Саломея сидела за широким столом в кабинете Аркадия Петровича. Молча теребила закладку-шнурок в своём еженедельнике. На протяжении всего разговора пыталась доказать главному, как выразился Вадим, «милициянту», – всё, что ей пришлось раскопать, – это напрямую касается «их» дела, – серии преступлений.
Временами ловила ироничный взгляд генерала. А вот коллеги его, к великому её удивлению, не проронили ни слова. Сидели тихо, внимательно слушали. Игорь Александрович Вольнов, самый младший сотрудник, был особенно сосредоточен, внимательно слушал «отчёт».
– Убийц кассира и бухгалтера так и не нашли тогда! – Заявил Крошеминников. Саломею накануне приезда в этот кабинет больше всего смущало его отношение ко всему, что расскажет она. А тут:
– Громкое было дело! Дальше. – Серьёзно продолжал он. – Убийство четы знаменитого профессора…
– Прошло столько лет! Ты меня, Антон, удивляешь! – перебив, заявил Пашков. – Где доказательства? Каким образом всё, что рассказала нам Саломея, проливает свет на эти, – кивнул на разложенные снимки, – преступления? Что, конкретно, это даёт нам сейчас?
– Разрешите, – обратился к генералу Крошеминников, – с вами не согласиться! Даёт, товарищ генерал! Похожие преступления были совершены в шестьдесят восьмом, были убиты дети таким же способом и… Найдём преступника, будут и доказательства!
– Кстати, – подняла голову Саломея, – след этой семьи теряется в Подмосковье, в шестидесятых… Разрешите мне поработать в архиве МВД области?
– Есть желание? – обратился раздражённо, затем усмехнулся. – Ну, так работайте! Я отдам соответствующее распоряжение!
В дверях оглянулась. Крошеминников слегка кивнув, как ей показалось, ободряюще улыбнулся на прощание.
Руки Саломеи слегка дрожали от унижения. Меньше всего ожидала от Пашкова! «Да-а! Вадим был прав! Не понравился мой исторический экскурс генералу! Явно не понравился! Ещё бы!».
Заехала в уютный зелёный дворик. Занятия в школе «Открытое окно» ещё не успели начаться. Учитель, как всегда сидел в своём кабинете на втором этаже и что-то быстро писал.
– Выхода, говоришь, нет? – Помолчал. – Никогда не говори этих слов! Не погружайся в собственную душу, не начинай себя оплакивать! Не смей! Поняла?
Саломея едва сдерживала слёзы.
– Ох! Александр Васильевич, не туда я полезла! – будто не слыша его, снова произнесла она.
– Прекрати! Достаточно! – повысил голос учитель. – Перевернуть столько материала и… – более мягко, – согласен! Тяжело! Не очень конкретно! Для этих людей! Да! Но для дела… Для дела, за которое взялась, – очевидные успехи. Кстати, – улыбнулся лукаво, – у меня сейчас лекция. Называется «Просветление, как биологический процесс». Затрагивает твой вопрос, нынешний! Ну, как? Не желаешь, как говориться, стариной тряхнуть? Посидеть, послушать?
Саломея прекрасно понимала, – всё в нашей жизни происходит не зря, не случайно, и всё же, глянула на часы.
– Господи, да недолго! – Прочитал её мысли. – И мне будет приятно, – очередная реклама моей школе! А? Саломея? Представь лица моих учеников! Сама Саломея Снегирёва на моих занятиях! Шучу! – Затем серьёзно:
– Ты на верном пути! Не сомневайся! – И совсем обыденно добавил, – а кому надо быстрее и конкретнее, пусть сами…
– Александр Васильевич! – заглянули в дверь. – Простите ради бога! Пора!
Учитель вошёл первым в аудиторию. Мобильный Саломеи внезапно отозвался.
– Извините! Я быстро! – взглянув на панель, проговорила она.
– Константин Григорьевич! Рада слышать вас! Как съездила? Ожидала большего, конечно… Вам всё известно? Аркадий Петрович? Да никак не отреагировал! И вы ему уже показали, где раки зимуют? – рассмеялась. Ещё каких-то полчаса назад думала, – мир рушится. А тут, вон как всё обернулось!
Приоткрыла дверь. Старалась тихо присесть на свободное место. Несколько десятков глаз с почтением взглянули на неё.
