С момента, как Асаев вынудил меня его трахнуть, прошли почти сутки и я съела себя с говном.

Напомнил он о себе в десять утра следующего дня, позвонив и безапелляционно приказав в течение получаса приехать в банк на Просторной. И голос у этой падлы был раздраженный, а на заднем фоне шли какие-то разговоры. Не время и не место для взбрыка. Поэтому я вызвала такси и раздраженно упав на заднее сидение прикидывала стратегию как на все это реагировать и как себя повести. Попали в пробку, опоздала на пять минут.

Взлетела по крыльцу в банк и меня ждали уже на входе. Я еще даже ничего спросить не успела, как высокая рыжеволосая девушка, приподнимаясь из-за стойки напротив входа, быстро уточнила:

— Вы Яна Алексеевна?

Я напряженно кивнула и она попросила проследовать за ней, уводя меня через наполовину заполненный клиентами зал вглубь коридора. В конце него была открыта дверь и девушка указала на него.

Я, немного растерявшись, перешагнула порог и оказалась в просторном кабинете. Резко отличающимся от сдержанного оформления остальных помещений, но и не на пафосе. Уровневый потолок, стены обшиты темными деревянными панелями, стеллажи с папками. У окна широкий и длинный рабочий стол, за которым сидел Эмин.

Он был не один в кабинете. И я напряженно застыла недалеко от порога.

— Почему так долго? — ровно спросил Асаев, не поднимая на меня взгляда, быстро и чётко фасуя бумаги на ровные стопки на столе.

— Таксист немного… — неуверенно начала я, обводя взглядом заполненный людьми кабинет, но Асаев, все так же не поднимая на меня глаз, негромко перебил:

— Аслан, ты за ней закреплен. — Произнес он, подавая малопонятный знак девушке стоящей позади меня у двери и она тут же оперативно скрылась в коридоре.

— Что, простите? — тихо переспросила я, глядя на крепкого накаченного молодца тоже явно южных кровей, роящегося в телефоне сидя на подлокотнике дивана недалеко от входа и кивнувшего на слова Асаева о закреплении за мной.

— Это твой водитель, его зовут Аслан. — Асаев метнул на меня тяжелый взгляд и отъехал на кресле к краю стола, где стояла пара включенных ноутбуков. — Ты работаешь… этой, как ее там… управляющей и ты мне частенько будешь нужна, а я ваших таксистов перестреляю, если такие задержки будут. — Я с трудом сглотнула, а он с ноутбуком на колене подкатился обратно к середине стола. — Ты. — Не отрывая взгляда от экрана, кивок в сторону невысокого невзрачного мужика стоящего у окна и ладонь Асаева передвинула по столу стопку папок, — в аэропорт. Они через два двадцать прилетают. Это все подписывают и мчите сразу с Мироновскими в Рио. — Мужик быстро сграбастал папки и пошел на выход. — Ты. — Снова не глядя кивок, но уже в сторону дивана, с которого тут же поднялся солидный мужчина в красивом деловом костюме, которого я не заметила из-за богатыря Аслана. Он торопливо подошел к столу. Асаев хмуро и быстро бегая взглядом по экрану ноута у себя на колене, тронул ладонью кипу документов. — С промежуточными счетами разберись до обеда, и начинайте Иванищевских педиков правильно окучивать. Можете прессовать, только красиво. Возьми с собой Ромашеву, пусть в уши вкрутит про какую-нибудь неликвидность. Например, провис по долгосрочным ссудам и ценным бумазейкам и что управляемый пассив никак не увеличить, потому что бабла не хватит для заемной операции на рынке федеральных фондов… что-то подобное, но красиво и со словесным поносом, чтобы в депрессуху ушли. Начнут ломаться, напугаете, что я сам к ним приеду, так что лучше пусть депрессуху выбирают. — Мужчина серьезно кивнул и, взяв документы, вышел. Асаев метнул взгляд на худощавого блондина, сидящего в кресле у его стола. — Ты. Калине калинку спляши, а если пытать начнет, то наври, что все у нас очень плохо, вокруг одни мрази, денег нет, но мы держимся. Прямо из последних сил. Можешь поплакать в конце для достоверности. Если его проймет и он предложит подкинуть, плачь еще жалостливее, чтобы больше подкинул.

Блондин, глядя на сосредоточенного Асаева, быстро скользящего пальцем по тачпаду, взял бумаги и осторожно уточнил:

— А потом что делать?

— Вид, что ничего не было. Потому что лох это наказуемо, а до него никак не дойдет и это прекрасно. Все, арбайтен.

Блондин кивнул, взял третью, особо внушительную стопку, придвинутую Асаевым и так же быстро удалился.

Асаев хлопнул крышкой ноутбука и отложил его с колена на столешницу, откатываясь к стеллажам у окна, быстро скользя пальцем по бесчисленным корешкам, недовольно произнес:

— Где эта медленная женщина?

— Тут, Эмин Амирович! — В кабинет быстро заскочила плотная шатенка и положила на его стол бумаги, — все готово.

— На банкротство подаем семнадцатого, — Асаев выудил со стеллажа пару папок и подъехал обратно к столу, протягивая папки шатенке и одновременно листая принесенные ею листы, — обвалом начать заниматься сегодня, но Николаевский пока не трогать, типа это наш последний оплот. Его я потом утоплю. — Асаев быстро пролистывал листы, успевая что-то в них подчеркивать и зачеркивать, и тут взгляд его замер. И ручка в пальцах тоже. И время в кабинете замерло. Как и сердца. — Что это за хуйня, Наталья Андреевна? — очень тихо и очень вкрадчиво спросил он, что-то с нажимом подчеркивая в листе перед собой. Я слышала, как она громко сглотнула, и свидетельство того, как одеревенело ее тело, начало стягивать у меня напряжением солнечное сплетение. — Я же велел, блядь… А. Вот, всё, я понял. — Я видела, как по ее шее скатывается капля пота. И нихуя вот это было не смешно. Вот нихуя. Потому что у меня у самой кончики пальцев задрожали, когда взгляд Асаева на бумаги стал нечеловеческим. Он ошибок не прощает. Это знают все. Я тоже. — Где отметил все равно подправь и через полчаса пришлешь на тридцать второй, я посмотрю. — Он передвинул листы и ей и она, сцапав их, торопливо ушла.

