Целых два дня боли в груди никак не желали оставлять Сильфарина, и за это время он еще трижды лишался чувств. Каждый раз, приходя в себя после обморока, молодой человек видел над собой обеспокоенное лицо Ругдура; каждый раз слышал, как тревожно перешептывались между собой Норах с Улдисом, как шагал по кругу, маясь и хрустя снегом, Шагхара. Княжна Реаглинская, обнаружившая неплохие познания в искусстве целителей, постоянно делала Сильфарину какие-то горькие дымящиеся отвары из коры деревьев, в чем ей старательно помогала Галлу (забота девушки из племени людей была для сына Рунна особенно приятна). Что касается Сайибик…
Сайибик так и не разъяснила никому из них причин своего загадочного поведения. Из-за Сильфарина путники довольно часто и надолго останавливались, и во время каждого привала Великая уходила куда-нибудь в пустое поле и часами говорила там со Знаками, а возвращалась бледная и измотанная. И молчала.
Сильфарин и остальные уже устали спрашивать у Сайибик, в чем дело, и даже научились делать вид, что все в порядке. Только изредка, мрачно переглядываясь между собой, они подмечали, как останавливался отрешенный взгляд прекрасной девы на осунувшемся лице ее ученика. И подавляли вздохи недоумения.
- Что имеет в виду Великая, когда говорит, что читает какие-то… знаки? – однажды не удержалась от вопроса Галлу, кладя на горячий лоб Сильфарина тряпицу, пропитанную целебным настоем.
- Она имеет в виду, что говорит с Правдой, чтобы получить ответы на свои вопросы, - не совсем понятно отозвался Сильфарин, устало закрывая глаза.
- С Правдой?
Не открывая глаз, он улыбнулся.
- Знаешь, было время, когда меня тоже терзал этот вопрос. Правда… Что за Правда? Какая такая Правда? А мне так часто приходилось слышать о ней из уст посвященных!
- Да, но теперь-то ты знаешь о ней, верно? – Галлу легко дотронулась до его плеча, и Сильфарин, хитро сощурившись, взглянул ей в лицо: было что-то в голосе девушки, что его развеселило.
- Что значит этот тон, сестрица? Уж не хочешь ли ты, чтобы я вот так запросто все тебе о ней рассказал?
Смутившись, Галлу опустила глаза.
- Мне было бы очень интересно послушать о Правде Великих вумианов и их учеников. Честно. Ты… расскажешь мне?
Сильфарин рассмеялся, но новый взрыв отвратительной ноющей боли заставил его тут же умолкнуть. С трудом сделав вдох, юноша закашлялся.
- А ты смелая и дерзкая девочка, Галлу, - усмехнулся он, когда приступ прошел. – Хотя… я должен был и раньше догадаться: робкая-то никогда не позволит себе даже просто мечтать о великом вожде.
Галлу залилась краской, но все же встретила смеющийся взгляд Сильфарина. А молодой человек с удовлетворением отметил про себя: «Мне жуть как повезло! Эта девочка готова на все, чтобы освободить Рагхана от гнета Эйнлиэта, и в этом у нас цели совпадают!»
- Ну-ну! Не надо так краснеть! Я же не слепой: сразу все понял.
Девушка поджала губы.
- У тебя начисто отсутствует чувство такта.
- Ну, прости. Какой-то я сегодня уж больно веселый. Так бы и подурачился с Улдисом и Шагхарой, но боюсь, что сейчас немного не в состоянии носиться. Надо же хоть с кем-то…
- Так что, сын Рунна? – нетерпеливо перебила Галлу. – Ты расскажешь мне о том, что это такое – ваша Правда?
Сильфарин привстал на локтях, пристально вглядываясь в глаза собеседницы.
- Ты что, серьезно хочешь это узнать?
Недолго думая, Галлу твердо кивнула.
- Хм… - Сильфарин огляделся по сторонам, разыскивая глазами Сайибик, хоть прекрасно знал: она опять спряталась от них и Читает. – Не думаю, что наставница одобрит это, но…
- Что – но?
Он заговорщически подмигнул девушке.
