Холодные капли С небес — на лицо… Промокшие крылья Залиты свинцом. [1]

Мир изменился. Я чувствую это в земле, в воде, в воздухе. Арта умирает. Медленно, будто угасая от продолжительной неизлечимой болезни. Арта. Куда подевались твоя красота и сила?

Мгновения сплетают узоры минут, часов, дней. лет. Года складываются в паззлы веков.

А я всё это время смотрю на мир, не в состоянии ни помочь ему, ни даже закрыть глаза и заткнуть уши, дабы отрешиться от происходящего.

Люди перевозят меня с места на место, выставляют в музеях, измеряют, изучают, восторгаются совершенством линий и пропорций. Не спорю, комплименты слушать приятно. Было. первые сколько-то там лет. Потом надоело. А после начало злить. Теперь я буквально закипаю от еле сдерживаемого гнева! Честное слово, так бы и взорвалась!..

Не будь я камнем.

Статуей.

Долбаным произведением искусства.

Отец. Я часто вспоминаю его. Сильные руки, обнимающие меня за плечи. Как он гладил непокорную дочь по голове, вместо того, чтобы ругать за очередное своеволие. Высокий, сильный телом и духом, он никогда не выпячивал своей мощи, не кичился ею. Старался быть как все.

Да только трудновато это для Майя. В кузнице, на охоте или в гуще сражения он был прекрасен. Вечно юный ангел смерти. Мы не раз вместе попадали в передряги, и отец всегда исправно прикрывал мне спину, но не защищал, как наседка перепуганного цыплёнка.

Увидев копну его каштановых волос и огромные чёрные глаза, женщины уже не могли их забыть. Странно, но он никогда не рассказывал мне о моей матери. Человек она или Перворожденная? За долгие века счастливой жизни в Аст Ахэ я так ничегошеньки и не узнала. «Гортхауэр надёжно хранит свои секреты…» — говорили Тёмные эльфы. Но не от родной же дочери?

Семь веков, Из года в год, Мёртвый взгляд В пустой небосвод.

Однажды — давным-давно — меня купили на аукционе. Не знаю кто. Понятия не имею где. Мне это не интересно. По барабану. Пофигу. Абсолютно. Целиком и полностью. Запаковали в мешок, долго везли по тряской дороге, потом заволокли на крышу здоровенной домины толстого чванливого аристократа. Как бишь его там? Графа Не-Помню-Мне-Плевать. С тех пор я, то смеясь, то впадая в отчаяние, то взрываясь невидимыми людям вспышками злости, то зеленея от апатии, смотрела, как граф-уродец и его не менее противные друзья прохаживаются по крыше дома, восторгаясь окружающими красотами (вид, хвала богам, и правда открывался замечательный), а навосторгавшись, поют хвалу радушию, богатству и художественному вкусу хозяина поместья. Расспрашивали, где-как-за-сколько он отхватил такую прелесть (в смысле, меня). Многие — брррр!!! — щупали, гладили, а некоторые откровенно лапали драгоценную статую (как же хотелось поотрубать сволочам руки!).

А когда очередная графская гулянка заканчивалась, меня на некоторое время оставляли в покое. Люблю вспоминать тихие ночи, свет звёзд и шелест леса далеко внизу. Только иногда вскрикнет птаха, пролетит мимо, хлопая крыльями, будто здороваясь, да отправится дальше по своим птичьим делам. Или завоет, закричит внизу волк, догоняя перепуганного зайца. Люди в тёплом доме вздрагивают, глубже зарываются в мнимую безопасность перин и подушек, иногда — поддавшись минутной паранойе — бегут лишний раз проверить, заперты ли двери и окна. А мне хорошо. Никто не мешает думать, мечтать. Будить зверя воспоминаний.

Небо зовёт за собою, Тучи укроют меня…

Да, мой отец был великим магом, непобедимым воином. Но не он был светочем Аст Ахэ. Не он вёл нас к истине, к совершенству. Гортхауэр был просто первейшим, лучшим, самым талантливым учеником Крылатого.

Мелькор. Где ты теперь? Что с тобой?

Тюрьма за Гранью.

В обожжённых глазницах запеклась чистая-чистая кровь.

Твои прекрасные глаза больше не увидят света, цвета, движения. Ветерок так же шевелит листву вековых деревьев в лесах Старого мира… На полянах так же пасутся олени, а хитрые серые волки подстерегают добычу. И только ты ввергнут в непроницаемую чернильно-чёрную пустоту.

Плакать нет больше сил.

