Россия. Подмосковье. Начало 70-х.
Опоздавшая весна на всём просторе уверенно и скоро набирала силу.
Тёмный сосед-попутчик, засевший в ней, научился молчать. Напоминая о себе в детстве, – в отрочестве умолк окончательно. Ей казалось, навсегда.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как они с мамой покинули маленький районный городишко. На вопрос: почему отец не с ними, мать поджимала губы. А иногда, слыша очередной вопрос, гордо вскидывала голову, задумчиво чему-то улыбалась. Девочка давно изучила эту привычку, – значит, мать довольна собой. Очередная новая школа, новые учителя. Она, осваивая новое пространство, не появлялась на уроках в серёжках. Подходя к школе, украдкой снимала и прятала в портфель. Ей нравилось учиться. Учителя хвалили. Мать гордилась успехами дочери. Оказалось, у дочери есть талант. Об этом сообщила учительница русского языка и литературы.
– Девочка не по годам умна, – говорила матери, – развита. Я недавно дала почитать её сочинение нашим, в учительской. Все в один голос заявили, – у вашей дочери – талант. Да, да! Из неё в дальнейшем, возможно, получится хороший журналист, литературный критик. Ну, сами понимаете!
Мама понимала. Крошечные обрывки детских воспоминаний, голоса, короткие фразы. Она понимала, откуда у дочери этот самый талант. Её мама когда-то работала в одном из ленинградских журналов литературным редактором. Сама писала стихи, небольшие рассказы. Правда были, её произведения, как выразились те, кто пришли за ней ночью много лет назад, – она запомнила эту непонятную тогда фразу, – «с декадентским, буржуйским душком».
К изумлению дочери, строгий, суровый мужчина – «физик», бывший разведчик во время второй мировой, – его боялись не только ученики, – учителя понижали голос при его появлении, на родительском собрании однажды сказал матери:
– Большие потенциальные возможности у вашей дочери.
Затем, сокрушённо качая головой, добавил: – Жаль! Нет в нашем городе специализированной школы. Только в столице!
Мать сияла, была бесконечно счастлива. Обоняние девочки забыло горький запах лекарств. Они больше не таились. И девочка знала, кем и где работает её мать. Теперь к ним в дом заходили её школьные подруги, – мама от души потчевала гостей своими разносолами.
Хрущёвская двухкомнатная, полупустая квартира казалась девочке оплотом семейного покоя и рая. Вот только крохотная тёмная кладовая за спиной, когда она, делая уроки за письменным столом, развёрнутым к окну, – напрягала, даже пугала. Девочка знала, что находилось в кладовой, за дверью. Мать несколько раз возвращалась из того самого городка, – частями привозила вещи, – подарки отца. Ведь той ночью, покидая городок, в спешке бросили всё. Сейчас «подарки» хранились за её спиной. В кладовой. страшно. Мать строго-настрого запретила заглядывать, тем более, что-либо брать из «подарков».
От отца, по-прежнему, не было известий. «И, слава богу! Без него так спокойно, уютно!» – считала она, иной раз, заглядывая в лицо матери: как она? Мама больше не держалась за левую сторону, казалось, забыла о болезни. Теперь она была спокойна, уверенна в себе. И красива. Как никогда. Иной раз, они вместе шли по улице, – цокая языком, мать провожали восхищённые взгляды мужчин. С нескрываемой завистью поглядывали женщины. На возмущение девочки, мать, снисходительно улыбаясь, говорила:
– Да бог с ними! Не суди их строго! Живём-то, где? В провинции! Потерпи ещё немного! Когда-нибудь я покажу тебе город, где я родилась! Там многие живут по-другому, одеты по-другому, – модно, со вкусом, не как это быдло! А праздники! В праздники не принято напиваться, как в этом грязном городишке!
Девочка недоверчиво смотрела на мать.
Опоздало, и всё же, чрезвычайно быстро, весна вступила в свои права. Чудилось, спорила с теплом и заставила так рано, по-летнему, одеться людей. Головокружительно благоухала распустившаяся зелень. Солнце било в глаза, сообщая: любимое время года, – лето, – не за горами! А там и каникулы. Она, ожидая и испытывая необыкновенно-странную надежду чего-то необычного волнующего, радовалась всему. Класс шумно возвращался со стадиона в здание школы, – впервые за долгие холодные месяцы провели занятие на свежем воздухе.
Войдя в раздевалку, девочка обнаружила пропажу тех самых серёжек. Несколько раз перевернула содержимое портфеля. Напрасно. Вновь перебрала каждую страницу учебника, тетради. Пусто! Что сказать матери? Представила её реакцию. Ругать не станет, но будет переживать. Сделав над собой усилие, закусила губу, чтоб не расплакаться.
