев и намкрышей больше не будет, еще она ругала российский автопром и водительские навыки дяди Максима.
Папа и дядя Максим нашли в канаве Дженнифер Псаки, настроение у пресс-секретаря госдепа было боевое. Она искусала папу, дядю Максима, маму и Сережу, а потом изодрала в клочья свой подгузник. Это была операция по принуждению к миру, пострадали обе стороны конфликта, непокусанным остался только тот, кто сохранял нейтралитет. Псаки снова оттерли влажными салфетками, дядя Максим нацепил на нее китайский намордник и пристегнул таксу к сиденью китайским автоповодком. Ведь в настоящее время экономической мощи самой богатой страны может противостоять только производственная мощь самой населенной. Китай станет верным союзником России в ее нелегкой борьбе с однополярным мировым порядком.
Дима поймал на автозаправке вайфай и написал Аслану, что ужасно проводит время и кругом одни мудаки. Конечно, в детстве Дима очень любил папу, но это было давно, а теперь все мудаки, кроме Аслана, который его единственный настоящий друг.
А что в это время делает Сережа? Он на своей страничке в «контакте» вспоминает Карвая и рассуждает о кризисе однополых отношений, который надеется вскоре преодолеть. А как же Аслан? Он лежит с температурой, и его тошнит шашлыком, но настроение у Аслана отличное. К счастью, в Сочи полно вайфая, и Аслан уже знает о коварстве Сережи. Еще он смотрит в «контакте» мультик про красавцев-старшеклассников и розового вомбата, ведь, когда у тебя температура, все равно больше нечем заняться.
Папа хотел посмотреть Воронеж и сказал об этом маме, потом все замолчали, даже Псаки перестала скулить и тявкать, она прижалась к Диме, зажмурила глаза и засопела носиком. Когда Дима проснулся, они уже стояли в огромной очереди легковых машин. Немытые люди загорали на пыльной траве, орали младенцы, женщины отчитывали своих мужей за то, что эти ватные нищеброды не смогли купить билеты на самолет. Папа очень выразительно смотрел на маму и, казалось, чего-то ждал. Дядя Максим с тревогой смотрел на папу, а Псаки часто дышала, высунув язык от жары.
– И не надейтесь, – сказала мама. – Я с детьми и собачкой поеду на пароме своим ходом, мы будем купаться, загорать и ждать вас в Керчи.
Папа выдохнул, а дядя Максим побежал за пивом и лимонадом.
– Береги маму, Димон, – сказал папа. – Боюсь, как бы не избили.
Мама была одета очень красиво – в желтые брюки и голубую футболку с тризубом на левой груди, а ногти у нее были покрашены синим и желтым лаком. Вся очередь завидовала ей, потому что у мамы независимое мышление, и она никогда не стесняется демонстрировать свою точку зрения агрессивно настроенному большинству.
Дима и Сережа упаковали в городские рюкзаки все необходимое – планшеты, плавки, пару футболок, чистые трусы, мыло, полотенца и туалетную бумагу, Сережа добавил еще крем от загара и молочко для тела, чтобы ухаживать за кожей. И они пошли к парому по обе стороны от мамы, чтобы ей завидовали не так сильно. И маму совсем никто не побил, потому что как раз в это время мужики на шоссе переворачивали джип какого-то чиновника, ведь он хотел объехать очередь, а Россия – демократическое государство, где все равны.
Псаки одобрительно гавкала, когда мужики раскачивали машину. Ведь это так весело и здорово для маленького щенка, когда вокруг много людей. Псаки бегала вокруг джипа, становилась на свои коротенькие задние лапки и пыталась помочь. Когда джип перевернулся, Псаки тоже повалилась на спину и просила всех почесать ей животик, а мужики ее гладили, приговаривая: «Какая хорошая собачка». Многие спрашивали, собирается ли Дима охотиться с ней на лису и барсука, а мама в это время фотографировала джип и писала в фейсбуке, что есть Бог.
Перед паромом Псаки присела и как следует сделала дела, а когда мама попыталась одеть ее в подгузник – зарычала и изодрала его в мелкие клочки. И они поплыли. Все это время такса терпела и снова пописала только в Керчи, глядя с обочины на длинный ряд машин, ожидающих отправки в другом направлении.
Мама нашла через букинг очень дешевый отель. Там не было написано, что с собаками нельзя, и Псаки тоже пустили. Дима и Сережа сразу кинули вещи и пошли искать пляж, а мама осталась фотографировать отель и писать об ужасах совкового сервиса и о том, почему ватники здесь чувствуют себя как дома.
Найти пляж оказалось не так легко. Весь берег был обнесен набережной, похожей на ступенчатые пирамиды древних египтян и индейцев. Кое-где попадались фальшивые бассейны, то есть бетонные коробки над морем, с лесенками, чтобы вылезать из воды. Вход туда оказался платный. Сережа возмущался, что за бесплатное море дерут такие деньги и что проклятые совки уничтожили все пляжи, построив эту отвратительную, безликую набережную. Дима полежал бы и на ступенях, и вообще было очень жарко и душно, хотя небо затянули тучи. Но Сережа хотел именно пляж с песочком, как в чертовой Проре, и чтобы рядом был огромный заброшенный санаторий тоталитарного режима. Диме не хотелось переться за этим песочком в мокрых трусах, а так бы он давно искупался.
Они шли и шли по навигатору, пролезая в дыры ржавых оград. Показался первый пляж с песочком. Сереже он не понравился, потому что на дне оказалось полно камней, а в кабинках для переодевания нассали гопники. На следующем дно было полно водорослей, а в море полагалось нырять с мостков. От третьего пляжа осталось два метра, потому что его не подсыпали, и какая-то старушка рассказала Диме, что при Горбачеве, когда она еще работала на заводе Войкова, пляж был аж отсюда и досюда.
Все следующие пляжи состояли целиком из острых камней, наваленных под обрывами, и к ним вели крутые песчаные тропинки, а точнее – высохшие русла весенних ручьев. Диме это очень понравилось, ведь там можно плавать совсем без трусов, а Сережа совсем расхотел купаться, ведь это так не похоже на Пхукет, куда они с мамой летают отдыхать каждую зиму. Тогда Дима ухватил Сережу за руку и потащил вниз, а Сережа заорал, что он ватный убийца. И Дима промчался вниз по тропинке, поднимая пыль, а Сережа пролетел за ним и ударился коленкой об камни внизу, так что получилось почти как в его любимом фильме. Потом Дима очень долго топил Сережу в море, хотя на дне было много острых камней и под некоторыми жили водяные змеи. Сереже все понравилось, и он еще сказал, что любит, когда с ним пожестче.
Запомни, дорогой читатель: когда либералы жалуются на произвол, это значит, что его мало. Либералы сами просят бить их и унижать, чтобы было на что жаловаться в соцсетях.
А главное, трусы остались сухими, потому что на пляже больше никого не было, только какие-то тетеньки-извращенки фотографировали их сверху камерой с большим объективом, и вообще очень быстро стемнело.
Дима и Сережа заблудились: у них разрядились смартфоны. Дима предложил идти напрямик, потому что так быстрее. Сережа предложил забиться в какой-нибудь заброшенный санаторий и там переночевать, а когда станет светло – найти дорогу обратно. Ярко светила луна, но Сережа сказал, что плохо видит в темноте и у него болит коленка, которую он расшиб из-за Димы. Слева под луной белели бетонные корпуса тоталитарного режима, и Сережа, прихрамывая, отправился туда. Дима понял, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, но последовал за ним. В сантиметре от его уха порхнула летучая мышь, из балконной двери с разбитым стеклом потянуло плесенью и мышиными экскрементами.
– Совсем не обязательно лезть в этот бомжатник, – сказал Дима. – На улице намного лучше.
– Мне, в принципе, все равно где, – смутился Сережа. – Я это еще ни разу не делал.
Он встал на свои разбитые колени, и Диму объял ужас.
– Тебе удобно? – спросил Дима. – Трава не сильно колется?
– Не говори глупостей, – ответил Сережа и притянул к себе Диму за резинку шортов.
Дима мог за это сразу врезать Сереже, но почему-то не врезал. Во-первых, это все-таки друг детства, во-вторых, их все равно никто не видел.
И все бы случилось как в фильме «Крампак», который так нравится Сережиной маме, но вдруг раздался леденящий душу лай, и на поляну вылетел огромный черной масти зверь, схожий по виду с таксой, но гораздо более прыткий, и начал скакать вокруг мальчиков, пытаясь лизнуть их в лицо.
Дженнифер Псаки довела их по запаху до самого отеля, совершенно не догадываясь, от какой участи спасла своего хозяина. А мама все это время читала комментарии в фейсбуке, где ее друзья-либералы ругали наследие проклятого совка.
Сережа оставил на своей страничке загадочную надпись, что у него с другом все было почти как в том фильме. В каком именно, он не уточнил, но Аслан спросил у него в личке, и Сережа ответил, не дурак.
И Аслан теперь сидит очень мрачный на берегу Черного моря, где его никто не видит, кроме редких посетителей кафе, и тайком от папы смотрит «Крампак». О чем этот фильм, лучше тебе и не рассказывать, дорогой читатель.
Когда Аслан досмотрел «Крампак», он вернулся в апартаменты, открыл папину бутылку хванчкары, унес ее на пляж, выпил там и заплакал. А Черное море катило свои черные ночные волны, равнодушное к горю кавказского подростка, и обдавало его бледное лицо солеными брызгами. Аслан громко ругал матом Димину маму и ее подругу тетю Веру, которая ебалась с шайтаном и родила от него ублюдка.
В это время папе Аслана стало скучно, он не нашел недавно купленной бутылки, зато заметил на холодильнике штопор с пробкой и планшет своего сына с фильмом, поставленным на паузу в самом интересном месте. Папа Аслана понял, что с сыном происходит нечто странное и несовместимое с исламской этикой. Смартфон Аслана был разряжен и валялся тут же, а щенок кавказской овчарки остался дома и не мог найти хозяина. Папа Аслана не ложился всю ночь, а Аслан бродил до утра по улицам Сочи, пытаясь снять проститутку, но все ему отказывали, потому что за такие деньги никто не хочет получить срок.
Запомни, дорогой читатель, пока ты несовершеннолетний, обо всех нетрадиционных отношениях тебе придется забыть.
Аслан все-таки вернулся в апартаменты, блеванул тайком от папы и наврал, что хочет еще поспать, потому что у него болит голова, а папа Аслана поверил, потому что это его единственный сын, и если Аллах допустил такое, то отец не вправе его судить. Всему виной проклятые европейские ценности, которых сын нахватался у русских. Теперь папа Аслана осознал мудрость Диминой мамы и горячо поблагодарил Создателя, который управлял этой женщиной.
Аслан проснулся поздно вечером и попросил у своего папы денег. Папа Аслана спросил, для чего.
– Я хочу отомстить, – глухо промолвил Аслан.
– Мы живем в цивилизованной стране, – напомнил папа Аслана. – Хочешь мстить – накажи его рублем, введи санкции. Мы россияне, а не какие-то там дикари с гор.
– Нет времени, – еще более мрачно ответил Аслан. – Я должен спасти самое важное, что только может быть для мужчины.
Папа Аслана не стал уточнять, что самое важное для мужчины, но сказал, что поедет с Асланом, чтобы сын не наделал глупостей.
Аслан упаковал в рюкзак немного чистой одежды, планшет и огромный кинжал с красивой рукояткой, который недавно купил в подарок Диме.
А где же папа Димы? Он лежит в «ларгусе» с дядей Максимом, пьет пиво и обсуждает будущее Новороссии. Совсем скоро наступит их очередь, так что на всякий случай дядя Максим трезвый.
Папа Димы очень удивился, увидев Аслана и его папу. Сначала он решил, что ему показалось, ведь все кавказцы для него – на одно лицо.
– Это Керим с пацаненком, – сказал дядя Максим.
Аслан объяснил Диминому папе, что ему нужно срочно увидеть друга. Папа Аслана при этом поморщился, но все равно сел в «ларгус» со словами «Хули мы не патриоты». «Лада ларгус» – длинная машина, места хватит всем – и Аслану, и Дженнифер Псаки.
Папа Аслана сфотографировал очередь и потом хвастался друзьям на «Одноклассниках», что был на переправе с русским народом, и всем очень понравились эти патриотические фотки – кроме мамы Аслана, которая устраивает свадебные банкеты на сто персон и дрессирует щенка кавказской овчарки.
Дима и Сережа с мамой и таксой уже успели побывать в Феодосии, Алуште, Гурзуфе и Ялте, покатались на троллейбусах и канатной дороге. Псаки пописала под огромной секвойей в Никитском ботаническом саду и очень собой гордится.
Дима сильно скучает по Аслану и его шашлыкам: мясо в Крыму плохое. А мама ищет идеальный отель: чтобы уровень сервиса в нем был как в Швейцарии, а цены как в филиппинских трущобах. На Южном берегу ужасно дорого, только украинское пиво продается по человеческим ценам, но его скоро выпьют. Мама везде подключается к бесплатному вайфаю и ругает крымских сепаратистов, которые не хотят работать и сидят на шее у россиян. Еще она пишет, что курортный сезон в Крыму провален, и постит фото полупустых пляжей.
А вот и Бахчисарай – оплот крымских татар, с которыми так мечтала встретиться мама, чтобы узнать, как их притесняют.
– Сколько до Севастополя? – спрашивает она у доброго на вид таксиста со шрамом через все лицо.
– Тысяча, – отвечает таксист и дает маме визитку с номером телефона. Таксиста зовут Хайбулла.
– Так вы крымский татарин! – радуется мама. – Сильно ли вас тут дискриминируют за ваши убеждения?
– За какие убеждения? – спрашивает Хайбулла.
– Я вижу, у вас шрам на лице, – допытывается мама.
– С хачиком на дискотеке подрался из-за телки, – объясняет Хайбулла. – Молодой был, глупый. Так вы едете?
– Тыща до Севастополя – это грабеж, – возмущается мама. – Такие пассивные украинцы, как вы, только поддерживают грабительский режим!
Конечно, известная феминистка и правозащитница не позволит, чтобы ее вез расист и мизогин, тем более за такие деньги.
И вот они трясутся в автобусе: у Димы на коленях сидит Сережа, а у Сережи на руках – Дженнифер Псаки. Кругом потные бабули с корзинами и сумками, они ругают невоспитанных мальчиков, которые не уступают место старшим. Согласись, дорогой читатель: эйджизм – это глупо и несовременно, им страдают только тупые совки и китайцы.
У шофера-татарина голубой флажок с тризубом – он украинский националист. Шофер нарочно едет по колдобинам, чтобы показать: жизнь крымских сепаратистов без Украины будет нелегкой. Бабули интолерантно кричат ему: «Не дрова везешь!»
Внезапно шофер сворачивает на АЗС и требует, чтобы все вышли: кончилась солярка. Бабули, ругаясь, выходят и выносят ящики с черешней. Шофер ковыряется в двигателе: у него какие-то проблемы.
Тем временем «лада ларгус» рыщет по дорогам Крыма – через горные перевалы и степи, мимо белых скал, виноградников, яблоневых садов, полей с желтой пшеницей, солнечных батарей, недостроенных татарских домов и иных красивостей. И четверо людей в «ладе» очень счастливы, что все это теперь наше.
У дяди Максима небольшие проблемы с навигатором. Он подъехал к Севастополю со стороны какой-то автобусной станции, где стоят фальшивые «Макдональдс» и «Старбакс». Это ларьки, в которых торгуют шаурмой и кофе, ведь город-герой не продался пиндосам с их котлетами и сосисками в булках! Отсюда ходят катера на другую сторону бухты. У пристани ждет небольшой паром, на который въезжают легковушки. Диминого папу мутит. Да, дорогой читатель, в Крыму очень любят паромы, тут без них никуда.
Аслану очень нравится катер, поплавать на котором стоит всего десять рублей, это вам не московское метро.
В это время Дженнифер Псаки, почуяв свободу, рвется с рулетки на чей-то виноградник. Татарин с тризубом зовет на помощь другого татарина с АЗС, а бабули позволяют себе интолерантные высказывания.
А вот и эсэмэска от папы: они уже пьют пиво в пиццерии рядом с парком Победы. Пицца там стоит всего на десять рублей больше, чем в Москве, зато в ней меньше колбасы. Аслан специально не идет в аквапарк: он ждет Диму. Пришлось позвонить Хайбулле, который довез маму, мальчиков и таксу всего за тыщу двести и предложил их потом подбросить до аэропорта за полторы, потому что дешевле они нигде не найдут.
– Нет, спасибо, у нас есть машина, – с достоинством ответила мама, а Хайбулла загадочно улыбнулся и промолчал.
Севастополь – город-герой. И теперь героем предстоит быть Аслану. Вот крымскотатарское такси подъезжает к пиццерии, оттуда выскакивает Псаки и тут же присаживается пописать. Вот вылезает Димина мама, разминая суставы. А вот и ненавистный Сережа. Ему всего двенадцать лет, а он уже хипстер.
Аслан расчехлил свой кинжал и направился к Сереже. А где же полиция? Двое полицейских едят пиццу за соседним столиком и посмеиваются, глядя на забавного мальчишку.
– Ты ублюдок и вор, – сказал Аслан. – Ты совратил моего друга, и сейчас я тебя за это накажу.
– Отвали, шашлычник, у тебя шампур короткий, – ответил Сережа.
– Амы с ним вместе смотрели порно. Много раз! – сказал Аслан.
– А мы с ним спали в одной кровати, когда нам было четыре года, и трогали друг друга, – похвастался Сережа.
– Это ничего не значит, – вмешался папа Аслана. – Все мальчики смотрят порно и трогают друг друга, а потом они вырастают, женятся, и у них родятся дети. Так что пойдем скорее в аквапарк.
Вот так папа Аслана надеялся разрулить неприятную ситуацию.
– А мы с Димоном вместе лежали в джакузи, – ляпнул Аслан. – А рядом с пидорасом, как ты, я даже срать не сяду!
– Я его женю в шестнадцать лет, – пробормотал папа Аслана и отвернулся.
И тут Сережа накинулся на Аслана и начал его душить, а Аслан бил Сережу рукояткой кинжала по голове, потому что это холодное оружие и, если тыкать кого попало, можно загреметь в колонию для несовершеннолетних.
Дима в это время купил банку кока-колы и доел папину пиццу, а папа и дядя Максим одобрительно посмеивались, глядя на дерущихся мальчиков. Дженнифер Псаки решила, что это забавная игра, она прыгала вокруг Сережи и Аслана, хватая их зубами за шорты. Когда ты подросток, никто не принимает тебя всерьез.
Когда Сережа отпустил горло Аслана, гордый кавказский мальчик встал на колени, приставил кинжал к животу и объявил, что совершит харакири, если лучшему другу насрать на его чувства. Это был очень мужской поступок, который одобрил бы любой японец. Аслан проткнул себе живот на полсантиметра, потекла кровь. И Ямамото Цунэтомо, и Юкио Мисима восхитились бы стойкостью духа и благородством Аслана, но Дима просто пнул кавказского друга, отобрал кинжал и попросил не страдать хуйней. И Аслан согласился не страдать хуйней, только если Сережа тоже не будет страдать хуйней и приставать к его другу. Дядя Максим принес из машины аптечку и обработал рану. Спирт сильно щипал, но Аслан терпел.
– И что же самое главное для мужчины? – спросил папа Аслана. – Ты достиг цели или просто приехал позориться?
– Для мужчины самое главное – дружба, – серьезно ответил Аслан.
И полицейские, которые ели пиццу, похвалили его, но попросили больше не тыкать кинжалом себе в живот, потому что это очень больно и вообще не лучший способ решения проблем. И еще они сказали, что вредно смотреть порно, пока тебе не исполнилось восемнадцать, и взяли с Аслана честное пионерское, что он удалит запрещенное видео со всех имеющихся у него носителей.
Аслан смотрит порно с десяти лет, и на всех медкомиссиях пишут, что он здоров. Спорить со стражами порядка он не стал, но тридцать гигов порнухи с карты памяти все равно не удалил. Ведь он не просто кавказский подросток, а борец с системой. И папа Аслана потом сказал, что уж лучше смотреть порно, чем вступать в какой-нибудь ИГИЛ. Нужно же молодежи хоть чем-то себя занять!
Мама и Сережа гуляют по городу. Маму все бесит: эти севастопольцы просто помешаны на своих имперских амбициях. Везде монументы, патриотические плакаты. Даже на витрине магазина одежды для беременных – российский триколор. Еще здесь живет махровый ватник Платон Беседин, которого мама часто ругает в фейсбуке. Мама ищет Платона Беседина, чтобы начистить его ватное рыло. Но Беседин тоже не лыком шит: уехал куда-то давать интервью.
А вот еще странный монумент: послание севастопольцам будущего, заложенное в 2000 году. «Надеюсь, их там как следует обматерили», – злорадствует мама.
Сережа пообещал не писать больше провокационные посты на своей страничке. Но разве можно верить пустым словам хипстера? Пока Дима с Асланом катались на водяных горках в аквапарке, он тайком подключился к вайфаю в баре и настучал, что один его знакомый недавно совершил каминг-аут в присутствии родителей и стражей порядка. И что это был очень смелый и мужской поступок, почти как у Мисимы, поэтому Сережа гордится им и совсем забыл, как этот кто-то недавно унижал его со сворой тупых одноклассников.
И пусть Соня Гельман злится в своем Эйлате, где гостит у бабушки.
Больше всех расстроен Аслан: он долгие годы потратил на то, чтобы стать популярным в школе. Он еще помнит, как в детском саду вся группа накинулась на него с воплями «Бей чурку!» и как потом его отправили в логопедический садик, откуда с большими трудностями и за большие деньги Аслан поступил в обычную школу. Аслану снова придется стать изгоем, и еще он подставил друга своим необдуманным поступком. Очень дорого обходятся русским патриотам ссоры с либералами. Аслан давно знает, что крутым в этой стране можно быть, только когда опускаешь кого-то всей социальной группой. А если ты читал Мисиму в двенадцать лет, тебя никто не поймет.
Сережа делает вид, что хотел как лучше, а Дима утешает Аслана. Четкому пацану насрать, что думает какая-то Соня. Соней больше, Соней меньше – мало ли еврейских тян в Москве?
Спальных мешков на всех не хватит, а погода портится. Дядя Максим и папа Аслана разбили палатку на берегу в малонаселенной части бухты, хотя к ним два раза подходили полицейские и просили убраться куда-нибудь подальше. Папа Аслана ночует в «ларгусе», потому что в спальник он все равно не влезет. Папа Димы и дядя Максим уже спят, соединив молнии, Псаки спит между ними, мама пишет в фейсбуке о ментовском произволе, грабительских ценах и плохом сервисе местного аквапарка. Аслан лежит на расстеленном спальнике Димы, кашляет и смотрит на планшете японский художественный фильм «Черная ящерица», где в роли бабы мужик из театра кабуки. Это очень редкий фильм с английскими субтитрами, по сценарию Юкио Мисимы. Аслан скачал его на хипстерском трекере КГ, купив инвайт за 35 долларов. Этот трекер жутко элитарный, Сережа завидует Аслану, потому что у него нет аккаунта на КГ. Дима раза четыре попросил выключить это говно, лег рядом и захрапел, и то же самое сделал Сережа, хоть он и хипстер. Аслан укрыл их вторым спальником и всю ночь лежал с открытыми глазами, размышляя о нелегкой судьбе национальных меньшинств в РФ, а дождь стучал по китайской ткани, из которой была сшита палатка, и шторм ревел внизу.
На рассвете Аслан вышел поссать в биотуалет и увидел, что кругом лужи и раскисшая глина, и в такую погоду совершенно невозможно гулять. Псаки тоже высунула нос, вымазалась в глине и попыталась залезть обратно к папе и дяде Максиму.
– Псака – чертова собака! – ругается дядя Максим.
На море сильный шторм, купаться нельзя.
– А в Бахчисарае хорошая погода, – говорит папа Аслана. Он отлично выспался в машине, и у него совсем не ломит поясницу.
Папа и дядя Максим кое-как вытерли палатку бумажными полотенцами и загрузили ее в «ларгус», прикрутили сверху биотуалет, а спальники еще раньше побросали на сиденья, потому что их очень неудобно сворачивать, а в Севастополе холодно. Пусть будут вместо одеял. Осталось оттереть Псаки влажными салфетками – и снова в путь!
Дима и Сережа уже были в Бахчисарае, но Аслану все интересно – и ханский дворец, и мечети. Мама Димы рассказывает, как русские притесняют крымских татар, этих патриотов Украины. Недавно татарам даже запретили проводить митинг в память геноцида и депортации.