Я любила тебя.

Думала, ты будешь бороться.

И победишь.

Зачем? Зачем, зачем, зачем???!!!

Зачем ты принёс себя в жертву?! Ради кого? Эльфов? Они давно превратились в бледное подобие себя прежних. Отдали мир — твой мир, Арту, политую твоей кровью и потом — на разграбление младшим братьям. Людям. И последние воспользовались даром на полную катушку. Развернули бурную деятельность: заводы, машины, города, джинсы и дешёвое пастеризованное пиво, макдональдсы и шаурма. Вот на чём держится их так называемая цивилизация — огромная дурно пахнущая опухоль на теле Арты. Они убивают твоё детище, слышишь?! Рубят сук, на котором сидят! Как дети малые, ломают всё в неуклюжей попытке познать истинную суть вещей. И никто — никто! — их не останавливает. И Валар, и Майяр, и Перворожденные, кажется, наслаждаются, наблюдая длинный-длинный спектакль. А может, эта развесёлая компания давно обсуждает сценарий апокалипсиса? Может, Айнур уже приспичило спеть Вторую Песнь?

— Учитель, а что там, за гранью мира?

— Ох. Как бы тебе объяснить, Эльвинг. Ничего. Пустота.

— Неужели совсем ничего? Ничегошеньки? Ты же Вала. Ты же всё знаешь, всё можешь. Должны же быть где-то там другие миры, другие Арты?

— Всё может быть, девочка. Не знаю. Я не видел других миров.

— А откуда пришёл Эру?

Мы сидели в саду возле Аст Ахэ. Мелькор растерянно поглядел по сторонам. Будто искал ответ на небе, в деревьях, в траве. А я пыталась прочитать это в его бездонных глазах.

Внезапно будто из ниоткуда вынырнул отец. Позвал Крылатого в кузницу показать свои новые творения. И тот натуральным образом сбежал.

Я хотела что-то сказать, но только успела открыть рот, как их уже и след простыл.

Небо одарит водою. Дай мне огня!

А потом началась война. И наши мечты развеяло по ветру, наши желания чёрной золой печали покрыли сапоги тех, кто называл себя Светлыми. Но мы не сдались, не покорились. Потому что просто не могли. Некуда было бежать, негде спрятаться, да и незачем: мы всю жизнь славили Арту, с самого рождения служили красоте! Мы не могли оставить то, ради чего пришли в этот мир!

И поэтому гибли. Страшно и бессмысленно, ибо силы с самого начала были неравны. Моя подруга Ойолоссэ пошла на разведку с отрядом и не вернулась. или вернулась. Это смотря как воспринимать произошедшее: молодые, горячие — многим не было ещё и трёх сотен лет от роду — разведчики ввязались в драку с превосходящими силами противника. Как показало вскрытие, Майя Оромэ приспичило поохотиться на нашей земле. Видимо, на сочных юных эльфиек. Когда её принесли домой, девушка походила на решето.

И это был лишь первый звон колокола погибели. С тех пор он не утихал. Каждый день мы недосчитывались одного, двоих. Пятерых, семерых.

А ты, Крылатый, ты, наш светоч, наша надежда, наш учитель, наш идеал? Что делал ты в то время? Не выходил из тронного зала. Не вставал со своего железного кресла, будто был прикован к нему наручниками скорби и безысходности. Не отвечал на наши вопросы, на наши мольбы. Не сочувствовал нашим потерям.

Понимаю, ты, должно быть, оплакивал своих детей, свои мечты. Но почему ты не стремился сохранить то, что осталось? Почему не повёл в бой тех, кто ещё мог поднять меч, когда поле перед нашей крепостью почернело от воинства Манве?

В тот ужасный день я в последний раз пришла в твои покои, уже больше похожие на древний склеп. Темнота оглушала, тишина сдавливала череп когтями хищника, довольно урчавшего в предвкушении. Но я не слышала, не видела, не желала понимать, что мой идеал превращается в гниющий труп.

— Учитель. Мы ждём тебя. Ты нужен своим детям.

А в ответ — тишина. Ты даже не встал из глубокого кресла. Зарылся в складки мантии, будто мог найти в них ответ на все заданные и незаданные вопросы.

— Крылатый, ну что же ты молчишь? Не бросай нас! Ты — наша надежда, наш лидер, наш бог! Выйди же и освети поглотившую нас тьму!

На твоём совершенном лице не дрогнул ни один мускул.

— Орды Манве штурмуют замок! Помоги! На кого ещё нам уповать?

