Россия. Ленинград. Середина 70 – х.
Мама оказалась дома. Одна. Открыв дверь, едва бросила взгляд на дочь… Всё поняла.
– Деточка! – крепко обняла. Затем внезапно сделала шаг назад. Жёстко:
– Нагулялась?!
Девушка продолжала стоять у двери, затем прислонилась к стене. Мать ушла вглубь квартиры. Обоняние уловило приторный запах лекарств. Прошло несколько секунд, возможно, минут. Дочь, сутулясь, вошла в комнату. Мама сидела, опустив голову и, сомкнув руки в замок, о чём-то думала. Подняла глаза.
– Сейчас сделаю тебе ванну. Затем расскажешь! Всё до самой крошечной детали!
Снова опустила лицо, глядя в пол, неуверенно спросила:
– Он жив?
В ответ – тишина. Взглянула на дочь. Та отрицательно коротко мотнула головой.
Затем, сидя в ванне и вдыхая аромат густой пены, изо всех сил тёрла кожу жёсткой мочалкой. Напрасно. Чётко осознавала: то, что случилось с ней – не на поверхности, – засело глубоко внутри! Не вынуть! И жизнь слишком рано разделилась на «до» и «после». Странно, – слёз не было.
Очень удивилась, увидев накрытый, со вкусом сервированный стол. Как когда-то давно, в детстве.
– Как ты? – услышала тихий материнский голос.
Кутаясь в махровый розовый халат, пыталась улыбнуться в ответ. Не вышло.
– Лучше! Намного лучше!
Они сели напротив друг друга. Мать подняла тяжёлый взгляд. Уставилась в лицо. Дочь старалась не смотреть ей в глаза. Синий глубокий взгляд, словно колодец или омут, манил и засасывал – спасения не было, – или, правда, или ничего!
– Это у тебя, – мать положила перед ней пару тех самых серёг, – откуда? – Голос смягчился. – Дорогая вещь! Старинная! Побудут у меня! Спрячу!
После ужина, девушка, сгорая от стыда, изредка закусывая губы, сквозь слёзы, наконец, рассказала всё. Мать, в душе жалея дочь, всё же, недоверчиво, почти грубо:
– Это всё? Уверена?
– Не совсем! – засомневалась та. – Домработница! Тётя Света! – Затем, умоляя мать, – она хорошая! Мам! Пожалуйста!
– Раньше думать надо было! – Решительно встала из-за стола. Бросила взгляд на настенные часы. Затем дочь едва разобрала чуть слышное: – Я спасу тебя, чёрт бы тебя побрал! Чего бы мне это не стоило!
Затем уже громче:
– Ты не знаешь, – и, слава богу, – что такое колония для несовершеннолетних! Не допущу! Умру, но ты…, – взглянула на дочь, вернее, сквозь неё. – Глупая! – Усмехнулась. – Чем же ты оправдаешься, если что?! – Подошла к полке, где стояла школьная сумка.
Вынула ту самую простынь. Почувствовала, как сжалась дочь. Всё равно швырнула ей в ноги. – Этим?! Сожгу! – Брезгливо убрала в целлофан. – Лишние улики нам ни к чему! Ложись спать, детка! Никому не открывай! Мало ли!
Подошла к девушке, погладила по волосам.
– Господи! Ну, за что?! – Отстранилась. Затем, лицо матери, или показалось, – просветлело. Такой она становилась в моменты, когда принимала окончательное решение.
– Если меня долго не будет. Всё равно, никому не открывай! В школу не пойдёшь! Будут звонить, – ты заболела! Всё!
Всю ночь снились кошмары. Приснился Игорь. О чём-то просил, умолял. Она вскакивала, просыпаясь в поту. Никто не звонил. В квартире стояла гробовая тишина. Мать не появилась и под утро. Ещё одна беспокойная ночь и день.