– Позвольте, – вмешивается папа Аслана. – А разве не крымских татар резали казаки из Запорожской сечи?
– А крымские татары резали и ебали украинцев, – вспоминает дядя Максим.
– На самом деле мы с крымскими татарами состояли в одной Орде, – рассуждает папа Димы. – И мы, как правопреемники Орды, у себя дома рядом с татарами. Так что ни о каком геноциде не может быть и речи!
Мама бурчит, что они все обчитались Фоменко, и вообще, Украина теперь совсем другая.
– Так и Япония совсем не та, которую бомбили пиндосы, – торжествует папа Аслана. – Их в геноциде никто не обвиняет. А нам вменяют в вину справедливое наказание татар за пособничество фашистам. Всем можно быть фашистами, только нам нельзя!
– Да будьте на здоровье, кто вам запрещает?! – бурчит мама.
– Вы обещали, – напоминает Дима. Но его никто не слышит.
«Ларгус» выезжает на перекресток трех дорог, где стоят лотки с сувенирами и несколько джипов. Слева – плоская гора с нависающими над зеленью голыми серыми скалами, как будто подгрызенными снизу.
– А теперь, мой сын, – с пафосом произносит папа Аслана, – я покажу тебе колыбель нашей культуры. Здесь жили гордые аланы много веков назад, еще при Византии. Это были замечательные воины, которые отражали атаки половцев. И эти гордые аланы не чалились в… короче, не важно.
Аслан не очень понял, кто куда чалился еще при Византии, но послушно потопал в гору за отцом, а за ними пошли остальные.
В гору идти долго, у Псаки устали лапки, и дядя Максим взял ее на руки. Справа – монастырь, вмонтированный в скалу. Он полностью отреставрирован на деньги проклятого Януковича, и на самом видном месте приделан тризуб. Мама возмущается, что русские украли этот храм. И дрозд на декоративной сосне подпевает маме.
А вот и твердыня древних аланов-гетеросексуалов. На вид это очень дырявая гора, хотя и не такая дырявая, как дырявый мыс, на котором построили свою цитадель крымские готы-феодориты. В чаще леса на склоне горы пасутся дикие козы, всюду лотки с сувенирами. Аслану скучно. Ему совсем наплевать на гордых аланов и их феодоритов.
Папа Аслана входит через кассу, а остальные – через дырку в стене рядом с караимской синагогой, которая называется «кенасса». Очень дорого стоят руины древних аланов.
– А почему от мечети остались одни камни? – спрашивает Аслан. – Синагоги же как новые, даже с крышами.
Это риторический вопрос, дорогой читатель, но папа Аслана отвечает. Караимы-иудеи были выгнаны сюда татарами-мусульманами, уж очень мусульмане их не любили. То есть караимам за их убеждения устроили депортацию в пещерные города. Но это было уже после аланов, поэтому совсем не интересно. И папа Аслана читает длинную лекцию об истории аланов, гены которых живут в ДНК современных крымских татар.
Аслан, спотыкаясь, бредет по древней мостовой, в которой колесами повозок выгрызены глубокие колеи. Мама ворчит, что дороги здесь не хуже, чем в остальном Крыму. Тем временем небо быстро темнеет, а молнии сверкают, как мечи гордых аланов. Дима нашел древний подвал – это все, что осталось от усадьбы зажиточного иудея. Псаки заливается лаем каждый раз, когда гремит гром. В подвале есть окошко с видом на ущелье и соседнюю гору. Здесь холодно и сыро. Аслан тихонько проклинает аланов вместе с их дырявыми горами, из-за которых его задница мерзнет на камнях. Дождь усиливается, соседняя недырявая гора уже не видна за стеной воды.
– А как мы будем спускаться? – спрашивает мама.
И правда, как спускались все эти древние аланы, половцы, крымчаки и прочие караимы, когда шел дождь?
Аслан кашляет все сильнее, у него температура. Папа Аслана вызывает МЧС и сообщает, что они с больным ребенком заблудились в пещерах и не могут спуститься самостоятельно. Приезжают спасатели на двух внедорожниках и увозят Аслана с его папой и маму Димы через главные ворота. А с остальных берут на выходе плату за вход.
Папа Аслана в приподнятом настроении, он отдохнул физически и духовно, припав к истокам своего этноса. Теперь он предлагает прокатиться на внедорожниках на Мангуп. Очень любознательный этот папа Аслана.
Запомни, дорогой читатель, если ты куда-то забрался и тебе лень спускаться, или ты напился в лесу, или тебя унесло на льдине в открытое море, или ты проебал ключи от стальной двери, не стесняйся вызвать МЧС, все равно им нечем заняться.
Аслана знобит и поносит черной жидкостью, Дима дерется с Асланом за туалет рядом с АЗС. Взрослым тоже нехорошо. Мама считает, что это от плохого питания и антисанитарии. Мангуп отменяется, они едут оздоровляться в Евпаторию, где долго и безуспешно лечилась Леся Украинка.
Не доезжая Евпатории – отличные широкие песчаные пляжи, почти как в Пхукете, и там никого нет. Можно плавать без трусов! Папа и дядя Максим ставят палатку на берегу, папу Аслана тошнит, Аслан сидит в кустах на биотуалете, Дима ему сочувствует, а мама с Сережей ушли искать продуктовый магазин и аптеку. Либералов и атеистов никакая зараза не берет, потому что они дети Сатаны.
– Тетя Таня, там санаторий! – щурится Сережа. – В санатории точно должен быть магазин!
Целый километр они бредут до этого оазиса и пролезают через дырку в сетке. Сверху – витки колючей проволоки. Играет глупая музыка, кругом сосны с длинными иглами, видны пустые баскетбольные и теннисные площадки, футбольное поле засыпано песком, из которого торчит арматура со следами краски. Магазина нигде нет. На берегу он точно должен быть, а если не магазин, то хотя бы шатер с напитками, надувными игрушками и порножурналами.
Слышен свисток. Мама и Сережа крадутся на берег, чуя неладное. Так и есть! Куча детей в красных галстуках и одинаковых майках томится за решеткой, море разгорожено на сектора.
– Первый отряд, выйти из воды! – командует надсмотрщик. – Третий отряд, купание десять минут!
– Это произвол! – шепчет мама.
Сереже тоже жаль этих детей: что они сделали плохого, за что им можно купаться только десять минут? Мама очень смелая, она подходит к маленьким узникам и спрашивает, откуда они приехали.
– Мы из Симферополя, нас Путин послал, бесплатно! – хвастается десятилетний мальчик.
– Мы любим лагеря! – кричат остальные. – Наш лагерь – самый лучший!
Подбегает надсмотрщик со свистком и орет на маму, чтобы убиралась с территории и не приставала к детям. Сережа сильно напуган, но снимает эту отвратительную сцену на видео. Они бегут от охранников-садистов и ловят машину на шоссе. А позади, за колючей проволокой, мокрые пионеры маршируют, распевая: «Мы шагаем дружно в ряд, самый лучший наш отряд!» Это очень сильный эпизод. Жаль, что приходится снимать издалека.
Вечером, ужиная с Сережей в пиццерии, мама опубликовала неопровержимые доказательства того, что кровавый режим притесняет местное население и сгоняет в лагеря даже детей! Потом мама и Сережа вспомнили про Диму и Аслана, они хотели найти аптеку, чтобы купить имодиум, но все аптеки были уже закрыты. Ведь кровавому режиму плевать на здоровье россиян. Снова началась гроза, поэтому маме пришлось взять номер в красивой гостинице рядом с пиццерией. Там есть большой бассейн и бесплатные шезлонги. Сереже немного жаль, что рядом нет Димы. Хотя… пусть он срет рядом со своим Асланом, если для них это так важно. Все ополченцы ДНР делают это, ведь у них нет автоматических туалетных кабинок, как в Европе. Чем жестче условия, в которых вы вместе срете, тем крепче боевой дух! И красивые стройные парни из батальона Ляшко тоже делают это вместе. Один Сережа, как отщепенец, сидит на гостиничном унитазе.
Настало утро, и маме снова неймется. Известно, что в Евпатории большая караимская община. И наверняка этих караимов кто-то притесняет! Мама находит по навигатору Караимскую улицу. Обычные кварталы, застроенные одноэтажными домами. В караимском ресторанчике долма всего на 200 рублей дороже, чем везде. Но что-то здесь не так… Мама не может понять, что именно. Да-да, на одной калитке – две ручки. Это очень странно. Мимо как раз проходит пешая экскурсия, мама с Сережей ненавязчиво пристраиваются в хвосте.
– У караимов очень жесткие законы ниды, даже на дверях караимских домов было две ручки: общая и отдельно для женщин в состоянии ритуальной нечистоты, – объясняет экскурсовод. – А теперь мы проследуем к турецким баням, построенным еще в XVI веке…
– Идите в баню, – злится мама. Оказывается, караимы – отъявленные мизогины, защищать которых просто глупо.
И вечером в пиццерии она пишет, что Крым – дикая, неблагоустроенная территория, заселенная народами с примитивным средневековым мышлением. Очень сомнительный подарок сделал Путин россиянам! Сережа в это время плавает в бассейне, а Дима все еще срет рядом с Асланом. Дядя Максим опасается, что где-то здесь природный очаг холеры.
Прошло две недели. Диме и Аслану давно противны это ваше море, ваши дырявые скалы, шашлыки и пещеры феодоритов, они хотят домой, к большому телевизору и ГТА 5. Псаки совсем одичала, она раскапывает норы неизвестных животных и носится по степи, бестолково гавкая. Сереже надоело пассивно валяться в шезлонге у бассейна, ведь он привык быть в гуще культурной и политической жизни страны. Пора домой. Кстати, на переправе придется стоять всего четыре дня, а не пять!
Палатка собрана, «ларгус» уже в Симферополе. Можно вернуться домой на самолете, а машину оставить здесь. Ведь в Крыму климат намного мягче, чем в Москве – «ларгус» даже не успеет заржаветь. И когда очередь на переправе станет поменьше, папа прилетит и перегонит машину обратно.
– Ничего глупее я в жизни не слышала, – говорит мама. – Совсем не обязательно стоять на вашей тупорылой переправе. Вы летите как хотите, а я не оставлю машину дикарям.
Мама привязывает Псаки к сиденью позади себя и уезжает в неизвестном направлении.
Через день папа и дядя Максим читают в новостях, что границу Украины со стороны Крыма пересекла беженка на машине с российскими номерами. Через два дня кто-то спилил крест в Полтаве, а на третий день в Киеве был поймана пророссийская активистка с собакой – ее вычислили по георгиевской ленточке на зеркале заднего вида. Никакие уверения в искренней дружбе не помогли правозащитнице Татьяне Корчажной остаться в Украине, и еще через неделю она была депортирована из Украины вместе с машиной и собакой.
Аслан теперь гостит у Димы, и они вместе смотрят хентай, пока мама Аслана отдыхает в Тунисе. Сережа пишет воспоминания и домашку для Димы на будущий год, папа и дядя Максим по гарантии делают капремонт двигателя «ларгуса», мама находится в стадии пересмотра взглядов на украинский вопрос.
И только Дженнифер Псаки скучает по Крыму. Там она видела белку, ежика, лису и сову, там сороки стрекочут на деревьях, там стоят высокие горы и растут огромные деревья, там можно купаться в море и грести лапками, носиться по огромному пляжу и гавкать на чаек, а дети из лагеря бесплатно отдают тебе обед и ужин – в общем, это самое прекрасное место для собаки.
Изя и Руслан
Русские руны
Они встретились на факультете филологии и медиакоммуникаций. Кроме них в группе был еще один парень, не считая лесбиянки Ксюши.
Черноглазый парнишка с локонами постоянно ловил на себе взгляд с задней парты. Этот взгляд пробивал его насквозь, как перфоратор, и вымораживал, подобно азотной струе.
После вводной лекции по языкознанию парнишка с локонами отправился к задней парте, чеканя камелотами шаг.
– Чо вылупился? – спросил черноглазый.
– Я на иврите не понимаю, – ответил второгодник с синей бородой. Он сделал вид, что не замечает черноглазого, развернул бутерброд с колбасой и начал жевать, роняя крошки в синий мох.
– Собаке – собачий корм, – сказал черноглазый.
– Давай, блюди свой кошрут, – промычал Синяя Борода. – Жри мацу с кровью христианских младенцев. А нам, славянам, жидовская морда не указ.
Еврей открыл рот, придумывая, что сказать.
– На, кусни свининки, я сегодня добрый, – Синяя Борода кинул на пол кружок русской колбасы (той самой, которая с противными кусочками сала).
– Сам жуй своих рубленых крыс, – нашелся еврей. В аудиторию вошло тридцать красивых девушек и еще двадцать так себе. Началась лекция по истории языка для второго курса. Но первокурсники за задней партой не замечали ничего.
– Дай свой телефон, – потребовал Синяя Борода.
– Орангутан специально обучен звонить по телефону? – спросил еврей.
– Хочу иметь выход на жидомасонскую организацию, – пояснил Синяя Борода.
– А цифры знаешь? – спросил еврей.
– Где уж мне знать цифры. Цифры – у жидов, а у русских одни нули!
– Числа в кириллице имели буквенные обозначения и писались под титлом, – обрадовалась лекторша. – Кстати, на будущее: если чего-то не поняли, не стесняйтесь задавать вопросы.
– А вы признаете существование русских рун? – громко спросил Синяя Борода.
– Кто вам сказал подобную чушь? – Лицо лекторши пошло пятнами.
– Академик Чудинов! – крикнул Синяя Борода. – Известный русский рунолог и председатель комиссии РАН по Древней и средневековой Руси!
– Ваш Чудинов – жалкий недоучка, фантазер и самозванец, присвоивший ученую степень! – завизжала лекторша.
– Пытаетесь запретить и замолчать дохристианскую письменность? – Синяя Борода вскочил. – Не выйдет, Ирина Леонидовна! Что, правда глаза колет?
– А-а-а, это ты, Фоменко, – успокоилась лекторша. – Бороду перекрасил?
– Сие не имеет отношения к предмету дискуссии, – пробасил Синяя Борода. – Не пытайтесь перевести стрелки и выставить меня дурачком.
– Да зачем мне выставлять, если сам себя выставляешь? – улыбнулась Ирина Леонидовна.
– Коперника и Галилея тоже осмеивали, однако они оказались правы!!! – распалялся Синяя Борода. – Чудинов – молодец, побольше бы таких талантливых ученых! Я думаю, что он изменит этот мир и взгляд на историю.
– Руслан, выйди из аудитории, – сказала Ирина Леонидовна.
И Руслан вышел, а еврей остался, чтобы не привлекать внимания.
Через пять минут с улицы кто-то крикнул:
– Если правду выгоняют в дверь, она влазит в окно!
И на карнизе появился все тот же Руслан с синей бородой.
– Он сорвется! – взвизгнула лекторша. – Помогите хоть кто-нибудь!
Еврей нарочито медленно поднялся с места и подошел к окну.
– Давай, столкни меня, выблядыш МОССАДа, – подначивал в форточку синебородый.
– Не открывается? – дергалась лекторша.
– А как насчет Черноризца Храбра? – орал в форточку Руслан. – Прежде убо словене не имеху книг, но чертами и резами чтеху и гатааху, погани сущее! Резы – это и есть русские руны! Русские руны, всосали? Девки, не дайте ей задурить вам голову! Если хотите знать историю языка, обращайтесь ко мне! Я дам настоящую литературу!
– Это не русские руны, как вы изволили выразиться, а счетные и гадательные таблички! – взвыла Ирина Леонидовна. – Господи, мальчик, открой уже это дебильное окно, а то этот дебил разобьется!
Еврей все-таки открыл окно, и Руслан упал в аудиторию.
– Ты, блять, специально так сделал, чтобы я морду разбил? – спросил он, прижимая к носу рукав желтой кофты.
– Выйди вон, матерщинник! – приказала Ирина Леонидовна, дергая руками. – Их… хрен ты у меня в будущем году сессию сдашь.
– Угрозы, угрозы, – кивнул Руслан. – Русским уже запрещают пользоваться русским языком. А насчет русских рун – почитайте житие Кирилла, там написано, что ему принесли книги, написанные русским языком. И Бог, прежде чем сотворить латинский и греческий языки, создал русский!
– Не русский, а сурьский, то есть сирийский. Это был арамейский язык, – объяснила Ирина Леонидовна. – На нем палестинские евреи говорили.
– Всосал, долбоеб? – поддакнул еврей.
– А «русских» вставили такие же неучи, как ты, когда переписывали житие, – закончила Ирина Леонидовна.
– Конечно-конечно, у жидов и культура, и письменность, а славяне умели только лапти плести да хуй на печи дрочить, – ухмыльнулся в бороду Руслан. – За сим я вас покидаю. Возобновим дискуссию, когда научитесь культурно отвечать оппонентам, а не кидаться бессмысленными фразами и давить авторитетом.
– Покидай быстрее, – согласилась Ирина Леонидовна.
– Впрочем, от женщины по фамилии Гринблатт я ничего другого не ожидал.
Руслан хлопнул дверью, а еврей остался, потому что фамилия преподавательницы – Гринблатт. Ей стоило доверять.
Жидовский клуб
– Эй, Фишман, а как тебя зовут? – шепнул Руслан на лекции по древнерусской литературе.
– Ицхак, – ответил еврей.
– Изя… настоящее жидовское имя, – одобрил Руслан.
– У всех русских еврейские имена из Библии, – шепнул Изя. – И я тебе не жид, пизда татарская.
– Сам ты татарская пизда, – шепнул Руслан. – Я чистокровный славянин, меня в честь героя Пушкина назвали. Руслан – значит «русский».
– Пизди, пизди, татарва, – шепнул Изя.
– Первая литература Древней Руси была переводная, – бубнил лектор.
– Пиздеж, – прошептал Руслан. – Первой книгой славян была Велесова книга. Приходи ко мне после четвертой пары, я тебе покажу. Она вся написана деревянной палочкой на восковых табличках.
– А что вы думаете о Велесовой книге? – громко спросил Изя.
– Это бред сивой кобылы, – ответил лектор, дернув левым веком. – Я вам не Ирина Леонидовна! Не дам занятия срывать.
– Что, отсосал? – шепнул Изя.
– Он сменил фамилию, – шепнул Руслан. – В прошлом году был Петров, а сейчас уже Кац. Вчера он был жидомасоном, а ныне честный сионист.
Изя притворился глухим и начал конспектировать.
– Ну так чо, дашь номер трубы? – спросил Руслан. – Хочу держать руку на пульсе сионизма.
Изя не глядя натыкал на его мобильнике номер.
– А спорим, он не твой?
– Не нажимай, дурак! – простонал Изя.
В аудитории заиграл «Раммштайн».
Изя попытался вытащить мобильник, уронил его на пол и полез под соседний стол.
– А чо не хаванагила? – спросил Руслан. – Хуевый из тебя еврей. Иврит хоть знаешь?
– Иди на хуй, – ответил Изя из-под стола.
– Так я и знал. Придется выучить.
Изя и дальше конспектировал, а Руслан читал Паланика на электронной книжке.
– Препод гонит шнягу, – объяснил он. – Велесова книга существует, и я ему докажу. Может, даже откопаю первоисточник. Я прошлым летом ездил в Москву и там фашистскую каску нашел. То есть не в самой Москве, а чуть подальше, где бои шли.
В два часа ночи Ицхаку позвонили на мобильный.
– Спускайся, поговорить надо, – просил Руслан.
Изя надел папину куртку и спустился. Ударили первые заморозки. Изо рта Руслана вылетал пар, антисемит грел в карманах озябшие руки.
– Какого хуя надо? – спросил еврей. – Еще раз так сделаешь – морду набью.
– Попробуй! – предложил Руслан. – Валяй, задохлик. Покажи класс.
Изя пнул Руслана под коленку.
– Сука, больно, – сказал Руслан и врезал Изе по яйцам.
– Ты совсем охуел? – Изя цапнул Руслана за ногу и опрокинул на асфальт.
– Всегда мечтал отпиздить жида, – признался Руслан. – Но не встречал достойных кандидатур.
Они лежали на подмерзшей луже, вода медленно пропитывала джинсы. Руслан встал первым и додолбил армейским ботинком остатки льда.
– Круто, да? – спросил Руслан. – Как в «Бойцовском клубе».
– У тебя штаны на жопе промокли, – сказал Изя. – Я сухие принесу, если поможешь подняться.
Руслан протянул ему руку.
– Я быстро, – пообещал Изя.
– А можно погреться зайти?
– Меня мама заругает.
Еврей скрылся в подъезде, а славянин бегал вдоль дома, чувствуя, как зад деревенеет на ветру.
– Руки вверх! – скомандовал Изя у него за спиной.
– Че это я руки вверх? – Руслан остановился и сплюнул.
– Я тебе башку нахуй разнесу, как банку с томатной пастой. Ну, когда она внутри забродила, а ты ее открываешь, и по всей кухне срань красного цвета, которую хуй ототрешь. Вот так будет с твоей башкой, – Изя тоже сплюнул.
– Хуля ты мне разнесешь, – Руслан снова сплюнул. – Вот этой херью, что ли? Это вроде шуруповерт?
– Она гвоздями стреляет. Па достраивает дачку, вот инструмент прикупил для отделочных работ? – Изя тоже сплюнул.
– Ну, тада я готов выслушать требования террористов, – сказал Руслан, прикрыв гениталии.
– Снимай портки, – приказал Ицхак.
– Чо, прямо здесь?
Руслан стащил армейские ботинки и снял штаны, потому что они все равно были мокрые.
– И трусы тоже.
– Спорим, у меня больше. – Руслан скатал влажные трусы.
– Круу-гом! – скомандовал Ицхак. – До гойской хаты шагом марш!
– Да ты нахуй больной! – возмутился Руслан. – Я же заболею, кто тебе будет правду говорить? Так и останешься неучем.
– Всегда мечтал оставить гоя без штанов, – ответил Ицхак. – Ну? Ать-два!
– А деньги? Хоть бумажник отдай. Там проездной лежит.
– Без штанов – значит без штанов! – Ицхак прицелился.
– Ладно, Изя Иерахмиэльевич, твоя взяла. – Славянин влез в ботинки и потопал прочь, пугая таксистов и бомжей.
– А это реально был шуруповерт, – шепнул Изя на лекции по истории.
– Сам знаю, – ответил Руслан. – Не хотел разбивать твою мечту.
– Предлагаю пиздиться почаще, – шепнул Изя. – Ну, как Брэд Питт и Эдвард Нортон.
– Будет круто, – ответил Руслан.
– Рюрик со своим родом и верной дружиной переехал из Старой Ладоги в Новгород, – читал лектор.
– Пиздеж! – выкрикнул Руслан. – Никакого Великого Новгорода не существует, это новодел! А настоящий Новгород находится на Волге! Не верьте этому чуваку! Приходите ко мне после занятий, я вам покажу книги моего однофамильца, академика Фоменко! Там вся правда! Приходите, не пожалеете!
– Заткнись, Фоменко, – флегматично сказал лектор. – Приходи после занятий, я тебе морду набью.
– Гегельман крут, – шепнул Изя. – Примем в наш жидовский клуб?
Манту
– А чо ты врал, что тебя зовут Исаак? Василий, бля…
Руслан сплюнул, и нити слюны повисли на красной бороде.
– Так до восемнадцати менять нельзя, а у меня день рожденья только завтра, – ответил Изя, заполняя на коленке бланк. – Но как только, так сразу.
– Изя Иерахмиэльевич, ты меня огорчаешь. Врешь, как все жиды, даже пейсы не краснеют.
Из кабинета гинеколога доносилось хриплое контральто:
– Не позволю, чтобы мне совали в зад!
– Но вы еще девственница, – отвечало сопрано. – Неужели не хотите обрадовать мужа?
– Да кто вам сказал, что я выйду замуж? Мне на мужиков насрать.
– Хорошо, запишем, что у вас месячные, – сдалось сопрано. – Но когда начнете вести половую жизнь, обязательно приходите.
– Я и так веду половую жизнь, – возмутилось контральто. – И очень давно. Не думайте, что так называемая половая жизнь ограничивается проникновением так называемого пениса в так называемую вагину. Давайте сюда свои девайсы.
Из кабинета выбежала старушка-гинеколог, а Ксюша слезла с кресла и натянула армейские штаны.
– Помочь? – спросил Руслан. – А то щас девственниц мало осталось, не на ком жениться.
Ксюша показала ему кулак и умчалась ловить гинеколога.