На очередном уроке, исподволь, медленно всматривалась в лица одноклассников. Внезапно запекло затылок, кто-то сверлил его взглядом. Повернув голову, встретила злые насмешливые рыжие глаза. Второгодник, двоечник с последней парты. Петька! Он! Больше некому! Его густые непослушные медного цвета волосы торчали в разные стороны. Он был высокого роста, – оставался на второй год, как поговаривали, в двух или трёх классах. Что она знала о нём, об этом Петьке. Что-то слышала. Из неблагополучной, многодетной семьи, где отец пил безбожно. Она теперь и сама знала, что это значит. Петька был, кажется, младшим в семье. Почти все его братья успели, как называл это её отец, отмотать срок. Мать второгодника, бледная, плохо одетая женщина, несколько раз на неделе появлялась в школе, – предстать перед взором и без повода, вечно недовольного завуча. Напрасно. Петька не жалел ни себя, ни мать. Для девочки это было неважно. Жалости не дождётся никто!
Он, споткнувшись о холодный взгляд синих застывших глаз, внезапно покраснел. Казалось, даже веснушки почернели на его лице.
«Неужели залез в раздевалку для девочек? Рылся в портфелях? Ну да, конечно! Замок входной двери был кем-то сломан накануне!», – пронеслось в голове.
Забытое, ведомое удушье, вдруг, поднялось. Она не видела ничего перед собой. Туман возмущения, смешанный с поднявшимся остервенением, застлал глаза. «Только не это! Не надо! Не хочу!» – кричало внутри.
Голос же, более мощный, диктовал иное. Захлестнул от макушки до пят, увлёк. Из глубины памяти неслышно, выползла змея – забытое чувство справедливости и мести: проучить, наказать, покарать обидчика. Как угодно, быстро и во что бы то ни стало!
– А-а-а! – Вдруг закричал Петька. – Не смотри! Отвернись!
Два десятка глаз устремились в их сторону.
– Что происходит?! – кричит классный руководитель. – Вы что? С ума сошли? Годовая контрольная! А, ну! Тихо! Пётр! Опять бузишь?! Мать бы пожалел!
– Не я это! – едва промычал он. Заикаясь: – Он – н – а! – показывая пальцем. Внезапно сорвался с места и выбежал из класса. Никто не видел её тихой, почти жуткой улыбки, посланной вслед однокласснику. Улыбки девочки – паиньки, без пяти минут круглой отличницы. – Вернись! Вернись немедленно! – прокричал вслед учитель, одновременно зорко наблюдая за теми, кто мог списать.
– Постой! – услышала после уроков за спиной. Удивлённо повернула голову. Петька! Он стоял напротив неё, глядя себе под ноги.
– Я не крал! Честно!
– Откуда знаешь тогда?
– Так весь класс только и говорит!
– Неправда! Я никому не сказала! – Она холодно выжидающе смотрела на него. Парень растерянно пожал плечами.
– Я видел, как Ирка выходила из вашей раздевалки! Довольная, как кошка!
– Неправда! – в очередной раз повторила девочка. – Ира была в медпункте! Сам слышала, как она отпросилась!
– Не было её там! Мою мать завуч вызвала с утра! Я у дверей стоял. Ждал, когда выйдет, а тут смотрю, – Ирка! Что-то в кулаке держит! Пройдёт шаг, в кулачок посмотрит, улыбнётся и дальше чешет!
– Понятно! – по-взрослому произнесла девочка. – Вон, значит, как! Хорошо!
Услышав в этом «хорошо» грозное, незнакомое, Петька отчего-то вздрогнул. На этот раз не испугался, – утонул в синеве её глаз.
– Странная ты девчонка! И…
– Что «и»? Давай, говори!
– Очень красивая, говорю!
Она прищурилась. Осмотрела его с ног до головы. Мятая, но чистая рубашка. Немного короткие брюки, ужасного фасона, непонятного цвета, туфли. Взглянула в лицо. На зелёных радужках его глаз рассмотрела крошечные, ярко-коричневые рыжие точки. Молочного цвета кожа, прямой нос, красиво, ярко очерченный рот, словно у девушки…
– А слабо тебе поцеловать меня?
Петька зарделся, как тогда, на уроке, сделал шаг назад.
– Ну, тогда я! Сама!
– Может не надо? – растеряно огляделся вокруг.
– А ты трус! Вот не думала! – жёстко бросила в лицо. – Пошутила я! А за Ирку, спасибо!
Звонко рассмеялась и умчалась прочь. До конца учебного года оставалась ровно неделя.
