Получив сообщение Олега Рязанского о намерениях Ягайлы, переданное с боярином Корнеем, Дмитрий Иванович не сразу оценил всю его огромную важность.
Первым делом он порадовался, что, вероятно, Олег, который должен был вместе с Ягайлой соединиться с Мамаем у Оки, передумал, исходя из своих, одному ему ведомых расчётов. Может быть, именно боярин Корней, сообщив о громаде войск, собранных под московские стяги у Коломны, повлиял на решение. Или возникли иные причины, но Олег от союза с врагами Руси отказался. Честь ему и хвала, хотя и не вошёл он в союз с Москвой. Всё равно очень важно, что рязанские полки не пойдут против московских.
Но внезапно, словно озарение, появилась у Дмитрия Ивановича догадка — как использовать сообщение Олега Рязанского с наибольшей выгодой. Дмитрий сделал ход, который ставит его вровень с великими полководцами древности: он двинул все войска от Коломны на запад, к устью реки Лопасни.
Рати шли стремительно, вбирая в себя по дороге припозднившихся, как в половодье вбирает река ручейки. Ягайло понял это именно так, как и рассчитывал великий князь, — намерение всей огромной, дотоле невиданной на Руси силой ударить по литовским войскам, — и остановился в нерешительности под Одоевом, в нескольких переходах от Лопасни. Там и простоял до самой Куликовской битвы. Этим хитрым ходом Дмитрий провёл и Мамая: тот вышел на сближение с Ягайлой, но, узнав о броске русских, не устоял перед искушением ударить их по левому крылу, казавшемуся беззащитным. Мамай ускорил продвижение, но русские, ожидая этого, ночью вышли берегом Дона к устью Непрядвы и перешли Дон в обход татар.
Олег Рязанский поступил по собственному замыслу, именно так, как объяснял сыну во время недавней беседы: собрал полки на западной меже княжества и там простоял всё время, пока шёл бой, ожидая его развязки.
Воевода Боброк вернулся в свой шатёр от великого князя ночью. Степан не спал, ожидая.
— Чего не спишь, сотник? — спросил Боброк приветливо.
— Отпусти в сторожевой полк, воевода! — выпалил Степан. — Сил больше нет в стороне от ратей стоять.
— Не беспокойся, воин, отпущу. Успеешь ещё мечом помахать. А сейчас поедешь со мной. Решили мы с Дмитрием Ивановичем: коли ты в рязанской стороже стоял, то должен эти места знать. Вот и поможешь поле боя подыскать.
Поздно вечером Дмитрий Иванович, Боброк, Бренк, Семён Мелик и Степан в сопровождении младшей дружины и двух сотен конников направились к верховьям Дона. Они свернули с наезженной дороги на целину и поскакали по заросшей пахучими травами степи, не знавшей от века ни плуга, ни сохи, ни бороны.
Воеводы отвергли несколько обширных полей — то слишком сдавлено оврагами, то, наоборот, открывает большой простор для движения татарской коннице.
Луна зашла, стало светать. Степан подумал, что поиск пришёл к концу, потому что над степью поднимался утренний туман. Тут выехали на просторное поле, с одной стороны ограниченное дубравой, с другой — крутым берегом притока Дона.
Дмитрий Иванович и Боброк переглянулись и поскакали к дубраве. Мелик не поехал следом.
— Вроде приглянулось им тут, — сказал он Степану.
Степан и сам видел, что место открывало хорошие возможности для построения полков. Дубрава на левом крыле лишала татар возможности нанести боковой удар конницей.
Вернулись воеводы и великий князь.
— Ну, Семён, — весело закричал ещё издали Дмитрий Иванович, — теперь всё в твоих руках. — Он подскакал поближе и спросил уже серьёзно: — Сможешь заманить сюда главные силы Мамая?
Мелик, видимо, уже думал о том, с готовностью ответил:
— Если дашь мне конный полк, князь, сумею.
— Дам, — твёрдо сказал Дмитрий Иванович. — Сколько нужно, столько и дам. Только воев попусту под удар не подставляй. Заманивай супостатов.
— Заманивать без большой крови невозможно, государь, — сказал Мелик. — Это наперёд надобно помнить.
Боброк спешился и отошёл в сторону. Он стоял в призрачном рассветном тумане, плащ, свисая с плеч, делал его похожим на былинного богатыря Святогора. Воевода снял шлем, положил его рядом с собой и лёг на землю, прильнув к ней ухом.
Степан не сразу понял, что происходит. Сзади, где стояли дружинники, кто-то шепнул: «Вещий Боброк землю слушает, будущее вопрошает».
Боброк встал, и — словно подгадал кто — дунул ветерок, развеялся предутренний туман. Открылось всё огромное поле, как по волшебству.
Воевода подошёл к конным. Все напряжённо ждали, что он скажет.
