Я велел приютившему меня старику отнести на телеграф срочное сообщение на имя Уоджера. Телеграфировал моему компаньону, что жив, нахожусь в Виспутии, и просил выслать мне денег.
Ни в этот день, ни в последующие ответа от Уоджера не было.
Я уже чувствовал себя достаточно окрепшим, чтоб отправиться в Нинезию, столицу Виспутии. Денег, которые оказались в карманах моего пиджака и брюк, хватило только для того, чтоб расплатиться с гостеприимным рыбаком. На билет до Нинезии у меня денег не было.
Оставалось идти пешком.
Когда я покидал рыбацкий домик, солнце наполовину вышло из моря. Ноги у меня болели, а в кармане лежало всего два дьюрика (так назывались виспутинские деньги).
Одинокий и усталый, шел я по длинной, асфальтированной дороге, которой, казалось, никогда не будет конца. Мимо меня мчались великолепные машины, их владельцы не поворачивали головы, не скашивали глаз на немолодого человека в далеко не свежем костюме.
Первую ночь провел под открытым небом. Я даже пожалел, что в прошлом мое обеспеченное существование лишало удовольствия спать, приткнувшись к чужому забору под таким черным, с яркими звездами небом.
Проснулся с первыми лучами солнца и почувствовал голод. Невдалеке возвышалась большая куча картофеля.
Я набил им карманы и. отойдя па безопасное расстояние, углубился в рощу. Здесь, укрытый от ненужных свидетелей, разложил костер и славно позавтракал. Мне нравилась первобытная жизнь. Но она перестала нравиться к вечеру, когда пошел дождь. Какая-то сердобольная фермерша впустила меня, промокшего до нитки, на кухню, дала тарелку горячего супа и разрешила переночевать.
Так шел я четыре дня. На рассвете пятого пришел наконец в Нинезию. Это было в воскресенье.
В шесть утра я позвонил у подъезда дома моего компаньона Уоджера. Мне пришлось звонить несколько раз, прежде чем слегка приоткрылась дверь и в щель выглянула заспанная бородатая рожа лакея.
- Убирайся! - сказала рожа и захлопнула дверь так стремительно, что я едва не остался без носа.
Я застучал в дверь кулаками. Через некоторое время лакей снова появился, на этот раз он держал в руках щетку и, прежде чем я сообразил, что меня ждет, он пребольно вытянул меня ею по спине.
Пришлось отступить. Через час я стал в два раза беднее - потратил дьюрик, чтоб побриться, почистить и выутюжить мой костюм. Я понял, что если у меня не будет приличного вида, то не проникну к Уоджеру.
В одиннадцать часов я вернулся к проклятой двери, решив, что скорее умру, чем отступлю. На этот раз повезло. В дверь входила группа каких-то людей, мне удалось смешаться с ними и незамеченным пройти в вестибюль, а оттуда наверх.
Как видно, Уоджер ждал этих людей и был им очень рад. Он шумно приветствовал их, пожимал руки, хлопал по плечу, обмениваясь с каждым одной-двумя фразами. На его лице отразилось недоумение, когда он увидел меня.
Он подошел.
- С кем имею честь?
- Я господин Тук. Гиль Тук. Ваш компаньон. Я не погиб, меня спас рыбак, я вам телеграфировал, - стал я сбивчиво объяснять.
Уоджер досадливо поморщился.
- Ничего не понимаю, - сказал он.
- Нет, нет, - запротестовал я. - Говорю вам, я Гиль Тук…
- Не кричите,- тихо, чтоб остальные гости не слышали, сказал Уоджер.- Я сегодня занят. Приходите завтра и не сюда, а в мою контору, поговорим. Филипп! - бровями показал он на меня стоявшему в дверях лакею и, отвернувшись, забыл обо мне: его ждали гости.
Филипп, это был тот самый лакей, с которым я уже был знаком, повторил жест хозяина и движением своих густых бровей показал мне на дверь. Сопротивляться было бесполезно.
Весь день без цели шагал я по грязным, шумным улицам города. Есть мне в этот день не пришлось. У меня оставался один дьюрик, и я боялся с ним расстаться. Ночь провел, сидя на скамейке в сквере. Попытался было лечь, но меня сразу же разбудил полицейский. Тогда я сел. Против этого он ничего не имел.
С первыми лучами солнца я был у конторы Уоджера. Время тянулось бесконечно. Наконец из бесшумно подкатившего к подъезду автомобиля вышел мой компаньон. Я все еще считал этого человека своим компаньоном! Бросился к нему:
- Это опять вы? - На лице Уоджера была брезгливая гримаса. - Что вам, собственно, нужно от меня?