Она улыбнулась своим мыслям. Вспомнила, как металась Ирка, как звала на помощь. Одноклассницы «случайно» оказались в местном, заброшенном парке один на один. Ирка, та самая девчонка из их класса, стала пятиться. Позади неё, неожиданно для обеих, оказался высокий обрыв. Маленькая воровка – одноклассница сорвалась в пропасть. Упала на каменную гряду. Девочка осторожно взглянула вниз. Тело ударилось несколько раз о камни, перевернулось и медленно стало сползать дальше, в глубокую расщелину между больших валунов. Наконец, исчезло совсем.
Глядя на лучики в ладони, – отсвечивали возвращённые серёжки, – радовалась пришедшему в голову плану. Внезапно закружилась голова. Затошнило. Ведь она не хотела. Ничего такого. Честно.
– Мам! Сколько стоят мужские туфли у вас в магазине?
– А тебе, зачем? – удивлённо спрашивает мать. – Импортные, дефицитные – дорого. Сама понимаешь, а наши…, – резко обрывает себя, – всё же, зачем тебе?
Мать ещё не знает, не заметила, что в ушах дочери давно нет золотых, с осколками бриллиантов, серёг. Всем, кто видел их, – кажется, камешки – простые стекляшки. Девочка давно решила продать их. На вырученные деньги купит Пете новые туфли…
Она ехала минут двадцать – тридцать в другой городишко попытать счастья – продать серьги. На автовокзале, выйдя из рейсового автобуса, внимательно осмотрелась. Через дорогу, на противоположной улице, наконец, увидела вывеску «Комиссионный магазин». Облегчённо вздохнув, направилась туда. В отделе, где под стеклом сверкали ювелирные украшения, оценщик взглянул на серьги, затем, очень внимательно, – на неё.
– Барышня! Откуда у вас… Паспорт с вами?
– Паспорт?! – Ей было четырнадцать с половиной, почти пятнадцать, документ будет через год. Вслух, улыбаясь, не растерялась, мило произнесла:
– Без него? Как-то можно?
Оценщик глянул на дверь позади себя и что-то написал на белом поле газеты «Правда», что лежала на столе, чуть поодаль. Невзначай придвинул ближе. Она прочла. Из чего следовало: она получит лишь пятьдесят процентов.
– Сколько это?
– Пятьсот!
– Сколько? – не поверила.
– Барышня! Не устраивает, – тихо произнёс, затем громче, – жду вас с паспортом!
– Всё, всё устраивает! – чуть не закричала от восторга.
Старик отсчитал деньги купюрами по двадцать пять рублей. У неё всегда было всё, чего душе угодно. Но такие деньжищи она держала в руках первый раз в жизни. В первый раз решила вопрос сама. Для себя. Гордиться было чем. И всё же. Вдруг, нестерпимо стало жаль Ирку. Она не хотела, всё как-то само…
Последний звонок. С завтрашнего дня долгожданные каникулы.
– Петя!
Парень от неожиданности резко оглянулся. Завидев первую красавицу школы, улыбаясь, поспешил навстречу.
– Иди сюда! – На фоне буйно цветущей сирени её синие глаза особенно ярко выделялись. Стройную, точёную фигурку, опоясывал школьный белый фартук.
– Хотел тебе сказать! Если кто обидит…, – не договорил, она, схватив его за шею, властно вонзилась в губы. Внезапно, совсем неожиданно для неё, второгодник и двоечник ответил опытным нежным поцелуем. Мягко отстранился, заглянул в лицо, снова поцеловал. Крепко обнял. Застенчиво, чуть касаясь, провёл рукой по груди, по ягодицам. Снова, уже испуганно взглянул ей в лицо. Она не отвергла его, не дала пощёчину. Ласково потрепала по рыжему, жёсткому ёжику.
– Как тебе удалось? – начал он, – как удалось уломать «физика»? Представляешь, он перевёл меня в следующий класс! Ничего! – сморщил лоб. – Через год пойду работать, мамке помогу, – всё у меня получится! Теперь точно, – получится!
– А как туфли? Не жмут?
– Я отдам! – опустил глаза. – Вот увидишь, – заработаю и отдам!
Она взглянула на него, как тогда, в классе.
– Что-то не то брякнул! Да? – Он взял её руки. – Ты не ответила! Как тебе удалось?
– Как удалось? – отвернулась, высвободила руки. Отошла. Закрыв глаза, понюхала ветку сирени. – Знаешь, что такое шантаж? – Не ожидая ответа, – пригрозила ему: если он поставит тебе «неуд» за год, я обвиню его в изнасиловании, или в покушении на…
Петька широко открытыми глазами некоторое время смотрел ей в лицо, ничего не сказав, развернулся и ушёл.
– Петя! – услышал, не остановился.