- Но она сейчас другим занята, так что решать мне. Слушай, сестрица!
Прижав одной рукой тряпицу у себя на лбу, сын Рунна сел и тихо охнул от неприятного ощущения – будто холодная рука в груди нагло копошилась. По лицу потекли еле теплые струйки лечебного отвара княжны. По спине – пот. По жилам – кровь. Быстрее, быстрее…
Неслась она, горячая, стремительная, безжалостная – не жалела ноющего сердца, разрывая его своим бешеным напором. Быстрее…
Задрожали руки.
Эх, сын Рунна, это только с виду ты веселый и самоуверенный! А на деле? Волнение свое нелегко спрятать – и зачем? Нелегко спрятать – легко объяснить. Ведь только сейчас, только в это мгновение ты ступаешь на свой истинный путь – путь освобождения людей. Ты узнал Правду… Пришла пора поделиться ею с человеком. Это – твой первый дар им. Первый шаг. Потом будут еще шаги, но первый должен быть обязательно, и главное теперь – не оступиться у самого истока.
Началось…
По крайней мере одного человека ты уже можешь спасти. Ее – Галлу.
Эх, если бы и Рагхана тоже мог…
- Сначала я расскажу тебе короткую историю о двух братьях, - со вздохом начал Сильфарин. – Одного из них зовут Рунном, другого – Ганнусом. Никто не знает, по чьей великой воле они появились среди Пустоты в те самые далекие времена, когда еще не было этого мира. Но Великие вумианы называют его Некто Без Имени. Некто, создавший Нечто – Материю, что состояла из множества частиц, которые были столь же крохотны, сколь необъятна сама Пустота. И из тех песчинок Он и соткал два совершенных тела, поразительно похожих друг на друга. Только одно было из света, второе же – из частиц темных. Но… после рождения Рунна и Ганнуса Некто Без Имени ушел обратно в Ничто, потому что, как думают Великие, сердце Его всегда принадлежало только Пустоте. И два Его сына остались одни среди бесконечного пространства, но в скором времени поняли, что укрепились их души и телесная оболочка больше не нужна им. Тогда они покинули свои тела, а из частиц, прежде составляющих бренную плоть, сотворили Вселенную Айриндаэн, в которой ты живешь.
Сильфарин перевел дух, потирая грудь, а Галлу даже не шелохнулась и не издала ни звука, терпеливо ожидая продолжения рассказа.
- А потом появилась Она. Прекрасная дева, возлюбленная Великого Рунна. Отец Света называл ее Правдой, но это была не та правда, к которой мы привыкли теперь. В Ней не было ни капли зла, ни капли порока, в Ней все было светло, чисто и идеально. Она стала живым воплощением мира, который Рунн построил и собирался расширять, наполняя светом. По первому замыслу Рунна во Вселенной нашей не было ничего темного. Да, такова была его Правда. Не то, что есть – то, что должно быть. И было бы. Если б не Ганнус.
Вздрогнув, Галлу медленно подняла на рассказчика глаза. Большие и темные, они поблескивали двумя стальными лезвиями: там, в глубине их, на дне человеческой души, шла битва. От Сильфарина это не могло укрыться.
- А что… что сделал Ганнус?
Он усмехнулся.
- А ты не знаешь? Прячась от Рунна и Правды в своей темной обители, Ганнус создал армию жутких тварей, а закончив, выпустил ее на волю. Ужасная сила, призванная разрушать и сеять хаос… Вопреки воле того, кого мы зовем Тираном, она не смогла причинить вреда Отцу Света и только лишь разозлила Рунна, открыв тому глаза на истинный лик брата. Но… увы, разгневанный предательством Ганнуса, он сам поддался темным чувствам и изменился. А вместе с ним изменился и облик всего мира. И слишком далек он был от той дивной картины, которую когда-то рисовала Правда. В нем царила истина иная – жестокая и приземленная. Истина, которая вечно зиждется на противоборстве двух самых могущественных духов – создателей Айриндаэн. – Сильфарин опустился на спину, вновь закрывая глаза. – Правда не могла жить в такой Вселенной. Видя перед собою страшную реальность, которую не удалось предотвратить Рунну, Она покинула этот мир и ушла в Ничто. С тех пор, говорят, нет существа несчастнее нашего Отца…
Он замолчал, бросив беглый взгляд через плечо девушки: к ним подошла княжна Реаглинская с дымящейся дорожной чашей в руках.
