Если вы хотите знать, что происходит на земле, справьтесь о курсе акций на бирже. Миновали времена, когда акции солидных компаний, производящих бомбы, пушки, нефть, неудержимо росли - война казалась близкой. Теперь биржу лихорадило. Переговоры с красными, обмен с ними визитами…

Казалось, мир сошел с ума. На земле велись переговоры с красными о вечном мире. На небе между светилами, зажженными всевышним, дерзостно вертелась вокруг нашей грешной земли звезда, запущенная красными… Однажды я ее увидел высоко в небе, это руками человеческими сотворенное небесное тело. С замиранием сердца смотрел я на нее и вспоминал, как некогда Вифлеемская звезда указала дорогу к истинному богу. А эта звезда красных, не прочерчивает ли она путь моей гибели… О, Гиль, в тоске говорил я себе, для того ли ты явился в этот век, для того ли так неожиданно и счастливо разбогател, чтоб испытать ужас разорения, конца. Но еще посмотрим, чья возьмет! И помни, Гиль Тук, ты не одинок, с тобой твои могущественные компаньоны, с тобой деньги!

И страх сменялся надеждой, а та снова уступала место страху. Тогда душа моя обратилась к богу.

Случилось так, что я доверил свои мысли о боге Динглу.

Однажды, после нескольких часов, проведенных вместе за различными деловыми разговорами, он пригласил меня позавтракать в свою загородную виллу.

- Вы не пожалеете, господин Тук, это прелестный уголок. Я там построил шале, Всего в десяти километрах от Вэлтауна, но вокруг тихо и пустынно, как после сотворения мира господом богом.

Я принял приглашение.

Шале, куда привез меня Дингл, оказалось весьма комфортабельным двухэтажным домом в старинном вкусе. Вокруг дома в густых зарослях были прорублены аллеи, окаймленные ровными рядами аккуратно подстриженных деревьев. Посыпанные мелким светлым песком, аллеи вели к затейливым клумбам с цветами. На одной росли красные тюльпаны, на другой - нарциссы.

Взглянув на все это благообразие с балкона, где для нас накрыли стол, я не мог сдержать восхищения:

- Прелестный уголок! Но вряд ли господу богу удалось бы создать его без вас и вашего садовника…

- Не правда ли, здесь очень мило,- Дингл обнажил в улыбке сверкающий ряд искусственных зубов. - Что же до господа бога, то ведь мы его создаем по образу нашему и подобию… Мы же обожествляем нашу сущность. Моя сущность - вот она перед вами,- широким жестом обвел он вокруг.

- Вы слишком скромны, - решил я воспользоваться случаем, чтоб высказать некоторые мои взгляды на важный предмет религии. - Если вы хотите сказать, что этот мир и тишина отвечают вашей душе, чьей же сущностью тогда является бог, карающий смертных за тяжкие грехи? Не мы ли, в чьей власти судьбы множества людей, не мы ли должны своими делами подтверждать, что бог создал человека по образу своему и подобию?

Да, это сказал я, а не кто другой. Может быть, из-за моей излишней откровенности я иногда и произвожу на читателя впечатление человека, недостаточно осведомленного или. упаси боже, даже невежественного, но священное писание я знаю и понимаю. Я много времени посвятил чтению божественной книги, из которой немало почерпнул мудростей. До сих пор мне не представлялось случая высказать некоторые свои мысли по поводу столь высокого предмета.

Заранее торжествую, когда представляю себе, как будет удивлен читатель, когда окажется, что я, во всем с таким трудом нагонявший все еще ускользавший от меня век, в области божественного едва ли не опередил его. Но что значит опередить век? Не более чем понять, куда он стремится, и облегчить достижение открывшейся цели.

Впервые мысли, которые я изложил Динглу, посетили меня в один из воскресных дней, когда, желая подышать свежим воздухом, выехал из Вэлтауна. Я удалился довольно далеко от города, когда меня привлек мелодичный перезвон церковных колоколов.

Вскоре за пригорком показался, блиставший белизной в лучах солнца, небольшой храм. Я указал на него шоферу и через минуту уже входил в его прохладный полумрак. Я стал неподалеку от дверей и осмотрелся. Разноцветные стекла окон пропускали неверный свет. Сквозь единственное прозрачное окно под самым куполом прорвался косой луч утреннего солнца. Он осветил деревянное распятие, склоненную голову Спасителя. Распятие было сделано очень грубо, казалось, его не потрудились как следует обстругать. Я вспомнил то, что во время моей болезни рассказывал мне Перси, - юноша тогда старался отвлекать меня от неприятных мыслей. Однажды он рассказал про некоего старинного художника, который, умирая, решительно отказался поцеловать обыкновенное распятие. Он сказал, что предпочитает умереть нераскаявшимся грешником, чем поцеловать такое скверно сделанное распятие, и велел принести распятие работы Донателло. Разумеется, я этому не поверил. Но если художнику подали распятие, подобное этому, он, наверное, побоялся занозить губы… Я всегда ищу реальный источ-ник человеческих действий. История только выиграла бы, если бы удалось сорвать романтический покров со многого, что только путает, сбивает и заставляет думать о людях лучше, чем они того заслуживают. Думать о людях лучше, чем они того стоят, - это наверняка разориться, так было во все века, господа.

