Россия. Москва. Середина 70 – х.

Не в силах больше смотреть, как мучается в родах её дочь, женщина выбежала из избы. Местная бабка-знахарка, по имени Лукерья, жила в деревянной избе, на самом отшибе деревни, около леса. Она согласилась принять роды, к удивлению, не взяв ни копейки. Бабку недолюбливали местные жители, особенно мужчины. Остерегались. А женщины из этой и близ лежащих деревень, после наступления темноты, испуганно озираясь по сторонам, шли к ней – разделить сокровенные женские тайны. Муж пьёт, гуляет на стороне, – Лукерья поможет. Приворожить любимого, или вернуть отца и мужа семье. Снять порчу, сглаз. Опять Лукерья. Скотина ни с того, ни с сего, захворала. На помощь зовут не ветеринара из совхоза, – Лукерью. Был и такой случай в деревне. Однажды местный молодой тракторист поранил ногу. К вечеру ему стало совсем плохо. Поднялся жар. Рана воспалилась, нога посинела. Районная поликлиника далеко, да и добираться не на чем. Вызвали Лукерью. Мужчина в испарине метался в бреду. Любой медик, глядя на больного, принял бы однозначное решение – ампутация. Только не Лукерья. Взглянув на него, произнесла коротко:

– Сейчас!

Принесла иконы, глиняные горшочки, травы. Расставив у изголовья больного иконы, помолилась. Приготовив остро пахнущее зелье, распределила его по горшочкам. Затем добавила в каждый из них измельчённые травы. В один долила воды. Приподняв больному голову, насильно влила в рот. Из другого горшочка, взяв немного вязкой тёмной, остропахучей смеси, положила на белую тряпицу, обвязала рану. Произнесла, стоя перед иконой, молитву. Перекрестилась. Обернулась к жене тракториста:

– Ну, с богом! До утра поспит спокойно! А там, как Господу будет угодно! Рано утром жена подошла к постели мужа. Ахнула. Повязка с ноги упала, нога выглядела вполне здоровой. Мужчина развернул повязку. На белой тряпице жёлто – зелёный гнойный стержень длиной сантиметров десять. Улыбнулся жене, попросил что-нибудь поесть. Затем, как ни в чём не бывало, поцеловав жену, ушёл на работу.

Один только грех не брала на душу, бабка Лукерья, – всем было известно: не освобождала женщин ни под каким предлогом и уговорами от нежелательной беременности. Прослышав о знахарке, даже городские женщины приезжали, предлагали за это большие деньги. Не брала. Прогоняла.

Всё лето девушка провела на свежем воздухе, пила молоко «из-под коровы», много отдыхала. Лукерья присматривала за ней. С удовольствием приняла и мать, и беременную её дочь.

– Понимаю, девоньки! Ох, как понимаю! – приговаривала, – а ребёнок не виноват! Молодец, правильно поступила, – спокойно и ласково, глядя в глаза женщине, поправляя платочек, – вот этим поступком все свои грехи перед богом и вымолишь! – Снова глянув на женщину, сердобольно добавила: – Бедная ты моя! Настрадалась, – на сотню хватит! Сердце у тебя хворает, лечить надо!

Самое удивительное, рядом с этой старушкой она чувствовала себя, словно в раю, безмятежно, спокойно, не тревожась ни о чём, даже о пустяках. Такое было впервые. Ощущая себя молодой и сильной, – ей казалось, будто не дочь, – она носит будущего ребёнка!

Ранним утром, разложив приготовленные чистенькие пелёнки, накипятив воды, она и Лукерья ждали. Выбежав из избы, не в силах видеть, как мучается в родах ещё сама ребёнок, её дочь, – вскоре, через несколько минут услышала крик новорождённого.

– Девочка! – радостно произнесла Лукерья. – Да красавица, какая! Вся в бабушку!

Она, взяв внучку на руки и нежно прижимая к себе, вдруг заплакала. Обернулась на дочь.

Роженица равнодушно смотрела в потолок.