- Свежий отвар, - коротко сообщила она, ставя чашу возле ног Галлу, и удалилась.
Снова молчаливая и грустная-грустная.
Галлу сняла со лба Сильфарина совсем остывшую примочку, окунула в горячий настой, отжала...
- Почему ты замолчал, когда подошла Люсмия?
- Потому что я не доверяю ей. И не хочу, чтобы она знала больше, чем положено рельмийской женщине.
Обидевшись, Галлу с силой прижала обжигающую ткань к коже Сильфарина и скрестила руки на груди.
- Ты ведь ничего не знаешь о ней!
- Вот именно.
- Но она… она такая добрая, ты не представляешь! Такая заботливая, ласковая, участливая… и такая несчастная.
- Нууу… С тобой, может, и добрая, но как насчет других? Подумай о своих соплеменниках, Галлу: она же их ненавидит!
- Даже это можно понять и простить, - отворачиваясь, прошептала Галлу. – Люди лишили ее всего, что было ей так дорого: дома, отца, матери и любимого мужчины. И все равно, найдя обессиленную после долгой дороги девушку из человеческого племени, умирающую среди гибельной чащи, она приютила ее, обогрела…
- Ну, ладно, ладно! – Сильфарин похлопал Галлу по плечу. – Хорошо, не буду я ни в чем винить твою добрую княжну. Тебя это успокоит?
Вместо ответа, девушка опять развернулась к больному.
- Расскажи дальше про Правду.
- Дальше… А что дальше? Она ушла, и не вернулась, сколько ни звал Её Рунн. Но Она была слишком прекрасна и сильна, чтобы Вселенная могла вот так просто забыть о Ней, и след Правды, призрачная тень Её, легкая, как последний вздох, осталась в грешном мире напоминанием о том, каким он был когда-то задуман. И отголоски великой песни, которую пела Она, бродя над новорожденной землей, еще звучат – еле слышно. Великие научились слышать их. Говоря со Знаками, они задают вопросы и прислушиваются к голосу Правды – но Она слишком далеко, чтобы они могли услышать все сказанное Ею. Слишком далеко… Поэтому нужны годы усердных занятий, чтобы овладеть искусством Чтения Знаков. Многие из тех, кто учился у Великих, умерли, так и не научившись свободно Читать, но все же… все же они умирали счастливыми, потому что Правда не делает различий между теми, кто служит Ей, и теми, кто о Ней даже не знает. Они умирали счастливыми, потому что божественный Её образ всегда был с ними. Ведь самое главное – просто помнить о Правде. Просто помнить – и Она никогда не оставит твою душу среди мрака.
Отбросив в сторону примочку, Сильфарин резко сел, уже не чувствуя боли: заветные слова опять помогли, наполнив его тело энергией и силой. Успокоившееся было сердце вновь понеслось галопом.
- Ты понимаешь, Галлу? Понимаешь? Перед Правдой преклонялся сам Рунн! Правда сильнее и могущественнее обоих сыновей Некто Без Имени и стоит над всем и всеми! Она везде, везде! Она скрывается даже за кровавой коркой нашей реальности. Она – как любящая мать, и Её след навеки в наших душах. Да, Галлу, да, и в твоей тоже.
- Ошибаешься, сын Рунна. Если Правда и впрямь так прекрасна, как ты говоришь, откуда ей взяться в душе у той, которую создал Ганнус? Той, что обречена служить ему.
Сильфарин весело рассмеялся, запрокинув голову.
- Обречена служить? Не смеши меня, девочка, и не пытайся обмануть! Ведь ты уже не служишь Ганнусу, не отрицай! Ну, признайся: не служишь… Да ладно тебе, не бойся. Теперь ты – наша, и мы не дадим тебя в обиду. А Правда в тебе горит настолько ярким пламенем, что прямо из глаз так и брызжет. Потому что Правда есть любовь. Во всех ее проявлениях.