— Эмин Амирович, — Аслан, тихо сидящий на подлокотнике, совершенно мной позабытый, поднял взгляд от экрана своего телефона и мимоходом посмотрев на меня что-то быстро проговорил Асаеву на грузинском. Или армянском. Или чеченском. Или фиг знает каком. На басурманском, короче.

— Не город, а сплошное блядство. — Асаев недовольно приподнял бровь, глядя в его глаза и качая головой. — Кто у них там ответственен пусть и решает, мне некогда еще и этой херней заниматься. Нагора отправь туда. Все, иди машину прогревай, ее жди. — Краткий кивок в мою сторону и снова откатился к краю стола. — Так, ты, — не поднимая на меня глаз от экрана стоящего там ноутбука, ровно и твердо приказал, — иди сюда, сядь и запоминай. — Указал быстрым взглядом в сторону кресла перед своим столом, где до этого сидел блондин и снова посмотрел в экран. Едва заметно поморщился и не отрывая взгляда от ноутбука, громко позвал, — Роднякова!

— Да, Эмин Амирович? — спустя секунд десять на пороге появилась высокая женщина средних лет.

— Чистые реквизиты ей выдай, — снова не переводя взгляда от экрана кивок на меня, — те, которые на ИПешку. И кто там у нас по чистому ведет… контакты Кипеловой ей дай. Кипелова на все ее запросы должна отвечать «сейчас сделаю» и моментально выполнять. И по «РТН» данные отправь Зиминским зверькам, пусть голову поломают, как вывести по второму варианту со сменой учредителя до сдачи следующего квартала. Только по второму, на другие я не согласен. Арбайтен, Роднякова, дверь за собой закрой, снаружи посторожи, даже бога не пускай, пока она не уйдет.

— Хорошо, Эмин Амирович! — Роднякова захлопнула дверь.

Асаев прищурено смотрел в экран, потом, не отрывая от него взгляда, достал портмоне из кармана перекинутой через спинку кресла куртки и выудил три карты, метко их бросив прямо перед все больше охеревающей мной.

— Пароль везде двадцать два сорок восемь. К твоему номеру подключен мобильный банк на них, оповещения подключены, так что по балансу меня не дергаешь, дергаешь Кипелову. По всем финансовым вопросам обращаешься к ней, контакты и реквизиты тебе выдадут. — Зазвонил его телефон, и он перекатился на свое место напротив меня. Кавказский колобок, блядь. — Да. — Поднял трубку и посмотрел в мои глаза и меня вжало в спинку от тяжести его взгляда. — Вообще не пускают? Через сорок минут приеду. — Отключил звонок и тихо выматерившись сам кому-то набрал. — Лех, машину мне найди, я через десять минут с филиала на Просторной выйду. Нет, без водилы. — Отложил телефон и, откинувшись на кресле смотрел мне в глаза пронизывающим взглядом. — Теперь ты.

Я подобралась, сдерживая внутренний мандраж.

В его глазах мелькнуло горячее раздражение, он на мгновение их прикрыл и в следующий момент посмотрел на меня уже спокойно и по деловому.

— Антипатию сразу выключай, я сейчас буду координировать твою работу, а не душу и тело ебать.

Я отвела взгляд и достала из сумки планер с ручкой, ощущая, как эти ровные интонации только подстегивают внутреннее напряжение.

Но ни одной записи я не сделала. Я сидела, глядя в чистый лист, отведенный под тридцать первое декабря, слушала его и хотела просто орать. От отчаяния. Злости. И страха.

Первое. Я работаю на новый год.

Второе. Корпоративы простых смертных почти полностью арендовавших все столики в обоих залах отменяются, причину придумываю сама, ситуацию разруливаю сама. Основное внимание я должна уделить «корпоративу» главного ублюдка в моей жизни, а судя по увиденному не только в моей.

Третье. Банкет ублюдка будет проходить в два этапа. Первый — в общем зале, куда, чтобы поздравить с новым годом явится контингент близкий к коду красному, но халдеи допускаются, только надежные, выбрать самой и четко проинструктировать как вести себя на первом этапе. А вот на втором … это будет закрытый банкет в отдельном кабинете, где будут люди, которые приедут поздравить его с… днем рождения. Тридцать два годика мальчугану исполняется. Сука.

Четвертое и самое основное. На этом самом втором этапе вообще быть не должно никаких эксцессов, оплошностей, никаких недочетов, иначе мне пиздец. Он так это и сказал — «иначе тебе пиздец». Сказал абсолютно ровно, со спокойным деловым равнодушием, но я поняла, что это не угроза. Это вариант развития событий. Он же все исходы предусматривает, вот и про этот предупредил, а то я, может, снова забыла сама выводы сделать.

Пятое. Это все вместе и без того уже полный и абсолютный пиздец.

Про пятое он мне не сказал, это я логичное заключение сделала, посмотрев в его темные глаза, когда он затягивался сигаретой, медленно постукивая ногтем указательного пальца по чашке с остывшим кофе на его рабочем столе.

Пятый пункт он очень такой важный, потому что я сложила один к одному.

У Казакова есть сеть СТО помимо ресторана, еще по мелочи хуйни всякой, но занимается он совсем другим. Сумки с налом, встречи с со всякими интересными личностями, договоренности, иногда открытым текстом, иногда завуалированно, иногда через тридцать третьих лиц, расчет процентов, оговариваение исходов, я слышала не все, но многое, я была на его закрытых встречах. Его СТОшка это так, для отвода глаз, иногда для отмывов.

А тут гораздо худшее. Это распределение потоков. И тех кто их приносит. Имена из списка кричали об этом. Как и эта его координация действий окружающих…. Банкир? О нет. Это не для отвода глаз. Это открыто. И, блядь, я даже сейчас не могла представить на какой он ступени там, по ту сторону, если ему не нужен левый, не касающийся его ведомства бизнес… «Банкротство семнадцатого», «его потом утоплю». Он все делает через этот бизнес. Слова Линки тому подтверждение — «у него прикол такой есть, открывать филиалы, а потом их закрывать». Делает открыто, раз информацию даже мы, простые смертные можем найти. Он не опасается, что его хлопнут. Потому что, видимо, нельзя хлопать… Сердце болезненно сжалось.

— Чего ты расселась тут, у тебя мало времени. — Его голос раздраженный, но очень-очень хлестко подстегивающий не грубостью, а рациональностью сказанного, и я, все же не удержавшись от ответного раздражения во взгляде, и получив тоже самое в двойном размере, быстро покинула его кабинет.