Вдруг женщина услышала совсем неуместное, произнесённое тревожным голосом:

– Мам! Сколько надо лежать после этого? Ведь я останусь такой, как прежде? Как думаешь, фигура не очень пострадала?

Не произнеся в ответ ни звука, бережно держа новорождённого, обожгла дочь знакомым той с детства презрительным, глубоким синим взглядом.

Улыбка сошла с лица Лукерьи. Укоризненно покачав головой, ведунья молча вышла из избы.

Они возвратились в свою просторную московскую квартиру уже втроём. Однажды на прогулке: – Ой! Какая прелесть! У вас малыш?! – лицемерно – восторженно воскликнула соседка по площадке. Затем, осмотрев женщину с ребёнком с ног до головы: – Какая вы молодец! Дочь – то, совсем взрослая, а вы решились! И животик! Совсем не видно было! Надо же, как вам удалось? – выразительно осмотрела снова, продолжая щебетать:

– А похорошели как! Надо же! – повторила, всплеснув руками, сложила их на груди. Ещё немного постояли, болтая о разных пустяках. Она терпеливо выслушала воспоминания соседки о том, как росли её мальчики. Согласно кивая головой в ответ, думала о другом. Она всегда мечтала иметь детей, много детей. И, чтобы у детей всё было так, как в её семье, в далёком ленинградском детстве. В это миг, нежданно – негаданно, в голову закралась совсем, на первый взгляд, невероятная мысль. «А что, если сделать внучку своей дочерью! По документам! За этим дело не встанет! Были бы деньги! Даже соседка решила, что… Не наблюдалась у врача? Моё личное дело! Не рожала в роддоме? Какие пустяки!».

Окончательное решение приняла по возвращении домой. Уложив спящего ребёнка в кроватку, заглянула в комнаты. Никого. В квартире стоял невообразимый беспорядок. В платяном шкафу всё перерыто – дочь искала, запечатанное в целлофан, новое импортное бельё матери. У обоих один размер. Взглянула на полку трельяжа. Косметика беспечно брошена, колпачки флакончиков французских духов не закрыты. Дочь опять улизнула из дома, видимо на всю ночь. Неудивительно, если и несколько дней. Жизнью крошечной дочери не интересовалась с первой минуты, с первого дня рождения. Её, когда-то, обожаемая дочь, ни разу не встала ночью к своему ребёнку. Не то, что она когда-то. Спала до обеда. Тщательно наложив макияж, часа два покрутившись у зеркала, исчезала.

– Ты! – с укором постоянно бросала дочери, – какая из тебя мать?! Шлюха подзаборная!

– Валютная! Мамочка! Валютная! – уже в открытую хамила дочь, замечая, как день ото дня, мать всё больше привязывается к внучке и почти не замечает, не трогает её – беспутную молодую мамашу.

Собралась, было, в очередной раз, ругать и корить себя за грубость, несдержанность, но поняла окончательно: «Нет! Я старалась! Делала всё, что могла! Моей вины здесь нет!».

Вспомнив эти безобразные сцены, устало присела за стол, уронив голову на руки, закрыла глаза. От бессилия, от того, что впервые в жизни ситуация безвозвратно вышла из-под её жёсткого контроля, хотелось плакать. Горько. Так, как рыдают миллионы тех самых простых тёток, что едят изо дня в день серые макароны, простаивают в очередях и одеты, чёрт знает, во что! Вспомнились сказанные Захаром когда-то, презрительные слова в адрес «нормальных» людей. Внезапно услышала голос целительницы Лукерьи. Словно та была где-то рядом, с ней, в комнате. «Этим поступком все грехи замолишь! Этот ребёнок – подарок тебе!». Слёзы испарились. Взглянула в сторону детской, где спала маленькая девочка, – внучка. Её копия. Ольга. Олечка.

Единственная нежданная радость, крошечная надежда, зыбкий, едва заметный лучик, внезапно пронзивший нежным светом, казалось, нескончаемый мрак её запутанной жизни.

