Хрустальный звон бубенцов в ушах… Чистый, как голос лесного родника. Тонкий, как звуки свирели. Смутно знакомый… Где она могла его слышать? Уже и не вспомнить. Уже почти все равно.

 Не было ни тревоги, ни страха. Не было отчаяния. Они как будто растворились в густом тумане, помутившем рассудок и отнимающем самое дорогое – жажду бороться дальше. Вся воля, как вода, утекла сквозь тонкие пальцы холодного безразличия. И не было сил… Не было сил уже даже просто на слёзы. Осталась только безудержная тоска.

 Но даже сквозь её обволакивающую пелену порой пробивались яркие искорки из прошлого. Пробивались, чтобы тут же погаснуть, лишь раздразнив. А она даже не успевала понять, что это было… Не успевала зацепиться. И тонула…

 Тело не болело, как в тот раз. Только затекли ноги, да железные цепи натёрли мозоли на запястьях. Тело не болело – болела душа. Оттого, что не видела света. И цели тоже не видела.

 Нет. Надо открывать глаза. Надо…

 Глубоко вдохнув, Тайша заставила себя вернуться в реальность и в который раз за четыре дня оглядела свою темницу, до сих пор не веря в то, что открывалось глазам. Опять в плену. Опять в плену у людей. Но как же всё изменилось с того раза! Тогда она лежала, связанная верёвками, на промёрзшей земле, возле зловонного болота, израненная и измученная, и только хмурые холмы защищали её от лютого ветра с моря. И вокруг были дикари в звериных шкурах, с безумными глазами, со свежей кровью на губах… А теперь…

 Теперь она, пусть даже прикованная цепями к стене, сидела в просторной комнате с двумя большими окнами, и два раза в день сюда приходил какой-то мужчина – приносил пленнице еду и поддерживал огонь в очаге, позволял уходить в смежную с темницей уборную специально для заключённых, а потом снова заковывал в кандалы. Всё это с самого начало удивило Тайшу – но не так, как сам тюремщик.

 Это был человек. Но уже не зверь, не хищник – даже дикарём его нельзя было назвать. Он умел говорить – просто, но складно. А значит, умел и мыслить. И хоть на лице его всегда застывало жёсткое, каменное выражение, ни о какой жестокости не было и речи.

 Выходит, люди всё-таки изменились! Но как? Ведь Сильфарин не возвращался на восток уже… сколько? Тринадцать лет? Да, и даже больше…

 Сильфарин! Воспоминание о нём подняло Тайшу со дна равнодушного безумия, вспыхнув яркой звездой, вернув тепло и свет в опустевшую душу – и тут же резануло по сердцу возродившейся острой болью. Резкой, как выпад ядовитой змеи.

 Как он мог тогда её оставить? Как мог убежать, даже не попрощавшись, лишь короткую, сухую записку оставив: «Я должен искать, чтобы найти». Нашёл ли?

 И где ты теперь, душа вечно юного Инзала? Где же? Знаешь ли ты, что кровь вумианов льется на белые камни, которыми выложен твой родной Алькаол? И блестит на холодных лезвиях в руках у людей. В руках у твоих сородичей, Сильфарин, Возрождённый!

 Только Тайша хотела снова закрыть глаза и забыться, чтобы убежать от горьких раздумий, как кто-то там, снаружи, щёлкнул ключом и снял с двери замок. Дверь скрипнула, отворяясь… Но вместо ожидаемого мужчины, ставшего уже всё равно что знакомым, в темницу вошёл молодой человек, которого прежде Тайша ни разу не видела.

 Вошедший был высок, строен и широкоплеч, и в его внешности было нечто притягивающее, что заставило пленницу приглядеться внимательнее к каждой чёрточке смуглого лица. На лице этом словно стояла печать невообразимых мучений, но их легкую тень едва-едва можно было уловить во взгляде жутких чёрных глаз: её заслоняла собою презрительная ненависть, тронувшая прямые брови и изгиб губ. На кого был обращен сей огонь? Вряд ли на Тайшу… Да и сама по себе эта ненависть была какой-то… странной. Она как будто зиждилась на страхе и почти детской растерянности… Или даже нет – на нежелании открыть свою душу и впустить в не спасительный свет Рунна. На стремлении обмануть самого себя.