По дороге мне всучили реквизиты и контакты Кипеловой, я нервозно улыбнулась и кивнула.

Выйдя из банка наткнулась взглядом на Аслана по-джентельменски открывшего мне заднюю дверь тонированного Крузера и мне захотелось расхохотаться. Мрачно и отчаянно.

* * *

Если совсем уж кратко, то это было просто ужасно. Непередаваемо. Я спала не больше пяти часов в сутки не только потому, что времени было мало, а дел по горло, но и потому что нервы било напряжением.

Я не знала прежнего владельца «Инконтро», но для меня было приятным и одновременно не особо приятным сюрпризом то, что персонал тут как бы тоже в теме. Нет, не настолько, как в «Империале», но это дело поправимое с учетом того, кто теперь владелец ресторана. Заминок почти ни с чем не возникало, почти ни с чем.

Даже успела по административным попрошайкам побегать. Они, конечно, немало удивились, когда я, разбиваясь в поклонах и сладких речах внушала им, что «Инконтро» теперь тоже замечательный ресторан, где все всегда хорошо по всем регламентам и стандартам. Асаевские карты мне в этом однозначно сослужили хорошую службу. Я складывала чеки и помечала кому и за что, но с меня ни разу не спросили, хотя потратила я там прилично.

Асаева вообще не видела эти три дня. О его существовании напоминал Аслан, который мне действительно с учетом всей суеты очень пригодился. Такое вот личное комфортабельное такси с молчаливым таксистом, ничем не интересующимся кроме адреса очередного пункта назначения. Пакеты он, правда, мне не таскал, да и хер с ним.

Линка, мягко говоря, совсем не обрадовалась тому, что в новый год я работаю. Степаныч ушел в загул, значит, неделю его можно было вообще не ждать и Линка, грустно повздыхав, решила идти отмечать праздник к друзьям.

Тридцать первого с самого момента зазвонившего будильника у меня было дикое чувство напряженности. Потому что мне ночью снилось, что вся кухня была в стоп-листе и гости перестреляли поваров. Я проснулась посреди ночи с колотящимся сердцем, выдохнула и, попив воды, снова завалилась спать, чтобы мне приснилось продолжение. Еще более кровавое. Так что с утра я встала со вздыбленными волосами и тревожно колотящимся сердцем.

Хотя, в принципе, все шло максимально идеально. Подготовка полным ходом, четко, без суеты и эксцессов. В шесть ускакала домой, привела себя в божеский вид и помчалась обратно.

Юродивые, то бишь развлекаловка с песнями — плясками и прочей ебутней, которую принято называть шоу-программой, опаздывали на три минуты и я им все телефоны оборвала, заходясь от напряжения, глядя как начинает полниться зал. Кем он полнится. Эти твари, которые юродивые, приехали аккурат когда другие твари, которые гости, уже почти забили зал.

И пошла муть. Персоналу надо свечку за здравие поставить. Все четко, быстро, оперативно. Юродивые развлекали, гости жрали и веселились, все заебись.

Асаев прибыл позже, ближе к одиннадцати. С ним несколько человек разных национальностей. Прежде чем сесть за стол, обошел с приветствиями несколько гоп-элиткомпаний. У стола с Казаковской стаей чуть задержался и только потом направился к тому, что был приготовлен для него и его приближенных. Сначала за стол сел он, спустя миг остальные. Их где-то учат этому, что ли?..

Время за двенадцать, кульминация пройдена, все идет хорошо, все даже идеально. Я стояла в тени бара, и поминутно отслеживала движение и настроение. Халдеи просто красавцы, я только замечала, что сейчас закончится алкоголь, там карпаччо все сожрали, вон у той мадамы, рядом с боровом за пятым столом почти опустел бокал, как они уже исправляли.

Все шло максимально ровно. Юродивые удалились, в зале приглушили свет и играла фоном музыка. Люди тоже потихоньку начали съебываться. Многие перед этим подходили к Асаевскому столу.

И тут случился первый провис. Примчавшаяся гейша сообщила о проблемах на парковке. Сцепив челюсть, поскакала туда. Гейшу надо уволить, предварительно пробив ей башку. Проблема это для нее это оказывается то, что пара машин не могла выехать, а не те ужасы, которые я себе представляла, пока выбегала на крыльцо.

Сообщив отбывающим гостям, что найду владельцев машин мешающих им выехать, пошла обратно в зал, взглядом пообещав Арине, которая гейша, что потом переебу ей с вертухи за свои седые волосы. Сука, знает же, что контингент серьезный собрался. «Проблемы на парковке, Яна Алексеевна!». Ебанутая совсем. Сказать не могла сразу, что машины подперли и сообщить госномера, дебилка, блять.

От испуга у меня были все еще были холодные руки и быстро билось сердце, когда я вошла в полутемный зал и прикусила губу, вглядываясь в дальний стол у окна с владельцами подперевших машин.

Феррари принадлежит жене Казакова, это я точно знаю, да и Прадо с Казаковскими внутренними номерами. Мне к кому из них подходить-то?

В приветственном поклоне надо биться перед князем, который меня вон тому ублюдскому императору передарил? Сука такой, «выше поставить я вас не могу»! Ага, блять, да! Асаеву отдал. Повысил так, наверное. И проклял заодно. А я ведь ничего плохого не сделала, наоборот, очень много хорошего! Вот она какая, благодарность княжеская. Свинья криминальная! Ладно подарочной лентой не связал, когда передаривал, и на том спасибо. Нет… где жена Казакова? Она адекватная (бедненькая, как же ее угораздило за него-то замуж выйти? Обколол ее, наверное, чем-нибудь и заставил расписаться, потому что она действительно адекватная, а значит не могла этого сделать по доброй воле находясь в здравом уме и трезвой памяти), надо ей сказать про машины. Нет, машины Казаковской стаи, значит надо сразу к нему подходить. Да пошел он на хуй, я смотреть на него не могу! Где Спасский? Где этот бородатый миротворец-парламентер сотого левела, через которого все к скотине Казакову обращаются, потому что он один эту свинью вытерпеть может.