– … Декарт был не первым мыслителем, – продолжал Князев, – указавшим на шишковидную железу как на вместилище души. Ведическая литература, что появилась три тысячи лет назад… в ней имелось указание на положение высшего источника телесной силы в точке между бровями. Древние индусы основывались на этом факте, – западными же анатомами он был открыт только в конце девятнадцатого века. Шишковидная железа является на самом деле третьим глазом. Развилась из чувствительного к свету места на лбу, – оно встречается у рептилий в Новой Зеландии, – знаменитой туатары. Похожее на ящерицу животное, имеет шишковидный орган, представляющий собой маленькую полость, наружная оболочка которой стала хрусталиком, внутренняя – сетчаткой, соединённая нервными окончаниями с мозгом через щель в черепе. Сама же полость прикрыта тонким и прозрачным слоем кожи. У человека мозг прикрыт корой и шишковидное тело теперь полускрыто в сердцевине черепной коробки. Если бы мы сохранили слой прозрачной кожи, он оказался бы чуть повыше точки между глазами…
Саломея задрожала, вдруг. В аудитории было душно, но она плотнее закуталась в лёгкий, хлопчатобумажный палантин.
– …Чуть повыше точки между глазами! – отозвалось в её голове.
– … Между глазами, как раз там, – продолжал учитель, – где в индусских изображениях находился Глаз Просветления…
«То отверстие, во лбу, Точка Просветления! Крохотное отверстие между глаз» Снимки всех жертв, как по заказу встали перед глазами… Конец сороковых, шестидесятые. Странно. Теперь и наши дни.
– Свет играет, как нам кажется, огромную роль. К тому же, как выяснилось, клетки сетчатки глаза способны функционировать самостоятельно. Такое состояние называется визионерским, главную роль в нём играет зрение. Для мистического опыта характерно ощущение неожиданного, слепящего, сверкающего света. Так было с пророком Иезекиилем и с Павлом по дороге в Дамаск. Йоги считают, что жизнью управляет змеевидная спираль энергии, что путешествует по телу вдоль линии, обозначенной жизненными центрами, или чакрами. Один из самых мощных принадлежит мозгу и расположен в точке между бровями.
Князев в упор взглянул на Саломею. Она, о чём-то думая, смотрела в одну точку. Отвернулся и продолжил:
– Медитация, – говорили йоги, – это чудное сияние. Современные биохимические исследования мозга и его гормонов показали – светочувствительная шишковидная железа производит ещё и вещество, затрагивающее сферу интеллекта. Она порождает экстаз. Шишковидное тело принимает участие в визионерстве, шизофренической полифонии, в галлюцинаторных переживаниях наркоманов. Все эти состояния объединяет чувство отстранённости. Сознание сдвигается в одну точку за пределами личного опыта, где кончается разделение на себя и другое…
Ясное летнее небо затянули чёрные тучи. Где-то прогремел гром. Горожан, видимо, это нисколько не напугало. Прохожие и не собирались доставать зонтики. Духота стояла плотной стеной. Ни малейшей прохлады, ветерка. Ощущение, – будто неведомая тёмная сила законсервировала в банку всё человечество и смотрит сквозь стекло, усмехаясь, – выдержим ли…
Саломея подошла к автомобилю. Ей казалось, – чувствует запах краски расплавленного бока машины. Щёлкнула брелоком. Включила кондиционер, достала чуть тёплую воду. Отпила, поморщилась.
Дома никого не оказалось. Блэкки даже не бросился к ней. Лежал, прикрыв глаза, лениво бил хвостом об пол. Моня пискнув, поднял хвостик и прислонился к стенке. Мяукнул ещё раз, высунув розовый язык. Саломея, глядя на белый круглый комочек, не удержалась, взяла на руки, прижала к себе. Его шёрстка уже впитала все ароматы их дома.
– Ах, они нехорошие! Даже водичку не оставили!
Блэкки приоткрыл один глаз. Лениво приподнялся, отряхнулся. Потрусил на кухню.
Саломея поискала глазами пульт.
– Сейчас! Сейчас попытаемся отдышаться! Жарковато в шубах? А? Ребята?
Бесшумно заработал кондиционер, наполняя прохладой просторную квартиру.
Есть совсем не хотелось. Она вспомнила о чашке кофе, который бы её взбодрил. Достала из холодильника прозрачный кувшин. Накануне вечером налила туда крепкий натуральный кофе. Сейчас он был ледяной. В большую пол-литровую чашку бросила ложку сахара. Задумалась, помешивая. Расположилась в нише у окна.