Ты будто окаменел.

— Ну уж нет! Мелькор!!! Ты, конечно, Вала, наш учитель и всё такое прочее, но там, — я указала в сторону начавшегося уже сражения за нашу твердыню, — там гибнут мои братья и сёстры! Ты обязан — слышишь, обязан — оторвать от кресла свою божественную задницу и спасти положение!!!

На секунду я даже пожалела о сказанном — прежний Мелькор в приступе гнева за такое мог и испепелить на месте, — но только на секунду.

Реакции — ноль.

Потрясла тебя за плечо. Сильнее, сильнее. Ты только ниже склонил голову.

Я нагнулась, чтобы заглянуть в твои изумрудные глаза, пытаясь даже от самой себя скрыть, до чего боюсь увидеть в них пустоту. Ты отвернулся и — сказал одно-единственное слово, будто швырнул булыжником в розу:

— У-хо-ди.

Отчеканил. Холодно, обречённо. Три меча-слога пронзили мне сердце. Неужели тебе всё равно???

Я повернулась и вышла из комнаты.

Дай мне святого огня!

Стоя на крыше одной из самых высоких башен Аст Ахэ, я наблюдала закат нашей эпохи.

Это была не битва. Это была бойня. У нас не было ни единого шанса победить. Мои братья и сёстры умирали вместе с эпохой Великой Тьмы, эпохой Крылатого. Вместе с эпохой Мелькора.

Орда светлых эльфов играючи смяла нашу первую линию обороны и ринулась на стены. Стук приставных лестниц о древние камни крепости. Нашей крепости. Нашего последнего приюта. Крики ярости, боли, стоны раненых, хрипы умирающих. Торжествующие вопли победителей. Я видела это сотнями глаз. Провожала друзей и любимых в палаты Мандоса, обещала отомстить за их гибель — и возвращалась на поле брани только для того, чтобы вновь ступить на Дорогу Смерти.

Почему я не спустилась на линию обороны? Почему не бросилась на врагов с обнажённым мечом, надеясь подороже продать свою жизнь? Потому что знала: мои ментальные, психические способности принесут больше пользы. По крайней мере, пока. А там посмотрим.

Да и вообще, есть ли смысл тонуть в крови ради того, кто не верит в нашу победу? Того, кто бросил собственных детей на произвол судьбы? Куда, к чертям, подевался тот могучий демиург, неудержимый мечтатель и бесстрашный воин?

Битва длилась и длилась. День сменялся ночью, ночь умирала в объятиях рассвета, а кровавая баня внизу и не думала затихать.

Странно. Я не видела отца с начала этого кошмара. Неужели он тоже спрятал голову в песок, как безмозглый страус, надеясь, что хищники его не заметят? Нет, такому не бывать. Гортхауэр не мог даже подумать о таком. Он просто не умел отчаиваться, всегда старался найти выход из самых сложных ситуаций.

Я отвлеклась от размышлений лишь на пару минут, чтобы «опрокинуть» тяжеленную осадную машину на голову наглому эльфёнышу, пытавшемуся втихомолку подложить взрывчатку в канализационное отверстие в стене, а потом очень удачно «поджечь» дерево упавшим из рук изнурённого защитника факелом. Светловолосый минёр повопил, похрипел — и затих. Минутная передышка. Уффф.

И тут началось.

В самой гуще сражения раскрылась огненная воронка. Портал. Отец! Кто же ещё! Гортхауэр — огромный и страшный в чёрных шипастых доспехах — выпрыгнул из пламени, размахивая своим знаменитым мечом. Светлые опешили, их ряды смялись, многие даже не успели сообразить, чья рука оборвала их казавшуюся бесконечной жизнь.

Но на этом сюрпризы не закончились. Вслед за отцом на захватчиков полились волны первозданного пламени творения. Ахэрэ! Духи огня! Вечные отшельники подземных глубин вступили в схватку с воинством Стихий Арты.

На некоторое время мне показалось, что весы судьбы склонились в нашу сторону. Поле брани будто превратилось в жерло вулкана. Светлые кричали в ужасе, пытаясь не попасть под «шальную искру» наших нежданных союзников. Защитники крепости, тоже испугавшиеся на минуту, возликовали, ибо пламя необъяснимым образом обходило их.

Но, увы, Валар и не подумали оставить нас в покое.

В битву вступил сам Ульмо.

