Деловые люди моей страны приняли меня так, как я того стоил. Стоил же я много, а потому сразу занял видное положение в Ассоциации рыцарей прогресса, АРПе. Я намеревался остаться в Виспутии и подумывал о приобретении дома (дом Цезаря и его слуги были мне противны, они держали меня в плену неприятных воспоминаний), когда оказалось, что мне предстоит вернуться в Ристландию.
Уоджер предложил мне ехать в Ристландию уполномоченным от АРПа.
Я ехал с очень ответственной миссией: должен был заключить с Ристландией секретное соглашение. По этому соглашению АРП одалживал ристландцам деньги, чтоб они на эти деньги купили у нас вооружение - новые мощные ракеты, которые им необходимы. Кроме того, я должен был восстановить старые связи концерна Уоджера с Галленом, на заводах которого производилось оружие по нашим чертежам Предполагалось, что мы поможем ристландцам наладить и у них производство новых ракет.
* * *
В Элленштадте на вокзале меня встречал генерал Фаренваг. Рядом с генералом стоял очень полный человек среднего роста, с обрюзгшим, желтоватого цвета лицом, на котором выделялись мясистый нос и в меру густые, хорошо очерченные брови Из-под бровей смотрели цепким взглядом холодные, как будто неподвижные глаза. В одной руке он держал шляпу, предоставляя ветру развевать его редкие волосы, во второй - огромную, чудовищной . формы дымящуюся деревянную трубку.
К моему вагону спешил изящный и элегантный Гарри Гент. Гарри, размахивая шляпой, бросился ко мне, чуть не столкнув с подножки вагона.
- Тук, рад вас видеть! - кричал он. Потом Гент подвел меня к Фаренвагу.
- Генерал, - сказал Гарри, - знакомьтесь, это господин Тук.
- Тук? - удивился генерал. - Это же Питер Друльк!
- Простите, генерал, но я Тук, - сдержанно и с достоинством сказал я.
- Вы не Питер Друльк? - изумился Фаренваг. - И мы с вами никогда не встречались?
- Я вас вижу впервые, генерал! - и сам поверил в это.
- Чудеса! - сказал генерал. - Чудеса, черт возьми! Я готов прозакладывать свою голову, что вижу перед собой Друлька. У меня же отличная зрительная память. Ну и сходство!
Фаренваг поверил Он не мог не поверить. Прошло то время, когда я, лишившись своих денег, вместе с ними потерял и доверие людей. Тогда мне даже не верили, что я - это я.
Теперь я снова был богат и мог бы утверждать, что я - это не я, а кто-то другой, теперь всему верили.
Что такое доверие? Доверие - это кредит. Весь род людской делится на тех, кто имеет кредит и кто его не имеет. Я имел неограниченный кредит, и Фаренваг не поверил своим глазам не верить мне он не мог.
Фаренваг, чтоб загладить свою неловкость, заторопился познакомить меня с полным человеком, который сразу же привлек мое внимание. Со своей стороны тот как будто вцепился в меня своими холодными бесцветными глазами.
Это был Отто Галлен, отпрыск выдающейся в истории цивилизации семьи. Вот уже много десятилетий эта семья поставляла человечеству дальнобойные пушки, почти весь мир стрелял из пушек Галлена.
В семье Отто Галлена все было связано с пушками. Пушки доставили его деду деньги, пушки сделали его отца первым человеком в государстве, вознесли его на вершину могущества, монархи многих государств толкались в приемной Генриха Галлена. Когда Генрих Галлен пожелал, - это было нужно для его дел, для его пушек, - короновал на престол простого ефрейтора, и тот стал диктатором Ристландии. И тут я возвращаюсь к тому, о чем уже говорил, к доверию.
Конечно, если бы некий ефрейтор объявил себя великим человеком, ему бы не поверили. А если бы он еще объявил себя диктатором, его непременно поместили бы в больницу для душевнобольных. Но когда сам Генрих Галлен сказал, что этот ефрейтор великий человек, ему поверили.
В прошлом веке, я помню, один галантный полицейский сказал, что во всяком несчастье ищите женщину, cherchez la femme.
Нынешнему веку недостает галантности. В нынешнем веке, если случаются несчастья, хотя бы вроде такого, как воцарение ефрейтора, ищите не женщину, ищите, кто платил. Если найдете, кто платил, вы легко догадаетесь, за что он платил.
Генрих Галлен платил за то, чтоб стреляли его пушки. Он питал к своим пушкам особенную любовь, даже нежность. Когда в начале этого неспокойного века его пушка прямо с заводского двора выстрелила и попала в столицу соседней Галонии, прямо в здание парламента, Галлен поцеловал раскаленное дуло и назвал пушку именем своей жены - он был сентиментален. А когда у его сына родилась дочь, Отто назвал ее тем же именем, которое носили его мать и пушка.
Когда Ристландию разгромили, а ее армию разоружили, было решено разоружить и Галлена. Но одно дело разоружить армию, а другое - разоружить Галлена. Самого-то его посадили в заключение, но заводы его ведь оставались на свободе, и Галлен снова делал на них пушки. Создалось весьма затруднительное положение. Дело в том, что ни в одном кодексе не нашлось закона, по которому можно было отнять у Галлена его заводы. Они были его собственностью, священной и неприкосновенной. Но раз так, Галлен мог делать на них то, что считал для себя более выгодным. И, несмотря на все уговоры специально приезжавших к нему мирных комиссий, Галлен снова делал свои пушки.
И властям ничего другого не оставалось, как разрешить Галлену, отбывавшему заключение в своем замке, руководить оттуда своими заводами. Домой приезжали к нему его директора, дома он принимал и представителей военного министерства, которые ему заказывали новые, усовершенствованные пушки.