— Слышал стон великий, плач по земле распространяется. То ордынские жёнки плачут. — Боброк сел в седло, не дожидаясь вопросов. Никто не проронил ни слова...
Всю обратную дорогу великий князь, Боброк и Семён Мелик обсуждали, как вернее завлечь татар именно на это поле. Никто ещё не знал тогда, что зовётся оно Куликовым и что войдёт в русскую историю навеки.
Вернулись к войскам, вольно расположившимся на ночлег в перелесках, когда солнце уже встало. Дмитрий уединился в шатре с Боброком, к ним вскоре пришёл остававшийся в отсутствие великого князя главным воеводой князь Владимир Серпуховской. Немедленно от шатра помчались отроки к полкам созывать князей и воевод на совет.
Степан постоял в нерешительности — нужно было дожидаться Боброка, получить обещанное воеводой разрешение идти к Мелику. Между тем после проведённой в седле бессонной ночи накатывала дрёма на теплом сентябрьском солнышке. Появился Юшка, он уже пристроил коней Боброкову коноводу, нашёл знакомцев, те пригласили к своему костерку, посулили горячей каши. Степан побрёл вслед за Юшкой в ближний лесок, туда, где поднимался дымок и тянуло слегка подгорелой на костре кашей.
— Откуда ты их знаешь? — спросил Степан, когда они вместе с Юшкой подходили к опушке леса.
— Так то ж наши, рязанские.
— Рязанские? Каким образом? — удивился Степан. — Может, пронские?
— Нет, рязанские, что я, не знало, с кем кашу хлебаю? — ухмыльнулся Юшка. — Ополченцы.
— Так ведь Олег Иванович выжидает, в стороне стоит.
— Разве я сказал — княжеские полки? Я сказал — ополченцы рязанские. Князь сам по себе, они — сами... Может, они и тёмные мужики, но поняли, что не Москву идут защищать, а Русскую землю.
Подошли к небольшому костру. Вокруг полулежали и сидели мужики — кто в кольчуге, кто в старинном доспехе, кто в простой стёганке, обшитой металлическими бляхами. И вооружены были пестро: и старыми прямыми мечами, и кривыми саблями, и пиками, и рогатинами.
Любое оружие, особенно в южных приграничных местах, передавалось от отца сыну, оберегалось пуще всякого имущества. Здесь можно было встретить даже мечи времён легендарного рязанца Евпатия Коловрата.
Родной мягкий говор рязанских мужиков приятно ласкал слух:
— Где это видано — из Залесья выходить, из засек?
— А ты отсиживаться пришёл в засеках?
— Всё же когда лес кругом, против орды спокойнее.
— Ежели спокою ищешь — на печи с тараканами бы воевал!
— И то руки зашибить можно.
Кругом засмеялись, немудрёную шутку передали дальше, к другому костру. Кто-то уже серьёзно сказал:
— Говорят, воевода Боброк землю слушал.
— И что?
— Говорят, слышал, как стон идёт, плач великий, вороний грай.
— Да, утешил ты нас.
— Так говорят, слышал он, что больше ордынские жёнки плачут.
— После боя всегда плачут.
Рязанцы помолчали.
— Смерть кормильца — она всегда смерть. Что нашим бабам; что татарским.
— Хватит вам, ребяты, сказки про Боброка рассказывать, — донёсся низкий голос. — Воевода он, а не вещун. Он сейчас с великим князем и братом его Владимиром Серпуховским думает, как полки лучше расставить. Только им и дела, что землю слушать.
Трезвая рассудительность рязанца убеждала, но Степану не хотелось расставаться с такой яркой картиной: вещий Боброк слушает землю, а вокруг стоят князья и воеводы. Ждут с тревогой, что скажет своим сынам Русская земля. И несутся слова от полка к полку, от воина к воину, от сердца к сердцу, как песня...
Он стряхнул с себя наваждение — самое время о песнях думать! — и спросил ближнего ополченца:
— Кто над вами воеводой стоит?
Рязанец смешался, стал бормотать что-то невразумительное, подыскивая слова, видимо, не понимая, о каком таком воеводе спрашивает незнакомец.
— Слышь, дядя, отвечай, кто воевода-то? — вмешался Юшка.
— Эт-та... — Ратник поглядел на сидящих рядом с ним, словно в ожидании помощи, тогда все враз загалдели:
— Нету у нас воеводы.
— К Митрию идём проситься.
— Мы ить ополчились... а боярин не пускал... вота как...
— Ты уж нас не гони.
— Олег Иванович в сторону ушёл.
К ним стали собираться от других костров.
— Нету, милостивец, воеводы.
— Хрящ тут у нас за старшего, — неуверенно пояснил кто-то.
— Эка сказал — Хрящ! — возразили. — Хрящ ругаться и рогатиной махать горазд, а урядить войско — тут голову надоть иметь.