Солнце, ещё утром, едва коснувшись яркими лучами восточной стороны дома, где находились окна их квартиры, следом обрушивалось своим несокрушимым знойным сиянием на северную часть здания, поджаривая соседние окна.
Попивая ледяной кофе, припомнила события дня.
Свет. Он внезапно осветил всё помещение. Мозг стал «видеть» образы, как видел их во время сновидения.
Заходящее солнце сентября. Нежаркие его лучи заглядывают в небольшую квартиру. Женщина что-то говорит хриплым голосом. Ей очень больно. Её никто не слышит. Их трое. Мужчина и маленькая девочка о чём-то просят женщину. Та не уступает, ей всё надоело. Она хочет уйти. Не может.
– Мамочка! – кричит девочка. – Я не хотела! Она меня замучила! Она издевалась! – Горько плачет.
– Правильно сделала, дочка! – поощряет отец. – Потерпи годика два, а там…
– Ни два, ни пять… И «там», – не будет! Слышишь?! – прокричал женский голос.
Ощущения, голоса, незнакомый быт… Всё растаяло. Саломея стряхивает остатки видения.
– Моля! Ты дома? Чудесно! – восклицает муж. Затем вглядывается в лицо. – «Там» была?
Саломея в ответ кивает головой.
– Я видела их! – говорит она и трёт глаза. Вадим кладёт покупки на стол, подходит к жене.
– А что генерал? – смотрит участливо. Тут же: – Можешь не отвечать! И так всё ясно! – Погладил по волосам. – Не вздумай расстраиваться!
– Господи! Дюша! Ну что тебе «ясно»? – отстранилась.
– «Ясно» мне, что издеваются над моей женой! – Заглянул в глаза. – Умницей и красавицей!
– Дюша-а-а! – Встала. – Никто не издевается! Говорю, была у них, у «тех»! Дома!
Присела на стул. Взялась за виски:
– Чудовищно! Видела их! Господи! Этот весь обнажённый кошмар, так называемой, человеческой души!
– Моля! – спохватился Вадик. – Да ты вся дрожишь!
– Погоди! Я не договорила! Помнишь такого художника, Босха? Люди, изображённые им? Что там ещё?
Вадим покачал головой, не ответил. Лишь тревожно взглянул на жену.
– То, что, я видела, – намного чудовищней!
– Ну да, ну да! – повторил муж, задумчиво глядя на неё. – В них нет ничего человеческого…
Саломея взглянула ему в глаза, бросила вызывающе:
– А если и так? Что? Разве за это и пожалеть нельзя?!
– Почему же? – ответил вопросом на вопрос отстранённо, пожал плечами.
Ей стало стыдно. Эгоистка!
– Извини, Вадик! Ты устал, а я…! И в офисе у вас, наверное, настоящая душегубка! Даже, говорил, кондиционеры не помогают, – компьютеры во всю мощь…
Он устало взглянул, слабо улыбаясь, проговорил:
– Ты, вот что, мать! Пойди – ка приляг, отдохни, я сам…
– Не угадал, дорогой! – нарочито бодро, ответила она, – в четыре руки быстрее! Заодно, кое-что сообщу тебе! – протянула, – удиви-и-и-шься!
_.
Россия. Московская область. Октябрь. 1966 год.
Это был плохой день. С самого утра шёл дождь. Она в изнеможении закрывает глаза. Ничего не ладится. Что дальше? И всё же, ей хорошо. День не ладился, но было хорошо оттого, что произошло. Она преодолела это «плохо». Как? Да просто забыла. Обо всём. Ей когда-то приснился сон. Странный. Он её испугал и обрадовал одновременно. Она снимала скальп с человека. Непонятно, чем он был вызван. Вспомнила. Кинофильм об индейцах. Цветной, широкоформатный. Сон испугал и обрадовал. Она проснулась. Незнакомое, удивительное чувство. Она преодолела страх и ужас, мир был у её ног. Она не была похожа на других. Зеркало отражало не её, чужое лицо. В дверь постучали. Чужое лицо повернулось. Без улыбки:
– А – а! Это ты?!