– Вот это я понимаю, борец с системой, – одобрил Руслан. – Но ваще девка не должна много на себя брать. Ее дело – следить за домом, кормить детей и мужу трусы стирать. Так шта надо культивировать у баб уважение к мужчине.
– Хуля тебя уважать, ты же русский оборванец. – Изя свернул бланки и сунул их в задний карман. – Уважение к мужчине прямо пропорционально его доходам.
– Да мы в курсе, пейсатый. Только ваших так называемых мужчин никто не уважает. Все производство в городе прибрали к своим волосатым ручонкам. Давай, называй меня русским оборванцем. Вы изначально создали условия для дискриминации русских. Заняли руководящие посты. Так что не пизди, Абрамович.
Дверь кабинета открылась, и девушка со шприцем поманила друзей.
– Два дня не мыть, – она смочила ватку спиртом, молниеносно протерла руку Руслана и…
Руслан перехватил шприц в воздухе, сломал иголку и швырнул ее под стол:
– Не выйдет!
Глаза медсестры стали большими, как у еврейки.
– Хотели вколоть мне свой туберкулез? Повторяю, не выйдет! Изя, действуй, я ее задержу!
Изя не двинулся с места.
– Надо уничтожить говно, которым заражают русских детей! Думаешь, почему в стране столько туберкулеза? Эту шнягу получают путем выпаривания настоящих туберкулезных бактерий! А они не погибают даже при кипячении, всосала?!
– Можешь отказаться от манту, только вали отсюда нафиг, – сказала медсестра.
Но Руслан все также сидел у стола с пробирками.
– Я обещал, что все стекляшки вам расколочу. Любите туберкулез – болейте сами. Себе, небось, не вколола? Молчишь? Нечем крыть?
Медсестра не отвечала.
– Изя Иерахмиэльевич, не тормози, – кивнул Руслан. – Бациллы там, в шкафу.
Изя рассматривал плакат на стене.
– Я так и знал, от жида помощи не дождешься. – Руслан отшвырнул стул и вышел из кабинета, чеканя бахилами шаг.
Изя закатал левый рукав.
– Он в прошлом году в лаборатории нассал, – вспомнила медсестра. – Я напишу в ректорат, чтобы этого придурка отчислили.
– Не отчислят! – крикнул Руслан за дверью. – Потому что я мужик!
– Мужчина-филолог – не мужчина! – крикнула медсестра. – Где там мужчина? Не вижу мужчин!
– Очки протри, овца! – крикнул Руслан. – Ты пытаешься меня унизить, потому что я не жидочек-пидорас, а настоящий грубый мужлан!
Изя прижал ватку со спиртом к пузырьку и вышел в коридор.
– Высоси, – посоветовал Руслан. – А то раздует нахуй. Года через два пойдешь на флюшку и хоба – туберкулез.
– Да ты хуйню порешь, – Изя выкинул ватку под скамейку. – Мне это манту с детского сада делают, и ни разу ничего не было.
Руслан пнул скамейку.
– Конечно, тебе ничего не будет! Жиды устойчивы к туберкулину! Его изобрел немецкий жид по фамилии Кох!
Изя вдруг размахнулся и врезал Руслану под ребра.
– Ты че, – просипел Руслан.
– На манту, ать-два! – скомандовал Изя.
Он втолкнул согнутого славянина обратно в кабинет. Там уже ждала девушка со шприцем.
– Я же говорил, что раздует, – шепнул Руслан на лекции по античной литературе.
Левые руки у обоих покраснели до самых локтей.
– Ты же говорил, если высосать, не раздует, – шепнул Изя.
– Так вы мне вкатили тройную дозу, я сразу понял, что она жидовка, – шепнул Руслан. – Когда заболею, буду на тебя кашлять каждый день.
Гой
– Я Ицхаков не рожала! Фишман Ицхак Валентинович, глупость какая…
Мама Изи намазала кусок батона маслом и шлепнула сверху кусок докторской колбасы.
– Глупость – это когда называют сына кошачьей кличкой, – ответил Изя. – Вы мне своим Васей все детство обосрали.
Он сунул бутерброд в зубы, взял две тарелки с борщом и удалился в свою комнату.
– А где рыба-фиш? – спросили там. – А где цимес? Все лучшее припрятал для себя?
Папа Изи покрутил пальцем у виска.
– Все из-за этого дружка с разноцветной бородой, – понизила голос мама Изи. – Уже месяц с синяками ходят.
– Я все слышал! – крикнул из своей комнаты Изя. – И он мне не дружок! Я ненавижу русское быдло!
– А я ненавижу пархатых! – поддержал его Руслан.
– Ну, начинается, – простонал папа Изи.
В комнате Изи что-то упало и покатилось по полу. Включилась громкая музыка, но даже она не могла заглушить матюги. Там что-то падало, скрипели ножки мебели, сыпалась штукатурка. Через двадцать минут бородатый пошел в ванную, прижимая к носу порванную майку. За ним следовал Изя, прикрывая разбитую губу.
– Не лезьте в мои дела, – предупредил Изя родителей. – Это выше вашего понимания.
– Отчего же, мы с мамой все понимаем, – ответили с кухни. – Нельзя сказать, чтобы мы одобряли. Но мы понимаем, ты таким родился.
– Да уж, родился жидом – не вырубишь топором, – подтвердил бородатый.
– Что, сильно болит? – поинтересовался папа Изи. – Он стоял на пороге кухни и разглядывал спину гостя.
– Как сказал Ямамото Цунэтомо, мужчина привык иметь дело с кровью, – надулся бородатый. – Я мужчина, а не пархатый пидорок, у которого в жилах бьется женский пульс.
– Ты не мужчина, ты гой, – Изя отпихнул Руслана от раковины.
– Мы не против того, что вы гои, – вставила мама Изи.
В воздухе повисла напряженная тишина. Только стрелка кварцевых часов издавала сухой треск.
– Мама, сколько раз тебе повторять, я асексуал! – взорвался Изя. – Ебал я и баб, и мужиков! Они мне все до пизды!
Он хлопнул дверью ванной и щелкнул задвижкой.
– Я тоже асексуал, – сообщил гой, вытирая лицо кухонным полотенцем. На полотенце остались розовые пятна. – И с вашим сыном мы не дружим. Единственное, что нас объединяет, – общая ненависть друг к другу.
– Может, вам лучше не встречаться? – подсказала мама Изи. – Мне бабушка советовала в детстве: если кто-то не нравится, просто не обращай внимания.
– Не выйдет, – ответил гой. – Нам еще пять лет вместе учиться. Если, канешна, ваш сын не свалит на родину предков. На что лично я сильно надеюсь.
– Это ты вали на родину предков, – ответили из ванной. – Пиздуй в Монголию. Пиздуй в Татарстан.
– Пиздуй в зоопарк, – ответил гой. – Там твоих предков тоже навалом.
– Ну все, – сказал папа Изи. – Руслан, наше знакомство трудно назвать приятным. Вы со мной согласны?
– Еще бы, – кивнул Руслан. – Кому приятно, когда кругом одни жиды?
– И не говори, – поддержала мама Изи. – Двадцать лет с одним жидом и восемнадцать с другим. Все сама, все на своих плечах.
– Короче, сунетесь еще раз – у меня друг в прокуратуре. За базар придется отвечать. У нас тут не притон для малолетних фашистов. – Папа Изи развернул Руслана и повел к входной двери.
Валентин Борисович был на десять сантиметров ниже славянского активиста, но справлялся удивительно легко.
– Я так и знал, что жиды сильнее русских, – сказал Руслан, поднявшись со ступенек. – Сосите у своего дружка-прокурора.
Ранним октябрьским утром молодой еврей вышел из пятиэтажки. За рулем «копейки» его ждал юноша с зеленой бородой.
– Шуруповерт не забыл? – спросил бородатый.
– Хуй тут забудешь, – ответил еврей.
Весь узенький тротуар был заставлен сумками, ящиками и коробками, разная мелочь лежала в пакетах из «Меги».
– Ключи не забыл? – спросил бородатый.
– Какие, в жопу, ключи, нам дверь еще вешать! – огрызнулся еврей.
Набитая вещами «копейка» с неприличным звуком катилась по окраине Асгарда Ирийского. Еврей смотрел в окно. Его шнобель невольно покраснел, а глаза моргали. Гой понимал, насколько тяжела для жида разлука с Землей Обетованной, и делал вид, что не замечает слез. Ведь настоящий мужчина привык иметь дело с кровью, а не соленой водицей.
Мелькали перелески, бабки продавали на обочине сушеную рыбу, работники ДПС тщетно махали «копейке» вслед. У Руслана еще не было прав, а машину он угнал у папаши-слесаря. Не мог же еврей, которого он так ненавидит, тащить все это барахло пешком?
Голова Изи свесилась на плечо, и ветер теребил жидовские локоны, потому что стекло поднималось не до конца. Гой сбавил скорость и натянул Изе на голову капюшон, чтобы не простудился.
– Отвали, ма, – пробормотал жид. – Я взрослый, самостоятельный мужчина. И сам выбираю, кого ненавидеть.
Гой сверился с картой, на которой была нарисована красная змейка. Машина свернула на лесную дорогу и шла на первой передаче, колеса переваливались через корни деревьев, на лобовое стекло падала хвоя. Вокруг не было ни души, брезжил тусклый рассвет. Это было самое удобное место и время, чтобы повесить жида.
Машина все ползла по дороге, дважды гою пришлось выходить и оттаскивать упавшие ветки. Наконец они выехали к большому озеру. Недалеко от берега стоял трехэтажный недостроенный дом, за ним простиралось поле, а вдали виднелась автострада. Славянский активист вышел из «копейки» и вдохнул воздух могучими легкими. Это был воздух отчизны, не загаженный жидами, олигархами и их гнусными прививками.
Вокруг дома лежали огромные каменные плиты. Плиты были покрыты плесенью и мхом с северной стороны и находились на равноудаленном расстоянии друг от друга. Руслан обошел плиты, сосчитал их и внимательно осмотрел. Всего плит было двенадцать, и лежали они безупречно ровным кругом. Кое-где на плитах попадались неглубокие солярные знаки. На одной, самой большой, плите виднелись следы сажи. Под окнами гостиной стояли невысокие столбы с вырезанными сверху бородатыми лицами. Столбы посерели от грибка, под самым большим росли крупные поганки.
Руслан растолкал Изю:
– Я не понял?! Это чо за срань?
– Тут язычники тусили, – отмахнулся Изя. – Пиздели, что древнее капище.
– И какого хера ты испортил русский Стоунхендж? – Руслану захотелось взаправду убить жида, который так цинично попрал святыню.
– Они бетонные, – зевнул Изя. – Тут строили коровник.
Руслан сделал вид, что не расслышал, и потащил в дом ящик с инструментами.
Немного подумав, он снова разбудил Изю:
– И че, может, они коровник построили на месте древнего капища? Для Исусовых рабов и коммуняк ничего святого нет.
– И че, древние славяне умели бетон делать?
– Может, и умели, – загадочно улыбнулся славянин.
Руслан долго носил вещи в дом, потом они устанавливали дверь и курили на крыльце, заляпанные монтажной пеной.
– Если батя за тачку запиздит, пустишь пожить? – спросил Руслан.
– Пущу, – ответил Изя. – Будешь мне тапочки в шаббат приносить.
Они закурили еще по одной, слушая шум ветра в верхушках кедров и свист утиных крыльев над водой.
– Но ты не думай, я тебя ненавижу так же сильно, как раньше, – сплюнул Руслан.
– Я тебя тоже, – сплюнул Изя.
И так они сидели до самых сумерек, так росла и крепла между ними взаимная ненависть.
– Кстати, не называй меня гоем. Гой – это по-нашему «хуй», – сказал славянин.
– Это одно и то же, – ответил еврей.
Копейка
И стали Ицхак с Лютобором в языческом капище жить да поживать да папину дачку достраивать. И все у них было как в пацанской сказке про бойцовский клуб. Изя украл для ритуалов сюртук и цилиндр из театральной костюмерной, а Руслан дрался в расшитой поддевке. Поддевку Руслан откопал в мамином шкафу. Только подходящих брюк враги не нашли, поэтому носили джинсы.
Жид и гой били друг другу морды, вечерами Ицхак пытался готовить национальные еврейские блюда, а Лютобор ничего не делал.
В доме становилось все холоднее.
Лютобор считал, что борцу с системой нахуй не нужен буржуазный комфорт. Лучше жить в трущобе, чем на мещанской вилле с гребаным бассейном и фонтанчиком в саду. Так что наоборот надо все еще больше раскурочить, вырубить стеклопакеты и забить окна фанерой. Все древние славяне жили почти без света, а евреи вообще ночевали в шатрах. Он три дня читал лекции о вреде консюмеризма, но десятого октября замерзла вода.
Ицхак изрыгал страшные жидовские проклятья. Злые аггелы трубили в верхушках кедров, Гавриил потрясал огненным мечом, а в озере зелеными руками гнала волну Лилит. Над Асгардом Ирийским прошел мощный антициклон. Лютобор провел обряд очищения, и вода оттаяла.
Ицхак размахивал монтажным пистолетом и орал, чтобы Лютобор ставил утеплитель.
– Вера – лучший утеплитель, – учил его Лютобор. – Будь верен Природе, Правде и своему Естеству. Пусть тебя греют Мудрость, Отвага и Дерзость, тогда ты сам станешь подобен Богу и тебе не понадобится сраный утеплитель.
Ицхак отвечал, что он татарский дебил, который поклоняется кусту и вылетит из хаты на раз-два-три. Отношения Лютобора с папой-слесарем складывались еще хуже, так что на фундаменте появился пенопласт, а стены с внутренней стороны оделись толстой стекловатой.
– Арбайтен, – приговаривал Ицхак, листая «Иврит для начинающих».
Папа Руслана два раза прорывался на факультет, но его гнали вахтерши. Они интуитивно не доверяли этому рослому бородатому мужчине в пуховом армяке.
Борода Велеслава Эриковича побелела от горя: единственный сын пошел не на физфак, а на факультет педофилии и медиапроституций. Сын появлялся дома с синяками и нес чушь, в шкафу отпрыска появилась книга Зогар, на люстре висела звезда Давида. Сын рассказывал матери о кознях жидов и часто упоминал, что у них на факультете «есть один такой». Первого октября сын угнал отцовский ВАЗ-2101 и дома с тех пор не появлялся. Четвертого ноября Руслан был арестован за публичную драку с евреем. Вместе с евреем он был доставлен в опорный пункт милиции, а затем отпущен. Ясные очи Камиллы Залиевны опухли от горя.
– Такие, как он, дискредитируют русский марш, – говорил Велеслав Эрикович.
– Это все твои дебильные пляски у костра, – причитала Камилла Залиевна. – Еще рубахи дурацкие заставил вышивать, у меня от них зрение упало на единицу.
– Не говори ерунды, Мила, – отвечал Велеслав Эрикович. – Это не пляски у костра, а древние обычаи моего народа, они помогают нам помнить корни и сохранять славянскую общность.
– Вырастил фашиста, – всхлипывала Камилла Залиевна. – И сам такой же фашист.
А муж ворчал в бороду:
– Ничего другого от татарки я не ожидал.
Солнечным утром в начале ноября Изя и Руслан сидели на лекции по античной литературе. Лектор рассказывал о Марциале.
Руслан порывался его поправить, но Изя зажимал врагу рот. За задней партой велась безмолвная борьба, толстые подошвы ботинок елозили по полу да поскрипывал стул.
– В восьмидесятом году выходит первый сборник эпиграмм Марциала, посвященный торжественному открытию амфитеатра Флавиев, – диктовал лектор.
– И что это такое? – выкрикнул Руслан. – В смысле, что за шняга этот амфитеатр? Будьте любезны объяснить.
– Сейчас его называют Колоссео, то есть Колизей, – ласково сказал преподаватель. – Руся, прошу вас, не надо вскакивать с места и бегать по аудитории, как на прошлой неделе.
– Хуля мне не бегать? – Руслан вскочил. – Третий месяц нам шнягу гонят! Не выйдет!
Преподаватель одернул вельветовый блейзер и нервно пригладил волосы. Руслан влез на кафедру.
Студентки исподлобья смотрели на однокурсника. Лесбиянка Ксюша поигрывала длинным зонтом. Лектор уперся спиной в доску и скрестил руки на груди, дальше отступать было некуда:
– Ну, что на этот раз?
– А то, – надулся от важности Руслан. – Настоящий Колизей находится в Стамбуле. А в так называемом Древнем Риме сраный римский папа построил поддельный Колизей. Сраные христиане ничего своего не создали, а только передрали достижения язычников.
– Ты дебил, – сказала лесбиянка Ксюша. – Я сама была в Риме и видела Колизей, а ты нигде не был и ничего не видел, потому что папа твой – алкаш, а сам ты шизик и нищеброд.
– Лучше нищеброд, чем пиздолиз, – ответил Руслан. – Что, кобла, нечем крыть?
– Я те покрою! – Ксюша замахнулась зонтиком. – Я тя щас так покрою, неделю будешь враскоряку ходить. Ты, блять, лекции конспектируй, а не хуйню читай, тебя опять отчислят нахуй, и будешь параши на раёне выгребать.
– Типичный дискурс неудовлетворенной бабы, – кивнул Руслан. – Никакой аргументации, одни злобные восклицания и дешевые понты.
– Фоменко, если ты не уважаешь женщин, ты не мужчина! – вскинулся лектор.
– Это мы еще посмотрим, кто мужчина, – проворчал Руслан в лиловую бороду. Он вернулся за заднюю парту походкой победителя и включил электронную книгу.
Ксюша повесила зонтик обратно на спинку стула, и лектор продолжал рассказывать о Марциале.
– Пизди-пизди, – шептал Руслан. – Все равно мы знаем, что не было никакого Марциала. Дешевая папская подделка. Им хотелось «великой римской литературы», вот и накропали на коленке в каком-то монастыре. А может, Петрарка насочинял за пять минут.
– Отдай ключи, пидорас! – крикнули во дворе.
Лектор вздрогнул. Его взор невольно обратился в ту сторону.
– Отдай ключи, говорю! – не унимался мужчина. – Я же вижу, машина тут стоит!
Руслан пробежал по аудитории, высунулся в окно и заорал:
– Сам ты пидорас! Нахуй те жигули, у тя вольво есть!
– Отдай ключи! Утя прав нет!
– Утя тоже забрали, хуля ты ездишь без них?
Ксюша схватила однокурсника за шиворот и поволокла к двери. Изя раздвинул парты, чтобы удобнее было тащить.
– Я тебе сдачи не даю, потому что ты девка, – объяснял Руслан, спускаясь по лестнице. – Бабы врут про дискриминацию, а сами руки распускают. Что, нечем крыть?
Ксюша вдвоем с вахтершей протолкнула Руслана через вертушку. Велеслав Эрикович потирал вспотевшие от волнения руки.
– Ты вор и тать. Давай ключи, – отец подставил широкую ладонь.
– На, подавись, – сын кинул ему под ноги ключи от «копейки». – Я лучше пешком ходить буду, чем юзать твои подачки.
– Ты мне более не сын. – Велеслав, отдуваясь, поднял ключи и замахнулся в сторону мусорных баков.
– А продайте машинку за девять штук, – попросил Изя, тяжело дыша.
Он вцепился в дутый рукав китайского армяка и перехватил связку.
– Че? – Велеслав Эрикович поднял широкие брови.
– Точнее, за восемь пятьсот. Зато сразу наличными.
– А ты кто такой? – спросил Велеслав Эрикович.
– Еврей, – ответил Изя.
– Видал? Ни гроша тебе, пащенку, не оставлю. Жиду продам! Пидорасу продам!
Велеслав Эрикович с пятого раза завел «копейку», отвез Изю в ближайшее МРЭО и переоформил машину на него.
– И где ваш хваленый жидовский интеллект? – спросил Руслан по дороге домой. – Жрать теперь на что?
– Заткнись, – шмыгнул носом Изя. – Сам знаю, что дебил.
– Хуля ты думал, я не мог достать ключи и дальше ездить? Дебил, чистоплюй, пидорас!
Правильный рецепт мацы
Однажды подросток выгуливал собачку в парке Победы. Он спустил пекинеса с поводка, сел на скамейку и смотрел, как собачка поливает стволы елок.
Сзади появился молодой человек с поводком. Он делал вид, что тоже выгуливает собаку, но этой собаки никто никогда не видел. Внешность юноши впечатляла: его черные волосы были завязаны на затылке, а вдоль щек свисали два черных локона, как у Пушкина, только намного длиннее. На голове Пушкина возвышался широкий боливар. Остальной наряд поэта составляли черный сюртук с веревочкой на бедрах, три свитера и джинсы. Пушкин затравленно смотрел по сторонам и потирал замерзшие уши.
– Нравится косплей? – спросил подросток.
Пушкин обрадовался, что его заметили, и сел рядом.
– А ты крещеный? – спросил Пушкин.
– Да, – ответил подросток. – Но мы атеисты.
– А может, пойдем ко мне домой? – спросил Пушкин с дрожью в голосе.
Подросток привязал пекинеса к елке и сказал:
– Пошли.
Он затащил Пушкина в самую глушь елового парка, но Пушкин объяснил, что это непременно нужно сделать дома, иначе ему не позволяет его вера.
– Жри что дают, – обиделся подросток, но делать было нечего, пришлось отвязать пекинеса и тащиться к Пушкину домой.
Очень долго Пушкин с подростком ехали по городу, а потом еще дольше шли пешком, пока не оказались у недостроенного дома на краю замерзшего озера.
Как только молодые люди вошли в дом, Пушкин накинул ременную петлю на шею подростка и повел его на кухню. В кухне было очень грязно, а на неструганных половицах у раковины был постелен кусок линолеума, чтобы пол не сгнил.
В раковине лежала гора грязной посуды, а на столе, забрызганном краской, стояли синяя мисочка с мукой и кувшинчик воды.
Пушкин включил электродуховку и поставил регулятор на 220 градусов.
– Все необходимо делать очень быстро, – сказал он подростку. – Мне нужна твоя кровь и восемнадцать минут на ее приготовление. Иначе все закиснет.
Подросток уколол палец вилкой и сказал:
– Соси.
Пушкин поставил таймер на восемнадцать минут, выдавил каплю крови в мисочку, налил туда воды, замесил тесто и наделал из него шариков. Он очень быстро раскатывал из шариков тонкие лепешки, накалывал их вилочкой, вешал в духовку на шампур, вынимал и метал на стол.
– Ты больной извращенец, – сообщил подросток.
– Ни с места, жид! – раздался грубый голос. – Отпусти христианского младенца!
Неструганные половицы скрипели и прогибались под славянскими башмаками. В руке славянина темнел монтажный пистолет.
Противно зазвенел таймер.
– Ты застал меня с поличным, – пропищал Пушкин и выключил духовку.
– На этот раз не уйдешь! – пробасил парень с косичкой на подбородке. – Жиды всегда отрицают, что их маца замешана на крови христианских младенцев. Но я видел все своими глазами и записал на видео. Что, нечем крыть?
– Христианские младенцы сами рады отдавать кровь на благо мацы, – оправдывался Пушкин.
– Молчать, жидовская мразь! – пробасил парень с косичкой на подбородке и схватил Пушкина за локоны.
– Ну вас нахуй, извращенцы, – сказал подросток и ушел.
А потом вернулся из туалета и долго смотрел, как парень наказывает жида. Не зря же он тащился через весь город.
– Хоть видео дайте, я на ютубе повешу, – попросил подросток, когда они закончили.
Но жидоборец выгнал подростка вместе с пекинесом.
Потом парень с косичкой на подбородке достал из холодильника половинку цыпленка-гриль и нарубил курятину, а жид нарезал огурцы, помидоры и лук. Парень с косичкой на подбородке выдавил в миску остатки майонеза, натер туда дольку чеснока, насыпал красного перца, шафрана и зиры. Жид влил в мисочку остатки кефира и чуть-чуть посолил соус.
Парень с косичкой на подбородке клал начинку на мацу, а жид поливал начинку соусом, сворачивал мацу в конвертики и укладывал их на блюдо. На пластиковом подоконнике закипал чайник.
– Неси в зало, – скомандовал парень с косичкой на подбородке. Жид покорно понес мацу в гостиную с криво приляпанным утеплителем на стенах. Он поставил блюдо на хромой стол с фрагментом книжки Климова под ножкой и включил ноутбук.
В дверном проеме без двери появился парень с косичкой на подбородке. Он принес чай в двух алюминиевых кружках.