 Пока она изучала лицо человека, он заговорил:

 - Приветствую тебя, Тайша.

 Она внезапно растерялась. Вопросов было много – но какой задать первым?

 - Почему я здесь? - выдавила, наконец.

 - Так нужно, - сухо отрезал человек.

 - Кому – тебе? – дерзнула Тайша.

 Он сжал кулаки и подался вперёд, грозно нависая над пленницей. Его волосы цвета вороньего крыла, доходящие почти до плеч, бросили тень на лицо, сделав черты еще более резкими. Но голос оказался на удивление спокойным:

 - Ты ведь не знаешь, кто я?

 - Нет, - внезапно для себя осознала Тайша. – А кто ты?

 Он выпрямился.

 - Вождь людей. Рагхан.

 Она была впечатлена и затрепетала, но не подала виду.

 - Ах, ты тот самый знаменитый сын дьявола… И зачем я тебе? Хочешь принести меня в жертву великому Аггелу Ганнусу?

 Молодой человек отрицательно покачал головой, отошел к окну и уперся руками в узкий каменный выступ.

 - Ты дорога ему.

 По спине пробежал озноб, а в следующее мгновение Тайшу бросило в жар. Дорога кому?.. Не было смысла спрашивать. Вспыхнувший ярким пламенем страх за Сильфарина так же быстро уступил место ярости.

 - Ты не посмеешь использовать меня как наживку!

 - Я уже посмел, - ровно отозвался Рагхан, не поворачивая головы.

 - Нет! Ты не добьёшься своего, дитя тьмы! Он не придёт! Ты не дождёшься, тварь! Тварь! Чудовище!

 - Чудовище? – Рагхан вернулся к ней, горько усмехаясь. – Ты права. Только не совсем…

 - Чудовище! – повторила Тайша, едва удерживаясь, чтобы не плюнуть ему в лицо. – Думаешь, мне не известно, как ты истязаешь вумианов и рельмов, взятых в плен?  Даже твои люди уже больше не звери, а ты…

 Она запнулась, когда Рагхан закрыл глаза и бессильно опустил плечи – столько в этом простом движении было обречённой скорби. Его руки метнулись к лицу, провели по коже снизу вверх, уцепились за волосы…

 - Он придёт, - прошептал вождь людей. – Я знаю, что он придёт… Ведь ты придёшь,… брат?

 - Что ты сказал? – Тайша даже не услышала собственного голоса. – Повтори последнее слово! Ты сказал… «брат»?

 - Нет!

 - Но ты назвал его братом!

 - Я ненавижу его!

 Он заскрежетал зубами и заметался по комнате, то бледнея, то вспыхивая. Тайша, сотрясаясь всем телом, молча наблюдала за ним, пока, наконец, вождь не бросился к дверям.

 - Как ты это сделал?

 Рагхан замер на пороге, не оборачиваясь.

 - Что сделал?

 - Превратил их в единое, разумное племя. В твой народ.

 Он вернулся. Подошёл, присел напротив Тайши на корточки. Вздохнул, чтобы успокоиться, заглянул прямо в глаза.

 - Я дал им имена. Уже тогда они перестали быть животными для меня. Я научил их языку. А потом… потом стало гораздо проще: сила слова очень велика. И мне не понадобился магический Свет, за которым охотится твой дорогой мальчик. Мне не понадобилась помощь моего бога, кем бы он ни был. Я всё сделал сам, вопреки воле того, кто создал меня. Я сам. Точнее, мы. Все мы. Изнурительным трудом люди вытащили самих себя из болота, в котором погрязли. Только трудом! Мы вместе осваивали жизнь – строили, шили одежду, приручали животных, учились вспахивать землю, сеять и собирать урожай. Мы вместе прошли через всё это. За тринадцать лет. Мы! Я и моё племя.