Асаев сидел за расположенным рядом с ними столом и поймал мой взгляд. Секунда и поднялся с места. Я, сдерживая себя от того, чтобы прикусить губу, торопливо пошла на встречу. Со сцены достаточно громко играла музыка потому что танцпол был занят, поэтому, встретившись с ним почти на середине пути от входа до зоны столов я немного замешкалась, а он встал почти вплотную и склонившись на самое ухо ровно и спокойно произнес:

— Что?

Он не был недоволен, не говорил с предупреждением и угрозой. Он просто спросил, что пошло не так.

Я, привстав на цыпочки, сказала ему об автомобилях, чувствуя легкий шлейф вкусного парфюма от его шеи. Почему-то сердце пропустило удар.

— Какие номера? — его голос снова спокоен и ровен.

— Три тройки, Феррари и два Прадо с ней. Это машины Казакова.

Он кивнул и… его пальцы легко, совсем поверхностно скользнули по моей кисти. Быстро, незаметно для окружающих, невесомо, едва ощутимо. Почему-то мурашки по рукам. Он на секунду задержался, стоя очень близко от меня, на расстоянии дыхания и отвернулся, собираясь направиться к Казаковскому столу, но остановился перехватив за локоть проходящего мимо Спасского, послушно замеревшего и вопросительно на него посмотревшего.

— Там люди выехать не могут, машины уберите.

Иван Сергеевич кивнул и повернувшись направился к столу, за которым сидел Казаков с женой и своими приближенными.

Я смотрела в спину удаляющегося на свое место Эмина и чувство такое… По сути, совсем херня произошла, а у меня снова ощущение, как после секса с ним. Этот первый сход, когда мир еще разрушен, когда еще не успевают проступить сквозь горячий туман остовы и границы, когда тело немеет.

И кожа руки горела в месте прикосновения пальцев.

Я снова стояла в тени за баром и мучительно хотела сбежать покурить. Удалилась уже значительная часть гостей, фоном играла красивая мелодия и Эмин смотрел. Не так часто и нагло, как тогда, в «Империале». Нет.

Редко. Но метко.

Когда полилась мелодия, вплетающаяся в вены и тихо поющая в моей крови, его взгляды стали чаще. Меня немного знобило и в тоже время мне было жарко. Он не смотрел в глаза. На правую кисть, которой коснулся, когда я сказала о машинах. На ноги, задерживаясь взглядом на щиколотках. На правое плечо, оголенное черным платьем. И посмотрел на губы, когда в полумраке ресторана заиграл упоительный припев. И видит бог, под этим взглядом мои губы начали зудеть в такт медленным ритмам мелодии, а на языке был отзвук вкуса его резких, сбивающих с ног поцелуев.

И вкус стал явственнее, когда мы встретились глазами. Вкус стал очень отчетливым. Проносящимся волной жара по телу, утяжеляющим мысли, сковывающим их пеленой темного порока, который все множился в его глазах и все сильнее напитывал меня, мое тело, начинающее изнывать, потому что оно помнило его прикосновения и то, как именно он умеет прикасаться. С контрастом. С давлением и приглашением, зажигающими пламя в крови омывающей учащенно бьющееся сердце, когда в темной бездне его глаз мелькнул отголосок намека. Темного и горячего. Обжегшего мои немеющие губы кратким взглядом, но будто прикосновением. С нажимом, чтобы раздвинуть их, а потом язык по языку и в кровь обжигающим ядом…

Ему позвонили, он отвлекся, а я поняла, что дышу учащенно, что тахикардия, что вспотели ладони. Асаев поднялся и вышел разговаривая по телефону, так и не посмотрев на меня, просто охуевающую от того, что мне тяжело было стоять. От возбуждения, от налившейся вниз живота горячей крови. И, сука, да, из-за влажного нижнего белья тоже. Какой-то пиздец просто… Тут подошла Ангелина, самая ответственная и сообразительная халдейка и сообщила, что кабинет наверху готов к приему новых гостей. Это немного отрезвило. Я бросила взгляд на часы. Да, точно. Через сорок минут.

Оттолкнулась от стены и пошла проверить как дела на кухне. Мало ли, впереди еще банкет, может суета какая все же началась (я споткнулась при воспоминании о своем сне) и надо будет потрепать себе нервы и поломать голову… короче, работа. Любая деятельность помогает отвлечься, а у меня, кажется, крыша начинает подтекать и мне срочно надо направить мысли в нужное русло.

Новый год и его день рождения. Праздники, которые нормальные люди встречают вместе с семьей и друзьями, а Асаев собрал криминальных мразей. Крестная семья, блять. Он опасен. Так нельзя. Он очень опасен. Нельзя.

Я разговаривала с шеф-поваром, стоя на кухне и стабилизировала состояние этими мыслями, пока кожу руки жгло, а по венам все еще шел шлейф его взгляда. Я почти полностью вернула себе самообладание и видение реальных границ мира, когда за моей спиной прозвучал его ровный, спокойный, глубокий голос, с едва слышной хрипотцой:

— Вышли. И не заходите.

Я стояла спиной ко входу и не поворачивалась, почти с отчаянием глядя как персонал покидает кухню. С почти отчаянием. Потому что оно травилось набирающим жар ожиданием. Кривящим мне лицо. Я снова видела невдалеке порог своего нового внутреннего сражения. Неизбежный порог.

Ставший ближе, когда я почувствовала его за собой. И запускающий мне мурашки вдоль позвоночника, когда он медленно заскользил кончиками пальцев от моих плеч вниз. По предплечьям и ниже, до кистей. Которых он едва-едва касался кончиками пальцев.

— У меня день рождения, а ты пришла без подарка. — Тихий шепот мне на ухо и обоняние улавливает слабый отзвук его парфюма смешанный с остаточным веянием сигаретного дыма, уходящий негой мне под кожу. — Не стыдно?

— Я тут работаю… — выдавила я, пытаясь вернуть контроль в мысли. И не в силах заставить себя прекратить, когда отступила назад. Чтобы прижаться спиной к его груди.

— Делаешь это ответственно, признаю. — Негромко и серьезно произнес он и едва слышно добавил мне на ухо, — и достойно.

Я повернула голову. Его глаза. Снова бездонные. Насыщенно карие глаза. Он прижал одну руку к моему животу, придвигая к себе теснее. Пальцами другой сжал подбородок и повел мое лицо к своим губам, на которых был дурманящий привкус виски и сигарет.