Всё это время она лежала в кровати, изредка проваливаясь в забытьё. Затем вскакивала, беспокойно ходила по комнатам. Подбегала к входной двери, напряжённо прислушивалась, потому как знала: внешние звуки и шорохи там, за дверью, – бряцанье притаившейся беды.
Словно ветерок, что-то легко касается обнажённого плеча. Запах духов. Мама! Наконец!
– Вставай, моя хорошая! – тревожно всматривается в лицо дочери. – Так я и знала! Ничего не ела! – куда-то удалилась. – А ну, давай, залпом! – подаёт стакан красного вина.
– Мам! Ты чего? Может, не надо?
– Пей, говорю! Крепко заснёшь, а там… – Помогла привстать. – Тебе нужны силы! Нам с тобой… О себе, вообще, молчу!
Девушка, не возражая, – бесполезно, – превозмогая тошноту, через силу, влила в себя терпкую жидкость.
– Проснулась! – мама склонила лицо. – Ты меня напугала! Знаешь, который час? – Не услышав ответ, – два часа ночи другого дня! – Мотнула головой. – Ну и ладно!
Дочь улыбнулась в ответ. Она и правда, отдохнула. Снилось что-то приятное. Очередное мамино: «Как ты?», всколыхнуло, вернуло на землю.
– Вижу, вижу! В порядке! – мать засуетилась. – Полежи немного, а я соберусь пока!
– К-куда? – не поняла.
– С работы я уволилась, из института ушла! Покупателей на квартиру нашла! Та-а-к! – покачала головой. – Чёрт! Твои документы из школы! Придётся ждать до завтра, аж до девяти часов утра, а хотелось бы пораньше…
Девушка встрепенулась, резко села. – Объясни толком, мам! А как же…
– Всё! Довольно! Не смей! Ничего не говори! – Отмахнулась. – Только жить начали и опять! – обратила к ней искажённое лицо. – Всё ты! Как твой проклятый отец! Ну, почему ты не в меня?! – Упала на диван, закрыла лицо руками!
Дочь поняла, ещё немного, запахнет лекарством.
– Не сердись, мам! Я всё сделаю! Как скажешь!
– «Как скажешь»! – зло, вдруг, передразнила мать, вскочив. – Мозги у тебя, как у…, – будто прогоняя что-то, махнула рукой, – так, хватит! Что толку от плача, упрёков и крика? Устраиваться надо!
– Где устраиваться-то, мам?
– В Москву поедем! Там затеряться легче!
– Всё заново?! – чуть не плакала дочь.
– А что делать? В тюрьму захотела?! Вон, весь город на ушах! Что смотришь? И тётя Света твоя ничего никому уже не расскажет!
– Ты её…, – дочь закрыла лицо.
– Забудь! Пойми ты! Она свидетель! – Заметила, как побелело лицо дочери. Та снова упала на кровать, закрыла подушкой голову. Мать не слышала, как та рыдала. Поняла позже, увидев сотрясающееся тело дочери под одеялом.
– Ничего! Даже к лучшему! Выплачется, легче станет! – произнесла в пустоту.
Девушка проснулась от громкого разговора матери по телефону.
– Она нездорова! Нет! Я сегодня же заберу документы! Да! В другую школу! Чем вызвано? – Что-то стала объяснять.
Затем мама с кем-то говорила снова. Властно и жёстко. Она услышала обрывок:
– Если к часу дня денег не будет, я продам квартиру другим! Если и цену подниму, будьте уверены, претендентов навалом! Согласны?! Жду! – Мать рассмеялась. Дочери знаком был этот смех: задуманное матерью воплощалось. Без малейшего отклонения.
И тут прозвучал звонок.
В дверь.
Девушка затряслась от страха. Затем выглянула так, чтобы её не заметили. На пороге стоял мужчина. Выше среднего роста. Хорошо одетый. Длинный плащ и шляпа. Он молчал. Снял мягкую серую шляпу, нервно теребя, взглянул на женщину. Серые глаза на приятном интеллигентном лице вопросительно и мрачно вонзились в лицо матери.