 Тайша дрогнула, глядя в чёрные глаза вождя, и почувствовала, как сжалось её сердце. Но не от страха, нет – скорее оттого, как трогательно, с какой теплотой и даже любовью говорил Рагхан о людях, что служили ему. Его лицо вдруг вспыхнуло, как у смущённого отрока, его голос задрожал, а Тайша… Тайша поймала себя на мысли, что помимо своей воли сочувствует ему. В этот момент она возненавидела саму себя – за то, что не могла больше ненавидеть человека, который был врагом для её Сильфарина.

 - Знаешь, каково мне было смотреть на их успехи? – Рагхан опустил голову, но она успела увидеть на его губах улыбку умиления. – Особенно в первое время. Никогда не понять ни тебе, ни… ни ему, что я тогда чувствовал! Вы, вумианы, считали людей зверями… Но видела бы ты, как радовались мы, собрав первый урожай! С каким наслаждением засыпали в первых построенных нами домах! Видела бы ты, прекрасная и вечно молодая дева, как постепенно преображались, превращаясь в красавиц, наши женщины, когда я стал учить их любви к их чадам. Как сияли счастьем и восторженно кричали мужчины, которым я давал имена, делая из серой особи личность – единственную, неповторимую. Как эти самые «звери» танцевали вокруг меня, пели, смеялись до слёз и резвились, как малые дети. Как дети… Они и сейчас такие – все до единого. Порой наивные, порой напористые, упрямые, дерзкие… И ещё не знают точно, чего хотят, ещё боятся сбиться с пути. Пока их нужно вести – и я веду. Ведь моему народу всего-то тринадцать лет. А я… я его отец, ты понимаешь?

 Рагхан поднял глаза. И Тайша сказала:

 - Да. – Только из внезапно осипшего горла не вырвалось и звука, и она просто кивнула.

 - Я верю, что ты понимаешь, - шёпотом произнёс вождь. – Мой тёмный господин хотел поработить их так же, как поработил меня. Но я поклялся себе – слышишь? – поклялся, что они не разделят мою участь. И мы с моим господином начали негласную борьбу за право быть предводителем людей. Я победил, Тайша. И завоевал их любовь и добился того, чего хотел. Потому что верил в них. Потому что был рядом. Потому что сам любил их, а сейчас люблю ещё больше… В то время как твой Возрожденный убежал на запад, искать Свет Рунна! Однажды мы оба сделали свой выбор. И я выбрал своё племя. Вот как мне удалось сделать из них единый народ.

 - Но, победив, ты выиграл свободу только для них – не для себя. – Горячая слеза обожгла Тайше лицо. – Почему?

 Он посмотрел грозно и мрачно.

 - Моя свобода дороже стоит. Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе о цене. Но не теперь.

 Рагхан решительно поднялся и вновь собрался уходить.

 - Я хотела сказать спасибо! – крикнула Тайша напоследок. – Ты открыл мне свою душу и позволил увидеть в ней что-то хорошее. А это очень важно для меня… И ещё ты… очень добр ко мне, несмотря на эти оковы. – Она дёрнула рукой, и цепь громко звякнула. – В чём причина? Не ожидала, что…

 - Повезло ведь этому маленькому мечтателю, - глухо сказал Рагхан. – Он вырос вдали от мрака и холода, в тёплом и светлом городе, среди любви и домашнего уюта. Ты спасла его – и не от тех людей, что могли его убить. От моего господина. Он был свободен, весел и любим. У него было детство, была мать… - Молодой вождь отвернулся. – У меня никогда не было матери.

 - Но я не могу быть твоей…

 - Знаю, - перебил он. – Я просто хочу доказать самому себе, что достоин… что Сильфарин…

 Рагхан так и не смог договорить. Наверное, потому что сам не до конца понимал, что за сила заставила его прийти сюда и поделиться с этой совсем незнакомой женщиной своей болью и своей радостью. Махнув рукой, он стремительно покинул темницу и запер дверь.