На глазах у Галлу выступили слезы. За слезами – тоска.
Бедная, бедная девочка. Прости, но придется потревожить твои раны.
- Теперь мой черед задавать вопросы, сестренка. Хорошо?
Не поднимая головы, девушка буркнула:
- Так спрашивай. Кто тебе мешает?
- Не убежишь?
- Еще чего! – Она вскинулась и сверкнула глазами, решительно смахнув слезу. – Говори!
- Расскажи мне… о Рагхане. – Сильфарин заметил, как изменилось выражение ее лица, как она испугалась, затрепетала и как будто хотела закричать. – Только не надо говорить мне, какой он великий вождь, заботящийся о своих подданных владыка, герой и безумно талантливый полководец. Я это уже слышал: все рельмы только о Кальхен-Туфе и говорят. – Он с трудом подавил болезненный вздох. – Нет. Расскажи мне о простом человеке Рагхане.
Галлу ответила быстро и сухо:
- Рагхан – не простой человек.
- Ну, да, это и мне известно, - охотно согласился Сильфарин. – Не каждый зовется сыном Ганнуса… Но если отбросить и это в сторону? А, Галлу? Расскажи мне о молодом человеке, которого ты…
Она тихо всхлипнула и быстро зажала ему рот рукой, глядя в глаза с мольбой и отчаянием. И замотала головой из стороны в сторону.
- Я не могу. Не проси. Пожалуйста! И потом… ведь его самого уже почти не осталось.
Недоумевая, Сильфарин осторожно убрал ее ладонь.
- Что это значит – почти не осталось? – нахмурился он.
- Это все Эйнлиэт, - не совсем понятно ответила Галлу.
Но Сильфарин понял. Кто как не он, способен понять лучше всех?
Опять вспомнились пустые черные глаза щуплого смуглого мальчика…
Передернув плечами, сын Рунна поспешил прогнать мрачное наваждение, но – не сработало. Образ юного вождя людей верхом на огромном сером оборотне никогда не отпускал просто так, захватив в свои спутанные сети. На плечи вдруг навалилась смертельная усталость. Казалось, поднимись он теперь на ноги – не выдержат кости, рассыплются, раскрошатся. Тупая тянущая боль незримыми нитями выудила все силы из каждого пальца, внутри все сжалось, замерло – и взорвалось. Взрыв оставил зияющую черную дыру в душе, совсем как у несчастного вождя людей, истощенного темным колдуном. И огромный черный глаз этот мрачно и жутко уставился в прозрачный колодец сознания, и оттуда, снаружи, через дымящийся проход, приползла мерзкая тварь – отчаяние – и стала плеваться в колодец ядовитыми сгустками безнадежности, которые впивались в воспаленный рассудок, словно иглы. Сомнения. Обреченность… «Мне не справиться с Эйнлиэтом. Никогда. У меня никогда не получится освободить душу Рагхана».
Со вздохом выпустив из груди внутреннее напряжение, Сильфарин сел бок о бок с Галлу, провел руками по лицу и сгорбился, поддаваясь накатившей слабости.
- Да, я понимаю…
Он удивился, когда теплая рука по-дружески легла на его предплечье.
- Но он говорил мне о тебе, Сильфарин. Однажды.
Его усмешка служила лишь прикрытием для родившегося волнения.
- Дай угадаю: он – сын Рунна, сын нашего врага. Он – предатель, который бросил наше племя, когда оно больше всего нуждалось в его даре. Он… Как ты там сказала? Осквернитель человеческого рода! Ненавидьте его так же люто, как его отца. Так говорил обо мне твой вождь?
Пальцы стиснули руку крепче.
- Нет, не так. То есть… примерно об этом твердил он в одной из своих проповедей. Давно… В те годы, когда люди только-только начинали познавать самих себя и Ганнуса. Он называл тебя злейшим нашим врагом. А как еще можно было тебя назвать? Ведь Ганнус всегда был рядом с нами, и потому мы верили в него и думали, что он заботится о нас. Ганнус, а не Рунн. – Галлу тихо вздохнула. – Но знаешь, когда мы были наедине, Рагхан говорил совсем по-другому…
- Да неужто? – Резкая боль раздавила сердце, словно грозясь стереть его в порошок. – И как?