Небо заволокли тучи, чёрные, как смерть. Они клубились, беснуясь в танце ярости. Через несколько минут началась гроза, равной которой я не видела за всю свою жизнь. Потоки воды хлестали, будто плети палача. Молнии без устали били в стены, поражая воинство Тьмы. Крики ужаса и хрипы умирающих вновь огласили наши ряды.

Ахэрэ дрогнули, свет их, казалось, померк — но Изначальные не отступили. Войско Манве редело, хоть уже и не так стремительно.

Увидев, что грозе нас не сломить, Ульмо бросил в битву собственную «гвардию» — водяных демонов. Эти похожие на огромных голубых осьминогов существа спустились в неба верхом на молниях и накинулись на наших «горячих» друзей.

Огонь и вода, красное и голубое слились в боевом танце. И мы, и светлые, засмотревшись на смертельно опасную красоту, прекратили сражение — только уворачивались от огненных сполохов и острых как бритва струй дождя.

Гортхауэр заметил на периферии толстого, усатого, голубокожего Майя, бога воды. Тот наблюдал за битвой, подозрительно ухмыляясь. Не дав врагу учинить какую-нибудь гадость, отец напал на него. Два полубога метались в гуще борющихся чистых стихий. Их мечи — водяной и огненный — звенели, сталкиваясь.

Я спустилась с башни, намереваясь биться вместе с моим народом — ибо настало моё время, — и с головой окунулась в смертельно опасный водоворот стихий. Огонь и вода. Жизнь и смерть. Тьма и свет. Светлые оживились, наши тоже. Битва вспыхнула с новой силой.

Я разила направо и налево тех, кого при других обстоятельствах вполне могла бы любить, тех, с кем могла вести философские беседы за чашей вина или гулять по залитому лунным светом ночному лесу. Боги, ну зачем всё это? Ради Арты? Ради равновесия? Ради вашего пресловутого света и добра?

Получается, мы — монстры???

Чушь собачья!!!

Прорубив широкую просеку во вражеском войске, я добралась до отца, на которого уже наседали большой дружной толпой эльфы, пара голубокожих Майяр Ульмо и даже один водный демон, которому, видимо, больше было нечем заняться. Гортхауэр тяжело дышал, по его мужественному лицу ручьями струился пот.

— Привет, пап! — Мой меч забрал жизнь неудачно подвернувшегося молодого эльдара. — Помочь?

— Дочка! Как всегда, вовремя! — прокричал Майя, уворачиваясь от стремительной атаки голубого осьминога.

В последний раз мы сражались спина к спине. Вокруг свистели стрелы, звенела сталь. Наши мечи рассекали воздух, крошили доспехи, рвали плоть. Вода обжигала так, что пламя казалось почти холодным. Конец истории. Или начало? Армагеддон. Рагнарёк. Апокалипсис. Как ни назови, мир будто перевернулся с ног на голову.

Всё в этой вселенной рано или поздно заканчивается. Исчезает. Умирает.

Это был наш смертный час.

Большинство защитников Чёрного замка остались на поле боя. Отправились в чертоги Мандоса…

Ворота — вдрызг. Внутри — мясорубка.

Потом — тишина. Оглушает.

И понимаешь, что всё закончилось. Нет больше Чёрного замка. Пропал мой дом. Нет больше Тёмных эльфов. Перебили мою семью. Нет больше Мелькора. Искалечили мою любовь.

Отец. Где отец? В какой-то момент его оттеснили от меня — и больше мы не виделись. Жив ли славный Майя? Бли-и-ин. Лучше бы он пал, чтобы не видеть этого всего.

От нашего дома светлые не оставили камня на камне. Только руины — и разбросанные повсюду тела. Похоронить павших братьев и сестёр нам не дали. Сказали, что они станут славным обедом для воронов Оромэ.

Немногих оставшихся в живых сковали длинной цепью и увели непонятно куда. Бедняги бросали последний скорбный взгляд на руины, а потом, потупившись, убредали в позорную неизвестность.

Меня скрутили двое дюжих Майяр Ульмо. Многорукие синие уроды! Разоружили, сковали руки-ноги. А потом один из них торжествующе произнёс:

— Пойдём, полукровка, пойдём. Сейчас покажем тебе представление века: как ваш так называемый «учитель» будет лизать сапоги Манве и вымаливать прощение. А потом ты нам расскажешь, куда подевался твой папочка.

Что значит «подевался»? Неужели отец сбежал? Бросил нас? Дезертировал? Не верю! Придурки — они на то и придурки, чтобы всё путать. А может, Гортхауэру просто удалось избежать плена — и сейчас он пытается нас спасти.