 А Тайша, оставшись в одиночестве, вдруг горько разрыдалась. Затихла лишь на пару мгновений – и сорвалась. Металась в своих цепях, кусала губы и билась затылком о твердую стену, повторяя, словно заклинание:

 - Он убьёт его… Он его убьёт…

 Она сама не знала, откуда взялась эта уверенность.

 Он сидел за пустым столом, уронив голову на руки. И судорожно дрожал, уже не пытаясь выровнять дыхание. Зачем? Всё равно от Хозяина ничего не укроется. Он уже знает, что Рагхан не выдержал в темнице… И этой ночью Он снова придёт…

 Опять будет свет из глаз выпивать. До дна.

 И пусть пьёт! Пусть захлебнётся! Рагхан уже привык, и теперь его волновало другое – его собственная опустошённая душа, которая упрямо не хотела оставаться опустошённой. И тщетно пыталась вырваться к свету – против воли Эйнлиэта и против воли своего обладателя, покорного власти колдуна. Она была подобна раненой орлице, упавшей на каменистое дно глубокого и узкого ущелья. Не желая покоряться, она, не способная улететь, металась из стороны в сторону и в отчаянии билась о скалистые стены, чтобы в следующий миг вновь рухнуть на землю. Без сил. И знать, что ей никогда, никогда не выбраться…

 «Зачем все это? Зачем такая жестокость? Отец мой, ты послал ко мне это существо, чтобы оно учило меня… и оно сделало из меня монстра! Может быть, ты хотел этого? Я не знаю… Но если так нужно, чтобы я был злодеем… так пусть я буду им! И пусть никогда, никогда не дрогнет мое сердце! Пусть жалость к жертве и отвращение к самому себе не тронут его! Сделай меня вторым Эйнлиэтом. Сделай! Мне уже всё равно, слышишь? И пусть меня проклинают во всех уголках Вселенной – так и мне будет легче проклинать весь мир!»

 - Не этого ли ты хотел? – беззвучно прошептали губы.

 В дверь постучали, и Рагхан, резко выпрямившись, собрался. Перед своими подданными он должен выглядеть сильным и неколебимым.

 - Входи!

 В комнату ступил здоровенный детина с широким веснушчатым лицом и распухшим от чьего-то меткого удара носом. Он был ещё весь грязный, потный и залитый кровью после очередного приступа, но дышал ровно и вообще выглядел весьма и весьма довольным, только прижимал к порезу на щеке мокрую тряпицу.

 - Привет тебе, вождь! – пробасил детина, поднимая вверх свободную руку.

 - Здравствуй, Удно. Как вумианы?

 - Ещё двоих схватили, - доложил воин.

 - И что?

 - Всё как обычно. Как ты и велел.

 - Молодец. Ты хорошо мне служишь…

 Удно замялся, опустив глаза в пол.

 - Эээ… Вождь, а что ты там с ними делаешь?

 Рагхан отвернулся от подчинённого и незаметно вздохнул. Не хотелось быть грубым, не хотелось обижать этого славного парня, которого Рагхан создал когда-то как разумное существо. Удно был глупый, ранимый и наивный – сущий мальчишка. Зато силищу имел неимоверную.

 Не хотелось быть грубым…

 - Это тебя не должно касаться, - устало произнёс вождь.

 - Да, - смиренно выговорил воин. – А… там ещё оборотни вернулись… Которых ты за беглецом отправлял.

 Рагхан встрепенулся и быстро поднялся на ноги.

 - Веди, - бросил без лишних слов.

 У крыльца их уже поджидал Шильх – старый матёрый волк – в человеческом обличье. Завидев вождя людей, оборотень низко поклонился в пояс.

 - Ну что?

 - Мы поймали его, Рагхан. Парень был ранен в драке между Младшими Братьями и далеко не смог убежать.

 - Веди меня к нему.

 Шильх кивнул и поманил за собой вождя вместе с преданным Удно. По пути он объяснял последнему особенности устройства своей стаи. В общем-то, в этом не было ничего сложного. Есть один вожак – альфа. Храбрый Као. А остальные делятся на Старших – перворождённых оборотней – и Младших Братьев – тех, кого Старшие обратили, укусив и впрыснув в кровь свой волчий яд. Они в стае были почти на положении рабов, так что эта иерархия чем-то напоминала деление рас на Низших и Высших.