- Он рассказал мне о смелом мальчике, которого встретил, когда томился в заточении у крихтайнов. О мальчике, который говорил, что будет улыбаться перед смертью.
Удивленно моргая, Сильфарин посмотрел ей в глаза.
- Вот видишь: я знаю о тебе больше, чем ты мог представить. Рагхан подробно рассказал мне обо всем, что тогда случилось. Особенно о твоем выборе уйти на запад.
- Я знаю: он осуждал меня, да? – Сильфарин не смог сдержать горечи в голосе.
Галлу ответила не сразу, и молодому человеку показалось, будто она просто боится ранить его. Неужели она уже поняла, как много значат чувства вождя Рагхана для сына Рунна, врага племени? Наверное, поняла. Да он ведь и не особо пытался этого скрыть.
- Сперва мне самой казалось, что в его голосе было осуждение, - наконец вымолвила Галлу. – Но в чем я тогда могла разбираться? Мне было только около пятнадцати. Со временем я поняла: за гневными речами его скрывается боль. Ведь Рагхан… так нуждался в тебе! Почему же ты отвернулся от него? Почему ты его бросил?
Сильфарин порывисто встал и широкими шагами обошел вокруг Галлу, а вернувшись, взглянул на нее сверху вниз, пристально щурясь.
- И поэтому ты так сильно меня возненавидела. Подлец сделал больно твоему вождю, оттолкнув его протянутую руку. Должно быть, у него совсем нет сердца!
- Я не могла понять, что он в тебе нашел. И почему для него было так важно, чтобы ты пришел к нему, если он тебя ненавидел… Знаешь, это похоже на безумную зависимость, которой нет никакого объяснения. Я и сейчас не понимаю, что за сила тянет вас друг к другу. А тогда… тогда я была совсем сбита с толку. Совсем… Он твердил мне о своей ненависти к тебе, а сам дрожал от подавленной любви.
Сын Рунна глубоко вдохнул, дивясь про себя: девочка оказалась удивительно проницательной. Сказала: «Не понимаю, что за сила тянет вас друг к другу». Друг к другу.
Увидела, значит, что Сильфарин горит тем же огнем.
Но он не был готов к тому, чтобы обсуждать с ней свои чувства, а потому просто решил повернуть разговор в обратную сторону.
- А почему ты его бросила, Галлу?
Девушка потупилась и промолчала, разминая пальцы. Сильфарин понимающе улыбнулся и сел чуть в стороне.
- Вот видишь: всегда есть причина.
Сайибик вернулась только под вечер. Подошла, как всегда, бесшумно, почти незаметно, и присела у костра, зачарованно глядя в огонь.
- Великая, что ж ты так долго? – вспугнув Улдиса, Люсмию и Галлу, убаюканных тишиной, громогласно приветствовал ее Норах. – Только тебя и ждем.
- Наш Сильфарин уже давно пришел в себя, - подхватил Ругдур.
При упоминании этого имени Великая почему-то вздрогнула, словно встрепенувшаяся от ветра птица, нахохлившаяся на ветке. И немного рассеянно огляделась по сторонам.
- И где он?
- Фехтованием с Шагхарой балуется, - сообщил Норах. – Надоело ему без дела лежать.
- Разве ему не рано размахивать мечом? – Сайибик удивленно посмотрела на Люсмию, но княжна только пожала плечами.
- У него очень странное состояние, - чуть позже сказала она. – То он еле дышит от боли, то вдруг резко отходит. Сейчас очередной приступ прошел, и Сильфарин бодр и полон сил как никто другой. Так что у меня не получилось убедить его отлежаться.
Сайибик резко поднялась.
- Мне нужно его видеть.
В следующее мгновение она уже была усажена Ругдуром обратно на землю.
- Ты на себя погляди, Великая. – Рельм поцокал языком. – Ходишь тут, будто призрак, еще и шатаешься от усталости. Что, черт возьми, такое?