Недалеко от входа висела картина, изображающая ад. Ад был таким, каким его представляли себе наши изгнанные из рая прародители Адам и Ева… Возле среднего размера котлов копошились рогатые и хвостатые, трогательные в своей деловитости темно-серые черти. Одни подкидывали дрова в пылающие жаровни, другие озабоченно помешивали длинными шестами в котлах. Маленький чертенок на очень тонких ножках, одной рукой поддерживая, как шлейф, свой непомерно длинный хвост, в другой нес охапку поленьев. Из котлов таращили глаза грешники. Судя по тому, что на их головах сохранились волосы, кипячение в котлах не нанесло им существенного ущерба.

Я усмехнулся. Все здесь было как в далекие времена. Тогда эти жаровни воздействовали на воображение, внушали страх, но теперь… Боже милостивый, теперь, в век, когда в течение нескольких минут сносят целые города, когда от одной бомбы могут погибнуть сотни тысяч людей, в век, когда все стреляет, даже мельчайшую частицу, атом, сумели заставить стрелять и разрушать, и вдруг… эти смешные жаровни и грешники! Я посмотрел на молящихся. Пожилые люди с суровыми озабоченными лицами… Эти люди многое видели. Я смотрел на склоненных в молитве людей этого нового удивительного века. Кто же из них, переживших недавнюю войну, испугался вот этих чертей! Если и есть страх в их душах, то не перед этим игрушечным адом, который по ту сторону бытия, а перед тем, что может возникнуть здесь, на земле…

Страх божий сменился страхом человеческим, подумал тогда я. Человек оставил далеко позади карающий божественный промысел и… взвалил на свои плечи всю тяжесть ответственности за свершения… Но разве не сказано о волосе, что не упадет он с головы без воли на то божьей? И не пора ли понять, что всеразрушающая мощь современного оружия не что иное, как нынешняя десница божия? Что же это, господа, жизнь будет идти вперед и вперед, а в распоряжении бога вы по-прежнему оставите кухню с котлами и чертями? А бомба атомная - это у человека, и бог ни при чем? Ведь этак, желая того или не желая, вы сделали человека сильнее божественного промысла!

Все это я и высказал своему собеседнику, сидя под полосатым тентом на балконе его уютного шале.

- Спаситель сказал - не мир, а меч, - продолжал я. - Это общая формула, данная на все времена. И мы, если дорожим действенностью религии, должны принимать эти слова Христа как свидетельство того, что карающее людей оружие во все времена освящено самим богом … Вот как я это понимаю.

Слегка покачиваясь в соломенном кресле, Дингл задумчиво покусывал травинку. Прошло некоторое время, прежде чем он заговорил.

- Это очень глубокие мысли, очень глубокие, -произнес наконец Дингл. - Вы хотите сказать, что мы не можем считать себя ответственными, что мы не более как будущие исполнители воли божьей…

- Да, - не дал я ему договорить. - Я хочу сказать, что нам надо уступить богу карающие силы… Те, что молятся в церквах, должны знать - их ждет не жалкая кухня в преисподней, в которую неизвестно, попадут ли они. Их ждет ад, настоящий ад нашего передового века. Не чертей рисуйте им на стенах храмов, оставьте это для детей! Покажите им то, что их ждет, если их настигнет карающая десница. В церкви, в церкви покажите им взрыв водородной бомбы! Вы меня поняли? Бог ли создал нас по своему образу и подобию или мы по своему подобию создали бога, - уравняйте его возможности с нашими. Не унижайте его, не подавляйте своей силой! Вы меня поняли? И заметьте, как только вы это сделаете, вы снимете с себя ответственность.

- Передать атом в руки бога? - улыбнулся Дингл.

- Да, в те руки, из которых вы его получили. Ведь сказано: и волос не упадет, а здесь… Зачем же брать на себя такое? Чтоб могло возникнуть сомнение - можно было обойтись без этого?…

Лакей в светлой куртке поставил на стол ящик с сигарами.

- Божественный промысел… - продолжал я, прикуривая.- Мне рассказывали, что при первых испытаниях атомной бомбы уцелели козы.

- Вам рассказывали! - прервал меня, смеясь, Дингл. - А сами вы не помните? Это произошло не столь уж давно. ^

Меня обдало жаром.

- Помню, разумеется помню, - поспешил я заверить моего собеседника. - Вы часто читаете библию? Заметили вы, сколько там коз, ягнят; все там пасут стада… Козы - это библейские животные, о них не зазорно упомянуть в церкви. Вот бомба неслыханной силы, а козы - ничего, травку в это время жуют… Почему так? Все в руках божьих, все… А если понадобится образумить заблудших и сбросить на них кару божью - это не более как выполнение воли пославшего нас… Вот как я себе представляю бога нашего века. Я добрый христианин и, разумеется, в бога свято верую.