– Ну, что там пишут в ваших сраных интернетах? – спросил парень с косичкой на подбородке, кусая мацу.
– Все то же, – посетовал жид. – Эти сраные хомячки не верят, что евреи месят тесто для мацы на крови христианских детенышей.
– Но мы-то знаем! – пылко ответил парень с косичкой. – Не грусти, товарищ Изя. Мы на них клали вот такой болт!
Так обедали славянский активист Лютобор и его враг Ицхак Фишман в городе Асгардъ Ирийский.
Проклятый консюмеризм
Утром пятого декабря по лесной дороге шли двое местных, освещая мобильниками путь. На обочине автострады они сняли лыжи и прислонили их к сугробу, по форме напоминавшему классику Волжского автомобильного завода.
Изя махал проезжающим машинам, а Руслан читал Тацита под фонарем.
– Я тебе говорил, надо было напиздить на стоянке, – белеющими губами ругал его Изя.
– Славяне бензин не сливают, – отвечал Руслан. – Славяне – крепкая и здоровая нация, приучены к низким температурам и долгим походам. Не то что вы, жиды.
– Да мы, сука, весь мир обошли, – Изя похлопал лыжными перчатками и заплясал вокруг «копейки».
– Не обошли, а захватили. Вы как туберкулезная палочка. Если припретесь, хрен выведешь. Что, нечем крыть?
Снежинки падали на электронную книгу, сиреневое небо понемногу светлело, и весь пейзаж был наполнен патриархальным славянским духом.
– Заметил, как легко дышится воздухом свободы? – спросил Руслан.
Изя не ответил, потому что у него был заложен нос.
На позапрошлой неделе заезжал Велеслав Эрикович и вручил врагам две повестки из военкомата. Враги прошли медицинское обследование и были признаны негодными к военной службе. Руслану подтвердили диагноз «острое полиморфное психотическое расстройство с симптомами шизофрении», а у Ицхака нашли нейродермит.
– Могли бы не поступать в этот ебучий универ с его ебучей военной кафедрой, – сказал Руслан. – И не пришлось бы пилить за столько километров. Все равно там гонят шнягу.
– Заткнись, – попросил Ицхак. – Из-за тебя на выборы не попали.
У врагов были большие планы на четвертое декабря. Руслан собирался насрать в один бюллетень и подтереться другим, а Ицхак – поставить галочку за ЕР.
На дороге показался грузовик. Враги заорали и замахали руками. Грузовик остановился, Изя запрыгнул в кабину, и Руслан полез за ним. Раздался негромкий треск.
– Пиздец, – прошептал Руслан.
– Чо пиздец? – спросил Изя.
– Увидишь.
Грузовик остановился в промзоне, Руслан спрыгнул, мелькнули клетчатые трусы. Весь зад его джинсов был оторван по линии карманов.
Изя снял пуховый лапсердак и надел бомбер Руслана. Из-под бомбера свисали полы пушкинского сюртука и концы бельевой веревки.
– Все равно холодно, – пожаловался Руслан. – И на семинар я не пойду. Один хуй Тацита не дочитал, хоть он и сраная подделка.
Враги добежали до «Ашана», взяли для виду тележку и помчались в отдел кулинарии. Они долго обсуждали салаты и правила кошрута, набрали продуктов рублей на пятьсот и съели их за штабелем зимних шин.
– Теперь за штанами, – Изя рыгнул.
Руслан допил теплую кока-колу, одернул пуховый лапсердак и покатил тележку в одежный отдел.
Джинсы горами лежали на стеллажах и висели на крутящихся вешалках. Две задерганные таджички доставали из упаковки новые и пихали на полки.
Руслан взял самые дешевые, из Узбекистана. Примерил в кабинке, джинсы сидели как влитые.
– Берем, – сказал он.
В кабинку протиснулся Изя со стопкой джинсов подороже, сшитых в Китае. В зубах он нес носки.
– Ну, долго ты там? Еще пищалку надо отковырять. – Руслан пытался зацепить пищалку за край металлического лотка с носками.
Изя вышел из кабинки. Походка еврея была странной, как будто он перенес травму колена.
Руслан потащил его в соседний отдел.
– Один пацан в Москве купил пальто, а пищалку ему не сняли, – рассказывал Руслан. – Он и дверным магнитом ее ебошил, и хард расковырял, чтобы сраный магнитик достать, ничего не помогало. Тогда пацан взял обычную отвертку и…
Китайская отвертка сломалась в руках Руслана.
Руслан взял китайский молоток и врезал по пищалке. Пищалка никуда не делась, а молоток слетел с рукоятки.
– Там могут быть чернила, – сказала тетка в лисьей шубе. – Я недавно слямзила кофточку в бутике, стала отковыривать, а там чернила. Весь ковер мне обгадили, пришлось выкинуть. Так обидно!
– Переключи дрель в ударный режим, – посоветовал бородатый мужик в кожаной куртке.
– Вот видишь, русский народ против навязанного Западом консюмеризма, – сказал Руслан Изе. – Даже добропорядочные граждане вынуждены бороться с системой.
– Так их, козлов, – поддержала девушка в конопляной юбке и вышитой дубленке. Она макала суши в соевый соус и ела, наблюдая, как Руслан борется с системой потребления. – Так их, давно пора!
– Да, напихают чернил в свои сволочные пищалки, и думают, что нас это остановит, – горячилась тетенька. – Но пусть не думают, что можно впарить кофточки по три юаня за три тыщи. Не выйдет!
– Не выйдет, – Руслан вытер джинсами пот со лба и скинул пуховый лапсердак. На лбу осталась синяя полоса.
– Еще и линяют, – заметила старушка с котлетой по-киевски. – Как не стыдно обманывать народ!
– Потребление поддерживает экономику, – пытался возразить Ицхак.
– Чью экономику? Экономику Китая? – спросил пожилой еврей.
– Не важно, черный кот или белый, лишь бы он хорошо ловил мышей, – ответил Изя. – Мы должны делать свой посильный вклад в мировую экономику и стремиться к интеграции. Пусть будут товары со всего света, пусть цветут все цветы.
– Значит, Китай для вас уже весь свет? – спросил пожилой еврей.
– За Китаем будущее, – ответил Изя.
– За Китаем и Израилем, – прокряхтел Руслан. – Жидо-китайский гиперпиздец!
Парень в сером бомбере принес моток шпагата из стекловолокна. Он помог Руслану обвязать половинки бипера с двух сторон, отмотал шпагат с большим запасом и сделал петли.
Изя встал за тетенькой в лисьей шубе, парень в бомбере – за Изей, девушка с суши – за парнем в сером бомбере, пожилой еврей – за девушкой с суши, старушка с куриной котлетой – за пожилым евреем.
С другой стороны встали Руслан, мужчина в кожаной куртке и четверо таджиков.
Подросток в розовых джинсах отошел на десять шагов и включил камеру смартфона.
Борцы с консюмеризмом взялись за шпагат.
– Поехали! – скомандовала тетка в лисьей шубе.
– Эх, дуби-и-инушка, ухнем! – затянул густым басом пожилой еврей. – Эх, зеленая, сама пойдет, подернем, подернем да ухнем!
Пищалка не сдавалась.
Подошел охранник и встал за старушкой с куриной котлетой. Пищалка испугалась и развалилась. Тетка в лисьей шубе упала на Изю, Изя – на парня в бомбере, девушка с суши – на пожилого еврея, пожилой еврей – на куриную котлету, а старушка убежала.
Руслан сбросил рваные джинсы и натянул новые.
– Пойдем? – предложил охранник.
– Никуда он не пойдет! – возразила девушка, дожевывая суши. – Это актуальное искусство, а парень – из группы «Война».
– Не слышал, – сказал охранник. – Значит, хуевая группа. Пусть сочинят пиздатую песню и заколотят бабла, а не биперы сдирают.
– Вы пожалеете о своих словах, когда увидите ролик на ютубе, – сказал подросток в розовых джинсах. – Из-за вас наш город будут считать быдлячьей деревней.
– Это почему? – спросил охранник.
– Это как в анекдоте, – объяснила девушка, допивая соевый соус. – Поручик Ржевский думает: «А не насрать ли мне в рояль?» Потом вздыхает и говорит: «Провинция-с, не поймут».
– Короче, группа война, пошли, разберемся, – охранник ухватил Руслана за локоть и потащил через весь гипермаркет.
Руслана втолкнули в тесную комнатку, где уже сидели три таджика и старушка с шоколадными сырками.
– Хочешь? – старушка показала Руслану сырок.
Руслан помотал головой.
Старушка протянула сырки таджикам, и те замахали руками.
– Надо уничтожить все вещдоки, – строго сказала старушка. – Есть сырки – это вам не мешки на стройке ворочать.
Таджики, давясь, проглотили по два сырка, Руслан съел четыре. Весь пол был усеян обертками.
– На, запей, – старушка достала из сумочки бутылку минеральной воды и протянула Руслану.
– Ну, что будем с вами делать? – В каморку вошел начальник охраны.
– Отпустите его, – попросил Изя. – Это мой друг. У него справка из психушки.
– Я жидам не друг! – крикнул Руслан. – Чо ты меня психом выставляешь, думаешь, одни жиды нормальные, а все остальные – говно?
– Вот справка, вот! – Изя достал бумажку из кармана Руслановой куртки и протянул начальнику охраны. – Подержите этого дебила подольше, может, вылечится.
– Я тя щас вылечу, пархатый! – Руслан выбежал из каморки и зарядил Изе в челюсть.
Изя упал.
– Вали отсюда, психованный, – начальник охраны вцепился в ворот пуховика и выволок актуального художника из «Ашана».
– Зайдем в «каэфси», – сказал Изя.
– А откуда бабло?
– Мне жарко, – объяснил Изя.
Руслан не понимал, чего хочет враг, но следовал за ним. Походка Изи с каждым шагом становилась все более странной. Они протопали мимо длинной очереди женщин и скрылись в мужском туалете.
Изя запустил руку под свитер и вынул цыпленка гриль, упаковку томатов «черри», пакет огурцов, пакет муки и пакетик майонеза «Ряба». Все это он расставил рядом с умывальником и переложил в пакеты из «Меги».
– Снимай, – скомандовал Изя. – Не могу терпеть!
Тощий парень у писсуара скосил глаза в их сторону.
Изя расстегнул ширинку и потащил штаны вниз.
Штаны не поддавались, Руслан тянул изо всех сил. Под первыми джинсами оказались вторые, третьи и четвертые, а под четвертыми – две пары теплых кальсон.
Изя ухватился за край умывальника и разминал затекшие ноги с рисунком от швов.
– Ну ты пархатый, – восхитился Руслан. – И че, не звенело?
– Так я без пищалок брал, – ответил Изя. – Ты же видел, там новая партия.
– А нахуй мы бипер ковыряли? Могли бы так взять.
– Потому что евреи умные, – объяснил Ицхак. – А гои должны работать.
Артхаус
Изя и Руслан были не единственными мужчинами на своем курсе. На консультациях перед экзаменами объявился третий. Его волосы стояли дыбом, а на лице синела трехдневная щетина. Он барабанил ногтями по парте, слушал минут десять и выбегал в коридор.
Оставалась одна консультация. Неизвестный студент явился снова, сел на первую парту и уставился неподвижными зрачками на преподавателя античной литературы.
Изя предположил, что небритый страдает психическим заболеванием. Его вояжи за дверь – это фуга, то есть один из видов амбулаторного автоматизма. А его взгляд – типичный взгляд шизофреника.
– Для вас, жидов, любой борец с системой – сумасшедший, – оскорбился Руслан. – Но время карательной психиатрии прошло! В современном мире нет места для жидов и коммуняк. Этот парень просто не может слушать бред наших преподов. Он громко хлопает дверью, отсекая поток вранья.
– Ну и пошел на хуй, дружи со своим борцом, – шепнул Изя.
– И пойду, – ответил Руслан.
– Я вам не мешаю? – спросил преподаватель античной литературы.
– Вы не мешаете, – ответил за Руслана небритый. – Вы помогаете людям бесцельно тратить годы своей жизни. Вот вы живете… даже не думая о том, что вы раб своей природы… и у вас нет мнения… ваше мнение сформировано системой… а вы тут что-то говорите… не понимая сути того, что делаете. Вы идете по пути потребления готовых истин, а я иду по пути развития Души… вот куда я иду!
Небритый разодрал на себе рубашку, швырнул клочья в лицо педагогу и выбежал из аудитории. Руслан порвал футболку с коловратом и последовал за ним.
Небритый бежал очень быстро, снег с песком летел из-под его ног и шлепался на новые джинсы Руслана. Небритый сшибал людей и собак, ломал кусты и пахал сугробы. Казалось, парень не замечал ничего перед собой, его глаза чернели и метали искры, как угли преисподней. Он врезался в памятник Достоевскому и сполз по шершавому пьедесталу.
– Не ушибся? – спросил Руслан, отдирая замерзшую соплю, длинную, как у биатлониста на финише.
– А ты кто такой? – спросил небритый. – Видел мой фильм «Раскол»?
– Говорю тебе, он кино снимает, – рассказывал Руслан.
Изя упрямо разглядывал елки и фонарные столбы за окном.
– Он и тебя пригласил сниматься.
– Я не снимаюсь в любительской параше, – тоном Дирка Богарта произнес Изя. – Кино бывает только профессиональным. Все остальное – вонючее видео.
– Изя Иерахмиэльевич, ты меня огорчаешь. Я тебе покажу его предыдущую работу, и ты поймешь: это настоящее кино. Твое сознание ограничено пейсами.
Кто не Фассбиндер – тот говно, кто не жид, тот кина не снимает.
Короткометражка небритого была пропитана глубоким смыслом. Десять секунд на экране висела надпись «студия Любомудръ представляетъ». Половину ролика занимала красивая готичная заставка с названием фильма. Оно то возникало, то рассеивалось на атомы, то плавилось и стекало каплями по экрану, то парило в небе. Действие занимало полторы минуты. Два парня сидели на фонтане и странно смотрели друг на друга. Немного подумав, они сыграли в ладушки. Потом один влез на дерево, а другой спустился в подземный переход. С неба по веревочной лестнице слезла толстозадая девушка и показала куриное яйцо. Мелькнул большой палец оператора, и на экране повисла огненная надпись «the rjytw».
– Символизм в чистом виде, – хвастался Руслан. – Попробуй допетрить, что он имел в виду.
– Охотно, – ответил Изя. – Два дебила хлопают друг друга по рукам, потом один лезет на дерево, а второй спускается в подземный переход. Появляется девка с большой жопой и показывает яйцо.
– Узко мыслишь, – Руслан поставил на повтор. – Вот эти два поца – олицетворение двух жизненных начал: творческого поиска и потребления. Один уходит искать истины на небесах, а второй погрязает в быте. Яйцо – символ зарождающейся жизни, а толстозадая чикса – олицетворение природы. Ну, типа Венеры неолита.
– А что олицетворяет заставка? – спросил Изя. – Она как бы говорит нам, что миром заправляет Майкрософт и сын его Виндовс Мувимейкер?
Руслан загадочно промолчал.
Небритый лежал на заднем сиденье «копейки», а его ноги обдувал ледяной ветер из окна. Режиссер объяснил, что так ему лучше думается.
Он рассказывал про свое участие в нижегородском фестивале любительского кино. Кира Муратова отметила юный талант и хлопотала о том, чтобы парню выделили грант. Как режиссер она – полный ноль и совсем не шарит в теме, но Митя согласился принять пятьдесят тысяч.
– А от них что-нибудь осталось? – осторожно спросил Изя.
– Конечно! Я ем только в «Ленте», – начал оправдываться режиссер. – Но, понимаешь, современный мир так устроен, что приходится делать уступки потреблядям. Вы-то нормальные пацаны, все ништяк. Мы снимем гениальный фильм. Это будет шедевр, я отвечаю!
– Деньги вперед, – ответил Изя. – Аренда съемочной площадки и все такое.
Небритый был в восторге от Изиной дачки:
– Хочу снять все одним длинным планом. Будет не сраная кэмэшка, а полный метр.
Он бродил вокруг бывшего коровника, становился на колени перед идолами и снимал их суровые лица на маленький цифровик. Еще минут двадцать небритый шлялся с кэноном по лесу и ползал по льду.
Изя вышел на крыльцо в пушкинском наряде. Метель играла пейсами и рвала с головы боливар. В левой руке Изи был монтажный пистолет.
У крыльца стоял Руслан в ритуальной поддевке и грозил Изе дубиной.
– Я потом сделаю в замедленной съемке, как гвозди вылетают, – крикнул небритый. – Будет круто!
Небритый приблизился к идолу и снял крупным планом дюбели в деревянном животе.
– А теперь ты спускайся к нему, – командовал небритый. – Делай загадочное лицо. Так, так, хорошо. Теперь вы понимаете, что между вами больше общего, чем различий. Культура Востока была выше культуры Запада, но сейчас они на равных. Мировая интеграция побеждает. Сейчас вы обнимете друг друга и сольетесь в пятиминутном поцелуе.
– Пошел на хуй, – ответили враги. – Мы за штуку в проститутки не нанимались.
– Это философское кино, а не вонючий Голливуд, – обиделся небритый. – Ладно, устроим мозговой штурм.
Через час Изя вынес из дому большой моток кабеля и болгарку. Руслан выпилил квадратный метр льда и унес болгарку. Изя притащил несколько одеял и бутылку коньяка. Небритый встал так, чтобы одеяла и бутылка не попали в кадр.
– Ну, с Богом! – выдохнул небритый.
Изя и Руслан сорвали с себя одежду и прыгнули в прорубь. Дикий вопль прокатился по полю и взволновал верхушки кедров.
Враги вырывали друг у друга бутылку. Небритый орал, чтобы они выкинули бухло и не поганили кадр.
Прошли сутки. Поле превратилось в огромную автостоянку, под окнами топтались христиане в дубленках и пуховиках. Над озером то и дело раздавался мужской крик.
Руслан лежал в гостиной, держа под мышкой термометр.
– А ты-то чего полез? – ругалась по телефону мать. – И так весь в соплях.
– Это я в кино снимался, – как бы невзначай похвастался Руслан. – Такое экспериментальное кино, называется артхаус. Поедет на фестиваль в Нижний Новгород.
Еврей сидел у стола рядом с прорубью, наливал православным гоям водку и принимал деньги. Из окна было видно, как небритый парень подбежал к столу и опрокинул бутылки. Его лицо кривилось, как будто он говорил что-то неприятное. Потом небритый заехал Изе кулаком по пейсам.
Руслан вскочил, отбросив плед.
Двое голых по пояс парней ухватили небритого и потащили прочь от священной проруби. Из их ртов вылетал пар, а золотые крестики сверкали на солнце.
Руслан понял, что у режиссера возникли концептуальные разногласия с ведущим актером и владельцем съемочной площадки. Возможно, режиссер посчитал, что мог снимать бесплатно.
Через неделю на сайте «торрентс ру» появился фильм Дмитрия Дьякова «Освобождение».
В этой остросоциальной, философской и символической картине была показана простая история двух геев, которые освобождаются от греха через принятие Христа и ритуальное омовение в иордани. По крайней мере, так гласила аннотация.
Любители артхауса приняли картину в целом сдержанно. Кино получило противоречивые оценки, а значит, было актуальным и неоднозначным. Многие хвалили задницу Изи, многие писали, что тоже не прочь выпить с освобожденными актерами.
Враги прочли аннотацию и решили, что в универе Дьякову лучше не появляться.
И действительно, небритый исчез до конца семестра. То ли он уехал на фестиваль, то ли работал над новой символической картиной. Когда идешь по пути развития Души, на лекции ходить не обязательно.
Велесова среча
Изя сдал сессию на отлично, потому что он еврей. Жидам ничего не стоит поставить сородичу пятерку.
Руслану продлили сессию. Введение в языкознание ему удалось сдать на три. Он мог сказать, что латынь – дешевая папская подделка, но удержался в последний момент. Фольклорист едва не вступил в жидовский клуб, когда в десятый раз услышал о Велесовой книге. Историк отказался принимать экзамен у человека со справкой из ПНД. Преподаватель античной литературы был тайным жидом и пидорасом.
Последний экзамен пришлось сдавать перед комиссией, которая состояла из декана, заместителя декана и латентного жида.
Руслан вернулся из города злой и голодный. Изя сидел на кухне с ноутбуком, а в раковине плесневела посуда.
– Пожрать привез? – спросил Изя.
– Иди на хуй, – ответил Руслан и попытался дать еврею по морде.
– Отвянь с глупостями, – сказал еврей. – Толку от тебя как от китайского гондона.
Руслан открыл кран в ванной и молчал целых десять минут.
– Можешь порезать вены, – сказал Изя. – У шизиков будущего нет.
– Я в курсе, что жиды ненавидят русских, – ответил Руслан.
– Я не ненавижу русских, – ответил Изя. – Мне на них просто насрать.
– Конечно, насрать. Воруй, убивай! Эксплуатируй, унижай!
Ответа не было. Руслан вылез из ванны, надел халат и прокрался на кухню. Изя смотрел порно с Сильвией Сейнт.
– Слышь, Изя Иерахмиэльевич… Меня все-таки отчисляют…
– Меня зовут Василий Валентинович, – ответил Изя. – И я хочу смотреть кино один, а не всем колхозом.
Руслан начал мыть посуду. Это было тревожным знаком. В доме на берегу озера посуду мыли только по субботам, когда мама Изи привозила суп в трехлитровой банке.
Когда была помыта последняя вилка, Изя выключил Сильвию Сейнт и включил фильм про страшную бабу, которая долго красилась перед зеркалом, говоря какую-то чушь своей сестре. Когда баба докрасилась и надела парик, Руслан спросил:
– Это чо за шняга?
– Это не шняга, а великий немецкий режиссер Райнер Вернер Фассбиндер, – ответил Изя.
– Славянское быдло не поймет великих жидов, – съязвил Руслан. – Чтобы дорасти до их творений, надо ходить на каблуках.
Изя молча смотрел про бабу, которая красится перед зеркалом. Баба выпивала с актрисой по имени Ханна Шигулла.
– Они лесбиянки, штоле? – спросил Руслан. – Ну, как наша Ксюха, только лучше.
Изя не отвечал.
Тогда Руслан собрал мусор и сложил его в печь. Но Изя не обращал на него никакого внимания.
Руслан отправился в гостиную, насыпал в таз сухой штукатурки и развел ее водой. Он отштукатурил две стены, но Изя на них даже не взглянул. Теперь он смотрел про нацистскую певичку, у которой любовник еврей.
Руслан достал из рюкзака бутылку кабардинской водки и выпил половину, а остальное поставил перед своим врагом. Еврей даже не повернул головы.
Тогда Руслан достал из рюкзака продукты и положил их в холодильник, но Изя продолжал смотреть фильмы еврейского педика.
– Я когда из «Меги» выходил, у них опять зазвенело, – сказал Руслан. – Эти козлы меня два часа продержали, так еще и рожу сфоткали.
– Ты мешаешь мне смотреть, – ответил Изя.
– Но дважды снаряд в одно место не попадает. Я потопал обратно и взял еще больше. Нехуево, да? А в отделе диетических продуктов я нашел вот это! – Руслан открыл передний клапан рюкзака и вытащил небольшую квадратную упаковку. – Угадай, что там такое.
– Мне неинтересно, – сказал Изя.
– Это маца. Настоящая маца.
– Мне надоели детсадовские игры, – Изя выключил ноутбук и отправился спать.
Когда Изя открыл глаза, было совсем светло. В дверном проеме кухни появилась дверь. Руслан собирал рюкзак в гостиной.
– Я ухожу к папе, – объявил Руслан.
– Ааа… – Изя побрел к холодильнику. На нижней полке лежала квадратная упаковка с горелыми хлебцами. Хлебцы были очень тонкими и ломались в руках. Изя попробовал один и выплюнул в раковину.
– Что это за шняга? – спросил он.
– Не важно, – ответил Руслан. – Я взял твои конспекты, через неделю отдам.
Изя понял, что играм конец.
– А как же Велесова книга? Зачем тебе конспект?
– По-твоему, я дебил? – Руслан застегнул рюкзак и повесил его на плечо. Хлопнула стальная дверь.
Изя вернулся на кухню и включил ноутбук.
Из леса донеслось негромкое пение. Изя бросился к окну и поспешил одеться.
К дому приближалась процессия из мужиков в тулупах и некрасивых теток с рогатыми киками на голове.
Изя вспотевшей рукой взял мобильный телефон. В стальной двери повернулся ключ.
– Это еврейский погром? – спросил Изя.