- Чтение отнимает много сил, когда Знаки говорят слишком тихо, - наставительно заметила Сайибик, глядя в сторону.
Улдис подсел ближе и дернул ее за рукав дорожного платья.
- Что такое?
Сатир кивнул подбородком в сторону севера.
- Идут наши молодцы. Прям как почувствовал ученик появление наставницы!
Ругдур прищурился, чтобы различить в сиренево-белом полумраке зимнего вечера, приближающихся друзей, и недовольно фыркнул.
- Нет, ну, как дети малые! Пристало ли взрослым юношам пихать друг друга в сугробы? Снега они раньше не видели, что ли?
- Да ладно тебе ворчать, старик, - махнул рукой Улдис. – Признайся лучше, что и сам не прочь бы порезвиться, да уже как-то несолидно. И улыбку в бородке не прячь. Да-да! Все мы про тебя знаем!
Тем временем Сильфарин и Шагхара, весело смеясь и толкая друг друга, приблизились к спутникам. Осуждающий взгляд Ругдура их только еще больше рассмешил: оба давно уже не принимали всерьез бесконечного ворчания рельма – понимали, что это все для виду. И Ругдур знал, что они понимали. И в общем-то не обижался на них за подобное непочтение – только улыбался сам себе, отворачиваясь, чтоб никто не заметил.
- Норах, ты как воспитывал своего сына? – изображал возмущение Сильфарин. – Надо было научить его уважать старших!
- Ну что, кто кого? – не отвечая, поднял бровь старший свон.
- Как и в прошлый раз, - не постеснялся признаться Сильфарин. – Шагхара искуснее меня. Да и разве может жалкий человечишка тягаться со здоровенным сыном Племени Белого Пера? Особенно когда…
- Сильфарин… - Не утерпев, Сайибик снова встала вопреки попыткам Улдиса ее удержать и, быстро шагнув к ученику, взяла его голову в свои ладони. – Сильфарин…
В ее глазах было сострадание, и юноша мигом стал серьезным.
- Что такое, наставница? Ты… сумела про-Читать Знаки?
Она как будто не могла говорить. И не хотела. Но по ее взгляду сын Рунна сразу понял: сумела, про-Читала. И что-то поняла.
- Наставница?
- Мой бедный мальчик… Как же все непросто…
- Да о чем же ты?
Но Сайибик только ласково погладила Сильфарина по виску и отвернулась.
Рокотали пенящиеся волны, набегая на скалистый берег, похожий на клыкастую пасть гигантского морского чудовища. Черное небо касалось поверхности манящих вод серебристым сиянием звезд… Но это были не те звезды, какие он привык видеть на материке. Совсем другие.
Может быть, именно поэтому он был убежден в том, что спит и видит сон.
А может быть, потому, что этой самой пещеры уж точно не было в сплошной скалистой стене, когда он в первый раз окинул взглядом берег. Не было ее – а теперь она взялась неведомо откуда.
Сильфарин сидел на мокром валуне, подперев подбородок ладонями, и скучал, глядя в воду. На краткий миг темнота, смотрящаяся в глубину океана, отступила, как будто позади Сильфарина стоял некто с огромным и ярким светильником – и сын Рунна увидел свое отражение.
Нескладного подростка лет тринадцати, каким он был когда-то давно.
Видение исчезло.
Нет, это точно сон.
- Сильфарин! Сильфарин! – позвал из ниоткуда голос Сайибик. – Сильфарин!
Он долго оглядывался по сторонам, но так и не увидел Великой. Ну и ладно!
- Что мы здесь делаем, наставница? Разве мы не должны быть вместе с…
- Мы наблюдаем, мальчик мой. Мы ждем… - Сайибик определенно пребывала в прекрасном расположении духа и пропела несколько строк на хифисе. – Однако они не скоро появятся, так что у нас с тобой есть время, чтобы вспомнить.
- Кто – они? И что вспомнить?