Вздрогнула, услышав свой голос, – он стал чужим. Изменился. Не узнать самой, насколько. Внутри что-то сжалось: чужое лицо, чужой голос – это всё потому… Она помнила тот день до самых мелочей. Как тихо шла, почти кралась за ней. Изредка пряталась за стволы деревьев. «Серёжки приглянулись? – шептала девочка. – Кто родители?», – повторила, как эхо, услышанный недавно вопрос. Пальто цвета охры маячило впереди, сливаясь с осенней листвой. Она, чуть было, не упустила его. Женщина в пальто цвета охры резко остановилась, встретилась с девочкой глазами. Растянула губы в улыбке: – Я тебя видела! – засмеялась. – Ты давно идёшь за мной! Я, наверное, чем-то обидела тебя? Извини! Нервы, знаешь ли! Сорок человек в классе! – Наклонилась за опавшим листом. – Тоже решила прогуляться?
«Даже не назвала по имени!», – обида промелькнула и погасла. На смену ей пришло нечто иное. То, чего она так боялась.
– Хочешь, я подтяну тебя по физике? – предложила классный руководитель. – Ты неплохо мыслишь, по остальным предметам занимаешься на твёрдую четвёрку с плюсом. В тетрадках аккуратно, я бы сказала, – лучше всех! – Остановилась. – Дома-то, всё в порядке? Грустная ты, девочка, словно неживая! – Дотронулась до плеча. – А пойдём ко мне пить чай? Моя мама такие пирожки печёт, язык проглотишь! Расскажешь о себе, о своей семье!
Неожиданно в глазах ученицы заблестели, готовые сорваться, слёзы.
– Что же тебя мучает, милая? Одета ты лучше всех, пожалуй, в школе. Не голодаешь! Мама старается, сразу видно! Так что? – Резко повернулась к ней спиной. – Ладно! Идём! Попробуем разобраться вместе! Я помогу тебе!
«Что же это? Я обязана ей всё рассказать?! О маме. «Делишках», как та говаривала, отца? Всю правду?! О его злом шёпоте?! О болезни мамы?! О, нет!». Девочка украдкой взглянула на учительницу. Ей давно так хотелось открыться кому-то, поведать всю правду! Вспомнила слова отца. Не показывай вида, если тебе плохо, а тем более, если, – хорошо! Слёзы высохли. Вся напряглась. Отстала, что-то доставая из портфеля.
– Для гербария? – не поняла учительница, оборачиваясь. Ей показалось, – девочка кладёт в портфель собранные осенние листья. – Их и так много! Не стоит! Давай лучше желудей, да шишек соберём! – Повернулась спиной. Наклонилась. – Для уроков труда…, – не договорила. Девочка увидела в её глазах, – всегда такой уверенной и спокойной, – растерянность. Тень внезапной паники промелькнула в них. Тонкая струйка крови медленно спускалась по лбу всё ниже и ниже. Женщина оказалось, на удивление, сильной и крепкой. Стояла, будто срослась с землёй. А в глазах – пустота. И всё равно стояла. Девочка нанесла пятый удар. Догадалась. Ударила по ногам. Женщина в пальто цвета охры упала. И как «те», другие, широко раскрытыми глазами уставилась в заходящий осенний день…
Когда подошла к дому, увидела отъезжающую машину Скорой помощи.
– Ты где была? – внезапно набросилась мать. В квартире снова боль и душевный непокой, – остро пахло лекарствами. Девочка заметила, как осунулось её лицо. Под глазами – синие круги. – Где была, девочка моя? – на это раз, чуть слышно, снова спросила мама. – В школе задержалась! – Весело, не моргнув глазом, ответил подросток.
– А в портфеле? Что там? – неожиданно, с силой дёрнула его на себя.
– Ах, ты сука! – изо всех сил, держа портфель в побелевших руках, громко воскликнула любимая дочь.
– Что-о-о?! – опешила женщина. От того, что услышала, сильным уколом отозвалось в сердце. Руки ослабли, портфель упал на пол. Поплелась к дивану, прилегла. – Я всё знаю! – тихо проговорила. Крепко сжимая пуховую шаль у горла. – Давно поняла! Мы должны уехать! Ты хоть понимаешь, что это значит?! Рано или поздно…, – потянулась к тумбочке за лекарством. Дочери нестерпимо жаль её. Мать затихла, не договорив. Дочь подошла, накрыла её пледом, поцеловала в лоб.
– Не переживай так! Не надо! Всё будет хорошо, мамуль! Обещаю! – нажала на кнопку светильника.
Отца снова нет дома. Она уже не считала дни, сбилась. Дни шли за днями. Деликатесные угощения очередной раз постигает участь помоев. Она видела, как мать часто смотрит в окно. Ночью подбегает к двери. Ей чудятся звонки. Слышаться его шаги… _