И снова порно. Но с элементами эротики. Потому что трахал он уже медленнее, со вкусом, позволяя отвечать, участвовать, отталкивать его язык, скользить по нему, чуть отстраняться, чтобы коснуться им его улыбающихся уголками губ и вновь прильнуть. Его рука медленно переходит с моего живота на грудь и сжимает ее, запуская порочную неумолимую цепную реакцию желания в тело.

Отстраняется недалеко, темный взгляд под сенью ресниц дурманит, напитывает жаром.

Его пальцы отпустили мой подбородок и подушечка указательного с намеком надавила мне на нижнюю губу.

— Вопрос с подарком не закрыт, — его опьяняющая полуулыбка и взгляд за своим пальцем, усиливающим нажим мне на губу, срывая мне дыхание из-за того, что одновременно с этим пальцы его второй руки сжали мне грудь.

— Минет? — мысли распалены возбуждением, но на них накатывает прохлада рациональности тянущая за собой тень того вечера, когда всадила нож в диван между его ног. Тянут эту тень и пропитывают едкой иронией мрак возбуждения и моего голоса. — А заплатишь?

— Конечно. Я же обещал. — Улыбается уже отчетливо, его глаза темнеют и пальцы сильнее сжимают мой подбородок, предупреждая попытку вырвать свое лицо из его руки. Придвигается ближе, склоняя голову и выдыхая на мои твердо сжатые губы намек, умопомрачающий по своей порочности и соблазну, возведенному в абсолют, — только не деньгами. — Мое сердце обрывается не в силах перекачивать огонь вместо крови мчащийся по жилам. Он склоняется и кончиком горячего языка касается моей пересохшей нижней губы. — Хочешь?

— А ты? — мой голос глухой, сорванный, неровный. Как и разум в глубине темных уже кипящих вод желания.

— Если бы не хотел, то не предлагал. — Улыбается, медленно проводя языком мне по верхней губе.

Это убивает.

Он рывком развернул меня к себе лицом, и прижал теснее. Поцелуй в губы и еще теснее. Тело снова предало, с охотой, со страстью с желанием. Подняла ногу, обхватывая за поясницу, прижимаясь всем телом. На секунду чуть присел, чтобы подхватить под ягодицы, чтобы контакт был уже просто непередаваемо тесным.

Два шага назад. Стол раздачи. Вслепую сметает все. Звон битой посуды, холодный металл сквозь ткань платья не остудил кожу. Поджог.

Немного отстранился, повел мой подбородок пальцем вверх и в сторону, и меня начало разрывать, когда ощутила его дыхание на своей шее, но он не касается губами. В миллиметре расстояния, сжигает кожу, но не касается. Руки дрогнули и обхватили его голову, пытаясь прижать. А он зубами в шею, языком по коже и в вены огнем.

Его пальцы сжимают талию и давят, подсказывая улечься на металл. Его губы давят, уходя по шее ниже. Губами и языком по коже ниже, до границы платья, оголяющего плечо.

Поддаюсь назад. Упор на локти, прикрыв глаза и жадно впитывая происходящее. Его зубы по ткани еще ниже, пальцы сжимают мне грудь, заставляя выгнуться от полыхнувшего тьмой и жаром желания, ударившего и в голову и вниз живота.

— Оплата вперед, верно?

Я сначала не соображаю. Открываю глаза и смотрю на него, глядящего исподлобья, прикусив губу, сдерживая сумасводящую по порочности улыбку. А когда он начинает скользить зубами от груди ниже, по ткани платья, запоздало доходит о какой плате и за что.

Его пальцы приподнимают подол, одновременно с этим зубы прикусывают грань кружева чулка и язык скользнул по коже.

Он бросил на меня краткий взгляд в которым была такая эротика, что у меня все внутри сжалось и резко прижался губами между ног. Горячо выдохнул сквозь безнадежно мокрую ткань и у меня повело все тело. Удержал руками за талию. И еще раз медленно выдохнул и пришлось удерживать за бедра, потому что я сама тупо не справлялась с тем, как истово сжимает все мышцы жар от его этих действий.

На третий раз он не только выдохнул, но и слегка прикусил, а меня выгнуло и с губ стоном его имя. Пальцы лихорадочно сжали его голову не то в попытке прижать теснее, не то отстранить. До меня вообще слабо доходило все. В теле, в голове в крови только то, что он делал. Как он это делал.

На мгновение отстранился, чтобы сдвинуть ткань и прильнул снова, а меня начало просто истреблять. Я не понимала что он делает, до меня просто не доходило, потому что накрывало невыносимыми волнами от каждого его движения быстрее, чем импульс несся до мозга, который бесполезно пытался что-то расшифровать но быстро сдался позволив себя опутать горячими темными нитями наслаждения. И тиски нитей сдавливались. Сбой системы. Непредвиденный сбой. Потому что меня выгибало, потому что просто выворачивало от каждой реакции тела на каждое движение его языка.

С моих губ мольбой его имя, когда вообще стало невыносимо и он… отстранился. Это до всхлипа, потому что это невыносимо и одновременно хочется, чтобы сломало, но он уже отстранился. Подался вперед, к моим губам. Вкус солоноватый, дурманящий бьющий по нервам почти до их щелчка.

Прижался бедрами между моих разведенных ног и меня снова под ним начало бить, от его резкого толчка, от кусающего поцелуя в шею, от понимания, что я уже ничего не понимаю. На мгновение отстранился, чтобы расстегнуть ремень, и я не смогла отвести взгляд от его пальцев. От его эрекции. Это подстегнуло, захлестнуло, заставило коленом толкнуть его бедро, подсказав отойти. Эмин отступил, дав немного пространства между нашими телами, и я соскользнула со стола вниз.

Неверными пальцами в бляшку, зубами в ствол, слегка прикусывая сквозь ткань и дурея от того, что он едва заметно вздрогнул. Плотнее сжала губы и протяжно выдохнула, напитывая ткань и кожу горячим дыханием, и ощущая, как его пальцы сжали мои волосы у корней и плотнее придвинули мою голову к своему паху, смазывая мне движение зубами по стволу вверх.

Я повернула голову. Его глаза. Снова бездонные. Насыщенно карие глаза. Он прижал одну руку к моему животу, придвигая к себе теснее. Пальцами другой сжал подбородок и повел мое лицо к своим губам, на которых был дурманящий привкус виски и сигарет.