Неизвестно, как долго длилось бы такое не совсем определенное положение Отто Галлена, если бы все не решил схваченный им насморк. Насморк грозил перейти в хронический, и власти были поставлены перед роковым выбором - рисковать здоровьем Галлена или предоставить ему свободу. И Отто Галлен был освобожден.
Но Галлен отказался выходить на свободу до тех пор, пока ему не дадут достаточно денег на перестройку своих заводов.
В стране были срочно повышены налоги, и Галлену дали деньги. Но только в кредит. Эти деньги должны были вернуть его праправнуки, кредит был весьма долгосрочный.
И Отто Галлен согласился считать себя свободным.
Теперь было все так же, как при его отце Генрихе Галлене, и так же, как его отец, Отто Галлен чувствовал себя первым человеком в государстве. Он не ошибался. Иметь много денег и много пушек - этого достаточно, чтоб стать первым человеком в любом истинно цивилизованном государстве.
Естественно, что Отто Галлен, как столь преуспевающий человек, вызывал во мне особый интерес. Преуспевающие люди во все века внушают особый интерес, так как являют собой пример, достойный всеобщего подражания.
В Ристландии меня отлично принимали. Генерал Фаренваг, несмотря на свою занятость, уделял мне много внимания. Гостеприимен был генерал Стэк, мой соотечественник, командовавший расположенными в Ристландии нашими войсками. Генералы были в добрых, дружеских отношениях между собой, причем мне казалось, что Фаренваг относился к Стэку несколько покровительственно.
Гент, с которым я поделился этими наблюдениями, объяснил:
- Очень просто. Фаренваг считает, что за него, битого, дадут двух небитых. Отсюда его высокомерие, хоть он и сознает свою бездарность. Впрочем, зачем ему талант?- взъерошил волосы Гент.- Это во времена Александра Македонского полководцу надо было уметь думать, да еще быть храбрым. А в наши дни! Ведь для того чтобы нажать кнопку и сбросить атомную бомбу, не требуется ни ума, ни таланта, а храбрость и вовсе не нужна - любая старая баба справится.
На самом же деле, как я это вскоре узнал, у Фаренвага были более основательные причины для того, чтобы относиться свысока к Стэку - при предстоявшем объединении войск Стэк должен был попасть под его начальство. Пока же оба генерала в трогательном для недавних противников согласии готовили совместные маневры.
Генералы любезно пригласили меня присутствовать на маневрах и разрешили захватить с собой Гарри Гента.
Ранним утром мы с Гентом стояли на холме и наблюдали в полевые бинокли за тем, как разворачивались войска. И тут я опять все перепутал»
Я смотрел на вооруженные до зубов части, на какие-то чудовищные машины и был уверен, что это идут наши войска, армия Виспутии.
- Ха-ха-ха! - в ответ на мои восторженные замечания расхохотался Гент, нисколько не заботясь о том, что он этим своим хохотом может нас демаскировать. - Вглядитесь получше, Гиль!
В это время по равнине проходила колонна каких-то ощерившихся на небо чудовищ, возле них я различил людей. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что это ристландские солдаты! С самоуверенно-каменными лицами восседали они возле страшных машин, и мне вдруг показалось, что сейчас все это начнется - из штаба выйдет Фаренваг, даст знак, и эти люди с самоуверенно-каменными лицами наведут дула на меня и на Гента, и нас сразу не станет!
- Гарри! - схватил я своего друга за рукав. - Скажите мне, Гарри, кто же кого побил в прошлую войну? Мы их или они нас? - Я совсем забылся, я не замечал, что выдаю себя.
- Гиль, на вас действует жара. Выпейте вот это.- И Гарри ловким движением снял с перекинутого через плечо ремня солдатскую фляжку и, отвинтив крышку-стакан, протянул мне. От холодной воды у меня заныли зубы, но тревога не рассеялась.
В самом деле, во все времена, всегда бывало так - стоило какой-нибудь стране потерпеть поражение, как ее общипывали со всех сторон, и проходило много-много лет, пока она начинала приходить в себя. А тут…
- Да полно, Гарри! - снова забылся я, вытирая пот со взмокшего лба, было очень жарко. - Как же это может быть? Это армия побежденной страны? Вы что-то путаете и другие тоже (или мир сошел с ума? - мелькнуло в моей голове). Вы посмотрите, какая у них силища, Гарри, у этих побежденных! Сколько лет прошло после того, когда их разгромили? - Я совсем забыл об осторожности, я окончательно себя выдал.
А Гент хохотал надо мной. Над моей растерянностью, над моей одышкой. Как он смеялся!
* * *
- Э, нет, - говорил мне Отто Галлен. - На это я не согласен.
Когда я ехал в Ристландию, в эту побежденную страну, я полагал, что ристландцы будут мне покорны, что они будут меня просить. Просить деньги, оружие, помощь, но они не просили, они требовали! И не я Галлену, а Галлен мне ставил все новые и новые условия. Будет ли в конце концов для меня выигрыш, вот чего я не знал. Иногда мне казалось, что Отто Галлен это знал, только не хотел преждевременно оглашать то, в чем он, кажется, был уже уверен.
Однако я не желаю, чтоб читатели вообразили, будто я со своим трезвым умом мог участвовать в заранее проигранном деле. Все было так сложно, так трудно было во всем разобраться в этом удивительном веке! Мы помогали ристландцам набирать силу, но мы ведь обеими ногами стояли на их земле! И без нас они бы не набрали этой силы, которая могла еще против нас и обернуться…
Я снова пришел к тому, от чего хотел оторваться. Но в этом нет моей вины, это круг, из которого попробуйте-ка выбраться!