Никто нас не спас. Я до сих пор не знаю, «куда подевался мой папочка». Да и что уж теперь? Как кусок камня может исправить положение?

Грустно.

Нет, чёрт! Нельзя! Нельзя предаваться меланхолии! Я должна помнить! Должна мыслить! А то стану камнем и изнутри тоже. Тогда уж — пиши пропало.

Тогда я в первый — и, блин, точно в последний! — раз в жизни преклонила колени перед победителями. Так получилось — очень уж точный был удар сзади по ногам. И снизу вверх смотрела на сияющий живой идол Света — Манве, что снизошёл на поле боя. Он лично хотел «поприветствовать» побеждённого брата. Только вот брат не ответил на приветствие. Крылатый шёл туда, куда его вели, — не задавая вопросов, не проявляя эмоций — словно агнец на заклание.

Чуть позже я поняла, как велика его жертва.

Холодные капли Как иглы — в глаза… Так солнце с землёю Венчает гроза…

Нас посадили на корабль и повезли в Валинор. Кажется, именно тогда я начала превращаться в камень. Просто сидела и смотрела на Мелькора. Ветер шевелил наши волосы, сплетал из них причудливые узоры. Жизнь продолжалась. Просто нам пришла пора покинуть этот мир.

Ступив в первый раз на благодатную землю обители Стихий, я не почувствовала ничего. Ничегошеньки. Меня будто выжег изнутри первозданный огонь, а пепел вымыли потоки дождей. Или, скорее, слёз. Только вот плакать сил уже не было.

Потом был суд. Крылатый предстал пред тронами Владык Арды.

Они задавали вопросы. Он молчал.

Они обвиняли. Он смотрел в небо.

Они огласили приговор. Ветер шевельнул полы мантии мятежного Валы.

Я не видела, как его ослепляли. И хорошо. Не выдержала бы. Вырвала бы сердце из собственной груди и швырнула бы под ноги Манве-стервятнику. Зачем? Пусть бы растоптал заодно, а то жжётся слишком.

Я не видела, как в первый и последний раз открылись и закрылись двери темницы за Гранью мира. Не видела, как Мелькора опутали крепчайшей цепью работы самого Ауле. Не видела, как он шагнул туда — и исчез.

Но с точностью до секунды почувствовала, когда это случилось. Мир перед глазами померк, а сердце будто пронзило тысячью игл.

А потом «длинная рука правосудия» добралась и до меня. Меня превратили в статую, чтоб служила «назиданием для непокорных».

Хорошее оказалось заклятие, долговечное. Сколько уж лет прошло?

Не помню. Но никто уже не вспоминает Мелькора и Детей Тьмы. Потому что помнить некому. Настала эпоха людей, а у них память, как и жизнь, очень короткая.

Чтоб сменить Небесный ход! И тогда Оно оживёт!

Стою на крыше невообразимо огромного дома — десятки этажей. Десятки десятков. Небо близко. Кажется, рукой можно дотянуться.

Кто меня сюда притащил? Зачем? Не помню. Слишком многого я теперь не помню.

Вокруг — четверо. Таких же, как я. Каменных. Кто они? Друзья? Враги? Тоже жертвы обстоятельств?

Внизу кипит жерло вулкана — мегаполис. Кратер человеческих судеб, страстей, стремлений. Дающий жизнь и отнимающий. Дарящий мечту и растаптывающий её в прах.

Наверху — небо. Гроза. Странная. Будто жидкий свет.

Омывает, освежает, преображает мир вокруг. И меня вместе с ним. Мысли становятся чище, взгляд — яснее.

И я вижу.

Как одна из стоящих по краям крыши статуй начинает двигаться. Маленькая, хрупкая с виду девушка с длинными волосами словно потягивается, пробуждаясь от очень долгого сна. Дождь раскрашивает её лицо: светло-розовая кожа, серо-стальные глаза, белые-белые волосы. и тело, и алое, как заря, платье. Страсть и наивность в одном флаконе. Будто юный леопард готовится к первой охоте.

Оживает вторая статуя — на противоположном конце крыши. Высокая, крупная молодая женщина. Мать-воин. Большегрудая, но не полная. Волосы коротко подстрижены смешным «ёжиком». Из одежды — чёрная майка и штаны защитного цвета. Змея — опасная и красивая. Отряхивается, сбрасывая вместе с каплями куски старой — каменной — кожи…

Третья — маленькая, коренастая. Как и первая, скорее девушка, чем мать. Очень похожа на гномиху, но не гномиха. Разглядывает собственные руки, потом трогает ими лицо. Подставляет лицо под воду, пьёт. Разминает суставы. Как боксёр перед рингом.