И снова порно. Но с элементами эротики. Потому что трахал он уже медленнее, со вкусом, позволяя отвечать, участвовать, отталкивать его язык, скользить по нему, чуть отстраняться, чтобы коснуться им его улыбающихся уголками губ и вновь прильнуть. Его рука медленно переходит с моего живота на грудь и сжимает ее, запуская порочную неумолимую цепную реакцию желания в тело.

Отстраняется недалеко, темный взгляд под сенью ресниц дурманит, напитывает жаром.

Его пальцы отпустили мой подбородок и подушечка указательного с намеком надавила мне на нижнюю губу.

— Вопрос с подарком не закрыт, — его опьяняющая полуулыбка и взгляд за своим пальцем, усиливающим нажим мне на губу, срывая мне дыхание из-за того, что одновременно с этим пальцы его второй руки сжали мне грудь.

— Минет? — мысли распалены возбуждением, но на них накатывает прохлада рациональности тянущая за собой тень того вечера, когда всадила нож в диван между его ног. Тянут эту тень и пропитывают едкой иронией мрак возбуждения и моего голоса. — А заплатишь?

— Конечно. Я же обещал. — Улыбается уже отчетливо, его глаза темнеют и пальцы сильнее сжимают мой подбородок, предупреждая попытку вырвать свое лицо из его руки. Придвигается ближе, склоняя голову и выдыхая на мои твердо сжатые губы намек, умопомрачающий по своей порочности и соблазну, возведенному в абсолют, — только не деньгами. — Мое сердце обрывается не в силах перекачивать огонь вместо крови мчащийся по жилам. Он склоняется и кончиком горячего языка касается моей пересохшей нижней губы. — Хочешь?

— А ты? — мой голос глухой, сорванный, неровный. Как и разум в глубине темных уже кипящих вод желания.

— Если бы не хотел, то не предлагал. — Улыбается, медленно проводя языком мне по верхней губе.

Это убивает.

Он рывком развернул меня к себе лицом, и прижал теснее. Поцелуй в губы и еще теснее. Тело снова предало, с охотой, со страстью с желанием. Подняла ногу, обхватывая за поясницу, прижимаясь всем телом. На секунду чуть присел, чтобы подхватить под ягодицы, чтобы контакт был уже просто непередаваемо тесным.

Два шага назад. Стол раздачи. Вслепую сметает все. Звон битой посуды, холодный металл сквозь ткань платья не остудил кожу. Поджог.

Немного отстранился, повел мой подбородок пальцем вверх и в сторону, и меня начало разрывать, когда ощутила его дыхание на своей шее, но он не касается губами. В миллиметре расстояния, сжигает кожу, но не касается. Руки дрогнули и обхватили его голову, пытаясь прижать. А он зубами в шею, языком по коже и в вены огнем.

Его пальцы сжимают талию и давят, подсказывая улечься на металл. Его губы давят, уходя по шее ниже. Губами и языком по коже ниже, до границы платья, оголяющего плечо.

Поддаюсь назад. Упор на локти, прикрыв глаза и жадно впитывая происходящее. Его зубы по ткани еще ниже, пальцы сжимают мне грудь, заставляя выгнуться от полыхнувшего тьмой и жаром желания, ударившего и в голову и вниз живота.

— Оплата вперед, верно?

Я сначала не соображаю. Открываю глаза и смотрю на него, глядящего исподлобья, прикусив губу, сдерживая сумасводящую по порочности улыбку. А когда он начинает скользить зубами от груди ниже, по ткани платья, запоздало доходит о какой плате и за что.

Его пальцы приподнимают подол, одновременно с этим зубы прикусывают грань кружева чулка и язык скользнул по коже.

Он бросил на меня краткий взгляд в которым была такая эротика, что у меня все внутри сжалось и резко прижался губами между ног. Горячо выдохнул сквозь безнадежно мокрую ткань и у меня повело все тело. Удержал руками за талию. И еще раз медленно выдохнул и пришлось удерживать за бедра, потому что я сама тупо не справлялась с тем, как истово сжимает все мышцы жар от его этих действий.

На третий раз он не только выдохнул, но и слегка прикусил, а меня выгнуло и с губ стоном его имя. Пальцы лихорадочно сжали его голову не то в попытке прижать теснее, не то отстранить. До меня вообще слабо доходило все. В теле, в голове в крови только то, что он делал. Как он это делал.

На мгновение отстранился, чтобы сдвинуть ткань и прильнул снова, а меня начало просто истреблять. Я не понимала что он делает, до меня просто не доходило, потому что накрывало невыносимыми волнами от каждого его движения быстрее, чем импульс несся до мозга, который бесполезно пытался что-то расшифровать но быстро сдался позволив себя опутать горячими темными нитями наслаждения. И тиски нитей сдавливались. Сбой системы. Непредвиденный сбой. Потому что меня выгибало, потому что просто выворачивало от каждой реакции тела на каждое движение его языка.

С моих губ мольбой его имя, когда вообще стало невыносимо и он… отстранился. Это до всхлипа, потому что это невыносимо и одновременно хочется, чтобы сломало, но он уже отстранился. Подался вперед, к моим губам. Вкус солоноватый, дурманящий бьющий по нервам почти до их щелчка.

Прижался бедрами между моих разведенных ног и меня снова под ним начало бить, от его резкого толчка, от кусающего поцелуя в шею, от понимания, что я уже ничего не понимаю. На мгновение отстранился, чтобы расстегнуть ремень, и я не смогла отвести взгляд от его пальцев. От его эрекции. Это подстегнуло, захлестнуло, заставило коленом толкнуть его бедро, подсказав отойти. Эмин отступил, дав немного пространства между нашими телами, и я соскользнула со стола вниз.

Неверными пальцами в бляшку, зубами в ствол, слегка прикусывая сквозь ткань и дурея от того, что он едва заметно вздрогнул. Плотнее сжала губы и протяжно выдохнула, напитывая ткань и кожу горячим дыханием, и ощущая, как его пальцы сжали мои волосы у корней и плотнее придвинули мою голову к своему паху, смазывая мне движение зубами по стволу вверх.