Грустная и опустошённая она вернулась домой. Мама, как всегда, в конце учебного года, празднично накрыла стол. Не встретила, не бросилась радостно навстречу. Молча сидела, глядя перед собой.
– К нам приходили! Из милиции! Расспрашивали о твоей однокласснице. О нас с тобой. Хотели поговорить!
– В каком смысле: где я? О чём поговорить?
Та, не слыша: – Опять?!
Дочь увидела перед собой белое, словно полотно, лицо. Посиневшие губы матери напомнили о больном её сердце. Та прошла в комнату, присев на диван, устало уронила руки. Сильно сжала виски, подняла потухшие глаза:
– За что?! Что я сделала тебе, Господи?!
– О! Мамуль! – взвилась девушка. – Память-то у тебя, как я вижу, стала короткой! – Затем, неожиданно передразнила: – «За что»? – Злясь, скорее, на себя, выкрикнула, – за то!
Мать как-то затравленно, словно видит в первый раз, уставилась на дочь.
– Что смотришь? Забыла? Много чего с папочкой натворили! Двух пожизненных не хватит!
– Дочка! Зачем?! Ну, почему?! Ответь мне! Тебе-то, что не хватало?!
– Справедливости!
Она снова, более внимательно взглянула на дочь. Когда-то давно, в пятнадцатилетнем возрасте, ещё в колонии, стащила зачитанную, мятую старую брошюру, изданную ещё до революции. Привлекло название. Что-то о половом созревании подростков. О гормонах и многом другом. Понятия не имела, – знания, полученные таким образом, когда-нибудь пригодятся! И теперь, пристально глядя на свою, уже подросшую дочь, она поняла, ощутила непростое эмоциональное состояние собственного, родного, близкого, единственного на всём белом свете, существа. Она видела, как нервно ходила по квартире красивая, почти сформированная, получившая всё самое лучшее с рождения, конечно, уже не девочка. Девушка. Со своим представлением о мире, чувствами, желаниями.
Мать подошла к ней. Мягко обняла. Погладила густые волосы. Неожиданно дочь горько разрыдалась на её плече.
– Я не хотела! Честно! – сквозь слёзы, заикаясь, призналась во всём матери. – И ещё! – отняла заплаканное лицо, – я влюбилась! Да! А он, – не договорила, заглянула ей в лицо.
– Надо уезжать! – внезапно жёстко проговорила мать. – Иначе…
– Снова?! – подняла зарёванное лицо дочь, – не хочу! А он?!
– А он? Он останется в твоей памяти навсегда! – снисходительно, иронично ответила, сама, чуть не плача, крепко прижала к себе дочь. – Поверь, я знаю, что говорю!
– Н-е-е-т! – отрицательно качая головой в ответ, прошептала та. – Я без него не смогу!
– Сможешь, милая! – взяла дочь за плечи. – Или, – тюрьма, колония! Ты не выдержишь у следователя в кабинете, будешь каяться! Имеются у них приёмчики, чтобы расколоть! Я знаю! Они не поймут! – Мотнула головой куда-то в сторону. Затем снова, слегка тряхнула за плечи, стараясь вразумить, привести в чувство. Поправив растрёпанные волосы дочери, тихо проговорила:
– И, слава богу, что закончился учебный год. В новой школе будет проще начать!
Девушка долго стояла у окна, задумчиво глядя вдаль. Мать видела, как по щекам текли слёзы. Сердце сжалось. Боль пронзила тонкой иглой под лопаткой, тупо отозвалась в левой половине. Перед глазами всё поплыло, потемнело.
– Мама! Мамочка! – очнулась от крика. – Тебе плохо?! – испуганно кричала дочь. – Я вызываю Скорую!
– Не надо! Принеси! На кухне, в дальнем шкафчике! – Дочь поняла. К сожалению, мамины лекарства «от сердца» по-прежнему были в доме, под рукой, никуда не испарились.
– Я всё сделаю, как скажешь! – капая в стакан капли, приговаривала дочь. – Не волнуйся так! – поднесла лекарство, – только не болей, не умирай! Мама! – Снова громко разрыдалась.
Прошла ещё неделя. Мама выздоровела. Или делала вид, что здорова. Девушка никуда не выходила. Всё это время стирали, гладили, в общем, паковали вещи. Больше молчали. Коллеги с маминой теперь уже, бывшей работы, помогли погрузить багаж. Затем, как в тумане, она села в поезд. Повернув голову к окну, заметила рыжий жёсткий ёжик. Петя пытался протиснуться сквозь толпу провожающих на перроне. Побежал вдоль вагона, заглядывая в окна.
Мать видела, что происходило за окном, пристально взглянула на дочь. Глаза их встретились. Мать резко дёрнула занавеску, – окончательно, навсегда, отгородив обеих от мира, который они покидали.