– Что это значит? Я ничего не понимаю! Объясни! Что происходит?! Мы же хотели…
– Т-с-с! Тише! Дочь услышит! Объяснения нужны? – Неожиданно язвительное, – а ты мне кто? Между нами всё кончено! – И нарочито грубое. – Уходи! Прошу! Не нужен ты мне!
Она видела, как мужчина продолжал смотреть в лицо матери, затем резко повернулся и вышел.
– Он же любит тебя! – она не выдержала, вышла из укрытия. – Как ты можешь, мам?!
Мать очень медленно повернула к ней мокрое от слёз лицо.
– Такова жизнь! – взяла дочь за плечи, слегка тряхнув, с болью произнесла:
– Ты! К сожалению, только ты мне всех дороже! Поняла?! Остальное… Боже! Что же ты наделала! Дочка! – Тяжело вздохнув, отвернулась. Опустив руки, подошла к двери. С горечью взглянула на неё, словно на живое существо. Уткнулась лбом. Впервые в жизни она видела как беззвучно, горько рыдает мать.
Москва! В этот праздничный звонкий город она влюбилась с первой минуты. После холодного и серого, как ей казалось, Ленинграда, здесь было живее и ярче. Как-то проще, но агрессивнее. Это сочетание простоты и агрессии, – стремительный, вечно спешащий поток людей, – ей, определённо, очень нравился. Исчезнуть, затеряться здесь, и впрямь, было не сложно.
Очень раннее утро, почти рассвет, а суета и спешка в самом разгаре. Лишь автомобили, словно призраки в рассветной мгле.
Сейчас ей было, на удивление, легко и весело, хотя мучила и томила неизвестность: что на этот раз скажет мама, – дочь не пришла ночевать. В очередной раз. Заметив постового, рванула к нему, игнорируя движение транспорта.
– Закурить не найдётся?
Молодой симпатичный инспектор ГАИ повернул лицо. Собрался, было, «отбрить» нахалку. Встретил блеск горящих глаз. Глубоких и синих, как небо в родном далёком городке у моря. В долю секунды, всему вопреки, взгляд скользнул по высокой, не по годам, груди, тонкой талии, красивым стройным ногам. Покраснел.
– Простите! Что? – перекрикивая гул автомобилей, заглянул в лицо. И пропал.
– Сигарета есть?
– Не курю! – растерялся. Затем: – Сейчас! А ну, подожди! Один момент! – Взмахнув полосатым жезлом, тут же остановил автомобиль. Перебросились несколькими фразами с водителем. Вернулся к ней, счастливо улыбаясь:
– Держи!
– Ух, ты! Мальборо?! Спасибо! Слушай, а ты, ничего! Смешной! Запиши-ка, телефон!
Парень с готовностью бросился искать по карманам бумагу.
– Ручку дай! – приказала властно, по-королевски. Записала номер домашнего телефона на внутренней стороне обёртки от жвачки, купленной в «Берёзке» на чеки, что так щедро одарил её один… Внезапно стало тошно и неприятно. Поспешно:
– На, вот! – быстро протянула. – Звони! Только так и представься, – инспектор ГАИ! Понял? На тот случай, если мать поднимет трубку! Пока! – бросилась снова сквозь поток автомобилей.
– Погоди! – послышалось в спину, не оглянулась. – Сумасшедшая! – уже тише произнёс молодой инспектор. Прочитав имя девушки на мятой обёртке, запомнил номер телефона, затем, бережно сложив, воткнул в корочку удостоверения.
Благодаря ловкости, вкусу и деньгам матери, непонятно откуда взявшимся в таком количестве, их маленькая семья вновь прекрасно устроилась, поселившись в очень приличном доме, – «сталинке», на Фрунзенской Набережной. Раздавая взятки направо и налево, мать быстро обзавелась связями и приобрела на первое время самую необходимую, но очень красивую и дорогую импортную мебель, а также ковры и сервизы. Когда вошла, открыв дверь своим ключом, неслышно, как ей казалось, собираясь прошмыгнуть в свою комнату, увидела мать. Скорее всего, та не сомкнула глаз и провела беспокойную ночь на ногах. Девушка заметила тёмные круги вокруг глаз. Мать сидела за столом, просматривая газеты, пила кофе.