Хитроумная бляшка никак не хотела поддаваться. Я отшвырнула его руку, почти щелкнувшую ей. Рыкнула, потому что до моего ошалелого мозга никак не могло дойти, как расстегнуть. Он, недовольно выдохнув, снова протянул руку к ремню, пальцами второй руки ощутимо сжимая мои волосы. Я отстранилась от ствола и поддавшись вверх зло укусила его за основание большого пальца, заставив рефлекторно отдернуть руку, а второй уже до боли сжать мне волосы. Почти в тот же момент бляшка все-таки поддалась и я ослабила ремень. Тянущиеся годами миги, когда мои пальцы справлялись с его одеждой, и о да… Сжала пальцами у основания снова заставив его вздрогнуть и медленно приблизила губы, поднимая взгляд. Он дышал учащенно, глаза просто провалы в горячую тьму, и я, безотчетно улыбнувшись, издевательски медленно накрыла его губами едва не кончив от того, как он медленно откинул голову максимально назад протяжно и тихо выдыхая. Сжал волосы придвигая мою голову, подсказывая взять глубоко.

Насколько получилось. Вкус жара, похоти, секса, убийственно терпкий и опьяняющий. Скользила языком и губами по стволу назад, до чувствительной тонкой грани, надавила на нее языком и он снова отозвался едва заметной дрожью. Сжала его рукой и в одном такте, в одном ритме с головой, чувствуя, что мне неудобно сидеть на корточках, хочется развести колени, хочется сесть, потому что это невозможно жарко и горячо от прилива крови вниз живота.

Он задавал ритм и это было тяжело, рука не уставала, уставал язык. Вкус сгустился, он рядом. И… оттянул меня за волосы от себя.

Больной, что ли?

Я зло, распалено, разочарованно и одновременно с облегчением посмотрела в его полуприкрытые глаза. Он улыбнулся уголком губ переводя дыхание и рванул меня за волосы вверх. Толчок назад к столу и разложил на прохладе металла.

— На меня смотри. — В хрипотце эхо голодного рычания и я смотрю.

Смотрю в его глаза, когда он придвигается ближе и пальцами шире разводит мне ноги. Когда извлекает из кармана презерватив, и, не отводя взгляда от моих глаз, его надевает. Когда касается, но не входит, заставляя кривиться и елозить, пытаясь поддаться на встречу. Краткая улыбка и входит. Рывком, сразу, без остатка.

Тело выгибает до хруста в позвоночнике и с губ стоном его имя, пронесшееся на вершине волны накрывшей огнем все внутри.

Не все. Поднимает мои ноги и кладет себе на правое плечо, прижимает рукой, поворачивает голову и кусает голень. Оставляя на тонком капроне сеточку зацепок из-за щетины. И начинает двигаться. Резко и быстро. Заставая меня захлебываться ответами свинца на каждое его движение. Ускоряющееся, точное и еще более резкое. И еще. Почти непрерывно. И мир обрывается подо мной в пропасть карих глаз.

Мощь оргазма изнутри ударяет полыхающим адом, несущимся но сосудам, нервам и мышцам. Ноги сводит у него на плече и он сжимает их крепче. В пару секунд нагоняя меня. Резко сорвано выдыхая, опустив вниз голову и сжимая, сука, до отчетливой боли мои бедные ноги на его плече.

Я охнула от боли и того как она жестоко подавила оргазм. Мой голос ударил по нему и он торопливо расслабил руку, резко вскинув голову. Что, козел, тоже себе оргазм обрубил? Сволочь, блядь, это же надо так все испортить! Геракл ебучий!..

До меня весьма-таки запоздало дошло, что я вообще-то не о том переживаю.

Я снова с ним потрахалась! Снова! Я сделала ему почти полноценный минет! Правда и он от орального секса не отказался же… Блядь, вот о чем я опять, а?..

— Это правда смешно, когда тебя так перекашивает после секса. — Прыснул Эмин, аккуратно выходя из меня и заставив поморщиться не только от его слов, но и дискомфорта. — Как будто сама себя изнасиловала.

— Ты любитель сделать грязное дело чужими руками, да?.. — сквозь зубы выдавила я, с трудом соскребаясь со стола и отворачиваясь от него начала подтягивать оправлять платье и поправлять сползшие чулки.

— Скорее наоборот. Хотя, смотря какое. Если со швалью дела, то чего ж мне мараться. Меня интересуют вещи посерьезнее, вот там только я и только своими руками.

— Восприму как комплимент.

— Умный жэнщина.

Это было сказано с таким отчетливым кавказским акцентом, что я аж вздрогнула. Замерла и настороженно оглянулась на уже застегивающего ремень Эмина не глядящего на меня.

Прежде я у него вообще ни намека на акцент улавливала и сейчас это как-то било контрастом, что ли. Ага, что он кавказец, но только тут начал разговаривать как кавказец. Ага, да. Контраст.

Хотя он и не выглядел классическим представителем людей с горячей кавказской кровью в моем вот шаблонном представлении. Очень короткая стрижка, высокий лоб, брови вразлет, прямая линия носа, легкая щетина, чувственная линия губ. Черты лица правильные, резкие, высеченные как будто. Он высок и широкоплеч, но совсем не перекачен, да и из рубашки с двумя расстегнутыми верхними пуговицами не вываливается могучая шерсть. Я трахалась с ним два раза и оба раза он в одежде был. Хотя, тогда в коридоре «Империала» я у него рубашку рванула, вроде не волосатый был. Хотя, хер его знает, я там немного не в том состоянии была, чтобы оценивать… но вроде не волосатый. Интересно, а как он без одежды выглядит? Плоский живот, тело крепкое, узкие бедра… Господи, ну вот о чем я опять думаю?..

— Пошли гостэй встрэчать, чего ты встал, жэнщина. — Сурово сдвинув брови рявкнул он так, что я от неожиданности послушно засеменила выход. Очнулась почти сразу и зло оглянулась, а он весьма мерзко, но крайне довольно ухмыльнулся.

— Всегда работает. — Хмыкнул он и кивнул в сторону дверей, заставляя меня скрежетнуть зубами.

В большом зале еще были гости, мы мимо них к лестнице. Служба безопасности на местах — гости прибыли. Неярко освященный коридор, он в кабинет, я за ним.

Впитался под кожу смрад опасности. Из тринадцати присутствующих я знала только двоих. И то, один из них Аслан стоящий у двери с непроницаемым лицом роящийся в телефоне. Снова много лиц не славянской внешности. Только вот смердило от них не только деньгами, но и положением. Уверенные жесты, твердость во взглядах, в голосе, когда пошли незначительные разговоры, приветствия, пока Эмин усаживался во главе стола, а я быстро, четко и без суеты, разливала алкоголь и добивала последние штрихи перед началом.