Первый вопрос Великая оставила без внимания, на второй ответила:
- Один из уроков, мой дорогой…
Волны взметнулись в небо, мощный поток ледяной воды ударил в лицо Сильфарина, опрокидывая на спину…
Когда он поднялся на ноги, кашляя и плюясь, облик берега снова изменился: посреди самой ночи возник шар удивительно теплого и мягкого света. Он исходил от улыбающейся ему Сайибик, которая стояла, прислонившись спиной к островершинной глыбе, и мальчик с удивлением понял, что видит перед собой крохотный кусочек Галь-та-Хура, заброшенный памятью на этот остров.
Галь-та-Хур…
Все было, как там, тогда.
- Подойди, дитя мое, - еще шире улыбнулась Сайибик. – Сегодня я расскажу тебе о сангмайхах.
- О чем, наставница?
- О сангмайхах. Очень давно, когда Рунн освободил свою душу от оболочки и создал сущий мир, он замыслил каждому живому существу подарить частичку своего Света. А Ганнус пожелал заронить в нас темные зерна ненависти. Так и получилось вскоре, и поныне Свет и Тьма живут в нас, в тех, кого породила Айриндаэн, в наших сангмайхах. Сангмайх – это часть души, в которой заключена ее главная сила. Ты знаешь, в чем состоит сила любого земного существа?
Сильфарин, подумав, покачал головой.
- В способности чувствовать, мой мальчик. И два чувства, чья постоянная борьба всегда будет определять нас и наши судьбы, и составляют, соединяясь, один единый сангмайх. Любовь и ненависть. Два гиганта, двигающих мир и саму жизнь. Ведь все, что ни делается в мире, происходит из-за них, верно? Когда ты никого и ничего не любишь, тебе незачем жить. Незачем бороться и идти куда-то. Да и некуда идти. Спасти от этой пустоты в душе может лишь то, что уравновешивает любовь на весах Вселенной – ненависть. Та, что заставляет зубами держаться за жизнь, даже когда она тебе постыла – держаться ради одной только жажды уничтожить. Любовь и ненависть способны сворачивать горы. Даже когда ты идешь вперед из одного только чувства страха, это они, именно они, ведут тебя. Ибо страх за себя есть одно из проявлений любви к жизни. Страх за ближнего… Ну, тут ты и сам способен догадаться и понять. И так можно посмотреть на любое другое чувство: итог всегда будет одним. Любовь и ненависть – две половины сангмайха. Когда их нет, душа становится пленницей равнодушия и страдает оттого, что не видит смысла в своем существовании. Без сангмайха душа все равно что мертва…
- А у тебя тоже есть сангмайх? – спросил Сильфарин.
- Конечно. Только у людей, что были созданы по ту сторону Моста, нет сангмайхов. Но их души устроены совсем иначе, и кто может разобраться в них? Возможно, у людей, у тебя, мой ученик, есть нечто свое…
Внезапно Сайибик встрепенулась и повернула голову в сторону моря. Сияние Галь-та-Хура погасло, и Сильфарин вновь понял, что в одиночестве стоит на берегу, у входа в зовущую пещеру.
- Они уже близко, - прошелестел голос наставницы в голове.
И в следующее мгновение Сильфарин понял, о ком она говорила: по воде к нему шел… Тенкиун! А на спине у него сидел прямой и решительный воин, и его лицо… Сильфарин сразу же узнал это лицо, хоть в глазах без зрачков и горел совсем иной огонь, так не похожий на то теплое сияние добрых глаз провидца. Как будто там, внутри, жило теперь совершенно другое существо, и это существо жутким образом напомнило Сильфарину об оборотнях…
Они как будто не замечали его, хоть он стоял почти у них на пути. Когда Тенкиун остановился у входа в пещеру, всадник соскочил с него и поблагодарил за помощь.
Вороной радостно заржал и поднялся на дыбы.
- Тенкиун! – крикнул Сильфарин.
Но не услышал собственного голоса. А конь пустился галопом вдоль берега и вскоре скрылся из виду, снова ранив сердце тоскующего по нему друга, которому оставалось только вновь развернуться к пещере.
Ему показалось, что странник с аметистовыми глазами смотрел на него, но, увы, это длилось какую-то жалкую тысячную долю мгновения…
Прошептав слова древнего хифиса, странник развернулся и шагнул в темноту грота.