– Хуже, – ответил Руслан. – Ты со своим батей осквернил наш древний коровник.
Процессия приближалась к дому, колотя в бубны и выкрикивая непонятные слова. Самые рослые и сильные мужики несли два толстых березовых ствола, березовую жердь и веревку.
– Руся, я боюсь, – сказал Ицхак.
Он убежал в туалет, и оттуда был слышен его взволнованный голос:
– Папа, какого хера ты купил это индейское кладбище?
Папа обещал приехать с друзьями из прокуратуры.
– Пока ты там возишься, меня повесят, – Изя нажал на отбой.
Мужики под окном сложили костер.
– Пусть русские молодцы покажут удаль свою и добудут огонь чистый, живой, животворящий! – воскликнул жирный бородатый дядька в дубленке.
Остальные воздели руки к небу, как японские статуэтки.
Мужики положили один ствол вниз, на него поставили жердь, а второй ствол расположили сверху. К жерди привязали веревку и принялись вертеть ее туда-сюда, как первобытные люди. Прошло полчаса.
В стальную дверь постучали.
– Мальчики, у вас не найдется зажигалки для мангала? – спросил Велеслав Эрикович. – Пока они там копаются, мы замерзнем.
Изя спустил воду, надел пуховик и вышел к гостям.
– Я очень извиняюсь, но это частная территория, – сказал он. – И без согласования с владельцем мероприятия проводить нельзя.
– А он прав, – покачал головой славянский жрец.
– Но если вы скинетесь, к примеру, по триста рублей…
– Триста – дорого, – возразила сорокалетняя тетка в очках и красной кике.
Остальные молча топтались на снегу, не чувствуя пальцев.
– А проходите в капище, – предложил Изя.
Славяне побежали в дом, скинули валенки у порога и столпились у радиаторов в гостиной.
– По-моему, триста – в самый раз, – сказала девушка, которая ела суши в «Ашане». Она была одета в дубленку, два свитера и вышитый красными свастиками сарафан.
– Двести пятьдесят, – сказал Изя. – И блин в подарок.
Он набрал в ведро снега и замешал тесто для блинов на талой воде.
Любители древних обычаев разожгли костер под окном и славили Белеса. Они то и дело забегали в дом, хватали горячий блин и кружку чая. Ритуальный первый блин скормили вороне. К полудню у Изи осталось совсем немного муки, пришлось наломать в блендер мацу, потому что она все равно невкусная. Руслан достал из холодильника и ту мацу, на которой Изя тренировался раньше.
– Помнишь? – он показал Изе плесневелый кружок.
– Кровь православного ахтунга, – догадался Изя.
Поле перед домом осветилось ярче – на берегу озера тарахтели четыре джипа. Из них вылезла группа накачанных парней в камуфляже и с беретками на бритых головах.
– Опять эта гопота, – сказала тетка в красной кике. – Славик, гони их к чертовой матери. Допляшетесь до тюряги у своего костра.
Из лесу, ломая ветки, выехал автозак. Парни в камуфляже подбежали к ненавистной машине и попытались ее раскачать.
Руслан сорвал с вешалки «пилот», сбросил угги и начал зашнуровывать армейские ботинки.
– Не пущу! – Камилла Залиевна загородила дверь широкой спиной.
– Я только с ребятами потусуюсь.
На улице затрещал громкоговоритель. Лес осветился синим и красным.
Мирные славяне потихоньку затоптали костер, а тлеющее чучело Марены закопали в сугроб. Камилла Залиевна с помощью еврея затолкала сына в погреб, поставила на люк табуретку и села пить чай. Велеслав Эрикович доказывал Валентину Борисовичу, что означенный обряд не имеет ничего общего с Куклукс-кланом.
Несколько парней в камуфляже уехали сами, а других с комфортом доставили до города в автозаке.
– Приезжайте еще, – говорил Изя, принимая славянские деньги. – Будем колядовать и все такое.
– Ну? – спросил Изя, когда разъехались гости.
– И не совестно тебе, жиденок, славянский народ обирать, да в подземелье запирать, да кровавому режиму сдавать? – Руслан зарядил ему в солнечное сплетение.
– Я не виноват, что славяне тупые, тупые, тупые! – отвечал Изя, пиная его под коленку.
Асексуалы
– Может, она и не придет.
– Она каждый день суши ест, диета такая.
Изя и Руслан сидели за штабелем из пакетов с рисом и пили пиво.
Оттуда хорошо просматривалась кулинария, и стеллаж с наборами для суши тоже был виден, если смотреть в бинокль.
Сверху посыпался кубанский рис.
– Ааа, это вы, – сказала девушка, которая любила суши. – А я вот решила сама приготовить.
Изя глотнул и закашлялся. Девушка стояла над ними с рваным пакетом и молчала.
Руслан попытался поддержать беседу:
– Славяне глистов не едят.
– Сам ты глист, – обиделась девушка. – Морская рыба к нам поступает после шоковой заморозки. А я вообще возьму семгу слабой соли.
– Мороз глистам не помеха, – возразил Руслан. – Море каждый год замерзает, и че, глисты куда-то делись?
– Вообще-то, глисты в речной рыбе, – поддержал девушку Изя. – Если кто-то жрет плавучее говно из Иртыша, у него начнется описторхоз.
– Мои предки оттуда жрали веками! – Руслан вскочил и опрокинул недопитую бутылку. Пиво, пузырясь, потекло под ноги таджички, которая расставляла крупы.
Изя сунул пакет риса под свитер и покатил тележку в овощной отдел. Девушка трудилась у полки «все для суши», затирая штрих-коды пилкой для ногтей.
– Я сразу побольше взяла, чтобы надолыпе хватило, – объяснила девушка, вынимая наборы из-под резинки лифчика.
Изя на заднем сиденье вытаскивал из штанин семгу в нарезке.
– Я же сказала «цельный кусок». Как ее пластовать, если она уже нарезана?
Изя порылся за пазухой и вытащил нарезку из стерляди и копченого осетра.
– Сойдет, – кивнула девушка.
Изя переложил в пакеты из «Меги» авокадо, васаби, крабовые палочки, огурцы, сладкий перец, майонез, копченого угря, мидии и прочие необходимые для суши продукты. Сверху он водрузил легально купленный десяток яиц для японского омлета. Это была его единственная уступка проклятому консюмеризму.
– А соевый соус? – напряглась девушка.
– Он есть у меня дома, – успокоил Изя.
На кухне пыхтела пароварка.
– Ну, доставайте, – сказала девушка.
– Может, он выйдет? – спросил Руслан.
– Так неинтересно, – ответил Изя, одетый в трусы и угги.
– А вы друг с другом ни разу не это самое? – Лицо девушки поскучнело. – Вы просто так вместе живете?
– Мы асексуалы, – Руслан заметно разозлился, но понимал, что нужно вести себя культурно. – Ладно, только пусть жид не смотрит, а то у меня не встанет.
Девушка сняла верхний свитер.
Враги сняли угги. Помедлив, они синхронно спустили трусы и уставились в окно. Каждый проклинал себя за то, что пригласил эту девку. Руслан сделал каменное лицо и уставился на снежную шапку деревянного Сварога. Изя разглядывал ворону на ветке рябины. Руслан не утерпел и опустил глаза.
– Изя Иерахмиэльевич, ты меня огорчаешь!
– На себя-то посмотри, – ответил Изя.
– А хуля, у меня маман татарка! Мне всего пять лет было.
– Я бы не согласился.
– Так она сказала, если не обрезать, он до десяти метров дорастет, как садовый шланг. Я же не мог его намотать на палку и так по улице носить?
– Вынужден констатировать, что ты был на редкость тупым ребенком, – сдержанно улыбнулся Изя.
– Вынужден констатировать, что у тебя фимоз и верхней, и нижней головки, – сказал Руслан.
Его член от этих слов обрел истинно славянскую твердость и стал похож на статую Сварога за окном.
– А презервативы взяли? – спросила девушка.
– Разрази тебя Перун! – выругался Изя. – Ты пачку резинок спереть не мог?
– Тебе-то зачем, кожаный гондон? – Вид у Руслана был такой довольный, словно он уже кончил.
– Тогда пошли делать суши, – сказала девушка.
Изя освободил тридцать квадратных сантиметров стола и катал роллы, а девушка и Руслан выкидывали чайные пакетики и мыли чашки. Внутри чашек образовался коричневый налет, который с трудом оттирался стиральным порошком.
– Хозяйство, конечно, большое, тут нужна женская рука, – сказал Руслан, почесывая бритый подбородок.
– Если такое большое, сам и дрочи, – девушка бросила чашку и ушла искать тряпку для стола.
– Это правильно, – кивнул Руслан. – Лично я не сторонник добрачных связей.
– Брак – пережиток христианства, – напомнил Изя. – Ваши предки в нелепых платьях умыкали девиц у воды.
– А ты там был? Свечку над ними держал? Откуда ты знаешь, что умыкали?
– Умыкали, – подтвердила девушка. – Еще как умыкали.
– Озеро там, – Руслан ткнул пальцем в окно. – Я в ваших игрищах не участвую.
– Тогда давайте есть суши, – сказала девушка.
Девушка макала роллы в соус и рассказывала, как древние японцы тайком пробирались к женщинам в дом и насиловали их, а после коитуса съедали три рисовых печенюшки.
Руслан накалывал суши на палочку и жарил их над зажигалкой. Он не мог позволить тихоокеанским глистам победить иртышских. Изя запивал каждый ролл водкой и тщательно пережевывал пищу.
Утром девушка уехала домой. Еще два дня Изя и Руслан пекли в духовке суши, смазанные майонезом и посыпанные сыром, потому что так вкуснее.
– А у девок не только глисты, – говорил Изя, читая Википедию. – У них бывают хламидии, уреаплазмы, микоплазмы и эктопия матки. Если хоть одна просочится, потом хрен выведешь.
– Как жиды, только хуже, – соглашался Руслан.
Актуальное искусство
Перед первой парой Изя и Руслан забежали в туалет. Они сильно замерзли, потому что в «копейке» не работала печка.
У писсуара уже кто-то стоял. Зад чужака обтягивали камуфляжные штаны, а на бритом затылке синела припухшая пентаграмма, наколотая совсем недавно.
Изя и Руслан еще не встречали сатанистов на факультете. Туалет был их вотчиной, лишь изредка сюда забегал трусливый историк или препод античной литературы. А сатанисты – никогда.
Чужак очень долго возился со штанами, бритая голова была опущена, в руках что-то шуршало, как будто он пересчитывал доллары в трусах. Зажурчала струйка.
– Ты чо, дерзкий? – спросил Изя.
Бритоголовый стряхнул капельку и обернулся.
– Дожили… – сказал Руслан.
Он подвинул Ксюшу и начал мочиться у нее на виду, чтоб скорее ушла.
Ксюша вытащила из штанов странный агрегат и принялась полоскать его под краном.
– В женском всегда очередь, а прогрессивные девушки давно юзают, – оправдывалась Ксюша. – У китаянок еще одноразовые есть.
– Как баба она уже неликвидна, – решил Изя. – Примем в наш клуб?
– А что за клуб? – спросила Ксюша. – В смысле, мужской? Там все писают стоя?
– Примерно, – ответил Руслан.
Ксюша вытерла агрегат носовым платком и убрала в рюкзак с портретом Летова.
Жидовский клуб в новом составе собрался у одноэтажной церкви с облезлой колокольней.
– Оксана, – сказала Ксюша.
– Ярославна, – девушка в конопляной юбке пожала протянутую руку.
– Ну, чем займемся? – спросила Ксюша, глядя на ноги новой знакомой.
– Институциональной критикой, – Изя элегантно сплюнул. – Будем глумиться над РПЦ.
– Давно пора! – одобрили девушки.
Они прокрались в здание церкви, облицованное внутри советским голубым кафелем.
– Вон там, – шепнул Руслан. – Доставай девайс.
Изя, Ксюша и Руслан прицелились.
Старушка-свечница повернула голову, услышав негромкое журчание.
– А я? – нервничала Ярославна со смартфоном в руке.
– Держи! – Ксюша сполоснула агрегат в купели и протянула соратнице.
Через минуту в храм потянулись люди с младенцами. Из ризницы выплыли священник и дьякон, оба в прекрасном расположении духа.
Священник не спеша объяснял прихожанам суть обряда.
– Пизди, пизди, – приговаривал Руслан. – Не вечно вам дурить народ.
– Это актуальное искусство, – объясняла Ксюше Ярославна, пристально глядя на экран смартфона и стараясь не дергаться, чтобы не смазать кадр. – Мы боремся с гнетом социальных институций. Ну, как группа «Война».
– Хоть капюшончик накинь! – потная женщина лет сорока поймала Ксюшу за ухо. – Приперлась в мужицких штанах и сапожищах, стыд и срам.
Ксюша прикрыла сатанинский знак маминым шарфом. В притворе она заметила отца с меховым конвертом в руках.
– Бля, это мой братик, – прошептала Ксюша на ухо Изе.
– Там же уреаплазмы, – спохватился еврей.
– А и хер с ним, – решила Ксюша. – Будет знать, как орать, когда я к сессии готовлюсь.
Все четверо наблюдали за обрядом, ощущая легкие угрызения совести. Конечно, они были против гнета РПЦ, но братик не участвовал в еврейских погромах и не истреблял язычество огнем и мечом.
– Не надо! – вскрикнула Ксюша, когда ее братика подняли над оскверненной водой.
Братик громко пукнул и разревелся. Вода подернулась желтой ряской.
– Настоящий борец с системой, – прошептал Руслан. – Респект, уважуха.
Священник растерянно глядел на толпу прихожан с младенцами.
– В принципе, можно ее вылить, – сказал он прихожанам. – Только снова святить придется. Будете ждать?
– Нет, нет! – загудела толпа.
– Ничего, ничего, – лопотала мама Ксюши. – Малыш у нас не заразный.
– А и ладно, – сказал дьякон. – Вода святая, все что хошь освятит.
Изя повесил ролик на ютуб и долго возмущался. Зрители в упор не видели институциональной критики, но радовались, что малой так ловко насрал в купель.
А у Руслана появились новые враги. Ксюша распускала руки и цеплялась к каждому слову. Ярославна звонила и говорила гадости, но вяло, без души.
Только Жид силой ненависти мог разжечь священное пламя в груди Славянина и взъярить на подвиги праведного Гоя. Ведь старый враг лучше новых двух.
Пора валить из сраной Рашки
– Так вот сразу?
– Я уже и билет купил, – ответил Изя. – Папа звонил дяде Мише, у них есть домик для гостей.
– Жиды бегут из страны поджав хвост, – многозначительно кивнул Руслан. – Грядут большие перемены. Кто-то может не вписаться в общество новой России.
Изя паковал сумки и разбирал счета. Под окнами стояла шеренга славян в камуфляже. Они по очереди брали двуручный меч и рубили березовые жерди.
– Татарин, иди к нам! – звал предводитель славян. – Пора нормативы сдавать!
Руслан самурайским ударом снес полену башку и встал в конец шеренги.
– А чо твой этот ходит как говна наевшись? – спросил парень в сером бомбере. – Пусть наши Веды почитает. Был Фишман – станет Белов.
Руслан и сам еще не осилил славяно-арийские Веды. Он стоял на перепутье. Веды не вписывались в теорию академика Фоменко и ставили под сомнение авторитет Велесовой книги.
Славяно-арии выдыхали пар покрасневшими носами. Теперь они по очереди молотили подвешенные на жердях мешки с цементом. Многие уже скинули бомберы и верхние свитера. Предводитель остался в одной футболке с коловратом, намокшие волосы смерзлись и торчали ежиными иглами.
– Все! – крикнул предводитель.
Славяно-арии похватали куртки и вломились в дом.
Они на ходу сбрасывали одежду и лезли в ванную. В гостиной и кухне стоял туман, на диванах валялись мокрые полотенца.
Ярославна разливала чай из самовара.
– Ты меня просто выгоняешь, – говорил вечером Изя. – Я уезжаю не потому, что скоро выборы, а потому что здесь полно быдла. В условиях тотального обыдления масс я ощущаю некоторый дискомфорт.
– Может, им стоит узнать, кто вызвал ментов? – небрежно спросил Руслан. – Скоро мы построим новый мир и новый порядок. Мы будем везде. Тебе придется смириться или пойти на хуй.
– Нихуя вы не построите, – отмахнулся Изя. – Будет третий срок и третий мир.
Руслан ушел курить в туалет, бормоча что-то про партию жуликов и воров. Изя открыл Тору и начал читать третью страницу. Дела с ивритом обстояли плохо.
«Там подучу, – решил он про себя. – В этом деле главное – погрузиться в языковую среду». С английским у Изи тоже было плоховато, несмотря на три года занятий с репетитором. На зачете он выкрутился, подарив преподавателю бутылку коллекционного бренди.
В Москве Ицхаку должны были сделать обрезание по хасидскому обряду. Пожив у тети Софы и поправив здоровье, он собирался улететь в теплую страну предков, где нет ни снега, ни быдла, ни кровавой гэбни. Руслан оставался жить на дачке Изиного папы с условием, что летом будет ее достраивать и командовать бригадой таджикских ариев. Папа Изи обещал даже заплатить.
Славяно-арии стреляли в поле из пневматики, а в лесу мелькали огоньки фонариков – кто-то занимался ночным ориентированием.
Лесбиянка Ксюша позвонила Изе и пожелала счастливого пути.
– Все равно тут нет никаких перспектив, – сказал утром Изя. – Здесь я стану жуликом и вором или сопьюсь, как ты.
Руслан с перекошенным лицом заводил «копейку». Машина подскакивала, стартер начинал крутиться, и на этом все кончалось.
– Ладно. – Изя достал из багажника рюкзак, где лежало самое необходимое. – Поеду автостопом, шмотки можешь взять себе.
– Езжай, езжай, – ворчал Руслан, топая через поле по глубокому снегу. – Делай свое сраное обрезание. Оно необходимо жидам, чтобы клеймить своих, как баранов. И отличаться от нормальных людей. Если ни умом, ни статью не вышел, покажи Господу обрезанный штырь.
– Тебе надо – ты и покажи! – выдохнул пар Ицхак. – Заебал своим обрезанным хуем, тупица!
Изя быстро поймал машину на трассе и уехал.
Через три часа он сидел в аэропорту и пытался поймать вайфай. Рядом пьяный мужик в свитере ел подпорченную красную икру пластиковой ложкой.
– Хочешь? – спросил пьяный мужик.
Изя закрыл нетбук и отсел, сдерживая рвоту.
– Вот, думал, доктору отдам в НИИ Бурденко, а она завоняла, зараза, – объяснял мужик. – Ну чо ты как жид на говне?
– Он не жид, он ЕВРЕЙ, – сказал чей-то властный голос.
– Ваще-та, я наполовину русский, – ответил Изя, снова уткнувшись в нетбук.
– Пизди, пизди, пархатый, – Руслан упал в соседнее кресло. – А я тебе шмотки привез.
– Ты таки завел эту срань?
Но Руслан не обиделся за пионера отечественного автопрома.
– Летом заработаю денег, получу права и возьму ё-мобиль, – сказал он. – Как тебе такая идея?
– Мне все равно. – Изя закусил губу. Его нос покраснел и опух, как настоящий семитский шнобель.
Скрипучий женский голос объявил, что рейс откладывается.
Пьяный мужик с красной икрой нехорошо закашлял, Изя и Руслан отсели еще дальше и передвинули вещи.
Курносая баба развернула пакет из «Меги», достала булку и принялась кормить чумазого пацаненка. Изя неподвижно смотрел на пакет из «Меги», в его глазах читалась многовековая еврейская скорбь.
– А можешь этот билет сдать, – пошутил Руслан. – И уехать в Еврейскую автономную область. На Дальнем Востоке тоже люди живут. Даже артхаус снимают.
Пьяный мужик позади плакал и блевал красной икрой.
Изя сунул нетбук в рюкзак и твердым шагом направился к кассам.
– Ты чо, я пошутил! – кричал Руслан.
Изя протянул документы в окошко, и ему отсчитали четыре тысячи.
– Поехали в «Мегу», – сказал он. – Один хуй я этот иврит никогда не выучу.
Руслан был сражен благородством врага и даже позволил заплатить за продукты. Правда, Изя насовал под свитер пять банок красной икры и бекон в нарезке.
– Это не просто икра, – объяснял Изя. – Это символ того, что мы зажрались.
– А бекон?
Изя разорвал упаковку, зажевал полоску сырого бекона и запил его кока-колой.
«А сало русское едят», – говорил потом Руслан.
– Срал я на твое сало, – отвечал Ицхак. – Мне тебя, дурака, жалко. Россия без евреев пропадет.
Прочно стоит на земле Асгардъ Ирийский, пока славянин строит дом, а еврей смотрит артхаус.
Отважная маникюрша света и ее собака инстуш
Светлана занималась правой рукой клиентки, левой та держала телефон.
– Пойми, Лакан – это вчерашний день, – выебывалась студентка. – По семинарам Лакана нельзя проводить терапию для реальных людей, воспринимай это просто как красивые сказки… Ну какое отношение структурализм может иметь к медицине? Муся, дорогая, совершенно не важно, у кого какой взгляд на психоанализ, даже если там совершенно «передовой», по твоему мнению, психоанализ, предпосылка этого бреда изначально неверна и базируется на софистике пещерных фрейдистов. Настоящая наука не терпит болтовни. Муся, нужно систематизировать данные исследований, а не подгонять данные под систему. Ты лучше Докинза почитай. Нет, Жижек не такой… Жижек на это просто клал… Да, он на это клал. Он не воспринимает это лжеучение всерьез… Ну и что! Девушка, вы мне палец порезали!
Светлана вздрогнула и действительно уколола средний палец студентки.
– Я не резала, – пролепетала Света. – Я вам спокойно делала, а вы сказали под руку.
– Я вообще говорила не с вами. Позовите администраторку! – студентка тряхнула мелко завитыми волосами медного цвета.
– Может, администратора? – спросила Света, протирая ее палец спиртом.
– Ваш администратор – мужло? – спросила студентка. – Тогда больше никаких вопросов. Чего еще ждать от салона, где администратор – мужло?
– Хотите покрытие бесплатно? – подскочил Славик. – Света, сделай бесплатно. И нарисуй какой-нибудь завиток за счет заведения.
– Завиток? – спросила студентка. – Завиток?! Да за кого вы меня держите? За ТП? Мне ваша сотрудница руку порезала, теперь воспаление будет на неделю.
Студентка позволила доделать себе маникюр и надела белую песцовую шубу, хотя на дворе был еще ноябрь. Она стояла у стойки администратора и как будто чего-то ждала. Света слышала, как студентка говорит по телефону подруге:
– Классическая тупая блондинка, прямо то что надо.
«Это я, что ли, тупая блондинка? – подумала Света. – Да ты на себя посмотри. И на шубу насосала, инфа сто десять процентов. И патлы у тебя крашеные, могу поспорить, на самом деле ты сама блондинка и есть. И что за слово такое – администраторка? Русского, что ли, не знаешь?»
– Поймите, мне этот цех сто лет не нужен, – говорила следующая клиентка, женщина с темно-рыжими волосами, в очень дорогом темно-синем костюме. – Что «Елена Николаевна»? Я уже сорок восемь лет Елена Николаевна. Я ваш бизнес купила, только чтобы Володька не пил, был при деле. Вышли в ноль, ну и черт с ним. Главное, не в убыток… Девушка, вы мне палец порезали!
– Я не резала… – Света испугалась и действительно отстригла кожу чуть дальше кутикулы.
– Позовите администраторку! – потребовала Елена Николаевна. – Надеюсь, у вас нет гепатита? Не хотелось бы подцепить в вашем салоне какую-нибудь заразу.
– Нет у меня никакого гепатита, – обиделась Света.
– Ээээ… Массаж бесплатно? – подбежал Славик. – У нас очень хороший массажист, из Египта. Владеет всеми видами массажа.
– За кого вы меня принимаете?! – Елена Николаевна гордо выпрямилась, отшвырнув стул.
– Света недавно в нашем салоне, она еще стажер, – на Славика было больно смотреть. – Но вы не подумайте, она учится. В университете технологии и дизайна учится. Вырастет – будет как Лагерфельд.
– Сомневаюсь, – Елена Николаевна подхватила сумочку из змеиной кожи, перекинула через руку норковое манто и ушла.
– Ну что же ты, Светлана, – зашипел Славик, – ну нельзя ли поаккуратнее, ты что, не высыпаешься? Ты еще третью клиентку порежь.
– Да я не резала, богом клянусь, они сами говорили под руку. Они нарочно!