Поправила браслет вызова на запястье, прижимаясь к стене за дверью и прикусывая губу, чтобы подавить улыбку. Истерика. Очень вовремя.

Несколько минут назад я трахалась с Асаевым на кухне и сходила с ума от оргазма, а сейчас он там, за стеной, сидит во главе стола с людьми, от которых веет силой, властью и еще чем-то таким, что остро ударяет по рецепторам, суживает сосуды и студит кровь. Их глаза. Человека видно по глазам. У них у всех вот то, что было у Асаева, когда он нажимал мне ножом под подбородок. Неограниченность. Безнаказанность. То, что я несколько дней испытала при виде Асаева в его филиале, когда поняла направление его деятельности. И то, почему она открыта — таких нельзя трогать. А он венчает стол.

Колени почти подогнулись, но я упрямо их выпрямила и браслет завибрировал. Мне не хотелось переступать порог вообще. Совсем. Абсолютно. Но ледяные пальцы уже повернули ручку.

За столом негромкие разговоры, распечатывается колода карт и упаковка с фишками. Готовится партия в покер.

У крайнего справа, с аккуратной черной бородой и особо пронизывающим взглядом была аллергия на грибы. Нужно заменить горячее. У меня внутри все цепенело, когда я подходила к нему, а он пристально смотрел мне в лицо. Мои пальцы взяли его тарелку и он быстрым незаметным движением локтя спихнул вилку на пол. Потому что ему надо было рассмотреть мою грудь, ведь она глухо была закрыта. Внутри все оборвалось. Я едва сдержалась, чтобы громко не сглотнуть, чувствуя взгляд бородатого, хотя смотрела в его тарелку. Дежавю не было, Эмин тогда смотрел не так. Не как на самку. Он тогда оценивал и прессовал отслеживая реакцию, делая выводы. Здесь было совершенно иное. Здесь на меня смотрели как на бесправное животное, на разово употребляемую беспрекословную вещь. Мои ноги только дрогнули, чтобы я присела на корточки за вилкой, как негромкие разговоры разрезал краткий, совсем не громкий свист, но резко обрубающий любое действие. Как призыв хозяина увлекшемуся псу. Свист Эмина.

Повисла мертвая тишина. И мертвая не потому что так говорят, а потому, что действительно такое ощущение создалось, что все сдохло. И начало разлагаться.

Бородатый сглотнул и медленно, очень медленно перевел взгляд на Асаева.

Эмин чуть прищурено смотрел в глаза заметно побледневшего мужика и воздух в помещении напитался тяжелейшим отчетливым металлическим привкусом. Мое сердце пустилось в галоп, когда я видела как Асаев смотрел на бородатого. Я понимала, почему тот побледнел. Эмин сидел в кресле расслабленно, в правой руке на подлокотнике тлела сигарета. Он не был зол или раздражен, и в его глазах этого не было. Там было то, что ударило наотмашь по моему инстинкту самосохранения, громко заорав в голове отступить сейчас же к двери. А ведь он смотрел даже не на меня. Эмин затянулся и перевел взгляд на Аслана за моей спиной.

Аслан за секунду преодолел два метра расстояния от двери до стола и с силой, резко и быстро впечатал мужика головой в стол. В тарелку от которой я инстинктивно отдернула пальцы. На белом фарфоре, расколовшимся от силы удара, кровь. Аслан удерживал его рукой в смоляных волосах, бескомпромиссно вжимал его лицо в битую тарелку. Хотя тот, сдавленно и как-то страшно прохрипев и не думал сопротивляться.

Эмин снова тихо и кратко свистнул и бородатый, придушенно выдохнув, с трудом под рукой Аслана повернул голову в сторону Эмина, чуть подавшегося вперед к столу и стряхнувшего пепел в бокал с виски и глядя как пепел оседает в жидкости. Потом перевел от виски темный взгляд в глаза удерживаемого Асланом мужика и очень тихо и ровно что-то произнес. Не на русском языке. Секунда паузы и еще одно его слово с почти не ощутимой вопросительной интонацией.

Бородатый согласно заелозил головой по столу. Эмин перевел взгляд на Аслана, тотчас отнявшего руку от головы мужика и невозмутимо отступившего к двери.

А бородатый, как-то сжавшись, сгорбившись, перевел затравленный, запуганный до смерти взгляд на полуживую меня, не стараясь утереть струящуюся по лицу кровь из рассеченной брови и дрогнувшим голосом с очень просительными интонациями быстро произнес:

— Простите меня, пожалуйста!

Нет. Это было не все. Мне нужно было дать ответ. Это весело в воздухе напряжением. Непередаваемым напряжением всех присутствующих. И спокойным ожиданием Асаева.

Я, с трудом сглотнув, кивнула.

— Замени. — Ровный голос Эмина и щелчок ногтя по грани стакана в котором был алкоголь с пеплом.

Я на неверных ногах двинулась к нему. Когда ледяными пальцами взяла бокал, он, не переводя на меня взгляда от карт, ровно произнес:

— Себя тоже.

Послала к ним Валеру.

Сидела в кресле Асаевского кабинета вытянув ноги и мне было холодно. Мелко било дрожью, и когда нормальные люди сжимаются, пытаются согреться, я не могла заставить мышцы тела сократиться. Глотнула еще виски. Обжигающе по пищеводу, но мгновенно снова холодно. Хотя, может и не от холода дрожью било. Хер знает от чего. Наверное от того, что у меня в мыслях был миллион вариантов, но ни одного, сука, просто ни одного эффективного. Ни одного варианта отойти от Эмина на безопаснее расстояние без крови. И ладно бы если просто моей. Вот это пугало. Нет, я не страдаю высокой моралью, ратуя за моральную безопасность социума при моих действиях, давно этим не страдаю, лет с четырнадцати. Нет. Не о их крови я не думаю. Я думаю о Линке и Степаныче. Дрожь стала выраженнее.

Одним глотком допила. Организм запротестовал было, но принял. И снова холодно. И мой тихий смех в темноту. Пиздец совершился.

Я так думала, но я ошибалась. Дно еще не было пробито. Вот двадцатью минутами позже я очень ясно поняла, что все эти мои переживашки были просто наивной ванилью. Истинный ад разверзся подо мной двадцать минут спустя.