Я торопился высказать самое главное. Я еще надеялся убедить его. Я - Тук, я не погиб, меня подобрал рыбак…
- Кончили? - сказал Уоджер и взглянул на часы.- Не задерживайте меня. Советую вам - оставьте эти глупости. У нас достаточно документальных доказательств гибели Тука, и шантаж ваш, кроме неприятностей, вам ничего не даст. Придумали бы что-нибудь попроще, - сказал он, смерив меня взглядом с головы до ног,- например, ходить с шарманкой по дворам.
Небрежно сунув мне в руку дьюрик, он вошел в подъезд.
Вы думаете, я бросился за ним, чтоб вернуть ему деньги или с брезгливостью швырнул их ему вслед? Если вы так думаете, господа, значит, вы никогда не испытывали щемящего, мучительного, безысходного чувства голода.
Когда я пытался убедить Уоджера, что я это я, вы полагаете, что в этот момент у меня были мысли только о потерянных миллионах? Я думал и о том, что, если удастся уговорить Уоджера, не позже чем через полчаса мы вместе будем пить в его кабинете кофе!
Но чтоб позавтракать, чтоб выпить кофе, довольно и одного дьюрика, и я снова почувствовал себя миллионером.
Но когда вышел из кафе, стал опять нищим.
Что же произошло? Я, Гиль Тук, в своей стране, в Виспутии, не мог доказать, что я это я. И только потому, что ненадолго оторвался от своих денег. Не сомневаюсь, что, если бы деньги были со мной, можно было любого, даже Уоджера, убедить, что я принц. А без денег я ничего не мог.
С такими грустными мыслями бродил по улицам, думая теперь уже не столько о миллионах, сколько о том, куда мне деться и сколько времени удастся прожить на один оставшийся дьюрик.
- Почистим, господин, почистим? - прервал мои размышления звонкий ребячий голос, и, как воробей, откуда-то из-под моих ног выскочил белокурый вихрастый мальчишка с ящиком через плечо и с двумя сапожными щетками в руках.
- Почистим? - вопросительно посмотрел он на меня ясными синими глазами.- Взгляните, как они грязны. Это неприлично, - лукавая усмешка играла на его лице.
Я уже готов был подставить ему запыленные ботинки, но спохватился - у меня оставался всего один дьюрик! Я ускорил шаг. Дойдя до угла, повернул обратно, теперь более всего опасался, что мальчугана не окажется на месте. Но он сидел прямо на тротуаре, Подогнув под себя ноги, и сосредоточенно наводил блеск на чьи-то огромные ботинки, от напряжения он высунул кончик языка. Я подошел к нему. Он привычным движением потянулся к моим ногам.
- Нет, нет, у меня к тебе дело, - сказал я. - Как звать тебя?
- Меня зовут Нол.
- Послушай, Нол, не можешь ли ты мне сказать, где я могу купить такие же славные щетки; как у тебя, и такой же ящик?
- В лавке за углом их сколько угодно,- охотно ответил мальчик.
- Ты меня туда проводишь?
Нол деловито перекинул через плечо свой ящик, сложил щетки, и мы отправились.
Через десять минут я вышел из лавки с ящиком через плечо и со щетками в руках. В кармане у меня было пусто, последний дьюрик был истрачен.
Прошу моих читателей поверить, что миллионные сделки доставляли мне меньше волнений, я меньшим рисковал, чем теперь, когда весь свой капитал вложил в ящик с ваксой и щетки.
Робко попросил я Нола научить меня, как со всем этим обращаться.
- Ничего нет легче, - говорил Нол, заводя меня в подворотню.
Быстро скинув с плеча ящик, он в одно мгновение навел ослепительный блеск на мои ботинки. Щетки мелькали в его руках с такой ужасающей быстротой, что у меня сжалось сердце - мне никогда не достичь такого совершенства.
- Поняли? - вскочил на ноги Нол и выставил перед собой ногу в рваном грязном башмаке. - Попробуйте теперь вы!
Я опустился на колени, тщательно наваксил ботинки Нола и, подражая его движениям, кое-как их почистил.
- Ну ничего, научитесь,- похлопал меня по плечу Нол. Он вынул из-за пазухи небольшую булку, оторвал от нее кусок и протянул мне. Я не отказался.
Нолу нравилась его роль покровителя. Он осведомился, где я живу, и, узнав, что у меня нет пристанища, пригласил меня жить с ним и его отцом. По его словам, у них всегда кто-нибудь жил, но вот уже две недели как от них уехал постоялец, а другого они еще не Нашли.
- Вот вы и будете нашим квартирантом, берем мы недорого, - совсем как взрослый говорил Нол, шагая рядом со мной.
Миновав несколько кварталов, мы завернули в очень узкую улицу, откуда по крутой каменной лестнице с выщербленными ступенями спустились в обширный, выложенный камнем двор, с полуразрушенными, с облупившейся штукатуркой домами.