– Так ты не режь вообще! Можно же не резать. Можно просто отодвинуть. Можно сделать аппаратный. А то режешь всех подряд, как Джек Потрошитель. Зачем резать, если руки трясутся?
– Да не трясутся у меня руки! Они сами под руку говорили, сначала сказали, что порезала, а потом я действительно порезала.
– Запомни, Светлана, если у клиента такая шуба, он всегда прав, – Славик вернулся к стойке.
Следующая клиентка заказала шеллак. Вроде ничего опасного.
– Сегодня мы можем предложить вам аппаратный маникюр, – робко сказала Света.
– Не надо, – ответила клиентка таким тоном, будто ей предложили делать маникюр бензопилой.
Света взяла лопаточку и начала отодвигать кутикулы.
– Надеюсь, у вас нет болезни Альцгеймера или Паркинсона? – осведомилась клиентка еще более уничижительным тоном. – У вас нет ВИЧ или болезни Лайма? Или последствий клещевого энцефалита?
– Нет, ничего такого…
Клиентка свободной рукой взяла телефон. Света почуяла, что пахнет жареным. Каждый раз, когда клиентки брали телефон, случалось что-то странное. Эта вроде пришла в скромном пальто, а волосы у нее темно-русого цвета. Светлана прищурилась и все же заметила что-то необычное. Да-да, корни волос клиентки были рыжие, а нос изгибался крючком. Третья рыжая женщина за день.
– Софа, пойми, это даже не смешно. Горшкова – рядовая авторка, она не полезет на баррикады. Если хочешь порвать им все биеннале, приглашай Анну Леопольд. Что значит «кураторка ее терпеть не может»? А деньги ваша кураторка любит? Нет, Хейдиз не может. Потому что не может! Ей неохота лежать с пробитой головой. А Леопольд пойдет… Она молодая, амбициозная… Что «нет»? Софа, ты меня умиляешь. Ну расскажи, куда ты дела тех гипсовых пионеров Нечаевой? Хоть одного продала?.. Врешь, я видела, стоят во дворе за галереей. Они даже ей самой не нужны, иначе забрала бы обратно. Так и стоят, как бомжи. Одного в бабскую кофту одели, другого в старый пуховик… Нет, Гизич они тоже не нужны. Просто, моя дорогая Софа, надо думать, с кем сотрудничаешь, такие важные решения не принимают благодаря вась-вась… Пусть Горшкова твоя подруга, но это не значит… Да зачем контакты Леопольд, это известная блогерка, она круглый год в пейсбуке сидит… Ладно, ну ее в болото. Как там Боречка? У него прошла спина?.. Девушка, вы мне руку порезали!
– Я лопаточкой! – взвыла Света. – Я вам специально ничего не обрезала, а отодвигала лопаточкой! Мне вас резать-то нечем!
– Софа, одну секунду… А это что такое?
На среднем пальце клиентки невесть откуда взялся порез, он казался Свете глубоким, как овраг, и кровь оттуда хлестала весенним ручьем. Света прикладывала ватки со спиртом, когда они кончились, в дело пошли салфетки, полотенца и даже туалетная бумага.
– Кровь не останавливается, – виновато сказала Света. – Не понимаю, почему она вообще течет. Там нет таких сосудов, чтобы сильно текла. Может, вы ели аспирин?
– Аспирин? Аспирин?! Позовите администраторку! – дама вскочила, обдав кровяными брызгами соседние столы. – Чтоб вас черти в ад утащили! Больше никогда не приду в этот паршивый салон!
– Марья Михална, Марья Михална, – засуетился Славик. – Извините девочку, она еще стажер. Слишком рано села за стол, мы ее переведем в уборщицы. Пусть посмотрит, поучится. Ну дайте ей шанс, я вас умоляю!
– Ну так и быть, – Марья Михална села обратно. – За такие деньги могли бы позвать и не стажерку, а нормальную опытную маникюрку.
– А почему маникюрку? – пискнула Света. – Почему не маникюршу?
– Молчи, несчастная! – прошипел Славик.
– Потому что маникюрша – это получается как бы жена маникюра, – объяснила Марья Михална. – Девушка, мне сейчас уже некогда, вы мне дайте номер своего мобильного, потом доделаем.
Света продиктовала ей номер. Пусть у Марьи Михалны и не было «такой шубы», она рулила какими-то крутыми проектами, в которые мечтал попасть даже Славик. Кстати, Славик учился в «Мухе» и был не таким ТП, как все могли бы подумать, увидев его за стойкой салона красоты.
– Я запишу, – сунулся Славик. – Вам завтра во сколько удобно?
Клиентка начала одеваться. Когда Света помогала ей натягивать перчатку, повязка соскользнула. Никакого пореза не было!!!
– Светлана, тебе тоже пора, – Славик подал ей пальто. – И постарайся поспать, а не ковыряться на ютьюбе. Утром лекции, вечером салон, а ночью она еще и не спит.
Накрапывал дождь, светили фонари, под ногами чавкали мокрые иглы лиственниц, их намело так много, что бульвар казался песчаным пляжем. На улице похолодало, и пальто, которое Света надела утром, теперь совсем не грело. Света решила вместо ужина выпить кофе с каким-нибудь пирожным, здесь рядом она знала хорошую кондитерскую, где вкусно и совсем не дорого. Она уже присмотрела корзиночку с клубникой, и полная кассирша, похожая на принцессу Лею, спросила, здесь или с собой.
– Здесь, – Света оглянулась в поисках свободного столика. В дальнем углу зала она заметила их – трех клиенток с порезанными пальцами.
– Муся, это было нечто, – смеялась студентка с мелкими кудряшками, держа эклер. – Ты бы видела ее тупое лицо!
– А потом она прибегает с рулоном туалетной бумаги! Ахаха!
Света сделала вид, что их здесь нет, поставила поднос на столик у окна и надкусила корзиночку. Возможно, здесь установлена скрытая камера, и эти три стервы наблюдают за ее реакцией. Света никому не позволит над ней издеваться!
Придя домой, Света сбегала в ванную и начала выбирать наряд. Инстуш обиженно лаял. Она насыпала ему чаппи и вернулась к шкафу. Инстуш зарычал, как бы говоря: «Хватит меня дерьмом кормить, мяса давай!» Этот белый скотчтерьер попортил хозяйке немало нервов. Во-первых, он не соглашался носить бантик. Во-вторых, нещадно разодрал все красивые костюмчики, которые сшила ему Света, в том числе голубой со стразами от Сваровски. Света очень гордилась этим произведением искусства и долго плакала, когда неблагодарный пес его порвал. В-третьих, Инстуш дико выл, когда Света слушала свою любимую музыку. В-четвертых, он отказывался спать у Светы на кровати. В-пятых, терьер не признавал ошейник и поводок. В-шестых, он любил пиво и воровал его при каждом удобном случае. Еще больше он любил валяться на диване перед телевизором, причем самовольно переключал лапой каналы, в основном на «Охоту и рыбалку». Про что же еще смотреть охотничьему псу? Там же на диване он и спал. Во сне Инстуш храпел, закатив глаза и открыв пасть. Короче, он был совсем не мимими.
В документах Инстуш значился как Инстаграм Вильмонт-Макгрегор. Его родословная была гораздо круче, чем Светина, – сплошные победители выставок, притом от таких же элитных хозяев. Заводчица даже говорила, что четвероюродные братья Инстуша сейчас живут у графов Спенсеров. Дед и бабка Светы приехали из малопримечательной вологодской деревни строить метро. Другие дед и бабка уехали на историческую родину, подарив Свете двухкомнатную квартиру. Никаких тебе графьев и чемпионов. На каникулах она иногда навещала израильских деда и бабку, но сейчас с учебой и работой выкроить время становилось все сложнее, а тарифы на коммунальные услуги росли. И потом, решительно не с кем было оставить Инстуша. Когда Света прогуливала лекции, она всегда оправдывала себя тем, что Инстушу грустно дома одному. Свете нравилось в институте, но ее раздражало количество лишних предметов: социология, математика, информатика, физкультура, русский, какие-то антропологии, биотехнологии. Лучше бы учили итальянскому!
Парня у Светы не было: любое существо с букетом и шоколадом после пары свиданий превращалось в неопрятного козла, который считал себя умнее Светы, требовал обед из трех блюд, все свободное время рубился в сетевые игры, пил пиво и валялся на диване. Инстуш, по крайней мере, занимал на диване меньше места. Славик предлагал взять Инстуша на время отпуска, но терьер по какой-то глубоко личной причине Славика ненавидел, не давался ему в руки и даже отказывался сидеть с ним на одном диване.
«Бери собаку и приезжай насовсем, – советовали дед с бабкой. – Ну чего ты добьешься в этой дурацкой Рашке, где все пьют?» Но, во-первых, Света не хотела служить в армии, а во-вторых, никто еще не слышал о великих израильских кутюрье, зато все знают про Зайцева, Юдашкина и Парфенову. И потом, рано или поздно Света все равно уедет в Париж или Милан, зачем огорчать пожилых людей?
Света натянула черное вечернее платье в стиле молодого Сен-Лорана и натыкала на спину прищепок, едва не вывихнув руки. Великие фотомодели прошлого использовали прищепки, чтобы платье лучше сидело, и Света решила сделать так же. Инстуш все это время наблюдал за ней с выражением крайнего презрения.
– Считаешь, что это слишком?
– Гав! – ответил Инстуш.
Света сняла длинное вечернее и надела маленькое черное платье с ниткой речного жемчуга, которая была уже пристегнута карабинами к петелькам. Оба эти платья она, кстати, сшила сама, и за них ей поставили пятерки в прошлом году.
– Гав! – сказал Инстуш.
– На тебя не угодишь! – Света сняла маленькое черное и надела розовое миди. Причесалась и включила ноутбук.
– Сегодня, дорогие девочки, мы с вами поговорим о верхней одежде для поздней осени, – начала Света. – Можно долго спорить о том, что здесь главное – элегантность или практичность. Ведь на улице дождь и грязь, многие боятся запачкать дорогое манто. Однако можно и в такую погоду быть яркой, модной и ничего не бояться.
Очень часто мы видим недалеких девиц, которым папик подарил дорогую шубу, допустим, из песца. Зима еще не началась, но девице уже не терпится похвастаться перед подругами. Шуба мокнет под дождем, а подруги над ней, конечно же, смеются. Ведь в одежде главное – не цена, а уместность. Зачем надевать дорогую шубу и лезть в грязную маршрутку? Тут гораздо больше подойдет одежда из непромокаемой ткани, которая легко отмывается и не теряет вид. Пуховик – не приговор! Если несколько десятков лет назад пуховики воспринимались как бесформенная объемная одежда, вызывающая дискомфорт во время ношения, то сегодня это ультрамодные и невероятно стильные предметы женского гардероба.
Во-первых, этой осенью на наш выбор есть множество интересных силуэтов, это не только обычные прямые, приталенные и трапеции, но и кринолины, и асимметричные модели, и пуховики с завышенной талией. И, конечно же, все еще актуальны модели с укороченным рукавом. Для очень юных и худых девушек подойдут вновь вошедшие в моду модели оверсайз – они помогут подчеркнуть их молодежный нонконформизм, но я бы не советовала оверсайз женщинам за тридцать, так как это визуально увеличивает фигуру. Во-вторых, отделка может быть самой разной, как и цвет, и качество ткани. Нынешний сезон изобилует очень интересными принтами, также дизайнеры начали использовать кристаллы для отделки. В этом сезоне актуальны цвета белый и металлик, вернулся в моду хаки, а сам стиль «милитари» сделался более женственным. Также можно встретить сочетание разных материалов, таких как плащевка и драп, плащевка и твид, новинкой сезона стала холщовая ткань с водоотталкивающей пропиткой, все еще актуальны в качестве отделки кожа и кожзам. Хитом сезона стали длинные, сильно расклешенные книзу пуховики, отрезные по талии, верх которых выполнен из драпа, а низ – из плащевки. На фоне такого изобилия особенно глупо и старомодно выглядят ретроградки в норковых шубах. Запомните, дорогие девочки: шуба в ноябре – это зашквар!
Кстати, не будем забывать и о практичности: если вы отважились купить короткий пуховик без нижней манжеты, есть опасность застудить позвоночник. Потому, выбрав пуховик, нужно тщательно продумать, что вы будете надевать под него. В этом сезоне принято выбирать юбку или брюки в тон верхней одежде, а еще лучше – того же цвета.
Света остановила запись и приступила к монтажу – надо было натыкать примеры.
– Теперь эти нахалки усрутся в своих ублюдочных шубах! Правда, Инстуш?
Терьер зевнул и прикрыл глаза лапой, как будто делал фейспалм. Когда Света домонтировала видео и выложила его на ютуб, сразу посыпались комменты от зрительниц:
– Хорошо припечатала. Так им, проституткам!
– Живодерок на мыло! Хватит истреблять ни в чем не повинных зверушек!
– Я тоже вчера купила пуховик, это намного удобнее, чем драповое пальто.
– Ты просто завидуешь, потому что у тебя нет шубы, тупая блонда.
У Светы на самом деле была шуба – бабушка оставила норку перед отъездом, наивная старушка не знала, что снег иногда идет даже в Израиле. Но ходить в бабкиной шубе Света считала ниже своего достоинства и надевала норку только в сильные морозы.
В окно постучали. Громко залаял Инстуш. Света решила, что это очередной поклонник-психопат кидает камни, вышла на балкон и крикнула:
– Я вызову полицию!
Дождь уже кончился, двор был пуст, полная луна светила своей корявой поверхностью, как баба в рекламе антицеллюлитного геля. Света положила ладони на перила, вдохнула холодный воздух и залюбовалась ночным небом. Это подошло бы для нового принта: луна и ветки на темно-синей ткани. Что-то налетело и клюнуло Свету в голову, она еле успела захлопнуть дверь. В стеклах отражалась комната, пришлось выключить свет. Инстуш все это время рычал так, будто у него отняли миску с фаршем.
На перилах сидел ворон. Не ворона, которая, как известно, серого окраса, а именно ворон, большой и черный.
– Кар! – сказал ворон, пристально глядя Свете в глаза. Прядь волос висела в его клюве.
– Инстуш, я боюсь! Мамочки, он нам разобьет все стекла и нападет, как у Хичкока! – Света закрыла дверь в комнату и убежала в ванную.
В дверь позвонили. Это оказался сосед с третьего этажа, в руках он держал огнестрельное оружие с оптическим прицелом.
– Семен, – представился он. – Я кроухантер, если вы еще не в курсе. У Федьки с пятого эта сволочь капот и крышу раздолбала, представляете? Садится на машины и долбит. Можно к вам на балкон?
– А можно как-нибудь разобраться на улице? – Света не открывала.
– Мне что, по окнам стрелять? Вы пустите минут на пять, я эту тварь аккуратненько сниму.
– Извините, я не могу пустить в дом мужика со стволом.
– Сама ты «со стволом», много ты понимаешь, дура, – сосед ушел.
Инстуш взволнованно гавкал. Света поставила в прихожей раскладушку, поплотнее закрыла двери и легла спать. Ей снилось, как птицы лезут через вентиляцию в ванной, чтобы зажарить ее с Инстушем на гриле. Инстуш громко храпел, дергая задними лапами. «Заходи с фланга! – слышалось Свете. – Мочи укропов! Гони их к овощебазе! Аааааа! Семен, давай! Мне уже не помочь! Сеня! Ради меня!» Света так переволновалась во сне, что пропустила две первые лекции.
Нужно было как-то прорываться в спальню, чтобы выбрать наряд для института. Ворон караулил на балконе. Она достала джинсы и красный пуловер под его пристальным взглядом.
– Кыш! Пошел на хуй! – крикнула Света.
– Гав! – сказал Инстуш.
Ворон презрительно каркнул.
Света, уходя, закрыла двери в комнаты и на кухню, а всю бижутерию и деньги заперла в шкафу, потому что вороны, как известно, любят воровать. Инстуш скулил под дверью, он ждал прогулки целые сутки. Когда они вышли на улицу, откуда-то подскочила черная такса и начала демонически лаять. Инстуш гавкнул в ответ и спрятался за хозяйкой. Такса выбуривала черными глазами на Свету, как будто пыталась заставить ее убить мужа утюгом. Шерсть таксы отливала рыжиной адского пламени. Инстуш задрал лапу на ближайшее дерево и запросился домой, хотя обычно метил весь двор.
Света помыла ему лапы и побежала в институт. У трамвайной остановки ее путь пересекла черная кошка. Она посмотрела на Свету осуждающе, как Обама на Трампа.
«Все это очень подозрительно», – решила Света и пошла к метро другой дорогой. Трое животных только и ждали, как ее перебежать. Света запустила в них обломком кирпича и помчалась обратно к остановке. Паскудные животные бросились за ней, ворон уже махал крыльями над Светиной головой. Внезапно что-то ударило в Светину сумочку, а это, кстати, был почти настоящий «Тодс», и внутри лежало много дорогой косметики.
– Я извиняюсь. Целил в эту черную тварину, – сказал из кустов вчерашний мужик.
Света так расстроилась, что вернулась домой, а оттуда поехала сразу в салон красоты. В атмосфере тотальной слежки совершенно невозможно сосредоточиться на учебе.
Когда рабочий день закончился, Свете позвонила женщина:
– Понимаете, совсем нет времени на салон, а рано утром у меня деловая встреча. Может, я подъеду к вам домой? У вас ведь есть все необходимое?
– Извините, Марья Михална, но нам строжайше запрещено оказывать услуги в обход официальной работы, – нашлась Света. – Конечно, у меня дома есть все необходимое, но вы же понимаете, инструменты надо стерилизовать, дома не такой большой выбор материалов и вообще, я не маникюрша, а дизайнер.
– Я заплачу в два раза больше. Мне очень срочно, – настаивала Марья Михална. – Я в шесть утра вылетаю в Цюрих, а сразу после аэропорта у меня мероприятие.
– Но вы же сами сказали, что я вас порезала в прошлый раз, зачем вы хотите именно ко мне, – чтобы я снова вас порезала?
– Уверена, сегодня у вас все получится, – Марья Михална отключилась, даже не спросив адрес.
Когда Света вышла из метро, ее ждали ворон, кошка и такса. Они сидели на прозрачной крыше автобусной остановки. Многих бы удивило, как коротколапая собака смогла туда залезть. Многих, но не Свету. Она забежала в ближайший магазин хозтоваров, где купила швабру с жесткой щетиной и надежной деревянной ручкой. Когда ворон попытался повторить свою шутку на бреющем полете, он получил по клюву. Такса промахнулась и ушибла лапы, а трусливая кошка так и осталась на крыше остановки. Света доехала без происшествий.
На лестничной площадке ждала Марья Михална. Ее крючковатый нос теперь кривился вправо, а на щеках известной галеристки виднелись порезы.
– Как насчет шеллака? – спросила она.
За дверью надрывался Инстуш.
– Я полицию вызову, – Света, тесня галеристку, пыталась попасть ключом в замочную скважину. Когда она отперла дверь, сзади налетели студентка и бизнес-вумен, они втолкнули Свету в прихожую, Марья Михална заперла дверь.
– Какая миленькая собачка! – Елена Николаевна схватила Инстуша. – Мы ведь не хотим, чтобы собачка пострадала?
Студентка скрылась в ванной, оттуда слышался шум воды. Марья Михална потащила Свету в гостиную, положила перед ней лист бумаги и стальное перо:
– Пиши, что согласна принести жертву Феминизму.
– Не буду я писать такую чушь! – возмутилась Света.
– Тогда мы порежем эту миленькую собачку! – В руках Елены Николаевны сверкнула опасная бритва.
– Инстуш! – завопила Света. – Инстушик, Инстушуя, Инстушоночек! Инстушечка, держись! Я приведу ментов! Ты только держись!
– Да сколько раз повторять, я не Инстуш, а Серега! – прогавкал терьер. – Вали кривоносую!
– Мужло! – взвизгнула Елена Николаевна и уронила Инстуша. Терьер вцепился в ее сапог из змеиной кожи. – Ай, он мне сапоги порвет! Убери свою шавку, быдло!
– Семен, заходи с тыла! – гавкал Инстуш. – Светлана, блокируй противника в ванной! Мочи ведьму!
Света ткнула шваброй Марью Михалну и побежала в ванную. На стиральной машине лежали волосы, сушеные тушки летучих мышей и лягушек, студентка размешивала в воде вонючие снадобья. Света ткнула ее кучерявую башку в воду. Инстуш в прихожей грыз сумочку Марьи Михалны, галеристка громко каркала и металась по гостиной, ломая перья о хендмейд, висящий на стенах. Елена Николаевна гавкала, вздыбив шерсть на загривке, но кусать Инстуша не решалась.
В дверь позвонили и постучали:
– Здрасьте, это снова Семен. Есть информация, что птица в вашей квартире.
Света не выпускала башку студентки, та уже почти перестала пускать пузыри, а ее белая песцовая шуба сморщилась и почернела, как кошачья шкура.
– Светлана, открой человеку! – прогавкал Инстуш.
Вбежал кроухантер с сачком, он долго гонялся за вороном, но вместо птицы поймал присмиревшую таксу. Ворон просочился в вытяжку на кухне, подтвердив худшие опасения Светы.
– Допросим пленного, – скомандовал Инстуш. – Семен, тащи паяльник. Мадам, назовите имя, фамилию, отчество. Как давно вы стали шпионкой СБУ? Какова цель вашей диверсии?
– Не надо паяльника, – попросила черная такса. – Это у нас с девчатами такая традиция – раз в год принимать ванну из крови тупой пизды, чтобы оставаться молодыми, успешными и популярными.
– Отставить бабский бред! Назовите вашу истинную цель! – еще строже гавкнул Инстуш.
– Мы не вступаем в переговоры с мужлом, – такса попятилась к входной двери, поджав хвост и таща на себе сачок.
– Семен, паяльник! – гавкнул Инстуш.
Семен топтался на месте, не понимая, откуда в бабской квартире взяться паяльнику.
Из ванной, оставляя мокрые следы, вышла черная кошка, ее лапы разъезжались на полу.
– А где Муся? Пора начинать, ванна уже налилась, – промямлила кошка.
– Не дели шкуру неубитой блондинки, – гавкнул Инстуш. – Семен, хватай животное!
Кроухантер накинул на кошку розовое платье.
– Дебил, это для зачета! – крикнула Света. – Чего это вы тут распоряжаетесь, как у себя дома, устроили допрос. Я бы этих тэпэ выгнала и без вас!
Кошка дрыгалась в розовом узле, делая затяжки на трикотаже.
– Да не ссы, наврешь, что так специально, – гавкнул Инстуш. Его хвост предательски дрожал.
– Всем брысь! – голубые глаза Светы налились кровью. – Брысь, кому сказала!
Кроухантер удирал вниз с розовым свертком, такса галопом неслась по ступеням, Инстуш метался по прихожей, уклоняясь от швабры.
– Дуры вы, бабы, – гавкал он, задыхаясь. – Я ее от смерти спас, а она шваброй. Кошка тебя укусить не успела?
– Успела! – Света ловко ткнула его под хвост. – А вчера меня эта клюнула.
– Все, пиздец! Баба, которая выжила после укуса феминистки, тоже становится феминисткой. Лучше тебя пристрелить, пока клыки не отросли… Да что я тут распинаюсь… Тебя давно надо было пристрелить! Я мог бы щас быть на Донбассе! Бежать со связкой гранат под укропский танк! Погибнуть героем! А вместо этого живу с тупой пиздой, у которой одни тряпки на уме! Наши Сирию бомбят, а ты! А ты!..
Света еще как следует поддала терьеру и заперла его в туалете.
– Послушай, Инстуш, – начала она.
– Не Инстуш, а Серега! – взвыл терьер. – Я тебе не ебучий инстаграм! Я герой ДНР!
– Послушай, Инстуш. Никакой ты не герой, а обычная белая цисгендерная шавка. Если бы я знала, что ты такое махровое мужло, давно бы отдала на авито.
– Ведьмина зараза, – проскулил Инстуш. – Пиздец, пропала баба.
Дверь распахнулась. Над ним нависла Света с паяльником для пэчворка.
– Мы же не хотим, чтобы милая собачка пострадала? – Света схватила Инстуша за шкирку. – Кто тебя прислал? С какой целью осуществляешь шпионаж? Выкладывай, а то жопу зажарю!
Инстуш замахал лапами в воздухе и извернулся, пытаясь ее укусить.