И вот, поздно ночью она поднимается на громкий стук в дверь. Звонок в порядке. Кто это может быть? Опасливо глянув на ребёнка, спешит к двери. Пьяная дочь, размазывая косметику, громко рыдает. Мать гладит по голове, успокаивает, ведёт на кухню. Вытирает лицо влажным полотенцем. Сбивчивый рассказ дочери приводит в ярость. Оказывается, попав в компанию квартирных воров, после очередного ограбления, та едва не попалась.

– Ты, что же! – нервно стала ходить по комнате мать, – спалить нас и здесь, в Москве хочешь? Если начнут копать: что и как? Ты хоть представляешь, что нас ждёт?! А Оленька?! Ах, ты…, – наотмашь бьёт дочь по лицу.

– Снимай комнату, квартиру, угол! Что хочешь! – бросает увесистую пачку денег на стол. – Нас забудь! Оставь в покое! Я тебя не знаю! Поняла?!

– Поняла! – выкрикивает дочь. – Ради Ольги стараешься?

– Не твоего ума дело! – язвительным тоном, – тебе-то она не нужна! Теперь она – моя дочь! Усекла?!

– Это что же получается? Родную крошку, у матери…, – пьяно качая головой, всхлипнула дочь.

– Не кривляйся! Не разжалобишь! Тебе не идёт! Забудь! Ты ей – никто! Я ей – мать! – осадила.

– Не уйду! – закричала та. – Это и мой дом! Забери свои грязные деньги! Мне и здесь хорошо!

– Заткнись! – Кричит мать. Затем, щурясь, – блуждающая улыбка гуляет на губах, – пристально глядя в лицо дочери: – Уйдёшь, милая! А иначе…

Внезапно протрезвев, прочитала в глазах матери нечто такое, знакомое… нехорошее. Сжалась. После чего, тихо произнесла:

– Ладно. Хоть до завтра, можно, мам? Утром уйду, разреши только ванну принять и переночевать!

В голосе дочери теперь явно, отчётливо слышались узнаваемые нотки. Бывшего мужа, бандита и вора. Через много лет прошлое настигло её. В образе когда-то, безумно обожаемого ребёнка, – собственной дочери. Теперь, глядя на неё, ничего не чувствовала. Внутри – холод и пустота. С годами стала замечать в себе некую перемену, – все чувства к дочери вытеснило одно. Жалость. Или милосердие. Наверное. Но, к сожалению, новое чувство не имело ничего общего с любовью и привязанностью. Жёстко отрезала:

– Можешь! Только до утра!

– Спасибо, мам! – обрадовалась дочь.

– Даже не спросишь, как она, твоя дочка? – холодно произнесла с ударением на слове «твоя».

– Если она с тобой, значит, – в безопасности! Как я, когда-то, в детстве! Помнишь? – Пытаясь тронуть мать за живое, смотрит, улыбаясь, в лицо. Та брезгливо отстранилась. Повисла тишина. Пустая, холодная.

Мать, выходя, боковым зрением увидела, как дочь жадно сгребла стопку купюр.

«Боже мой! Вылитый Захар! – отметила устало. Напряглась, что-то вспоминая, – как это называется? Генезис? Точно! И ничего не поделать!».

Бросила взгляд на часы. Прошла в детскую. Здесь её сердце сладко замирало и таяло. Оказавшись в другом мире, она с наслаждением вдыхала этот запах. В комнате витал аромат чистоты, молока, домашнего тепла, заботы и… безопасности. Склонила голову над спящей внучкой-дочерью. Осторожно коснулась крошечных, словно кукольных, пальчиков.

– Оленька! – произнесла, ласково улыбаясь.

Ребёнок безмятежно спал.

Не прошло и года, мать Оленьки оказалась в тюрьме. Из зоны стали приходит письма раскаянья и сожаления.

Не верилось. Наконец, она добилась того, о чём мечтала всю жизнь. Дни шли своим чередом. Оленька подрастала. Семейный покой никем и ничем не нарушался. Внучка, по документам – родная дочь, росла в достатке. Она, как и обещала когда-то себе, обеспечила ей «золотое детство». Женщине не приходилось выбиваться из сил, залог безбедного существования обоих – общаг бывшего мужа, Захара. К счастью, не иссякал. Она же действовала осторожно, продумывая каждый свой шаг. Часть денег отложила в сбербанке. Остальные средства, будто предчувствуя грядущие перемены, постепенно обменивала на валюту у проверенных, надёжных людей. Женщина вплотную занялась всесторонним развитием любимого чада. Прослышав от знакомых о новых методиках преподавания, рано научила читать и считать любимую внучку.