Нол и его отец жили в темной, с грязными стенами комнате в подвале. В комнате стояли две железные кровати, одна из них была покрыта темным одеялом, на другой было расстелено старое с заплатами пальто.
Посреди комнаты стоял некрашеный обшарпанный стол с неубранными остатками пищи, стоял на нем еще кофейник, до такой степени закопченный, что невозможно было догадаться, из чего он сделан. В комнате были два стула и в углу старинный умывальник с заключенным в медную рамку разбитым зеркалом, рядом с умывальником висела яркая цирковая афиша, на которой полуголая девица, ослепительно улыбаясь, стояла па протянутом под куполом канате.
Когда мы вошли, с кровати поднялся высокий, неряшливо одетый человек средних лет, щеки его заросли густой черной щетиной.
- Новый постоялец? - крикнул он мне. - Милости просим. Ральф Бенц, - представился он.
- Гиль Тук.
- Гиль Тук? - рассмеялся Бенц. - Миллионер?
- Вы знаете? - почему-то обрадовался я.
- Как же не знать Гиля Тука, все газеты трещат о нем. Вы его однофамилец?
- Однофамилец, - упавшим голосом подтвердил я.
- Подумать только, что у меня постоялец Гиль Тук, который завещал своей собачке столько, что я бы с ней, ей-богу, поменялся. Имея такие деньги, можно согласиться быть собакой, уж во всяком случае это лучше, чем быть человеком и жить по-собачьи, - обвел он взглядом комнату. - С квартирантов я беру дьюрик в неделю и ни крошки меньше. Если согласны, располагайтесь.
Так началась моя новая жизнь.
* * *
Через неделю я уже ничем не отличался от Ральфа Бенца. Так же был измят и небрит и так же предпочитал, напившись мутного кофе, забраться прямо в одежде на кровать, чтоб хоть во сне забывать о своей полуголодной мучительной жизни. Теперь никто не узнал бы во мне былого Гиля Тука, отличавшегося, как вы могли за-метить, тонким вкусом и большими требованиями к жизни.
Я облюбовал себе перекресток неподалеку от моего жилья.
Рано утром выходил со своим ящиком и бродил дотемна. Вскоре я наловчился, и в моих руках щетки мелькали уже почти с такой же быстротой, как у Нола.
Думал ли я о своих миллионах? Думал. И все изыскивал способ заставить мир признать меня. Отправил письма едва ли не всем, кто меня когда-либо знал. Написал в Айландию Гарри Генту, Перси, Гиппорту, Брефу, Дорну… Написал я и Уоджеру-младшему. Вечером, когда я возвращался в мою нору, я сразу же садился за письма, а потом отправлялся на почту в тайной надежде, что сегодня меня ждет письмо. Но писем мне не было. Ни одного письма.
Я знал, что Цезарь живет в роскошном особняке неподалеку от Уоджера. Однажды я отправился туда и расположился со своим ящиком у решетки сквера.
В полдень Цезарь, сопровождаемый целой свитой, вышел из дома, пересек мостовую и направился к скверу. Когда он со мной поравнялся, я крикнул:
- Цезарь!
Пес навострил уши, в это время чья-то железная рука схватила меня за шиворот и отбросила на середину мостовой…
Шел мелкий косой дождь, я мок на своем углу, поджидая клиентов, которых, как известно, в такую погоду не бывает. Вдруг передо мной возник большой, забрызганный грязью ботинок. Обычно я получал свою монету, даже не глядя на клиента, но, как видно, бог имел основания хранить меня. На этот раз я поднял голову. Передо мной стоял Олен, тот самый, который с младшим Уоджером приезжал в Вэлтаун.
- Господин Олен! - крикнул я.-Господин Олен! - я всхлипнул.
По бесстрастному лицу Олена от ух:а к уху пробежало выражение жалости. Пробежало и скрылось.
- Видите, в каком я бедственном состоянии, все из-за того, что мошенник Уоджер не хочет признать, что я это я. Он ограбил меня, - говорил я сквозь еле сдерживаемые рыдания.
- Тише, тише, Тук, - заговорил Олен. - Уоджер не мошенник, он деловой человек и был бы последним дураком, если бы выпустил так неожиданно приплывшие к нему миллионы…
- Но я ведь жив!
- Ну и что же? Ваше завещание совсем не поддельное, а что вы умерли, это установлено, и здесь, согласитесь, также не было никакого мошенничества. И Цезарь введен в наследство с соблюдением всех требуемых законом формальностей. Так чем же вы возмущаетесь?
- Но я жив, - повторил я без прежней уверенности.
- Какое это имеет значение, Тук! - пожал плечами Олен. - Ведь еще надо, чтоб этому поверили? А кто поверит? Кому нужно в это поверить?