– Ну, это, поскольку я герой войны и принял мученическую смерть от укропской пули, мне при распределении предложили льготы. Я попросил устроить меня в хорошую семью и чтоб моя телка была девственница, а не как эти, которые гордятся, что у них по двести мужиков. Кто ж знал, что на том свете все за Хохланд?
– Надо было думать башкой, когда нарушал суверенитет Украины! – Света ткнула его паяльником под хвост.
– Стерва! – взвыл Инстуш. – Вот возьму и уйду. К Семену уйду, он четкий пацан.
– Вали! – Света вышвырнула пса на лестницу. – Все мужло действует одинаково: сначала делает вид, что тебя спасает, а потом качает права. А те женщины – они просто открыли мне глаза на твою подлую сущность.
– Они тебе хотели кровь пустить, – напомнил Инстуш. – Конечно, от бабы благодарности не жди.
– А кто подглядывал, когда я переодевалась? И этот извращенец учит других ковырять в носу! – Света захлопнула дверь.
Новые, неизведанные силы бурлили в ней. Скоро Милан будет у ее ног! Корни ее волос блестели медью, мир переливался всеми красками, как ткань «шанжан», Света слышала голоса мух на кухне и диалог двух крыс в супермаркете напротив. Она верила в себя, она чувствовала, что может превратить воду в вино, рыбу в хлебы, модельера в модельерку или, например… Да-да, конечно!
Света загрузила ноутбук и достала с антресолей старый черный пуховик, который давно собиралась выбросить.
– А сегодня, дорогие девочки, я расскажу, как правильно подобрать шубку на зиму, – Света накинула роскошное манто из голубого песца. – Во-первых, шуба из натурального меха – вещь достаточно дорогая, так что она должна прослужить не один сезон, а несколько лет, и мех нужно подбирать износостойкий. Во-вторых, мех должен подчеркивать ваш статус. Если вы молоды и у вас небольшая грудь, песец идеально увеличит объем. Если же вы дама солидного возраста, подойдет классическая норка или каракуль…
Барбара
Нина была женщиной с интересной внешностью. Подруги деликатно говорили, что Ниночка «вылитая Стрейзанд», студенты называли деканшу жабой. Сын пошел в мать: такой же длинный мясистый нос, огромные губы, одутловатые щеки. Умом Гриша, в отличие от мамы, совсем не блистал. Он был настоящим дебилом – в смысле, клиническим. После защиты кандидатской у Нины разболелась голова, и Митя, тогда еще официальный ухажер, посоветовал принять цитрамон. Весь день ее сильно тошнило, и следующий день, и еще целый месяц. Задержек у Нины не было, уже потом гастроэнтеролог, мамина подруга, объяснила, что это сильный токсикоз, а вовсе не гастрит и не печеночная недостаточность. Митя, разумеется, женился – очень вовремя, пока не отправили в провинциальную часть, где он гнил бы в общежитии с кучей пьющего быдла.
Нина во всем винила Митю и его идиотский цитрамон, мама доказывала, что природа токсикозов не выяснена до сих пор и виноват совсем не Митя. Головку Гришеньке испортила сама Нина своим карьеризмом: надо было не просиживать штаны в библиотеках и не водить по ресторанам нужных людей, а побольше следить за здоровьем. Митя считал сына совершенно нормальным пацаном, которому просто не хватает дисциплины, «а так-то у него хорошая голова».
Короче, Гриша уродился страшный и глупый. До шести лет какал в штаны, имел небогатый словарный запас, не был способен решать простые задачки. Но дурака приняли в элитную гимназию – завуч начальных классов была хорошей подругой Нины. Занималась с ним бабуля, к тому времени вышедшая на пенсию. Она упрекала дочь, что та слишком занята своей работой. Доставалось и Мите – он преподавал в кадетском корпусе, а дома в основном спал. Нине было противно это брюзжание матери, а еще раздражали вечные Гришины сопли и короста на подбородке. Нина уезжала в семь утра и возвращалась в десять, после закрытия публичной библиотеки – там она читала иностранную периодику, чтобы порадовать студентов свежим материалом, а не фразами из учебников. Если Нина не шла после лекций в библиотеку, то непременно гуляла по Невскому и заглядывала в книжные магазины, там она могла простоять до закрытия, листая какой-нибудь альбом с репродукциями, и всегда возвращалась не с пустыми руками. Вдыхать пыль букинистической лавки было гораздо приятнее, чем слушать кудахтанье матери над дефективным Гришенькой.
– Ты бы хоть раз в своем Доме книги купила что-то для ребенка! – возмущалась мама. – Другие своим детям сказки перед сном читают!
Но никакие сказки Гришенька не слушал, он выхватывал книжки из рук взрослых, выдирал страницы с картинками, мял их, мусолил и терял к ним всякий интерес. Нина понимала, что маме тяжело, но не могла себя заставить заниматься Гришенькой: он бесил ее невероятно, приходилось запирать книжные шкафы и бюро с заготовками статей и рукописями, требующими правки. Гриша не раз драл чьи-то дипломные работы прямо перед защитой, а однажды изгадил синей гуашью уже переплетенный оригинал ее докторской, который надо было срочно сдавать в ВАК. Тогда Нина впервые ощутила острое желание придушить убогое существо. Одноклассники не хотели играть с дебилом, он в отместку рвал их учебники, воровал и ломал вещи. Гришу справедливо били. Бабуля ходила на разборки к директору, и ее там ненавидели, пожалуй, еще больше, чем внука. Подруга уже сама была не рада, что запихнула Григория в гимназию, но ее дочка училась на психфаке, не хотелось портить отношения с преподавателем. Шли годы. Гриша учился все так же плохо. В гимназии его больше не трогали, не вызывали отвечать, в конце каждой четверти ставили тройки и прощали прогулы. Точнее, были рады, когда Гриша не посещал занятия. ЕГЭ тоже не стал проблемой: друзья и бывшие студенты Нины работают везде.
В конце июня, когда Гриша получил-таки аттестат, мама совершила невероятно подлый поступок. Эта старая курица продала свою трехкомнатную квартиру, которую до того сдавала, и очень дешево купила виллу в Коктебеле. Тихонько собрала вещи и слиняла туда. И даже не пригласила никого на лето! Это особенно возмутило Нину, она бы еще поняла, если б мама взяла с собой любимого внука. Но мама посчитала, что уже поставила внука на ноги. Уезжая, она оставила на кухонном столе новый ноутбук для Гриши и открытку с тремя собачками, где поверх уже напечатанного «С днем рожденья, дорогой внучек» выражала надежду, что Гришенька благополучно поступит в университет. Нина нашла на авито объявление, которое еще не успели снять: на вилле было четыре номера для отдыхающих, со всеми удобствами. Очевидно, старая эгоистка собиралась их сдавать. Раньше она часто заявляла, что хочет оставить квартиру Гришеньке, и, даже когда тайком выставила ее на продажу, продолжала бесстыдно врать, живя у Нины на всем готовом и тратя свободные средства на всякую чушь.
– Мама, у меня к тебе очень важный вопрос, – сказал Гриша в тот же вечер.
– Валяй, – ответила Нина.
– У тебя есть иностранная валюта? – спросил Гриша.
– Какая еще валюта! – вспылила Нина. – Вот тебе пятьсот рублей, пожри в столовой, раз эта старая корова тебя бросила.
Гриша промямлил, что бабуля не корова, послушно надел кроссовки и сходил в столовую в соседнем доме. Готовить Нина никогда не умела и учиться подобным глупостям не собиралась, хватало того, что она обеспечивает семью.
Позвонила мама. Она имела наглость сообщить Нине, что прекрасно долетела, взяла такси всего за полторы тысячи и уже вселилась в свои роскошные апартаменты. Прежние владельцы даже оставили огромный телевизор на террасе, и там отлично ловятся все каналы.
– Так что приезжай, доченька, когда сможешь, – добрым голосом заключила мама.
– Спасибо за приглашение, – холодно ответила Нина. Обе знали, что сможет доченька не скоро. Только пенсионеры могут постоянно жить в Крыму и радоваться.
Нина подпортила матери настроение, сказав, что курортный сезон в этом году провален. Вряд ли маме удастся кому-то сдать эти прекрасные апартаменты и накопить денег на зиму. Тем более, курс доллара повышается, а цены на продовольствие растут.
В полночь вернулся Митя, нашел ту самую открытку на микроволновке и очень удивился. Отъезд тещи скорее обрадовал его, хотя Митя признался, что будет скучать по ее пирожкам. Через две минуты он упал на огромную двуспальную кровать и захрапел, не успев снять костюмные брюки. Нина подвинула его, чтобы лечь рядом, и пихнула ему под голову подушку. Сын в соседней комнате уже вовсю пользовался бабкиным подарком, там что-то визжало и грохотало. Злость на мать сменилась ужасом: кто теперь будет контролировать Гришу, готовить обед, вытирать пыль и так далее? Этот дурак не может сам себе постирать трусы. Наверное, придется нанять домработницу.
Уже на следующий день к ним пришла таджичка, которая должна была помыть пол, окна и плиту. Нина потребовала, чтобы Гриша встретил ее, проследил, как она работает, и заплатил за неделю вперед.
Плита так и осталась грязной, на полу в кухне Нина увидела мыльную губку и большую лужу, таджичка больше не появлялась. Подруга Маша, которая ее рекомендовала, рассказала нечто несуразное. Нина не стала вникать. Митя, опять же через друзей, нанял пожилую русскую женщину, которая иногда выпивала, но убирала и готовила вполне сносно.
На первых порах Нине было страшно оставлять Гришу одного, затем она поняла, что он как-то справляется. Иногда, возвращаясь домой, она видела его бродящим по двору в криво надетых джинсах, обязательно с вывернутым боковым карманом. Часто Гриша сидел на детской площадке, не подпуская к горке или качелям малышню. Что самое неприятное, он начал тратить карманные деньги на пиво и распивал его там же, Нина пригрозила полицией, но Гриша с тех пор просто заматывал бутылку черным пакетом и пил сколько влезет.
В конце августа Нина со стыдом наблюдала, как Гришу ругает чья-то мамаша. Гриша ничего особенного не делал, просто сидел под детским игровым комплексом в том месте, где надо идти по подвесным ступеням, держась за веревочные перила. Рядом стояла замотанная бутылка пива. Мамашка была гопница в спортивном костюме под леопарда, а ее чадо щеголяло в застиранной тряпке из секонд-хэнда. Когда-то очень давно эта тряпка являлась платьем розового цвета. Мамаша за время разговора дважды одернула тряпку на жирной заднице дочки. Нина стояла в отдалении, надеясь, что все разрешится само собой. До нее долетали отдельные слова – «ненормальный», «вызову полицию», «какого хера».
Не выдержав, Нина подбежала к этой суке и спросила, какого хера она сама возникает и не думает ли она, что приватизировала этот двор вместе с детской площадкой. Мамашка начала сбивчиво доказывать, что детская площадка по нормативам не предназначена для взрослых, поэтому нахождение на ней такого большого…
– А вы в курсе, что он инвалид детства? – рявкнула Нина.
– Вот и лечите дома своего инвалида, а тут играют нормальные дети! – выпалила мамашка.
– Учтите, я все записала на диктофон, – наврала Нина. – И я подам в суд за оскорбление социальных групп.
– А ничего, что ваш инвалид детства сидел под лесенкой и пялился на трусики маленьких девочек?!
– Женщина, не несите чушь, – спокойно ответила Нина. – Трусики маленьких девочек здесь волнуют только вас.
– Уже нельзя сидеть на площадке? – вставил Гриша.
– Я следующий раз все засниму на камеру и покажу, чем вы тут занимаетесь, – пообещала мамаша.
– Сомневаюсь, что у вас хватит на камеру, – иронично кивнула Нина. – Лучше накопите дочке на приличное платье и выкиньте обноски, которые едва прикрывают попу. Всего хорошего!
– Есть же больные идиотки в нашем дворе, – жаловалась она ночью Мите.
– Лапочка, не обращай внимания на быдло, – утешал ее муж. – Могу поспорить, что ее якобы нормальный ребенок с трудом закончит девять классов и начнет торговать чипсами в ларьке у остановки, а наш получит красный диплом. Кстати, о классовой ненависти…
– Представь: расплывшаяся баба, волосенки немытые, рожа топорная, сиськи по десять кило, ребенок весь чумазый, – вспоминала Нина. – Ей, наверное, еще тридцати нет, а выглядит старше меня.
– Ты лучше всех, – Митя поцеловал жену.
К первому сентября домработница, имя и отчество которой Нина все время забывала, погладила белую рубашку и серый костюм в мелкую черную полоску. Гриша потеребил рукав и сказал матери, что они зря стараются, он никуда не пойдет – все равно лекций не будет.
– Как ты смеешь! – вспылила Нина. – Мне пришлось сказать всей приемной комиссии, что они останутся без спецкурсов, если… Ты понимаешь, что я из-за тебя могу потерять репутацию в коллективе?
– Он бы и без тебя прекрасно поступил, – хмыкнул Митя, уткнувшись в новостной сайт. – Наш ребенок не глупее остальных там.
– Посмотрим… – ответила Нина.
Митя оказался прав, дебилов в этом году набралось множество. Одного, большеголового, привела бабушка, второй приехал с родителями и навязчиво здоровался со всеми за руку, пытаясь завести какой-то очень задушевный разговор. Толстая девушка с носом картошкой на первом семинаре доверительно сообщила декану, что вчера они с мамой ходили на пьесу «Тартюф» Жана-Батиста Мольера, назвала адрес театра, время спектакля и список актеров. Нина, общаясь со студентами, отмечала про себя: олигофрения, СДВГ, шизофрения, Аспергер, биполярное расстройство, еще биполярное, еще СДВГ, щитовидка, синдром Дауна, ППР. В пятую группу засунули всех опорников, для них по традиции выделили аудиторию на первом этаже, чтобы не строить лишние пандусы, потому что лестницы в старом здании были узкие и крутые, а лифтов не было совсем.
По некоторым студенткам трудно было сказать, что с ними что-то не так, они выглядели и общались как нормальные, но когда Нина их спрашивала, вскрывались неспособность к логическому мышлению, слабая память, расстройство ассоциаций. Мало кто умел конспектировать: студентки старательно переписывали тексты статей и не могли пересказать содержание. Две девушки, Катя и Олеся, вместо ответа краснели и заливались слезами. Худая блондинка по имени Яна постоянно зубрила что-то и даже выписывала ответы на карточки, но моментально забывала всю забитую в голову информацию. Яна сама стыдилась слабой памяти и врала, что сильно волнуется. Гриша действительно был не хуже других.
Встречались в этой слабосильной команде и «нормальные», с мозгом, не испорченным неправильными родами и генами. Эти смотрели на остальных победно, как барышни времен Третьего рейха, и чуть ли не в глаза называли их дебилами. «Нормальные» почему-то считали, что материал усвоится сам собой, если мозги в порядке. Они являлись к третьей, минимум ко второй паре, со скучающим видом и распечатками из интернета, которые не успевали прочитать. Особенно бесила Нину некая Альбина – манерная дочка богатых родителей, которая разъезжала в инвалидном кресле, хотя у нее был совсем не тяжелый ДЦП и девка отлично могла ходить, пусть и приволакивая ногу. Нина видела, как в туалете Альбина встает из кресла и идет в кабинку, а по пустому коридору едет, отталкиваясь ногами, зато в столовой корчит из себя немощную, заставляя одногруппников нести ей кофе. Симулянтка быстро сдружилась с другой такой же, Алисой, та едва прихрамывала, но всюду таскала костыли. То ли она хотела таким образом привлечь внимание к своей персоне, то ли пыталась оправдать непонятно перед кем свой статус инвалида детства. Из обрывка разговора Нина поняла, что девицы, несмотря на хромоту, часто зависают в ночных клубах.
– Я не вижу их в роли психологов, – говорила Нина мужу. – Конечно, государству все равно, кому оплачивать образование, но эти дуры не смогли бы работать даже в клининговой компании, они никогда не оправдают вложенные в их образование средства.
– И что, – спорил Митя. – Чем они хуже других, которые получают бесплатное образование здесь и валят за рубеж? Погляди на этих мерзавцев из МГУ, спят и видят, как «повысить квалификацию» в США. Понятие патриотизма напрочь отсутствует в этих так называемых нормальных головах. Да что патриотизм, где элементарная благодарность? У нас мамаша одного из первогодок ходила по корпусу и снимала все на айфон. Вывесила в «контакте», мол, все разваливается, неряшливый советский ремонт, окна старые. Ей, видите ли, дует! Конечно, про ее ребенка ничего плохого не могу сказать, но ведь он обучается бесплатно, на всем готовом. Сколько труда мы ежедневно вкладываем в то, чтобы сделать его настоящим человеком, честным, ответственным, всесторонне развитым… Воспитание, лапочка! У так называемых «умных», у всей этой либеральной интеллигенции оно ни к черту. Пусть придет глупый, но старательный и верный своему делу, мы его обучим, а кривляк нам не надо.
– Митя, я все понимаю, но мы должны готовить специалистов, а не угождать прихотям чиновников. Если льготникам так нужны корочки, пусть идут в библиотечный. При чем тут наш психфак? Ты же не поставишь олигофрена к зенитной установке? А вот эти получат право работать с людьми!
Митя не осмеливался возражать, что обслуживание ЗРК и психология имеют очень мало общего, в том числе по уровню опасности для населения. Он кивал и сочувствовал Нине.
Гриша тихо сидел в своей комнате, там что-то попискивало высокими голосками – наверное, смотрел мультики. Позвонила мама, она жаловалась, что ужасно скучает по Гришеньке, и опасалась, что Нина его обижает.
Первая неделя Гриши на психфаке прошла гладко – он сидел на лекциях, даже пытался конспектировать. Преподаватели его не трогали, чтобы не связываться с деканшей, – все помнили разнос, который она им устроила летом. Но что-то в его поведении напрягало.
Преподавательница зоопсихологии на семинаре заметила, что Гриша все время держит левую руку под партой и странно дергается, но не придала этому значения. Тем более, за соседней партой сидела косая брюнетка еврейской наружности, которая постоянно покачивала головой – мало ли у кого проблемы с неврологией? Одна из третьекурсниц при ходьбе вообще откидывала голову назад и вздрагивала всем телом, так стоит ли обращать внимание на сына деканши, у которого дергается рука?
На следующем семинаре сын деканши снова краснел, потел, его рука дергалась. Ирина Васильевна осторожно спросила подругу, не страдает ли Гришенька ДЦП. Подруга с факультета иностранных языков ответила, что ничего подобного не замечала и сын Стрейзанд – обычный дебил. На английском он только зевает и рисует в тетрадке. Ирина Васильевна хотела сказать о Гришином поведении самой Нине, но забыла. Это была типичная проблема первого курса: слишком много непрофильных предметов, которые вели преподаватели со всех факультетов, от филфака до матфака. Общаться им было некогда. Фактически только Нина да Ирина Васильевна читали лекции собственно по психологии, да еще молодой доцент Дениска Федотов вел анатомию ЦНС и держался заносчиво, как будто его уже приняли членом-корреспондентом РАН, даже чай пил не вместе со всеми на кафедре, а в кафе напротив факультета.
В октябре преподавательница общей конфликтологии ушла в декрет, некому стало читать ее курс вечерникам: вся кафедра разбрелась по другим факультетам читать общую психологию, на это время никто не успевал. Нина взяла этот курс, пришлось перечитать книги по теме и, кстати, дополнить и перевыпустить методичку, все-таки это деньги. Подготовка к ежегодной конференции по социальной психологии заняла весь ноябрь, потом целую неделю длился организованный бардак: таскали парты из аудитории в аудиторию, переносили занятия, отменяли бронь для неприехавших участников, переселяли других, вышел скандал в бухгалтерии – Нина была на взводе и едва сдерживалась, чтобы не орать на коллег.
Гришу она в эти дни почти не видела – его большая голова мелькнула между стеллажами в библиотеке, и, как обычно, он сидел за последней партой на ее единственной лекции – вторую отменили из-за доклада. На котором, кстати, один аспирант из Новосибирска, не прочитавший ни одного источника по перцептивному агностицизму, задавал ей умные, как ему казалось, вопросы.
Внезапно все коллеги вылечились от гриппа, участники конференции разъехались, и у Нины в личном расписании даже появилось окно. Она думала, на что бы употребить эти часы, и решила посидеть в кафе, где столовался Федотов, – там подавали большие пироги и какие-то редкие сорта чая. Ей вечно не хватало времени нормально поесть: в перерывах лезли с вопросами все, от студента подготовительного отделения до электрика-таджика. Но сейчас метров на десять от деканата не наблюдалось ни одного прилипалы. Нина надела пальто и уже направилась к главному выходу мимо аудитории для опорников и факультетской библиотеки. На вахте ей преградила дорогу девушка в очках и с багровыми прыщами на скулах.
– Нина Васильевна! – девушка потерла щеку рукавом клетчатого жакета. – Нина Васильевна!
– Вообще-то, я Нинель Валерьевна, – сказала Нина. – И кстати, я ни разу не видела вас на лекциях.
Студентку это почему-то не смутило.
– Я на лекции не хожу, у меня практика в вашей библиотеке, – нагло ответила девушка. – Я вообще не здесь учусь.
– А я не хожу в вашу библиотеку, потому что там никогда ничего нет, вы вообще что-то знаете о комплектовании фондов? – вспылила Нина.
– У нас какой-то извращенец дрочит в читальном зале! – выпалила девушка. Эхо прокатилось по коридору, опорники в соседней аудитории заржали.
– Не несите чушь! – Нина подвинула практикантку и прошла через вертушку.
Падал мокрый снег, Нина накинула капюшон и побежала в сторону вожделенного кафе. Там оказалось достаточно неплохо: мягкие диваны из вишневого кожзама, столы под старину. Когда она заказала ботвинью и пирог с семгой (и, конечно, большой чайник китайского чая), на диван напротив плюхнулась та самая дура в клетчатом жакете, она тяжело дышала и машинально вытирала мокрые руки о джинсы, на курчавых волосах практикантки висели капли воды. Девица встряхнулась, как собака, и капли попадали на лакированную столешницу.
У Нины дух захватило от такой наглости.
– Сударыни, вам два прибора? – услужливо спросил официант, который вынырнул невесть откуда.
– А у вас есть охрана? – спросила Нина. – Выведите, пожалуйста, эту юную леди.
– Он дрочил в читальном зале! – крикнула девушка так, что люди за соседними столиками обернулись. – Стоял в секции детской литературы и дергал конец на книжку с картинками!
– Сударыня, пойдемте, – официант ухватил девушку за локоть.
– Я ему сказала, чтобы валил оттуда, а он выдрал страницу из книги и саму книгу швырнул мне в лицо, а потом убежал… Убери руки, я такой же посетитель, как и она. – Девушка тяжело дышала.
– Сударыня, вы можете пересесть за другой столик? – взгляд официанта заметался.
– Нет, я с вот этой женщиной, – практикантка убрала его руку со своего рукава. – Мне с брынзой и беконом.
Официант выхватил блокнотик.
– Не понимаю, с какой радости я буду вас угощать? – процедила Нина.
– За моральный ущерб, – глазом не моргнув ответила девица. – В цивилизованных странах все понимают, что это сексуальное домогательство. Ваш студент показывал свой пи… писюн, его исключить за это мало. Не понимаю, кстати, почему вас это совсем не волнует.
– У нас много студентов со странностями, – холодно ответила Нина. – Однако не понимаю, в честь чего мне вас кормить, на факультете есть столовая.
– Думаю, это ваш сын. Мне говорили, что у вас тут сын на первом курсе, а я ему выдавала учебник по введению в психологию. Оно же на первом курсе?
– На первом… – Нина постукивала ногтями по столешнице.
– А на картинке, которую он выдрал, была маленькая девочка. Я потом ксерила второй экземпляр, чтобы вклеить. Там девочка тянется на полку, чтобы поставить тарелку, и у нее видны из-под платья трусы.
У Нины что-то больно сжалось в груди, ноги в меховых сапогах вдруг стали ледяными.
– Какая чушь… – сказала Нина. – Хорошо, я вам куплю поесть, раз вы неимущая, но больше не подходите с такими нелепыми историями и не позорьтесь, иначе у вас будет неуд за практику. Вам все понятно?
– Понятно, – девица шмыгнула носом. Ей явно хотелось уйти, но Нина заставила нахалку сидеть напротив и давиться пирогом в течение получаса, потом девица промямлила «спасибо» и убежала.
На следующий день у деканата Нину встретили две женщины средних лет, она сперва решила, что это заочницы, но перед ней стояли матери Альбины и Алисы.