 - Не думал, что Младшие у вас так часто дерутся друг с другом, - заметил Рагхан, пока они проходили по слякотной тропинке между деревянными домами.

 - Это у них так бывает, вождь… Особенно у только-только обращённых. Они немного… безумны и не могут контролировать свою ярость – с новыми звериными инстинктами не справляются. Со временем всё налаживается…

 - Но этого обратили уже очень давно!

 Шильх нахмурился и громко хмыкнул.

 - Этот – исключение из всех правил. Странный он… и как будто постоянно борется против проклятия, что сидит внутри. Один только вожак с ним справляется. Да и то – с трудом.

 - Отпустили бы вы его, Шильх – подал голос Удно. – Раз он такой… Был бы себе волком-одиночкой.

 Оборотень скосился на Рагхана.

 - Мы бы с радостью. Вожак сам предложил так сделать. Да только вот твой вождь против. Зачем-то бедняга ему очень понадобился…

 Рагхан грозно сверкнул глазами и внушительно положил руку на плечо старого волка.

 - Ты позволяешь себе даже больше, чем дерзкий Као, Шильх.

 - Прости, вождь. Но мне, правда, интересно, зачем ты так прицепился к нашему Младшему…

 Опять, как и с утра, заморосил противный дождь. Бледно-серая пелена затянула низкое небо, и со стороны океана повеяло холодом. Недовольные непогодой женщины с громкими криками принялись загонять детей в дома…

 Рагхан думал, как лучше ответить, чтобы раньше времени не раскрывать своих и без того смутных подозрений.

 - Он лучше других чувствует Цаграта, - наконец молвил вождь. – Это ведь Цаграт его обратил, а он сейчас выполняет задание вместе с Као, и через этого Младшего я могу узнавать, всё ли идет по плану.

 - А почему бы тебе не использовать для этой цели обращённого вумиана Елисана? Его обратил сам Као, а наш вожак поважнее…

 - Елисан стал оборотнем только год назад, - раздражаясь, перебил Рагхан. – А все потому, что твой вожак слишком долго отказывался от своего яда – предпочитал сразу убивать.

 Шильх смолк: ему нечем было возразить. К тому же троица уже подошла к длинному деревянному сараю на окраине Балгуша : здесь и жили Младшие Братья, когда на небе не было луны. Это сооружение являло собой довольно плачевное зрелище: дверь была выбита и валялась на пороге, никем не убранная; стены изодраны были страшными когтями; протекла хлипкая стреха, повсюду валялись клочья серой шерсти, и в ноздри бил запах псины.

 - Войдем, - коротко пригласил Шильх.

 Но Рагхан остановил его, внезапно передумав брать с собой спутников.

 - Нет. Я один пойду. А вы возвращайтесь.

 Шильх и Удно только переглянулись и пожали плечами, смирившись с прихотью великого вождя. Уже не обращая на них внимания, Рагхан вступил во мрак сарая, и тут же со всех сторон воззрились на него горящие глаза Младших Братьев. Сперва могло показаться, что обращённые хотят наброситься, растерзать голыми руками, но молодому человеку хватило одного только ледяного взгляда в обе стороны, чтобы самые задиристые из них тихо заскулили и отступили еще дальше в темноту.

 - Где он? – не спросил – потребовал ответа.

 Один из Младших, кому хватило храбрости, вышел вперёд и медленно указал жилистой рукой в самый дальний угол жилища. И тут же отошёл, пятясь и наклоняясь почти до самой земли, а Рагхан в несколько широких шагов оказался возле неудавшегося беглеца, что скорчился на мокрой соломе.

 Присел рядом.

 - Тебе не уйти от меня…

 Оборотень глухо зарычал, но Рагхана это не отпугнуло. Он наклонился ближе, стиснул плечо, повернул лицом к себе…

 Ледяные волчьи глаза вспыхнули аметистом…

 - Тебе не уйти, провидец Альдер.