И наконец четвёртая — тоже блондинка. Волосы жёлтые, как лучи полуденного солнца. Глаза — голубые, как воды наичистейшей реки. Формы — округлые, но не слишком. Мать, как и вторая. Чудо-дождь так быстро смывает с неё налёт каменного плена, что женщина успевает только открыть глаза, глубоко вздохнуть и улыбнуться — навстречу новому миру.

А потом начинается самое интересное.

Женщины спускаются с постаментов, на которых стояли, будучи статуями, сходятся в центре крыши, образуя вокруг меня «хоровод», и берутся за руки.

За спинами у Четверых — как по команде — начинают раскрываться крылья. Чёрные, кожистые. Огромные. Сильные.

Я — практически под куполом. Чёрным. Бордовым. Красным. Алым!

Как кровь. Как сила. Как жизнь.

Огонь!!!

Зарождаясь где-то наверху (вероятно, там, где соприкасаются их крылья), он пронзает всё моё существо, уходит в землю — и возвращается сторицей.

Тепло. В сердце.

Каменная «кожа» отходит тяжело — еле-еле, словно нехотя, кое-где — с кровью и кусочками настоящей шкурки. Но это ничего. Мне не привыкать. Сбросив оковы, я буквально воспарила на крыльях их совокупной мощи — и только тут поняла, что у меня за спиной тоже развернулись чёрные, кожистые, сильные — крылья!!!

А дождь продолжал поливать нас чистой энергией бытия.

В ту же секунду я всем своим существом почувствовала присутствие. Ощутила их. Вечно юные, вечно изменчивые и постоянные, конец и начало этого мира, его боги и демоны, демиурги и разрушители — Ахэ-рэ, духи огня. Они не испарились, не вымерли, не стёрлись в порошок на мельнице времён. Да ещё и зачем-то освободили меня. И не только освободили, а вылечили — телесно и духовно — и наделили новой силой.

Зачем я вам? Ответьте!

— Так было предначертано свыше ещё до Первой песни. Ты должна совершить свой последний поход. И мы тебе поможем.

Небо зовёт за собою! Тучи укроют меня!

Подо мной — бурлящий поток. Воспоминаний, мыслей, чувств. Силы. Огня! Сотни, тысячи. Десятки тысяч ахэрэ буквально вырастают из стен высотки, на которой я стою. Бетонно-стеклянная колонна превращается в пламенный столп.

Чуть позади меня, по обе руки — старейшие, мудрейшие, сильнейшие из Огненных. Мои соратники. Друзья. Эмиссары.

Сила, поднимаясь из земли, скручивается в тугую спираль. В копьё. И я — его острие.

Значит, мне его и направлять.

— Вперёд!!!

Небо одарит водою … Дай мне огня!

Взлетаю. Небо за мной горит. Не знаю, метафорически или буквально — не разобрать.

Курс — на Валинор.

Я должна.

Вы спросите зачем? Почему? Ведь он предал меня, своих детей, свой мир? Позволил разрушить то, что мы любили больше жизни?

Не знаю, отвечу я. Может, я так и осталась наивной дурочкой, а может — просто не разучилась любить. Но я устала жить без его зелёных глаз — это факт.

Дай мне святого… Огня!!!

Мы — Огненное копьё — летим в немом сосредоточении. Ни слова, ни звука — только потрескивание пламенной кожи-брони ахэрэ.

Я — острие. Сильная, напряжённая. Свободная! Наконец-то свободная!!! Стараюсь не задаваться вопросом — кто летит за мной? Кто эти четыре, что оживили меня своей энергией? Что им нужно? Они молчат. Пока. Что ж, остаётся с благодарностью воспользоваться подаренной возможностью отомстить.

Внизу проплывают горы, проносятся серебристые ленты рек. Зелёные ковры лесов сменяются серым цементом городов, а потом — голубой бездной моря.

Скоро. Совсем скоро мы ступим на Прямой путь. И тогда легенды оживут.

Уверена.

Небо как-то незаметно стало сказочным, кристально-голубым. Облака исчезли. Как и лёгкий ветерок, ещё секунду назад гнавший волночки по сине-зелёной морской глади.

Прямой путь.

Дорога в одну сторону.

Отступать теперь некуда.

Словно желая сама себе доказать очевидное, я оглянулась — и сквозь огненную пелену увидела сине-зелёный шар. Арту. И шар этот всё уменьшался.