– Он назвал мою дочь шлюхой, – жаловалась мать Альбины. – Они были в столовой, ваш говорит: «Я куплю тебе пирожок». Альбина сказала, что ей не нужен его пирожок, и он обозвал ее шлюхой!
– А мою дочь он ударил головой об стену, – утверждала мать Алисы.
– Гриша – инвалид детства, – привычно сказала Нина. – Где ваша толерантность? У нас с вами общая беда, подумаешь, дети повздорили, с кем не бывает?
– Альбиночка тоже инвалид детства, и не надо мне доказывать, что один инвалид может оскорблять другого. А тем более – бить! – мать Альбины дернула плечом от возмущения, как будто тоже страдала ДЦП.
– Ваша Альбина прекрасно может обойтись без инвалидного кресла, но заставляет других ей прислуживать. Мне кажется, кто-то просто врет, – Нина попыталась обойти бешеных мамаш.
– Можете меня игнорировать, но я заявлю в полицию. Мы уже сфотографировали синяки и взяли справку у врача, – не сдавалась мать Алисы. – Он у нее целую прядь волос выдрал, чуть сотрясение мозга не случилось.
– Ключевое слово здесь – «чуть»… Всего хорошего, – Нина проскользнула в деканат.
Время до вечера тянулось невыносимо медленно. Всю жизнь Нине его не хватало, но сегодня она сказала двум своим замам, что сильно устала и хочет домой. Доехала на такси и, даже не зайдя в магазин за каким-нибудь полуфабрикатом, взлетела вверх по лестнице.
У Гриши в комнате снова что-то пищало и чавкало. Нина распахнула тяжелую резную дверь.
Гриша сидел в кресле без трусов, а на экране занимались чем-то непотребным голые нарисованные девочки.
– Чертов дебил! – заорала Нина. – Собирай свои дебильные вещи! Живо! А то выбью все твои тупые мозги!
В руках у Нины непонятно как оказался тяжелый бронзовый подсвечник – наследство от прабабки.
– Живо, тварь! Собирай, я сказала!
Гриша ползал, подбирая с полу какие-то мелкие предметы, у Нины перед глазами висел туман. Пошатываясь, она прошла в спальню, загрузила ноутбук и купила билет до Симферополя в один конец.
– Ты вылетаешь завтра утром! – крикнула она.
– Но у меня сессия, – мычал Гриша, – я рефераты пишу, работаю в библиотеке.
– Ты серьезно заболел. Отправляешься на лечение к бабуле, – Нина слышала свой голос как бы через вату. – И чтобы до весны не возвращался! Ты все понял, говнюк?
В Гришиных глазенках стояли слезы.
– Мам, я больше не буду, – ныл он басом, размазывая сопли по усикам. – Мам, я тебя люблю!
– Иди ты к чертовой матери! – Нина оттолкнула чадо, принесла сумку и начала кидать туда его вещи.
– Мам, я очень тебя люблю! – Гриша попытался обнять ее за плечи.
Нину чуть не вытошнило, она отшвырнула это ублюдочное создание с липкими пальцами:
– Не смей меня трогать, урод!
Гриша, который был выше матери на голову, свалился на ковер и теперь рыдал в голос, колотя ногами и руками. Нина услышала, как повернулся ключ в замке. Она сразу взяла себя в руки, наскоро умылась и, когда Митя вошел на кухню с большим тортом, уже приветливо улыбалась мужу.
– А Гришенька сдал сессию досрочно. Завтра летит к бабуле. Ему в Пулково в шесть утра, отвезешь?
Митя надеялся хоть немного отдохнуть, но тоже улыбнулся и сказал:
– Конечно, отвезу!
Лучшая собака
Ее нашли осенью в лесу, пристегнутой к дереву тросом для велосипеда. Рядом валялась изодранная упаковка от чаппи – молодая собака, очевидно, сгрызла все в первый же день. Собачка была худая, шерсть слиплась иглами от грязи – бедное животное провело там явно долгое время. Она лизала руки людям, нашедшим ее.
«Звери, нелюди, ублюдки, гореть вам в аду», – писали во всех соцсетях. Это какими надо быть мудаками, чтобы оставить ни в чем не повинную, умненькую, ласковую собачку умирать в лесу? Дамы негодовали, что рядом нашли упаковку от чаппи, а не от нормального корма. Всем правильным собаководам известно, что чаппи – это яд, от которого ваша собака помрет долгой, мучительной смертью. Собачку отмыли, это оказалась очень красивая хаски с ярко-синими глазами, а вовсе не коричневая дворняга, как на самых первых фото. Найда месяц прожила на передержке с тремя психованными дворнягами и странной тетенькой, которая кормила ее овсянкой и вела беседы сама с собой. Потом за ней приехал Федя – человек с красивым мужественным лицом и в брендовой одежде. От него пахло хорошим парфюмом, не то что от придурковатой тети.
Он сразу сделал сэлфи с Найдой на фоне обшарпанной стены, странная тетенька была против того, что он фотографирует ее квартиру, долго возмущалась и требовала удалить снимок, но Федя все равно вывесил его в соцсети. Не так давно бывший Федин однокурсник Евгений завел щенка Мишу и постоянно вешал фото с Мишей, так что ему писали невероятное количество комментов. Некоторые даже не видели его фильмов, но видели его пса. Миша грозился переплюнуть по популярности Никиту Михалкова.
Когда на Фединой страничке появилась Найда, интернет взорвался сахаром и соплями. Федя, конечно, не забыл написать трагическую историю щенули, которую хотели уморить голодом в лесу. Все выходные он угощал Найду разными деликатесами, водил ее гулять и вытирал за ней лужи. Мама сразу заявила, что она категорически против собаки и Федя не сможет заботиться о животном.
– Но Женя смог! – ответил сын. – И он очень счастлив с Мишей.
Найда, несмотря на густую шерсть, которая могла выдерживать арктические температуры, спала у Феди под одеялом. Только нос торчал наружу и хвост колотил по простыне, когда приближался хозяин. Федя обнимал и валял эту живую охапку меха по кровати, но нюхать ее было не очень приятно, и каждый раз, когда она лизала его лицо, он рефлекторно задирал голову, так как боялся глистов и бактерий.
– Ты лучшая собака, – говорил он, обхватив ее морду и глядя в пронзительно-синие глаза. – Папа тебя очень-очень любит.
Она подвывала и порыкивала, будто говорила, что он лучший папа на свете. Феде звонила какая-то девушка, он отвечал, что сегодня не может: очень важно с первых же дней приучить собаку к себе, это называется импринтинг.
В понедельник Федя собрался на репетицию, мать уехала еще раньше.
– Будь хорошей девочкой! – он поцеловал Найду в нос.
Чтобы собака не загадила всю квартиру, он закрыл двери в комнаты на толстые рулоны газет и постелил собаке пеленку. Найда уже научилась писать на пеленки, но не всегда добегала вовремя.
Когда Федя спускался по лестнице, он услышал скрежет когтей и громкий вой.
– Сидеть, ждать папу! – крикнул он и убежал.
Собаки не думают словами, но у Найды в мозгу сразу возникли образы леса, толстого дерева и троса, прицепленного к ее ошейнику. Нет, нет, нет! Она носилась по коридору в истерике, кидалась на двери, опрокидывала стеллажи и этажерки. Через час Найда улеглась на пол, с горя вцепилась зубами в толстенный энциклопедический словарь и начала его драть. Это успокаивало. Она тщательно жевала и глотала тонкую бумагу. Когда ей надоел словарь, она переключилась на советскую поваренную книгу с черно-белыми фотографиями осетров, сваренных на пару, перепелок с розетками на ножках, зеленого сыра и прочих деликатесов. Книга оказалась калорийная, сдобренная жиром, сахаром и следами крема. В семь, когда Ирена Леопольдовна отперла дверь, Найда утешала себя сандалиями Феди, купленными в Милане на распродаже. Ей очень нравилась сыромятная кожа.
– Целый день гавкала, целый день! – докладывала соседка на лестнице. – То воет, то гавкает, то носится, как лошадь. Притихнет и снова то же самое. Ужас! У-жас! Все время у нее что-то падает, а потом она возит это по полу. Вы уж постарайтесь воспитать вашу собачку.
Ирена Леопольдовна дико уставилась на Найду и захлопнула дверь с той стороны, словно во второй раз, когда она ее откроет, в прихожей уже наведется идеальный порядок.
Найда стояла на куче мусора, которую нагребла посреди прихожей, как современный художник. Так вели себя ее предки-волки: забирались повыше, чтобы на других посмотреть и себя показать. Собака скакнула на Ирену Леопольдовну и поставила мокрые лапы ей на пальто.
– Отстань, дура! – Ирена Леопольдовна вторично захлопнула дверь и позвонила сыну.
– Что за тварь ты привел в наш дом? Она всю квартиру разнесла! Это не собака, это дикое животное! Это какой-то волчара! Смотрит, смотрит злыми глазищами, потом как кинется! Пальто изгадила! Она меня загрызет! Верни ее обратно в приют, чтобы сегодня же вечером ее здесь не было! Я иду в гости к тете Мирре, вернусь в одиннадцать. И чтобы все убрал!
Когда она вернулась, рассказав подруге про «бедную щенулю» и своего неблагодарного сына, Федя уже вынес мусор и помыл пол.
– Тебе твоя собака дороже меня, – мать закрылась в своей комнате.
– Собака мне не дороже тебя! Хватит на меня давить, это и моя квартира, я тоже имею право голоса!
– Вот и держи этого крокодила у себя в спальне!
– А у меня она ничего не грызет!
– А ты ее оставь на день и увидишь, как она не грызет!
Найда от стыда забилась под кухонный стол, Ирене Леопольдовне стало ее жаль, в результате хаски обожралась вчерашним супом и куриными костями. Ела она невероятно много.
– Она тут нас всех сожрет, – говорила Ирена Леопольдовна, почесывая густую шерсть за ушами хаски. Собака слушала и улыбалась. – Сидит довольная, ууу, корова!
– Гулять! – скомандовал Федя, взяв поводок.
Собака мелко затряслась, вырвалась из рук Ирены.
Леопольдовны и забилась под шкаф в коридоре, растопырив задние лапы. Она быстро-быстро колотила хвостом по линолеуму, как бы извиняясь за свое поведение. На прогулку она так и не вышла. Федя выталкивал ее шваброй из-под шкафа, она лезла обратно, убегала от него, затем, когда ему удалось прицепить карабин к ее ошейнику, она уперлась на пороге. Он пять пролетов тащил Найду, она скребла когтями по бетону и в итоге легла на ступеньки. Федя перекинул рулетку через плечо и рванул вниз, собака захрипела.
– Ты заебала, сука тупая, вали домой! – он бросил поводок.
Найда взлетела по лестнице, грохоча рулеткой, и забилась под Федино одеяло.
– Ну что с ней делать? На такую корову пеленок не напасешься. Федор, не будь идиотом, сдай ты ее в питомник, – уговаривала мать. – Не мучай себя и собаку.
– Это еще щенок, – объяснял Федя. – Она пережила стресс в лесу, боится одиночества и открытых пространств. У собаки фобии. Терпение, ласка и правильная дрессировка все исправят. Мы пригласим зоопсихолога.
– Когда начнешь зарабатывать, как Бондарчук, приглашай хоть зооманикюршу. А сейчас у нас нет денег на твои прихоти. Сдай ее в питомник!
– Мама, у нее документов нет. Какой питомник?
Найда грызла под столом остатки полки из ДСП и слушала непонятное гавканье людей. Она была в безопасности, вкусно пахло борщом с говядиной, батарея грела ее мохнатый зад. Вроде бы люди кого-то ругали, но кого? Друг друга или Найду? На всякий случай она вылезла из-под стола и лизнула руку женщины, та немедленно подошла к холодильнику и выдала ей ломтик колбасы.
– Дура ты. Твое дело – нарты возить, а не книги дербанить. Тебе не место в городском доме.
Найда завиляла хвостом.
– Только и умеешь, что своим бубликом трясти. Дура дурой.
– Мама, мы ее надрессируем, она станет умная, как Мухтар.
– Она уже как Мамай, – Ирена Леопольдовна слегка шлепнула псину по бедру. Та приподняла зад и опустила морду на передние лапы, приглашая поиграть.
Еще часа два Найда гоняла по квартире пустую молочную бутылку, а соседи стучали по трубам. Потом она залезла под Федино одеяло и пролежала там всю ночь, а утром хозяин увидел изжеванный угол подушки и мокрое пятно на простыне.
Перед уходом Федя втолкнул Найду в незнакомую комнату и запер дверь. Мебель там была старая, в воздухе еще держался запах пудры, лекарств и средства от моли. На комоде стояла фотография пожилой женщины, а перед ней – пустая рюмка с засохшим ломтиком черного хлеба сверху. Найда примостилась под креслом с вытертой атласной обивкой и принялась грызть его гнутую ножку.
Тяжелые бархатные портьеры валялись на полу вместе с карнизами, собака описала скатерть, погрызла все ножки дубовой мебели, разодрала подушку и одеяло. Найда понимала, что этого делать нельзя, но ей было страшно. В комнате еле уловимо пахло мертвечиной. Часы тянулись, как недели, за окнами стемнело, она уже не верила, что хозяева вернутся домой. Поругать за испорченные вещи они уже точно не смогут, ведь они ее бросили. Найда выла и скребла дверь, слыша на лестнице чужие шаги. Устав, она зарылась в портьеру и заснула.
– Федор, ты совсем идиот? – орала мать. – Как ты додумался пустить собаку в бабушкину комнату? Повесь объявление на авито, отдай эту скотину в добрые руки, пока я ее не убила!
Найда лизнула ее руку, молотя хвостом, и выразительно посмотрела, давая понять, что хочет колбасы. Правда, благодаря маске Зорро на морде этот взгляд казался скорее злым. Будь она таксой или чихуахуа, у нее бы получилось.
– Не буду тебя кормить. Федя, насыпь этой прорве чаппи.
На следующий вечер Найда прогрызла дверной косяк в бабушкиной комнате. А еще через день – саму дверь. В пятницу приехали два быдловатых парня. Они заносили железный профиль, курили, целый день воняло паленым, Найда пряталась от резких, невыносимых звуков. Посреди бабушкиной комнаты вырос вольер. Вечером Федор кинул туда испорченное одеяло и несколько резиновых игрушек.
– Найда, Найдочка, ко мне, хорошая девочка! – зазывал он.
Найда упиралась, она уже знала по своей прошлой жизни, что такое вольер. Ирена Леопольдовна ткнула ее шваброй под хвост, это было ошибкой. Найда молниеносно тяпнула ее за кисть руки, хозяйка выронила швабру и побежала на кухню. Захлопнула дверь.
– Федя, увези этого крокодила! Ты же поедешь на гастроли, я за этой тварью ухаживать не буду! Не буду, понял? Ты выживаешь из дому родную мать!
Она вспомнила, как сегодня утром показывала сотрудницам фото милой щенули. Продезинфицировала руку и взяла кусок колбасы.
– Мы просто боимся остаться одни, – Федор, сидя в вольере, целовал собачью морду и гладил пышный загривок. – Дай нам время, и мы станем самой лучшей собакой. Я договорюсь с кинологом.
Всю ночь собака выла и лязгала зубами по железу. Утром ее выпускать не стали – Федор торопился в театр и знал, что ее придется ловить. Насыпал через решетку чаппи и убежал. Он вычитал на форуме, что собаки быстро привыкают к вольеру и считают его своим домом.
Вечером его встретили соседи с участковым, управдомом и экспертом из Роспотребнадзора, который замерял уровень шума. Дело пахло судом и штрафами, Федора корежило от одной мысли об этом. Глупая Найда выла и гавкала еще громче, слыша хозяина.
– Как я могу запретить собаке лаять? – защищался Федор. – Мне что, намордник на нее надеть или связки ей подрезать? Я же не сам произвожу этот шум, его производит собака.
Он лишь слегка приоткрыл дверь и проскользнул в квартиру, чтобы никто не успел заметить разгром в коридоре.
– Можно посмотреть собачку? – спросил участковый. – Она у вас, случайно, не бойцовских пород?
– Нет, – Федор запер дверь.
Найда совала морду сквозь прутья и пыталась лизнуть Федины руки, пол был залит мочой, которая успела просочиться сквозь паркет. Федя ругал себя за то, что не догадался купить линолеум. Найда резвилась в коридоре, пока Федя мыл пол и стелил пеленки.
– Это дикий волк, такой зверь не для городской квартиры. Пусть возит чукчей в тундре, – говорила мать. – Я ей весь день кидала кости, только чтобы заткнулась.
– Кстати, мама, – Федя разогнулся, держась за спину. – Помнишь, звонила Оля, говорила про кастинг? Причем они сами предложили, не я бегал за ними, а они за мной. Так вот, я пробовался на роль белого офицера. И никаких «мы вам перезвоним через неделю», сказали, что берут.
– Большая роль или как обычно? – спросила мать.
– Это еще не окончательный вариант. Но роль приличная, Оля мне высылала… Я вот думаю: получится ли совмещать, у нас же премьера через месяц, ради меня одного никто не будет переписывать график, и так все кто в лес, кто по дрова… Ну, съемки всяко-разно начнутся позже. Вот, и еще мне предложили сняться в рекламе.
– Конечно, соглашайся.
Ирена Леопольдовна достала колбасу и поманила собаку в бабушкину комнату. Найда выхватила кусок, задев ее пальцы. Она не хотела в клетку. Ее будто подменили: вместо доброго шерстяного клубка в углу прихожей рычал настоящий волк. Она сломала черенок швабры, порвала хозяину свитер, и в итоге Федя с матерью заперлись в комнатах, а Найда до утра ломилась в их двери, грызла косяки, выдирала из-под плинтусов линолеум, терзала остатки обоев.
– К кинологу? – спросила утром мать.
– Тесс, – Федор прицепил карабин к ошейнику еще сонной Найды и потащил ее во двор. Ирена Леопольдовна держала ее мохнатые задние лапы, собака вихлялась и хрипела, но ее удалось запихнуть на заднее сиденье и пристегнуть к ремню безопасности.
Сначала Федя и правда думал отвезти ее к кинологу, но вместо этого заглянул в магазин хозтоваров и купил трос. Псина на месте, конечно, не сидела – она гадила, гавкала и тыкалась мордой в его плечо. Воняло собачьим дерьмом. Руки как-то сами вырулили на кольцевую. Федор заехал на площадку для отдыха и потащил собаку из машины. По обеим сторонам автомагистрали шумели высоченные сосны.
«Лес!» – поняла Найда. Она заскулила и уперлась, не желая вылезать. Федор тянул ее, словно сам был ездовой собакой, а Найда – нартой, примерзшей к насту. Нечеловеческим усилием он перекинул собаку через ограждение. Они чуть не провалились в болото, Федор измазал ботинки и брюки, Найда рвалась обратно к машине. Он обмотал поводком ствол сосны, зацепил трос за ошейник, пристегнул Найду к дереву и вставил ключ в замок.
– Понимаешь, я еще не успел к тебе привязаться, – сказал он понуро сидящей собаке. – Ты ебнутая сука, а я не хочу пустить свою жизнь псу под хвост. Сама виновата, нехуй грызть все подряд и будить соседей. Не переживай, тут люди ездят, тебя скоро найдут. Может, поселишься в частном доме.
Найда умоляюще смотрела на хозяина, но черная маска из шерсти не давала сделать жалобный вид. «Я больше не буду», – скулила она.
– Ну что ты пялишься, как Джокер. Думать надо было, а не грызть.
Глядя на его спину, Найда рыдала, совсем как человек. Федор понимал: собаколюбы завоют еще громче, когда снова найдут этого монстра. Однако отрицательный пиар – тоже пиар. К тому же, вряд ли та баба-зоозащитница вспомнит его имя и адрес. Все хаски на одну морду. Он на всякий случай отправил под замок все фото с собакой и написал, что ее пришлось отдать в хорошие руки. «Может, зря? – подумал Федя, дойдя до машины. – Она не виновата, что люди так жестоко с ней поступили. У собаки посттравматический синдром». Он вспомнил, как Найда лизала его лицо, как радовалась его приходу, спала под одеялом, ловила мячик и возила по полу свою миску. Потом надел на руку пакет и собрал последнюю память о собачке, еле сдерживая тошноту.
– А здесь водятся волки? – спросил через сутки мальчик, которому приспичило пописать. Из лесу доносился жуткий вой.
– Давай скорее, – нервничал отец. – Насчет волков не знаю, а стаи диких собак – очень может быть.
Водители грузовиков тоже слышали этот вой ночью, но ни у кого не возникло желания углубиться в лес. Населенных пунктов поблизости не было, так что местные там не гуляли, да и что наберешь рядом с автострадой? Такими грибами только крыс травить. Вой не прекращался на второй, на третий и на четвертый день.
Найда жевала поводок и грызла трос. Она в бессильной злобе глодала кору сосны и кромсала древесину, как бобер. Людям доверять нельзя: они тебя гладят и кормят вкусными вещами, гавкают лживые слова, а потом сажают в клетку, бросают в лесу, запирают в комнате мертвой женщины. Найда слышала, как люди хлопают дверями машин, разговаривают, справляют нужду и даже жарят мясо на углях. Она звала их, но люди не подходили. Очень хотелось пить, желудок как будто слипся от голода, у нее уже пропало желание выть, слезы белыми ниточками засохли на черной маске.
На четвертый день она проснулась от легких шагов: молодая женщина решила отойти подальше, чтобы поменять прокладку. Найда почуяла запах крови и тонко заскулила.
– Бедненькая собачка… Какие изверги тебя тут бросили умирать? – женщина повернула ключ и расстегнула трос.
Найда зарычала на свою спасительницу, та кинулась обратно к машине. Найда забегала вперед, бросалась на женщину, тыкалась носом в ее промежность, хватала зубами рукава пуховика. Женщине чудом удалось залезть в свой кроссовер, отпинать собаку и заблокировать двери. Кровотечение усилилось, пришлось постелить на сиденье полиэтиленовый пакет. Собака запрыгнула на капот, скребла когтями по стеклу, брызгала слюной, грызла дворники. Женщина долго сигналила, надеясь, что животное само уйдет. Зверюга от резких звуков бесилась еще больше. Женщина догадалась тронуться и резко затормозить, собака потеряла равновесие и спрыгнула. Машина заглохла. Зверюга вцепилась в правое переднее колесо, как будто хотела выгрызть кусок. Даже на арке остались вмятины от огромных зубов. Многие, кто читал об этом в «контакте», не верили, что собака может сотворить такое. Другие говорили, что шавку надо было оставить привязанной к дереву.
Найда облаивала всех, кто заезжал под знак с кривой елкой. На трассу она не выбегала, инстинктивно чуя опасность. Она любила стоять на эстакаде, как волк на холме, и обозревать свои владения. Беседка теперь была ее, она спала там, густой мех защищал от непогоды. Ни одной щепки Найда не отгрызла от своего нового жилища. В соцсетях писали, что здесь завелась очень красивая бездомная хаски с ошейником и обрывком поводка. Нужно ее поймать, стерилизовать и отдать в добрые руки, собачка-то породистая. Но поймать Найду никому не удалось.
Прошел год. Женя и Оля заехали на знаменитое место отдыха. Беседку украшал венок из искусственных еловых веток, как будто об нее кто-то разбился. Внутри сидела собака с обрывком поводка на шее.
– Это очень грустная история, – начала Ольга. – Два года назад один пожилой профессор ехал по кольцу с собакой породы хаски. Внезапно он почувствовал боль в сердце и остановился здесь. Какой-то водитель вызвал скорую. Собака очень просилась с хозяином, но ее не взяли, привязали к дереву, чтобы не мешала. Тогда она перегрызла поводок и побежала за скорой, она мчалась много километров, пока не выбилась из сил. Профессор по пути в больницу скончался. Хаски не смогла пережить эту потерю. Уже два года она встречает здесь каждую машину и надеется, что в ней приехал ее любимый хозяин.
Вокруг беседки стояло впечатляющее количество лотков с кормом и водой. Женя насчитал еще восемь пакетов из разных фастфудов.
– Бедняжку кормят, но она почти ничего не ест… Равнодушна к еде. У нее такое горе, – продолжала Ольга. – Ну прямо русская Хачико… И, главное, ее очень многие пытались забрать к себе домой. Но она не хочет. Упирается, даже укусила несколько человек. Потом для нее построили этот домик… Вот такая она, собачья верность.
– Но Миша тоже хороший пес, – как бы извиняясь, сказал Женя.
Найда одарила мажоров долгим недобрым взглядом и гавкнула, чтобы убирались.