Благодаря бабушке, в первый класс Оленька пошла, зная всю таблицу умножения, свободно читая «взрослые» толстые книги, прекрасно декламируя множество стихов не только из детской классики.

Зорко наблюдая за тем, как растёт, и развивается здоровая красивая девочка, как ни странно, смутная тревога не давала покоя. Неожиданно стали бередить воспоминания. До мельчайших деталей, вдруг, словно отрывки страшных кинофильмов, вставали перед глазами картины детства и юности. Рождение внучки и большой промежуток времени не стёрли, к сожалению, то, что происходило с её дочерью в Подмосковье. То, из-за чего они, безоглядно, бросив всё, неожиданно для всех, срываясь с места, меняли города. Искренне считала: поступает правильно, спасая единственно дорогое существо. Прошло много лет. Яростно сопротивляясь, гнала «щедрый» поток воспоминаний. Изо всех сил стремилась стереть и выжечь всё, что сохранила эта проклятая память. Напрасно. Чем счастливее, казалось, спокойнее проистекала её жизнь и «золотое детство» внучки, тем сильнее ощущалась ноша, – страшный груз воспоминаний. Воспоминания. Она всё чаще не спала ночами. Собственное прошлое. И непутёвой дочери. Когда-то любимого единственного на свете существа. Мерзкое, тёмное. Вопреки яростному сопротивлению, оно, это прошлое, обрастая, мельчайшими деталями, будоражило, сводило с ума. Каждый раз, глядя на розовые щёчки внучки, невинные синие глаза, прикрытые длинными густыми ресницами, сердце обрывалось, разум паниковал. Не могла представить, содрогаясь, и всё же, – закрадывалось невероятно-чудовищное предположение: неужели и она…

Накануне первомайских праздников, она много суетилась, доставая всё необходимое к столу. Однажды утром, – квартира буквально утопала в солнечном свете, – они с Оленькой сидели за столом. Балкон распахнут настежь, – весёлый птичий гомон слышится во всех уголках просторных комнат, сопровождая и без того, праздничное настроение. Увидев воробьёв на перилах балкона, девочка восторженно:

– Мама! Чем можно накормить птичек? Ой, смотри, смотри! Воробышек прискакал прямо в комнату! – Звонко рассмеялась.

Она принесла пшена в блюдце и протянула девочке, ласково улыбаясь, затем целуя в макушку:

– На, вот! Попробуй дать! Птицы это любят!

– Мамуль, а может кусочек торта? Всё же, вкуснее зёрнышек!

Женщина от души рассмеялась. Воробей вспорхнул и улетел, присоединяясь к птичьей стайке на перилах балкона. Они вместе вышли на балкон и стали кормить птиц. Казалось, ничто не предвещало беды.

В дверь позвонили. Она, даже не взглянула в дверной глазок. Возможно, кто-то с работу, на чашку чая, праздник, всё же. Красивая скатерть, замечательный импортный сервиз, разнообразные «дефицитные» угощения, – отчего достойно не встретить коллегу. Улыбаясь, открывает дверь. Оцепенела от неожиданности.

Дочь. Вернулась.

Худощавая, подурневшая. Только глаза. Прежние. Сияющие. Родные глаза её ребёнка. Смотрят чуть испуганно, но с надеждой.

– Вернулась! – выдыхает мать, шире открывая дверь. Дочь, перешагнув порог, нерешительно топчется, чего-то ждёт.

– Проходи! – приглашает, всматриваясь в лицо. Ей хорошо известно, – за наигранным, кротким поведением дочери кроется иное. Внешняя скромность и застенчивость – только видимость. Знала по себе: то, через что пришлось пройти и её дочери, оставляет след на всю жизнь.