Эльфы говорили: «Нельзя смотреть назад, пусть даже на прекрасное прошлое». Стараюсь, но не получается. Я столько десятков-сотен лет только и делала, что вспоминала. А теперь мой дом, моя родина позади. Навсегда.

Странное чувство. Чем-то похоже на смерть. Как я её понимаю.

Именно в тот момент заговорили мёртвые.

Старый мир шёлка и стали, коней и свободы, водных просторов и парусных кораблей — утонувший в стекле, металле и серости эпохи человека — воззвал ко мне голосами Четверых:

— Кольца власти (те, что сохранились) у нас. Мы — наследницы лучших воинов твоего отца.

Какие такие Кольца власти? Что я пропустила?

— Несколько Эпох, госпожа. Гортхауэр искал тебя до самой смерти. И отходя в палаты Мандоса, завещал нам продолжать поиски.

Отец? Искал меня? Значит, он выжил тогда?

— Не просто выжил. Саурон стал ключевой фигурой следующей Эпохи. Это он создал Кольца власти. Вообще-то, раньше нас было девять. Но в Войне Кольца пятеро отошли в лучший мир.

Зелёным пятном пронёсся под нами Тол Эрессеа — залитый солнечным светом Одинокий остров. Впереди начали проступать неясные пока очертания Чёрных гор.

— Раздавленный скорбью по исчезнувшему миру, неистово желающий его вернуть, твой отец обратил свой взор в глубины столь мрачные, столь чёрные и грязные, что не отмылся до конца жизни. Гортхауэр сошёл с ума. Под конец Великий созидатель мог только разрушать и уродовать. Мегакольцо было последним его творением — и самым страшным, ибо стало причиной смерти тысяч и тысяч разумных существ. Началась Война Кольца с того, что.

Четверо рассказывали долго. Держу пари, вы, дорогой читатель, знаете эту историю.

А тем временем на горизонте показалась огромная Арка. Врата Валинора.

Мы добрались. До первой преграды. Гавань охраняли несколько десятков кораблей телери — прекрасных, как и их экипажи. Только вот полюбоваться совершенством бессмертных корабелов нам не дали.

— Огонь! Огонь! Огонь! — эхом разнеслось над водой.

Небо впереди заслонила летящая в нас туча стрел. Но. Ещё миг — и дерево охватил огонь. А после огонь — бессмертный, всеблагой и проклятый — охватил и наших противников. Гавань наполнили крики ужаса и боли. Каждый из них клинком пронзал моё сердце: не могу. не могу уничтожать красоту!

— Так вы же тут ни при чём, госпожа, — видимо, прочитав мои мысли, откликнулась одна из четверых — та, что с «ёжиком» на голове.

Внезапно осенило: Лианна. Кажется, мы были знакомы. Даже дружили. Давно. В другой жизни.

Выходит, эти Четверо тут не случайно!

Гавань мы выжгли дотла. За полчаса. Улетая с места побоища, я изо всех сил старалась не обернуться и пореже дышать — чтобы не ощущать чудовищную вонь горелого мяса. И пыталась убедить саму себя в своей правоте: в том, что цель оправдывает средства. Что есть ещё, за кого бороться.

Кровавая корка на месте зелёных кинжалов-глаз. Белые-белые тонкие руки с обломанными ногтями судорожно вцепились в непобедимый металл цепи.

Но Крылатый не сломлен. Даже обессиленный, терзаемый, ослеплённый — он не сдастся. Потому что есть ещё, за что бороться. За кого. Есть ещё, для кого жить и творить!

Верну его миру — и всё снова станет хорошо. Наивно? Согласна.

Только вот вера всегда наивна. Ибо чрезмерная разумность порождает ненужные сомнения.

Мои сапоги коснулись древних камней Запретного острова. Нервы натянулись струнами. Что дальше? Тишина оглушала.

— Дальше — долгая дорога к Двери Ночи, — вновь подала голос Лианна. — Надеюсь, попутчиков у нас не будет.

Красота дворцов и садов портового города не поражала, не удивляла, нет — я за секунду подсела на неё, как смертный на иглу. Казалось, больше не смогу жить в грязном, тёмном, уродливом мире за пределами «рая».

На выходе из города нас не встретили. Исчезла недрёманная стража Тириона на Туне. Мы беспрепятственно прошли по великолепным до дрожи равнинам Валинора, мимо сверкающего Таникветила, мимо прячущейся за высокими горами роскоши Валимара.