— Вот вам воевода! — Юшка указал на Степана. — Наш, рязанский, десять лет на меже сотником был, — приврал он для убедительности, — дважды ранен, в плену бывал, татар не раз бивал, на реке Воже рядом с Митрием сражался! Желаете его воеводой? — не давал опомниться Юшка.
— Желаем! — нестройно закричали ополченцы.
— Ты что это опять за меня всё решил? — недовольно сказал Степан, но крики ратников, сбегающихся к костру, передающих друг другу радостную весть, что нашёлся им сведомый воевода, отбросили мгновенное недовольство. Он вскочил на своего коня, которого успел подвести расторопный Юшка, и возвысил голос, словно в бою:
— Коли желаете, слушайте меня! Сейчас мой меченоша разобьёт вас на десятки, выделит десятских и сотников. Повиноваться ему, как мне, он со мной все эти годы рядом сражался. А я поеду к великому князю и буду челом бить, чтобы он нам место в бою определил. — Уже отъезжая, спохватился: — Сколько вас тут рязанских? Кто-нибудь считал?
По лицам мужиков было видно, что не считали и сосчитать бы не смогли.
— Да уж поболе сотни.
— Считай, три сотни, никак не меньше.
— Полк!
— Говори — тысяча, — гоготнул кто-то. — Тысяцким будешь, сотник!
Все засмеялись. Степан ускакал к великому князю с лёгким сердцем: люди шли на кровавый, смертный бой с шуткой, такие не могут не победить.
Дмитрий Иванович в окружении князей и воевод стоял на опушке дубравы, откуда начиналось Куликово поле. Степан не решился отвлекать его и подошёл к Боброку:
— Воевода! Рязанцы пришли...
— Рязанцы? — переспросил удивлённо Боброк и, когда Степан кивнул, повёл его к великому князю.
— Значит, решился Олег Иванович? Кто же привёл рязанцев? Почему не идёт ко мне с докладом? — засыпал тот Степана вопросами.
— Великий князь, — сказал Степан, кланяясь, — воевода Боброк не так меня понял. Не полки рязанские пришли, а ополченцы. Добровольцы. Нет у них ни воевод, ни иных начальных людей. Я их до твоего повеления принял...
— А Олег? — не понимая до конца, спросил Дмитрий Иванович.
— Струсил Олег, чего от него ждать! — раздражённо вмешался Владимир Серпуховской.
— Олег, великий князь, не струсил, а выжидает, — сказал Степан. — Твой бросок на Ягайлу его напугал, но не столь сильно, чтобы вынудить к тебе присоединиться.
Воцарилось молчание.
— Что с рязанцами-то будем делать? — напомнил Боброк.
— С рязанцами... — отвлёкся от своих мыслей великий князь. — Тебе Степан нужен ещё?
— Я обещал отпустить его на время сражения.
— Вот пусть он и занимается рязанцами. Принимай ополчение, воевода!
Всю вторую половину дня Степан провёл в бесконечных хлопотах: договаривался с воеводой большого полка Тимофеем Васильевич Вельяминовым о месте рязанцев в боевом порядке, выпрашивал у княжеских оружейников мечи и щиты для своих ополченцев, кричал, просил, ругался, втолковывал...
Ночью большой полк занял своё место. Потянулись тревожные часы. Ратники думали о предстоящем сражении. Степан волновался о другом — удастся ли Мелику привести татар именно сюда, на Куликово поле? Если не удастся — весь стройный, продуманный до мелочей замысел рухнет. Его всё время подмывало пойти туда, к воеводам, великому князю, расспросить, но он понимал: не время сейчас отвлекать праздными вопросами занятых людей. А тут ещё поползли разговоры, что великий князь поехал в передовой полк и будет там, в первых рядах. Слух летел от полка к полку, и воины выражали своё отношение к такому поступку: большинство одобряло великого князя, были такие, кто полагал, что его место над схваткой, однако все восхищались им.
Под утро спустился туман, окутал всё поле. Невозможно было разглядеть, что происходит впереди. Где-то вдалеке, судя по звуку, проскакали кони, и сразу же по рядам воинов пронёсся слух: Мелик вернулся! Вывел татар на поле — быть битве!
На востоке, там, где, по расчётам, должны были появиться Мамаевы полчища, заалело восходящее солнце. Туман заколебался и пополз клочьями, открывая огромное, немереное поле.
Великий князь осадил сверкающего боевым нарядом коня перед большим полком, поднял руку, крикнул:
— Верю в победу, други! — и помчался дальше, к другим полкам.
Где-то далеко, на противоположном краю поля заунывно запела татарская труба. Вздрогнула земля — пошли тысячи воинов.
Степан оглянулся. За ним стоял первый ряд его рати — самые вооружённые, самые сильные рязанские мужики.
— Главное — плечо к плечу, щит к щиту, не размыкайтесь! — в последний раз напомнил он и выхватил меч.
Куликовская битва началась.