– Кто там, мамуль! – Вбегает Оленька.

– Олечка! Девочка моя! Совсем большая! – слёзы текут по щекам незнакомки, она протягивает руки, намереваясь обнять ребёнка.

– Это твоя старшая сестра! – пресекая дальнейшие церемонии, властно заявляет мать. – Вернулась, как видишь!

– Ты никогда не расска… А почему…

– Возвращайся к столу, Ольга! Я сейчас!

Девочка, недоумённо смотрит в ответ. Никогда не видела маму такой раздражённой. «Ольга?». Ничего, кроме «Оленька» не слышала за всю жизнь. Обиженно оглянувшись, послушно уходит.

«Сестра» и мама, коротко о чём-то поговорив, тоже садятся за стол.

– Я не надолго, мам! – сообщает незнакомка, – Поживу совсем чуть-чуть, а как устроюсь на работу…

– Почему недолго? – весело глядит на гостью Оленька. – Что так? Оставайся! – неожиданно вмешивается в разговор девочка. – Всегда мечтала иметь сестру! Квартира большая, всем места хватит!

Незнакомка вместо благодарности, горько заплакала. Вскочила. Прижав к себе Оленьку, расплакалась ещё громче, в голос. Девочка поймала огорчённый взгляд мамы. Прошёл месяц, второй. «Старшая сестра», снова оказавшись в родных пенатах, за небольшой срок, проведённый в домашнем тепле, заметно похорошела, расцвела. Мать, хотя и не испытывала прежних чувств к ней – своей непутёвой дочери, – сделала всё, чтобы та выглядела, как когда-то, достойно, была сыта и хорошо одета. Благо, что и дочь не давала повода усомниться в собственном решении встать на «путь истинный». «Старшая сестра» на протяжении нескольких месяцев вела себя пристойно. Ходила в магазин, чистила, убирала квартиру, водила Оленьку в кино и цирк. Помогала делать уроки. Казалось, жизнь вошла в привычную колею, всё осталось позади. Но женщина, чувствуя и отлично зная свою дочь, – копию бывшего мужа, – видела и хорошо осознавала, – всё, что происходит сейчас, прекратится. Совсем скоро.

– А-а! Явилась! – радостно произнесла пьяным голосом «старшая сестра». – А ну, – махнула рукой пьяному дядьке, – подвинься! Оленька со школы пришла! Покормить надо!

Ребёнок испуганно, замерев, смотрел на незнакомых людей. Мужчина ткнул в бок пьяную тётку рядом:

– Вали, давай! – Затем обратился к девочке. – Садись, доча! Похавай!

– Иди ко мне, доча! – снова позвала пьяная «сестра».

– Какая я тебе дочка? – очень удивилась, затем недоумённо: – Кто эти люди? – спросила серьёзно девочка.

– Этот, – указав на мужчину пальцем, – будет твоим папкой! А я! Я тебе не сестра! А мамка твоя! – жалко сморщилась, – иди ко мне, кровиночка моя!

Постояв немного, девочка бросилась в свою комнату. Придвинула стул к двери, со страхом слушала, что там, на кухне. Пьяная компания, ещё немного пошумела, выясняя какие-то отношения. Наконец, всё смолкло.

Было не до уроков. Скорее бы пришла мама! Она осторожно, чтобы не шуметь, на цыпочках, вышла из комнаты. Заглянула на кухню. «Сестра» и гости, уронив головы прямо на грязную посуду, беспробудно спали.

Наконец, послышался шум входной двери.

– Мама! – выбежала девочка навстречу. Со слезами: – Я не твоя дочь? Эта ужасная женщина, моя «сестра»… Неужели?! Мамочка! – не договорив, рыдая, бросилась к ней, крепко обняла.

– Кто?! Кто тебе это сказал?! Успокойся! Не слушай эту пьяницу! – обняла ребёнка. Оленька чувствовала, как от возмущения трясёт маму.