В трепетном молчании миновали грозный Эзеллохар. А потом — дальше и дальше, не нуждаясь ни в еде, ни во сне. Наш марш прекратился лишь на Последнем берегу.

Серый, тоскливый пейзаж. Пустота.

И тут из-за скрывавших Валимар высоких гор пробухал громовой раскат. За ним второй, третий.

Ловушка захлопнулась. Только вот кто в неё попался — это мы ещё посмотрим!

Когда на горизонте показались шеренги эльфийского воинства, я поняла: это не гром был, это их шаги. Гигантской приливной волной затопило долину перед нами. Или за нами. Не важно. Серебристой, древней, молчаливой. Готовой на всё.

Но, увы, мы тоже не поздороваться пришли.

Огненное марево за нашими спинами всколыхнулось, стало ярче. Ахэрэ строились в боевой порядок. Я подняла вверх сжатый кулак, призывая к спокойствию.

Ряды эльфийского воинства расступились, пропуская вперёд величественного высокого собрата на прекрасном белом коне.

— Приветствую, чужеземцы! Я — Фионве, герольд великого Манве, и я пришёл передать вам Его слова: не делайте этого! Не открывайте дверь! Иначе мир снова погрузится во тьму! Пожираемый злобой, Бескрылый захочет уничтожить Арду — и, возможно, у него это даже получится! Ибо беспредельна сила Моргота, как и его ярость!

— Во-первых, он Крылатый, всегда им был и всегда будет, — ответила я, также выйдя перед строем. — Во-вторых, и тебе привет. В-третьих, хотите нас остановить — попробуйте.

На секунду все застыли. Красное море — напротив золотого. Солнечные зайчики множились, прыгая по древним эльфийским доспехам. От воинства ахэрэ поднимался лёгкий дымок. Мои эмиссары, мои проводницы, советчицы, освободительницы — Четверо тенями возникли за спиной.

— Ты и только ты должна открыть Дверь, госпожа, — вновь заговорила Лианна. — Ибо тебе одной это под силу. Только тебя томящийся по ту сторону не сотрёт в порошок в первую секунду после того, как увидит. Наверное.

— Спасибо, подбодрила, — усмехнулась я. — Что ж, приступим!

Лианна протрубила в рог — и наши огненные воины бросились пополнять палаты Мандоса. Я же стрелой взлетела навстречу ветру — и своей судьбе — туда, где в тучах, чёрных как само Ничто, таилась Дверь.

Небо. Воздух. Ветер в лицо. Крики. Стоны. Шипение — плавится металл, горит плоть. Внизу красное и золотое смешались в смертельном водовороте. Впереди — Дверь. Ободок черноты — пустоты — в яркой синеве.

Внизу в красно-золотое море влились синие реки. Демоны Ульмо! Оссе верхом на волне — из ниоткуда. Выкосил в наших рядах просеку. Зараза!

Но сейчас это не моё дело. Их подвиг, их кровь, их гибель даёт мне время. Время закончить начатое. Чтобы их жертвы не были напрасными. Я должна. Я смогу. Я.

Стянув из окружающего пространства большой кусок энергии, я сформировала золотой шар — не файербол, но почти — и швырнула его в Дверь со словами:

— Во имя Арты! Откройся!

Ничего. Только свет золотой пылью осыпался на головы сражающимся.

Я снова сформировала шар, снова долбанула им об Дверь.

— Свободу Крылатому! Откройся!

Кажется, кто-то когда-то говорил мне, что существует заклинание, открывающее все двери. Но это было так давно. Одно простое слово.

— А ну стой, дура!

Далеко внизу по зелёным холмам Благословенного края ко мне мчался. Гэндальф Серый! Или, если быть точной, Майя Олорин. Размахивал мечом и посохом да орал как умалишённый. И как я его только услышала?

— Стой, во имя здравого смысла! Во имя всех богов всех миров! Он разрушит Арду, и никто его не остановит!

Бла-бла-бла. Хорош есть мне мозг! То же самое вы, светлые уроды, твердили в годы Войны Гнева. Думали, я забыла?

Олорин не успел добежать. Сформировав самый большой и самый золотой энергетический «файербол», на который была способна, и пустив его в Дверь, я громко и чётко произнесла:

— Мэллот!

И Дверь начала. Не открываться, нет. Исчезать, открывая моим сгорающим в пламени Междумирья глазам вселенскую черноту истинного Ничто. Последнее, что я видела, — жажда крови в пустых гляделках бывшего бога.