Я молчал. Мое молчание растопило его сердце, он вынул из кармана десять дьюриков и протянул их мне. Я так же безмолвно опустил их в карман.
- Удивляюсь только, что ваши друзья не могут устроить вам более приличное существование, чем то, что вы ведете, - все еще не уходил Олен. - Вы не пробовали к ним обращаться? Например, к Генту, я слышал, он был вашим другом?
- Я писал ему в Вэлтаун, но он не ответил.
- Но он же здесь, в Нинезий.
Я посмотрел на Олена в недоумении.
- Я только вчера встретился с ним на скачках. Разыщите его.
- Нет, - сказал я. - Я к нему не пойду. Больше ни к кому не пойду. - Вскинув на плечо свой ящик, я ушел, не оглянувшись.
Вечером я, как всегда, перед тем как лечь спать, пил свой кофе. Нол примостился в углу и что-то мастерил при тусклом свете подвешенной у самого потолка засиженной мухами лампочки, а Бенц, напевая какую-то навевающую тоску однообразную песенку, к которой он питал странное пристрастие, собирался в свой бар. Он усердно его посещал и возвращался оттуда в разной степени опьянения: то громко пел, когда у него не хватало денег, чтоб напиться по-настоящему, то глухо стонал или вычурно ругался, если ему удавалось оглушить себя достаточным количеством виски. Бенц иногда приглашал меня с собой, но я отклонял его приглашения, к вину меня не тянуло.
В этот вечер уже в дверях Бенц оглянулся и, бросив беглый взгляд на зеркало и поправив на себе помятую шляпу, неожиданно сказал:
- Когда у человека такое паршивое настроение, как сегодня у вас, Тук, ему непременно надо выпить. Я готов прозакладывать голову, что вам сегодня важнее всего на свете - выпить.
И вдруг я понял, что Бенц прав. Перед моими глазами все еще торчала отвратительная физиономия Олена, а в ушах скрипел его мерзкий голос: «Что вы умерли, Тук, это установлено, и, согласитесь, здесь не было никакого мошенничества…»
* * *
В баре, куда привел меня Бенц, было тесно и шумно, в воздухе плавали густые волны табачного дыма.
Уверенно лавируя между столиками и поминутно отвечая на громкие приветствия, Бенц пересек первую комнату и ввел меня в скрытое портьерой заднее помещение. Там стоял большой стол, за ним пили и играли в карты.
- Бенцу место! Садись, Бенц! Кто это с тобой? - слышалось со всех сторон.
- Знакомьтесь, Гиль Тук, мой приятель, - сказал Бенц и, усевшись, протянул руку за картами.
- Тот самый? - блеснул цыганскими глазами сдававший карты грузный мужчина с буйной шапкой вьющихся иссиня-черных волос. Они падали ему на лоб и глаза, отчего он часто дергал головой
- Миллионер? - блеснул он в улыбке двумя рядами крупных белых зубов и протянул мне карты.
- Я не играю. Не умею.
- Держите карты! - властно сказал он. - Уметь тут нечего. Деньги с вами? В кредит не играем.
За мной с любопытством наблюдали все, кто был за столом, и я, стараясь не обнаружить охватившую меня робость, взял карты.
К моему удивлению, мне сразу же стало необыкновенно везти. Не прошло и часа, как передо мной возвышался ворох помятых денег. Я поставил крупную сумму - и проиграл. Я стал осторожнее и снова стал выигрывать. Но недолго. Теперь я как будто катился с крутой горы. Я опомнился, когда у меня ничего не осталось.
Во что бы то ни стало надо было отыграться. Только что в моих руках была куча денег. Еще один- единственный раз поставлю, и деньги вернутся ко мне. Или это моя судьба - всегда терять?
- В кредит не играем, - мотал головой Питер Друльк, так звали кудлатого.
- Еще один раз! - удерживал я уже поднимавшихся игроков. - Играю на что хотите…
- На твои щетки, давай! - насмешливо выкрикнул кто-то.
- Тише! - ударил по столу ладонью Питер Друльк.- Садитесь все. - Все сели. - Мы с тобой вдвоем сыграем. Я ставлю вот это. - Друльк вынул из кармана и положил на стол аккуратную пачку денег. - Здесь тысяча, - сказал он. - А ты ставь свое имя…
- Имя? - удивился я.
- Да. Если проиграешь, мы меняемся именами. Ты будешь называться Питер Друльк, а я буду Гиль Тук. Согласен?
Я беспомощно оглядел сидевших за столом - смеется надо мной Друльк? Но никто даже не улыбался, как будто ничего необычного не было в том, чтоб ставить на свое имя.
- Ну, так как же? - торопил меня Друльк.
Времени для размышлений у меня не было.
- Имя так имя, - сказал я и взял в руки карты.
Я проиграл.