– Явилась? Блудница Вавилонская! – констатировала, не глядя и не отрываясь от газеты, держа в руке красивую фарфоровую чашку. Совсем не злилась. Дочь знала: это, пожалуй, хуже любого скандала.
– Садись! Пей кофе и на занятия! Поняла? – приказала мать.
Повинуясь, согласно кивнув, бухнулась на стул и с жадностью стала поглощать один за другим бутерброды.
– Скажи-ка, мне, красавица моя! – раздался вскоре вкрадчивый голос матери, она некоторое время наблюдала за дочерью.
– Когда в последний раз у тебя были месячные? Вижу, «этот» самый процесс пришёлся тебе по вкусу! Да?!
Дочь с испугом уставилась на неё.
– Шёл как-то один фильм. Итальянский. Так вот там дочь твоего возраста и мать изнасиловали фашисты. И дочь, в конце концов, стала шлюхой. Понравилось! Что смотришь? Неприятное слово? Учти! Пустишься во все тяжкие, отправлю на БАМ! Будешь рельсы укладывать! Поняла?!
Сердце рвалось от боли и жалости к дочери. Тем не менее, взглянула сурово и пристально. Девушка, опустив глаза, сжалась. Что бы там ни было, – уверена: только мама выручит и поможет. Ведь так было всю её жизнь.
Мать устало опёрлась локтями о стол, обхватив тонкими пальцами подбородок.
– Мы приехали в Москву… Подожди… пять месяцев назад! Так? – продолжила мать, подсчитывая.
– Ой! – вскрикнула та.
– «Ой»! – передразнила. – Понятно! Значит, я права! Смотрю и удивляюсь, отчего это мой ребёнок поправляется? Расцветает на глазах? – Иронично, постукивая кончиками пальцев по столешнице. – Что делать будем?
– Ой! Мамочка! Не знаю я! – Побледнев, отодвинула чашку, закрыла лицо руками.
– Аборт делать поздно! Значит, будем рожать! – окончательно добила мать.
– Рожать?! Мне? Да ты что?! Мама! Я ещё слишком молода! – Запричитала. – Не хочу я! – Истерически: – Не хочу я его рожать! Какая гадость! Фу!
– Хватит! – вставая, не сдержалась мать, стукнув кулаком по столу. Немного постояв, и, глядя мимо дочери, присела снова.
Неожиданно улыбнулась, задумчиво проговорила, будто внушала кому-то:
– Ребёнок! А ведь это замечательно! Да и с работой повременю, пожалуй! Нам, троим, хватит на всё! Но… – Огорчённо взглянула на дочь. – Дурочка ты! Глупая совсем! Ну, вся в отца!
Девушка, ожидая чего-то, обиженно, но с надеждой продолжала смотреть в лицо матери. Затаив дыхание, ждала и очень надеялась услышать привычное: «Что-нибудь придумаем, милая! Ни к чему тебе лишние хлопоты!». Но следующая фраза заставила застыть от ужаса.
– Ничего! Ты здоровая, крепкая, даже не тошнит по утра. Если за столько времени даже не почувствовала… Голова не кружится? Что ж, это замечательно! – Внимательно разглядывая ногти, проговорила: – К тому же, скоро живот полезет! Надо что-то шить на заказ, всё равно в магазинах ни черта не купить! Да и ребёнку – преданное! – Снова налила себе кофе. – Этот учебный год как-нибудь дотянешь, а летом – в деревню! – Очень жёстко добавила. – Там и родишь, и отдохнёшь! Никаких абортов! Даже не думай!
Дочь, рыдая, выскочила из-за стола, послышался шум, затем громкий стук. Дверь захлопнулась.
– Глупая! – глядя ей вслед, с усмешкой повторила женщина.