Грубый запах табака витал в чистой, ухоженной квартире. Тяжёлый смрад алкоголя, пустые бутылки, грязь на кухне. Она решительно вошла. Взяв себя в руки, ласково, но твёрдо, предложила Оленьке:

– Иди, милая, к себе, в комнату! Тебе не следует на это смотреть!

Девочка не видела, как мама, на всякий случай, взяв кухонный нож, стала тормошить пьяную компанию. Кое – как, проснувшись, и, увидев нож в руке матери, дочь завизжала от страха. Зная, на что та способна.

– Пошла вон! – прошипела мать, – и этих убери! Быстро! Ты меня знаешь! – В воздухе свернуло остриё ножа.

Не прошенные гости удалились. Несколько дней не появлялась и дочь. Летели дни, недели. Покой и благополучие покинули их дом. Проведённые дочерью, – как она и предполагала, – семь лет в тюрьме, и никакие другие обстоятельства не в силах были что-либо изменить. Всё периодически повторялось. Попойки и шум, безобразные сцены выяснения отношений. Ещё недавно, уважающие её соседи, теперь стали косо поглядывать. Здоровались сухо, некоторые перестали здороваться вовсе.

Оленька! Ради неё она готова была на всё, даже…

Не смотря ни на что, готовились к празднику, как всегда тщательно, стараясь ничего не забыть. Новый год, всё – таки. Оживлённо обсуждая что-то с коллегами, она не сразу заметила зарёванную внучку. Пушистая белая шапочка в руке, волосы растрёпаны. Бросилась к ребёнку, пыталась расспросить. Не проронив ни слова в ответ, девочка бросилась назад, к дверям. Едва одевшись, побежала за ней. Уже на улице, заботливо надевая внучке шапочку и, застёгивая пуговицы на шубке, вдруг услышала:

– Мама! Я уйду из дома, если…, – сквозь слёзы тихо произнесла Оленька.

Теперь она работала в городской библиотеке, рядом со школой, где училась её дочь – внучка. Было удобно провожать и встречать Оленьку, каждый миг быть в курсе её детской жизни. Завтра долгожданный утренник – ёлка. У внучки всего два урока, пришла пораньше домой, а там…

То, что мать увидела в собственной квартире, – даже её, повидавшей многое в жизни, ошеломило. Прямо на кухонном полу, после оргии, лежало три пьяных обнажённых тела. Незнакомый мужчина, её дочь и та самая женщина, которую выгнала когда-то. Медленно повернула застывшее лицо к внучке.

– Когда я вошла, – всхлипнула девочка, – они занимались нехорошими делами, а дяденька предложил мне…

Женщина, хлопнув дверью на кухню, и, кое-как, успокоив малышку, отвела в детскую.

Набрав холодной воды из-под крана в кастрюлю, плеснула на обнажённые тела. Первым зашевелился мужчина. Вскочил. Растерянно озираясь, стал искать глазами одежду. Затем, расталкивая женщин, спросил вошедшую:

– Слышь? Ты кто такая?

– Да мать моя! Кто ж ещё? – внезапно ответила за неё пьяная дочь.

– Ты чё, шалава?! Ты говорила: здесь всё твоё! Мы же пожениться собирались? И жить здесь!

– Что-о? – воскликнула мать. – Ах, ты… Проваливайте! Немедленно! А ты останешься!

Дочь вскочила, попятилась: – Не надо, мамочка! Прости! Только не убивай!

Вскочила, услышав крик, вторая женщина. Наспех собрав вещи, гости выбежали на площадку. Вдогонку слыша:

– Не оставляйте! Она убьёт меня – а!

Зло усмехнулась, бросила дочери что-то, подвернувшееся под руку:

– Прикройся, бесстыжая!

Придерживая полотенце одной, другую руку вытянув вперёд, защищаясь, умоляла:

– Только не убивай! Всё сделаю! Что скажешь, всё сделаю! Прости! – Встала перед матерью на колени.

– Всё сделаешь, говоришь?! – проговорила сквозь зубы. Развернулась, быстро вышла из кухни. Принесла дорожную сумку: – Собирайся! – швырнула на пол тугую пачку денег. – Пошла вон! Живо! У меня больше нет дочери!